Пейтон Эмберг Тама Яновиц «Секс в большом городе» – бред и мерзость! «Свободная любовь», может, и хороша для эмансипированных единиц – а вот во что она превращается для миллионов обычных женщин – невинных жертв феминизма и сексуальной революции. «Пейтон Эмберг» – одна из самых злых и смешных книг Тамы Яновиц! Тама Яновиц Пейтон Эмберг БЕТСИ ЛЕРНЕР ПОСВЯЩАЮ * * * Роман – плод фантазии сочинителя. Автору еще далеко до пятидесяти, и у нее нет вшей. * * * Автор выражает признательность за поддержку и помощь в написании этой книги Дайан Хиггинс, Люку и Марианне Курвиц, Сен-Амур Фестиваль, Эллен Сальпетер, Жерару и Нелите Ле Клери, Филлис Яновиц, Пейдж Пауэл, Тому Беллу, Розмари Дэвидсон, д-ру Фреду Брандту, Эрин Осье, Дону Вайнтраубу, Джону Мерфи, Грегу Салливану, Николь Аргирес, Ане Розенберг, Джокасте Браунли, д-ру Ларри Розенталю и моему дорогому мужу Тиму Ханту, неизменно вдохновлявшему и поддерживавшему меня. У души нет морали Мы не слышим стука копыт, Хоть он с каждым часом все громче, А лошади царственны, Напыщенны и кичливы, А экипаж черен и величав. У души нет морали, Одна надежда. Абстракции не убегают И не блещут умом. Душа – не Гудини. Экипаж катит по расписанию, Плакальщики на каждом углу Утопают в слезах, машут вслед. Душа не плачет, У нее другие заботы. Душа даже не рядом. Она в другой галактике, Бодро кружится в танце, Отбивает ритм ладонями И напевает фальшиво «Голубую луну».     Филлис Яновиц Глава первая В ближайшем от вокзала отеле цены оказались не по карману: триста долларов в сутки – таких денег у нее не было. – Пожалуй, я пойду в другую гостиницу, – сказала она. – Если там не понравится, то вернусь. У вас найдется свободный номер? Она пожалела, что приехала в Антверпен. Должно быть, хуже только Стокгольм с его добропорядочными людьми, не способными даже на малейшее сумасбродство. Если и здесь такие же благопристойные нравы, то она в Антверпене не задержится. Она привыкла в поездках, вдали от дома, быть содержанкой и не считала это грехом, давно распростившись с несбыточными иллюзиями. – Свободные номера в гостинице есть, и, если вернетесь, то удобно устроитесь, – ответил регистратор, слегка усмехнувшись, словно знал наперед, что Пейтон не возвратится. – Только номера будут готовы после одиннадцати. У вас есть время сходить в другую гостиницу. Чемодан оттягивал руку. Одна радость – он был новым и презентабельным, не в пример замшевой сумке, поношенной и потертой, совершенно не подходящей по виду для дамы, претендующей на достаток и элегантность. Женщина еле шла на подгибающихся ногах. Голова раскалывалась, тело ломило. Скорее снять номер, тогда можно перекусить, выпить кофе. Направляясь к гостинице подешевле, Пейтон решила, что снимет номер несмотря ни на что. Ее левая рука онемела, и не только от тяжести, но и от чрезмерного возлияния: выпитая в поезде водка давала о себе знать. На лбу выступила испарина. Женщину бросало то в жар, то в холод. Однажды медики ей сказали, что у нее в крови низкий уровень сахара, и сейчас, внезапно вспомнив об этом, она замедлила и без того тихий шаг. Ей стало казаться, что она вот-вот споткнется о сахарницу с несколькими крупинками сахарного песка. Захотелось пить, но стакан сока пока был недоступен – она не знала ни французского, ни фламандского. Гостиница оказалась невзрачной. В вестибюле от ковра тянуло сыростью, перемешанной с едким запахом вещества, которым обычно морят расплодившихся тараканов. Увидев Пейтон, из-за стойки, глухо ворча, выбежал мопс. Обнюхав кожаный чемодан, он тявкнул и, переминаясь с ноги на ногу, побрел восвояси. За стойкой, колыхая необъятными телесами, стояла старуха с глазами навыкат, точь-в-точь, как у мопса. Ее лицо было напудрено, но даже пудра не могла скрыть черные волоски на мясистом, бесформенном подбородке. Вряд ли в молодости она была привлекательной. Улечься с такой в постель, верно, можно было только в бесчувственном состоянии. Цена за номер оказалась приемлемой – пятьдесят долларов в сутки. Отсчитав деньги старухе, женщина получила взамен увесистый ключ с круглым набалдашником на конце. О плоском пластиковом ключе здесь, видно, и понятия не имели. Лифт не работал. С трудом преодолев лестничные ступени, женщина поднялась на третий этаж. Всю обстановку комнаты составляли узкая покоробленная кровать, платяной шкаф и скверное зеркало, висевшее на стене над небольшой раковиной. Туалета и ванны в номере не было. Единственное окно выходило на узкую улицу. Напротив виднелся дом, окруженный лесами, походившими на скелет динозавра. Женщина вздохнула и, оставив мысли об обжигающей ванне, способной вернуть ей силы, подошла к койке. Откинув жесткое одеяло и потрогав простыни из грубого материала, она разделась и легла спать. Стоило ей проснуться, как заурчало в желудке. Да и головная боль все еще не прошла. Неожиданно женщина ощутила, что по голове кто-то ползает. Она почесалась. Неприятное ощущение прекратилось. Женщина закрыла глаза, намереваясь еще немного поспать, но в это время явственно ощутила, что какое-то насекомое щекочет ей шею. Последовал укус. Неужели вши? Она поднялась, достала из сумки гребень, подошла к раковине и, наклонившись, стала вычесывать голову. В раковину посыпались волосы. Женщина пригляделась и вздрогнула от неимоверного отвращения. Так и есть – вши! Да их целое полчище! Одни – большие с округлым брюшком – омерзительно шевелились, другие были с булавочную иголку. А это что? На волосах виднелись полупрозрачные зернышки и черные крапинки. Зернышки, видно, – яйца, а крапинки, наверное, – испражнения насекомых. Какая мерзость! Женщина скривила лицо, но, заметив особо большую вошь, придавила ее ногтем. Раздался треск. К омерзению примешалось довольство. С одной покончено! Да она всех уничтожит. Расплодились за чужой счет. Женщина продолжила вычесывать волосы. Покончив с этим занятием, она пришла к мысли купить средство от вшей. Да только это не просто. Не зная языка, не ткнешь в аптеке пальцем в нужную склянку, а объясняться на английском с понимающими этот язык поистине унизительно. Да она сгорит со стыда! Но прежде чем купить средство от вшей, неплохо отыскать прачечную и выстирать кое-какую одежду. Что если яйца вшей попали на свитер? Стоит его надеть, и начинай все сначала. Женщина уложила волосы в «конский хвост». Укладывая волосы, почувствовала, как болят руки. Да что руки! Ломило все тело: и ребра, и грудь, и живот. Мыла у нее не было. Не нашлось его и на полке под зеркалом. Помывшись холодной водой, женщина взглянула на себя в зеркало и недовольно поморщилась: косметика не смылась с лица, да еще веки припухли. Это никуда не годится. Ей пристало выглядеть свежей и молодой. Бессонная ночь, проведенная в поезде, не должна сказаться на ее внешности. Никто не должен догадываться об ее истинном возрасте. Немного подумав, женщина пожала плечами и наложила новый слой косметики поверх несмытого старого. Затем надела черные джинсы, они выглядели почище, чем те, что были на ней до этого. Покидав в чемодан грязные вещи, женщина направилась к двери и вышла на улицу. Воздух был сырой и холодный. Тротуар под ногами, дома и даже небо над головой, казалось, были окрашены одной серой краской. Возможно, тому способствовала пасмурная погода, а может, то было просто обычное состояние индустриального города. Пройдя два квартала, женщина остановилась у небольшого кафе, напоминавшего своим видом американскую забегаловку. За столиком у окна, склонив на грудь голову, сидел какой-то мужчина, по виду бедняк. В глубине помещения пили пиво. Что за люди, разглядеть трудно – окно было слишком грязным. Женщина вошла внутрь. В нос ударило запахом табака. В помещении плавали сизые клубы дыма. Свободный столик нашелся рядом со столиком замеченного из окна бедняка. Теперь он сидел, опустив голову еще ниже. Перед ним стояла большая чаша с горчицей, и, казалось, если он еще чуть наклонится, его длинные волосы опустятся прямо в чашу. Женщина уселась на банкетку, обитую бархатом. Материал давно выцвел, видно, это кафе знавало лучшие времена. К столику подошла официантка, тощая девица с помятым лицом и крючковатым носом, похожая на подбитого журавля. – Чашку кофе, пожалуйста, – улыбнувшись, сказала Пейтон. – И принесите меню. Официантка не заставила себя ждать. Она появилась с подносом, на котором стояли кружки с пенистым пивом, стаканы с апельсиновым соком и чашка с кофе. Кофе достался Пейтон. – Принесите и мне, пожалуйста, апельсиновый сок, – попросила она, а затем, взглянув мельком в протянутое меню, быстро добавила: – И омлет тоже. Тут дверь кафе отворилась, и в помещение вошла женщина, разодетая, по всей видимости, во все самое лучшее. На ней был костюм из твида и черные чулки с люрексом. Но одежда эта не спасала хозяйку – ее лицо было безнадежно измято чрезмерным употреблением алкоголя и, увы, возрастом. Женщина, однако, казалась весьма довольной собой. Но только со стороны это довольство походило на гордость свихнувшейся курицы. Волосы, уложенные в корону, претендовали на изысканную прическу дамы из общества, но цветом напоминали трупную муху – черную с зелеными разводами на спине. На шее женщины красовался бледно-лиловый шарфик из синтетического шифона, руки – в белых перчатках. Наряд ее дополнял зонтик, напоминавший засохшую новогоднюю елку, а вся она походила на сомнительную красотку фривольного поведения, сошедшую с помятой и поблекшей открытки. Однако не вызывало сомнения: женщине невдомек, что она выглядит как пугало. Такое и в голову не придет, если потратить на туалет час-другой, заботясь о каждой мелочи. Труды должны окупаться, и женщина твердо намеревалась подцепить шикарного кавалера. Кофе подали с имбирным печеньем, которое, хотя и пришлось Пейтон по вкусу, заставило вспомнить о зубной боли – в одном из ее передних верхних зубов было дупло. Однако боль, к счастью, быстро прошла, и Пейтон с интересом взглянула на поставленные на стол омлет с хрустящими чипсами и на две маленькие тарелочки – одну с белым хлебом, другую – с кубиками масла. Омлет оказался на редкость вкусным, а масло попросту удивило: оно было нежным и чуть соленым – не то, что та безвкусная масса, которую подают в американском кафе. Пейтон с аппетитом налегла на еду. Она бы и вовсе посчитала себя счастливой, если бы не грязная голова, которая неимоверно чесалась. Тем временем мужчина, принятый ею за потрепанного нуждой и временем бедняка, – о человеке в вязаной замызганной шапочке и мешковатой одежде другого мнения не составишь – неожиданно поднял голову, снял головной убор и огляделся по сторонам. Увидев его лицо, Пейтон поперхнулась, раскашлялась. Вот это неожиданность! Мужчина оказался необыкновенно красивым, да к тому же и молодым – двадцать три года, не больше. Да это ариец с Баварских гор, а то и кинозвезда или модель с престижного подиума! У Пейтон перехватило дыхание. Она была поражена, чрезмерно потрясена, непомерно восхищена. Молодой человек поднялся. Высокий, широкий в плечах и узкий в бедрах, с копной золотистых волос на круглой голове, изящно посаженной на крепкую мускулистую шею, он производил неизгладимое впечатление. Нордический бог, да и только! Пейтон не отрывала от него глаз, хотя и понимала, что это предосудительно. Все горести последних нескольких месяцев, фатальное невезение, неудачи на ровном месте моментально забылись. Парень надел шапку и достал из-под стола брезентовый рюкзак цвета хаки. Пейтон сидела, как завороженная, не переставая любоваться необыкновенным красавцем. Что значит молодость! Человек немного вздремнул и несказанно преобразился. Кто он? Куда направляется? Возможно, он тоже приезжий и собирается в порт, чтобы наняться на судно. Скорее всего, он честный, здравомыслящий человек, не мошенник и не небокоптитель. Если бы он был проходимцем, с такой внешностью давно бы разбогател за счет похотливых женщин. Да они бы дрались из-за него! Интересно, знает ли он цену себе? Парень подхватил рюкзак и направился к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидела Пейтон, он пристально посмотрел на нее. Пейтон поднялась и положила деньги на стол. Она пойдет за красавцем! Пейтон считала и себя привлекательной: стройная фигура, высокая грудь, мягкие иссиня-черные волосы, неотразимый взгляд из-под шелковистых ресниц. Конечно, она бы чувствовала себя гораздо уверенней, если бы приняла ванну, сделала укладку и приоделась, но пока эти обыденные желания были недостижимы. Пейтон вышла на улицу. Молодой человек шел впереди, в нескольких шагах от нее. Боже! Сейчас он свернет за угол и растворится среди прохожих на людной улице, исчезнет навсегда. Этого нельзя допустить. Она должна познакомиться с ним и договориться о встрече. За это время она приведет себя в надлежащий порядок, вымоется, сделает сногсшибательную прическу, наложит макияж – залюбуешься. А на свидание она явится в мини-юбке и в туфлях на шпильках. А когда они встретятся, то пообедают в каком-нибудь ресторанчике, а потом пойдут в бар и будут пить пиво, не отрывая глаз друг от друга. А после уединятся у нее в номере и проведут вместе ночь, которую она никогда не забудет. А если повезет, она проведет с ним неделю. Он сильный, и наверное, хорош в постели, доставит ей настоящее удовольствие. Конечно, между ними не будет настоящей любви. Тому научил ее горький опыт. Утехи в горячей ванне, оральный секс… да чего только не было. Не было лишь любви. Впрочем, среди ее кавалеров встречались и благопристойные люди, но те, в большинстве своем, были безнадежными дураками. С такими лучше вовсе не иметь дела ни за какие богатства. Парень шел впереди размеренным шагом, не торопясь, и все-таки она едва поспевала за ним – чемодан тянул руку. Еще хорошо, что он останавливался на каждом углу и не переходил перекресток на красный свет. Это давало ей время догнать его, но подойти к нему она все-таки не решалась. Он казался ей богом, сказочным принцем, и она бы не удивилась, если бы он, свернув за угол, внезапно пропал, растворился в воздухе. Однако молодой человек исчезать, видно, не собирался. Он не спеша шел по улице, тихонько посвистывая. Пейтон давно потеряла ориентацию и пришла к мысли, что следует купить карту города. Видно, парень, наконец, понял, что за ним неотступно следуют, ибо дважды обернулся и мельком взглянул на нее с удивленным выражением на лице. В конце концов он остановился у автобусной остановки и, достав кисет и папиросную бумагу, стал скручивать сигарету. Пейтон облегченно вздохнула – теперь можно и познакомиться. Когда она поставила рядом с ним чемодан, парень заговорил первым: – Простите, у меня не лады с английским, но… – он замялся. – Ваш английский вполне хорош. – Пейтон поощрительно улыбнулась. – Мне показалось, вы хотите у меня что-то спросить, – он вопрошающе посмотрел на нее. – Видите ли, – Пейтон перешла на доверительный тон, – я впервые в Антверпене, никого знакомых, и я оказалась в затруднительном положении. Увидела вас и подумала, может, вы… Парень наморщил лоб, видно, предпринимая усилия, чтобы понять собеседницу. Пейтон подняла брови. Лет пятьдесят-шестьдесят назад английский в Европе знали немногие. Теперь положение изменилось, а среди молодежи по-английски говорит каждый второй. Однако, судя по всему, этот парень в английском не очень силен. Возможно, он из рабочих. – Вы… что-то ищете? – наконец выдавил он из себя. – Прачечную. Хотела отдать кое-что в стирку. Но когда увидела вас… – голос Пейтон стал притягательным. Парень потряс головой и недоуменно пожал плечами. – Чего вы хотите? Пейтон вздохнула. Придется проявить активность самой, непривычная роль для женщины. – Мне кажется, мы с вами родственные натуры, – вкрадчиво сказала она, – и могли бы весело провести время. Вы понимаете, что я имею в виду? Пейтон смутилась и выжидательно посмотрела на парня. По тому, как он хмыкнул, стало ясно, что ее поняли. Парень выпустил из ноздрей дым, бросил окурок на тротуар и, растирая его ногой, медленно произнес: – Не возьму в толк, почему вы обратились ко мне. – Он окинул ее пристальным взглядом с головы до пят, затем шмыгнул носом и потянулся за поставленным на тротуар рюкзаком. Надев лямки на плечи, он зашагал прочь, растворяясь в сером промозглом воздухе. Пройдя несколько шагов, он обернулся и, усмехнувшись, добавил: – Мадам, вы годитесь мне в матери. Вам не меньше пятидесяти. Глава вторая Впервые это – что она позже расценила как «бес попутал» – случилось с ней в двадцать шесть лет, когда она была замужем уже третий год. Она летела в Бразилию. Самолет был забит до отказа, и каждый пассажир, втиснутый в кресло, казался улиткой, выглядывающей из раковины. Место Пейтон оказалось в самом конце салона, рядом с проходом. Кресло у иллюминатора уже было занято коренастым чернявым мужчиной. Его лицо было изрыто оспой и походило на лунную поверхность после метеоритной атаки. Мужчина казался невозмутимым, видно, давно смирившись с непривлекательной внешностью. Пейтон еле втиснулась в кресло и посчитала, что оно меньше других. Пожалуй, оно походило на камеру в бангкокской тюрьме, а может, было особой конструкции, дававшей возможность снять скрытой камерой забавный эпизод для популярной юмористической передачи. По другую сторону прохода сидела тучная женщина, чьи оплывшие телеса растекались даже по подлокотникам. Ее глаза – ни дать ни взять изюминки в пышном тесте – хитро поблескивали. Несмотря на прозвучавшую просьбу занять места, около толстухи крутились мальчик и девочка, видимо, ее внуки, обещавшие в будущем походить статью на бабушку. Мальчику было не больше двенадцати, но прямо-таки бросалось в глаза, что у него рыхлая высокая грудь. Девочка, на год-два младше его, была дебелой и пухлой. Едва Пейтон уселась в кресло, ей пришлось в него вжаться, ибо ее сосед беспрерывно передавал детям какие-то вещи, одновременно успевая бурно жестикулировать и раздавать наставления. Мужчина не оставлял вниманием и толстуху. – Моя матушка, – пояснил он, обдав Пейтон чесночным запахом. – Прихворнула, бедняжка. Пейтон участливо улыбнулась. Бедняги, решила она. Верно, возвращаются домой, в глушь, где ютятся в жалкой лачуге, из которой не выбраться до конца жизни. Наверное, крестьяне, считающие лучшей пищей цыплят, которых сами же пичкают гормональными веществами. Если бы она не вышла замуж за Барри, ей была бы уготована похожая участь. Пейтон отправилась в туалет. Отстояв небольшую очередь, зашла внутрь. Пол был мокрым, в моче; повсюду валялись обрывки скомканной туалетной бумаги. А запах… Пейтон поморщилась. Впрочем, он был ненамного резче того, что доносился до ее кресла. Прошел час, и принесли ужин, оказавшийся вполне удобоваримым: куриная грудка с кетчупом и ломтики ананаса. Поев, она встала и снова направилась в туалет, чтобы помыться, решив обойтись этой единственной гигиенической процедурой. Зубная щетка лежала в сумке, застрявшей намертво под сидением. Там же лежала и косметичка, но с губной помадой и пудрой можно было повременить: близилась ночь; к тому же в салоне притушили огни. Вернувшись, она снова с большим трудом втиснулась в кресло и в скором времени задремала. Внезапно она почувствовала, как по ее ляжкам, подбираясь к влагалищу, ползают какие-то слизняки. Пейтон поерзала, но ощущение не пропало. Она открыла глаза. У нее между ног копошилась рука соседа. Пейтон вытаращила глаза и издала крик: – Убери свою вонючую руку, паршивец! Рука исчезла. Пейтон нажала на кнопку вызова стюардессы. – Этот человек пристает ко мне! – вознегодовала она, встретив вопросительный взгляд появившейся женщины. – Пристает, – стюардесса недоуменно подняла брови. – Что вы имеете в виду? – Он щупал меня. Пояснение Пейтон заглушил громовой бас старухи, к которому тут же присоединились визгливые голоса сидевших рядом с ней малолеток. Когда шум немного утих, волосатый мужчина возмущенно сказал: – Ничего подобного не было. Затем он добавил что-то по-португальски, покрутив у своего виска пальцем. Стюардесса перевела взгляд на Пейтон. – Не пойму, что вас так напугало, – холодно сказала она. – Может, вас укачало, и вы желаете пересесть, но самолет забит до отказа. Могу пересадить вас на служебное место, но не вижу для этого оснований. Вероятно, вам все приснилось. К тому же ваш сосед, вместе со всей семьей, выходит в Сан-Паулу. Потерпите немного. – Услышав, что ее требовательно позвали, стюардесса отошла и тотчас вернулась. – Жена этого человека уверяет, что он спал. Пейтон возмутилась: – Что, у нее глаза на затылке? Поднялся гвалт. Родственники волосатого наглеца вскочили со своих мест и замахали руками. Пейтон поежилась, вжалась в кресло. Ей вспомнились вши. Все эти недружелюбные люди напоминали ей назойливых насекомых с гладкими лоснящимися животиками и мерзостными цепкими ножками. Пейтон опустила глаза. Только этого не хватало: из-под переднего кресла выползал толстый младенец, видно, младший отпрыск семейки. Пейтон поджала ноги. В шесть часов утра самолет приземлился в Сан-Паулу. Стюардесса не обманула: место рядом с Пейтон освободилось. Дружная семья потянулась к выходу. Покидая салон, все слаженно голосили, враждебно поглядывая на Пейтон. Оказалось, что до Сан-Паулу летели чуть ли не все. Проход заполнился пассажирами. Мужчины, все, как один, в грубых сандалиях, прокладывали себе путь мешками и рюкзаками. За ними, орудуя бедрами и локтями, пробивали дорогу женщины, в основном толстозадые, с кривыми ногами. Когда пассажиров в проходе сменили уборщицы, Пейтон закрыла глаза. Первое время после замужества она и шагу не ступала без Барри, а мысль отправиться одной в путешествие ей даже не могла прийти в голову. Теперь она вспоминала о нем с неприязнью. Похожее на луковицу лицо, отрывистый громкий голос, непомерное самомнение – все это постепенно отрезвило ее. А его постоянные замечания, так называемые дружеские советы – да как она от них еще не рехнулась? Он даже советовал, что надеть. Как будто она не знала, что с ее экзотичной внешностью ей идет любая одежда. Когда самолет взлетел, Пейтон снова предалась размышлениям. Надо бы купить путеводитель по Рио, чтобы не плутать в незнакомом городе. К тому же в путеводителе можно найти интересные сведения о достопримечательностях и истории города. А в аэропорту следует купить книжку с отрывными талонами на такси: с ней гораздо удобнее – если расплачиваться наличными, можно и сдачу не получить. Пейтон улыбнулась: она едет на шикарный курорт, и, хотя в ее распоряжении не больше трех дней, она вдоволь накупается в теплом море, да и в бассейне поплещется. Выйдя из самолета и заняв очередь для прохождения паспортного контроля, Пейтон открыла сумочку и достала билет и паспорт из бокового кармашка. А где портмоне? Пейтон похолодела. Портмоне не было, а ведь в нем кредитная карточка,[1 - Здесь и далее речь идет о кредитной карточке, все счета по которой должны быть оплачены в конце каждого месяца. – Здесь и далее примечания переводчика.] деньги и листок с адресом курортного учреждения. Она порылась в сумке и застонала, затем нагнулась и вытряхнула содержимое сумочки прямо на пол. Впустую! За спиной раздались недовольные голоса. Пейтон лихорадочно собрала вещи. Может, заглянуть в дорожную сумку? Открыла молнию – никакого следа. Значит, украли! Украл тот чернявый паршивец, похожий на обезьяну! У Пейтон голова пошла кругом. Что делать? Разве кто ей поможет? Кругом одни равнодушные, безучастные лица. А может, ее наказал Господь за нечестивые мысли? Она осуждала, чернила мужа, порицала окружающих в самолете… Пейтон поступила на службу три недели назад, возобновив трудовую деятельность, прерванную замужеством. Впрочем, в те два с лишним года, что она была замужем, у нее дел хватало, особенно в первые шесть месяцев после свадьбы, когда она буквально разрывалась на части, руководя ремонтом в квартире и покупая новую мебель. К тому же приходилось заниматься и вовсе непривычным многотрудным занятием: писать благодарственные письма за поднесенные ко дню свадьбы подарки. Она была довольна, что вышла замуж. Замужество избавило ее от нужды, подачки Армии спасения[2 - Армия спасения – религиозная филантропическая организация, существующая на пожертвования. Основана в Лондоне в 1865 году, действует во многих странах мира, в том числе и в США.] ушли в прошлое. Теперь в ее распоряжении появились даже бытовые приборы – игрушки для взрослых, о которых она знала раньше лишь понаслышке: кухонный комбайн, посудомоечная машина, тостер, микроволновая печь. У нее появился непривычный достаток, и все же они с мужем не позволяли себе излишеств, считали деньги. Через шесть месяцев после свадьбы Барри отважился на решительный шаг: купил частную практику у пожилого дантиста, ушедшего на покой. Пейтон попыталась воспрепятствовать этой сделке, полагая, что выгоднее просто обзавестись собственным кабинетом и дать в газетах объявления об услугах. Однако Барри настоял на своем, ввергнув Пейтон в недоумение. Конечно, пациентов у Барри прибавилось, да и расположение купленного зубоврачебного кабинета оказалось вполне приемлемым. Он находился в ближней части Лонг-Айленда,[3 - Лонг-Айленд – остров, на котором расположены районы Нью-Йорка Куинс и Бруклин. Далее к востоку находятся еще несколько городов и поселков, некоторые из них являются популярными летними морскими курортами.] неподалеку от дома, что позволяло не особенно долго мучиться в часы пик, пребывая в дороге. Но разве стоило из-за этого потратить три тысячи долларов на обшарпанный кабинет, требующий ремонта, и на допотопное оборудование? Видно, Барри вскоре понял свою ошибку, ибо мрачнел с каждым днем. Денег стало катастрофически не хватать: приходилось платить за аренду, за новое оборудование да и за мебель, купленную в кредит. Богатая практика не спасала, и, даже по оптимистичным расчетам Барри, он мог окупить затраты только через три года. Тогда Пейтон решила найти работу. Она попыталась устроиться в туристическое агентство (по своей старой специальности), но ей повсюду отказывали, что было неудивительно: безработных хватало. Однако вскоре случилось чудо: она получила письмо с приглашением на работу. На службе ее заметили и предложили поехать в Рио-де-Жанейро, чтобы договориться на месте о приеме туристов. – Ты не против, если я слетаю в Бразилию? – спросила Пейтон у мужа, придя домой со сногсшибательной новостью. – Ты хочешь полететь одна, без меня? – Барри удивился сверх всякой меры и заморгал с видом полной растерянности. Он был слегка тучен, неповоротлив, со взглядом меланхоличного человека, которому особую кротость придавали курчавые волосы и очки, которые он почти никогда не снимал – без них он выглядел беспомощным и потерянным. – Я ненадолго, через три дня вернусь, – ответила Пейтон. – Признаться, встревожена и сама. Ты же знаешь, что за пределы Соединенных Штатов я ни разу не выезжала… Разве что была с тобой на Ямайке. Но теперь у меня работа, при которой без поездок не обойтись. – Через три дня вернешься… – Барри задумался. – Ну что же, ничего не поделаешь, поезжай. Я бы составил тебе компанию, но у меня пациенты – их не оставишь. Пейтон стала собираться в дорогу. Прежде всего это значило оставить мужу еду. Она улетала вечером в воскресенье. Выходит, надо подумать о понедельнике, вторнике и среде. На завтрак вполне сойдут гамбургеры – Барри их любит. На обед в понедельник – куриные грудки в грибной подливке – в холодильнике не испортятся. Во вторник Барри сможет пообедать в кафе, а в среду сварит спагетти – дело нехитрое. В четверг утром она вернется. Барри с голоду не умрет, в крайнем случае о нем позаботится Грейс. Свекровь звонила почти ежедневно, видно, находя в разговоре по телефону изрядное удовольствие. Ее интересовала любая мелочь, и каждый разговор затягивался надолго. С этим можно было бы и мириться, если бы Грейс не умудрялась звонить, главным образом, во время обеда. Узнав о поездке Пейтон, Грейс не замедлила позвонить. – Пейтон, милочка, ты, никак, собираешься уезжать… Ах, так… Да, да, понимаю: работа такая. Но как это можно одной, без Барри?… Мне бы оставить мужа и в голову не пришло. Я расставалась с Леонардом всего несколько раз: когда рожала и когда ездила к матери, находившейся при смерти. Послушай, пусть Барри приезжает ночевать к нам, а если не захочет, тогда пускай приезжает обедать. – Спасибо, Грейс, я ему уже наготовила. Еда в холодильнике, Барри останется только разогреть ее в микроволновке. Готовить самому ему придется только однажды, в среду. – Тогда пусть в среду приезжает обедать к нам. – Это долго, а у него масса работы. Закончив прием, он корпит над бумагами. Освобождается только в девять. – Ему надо нанять ассистента, я ему говорила. – Лишние траты… – Пейтон вздохнула. – Ладно. Я ему позвоню. Мы с Леонардом и сами можем приехать в город. Не оставим сына голодным, бедняжка тянет тяжелый воз. А за тебя я рада. По крайней мере, ты отдохнешь. – Надеюсь, – сказала Пейтон, придав голосу жизнерадостность. Наступил день отъезда. Оставалось собрать вещи в дорогу. Паспорт Пейтон получила еще два года назад, когда собиралась с Барри в свадебное путешествие на Ямайку. Не доставило хлопот и получение визы – в бразильском консульстве обошлись без крючкотворства и проволочек. Пейтон и Барри только что вернулись домой, отобедав у Грейс. Обычно по выходным Барри отправлялся или на север штата ловить рыбу на муху, или в спортивный клуб – играть в гольф с отцом. В клуб обычно приезжала и Грейс, неизменно приглашая невестку поплескаться в бассейне, но Пейтон всегда отказывалась под благовидным предлогом и приезжала к свекрови только к обеду, без которого не обходилось ни одно воскресенье. У свекрови стол всегда ломился от яств. Вот и сегодня на столе было изобилие: рыбный салат, жаркое в горшочках, отварная индейка, жареные цыплята, а на десерт – мусс. Съесть все было попросту невозможно, а вот восхититься кулинарными способностями хозяйки являлось поистине обязательным. Кроме того, надлежало выслушать с искренним интересом секреты приготовления каждого блюда. В обществе свекрови и свекра Пейтон чувствовала себя неуютно. Родители Барри относились к ней снисходительно, особенно Грейс, которая не оставляла ее советами и даже заботилась о ее туалетах, время от времени презентуя невестке свою поношенную одежду: длинные цветастые юбки, да еще платья и кофточки, обычно с жуткими блестящими пуговицами. Доставалась Пейтон и одежда Белинды, сестры Барри. Но и Грейс, и Белинда были значительно выше Пейтон, и одежду приходилось перешивать. Правда, иногда Пейтон доставались и новые с виду вещи. Казалось, Грейс их ни разу не надевала и купила лишь для того, чтобы обрядить невестку по своему вкусу. Впрочем, презентованную одежду Пейтон почти не носила, надевала в основном только по воскресеньям, чтобы доставить Грейс удовольствие. Обычно Пейтон ходила в джинсах и сатиновой кофточке и только по особому случаю надевала нарядную блузку и мини-юбку. Но что же надеть в дорогу и что взять с собой? Грейс со знанием дела советовала надеть шелковые брюки, свободную блузку и спортивные туфли. – Удобно и элегантно, – заключила она. Однако Пейтон решила по-своему. В Бразилии сейчас зимнее время года, а прилетит она в Рио утром. Одеться потеплее не помешает. Она остановилась на свитере, джинсах и туфлях-лодочках. А вот с собой следует взять одежду полегче. Пожалуй, действительно подойдут юбка ниже колен, декорированная цветами, и кофточка с длинными рукавами – очередные подарки сердобольной свекрови, авторитетно уверившей неопытную невестку, что на улицах Рио следует появляться только в строгой одежде, прикрывающей все женские прелести – иначе недалеко до беды: страстные латиноамериканцы своего не упустят. Укладывая вещи, Пейтон вздохнула. Как быстро прошло то время, когда она, подражая другим студентам, носила вычурную одежду и необычную обувь, вроде башмаков на деревянной подошве. Тогда она училась на ветеринара, однако быстро уразумела, что лечить животных не для нее. Барри вызвался отвезти ее в аэропорт на машине. – Даже и не думай об этом, – ответила Пейтон. – Отдохни, посмотри футбол. Я возьму такси, не волнуйся. Барри попытался настаивать, но Пейтон отговорила его. Она не хотела появляться в аэропорту в сопровождении мужа. – Но я обязательно встречу тебя, – сказал Барри. – Зачем? Я прилечу рано утром. Лучше поспи. Я доберусь до дому на такси. – К чему платить лишние деньги? – возразил Барри. – У нас машина. Пейтон сдалась. Поужинав вместе с мужем, она подвела его к холодильнику. Открыв морозилку, показала, что наготовила. – Еще есть яйца и сыр, – сказала она. – А если захочешь просто перекусить, вот чипсы, сдоба и фрукты. Паспорта проверял высокий, сухой, как жердь, офицер с бесстрастным лицом. Подойдя к офицеру, Пейтон пролепетала: – Вы не поможете мне? В самолете у меня украли портмоне. В нем были деньги и кредитная карта. Казалось, ее не поняли. – Билет и паспорт, – произнес офицер с холодным достоинством на лице. Пейтон протянула ему документы. – Вы говорите по-английски? – спросила она. Ответа не последовало. – Но я не знаю, что делать, – с отчаянием в голосе произнесла Пейтон. – Кто мне может помочь? Я даже не знаю, куда идти. Листок с нужным мне адресом был в портмоне. – Голос Пейтон срывался. – Вы меня понимаете? Скажите, можно узнать фамилию человека, сидевшего в самолете рядом со мной? Офицер нагнулся, поставил в паспорте штамп и небрежно махнул рукой, несомненно, повелевая надоедливой пассажирке освободить место у стойки. Увидев, что она не сдвинулась с места, офицер обернулся через плечо, видно, для того чтобы позвать полицейского. В это время Пейтон тронули за рукав. Она повернула голову и увидела черноволосого мужчину среднего роста, одетого в элегантный костюм, с дорогим кожаным чемоданом в руке. Его лицо казалось несколько грубоватым, чему были виной густые черные брови, мясистый нос, полные губы и большой подбородок. Но эту грубость скрашивали глаза, сияющие, как у доброго дядюшки. – Простите меня, – мягко произнес он, – но я краем уха услышал, что у вас неприятности. Попробую вам помочь. – Мужчина говорил по-английски, но в речи его слышался испанский акцент с кастильской мягкостью интонации. – Благодарю вас, – сказала Пейтон. – Признаться, я совсем растерялась. – Забрав со стойки билет и паспорт, она отошла в сторону и, достав носовой платок, принялась приводить в порядок раскрасневшееся лицо. Шмыгая носом, в сердцах решила: «Вот дура! Нельзя быть такой разиней. Теперь придется зависеть от незнакомого человека». Тем временем мужчина заговорил с офицером. Разговор закончился взрывом хохота. Когда незнакомец подошел к Пейтон, она почувствовала запах дорогого одеколона. От самого незнакомца веяло благодушием и уверенностью в себе. – Дорогая! – воскликнул он, широко улыбаясь, так что глаза его превратились в две искристые щелочки среди загорелых складок лица. – Положитесь полностью на меня. Пробудить участие в этом офицере совершенно немыслимо. Если б вы еще ему досадили, то попали бы в полицейский участок, а там мало хорошего. Что вы потеряли? – Меня обокрали. – Украли паспорт? – Нет, портмоне с кредитной карточкой и деньгами. – Ну, это менее неприятно. – Незнакомец не переставал улыбаться. Ему было под пятьдесят, и он явно не был из числа тех насильников, которыми пугала неопытную, беззащитную Пейтон предусмотрительная свекровь. – Но дело не только в этом, – сказала Пейтон. – В портмоне был листочек с нужным мне адресом. Не знаю, куда идти. Я в полной растерянности. – Если хотите, остановитесь пока у меня. Я тоже приезжий и направляюсь в гостиницу. Сниму номер люкс и предоставлю вам отдельную комнату. – А нельзя задержать тех людей, которые меня обокрали? – Они сошли в Рио? – Нет, в Сан-Паулу. Даже не думала, что обокрасть могут и в самолете. Когда ходила в туалет, оставляла сумочку на сиденье. – А сколько денег у вас пропало? – Двести долларов, а еще кредитная карта. Правда, для того чтобы ею воспользоваться, нужно знать шифр, но мне от этого нисколько не легче. – Пейтон тяжко вздохнула. – Двести долларов, – беззаботно повторил незнакомец. – Потеря невелика. О кредитной карточке не волнуйтесь. Позвоните от меня в банк, и карточку аннулируют. Не беспокойтесь и о деньгах. Сотню-другую получите от меня, на первое время хватит, а там, глядишь, все образуется. – Я не могу взять деньги у первого встречного, – строго сказала Пейтон. – Не глупите, – незнакомец потрепал ее по плечу. – У меня дочь вашего возраста. Надеюсь, если она окажется в безвыходном положении, ей тоже помогут. Пейтон обреченно кивнула. Придется принять помощь от незнакомого человека. Другого выхода нет. Она устала, вся взмокла. К тому же бюстгальтер, который она не снимала на ночь, нестерпимо тер грудь. Впереди мерещилась ванна. – У вас только сумка? – спросил незнакомец. – Другого багажа нет? – Только сумка. – Тем лучше – для меня, разумеется. Можно обойтись без носильщика. Кстати, мое имя – Джермано. Пойдемте. Доверьтесь мне. Глава третья У Пейтон внезапно, совсем не в урочный день, началась менструация. Сгустки крови оседали на трусиках, холодя тело. Скорее назад, в гостиницу, пока кровь не просочилась на джинсы, а то позору не оберешься. В Антверпен Пейтон приехала из Милана, а перед этим была в Гонконге. Перелет до Гонконга был долгим и утомительным. Казалось, она провела в самолете целую вечность. Сначала она летела шесть часов до Ванкувера, а затем почти двенадцать часов до Гонконга. Суета сует, бессмысленное препровождение времени – жизнь, проведенная в самолетах и потраченная на то, чтобы загонять в такие же самолеты толпы туристов, жаждущих развлечений. Города, в которых она бывала, почти ничем друг от друга не отличались. Можно сказать, что путешествовала она, оставаясь на месте. И все же это была ее жизнь, только ее. Стоило ей усесться в самолетное кресло, она тут же забывала и о муже, и о сыне, и о собаках. Она привыкла к воздушным лайнерам и вполне доверяла им, обычно погружаясь в дремоту. Однако на этот раз, когда летела в Гонконг, она чувствовала себя на удивление неуютно. И хотя, как всегда монотонно, гудели двигатели и самолет не проваливался в воздушную яму, голова у нее разламывалась, в ушах звенело, нос заложило. Казалось, она медленно летит в ад в сопровождении отоларингологов, мучителей, принадлежащих к террористической группировке, почему-то избравшей ее для своей чудовищной акции. Чтобы отвлечься, Пейтон достала из сумки почту, взятую из дому и не просмотренную. Как обычно, ничего интересного: проспект строительной фирмы, приглашения на заседания благотворительных обществ, просьба о пожертвовании бездомным, реклама о сезонной распродаже одежды… В последнем конверте оказалось письмо. Пейтон развернула листок и удивленно подняла брови. Вот что она прочла: «Дорогая Пейтон! Как поживаешь? Мы давненько не виделись. Помнишь ли ты меня и то веселое время, проведенное вместе в Рио? Я приеду в Нью-Йорк (Пейтон скользнула взглядом по дате и номеру мобильного телефона) и буду счастлив вновь увидеть тебя. С любовью, Джермано». Пейтон пожала плечами, задумалась. Рио-де-Жанейро… Джермано… Как давно это было. С тех пор прошло больше двадцати лет. Джермано уже старик, хотя, несомненно, все еще молодится. После Рио она часто вспоминала его, надеялась, что он позвонит, и даже сама пыталась найти его. Потом, конечно, забыла. И вот на тебе – объявился. Пейтон медленно сложила письмо и сунула его в кармашек впереди стоявшего кресла. Ее ждал Гонконг, в котором ей еще не приходилось бывать. Впрочем, три дня быстро пройдут, не оставив существенного следа, как мороженое, растаявшее во рту. Выйдя из самолета и оказавшись на площади, залитой ярким солнечным светом, Пейтон огляделась по сторонам, собираясь поймать такси или сесть на автобус. Неожиданно невдалеке от себя она увидела человека в темно-зеленых плисовых брюках, явно выделявшегося внешностью из толпы. Как выяснилось позднее, его звали Сянь Жун Чен. Он был так худ, что казался вовсе без ягодиц, его плечи прикрывали длинные волосы, подбородок был свернут набок, но зато из-под длинных черных ресниц дерзко поглядывали на мир маленькие блестящие глазки. В его облике было что-то хитрое, лисье, и Пейтон решила, что видит гангстера. Ее внимание от незнакомца не ускользнуло. Он улыбнулся во всю ширину лица, сжал руки, сделав приветственное движение, и весело подмигнул, словно старой знакомой. Пейтон непроизвольно улыбнулась в ответ и тотчас же отвернулась. Не хватало связаться с гонконгским гангстером. В чужом городе надо быть осторожнее. Когда она приезжала в город, в котором никогда не была, ей поначалу всегда казалось, что в нем не только чужие люди, но и другие улицы, другие дома, и даже такси, автобусы и подземка выглядят по-другому. Но стоило ей проехаться на автобусе, зайти в кафе, расплатиться с продавцом в магазинчике, как она брала в толк, что этот город ничем не отличается от других. Пейтон села в автобус, который покатил по сменявшим друг друга высоким длинным мостам с нависшими над ними строгими проводами, похожими на струны арфы или рояля. Сам город выглядел необычно, являя собой скопление зданий, возведенных в разные времена. Рядом со старыми обшарпанными домами высились небоскребы или более низкие, но тоже современные здания, построенные из стекла и бетона. От рекламы на улицах рябило в глазах. Оказавшись в гостинице, Пейтон зарегистрировалась и поднялась к себе в номер. Ее клонило ко сну: сказывался утомительный перелет. Давала о себе знать и смена нескольких часовых поясов. Подойдя к кровати, Пейтон откинула одеяло и остолбенела от неожиданности: простыня и пододеяльник были в крови, являя несомненные следы менструации. Выходит, горничная не сменила белье. Пейтон зашла в ванную комнату. Та же омерзительная картина: все полотенца в засохшей крови. Пейтон вызвала управляющего. Им оказался высокий грузный мужчина европейской наружности с бледным продолговатым лицом. Синева под глазами, прикрытыми набрякшими веками, подчеркивала блеск его взгляда, полного меланхолии. Когда он увидел неприбранную постель, его лицо моментально преобразилось, начав покрываться багровыми пятнами. Однако он быстро взял себя в руки и, постаравшись придать лицу былую невозмутимость, сказал размеренным голосом: – Мадам, я приношу вам глубочайшее извинение и буду счастлив, если вы останетесь в нашей гостинице на уик-энд, естественно, проживая совершенно бесплатно. Если вы сочтете желательным, оставайтесь у нас и дольше за вполне умеренную символичную плату. В свою очередь, я надеюсь, что это недоразумение останется между нами. Пейтон кивнула, хотя задерживаться в Гонконге не собиралась. Со всеми делами она вполне управится за три дня. Оставшись одна, Пейтон задумалась. Увидеть кровь – не к добру. Неужто ее опять ждут неприятности? И как она умудряется вечно во что-то вляпаться? Впрочем, если послушать Барри, все приметы – глупое суеверие. Барри был здравомыслящим человеком. Он не верил ни в приметы, ни в толкование снов, пренебрежительно относился к гаданию, смеялся над астрологическими прогнозами и даже отрицательно относился к новым веяниям в медицине: гомеопатии и акупунктуре. Однажды он вычитал, что в прежние времена женщины, чтобы сохранить привлекательность, принимали микроскопические порции мышьяка, и долго потешался над этим. Если забыть об окровавленных простынях, которые горничная быстро сменила, отель казался поистине фешенебельным. Пейтон успела заметить и стены из отполированного гранита, и мраморную лестницу, и огромные зеркала в холле. Роскошным оказался и номер: кондиционер, удобная мебель, большая ванная комната, в которой никель соперничает с кафелем и фаянсом. Сам отель походил на живой, не обремененный болезнями организм со своими легкими, сердцем и кровеносной системой, подчиненный одной задаче: освободить постояльцев, способных раскошелиться, от любых тягот жизни, предоставив им в качестве компенсации тренажеры и штанги в спортивном зале. На столе в номере Пейтон стояла ваза с ягодами и фруктами. Она окинула ее взглядом: белые персики (таких она не видала), желтовато-розовые бананы, апельсины, лимоны, вишня, крупная земляника, виноградные гроздья. Рядом стояло большое блюдо с обложенными льдом несколькими кумкватами, арбузом и дыней. Пейтон вздохнула. В детстве она ела только бананы, апельсины и яблоки. Другие фрукты семье были не по карману. Из окон комнаты виднелся пролив, а за ним – Коулун,[4 - Коулун (Цзюлун) – город в Гонконге (Сянгане).] огромное нагромождение зданий на другом берегу, под которым ютились лодки и катера, похожие издали на игрушечные кораблики. Пейтон разделась, залезла под одеяло и предалась размышлениям. Хорошо бы познакомиться с состоятельным бизнесменом, который, прежде чем кинуть ее в постель, заставив шире раздвинуть ноги, купит ей вечернее платье, преподнеся его в шикарной коробке. Ну а если этот воображаемый кавалер проявит прыть и в постели, она не станет противиться. Это в двадцать лет она о сексе даже не помышляла, мечтала о чистой большой любви, только настоящих кавалеров не находилось. Сверстники, крутившиеся вокруг, горели одним желанием: перепихнуться и смыться – сунуть, вынуть и бежать, на их языке. В холле Пейтон успела прочесть, что менеджеров туристских агентств приглашают в бар на коктейль и на фуршет в ресторан. Однако после долгого перелета принимать участие в шумном сборище не хотелось. На таких приемах, похожих друг на друга как две капли воды, она бывала не раз. Среди посетителей почти одни женщины, молодые и молодящиеся со сногсшибательными прическами, кричащими за хозяйку: «Я девчонка что надо». Разговоры вечно одни и те же: о Марокко, Намибии, Индии, красотах Ниагарского водопада… Мужчин мало – в туристическом бизнесе прилично не заработаешь. К тому же менеджеры, а скорее, просто агенты – мелкие сошки. На таких приемах все мужчины невзрачные, словно выжатые лимоны. Между тем каждый из них, у кого завалялись в кармане хоть какие-то деньги, мог не только рассчитывать на успех, но и имел неплохую возможность выбрать даму по вкусу. Такие не обходили вниманием и ее, и, если не подворачивался кавалер побогаче, она принимала приглашение пообедать, но только сидя в каком-нибудь ресторанчике, ей неизменно казалось, что она не за тысячи миль от Штатов, а в Миннеаполисе или Скоттсдейле. Сон не шел. Пейтон ворочалась с боку на бок, но заснуть не могла. Видно, переутомилась в дороге, взвинтили нервы. Она встала, достала из сумки вибратор на батарейке и легла снова. После мастурбации уснет непременно. Пейтон представила, что рядом с ней улыбчивый незнакомец, похожий на гангстера, а у кровати ждет своей очереди целая вереница обнаженных мужчин, пожирающих ее взглядом. Вот на ней уже один, другой, третий, и Пейтон стало казаться, что она поднимается по холму, но вот силы тают, и она катится вниз. Пейтон застонала, вскрикнула, затихла в изнеможении и погрузилась в сладкое забытье. Для Пейтон мастурбация была обычным занятием, стоявшим в одном ряду с чисткой зубов и едой. Разница заключалась лишь в том, что мастурбация не обходилась без соответствующего настроя, в котором главную роль играло воображение, обычно не сопутствующее другим обыденным действиям. Разве кто ест рыбу, представив ее себе мирно плавающей в воде? Пейтон даже отдавала предпочтение мастурбации. Секс с партнером доставлял удовольствие не всегда. Не каждый раз попадался привлекательный, хорошо сложенный партнер, способный доставить женщине наслаждение. А вот мужчины мастурбируют постоянно. Пейтон знала об этом доподлинно. Для того и покупают эротические журналы. Зато полагалось, что среди женщин мастурбацией занимаются лишь проститутки, лесбиянки и порнозвезды. Пейтон такое мнение не смущало. Правда, свои занятия она держала от мужа в тайне. Впрочем, он никогда не лез в душу, не копался в ее бюро и не вскрывал ее почту. А если Пейтон иногда и задумывалась над своим неотвязным пристрастием, то отвечала себе словами из популярной песенки «Ну и что?» Пейтон медленно просыпалась, нежась в мягкой постели и непроизвольно прислушиваясь к непривычным шумам: монотонному гудению кондиционера, шагам в коридоре, кем-то оброненному сердитому восклицанию. В гостинице все шумы звучат по-другому, иначе, чем дома, но через день-другой к ним привыкаешь, не обращаешь на них внимания. Приняв душ и одевшись, Пейтон вышла на улицу. Перед приездом в Гонконг туристов ей следовало ознакомиться с городом. Был конец рабочего дня, и из небоскребов, окружавших отель, находившийся в деловой части города, высыпали толпы людей, казалось, не отличавшихся друг от друга, – и мужчины, и женщины были одеты почти одинаково: в серую, одного фасона одежду. На перекрестках толпа делилась, чтобы наполнить серой безликой массой соседние улицы. Пейтон не спеша шла по улице, которая неожиданно привела на площадку, расположенную у высокого крутого холма, где находился громадный, с промежуточными площадками, эскалатор. По лестницам – вверх и вниз – двигалась все та же серая безмолвная масса. Казалось, произошла ужасная катастрофа, и души погибших в ней, исполняя волю Всевышнего, направляются в иной мир, одни наверх – в рай, другие вниз – в преисподнюю. Пейтон ступила на лестницу и неожиданно увидала, как на встречной ленте вверху, в воздухе, мелькнула дамская сумочка, схваченная мускулистой, несомненно, мужской рукой. Мгновение, и мимо Пейтон по свободной стороне встречной лестницы пробежал, держа в руке сумочку, черноволосый мужчина сродни опереточному злодею, но только ей показалось, что этот дерзкий грабитель походит на незнакомца, который утром ей приветливо улыбался, поймав ее опрометчивый взгляд. Правда, была и разница: убегавший мужчина одет по-другому, а его длинные волосы собраны в благообразный пучок. Но вот он оглянулся, оскалив зубы и, казалось, взглянув на Пейтон, и она рассудила, что не ошиблась – тот самый мужчина, похожий на гангстера! Но только странное дело: произошло ограбление, а никто не всполошился, не поднял крик. Люди в сером, все так же спокойно, с бесстрастными лицами, двигались вверх и вниз. Поднять тревогу самой? Но на нее станут оглядываться, сочтут, что она рехнулась. Да и без полицейских не обойдется. Пейтон похолодела, представив, что ей придется объясняться в полицейском участке, где ей предложат для опознания дерзкого вора кипу замусоленных фотографий подозрительных типов, один краше другого. Такая перспектива не из приятных. К тому же, может, ей все привиделось? Она устала в дороге, попала в непривычную обстановку. Неужто галлюцинации? После длинной изнурительной дороги может случиться всякое. Так и не придя к разумному объяснению необычайного происшествия, Пейтон направилась в клуб «Тонг-Тонг», свободный для посещения гостями отеля, в котором остановилась. Клуб размещался на большом океанском лайнере, поставленном на прикол, на вид постройки времен «Титаника». Однако было трудно определить, выглядел ли этот корабль так изначально или ему придали специально восточно-колониальный стиль с характерными атрибутами: канапе из лакированного красного дерева с бархатными сидениями, широкими лестницами с осыпающейся с перил позолотой, помутневшими зеркалами и гравюрами, изображающими степенных китайцев, – то ли императоров, то ли национальных героев. Пейтон поднялась в бар. За стойкой стоял бармен в цветистой феске, задумчиво протиравший салфеткой тонкий стакан. За одним из столиков сидели трое официантов, все в парадной матросской форме: фланелевой рубахе с широким воротом. Посетителей в баре не было. Пейтон почувствовала себя неуютно. Немного поколебавшись, она села за столик и заказала коктейль. Коктейль принесли в бокале, из которого торчал зонтик в виде миниатюрной китайской пагоды. На дне бокала виднелось несколько блестящих ягодок; Пейтон потыкала их заостренным кончиком зонтика, и они дрогнули, как желе. В бар вошли двое мужчин, по говору англичане. Один из них, по виду священник, был невысоким упитанным человеком с пухлыми щечками, носом пуговкой, невыразительным ртом и блекло-голубыми глазами. Его спутник внешне являлся ему полной противоположностью. Он был высок, а его необыкновенную худобу подчеркивала длинная шея, на которой, как на шесте, сидела круглая голова с глубоко посаженными черными глазками. Мужчины сели за столик, заказали джин с тоником и дружно заговорили, перебивая друг друга. О чем шла речь, Пейтон не поняла, да и понять было сложно. Казалось, что рты собеседников забиты стучащими друг о друга мелкими камешками, и говорившие напрягали все силы, чтобы их случайно не выплюнуть. В бар в сопровождении двух мужчин, по виду преуспевающих бизнесменов, вошла китаянка в шикарном платье, стоившем не менее двух тысяч долларов. Пейтон вздохнула. Хорошо жить в семье, обеспеченной на тысячу лет вперед. В бар вошло еще несколько человек; помещение заполнялось. Была пятница, и желающих пропустить по стаканчику оказалось немало. Но вот Пейтон вздрогнула: в бар в сопровождении японского бизнесмена вошел таинственный незнакомец – то ли гангстер, то ли грабитель, то ли оговоренный ею в душе обыкновенный добропорядочный горожанин. Пожалуй, он был последним из тех, с кем она хотела бы встретиться… Нет, он был единственным человеком, с кем она хотела бы познакомиться. Если бы она повстречала его на улице, то, не стесняясь, кивнула бы, а то бы и поздоровалась. Размышления Пейтон прервал подошедший официант. – Господа с того столика, – вкрадчиво сказал он, сопровождая речь жестом, – хотят заказать вам выпивку. Не встретив возражений, официант направился к стойке и вскоре вернулся с бокалом вина. Пейтон взяла бокал в руку и, сделав приветственное движение, одарила улыбкой внимательных кавалеров. – Один из этих господ просит вас пересесть за их столик, – добавил официант. – Японец? – спросила Пейтон, поставив бокал на стол. – Нет, другой, его друг. – А кто он? – Мистер Сянь Жун Чен. Он часто бывает у нас. Его имя хорошо известно в Гонконге. Пейтон встала и едва не взяла бокал, но вовремя спохватилась – она вспомнила, что по заведенному этикету перенести бокал на другой столик должен официант. С этикетом Пейтон была не в ладах. Мудреные правила быстро вылетали из головы. Да и к чему помнить, что, к примеру, салфетку, усевшись в ресторане за столик, следует положить себе на колени, а если отправишься в туалет, оставить ее на стуле, и, наконец, аккуратно сложив, положить на стол перед тем как уйти? Сянь Жун не замедлил перейти на дружеский тон. Он поднялся из-за стола и обратился к Пейтон как к старой знакомой. – Как поживаете? Увидев меня, вы даже не улыбнулись. Вот уж не ожидал. – Сянь Жун! Вот так встреча! – подыграв ему, ответила Пейтон. – Я, право, вас не заметила. Сидела, как в забытьи. Всему виной длительный перелет, смена часовых поясов. Не обижайтесь на меня, бэби. Сянь Жун улыбнулся и произнес: – Позвольте представить вам моего хорошего друга, мистера Хироси Ямамото. Японец встал, поклонился, достал из бумажника визитную карточку и, сложив руки ковшиком, протянул ее Пейтон. Взяв карточку, Пейтон открыла сумку и протянула японцу свою визитку, сообразив, что ее имя не знают. Японец поклонился опять. – Вы живете в Гонконге или приехали по делам? – спросил Сянь Жун. – Приехала на несколько дней. – Впервые в этих краях? – К сожалению. – И как вы нашли Гонконг? – Я только что прилетела, успела только заметить, что город огромен. Пейтон чувствовала, что говорит слишком раскованно, с американским апломбом. К тому же за два с лишним десятка лет она так и не сумела отделаться от бостонского говора. В обществе церемонного обходительного японца лучше было бы говорить холодно-слащавым голосом чопорных англичанок, распивающих чай из фарфоровых чашечек с серебряным чайником на столе и непременными щипчиками для сахара. – К великому сожалению, должен покинуть вас, – вздохнув, произнес японец. – Дела. Миссис Эмберг, был чрезвычайно рад познакомиться с вами. Желаю приятно провести время. – Он встал, поклонился и направился к выходу. – Все американки такие, как вы? – спросил Сянь Жун, проводив взглядом японца. – Что вы имеете в виду? – Способность быстро сориентироваться и… – он на секунду задумался и продолжил: – Скажем так: непосредственность. Вы назвали меня «бэби». – Бэби? Что-то не помню. Наверное, просто вырвалось. Надеюсь, я не шокировала вашего друга. Я – американка, вы правы, но не все американки одного склада. Возможно, я и впрямь излишне непринужденна. – Вам что-нибудь заказать? – Я еще и с этим не справилась, а уже захмелела, – ответила Пейтон, поднимая бокал. Она была счастлива. Наконец она встретила необычного человека с экзотической внешностью, да еще полного сил и скрытого обаяния. – Может, нам продолжить знакомство где-нибудь в другом месте? – спросила Пейтон. – Не возражаю. А где? – В моей гостинице тоже бар, – сказала она и внутренне содрогнулась, ощутив эротическое влечение. Дыхание ее сбилось, во рту пересохло, кровь отхлынула от лица. Когда она поднялась, то почувствовала, что ее трусики увлажнились. Пейтон смутилась. Неужто одно присутствие этого человека довело ее до экстаза? Да, так и есть. Теперь Сянь Жун казался Пейтон настоящим красавцем. Даже исходящий от него запах – то ли корицы, то ли женьшеня, а, может быть, и фиалки – волновал, кружил голову, возбуждал, как наркотик. На улице возбуждение не прошло. У нее подгибались ноги, хотя она и опиралась на руку кавалера. Скорее поймать такси, а то на нее обратят внимание. Должно быть, она в таком состоянии, в котором случается бывать и мужчинам, когда они, будучи на людях, стараются скрыть под одеждой следы внезапного похотливого возбуждения. Бар в отеле был забит до отказа. От табачного дыма, казалось, нечем дышать. – Пойдем ко мне в номер, – Пейтон перешла на доверительный тон. Сянь Жун промычал нечто невразумительное. Она потянула его за руку. Лифт сверкал сталью и алюминием и походил, казалось, на бункер, в котором мог укрыться и президент во время войны. Пейтон изнемогала. – У тебя есть презерватив? – спросила она, едва войдя в номер. – Я совершенно здоров, – сказал Сянь Жун. – А разве ты не пользуешься противозачаточными таблетками? – С резиной спокойнее, – нетерпеливо сказала она и принялась расстегивать ему пуговицы. Сянь Жун отстранился. – Ты слишком торопишься, – сказал он. – Тороплюсь? – Пейтон опешила. – Мы мало знакомы, – пояснил Сянь Жун. – Давай подождем… хотя бы до завтра. Узнаем друг друга получше, и тогда вполне вероятно… Пейтон была уверена, что больше не увидит его. Секс для нее был только физическим удовольствием. Однако находились такие – и даже среди мужчин – кто искренне полагал, что секс не только плотское наслаждение, но и духовная близость между партнерами. – Ну и ну! – в сердцах воскликнула Пейтон, оставшись одна. – Я же хотела только перепихнуться. Глава четвертая Выйдя замуж, Пейтон сочла, что ей сказочно повезло. Женившись на ней, Барри купил квартиру в Верхнем Уэст-сайде, престижном респектабельном районе Нью-Йорка. К тому же Барри имел доходную уважаемую специальность – он был дантистом, совмещающим лечение с протезированием зубов. Выйдя за него замуж, Пейтон смогла оставить докучливую работу, не приносившую достойного заработка. До замужества она жила в жалкой лачуге в пригороде Бостона, ютясь в одной комнате с матерью, после того как Донни, ее непутевый брат, возвратился домой, отсидев за жульничество в тюрьме. В семье, и так еле сводившей концы с концами, появился нахлебник, лишний и весьма прожорливый рот. Донни бездельничал, хотя и уверял, что ищет работу. На самом деле он целыми днями пялился в телевизор и смолил сигареты. В конце концов Нелл, у которой ее единственный сын вечно ходил в любимчиках, устроила Донни в кулинарную школу, потратив на это почти все свои сбережения. Нелл рассчитывала, что Донни, если даже не сможет устроиться на работу, по крайней мере, сумеет после окончания школы заменить ее у плиты и накормить уставших за день на службе мать и сестру. Но только Нелл просчиталась. Окончив школу, Донни поступать на работу не собирался, а его стряпня доводила до тошноты. Правда, Нелл руки не опустила, начав штудировать объявления. Повара требовались повсюду, но Донни упорствовал, говоря, что не пойдет работать в грязную забегаловку, а в ресторан не возьмут на работу бывшего заключенного, так что туда нечего и соваться. Старшие сестры Пейтон, Кэти и Бренда, давно сбежали из дому, заявив, что им надоело занудство матери, которая каждый вечер вздыхает о мебели, проданной за гроши, а на поверку оказавшейся немыслимо дорогой. Истинную стоимость мебели вся семья узнала из передачи по телевизору, которая велась с аукционных торгов. Увидев на экране свое былое имущество, Нелл пришла в тупое недоумение, а когда до нее дошло, что мебель продали за четыреста тысяч долларов, ее чуть не хватил удар. Эта мебель – рухлядь, по мнению всей семьи, – досталась Нелл по наследству, но эта рухлядь действовала на нее угнетающе, тяготила, давила, а дети сначала просто опасались ее. Да и какие другие чувства мог испытать ребенок, глядя на темный комод на ножках, мрачные тяжелые стулья и огромный письменный стол, который Нелл, вероятно, из суеверного уважения называла лишь по-французски: secretaire l'abbatoir. По словам Нелл – которая страдала психическими расстройствами, не раз приводившими ее на больничную койку и в конце концов доконавшими, – их далекие предки прибыли в Америку из Европы вместе с первыми колонистами на вошедшем в историю паруснике «Мэйфлауэр».[5 - «Мэйфлауэр» – корабль, на котором в 1620 году в Америку прибыли первые поселенцы.] Узнав об этом, Пейтон долго находилась в недоумении: с какой стати ее предков понесло на борт корабля, отправлявшегося в неведомое, когда они могли и дальше сидеть у растопленного камина в благополучной цивилизованной Англии? Возможно, они были еретиками и отправились на край света в поисках религиозной свободы, а может, были просто душевнобольными, чьи гены через несколько поколений передались ее матери. На вопрос – любит ли она Барри, своего жениха – Пейтон вряд ли могла внятно ответить. Она не изводила себя любовным томлением, не сидела у телефона, ожидая звонка любимого, и не рыдала, если он не звонил в назначенный час или был невнимательным. Впрочем, Барри не давал для этого повода. Он был заботливым, обязательным, заслуживавшим доверия – словом, Барри ей нравился, а любовь, о которой она прежде мечтала, теперь казалась необязательной – что с нее толку: она все равно пройдет, любовью сыта не будешь. Кроме того, у Пейтон не было выбора: круг ее знакомых был ограничен – она проводила целый день на работе, уткнувшись в компьютер. Но она была привлекательна, пожалуй, даже красива, и не заметить ее было нельзя. «Вы не актриса?» – такой вопрос ей задавали не раз, но Пейтон, в отличие от немалого числа сверстниц, не тянуло на сцену; к тому же она понимала, что стать «звездой» нереально, а быть посредственностью не хотела. Знакомству с Барри предшествовало немаловажное обстоятельство: Пейтон, устав от домашних дрязг, переселилась в городскую квартиру, которую снимала вместе с несколькими девицами того же достатка, что и она. Одна из этих девиц, разбитная, с немыслимыми кудряшками, почти каждый вечер приводила с собой парня, всякий раз нового, и, никого не стесняясь, укладывалась с этим парнем в постель, чтобы предаться страстной любви с неизменными стонами. Другая – кожа да кости – беззастенчиво опустошала чужие кастрюли, видно, для того, чтобы не упасть на работе. Да и сама квартира оказалась неважной: летом в ней было жарко, а зимой холодно. Раздражала Пейтон и квартирная плата; ей приходилось выкладывать те же деньги, что и соседкам, хотя ее кровать стояла в гостиной, проходной комнате. Ко всему прочему и дорога до работы стала занимать больше времени. В конце концов Пейтон стада подумывать о возвращении к матери, надеясь, что, избавившись от платы за угол, она сумеет накопить деньги хотя бы на подержанную машину. На новом месте ее ничто не держало, а разговоры соседок, неизменно крутившиеся вокруг новых знакомств, начинали надоедать. Парня не было лишь у Пейтон, и по вечерам она сидела обычно дома и лишь иногда – чтобы развеяться – встречалась со своей подругой Викторией, служившей няней в больнице. В свободную минуту Виктория бегала в бар напротив, и найти ее не составляло труда. И вот однажды, уже после того как Пейтон вернулась к матери, она решила скоротать время с подругой. Она отправилась в бар, хотя в то время рано темнело, а на улице было холодно. Бар был полон народу, но Пейтон быстро нашла подругу. Виктория была высокой девицей с бледно-розовой кожей и вялыми, хотя и тщательно причесанными длинными белокурыми волосами. Лучшим в ее внешности были глаза: большие и жизнерадостные, наглядно передававшие характер своей хозяйки. Жизнерадостность привлекает, и Виктория никогда не страдала от одиночества. – Ты не представляешь, что сегодня случилось, – затараторила она, едва увидев подругу. – Жуть! Меня подозвал больной, наркоман паршивый. Он что-то пробормотал, да я не расслышала, ну и склонилась над ним. Так вот, представь: он схватил меня за руку и потянул ее к пенису, прямо под одеяло – для чего, объяснять не надо, ты понимаешь. Я, естественно, отдернула руку и неожиданно наткнулась на шприц, который этот паршивец прятал под одеялом. Я вскрикнула, а увидев на руке кровь, в сердцах схватила его за пенис, оказавшийся с гулькин нос, и дернула так, что этот дурень заорал во весь голос. Хорошо, что поблизости не оказалось старшей сестры – ну, грымзы, я тебе рассказывала о ней – а то бы мне точно не поздоровилось. – Ты пьешь дорогой коктейль, – заметила Пейтон. – Не на свои шиши. Покрути головой: большинство мужиков – приезжие. Дантисты. Приехали со всей страны на симпозиум. Видать, не жмоты. Всех девиц угощают. Барри Эмберс произвел на Пейтон приятное впечатление, хотя он и не был похож на того красавца, о котором она когда-то мечтала. У него была заурядная внешность – с таким человеком поговоришь, а назавтра, встретив, не узнаешь в толпе. Но он был предупредителен, добр и производил впечатление человека, которому вполне можно довериться – не обидит. А вот на дантиста с суровым взглядом и безжалостными руками он не был похож ни капельки. Скорее он походил на трудолюбивого и аккуратного фермера, снимавшего сапоги, прежде чем войти в дом. – А на дантиста вы совсем не похожи, – улыбнувшись, сказала Пейтон. – А на кого же я похож? – спросил Барри. – Скорее на фермера. Барри беззаботно запел: А мы, евреи, работаем в поле, И каждый в кибуце[6 - Кибуц – сельскохозяйственный кооператив в Израиле.] судьбою доволен. То бессовестно лгут, То напрасно орут: «Не для хитрых евреев фермерский труд». Пейтон расхрабрилась и рассказала Барри о кошмарной истории, случившейся с ней, когда ей было четырнадцать. Тогда ее старший брат Донни взял ее с собой на каток, залитый на пустыре. Она каталась на коньках, а Донни, мечтавший стать хоккеистом, самозабвенно гонял шайбу. Дело кончилось тем, что он попал ей шайбой в лицо и выбил два зуба, и не каких-нибудь, а передних, после чего пришлось вставлять зубы. – Разрешите, я посмотрю, – сказал Барри. Он запрокинул ей голову и заглянул в рот. Его большие руки были мягки, как вымя коровы, решила Пейтон, все еще представлявшая Барри не дантистом, а фермером. – Ну и ну! – Барри покачал головой. – Грубая работа. Видно, вам попался халтурщик… – У меня не было выбора. Меня мучили в клинике, в которую направила страховая компания. – Каждая работа требует полной самоотдачи, – назидательно сказал Барри, – а работа врача – в особенности. А эти два зуба вам следует заменить, вы так красивы… – На это потребуются огромные деньги. – Гм… – Барри окинул Пейтон пристальным взглядом. – Я могу сам вами заняться как только освобожусь. Полагаю, вам не нужно экономить на завтраках, чтобы расплатиться со мной. – Вы так добры. Барри расцвел и перешел на доверительный тон. – У вас прекрасные зубы, за исключением этих двух. То-то я удивлялся, что, улыбаясь, вы не раскрываете рот. Но это все поправимо, я обязательно займусь вами. У вас великолепная структура зубов – так и просится на рекламу. А на меня вы можете положиться, я хороший дантист. Собираюсь в будущем купить частную практику, а когда разбогатею, займусь филантропией, стану лечить бедных, сирот. – Помогать людям – благородное дело, – подхватила Пейтон. – А еще животным. Обожаю животных. Держу с детства собак. Если бы не они, я бы рехнулась. Я бы тоже не прочь заняться благотворительностью, да только… – она развела руки. – Будет достаточно и того, что ваша улыбка принесет людям радость, – на полном серьезе произнес Барри. Он никогда не говорил женщинам комплименты, это было ему просто несвойственно. Однако он, видно, почувствовал, что хватил через край, потому что смутился. Но Пейтон стоила комплимента. Она была действительно привлекательна. Такой фигуре, как у нее – высокая грудь, тонкая талия, узкие бедра – можно было и позавидовать. Ее чистое с гладкой кожей лицо оттеняли иссиня-черные волосы, а из-под прямых темных бровей смотрели глаза необычайной, удивительной синевы – подруги часто спрашивали ее, не носит ли она цветные линзы. Пейтон была небогата и потому одевалась просто: непритязательная блузка и джинсы были ее обычной одеждой. По характеру она была замкнутой, даже робкой, а со стороны – для парней ее круга – казалась холодной и недоступной. Конечно, не один на нее заглядывался, пялясь на высокую грудь или на полную попку, провожая ее глазами. Заметив на себе плотоядный взгляд, Пейтон обычно хмурилась, а если рядом оказывалась подруга, то пренебрежительно говорила: «У этих парней мозги набекрень». Возможно, всем этим и объяснялось то странное, на первый взгляд, обстоятельство, что, дожив до двадцати трех лет, Пейтон не только не вышла замуж, но даже не имела поклонников. Барри собирался пробыть в Бостоне неделю – ему еще предстояло прослушать лекции, принять участие в семинаре и посетить выставку новых зубоврачебных инструментов и оборудования. Сообщив Пейтон о своих планах, Барри пригласил ее поужинать вместе с ним на следующий день. Пейтон не успела ответить: ее схватили за локоть. – Посмотри на того парня у стойки, – зашептала Виктория. – Ну… на рыжего. Пейтон увидела худощавого парня с копной рыжих волос. – Он только что пришел, – продолжила Виктория страстным шепотом. – Я положила на него глаз еще позавчера. Он тоже дантист, но дело не в этом. Говорят, у него пенис что надо. Я, по глупости, думала, что большой пенис лишь у крупных парней с длинным носом. Выходит, я ошибалась. Надо проверить. – Желаю успеха, а мне пора. – Подожди, ты поможешь мне с ним познакомиться. – У тебя завтра свободный день, – возразила Пейтон, – а мне на работу. Брякни мне завтра в офис. – Она оглянулась. Барри стоял в двух шагах. Неужели все слышал? Навряд ли. Благовоспитанный человек не станет прислушиваться к приватному разговору. – Вы уже уходите? – спросил он. – Мне пора, – ответила Пейтон. – Можно вас проводить? Пейтон не хотелось объяснять Барри, что до ее дома сначала надо ехать час на автобусе, а затем идти пятнадцать минут пешком. Чего доброго, он еще опоздает на последний автобус в город, и тогда придется оставить его ночевать в убогой халупе. Сраму не оберешься! О том, что Барри может воспользоваться такси, ей и в голову не пришло. Пейтон жила в Уортингтоне, небольшом городке, стиснутом двумя соседними городками, которые с годами постепенно благоустраивались. Особенно похорошели улицы городков: с построенных в викторианском стиле домов сняли виниловое покрытие и, отремонтировав, вылизали до блеска. Уортингтон остался нетронутым. Старые покосившиеся дома давно раздулись от сырости, словно выловленные из воды трупы, и, нависнув крышей над обветшалым крыльцом, грозили развалиться в любую минуту. Почти все дворы были покрыты цементом – верным средством от грязи, – что позволило большому числу умельцев построить в них небольшие бассейны, в которых летом резвились дети, заполняя улицы визгом и гиканьем. Рядом с городком простирались казавшиеся поистине бесконечными скоростные восьмиполосные автострады с четырехполосными ответвлениями, которые вели к гигантским парковкам, окруженным торговыми комплексами, забитыми в выходные толпами покупателей. По автостраде можно было мчаться часами, прежде чем вместо примелькавшихся заводских труб увидеть в стороне парк или пляж, в котором с красочными бикини на загорелых телах соседствовали татуировки и пирсинг, вошедшие в моду у образованной молодежи верхней прослойки среднего класса. В Уортингтоне пляж заменяла покрытая цементом небольшая площадка у мелкого, по колено, бассейна, а парк – низкорослые деревца, покрывавшиеся летом несколькими листочками, которым хватило бы места в кармане куртки. По словам старожилов, несколько десятилетий назад на улицах росли мощные вязы, но они высохли, и их выкорчевали один за другим. Однако в это не верилось – небо над Уортингтоном даже в солнечную погоду было вечно затянуто сизой, унылой дымкой. Зимой на улицах городка лежал грязный, покрытый копотью снег, а весенняя грязь сменялась трещинами в земле и коричневатой въедливой пылью. Окруженный лентами автострад с мрачными виадуками и серыми, неприглядными эстакадами, Уортингтон с двумя соседними городками походил на затерянный мир из фантастической повести. Пейтон добралась до дому только к полуночи. Дом, ничем не отличавшийся от соседних, был таким же старым, раздутым и покосившимся. С крыши угрожающе свисали сосульки, которые днем, когда чуть припекало солнце, падали вниз с оглушительным грохотом. Крыльцо было завалено снегом, покрытым твердой осклизлой коркой. На крыльце размещались две двери со звонками-трещотками, а над ним высилась покосившаяся фигура пучеглазого Санта-Клауса, по виду находившегося в подпитии, изготовленная из пластика к Рождеству сыном соседей, успевшим отсидеть, как и Донни. Одна дверь вела на второй этаж в квартиру матери Пейтон; за другой дверью, внизу, жили соседи. В прихожей Пейтон встретило тиканье ходиков. В квартире были и другие часы – электронный будильник с музыкой, из которого могли литься в нужное время мелодии американских народных песен: «Она пошла в горы», + Пирог и пудинг», «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско». В полночь часы наигрывали «Yesterday». Нелл не спала. Она сидела на диване, подобрав ноги, и смотрела ток-шоу по телевизору. Пол-экрана занимала огромная птица, пожиравшая один за другим неочищенные бананы из рук худого, как щепка, чернявого человека, у ног которого стояла большая корзина с фруктами, видно, уже изрядно опустошенная. – Этот казуар – потомок давно вымерших динозавров, – уверял телеведущего владелец редкостной птицы. – Взгляните на его лапы. Он может бежать со скоростью тридцать две мили в час. Казуар наклонился, вытащил из корзины большой оранжевый апельсин и целиком проглотил его. – Я думала, ты уже спишь, – произнесла Пейтон, снимая пальто. – Мне не до сна, – ответила Нелл жалобным голосом. – Как назло, разболелся зуб. Придется снова идти к дантисту. Не приведи бог, опять попадется какой-нибудь вертопрах. В прошлый раз, когда я была у врача – совсем забыла тебе рассказать – этот хлыщ, заглядывая мне в рот, умудрился шлепнуть по попке подававшую ему какой-то крючок пышнотелую ассистентку. – И ты не возмутилась? – Не хочу говорить об этом. Как вспомню, так мурашки по телу бегают. – Голос Нелл напоминал голос актрисы времен кино тридцатых годов, однако она искренне полагала, что так и должен говорить благовоспитанный человек. – Дорогая, – продолжила Нелл, – принеси мне, пожалуйста, настольную лампу, которую мне подарил Пол Майлс, председатель правления «Лорс Индастри». – Ma, почему ты не скажешь просто: «Принеси мне настольную лампу»? – Неужели ты завидуешь матери, которая в молодости вращалась в изысканном обществе? – Ma, ты примешь лекарство? – Пожалуй, – Нелл спихнула с дивана одну из своих собак, здоровенного пса, ответившего ей укоризненным взглядом. – А как ты провела вечер? Славно повеселилась? – Придется снова напомнить тебе о зубах. Я познакомилась в баре с дантистом. Приятный парень. Он пригласил меня завтра поужинать. – Если ты подцепишь его, он может бесплатно заменить тебе передние зубы. Может, он займется и мной? – Ma! – Дантист – не так плохо, – продолжала рассуждать Нелл. – У дантистов пациенты не умирают. Правда, жаль, что твой знакомый не хирург-косметолог. – Нелл копила деньги на подтяжку лица и удаление жировых отложений. Ей было шестьдесят пять. Она родила Пейтон последней – в сорок два года. Первой родилась Кэти, жившая теперь во Флориде и растившая с мужем двоих детей. За ней появилась Бренда, ставшая медиком и работавшая в водолечебнице, находившейся в Колорадо. Третьим в семье ребенком был Донни, который теперь лечился от наркозависимости в специализированном диспансере, расположенном в Висконсине. Никто из них не приехал на Рождество, что было простительно лишь для Донни, и Нелл долго ворчала, коря дочерей, забывших про мать, не пожалевшую сил и здоровья для их воспитания. – Тебе давно пора замуж, – продолжила Нелл. – А дантист – хорошая партия. Сколько ему? – Не знаю. На вид около тридцати. – А он не женат? Узнай обязательно. А где он живет? – Знаю только, что он не здешний. Приехал на симпозиум, пробудет в Бостоне еще несколько дней. – Приезжий – это нехорошо. Уедет – и чувства могут остыть. Любовь на расстоянии ненадежна. Так что ты постарайся, очаруй его за эти несколько дней. Но только не ложись с ним в постель. Поспешишь – все пропало. Мне по душе пышная свадьба где-нибудь на природе. Может, к тому времени Донни уже излечится или его отпустят на время. Свадьба не хуже похорон. Пейтон вздохнула и пошла за настольной лампой – видно, Нелл хотела почитать перед сном или просмотреть почту, обычно состоявшую из рекламных листков. Нелл ничего не выбрасывала, и в комнате росли кипы старых журналов, каталогов, газет, пылившиеся на полках, на комоде и на полу, прикрывая ободранные обои. Она не делала исключения и для другого старья – почти все ящики, имевшиеся в квартире, были забиты ненужным хламом: тюбиками без крема, авторучками без чернил, карандашами без грифеля, старыми батарейками, свечными огарками, засаленными расческами, превратившимися в камень конфетами, лотерейными билетами, не оправдавшими ожиданий, грошовой бижутерией… Помимо дивана, на котором сидела Нелл, все еще следившая краем глаза за прожорливой птицей, обстановку комнаты составляли старомодный комод, одну из ножек которому заменяла кипа газет, ободранная кушетка, трюмо с помутневшим зеркалом, кофейный столик, сколоченный Донни из найденных где-то досок, и прялка, невесть как оказавшаяся в квартире. Но настоящим украшением комнаты были стены с висевшими на них многочисленными картинами. Одни из них – «Горы в снегу», «Ваза с цветами» и «Олень на лесной поляне» – были куплены Нелл на распродаже «подлинных живописных полотен». Другие достались Нелл по наследству. Это были работы кисти настоящих художников, изображавшие ее предков, и теперь со стен на своих потомков глядели степенные задумчивые мужчины в костюмах разных эпох и одна миловидная дама в вечернем платье – прапрапрабабушка Нелл, леди Кларисса, бывшая замужем за английским аристократом. Комнату освещала свисавшая с потолка лампа под абажуром в блекло-красный горошек. Общество Нелл и Пейтон разделяли собаки: чихуахуа Фли, любимица Пейтон, теплый комочек, по ночам забиравшийся ей под бок, три ищейки – Монти, Руфус и Генри, вечно слюнявые и мигом оставлявшие свои собачьи дела, если кто садился за стол, да щенок Дейзи, тоже ищейка. Собаки были на попечении Нелл, но после того как ей удалось устроиться на работу в «миленький кафетерий», она стала уделять им меньше внимания, и они часами бродяжничали по улицам, вызывая недовольство соседей. Когда Пейтон принесла настольную лампу, Нелл все еще смотрела занимательное ток-шоу. Она могла наслаждаться увлекательным зрелищем лишь в отсутствие Донни, ибо телевизор был единственной вещью, принесенной им в дом (если забыть о досках для кофейного столика), и обычно стоял в его комнате. О том, где он достал дорогостоящий телевизор, Донни предпочел умолчать. Купить он его не мог: у него не было собственных денег даже на сигареты, но Нелл не стала пытать своего любимца. – Я даже не знаю, хочу ли замуж за Барри, – сказала Пейтон в раздумье. – Он симпатичный, но больно уж неуклюж. – Неуклюжие люди всегда добродушны, пакости не устроят. Не упусти Барри, а то наткнешься на дрянь вроде Эрни. Пейтон наморщилась, словно от зубной боли. Ее передернуло от мерзких воспоминаний о проглоченном оскорблении. Эрни был барменом, с которым она познакомилась несколько лет назад. Он приехал из Португалии, чтобы подзаработать, а потом улетел домой, как оказалось, к своей жене. Убрался восвояси – туда ему и дорога, – но Пейтон долго не могла забыть оскорбления, к тому же совершенно несправедливого, брошенного этим паршивцем при расставании. – Ты доставила мне несколько приятных минут, – пренебрежительно сказал он. – Но от тебя тянет мочой. Почаще мойся, да не забывай о своей вонючке. – А вспомни Скотта, – наставительно продолжила Нелл. – Он вроде ухаживал за тобой, но, вместо того чтобы остепениться, нанялся матросом на торговый корабль – только его и видели. Тебе уже двадцать три, пора замуж. Своими трудами ты много не заработаешь. Если Барри сделает тебе предложение, соглашайся немедля. В крайнем случае ты можешь всегда развестись. Свадьбу лучше устроить осенью. Конечно, может случиться, что до свадьбы вы не совладаете с чувствами. На всякий случай держи в сумочке пачку презервативов. Поройся в ящиках, там найдешь. Еще лет пять-десять назад Нелл специально ходила в бар, чтобы подцепить кавалера. Презервативы лежали в ящике с тех счастливых времен, но, верно, пришли в негодность. – Ты думаешь, я буду счастлива, если выйду за Барри? – спросила Пейтон, полагавшая, что замужество ее матери счастья не принесло, хотя Нелл и родила четверых детей. Ее муж, отец Пейтон, выходец из Эстонии, работал механиком в мастерской и хорошо зарабатывал, пока не пристрастился к спиртному. Хуже того, он приучил пить и Нелл. Совместные возлияния нередко заканчивались скандалами. Однажды, когда Нелл была беременна Пейтон, он ушел прогуляться и не вернулся. Позже выяснилось, что он осел во Флориде. Нелл долго честила его на чем свет стоит, но порой признавала, что он мог доставить женщине настоящее удовольствие. – У тебя нет выбора, Пейтон, – ответила Нелл. – Ты думаешь, что, того и гляди, тебе подвернется другая партия? Это с твоим-то характером? Ты слишком замкнута, необщительна. Тебе надо на людях держаться раскованно и не шарахаться от мужчин. К вам в офис приходят клиенты… – Да почти никто не приходит, обычно звонят. – Тогда бывай больше на людях, займись спортом. – Нелл зевнула. – А сейчас пора и на боковую. Лампу, если хочешь, можешь забрать, она мне не понадобится. – Нелл вытащила из пачки мятую сигарету и направилась к двери, чтобы покурить во дворе. Монти, Руфус и Генри, распустив слюни, последовали за ней. – И помни, Пейтон, – Нелл остановилась в дверях, – ты – моя последняя надежда. Надеюсь, ты восстановишь былую славу нашего рода. Может, у тебя будет плантация и большой особняк с лужайкой для гольфа. Тогда о тебе напишут в журнале. Открываю «Пипл», а там о тебе и всей нашей фамилии. – Ma, пора спать. Сходи покури и не забудь закрыть дверь. Пейтон вздохнула, почувствовав себя одинокой, и пошла чистить зубы. Растянув губы, с опаской глянула в зеркало. Два передних действительно выделялись неестественной формой и желтизной. Глава пятая – Пейтон? Это я, Леонард, – прозвучал в телефонной трубке многозначительный голос. – Леонард? Что случилось? – Ничего, ровным счетом. С какой стати ты всполошилась? Разве в моем голосе прозвучали тревожные нотки? – Свекор Пейтон обладал странной манерой выделять голосом отдельные слова в произносимой им фразе, чем часто ставил в тупик своих собеседников. – Я сейчас недалеко от вашего дома и вспомнил, что у тебя выходной. Приглашаю тебя на ланч. Почему бы мне не позавтракать с любимой невесткой? – А где Грейс? – Сидит дома. – Хорошо, давай встретимся в час. – Лучше пораньше, а то опоздаю на поезд. Хочу вернуться двухчасовым. Пейтон уезжала через несколько дней в Гонконг, и она собиралась после полудня пройтись по магазинам, чтобы присмотреть что-нибудь из одежды. Давно прошли те времена, когда ее в дорогу собирала свекровь, презентуя свои наряды и советуя, что надеть. Впрочем, как одеться в дорогу, вопросов не вызывало: блузка, джинсы и куртка – самое подходящее. Теперь женщины, даже летящие первым классом, иначе не одевались. Об их достатке говорила лишь сумочка, всегда отвечавшая последнему крику моды. Но что взять с собой? Пожалуй, подойдет зависевшийся в гардеробе бледно-оранжевый костюм с расклешенными брюками. Костюм – из тонкой шерсти, рассчитанной на тропический климат, – как раз то, что надо. А вот новую блузку надо купить. Хорошо бы найти с каскадом оборок и глубоким вырезом на груди. Шел сильный дождь, дул порывистый ветер, и прохожие чуть ли не бежали по улице, крепко сжимая в руке разноцветные зонтики, похожие на слетевшихся птиц с распростертыми крыльями. Проезжавшая мимо машина обдала Пейтон брызгами. Пейтон шарахнулась в сторону и тут же угодила под шумный поток, выливавшийся из водосточной трубы. Свекор назначил встречу в небольшом ресторанчике, который держали китайцы, умудрившиеся открыть свое заведение чуть ли не в самом центре Манхэттена, а не в китайском квартале. Впрочем, в меню китайские блюда соседствовали с обычными, и, закусив маринованными моллюсками или отведав суп из ласточкина гнезда, можно было приступить к свиной отбивной. Пейтон скользнула взглядом по перечню коктейлей: «Отвертка»,[7 - «Отвертка» – коктейль из виски, джина или водки с соком лайма.] «Ролле Ройс», «Манхэттен».[8 - «Манхэттен» – коктейль из вермута, ржаного или кукурузного виски со льдом и вишенкой.] В конце меню было приписано: «Желающим предоставляются палочки для еды». Пейтон хмыкнула: вряд ли кто из рискнувших заказать китайское блюдо станет еще и пользоваться непривычным приспособлением для еды. Посетители сидели только за тремя столиками, что было неудивительно для полудня; к тому же цены кусались. До замужества – как давно это было – Пейтон даже не помышляла о ресторане. Куда ни шло – зайти в бар, ресторан – для богатых. Леонард еще не пришел, и, зная, что при нем горячительного не выпьешь – какая дама пьет днем! – Пейтон заказала чай с коньяком. Она бы заказала вина, но его не выдашь за невинный напиток. Пейтон едва не повторила заказ, но вовремя заметила Леонарда. Он был тучен и невысок, а лицо его было самым обыкновенным – такое обычно затрудняются описать. На нем была куртка, а под ней – свитер, из-под которого выглядывал узел темного галстука, повязанного на клетчатую рубашку. Поцеловав Пейтон в щеку, Леонард сел напротив. – Ты прекрасно выглядишь, как всегда, – сказал он и обратился к официанту: – Пожалуйста, шотландское виски с содовой. – Поправив галстук, Леонард перевел взгляд на Пейтон. – Извини, что чуточку опоздал: не привык ездить в подземке. И зачем только вы с Барри живете в городе? Толчея, смог, дышать нечем. На природе жизнь здоровее. Ладно. Расскажи лучше о том, как поживает мой внук. Дает о себе знать? – Голос Леонарда, казалось, наугад подчеркивавший во фразе одно из составляющих ее слов, напоминал скачущий шарик на игровом поле рулетки. Черное, красное. Черное, черное, красное. – Часто звонит, ни на что не жалуется, – ответила Пейтон. Кэш учился в университете, находившемся в Пенсильвании, и на самом деле звонил домой редко, но даже и в этих случаях выудить из него что-нибудь путное было практически невозможно, ибо неизменно весь разговор сводился к обстоятельному рассказу о приключившейся с ним истории, как правило огорчительной. Однажды он с волнением рассказал, что собирался купить учебник, а в университетском магазине, где только и можно его купить, книги не оказалось – успели, как назло, распродать! – и теперь она поступит в продажу лишь через месяц, и он не знает, что делать, ибо профессор рекомендовал для занятий только этот учебник. В другой раз Кэш с не меньшим волнением рассказал, как, отправившись в кино посмотреть боевик, купил билет с рук, а тот оказался липовым, и он едва унес ноги от контролера. – Замечательный парень! – возгласил Леонард. – Мы с Грейс собираемся летом в двухнедельный круиз по Средиземному морю. Хотим взять Кэша с собой. – Не сомневаюсь, он с радостью согласится. Кэш любит вас. Леонард взял в руки меню. Днем Пейтон много не ела, но вмешиваться в действия свекра, с интересом изучавшего карточку, сочла неуместным. Словно угадав ее мысли, Леонард произнес. – Что не съедим, заберешь с собой. Барри умнет за милую душу. – Барри сейчас постится. – Это хорошо. Мы раньше тоже придерживались обычаев, но в конце концов Грейс махнула на них рукой. Ты же знаешь, ей приходится много готовить для завсегдатаев нашего клуба, а после этого остается столько еды – не выбрасывать же. Леонард казался довольным жизнью, да и грех ему было жаловаться: в средствах он не стеснялся, да и жил с Грейс душа в душу, не имея ни единого повода для серьезной размолвки почти за пятьдесят лет супружеской жизни. И все же было заметно, что он постарел. – Ты не возражаешь, если я закажу омары по-кантонски и утку с брокколи, фаршированную кешью? – спросил Леонард. – Полагаюсь на твой вкус, но, глядя на тебя, я бы выпила тоже. – Подозвав официанта, Пейтон заказала водку со льдом. – А как поживает Барри? – Не беспокойся, здоров и, как всегда, жизнерадостен. Правда, занят по горло. Леонарду не стоило говорить, что дела у Барри далеко не блестящи; к тому же он, видимо, и сам догадывался об этом. Когда она вышла замуж за Барри, он был полон честолюбивых планов, надежд, рассчитывал, что, обзаведясь собственной практикой, быстро окупит ее и станет получать прибыль, поговаривал о новшествах, которые привлекут пациентов. Но, видно, ему не хватило хватки, напористости. Его вечно обманывали деляги, поставлявшие ему на вид новое оборудование, а приятели, красовавшиеся теперь на журнальных страницах, переманивали его пациентов. Барри был слишком доверчив и непрактичен. Пейтон вздохнула: его планы оказались воздушными замками, а прибыли выбыли. – Хорошо, что Барри преуспевает, – сказал Леонард, – и я был бы совсем спокоен, если бы не Белинда. Бросить мужа ради какого-то вертопраха – нам с Грейс этого не понять. Белинда, которой было за пятьдесят, и впрямь выкинула неожиданный номер. Рассудительная, практичная – о такой никогда не скажешь, что она способна на эксцентричный поступок – внезапно ушла от мужа, бросив детей, связавшись с подающим надежды актером, на шестнадцать лет моложе ее. Однако эта связь длилась недолго. Актер вскоре стал знаменитостью и тут же бросил ее. Белинде ничего не оставалось, как вернуться в семью, но Джонатан, ее муж, указал ей на дверь, к тому же обязав платить алименты. – Хуже всего, – продолжил Леонард, сделав глоток из рюмки, – что Белинда не может угомониться, преследует этого парня, все на что-то надеется. Такое простительно молоденькой девушке, а в годы Белинды… – Леонард сделал еще глоток, – и глупо, и безрассудно, да и безнравственно, аморально. Брала бы пример с родителей. Мы с Грейс ни разу не совершили безнравственного поступка. Не ожидал от Белинды. Всегда полагал, что она счастлива замужем. Джонатан – положительный, достойный уважения человек, добропорядочный семьянин. Пейтон согласно кивнула. Семейная жизнь Белинды у ее степенных родителей никогда беспокойства не вызывала, а если кого они и поругивали за опрометчивый шаг, то этим человеком был Барри, женившийся на девушке из низов, взяв ее нищей. Ни Леонарду, ни Грейс даже не приходило в голову, что не Барри, а она везет воз, мотаясь по всему миру, чтобы заработать на жизнь. – И вы никогда не делали ничего неприличного? – спросила Пейтон. Леонард хохотнул. – Был грех. Как-то мы с Грейс выкурили в компании по сигарете с марихуаной, но этим дело и ограничилось. Пейтон вздохнула. В свое время Нелл тоже курила травку, но этим дело не ограничилось. Сигареты с марихуаной попались на глаза Донни, и он стал украдкой курить. Поймав сына за неблаговидным занятием, Нелл задала ему хорошую трепку, а потом махнула рукой и стала курить вместе с ним. В конце концов после очередного нервного срыва она перешла на обычные сигареты, а Донни постепенно пристрастился к наркотикам и покатился вниз, по наклонной. Пейтон не курила вообще, но курящие мужчины ей нравились. Они казались более уверенными в себе, более деловыми и даже более сексуальными, чем некурящие. – А как поживают твои собачки? – спросил Леонард. – Прекрасно. Теперь у меня их шесть, все – чихуахуа. Чихуахуа пользовались в городе большим спросом, особенно в латиноамериканском квартале, их многие заводили, но многие и отделывались от них, подержав у себя месяц-другой. Увидев на улице жалкое существо с глазами, как пуговки, Пейтон не могла пройти мимо и забирала кроху с собой, чтобы отдать ее в хорошие руки, а когда ее героические усилия заканчивались ничем, то оставляла ее у себя, несмотря на протесты мужа, доходившие до скандала. – И вот что еще, – Леонард замялся. – Только прошу тебя, никому не передавай наш разговор, даже Барри – особенно Барри. Я обсудил ситуацию заранее с Грейс и, хотя она против, все же решил с тобой встретиться. Дело зашло слишком далеко. Я имею в виду отношения Барри с Рэчел. Пейтон удивленно подняла брови, но постаралась ответить, сохраняя невозмутимость. – Ты говоришь о Рэчел, коллеге Барри? – Ты в курсе дела? Пейтон сочла за лучшее промолчать. – Иначе и быть не может, – Леонард облегченно вздохнул. – Но это дело не только ваше. Мы с Грейс потеряли всякий покой. Барри перешел границы разумного. – Ты хочешь сказать, что Барри сует свой пенис в чужую дырку? Леонард оторопел и настороженно огляделся по сторонам. Пейтон усмехнулась. В обществе родителей Барри она никогда не позволяла себе не то что грубить, но даже повышать голос, с неизменным спокойствием выслушивая их бесконечные наставления и слащавые похвалы, которыми особенно одолевала ее «любящая» свекровь. Все, хватит! Жаль, что попался под руку Леонард, а не Грейс. Что-то он скис. Ничего, стерпит, а дома найдет утешение у жены. Его маленькие мясистые губы, скривившиеся от тупого недоумения, как у обиженного младенца, вполне приспособлены для того, чтобы сосать женскую грудь. Дома он найдет им применение. Без утешительницы мужчине не обойтись. – Мне нет дела до этого, – холодно продолжила Пейтон. – Пусть сует свой поганый пенис хоть в мясорубку. Я сыта им по горло. Приелось. – Я понимаю, ты не в себе, – примирительно сказал Леонард, – и все же я договорю до конца, у тебя твердый характер – выдержишь. Эта женщина… Рэчел… она беременна, хочет рожать, уперлась. Она нам звонила – весьма решительная особа. Довела Грейс до мигрени, да и меня выбила из колеи. А у меня свои неприятности – на работе. Ты же знаешь, я собираюсь в этом году оставить дела – возраст, пора. Все было бы хорошо, но только несколько дней назад я получил уведомление о скорой ревизии. Просто не повезло: ревизия – редкость. Последний раз нас шерстили лет десять назад. Так вот, чтобы не вдаваться в детали, скажу тебе главное. Я хочу перевести крупную сумму на твой банковский счет, но это деньги для Кэша, я это оговорю. Произойти может всякое, и я не собираюсь бедствовать на старости лет. Но самое главное, я хочу обеспечить внука. Замечательный парень! Но я не желаю, чтобы дотошные ревизоры трясли мой банковский счет, и собираюсь перевести деньги офшорным трансфертом. Только ничего не говори Барри, иначе он замучит меня телефонными разговорами, задавал бесчисленные вопросы, да и тебя изведет. Пейтон не слушала. Она не могла поверить, что Барри ей изменил. Пейтон знала, что все мужчины не без греха, да и сама она далеко не безгрешна, и все-таки неожиданное известие затронуло ее за живое. – Да ты меня не слушаешь, Пейтон, – сказал Леонард. – Немного разнервничалась. Пожалуй, выпью еще. – Она поманила официанта. – Так вот, – продолжил Леонард наставительным голосом, – я пришлю тебе в офис кое-какие бумаги. Подпиши, заверь свою подпись и сразу вышли обратно. Поверь, у тебя не будет никаких неприятностей. Речь идет об обычных мерах предосторожности, в бизнесе неизбежных. Кроме того, эта Рэчел может припереть Барри к стенке. Полагаю, он не сделает глупости, но она может потребовать отступного, а на нет и суда нет… А вот и утка, выглядит аппетитно. Я положу тебе кусочек, не возражаешь? Перепады в голосе Леонарда начинали Пейтон нервировать. Чем он руководствовался, понять было трудно, ибо выделяемые им во фразах слова особой смысловой нагрузкой не отличались, но тем не менее он находил их с той же сноровкой, с какой ювелир с лупой в глазу отделяет от стразов настоящие камни. Но вот, слава богу, угомонился, ест свою утку, фаршированную кешью. Пейтон сделала судорожное движение подбородком. Сделав глоток из рюмки, задумалась. Она не имела ни малейшего представления, как поведет себя Барри в сложившейся ситуации. Почувствует ли себя виноватым? Хотя он, вероятно, и раньше развлекался на стороне, а сейчас ненароком вляпался. И зачем только на протяжении многих лет ее мучила совесть после очередного падения? К тому же она изменяла мужу вдали от дома, всерьез не предполагая уйти от него, а возвратившись домой, снова становилась верной женой и добродетельной матерью. Ее размышления прервал Леонард. – И не забудь, когда станешь разговаривать с Кэшем, сказать ему, чтобы он нам позвонил. Кэш не звонил нам… – Леонард поджал губы и поднял глаза к потолку. – Да, пожалуй, неделю – целую вечность. Вероятно, Леонард полагал, что Кэш звонит домой каждый день, хотя он, как и всякий студент, не часто вспоминал о своих родителях. Когда Леонард ушел, Пейтон сначала снова обратилась к официанту, а потом еще долго сидела за столиком, подперев рукой подбородок. Поразмышляв, она решила мужа простить. С кем не бывает? Она знала об этом лучше многих других. Однако вечером, дома, она не стала ждать мужа и залезла в постель, а когда щелкнула дверь, притворилась, что спит. На следующий день, к немалому удивлению Пейтон, ей позвонила Белинда, предложившая, как и Леонард накануне, вместе позавтракать. Пейтон было не до того, чтобы впутываться в чужие дела – Белинда сама заварила кашу, пусть ее и расхлебывает – но отказать золовке, говорившей с непривычным для нее волнением в голосе, она не решилась. Белинда сослалась на занятость, и Пейтон согласилась приехать к ней в офис. Приемная была забита одними мужчинами. Почти все небритые, волосатые, в кожаных куртках, они нервно расхаживали по комнате и поминутно чесались, словно давно не мылись. У каждого была фотография, которую они то и дело оценивали критическим взглядом. Видно, Белинда набирала артистов на роли гангстеров, хиппи или художников. Приглядевшись, Пейтон заметила в помещении и двух других посетителей, спокойно сидевших в кресле. В одном из них она узнала известного французского комика. Другой, в широкополой шляпе и сюртуке, с тощей седой бородкой, был ярко выраженным евреем. Впрочем, это мог быть и артист, загримированный и одетый, готовый к пробе. Белинды не было, и Пейтон вскоре стало не по себе: ей казалось, что ее окружает толпа безумцев, в глазах которых светилась несбыточная надежда. Но вот она наконец пришла, и все ее ожидавшие разом остановились, постаравшись придать лицу самоуверенность и спокойствие. Белинда была крупная мужеподобная женщина с короткой стрижкой и могучими бедрами, видно, казавшаяся собравшимся всесильной волшебницей, способной вытащить их из безвестности, а то и сделать кинозвездой. Она остановилась около долговязого парня и сурово произнесла: – Юсеф, а ты зачем здесь торчишь? Тебя ждет Генри, ступай к нему. Кроме того, через два часа приедет Джеймс Айвори, он тоже хочет видеть тебя. Все взгляды с нескрываемой завистью устремились на немыслимого счастливца. – А вы, парни, – Белинда обвела взглядом соискателей ее благорасположения, – пока покурите. Я займусь вами позже. Только скажите Алисе, где вас найти. Белинда не одна управляла студией, но ее внушительная фигура, напористость и непререкаемый тон делали ее в глазах посетителей, постоянно обивавших порог приемной, вершительницей судеб. Она относилась к тому редкому числу женщин, перед которыми раболепствуют и которым постоянно преподносят цветы и дарят конфеты. Белинда привела Пейтон в кафетерий неподалеку. – Как дела на работе? – спросила Пейтон, опустившись на стул. – Превосходно. – Глаза Белинды зажглись. – Фильм «Нисколько не удивлен» явился гвоздем сезона. Мы рассчитываем на награды в нескольких номинациях. Три фильма в работе. – Глаза Белинды неожиданно потускнели. – Мне кажется, он собрался жениться, – выдавила она. – О ком ты? – О Дамиане Уэстерли. Это я, дура, сделала его знаменитостью и по глупости дала ему роль в одном фильме с Каллиопой Ван, этой напыщенной сумасбродкой. Не могу поверить, что он бросил меня ради нее. Да, она моложе меня, привлекательней, допускаю, но ее звездный час давно позади – год-другой, и ее имя станут набирать мелкими буквами. А что может быть хуже стареющей кинозвезды? Пейтон поежилась. Сейчас польется рассказ о неблагодарности этого Дамиана и о коварстве сумасбродной кинозвезды, и Белинда будет жужжать, как прялка, на которой иногда упражнялась Нелл, да еще станет утомительно повторяться, как заезженная пластинка, ища поддержки и сострадания. И с чего на нее нашло? Всегда рассудительная, спокойная, казалось, любящая жена… Да и стоит ли так убиваться из-за потерянного любовника? Сама Пейтон никогда не испытывала мучений при расставании с кавалером. С глаз долой – из сердца вон! – Может, поговорим о другом? – улыбнувшись, сказала Пейтон. – А то мне кусок в горло не лезет. – Она положила поднесенный ко рту бисквит на тарелку. – Да ты пойми меня – я не знаю, что делать, – взмолилась Белинда. – Все надо мной смеются, а я делаю глупость за глупостью. Вчера позвонила ему домой. – Кому? – Да Дамиану – кому еще? Его не было дома, и я оставила сообщение: попросила немедленно позвонить. Он и не подумал! Вероятно, привел к себе Каллиопу. Представляю, как они надо мной потешались, перемывая мне косточки. «Опомнись, Белинда, тебе перевалило за пятьдесят, ты не семнадцатилетняя дурочка, чтобы страдать от безответной любви» – эти слова уже вертелись у Пейтон на языке, но, взглянув на ее измученное лицо, на круги под глазами, она мягко произнесла: – Поговори с матерью, она мудрая женщина. Может, что тебе посоветует. – Я с ней уже говорила. Талдычит одно: вернись к Джонатану. Да и разговаривает со мной как с неразумным ребенком. – Таковы, видно, все матери. – Пейтон вздохнула. – Ладно. И впрямь пора сменить тему. Собственно, я пригласила тебя на ланч, чтобы поговорить о Виктории. – О Виктории? Давно не встречалась с ней, потеряла из виду. – А мы встречаемся до сих пор. Так вот, она ВИЧ-инфицирована, и уже много лет. – Боже мой, какой ужас! – Пейтон похолодела. – Бедняжка Виктория. Трудно ее винить, но она была неразборчива: спала с каждым, кого подцепит, а во времена нашей молодости резиной пренебрегали. Видно, она и дальше не защищалась. – Дело не в сексе. Виктория говорит, что всему виной шприц какого-то наркомана, о который она нечаянно укололась, когда работала няней. Это было давно, двадцать пять лет назад. Все бы еще ничего, если уместно так говорить, – больные СПИДом могут протянуть долго, но все дело в том, что у Виктории цирроз печени, а больным СПИДом печень не пересаживают. Кроме того, у нее опухоль в голове. Пейтон оцепенела, ее сковал ужас, на лбу выступила испарина. Она вспомнила, как Виктория с деланным недовольством рассказывала о душераздирающем происшествии, случившемся с ней во время дежурства. Тогда тот случай казался комичным, анекдотическим. Это было давно, еще до замужества. Но в те далекие времена ей однажды пришлось заняться с Викторией лесбийской любовью. Она могла от нее заразиться. – А что говорят врачи? – выдавила из себя Пейтон. – Говорят, дело нескольких месяцев. Пейтон задумалась. Нужно помочь Виктории. Вернувшись из Гонконга, надо попытаться найти врача, практикующего нетрадиционную медицину, – что с того, что Барри ее клеймит, он может и ошибаться. Пейтон слышала, что какой-то целитель в Мехико берется за безнадежно больных. Бедняжка Виктория! А ведь она жила припеваючи. Она из богатой семьи, ни в чем не нуждалась. Родители души в ней не чаяли. Пейтон немного завидовала Виктории и, может быть, потому постепенно отошла от нее. А, может, всему виной были их интимные отношения? Мужчины тоже не жаждут видеть своих бывших любовниц. – Это ужасно, просто не верится, – с трудом произнесла Пейтон. – Что делать! – Белинда тяжко вздохнула. – А ты выглядишь превосходно. Снова куда-нибудь собираешься? – На днях отправляюсь в Гонконг. – Желаю успеха. А мне пора на работу. Поди парни меня заждались. Жаль их. Перебиваются с хлеба на воду, и никакой перспективы. В массовке много не заработаешь, а эпизодическая роль – для счастливца. – Белинда положила деньги на стол. – И вот что еще… – Она замолчала, а затем, видно, решившись выпить чашу до дна, неловко проговорила: – Если тебя будут расспрашивать обо мне, скажи, что я успокоилась и думать забыла о Дамиане. Намекни, что у меня на примете кто-то другой. Да ты сообразишь, что сказать. – Не беспокойся, соображу, – ответила Пейтон, хотя и не представляла, кто станет ее расспрашивать об интимной жизни Белинды. – А как Барри? – спросила Белинда, поднявшись из-за стола. – Как всегда, процветает. – Пейтон помедлила и спросила: – А ты слышала, что он тоже выкинул номер? – Она прикусила язык, но уже было поздно: слово «тоже» прозвучало как порицание. Однако Белинда то ли пропустила фразу мимо ушей – она рылась в сумке, пытаясь найти помаду – то ли посчитала, что лезть в бутылку не стоит. Подкрасив губы, она попрощалась и направилась к выходу, оставив Пейтон допивать кофе. Пейтон не могла успокоиться. Виктория умирает, а ей всего пятьдесят. Пейтон вздохнула: скоро и у нее круглая дата – они с Викторией одногодки. Она никогда не думала, что однажды, проснувшись, ей придется смириться с ужасной мыслью: ей уже пятьдесят! – старость не за горами. Впрочем, ей грех жаловаться. Она здорова, крупные неприятности и невзгоды обошли ее стороной, жизнь катится по наезженной колее. Не всем так везет. Многие работают по четырнадцать часов в сутки, калечатся в шахтах, умирают молодыми от тяжелой болезни после долгих мучений. Скоро пятьдесят… Может, сделать подтяжку лица? Хотя лицо гладкое, лишь небольшие морщинки в уголках глаз. Недавно она рассматривала свои фотографии двадцати-двадцатипятилетней давности. Она почти нисколько не изменилась. Правда, теперь ей помогает косметика, выгодная прическа, продуманная одежда. С подтяжкой лица можно и подождать. Пейтон вспомнила, как на эту неприятную операцию решилась ее свекровь. Тогда у Пейтон был непродолжительный отпуск, и она согласилась поухаживать за свекровью после возвращения из больницы. Грейс увезли рано утром и в тот же день привезли домой. Увидев ее, Пейтон пришла в неподдельный ужас: лицо свекрови было полностью забинтовано, как будто ее избили бейсбольной битой. Сама идти она не могла, и ее отвели в комнату под руки, а едва уложили в постель, ее вырвало. Сопровождавшая ее медсестра отвела Пейтон в сторону и, проинструктировав, как ухаживать за больной, поджав губы, недовольно добавила: – После операции она обмочилась. Ее грязное белье в сумке. Пришлось раскошелиться. Грейс стонала всю ночь, а когда Пейтон к ней подходила, бормотала что-то невразумительное. Из бинтов сочился зловонный гной вперемешку с кровью, а утром обессилевшую свекровь пришлось снова переодевать, менять постельное белье и вытирать пол: Грейс опять вырвало. Свекровь провела в постели два дня. За это время ее дважды перебинтовывала все та же неулыбчивая, суровая медсестра, приезжавшая на машине. После нее оставалась куча смрадных бинтов, какие-то склянки из-под лекарств, и Пейтон приходилось заниматься уборкой и проветривать комнату, чтобы не доводить ее до состояния больничной палаты, обычно пахнущей лекарствами и мочой. Грейс поднялась с постели на третий день, а спустя еще день-другой уже бодро расхаживала по дому, довольная тем, что помолодела «лет на двадцать, не меньше!». Тогда Пейтон подумала, что наступит время, и ей самой придется пройти неприятную процедуру. Но теперь, после тяжких воспоминаний, она твердо решила повременить. Да и к чему торопиться? Она и так пользуется успехом у кавалеров. Выйдя из кафетерия, Пейтон отправилась в магазин, не отказавшись от мысли купить новую блузку с каскадом оборок и глубоким вырезом на груди. О подтяжке лица она больше не вспоминала и через три дня улетела в Гонконг. Глава шестая Нелл вовсе не сочиняла, что ее предки были состоятельными людьми. И впрямь, приехав в Америку вместе с первыми колонистами, они быстро разбогатели. Одни стали плантаторами, другие – заводчиками, третьи – судовладельцами, не гнушавшимися заниматься работорговлей. Об их достатке свидетельствовали шикарный особняк в окрестностях Бостона, участок земли в Южной Африке на мысе Доброй Надежды и еще к ним в придачу и вовсе редкая собственность – целый остров, и не где-нибудь, а под боком – у берегов Мэна. Однако со временем часть из них разорилась, другие умерли, не оставив наследников, и в итоге единственным состоятельным человеком остался дальний родственник Нелл, доживший до девяноста трех лет. Однако, дожив до глубокой старости, он, видимо, впал в слабоумие, ибо, отойдя в мир иной, завещания не оставил, и все им нажитое, вместо того чтобы попасть в одни крепкие руки, способные поддержать честь славного рода (о чем без устали пеклась Нелл), разошлось между двадцатью тремя родственниками, слетевшимися, словно мухи на мед. Нелл досталось немного, но все же этих денег хватило, чтобы поступить в привилегированное учебное заведение – «для благородных девиц», как она сама его окрестила. Но пройти полный курс обучения Нелл не сумела – забеременев, вышла замуж. Ее муж, отец Пейтон, сбежав во Флориду, стал водителем-дальнобойщиком, видно, поборов тягу к бутылке. Однажды он все-таки объявился, чтобы забрать Донни, к тому времени пристрастившегося к наркотикам, на лето в Эстонию, о которой Донни потом вспоминал с нескрываемым отвращением, однако в подробности не входил. После этого муж Нелл снова пропал. Позже выяснилось, что он живет в Сент-Огастине,[9 - Сент-Огастин – город во Флориде.] женившись в четвертый раз и купив небольшой мотель. Больше Пейтон о нем ничего не слышала. Не поддерживала она отношений и со своими дальними родственниками; впрочем, она и знала о них лишь понаслышке. Пейтон росла в доме матери, общаясь, в основном с ней. С парнями она почти не встречалась и большим сексуальным опытом до замужества похвастаться не могла. Невинности ее лишил Эрни, но первый опыт ей не понравился, и она потом долго с отвращением вспоминала, как его отвратительный красный в прожилках член вонзился ей между ног, вызвав страшную боль, и как она потом морщилась под тяжестью ходившего над ней ходуном потного тела, выслушивая мерзкие стоны Эрни, закончившиеся удушливым выкриком: «Я кончаю, кончаю! Давай и ты!» До этого она занималась иногда мастурбацией, прислушавшись к советам школьных подруг. Но кульминационный момент после раздражения клитора ярких ощущений не вызывал, и она полагала, что только пенис, проникнув внутрь влагалища, может принести настоящее удовольствие, до которого были падки даже самые романтичные героини из прочитанных книжек. Пейтон проснулась в шесть, разбуженная мелодией «Она пошла в горы». Она вставала в шесть каждый день – выгуливать утром собак приходилось лишь ей, ибо Нелл вставать ни свет ни заря категорически отказалась – «дамы из высшего общества в такую рань не встают». Однако на этот раз вставать не хотелось: накануне вечером в баре она позволила себе лишнее – Виктории не откажешь, уговорила. Хорошо бы еще поспать. Во сне она часто летала, а сновидения были светлыми, радостными: она встречалась с добрыми, отзывчивыми людьми, бывала в заморских странах, стояла на палубе корабля под полными парусами… Однако время не ждет. Пейтон потянулась и спустила ноги с кровати. Одевшись, пошла на кухню пить кофе. Монти, Руфус, Генри и Дейзи уселись вокруг, выказывая явное нетерпение. Пристегнув к их ошейникам поводки, Пейтон надела пальто и, прихватив веник, совок и небольшое ведерко, повела собак на пустырь, держа их попарно, предусмотрительно не давая им волю, чтобы не растянуться от неожиданного рывка, что однажды с ней по неопытности случилось. На улице было холодно, и собаки, быстро закончив свои дела, к немалому удовольствию Пейтон, затрусили обратно к дому, к своим подстилкам, чтобы еще немного вздремнуть и, верно, побродить во сне по болотам, охотясь на пернатую живность. Фли зимой не выгуливали, да и чтобы справить нужду, крохе хватало листа газеты. Когда собаки возвращались с прогулки, она забиралась на спинку одной из них по своему державному выбору и тут же закрывала глаза. Что снилось ей, сказать трудно, но, несомненно, тоже что-то приятное. Барри обещал Пейтон позвонить на работу, чтобы договориться о встрече, но он мог и не выполнить обещания – случайное знакомство ко многому не обязывает, да и чего только парни не обещают, выпив рюмку-другую. Тем не менее Пейтон решила сразу принарядиться, чтобы с работы не возвращаться домой. Обычно она надевала свитер и джинсы, хотя Полли Бодейкин, пекущаяся о престиже агентства, не раз твердила о том, что на работу надо ходить в строгом костюме. Да на такую одежду денег не напасешься! Костюм быстро теряет вид. К тому же пустые хлопоты – клиенты в офис приходят редко, преимущественно звонят. Что же надеть? Может, вечернее платье? Да в нем, пожалуй, замерзнешь. – Надень прозрачный бюстгальтер, чтобы были видны соски, – подала голос Нелл. – Ma! – Не возмущайся, я знаю, что говорю. У тебя изумительная фигура, ее надо подать. – Но я должна выглядеть респектабельно. – О респектабельности на время забудь. Сначала окрути этого парня. Ты думаешь, он заметил, во что ты была одета? Спроси, не вспомнит. Высокая грудь и аппетитная попка – вот с чего он глаз не сводил. Не оставив совет матери без внимания, Пейтон надела поверх ажурного лифчика блузку с глубоким вырезом, потом решилась на мини-юбку, а поверх чулок надела теплые гетры (в ресторане их можно снять). Наряд дополнил жакет, по уверению Нелл, модный и элегантный, хотя она его и купила всего за семь долларов, не упустив распродажу в закрывавшемся магазине. Нелл и дальше не оставила дочь советами. Стоило Пейтон сесть перед зеркалом и открыть косметичку, как Нелл, устроившись в кресле, принялась поучать: – В меру румян… – Тушь без излишка… – Не размалевывайся помадой – вульгарный вид тебе ни к чему. Когда Пейтон встала со стула, Нелл оценила ее взглядом художника и удовлетворенно сказала: – Пикантно и целомудренно. Такую замуж возьмет любой. Да только ты не тушуйся, не упусти жениха. Пейтон машинально скосила глаза на сундук, пылившийся у стены между такими же запыленными стопками газет и журналов. Этот сундук, еще с детства находившийся в ее полном распоряжении, подарила ей Нелл, оторвав от себя объемистое вместилище, вполне пригодное для целой кучи разного хлама. – Этот сундук тебе для будущего trousseau,[10 - trousseau (фр.) – приданое.]– сказала она тогда. – Придет время, и ты соберешься замуж! Без trousseau замуж выходят лишь нищенки. Но в те годы до свадьбы было еще далеко, и Пейтон использовала сундук для игрушек – главным образом кукол, в которые она часто играла вместе с Викторией. Любимой игрой была игра «в свадьбу». Одну из кукол, соблюдая строгую очередность (чтобы никого не обидеть), наряжали невестой, другие – большей частью калеки, кто без глаза, а кто без ноги – становились подружками новобрачной, родителями с обеих сторон и прочими родственниками, без которых свадьба – не свадьба. А вот роль жениха всегда исполняла одна и та же кукла, с натяжкой, но все-таки сходившая за мужчину, но чтобы можно было не сомневаться в мужских достоинствах новобрачного, ему между ног в заранее сделанное отверстие вставляли или маленький корнишон, или руку одной из кукол. С той поры прошло много лет, Пейтон в куклы давно уже не играла, а вот troussea и в сундуке так и не появилось. К удивлению Пейтон, Барри позвонил уже утром – после первой же лекции, как он радостно сообщил. Однако он поставил Пейтон в тупик, спросив, в каком ресторане она хочет поужинать. В ресторане она никогда не была, а когда обедала в городе, то, в лучшем случае, заходила в пиццерию. Видно, почувствовав ее замешательство, Барри взялся решить вопрос сам, добавив, что позвонит еще раз в конце рабочего дня. В тот день работы было немного, и у Пейтон хватало времени, чтобы поразмышлять о предстоявшем свидании, но, к ее удивлению, она – хоть убей – не могла представить себе, как выглядит Барри. Он позвонил в пять часов и, сообщив, что в половине седьмого всех участников конференции собирают в его отеле на прощальный коктейль, пригласил Пейтон в гостиницу, чтобы принять участие в маленьком торжестве, после чего они пойдут в ресторан. Хотя Пейтон и работала в туристском агентстве, она никогда не бывала в гостиницах, казавшихся ей неведомым миром, предназначенным для богатых туристов и бизнесменов. Подойдя к многоэтажному зданию, выстроенному из стекла и бетона, она робко открыла дверь и оказалась в огромном холле, посреди которого бил фонтан, тренькая низвергавшимися струями. В дальнем конце помещения виднелись кабины лифтов. Барри не было. Пейтон села в свободное кресло, но когда прошло пятнадцать минут, ей стало не по себе: казалось, все на нее косятся – и те, кто сидят в креслах у столиков, и те, кто проходят мимо. Внезапно ей попалось на глаза объявление, она подошла – то, что нужно: вот растяпа, не заметила раньше. В объявлении говорилось, что прощальный коктейль для участников симпозиума дантистов состоится в девятом холле. Пейтон облегченно вздохнула и направилась к лифту. Поднявшись на нужный этаж и следуя указателю, она подошла к высоким стеклянным дверям, за которыми виднелась обширная комната с двумя барами у противоположных стен помещения и небольшим помостом для музыкантов. Их ожидали пианола, труба, гитара и барабаны. В комнате было несколько человек. Едва Пейтон открыла дверь, как к ней подошла высокая худощавая женщина в строгом костюме. – Вы к кому? – спросила она. – Мне здесь назначили встречу. – Вы – зубной врач? – Нет. – Пейтон смешалась. – Здесь собираются только дантисты, участники конференции, и гости, приглашенные ими. – Но меня пригласили. – Без сопровождающего я вас пустить не могу, извините. Суровое лицо женщины, казалось, окаменело, в то же время исполнившись непреклонной решимостью не пустить в холл постороннего. Возможно, она поступала правильно. В коридоре у гардероба раздевалась стайка гоготавших девиц, вряд ли пришедших на официальный прием. Но вот стали появляться дантисты, кто один, а кто – с дамой. Однако Барри все не было. Пейтон едва стояла: ноги не слушались, подгибались – что за пытка высокие каблуки! Да и зачем она нарядилась? Пейтон чувствовала себя посторонней и чуть было не согласилась в душе с похожей на надзирательницу в тюрьме неприятной особой, остановившей ее у двери. Пейтон вздохнула: вечно ее преследуют неудачи, как неопытную бегунью. Стоит раздаться на старте выстрелу пистолета, и она – или, как заводная игрушка, бежит в неправильном направлении, или ее обходят соперницы. Она собралась уйти, но, вспомнив наставления Нелл, решила пересилить себя. Между тем прошло двадцать минут. Коридор опустел, у гардероба не было ни души – похоже, все собрались. Может, Барри уже давно в зале, она могла его не заметить. Пейтон подошла к двери и прижалась к стеклу. Впустую! Лиц в толпе было не разглядеть, и все же она сумела заметить, что все женщины с кавалерами. Вот так всю жизнь – одной ей не везет. Вечно одна – подонка Эрни да еще двух парней, знакомство с которыми прекратилось после первой же ночи, в расчет можно не брать. И как это у Виктории все получается? Стоит прийти с ней в бар, парни к ней так и липнут, а на нее – ноль внимания. Пейтон вспомнила, как летом прошлого года, в курортный сезон, они с Викторией подрабатывали в Кейп-Коде,[11 - Кейп-Код – мыс на юго-востоке Массачусетса.] устроившись официантками в ресторанчик. Так Виктории там не давали проходу, и она выбирала, предпочитая солидных мужчин с толстым бумажником. Один из них свез ее на ярмарку в Норгемптон, откуда она вернулась, увешанная пакетами. Виктория знала, что делала: за месяц ее одели на два года вперед. Пока она развлекалась, Пейтон скучала, и Виктория, глядя на ее неустроенность, даже предложила опробовать один из старых испытанных способов уличного знакомства, известных со школьных лет: вылить за шиворот приглянувшемуся «объекту» чуток охлажденного чая или пустить в дело пульверизатор с дезодорантом. Однако Пейтон решительно отказалась – навязываться желания не было. Однажды сдуру она уже проявляла активность: бегала за Эрни, как ненормальная, а его невнимание к ней только распаляло ее. А чем все кончилось? Жуть! Оторвавшись от тяжких воспоминаний, Пейтон решила сходить в туалет, а затем ехать домой, чтобы рассказать Нелл о своей неудаче и в который раз обмануть ее ожидания. Однако, проходя мимо лифта, она машинально взглянула на раздвигавшиеся в стороны двери и увидела Барри. – Прошу прощения, – сказал он. – Вы давно ждете меня? На нем были свитер, мешковатые брюки и стоптанные ботинки, а его лохматые волосы походили на вызывающую прическу рокеров семидесятых годов. Если бы Пейтон не пришлось ждать, она, возможно, потеряла бы к нему интерес, однако долгое ожидание не только примирило ее с внешностью кавалера, но и сделало его привлекательным. – Минут пять, – ответила Пейтон. – Я недавно пришла. – Еще раз прошу извинить меня, – смущенно произнес Барри. – У меня были кое-какие дела. Вам следовало позвонить мне в номер из зала, там есть телефон. – Меня в зал не пустили, – ответила Пейтон. Она сдала пальто в гардероб и подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу. Увидев свое отражение, пришла в замешательство: быть может, ее одежда совсем не к месту – женщины в зале одеты просто. Однако она успокоилась, посчитав, что одета ярко, но не вульгарно, и выглядит пикантно, но целомудренно, как со знанием дела сказала Нелл. Пейтон приободрилась. Ничего страшного: пусть она выделится хоть раз, а если другие обыденны и невзрачны – это их дело! И все же появление Пейтон в зале, наполненном музыкой и возбужденными голосами, чему способствовало выпитое спиртное, привело к неожиданному эффекту: труба дала петуха, гитара тренькнула невпопад, пианола взяла неверный аккорд, а барабан громыхнул. Мужчины одобрительно загудели, а остолбеневшие женщины зашептались. – Что вы будете пить? – спросил Барри, подведя Пейтон к свободному столику. Она не хотела попасть впросак, показаться вульгарной, но, не представляя, что приличествует пить даме на официальном приеме, решила своему вкусу не изменять. – Рюмку водки, пожалуйста, – сказала она. – Вы меня подождете, пока я схожу за напитками? – Пойду лучше с вами, – ответила Пейтон, заметив, что ее не оставляют вниманием. Остаться под косыми взглядами – перспектива не из приятных. Да она протрет стул, ерзая от неловкости. У стойки, не успев заказать напитки, Барри заговорил с широкоплечим приземистым человеком, по-видимому, тоже дантистом. Обменявшись с ним несколькими словами, Барри извинился и пояснил: – С этим человеком я работал в Чикаго, он был моим шефом. Недавно он перебрался в Нью-Йорк и теперь заведует отделением стоматологической хирургии в клинике Хиллсайд-Бай в центре Манхэттена. Встретив меня на симпозиуме, он пригласил меня на работу, а я до сих пор не решил, поехать ли мне в Нью-Йорк или перебраться в Бостон. – Зачем вам перебираться сюда, если вы можете получить место в Нью-Йорке? – Вам нравится Нью-Йорк? – Я никогда не была там, но Бостон мне надоел. Хотела бы жить в Нью-Йорке. Наверное, увидишь – захватит дух. – В голосе Пейтон слышались нотки провинциальной простушки. Заказав Пейтон водку, а себе шотландское виски с содовой, Барри спросил: – Сядем за столик или вы хотите познакомиться с моими друзьями? – Он показал на группу мужчин, стоявших неподалеку, кто с рюмкой, а кто с бокалом в руке. – Лучше сядем за стол, вы мне расскажете о себе, но ели у вас дела… – Все дела я уже закончил, – беззаботно произнес Барри, усевшись напротив Пейтон. – Прослушал курс лекций, побывал на выставке нового оборудования и даже получил несколько деловых предложений. Далее последовал длинный рассказ о планах Барри на будущее, о частной практике, которой он хочет обзавестись, о перспективах лазерной техники и о других, не менее перспективных нововведениях, которые он станет непременно использовать. Пейтон не поняла добрую половину, не помогли и вопросы: Барри сыпал непонятными терминами и даже приводил выкладки баснословных доходов, которые принесут ему его начинания. Однако было заметно, что Барри говорит искренне, не рисуясь. Пейтон хорошо поняла лишь одно: из Бостона Барри направляется на горнолыжный курорт, а значит, у него водятся деньги и, вероятно, немалые. После третьей рюмки она решила, что Барри – настоящий богач. Она подсела к нему поближе и не ошиблась – Барри сменил тему, опустившись на землю. – Неужели у вас нет парня? – заинтересованно спросил он. – Вы такая красивая, просто не верится. Вы похожи на девочку, за которой я увивался в школьные годы. – Барри взял Пейтон за руку. Она улыбнулась и, с опаской оглядевшись по сторонам, поцеловала его в пухлую щеку. Нет, он не был парнем ее мечты, но она бы не отказалась улечься с ним в койку. Придя к этой мысли, она всполошилась, вспомнив наставления Нелл – «но только не ложись с ним в постель, поспешишь – все испортишь». Действительно, торопиться не надо. Барри от нее без ума. Из гостиницы Барри повез Пейтон в зубоврачебный кабинет, уступленный ему на вечер приятелем, где снял ей камни с зубов. Барри занимался зубами Пейтон в течение года, раз в месяц приезжая в Бостон – чаще на семинар, конференцию или выставку, а иногда единственно для того, чтобы продолжить врачевание пациентки, которую принимал в зубоврачебном кабинете своего друга. Ее зубы оказались запущенными. Помимо двух искусственных передних зубов, которые пришлось заменить, Барри пломбировал ей другие зубы, иногда удаляя нерв, а на некоторые, кривые или источенные, ставил коронки. Пейтон часами сидела в кресле, удивляясь, что может нравиться человеку, который ковыряется у нее во рту, вероятно, кишащему гнилостными бактериями. Однако незавидные зубы его, видимо, не смущали, и он нередко, заглядывая ей в рот, говорил, казалось, на полном серьезе: «От вас веет жаром» или, варьируя фразу: – «Ваш жгучий взгляд не дает мне работать». С открытым ртом, обычно набитым ватой, Пейтон ответить, естественно, не могла, и на том дело заканчивалось, предоставляя в дальнейшем повод для размышлений: искренен Барри или подшучивает над ней. Однако, в конце концов, она поняла, что Барри относится к ней серьезно. Он нисколько не походил на тех легкомысленных, беспечных парней, которые, едва познакомившись с понравившейся девицей, пытаются стянуть с нее трусики в ближайших кустах. Придя к этой мысли, Пейтон сочла возможным приступить к решительным действиям, чтобы вынудить Барри наконец объясниться. Однажды, выплюнув вату после пломбирования зуба, она усадила Барри на свое место и, расстегнув ему молнию на ширинке, взяла его пенис в рот, еще не отошедший от укола новокаина. Объяснения не случилось, но Барри, придя в экстаз, осыпал ее лицо страстными поцелуями, и Пейтон впервые в жизни почувствовала, что ее, возможно, любят по-настоящему. Барри часто звонил ей (он жил в Чикаго), а когда не заставал ее дома (Пейтон иногда ходила в кино или встречалась в баре с Викторией), то всегда просил передать, чтобы она ему позвонила, как бы поздно ни возвратилась. В этих случаях Нелл встречала ее словами: – Звонил Барри. Просил тебя позвонить. Будь с ним поласковей, не упусти жениха. Правда, фразы варьировались, но суть была одинакова. Барри вел себя деликатно и никогда не допытывался, с кем она проводила время, хотя в его голосе и звучали тревожные нотки. Впрочем, через минуту он начинал рассказывать о себе, о своих планах на будущее, неизменно предвкушая быстрый успех. Однажды он разоткровенничался: – В любом бизнесе надо брать быка за рога, использовать новейшие технологии, идти в ногу со временем. Не всем такое дается. К примеру, взять моего отца. Сейчас у него куча денег, но он долгие годы проработал простым бухгалтером, корпя над своими бумагами по четырнадцать часов в день. А в каких условиях он работал! Я однажды был в его офисе – настоящая конура. Правда, он все же разбогател, видно, вложив накопленные по доллару, а то и по центу деньги в какой-то прибыльный бизнес. Но сколько лет на это ушло! Такая жизнь не по мне. У меня есть идеи, их надо только осуществить. – Барри говорил искренне, убедительно. Нелл давно спала сладким сном, и потому Пейтон ответила не менее убедительно: – А ты знаешь, чего сейчас хочется мне? Мне хочется, чтобы ты был рядом со мной и я могла бы взять в руку твой толстый пенис. – Я хочу жениться на тебе, – сказал Барри, когда лечение Пейтон близилось к завершению, – но пока не делаю тебе предложения. Видишь ли, мои родители прочат мне в жены одну молоденькую еврейку, а если им что-то втемяшилось в голову, их с места не сдвинешь. Но я их уломаю, не сомневаюсь. А вот Пейтон одолели сомнения. Вряд ли она понравится родителям Барри. Она из бедной семьи, недостаточно образованна, не блещет манерами. Хотя чем она хуже других? Но только вряд ли родители Барри знают, что нынешние девицы – и еврейки не исключение – нюхают кокаин, курят марихуану, увлекаются пирсингом, ложатся в постель сразу с несколькими парнями, занимаются лесбийской любовью, осаждают секс-магазины и готовы раздеться перед любой фотокамерой. Конечно, со временем, выйдя замуж, женщины оставляют былые пристрастия, вспоминая о них лишь в разговорах с подругами, вдали от детских ушей. Предосудительные наклонности почти миновали Пейтон, и все же она искренне полагала, что родители Барри не примут ее как равную. Так и вышло. Выйдя замуж за Барри, она явственно ощутила, что его благопристойные рассудительные родители относятся к ней если не с явным пренебрежением, то уж точно со снисхождением, особенно Грейс, которую примиряла с непутевой невесткой лишь возможность учить ее уму-разуму, непрестанно одаривая советами. Накануне свадьбы Белинда уступила ей свою ванную комнату. Помывшись, Пейтон стала убирать за собой. Вытирая запотевшее зеркало, она увидела в нем отраженные стрелки своих наручных часов. Подергиваясь, секундная стрелка шла вспять, и Пейтон вдруг пришла в голову мысль, что если каким-то волшебным образом перенестись в свое прошлое, то, верно, под ноги посыплются одна за другой прожитые минуты, круглые и колючие, как низвергающиеся крупинки песочных часов. Задумавшись, Пейтон взяла бутылку с шампунем, чтобы поставить ее на место, но бутылка неожиданно выскользнула из рук и разбилась, выплеснув зеленоватую жидкость, которая растеклась языками по полу, распространяя запах бергамота и мускуса. Осколки поблескивали на кафеле, словно песчинки истекшего времени, словно прожитые минуты. Пейтон вздохнула. Если бы чудо и в самом деле произошло, она смогла бы беспристрастно взглянуть на себя из прошлого, ибо в ней было нечто такое, чего она до сих пор не могла постичь, хотя вроде бы ничем не отличалась от окружающих. Видно, Грейс права, сказав Барри, что у нее в душе какая-то червоточина. Глава седьмая Утром раздался стук в дверь. Сочтя, что явилась горничная, Пейтон крикнула «Зайдите попозже» и повернулась на другой бок. Стук повторился. Пейтон встала с кровати и, одернув ночную рубашку, с недовольным выражением на лице направилась к двери. На пороге стоял Сянь Жун. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=184069) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Здесь и далее речь идет о кредитной карточке, все счета по которой должны быть оплачены в конце каждого месяца. – Здесь и далее примечания переводчика. 2 Армия спасения – религиозная филантропическая организация, существующая на пожертвования. Основана в Лондоне в 1865 году, действует во многих странах мира, в том числе и в США. 3 Лонг-Айленд – остров, на котором расположены районы Нью-Йорка Куинс и Бруклин. Далее к востоку находятся еще несколько городов и поселков, некоторые из них являются популярными летними морскими курортами. 4 Коулун (Цзюлун) – город в Гонконге (Сянгане). 5 «Мэйфлауэр» – корабль, на котором в 1620 году в Америку прибыли первые поселенцы. 6 Кибуц – сельскохозяйственный кооператив в Израиле. 7 «Отвертка» – коктейль из виски, джина или водки с соком лайма. 8 «Манхэттен» – коктейль из вермута, ржаного или кукурузного виски со льдом и вишенкой. 9 Сент-Огастин – город во Флориде. 10 trousseau (фр.) – приданое. 11 Кейп-Код – мыс на юго-востоке Массачусетса.