Разные берега Кристин Ханна Элизабет Шор всю жизнь, сколько себя помнила, старалась быть примерной женой и матерью. Но когда дочери выросли и покинули родительский дом, между Элизабет и ее мужем Джеком возникло отчуждение. Неужели любовь и привязанность прошли безвозвратно? Или их все же можно еще вернуть? Кристин Ханна Разные берега Глава первая Сиэтл, штат Вашингтон Все началось со второго мартини. – Да ладно, давай еще по одному! – уговаривала ее Меган. – Нет, мне хватит. Элизабет знала, что с алкоголем ей лучше не связываться. В этом она убедилась еще в 1976 году, когда училась в Университете штата Вашингтон. – Ты не можешь не выпить за мои сорок два. Помнишь, как я прошлой весной напилась на твоем сорокапятилетии? Да уж, празднование было бурное! Меган подняла руку, подзывая официантку: – Пожалуйста, еще два мартини и начос с фасолью. Элизабет улыбнулась: – Как бы мы об этом не пожалели. Официантка вскоре вернулась с коктейлями и убрала пустые бокалы. – Ну, мое здоровье! – сказала Меган, чокаясь с Элизабет. Они дружили больше двадцати лет. После окончания колледжа их жизнь сложилась по-разному: Элизабет полностью посвятила себя семье, мужу, воспитанию детей, а Меган сделала блестящую карьеру юриста по бракоразводным делам. Однако дружба их сохранилась. На протяжении всех этих лет Элизабет переезжала из города в город, но они с Меган поддерживали отношения, переписываясь по электронной почте, часто перезванивались. Теперь наконец-то они поселились неподалеку друг от друга и могли время от времени встречаться. Для Элизабет это было самым приятным результатом недавнего переезда в штат Орегон. Когда официантка принесла им по третьему коктейлю, Меган уже громко хохотала. Она взяла начос, на котором было больше всего сыра, и взглянула на Элизабет: – Птичка моя, в чем дело? Элизабет отодвинула свой бокал и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. В последнее время это стало ее любимой позой. – Птичка! – повторила Меган. – Да все в порядке, не обращай внимания. Меган понизила голос: – Нет, я же вижу, с тобой что-то происходит. Я твоя подруга. Я люблю тебя. Выкладывай. Именно поэтому Элизабет старалась не пить. Под действием спиртного ее неудовлетворенность жизнью переходила все возможные пределы. Она взглянула на свою лучшую подругу и поняла, что больше не может молчать. Ее брак был на грани распада. Об этом тяжело думать, а рассказывать еще тяжелее. Они с Джеком любили друг друга, но это чувство все больше напоминало привычку. Былая страсть уже давно прошла. Но Элизабет не могла говорить об этом. – В последнее время я что-то не очень довольна своей жизнью. Вот и все. – А чего тебе не хватает? – спросила Меган. – Тебе это покажется глупым. – Я достаточно выпила, так что мне уже ничего не покажется глупым. – Я хотела бы... стать такой, какой я когда-то была. – Милая моя... – вздохнула Меган. – С Джеком ты, конечно, об этом не разговаривала. – Каждый раз, когда доходит до серьезного разговора, я чего-то пугаюсь и говорю ему, что все в порядке. – Я и понятия не имела, что тебе так плохо. – А хуже всего, что я и несчастной себя не чувствую. – Элизабет облокотилась о стол. – Я просто чувствую себя опустошенной. – Тебе сорок пять, дети уехали в колледж, отношения с Джеком уже не те, и ты хочешь начать все заново. Среди моих клиенток много таких, как ты. – Ну вот! К тому же выясняется, что я такая же, как все. – А что в этом страшного? Стереотипы как раз и отражают правду жизни. Ты хочешь уйти от Джека? Элизабет посмотрела на обручальное кольцо с бриллиантом, которое не снимала вот уже двадцать четыре года. – Да, я хочу пожить одна. – Послушай, Птичка моя, каждый день я слышу от клиенток, какие они несчастные. Большинство из них в конце концов меняют замужество на работу с девяти до пяти и массу неоплаченных счетов. А их дорогие муженьки очень скоро снова женятся – на какой-нибудь молоденькой официантке. Отсюда первый совет: в том, что ты чувствуешь душевную пустоту, Джек не виноват. Сделать Элизабет Шор счастливой может только она сама. – Я не знаю, как это сделать. – Птичка, дорогая, давай начистоту. Я помню тебя талантливой, независимой, артистичной, умной девушкой. В колледже все думали, что ты станешь известной художницей. А теперь ты только тем и занимаешься, что украшаешь ваш очередной дом. – Ты ко мне несправедлива. – Я адвокат. Категория справедливости меня не интересует, – сказала Меган. – Кроме того, я знаю, что тебе было трудно с Джеком, когда он играл в футбол. Я знаю, что тебе хотелось где-нибудь осесть и пустить корни. – Нет, ничего ты не знаешь, – перебила Элизабет. – С начала нашего замужества мы поменяли с десяток домов в разных городах. Ты-то сама постоянно живешь в Сиэтле. Ты не представляешь, каково это – вечно переезжать. Да, я помешалась на обустройстве и домашнем уюте. Но это потому, Мег, что здесь, в Эко-Бич, я чувствую себя дома. Впервые с детства. – Хорошо, – ответила Меган. – Забудем про дом. Давай о другом. Что-то я не припомню, чтобы ты в последнее время рисовала. Или я не права? На эту тему Элизабет уж точно не хотела говорить. – Когда появились дети, на это не осталось времени. – А сейчас? Меган была доброжелательна, но настойчива. Она тактично напомнила Элизабет о том, что дочери уже больше не живут дома. Они ведь всегда были для Элизабет главным оправданием ее существования. Но только женщина, у которой нет детей, может подумать, что все легко начать сначала. Мег не знает, что значит посвятить два десятка лет жизни детям, а потом понять, что они покинули дом навсегда. И все же Элизабет вынуждена была признать, что мысли снова заняться живописью ее посещали. Несколько раз она даже принималась за наброски. Но результаты были неутешительными. Именно поэтому она посвятила все свои художественные задатки обустройству дома. – Для того чтобы писать картины, необходима страсть, – сказала она. – Или просто молодость. – Ерунда. Меган покопалась в сумочке, достала блокнот и ручку. Что-то написала, вырвала страницу и протянула ее Элизабет. – Я почти год ждала момента, чтобы рекомендовать тебе вот это. Элизабет прочла: «Женская группа взаимной поддержки. Четверг, 19.00. Колледж «Астория». Аудитория 106». – Мег, но я... – Послушай меня, Птичка. У меня много клиенток в округе Грейс, и я рекомендую им посещать эту группу. Там собираются женщины, большинство недавно разведенные, чтобы поговорить друг с другом. Элизабет сидела, уставившись на листок бумаги. Одно дело – выпить и откровенно поговорить с лучшей подругой, но совсем другое – войти в комнату, где полно незнакомых женщин, и заявить, что потеряла смысл жизни. Она надеялась, что ее улыбка не выдавала горечи и сомнения. – Спасибо, Мег. Она подозвала официантку и заказала еще мартини. Эко-Бич, штат Орегон Будильник на тумбочке у кровати отсчитывал улетавшие в ночную темноту часы и минуты. В шесть тридцать, за целых полчаса до времени, когда ему нужно было вставать, Джек выключил его. Он лежал, наблюдая за первыми лучами света, пробивавшимися сквозь шторы. На улице явно шел дождь. Стояла обычная для начала декабря погода. Элизабет еще спала, ее светло-пепельные волосы разметались по подушке. Раньше они всегда спали, прижавшись друг к другу. Но со временем это стало обоим неудобно. Однако теперь все должно пойти по-другому. Наконец, в сорок шесть лет, у него появился шанс начать новую жизнь. В Сиэтле запускается еженедельная программа, освещающая главные спортивные события на северо-западе страны. Если удастся получить должность ведущего, три дня в неделю ему придется проводить в Сиэтле. Но это не страшно – все-таки шаг наверх по сравнению с мелочевкой, которую он освещает сейчас. Он снова добьется успеха. Последние пятнадцать лет Джек изо всех сил тянул лямку. Ему приходилось дорого расплачиваться за ошибки прошлого, переезжая из одного заштатного городка в другой. Но сегодня у него появился реальный шанс снова вернуться в большую игру. Он поднялся с постели и поморщился от боли. Из-за постоянной влажности колени разболелись еще сильнее. Превозмогая боль, он побрел в ванную. Как обычно, кругом были разложены образцы ковровых покрытий и отделочных материалов. Птичка уже несколько месяцев «ремонтирует» спальню. То же самое и в столовой. Джек уже принял душ и побрился, когда Элизабет заглянула в ванную. – Доброе утро, – сказала она, зевая. – Что-то ты сегодня рано встал. Ему стало обидно, что она обо всем забыла. – Птичка, сегодня очень важный день. Я еду на собеседование в Сиэтл. Она с недоумением приподняла брови, но потом вспомнила: – Да, конечно... Уверена, тебя возьмут. В прежние времена она наверняка постаралась бы подбодрить Джека, внушить, что все у него в конце концов получится. Но она уже устала от всего этого. За последние годы ему столько раз отказывали в работе. Немудрено, что она окончательно потеряла веру в него. Джек делал вид, что ему нравится здесь, в Орегоне, что мечтой его жизни было освещать в местных новостях игры университетских команд. Но Птичка знала, что он с трудом мирился с жизнью в захолустье. – Джек, думаешь, новая работа все поправит? Ему стало тошно. Боже мой, как он устал от подобных разговоров. Ее бесконечные поиски ответа на вопрос, почему что-то разладилось в их жизни, были невыносимы. – Элизабет, не надо об этом хотя бы сегодня. Как он и ожидал, она с обидой посмотрела на него: – Извини. Я понимаю, для тебя сегодня многое решается. – Для нас, – поправил ее Джек, с трудом сдерживая раздражение. Улыбка Элизабет была слишком лучезарной, чтобы быть искренней. – Я уже придумала, где мы отпразднуем твое новое назначение. Резкая перемена темы стала обычным ее приемом сгладить острые углы. – И где же? – На Аляске. Там есть лагерь, около которого водятся медведи. Ты живешь в палатке и наблюдаешь за жизнью медведей гризли в естественных условиях. – Она неуверенно подалась к нему: – Я думала, хорошо бы сбежать от всего этого, пережить настоящее приключение... Он понимал, что она имеет в виду. Понимал он и то, что из этого ничего не получится. На новом месте разыграется все та же старая пьеса. Тем не менее Джек погладил Элизабет по щеке, надеясь, что она не заметит, насколько скептически он настроен. – На словах очень заманчиво. А спать-то мы хоть будем в одном спальном мешке? – Это можно организовать, – с улыбкой сказала она. Он привлек ее к себе и обнял. – Может, когда я вернусь, мы отпразднуем это событие прямо здесь, в нашей спальне? – Я надену белье, которое ты тогда мне подарил. – Ну вот, теперь я целый день не смогу думать ни о чем другом. Отстранившись, он продолжал смотреть на ее прекрасное лицо. Когда-то, не так уж давно, они были без ума друг от друга. Как же ему хотелось вернуть те дни и те чувства! Дай бог, чтобы сегодня все изменилось к лучшему. Джеку нравилась круговерть Сиэтла, города, в котором он уже давно не бывал. Припарковавшись перед зданием из стекла и бетона на углу Мейн-стрит и 106-й, он еще с минуту посидел в машине, прежде чем решительно направиться к подъезду. На семнадцатом этаже он поправил шелковый галстук и вошел в приемную. Не забывай, что ты – Джек Молния, подбадривал он себя. – Чем могу вам помочь? – доброжелательно улыбнулась ему секретарша. – Меня зовут Джек Шор. У меня назначена встреча с Марком Уилкерсоном. – Подождите минутку. Несколько мгновений спустя в приемную вышла женщина и протянула ему руку: – Рада познакомиться, мистер Шор. Я Лори Хансен. Мой отец говорил, что вы лучший разыгрывающий за всю историю Национальной футбольной лиги. – Спасибо. – Пойдемте в кабинет. Джек последовал за ней по широкому, выложенному мрамором коридору. В конце коридора женщина, постучав, распахнула дверь. Сидевший за столом мужчина оказался старше, чем ожидал Джек. На первый взгляд ему было около семидесяти. – Здравствуйте, – встав со стула, поприветствовал его хозяин кабинета. – Садитесь, пожалуйста. Они обменялись рукопожатиями, и Джек сел. Марк Уилкинсон остался стоять по другую сторону стола. Одетый в черный костюм от Армани, он как бы олицетворял власть и мощь большого бизнеса. Он был владельцем самой крупной телекомпании на северо-западе страны. Через минуту он тоже сел. – Я просмотрел записи ваших программ, Джек. Вы прекрасный ведущий. – Спасибо. – Сколько времени прошло с тех пор, как вы играли за «Джетс», лет пятнадцать? – Да. Я серьезно повредил колено. Как вы, наверное, помните, наша команда тогда уверенно шла к финалу кубка. – Я помню, что вы получили приз как лучший разыгрывающий, – заметил Марк. – Ваши прежние достижения впечатляют. То ли Джеку показалось, то ли Марк действительно подчеркнул слово «прежние»? – Спасибо. Как вы знаете из моего резюме, я веду передачу на местном телевидении. За то время, что я проработал в Портленде, ее рейтинг заметно вырос. – А как обстоят дела с наркотиками? Джек понял, что все кончено. – Пока я лежал в больнице, я незаметно для себя пристрастился к болеутоляющим средствам. Позже, когда крупная телекомпания предложила мне вести понедельничное футбольное обозрение, я подвел их. Больше подобных инцидентов не повторится. – Джек, мы не можем позволить себе скандалов, вроде тех, что случаются на общенациональных каналах. Должен вам честно сказать: я не хочу рисковать из-за вас. Джек думал когда-то, что самым несчастным в его жизни был день, когда он повредил колено и понял, что никогда больше не сможет играть. Именно поэтому он и позволил себе привыкнуть к пилюлям. Но он ошибался. Оказалось, что медленный, необратимый процесс потери самоуважения выносить еще тяжелее. Джек встал и, собрав все силы, улыбнулся: – Спасибо, что уделили мне время. На протяжении многих лет Элизабет смотрела по телевизору дневные ток-шоу. Участвовавшие в них психологи утверждали обычно, что не стоит отчаиваться, если любовь отступает перед чередой повседневных домашних забот, что ее еще можно возродить. Она очень надеялась, что все эти психологи правы, потому что их с Джеком отношения дали серьезную трещину. После двадцати четырех лет брака они забыли, что такое любить друг друга. Она уже не могла притворяться, что ситуация изменится к лучшему сама по себе. Чтобы это произошло, надо что-то предпринять. В этом единодушно сходились все психологи. Для того чтобы добиться результата, нужно что-то сделать. Сегодня Элизабет постарается вдохнуть новую жизнь в их отношения. Она весь день думала об этом. Придя домой, она приготовила на ужин любимое блюдо Джека – курицу в винном соусе. Элизабет разожгла камин в гостиной, поставила свои любимые свечи с ароматом корицы, притушила верхний свет. Желтые стены сразу приобрели мягкий золотистый оттенок. На столики из красного дерева, стоявшие по обе стороны от дивана, падали красные и золотые отблески огня. Убедившись, что все в полном порядке, она приняла душ, а потом достала из ящика комода кружевную белую рубашку и трусики, которые много лет назад Джек подарил ей на день Святого Валентина. Она ни разу их не надевала. Элизабет нахмурилась. Они выглядели такими маленькими! А бедра у нее уже не такие стройные, как раньше. Белье было сорок четвертого размера, на размер меньше, чем надо. Не так уж и намного... Если, конечно, не вспоминать, что в молодости она носила сороковой. Она надела рубашку, трусики и с облегчением вздохнула. Немного тесноваты, но вполне ничего. Она достала из шкафа и накинула голубой шелковый халат, тоже подарок давних лет. Материя ласкала ее гладкую кожу, и она вдруг почувствовала себя очень сексуальной. На часах было уже половина седьмого. Джек опаздывает. Элизабет налила себе бокал вина и расположилась ждать в гостиной. Допив второй бокал, она начала беспокоиться. К восьми ужин остыл и был безнадежно испорчен. И тут она услышала, как он отпирает дверь. «Ты опоздал», – чуть не вырвалось у нее. Но она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Хотя бы на один сегодняшний вечер она хотела быть для Джека любовницей, а не женой. Она налила ему бокал вина и пошла навстречу. Джек с мрачным видом стоял в дверях. Элизабет сразу все поняла. – Извини, я опоздал, – сказал он, даже не пытаясь улыбнуться. Джек словно бы не замечал ни камина, ни свечей, ни ее наряда. Она почувствовала себя глупо в этом халате. – Меня не взяли. – Почему, что случилось? – Уилкерсон решил не рисковать и не брать на работу бывшего наркомана. – Джек улыбнулся так горько, что у нее заныло сердце. – Это, наверное, так и будет преследовать меня всю жизнь. Элизабет видела, как ему тяжело, но, когда она захотела его обнять, он отстранился. Она смотрела на мужа и не знала, что делать, что сказать. В конце концов она протянула ему бокал: – Выпей вина. Джек взял бокал и прошел в гостиную. Сев за стол, он открыл портфель и достал оттуда кипу бумаг. Не поднимая на нее глаз, сказал: – Зажги свет, а то ни черта не видно. Она отвернулась, чтобы он не заметил, как ей обидно. – Я принесу тебе поесть. – Я люблю тебя, Птичка, – машинально произнес он ей вслед. – И я тебя тоже, – тихо ответила она. Глава вторая На следующее утро Элизабет сидела на стуле у кухонной стойки, крепко обхватив кружку с горячим чаем из ромашки. – Хочешь кофе? – спросил Джек, наливая себе чашку. – Нет, спасибо. Я стараюсь употреблять поменьше кофеина. – Опять? – Да, опять. Джек выглядел уставшим. И немудрено. Она слышала, как он всю ночь ворочался без сна. – Может, останешься сегодня дома? – предложила она. – Съездим в город за покупками к Рождеству. Там сейчас так красиво! Все магазины уже украшены к празднику. – Слишком холодно. Элизабет замолчала. Когда-то им не мешали ни дождь, ни снег. Главное, что они были вместе. А теперь их разъединяла даже погода. – Извини, – сказал он, погладив ее по плечу. Его виноватый взгляд растрогал ее. – Джек, не переживай, в конце концов все у тебя получится. – Я люблю тебя, Птичка. Она почувствовала, что на этот раз он сказал это искренне. – Я тоже тебя люблю. – Тогда почему же тебе этого недостаточно? Элизабет спросила, невольно отводя от него взгляд: – Что ты имеешь в виду? – Дорогая, ты ведь давно хочешь серьезно со мной поговорить, не так ли? Обсудить мучающий тебя вопрос: что стало не так в наших с тобой отношениях? Ну что ж, теперь и я хочу спросить тебя: почему тебе недостаточно того, что у нас есть? Они так редко решались коснуться вопроса, почему они больше не счастливы вместе. Но не могла же Элизабет вот так прямо заявить ему, что ей кажется, что они больше не любят друг друга. – Не знаю, – только и сказала она. Джек сидел ссутулившись, с мрачным лицом. – Элизабет, пойми наконец, что ты мучаешь меня. Ты постоянно жалуешься, что тебе плохо, что между нами что-то не так, но, когда я наконец пытаюсь выяснить, что же тебя все-таки не устраивает, ты уходишь от ответа. – А что толку? Ты меня все равно как будто не слышишь. Они смотрели друг на друга, не зная, что же дальше сказать. – Ну ладно, – проговорил наконец Джек. – Я еду на работу. Может, сегодня удастся сделать неплохой репортаж. И опять их жизнь покатилась по накатанной колее. Джек чуть было не осмелился докопаться наконец до истинных причин ее недовольства, но в конце концов решил оставить все как есть. Джек стоял у стадиона, поеживаясь на ветру. – Вот мы и на месте событий, – произнес он, улыбаясь в камеру отработанной улыбкой телеведущего. – Эти две команды ведут борьбу в чемпионате штата среди университетов. В эфире полуденная спортивная программа и я, Джексон Шор. Когда наконец красная лампочка на телекамере погасла, Джек отдал микрофон оператору. – Черт! Как же я продрог! – сказал он, застегивая пальто на все пуговицы. Быстро попрощавшись, Джек пошел в сторону офиса. Он мог бы поехать на студийном автобусе со всеми вместе, но техники еще долго будут разбирать и грузить оборудование. В фойе здания, где находился офис компании, он купил кофе с молоком и направился к себе в кабинет. Закрыв дверь, он уселся за свой дешевый металлический стол. Раздался стук в дверь. – Войдите, – сказал Джек. Это была Салли, недавно принятая на должность помощника редактора. Она была молода, хороша собой и амбициозна. – Я хотела поблагодарить тебя за тот вечер во вторник. Джек на секунду задумался, соображая, о чем речь. – А, ты имеешь в виду поход в бриджпортский бар? Тогда они с компанией продюсеров решили после работы зайти в бар. В последний момент Джек пригласил Салли присоединиться к ним. – Было очень мило с твоей стороны пригласить меня, – улыбнулась она. – Я подумал, что тебе будет полезно пообщаться с продюсерами в нерабочей обстановке. Она подошла ближе: – Я хочу отблагодарить тебя. – И как же ты собираешься это сделать? – Знаешь Дрю Грейленда? – Центрового «Пантер»? – Да. В субботу моя младшая сестра встретилась с ним на вечеринке. Она говорит, что он пил и принимал наркотики, а потом уединился с какой-то девушкой. Через некоторое время она появилась вся в слезах, платье было разорвано. Тем же вечером выпивший водитель задавил собаку на Каскейд-стрит. Говорят, что за рулем был Дрю. Однако служба безопасности кампуса замяла это дело. Ведь в четверг предстоит важный матч. У Джека давно – по правде говоря, никогда – не было такой сенсационной информации. – Это может обернуться крупным скандалом. На секунду он дал волю воображению и представил, как выступает с этой новостью на общенациональных каналах. – Может, если будешь расследовать эту историю, возьмешь меня в помощники? – попросила Салли. – Конечно. Первым делом надо выяснить, не выдвинула ли эта девушка обвинение против Грейленда. Нам нужно что-то более существенное, чем университетские сплетни. Салли тут же открыла блокнот и начала записывать. – Я поговорю с директором новостной службы. А ты проверь информацию. Давай встретимся в фойе. Он взглянул на часы: было без четверти час. – Через полчаса. Хорошо? – Прекрасно. Салли улыбнулась ему, и от ее улыбки он почувствовал былую уверенность в себе. Вечером домой Элизабет вернулась страшно усталой. Она бросила сумку на кухонный стол, вышла на крыльцо и опустилась в кресло-качалку. Равномерное поскрипывание кресла понемногу успокаивало ее расшатавшиеся нервы. Перед Элизабет раскинулся океан, бронзовый в лучах заходящего солнца. Трава на лужайке блестела от капелек недавно прошедшего дождя. Вот бы... – мелькнуло у нее в голове. Но она тут же отогнала эту мысль. Время, когда она рисовала, давно прошло. Но если бы Элизабет не бросила живопись, она бы написала этот пейзаж. Она подождала, пока солнце сядет в быстро темнеющий океан, поднялась и вернулась в дом. Пора готовить ужин. Тут зазвонил телефон. Она подняла трубку: – Алло? – Привет, Птичка. Как дела, как там твой любимый океан? Элизабет улыбнулась: – Привет, Мег. – Она обессиленно опустилась в кресло с желто-голубой обивкой. – А как у тебя? – Сегодня ведь четверг. Я решила напомнить тебе о группе поддержки. Женщины, потерявшие вкус к жизни. Улыбка сошла с лица Элизабет. – Да, я помню. – Хотя она, конечно же, забыла. – Так ты пойдешь? – Расскажи, как там все будет происходить. – Ну, соберутся женщины и станут говорить, скорее всего, о том, каково это – оказаться одинокими в зрелом возрасте. – Ты уверена, что это мне поможет? – Предупреждаю, если ты не пойдешь сегодня, я за неделю тебя так достану, что следующего четверга ты будешь ждать как избавления. Элизабет не сдержала улыбки. Много лет назад, когда Меган переживала мучительный развод, Элизабет проявляла к ней такое же настойчивое участие. Иногда подруга должна быть настойчивой. Такова жизнь. – Хорошо. Я поеду на эту встречу. Повесив трубку, Элизабет включила автоответчик и выслушала сообщение от Джека: он был занят какой-то важной новостью и предупреждал, что вернется поздно. – Это ваше дело, господа спортивные фанаты, – произнесла она вслух. – А я еду на встречу. Элизабет приняла душ, потом подошла к шкафу и внимательно рассмотрела аккуратно развешанную там одежду – по большей части ярких цветов. Но сегодня ей не хотелось выделяться. Она надела коричневые шерстяные брюки и кремовую кашемировую водолазку. Потом туго зачесала светлые волосы, заплела их в косичку, сменила длинные серьги из серебра с бирюзой на маленькие сережки с крошечными жемчужинами. Элизабет критически осмотрела себя в зеркале. – Прекрасно, – пробормотала она. – Похожа на учительницу. На кухонном столе она оставила записку Джеку на тот случай, если он вернется домой раньше ее. Хотя это и было маловероятно. Двадцать пять минут спустя она подъехала к стоянке колледжа. Нервно сжимая сумочку, вошла в здание и вскоре нашла аудиторию номер 106. Аудитория была небольшой. В центре полукругом стояли металлические стулья, некоторые уже занятые на вид не очень неуверенными в себе женщинами. Слева на столе стоял кофейник и блюдо с печеньем. – Не стесняйтесь. Проходите. Элизабет повернулась на звук голоса и оказалась лицом к лицу с необыкновенно красивой женщиной в ярко-красном костюме. – Меня зовут Сара, – широко улыбаясь, представилась она. – Добро пожаловать. – А меня – Элизабет. – Все поначалу чувствуют себя здесь не в своей тарелке, – сказала Сара, дотронувшись до ее плеча. Она подвела Элизабет к стульям. Элизабет села. Рядом с ней оказалась миниатюрная женщина, одетая в джинсовый комбинезон и далеко не новые ковбойские сапоги. – Меня зовут Джои, – представилась соседка. – Мой муж предпочел меня рок-группе. Он играет на гармонике. Можете себе такое представить? – Она рассмеялась. Элизабет сдержанно кивнула в ответ. А вокруг тем временем завязывался разговор. Подходили все новые и новые женщины. Одни присоединялись к общему разговору, другие, как и Элизабет, сидели молча. Наконец Сара закрыла дверь и расположилась в центре полукруга: – Добрый вечер. Приятно видеть много новых лиц. У нас здесь группа взаимной поддержки женщин, потерявших вкус к жизни. – Она улыбнулась. – Наша цель – помочь друг другу. У нас есть нечто общее, и это нечто – чувство утраты. Мы все вдруг обнаружили, что потеряли часть себя. За неимением более подходящего определения я буду называть утраченное «вкусом к жизни». А теперь давайте по очереди поделимся нашими проблемами. – Сара обратилась к женщине, которая сидела к ней ближе всех: – Мина, вы уже не первый раз приходите на наши встречи. Может, начнете? Мина, полная рыжеволосая пожилая женщина, чувствовала себя совершенно спокойно: – Я начала ходить сюда примерно полгода назад, когда обнаружилось, что у моего мужа болезнь Альцгеймера. Сначала я не могла думать ни о чем другом и, конечно, даже не помышляла, что у меня возникнут какие-то новые интересы. Но сейчас я хожу на курсы вождения. Через несколько дней у меня выпускные экзамены. Надеюсь, что на следующую встречу нашей группы я сама приеду на машине. Все захлопали, а Мина захихикала. Когда аплодисменты стихли, слово взяла другая женщина: – Меня зовут Фрэн. Мой муж ушел от меня к секретарю. Да, да, вы не ослышались, не к секретарше, а именно к секретарю, мужчине. Какое-то время у меня было лишь одно страстное желание – купить пистолет. К сожалению, я так и не решила, в кого из двоих стрелять. – Она нервно улыбнулась. – Это, конечно, шутка. – Что вам нравится делать? – спросила Сара. – Мне нравилось быть его женой, – пожав плечами, ответила Фрэн и замолчала. – А ну-ка подумайте получше, – настаивала Сара. – Чем бы вам хотелось заняться, если бы не боялись, что у вас это не получится? Отвечайте, только быстро. – Пением. – Фрэн сама удивилась тому, что сказала. – Я раньше пела. – Я пою в женском хоре, – вступила в разговор Мина. – Мы даем концерты в домах инвалидов, в больницах. Почему бы вам не присоединиться к нам? Мы все получаем от этого огромное удовольствие. – Я подумаю об этом, – нерешительно ответила Фрэн. Несколько женщин заговорили одновременно. Многие из их желаний были совершенно неожиданными: летать, прыгать с парашютом, заняться марафонским бегом. Все сошлись на том, что любое занятие хорошо – лишь бы чем-нибудь заняться. – Именно для этого мы здесь и собираемся, – сказала Сара. – Для того, чтобы вы открыли для себя свой настоящий внутренний мир. Тот, который вы похоронили ради интересов других. Она кивнула женщине, сидевшей рядом с Фрэн. Та с готовностью рассказала о своих проблемах. За ней еще одна, а потом и другие. И тут Элизабет поняла, что настала ее очередь. Она глубоко вздохнула: – Меня зовут Элизабет. Я домохозяйка, мать двух дочерей. Стефани почти двадцать один, а Джеми – девятнадцать. Я не разведена и не вдова. Если в моей жизни что-то не так, то в этом виновата только я сама. – Мы здесь собрались не для самобичевания, – заметила Сара. – Нам интересно, что вы хотите получить от жизни, о чем вы мечтаете. – Раньше я занималась живописью. – Элизабет вдруг почувствовала, что ей трудно говорить. – Я работаю в художественном салоне «Мир картин» в Чадвике, – откликнулась одна из женщин. – Приходите в субботу, и я помогу вам подобрать все, что надо. У Элизабет были все принадлежности для занятия живописью. Краски и кисти не самое необходимое для художника. – Все это ни к чему. – Просто купите краски и посмотрите, что получится, – посоветовала Сара. – Вы счастливая, – сказала Джои. – У вас есть настоящее увлечение. А я вот уже несколько месяцев хожу в группу и до сих пор не могу ничего придумать. – Как бы я хотела уметь рисовать, – добавила другая. Элизабет оглядела присутствовавших. Они искренне верили, что помогают ей. Она же почувствовала себя еще хуже. – Хорошо. Я попробую, – согласилась Элизабет только для того, чтобы поскорее закончить свое выступление. Всю следующую неделю Джек и Салли работали по восемнадцать часов в сутки, расследуя дело Дрю Грейленда, беседовали со множеством людей, проверяли десятки версий. Они услышали массу рассказов, сплетен и самых разных предположений. Все указывало на то, что Дрю не очень умный молодой человек с завышенной самооценкой, который плевать хотел на окружающих и полностью уверен, что принятые в обществе правила на него не распространяются. Одновременно он был лучшим баскетболистом в Орегоне. Многие надеялись, что его усилиями не очень удачливые в последние годы «Пантеры» наконец пробьются в общенациональный чемпионат. Неудивительно, что никто из команды не захотел разговаривать с Джеком и Салли. И никто, казалось, кроме сестры Салли не видел, что произошло между Дрю и той девушкой. Короче говоря, у них не было доказательств. Было ясно, что все недолюбливали Дрю Грейленда, но никто не хотел говорить о нем с журналистами. После очередного потраченного впустую дня Джек с Салли пошли поужинать в ресторан. – Что будем делать дальше? – спросила Салли. Джек не знал. Он понимал только, что снова потерпел поражение. – Может, тебе лучше продолжить это расследование с кем-нибудь еще? – предложил он Салли. – Нет, Джек, мы вместе доведем это дело до конца. Ты и я. Уверенность не покидала Салли. Джек не мог припомнить, чтобы кто-то в последнее время так верил в него. Он посмотрел на нее. Даже сейчас ее темно-карие глаза искрились оптимизмом. А почему бы и нет? Ей всего двадцать шесть. Пройдет еще немало лет, прежде чем она узнает горький вкус разочарования. В ее возрасте Джек был таким же. После трех лет удачных выступлений за Университет штата Вашингтон он был признан лучшим разыгрывающим в чемпионате университетских команд и попал в драфт профессиональной лиги. Он работал изо всех сил и отдавал себя игре без остатка. Через три года его приобрели «Джетс». В четвертой игре сезона основной разыгрывающий получил травму, и настал час Джека. В той игре он сделал три голевых паса. К концу сезона никто уже не вспоминал имени разыгрывающего, которого он заменил. Все говорили только о Джеке Молнии. Болельщики скандировали его имя, его повсюду сопровождали вспышки фотокамер. Он привел свою команду к нескольким победам в суперкубке. На протяжении нескольких лет он был звездой. Героем. Потом он получил травму. Игре конец. Конец карьере. – Джек! – Голос Салли вернул его в прокуренный зал ресторана. – Что с тобой? Он вздохнул. Ну вот, сейчас начнет расспрашивать. Она внимательно всматривалась в его лицо: – Когда я была маленькой, мы с отцом часто вместе смотрели футбол по телевизору. Ты был его любимым игроком. Он всегда говорил, что ты лучший разыгрывающий за всю историю. А теперь ты работаешь здесь, в Портленде. Что случилось? Он вдруг почувствовал опасность. Так можно и переступить черту. У каждого мужчины его возраста бывали такие моменты, но он к тому же очень давно ощущал себя очень одиноким, и теперь эта тяжесть давила особенно сильно. – Все началось в больнице. К его собственному удивлению, он рассказал ей абсолютно все. Как пристрастился к обезболивающим, как с треском провалился, когда ему предложили комментировать футбольные матчи на общенациональном канале. Все это сейчас возвращалось к нему острыми, сверкающими осколками ранящих воспоминаний. Джек рассказал, как убеждал себя, что может прожить и без футбола. Но игра стала неотъемлемой частью его жизни. Он пытался притупить боль потери таблетками и спиртным. Его выходки были у всех на устах. Из звезды он превратился в прожигателя жизни. – После курса лечения, – продолжал он, – я смог найти работу только на местной станции в Альбукерке. Началась долгая дорога назад к нормальной жизни. Джек взглянул на Салли и почувствовал, что в их отношениях что-то изменилось. Он постарался отвести глаза и не смог. Она положила свою руку на его, и ее прикосновение было как удар тока. – Нынешнее расследование определит дальнейшие карьеры нас обоих. Надо действовать, решил он. Все лучше, чем сидеть здесь вот так и мучиться от близости женщины, которая тебе не принадлежит. – Кампус сегодня закрывается на зимние каникулы, – заметил Джек. – Почему бы нам не наведаться туда еще разок? Администрация и служащие уже разъехались. Может, без этих надсмотрщиков кто-нибудь и согласится откровенно поговорить с нами. – Давай попробуем. Джек расплатился, и они направились к выходу. В кампусе они в который раз разговаривали с людьми, которые могли бы помочь расследованию. Убеждали, предлагали встретиться еще раз. Никаких результатов. Теперь они молча сидели в машине на стоянке под одиноким ярким фонарем. Серебряные капли дождя барабанили по ветровому стеклу. – Ну что ж, вот и все, – сказал наконец Джек. Стрелки показывали час ночи. Вдруг кто-то постучал в боковое стекло. Джек опустил его. Рядом с машиной стоял сотрудник охраны кампуса, которого они уже пытались разговорить раньше. – Вы ищете компромат на Дрю Грейленда? – понизив голос, поинтересовался тот. – Я больше не могу смотреть на все его безобразия и молчать. Возьмите. – Он протянул Джеку большой желтый конверт. На конверте никаких надписей не было. Когда Джек выглянул наружу, полицейский уже ушел. Джек с нетерпением открыл конверт и принялся вынимать бумаги, мельком просматривая их. – О боже! – Что там? – спросила Салли. – Протоколы. Четыре женщины обвиняют Дрю в изнасиловании во время свидания. – И его ни разу не задержали? – Ни разу, – повернулся к ней Джек. Элизабет в последний раз сверилась со списком запланированных дел. Завтра в это время она уже будет дома у отца, где они с девочками и Джеком отметят Рождество. Еще раз зачем-то обойдя дом, она взяла сумочку и направилась к машине. Она довольно быстро доехала до Портленда. Поставила машину у здания телекомпании и вошла внутрь. Наверху, в офисе Джека, никого не было. Взглянув с беспокойством на часы, она направилась в студию. Джек сидел на подиуме за большим столом. Он был слегка загримирован и в ярких лучах софитов походил на кинозвезду. Несправедливо, вдруг подумалось ей, что он все еще так молодо выглядит, гораздо моложе ее. – За последние два года, – говорил Джек, – обращаясь к нацеленным на него камерам, – четыре женщины подавали заявления об изнасиловании или попытке изнасилования, совершенных Дрю Грейлендом. Однако администрация университета не передавала их заявления в полицию Портленда. Билл Сигел, курирующий спортивные программы университета, отказался прокомментировать эту информацию, заявив лишь, что, насколько ему известно, против Дрю Грейленда не выдвигалось никаких обвинений. Тренер Риверс подтвердил, что Грейленд на следующей неделе будет играть против Калифорнийского университета. По мере поступления информации мы будем информировать вас о развитии событий. Джек отключил микрофон и встал. По пути к выходу он заметил Элизабет. Он провел ее в свой офис, захлопнул дверь и громко рассмеялся: – Ты можешь поверить в это, Птичка? Я наконец чего-то добился! Он закружил Элизабет в объятиях. Она смеялась вместе с ним. Никто так не умел радоваться успеху, как ее муж. В подобные минуты он был как бурный поток, все увлекающий за собой. Джек разжал объятия и опустил ее на пол. Они смотрели друг на друга, и постепенно улыбки сходили у них с лиц. После неловкой паузы она спросила, бросив взгляд на часы: – Ну как, ты готов? Наш самолет через два часа. – Мы ведь летим завтра, – нахмурился Джек. Опять он забыл. Но она взяла себя в руки и спокойным тоном сказала: – Нет. Мы летим сегодня, двадцать второго декабря. Тут дверь широко распахнулась. В комнату влетела молодая женщина. – Ты не поверишь!.. – возбужденно выпалила она, бросившись к столу. Только оказавшись посреди комнаты, она заметила, что Джек не один, и, застыв на месте, любезно улыбнулась Элизабет: – Извините, что я так ворвалась. Но это действительно потрясающая новость. Меня зовут Салли. – Здравствуйте, Салли, – с натянутой улыбкой произнесла Элизабет. Она была слишком сердита на мужа, чтобы расточать любезности. – Джек, еще три женщины подали заявления с жалобами на Грейленда. Одна из них только что позвонила мне. Она согласна дать тебе интервью. – Давай через полчаса встретимся внизу и обсудим план дальнейших действий. – Хорошо. Кивнув на ходу Элизабет, Салли выбежала из кабинета. Элизабет посмотрела на Джека: – Как я понимаю, ты не летишь. Джек обнял ее. – Послушай, Птичка, – ласково прошептал он ей на ухо, – мне необходимо остаться здесь. «Твои интересы всегда важнее всего, не так ли, Джек?» – подумала Элизабет. – Я сделаю все, что ты пожелаешь, дорогая, вот посмотришь, – говорил он. – И конечно, я прилечу к твоему отцу заранее, до Рождества. Стоя так близко, они могли бы поцеловаться, но Элизабет показалось, что их разделяет огромное расстояние. – Ну смотри же, Джексон! – сказала она. – Я же обещал. – Ну ладно, дорогой. Я полечу без тебя. – Я люблю тебя, Птичка, – сказал Джек, крепко поцеловав ее. Элизабет хотела ответить тем же, но не смогла. Он все равно ничего больше не замечал, мысленно он уже был где-то там, с молоденькой Салли. Элизабет не любила летать одна. Все время полета до Теннесси она просидела, уткнувшись в какой-то любовный роман. В Нашвилле она взяла напрокат белый «форд-таурус» и поехала на юг. Каждый оставленный позади километр успокаивал ее нервы. Элизабет снова была в своем любимом штате Теннесси, единственном, кроме Эко-Бич, месте на земле, где она чувствовала себя как дома. У поворота на Спрингдейл она сбавила скорость. Через пару километров дорога сузилась до двух полос. По обе стороны от нее до горизонта простирались поля, еще не засаженные табаком. Она повернула на проселочную дорогу, которая шла по границе владений ее отца. По правую руку все принадлежало Эдварду Роудсу – десятки гектаров пахотной земли рыжеватого цвета. Скоро будут сажать рассаду. Наконец Элизабет оказалась на подъездной дорожке. Над ней возвышалась ажурная металлическая арка. На столбе висела медная табличка с надписью «Суитуотер». На тщательно ухоженной лужайке возвышался старинный кирпичный дом. По периметру росли аккуратно подстриженные вечнозеленые кусты. Их строгий ряд кое-где разрывали старые каштаны. Элизабет остановилась у конюшни, переоборудованной в гараж, и выключила двигатель. Вытащила сумку с одеждой, подошла к входной двери и позвонила. Спустя несколько мгновений ей открыл отец. На нем была голубая рубашка и брюки из саржи. Густые седые волосы торчали у него в разные стороны, как у Альберта Эйнштейна. Он широко и приветливо улыбнулся. – Доченька моя любимая! Мы тебя не ждали раньше чем через час. Ну, скорее иди обними своего старика. Элизабет поспешила к нему навстречу. Его большие сильные руки обхватили ее так, что на мгновение она почувствовала себя снова маленькой. Когда она освободилась от его объятий, он погладил ее по щеке. – Мы очень скучали по тебе, – сказал он, оглядываясь назад. – Поторопись, мама. Наша дочка приехала. Элизабет услышала стук высоких каблуков по мраморному полу. Затем до нее донесся запах гортензии – любимые духи ее мачехи. Анита быстро вошла в прихожую. Она была на высоких тонких каблуках, в вишневых шелковых брюках и золотистой кофточке со смелым вырезом. Ее длинные платиновые волосы были так сильно начесаны, что казалось, у нее на голове колпак. При виде Элизабет она защебетала: – Птичка, мы думали, что ты приедешь не раньше чем через час. Анита пошла к Элизабет, словно собираясь обнять ее, но в последнее мгновение остановилась и прислонилась к отцу. – Птичка, как хорошо, что ты снова дома. Мы так давно не виделись. – Да уж, это точно. – Ну... – После неловкой паузы Анита сказала: – Пойду-ка проверю, как там мой сидр. Папочка, проводи нашу Птичку в ее комнату. Элизабет по-прежнему улыбалась, стараясь не выдать досады. Из всех привычек мачехи, которые ее страшно раздражали, одна была хуже всех: она почему-то называла ее отца – своего мужа – папочкой. Отец подхватил сумку Элизабет и повел ее на второй этаж, где была ее старая спальня. Там все оставалось как раньше: бледно-лимонные стены, дубовые половицы, белая кровать. – А где же Джек? – поинтересовался отец. – Ему попался прекрасный сюжет, и нужен еще день, чтобы с ним закончить. Он будет завтра. – Жаль, что он не смог прилететь вместе с тобой, – медленно проговорил отец. – Да, мне тоже жаль, – сказала Элизабет, не решаясь встретиться с ним глазами. Отец знал, что между нею и Джеком разлад. Конечно, он знал. Он видел ее насквозь. Но он не вмешивался. – Твоя мама приготовила для нас горячий сидр. Пойдем посидим немного на крыльце. – Она мне не мама, – вырвалось у Элизабет. Она тут же пожалела об этом и сказала: – Извини. Элизабет могла бы произнести еще много разных фраз, пуститься в объяснения, но это было бы напрасной тратой времени, и они оба об этом знали. Элизабет и Анита никогда не ладили между собой. Сейчас было слишком поздно пытаться изменить это или делать вид, что все нормально. Отец глубоко вздохнул и предложил: – Не хочешь пойти прогуляться? Расскажешь мне о своей захватывающей жизни. Они спустились по лестнице из красного дерева, пересекли прихожую, пол которой был выстлан черными и белыми мраморными плитками, и направились на кухню. Элизабет внутренне приготовилась к фальшиво-оживленной беседе с мачехой, но той, к счастью, на кухне не оказалось. На столе стояли две кружки с сидром. – Она помнит, что ты у нас сластена, – заметил отец. – Иди на улицу, я прихвачу кружки, – кивнула Элизабет. Заднее крыльцо на самом деле не было крыльцом, а просторной террасой с мощеным полом. Дальше, теряющийся сейчас в сумерках, угадывался садик, который когда-то разбила ее мать. У стены террасы стояли два черных железных стула. Элизабет передала отцу его кружку с сидром и села рядом. – Хорошо, что ты выбрала время съездить домой, – сказал он. Что-то в его голосе вызывало беспокойство. Она внимательно посмотрела на отца: – У тебя все в порядке? Ты здоров? Он рассмеялся: – Перестань, Птичка, не делай из меня раньше времени древнего старика. Все в порядке. Я просто рад, что ты приехала. Я скучал по тебе и по внучкам. – Ты забыл упомянуть Джека, – сухо напомнила она. – Точно так же, как ты забываешь об Аните. Ладно, дорогая, в нашем возрасте уже можно не притворяться. Но если ты счастлива со своим красавчиком, я рад за тебя. – Он помолчал немного, отвел взгляд и спросил: – Ты ведь счастлива, правда? Элизабет засмеялась, но ее смех прозвучал ненатурально – как звук стакана, разбившегося о каменный пол. – Все прекрасно. Мы наконец обустроились в доме. Хорошо бы, если бы ты как-нибудь смог навестить нас. Отец вдруг резко повернулся к ней: – Я все-таки скажу тебе одну вещь, Птичка. А потом мы оба можем сделать вид, что я ничего такого не говорил. – Он понизил голос: – Мне кажется, жизнь проходит мимо тебя стороной. Этого Элизабет от него никак не ожидала. – С чего ты взял? – Послушай, дочка, если я ношу очки с толстыми линзами, это еще не значит, что я не вижу, что творится в сердце моей дочери. Я знаю, ты не очень счастлива в браке. – Да ладно тебе, папа. Ты был дважды женат, и оба раза без ума любил своих жен. Откуда тебе знать... – Ты думаешь, у меня обошлось без переживаний? Это совсем не так. Я чуть не умер тогда из-за твоей мамы. – Мамина смерть для всех нас была трагедией. Это не одно и то же. Он хотел было сказать что-то еще, но остановился. Элизабет показалось, что отец вот-вот откроет ей какую-то тайну. – Папа?.. Он улыбнулся, и она поняла, что он передумал и больше ей ничего не скажет. Элизабет откинулась на спинку стула и вгляделась в сад, который когда-то казался ей огромным. Она вспомнила себя шестилетней девочкой. Это было сразу после маминых похорон. Тогда она впервые осознала, что мама ушла от нее. Навсегда. Она сидела на траве, прислушиваясь к разговорам взрослых. Когда все разошлись, отец наконец подошел и присел рядом с ней на корточки. – Птичка, может, ты сегодня поспишь в моей комнате? Это было все, что он сказал. Никаких разговоров о маме, постигшем их горе, нескончаемой боли. Эта простая фраза завершила один этап их жизни и открыла другой. Сейчас, глядя на темный сад, Элизабет заметила: – Сегодня луна такая же, как в ту ночь. – В какую ночь? – В ночь после маминых похорон, – тихо сказала она и услышала, как отец тяжело вздохнул. Он решительно поднялся: – Все, Птичка, мне пора спать. Отец наклонился и поцеловал ее в лоб. Не надо было напоминать ему о маме. В таких случаях отец всегда замыкался и уходил. Он уже был у дверей, когда она, набравшись смелости, негромко сказала: – Ты никогда не хочешь поговорить о ней. Он остановился. Дверь скрипнула, отворяясь. Элизабет показалось, что отец снова горько вздохнул. – Да, это так. Некоторые раны так никогда и не заживают. Дверь закрылась, и она осталась одна. Глава третья Андреа Киннер, девушка, которая согласилась рассказать о Дрю Грейленде, жила недалеко от университета. Джек стоял перед ее домом. Вместе с ним были оператор Кирк и Салли. Ему не приходилось раньше брать интервью у жертвы насилия, поэтому он нервничал. Он постучал в дверь. Ему открыла невысокая бледная девушка с рыжей шевелюрой. Она была одета в хлопчатобумажную юбку и белую блузку. – Здравствуйте, мистер Шор. Джек представил ей Салли и Кирка. Андреа пригласила всех в небольшую гостиную, тесно заставленную мебелью, и опустилась на стул. Неестественно прямая осанка выдавала внутреннее напряжение. Джек уселся напротив. – Андреа, я вынужден задать вам несколько неприятных вопросов. – Он нахмурился. – Вы уверены, что сможете отвечать на них? – Это все так... унизительно. Салли коснулась плеча Джека и отступила назад. Это был сигнал, означавший, что камера включена. Джек подался вперед: – Андреа, вам нечего стыдиться. Она попыталась улыбнуться: – А своей глупости? Я ведь даже не была с ним знакома. Я увидела его и, конечно, узнала – его все знают. Я понимала, что недостаточно хорошенькая, да и вообще ничего особого собой не представляю, но я выпила пару коктейлей и осмелела. Я подошла к нему, и мы разговорились. Сначала он вел себя очень мило. Смотрел на меня так, будто ему действительно было со мной интересно. Когда подходили другие девушки, он давал им понять, что они нам мешают. – Андреа нервно теребила золотой крестик на шее. – Через некоторое время все начали расходиться. Осталось несколько человек. Дрю поцеловал меня. Он обращался со мной очень... бережно, как джентльмен. Поэтому, когда он пригласил меня к себе в комнату, я согласилась. – Ее нижняя губа задрожала. – Мне не следовало этого делать. – Вам всего девятнадцать. Не судите себя слишком строго. Доверчивость – это не преступление, – успокоил ее Джек. – А вот то, что он сделал, действительно преступление. – Что... что именно он сделал? – Сначала мы просто лежали на кровати и целовались. Но он становился все настойчивее. Он меня так прижал, что я не могла пошевелиться. А его поцелуи... я просто начала задыхаться от них. Я стала кричать, умоляя его отпустить меня. Джек видел, что она едва сдерживает слезы. – И тогда он ударил меня по лицу. Это было так больно, что я уже не могла кричать. А он тем временем начал стягивать с меня платье и нижнее белье. Я услышала треск материи. Потом... потом, – слезы покатились по ее щекам, – он изнасиловал меня. Джек протянул ей носовой платок. – Спасибо, – прошептала она, вытирая слезы, и через некоторое время продолжила: – Я даже не помню, как я вышла на улицу. Соседка по общежитию помогла мне добраться до клиники. Но там надо было слишком долго ждать. Я не выдержала и отправилась домой. Джек почувствовал, что невольно сжимает кулаки. – Вы рассказывали об этом кому-нибудь, кроме вашей приятельницы? Может быть, родителям? Она всхлипнула: – Я не могла. Наверно, придется рассказать им сегодня. Но на следующий день я обратилась в службу безопасности университета. – И как они прореагировали? – Один из сотрудников молча выслушал меня и вышел. Минут через пятнадцать в комнату вошел Билл Сигел. Он руководит командой «Пантеры». И он мне все выложил. Что у меня нет доказательств, нет свидетелей. Что в тот вечер я выпивала. Он заявил, что, если я не успокоюсь и выдвину обвинения против Дрю, это ему никак не повредит, а вот мою учебу в университете можно будет считать законченной. Он посоветовал мне помалкивать. – Почему теперь вы все-таки решились рассказать обо всем? – Я увидела ваш репортаж в новостях. И не хочу, чтобы он так же обошелся с кем-нибудь еще. – А затем вы обратились в полицию Портленда. – Наверно, это ни к чему не приведет. Я слишком долго принимала решение и наделала кучу ошибок. Но сейчас я чувствую себя лучше. По крайней мере я больше уже не боюсь. Как вы считаете, я поступила правильно? Джек понимал, что ему не следует отвечать на этот вопрос. Но она сидела напротив, ее глаза были полны боли и сомнений. Она выглядела совсем ребенком. – У меня дочь ваша ровесница. Ее зовут Джеми. Я молю Бога, чтобы с ней ничего не случилось в колледже. Но если с ней что-то случится, я хотел бы, чтобы она повела себя так же решительно, как вы сегодня. Вы поступили правильно. Только попрощавшись с ней, уже по дороге на работу, Джек понял, насколько он был потрясен. – Черт! – Он треснул кулаком по рулю. – Я был так же беспристрастен, как если бы на моем месте был ее отец. Когда интервью выйдет в эфир, моя карьера будет окончена. – Тот, кто разговаривал бы с Андреа беспристрастно, просто не имел бы права задавать ей все эти вопросы. Она заслуживает участия. Следующие четыре часа Джек с Салли провели в монтажной. Бедняга редактор, которому выпало дежурить в выходные, наконец не выдержал: – Все, Джек, больше не могу. Я еду домой. Джек взглянул на часы. Было десять часов вечера. Слишком поздно ехать к главному редактору новостных программ. Придется поговорить с ним завтра утром. Но ведь завтра в семь самолет. Нет, на самолет он никак не успевает. Элизабет убьет его. В аэропорте Нашвилла суматохи было меньше, чем обычно в праздничные дни. Элизабет приехала на час раньше – ей не терпелось увидеть девочек. Наконец в толпе пассажиров она разглядела Стефани. Как обычно, ее дочка была сама аккуратность – отутюженные брюки цвета хаки, белая водолазка, черный пиджак. Каштановые волосы стягивал черный бархатный обруч. Еще в детстве в Стефани угадывалась грация и благородство. Элизабет обняла старшую дочь: – А где сестра? – Мы в самолете сидели врозь. Джеми появилась в зоне выдачи багажа последней. Она выделялась в толпе ростом – примерно метр восемьдесят, прической – светлые, мягкие, волнистые волосы доставали почти до пояса – и, наконец, нарядом. На ней были черные кожаные брюки в обтяжку, черная рубашка и черные солдатские ботинки. Она продиралась через толпу, как нападающий футбольной команды. – Это был самый ужасный полет в моей жизни, – заявила Джеми, вместо того чтобы поздороваться. – Рядом сидел ребенок, место которому в исправительном заведении. – Она чмокнула Элизабет в щеку. – Привет, мам. Ты выглядишь какой-то уставшей. А где папа? Элизабет рассмеялась: – Привет, детка. Твой отец на день задерживается. Делает важный репортаж. – Вот это сюрприз! – Джеми едва перевела дух и тут же продолжила: – Они бы еще побольше кресел в самолет напихали! Прямо как будто на лилипутов рассчитывают. Когда они подъехали к дому, Джеми все еще что-то оживленно рассказывала. Отец с Анитой ждали их на крыльце. Джеми вылетела из машины с развевающимися волосами и с разбегу бросилась в объятия деда. Элизабет и Стефани забрали багаж и последовали за ней. В доме пахло Рождеством. Еловые ветки украшали камин, благоухал корицей свежеиспеченный тыквенный пирог. Весь день они болтали, играли в карты и заворачивали подарки в красивую бумагу. В полдень Стефани с Анитой скрылись на кухне, чтобы приготовить соус и овощи. Элизабет осталась в гостиной – они с Джеми и отцом играли в покер на спички. – Расскажи нам, детка, – потребовал отец, попыхивая трубкой и разглядывая свои карты, – как у тебя идут дела в Джорджтауне? – Непросто, – пожала плечами Джеми. Это удивило Элизабет. Когда Джеми бывало нелегко, она в этом обычно не признавалась. – В чем дело, что-то не так? – Мама, не драматизируй, пожалуйста. Просто трудный семестр. – А как твое плавание? – спросил отец. – Мы увидим тебя на следующих Олимпийских играх? Когда Джеми было одиннадцать, одержав свою первую победу на соревнованиях, она заявила, что когда-нибудь завоюет олимпийское золото. – Без всяких сомнений, – широко улыбаясь, заверила она. Но улыбка была какой-то странной. Неестественной. Элизабет хотела что-то сказать, но в этот момент в комнату вошла Анита. В руке она держала телефон. – Птичка, это Джек. Элизабет сразу поняла, что ее ждет невеселая новость. Элизабет спала плохо, всю ночь проворочалась с боку на бок. Наконец в пять утра она сдалась, встала, оделась и спустилась вниз. Вчера Джеку не удалось вырваться. Возникло какое-то важное препятствие. Репортаж получился великолепным. Я приеду завтра. Обещаю. Элизабет заварила себе чашку чая и пошла в гостиную. Там, на кофейном столике, стояла красная картонная коробка с елочными украшениями. Видимо, отец оставил ее для Элизабет со вчерашнего вечера. Она поставила чашку и достала из коробки первую игрушку. Это был прелестный белый ангелочек из фарфора. Мама подарила его Элизабет на четвертый день рождения. Насколько Элизабет помнила, это был последний подарок от матери. – Здравствуй, мамочка, – тихо произнесла она, с улыбкой глядя на ангела, лежавшего у нее на ладони. У Элизабет осталось так мало воспоминаний о маме, что каждое из них было для нее драгоценным. Она повесила ангела на вторую сверху ветку, зажгла гирлянду и отступила на несколько шагов. Елка выглядела прекрасно. В комнату вошла Анита. Она была в розовом пеньюаре и шлепанцах, как у куклы Барби. – Я еле нашла эту коробку. – Это ты ее для меня оставила? – спросила Элизабет. – Ты можешь представить себе отца роющимся на чердаке в поисках коробки с елочными игрушками? – Не могу. – Элизабет невольно улыбнулась. Анита уселась на диван, поджав под себя ноги. – Жаль, что Джек не смог приехать вчера. Элизабет снова повернулась к елке. Она не хотела продолжать разговор на эту тему. – Он занят каким-то важным репортажем. – Ты говорила об этом. – Так оно и есть. Анита нарочито тяжело вздохнула. Вот так они и общались с той самой поры, как отец привел в дом Аниту в качестве новой жены. Элизабет тогда было тринадцать. Трудный возраст. И Анита Бокнер была последней, кого бы Элизабет выбрала себе в приемные матери. – Птичка, это твоя новая мама, – объявил отец. Больше о ее родной маме он никогда не упоминал. Ни фотографии на каминной полке, ни рассказов, которые могли бы согреть ее осиротевшую дочь. Анита пыталась стать для Элизабет матерью, но у нее ничего не получилось. Они с самого начала были несовместимы, как лед и пламень. Чтобы не расстраивать Эдварда, они научились вести себя вежливо по отношению друг к другу. Когда намечалась очередная размолвка, одна из них меняла тему разговора. На этот раз очередь была за Элизабет. Но тут раздался звонок у входной двери. Она взглянула на Аниту: – Вы кого-нибудь ждете? Та в недоумении пожала плечами. Элизабет пошла открывать дверь. На пороге стоял Джек. Выглядел он помятым и уставшим. – Привет, малыш, – проговорил он и улыбнулся какой-то вымученной улыбкой. – Я посреди ночи разбудил главного редактора службы новостей, отдал ему пленку, а потом всю ночь добирался сюда на перекладных рейсах. Ты не сердишься на меня? Элизабет улыбнулась: – Я уже чуть было окончательно в тебе разочаровалась, а ты взял и совершил героический поступок. Она позволила Джеку обнять себя и, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, поцеловала его в ответ. Обычно неделя после Рождества проходила довольно спокойно. Но не прошло и двадцати четырех часов с их возвращения в Эко-Бич, как Элизабет поняла, что в этом году все будет по-другому. Джеку позвонили в первый раз в аэропорту Нашвилла 27 декабря. В тот момент она не придала звонку особого значения, она еще не поняла, что за последнюю неделю в их жизни наметился крутой поворот. Пока она отдыхала с семьей в Теннесси, в Орегоне бурно развивались события. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=181470) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.