Тайна клана
Кейт Тирнан


Заколдованные #2
Почти случайно Морган узнает, что она приемная дочь. Испытав шок, она пытается раскрыть тайну своего рождения и выясняет, что ее корни – в Ирландии, в маленьком городке, где веками кланом жили ведьмы и из поколения в поколение передавали секреты магии. Кэл все чаще говорит Морган, что любит ее и что они созданы друг для друга, и знакомит ее со своей матерью – тоже ведьмой. Однажды в доме Кэла Морган находит «Книгу теней» своей родной матери. Как она там оказалась? И почему Кэл, от которого у Морган не было секретов, не рассказал ей об этом? Эти вопросы не дают девушке покоя.





Кейт Тирнан

Тайна клана


Н. и П. – тем, кто принес в мою жизнь так много магического





ПРОЛОГ


Я танцевала в воздухе, окруженная звездами, сгустки энергии проносились мимо меня как микроскопические кометы. Мне была видна вся вселенная, вся сразу, каждая малая частица ее, каждая улыбка, каждая муха и каждая песчинка.

Все открылось мне в это мгновение, и все вокруг было бесконечно прекрасно.

Вздохнув, я вобрала в себя самую сущность жизни и выдохнула белое облачко света. Оно было красиво, даже более чем красиво, но у меня не нашлось бы слов, чтобы описать его даже для самой себя. Я все поняла, поняла свое место во вселенной, поняла, какой путь мне предстоит пройти.

Я заморгала, снова вздохнула и вдруг опять оказалась на темном кладбище, со своими друзьями, и слезы полились у меня из глаз.

– Ты в порядке? – с беспокойством спросил Робби, подходя ко мне.

Поначалу мне показалось, что он сказал что-то невнятное, но потом я поняла, что он сказал, и кивнула.

– Это было так прекрасно! – ответила я слабым прерывистым голосом.

После своего взлета я чувствовала себя невероятно уставшей. Я дотронулась пальцем до щеки Робби. От пальца остался легкий розовый след, и Робби сконфуженно потер щеку.

Вазы с цветами так и стояли на алтаре, я подошла к ним, очарованная их красотой и одновременно потрясенная неизбежностью их скорой гибели. Я дотронулась до одного бутона, и при моем прикосновении он тут же раскрылся. Это было цветением на пороге смерти, цветением, которого ему не было дано при жизни. Я услышала, как Рейвин охнула от изумления, и почувствовала, что Бри, Бет и Мэтт попятились от меня.

Ко мне подошел Кэл.

– Больше ни до чего не дотрагивайся, – тихо, с улыбкой проговорил он. – Ляг и заземли себя.

Он привел меня на пустое место за пределами нашего круга, я легла на спину, впитывая целительную силу земли, которая отбирала у меня энергию и приводила снова в привычное состояние. Ко мне вернулись обычные ощущения, и я снова увидела всю нашу компанию, свечи, звезды и фрукты. И все выглядело как обычно и не казалось мне больше пульсирующими сгустками энергии.

– Что это со мной было? – шепотом спросила я.

Кэл сел возле меня по-турецки, скрестив под собой ноги, положил мою голову себе на колени и начал поглаживать мои волосы, рассыпавшиеся по его ногам. Робби опустился на колени рядом с ним. Итан, Бет и Шарон сгрудились вокруг и смотрели на меня, будто я какой-то музейный экспонат. Дженна обхватила Мэтта за талию, словно испугалась чего-то. Рейвин и Бри держались поодаль, и Бри, с широко распахнутыми глазами, казалась печальной.

– Ты совершила магический ритуал, – сказал Кэл, глядя на меня своими бесконечно глубокими золотистыми глазами. – Ты – чистокровная ведьма.

Мои глаза широко раскрылись, и его лицо медленно заслонило надо мной луну. Не отрывая взгляда от моих глаз, он коснулся губами моих губ. Глубоко потрясенная, я поняла, что он целует меня. Руки мои показались мне невероятно тяжелыми, когда я поднимала их, чтобы обнять его за шею. Я поцеловала его в ответ, мы были вместе, и искры божественной энергии вспыхивали вокруг нас.

В этот момент полнейшего счастья я не спрашивала себя, что значит быть чистокровной ведьмой, что это сулит мне самой или моей семье. Меня не интересовало, что значит для Бри, Рей-вин и кого угодно тот факт, что отныне мы с Кэлом будем вместе. Это был мой первый урок ритуальной практики, который научил меня самому главному и самому трудному: уметь видеть всю картину в целом, а не только ее малую часть.




1. После Самхейна


Эта тетрадь подарена моей светозарной, моей огненной фее Брэдхэдэр в день ее четырнадцатилетия.

Добро пожаловать в Белвикет.

С любовью, мама.



Эта книга – личная собственность.

Не для посторонних.



Имболк, 1976



Вот простое заклинание, или заговор, чтобы начать мою «Книгу теней». Меня научила ему Бетс Таусон, с той лишь разницей, что я пользуюсь черными свечами, а она синими.



Как избавиться от вредной привычки.

1. Зажгите алтарные свечи.

2. Зажгите черную свечу и скажите: «Вот это сдерживает меня. Я больше не буду этого делать. Это больше не часть меня».

3. Зажгите белую свечу и скажите: «Вот моя сила, и моя смелость, и моя победа. Эта битва уже выиграна».

4. Мысленно представьте себе некий яркий образ вредной привычки, от которой хотите избавиться. Вообразите себя свободной от нее. Через несколько минут после того как вы мысленно победили, потушите черную свечу, потом белую.

5. Если понадобится, повторите заговор через неделю. Лучше всего делать это во время убывающей луны.



Я сотворила этот заговор в прошлый четверг как часть своего посвящения. С тех пор я больше не грызу ногти.

Брэдхэдэр



На следующий день после Самхейна я просыпалась с трудом, пытаясь сопротивляться пробуждению, но вскоре все равно проснулась.

Моя комната была едва освещена. Наступил ноябрь, и осеннее тепло улетучилось. Я потянулась, как вдруг на меня нахлынули такие сильные воспоминания и ощущения, что я подскочила и села в постели.

Охваченная дрожью, я снова представляла себе, как Кэл склоняется надо мной, чтобы поцеловать меня, как я отвечаю на его поцелуй, обхватив его шею и запустив пальцы в его мягкие волосы. Я снова ощутила то родство, возникшее между нами, то магическое притяжение, похожее на искры электрического разряда, пробегавшие по нашим нервам. Казалось, вселенная вращается вокруг нас… «Я – чистокровная ведьма, – думала я. – Я – исконная ведьма, и Кэл любит меня, а я люблю Кэла. Вот такой расклад».

Накануне ночью я впервые целовалась, встретила свою первую любовь. И я предала свою лучшую подругу, вызвала раскол в только что обретенном ковене и поняла, что мои родители всю жизнь мне лгали.

Все это случилось в день Самхейна, 31 октября, который считается у ведьм Новым годом. Мой новый год, моя новая жизнь.

Я снова улеглась в постели, нежась в уюте фланелевых простыней и теплого одеяла. Прошлой ночью исполнились мои мечты, и, холодея, я понимала, что за это придется платить. Я чувствовала себя старше своих шестнадцати лет.

Чистокровная ведьма. Так говорит Кэл. И как я могу в этом сомневаться после прошлой ночи? Это наверняка правда. Я – потомственная ведьма. Во мне течет кровь, унаследованная от предков, тысячи лет занимавшихся магией, тысячи лет вступавших в браки с людьми, обладавшими этим даром. Я – одна из них, я принадлежу к одному из семи Великих Кланов: Рованванд, Винденкелл, Липваун, Викрот, Брайтендел, Бурнхайд и Вудбейн.

Но к какому именно? К Рованвандам – учителям и собирателям знаний? К Винденкеллам – знатокам в составлении заклятий? К Викротам, которые были воинами-волшебниками, а в более поздние времена породнились с викингами? Я улыбнулась. Я совсем не ощущала себя воином.

Липвауны были проказниками и любителями розыгрышей. Бурнхайды специализировались на магии с драгоценными камнями, кристаллами и металлами, а Брайтенделы составляли лекарский клан и использовали магию растений для лечения. Были еще Вудбейны. Меня передернуло. Я никак не могла принадлежать к этому зловещему клану, не могла быть одной из тех, кто жаждал власти любой ценой, кто предавал дружественные кланы в стремлении обладать землями, магической силой и знанием.

Я стала размышлять. Из семи Великих Кланов, если я действительно принадлежала к одному из них, ближе всего мне казались Брайтенделы – целители. Я обнаружила, что люблю растения, что они разговаривают со мной, что у меня как-то само собой получается использовать их магические свойства. Я тихонько засмеялась и обняла себя за плечи. Я – Брайтендел, настоящая кровная ведьма.

«Но это значит, что мои родители тоже должны принадлежать к ведовскому сословию», – подумала я. Эта мысль ошеломила меня. Она заставила меня задуматься, почему мы каждое воскресенье посещали церковь – всегда, сколько я себя помнила. То есть, я хочу сказать, мне нравилось бывать в церкви, нравилось присутствовать на богослужениях. Они казались мне красивыми и умиротворяющими. Но Викку я ощущала как нечто более естественное.

Я снова села в постели. Перед глазами вновь и вновь возникали два образа: склонившийся надо мной Кэл неотрывно смотрит на меня своими золотистыми глазами и Бри, моя лучшая подруга, – на ее лице потрясение и боль, когда она видит нас с Кэлом. Осуждение, обида, желание, гнев.

Что я такого сделала?

Я услышала, как родители внизу на кухне заваривают кофе, разгружают посудомоечную машину. Упав обратно на подушку, я прислушивалась к знакомым звукам: оказывается, не абсолютно все в моей жизни изменилось прошлой ночью.

Кто-то открыл входную дверь, чтобы взять газету. Сегодня воскресенье, а это значит служба в церкви, потом ланч в «Видоуз Динер». Может, позже я увижу Кэла и поговорю с ним? Интересно, мы будем теперь вместе куда-нибудь ходить? Мы – пара? Он поцеловал меня на глазах у всех. Что это значило? Неужели Кэл Блэр, красавец Кэл Блэр, на самом деле обратил внимание на меня, Морган Роулендс? На меня, с моей плоской грудью и большим носом? На меня, мимо кого парни всегда проходили не оглядываясь?

Я уставилась в потолок, словно ответы на мои вопросы были написаны там на потрескавшейся штукатурке. Когда дверь моей комнаты внезапно распахнулась, я вздрогнула.

– Ты можешь мне объяснить, что это такое? – спросила мама.

Ее карие глаза были широко открыты, вокруг плотно сжатых губ образовались глубокие морщины. Она показала мне небольшую стопку книг, перевязанную шпагатом. Эти книги я оставляла у Бри, потому что знала, что мои родители против того, чтобы я держала их у себя, – мои книги о Викке, о семи Великих Кланах, книги по истории магии. К ним прилагалась написанная крупными буквами записка: «Морган, ты оставила у меня эти книги. Я подумала, что они могут тебе понадобиться».

Я села в постели, сообразив, что Бри мстит мне таким образом.

– Я думала, мы с тобой договорились, – продолжала мама, повысив голос. Высунувшись из двери моей спальни, она крикнула: – Шон!

Я спустила ноги с кровати. Пол был холодный, и я сунула ноги в тапочки.

– Ну? – Мамин голос стал на один децибел громче.

В мою комнату вошел папа, вид у него был встревоженный.

– Что случилось, Мэри-Грейс? – спросил он.

Мама показала ему книги, держа их так, словно это была дохлая крыса.

– Я нашла это перед входной дверью! – сказала она. – Посмотри на записку!

Она снова повернулась ко мне.

– Ты соображаешь, что делаешь? – резко спросила она, словно не веря своим глазам. – Когда я сказала, что не желаю видеть эти книги у себя в доме, я вовсе не имела в виду, что разрешаю тебе читать их у кого-то другого! Ты понимала, что я хотела этим сказать, Морган?

– Мэри-Грейс, – успокаивающим тоном сказал папа, забирая у нее книги.

Он молча прочитал заглавия. В комнату вошла моя младшая сестра Мэри-Кей. Она все еще была в своей клетчатой пижаме.

– Что тут такое? – спросила она, откидывая волосы назад.

Ей никто не ответил.

Надо было срочно что-то придумать.

– Эти книги неопасные и незапрещенные. Мне хотелось их прочитать. Я уже не ребенок, мне шестнадцать лет. И я же считалась с вашим желанием, чтобы в доме их не было.

– Морган, – сказал папа несвойственным ему строгим голосом. – Дело не только в том, чтобы не держать такие книги в доме, и ты это знаешь. Мы объясняли тебе, что, будучи католиками, мы считаем колдовство пороком. Это, может быть, и не преступление, но уж точно святотатство.

– Тебе шестнадцать, – снова заговорила мама. – Но не восемнадцать. Это значит, что ты пока еще ребенок. – Ее лицо покраснело, волосы растрепались. В них я заметила седые прядки.

Меня поразила мысль, что через четыре года ей исполнится пятьдесят. Мне вдруг показалось, что она уже совсем старая.

– Ты живешь под нашей крышей, – напряженным голосом продолжала мама. – Мы тебя содержим. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь жить самостоятельно и работать. Вот тогда – пожалуйста! – можешь читать что душе угодно. Но пока ты живешь в этом доме, ты будешь делать то, что тебе говорят.

Я начала злиться. Почему они так поступают? Но прежде чем я успела открыть рот, у меня в голове возникла стихотворная строка.

		Сдержи свой гнев, смягчи слова —
		Одна любовь всегда права.

«Откуда это?» – как-то между прочим подумала я. Но каково бы ни было происхождение стихов, они оказались очень уместными. Я повторила их про себя три раза и почувствовала, что злость утихла.

– Понятно, – сказала я, вдруг ощутив силу и уверенность в себе, посмотрела на родителей и сестру. – Хотя все не так просто, мам, – мягко объяснила я. – И ты знаешь почему. И я знаю, что ты это знаешь. Я – ведьма. Ведьма от рождения. А если так, то и вы все тоже.




2. Я другая


14 декабря 1976 года



Прошлой ночью собрались на круг у западных скал. Всего пятнадцать человек: я, Ангус, Маннаннан, остальные из Белвикета и двое учеников, Тара и Клифф. Было холодно, сеял мелкий дождь. Стоя вокруг огромной кучи торфа, мы полечили приболевшую старую миссис Паксхэм, живущую внизу, в деревне. Я чувствовала камахд – силу – у себя в пальцах, в руках. Я была счастлива и танцевала часами.

Брэдхэдэр



Мама смотрела на меня так, словно ее вот-вот хватит удар. У папы отвисла челюсть. Мэри-Кей уставилась на меня широко раскрытыми карими глазами. Мамин рот дергался, словно она пыталась говорить, но язык не слушался ее. Лицо ее побледнело, и мне хотелось сказать ей, чтобы она села и успокоилась. Но я промолчала. Я понимала, что наступил решающий момент, и не могла отступать.

– Что ты сказала? – хриплым шепотом переспросила мама.

– Я сказала, что я ведьма, – спокойно повторила я, хотя нервы у меня были на пределе. – Я чистокровная, потомственная ведьма. А если это так, то и вы оба наверняка тоже.

– Что ты такое говоришь?! – воскликнула Мэри-Кей. – Не существует никаких потомственных ведьм! Скажи еще, что бывают вампиры и оборотни!

Она смотрела на меня, словно не верила собственным ушам, а клетчатая пижама придавала ей по-детски простодушный вид. Я вдруг почувствовала себя виноватой, как будто принесла в дом зло. Но ведь это было не так, верно?

Я подняла руку, потом уронила ее, не зная, что сказать.

– Я тебе не верю, – заявила Мэри-Кей. – Чего ты добиваешься? – Она взглянула на родителей.

Не обращая на нее внимания, мама сказала слабым голосом:

– Ты не ведьма.

Я чуть не фыркнула.

– Мам, ладно тебе. Это все равно как если бы ты сказала, что я не девочка или что я не человек. Разумеется, я ведьма, и ты это знаешь. Ты всегда это знала.

– Ну перестань же, Морган! – умоляющим тоном продолжала Мэри-Кей. – Ты просто меня бесишь! Хочешь читать колдовские книги? Отлично. Читай эти книги, зажигай свечи и все такое. Но перестань говорить, что ты по правде ведьма. Это бред собачий!

Мама в изумлении перевела взгляд на Мэри-Кей.

– Извини, – пробормотала та.

– Мне очень жаль, Мэри-Кей, – сказала я. – Я не хотела, чтобы это случилось. Но это правда. – Тут мне пришла в голову одна мысль. – Да ведь и ты тоже, – спохватилась я, придя в восторг от этой идеи. – Мэри-Кей, ты ведь наверняка тоже ведьма!

– Она не ведьма! – пронзительно закричала мама, и я остановилась, парализованная звуком ее голоса. Вид у нее был разъяренный: вены на шее вздулись, лицо покраснело. – Оставь ее в покое!

– Но ведь… – начала я.

– Мэри-Кей не ведьма, Морган, – сурово сказал папа.

Я покачала головой.

– Но она должна быть ею, – твердила я. – Я хочу сказать, это наследственное. И если я и вы, то и…

– Никто здесь не ведьма, – коротко сказала мама, не глядя мне в глаза. – И уж определенно не Мэри-Кэтлин.

Они все отрицали. Но почему?

– Мам, все хорошо. Правда. Даже не просто хорошо. Быть ведьмой – это чудесно, – сказала я, вспоминая те ощущения, которые испытывала вчера. – Это как…

– Да прекратишь ты или нет? – закричала мама. – Зачем ты это делаешь? Почему ты нас не слушаешь? – Она чуть не плакала, а меня опять стала разбирать злость.

– Я вас не слушаю, потому что вы не правы! – громко сказала я. – Почему вы все отрицаете?

– Мы не ведьмы! – воскликнула мама так пронзительно, что в комнате задребезжали стекла.

Она зло смотрела на меня. Папа стоял с открытым ртом. У Мэри-Кей был жалкий вид. Я почувствовала первый укол страха.

– Ага, – сказала я. – Значит, я ведьма, а вы нет. Так? – Я фыркнула, обозленная их упрямством и ложью. – Тогда что же получается? – Я скрестила руки и посмотрела на них. – Вы меня удочерили?

Молчание. Долгие секунды, в течение которых было слышно, как тикали часы и ветки вяза тихо царапали оконное стекло. Мне показалось, что сердце у меня стало биться в замедленном темпе. Мама тяжело рухнула в мое рабочее кресло. Папа переминался с ноги на ногу и смотрел в пустоту через мое левое плечо. Мэри-Кей пристально смотрела на всех нас.

– Что? – Я попыталась улыбнуться. – Что вы говорите? Так меня удочерили?

– Ничего тебя не удочерили! – сказала Мэри-Кей, выжидательно глядя на маму и папу.

Молчание.

У меня внутри рухнула какая-то стена, и я увидела то, что находилось за ней: мир, который не снился мне даже в кошмаре, мир, где я была приемной дочерью, чужой с биологической точки зрения. К горлу подкатил ком, желудок сжался от мучительного спазма, и я испугалась, что меня сейчас вырвет. Но мне нужно было знать правду.

Оттолкнув с дороги Мэри-Кей, я выскочила в коридор, потом прогрохотала вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки. На скорости повернула за угол, слыша шаги родителей на лестнице у себя за спиной. В кабинете я рывком выдвинула папин ящик, где он хранил страховые полисы, паспорта, их с мамой разрешение на брак, свидетельства о рождении…

Тяжело дыша, я быстро пролистала папку с документами на страховку машин, на систему кондиционирования воздуха, на наш новый водонагреватель. Моя папка была озаглавлена «Морган». Я вытащила ее как раз в тот момент, когда родители вошли в кабинет.

– Морган! Прекрати сейчас же! – сказал папа.

Не обращая внимания на его слова, я перебрала свои справки о прививках, табели успеваемости, свою карточку социальной защиты.

А вот и оно. Мое свидетельство о рождении. Я вынула его и стала читать. Дата рождения: 23 ноября. Правильно. Вес: три килограмма двести граммов.

Мама протянула руку из-за моей спины и выхватила свидетельство у меня из рук. Словно в какой-то дурацкой комедии, я рванула его обратно. Мама крепко держала его обеими руками, и бумага порвалась.

Упав на колени на пол, я наклонилась над своей половиной, чтобы удержать ее, пока не прочту. Возраст матери – 23 года. Нет, не подходит, потому что мама родила меня, когда ей было уже тридцать.

Края бумаги вдруг стали расплываться, когда мои глаза впились в четыре слова: «Имя матери – Мейв Риордан».

Моргнув, я перечитала эти слова несколько раз: «Мейв Риордан. Имя матери: Мейв Риордан».

Я машинально дочитала до конца своего обрывка страницы, ожидая увидеть где-то настоящее имя мамы: Мэри-Грейс Роулендс. Где-нибудь.

Подняв голову, я ошеломленно посмотрела на маму. За последние полчаса она словно бы постарела на десять лет. Папа молча стоял у нее за спиной, плотно сжав губы.

Я кивнула на порванное свидетельство. Голова отказывалась соображать.

– Что это значит? – тупо спросила я.

Родители не ответили, и я уставилась на них. Страх обрушивался на меня тяжелыми волнами. Мне вдруг стало невыносимо плохо, захотелось убраться отсюда. С трудом поднявшись на ноги, я бросилась вон из комнаты, налетела на Мэри-Кей и чуть не сбила ее с ног. Обрывок бумаги выпал у меня из рук, когда я пробегала через кухню, чтобы схватить ключи от своей машины. Я вылетела из дома с такой скоростью, будто за мной гнался сам дьявол.




3. Найди меня


14 мая 1977 года



Ходить сейчас в школу – значит заниматься надоевшей тягомотиной. На дворе весна, все расцветает, я собираю луйб – растения для своих заклинаний, а потом мне надо тащиться в школу и учить английский. Кому это нужно? Я живу в Ирландии. Кроме того, мне уже пятнадцать, я достаточно взрослая, чтобы покончить с этим. Сегодня полнолуние, и я сотворю заклинание скраинга, чтобы узнать будущее. Надеюсь, оно подскажет, оставаться мне в школе или нет. Хотя скраингом трудно управлять.

Скраинг мне нужен, чтобы узнать еще кое-что. Ангус. Вдруг он мой нареченный муирн-беата-дан? В Белтайн, праздник костров, он затащил меня за соломенное чучело, поцеловал и сказал, что любит. Не знаю, что я к нему чувствую. Я думала, что мне нравится Дэвид О`Хирн. Но он не один из нас, не исконный ведун. А Ангус – да. Для каждого из нас существует лишь один человек, с кем мы должны быть, наш муирн-беата-дан. У мамы это папа. А кто мой? Ангус говори, что он. Если это так, то у меня нет выбора, не так ли?

Для скраинга я не часто пользуюсь водой – с ней легче всего работать, но она самая ненадежная. Ну, вы знаете: набираете в неглубокую миску чистой воды и смотрите в нее под открытым небом или возле окна. Вы довольно легко что-то там увидите, он это так часто бывает неверным, что лучше не напрашиваться на неприятности.

Лучше всего для скраинга подойдет какой-нибудь магический камень вроде кровавика, или гематита, или же кристалл, но все это нелегко достать. С их помощью можно узнать правду. Но надо быть готовым увидеть нечто такое, чего вы, возможно, не хотели бы видеть или знать. Скраинг на камнях хорош в том случае, если нужно увидеть что-то происходящее в настоящий момент где-то в другом месте, например, взглянуть на любимого или врага во время сражения.

Лично я обычно делаю скраинг с помощью огня. Огонь непредсказуем. Но я сама из огня, мы едины, и поэтому он говорит со мной. Если я в этот момент что-то вижу, то это может быть прошлое, настоящее или будущее. Конечно, картинка будущего – это лишь одно возможное будущее. Но то, что я вижу в огне, все так и есть.

Я люблю огонь.

Брэдхэдэр



Я пробежала по жесткой от мороза траве, которая слабо хрустела под моими тапочками. Входная дверь позади меня открылась, но я уже скользнула на холоднющий винил переднего сиденья своего белого «крайслера» модели 1971 года по прозвищу Das Boot и запустила двигатель.

– Морган! – крикнул папа, когда я под визг колес выруливала с нашей подъездной дорожки, и машину мотало из стороны в сторону, словно лодку в бурном море.

Потом я рванула вперед, глядя в зеркало заднего вида на родителей, оставшихся на лужайке перед домом. Мама медленно оседала на землю, папа старался не дать ей упасть. Выскакивая с превышением скорости на Ривер-дейл, я разревелась.

Всхлипывая, я смахнула рукой слезы, потом вытерла нос рукавом. Включила отопление, но прошла целая вечность, прежде чем двигатель разогрелся и в машине стало тепло.

Я уже свернула было на улицу, где жила Бри, но вспомнила, что мы с ней больше не подруги. Если бы она не оставила эти книги на моем крыльце, я бы не узнала, что меня удочерили. Если бы между нами не встал Кэл, она никогда бы не оставила книги перед дверью.

Я заплакала еще горше и, сотрясаемая рыданиями, резко развернулась в обратном направлении, газанула и погнала машину вперед с единственным желанием оказаться как можно дальше отсюда.

Когда в глазах у меня прояснилось, мне удалось выудить из-под переднего сиденья смятую коробку бумажных носовых платков. Мокрые комки теперь валялись на сиденье с пассажирской стороны и устилали пол.

В конечном итоге я направилась на север, прочь из города. Дорога шла по низине, и асфальт был плотно окутан ранним туманом. Das Boot рассекал его, словно брошенный сквозь облако кирпич. В отдалении я увидела большую темную тень немного в стороне от дороги. Это был тот самый дуб, под которым мы парковались не далее как прошлой ночью, на Самхейн, и где парковалась я, когда впервые участвовала в круге вместе с Кэлом несколько недель тому назад. Тогда в мою жизнь вошла Викка.

Не раздумывая, я съехала с дороги, тряско пересекла поле и остановилась под низко нависшими ветвями дуба. Здесь меня скрывали туман и крона дерева. Я выключила двигатель, легла грудью на баранку и попыталась перестать реветь.

Удочеренная. Каждый случай, каждая черта, отличавшая меня от других членов семьи, издевательски кривлялись у меня перед глазами. Еще вчера это были всего лишь семейные шуточки: насчет того, что они трое жаворонки, а я сова, что они жизнерадостны даже сверх меры, а я ужасная ворчунья. Что мама и Мэри-Кей – пухленькие и соблазнительные, а я – худая и серьезная. Сегодня эти шуточки отдавались болью, когда я вспоминала их все, одну за другой.

– Проклятье! Проклятье! Проклятье! – выкрикнула я, молотя кулаками по жесткой металлической баранке. – Проклятье!

Я колотила по рулю до тех пор, пока у меня не онемели руки и я не охрипла, перебирая все известные мне ругательства.

Потом я опять плакала, лежа на переднем сиденье. Не знаю, сколько времени я там пробыла, закрытая в машине, окруженная туманом. Время от времени я включала подогрев, чтобы не замерзнуть. Стекла запотели от пролитых мною слез.

Постепенно рыдания перешли в икоту и редкие приступы дрожи. «О Кэл! – подумала я. – Ты нужен мне». Как только я вспомнила о нем, в голове у меня зазвучали стихи:

		В мыслях вместе мы всегда,
		Но меня нашла беда.
		Поспеши ко мне, друг мой,
		Боль уйми и успокой.

Не знаю, откуда они взялись, но теперь я стала уже привыкать к странному появлению рифм. От этой мысли я почувствовала себя спокойнее и повторила стихи несколько раз подряд. Прикрыв глаза рукой, я стала отчаянно молиться о том, чтобы проснуться дома в постели и убедиться, что все это привиделось мне в кошмарном сне.

Я вздрогнула от неожиданности, когда кто-то постучал в стекло с пассажирской стороны. Открыв глаза, я села прямо, вытерла рукой запотевшее стекло и увидела Кэла, сонного, взъерошенного и изумительно красивого.

– Ты звала меня? – спросил он, и мое сердце наполнилось солнечным светом. – Впусти меня, а то здесь жуткая холодина.

«Сработало!» – благоговейно подумала я. Я позвала его мысленно. Это волшебство!

Я открыла дверцу и подвинулась. Он скользнул на переднее сиденье рядом со мной, и оказалось удивительно естественным потянуться к нему, почувствовать, как его руки обнимают меня.

– Что-то не так? – спросил он невнятно, говоря мне в волосы. – Что случилось? – Он немного отстранился от меня и стал всматриваться в мое распухшее от слез лицо.

– Меня удочерили! – выпалила я. – Сегодня утром я сказала маме, что я – кровная ведьма, значит, и она тоже должна быть ею, и папа, и сестра. Они сказали: нет, это не так. Тогда я спустилась вниз, разыскала свое свидетельство о рождении, и там стояло имя какой-то другой женщины, не мамино.

Я снова разревелась, хотя мне было не очень приятно, что он видит меня в таком состоянии. Он притянул меня ближе и прижал мою голову к своему плечу. Это подействовало настолько успокаивающе, что я почти тут же перестала плакать.

– Жаль, что ты узнала об этом вот так. Очень жестоким образом. – Он поцеловал меня в висок, и легкая дрожь удовольствия побежала вверх по моей спине.

«Это чудо, – подумала я. – Он все еще любит меня, даже сегодня. Это не сон».

Он снова отстранился, и мы посмотрели друг на друга в неясном свете. Я никак не могла перестать думать о том, какой он красивый. Его кожа была гладкая и загорелая даже сейчас, в ноябре. Пальцами я ощущала густоту его темных волос. Его глаза окаймляли прямые черные ресницы, а радужки зрачков были такими огненно-золотистыми, что казалось, будто они излучают жар.

Я почувствовала смущение, когда поняла, что он тоже изучает меня, как я его. Он улыбнулся одними уголками губ.

– Уехала в спешке, да?

Только тут до меня дошло, что я все еще в своей домашней футболке и в старых папиных трениках. На ногах у меня тапочки в виде больших пушистых медвежьих лап коричневого цвета. Кэл наклонился и пощекотал их когти.

Я подумала о шелковом белье, в котором спала Бри, и вдруг ощутила болезненный укол в сердце: она говорила мне, что они с Кэлом были в постели. Я попыталась понять по его глазам, правда ли это, и спрашивала себя, что со мной будет, если я узнаю точно.

Но сейчас он был здесь. Со мной.

– Ты лучшее, что я видел за все сегодняшнее утро, – тихо сказал Кэл, гладя меня по руке. – Я рад, что ты позвала меня. Прошлой ночью я очень скучал по тебе.

Я опустила глаза, представляя себе, как он лежит на своей большой романтической кровати с балдахином, а вокруг трепещет пламя свечей. Лежа в постели, он думал обо мне.

– Слушай, а откуда ты узнала, как меня позвать? Прочитала об этом в книге?

– Нет, – сказала я, вспоминая. – Вряд ли. Я просто сидела тут одинокая и расстроенная и думала, что если бы здесь был ты, я бы чувствовала себя лучше. А потом вдруг этот стишок пришел мне на ум, и я произнесла его вслух.

– Хм… – задумался Кэл.

– Может, не надо было этого делать? – смущенно спросила я. – Иногда мне просто что-то приходит в голову, и все.

– Нет, все нормально, – сказал Кэл. – Это просто показывает твою силу. Ты наделена наследственной памятью о заклинаниях. Она есть не у каждой ведьмы. – Он кивнул собственным мыслям. – Так, рассказывай дальше, – сказал он. – Значит, родители никогда раньше не говорили тебе об этом? Ну, что они тебя удочерили?

Рукой, лежавшей на спинке сиденья, он поглаживал мои волосы и массировал шею.

– Нет. – Я покачала головой. – Никогда. Хотя, казалось бы, надо было это сделать – ведь я так на них не похожа.

Кэл наклонил голову набок, разглядывая меня.

– Я не знаком с твоими родителями, – сказал он. – Но на сестру ты и правда не очень-то похожа. Мэри-Кей хорошенькая. – Он улыбнулся. – Просто красотка.

Я почувствовала, как в груди разгорается жгучая ревность.

– Ты другая, – продолжал Кэл. – Ты выглядишь очень серьезной. Как человек, погруженный в свои мысли. Словно ты всегда думаешь. Тебя можно назвать скорее эффектной, чем хорошенькой. Ты тот тип девушки, красоту которой замечаешь только с самого близкого расстояния. – Он замолчал и наклонился к моему лицу. – И тут тебя вдруг точно громом поражает, – прошептал он. – И ты думаешь: «О Богиня, сделай так, чтобы она стала моей».

Его губы вновь коснулись моих, и голова пошла кругом. Я обняла Кэла за плечи и стала целовать его с такой страстью, на какую только была способна, прижимая его к себе как можно ближе. Мне хотелось лишь одного: не расставаться с ним никогда.

Проходили минуты, и я слышала только наше дыхание и звуки поцелуев, скрип винилового сиденья, когда мы двигались, чтобы еще теснее прижаться друг к другу. Вскоре Кэл уже лежал на мне, своим весом вжимая меня в сиденье. Его рука скользила по моему боку, по ребрам, по изгибу бедра. Потом она проникла под мою футболку, и я почувствовала ее тепло у себя на груди… И тут словно взрывная волна прокатилась по всему моему телу.

– Стой! – почти в страхе сказала я. – Подожди!

Казалось, мой голос эхом раздавался в тишине машины. Кэл тут же убрал руку, приподнялся, посмотрел мне в глаза, потом откинулся назад и прислонился к дверце. Он часто и прерывисто дышал.

Я расстроилась. «Вот идиотка, – подумала я. – Ему почти восемнадцать! Он определенно уже занимался сексом. Может, даже с Бри», – ехидно добавил внутренний голосок.

Я потрясла головой.

– Извини, – сказала я, стараясь говорить небрежным тоном. – Просто это вышло так неожиданно.

– Нет-нет, это я должен извиниться. – Он взял меня за руку, и я была загипнотизирована теплом и силой его руки. – Ты позвала меня, а я на тебя набросился. Я не должен был так поступать. Прости меня. – Он поднес мои пальцы к своим губам и поцеловал их. – Дело в том, что мне хотелось поцеловать тебя с того самого момента, как только я тебя встретил. – Он едва заметно улыбнулся. Я успокоилась.

– Мне тоже хотелось тебя поцеловать, – призналась я.

Его глаза радостно вспыхнули.

– Моя ведьма… – ласково произнес он, проводя пальцем по моей щеке и оставляя на ней тонкую теплую полоску. – А как ты вообще сказала матери, что ты потомственная ведьма?

Я вздохнула:

– Сегодня утром она обнаружила на крыльце связку моих книг по истории магии, ворвалась ко мне в комнату, кричала, что читать их – святотатство. – Мой голос был более спокойным, чем мое внутреннее состояние, когда я вспоминала эту жуткую сцену. – Я подумала – какая же она притворщица! Ведь если я кровная ведьма, значит, и она, и папа тоже должны быть той же породы. Правильно?

– Да уж надо думать, – сказал Кэл. – Определенно, у человека, обладающего столь мощными способностями, как ты, оба родителя должны быть ведьмами.

Я нахмурилась:

– А если только один из родителей?

– У обыкновенного мужчины и женщины-ведьмы не может быть детей, – объяснил Кэл. – Обыкновенная женщина может забеременеть от колдуна, но это должен быть осознанный акт. И у их ребенка будут в лучшем случае лишь слабые способности или даже вообще никаких. Не то что у тебя.

Ну, хоть какое-то достижение! Я – сильная ведьма.

– Ладно, – сказал Кэл. – А как твои книги оказались на крыльце? Ты что, прятала их?

– Да, – с горечью сказала я. – Дома у Бри. Сегодня утром она оставила их у нас на крыльце. Потому что прошлым вечером мы с тобой целовались.

– Что? – спросил Кэл, и на лице у него промелькнуло какое-то непонятное выражение.

Я пожала плечами:

– Бри на самом деле… хотела тебя. Хочет. А когда ты вчера поцеловал меня, я знаю, что она почувствовала: будто я предала ее. – Я посмотрела в окно. – И я действительно предала ее, – тихо сказала я. – Я ведь знала, какие у нее к тебе чувства.

Кэл опустил глаза. Взяв в руки прядь моих волос, он стал медленно накручивать ее на палец, виток за витком.

– А что чувствуешь ко мне ты? – спросил он после минутного молчания.

Вчера вечером он сказал мне, что любит меня. Я посмотрела на него, видя, как за его спиной неяркое ноябрьское солнце сжигает туман. Я сделала глубокий вдох, стараясь замедлить внезапный скачок моего пульса.

– Я люблю тебя, – сказала я хриплым шепотом.

Кэл вскинул на меня глаза, поймал мой взгляд. Его глаза ярко блестели.

– Я тоже тебя люблю. Мне жаль, что от этого страдает Бри, но то, что я ей нравлюсь, вовсе не означает, что мы с ней можем быть вместе.

«А это помешало тебе переспать с ней?» Я была уже почти готова задать этот вопрос вслух, но так и не решилась – не была уверена, что на самом деле хочу это знать.

– И мне жаль, что Бри вымещает свою злость на тебе. – Он помолчал. – Значит, твоя мама нашла эти книги и раскричалась. Ты подумала, она скрывает, что сама тоже ведьма, так?

– Да. И не только сама она, но и отец, и сестра, – заметила я. – Но родители просто обезумели, когда я это сказала. Я никогда не видела их такими расстроенными. И я спросила, в чем же тут дело? Меня что, удочерили? И тогда у них на лицах появилось это жуткое выражение. Они мне ничего не ответили. А я вдруг захотела узнать правду во что бы то ни стало. Бегом спустилась вниз и нашла свое свидетельство о рождении.

– И там стояло имя другой женщины?

– Да. Мейв Риордан.

Кэл сел еще прямее, внимательно взглянул на меня.

– Правда?

Я смотрела на него во все глаза.

– А что? Тебе знакомо это имя?

– Вроде бы да. – Он посмотрел в окно, подумал, нахмурившись, потом покачал головой. – А может, и нет. Не могу вспомнить.

– Жаль… – Я постаралась не показать своего разочарования.

– Что ты собираешься делать? Хочешь, поехали ко мне? – Он улыбнулся. – Поплавали бы…

– Нет, спасибо.

Я вспомнила, как ребята из нашего ковена бултыхались голышом у него в бассейне. Я была единственной, кто не разделся.

Кэл засмеялся.

– Знаешь, в тот раз я был разочарован, – сказал он, глядя на меня.

– А вот и нет, – ответила я, скрестив руки на груди.

Он смешливо фыркнул:

– Серьезно. Поехали ко мне! Или, если хочешь, я поеду с тобой, помогу поговорить с родителями?

– Спасибо, – сказала я, тронутая его предложением. – Но, думаю, будет лучше, если я приеду домой одна. Если мне повезет, они все уже ушли в церковь. Сегодня день всех святых.

– А что это такое? – спросил Кэл.

Я вспомнила, что он не католик и даже вообще не христианин.

– День всех святых, – сказала я, – это день после Хэллоуина. Это особый день у католиков. Это день, когда мы ходим на кладбище и ухаживаем за семейными могилами. Подстригаем траву, сажаем цветы.

– Здорово! – сказал Кэл. – Хорошая традиция. Забавно, что это день после Самхейна. Хотя похоже, что многие христианские праздники произошли от викканских – в незапамятные времена.

Я кивнула.

– Я знаю. Но сделай одолжение, не говори этого при моих родителях, – сказала я. – Ну, мне пора домой.

– Ладно. Можно, я позвоню тебе?

– Да, – сказала я и не смогла не улыбнуться.

– Договорились. – Его белозубая улыбка была неотразима.

Я подумала о том, как он приехал, когда я произнесла свой стишок, и не переставала удивляться, что это подействовало.

Он открыл дверцу моей Das Boot и вылез прямо на холодный, бодрящий ноябрьский воздух, подошел к своей машине, сел и уехал. Я помахала ему вслед.

Мой мир был залит солнечным светом.

Кэл любит меня.




4. Мейв


7 февраля 1978 года



Две ночи назад кто-то написал спреем на стене магазина Мораг Шихан «Ведьма проклятая». Мы перенесли встречу нашего круга к скалам, дальше от берега.

Вчера поздно ночью мы с Матхэр ходили к магазину Мораг. Нам повезло, что было новолуние – это хорошее время для заклинаний.



Обряд излечения, защиты от зла, очищения:

1. Очертите полный круг вокруг того, что хотите защитить. (Мне пришлось включить и кондитерскую лавку старого Бэрдока, поскольку оба здания примыкают друг к другу).

2. Очистите круг солью. Мы не пользовались ни свечами, ни ладаном, а только солью, водой и землей.

3. Обратитесь к Богине. Я надела свои медные браслеты и держала в руках немного серы, кусок мрамора из сада, кусок окаменевшего дерева и осколок раковины.



Потом мы вместе с ма произнесли (негромко): «Богиня, просьбе нашей внемля, ты осени защитой эту землю. Тебе здесь Мораг служит преданно и верно, спаси ее от тех, кто сеет скверну». Потом мы призвали Богиню и Бога и три раза обошли вокруг магазина.

Нас никто не видел, это я могу сказать точно. Мы с ма пошли домой, чувствуя в себе силу. Это должно защитить Мораг.

Брэдхэдэр



Я медленно ехала по нашей улице, с тревогой смотря вперед, словно ожидая, что мои родители до сих пор так и стоят на лужайке перед домом. Когда я была уже достаточно близко, то увидела, что папиной машины нет на месте. Должно быть, они отправились в церковь.

В доме стояла абсолютная тишина, но я ощущала отголоски ударной волны, оставленные событиями сегодняшнего утра. Они витали в воздухе, словно запах.

– Мама? Папа? Мэри-Кей? – окликнула я.

Никто не ответил. Я медленно прошла по дому, увидела нетронутый завтрак на кухонном столе, выключила кофеварку. Газета была аккуратно сложена: ее, по всей видимости, так никто и не читал. Все совершенно не так, как бывало обычно воскресным утром.

Я поняла, что это шанс, и поспешила в кабинет. Но порванное свидетельство о рождении исчезло, а папин ящик с бумагами оказался заперт – впервые за все время, что я себя помню.

Прислушиваясь, чтобы не пропустить их возвращения, я быстро обыскала кабинет. Ничего не нашла, присела на корточки и задумалась.

Комната родителей. Взбежав по лестнице наверх, я вошла в их захламленную комнату. Чувствуя себя воровкой, открыла верхний ящик комода. Драгоценности, запонки, авторучки, закладки, старые открытки с поздравлениями – никакого намека на то, что мне необходимо было знать.

Постукивая пальцем по губе, я огляделась. На комоде стояли фотографии в рамках – я и Мэри-Кей в младенческом возрасте. Я внимательно рассмотрела их. На одной родители гордо держат меня, толстую девятимесячную Морган, а я улыбаюсь и хлопаю в ладошки. На другой мама на больничной койке держит новорожденную Мэри-Кей, похожую на безволосую обезьянку. Мне пришло в голову, что я никогда не видела ни одной своей «новорожденной» фотографии. Ни одной сделанной в больнице, ни одной, где я была бы крошечной или училась сидеть. Мои фотографии начинались с того времени, когда мне было месяцев, наверное, восемь. Может, девять. Получается, что меня удочерили в этом возрасте?

Меня удочерили. Эта мысль все еще казалась странной, однако я каким-то непостижимым образом уже привыкла к ней. В определенном смысле она объясняла все. Но, с другой стороны, не объясняла ничего, а лишь вызывала новые вопросы.

Я перелистала свой детский альбом, сравнила его с альбомом Мэри-Кей. В моем правильно назывались мой вес при рождении и дата рождения. В разделе «Первые впечатления» мама написала: «Она просто невероятно красива. Она – все, о чем я так долго мечтала, на что надеялась».

Я закрыла альбом. Как они могли лгать мне все это время? Как они могли допустить, чтобы я считала, что я действительно их родная дочь? И вот сейчас у меня такое ощущение, словно у меня под ногами нет никакой опоры. Все, во что я верила, оказалось ложью. Никогда им этого не прощу!

Они должны дать мне кое-какие ответы. Я имею право знать. Уронив голову на руки, я чувствовала себя усталой, старой и эмоционально опустошенной.

Сейчас полдень. Пойдут ли они обедать, как обычно, после церкви? А потом на кладбище, чтобы посадить цветы на могилах Роулендсов и Донованов, из семьи которых происходит мама?

Может быть, пойдут. Скорее всего, пойдут. Я вернулась на кухню, рассуждая, что мне тоже не мешало бы пообедать. Я ничего не ела со вчерашнего дня. Но пока я слишком расстроена, чтобы думать о еде. Вместо этого я вынула из холодильника бутылку диетической колы. Потом оказалось, что я иду в кабинет, где стоит компьютер.

Я решила заняться поиском. Нахмурившись, посмотрела на экран. Как точно пишется ее имя? Мэйв? Мав? Мейв? Ее фамилия – Риордан, это я помнила.

Я набрала: Мейв Риордан. Выскочил список из двадцати семи позиций. Вздохнув, я стала их прокручивать. Коневодческая ферма на западе Массачусетса. Врач в Дублине, специализирующийся на болезнях уха. Я просмотрела все позиции, одну за другой, прочитывая несколько строк и закрывая их окна. Я не знала, когда мои вернутся и что потом будет. Я была взвинчена до предела и в то же время воспринимала все отстраненно, как будто все это происходило с кем-то другим.

Щёлк. Мейв Риордан. Автор бестселлеров представляет роман «Моя шотландская любовь».

Щёлк. «Мейв Риордан» как часть html. Нахмурившись, я щелкнула по этой ссылке. Это оказался генеалогический сайт со ссылками на другие генеалогические сайты. Круто! Получалось, что имя Мейв Риордан встречалось на трех сайтах.

Я щелкнула по первому. Выскочило хиленькое фамильное деревце, и через несколько минут я нашла имя Мейв Риордан. К сожалению, эта Мейв Риордан умерла в 1874 году.

Я вернулась назад, и следующая ссылка на Мейв вывела меня на сайт, где вообще не было никаких указаний на даты, словно его все еще заполняли. От разочарования я заскрипела зубами.

На третий раз должно повезти, подумала я и щелкнула по последнему сайту. В верхней части экрана появились слова «Белвикет» и «Бэллинайджэл», написанные вычурным шрифтом в ирландском стиле. Я увидела еще одно фамильное дерево, только с большим количеством отдельных ветвей, словно это был скорее фамильный лес или же люди не нашли связующего звена между этими семьями.

Я стала искать Мейв Риордан. Там было множество Риорданов. Потом я увидела ее. Мейв Риордан. Родилась в день Имболк 1962 года. Место рождения: Бэллинайджэл, Ирландия. Умерла в день Лита 1986 года в Мешома-Фолз, Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Я смотрела на экран с отвалившейся челюстью. Имболк. Лита. Это же викканские праздники. Эта Мейв Риордан была ведьмой.

Кровь ударила мне в голову, так что защипало щеки. Я тряхнула головой и попыталась сосредоточиться. 1986 год. Она умерла через год после моего рождения. А родилась она в 1962 году. Значит, ее возраст совпадает с возрастом той женщины, имя которой было вписано в мое свидетельство о рождении.

Это она, думала я. Иного не может быть.

Я стала щелкать по всему экрану в поисках ссылок. Чувствовала, что схожу с ума. Мне нужно было собрать как можно больше информации. Больше. Но вместо этого выскочило сообщение: «Время соединения истекло. URL не отвечает».

Раздосадованная, я выключила компьютер. Потом сидела, постукивая по нижней губе авторучкой. В голове, обгоняя друг друга, проносились мысли. Мешома-Фолз, Нью-Йорк. Название было мне знакомо. Это маленький городок не очень далеко отсюда, часах в двух езды. Надо изучить их городской архив. Надо посмотреть их… газеты.

Через две минуты, схватив на бегу свою куртку, я уже сидела в машине и ехала в библиотеку. Из трех библиотечных филиалов Видоуз-Вэйла по воскресеньям был открыт только самый большой, в центре города. Пройдя через стеклянную дверь, я сразу направилась вниз, в подвал.

Подвал был пуст, если не считать стеллажей с книгами и старыми журналами да четырех уродливого вида машин для чтения микрофишей.

Ну, давай же, давай, думала я, перебирая папки с микрофишами. Двадцать минут ушло на то, чтобы найти ящик со старыми номерами газеты «Мешома-Фолз Геральд». Еще пятнадцать утомительных минут прошли в попытках вычислить даты, считая от моего дня рождения до примерно восьми месяцев после него. Наконец я вытащила один конверт, включила машину и села.

Я вставила маленькую карточку с пленкой под освещенный экран и стала крутить ручку.

Сорок пять минут спустя я потерла затылок. Теперь я знала о Мешома-Фолз, Нью-Йорк, больше, чем кто-либо вообще мог захотеть узнать. Сельскохозяйственная община, которая оказалась еще меньше и скучнее, чем Видоуз-Вэйл.

Ничего относящегося к Мейв Риордан я не нашла. Не было даже некролога. Что ж, в этом не было ничего удивительного. Придется, наверно, привыкнуть к мысли о том, что я никогда так ничего и не узнаю о своем прошлом.

Оставалось посмотреть еще две карточки. Вздохнув, я снова уселась за ставшую ненавистной машину.

На этот раз я почти тут же нашла статью. Вот она, Мейв Риордан. Замерев на стуле, я прокрутила ручку назад и стала читать. «Обгоревший почти до неузнаваемости труп был опознан как тело Мейв Риордан, ранее проживавшей в Бэллинайджэле, Ирландия…»

У меня перехватило дыхание, и я уставилась на экран. «Это она? – снова спросила я себя. – Моя родная мать?» Я никогда не бывала в Мешома-Фолз. Никогда не слышала, чтобы родители упоминали это место. Но там жила Мейв Риордан. И там, в Мешома-Фолз, Мейв Риордан по какой-то причине погибла в огне.

Я удивилась, когда почувствовала, что меня колотит неудержимая дрожь. Я тупо смотрела на экран. Взяв себя в руки, я быстро просмотрела короткую заметку.

21 июня 1986 года под обуглившимися и еще тлеющими обломками сарая на брошенной ферме в Мешома-Фолз был обнаружен труп неизвестной молодой женщины. После изучения рентгеновских снимков зубов тело было опознано как принадлежавшее Мейв Риордан, снимавшей домик в Мешома-Фолз и работавшей в местном кафе в центре города. Мейв Риордан, двадцати трех лет, из Бэллинайджэла, Ирландия, была не очень хорошо известна в городе. Еще одно обнаруженное на пожарище тело было опознано как принадлежавшее Ангусу Брэмсону, двадцати пяти лет, также из Бэллинайджэла. Неизвестно, почему они находились в сарае. Причина пожара неизвестна.

В том году на 21 июня мог приходиться день Лита – он передвигался в соответствии с тем, когда точно выпадало равноденствие. А как же ребенок? В заметке ничего не говорилось ни о каком ребенке.

Сердце гулко и болезненно стучало у меня в груди. Образы из недавно приснившегося мне сна, где я находилась в странной комнате, а какая-то женщина обнимала меня и называла своей малышкой, проносились у меня в голове. Что все это значило?

Я резко выключила машину и так быстро встала, что у меня закружилась голова. Мне пришлось ухватиться за спинку стула.

Я была почти уверена, что эта Мейв Риордан – моя родная мать. Почему она отдала меня на удочерение? Или меня удочерили только после ее смерти? Был ли моим отцом Ангус Брэмсон? Отчего загорелся тот сарай?

Двигаясь очень медленно, я положила папки с микрофишами на место. Потом, сжав руками виски, поднялась наверх и вышла из библиотеки. На улице было хмуро и облачно, лужайку перед библиотекой покрывали ярко-желтые кленовые листья. На дворе стояла осень. Приближалась зима.

С какой плавной постепенностью сменяли друг друга времена года, мягко перенося нас из одного в другое! А моя жизнь, вся моя жизнь переменилась за одно мгновение.




5. Причины


Самхейн, 31 октября 1978 года



Ма и па только что просмотрели мою «Книгу теней» и сказали, что она весьма и весьма скудная. Мне надо чаще делать записи, подробнее пояснять заклинания, описывать действие луны, солнца, приливов, звезд. «Зачем? – спросила я. – Это все знают». Ма сказала, это для моих детей, для тех ведьм, которые будут жить после меня. Это как сейчас родители показывают мне свои книги – их уже пять, этих больших, толстых, черных книг, стоящих на полке возле камина. Когда я была маленькая, то думала, что это альбомы с фотографиями. Сейчас мне смешно – фотографии ведьм.

Но ты знаешь, заклинания и все такое – у меня в голове. Еще будет время все записать. Спешить некуда. Мне больше хочется писать о своих чувствах и мыслях. Но совсем не хочется, чтобы это читали родители: когда они дошли до того места, где я целовалась с Ангусом, то буквально вышли из себя. Хотя они знают Ангуса и он им нравится. Они довольно часто видят его, знают, что я его выбрала. Ангус хороший, да и кто еще может здесь быть у меня на примете? Я ведь не могу быть с кем угодно, если хочу прожить свою жизнь, иметь детей и все такое. Мне повезло, что Ангус такой славный.

Вот хорошее заклинание, чтобы погасить любовь. Во время убывающей луны возьми четыре шерстинки черной кошки, такой, у которой нигде нет ни капли белого. Возьми белую свечу, высушенные лепестки трех красных роз и кусок бечевки. Напиши свое имя и имя того, кого хочешь оттолкнуть, на двух листках бумаги и привяжи их к разным концам бечевки.

Выйди под открытое небо. (Лучше всего получается в новолуние или ночь перед новолунием). Установи свой алтарь, очисти свой круг, обратись к Богине. Поставь белую свечу. Рассыпь розовые лепестки вокруг свечи. Возьми кошачью шерсть и расположи волоски по одному в каждой из четырех сторон света: север, юг, восток и запад. (Придави их камешками, если ночь ветреная). Зажги свечу и держи туго натянутую середину бечевки сантиметрах в пяти над пламенем. Потом скажи:

		«Как луна убывает, так убывает любовь.
		Уж я не голубка твоя и не стану вновь.
		Но жди терпеливо, и время придет,
		Другая любовь – и милее, и краше —
		Путь к сердцу найдет».

Повторяй стихи до тех пор, пока пламя не пережжет бечевку и оба имени не будут разделены навсегда. Не делай этого в сердцах, потому что твоя любовь на самом деле перестанет быть твоей. Такой способ годится только тогда, когда по-настоящему хотят навсегда избавиться от кого-то.

P.S. Кошачьи шерстинки ни на что не влияют. Я их добавляю для таинственности.

Брэдхэдэр



Когда родители и Мэри-Кей вернулись домой ближе к вечеру, я сидела на кухне и ела разогретую лазанью. Они все уставились на меня так, словно, придя домой, обнаружили у себя на кухне чужака.

– Морган, – сказал папа и кашлянул.

Его веки были красными, а лицо казалось осунувшимся и постаревшим по сравнению с тем, как выглядело утром. Его редеющие черные волосы были плотно приглажены к голове. Очки с толстыми стеклами в металлической оправе делали его похожим на сову.

– Да? – сказала я, удивляясь тому, как холодно и ровно звучит мой голос.

Я отпила содовой воды.

– С тобой все в порядке?

Вопрос был просто нелепый, но задать его было как раз в папином духе.

– Что ж, давайте посмотрим, – невозмутимо сказала я, не глядя на него. – Я только что узнала, что меня удочерили. И вот я тут сижу и перевариваю тот факт, что вы оба лгали мне всю мою жизнь. – Я пожала плечами. – В остальном я в порядке.

Мэри-Кей, казалось, вот-вот расплачется. Вернее, она выглядела так, как будто проплакала все утро.

– Морган, – сказала мама. – Может быть, наше решение не говорить тебе было ошибкой. Но у нас были на то причины. Мы любим тебя, и мы все еще твои родители.

Моей невозмутимости как не бывало.

– Причины? – воскликнула я. – У вас были причины скрывать от меня самый важный факт моей жизни? Такое нельзя оправдать никакими причинами!

– Морган, прекрати! – сказала Мэри-Кей дрожащим голосом. – Мы же семья. Я просто хочу, чтобы ты была моей сестрой. – Она заплакала, а у меня к горлу подступил ком.

– Я тоже хочу, чтобы ты была моей сестрой, – сказала я, вставая. – Но я уже не понимаю, что происходит. Что настоящее, а что нет.

Мэри-Кей громко разрыдалась и уткнулась в папино плечо.

Мама попыталась подойти ко мне и обнять, но я попятилась от нее. Именно в этот момент ее прикосновение показалось мне невыносимым. Вид у нее был убитый.

– Слушай, давай не будем сейчас ничего говорить, – предложил папа. – Подождем немного. Все мы испытали шок. Пожалуйста, Морган, выслушай только вот что. У нас с мамой две дочери, которых мы любим больше всего на свете. Две дочери.

– Мэри-Кей – ваша дочь, – сказала я, с ужасом чувствуя, как срывается мой голос. – Биологически. А я – никто!

– Не говори так! – потребовала мама с подавленным видом.

– Вы обе – наши дочери, – твердил папа. – И всегда ими останетесь.

Ничего более утешительного он не мог бы сказать, и от этого я разревелась. Я была настолько измучена физически и эмоционально, что поднялась, спотыкаясь, к себе в комнату, опустилась на кровать и задремала.

Пока я находилась между сном и бодрствованием, в комнату вошла мама и села возле меня на кровать. Она стала гладить мои волосы, ее пальцы осторожно пробирались сквозь спутанные пряди. Это напомнило мне тот сон, мою другую маму. «Может, это был и не сон, – подумала я. – Может, это было воспоминание».

– Мама, – сказала я.

– Тише, дорогая, спи, – прошептала она. – Я просто хотела сказать, что люблю тебя, что я твоя мама, а ты моя дочка с первой же секунды, как я тебя увидела.

Я покачала головой, хотела возразить, что это не так, но не успела: сон уже сморил меня. Проваливаясь в глубокое, благословенное бесчувствие, я ощущала, как на подушку капают теплые слезы. Не знаю, чьи они были – ее или мои.



Следующее утро было ужасно странным – настолько все казалось обыденным. Мама и папа, как всегда, встали рано и ушли на работу еще до того, как я проснулась. Мэри-Кей, как всегда, стали вопить, чтобы я скорее поворачивалась, а я еле двигалась под душем, собираясь с духом встретить предстоящий день.

Мэри-Кей показалась мне бледной и осунувшейся. Она была необычно тихой, пока я глотала свою диетическую колу и кидала в рюкзак учебники.

– Я хочу, чтобы ты перестала делать то, что ты делаешь, – сказала она так тихо, что я едва услышала ее. – Хочу, чтобы у нас все было, как раньше.

Я вздохнула. Я никогда не завидовала Мэри-Кей и не соперничала с ней. Я всегда хотела о ней заботиться. Интересно, изменится ли все сейчас. Не имею ни малейшего представления. Знаю только, что по-прежнему ужасно не хочу, чтобы ее обижали.

– Сделанного уже не переделаешь, – спокойно сказала я. – И потом, мне нужно знать правду. Слишком многое слишком долго хранилось в тайне.

Мэри-Кей вскинула руки и несколько мгновений трясла ими в воздухе, словно пытаясь найти нужные слова. Но говорить было нечего, и мы просто схватили свои рюкзаки и пошли к машине.

Возле школы нас встретил Кэл. Он подошел к моей Das Boot, когда я открыла дверцу Мэри-Кей посмотрела на него так, будто хотела вычислить его причастность ко всему случившемуся. Он ответил ей спокойным, доброжелательным взглядом.

– Меня зовут Кэл, – сказал он, протягивая руку. – Кэл Блэр. Кажется, мы не знакомились по-настоящему.

– Я знаю, кто ты такой. – Мэри-Кей смотрела на него, не подавая руки. – Ты занимаешься магией вместе с Морган?

– Мэри-Кей! – начала я, но Кэл поднял руку.

– Все в порядке, – сказал он. – Да, я занимаюсь магией вместе с Морган. Но мы не делаем ничего плохого.

– Смотря для кого. – Мэри-Кей показалась мне старше своих четырнадцати лет.

Она выбралась из машины, скользнув мимо Кэла. Ее тут же окружили друзья, но она выглядела невеселой и ушедшей в себя. Интересно, что она им расскажет. Потом подошел ее приятель Бэккер Блэкберн, и они ушли вдвоем.

– Как ты? – спросил Кэл и поцеловал меня в лоб. – Я думал о тебе. Звонил тебе вчера вечером, но твоя мама сказала, что ты спишь.

Я видела, что на нас смотрят – Алессандра Спотфорд, Нелл Нортон, Джастин Бартлетт. Еще бы им не удивляться, видя Кэла Блэра, этого бога в человеческом образе, рядом с Морган Роулендс, самой верной кандидатурой на роль Девушки, Которой Никто Никогда Не Назначит Свидания.

– Да, думаю, я просто отключилась. Спасибо, что позвонил. Я тебе потом все расскажу.

Он сжал мне плечо, и мы пошли туда, где обычно тусовался наш ковен – мы теперь были именно ковен, а не просто группа друзей, – на бетонные скамейки с восточной стороны школы.

Знакомое здание из красного кирпича показалось мне успокаивающе незыблемым и неизменным, и это была, пожалуй, единственная вещь в моей жизни, которая осталась тем, чем и была до сегодняшнего дня.

Семь пар глаз смотрели на нас, пока мы подходили по крошащейся под ногами кирпичной дорожке. Я поискала взглядом Бри. Она старательно рассматривала свои коричневые замшевые сапоги. Она казалась красивой и далекой, холодной и отчужденной. Две недели назад она была моей лучшей на свете подругой, человеком, которого я любила больше всех после моих родных, человеком, который знал меня лучше, чем кто-либо другой.

Какая-то часть меня все еще любила ее, все еще хотела доверять ей, каким бы невозможным это ни казалось. Я думала о том, чтобы поговорить о своих проблемах с одной из других своих подруг, например, с Тамарой Притчетт или Дженис Юто, но понимала, что не могу.

– Привет, Морган, привет, Кэл, – сказала Дженна Руис, лицо которой было таким же открытым и дружелюбным, как всегда.

Она улыбнулась мне искренней улыбкой, и я улыбнулась ей в ответ. Рядом с ней сидел Мэтт Адлер, одной рукой обнимая ее за плечи. Дженна закашлялась, прикрыв рот, и Мэтт озабоченно взглянул на нее. Она покачала головой и улыбнулась ему.

– Привет, Дженна. Привет всем, – сказала я. Рейвин Мельцер смотрела на меня с явной неприязнью. Ее темные глаза, густо обведенные черным, с веками, посыпанными блестками, излучали злую неприязнь. Она хотела, чтобы Кэл принадлежал ей. Как Бри. Как я.

– Самхейн был потрясающий, – сказала Шарон Гудфайн, прижав скрещенные руки к своей полной груди, словно ей стало холодно. – Я чувствую, что я изменилась. Все выходные я чувствовала себя другой. – Ее лицо с тщательно наложенной косметикой выражало скорее задумчивость, а не снобизм.

Не задумываясь, я выпустила свои эмоциональные сенсоры и стала мягко, осторожно прощупывать окружающих меня людей. Это было похоже на то, что я испытывала тогда, когда мы делали круг на кладбище, но на этот раз я управляла эмоциями. На этот раз я делала это специально.

У меня лишь мимолетно мелькнула мысль, что эмоции моих друзей – это, наверное, их частное дело и принадлежат только им.

Дженна была точно такой, какой казалась, – открытой, добродушной. Мэтт тоже, но у него в глубине я ощутила какое-то темное пространство, которое он хранил для себя. Кэл… Кэл бросил на меня быстрый, удивленный взгляд, когда моя сенсорная сеть коснулась его. Сканируя его эмоции, я почувствовала внезапно хлынувшую от него горячую волну желания. Я покраснела и сразу прекратила изучать его. Он посмотрел на меня так, будто говорил: «Сама напросилась…»

Итан Шарп оказался интересной личностью – яркая мозаика мыслей и чувств, крепко сдерживаемого недоверия, поэзии и разочарования. Внутри у Шарон оказалось что-то вроде центра спокойствия, возникшего как будто бы недавно. И была еще некая неуверенная, смущенная нежность. К кому? К Итану?

Бет Нилсон, лучшая подруга Рейвин, испытывала главным образом скуку и хотела быть где-то в другом месте. Мой лучший друг, после Бри, Робби Гуревич, поразил меня смесью гнева, желания и сдержанного чувства, которые никак не отражались на его лице. На кого все это было направлено? Неясно.

А вот эмоциями Бри и Рейвин меня чуть было не снесло со скамейки. От них обеих исходили сильные глубинные волны ярости и ревности, направленные на меня и в меньшей степени на Кэла. У Рейвин были сплошные рваные линии, острые углы и зазубрины злости, разочарования и сильного желания. Несмотря на то, что она слыла доступной, у нее фактически никогда не было серьезных отношений ни с кем. Возможно, она хотела, чтобы таким человеком стал Кэл.

Если чувства Рейвин были похожи на колючую проволоку, то у Бри это были тлеющие угли. Я моментально узнала, что сейчас она ненавидит меня настолько, насколько любила две недели назад. Ей ужасно был нужен Кэл. Может, это и не настоящая любовь, но что сильнейшее желание – это точно. И с ней еще никогда не случалось такого, чтобы она хотела парня, а он ее нет. Кэл нанес ей глубокую рану, когда предпочел меня.

Считывание информации заняло всего один миг. Один удар сердца – и я получила нужные сведения.

Меня поразило, что никто из этих людей, входивших в наш ковен, не знал о том, что меня удочерили – никто, кроме Кэла. Это было событие исключительной важности, круто изменившее мою жизнь, и произошло оно всего за один вчерашний день. А для них вчера было просто еще одно воскресенье. От этого я чувствовала себя странно сбитой с толку.

– Ну как? – заговорила Бри, нарушив молчание. – Твоим родителям понравились книги?

Я моргнула. Если бы она только знала, к чему привела ее месть! Я лишь покачала головой и села, побоявшись открыть рот.

Бри со злорадной усмешкой продолжала рассматривать свои сапоги.

Кэл взял мою руку в свою, и я крепко вцепилась в нее.

– Ты о чем это, Бри? – спросил Робби.

Он снял свои очки с толстыми стеклами и потер глаза. Без очков он выглядел совершенно другим человеком. Заклинание, наложенное мной две недели назад, сработало лучше, чем я могла вообразить. Его кожа, которая раньше была вся изранена шрамами от прыщей, стала теперь гладкой и приятной на вид, на ней появились смутные очертания темной бороды. Его нос, бывший припухшим и красным, стал прямым, классической формы. Даже его губы казались теперь более твердыми и красивыми, хотя я не помнила, какими они были раньше.

– Да ни о чем, – небрежно ответила Бри. – Так, пустяки.

«Ну да, это всего лишь моя сломанная жизнь», – подумала я.

– Пустяки так пустяки, – пробормотал Робби и опять потер глаза. – Черт. Нет ли у кого тайленола? У меня жутко болит голова.

– У меня есть, – сказала Шарон, доставая сумочку.

– Всегда готова, – сказал с улыбкой Итан. – Как герлскаут.

Шарон быстро взглянула на него, потом дала Робби две таблетки, которые он проглотил не запивая.

Ребята в нашем ковене все очень разные, и поэтому интересно наблюдать, как они реагируют друг на друга.

– Мне очень понравилось то, что у нас получилось в субботу вечером, – сказал после паузы Кэл. – Я рад, что вы все пришли. Мы неплохо отметили самый главный викканский праздник.

– Было так здорово! – сказала Дженна. – А Морган была просто изумительная!

Я смутилась и слегка улыбнулась своим коленям.

– Было по-настоящему потрясно, – сказал Мэтт. – Вчера я почти весь день просидел в Сети, лазил по викканским сайтам. Их миллион, и некоторые очень интенсивные.

Дженна засмеялась:

– А некоторые такие убогие! Эти люди бывают такие странные! И музыка у них просто ужасная.

– Мне нравятся сайты, где есть чат-комнаты, – сказал Итан. – Если попадаешь на такой, где люди знают, о чем говорят, то это по-настоящему интересно. У них есть заклинания и другие штуки, которые можно скачать.

– Много говорят о дне Джуле, который будет через пару месяцев, – сказала Шарон.

– Может, устроим вечеринку в его честь? – предложила я, захваченная их разговором.

Потом увидела, какие взгляды бросали на меня Рейвин и Бри – высокомерно-раздраженные, словно я надоедливая младшая сестра, а не самая одаренная ученица в нашем ковене. Я стиснула зубы и в этот момент увидела большой кленовый лист, лениво падавший на землю. Не думая, я мысленно поймала его и заставила парить над головой Рейвин.

Я держала его взглядом, не давая отклониться, и он завис над ее блестящими черными волосами. Потом невесомо опустился ей на голову и превратился в нелепую, смешную шляпу.

Довольная собой, я открыто засмеялась, и глаза Рейвин сузились – она ничего не поняла. Не почувствовала, что у нее на голове лежит этот лист, похожий на тонкий, поджаристый блин, и придает ей глупый вид.

Следующей его увидела Дженна, а потом уже смотрели и улыбались все, кроме Кэла.

– Что? – резко спросила Рейвин. – На что вы все уставились?

Даже Бри не смогла удержаться от улыбки, когда смахивала лист с головы Рейвин.

– Это просто лист, – сказала она. Разозленная Рейвин подхватила свою черную сумку, и в этот момент как раз прозвенел звонок.

Мы все поднялись, чтобы идти на занятия. Я все еще улыбалась, когда Кэл шепотом сказал:

– Помни тройной закон. – Он чуть коснулся моей щеки и отошел, направляясь к другому входу в школьное здание.

Я сглотнула. Викканский тройной закон был одним из самых важных принципов магического искусства. В основном он утверждал, что все, что ты посеешь, будь это добро или зло, вернется к тебе в тройном размере, так что всегда делай хорошее. Не делай плохого. Вот что говорил мне Кэл: первое, он знает, что это я управляла листом, и второе, он знает, что я сделала это нарочно. А это было непорядочно.

Глубоко вздохнув, я перекинула лямку рюкзака через плечо.

Как только Кэл отошел достаточно далеко, Рейвин сказала язвительным тоном:

– Ладно, значит, он твой – пока. Сколько, по-твоему, это будет длиться?

– Да, – пробормотала Бри. – Подожди, пока он узнает, что ты девственница. Ему это покажется весьма забавным.

Мои щеки вспыхнули. Я вдруг представила себе, как вчера утром его рука оказалась у меня на груди и как я испугалась.

Рейвин подняла брови:

– Да ты что? Неужели она девственница?

– Рейвин, прекрати! – возмутилась Бет, проходя мимо нее.

Рейвин с секунду удивленно смотрела на Бет, потом опять занялась мной.

Бри и Рейвин вместе засмеялись, и я уставилась на Бри. Как она могла разболтать такую личную вещь обо мне? Я хранила каменное молчание и продолжала идти в класс.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=183912) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания