До последнего звонка
Бен Элтон


Эдвард Ньюсон выделяется среди прочих сотрудников Скотленд-Ярда не только ярко-рыжей шевелюрой и мягкими манерами. Ему 33 года, а он уже старший инспектор. Но у него есть две проблемы: серия абсурдных на первый взгляд, но тщательно спланированных убийств, которую он расследует, и красавица сержант Наташа Уилки, в которую он давно и безнадежно влюблен. В попытке отвлечься инспектор регистрируется на сайте поиска одноклассников и приходит на встречу Выпускников'86. Но вместо милой ностальгии под музычку «новой волны» вечеринка вскрывает множество былых нарывов – и оказывается напрямую связана и с расследованием, и с Наташей.

Британец Бен Элтон не первый раз блистательно обыгрывает темы «английских чудачеств» и музыки «золотой эры» британского рока (он – один их создателей «Мистера Бина», а мюзикл по его либретто – We will rock you шел и в Москве). Но никогда раньше эти две темы не пересекались таким неожиданным и драматическим образом.





Бен Элтон

До последнего звонка



Посвящается жене и детям







1


Он умер так же, как жил.

Жестоко.

Даже более того.

Редко когда следователи приходили в такой ужас от места убийства. Его убили как животное, и смерть явилась самым отвратительным моментом его отвратительной жизни.

– Так ему и надо, – там и сям раздавались голоса местных жителей. – Для этого ублюдка и такой расправы мало.

Убитого звали Адам Бишоп, и до того, как неизвестный раздел его догола, привязал к кровати и нанес несколько сотен колотых ран, через которые и утекла его жизнь, это был подрядчик пятидесяти пяти лет, состоявшийся человек хорошего достатка, женатый, отец шестерых детей, которые до смерти его боялись. Впрочем, его боялись все, кто его знал.

Возможно, габариты мужчины делали сцену его убийства особенно отвратительной. Большая поверхность тела позволила нанести ему множество ранений. И еще лицо, не тронутое пыточным инструментом убийцы, лицо мерзкое и обрюзгшее, жестокое даже после смерти. Шея у него была как у быка, под обоими ушами татуировки: «ФК "Арсенал"» с одной стороны и перекрещенные кинжалы с другой. Адам Бишоп выглядел так, что при виде его осторожный человек перешел бы на другую сторону дороги. А с его взглядом благоразумные люди предпочитали вообще никогда не встречаться.

Теперь эти глаза были закрыты, слеплены желтой коркой с кровавыми подтеками, намертво сцепившей верхнее и нижнее веки. Позже, на столе в морге, веки разомкнут и станет ясно, что убийца несколько раз подряд воткнул свое орудие в глаза жертвы. Последним, что видел Адам Бишоп в своей жизни, было лицо мучителя, который выколол ему глаза.

– От справедливости не уйдешь, – убеждали друг друга знавшие его люди, отмечая это событие в местном пабе. – Что посеешь, то и пожнешь.

Инспектор Эдвард Ньюсон держал прижатый к носу платок и пытался побороть тошноту, подкатывающую к самому горлу. Только бы не стошнило. Не дай бог. Если он запачкает столь важные судебные улики, следствию это нисколько не поможет, зато коллеги его потом засмеют. Ньюсон знал, что и так оказывался частым поводом для шуток среди толстокожих сотрудников Скотленд-Ярда, и больше всего на свете он опасался дать им еще одну тему. К тому же на месте преступления присутствовала сержант уголовной полиции Уилки. Сержант Уилки была очень привлекательной женщиной, по крайней мере в глазах инспектора Ньюсона. Он не тешил себя понапрасну надеждами, что она станет его женщиной, но все же не хотел, чтобы его стошнило в ее присутствии.

Наташа Уилки пришла в тот день с новой прической, короткой стрижкой на светлых волосах, переливавшихся под элегантной форменной шляпой. Ньюсон подумал, что это очень мило, и сказал ей об этом. Сержант Уилки ответила, что, по ее мнению, с такой прической и в шляпе она очень смахивает на хулиганистого мальчишку. Это замечание было в корне неверно. Наташа Уилки не была девушкой, которая могла бы смахивать на мальчишку при каких бы то ни было обстоятельствах.

Инспектор Ньюсон последним из следственной бригады прибыл на место преступления, в большой, отдельно стоящий дом в Уиллздене. На дороге была пробка. У входа в дом царила суматоха, и, когда он подошел, его попросили показать разрешение пройти к месту преступления. Для инспектора Ньюсона это было вполне привычным делом. Он не был похож на полицейского, по крайней мере на типичного полицейского. Особенно на полицейского, который достиг столь высокого ранга в относительно раннем возрасте. Ему шел тридцать четвертый год, и он уже был инспектором, но при росте в пять футов четыре дюйма Ньюсон не просто не подходил на роль копа, он вообще не рассматривался как личность. К тому же он был бледный и весь в веснушках. Рыжий, если уж говорить начистоту, но не ярко-рыжий, на кельтский манер, а скорее в духе «посмотрите на этого рыжего недоростка».

У Ньюсона были добрые глаза, и он всегда пытался улыбаться, когда здоровался. Он улыбался, когда констебль, охраняющий вход в дом, отрывисто спросил его, куда его, к черту, несет. Осознав свою ошибку, констебль смутился и начал извиняться, но, по его словам, его предупредили о прибытии важного чина, и он никак не ожидал увидеть кого-то навроде инспектора Ньюсона.

Никто никогда не ожидал увидеть такого инспектора Ньюсона.

Когда Ньюсон наконец попал на место преступления, он с удовольствием отметил, что судебным патологоанатомом была Элис Кларк, его хорошая знакомая. Ньюсону всегда было легче работать со знакомыми людьми, с теми, кто уже успел смириться с фактом, что приходится делать то, что говорит мягкотелый с виду рыжий коротышка. Ко всему прочему доктор Кларк была привлекательна на свой чопорный, рациональный лад, а величайшим удовольствием в жизни Ньюсона (и, несомненно, его главной головной болью) были привлекательные женщины.

– Приветствую, инспектор Ньюсон, – сказала доктор Кларк. – Я надеялась, что пришлют именно вас.

– Взаимно, доктор Кларк, – отозвался Ньюсон. Прижимая платок покрепче к носу, он внимательно всмотрелся в распухший бордово-черный труп.

– Ужасно, – сказал он. – Когда он умер, как вы думаете?

– Я бы сказала, от шести до девяти часов назад. В общем, ночью, – ответила доктор Кларк из-за цифрового фотоаппарата, которым снимала труп с разных ракурсов. – Я уже говорила, что, вопреки популярному мифу, довольно редко удается определить точное время смерти.

– Я уже сфотографировала место убийства, доктор Кларк, – заметила сержант Уилки.

– Даже не сомневаюсь, сержант, – отозвалась доктор, – но, как и большинству граждан в наши дни, мне трудно доверять полицейским. Просто поразительно, какие те допускают ошибки и каких важных вещей не замечают. Иногда мне кажется, что их всех нужно отдать под суд.

– Да, но кому же тогда можно доверить сбор улик? – спросил Ньюсон.

– Отличный вопрос, инспектор. Иностранным службам, полагаю. Например, немцам. Они просто молодцы. И вообще, сержант, я предпочитаю лично собирать материалы, чтобы быть уверенной, что могу получить то, что нужно и когда нужно.

– Значит, я здесь больше не нужна, – коротко ответила сержант Уилки.

– Мне уж точно нет, – ответила доктор Кларк. Ньюсон подумал, что, возможно, это маленькое столкновение авторитетов началось между двумя специалистами до его прибытия на место убийства. Он решил не обращать внимания и сосредоточился на лежащей перед ним окровавленной туше.

– У него часы остановились в два часа.

Здоровая имитация «Ролекс-Ойстер» болталась на запястье убитого.

– Да, я заметила. Полагаю, он был жив, когда они остановились, – ответила доктор. – Это дешевая копия, и не думаю, что у них есть защита от влаги. Возможно, в них попала кровь мистера Бишопа, и они встали. Мертвые тела не сильно кровоточат, потому что сердце не гонит кровь по организму, поэтому я почти уверена, что он был жив, когда часы встали.

– А крови из него вытекло много.

– Да уж.

Матрас, на котором лежало тело, был пропитан кровью, засохшей и превратившейся в один огромный струп.

– Странно, сколько крови вытекло из таких маленьких ранок, – заметил Ньюсон. – Нет, то есть я понимаю, что их очень много, но…

– Да, я об этом думала. Кажется, свертываемость крови была очень низка.

– Может быть, у него была гемофилия, – предположила сержант Уилки.

Доктор показала на маленькую царапину от бритвы на подбородке покойника.

– Этот порез зажил абсолютно нормально. У него не было гемофилии.

– Просто предположение, – сказала Наташа.

Ньюсону не понравилось, что доктор Кларк держится с Наташей так резко. Сержант Уилки была очень приятной девушкой. Если честно, инспектор считал ее ну просто очень приятной девушкой.

– Я что-то не понял, доктор, – сказал Ньюсон. – Вы говорите, что царапина от бритвы зажила, а колотые раны – нет?

– По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Такое ощущение, что убийца использовал препарат против свертывания крови.

– Какая гадость, – поморщился Ньюсон. – То есть вы думаете, что убийца сделал это нарочно?

– Наверное. Именно на это все указывает.

– Убийца хотел, чтобы он умер от потери крови?

– Да, через довольно продолжительное время.

– И Бишоп наверняка был жив все время, пока истекал кровью?

– У него не было другой возможности.

Ньюсон убрал платок от носа и принюхался. Когда он вошел в комнату, ему почудилось, что он унюхал что-то странное наряду с обычным тошнотворным запахом смерти. На полу лежала перевернутая корзина для бумаг, содержимое которой рассыпалось под кроватью. Ньюсон приподнял карандашом окровавленное одеяло. На ковре валялись несколько пузырьков, в которых содержалось что-то вроде нюхательной соли.

– Значит, наш убийца намеренно не давал жертве отключиться во время пытки?

– Да. Адам Бишоп истекал кровью в полном сознании.




2


На следующий день на совещании доктор Кларк представила отчет о вскрытии тела. Она зондировала раны, проанализировала содержимое желудка, разрезала сердце, измерила вес мозга, взяла пробу из-под ногтей и представила следственной группе графики, карты, фотографии и огромное количество скрупулезно собранных и разложенных свидетельств, включая температуру тела, гипостаз, стадии трупного окоченения, мраморизации, разжижения и разложения.

– Глазные раны довольно необычные, – заметила доктор. – Но думаю, реакция глазного яблока на повторное проникновение просто недостаточно хорошо изучена.

– Что это такое? – спросил Ньюсон, показывая на фотографию рта убитого, из которого торчала какая-то длинная оранжевая лента.

– Это туалетная бумага.

– Я так и подумал.

– Убийца засунул ее в рот жертве.

– Мило, – заметила сержант Уилки.

– Но самое невероятное: я была права насчет того, что убийца не давал ранам затягиваться. Он использовал вещество, присутствующее в змеином яде.

– Змеиный яд? Вы шутите.

– Я никогда не шучу насчет убийств, инспектор.

– Да, но змеиный яд? – переспросил Ньюсон.

– На самом деле это не сам яд, а содержащееся в нем вещество. Змеиный яд включает ингредиент, который препятствует свертыванию крови, делая рану смертельной. Мы знаем, что убитый не страдал от гемофилии, на что указывает порез от бритвы. Я искала вещество, задерживающее свертывание крови, и я его нашла. Убийца погружал в него острие орудия убийства перед нанесением ударов.

– Значит, убийца хотел, чтобы Бишоп истек кровью до смерти?

– В общем, да. Если бы он хотел только этого, он бы взял канцелярский нож и вскрыл ему артерию. Мне кажется, что убийце хотелось, чтобы Бишоп умер от ран, нанесенных определенным орудием, но он знал достаточно о физиологии, чтобы понять, что само по себе это орудие не может гарантировать нужного эффекта.

– Правда? Разве нельзя убить человека, заколов его короткой иглой?

– Можно, но сложно, и в нашем случае убийце бы это не удалось. Думаю, он хотел, чтобы Бишоп умирал медленно, от максимального количества уколов, и при этом он старательно избегал риска нанести ему смертельную рану. Взгляните… – Доктор Кларк открыла на компьютере изображение тела с выделенными разными цветами областями, указывающими на интенсивность повреждений. – Несмотря на большое количество ран, убийца более осторожно колол вокруг главных артерий, чем в менее чувствительные участки мышц и жира. Более того, он не колол в сердце или в мозг, и когда прокалывал глаза, то не более чем на один дюйм. Он хотел убить жертву, но ему нужно было, чтобы процесс был долгим, он сам выбирал условия и время.

– И Бишоп не мог бы умереть от этих ран, если бы свертываемость крови была нормальной?

– Насчет этого я не уверена. Он мог бы умереть от потери крови или от шока, как мне кажется, и от обильного течения ран. В организме много разных жидкостей, помимо крови, некоторые из них выделяются именно при получении травмы. Может быть, Бишоп истек бы до смерти, но это не точно. Именно поэтому убийце потребовалось вещество, задерживающее свертывание крови.

– А что известно об орудии, которое было так важно для преступника? – спросил Ньюсон.

– Завод-изготовитель и серийный номер я вам, к сожалению, сообщить не смогу. Раны не похожи ни на один из известных мне типов колотых ран. Единственное, что я могу сказать, это тонкая короткая игла, ровно пять сантиметров длиной, с металлической ручкой, ширина которой примерно четыре миллиметра.

– С чего вы это взяли? – спросила сержант Уилки.

– У меня есть глаза, и я ими пользуюсь, сержант. Убийца редко всаживал в мистера Бишопа всю иглу, но когда он это делал, и там, где уколы не столь обильны, можно разглядеть царапины от рукоятки орудия вокруг раны.

– Я просто спросила, – пробормотала сержант Уилки.

– И последнее, что я могу сказать: не думаю, что игла была очень острой. Убийца очень старался наносить удары точно, но с таким орудием это нелегко. Края каждой ранки слегка неровные. Ему приходилось с усилием протыкать кожу.

– То есть у него была тупая игла.

– Именно так.

– Он нисколько не облегчал участь жертвы, правильно?

– Да, учитывая то, что убийство было тщательно спланировано, убийца мог бы выбрать более надежное орудие. Несомненно, у него были свои причины.

– Или у нее, – добавила сержант Уилки.

– Да, эти раны могли быть нанесены женщиной, – согласилась доктор.

– А этот человек, – добавил Ньюсон, – как его характеризуют нанесенные им раны? Что вы можете сказать?

– Во-первых, это очень скрупулезный человек. Терпеливый и усердный. Раны нанесены человеком, который никуда не спешил и делал все очень точно. И еще – это выдержанный тип. Он провел в доме много часов. Он должен был осознавать, что в любой момент ему могут помешать. Но это всего лишь размышления, инспектор. Я не занимаюсь составлением психологического портрета, и, если честно, у меня терпения не хватает думать об этом. Я предпочитаю измышлениям факты, имеющие под собой почву. Единственное, что я могу сказать с определенностью, это что раны были нанесены одним человеком, причем правшой. Возможно, мужчиной, но не точно, учитывая, что жертва была связана.

– Вы думаете, что жертва сама позволила себя связать?

– Не хотелось бы гадать, могу сказать только, что следов борьбы не наблюдается.

– А что насчет туалетной бумаги?

– Фирмы «Андрекс».

– У него в туалете такая бумага, я помню, – сказала сержант Уилки. – Я проверю, оттуда ли она.

– И снова единственное, что я могу добавить, – сказала доктор Кларк, собирая бумаги, – когда я достала изо рта трупа бумагу, она была почти сухая и в довольно хорошем состоянии, так что могу с уверенностью сказать, что убийца засунул ее туда после смерти жертвы.




3


Инспектор Ньюсон и сержант Уилки стояли в очереди в «Старбакс» на Сент-Джонс-Вуд, медленно продвигаясь вдоль кексов и морковных тортиков.

– Ну и что ты думаешь? – спросила сержант Уилки.

– Увидев тело Адама Бишопа, я понял, что тот, кто его убил, непременно убьет снова.

– Это еще почему? – спросила сержант Уилки, немного повернувшись к нему, и инспектор моментально потерял свою мысль. Блузка у нее разошлась между пуговицами, и он вдруг увидел кусочек ее лифчика. Ньюсон знал, что ему нужно всего лишь чуть-чуть повернуть голову, чтобы увидеть ее грудь. Но она догадается, он был в этом абсолютно уверен. Он и так уже бросил один взгляд вниз. Она ведь детектив, и замечать такие мелочи – это ее профессия. К тому же все девушки неплохие детективы, когда дело доходит до мужских слабостей. Он почувствовал, что краснеет. Ему было тридцать четыре, а не пятнадцать. Ну как он мог до такого докатиться?

Ньюсон работал с Наташей уже почти три года. Он не мог вспомнить, когда их рабочий союз и легкая дружба превратились для него в мрачную, тайную одержимость. Видимо, это произошло довольно быстро, потому что ему казалось, что он несет этот тяжкий груз уже целую вечность. Вспоминая тот день, когда они впервые встретились, чтобы обсудить Наташино заявление по поводу работы в его команде (а он частенько вспоминал его), Ньюсон не считал, что это была любовь с первого взгляда. Он точно помнил, что любви предшествовал короткий период дружбы, но он закончился очень быстро, а потом была любовь, а вместе с ней болезненная агония желания, которое разгоралось при каждой их последующей встрече.

Он яростно попытался сфокусировать свой взгляд на плетеной корзинке с шоколадными кексиками, которые в тот день предлагалось попробовать бесплатно.

– Я думаю, что он убьет еще, потому что, судя по сценарию, это психопат, а если человек психопат, то это надолго. Особенно если проблема носит сексуальный характер, и давай будем откровенны: в конечном счете все проблемы носят сексуальный характер.

– Сексуальный? При чем тут это?

– Вполне вероятно, что это убийство имело сексуальные и ритуальные мотивации.

– Разве все ритуалы носят сексуальный характер?

– Как это ни грустно, Наташа, я пришел к довольно угнетающему выводу, что все по своей природе сексуально… Взгляни хотя бы вот на эту рекламу. – Ньюсон указал на плакат на стене, рекламирующий лучший кофе недели, с великолепной ванилью, кокосовым сиропом и печеньем со сливками. – Прочитай: «…горячий, гладкий, шелковистый, он пенится, согревает и окутывает…» Фрейд бы нашел, что сказать на эту тему.

– Значит, Фрейд был идиотом.

– Да, это факт.

– Латте с ванилью, кокосовым сиропом и печеньем не сексуальны сами по себе, это заместители секса, – сказала сержант Уилки.

– Но ведь нет ничего более сексуального, чем заместитель секса!

– С чего ты взял, что это преступление на сексуальной почве?

– Я не утверждаю, что это так Я просто сказал, что это возможно. Убийца заставил свою жертву истечь кровью по своему тщательно приготовленному и очень необычному сценарию. В моей практике люди, которые чувствуют необходимость делать такие вещи, делают это из-за глубоко сидящей потребности, а все глубоко сидящие потребности, несомненно…

– Сексуальны.

– Вот именно.

В этот момент они подошли к кассе.

– Один маленький латте, – сказал Ньюсон высокомерного вида смазливому французскому пареньку, нетерпеливо ожидавшему его заказ.

– Одьин високи латте, – ответил он.

– Нет, маленький, – поправил его Ньюсон.

– Високи и йессь маленьки, – ответил паренек. – Меньшье, чем високи, не бьевает.

– Ты хочешь сказать, что высокий – это самый маленький?

– Да-да, имьенно так.

– Но это абсурд.

Мальчишка пожал плечами.

– Расскашшите это томуу, кого это кольишет.

– Значит, тогда и я высокий? – спросил Ньюсон.

– Вам вьитнее. Один фунт двадцать, пожалуйста, – ответил мальчишка и повернулся к Наташе, которая заказала большой латте со сливками и шоколадом и суфле. Ньюсон настоял на том, что заплатит за ее заказ.

– Большой означает средний, – просветила она его, когда они шли от кассы к столику в углу.

– Да знаю я, а средний означает огромный. Я тут раньше бывал. Мне просто кажется, что очень важно не поддаваться на этот бред. Я хочу сказать, с каких это пор британцы начали пить кофе пинтами? На протяжении многих веков кофе и чай пили чашками, и чашка всегда была чашкой. А теперь все носятся с ведерком пены с шоколадным вкусом и орешками.

– А мне нравится, – сказала Наташа.

Они сели. Наташа полезла в портфель, вытащила пачку записей допросов и положила ее на стол. Допросы проводились десятью констеблями, и пачка была довольно пухлой. Наклонившись, чтобы прочитать что-то, Наташа коснулась грудью верхних листков. Ньюсон уставился в потолок и изо всех сил постарался взять себя в руки.

– Уже опросили более двухсот человек, – сказала Наташа. – На улице, в пабах, в местных магазинах и во дворе у Бишопа. Заметки разделены на две группы: люди, которые боялись Адама Бишопа, и люди, которые никогда его не встречали.

– А семья?

– Она просто огромная. Все общаются и полностью преданы друг другу.

– И панически боятся главу семьи.

– Возможно, но мы с ними еще как следует не работали. Доктор говорит, что с женой можно будет пообщаться завтра. Она в порядке, просто немного в шоке.

– Неудивительно. Просидеть всю ночь в кухне, привязанной к стулу, и слушать, как убивают твоего мужа.

– Да, и насколько я поняла, у Бишопов был крепкий брак Они воспринимали семью очень серьезно, и если Адам Бишоп и любил кого-либо в своей жизни, то думаю, что он любил свою жену.

– И она платила ему тем же?

– Все указывает именно на это.

– Ты думаешь, она в этом замешана? Полагаю, вскоре у нас появится несколько сотен подозреваемых, помимо нее. У меня есть досье на Бишопа из местного отделения полиции. Они хорошо его знали, и создается впечатление, что он был ужасным ублюдком. У него вся магистраль Килберн была в подчинении. Соседи, коллеги, деловые партнеры либо танцевали под его дудочку, либо бунтовали, за что бывали жестоко наказаны. В Уиллздене не считают, что он психопат, или сексуальный маньяк, или что-то в этом роде, и я тоже так не думаю. Он обычный строитель. Адам Бишоп слишком далеко зашел в своем стремлении всех подчинить, и какой-нибудь злобный конкурент его шлепнул, вот и все.

– Я не думаю, что злобные конкуренты-строители убивают тупой пятисантиметровой иглой.

– Послушай, Эд, я знаю, что ты очень умный, и все такое, но тебе не кажется, что тут ты слишком уж умничаешь? Почему бы просто не признать очевидное?

– Именно это я и делаю, и для меня очевидно, что это вовсе не банальное убийство из мести.

– А для меня очевидно, что это именно так. Адам Бишоп был отвратительной уродливой свиньей. Я отказываюсь верить, что кто-нибудь страждущий психопатического, сексуального удовольствия выбрал бы именно этот кусок мяса, чтобы втыкать в него свою иглу или что-нибудь другое.

– Да, это очень ограниченный взгляд на вещи, – ответил Ньюсон. – Ты довольно давно в полиции, чтобы знать: чего только на свете не случается. Так называемая непривлекательность человека не гарантирует ему защиту от действий на сексуальной почве и не лишает его сексуальной привлекательности. В противном случае где бы я был сейчас?

К сожалению, Наташа не кинулась тут же утверждать, что Ньюсон очень даже привлекательный. Ньюсон расстроился.

– Посмотри на этого парня, Эд, – сказала Наташа, доставая фотографии Адама Бишопа до и после убийства. – Докажи мне, что это убийство на сексуальной почве.

– Ты слишком субъективна. Зайди на Гугль и введи фразу «пытки толстых уродливых мужчин». Я уверен, что пара десятков ссылок найдется немедленно. Мне пришло в голову, что, возможно, мы имеем дело вовсе не с убийством, а с актом садомазохизма, совершенного по взаимному согласию, который просто зашел слишком далеко. Возможно, Бишоп хотел, чтобы его кололи иглой и пускали ему кровь.

– Чтобы ему выкололи глаза? – спросила Наташа слишком громко, отчего люди вокруг подняли головы от своих ведерок с пеной.

– Да, возможно, и в глаза тоже, – прошипел Ньюсон. – Помнишь случай в Германии, когда какой-то урод устроил так, чтобы ему отрезали член, а потом смотрел, как его мучитель готовил его и ел? Наверное, это была жуткая агония как физически, так и ментально, и нужно полагать, что ему это нравилось.

– Да, ты прав, это случается, но не так уж и часто.

– Кто знает, как часто это случается по взаимному согласию? Тот человек в Германии по Интернету нашел мучителя, он согласился быть убитым и съеденным. Интернет открыл дверь для массы фантазий, которые раньше ни за что не нашли бы реального воплощения. Кто бы мог подумать, что кому-нибудь может взбрести в голову захотеть съесть другого человека, не говоря уже о том, чтобы разместить такое объявление. Но кто-то это сделал, кто-то захотел съесть «горячего, гладкого, шелковистого» человека, который «пенится, согревает и окутывает», и начал поиски. И что более поразительно, он нашел добровольца. Людоед получил за обедом электронное сообщение, и через некоторое время они встретились. Их мечта осуществилась. Член был всего лишь прелюдией.

– Ну, хорошо, хорошо, – согласилась Наташа. – Возможно, это действительно преступление на сексуальной почве. Возможно, это сатанинский ритуал. Кто знает? Может быть, в прошлой жизни Адам Бишоп был подушечкой для булавок. Возможна масса мотивов, но самый очевидный из них тот, что это была ссора строителей.

– Ссора? Его ударили триста сорок семь раз.

– Я так и знала, что доктор Кларк сосчитает уколы.

– Она делает все очень тщательно.

– Она просто зануда. Послушай, эти уколы были предупреждением. Бишоп перешел кому-то дорогу, уволил слишком много людей, продал кому-то грузовик низкосортного цемента и мордовал чурок. Именно в этом все и дело. Разборка крутых ребят.

– Нельзя говорить «чурки», – сделал замечание Ньюсон.

– Иммигрантов, черномазых парней, называй их как угодно. В строительной и смежных областях очень много крутых ребят, особенно в какой-нибудь крупной фирме типа «Тармака». Бишоп поссорился не с кем надо, и его закололи до смерти, чтобы припугнуть остальных.

– Закололи его до смерти триста сорок семь раз пятисантиметровой иглой?

– Меня бы это припугнуло.

– Я просто подумал, до чего же подло использовать такое мелкое орудие для убийства такого большого и злобного человека. Я себе представляю совсем другое орудие в руках мстительных чернорабочих или кинутых ковбоев из «Тармака».

– Может быть, они хотели его унизить. У кого маленький причиндал – тому и маленькие укольчики. А, как нам известно, член у него действительно был маленьким.

– Это не факт, – ответил Ньюсон. – Ни один мужчина, из которого за шесть часов вышла вся кровь до самой последней капли, не может похвастаться большими размерами. И вообще, вы, девушки, никогда не упускаете шанс унизить пенис.

– Это наша работа.

– Посмотри, сколько раз убийца проткнул его мошонку. Нельзя отрицать, что там уколы куда болезненнее, чем на конечностях или на спине. И в районе ануса тоже все в уколах. Наверное, Бишоп несколько часов лежал вниз лицом. Взгляни на фотографии.

– Спасибо, я их уже видела, – сказала Наташа. – Уверяю тебя, что рваная жопа мистера Бишопа – это одна из вещей, о которых я не хочу вспоминать.

Ньюсон посмотрел на фотографии и снова почувствовал тошноту. Эти раны казались просто ужасными даже Ньюсону, с его-то опытом работы. Казалось, убийца очень старательно наносил уколы, это была не слепая ярость, все было рассчитано.

– Убийца прицеливался. Он прицелился триста сорок семь раз. Он тщательно выбирал каждое следующее место, прицеливался и вонзал свою иглу.

– Но это не означает, что он обязательно сексуальный маньяк.

– Нет, но он точно очень и очень странный, и, исходя из моего опыта работы в полиции, странные вещи редко случаются лишь однажды.




4


Ньюсон и Наташа поехали в Уиллзден на Наташином «рено-клио» и вновь оказались перед домом, в котором было совершено это кошмарное убийство.

– Не думаю, что когда-либо видел такую толстую каменную кладку, – заметил Ньюсон, глядя на дом. – Поразительно, что они получили на это разрешение.

– Бишопы делали именно то, что хотели, и получали разрешение абсолютно на все. Я уверена, что в строительном комитете есть паренек, у которого был выбор: много бабла или много сломанных пальцев. Одно можно сказать наверняка: никто из соседей и слова бы поперек не сказал.

Хозяйская спальня смотрела огромными эркерами на дорогу.

– Бишопа пытали чуть ли не сутки. Неужели никто не слышал его криков?

– Нет, потому что играла музыка, – сказала Наташа, посмотрев записи. – У Бишопов почти всегда играла музыка, и причем очень громко. Ранние семидесятые, в этом духе, в основном Brotherhood of Man, New Seekers, Тони Орландо и Dawn, особенно их хит про желтую ленточку. Una Paloma Bianca тоже частенько играла. Демис Руссос. А теперь представь все это на полную мощность.

– Всю ночь?

– Обычно не всю ночь, но допоздна. В ночь убийства музыка играла весь день и всю ночь, но ни у кого духу не хватило пойти жаловаться. Никто никогда не ссорился с Бишопами, а если пытались, то только один раз. В прошлом году семья, которая жила в двух домах отсюда, съехала, даже не продав дом.

Ньюсон посочувствовал бедным страдальцам. Шумные соседи способны довести до отчаяния. Раньше он жил по соседству с семьей, чьи дети-подростки все выходные напролет чинили мотоциклы, и это сводило его с ума.

– Возможно, это сделал один из соседей, – сказал он.

– Могу тебя уверить, что ни один из них не жалеет о случившемся.

– Это объясняет, почему никто ничего не видел. Ньюсон вытащил сотовый телефон и нашел в записной книжке имя Кларк.

– Извините, что беспокою, доктор, но я просто хотел удостовериться, что раны Бишопа не могли быть нанесены разными людьми. Знаете: с левой, с правой, сильнее, слабее, что-то в этом роде. – Он смутно помнил, что в какой-то книге или в фильме это помогло раскрыть убийство. – Просто мы тут подумали о соседях. Они все сильно ненавидели Бишопа. Я подумал: а вдруг они решили устроить своего рода вечеринку.

– Я уже сказала, детектив, что, по моему глубокому убеждению, раны были нанесены одним подозреваемым, а я не имею привычки изменять свои выводы, чтобы подстроиться под смутные, капризные полицейские теории.

– Что она сказала? – спросила Наташа, когда Ньюсон убрал телефон.

– Она сказала, что это превосходная идея, но она все же считает, что мы имеем дело с одним подозреваемым. Что ж, поговорим с леди Макбет.



Миссис Бишоп определенно была гордой женщиной, и Ньюсону было ясно, что, несмотря на пережитый кошмар, она не хотела казаться уязвимой, особенно перед полицией. Ее глаза были все еще красные и распухшие, но взгляд был твердый, так же как и рука, которой она подняла свою чашку с чаем, предварительно прикурив длинную белую ментоловую сигарету. Она уже успела съездить к парикмахеру, уложить огромное облако крашенных в белый цвет волос и сильно накрасилась, постаравшись скрыть следы от скотча вокруг губ. Вместе, наверное, Бишопы были внушительной парой.

– Его впустил Эд, это единственное объяснение. Он никак по-другому не смог бы проникнуть в наш дом. Это же самый настоящий Форт-Нокс, мать его. Здесь есть только главный вход, и ни одна душа не проникнет к нам без моего позволения или без позволения моего мужа. Эд очень крепкий мужик, знаете ли. То есть был крепкий.

Голос миссис Бишоп слегка дрогнул на последнем предложении, и она на секунду отвела глаза.

– Мы можем поговорить об этом позже, если хотите, – тихо сказал Ньюсон.

– Разговоры с полицией всегда неприятны! – злобно рявкнула на него вдова. – Продолжайте.

– Вы говорили, что не верите, что подозреваемый мог проникнуть в дом мимо вашего мужа.

– Да, мать его. И не смотрите на то, что Эд был не в лучшей форме. Он был толстый, но очень крепкий.

– Значит, вы думаете, что мистер Бишоп мог знать подозреваемого?

– Я знаю только то, что он его впустил. У нас стоит камера на входе. Никто и близко к нам не подойдет без нашего согласия.

Ньюсон уцепился за эту фразу.

– И все же этот человек подошел к вашему мужу очень близко. Миссис Бишоп, извините, что спрашиваю, но вы, случайно, не знаете, не интересовался ли мистер Бишоп… как бы это сказать… альтернативным сексом?

– Что?

– Вы, случайно, не знаете, не было ли у вашего мужа садомазохистских или гомосексуальных наклонностей?

На мгновение железобетонная самоуверенность миссис Бишоп покинула ее. Она была в шоке.

– Вы сказали, что мой муж был пидором?

– Я должен учитывать все возможности. Вы только что признали, что никто не мог близко подойти к вашему мужу без его согласия, но, как мы знаем, его убийца проник в его комнату и привязал его к кровати…

– Не сметь! – крикнула миссис Бишоп, изменяясь в лице. – Не сметь так говорить, ты, маленький рыжий ублюдок!

– Это не первый случай, когда смерть наступает в результате неудачного сексуального эксперимента, и родственники погибшего в таком случае редко знают о…

– Теперь послушай, сучонок…

Наташа, стоявшая за спиной Ньюсона, сделала шаг вперед:

– Миссис Бишоп, я вас попрошу обращаться к инспектору «мистер Ньюсон» или «инспектор», и никак иначе. Если будете продолжать оскорблять полицейского при исполнении, я могу вас арестовать.

– Арестовать меня! Я вдова, девочка! Ты не можешь арестовать вдову, мать твою! Особенно после того, как этот твой дружок-коротышка только что назвал пидором моего бедного мертвого мужа, который не может больше защитить себя!

– То есть, миссис Бишоп, вы не верите в то, что у вашего мужа могли быть какие-либо отклонения от так называемых сексуальных норм, – подвел итог Ньюсон. – Тогда следующий вопрос. – Он улыбнулся, но внутри него кипел гнев. Неужели у этой женщины не было ни грамма уважения к нему? И почему? Потому что в нем пять футов четыре дюйма и рыжие волосы. И Наташа, прекрасная Наташа почувствовала необходимость его защитить.

– Пожалуйста, расскажите нам, что случилось в то утро, когда на вашего мужа было совершено нападение, – продолжил он.

Миссис Бишоп почувствовала, что победила, и успокоилась.

– Я ходила за покупками, а Эд был дома, потому что перебрал накануне. Мы все перебрали. Англия – Турция. Прекрасный вечер. Эд снял весь паб. Частная вечеринка. Гуляли до трех ночи. Нехилых денег стоит еда и все остальное. Полный бар закусок Пей что хочешь, даже шампанское для девочек Вот такой вот был Эд.

– Англия победила, не так ли?

– Конечно, мы победили.

Ньюсон не интересовался футболом, но даже он знал о блистательной победе Англии.[1 - Эта подробность позволяет точно определить время действия романа: матч отборочного турнира чемпионата Европы 2004 года, в котором сборная Англии победила со счетом 2:0 сборную Турции, состоялся 2 апреля 2003 года. (Прим. ред.)]

– В общем, Эд спал все утро, я ушла часов в девять. Я поехала в Южный Кенсингтон, потому что в «Прада» и «Гуччи» была большая распродажа. Меня не было пару часов. Я взяла «бентли», потому что мой маленький «мерс» был в сервисе. Я вернулась и как раз собралась крикнуть Хуаните, чтобы вытащила мои сумки из багажника, когда этот ублюдок набросился на меня.

– Сзади?

– Конечно, сзади. А не то я всадила бы ему каблук в задницу, и попомните мое слово, когда-нибудь я так и сделаю.

– То есть вы не могли сопротивляться?

– Он потащил меня. Трус поганый, мать его. Прижал мне тряпку к лицу. А потом я очнулась в кухне, связанная, рядом с Хуанитой.

– Ее тоже связали?

– Да, хотя в этом и нет необходимости. Это не женщина, а тупая болонка, мать ее.

– Вы не видели нападавшего?

– Я чувствовала его руку у себя на шее, и больше ничего. Я ее и сейчас чувствую. Думаю, это был сильный парень, небольшой, но крепкий. По крайней мере, мне так показалось.

– Вы уверены, что это был мужчина?

– Да, наверное. Конечно, в наше время так сразу и не определишь. Женщины ходят в тренажерный зал и накачивают мышцы, как чернорабочие. Лесбиянки. Но это же модно, да? Мадонна и другие выглядят как здоровые мужики. Просто кишки сводит от отвращения.

– И что случилось после того, как вы пришли в себя?

– Ничего. Мы с Хуанитой сидели и смотрели друг на друга весь день и всю ночь и слушали музыку, которую этот парень включил в комнате. Такая тоска: братья Эверли, и Дэл Шэннон, и Platters, и клифф-ричардовская «Двигай!», крутил одно и то же снова и снова. А когда между песнями была пауза или песня попадалась тихая, мы слышали, как кричал Эд в спальне наверху. Всю ночь…

И снова поразительное самообладание миссис Бишоп дало трещину, но она быстро пришла в себя, на этот раз обретая силы в слабости своей горничной.

– Хуанита обоссалась вся, на мои полы надула. Корова чертова. Я ее уволю, чес-слово. В общем, утром Эд перестал кричать, и мы услышали, что этот парень уходит, и я думала, что если когда-нибудь его поймаю, то кастрирую, а мы все сидели, пока не пришла моя Лиз-Мари и не привела детей, и тогда мы вызвали вас. От горничной Бишопов толку не было. Она подтвердила, что мистер Бишоп впустил в дом мужчину и проводил в комнату. Она вошла спросить, не хотят ли они чего, но мистер Бишоп велел ей уйти. Она вспомнила, что мистер Бишоп налил выпить себе и гостю, и даже подумала, с чего это они так рано пьют виски. Подозреваемый сидел спиной к двери, и Хуанита видела только его макушку. Она не могла вспомнить цвет волос.

Ньюсон отметил, что Хуанита постоянно отводит глаза в разговоре и смотрит на пол перед собой. Он подумал, что Бишопы вряд ли были самыми добрыми и тактичными хозяевами.

В конце разговора миссис Бишоп проводила Ньюсона и Наташу до двери, до той самой двери, которая, по ее словам, не открылась бы ни перед одним враждебно настроенным человеком. Возможно, именно это напомнило ей о вопросах Ньюсона.

– И я не забыла, что ты мне сказал, дружок, – сказала она. – Не волнуйся. Адам убил бы человека и за меньшее, и можешь быть уверен, что в нашей семье до фига людей, которые сделают это с большим удовольствием, расскажи я им.

– Вы угрожаете инспектору, миссис Бишоп? – спросила Наташа, и еще раз Ньюсон пожалел, что она чувствует необходимость защищать его.

– Угрожаю? – хмыкнула миссис Бишоп. – Что? Этому низкожопому инспектору? Не мой уровень, детка. Может быть, этим займется кто-нибудь из моих племянников. Старшему только девять, так что это будет справедливо, да?

– Кажется, к концу разговора я ее совершенно покорил, а? – спросил Ньюсон, закрывая за собой калитку.




5


В конце второго дня расследования Ньюсон и Уилки договорились встретиться за пиццей и обсудить результаты.

– Ты сегодня не спешишь? – спросил Ньюсон. – Разве ты сегодня с Лансом не встречаешься?

– Ланс – ублюдок, – ответила сержант Уилки.

– Это факт, но раньше это не мешало тебе ходить к нему. – Просто поразительно, но он думает, что может говорить мне такие вещи и ему ничего за это не будет.

– Ничего поразительного, по той простой причине, что ему действительно за это ничего не бывает, ведь ты все терпишь.

– Только не в этот раз.

– То есть у тебя с ним все.

– Если он будет продолжать в том же духе, то все.

– То есть у тебя с ним не все.

Ньюсон и Уилки говорили на эту тему множество раз, и Ньюсон никак не мог понять, почему такая умная и уверенная в себе девушка была не в состоянии покончить с мужчиной, который был абсолютно очевидно пустой тратой времени. Ланс тенью следовал за сержантом Уилки с тех самых пор, как Ньюсон с ней познакомился, он был ее парнем и только и делал, что жрал за ее счет, тратил ее деньги и мучил ее.

Но конечно, Ньюсон знал, что дело было сложнее. Ланс возбуждал ее, будоражил. Он, конечно же, занимался с ней любовью так, что она была в восторге и просила еще и еще. Ньюсон понимал, что Ланс был рожден сексуально привлекательным для женщин и являлся в этом полной противоположностью ему самому. Ньюсон видел Ланса пару раз, его очарование было просто поразительным. Озорная улыбка и самоуверенные манеры – вот что нужно было Наташе. Кто бы устоял? Он был крутой и симпатичный. Он смешил Наташу и вел себя так, как будто ему все на свете нипочем. В действительности те черты Ланса, которые делали Наташину жизнь такой непростой – а именно его спесь и бесшабашность, – и были для нее самыми привлекательными, из-за них-то ее и тянуло к нему. Ньюсон часто думал, что за злой рок правил миром в тот момент, когда природа решила, что такой мужчина, как Ланс, получит такую девушку, как Наташа, в то время как он сам ни за что не получит ее? Он знал, что может ждать хоть до конца своих дней – и никогда не увидит сержанта уголовной полиции Уилки обнаженной. Он готов был потратить остаток своей жизни, пытаясь тайком увидеть хоть кусочек ее тела, в то время как Ланс, который мучил ее, мог наслаждаться каждой ее частичкой по первому желанию. Эта мысль сильно и глубоко угнетала Ньюсона.

Конечно, он сам во всем виноват. Едва осознав, что ему нравится сержант Уилки, он должен был идти на абордаж. Опыт научил его, что угли горят ярче, когда на них дуешь. Он знал, что у него был выбор, и пошел не по тому пути. Ньюсон мог бы избавить себя от мучительного ожидания того момента, когда она появится на работе (при этом он каждый раз гадал, во что она будет одета, и надеялся, что она придет в юбке). Ему следовало бы пресекать ее болтливый, шумный нрав и чисто женскую страсть к сплетням, а не превозносить и обожать эти черты. Ему не нужно было шутить, бросать на нее взгляды, когда она перекладывала ногу на ногу, и уж точно не нужно было обсуждать с ней ее ужасного дружка, погружаясь в ложную и бесплодную близость, которую порождали эти разговоры. Он был архитектором своего собственного безумия, но что-либо делать с этим было уже слишком поздно. Он любил Наташу, и эту боль нужно было просто перетерпевать.

– Значит, ты все еще считаешь, что этот парень – серийный убийца, так? – спросила Наташа, не подозревая о страданиях Ньюсона.

Ньюсон вернулся мыслями к работе.

– Я понятия не имею, что собой представляет наш убийца. Давай посмотрим на известные нам: факты.

– Давай, – согласилась Наташа. – Для меня самым странным кажется то, что Бишоп пустил убийцу в дом и предложил ему выпить. То есть он его знал.

– Или, по крайней мере, он ожидал его прихода.

– Мы знаем, что у Бишопа был миллион врагов.

Почти все его знакомые считали, что он заслуживает смерти. Местная полиция дала нам имена огромного количества коллег и знакомых, которые бы очень выиграли от смерти Бишопа. И я не вижу необходимости добавлять к этому списку какого-то таинственного извращенца из Интернета.

– Бишопа всю жизнь ненавидели, – сказал Ньюсон. – Он был окружен врагами с момента своего первого вздоха. Однако ничего подобного с ним сроду не происходило.

– Это можно сказать о любом убийстве. Никто не умирает более одного раза.

– Убийца пришел со своей маленькой иглой и змеиным ядом. Как он мог знать, что его пригласят в дом? Если у него был мотив убить Бишопа, то Бишоп бы об этом знал. Он бы не пустил его в дом и уж точно не налил бы выпить. Более того, такой человек не попал бы в спальню Бишопа. Мы знаем, что Бишоп был садистом, а все садисты в той или иной степени являются мазохистами. Давай представим себе, что у жестокого, беспощадного Адама Бишопа есть тайные желания. Он хочет, чтобы его наказали, но не может рассказать об этом в своем кругу, поэтому в поисках мучителя размещает в Интернете объявление. Бишоп приглашает его в дом, они выпивают, потом он разрешает привязать себя к постели…

– И предлагает этому загадочному человеку много раз воткнуть ему иглу в яйца, жопу и глаза.

В этот момент подошла официантка. Она явно услышала последнюю фразу Наташи, и приветливая улыбка на ее лице сменилась выражением паники.

– Все в порядке, – уверил ее Ньюсон. – Мы полицейские… обсуждаем дело.

Официантка недоверчиво посмотрела на Ньюсона. Ему тут же пришло в голову достать жетон полицейского, но он передумал. И без того гадкая ситуация, ведь эта девчонка думает, что он соврал. Не стоит усугублять положение, размахивая здесь жетоном.

– Я возьму пиццу с грибами, – сказал он, затем официантка приняла заказ у Наташи.

– Как насчет горничной? – продолжила Наташа, после того как девушка ушла. – Как насчет его жены? Одна была в доме, а другая должна была вот-вот вернуться. Если у Бишопа была постыдная тайна, он вряд ли собрался бы предаваться разврату, когда они были рядом.

– Кто знает? Может быть, страдания жены были частью его плана. Вдруг он хотел, чтобы она слышала его крики.

– Слышала, как он умирает?

– Он не знал, что умрет. Это явно была часть плана того парня. Или просто дело зашло слишком далеко.

– Если честно, Эд, это просто глупость. Такое ощущение, что ты нарочно выбираешь самую неправдоподобную теорию.

– Послушай. Конечно, существует вероятность, что Бишоп стал жертвой ужасной мести. И мы проверим всех, кто был на него зол, пока не натолкнемся на психопата-конкурента, у которого в саду зарыта окровавленная игла. Но пока что нельзя отрицать, что это очень странное дело. Убийство просто из ряда вон выходящее. Я уверен, что, если Адам Бишоп не умер бы так, как было запланировано, убийца бы не счел свою миссию выполненной и ушел бы расстроенным. Это наводит меня на мысль, что убийце нужна была именно такая смерть Бишопа. Кто-то точно выполнил свой план, и меня беспокоит, что убийце захочется подобного еще раз.

Принесли заказ, и в этот момент у Наташи зазвонил телефон. Взглянув на экран, она извинилась и вышла поговорить наружу. Вернувшись, она посмотрела на него с вызовом, как будто говоря: «Ты что-то хочешь сказать?» – и Ньюсон понял, что обедать он будет один.

– Торопишься? Даже пиццу не поешь?

– Ланс готовит ужин.

– А я думал, что вы поссорились.

– Он хочет помириться, делает первый шаг.

– Что он готовит?

– Стейк.

– Это здорово.

– Да, если я его достану. Как ты думаешь, они есть в «Севен-элевен»?

– Значит, он делает первый шаг, а ты должна принести ему стейк?

– Мы – пара, – сердито ответила Наташа. – Если нужно, мы помогаем друг другу с покупками. Это вовсе не признак слабости.

Ньюсон взял «Ивнинг стандарт» на кассе и читал газету, поглощая обе пиццы и запивая их бутылкой кьянти. В газете был отчет об убийстве в Уиллздене. Адам Бишоп был не последним человеком в северо-лондонском подразделении «Тармак», и информация о его убийстве попала в прессу. Статья была короткая, небольшая заметка на семнадцатой странице. Ужасные подробности еще не попали в лапы журналистов, поэтому Ньюсон пока не опасался скандала.

Он доел все и, захмелев, попросил официантку принести счет. Доставая кредитную карточку, он убедился, что девушка увидела его полицейский значок в бумажнике. Официантка принесла карточку назад, и Ньюсон, чувствуя себя полным идиотом, бездумно прихватил газету и направился к двери.

– Это наша газета, – сказала девушка и, подумав, добавила: – Офицер.




6


Ньюсон жил в маленьком доме с террасой между Вест-Хэмпстед и магистралью Килберн-Хай-роуд. Некогда он делил его с Ширли, своей бывшей девушкой, но она уехала после того, что они называли «разводом», хотя на самом деле они никогда не были женаты. Ширли и Ньюсон расстались, когда измены Ширли стали настолько обыденными, что об этом узнал даже Ньюсон. Позже она заявляла в свое оправдание, что такой великолепный детектив просто не мог ничего не замечать, а значит, ему было все равно. Но Ньюсон и правда не замечал, и ему было не все равно. Они познакомились, когда изучали право в университете. Их отношения всегда были скорее умственными, нежели телесными. Ширли была умная, а Ньюсон – и умный и забавный, и это влекло ее к нему. Она говорила людям, что, когда дело доходит до мозгов, размер имеет значение и что ее дружок был просто гигантом. Ньюсон просто зверел, слыша это; ему казалось, Ширли намекает на то, что у него маленький член. Ему бы хотелось, чтобы Ширли добавляла: «И хотя сам он коротышка, член у него тоже очень приличного размера», но она никогда так не говорила.

Когда их отношения начали сходить на нет, Ширли сообщила Ньюсону, что она имитировала каждый полученный с ним оргазм. Она объяснила, что скрывала это с самого начала, потому что каждый раз надеялась расслабиться и все-таки получить настоящее удовольствие. К сожалению, вынуждена была сообщить Ширли, этого не случилось. И что интересно, по ее словам, ни с одним другим любовником у нее таких проблем не было. Он ответил, что просто счастлив за нее.

Теперь Ньюсон жил один.

Придя домой после одинокого ужина, он достал из буфета банку «Гиннесса» и пошел в кабинет. Он держал пиво в буфете, так как был глубоко убежден, что только лагер нужно пить охлажденным. Именно это он постоянно пытался доказать барменам в клубе Скотленд-Ярда, таким образом еще более отдаляя от себя коллег, которые все до одного верили, что любое пиво нужно пить ледяным, даже если от этого оно становится безвкусным. Ньюсон некоторое время посидел в темном кабинете, размышляя об иглах, змеином яде и грудях сержанта Уилки.

Потом, в тот момент, когда волнующие фантазии полностью захватили его сознание, он решился на то, что собирался сделать уже несколько месяцев. Он включил компьютер и зашел на сайт поиска однокашников www.FriendsReunited.com.

До сих пор ему удавалось устоять против соблазна. Что-то всегда останавливало его, но это «что-то» не смогло помешать ему сейчас. Позднее он долго размышлял, что именно заставило его вдруг поддаться желанию уйти в странный виртуальный мир, где любые фантазии могут стать реальностью, пока ты находишься в Сети и не отходишь далеко от компьютера. Возможно, это был просто перст судьбы, но для человека, по праву получившего высший балл, лучшего студента своего выпуска Хендонского колледжа по подготовке полицейских (за исключением борьбы и прочей физической подготовки), это был не ответ. Правда, в которой Ньюсон никак не хотел сознаваться, заключалась в том, что его одержимость сержантом Уилки стала невыносимо болезненной и тяжелой. Возможно, где-нибудь в киберпространстве ему удастся от нее избавиться.

Свет монитора, слишком яркий в темном кабинете, резал Ньюсону глаза. Он протянул руку и выключил звук, чтобы не слышать яростное шипение и писк модема, подсоединяющегося к потокам ионов. Это был очень личный момент, и он не хотел портить его скрипами электронного мира.

На экране появилась заставка сайта www.Friends-Reunited.com. Ньюсон нажал на флаг Великобритании и загрузил британскую версию, теперь ему оставалось только зарегистрироваться и влиться в толпу счастливых виртуальных подростков.

– Кристина Копперфильд? – прошептал он в тишине темной комнаты светящемуся монитору, пробуждая в не совсем трезвой голове свои тайные мечты. – Ты здесь, Кристина?… Летишь по проводам, притаилась среди волокон, ходишь по киберпространству? Танцуешь? Где ты? Ау? Кристина Копперфильд…

Кристина или «Дэвид», как назвали ее шутники-одноклассники в тот памятный день, когда она храбро вошла в классную комнату в середине их второго года. Интересно, она все еще носит ту невероятную юбку? Он ввел данные о своей школе и годы обучения. Такие важные годы для него и для тех, с кем он провел их. Годы его молодости. 1979–1986.

Юбка. Кипенно-белая невероятная юбка. Он по-прежнему видел ее, с сияющим красным поясом, повязанным низко на талии, с узелками на бедрах и облегающую сзади. В том сезоне низкая талия была в моде. Какой же очаровательной Кристина была в ней, с какой природной грацией она ее носила. Белая, с броской деталью, самая яркая на рождественской школьной дискотеке посреди зимы, столь бесконечно далекой теперь.

Интересно, она все еще носит розовые туфельки, как у феи?

Маловероятно, подсказало Ньюсону его логическое мышление, но он был вполне уверен, что ее ноги по-прежнему сногсшибательны. Они просто не могли измениться. Должно пройти гораздо больше двадцати лет, чтобы состарились такие дивные ножки, дающие врожденное превосходство, которым так наслаждалась Кристина Копперфильд. Стройные, почти тощие, но в четырнадцать лет это смотрится здорово, и Кристина выглядела просто обалденно. Декабрь 1984 года. Самое лучшее время в жизни. По крайней мере, в жизни инспектора Ньюсона.

Ньюсон ввел свое имя, данные кредитной карты и сведения о школе. Теперь оставалось только нажать «поиск» и посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Но вместо этого он замер, опасаясь разочарования, и смотрел на мерцающий монитор, продлевая томительное ожидание. Глядя в свое прошлое, которое манило его попытать удачи, он закрыл глаза и обратился к призракам того Рождества.

Внутренним взором он снова увидел свою школу, погруженную в зимний туман, красные кирпичи, холодные, темные и беспощадные, несмотря на разноцветные огоньки. Он увидел, что спортивная площадка вся промерзла, что окна кабинетов в пристройке сверкают под ледяной пылью зимней ночи… И еще он увидел подростков, человек сто пятьдесят, идущих на рождественскую дискотеку в актовый зал, где обычно проводились спортивные соревнования и который на одну ночь превратился в мир грез.

Ньюсон никогда не видел этот зал таким красивым. Елка, украшенная мишурой, столы, заваленные тарелками с колбасой и блюдцами с чипсами, конфетами и другими сладостями. Ходили слухи, что кто-то подменил бутылки с безалкогольным пуншем на водку. Теперь Ньюсон был абсолютно уверен, что это было вранье, но в то время все в это верили, и это добавляло очарования сладкой смеси из фруктового сока, шипучки «Тайзер», лимонада и кусочков яблок, которую они с жадностью пили. Это было еще перед революцией экстази, до того как каждый школьник, по утверждениям прессы, приходил в школу обдолбанным каждый божий день. Конечно, была пара ненормальных, которым нужно было непременно накуриться или изрядно поддать перед вечеринкой, но в основном в ту ночь все были трезвы и приличны. Молодость и Рождество – вот наркотики, от которых они тащились в ту ночь.

Ньюсон пришел на вечеринку с Хелен Смарт, девочкой из параллельного класса, своей подругой. Хелен вовсе не была клевой девчонкой, она не входила в группу, которой верховодила Кристина Копперфильд. В Хелен было что-то готское, она была не очень симпатична, таких мальчишки всегда считали лесбиянками. Эти девочки носили мешковатые свитера и юбки до колена, настойчиво отказываясь показать девичьи контуры, и смотрели на мир через локоны засаленных волос. Ньюсон всегда лучше ладил с такими девчонками, и Хелен была главным тому подтверждением. Она слушала только индийскую музыку, недавно прочитала «Постороннего» Камю и ненавидела миссис Тэтчер. Как и Ньюсон, она обладала определенным статусом в своем классе – статусом странненькой. Они оба были радикалами, единственными во всей параллели, кто поддерживал забастовку шахтеров. Один раз Хелен даже домой отправили, когда она отказалась убрать со свитера значок «Шахта – не приговор». Ньюсон и Хелен разговорились как-то во время школьного собрания в поддержку шахтеров. Они были единственными участниками из четвертых классов и быстро стали ярыми сообщниками в своей ненависти ко всему миру. Они верили, что у них чистый и неиспорченный взгляд на пошлую жизнь, в отличие от идиотов и модников, которые считали, что они очень круты. Хелен не была девушкой Ньюсона (хотя однажды они целовались под песню Sandinista группы Clash), и на той рождественской дискотеке Ньюсона удивило то, что Хелен пришла в мини-юбке и с блестками в волосах. Короткая юбка очень шла к колготкам в черную и розовую полоску и «туристским» туфлям на рифленой подметке.

Они вошли в зал, прошли мимо грозной фигуры директора, Блядхерста-Батхерста, которого все ненавидели. Он умер еще в 1997 году, но сейчас он был жив в затуманенном вином и пивом мозгу Ньюсона, со своим белым, словно у привидения, лицом и мрачной ухмылкой, не менявшейся, несмотря ни на какие обстоятельства.

– Ага, Маркс и Энгельс, – сказал он и жутковато улыбнулся, что означало, что он в шутливом настроении. – Надеюсь, рождественского заговора сегодня не будет, а, Хелен? Я подумал, что вы бы, наверно, одобрили только заседание коммунистов.

– Я не коммунистка, я рабочий-социалист, сэр, – ответила Хелен, – и, в соответствии с нашей тактикой участия, я собираюсь подорвать дух этой вечеринки изнутри.

За спиной Блядхерста-Батхерста, купаясь в золотистом праздничном сиянии, сидела миссис Куртис. Пышка Куртис, всеобщая любимица! Все мальчишки просто обожали ее добрую улыбку, белокурые локоны и огромные груди. Ньюсон видел ее такой, какой она была в тот особенный вечер, сидя у динамиков и вытянув перед собой длинные ноги. Ни у кого не было более выпуклой попки, чем у миссис Куртис.

Хелен взглянула на нее и, как всегда, разозлилась: глядя на миссис Куртис, можно было подумать, что феминизма просто не существовало.

– Да, платье действительно суперсекси, – подтвердил Ньюсон, бросая на нее еще один долгий взгляд, чтобы проверить свое утверждение.

Хелен пошла за пуншем.

Казалось, монитор компьютера немного поблек от бездействия, но Ньюсон по-прежнему не решался нажать кнопку. Он был пьян и не торопился вернуться в настоящее, наслаждаясь безопасностью прошлого. Снова послушать школьного диджея, придурка Дьюхерста из шестого класса, вся слава которого зиждилась на наличии двойной вертушки. Он в пятый раз гонял песню «Знают ли они о Рождестве?», записанную только что Бобом Гелдофом с целой кучей звезд в помощь эфиопским детишкам. Как же счастлив был тогда Ньюсон. Как счастливы были все они, давным-давно с тех пор выросшие мальчики и девочки четырнадцати лет, с бесконечным запасом юношеского оптимизма.

Бой Джордж, Симон Ле Бон, Вапапагата и все звезды 1984 года грустно пели о том, как печально Рождество в голодающей Африке. Бой Джордж, наверное, тоже был счастлив. Он ведь не знал, что две строчки сингла Band Aid последний раз вознесут его на пьедестал почета.

Не только Бой Джордж распрощался со своими мечтами. Многие подростки, которые так радостно улыбались на той давно прошедшей рождественской вечеринке, столкнулись в дальнейшем с болью и разочарованием. Никто в тот вечер не мог сказать, кто будет победителем, а кто проигравшим в жизни, но годы открыли этот секрет довольно скоро – скорее, чем кто-либо из этих счастливых подростков мог себе представить. Они думали, что всегда будут молоды, но время утекало, длинное, ленивое солнечное детство уходило навсегда, и вскоре для них началась гонка взрослой жизни.

Танцплощадка медленно наполнялась. Даже пара мальчишек танцевала, отлепившись от стен, к которым они, казалось, были намертво приклеены. Самые лихие, самые уверенные в себе девчонки танцевали с самого начала. Кристина Копперфильд была именно такой. Настоящим лидером.

Та волшебная юбка. Необыкновенная белая юбка с алой рождественской лентой. И те ноги. Кристина Копперфильд играла в теннис за школу. Она еще играла в хоккей на траве и волейбол и была победительницей соревнований по танцам в местном клубе. В Америке ее бы назвали королевой бала и самой классной девчонкой. У нее были спортивные ноги. Стройные, сильные, обалденные. Взрослеющий Ньюсон много ночей подряд засыпал, мечтая об этих ногах. Которые были так далеки от него. О которых ему даже мечтать не стоило.

По крайней мере, до той рождественской вечеринки в 1984 году.

В тот вечер все изменилось. Все правила были нарушены. Ботанику повезло. Принцесса на мгновение грациозно сошла со своего трона, чтобы удостоить своим вниманием плебея.

Пришла очередь Майкла Джексона зажигать толпу. Его музыка и количество выпитого пунша, безалкогольного, но бодрящего, сыграли свою роль. Дьюхерст жестом заправского диджея поставил «Триллер», опустил иглу, и весь танцпол взорвался воплями.

– Зажигай, Томми! – орали молодые люди на жаргоне того времени, рассыпаясь по залу. Все визжали, вопили, безуспешно пытались изобразить «лунный шаг». Особенно старались те, кто в принципе не мог это сделать. Но они чувствовали себя мастерами. Кейран Битти, единственный в классе толстяк и соответственно главная мишень для шуток, нацепил одну сверкающую перчатку. Стокилограммовый, белый, веснушчатый, английский Майкл Джексон.

Майкл Джексон в то время был героем. Но время не пожалеет никого.

Кристина Копперфильд танцевала с подружками, потому что именно в тот вечер она рассталась со своим парнем по имени Пол, из старшего класса. Пол и Кристина были золотой парой, и их ссора стала главной новостью вечеринки. Пол был большой, крепкий и симпатичный, лидер своей собственной маленькой банды. Ему было шестнадцать, и у него был мопед; более того, у него хватило дерзости убрать с него букву «У» и возить пассажиров, как будто ему уже семнадцать и он сдал экзамен на права. Они с Кристиной так классно смотрелись, когда вместе катались у школы: он с твердым подбородком, который уже нужно было регулярно брить, и она с легендарными мускулистыми ногами, обвившими его крепкий торс, и золотистой копной волос, развевающихся из-под шлема.

Но теперь эта известная пара канула в историю. Кристина видела, как Пол покупал что-то в музыкальном магазине в обнимку с девчонкой из своей деревни, которая ходила в местную школу, где учились одни ублюдки. На девчонке были белые шпильки и, несмотря на холод, ядовито-розовый топик, из-под которого, словно пули, выпирали замерзшие соски. Кристина видела, как Пол целовался с ней перед стойкой с пластинками. Она наблюдала, как он положил ей руку ниже талии и как они втиснулись вдвоем в кабинку для прослушивания песен. Именно там она и настигла их, когда они слушали песню через одну пару наушников.

Теперь Кристина и Пол находились в противоположных частях комнаты. Две яркие разделенные звезды на небосводе под названием «рождественская дискотека четвертых-пятых классов средней школы имени Шелфорда Гранта». Две звезды, движущиеся теперь по разным орбитам. Пол с друзьями собирались в паб, а Кристина с подругами танцевали и вопили как оглашенные. Двенадцать классных ножек в мини-юбках прыгали, вращались и пританцовывали вместе с дамскими сумочками, нарядными колготками и праздничными модными блузками, вихрь цвета и безрассудного восторга. Страстное сосредоточение стольких мужских глаз, включая глаза Ньюсона.

Шесть симпатичных девчонок танцевали весело, откровенно показывая всем вокруг, всему миру, какие они классные. Дикие, прекрасные и такие счастливые.

То, что случилось в следующий момент, удивило всех. И больше всего Ньюсона. Хелен только что подошла к нему с двумя чашками фруктового пунша и спросила, не хочет ли он выйти покурить. Он уже собирался согласиться, когда Кристина Копперфильд отделилась от группы скачущих подруг и подошла к ним.

– Привет, Хелен, – сказала она.

– Привет, Кристина, – ответила Хелен.

Потом Кристина обратила свои прекрасные васильковые глаза к Ньюсону:

– Привет, Эд. Классный пиджак.

Ньюсон выбирал свой наряд очень тщательно. Когда твой рост всего лишь пять футов два дюйма, нужно стараться изо всех сил. На нем были серый кожаный пиджак, короткий, плотно облегающий плечи, черная рубашка на пуговицах и тонкий галстук в черно-белую полоску.

– Спасибо, Кристина. Ты выглядишь просто обалденно. Классно. У меня просто слов нет, – выпалил Ньюсон.

– С Саймоном Бейтсом классно вышло, – продолжила Кристина.

Ньюсон не так давно учинил большой переполох, написав письмо Саймону Бейтсу на Радио 1 в передачу «Наша тема», куда слушатели отправляли письма, чтобы поделиться сердечными проблемами. Бейтс зачитывал эти маленькие, полные страданий саги под аккомпанемент романтической музыки, в конце неизменно призывая к торжеству любви: «Итак, Сандра, если ты нас слышишь, почему бы тебе не позвонить Бобу? Кто знает, может быть, эти пять пенсов будут самым выигрышным вложением денег».

Он придумал любовную историю, использовав имена мистера Батхерста и миссис Куртис, послал ее на радио, и, к восторгу всего класса, ее зачитали в эфире. Даже крутые ребята после этого хлопали Ньюсона по спине, и он на короткий счастливый миг был знаменит.

– Ага. Думаю, миссис Куртис все слышала, но ничего не сказала. Представь себе, как ее имеет Блядхерст-Батхерст.

– Круто.

Представив себе это, они расхохотались.

– Пригласишь меня танцевать? – спросила Кристина.

Ньюсон был в шоке. Это было так неожиданно. Хелен тоже удивилась, но Ньюсон не смотрел на нее и даже не думал о ней. Кристина Копперфильд хотела потанцевать! Он не был бы больше удивлен и обрадован, даже если бы сама Мадонна пришла на их вечеринку и умоляла его поступать с ней как с девственницей.

– Ну… пойдем потанцуем?

– Диффченкам просто весело, – ехидно сказала Хелен (тогда говорить так было в новинку), но ее слова остались без ответа.

Сердце Ньюсона застучало быстрее, все чувства обострились, но в то же время он был холоден и выглядел на все сто. Он поставил стакан, который принесла ему Хелен, согнул колени, привстал на цыпочки, схватился за промежность, ударил рукой вверх и крикнул «О-о!» в тот самый момент, когда Майкл Джексон крикнул «О-о!» из колонок диджея Дьюхерста.

Кристина, коротко взглянув на Пола, который делал вид, что ничего не видит, тоже ударила рукой в воздух и крикнула: «О-о!» И они пошли вместе на танцпол, они прыгали, скакали, выбрасывали вверх руки и кричали: «О-о!» Самая невероятная пара школы, королева Кристина и ее придворный шут.

Крутые парни были поражены. Все мерзко ухмылялись. Роланд Марселла, Олли Дэйн, Коллинвуд, Рид и Симмонс и, конечно же, Пол. Крутые парни из пятого класса, которые встречались с крутыми цыпочками из четвертого класса на хозяйских правах, потому что их крутые девчонки ходили гулять с шестиклассниками или парнями, которые бросили школу и уже работали, даже если это были полные придурки.

Они ухмылялись, но чувствовалось, что Ньюсона они зауважали. Он был прикольный, он надурил Саймона Бейтса и протащил клевую мульку на радио. А теперь он танцевал с самой клевой девчонкой четвертого класса, точнее, всей школы. Как тут было его не уважать.

Заиграл Wham! и Ньюсон с Кристиной оторвались на полную. Они кричали в полный голос под Tears for Fears, размахивали руками и топали ногами. Они согласились с Боем Джорджем, что война – отстой и люди идиоты. «Расслабься», – спел им Фрэнки. И они расслабились, коротышка Ньюсон и золотая девочка школы. Ньюсону завидовал каждый мальчишка в комнате, кроме Гари Уитфилда и Николаса Перкинса, которых все считали голубыми. «Расслабься», – кричали все в комнате в один голос. И каждый думал, знает ли мистер Батхерст, что это песня об оральном сексе.

Когда пришло время расходиться по домам, Ньюсон просто поверить в это не мог. Вечер пролетел стремительным вихрем, и на часах было уже одиннадцать. У школы рвало в клумбу Роджера Джеймсона, пока его друг Пит Вулфорд приканчивал полбутылки виски «Тичерс», которую они украли из пакистанского супермаркета. А напротив школы уже скопились машины родителей, приехавших за детьми и перекрывших всю дорогу.

В сверкающем зале диджей Дьюхерст заправским жестом поставил «Последнее Рождество», гимн потерянной любви группы Wham! так никогда и не занявшей первую строчку в хит-парадах, потому что ее обогнал Band Aid с песней, которая якобы спасла кому-то жизни.

Настало время последнего танца. Мальчишки спешили отхватить девчонку, которую можно было прижать к себе потеснее и облапать. Руки сползли к упругим попкам, парочки слились в объятиях, тесных настолько, насколько позволяла партнерша. Ньюсону Кристина разрешила многое. Он просто поверить не мог, что это все правда, что девушка его мечты позволила прижаться выпирающим бугром в брюках к низу своего живота. К счастью, на нем были ботинки на каблуке, и Кристина была всего на несколько дюймов выше, так что он смог прильнуть дрожащими бедрами к накрахмаленным складкам Кристининой юбки. Она даже позволила ему прижаться лицом к ее восхитительно уложенным, жестким от лака кудрям и провести губами по ее прелестным ушкам. В другом конце зала Пол надел свой шлем. На один короткий момент Кристина взглянула на него, потом повернула лицо к Ньюсону и поцеловала его.

Из другой части зала на них смотрел кое-кто еще. Хелен сказала Ньюсону по дороге на дискотеку, что считает такие вечеринки буржуазной дрянью, и он думал, что она давным-давно ушла. Но она не ушла. Она весь вечер смотрела, как Ньюсон танцует с Кристиной.



В темном кабинете Ньюсон нажал кнопку «поиск» и отправился искать Кристину Копперфильд.

Конечно же, ее там не было. Да и что ей там делать? У Кристины Копперфильд в тридцать пять лет наверняка была куча дел поинтереснее, чем сидеть одной в темной комнате и грезить о поцелуе двадцатилетней давности. Это не для Кристины, ей просто не до этого, ведь у нее наверняка успешная и насыщенная жизнь. Кристине Копперфильд нет нужды смотреть в прошлое.

Но другие призраки оставили здесь свои следы. Некоторые голоса из класса 1979–1986 годов были прекрасно слышны в темноте.

Ньюсон нажал «Гари Уитфилд». Появилась информация про Гари, его почтовый адрес, голосовые сообщения и небольшой текст, который ему захотелось оставить.



«Я ненавидел школу, и меня просто тошнит от одной мысли о возвращении, даже виртуальном. Но я решил это сделать, потому что хочу сообщить вам всем, что да, вы были правы, молодцы. Я действительно педик! Я голубой! Я гей! Ура, поздравляю, вы все были правы. И знаете что? Я так рад! Я люблю свою жизнь. Я люблю своего партнера, он добрый, милый, он такой, какими вы никогда не были. Вы просто ублюдки, вы все, и я вас НЕНАВИЖУ! Всех до единого. Ненавижу тех, кто меня мучил, и тех, кто стоял в стороне и смотрел на это. Но больше всего я ненавижу ТЕБЯ, Роджер Джеймсон, и надеюсь, что ты будешь гореть в аду за то, что ты со мной сделал. Кто-нибудь это помнит, кроме меня? Кто-нибудь помнит то, что происходило в раздевалках? Ну так слушайте…»


Такого Ньюсон не ожидал. Он настолько глубоко ушел в свои старые фантазии, что ему и в голову не могло прийти, что этот сайт можно использовать как средство очень запоздалой мести. Но если подумать, это же очевидно.

Бедный Гари Уитфилд. Ньюсон прекрасно помнил, что случалось с ним в раздевалках, потому что он был одним из тех, кто стоял в стороне и смотрел на это. Эта позорная правда всплывала у него в памяти время от времени, и теперь, читая то, что пережил Гари Уитфилд, он снова почувствовал свою вину. Ньюсон помнил тощего мальчишку, съежившегося в углу раздевалки, и как Джеймсон заставлял своих крепких ребят окружать его и хлестал его мокрыми полотенцами, выкрикивая: «Пидор! Пидор! Пидор!» Однажды они взяли фломастер с диапроектора мистера Дженкинса и написали «Я голубой» на лбу Гари. Ньюсон хорошо помнил, как держали Уитфилда, пока Джеймсон писал эти слова. Чернила были несмываемыми, и поблекшая надпись была видна много дней. Ньюсон помнил красную кожу Гари, натертую яростными попытками его матери стереть надпись.

А он стоял в стороне и смотрел. Все стояли и смотрели. Дело не в том, что он сам был маленький, а Роджер Джеймсон большой и сильный. Он мог бы сделать хоть что-то. Просто должен был сделать хоть что-нибудь.

А вот и Роджер Джеймсон, тоже вернувшийся в класс по прошествии двадцати лет. И тоже полицейский, прямо как Ньюсон. Два полицейских в классе. Должно быть, Блядхерст-Батхерст слишком много талдычил им насчет уважения к властям.



«Может быть, вы меня помните, ребята. Я ушел из школы, когда мне было четырнадцать. Моя семья переехали в Штаты, и знаете что? Я теперь в полиции Нью-Йорка! Вот так вот. Нормально меня унесло от Шелфорда, а?»


Ньюсон не любил вспоминать Роджера Джеймсона. Они дружили, когда им было одиннадцать, и дружба как будто продолжалась все остальные годы учебы в одном классе. Но со стороны Ньюсона она была основана на страхе. Джеймсон был жестоким парнем и по-настоящему крутым. Ньюсон боялся его, весь класс его боялся.



«Сейчас я временно не работаю. Вообще-то я в Англии, в отеле «Росситер» на Марбл-Арч, если вдруг захотите повидаться. Если честно, на этот отпуск у меня медицинские показания. Работа копа очень нервная, ну, вы себе представляете, и я слегка поистрепался. Нью-Йорк классный город, но сложный. Может быть, вы слышали о нетерпимости. Так вот, иногда мы с ребятами думаем, что речь идет не об иммигрантах, а о копах. Я был недолго женат на милой дамочке из Нью-Джерси. Мы познакомились, когда нам было по восемнадцать лет, на концерте Спрингстина, прикольно, да? Я здоровый парень, и она попросилась ко мне на плечи. А это не из тех вещей, о которых девушке приходится просить дважды! Но потом она ушла. Трудно жить с копом».


Ньюсон гадал, оставил ли Джеймсон свою информацию до Гари Уитфилда или после. Наверное, он был в шоке, когда зашел на сайт, движимый чувством меланхолии и жалости к себе, а получил прямо в лицо обвинение двадцатилетней давности. Ньюсону стало жаль Джеймсона, чего он сам от себя не ожидал. Но ведь Джеймсон тоже был одиноким копом. Ньюсон просто представить себе не мог, что у него с Джеймсоном будут такие, в общем-то, схожие судьбы.

Он просмотрел список имен. Большинство из них он помнил, некоторые забылись; у каждого была маленькая история, каждый старался что-то доказать.



«Я выучилась на бухгалтера (я знаю, это скучно!!)… Да, я вышла за Джоша, и мы переехали в Эксетер, но, к сожалению, мы расстались… Я по-прежнему вижусь с Карен и Нэнси (крестной матерью трех моих очаровательных малышей!!), а недавно я столкнулась с РАЙАНОМ!.. У меня свой магазин спорттоваров, и я ОЧЕНЬ увлекаюсь музыкой, хоть что-то осталось как раньше. Сейчас я работаю на «Майкрософт», и меня перевели в Крайстчерч на южном острове Новой Зеландии… Если вы меня помните, напишите мне, пожалуйста… Буду очень рада… Кто-нибудь меня помнит?»


Помнит… Помнит…

А для чего еще нужен этот сайт? Не столько чтобы вспомнить самому, а для того, чтобы помнили тебя.

И Хелен была здесь. Этого он никак не ожидал. Она всегда хотела поскорее окончить школу, и ушла на два года раньше, чем остальные, попав в техникум после пятого класса. 1984–1985 был последним ее годом в Шелфордской школе. Однако теперь она вернулась. Интересно зачем, подумал Ньюсон. Она ничего про себя не написала, только оставила контактную информацию. Ньюсон подумал было отправить ей сообщение; она ему нравилась в четвертом классе. Отличная пара: злобный панк и коротышка с кучей комплексов. Но не стал. Ему нужна была Кристина.




7


– Ничего. Абсолютно ничего, – сказала Наташа.

– Ни одного вонючего лудильщика? – спросил Ньюсон.

– Ни одного. Если в «Тармаке» кто и был сволочью, то сам мистер Адам «Мертвый ублюдок» Бишоп, и убийцей, и мучителем мог быть только он. Этот парень был полным козлом, и все рады, что он подох.

– Но при этом его никто не убивал.

– Очевидно, нет.

Казалось, соседи были ни при чем. Убийца был в доме почти сутки, это довольно продолжительный отрезок времени, а у всех соседей было алиби.

– И что самое ужасное, – простонала Наташа, – что следственная бригада ни хрена не нашла.

Убийца оказался просто поразительно аккуратным. Он провел почти двадцать четыре часа в чужом доме и не оставил ни одного следа своего пребывания.

– Просто молодец, – сказал Ньюсон.

– Он ведь должен был ходить в туалет, – сказала Наташа.

– Если и так, то он вернул ему первозданную чистоту.

– И он не заходил в кухню, потому что там были миссис Бишоп и Хуанита.

– Наверное, мерзавец принес с собой бутерброды.

Ньюсон и Уилки сидели в приемной мистера Уорда, своего начальника. Уорд был главой отдела по расследованию убийств. На двери под своей фамилией он приклеил табличку «Комната убийств».

– Спорим, что через пару лет и наш отдел переназовут на американский манер, – заметил Ньюсон.

– Что?

– Американцы говорят не «убийство», а «противоправное лишение жизни», поэтому и нам придется переучиваться. Ты заметила, что половина колов уже начали носить бейсбольные кепки? Кошмар какой-то.

– А по-моему, клево, – ответила Наташа.

– Ничего клевого. Это на американцах они выглядят клево. А на нас – как на придурках, косящих под американцев.

– Американские фуражки лучше.

– Они просто выглядят лучше.

– Ну и что с того? Я всегда ненавидела форму, эти идиотские маленькие шапочки, как у грудничков.

– А мне нравились.

– Ну и носил бы их тогда.

– А ты знаешь, что большинство детей уверено, что в случае чрезвычайной ситуации нужно звонить 911?

– Тогда нужно и у нас такой же номер сделать.

– Да что ты такое говоришь! А как же культурная идентичность?

– Господи, Эд, ты иногда просто как игла в заднице.

– Это американское выражение! В Англии говорят: зануда! Я за-ну-да.

– Заметь, ты сам признался.

Они помолчали. Секретарша начальника принесла им кофе.

– Уже скоро, – уверила она их.

– Да, он сказал, что у него срочное дело, – сухо ответила Наташа.

Кровавые детали убийства Бишопа украсили первые страницы свежего выпуска «Ивнинг стэндарт», и глава отдела потребовал, чтобы Ньюсон лично доложил ему о ходе расследования. По мнению Уорда, попавшие в газеты убийства должны быть непременно раскрыты. Это дело чести. Если это интересно людям, то и самому Уорду это интересно.

Пока они ждали, когда всемогущее начальство найдет для них время, Ньюсон рассказал Наташе, что был на сайте поиска однокашников.

– Поздновато спохватился. Это было модно пару лет назад.

– И ты тоже туда заходила?

– Конечно.

– И многие откликнулись?

– Было много озабоченных мальчиков на два года младше меня. Я их не помню. Редко случается, что откликнется именно тот человек, которого ты ищешь. Я думаю, что все играют в молчанку и не хотят признаваться, что у них нет новых друзей… или, может, это просто я такая… Ну а ты хотел найти кого-то определенного?

– Да нет, просто так, заглянул от нечего делать.

– Врешь.

– Да нет же!

– Точно, ты искал кого-то конкретно. И она там нашлась?

– Нет, черт бы ее побрал. Но в следующий раз я оставлю информацию о себе. Так, на всякий случай.

– Не очень-то надейся, – сказала Наташа. – Даже если она и заглянет на этот сайт, не факт, что она тебе напишет.

– Конечно, напишет. Мы же встречались в школе.

– А если ответит, значит, дело совсем плохо.

– Почему это?

– Потому что это будет означать, что она так же безнадежно одинока, как и ты, а тебе не нужна такая.

– Что ты хочешь этим сказать – «безнадежно одинока»? Откуда ты знаешь?

– Посуди сам, на этот сайт заходят два типа людей. Люди, которым все наскучило и им немного любопытно, что случилось со старыми одноклассниками, которых они едва помнят…

– Ну.

– И люди вроде тебя, у которых нет девушки, зато в памяти засела этакая горячая штучка, девица двадцатилетней давности. Если честно, я думаю, что все люди представляют собой комбинацию первого и второго типа, разница только в том, чего в человеке больше. Даже я немного надеялась, что откликнется один мальчишка из класса. Я его всегда дразнила и доставала, но на самом деле он мне очень нравился. Он был немного странный, недоделанный какой-то, но оказалось, что он играет на гитаре, и затем он стал встречаться с девчонкой постарше из местного техникума, и мы все вдруг поняли, что он просто был слишком крут для школы и ему было насрать, нравится он нам или нет. Я часто думаю, что хотелось бы встретить его и просто сказать, что я на самом деле не такая уж дура.

– Но его на сайте не было?

– Я его там не видела. Кажется, его одного и не было. Как я и сказала, он был слишком крутой.

– Может, он умер от героинового передоза.

– Ой, да ладно, ну признайся, это ведь так сексуально.

– Это не сексуально.

– Мне кажется, ты говорил, что все на свете имеет сексуальную подоплеку.

– Хорошо, это немного сексуально.

– Ну вот, и если она тебе напишет, с ее точки зрения, это тоже будет сексуально.

– Хотелось бы мне так думать.

– Пламя вспыхнет вновь и все такое.

– Было бы неплохо.

– Два одиноких страдальца скитаются по просторам киберпространства.

– Я не страдалец, и я нигде не скитаюсь.

– Ставлю один к десяти, что она несчастлива в браке. Она с тобой переспит, и следующее, что ты увидишь, это как ее здоровый и жутко ревнивый муж дубасит в твою дверь. А ты далеко не силач, не забывай. Тебе это не нужно. Если хочется секса по Интернету, посмотри порносайт.

– Тебе легко умничать, Наташа. У тебя есть парень.

– Уже нет. Ланс – это прошлое. Он просто ублюдок.

– Ты опять его бросила?

– Это он меня бросил. В прямом смысле этого слова. Вчера вечером.

– Но вчера вечером он делал первый шаг и готовил тебе ужин.

– Ну, понимаешь, стейк я так и не нашла, мы ели в пабе, там был вечер караоке, я пела прекрасно, а он просто облажался. Никогда не стоит косить под Элвиса, если не умеешь делать это как следует. Выглядит просто ужасно.

– Вы расстались, потому что из него вышел хреновый Элвис?

– В общем, да. Я хотела остаться, а он, конечно, хотел уйти, потому что все освистали его исполнение All Shook Up. Мы разругались у паба в основном потому, что он не дал мне насладиться успехом, и еще потому, что у меня в жизни все хорошо, а у него наперекосяк, и потом, когда мы ехали домой на его мотоцикле, он вдруг остановился посреди чертовой Хакни и велел мне проваливать.

– Он просто кинул тебя там?

– Да, он сказал, что на мне мир клином не сошелся, и чтобы я не воображала себя центром вселенной, и что ему все осточертело, и он уехал.

– В таком случае к черту сайт. Ты выйдешь за меня замуж?

Оба расхохотались, и Ньюсон подумал, сможет ли он когда-нибудь в своей жизни разговаривать с девушкой о своих мечтах и не притворяться, что это просто смешная невинная шутка.

– Не принимай его обратно, – добавил Ньюсон.

– О чем ты? Конечно, я его не приму.

– Я серьезно. Он сделал тебе величайшее одолжение, свалив по собственной воле. Теперь он виноват, а ты обиженная сторона. Он проиграл свои права на тебя. Воспользуйся шансом. Не принимай его обратно.

– Послушай, я правда не собираюсь этого делать, и вообще, он сам ни за что не попросится назад.

– Вот увидишь, он вернется. Он поймет, что потерял. Он вернется, извинится, и, поскольку тебя легко использовать, ты примешь его обратно. Не делай этого.

– Легко использовать? Меня нелегко использовать. С чего это ты взял?

– Я это знаю.

– Ничего подобного.

– Это так. Ты щедрая, открытая душа. Парни типа Ланса пользуются этим.

– Не пытайся делать мне комплименты.

– Я и не пытаюсь.

Ньюсон знал, что частенько пытался говорить комплименты. Но сейчас он говорил только половину правды. Да, Наташа была щедрая и открытая, но еще она была слабая, по крайней мере когда дело касалось Ланса. Какая сила заставляет таких уравновешенных девушек, как Наташа, ввязываться в деструктивные отношения? Наверное, страх, думал Ньюсон. Страх остаться одной.

Ньюсон жил один. Ничего страшного в этом нет. Он хотел сказать ей об этом. Он хотел взять ее за руку и посоветовать ей быть сильной. Он хотел убедить ее, что жить одной – это нормально, от этого не умирают, и можно даже найти в этом хорошие стороны. Никаких ежедневных споров насчет колпачка от зубной пасты или первого ломтика тоста из тостера. И конечно, никакого Ланса.

– Не принимай его обратно, только и всего.

– Послушай, Эд, он меня бросил. Он не вернется. Конец истории. А теперь заткнись.

– Он вернется.

– Я сказала, заткнись.

– Я тебе обещаю. Ты нужна ему Он вернется.

– Нет. Да замолчи ты наконец!

В этот момент секретарша главы отдела пригласила их в кабинет.

Ньюсон не ожидал дружественного приветствия, и он был прав.

– Итак, давайте начистоту, – сказал шеф, просматривая заметки по делу. – Мужчину мучили полдня и всю ночь на тихой улице. Он… сколько раз его ударили?

– Триста сорок семь раз, сэр, – ответил Ньюсон.

– Триста сорок семь раз маленькой иглой. Жертва орет изо всех сил, кругом лужи крови, убийца вошел в дом посреди бела дня и связал горничную, появляется жена, он связывает и ее, ему хочется послушать музыку, поэтому он включает музыкальный центр и при этом не оставляет вам ни единой улики, и поэтому у вас нет ни одной стоящей идеи.

– У меня была идея, что это серийный случай, – сказал Ньюсон.

– Что? Одно убийство? Как одно убийство может быть серийным?

– Пока что мы не нашли подозреваемого среди знакомых жертвы. По-моему, это указывает на то, что искать нужно среди более широкого круга людей.

– А по-моему, это указывает на то, что вы просто ничего не нашли.

– Возможно, сэр, хотя мы искали.

– Постарайтесь искать получше, прежде чем увлекаться абстрактными теориями. Вы полицейский, а не журналист, и должны оперировать фактами.

– Да, сэр. Я понимаю.

– Отлично, и не смейте об этом забывать. Мне плевать, чему вас там учили в юридическом. В полиции работать – это тебе не парадную мессу служить. Здесь нужно бегать, пачкаться и, черт побери, работать с делом.

Уорд, как и многие коллеги, недолюбливал Ньюсона, видя в нем выскочку-карьериста. Сам шеф прошел все ступеньки. Он понимал, конечно, что Ньюсон очень умный, но все равно считал, что такому молодому человеку необходим опыт. Тот факт, что Ньюсон успешно справился с несколькими, казалось бы, безнадежными делами, только усугубил недоверие, с которым относились к нему некоторые офицеры. Он был так не похож на настоящего полицейского. Он был низкого роста, не интересовался спортом и слишком много улыбался.

Когда встреча закончилась, Наташа предложила Ньюсону палочку «Твикс».

– Нельзя позволять ему издеваться над собой.

– Ты же не думаешь, что он правда издевался.

– Конечно, думаю. Никому бы не позволила так со мной разговаривать.

– Еще как бы позволила, – сказал Ньюсон. – Ты позволяла Лансу издеваться над тобой много лет, а теперь ты даже позволила ему решать, когда прекратить это издевательство. – Сказав это, он понял, что зашел слишком далеко.

– Прекрати немедленно, – сказала Наташа, быстро моргая.

На секунду Ньюсону показалось, что она сейчас заплачет.

– Прости. Я правда не в духе, знаешь, разговор с шефом, и потом ты…

– Все равно, не нужно было приплетать сюда Ланса. Это не твое дело.

Как легко все запороть. Ньюсон обидел Наташу и ненавидел себя за это. Он заставил ее показать, как много значит для нее Ланс, и это тоже было ужасно. Ей пришлось напомнить ему, что у него нет ни малейшего права делать столь личные замечания по той очевидной причине, что она не чувствует ни малейшей близости к нему. Наконец, он предал ее доверие, испортив чисто профессиональный союз: два полицейских в одном деле, полагающиеся друг на друга в потенциально опасной игре.

Но вообще-то это несправедливо. У Наташи не было ни малейшего права говорить, что Ньюсона не касаются ее отношения с Лансом, ведь она сама регулярно рассказывала о своем друге и явно нуждалась в сочувствии Ньюсона. Но ведь она ему нравилась, а он ей нет. Игровое поле было неровным, и несправедливость была ни при чем. Когда дело доходит до эмоционального равнодушия, право всегда на стороне обожаемого, а обожающему остается зализывать раны.

– Пожалуйста, забудь, что я сказал, – попросил Ньюсон. – Нам нужно ловить убийцу.

– Да, и шеф нам тут не помощник, правда? – сказала Наташа. – Не представляю, как можно искать еще лучше. Мы разговаривали с каждым, кого когда-либо знал этот ублюдок, и абсолютно ничего не добились. Мы теперь знаем не больше, чем тогда, на месте преступления.

Детектив Ньюсон жевал «Твикс».

– В этом случае, боюсь, мы не узнаем ничего до тех пор, пока он или она не убьет снова.

– Да, хреново дело.

– Если только… – произнес Ньюсон почти про себя, – если только, конечно, он не убивал раньше.

– Что?

– Подумай. Убийство Адама Бишопа уже потенциальный «висяк». Может быть, наш убийца совершал подобное раньше, и все его преступления находятся в базе данных.

– Думаешь, нужно набрать в поисковике «короткая игла в жопе» и посмотреть, сколько будет совпадений?

– Сомневаюсь, что все так просто, но можно попробовать различные варианты, так ведь? «Навязчивая идея», «ритуальное убийство», «оставил за собой чистый унитаз», а там посмотрим, что получится.

Сержант Уилки посмотрела на часы. Было почти пять.

– Ладно, давай начнем сейчас, если хочешь. Если говорить прямо, планов у меня на вечер нет.

– С другой стороны, можно наплевать на работу, поймать такси до центра, заказать столик в «Савой-гриль», насладиться огромным и дорогущим ужином и танцевать до рассвета, – сказал Ньюсон и, не оставляя сержанту Уилки возможности ответить, продолжил: – Ты права. Бред, чушь собачья, «Савой» – просто кошмар, танцевать я не умею, задница слишком близко к земле. Рад, что мы с этим разобрались.




8


Я ожидал кого-нибудь постарше, – сказал инспектор Коллинз из полицейского участка Манчестера, когда они встретились на станции Пикадилли. – И покрупнее.

Ньюсон и Наташа порылись в национальном полицейском архиве и обнаружили три нераскрытых дела, которые, по мнению Ньюсона, могли уложиться в схему, начавшую складываться в его голове. Первое из них произошло год назад в пригороде Манчестера, Дидсбери. Это было необычное убийство, в нем так же чувствовалось пристальное внимание к деталям, как и в случае с Адамом Бишопом. Инспектор Коллинз был не в восторге, получив извещение из лондонской полиции с просьбой открыть одно из своих дел заново. Он подумал, что его проверяют.

Жертвой был военный мичман, неженатый мужчина тридцати трех лет, который приехал домой в отпуск навестить родителей. Родители работали и в день убийства уехали из дома все вместе на машине где-то без пятнадцати восемь утра. Мичман Денис Спенсер спал в гостевой комнате. Будильник у него стоял на десять тридцать, так как в час тридцать он собирался встретиться со старым другом в пабе. Офицер Спенсер так и не попал на эту встречу, потому что где-то между семью сорока пятью и одиннадцатью часами утра Спенсер впустил в свой дом убийцу.

– Вряд ли это произошло позже одиннадцати. На это указывает приблизительный момент наступления смерти и времени, которое понадобилось, чтобы его убить, – объяснил Коллинз.

Полиция предположила, что человек, которого Спенсер пустил в дом, был вооружен, потому что он – или она – смог убедить Спенсера, большого, крепкого мужчину, пойти вниз в кухню, где тот позволил привязать себя к стулу и заклеить себе рот скотчем. Полиция не выяснила, существовала ли возможность, что там было больше одного нападавшего, но помимо тела и разлитой вокруг крови практически никаких следов нападавшего не было. Как и в случае с Бишопом, убийца Спенсера очень профессионально замел все следы. И, что более важно, жертву подвергли странной и необычной пытке. Его били по голове много раз мягким плоским предметом, возможно большой резиновой дубинкой. Мичман Спенсер умер не от силы или тяжести ударов, а от их количества и частоты. Его ударили много, много сотен раз в отрезок времени с пяти до шести часов, в результате чего шейный позвонок стерся, а мозг расплющило от постоянных ударов о стенки черепа.

– Мозг получил серьезные повреждения, – объяснил полицейский врач манчестерского отделения полиции, когда они встретились в полицейском участке в Динсгейте. – Я хорошо помню подробности, это такая странная смерть. Я в своей практике встречался с разными повреждениями мозга, но обычно они были результатом одного или двух ударов. Чем сильнее удар, тем сильнее поражение мозга. Беднягу Спенсера били не сильно, не как молотком или кирпичом. Взятые каждый по отдельности, удары были не особенно болезненны. Скорее, это были шлепки, а не удары. Череп был сильно поврежден, волосы и кожа на голове полностью отсутствовали. Представьте себе, сколько раз нужно ударить человека по голове, чтобы не осталось ни волос, ни кожи. Разумеется, кровотечение было очень сильное, кровь запеклась на лице и плечах жертвы, а также на ковре под ним. В конце концов, человек должен был впасть в агонию.

– Жертва была в сознании, когда ее били?

– Да, в полном сознании. Убийца об этом позаботился.

– Нюхательные соли.

– Да. Мерзкий ублюдок. Не давал ему отключиться до последнего удара, хотя одному Богу известно, в каком умственном состоянии он был к тому моменту. Абсолютно не в себе, наверное. У него мозги буквально катались туда-сюда в голове.

– У вас есть предположения, что это было за оружие?

– Ну, если хотите знать, я считаю, это телефонная книга. Вполне подходит по всем параметрам.

– Но это не телефонная книга Спенсеров?

– Нет, их книга цела и невредима. К тому же убийце нужно было гораздо больше одной книги.

Я провел эксперимент дома, ударяя словарем Томпсона по перилам лестницы. Уже через двадцать минут книга начала рассыпаться. Думаю, убийце понадобилось бы от пятнадцати до двадцати таких книг.

– Двадцать телефонных книг? Тяжело, наверное, таскать с собой такое оружие.

– Да уж, и можете себе представить, как на меня посмотрели, когда я сдуру предложил свою версию. Пятнадцать или двадцать смертоносных телефонных книг в качестве оружия убийства. Да уж, я хорошо поплатился за это.

– Может быть, он обмотал книгу скотчем, которым связал жертву. Тогда ее бы надолго хватило.

– Тогда на черепе обязательно бы остались микроскопические частицы. А я их не нашел.

– Но там были частицы ткани, так?

Доктор пролистал несколько страниц экспертизы, которую составил тогда, отложив в сторону фотографии раны, отображавшие оторванные куски окровавленной кожи и волосок, лежащий на обнаженной кости черепа.

– Убийца очень хорошо очистил рану, но все не смог вычистить, это бы никому не удалось. Да, было порядка двадцати ниточек.

– Есть какие-нибудь предположения насчет того, что это мог быть за материал?

– Я подумал, что это могли быть нитки от рукава его свитера.

– Что-нибудь еще?

– Боюсь, больше вам помочь не могу.

– Совсем ничего необычного?

– Вот разве что похороны.

– Вы ходили на похороны?

– Да, я всегда стараюсь посещать похороны, если покойный побывал у меня на столе. Просто из вежливости. Если честно, я делаю это для семей. Они ведь знают, где я был.

– И где же это?

– Внутри любимого ими человека. Я знал больше о человеке, которого они любили, чем они сами. Я побывал в каждом укромном уголке и вызнал все секреты до единого. Я незваный гость. Говоря начистоту, еще один мучитель, и я хочу показать им: я всегда помню, что я вторгаюсь в сокровенное. В человека, который любил и был любим.

– Впечатляет.

– Поразительно, как высоко они это ценят. Ни разу не было случая, чтобы семья меня не поблагодарила. В случае со Спенсером было по-другому, очень странно, поэтому я и запомнил. Мне показалось, что его никто не любил, потому что я в жизни своей не видел более унылых похорон. Только я, родители, два его брата, один дедушка и священник.

– Да уж, неловкая ситуация, надо полагать.

– Да. Более того, я даже согласился помянуть его шерри и бутербродами. Что вы на это скажете?

– Мило.

– Но это еще не все. Был еще один интересный момент.

– Какой?

– Это произошло, когда гроб опускали в могилу. Вдруг непонятно откуда появился молодой парнишка в военной форме и сыграл сигнал отбоя. Наверное, он прятался за деревом.

– Да уж, мило, правда? Военные почести и все такое.

– Он сыграл ее на казу. Знаете, это такая свистулька, которая издает почти неприличные звуки. Парнишка явно не хотел почтить память усопшего. Не думаю, что это было знаком уважения.

– И никто ничего не сказал?

– Сигнал отбоя не очень длинный. Думаю, все были немного в шоке. В любом случае, когда мелодия закончилась, молодой человек сразу исчез. Просто кошмар.

Когда Ньюсон собрался уходить, доктор попросил передать привет доктору Кларк.

– Мы вместе учились в медицинском колледже, – сказал он. – Мне она всегда нравилась, но она вечно встречалась с богемными ребятами.

– А, да, – ответил Ньюсон. – В конце концов она вышла замуж за музыканта. Он играет на мандолине.

– Не может быть. Не думаю, что это был брак по расчету.

– Да уж, вряд ли она вышла за него ради денег.

– И вряд ли ради размера его инструмента. Ха-ха. Мандолина, говорите? Не очень шикарный инструмент.

– Я считаю, в жизни вообще мало шикарного.

– Ну, передайте привет от меня, хорошо? Чудесная девушка. Просто чудесная.

Ньюсон отметил тоску в голосе доктора. Юность столь мимолетна, но оставляет неизгладимое впечатление. Словно весь остаток человеческой жизни – это лишь слабое отражение ее обещаний.




9


Второе дело, которое Ньюсон нашел в базе данных полиции, было ему прекрасно знакомо. Об этом убийстве знали все. Это было не убийство, а просто мечта желтой прессы.

Энджи Тэтум, бывшая звезда третьей страницы, ныне занимавшая малопочетное место в четвертом составе звезд, постепенно скатывавшаяся в пятый, одна из многих несчастных, о ком люди, в общем-то, слышали, но кем почти никто не интересовался. Женщина, которая была гвоздем программы в определенной части города (а именно в ночном клубе «Стрингфеллоуз») в восьмидесятые, когда девушки с третьей страницы газет были очень популярны. Теперь, двадцать лет спустя, Энджи была интересна только из-за былой славы, а недавно ее протащили в прессе за то, что продюсеры забраковали ее сценарий «Я звезда, вытащите меня отсюда», несмотря на ее обещания снова показать некогда знаменитые груди.

Грустная история грустной жизни. Маленькая девочка с большой грудью, мечтавшая об известности. Она на мгновение прикоснулась к великому, чтобы вновь скатиться в неизвестность. И вдруг, вопреки всем ожиданиям, Энджи вновь стала главной новостью, когда ее гниющее тело было найдено спустя шесть недель после того, как его покинула душа. Она стала жертвой жестокого убийства и издевательств.

Убийство произошло дома у Энджи Тэтум, в маленькой дешевой квартире, что находилась во все еще популярном районе, возникшем в результате жилищного бума по берегам Темзы между Фулхемом и Челси. Результаты расследования указывали на то, что мисс Тэтум купила эту квартиру за счет работы проституткой высокого полета. Сама она никогда не сознавалась в этом, но была тесно связана с несколькими ночными клубами, где у нее было много друзей среди богатых мужчин. Телекамеры наружного наблюдения, установленные над входом в дом, где жила мисс Тэтум, запечатлели множество визитов этих самых друзей, и полиция пришла к выводу, что некогда знаменитые, трижды переделанные груди Энджи Тэтум все еще имели свою ценность и приносили достаточно денег, чтобы обеспечить хозяйке определенный уровень жизни и комфорта. Один из этих посетителей, постаравшийся ничем не привлечь внимания камер, оказался ее убийцей.

– Она пролежала там полтора месяца, – сказала доктор Кларк, которая по чистой случайности выезжала на место убийства, потому что полицейский патологоанатом из отделения «Кенсингтон и Челси» в то время занимался столкновением поездов на станции Виктория. – Естественно, процесс разложения шел полным ходом. Шесть недель – это очень большой срок.

– Поразительно, ведь эти личинки появляются словно по волшебству, да? – заметил Ньюсон.

– Да уж. Вылезают словно из кошмарных снов.

Ньюсон посмотрел на фотографии убитой женщины, некогда такой классной, свежей девчонки шестнадцати лет, чьи груди одновременно завораживали и бесили всю нацию. Энджи была ровесницей Ньюсона. Когда она впервые обнажила перед камерами грудь четвертого размера, он был в шестом классе, учил французский, английский, историю и социологию. Он помнил, как мастурбировал на ее фотографии, появившиеся в «Дейли стар». Теперь он снова смотрел на фотографии обнаженной Энджи Тэтум, бесформенного тела, кишащего личинками. Казалось бы, Ньюсон должен был чувствовать своего рода грустную и драматичную иронию происходящего. Вместо этого он делился с доктором Кларк подробностями манчестерского убийства.

– В этом случае жертва тоже была привязана к стулу, – заметила доктор Кларк.

– Да. А в деле Бишопа жертва была привязана к кровати.

– Но ведь убийцы всегда связывают своих жертв, – заметила доктор Кларк.

– К сожалению, это так. Кстати, патологоанатом из Манчестера просил передать вам привет. Он говорит, что учился вместе с вами в медицинском колледже.

– Это, случайно, не Род Хейнз?

– Именно он.

Доктор Кларк покраснела и засмеялась:

– Господи, Роди Хейнз. Знаете, он всегда мне нравился, но он предпочитал полных дур.

– Вы ему тоже нравились.

– Правда? А почему же он не говорил? Он был такой классный.

Ньюсон никогда не слышал, чтобы доктор Кларк использовала слово «классный», она словно произнесла его на иностранном языке. В какой-то степени так оно и было, потому что это было слово из ее прошлого, а прошлое, как уже отмечалось ранее, это другая страна…

– Как мало мы знаем, да? – задумчиво сказала доктор Кларк. – Роду Хейнзу не пришлось бы просить дважды. Я бы сдалась без боя.

– В общем, он просил передать привет. Зайдите на сайт Friends Reunited, он там. Передайте ему привет.

– Ой, даже не знаю. Я так закрутилась. Это так давно было. И вообще, я не люблю оставлять свои данные в Интернете.

Но Ньюсон видел, что мысли доктора Кларк были уже далеко. Словно не было всех тех лет и в эту комнату вернулось прошлое.

Собравшись с мыслями, доктор Кларк взяла копии всех своих заметок по делу, которые передала Ньюсону в аккуратной папке.

– Боюсь, вы здесь ничего особенного не найдете. В двух словах, убийца связал мисс Тэтум, нанес ей увечья и исчез, оставив ее умирать.

– Следы насилия были только на лице?

– Да, только на лице. Никаких колотых ран, и он не бил ее телефонной книгой по голове.

– Он разрезал ей губу.

– Да, просто кошмар. Острым ножом, прямой разрез от центра верхней губы до носа, затем разрезанные края были сложены вместе и сшиты.

– Без анестезии?

– Разумеется. В ее крови ничего похожего на обезболивающее обнаружено не было.

– И он хотел, чтобы она видела то, что он с ней сделал.

– Да, это уже относится к вашему ведомству, инспектор, но очень на то похоже.

Да уж, с этим было трудно поспорить. Убийца привязал Энджи Тэтум к стулу и оставил ее смотреть в большое трюмо, стоящее на туалетном столике. Затем он сделал так, что Тэтум не могла увернуться от созерцания своего отражения. Он поставил вокруг все зеркала, которые нашел в доме (а их там было предостаточно). Он оторвал их от дверей платяных шкафов, принес два больших зеркала, висевших у входной двери, отколол зеркальные плитки в ванной и прикрепил их к потолку над головой жертвы.

Затем он склеил веки Энджи Тэтум так, чтобы глаза не закрывались.

– Скажите мне, от чего она умерла, – попросил Ньюсон.

– Обезвоживание, голод, упадок сил. Он знал, что она живет одна, что она не общается со своей ужасной матерью, которая вечно таскалась с ней по телевизионным шоу. Он знал, что всем на нее просто наплевать. Камеры наблюдения зафиксировали, что несколько человек звонили в ее дверь и уходили, не получив ответа. Убийца прикрутил стул к полу и оставил ее связанную, с кляпом во рту, глядеть на свое обезображенное лицо до самой смерти.




10


Последним из нераскрытых дел, которые привлекли внимание Ньюсона, было похищение и убийство в Стратфордеон-Эйвон. Ньюсон сел в поезд, на котором всегда выезжал из Лондона, предпочитая поезд машине. Это была еще одна черта, которую коллеги в Скотленд-Ярде находили просто непостижимой. Во время путешествия Ньюсон решил оставить свои данные на сайте www.Friends Reunited.com. Возможно, Кристина сделала то же, что и он: зашла на сайт, не оставив там следов. Он надеялся, что с его появлением она выйдет из тени. Он вытащил новенький телефон с выходом в Интернет, открыл крошечную клавиатуру и начал печатать свое сообщение.



«Всем привет. Это я. Да, «рыжий коротышка», он же «человек-морковь», «коротышка Ньюсон» и, очень редко, Эдвард. С большим удовольствием почитал о тех, кто уже засветился на этом сайте. Привет, Гари, жаль, что ты так ненавидел школу. Привет, Роджер, я тоже полицейский, прикинь? Совсем не то, чего я ожидал, когда все мы были молоды, но, к сожалению, группа Queen решила не заменять мною Фредди Меркури, да и шахтеров уже почти не осталось, так что мне не удалось стать профсоюзным вожаком вроде Артура Скаргилла. Я работаю в Скотленд-Ярде, я детектив, и могу сказать, что это звучит круто, но на самом деле ничего особенного. Буду рад пообщаться, если кто-то меня вспомнит. Так что черкните пару строк».


Ньюсон хотел было приписать постскриптум о том, что он не женат, но решил, что это прозвучит слишком безнадежно, и вообще, поскольку он ничего не сказал о жене или подруге, все и так было ясно.



Ньюсон никогда раньше не бывал в Стратфордеон-Эйвон. Он ожидал увидеть город с огромным количеством деревянных домов, прекрасно сохранившихся со времен королевы Елизаветы. В Стратфорде действительно были такие здания, но также было много и современных домов вдали от центра города, и именно на одной из таких улиц одним тихим воскресным днем, на пути домой от газетного киоска, с «Санди таймс» в руке, был похищен Нейл Брэдшоу. Оттуда он был доставлен в амбар, находящийся на ферме в двух-трех милях по дороге на Бирмингем, рядом с деревней под названием Сниттерфилд, где и умер.

Ньюсон встретился с Наташей у ворот фермы. Она приехала сюда из Лондона на день раньше поговорить с местными полицейскими.

– Они знают, где его похитили, потому что он вышел за газетой и не вернулся.

– И семья не волновалась?

– У него не было семьи. Он трижды разведен. Жил один, водил подруг, наверное. Сосед знает, что Брэдшоу так и не вернулся, потому что стоял во дворике и ждал его.

– Они пили вместе?

– Куда там. Ссорились из-за живой изгороди. Наш Брэдшоу выращивал поросль, которая перла вверх с ужасающей скоростью, и мужик из дома напротив собирался выяснить с ним этот вопрос.

– Но возможность так и не представилась.

– Нет, потому что Нейл Брэдшоу так и не вернулся.

Амбар, в котором нашли труп Нейла Брэдшоу, стоял на отшибе, изолированный от других фермерских построек большим полем, и именно здесь Ньюсон и Наташа встретились с Дугласом Годдардом, фермером, который сдал этот амбар убийце.

– Мы ни разу не виделись, – рассказал им Годдард. – Только по телефону говорили. Он сказал, что он художник, ему нужно работать в уединении и мой амбар подходит ему лучше некуда. – Годдард стоял в тени полуразрушенного комбайна посреди сорняков, уже подбирающихся к машине. – Он оставлял наличные в конверте в моем почтовом ящике у дороги, и он очень ясно дал понять, что если его побеспокоят, то он уедет и денег не заплатит. А мне-то что, тихий съемщик – хороший съемщик, скажу я вам, а платил он более чем достаточно. Я бы хотел добавить, инспектор, что я собирался внести эти деньги в налоговую декларацию, да я и сейчас собираюсь, хотя это просто кошмар, кровавые деньги! Я уже вообще-то подумывал отдать их на благотворительность.

Из последней фразы фермера явно следовало, что, не случись такой беды, Годдард и не подумал бы о благотворительности. Ньюсон понял из заметок, сделанных стратфордским полицейским, что мистер Годдард уже во время первого допроса очень сильно напирал на намерение вписать доход с амбара в декларацию. Несомненно, он рассматривал всю эту замороку с убийством как попытки неизвестного злоумышленника втянуть его в неприятности с Управлением налоговых сборов.

– Я был рад сдать ему амбар, потому что для зерна он мне пока не нужен, ведь вся земля на ферме под паром. Гляньте на мой комбайн, у него в кабине подсолнухи растут. Странное это фермерство, скажу я вам, но сейчас вообще времена пошли странные. Вы знали, что этот чертов отдел по защите окружающей среды заплатил мне за то, чтобы я засеял луга? Нет, объясните мне, на хрена нужен луг рядом с домом? Я ж одуванчиками не питаюсь.

– Луга – важный элемент биологической взаимосвязи, – объяснил Ньюсон. – Где дикие цветы, там и насекомые, а где насекомые, там и птицы.

– А где птицы, там птичий помет, – ответил фермер. – Или вот взять мою живую изгородь. Мне не разрешают ее уничтожить, мать ее! Просто потому, что там ночью ежики спят. Да какая мне, на хрен, разница, где спят эти ежи? Это вам, городским, интересно. Вы ни хрена не знаете о деревенской жизни, но все равно лезете куда не просят.

– Извините, вы путаете нас с людьми, которых хоть отдаленно интересует ваше мнение, – заметила Наташа. Она мучилась похмельем и была не в настроении мириться с причитаниями деревенщины-реакционера.

– Спокойнее, сержант, – сказал Ньюсон.

– Слушай, просто узнай у него то, что нам нужно, и мы сможем убраться с этого идиотского поля.

– Нельзя со мной так разговаривать, милая барышня, – возмутился Годдард.

– Можно, можно, – ответила Наташа. – А еще я могу проверить акцизные диски на двух ржавых драндулетах, которые я видела в вашем сарае. Не поверите, но в наше время транспорт нужно регистрировать.

– Послушайте, мистер Годдард, мы скоро уйдем, – сказал Ньюсон самым примирительным тоном. – Мне просто нужно, чтобы вы подтвердили тот факт, что только один раз видели вашего съемщика издалека.

– Я уже сказал, что ни разу его не видел, но однажды в понедельник утром, после того как убили этого бедолагу, я видел фургон, припаркованный около амбара. Я уже раньше говорил вашим парням, мне показалось, что это «тойота-хайас», но я не уверен, потому что мне велено было держаться оттуда подальше, ну я и держался.

– И вам совсем не было любопытно?

– С чего это вдруг? Парень сказал, что художник. А на искусство мне насрать. Он заплатил. А больше мне ничего не интересно.

– И фургон был там весь день?

– Да! – выдохнул Годдард с видом человека, которого заставляют повторять одно и то же. – Он стоял там весь понедельник и все еще стоял, когда я в тот вечер возвращался домой. Я запомнил, потому что играла музыка…

– Вы уже говорили следователям насчет этой музыки, но не сказали, что это была за музыка. Вы не помните?

– Я ее едва слышал, это ведь так далеко, да еще ветер к вечеру сменился, и я слышал только капельку. Старье какое-то, мы в детстве такое слушали. Знаете, Slade, глэм-рок и все такое. Во всяком случае, мне так показалось.

Инспектор Ньюсон поблагодарил фермера за помощь, и они с Наташей пошли к амбару, уже давно не видевшему зерна.

Убийство произошло здесь почти год назад, но место оставалось почти таким же, как тогда, когда из него вытаскивали изможденное, изувеченное тело Нейла Брэдшоу. То ли из-за лени, то ли из брезгливости Годдард ничего не убрал, и материал, которым убийца заткнул щели в стенах и потолке, был на месте, так же как множество досок, болтов и решеток, установленных с целью превратить амбар в надежную тюрьму.

– Наверное, он сделал все это прямо перед самым уходом, иначе Годдард не смог бы услышать музыку, – сказал Ньюсон.

– Может быть, – ответила Наташа. – Хотя если включить ее погромче, наверное, все равно было бы немного слышно.

– Он включил музыку, чтобы заглушить крики Брэдшоу.

– Именно поэтому, наверное, ты и связал это с делом Бишопа.

– Что-то в этом есть, тебе не кажется?

Они оглядели тихий, пустой амбар. Воздух был спертый и затхлый, пахло соломой и землей.

– Если бы убийца не перестал платить за аренду, полагаю, труп все еще был бы здесь, – заметил Ньюсон. В отчете было написано, что Годдард зашел в сарай только после того, как напрасно прождал деньги пару недель. – Полагаю, наш убийца прекрасно знал, за какое время человек может умереть от жажды, и, убедившись, что его жертва мертва, решил не тратить больше деньги на аренду.

Пол амбара теперь был голый, но фотографии с места преступления показывали, что некогда он был усыпан пыточными орудиями: клещами, зажимами, пинцетами и тисками. Результаты осмотра тела показали, что эти инструменты применялись для того, чтобы издеваться над гениталиями и сосками жертвы.

– Значит, он умер не от пыток?

– Нет.

– Но ему, видимо, было больно.

– Да уж.

Результаты вскрытия были ужасны. Убийца начал мучить жертву обеими руками, стискивая и тыча пальцами в соски и пах жертвы. На сильное стискивание правой и левой рукой особенно указывали многочисленные ссадины на груди.

– Он его лапал? – спросила Наташа.

– В основном да, – ответил Ньюсон, – и не очень-то нежно. Он оставил там многочисленные ссадины, глубоко погружая большие пальцы в грудные мышцы. Брэдшоу был очень крупный. У него были самые настоящие груди, и убийца очень серьезно с ними поработал.

Наташа поморщилась:

– Когда мне было пятнадцать, у меня был мальчик, который слишком сильно меня лапал.

Ньюсон сжал зубы и с трудом сглотнул.

– Он останавливался, когда я просила, но только после того, как я просила несколько раз, – сказала Наташа. – Много лет спустя до меня дошло, что ему нравилось причинять мне боль.

– И почему ты ему это позволяла?

– Ничего я не позволяла, я его бросила.

– Сразу же?

– Ну… Не помню. Через месяц.

– Через месяц? Ты позволяла ему причинять тебе боль целый месяц, прежде чем послать его?

– Может быть, меньше… А может, больше.

Наташа смутилась. Ньюсон не стал развивать тему.

– После этого убийца начал использовать свои орудия, – продолжил Ньюсон, и у него внутри все сжалось от одной только мысли.

– Черт, – сказала Наташа, не придумав никакого более содержательного ответа.

– Потом Брэдшоу подвергся содомии. Патологоанатом уверен, что это делалось ручкой столярного молотка, лежавшего рядом с клещами.

– Мило.

– Затем он надел на свою жертву трусики.

– Что? Кружевные какие-нибудь?

– Нет, просто белые женские трусики фирмы «Маркс энд Спенсер». И еще короткую гофрированную клетчатую юбку.

– То есть подозреваемый размозжил Брэдшоу яйца, а потом надел на него трусы и юбку? Ты думаешь, он хотел превратить его в девочку? Этакая извращенная операция по смене пола?

– Не знаю. Это не объясняет, зачем убийца издевался над его сосками.

– И как же он его прикончил? – спросила Наташа. – Извини, я знаю, что должна была все это выяснить сама, но вчера я напилась с девчонками. Я была на собрании клуба «Все мужики – ублюдки».

– Не все, а только те, с кем вы по каким-то причинам общаетесь.

– Нет, здесь ты ошибаешься. Существует научное доказательство того, что все мужики – ублюдки. Все, кроме тебя, конечно. Ты исключение.

Ньюсон подумал, что исключение было сделано потому, что он коротышка, тихий по своей натуре и определенно не представляет, по мнению Наташи, никакой угрозы, начисто обделен сексуальной привлекательностью или вообще нисколько ей не симпатичен.

– Я польщен, – сказал он.

Далее Ньюсон рассказал, что, вдоволь поиздевавшись над Брэдшоу, убийца положил еду и воду на маленькую полочку, которую прибил к стене на высоте около восьми с половиной футов над землей. Затем убийца поставил под полочкой стул. Вставая на стул, Нейл Брэдшоу никак не мог дотянуться до еды и воды, причем ему не хватало каких-то одного-двух дюймов.

– Просто клиника, – сказала Наташа.

В полу прямо перед стулом были четыре отверстия, где к доскам была прикручена телекамера с нацеленной вверх линзой. Камера была подсоединена к телемонитору, свисающему на кронштейне с потолка прямо над полочкой.

– У камеры не было записывающей функции. Она просто передавала живую картинку на экран.

– То есть Брэдшоу вынужден был смотреть, как он тянется за едой.

– И смотреть снизу.

– Странно. Можно было предположить, что этот больной ублюдок захочет, чтобы Брэдшоу смотрел в собственное безумное от отчаяния лицо.

– Нет, он хотел, чтобы Брэдшоу смотрел себе под юбку.

– Черт знает что.

– Да уж. И именно после этого, как мы полагаем, убийца покинул Брэдшоу. Тот умер через неделю от гниющих ран. По царапинам на досках под полочкой можно судить, что измученный мужчина раз за разом вставал на стул и тянулся за водой, которая так и осталась в недосягаемости. Эти царапины на стене – следы его ногтей.

Проведя около получаса в амбаре, где Ньюсон не узнал ничего нового, кроме того, что уже прочитал в отчетах, они с Наташей поехали в «Дан Коу», ближайший паб, известный своими обедами.

– Возможно, Брэдшоу был все воскресенье заперт в сарае, а потом под покровом темноты его перевезли в амбар, – предположил Ньюсон, после того как они сделали заказ.

– То есть получается, – ответила Наташа, – что у нас по-прежнему нет доказательств, что эти убийства связаны между собой, но если за всем этим стоит один человек, то ему просто повезло, что жертвы не очень сопротивлялись в самом начале.

– Да, возможно, он их всех знал.

– Широкий круг друзей. Строитель из Северного Лондона, мичман из Манчестера, шлюха из Кенсингтона и этот парень…

– Помнишь гида в музее «Домик Энн Хэтуэй», у которого нашлась самая огромная коллекция порнофильмов, которую следственная группа когда-либо видела?

– Ну и что?

– Ничего.

– Откуда наш убийца знает таких разных людей?

– А почему бы и нет?

– Должен быть мотив. Недостаточно убирать людей в разных частях страны просто потому, что ты их знаешь.

– Предположим, он любит убивать, а знакомых легче скрутить.

– Чушь.

– С другой стороны, возможно, он их не знал.

– В таком случае как он попадал в их дома и заманивал в фургоны?

– Понятия не имею.

– Может быть, – сказала Наташа, набрасываясь на креветки с чесночным соусом и картошку, – причина в том, что «он» – на самом деле разные люди, которые совершили четыре совершенно не связанных друг с другом преступления, а мы просто тратим время впустую.

В этот момент зазвонил Наташин телефон. Ньюсон знал, что это Ланс.

– Даже не подумаю отвечать, – сказала она; телефон продолжал звонить.

Через несколько минут, когда телефон зазвонил снова, она все же ответила и ушла на парковку, чтобы он не слышал. Вернулась она хмурая, как и всегда после разговора с Лансом.

– Не понимаю, зачем ты уходишь, – заметил Ньюсон. – Ты всегда мне рассказываешь, что он сказал.

– Он сказал, что я его притягиваю и не даю спокойно жить.

– Какого черта он об этом думает? Он тебя бросил. С тобой покончено. У него нет права звонить тебе и говорить, что ты с ним делаешь.

Ньюсону не нужна была последовавшая за этим смущенная пауза, чтобы понять, что Наташа и Ланс снова вместе.

– Не надолго тебя хватило.

– Я не хочу об этом говорить.

– Хорошо.

– Он приезжал вчера вечером.

– А я думал, что вчера ты была на собрании клуба «Все мужики – ублюдки».

– Когда я вернулась домой, он спал на моем диване.

– Он не имел права вторгаться в твой дом. Ты должна была его арестовать.

– Не говори глупости.

– Я серьезно.

– Глупости все это. И вообще, он признал, что был свиньей. Он был такой милый и очень извинялся.

– А я думал, что все мужики – ублюдки.

– Так и есть, но выбирать не из чего. Слушай, я знаю, что обычно у Ланса куча проблем. Но сейчас у него все в порядке.

– Отлично.

– Он сказал, что я должна дать ему еще один шанс, что хоть это я обязана сделать.

– Ты ничего ему не должна. Это он должен тебе за проживание, а ты ему не должна ничего. Я говорил, что он вернется. А ты сказала, что не пустишь его.

– Отчасти это моя вина. Нет, я ведь правда много работаю, и это для меня главное.

– Обычно считается, что это хорошо.

– Да, но, может быть, я должна уделять ему больше времени. Ты подумай: он безработный, а у меня классная работа, а это ведь очень обидно, особенно мужчине, и иногда я бываю жесткой в этом плане. Думаю, мне нужно уделять ему больше времени.

– А я думал, что ты не даешь ему спокойно жить.

– Да, но он говорит, что все очень сложно. Я ведь тоже хочу, чтобы он был хорошим парнем, чтобы не изменял и не пил где-то ночи напролет, с другой стороны, у меня есть классная работа, и я постоянно про нее рассказываю, и я должна уделять ему время и быть с ним. По-моему, это нормально.

Ньюсон глубоко вздохнул. Он не должен, просто не должен был заводить этот разговор. Даже если бы он вообще не был привязан к сержанту Уилки, он не должен был до такой степени принимать участие в личной жизни своей подчиненной. Но он был привязан к ней. Он ее любил. Он думал о ней каждый вечер перед сном и просыпался с мыслью о ней. Она была его наваждением, и роль сочувствующего друга только подогревала его страсть. И он ничего не мог с собой поделать. Только разговаривая с Наташей о ее друге, Ньюсон мог быть ближе к ней.

– Я пытаюсь понять его аргументы, – сказал Ньюсон. – Он говорит, что, если ты не хочешь, чтобы он мотался и пил, ты должна меньше интересоваться работой?

Наташа не ответила.

– Наташа, этот мужчина пользуется тобой. Он запугивает тебя, когда вы вместе, а бросив тебя, он угрозами заставляет принять его обратно…

– Я сказала, что не хочу об этом говорить.

– Но мы уже об этом говорим.

– Я так и знала, что ты не отвяжешься.

– А что мне остается?

– Я не голодна. Пойду в машину. Доедай и приходи.

Так инспектор Ньюсон остался в одиночестве доедать курицу с картошкой.




11


Они почти не разговаривали по дороге обратно в Лондон, задумавшись каждый о своем. Ньюсон сидел на пассажирском сиденье и смотрел в окно, чтобы избежать опасности всю дорогу наблюдать, как двигаются Наташины ноги, когда она переключает передачи. Он попытался сосредоточиться на убийстве, изо всех сил пытаясь найти одно имя или деталь, чтобы соединить убийство Адама Бишопа в Уиллздене с тремя более ранними преступлениями.

Ничего общего не было. Из тысячи имен соседей, друзей, коллег и врагов убитых, которые были включены в различные отчеты, ни одно имя не повторялось дважды.

Более того, среди всех инструментов, кусочков скотча, отпечатков пальцев и микроскопических нитей, которые были найдены и зафиксированы разными следственными бригадами, не было ни одного повторяющегося элемента. Скотч присутствовал в трех преступлениях, но это был самый обычный скотч. Веревка присутствовала в тех же трех преступлениях, но веревку можно купить в любом магазине товаров для дома или в универмаге.

И все же Ньюсона не покидало ощущение, что все преступления связаны между собой и что он имеет дело с серийным убийцей. Обстоятельства были слишком схожими. За истекшие два года было совершено четыре убийства, в которых жертвы подчинились убийце, позволили себя связать и затем, будучи в сознании, подверглись долгой и изощренной пытке, в результате которой скончались. Жертва осознавала свою участь, не только саму боль, но и то, каким именно образом эта боль была причинена. Убийце было важно, чтобы они знали, что с ними происходит, чтобы они понимали, что происходит и как это должно завершиться. Ньюсон предполагал, что мотивы убийцы носили сексуальный характер, потому что не мог придумать ни одной другой причины таких поступков. К тому же, насколько он знал из собственного опыта, по большому счету все в этой жизни сводилось к сексу.

В этот момент Ньюсон отвлекся от мыслей об убийстве и позволил себе бросить взгляд на стройные Наташины ножки. Они уже въезжали в Лондон, и при большом скоплении транспорта Наташе приходилось постоянно переключать передачи на своем маленьком «рено-клио», в результате чего мышцы очень мило напрягались чуть повыше ее маленьких сапожек, доходивших до середины икры. Наташины ноги составляли основной интерес Ньюсона, ведь это была единственная ее часть, на которую он оказал определенное влияние.

Когда они только познакомились, Наташа почти не носила юбки или платья, объясняя это тем, что ей не нравятся ее слишком короткие ноги. Услышав это объяснение, Ньюсон заявил, что она или ненормальная, или слепая, или и то и другое, вместе взятое. Официальным и незаинтересованным тоном (как ему казалось) он сообщил, что, по его беспристрастному мнению, Наташины ножки были высшего разряда и что вне мира высокой моды всем прекрасно известно: длина ног ни в какое сравнение не идет с их формой.

– На самом деле никому не нравятся мерзкие, скелетоподобные модели по девять футов ростом, – сказал он ей. – Их берут туда, чтобы платья длиннее казались.

С тех пор Наташа «оголяла» ноги, как она сама говорила, гораздо чаще и даже была настолько щедра, что иногда припоминала заслугу Ньюсона в этом деле. Он не мог решить, доставляло ли ему ее откровение больше радости или боли, поскольку она говорила об этом тоном младшей сестренки, и не более того. В конечном счете он решил, что и радости, и боли в этом было достаточно.

У Ньюсона зазвонил телефон, и он вернулся мыслями к убийству.

– Инспектор Ньюсон? Это доктор Кларк.

– Добрый день, доктор.

– Я насчет убийства в Манчестере, тот мужчина с разбитыми мозгами. Род сказал, что, по его мнению, это телефонные книги, так?

– Род? Значит, вы ему звонили?

– Да. А что?

Ньюсон услышал в ее голосе вызов.

– Нет, ничего.

– Я нашла его на Friends Reunited, как вы и советовали, и он прислал мне свой номер телефона.

– Отлично.

– Что вы хотите сказать этим «отлично»?

– Ничего. Я абсолютно ничего не хочу этим сказать.

– Мне было приятно поговорить с ним.

– Я так и подумал.

– Что вы хотите сказать этим «я так и подумал»?

– Что вы хотите сказать этим «что я хочу сказать»? Я ничего не хочу сказать. Не вижу причины.

– И очень правильно. Никакой причины нет.

– Конечно нет. Вы говорили про телефонные книги. Я полагаю, вы обсуждали нераскрытое убийство в Манчестере?

– Да, и, кстати, частицы ткани, которые он обнаружил на черепе, – думаю, это частицы книжной обложки. Раньше книги переплетали в ткань, их по-прежнему можно достать в Folio Society. Полагаю, волокна на черепе остались именно с такой обложки. То есть это никакие не телефонные книги.

– Вы думаете, что мичмана Спенсера убили старой книгой?

– Да, несколькими старыми или новыми книгами, переплетенными в ткань.

– Понятно. Что ж, спасибо. Попрошу кого-нибудь заняться вопросами переплета книг. Я уверен, что вы правы.

– Я бы лично все проверила, но у моего мужа трехдневный фестиваль народной и джазовой музыки, и я немного занята.

– Три дня народной и джазовой музыки? Да откуда же они столько музыки возьмут?

– Они включат в программу только самое-самое основное. Сомневаюсь, что они хотя бы из минора выйдут.

Ньюсон поблагодарил доктора Кларк за беспокойство и повесил трубку. Итак, муж в отъезде, и первое, что она делает, это ищет координаты Рода Хейнза на сайте поиска однокашников? Ньюсону это не понравилось. Он пожалел, что передал ей привет от Хейнза. Ньюсон знал, что доктор Кларк – разумная, спокойная женщина, но он начал понимать, что прошлое обладает очень мощной силой. Его щупальца были длинными, а хватка крепкой.

Оказавшись наконец дома, он почувствовал, как прошлое вцепилось в него еще сильнее. Двое одноклассников решили написать ему. Гари Уитфилд и Хелен Смарт. К сожалению, Кристины Копперфильд среди них не было, но все же ему была приятна мысль, что класс начал собираться снова.

Сначала Ньюсон открыл письмо Гари Уитфилда.



«Просто здорово, что ты снова в нашем классе, Эдвард. Ты вечно всех смешил, а это очень важное и ценное качество. Мы с партнером ходим смотреть на клоунов, и мы очень верим в лечебные свойства смеха. Знаешь, мне очень жаль, что я сказал, что всех вас ненавидел. На самом деле я ненавидел очень немногих, и ты не из их числа, ты всегда был милый, и, если по-честному, ты тоже изрядно получал от ублюдков типа Джеймсона. Забавно: в кокни слово «голубой» маскируется словом «рыжий». Ты знал? Поэтому меня иногда называют «рыжий», и каждый раз я вспоминаю про тебя. Мы оба рыжие! Этим стоит гордиться».


Ньюсону так не казалось. Для него рыжий цвет волос или нетрадиционная ориентация были частью генетического кода, и нечего тут было ни гордиться, ни стыдиться. С этим рождаешься, и все тут. И все же он был рад за Гари Уитфилда. По сравнению с детством у него была просто райская взрослая жизнь, а это очень правильное развитие событий. Гари доставалось от одноклассников гораздо сильнее, чем Ньюсону, и «гордость», которую он в этом нашел – своего рода способ отомстить. Гари молодец. Ньюсон подумал написать ему в рамках «рыжей» солидарности, но потом вспомнил о клоунах. Не хотелось, чтобы в списке его адресатов был человек, который ходит смотреть на клоунов, даже если этот человек – его бывший одноклассник.

Ньюсона с Гари Уитфилдом в детстве ничего не связывало, а вот с Хелен Смарт они были настоящими друзьями. Какое-то время она была его самым близким другом, и, возможно, самым лучшим другом за все школьные годы. Прошло двадцать лет с тех пор, как они общались. И все равно в ее письме проскальзывали нотки прежней близости и душевного сродства. Ньюсон заметил, что это вообще присуще электронным сообщениям. Они быстрые, спонтанные, личные и одновременно пугливые и одинокие. Электронные сообщения – опасная штука. У Ньюсона было правило: никогда не пиши в сообщении того, что не смог бы сказать в лицо адресату. Но это правило он частенько нарушал.



«Привет, Эд, – писала Хелен. – Полицейский? Полицейский? ПОЛИЦЕЙСКИЙ? Ух ты. Ты, наверное, шутишь.

А может быть, и нет, я не знаю. Может, твой адрес – просто шутка, и меня совратит извращенец, который думает, что я школьница. Но с другой стороны, на этом сайте мы все по-прежнему школьники, правда? Навеки четырнадцатилетние. По крайней мере, в моем случае это так, потому что именно в четырнадцать лет я от вас ушла. Ты, наверное, ушел в восемнадцать. Я всегда жалела, что не доучилась до шестого класса, когда можно приходить в школу в джинсах и болтаться в комнате отдыха шестиклассников, но такие мелочи не могли удержать меня в этом болоте. Кстати, я никогда раньше с незнакомыми людьми в Сети не общалась, поэтому не нужно думать, что я несчастная или сумасшедшая. Хотя на самом деле ты ведь не чужой, так? Или не так? Или жизнь тебя совсем изменила? Да уж, если ты стал полицейским, думаю, так оно и есть. Если честно, я думала, что там есть ограничения по росту. Я помню, в газетах попадались заметки насчет мальчишек, которым приходилось вытягиваться, чтобы поступить в полицию. Ты тоже вытянулся, Эд? Представить себе этого не могу. Ты всегда говорил, что у тебя нормальный рост, а все остальные мальчишки просто дылды. Может быть, в МВД изменились правила. Мне кажется, в любом случае противозаконно лишать кого-то шанса просто из-за низкого роста. Дерьмо. Что-то я чушь несу. Ты теперь подумаешь, что я сумасшедшая. Ладно, к делу. Я работаю в компании, занимающейся благотворительностью, и живу в Лондоне. Судя по тому, что ты работаешь в лондонской полиции (если только это не шутка), ты тоже живешь в Лондоне. Может быть, встретимся? Если согласен, напиши мне. Может быть, вместе мы сумеем понять, почему шахтеры тогда проиграли. Может, это мы виноваты. У меня ребенок, но я могу вызвать няню. Пока».


Все та же Хелен. Старая подруга.

Ньюсон тут же ответил:



«Хелен! Это ничего, что ты ненавидишь полицейских. Все мои коллеги в Скотленд-Ярде ненавидят меня за то, что я полицейский. Некоторые называют меня «рыжим коротышкой», так что в каком-то плане я школу так и не закончил. Ладно, ты-то как? Занимаешься благотворительностью? Помню, ты говорила, что Band Aid – очень подходящее название, потому что это действительно маленький пластырь, который пытается закрыть огромную и ужасную рану! У меня детей нет, да и откуда им взяться? Я ни с кем не спал с 1987 года. С удовольствием встречусь с тобой. Зиг хайль! Инспектор Ньюсон из партии нацистов».


Наверное, Хелен была в Сети, когда Ньюсон отправил сообщение, потому что она тут же ответила.



«Огромная и ужасная рана! Неужели я была такой ханжой? Неудивительно, что ты бросил меня на той дискотеке на Рождество. Как насчет завтра? «Питчер энд Пиано», Сохо, в восемь? Соглашайся или предложи что-то другое».


До чего же странная и неясная планета – эта Всемирная паутина, где можно настолько открыто общаться с призраками из прошлого, которых нигде не видно, но которые могут оказаться у тебя за стенкой. Это одновременно возбуждает и бодрит.

Возбуждает? Еще как, потому что мозг Ньюсона неизбежно обратился к сексу. Казалось, он мог работать только в этом направлении. Хелен никогда не была подругой Кристины, но у нее были прикольные огромные ботинки и короткая стрижка. Она была пухленькой, но привлекательной, и если заглянуть под мешковатую одежду, что однажды удалось сделать Ньюсону, она была фигуристой, несмотря на подростковый жирок. Ньюсону особенно запомнились ее груди, потому что однажды он держал их в руке, и если бы его попросили описать их, он назвал бы их дерзкими. Возможно, у всех девчонок в четырнадцать лет дерзкие груди. Может быть, и так, Ньюсон вряд ли сумел бы провести серьезный статистический анализ из-за отсутствия опыта. Но груди Хелен точно были дерзкими. Он закрыл глаза и снова увидел их. Гладкая, упругая мягкая кожа, почти восковая на ощупь, и пухлые соски. Это было ее отличительной чертой. Очень необычные и потому притягательные. Ньюсон задумался, как повлияло время на эти дерзкие грудки.

Он написал: «Согласен», и свидание было назначено.




12


– Она тебя бросила? – спросила Наташа. – Значит, она была твоей девушкой?

– Насколько я помню, нет. То есть она была моим другом и я с ней целовался, но я не помню, чтобы у меня было ощущение, что это серьезно и официально.

– Она позволяла тебе ее лапать?

– Ну-у…

– Ага. Я так и думала.

– Всего один раз. Это было в ту ночь, когда Артура Скаргилла арестовали у завода «Оргрейв» и мы просто из себя выходили от злости.

– Господи, кажется, я слышу оправдания.

– Мы тогда во всем винили Тэтчер.

– Она позволила тебе облапать себя сверху или сверху и снизу?

– Только сверху.

– Через одежду или под одеждой?

– Я не собираюсь отвечать на подобные вопросы.

– Не дури. Это важно.

– Хорошо. Под одеждой. Всего чуть-чуть.

– Только под блузкой или под блузкой и лифчиком?

– Я правда не помню.

– Не будь идиотом. Все это помнят.

– Хорошо. Под лифчиком.

– Могу тебе сказать, что, когда тебе четырнадцать, позволять парню запускать себе руку в лифчик – это очень серьезно, особенно если ты ответственная и скучная девица, как ты эту Хелен описываешь.

– Она не была скучная. Дело просто в том, что твое поколение наплевало на политику…

– Вы нажирались тогда?

– В четырнадцать лет? Нет, конечно.

– Черт, а мы – да.

– Девяностые годы очень отличаются от восьмидесятых. Мы засеяли почву, а вы пожали плоды. Слушай, я пришел к ней, когда ее родителей не было дома. Я зашел, потому что мы собирались издавать школьный журнал. У нас было собрание редакторов.

– Только ты и она?

– Да. Она собиралась быть редактором, а я главным журналистом, ну то есть единственным журналистом.

– Господи, вы были той еще парочкой зануд.

– Нам казалось, что мы круче всех. Единственные достойные персонажи в школе.

– Это точно.

Ньюсон отчетливо помнил тот вечер. Их с Хелен переполняли безумные мечты о создании невероятно успешного и влиятельного журнала. Затем они включили новости, а там все стояли на ушах, показывали, как полиция дерется с шахтерами, потом сюжет о голоде в Эфиопии. Их так расстроила и разозлила вся эта несправедливость, и вдруг Хелен попросила обнять ее.

– Она попросила тебя ее обнять? – спросила Наташа.

– Кажется, именно так оно и было, братская солидарность, так сказать, а потом одно за другим, и понеслось…

– И вдруг у тебя в руках оказались ее груди?

– Именно так.

– Если она попросила тебя обнять ее, значит, ты ей очень нравился.

– Ерунда.

– Не ерунда.

– Она просто хотела обняться.

– Никто никогда не хочет просто обниматься.

Они снова были в Кенсингтоне и Челси, но на этот раз на севере от реки, шли мимо прекрасных старинных домов с белыми колоннами по Онслоу-Гарденс.

Перед одним из домов столпилась пресса.

– Опять доктор Кларк, – сказал Ньюсон. – Патологоанатом из Челси все еще разбирается с той аварией, так что будь добра – не давай выхода своей раздражительности.

– У меня с ней нет проблем. Это у нее со мной проблема.

Жертву звали Фарра Портер, и до своей преждевременной кончины она была восходящей звездой Консервативной партии. Привлекательная блондинка, которой не исполнилось и тридцати лет. В прошлом году на конференции в Брайтоне она стала центром внимания, живым доказательством того, что консерватизм снова был молод и динамичен.

– Единственное, что в Фарре Портер было молодым, так это ее возраст, – заметил Ньюсон. – С политической точки зрения она просто неандерталец. Вешать, пороть, съесть всех черномазых детей с кашей и отправить всех черных на родину.

– А я думала, что она нормальная. Взять хотя бы ее стиль. И ты должен признать, что у нее были классные туфли.

И снова Ньюсону пришлось признать, к своему стыду, что наблюдение, которое показалось бы ему абсолютно глупым, выскажи его кто-нибудь другой, в устах Наташи было просто потрясающим и незабываемым. Ну почему, недоумевал он, стоит ему только увлечься девушкой, как он тут же начинает растворяться в каждом ее слове и поступке?

– Я не могу серьезно относиться ни к одному политику, который настолько обеспокоен своим загаром, – заметил он.

– Это мир прессы. Презентация очень важна. Нужно соответствовать, тебе не кажется? – ответила Наташа.

У Фарры Портер был знаменитый загар, это была ее марка. Когда она выиграла дополнительные выборы в Фулеме, заголовок в «Сан» кричал: «ШОКОЛАДКА». Она появилась на вечеринке в честь своей победы в маленьком черном платье от Версаче, с открытой спиной, разрезанном спереди до пупка и по бокам от бедра до подмышки. Почти каждый сантиметр ее элегантных стоячих грудок был на виду, и было абсолютно очевидно, что она загорала без лифчика. За одну ночь это платье превратило Фарру Портер в главное достоинство консервативной партии, в политика с большой буквы, самую признаваемую фигуру парламентской партии, даже более известную, чем сам ее лидер. Ее броский вид заставил лейбористскую партию заняться поисками жемчужины, которая затмила бы Фарру Портер.

– Она классно выглядела и вообще была прикольной, – настаивала Наташа. – Если бы у меня было достаточно времени и денег, может, у меня был бы загар не хуже.

– Вряд ли. У тебя и так прекрасная кожа. Лучше не бывает.

Возникла неловкая пауза. Ньюсон, как всегда, зашел слишком далеко, засветив свое тайное обожание.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны, – сказала Наташа, удивленно глядя на него. Пауза продолжалась, пока они не прошли в дом, где жила и умерла мисс Портер. Жертву нашла ее мать, которая была замужем за известным волокитой, членом совета министров, и большую часть своей жизни имела дело с мучительными скандалами в прессе. Позже все единодушно признали, что она мужественно выстояла этот самый ужасный из кошмаров. Находясь рядом с обезображенным телом своей дочери, она все же смогла уведомить полицию и МВД таким образом и на таком уровне, что место преступления тут же оцепили и ни одна ужасная деталь произошедшего не выскользнула наружу. Толпу журналистов, собравшихся на ступеньках дома, привлекло только появление полиции. Они не подозревали, что Фарра Портер, звезда прессы и, благодаря своему потрясающему умению одеваться, потенциальный премьер-министр, была мертва.

Ньюсон это знал, но он понятия не имел о том, как она умерла, и не был подготовлен к жуткому зрелищу, которое ждало его в ванной рядом со спальней убитой.

– Держитесь, – сказала Элис Кларк, когда они шли через гардеробную комнату мимо многочисленных пар прекрасных, аккуратно расставленных туфель. – Ее отбелили.

– Отбелили?

– Видимо, да. Мне кажется, именно этого хотел убийца. Ее положили в смесь трихлорида и фенола. Два очень сильных отбеливающих вещества.

Обнаженное тело Фарры Портер лежало в вихревой ванне, по форме напоминающей почку, и действительно было отбелено. Ее знаменитая загорелая кожа была белой с багровыми пятнами, словно свежее мясо, и выглядела просто кошмарно.

– Наверное, он держал ее здесь несколько часов, – заметила доктор Кларк. – Возможно, сидел на унитазе вон там и смотрел.

– Откуда вы знаете, что он остался посмотреть? – спросил Ньюсон, тут же припомнив два других дела, в которых жертву оставляли умирать в одиночестве.

– Потому что он с ней не закончил.

– Волосы?

– Да, волосы. Если бы он сделал это до отбеливания, они были бы тоже белые, а вы прекрасно видите, что это не так.

Прекрасные светлые волосы Фарры Портер были почти так же знамениты, как и ее роскошная кожа. Теперь это было в прошлом.

Ее волосы были выкрашены в ярко-рыжий цвет. Даже крошечный мягкий пучок на лобке – все, чему при жизни Фарра Портер позволила остаться на обработанной воском, отполированной и ухоженной коже, приобрел тошнотворный, неестественный, химический оранжевый цвет.

Ньюсон не мог припомнить настолько жуткого и нелепого трупа. Словно из комиксов про Бэтмена.

– Как она умерла?

– Я не знаю. Для этого мне нужно перевезти ее к себе. Сомневаюсь, что причиной смерти явилась кислота. Конечно, она бы погибла, если бы пролежала в ней достаточно долго, но на это ушло бы несколько дней, а убийца, очевидно, хотел только повредить ее кожу. Ощущения были не из приятных, но все же в тот момент, когда убийца спустил кислоту из ванны, Портер все еще была жива.

Ньюсон и Уилки прошли обратно через гардеробную, заглянув по пути в дорогие ящики и шкафчики, стоящие от пола до потолка по всем стенам. У мисс Портер не только туфель было не счесть. Прекрасные платья и костюмы висели длинными блестящими рядами, и многочисленные ящики были заполнены изысканным нижним бельем.

– Эта девушка явно была из тех, кто полагает, что важнее правильного сочетания трусиков и лифчика ничего и быть не могло, – заметил Ньюсон.

– Большинство девушек так думают, – ответила сержант Уилки. – Просто некоторым трудно соответствовать этому стандарту.

Ньюсон сомневался, что Наташа права. Ширли, его бывшая, определенно не была этим озабочена. И даже посреди всего этого ужаса, который, казалось, должен был поглотить его целиком, Ньюсон не мог упустить шанс жадно ухватиться за соблазнительный кусочек личных сведений, которыми поделилась Наташа.

В гостиной царил идеальный порядок. Книги и дорогие безделушки были разбросаны по полированным поверхностям, создавая впечатление тщательно созданного беспорядка. Два просторных белых дивана стояли по обеим сторонам низкого журнального столика из резного красного дерева, и были устелены большими, роскошными подушками, которые горничным постоянно приходится взбивать. На каждом диване была вмятина. Было логично предположить, что Фарра Портер и ее убийца сидели здесь, лицом друг к другу.

На столике стояла наполовину пустая бутылка белого вина. Вино разливалось в два бокала, но из них остался только один. Второй был завернут в газету и растоптан, простой и эффективный метод избавиться от отпечатков пальцев. Убийца оставил на столе смятый листок бумаги с мелкими осколками.

– Он просто издевается, – заметил Ньюсон. – Хочет, чтобы мы знали, как легко нас победить.

– Только увидев ее, я знала, что ты пришьешь это дело к остальным, – сказала Наташа.

– А ты так не думаешь?

– Похоже на то, но мне бы так хотелось найти доказательство.

– И еще мне кажется, что убийца начал приоткрывать карты, – размышлял Ньюсон, наклоняясь над столиком, чтобы осмотреть другой бокал, рядом с которым стояла маленькая бутылочка. Крышка от нее лежала рядом. Он наклонился к бутылочке и понюхал. – Запаха нет, но думаю, это окажется рогипнол, – сказал он.

– Думаешь, он ее изнасиловал?

– Сомневаюсь. Это решать доктору Кларк. Рогипнол подходит не только для этого. Если нужно подготовить человека к пытке, его легче усыпить ненадолго.

Убедившись, что столик уже сфотографировали, Ньюсон надел пару перчаток и аккуратно передвинул крышку бутылочки. Затем он поднял ее за горлышко пинцетом и поместил в прозрачный пакет.

– Проверим, хотя мне кажется, что можно извести на эту бутылку хоть весь порошок, но отпечатков пальцев так и не найти. Наш друг хочет, чтобы мы знали, насколько просто убить человека, и чтобы при этом мы абсолютно ничего с этим не могли сделать.

– Эд, никакого «друга» пока нет, – напомнила Наташа. – У нас по-прежнему нет никаких доказательств того, что преступления, которые ты связал у себя в своем воображении, связаны в реальности. У нас пять трупов. Тебе не кажется странным, что мы не обнаружили ни одного связующего звена?

– Оно есть, Наташа. Просто пока что оно от нас ускользает. Мы пришли к тому, с чего начали: к еще одной безуспешной попытке понять причину великолепного и изощренного сценария смерти.

– Ты еще не знаешь, от чего умерла эта женщина.

– Думаю, он заставил ее выпить кислоту.

– Почему ты так думаешь?

– Он умудряется каждую пытку довести до победного конца. Это не всегда легко, но он очень старается. Для него очень важно, чтобы они умерли именно от того, от чего страдают. В Уиллздене для достижения цели ему пришлось использовать вещество, задерживающее свертывание крови. В Манчестере книги, переплетенные в ткань, после многих часов усилий убили здорового молодого офицера. Энджи Тэтум умерла, размышляя о результате своей пытки, и Нейл Брэдшоу тоже, хотя я не знаю, хотелось убийце, чтобы он умер от голода или от созерцания надетой на него юбки. А теперь Фарра Портер, которую превратили из загорелой блондинки в бледнокожего рыжика при помощи отбеливающей кислоты и краски. Убийца хотел, чтобы она умерла, но он не мог просто перерезать ей горло, потому что перерезанное горло не было частью необходимого наказания. Преступления должны быть связаны. Отсюда и моя догадка, что он добил ее кислотой, которая уничтожила ее кожу.

– Когда ты вот так объясняешь, все логично, но это просто догадки.

– Конечно, догадки. Это все, что убийца нам оставляет. Догадки.

Они пошли в спальню. Огромная дорогущая кровать с розовыми накрахмаленными простынями казалась нетронутой. Подушки были взбиты, покрывало разглажено явно руками профессионала. Нью-сон засунул карандаш в ящик тумбочки и открыл его. Внутри лежала упаковка презервативов и вибратор.

– Отличная штуковина, – заметила сержант Уилки. – Такую не найдешь в обычном секс-шопе для женщин.

И снова Ньюсон жадно ухватился за это наблюдение и отложил его на будущее. Еще одна интимная деталь, которой можно наслаждаться. Она знала о вибраторах. Интересно, а у нее есть вибратор? Эта мысль его очень возбудила.

– Презервативы французские, – добавила Наташа. – Очень необычные. Ребристые, разноцветные. Она явно привыкла держать все в руках.

– Только не в последние несколько часов своей жизни. Каким-то образом эта очень умная и супержесткая в политике дама все выпустила из рук.

– Этот ублюдок ее чем-то накачал.

– Но она не боялась, она впустила его в дом. Почему? Кто он такой? Почему все его впускают?

Ньюсон всегда чувствовал себя странно, находясь в самых сокровенных уголках чужой жизни. Только вчера одна лишь Фарра Портер знала содержимое ящиков своей тумбочки. Если она кому-то об этом рассказывала, то только по своей воле. А теперь люди, которых она никогда не видела, ходят и суют везде носы, как у себя дома. Ньюсона всегда смущала эта мысль. Жертва была как на виду. Убийца забрал ее жизнь, а полиция моментально прибрала все то, что осталось.

Он вдруг подумал о докторе Хейнзе, патологоанатоме из Манчестера, который ходил на похороны убитых. Затем он вспомнил мичмана Спенсера, которого в последний путь пришли проводить только родители, патологоанатом и какой-то солдатик, играющий сигнал отбоя на казу.

Они вернулись в ванную, где уже закончился первичный осмотр места преступления и доктор Кларк собиралась вынимать тело. Ньюсон оглядел просторную комнату. Фарра Портер жила в роскоши. На огромной раковине были золотые краны, полочки были аккуратно уставлены множеством дорогих бутылочек и пузырьков.

– Помимо самой ванны ничего не тронуто, – заметил Ньюсон. – Она вообще не сопротивлялась.

– Возможно, она была связана, – заметила доктор Кларк, – но кожа настолько повреждена кислотой, что я не могу ничего определить без микроскопа. Вы видели бутылку на журнальном столике. Наверное, рогипнол. Мне кажется, она проснулась в ванне и тут же подверглась пытке.

– Она была в сознании.

– Вероятно, да. Кажется, она немного мотала головой.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=183217) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Эта подробность позволяет точно определить время действия романа: матч отборочного турнира чемпионата Европы 2004 года, в котором сборная Англии победила со счетом 2:0 сборную Турции, состоялся 2 апреля 2003 года. (Прим. ред.)