Дикий рейс Владимир Наумович Билль-Белоцерковский В течение многих лет (с 1900 по 1917 год) я пробыл за границей. Мне пришлось много скитаться по морям и по суше по городам Америки и Европы. На основе личных наблюдений написаны мною эти рассказы. Во многом они автобиографичны. Владимир Наумович Билль-Белоцерковский Дикий рейс Мope встретило нас ревом надвигающегося шторма. Кроваво-красное солнце зловеще выползало на горизонте. Пароход «Англия» только что вышел из порта в дальнее плавание к берегам Австралии и Африки. На, палубе еще видны были следы погрузки… Всюду валялись бревна, доски, концы, тросы, брезенты, мусор. Люки были еще раскрыты. Все это надо убрать, закрепить, люки на ходу задраить. А волны, падая через борт, мешают работе. Ноги скользят. Непромокаемая одежда и тяжелые сапоги стесняют движения. Смутная тревога, предчувствие чего-то тяжелого, недоброго закрадывается мне в сердце. Среди матросов (нет ни одного знакомого. Мало привлекательны их лица, на которых заметны следы бурно проведенного в порту времени. С этими людьми мне придется в напряженной работе, бок о бок, прожить долгие месяцы. Но не они смущают меня и не начальствующий состав парохода. Меня беспокоит только один человек – коренастый парень, который распоряжается нами. Мы, матросы, больше зависим от него, чем от штурманов и капитана. От него зависит распределение нашей работы. В его власти избавить нас от излишней работы и, наоборот, нагружать нас и надоедать всякими мелочами, а если он к тому же свиреп и физически силен, – не избежать нам его кулаков. Вся наша жизнь, замкнутая бортами парохода, в руках этого человека. Этот человек – боцман. Он-то и вызывает во мне недоброе предчувствие, хотя оснований для этого пока еще нет. Обычный моряк средних лет. Зеленовато-серые глаза. Каштановые волосы. Темно-желтые жесткие усы на бритом лице. Говорит спокойно. Что же вызывает во мне тревогу? Усмешка. Странная, кривая, нехорошая усмешка. Что-то в ней есть звериное, волчье. Нет, не нравится мне этот боцман! Не быть добру… А может, я ошибаюсь. Может, первое мое впечатление неверно, ведь и так в жизни бывает… Да, наконец, впервые, что ли, в жизни встречаю я дурных боцманов? Словно почувствовав на себе мой взгляд, он резко обернулся. Наши взгляды встретились. Усмешка сошла с его лица. Я первый отвел глаза… «Коман!»[1 - Коман – давай.] – услышал я его голос, и в тоне послышалась угроза… Я нагнулся и с силой рванул тяжелый люк. На этом большом океанском пароходе палубная команда состоит всего-навсего из шести матросов, боцмана, плотника и юнги. Начальство – капитан и три помощника – штурманы и боцман – англичане. Среди матросов – только один англичанин; все остальные представляют собой «интернационал». Так же пестр национальный состав и в подпалубном мире, в кочегарке и машинном отделении. Но начальство и там – механики-англичане. Из палубной команды вахту несут только матросы. Сменяются каждые четыре часа, вечером же от четырех до восьми смена происходит через два часа. Вахта означает работу, подвахта – отдых. Если вычесть завтрак и обед (ужин входит в вечернюю двухчасовую вахту) и пробуждение за четверть часа до вахты, времени для сна остается не больше трех часов. Столь малое время для сна полагалось нам на все время нашего плавания по океану, до берегов Австралии. Наша вахта состояла из трех человек: Франсуа, черноусый пожилой француз, с огромным туловищем на коротких ногах; швед Питер – рослый блондин, двадцати семи лет, и я, русский парень двадцати лет, невысокого роста, коренастый и проворный… Пройдет еще несколько дней, пока мы ближе узнаем друг друга. Тогда каждый из нас ровным и бесстрастным голосом расскажет о себе. О заработке, полеченном за предыдущий рейс на другом судне, о количестве выпитого виски, о девушках и прочих прелестях портовой жизни, а также о лишениях и мытарствах, которые были неизбежны после того, как приходили к концу заработанные деньги. Но сейчас не до разговоров. Мы жадно пьем холодный чай и воду – внутренности обожжены спиртом. Завтрак – рис с какой-то зеленой густо наперченной подливкой – не годится для наших желудков. Мы молча набиваем трубки, закуриваем, дымим… – Что вы думаете, ребята, насчет нашего судна? – прервал я молчание. Швед пожал плечами. Прошла вечность, пока заговорил француз. – Судно, как судно… Солонина, картошка в мундире, рис, каша с телячьей кровью, – проворчал он. – Бурый песочный сахар, который дают свиньям, галеты и маргарин, – добавил швед. – А работа? – спросил я. – Работа, как работа, – в том же тоне продолжал Франсуа. – Скучать не будешь. – Матросская доля, как собачья воля, – мрачно подытожил швед словами из песни. – А боцман? – настойчиво продолжал я. – Боцман, как боцман… «Коман! Коман!» – передразнивая боцмана, ответил Франсуа. На этом беседа кончилась. Облокотившись о стол, тупо уставившись в одну точку, мы запыхтели трубками. Я стоял на палубе и курил. Из своей каюты вышел боцман. Прислонившись к двери, он рассеянным взором оглядел море, капитанский мостик и, наконец, остановил свой взгляд на мне. Вынув изо рта трубку, он усмехнулся. . – Русс? – спросил он. Это слово звучало в его устах иронически. – Да, русский! Последовала короткая пауза. . – А русска Машка добра, добра! – Эту фразу произнес он по-русски, хитро подмигивая. – А вот с Японией русским не повезло; всыпала она вам, здорово всыпала. Насмешки по поводу поражения русской армии я уже не раз слышал от других, и мне это чертовски надоело. – Маленькая Япония нокаутировала русского великана, – продолжал боцман. Я молчал, сдерживая накипавшую злобу. – Небось, обидно? – А тебе не обидно, что буры помяли Англии бока? – в тон ответил я. – Но Англия их побила. – Побила, да только вся морда в крови. Боцман злобно уставился на меня. – Полегче! Англия кормит тебя. – Я работаю, я сам кормлю себя. Он грозно посмотрел на меня, сердито выбил пепел из трубки и повернулся ко мне спиной. Так началось наше знакомство. Прошла неделя; кажется, мои подозрения неосновательны. Боцман, как боцман. Мне только не нравится частое напоминание о Японии и кличка «русс». – У меня есть имя, – не вытерпел я однажды. – Мне так больше нравится, – ответил он, усмехнувшись по-волчьи. – Я прошу называть меня по имени. – А если я не желаю? – Тогда я не стану отвечать. – Попробуй, – угрожающе произнес он. Спустя несколько минут я (попробовал. – Русс! – крикнул он, стоя на баке. Я не отвечал. – Русс! Русс! Я молчал. – Русс! Годдем! Ступай сюда, тебе говорят! Я даже не повернулся. Тогда он подбежал ко мне и ткнул кулаком. – Ты почему не отзываешься? – Потому, что я не русс, а русский, и у меня есть имя. – Наплевать мне на твое имя. Когда зову, должен отвечать. (Слово «наплевать» считалось у моряков оскорблением.) – Хоть кровью плюй, не отзовусь! – вспыхнул я. – Смотри! – пригрозил он пальцем. – Я шутить не люблю. – А я и не прошу тебя шутить. – Молчать! – заорал он, потемнев от ярости. – Ступай на бак! «Началось», – подумал я и тоскливо поплелся на бак. Я решил настоять на своем, но, повидимому, и боцман не собирался уступать. Теперь к слову «русс» он прибавлял еще нецензурные выражения. – Берегись! – кричал он. – Я из тебя выбью эту дурь. Угроза не действовала. Матросы сочувствовали мне. . – Правильно! – подбадривал меня Франсуа. – Правильно! – поддакивал Питер. Но боцман счел мое упорство нарушением дисциплины и пожаловался старшему штурману. – Ты почему молчишь, когда тебя боцман зовет? – сурово спросил штурман. – Ты знаешь, чем это пахнет? Я объяснил ему суть наших раздоров. – Ладно, – недовольно нахмурился он и, обратившись к боцману, велел называть меня по имени. Боцман подчинился приказу штурмана. Но дорого обошлась мне эта победа. Пароход, как взбесившийся конь, становится на дыбы и стремглав с оглушительным плеском и шумом ныряет в клокочущий океан. Палуба покрылась водой. По ней плывет оторвавшаяся бочка. Боцман велит мне выловить ее. – Стоит ли из-за дрянной бочки барахтаться в холодной воде?! – возражаю я. – Не разговаривать! В этот момент на спардеке показался капитан. Боцман что-то говорит ему, указывая на меня. Резко повернувшись, капитан категорическим жестом указывает мне на бочку. Стиснув зубы, я бросаюсь в воду. Чтобы меня самого не смыло за борт, я хватаюсь за что попало. Но бочка круглая, она ускользает из моих рук и уплывает за борт. Измученный, задыхающийся, я поднимаюсь на палубу. Бочка за бортом. Капитан, глядя на меня, произносит: «Ол-райт!!» Но это звучит как угроза. На лице боцмана снова появляется волчья усмешка. Боцман заставляет меня чаще других мыть стены кают известковой паклей, смоченной в растворе каустика. От каустика, известки и ветра до крови трескаются руки. И всякий раз, когда опускаешь руку в ведро с каустиковой водой, кажется, будто опускаешь ее в кипяток. Боцман заставляет меня отбивать и отчищать ржавчину с железной палубы стоя, согнувшись в три погибели. И торопит, торопит. Другим разрешается сидеть во время этой работы, а мне запрещено. После двух часов такой работы лицо наливается кровью и кажется, что вот-вот лопнут сосуды. Вместо «русс» я слышу теперь свое имя или «русский», но произносится это с подчеркнутой насмешкой. Работы на английском судне и без того много, но боцман ухитряется нагружать меня сверх предела. Чем дальше в океан, тем больше издевается боцман. Самую тяжелую, грязную и противную работу он оставляет для меня. Крики и понукания: «Коман! Коман!» – действуют на меня, как удар бича… К концу вахты я дышу, как загнанная лошадь… Питер смотрит на меня участливо и уступает мне первому мешок с охлажденной водой… Я пью жадно и долго. – Этак он тебя совсем заездит, – участливо говорит Питер. – А ты не гони, – советует мне Франсуа, хмуря густые черные брови. – Не бегай… Работай обыкновенным темпом. – Правильно! – горячо подхватывает Питер. – И чего это он, собственно, к тебе пристал? – Не понимаю, – удивляется Франсуа. – Должно, глаза ему твои не нравятся, – смеется швед. Я слушаюсь советов, не гоню, но это бесит боцмана. Он неистово ругается. Меня вызывают к штурману. Никакие доводы и оправдания не убеждают штурмана. Свирепо распекая меня, он угрожает: – Каждое заявление боцмана – вычет из твоего жалования. Если и это не подействует, мы поставим на твоей матросской книжке черную печать, и ни один капитан не возьмет тебя к себе на судно. Понятно? Я ухожу, как побитый. Бесконечен наш путь… Мы не прошли еще и четверти рейса… Душно, как только может быть в тропиках. Я уже отбыл на руле свои два часа, но мне предстоит еще отстоять столько же за больного товарища – за шведа. Четыре часа в духоте, не отрывая глаз от компаса, держать руль на курсе – работа напряженная. Но вот, наконец, пробили склянки. Спускаюсь по трапу. В этот момент судно качнулось, и потная рука скользнула по поручням. Я потерял равновесие, сорвался с мостика, ударился животом и головой о палубу. Вышибло дыхание. Я мычал от боли, корчился от мук, щекой растирая по палубе кровь. Грохот падения всполошил капитана. – Что случилось?! Что там упало?! – крикнул он. – Все на месте, сэр, – ответил штурман. – Но ведь что-то грохнуло?! Штурман спустился на палубу. Поглядев на меня, не сказав ни единого слова, он стал спокойно взбираться на мостик. – Все в порядке, сэр. Это «русс» сорвался. – Дурак, – уже спокойно проворчал капитан. Боцман приказывает мне перенести огромную бухту стального троса с кормы на бак. Обычно ее перетаскивают двое, а у меня к тому же еще болит бок. – Боцман, мне одному не под силу, – пытаюсь я возразить. – После вчерашнего падения с мостика вот здесь, в боку, больно. – Коман! – последовал ответ. С трудом взвалив себе на спину бухту, я, пошатываясь, донес ее до трапа, но подняться оказалось выше моих сил. Разозлившись, с проклятием и грохотом я сбросил бухту на палубу. Боцман, услышав шум, подбежал. – Это что такое?! – заорал он. Выведенный из терпения, я послал его… Но за это получил такой удар в челюсть, от которого помутилось в голове. Я едва устоял на ногах. Потеряв рассудок, я вырвал из ножен матросский нож и кинулся на боцмана. Он ловко увернулся. Нож скользнул по его руке, и в тот же миг он выхватил свой нож и зверски оскалив зубы, захрипел: «Коман? Коман!.. Ну!..» С минуту мы стояли, пригнувшись, дико тараща глаза, нервно сжимая рукоятки. Я первый убрал свой нож, но бухту с тросом все же не поднял. С волнением ожидаю я вызова капитана. Я знал, что за нож, поднятый против боцмана во время несения службы, на английском судне не милуют. Но прошел день, другой, и никто не вызывает меня. – На роже боцмана бродит загадочная усмешка. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=180967) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Коман – давай.