Коктейль на троих
Маделин Уикем


Три молодые женщины, три верные подруги каждый месяц встречаются за коктейлем, чтобы поделиться своими секретами и посплетничать. Все три живут полной жизнью красивых, деловых женщин. Но как бы ни были они удачливы, в жизни каждой из них наступает черная полоса, когда случайная встреча в коктейль-баре со старой знакомой едва не разрушила их дружбу…





Маделин Уикем

Коктейль на троих


Автор выражает глубокую признательность своему агенту Араминте Уайтли, а также Линде Эванс, Салли Гаминара и другим сотрудникам «Трансуорлд» за их веру и постоянную поддержку. Кроме того, автор благодарит своих родителей и сестер за их благожелательность и терпение. Особая благодарность моим друзьям Анне-Марии и Джорджу Мосли, которые всегда держали наготове шейкер для коктейлей.

И наконец, автор благодарит своего мужа Генри, без которого эта книга не состоялась бы и которому она посвящена.





Глава 1


Толкнув тяжелую стеклянную дверь бара «Манхэттен», Кендис Брюин сразу окунулась в знакомое тепло, гомон голосов и бряцанье тарелок. Была среда, и время только приближалось к шести вечера, но бар оказался почти полон. Официанты в темно-зеленых галстуках и таких же тужурках стремительно скользили по натертым паркетным полам, разнося напитки и закуски. Девушки в обтягивающих, сильно декольтированных платьях, сгрудившись у стойки, окидывали свои охотничьи угодья взглядами, в которых смешались вызов и надежда. Тапер за роялем извлекал из своего инструмента мелодии Гершвина, которых, впрочем, было почти не слышно за гомоном толпы.

Снимая куртку, Кендис с неудовольствием подумала, что в «Манхэттене» становится что-то слишком многолюдно. Когда они с Мэгги и Роксаной впервые набрели на этот бар, он был очень тихим и уютным, словно специально созданным для встреч подруг. Обнаружили они его случайно, когда после напряженного рабочего дня искали место, где можно было бы сесть и спокойно выпить. Тогда бар «Манхэттен» был старомодным заведением с облезлыми табуретками из искусственной кожи и намалеванной прямо на стене облупившейся панорамой Нью-Йорка. Посетителей в баре было немного, и вели они себя тихо – в основном сюда приходили пожилые джентльмены с совсем юными спутницами.

Кендис, Роксана и Мэгги с ходу заказали по коктейлю, потом попросили повторить и к концу вечера окончательно убедились, что у бара есть шарм и что в ближайшее время надо будет наведаться сюда еще раз.

Так вот и родился их «коктейль-клуб».

Увы, с тех пор многое изменилось. Бар «Манхэттен» был перестроен, переоборудован и расширен. Теперь о нем писали во всех глянцевых журналах, и по вечерам оба зала заполняла толпа состоятельных молодых людей и миловидных девушек, считавших хорошим тоном заглянуть сюда после работы. Поговаривали, что раз или два в «Манхэттене» были замечены самые настоящие знаменитости. Стоило ли удивляться, что теперь даже официантки здесь выглядели как манекенщицы, пришедшие подработать после утомительной ходьбы по подиуму?

«Пора нам подыскать место поспокойнее, – подумала Кендис, вручая куртку гардеробщице и получая взамен серебряную пуговицу, оформленную в стиле арт-деко. – Потише, поменьше и поуютнее».

Она, впрочем, понимала, что вряд ли они переберутся в другой бар – слишком много приятных воспоминаний было связано у них с «Манхэттеном». Да и ходили они сюда слишком давно, чтобы вот так вот запросто взять и сменить место своих ежемесячных встреч. Слишком многими тайнами обменялись они за фирменными, словно инеем покрытыми бокалами мартини, чтобы искать другой бар. В любом новом месте им пришлось бы начинать все сначала, и неизвестно, что бы из этого вышло. А так каждая из трех подруг твердо знала, где она должна быть вечером первого числа каждого месяца.

Напротив гардероба висело на стене большое зеркало, и Кендис бросила туда мимолетный взгляд, чтобы проверить, в порядке ли волосы и не потекла ли косметика (тот необходимый минимум, который она себе позволяла).

Осмотром Кендис осталась довольна. Ее коротко подстриженные волосы лежали так, словно она только что вышла от парикмахера, косметика тоже не пострадала, а простой черный брючный костюм с бледно-зеленой шелковой блузкой сидел просто идеально, хотя был не бог весть каким дорогим.

Отвернувшись от зеркала, Кендис быстро обежала взглядом зал, но не увидела ни Роксаны, ни Мэгги. Несмотря на то, что все трое работали в одном месте, а точнее – в редакции журнала «Лондонец», в бар подруги редко являлись одновременно. Роксана, уйдя на вольные хлеба, и вовсе числилась внештатным корреспондентом и использовала офис редакции только затем, чтобы совершать междугородние и международные звонки и договариваться об очередной командировке. Что касалось Мэгги, то ей, как ведущему редактору, часто приходилось задерживаться на совещаниях.

«Но только не сегодня! – подумала Кендис, бросая быстрый взгляд на наручные часики. – Сегодня у Мэгги есть все основания смыться с работы пораньше».

Машинально одернув костюм, Кендис двинулась по проходу. Заметив, что какая-то парочка собирается вставать, она поспешно свернула к их столику. Молодой человек не успел еще освободить стул, а Кендис уже скользнула на его место, изобразив на лице благодарную улыбку. В «Манхэттене» мешкать не приходилось – если хочешь занять столик, нужно поворачиваться, иначе останешься ни с чем. Впрочем, подругам это всякий раз удавалось. Они всегда сидели за отдельным столиком, и это тоже было частью традиции.

Мэгги Филипс остановилась перед дверями бара «Манхэттен» и, поставив на землю внушительных размеров сумку, битком набитую мягкими игрушками, без церемоний подтянула морщившие на коленях колготки для беременных. «Еще три недели, – подумала она, разглаживая последнюю складочку. – Еще целых три недели мучиться в этих проклятых колготах!» Глубоко вздохнув, она подобрала сумку и толкнула входную дверь.

От шума и тепла у нее сразу закружилась голова. Схватившись за стенку, Мэгги несколько секунд стояла неподвижно, стараясь не потерять равновесия. Одновременно она быстро моргала, чтобы избавиться от заволакивающего глаза тумана.

– С вами все в порядке, дорогая? – осведомился чей-то незнакомый голос.

Повернув голову, Мэгги увидела участливое лицо гардеробщицы.

– Да, все в порядке, – ответила она, через силу улыбнувшись.

– Вы уверены? Может быть, все-таки лучше принести вам стакан воды?

– Нет, не стоит. Со мной правда все нормально.

Стараясь чем-то подкрепить свои слова, Мэгги принялась активно освобождаться от просторного теплого свингера. Ее черный костюм для будущих мам выглядел настолько элегантно, насколько это вообще было возможно, однако даже он не мог скрыть, что она находится на последнем сроке беременности. Самой себе Мэгги часто казалась похожей на воздушный шарик, который по ошибке наполнили не летучим гелием, а водой.

Мужественно встретив оценивающий взгляд гардеробщицы, Мэгги протянула ей свингер и подумала: «Клянусь чем угодно: если она спросит, когда должен родиться ребенок, я тресну ее сумкой по голове!»

– Когда же должен родиться ваш ребеночек, дорогая? – осведомилась гардеробщица.

– Двадцать пятого марта, – ответила Мэгги, широко улыбаясь. – Еще через три недели!

– Вы, надеюсь, уже собрали свой «тревожный чемоданчик»? – Гардеробщица подмигнула. – Такие вещи не стоит откладывать.

Мэгги почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки. «Кому какое дело, собрала я вещи для больницы или нет?!» – в ярости подумала она. И почему буквально все заговаривают с ней именно об этом, словно нет никаких других тем для разговоров? Буквально сегодня какой-то подвыпивший мужчина подошел к ней в пабе, куда она зашла пообедать, и, указывая на ее живот сосискообразным пальцем, косноязычно пробормотал: «Примите поздравления, дорогуша. Кого ждете: мальчика или девочку?!»

От этого осточертевшего вопроса Мэгги едва не стошнило прямо на него, и она сдержалась лишь с большим трудом.

– Ваш первенец, насколько я понимаю, – заметила гардеробщица без малейшего намека на вопросительную интонацию.

«Неужели это так очевидно? – с горечью подумала Мэгги. – Неужели всему миру с первого взгляда ясно, что я, Мэгги Филипс – или миссис Дрейкфорд, как ко мне обращаются в клинике, – еще ни разу не рожала и не имею никакого опыта в обращении с детьми? О, я несчастная!..»

– Да, это мой первый ребенок, – ответила она сколь возможно любезно и протянула руку, надеясь поскорее получить серебряную пуговицу-номерок и пройти в зал.

Однако гардеробщица и не думала ее отпускать. Едва не пуская слюни от умиления, она во все глаза таращилась на раздутый живот Мэгги.

– Видите ли, у меня у самой четверо, – сообщила она. – Три девочки и мальчик. И каждый раз последние несколько недель беременности казались мне самым удивительным временем в жизни! Не спешите выбрасывать их из памяти, дорогая. Вот попомните мои слова – когда-нибудь вы будете вспоминать эти дни с добрым чувством. А вы знаете, что…

– Да, конечно, – перебила ее Мэгги, приятно улыбаясь. – Вы правы.

«Отстанешь ты или нет?! – мысленно возопила она. – Да, я ничего об этом не знаю и знать не хочу. Зато я лучше всех умею сверстать номер и все знаю о полях, полноцветной печати и шрифтах. О боже, за что мне такие муки?!»

– Мэгги!

Она обернулась на голос и встретилась взглядом с Кендис.

– Я увидела тебя в зеркале, – объяснила подруга. – Я сама только что пришла, но успела занять столик.

– Превосходно!

Мэгги пробиралась следом за Кендис сквозь толпу, ежась под направленными на нее любопытными взглядами. Насколько она успела заметить, она была здесь единственной женщиной в положении. Да что там говорить – во всем баре не было даже ни одной толстой женщины! Куда бы Мэгги ни бросила взгляд, всюду она видела худющих восемнадцатилетних девчонок с плоскими животами, тонкими, как спички, ногами и торчащими вперед крошечными грудками.

– Как ты себя чувствуешь? – Кендис остановилась возле столика и придвинула ей стул.

«Я не больна!» – хотела огрызнуться Мэгги, но только поблагодарила подругу и села.

– Закажем что-нибудь или подождем Роксану? – спросила Кендис.

– О, я не знаю. – Мэгги слегка пожала плечами. – Наверное, лучше подождать.

– Но с тобой точно все в порядке? – с любопытством осведомилась Кендис.

Мэгги вздохнула:

– Кажется, да. Просто мне до тошноты надоело быть беременной! Знаешь, как ко мне относятся окружающие?

Как будто я – слабоумная, и меня надо жалеть и гладить по головке.

– Ты – слабоумная?! Да ты выглядишь просто прекрасно!

– Ох, перестань, Кен. Ты же видишь, какая я толстая! Безобразно толстая!

– Послушай, Мэгги, – твердо сказала Кендис, – в доме напротив моего живет одна девчонка, которая тоже в положении. Так вот, я уверена – если бы она увидела тебя, она бы тотчас выкинула от зависти!

Мэгги рассмеялась:

– Кендис, я тебя просто обожаю! Ты всегда умеешь найти нужные слова и утешить меня.

– Но ведь это правда! – Кендис потянулась за карточкой меню в темно-зеленой кожаной папке с серебряными застежками. – Ну-ка посмотрим, что у нас тут есть. Я уверена, Роксана сейчас подойдет.



Роксана Миллер в это время была в дамской комнате. Стоя перед зеркалом, она тщательно подкрашивала губы красновато-коричневым карандашиком. Закончив, она крепко сжала губы и отступила на шаг, критически разглядывая свое отражение.

Собственные скулы ей всегда нравились. Роксана часто думала – какое счастье, что этого у нее уже никто не отнимет. Но вот белки светло-голубых глаз показались ей желтоватыми, как у заядлой курильщицы, кожа после трех недель лежания на Карибских пляжах покрылась слишком темным загаром, а от этого нос выглядел чересчур длинным и – о, ужас! – крючковатым. Бронзовые с золотистым оттенком волосы свободно падали на плечи из-под воткнутого в них черепахового гребня – пожалуй, даже слишком свободно. Что ж, по крайней мере это она в состоянии поправить.

Пошарив в сумочке, Роксана достала щетку для волос и попыталась привести прическу в порядок.

Как всегда в последнее время, на ней была белая майка. Роксана была уверена – ничто так не оттеняет тропический загар, как простая белая майка, но сегодня контраст показался ей слишком уж резким. «Наверное, я переборщила с солнечными ваннами – вот и стала похожа на мулатку», – вздохнула Роксана, убрала щетку в сумочку и… невольно улыбнулась своему отражению. Несмотря на все изъяны (а собственную внешность Роксана оценивала совершенно объективно), общее впечатление было вполне сносным.

Позади раздался шум спускаемой воды, и дверца одной из кабинок отворилась. Из кабинки, поправляя на ходу юбку, вышла девушка лет девятнадцати. Остановившись рядом с Роксаной, она наклонилась к раковине, чтобы помыть руки. У нее была светлая, гладкая кожа и большие темные глаза, которые казались сонными. Прямые до плеч волосы, постриженные а-ля Нефертити, напомнили Роксане абажур лампы. Губы девушки были темно-красными, словно спелая слива. Косметикой она явно не пользовалась, да это ей было и ни к чему.

Перехватив взгляд Роксаны, незнакомка улыбнулась и вышла. Дверь за ней давно закрылась, а Роксана все стояла перед зеркалом и разглядывала себя. Отчего-то она вдруг почувствовала себя неопрятной и очень-очень старой. А что может быть противнее тридцатитрехлетней старухи, которой все еще очень хочется нравиться?

Одной этой мысли оказалось достаточно, чтобы Роксане расхотелось улыбаться. Все следы воодушевления и радости исчезли с ее лица, уголки губ скорбно опустились, а взгляд потух. С холодным вниманием разглядывала она крошечные красные звездочки лопнувших сосудов на щеках. Ей сказали, это у нее от карибского солнца. Черта с два – от солнца! Возраст есть возраст.

За спиной Роксаны снова скрипнула дверь. Обернувшись, она увидела Мэгги, которая широко улыбалась, и ее каштановые волосы блестели в свете ярких потолочных ламп.

– Ну что же ты? Мы тебя уже заждались!

– Бегу, дорогая! – Роксана улыбнулась в ответ и поспешно засунула косметичку в сумочку. – Я просто прихорашивалась.

– Тебе это ни к чему! – заявила Мэгги категоричным тоном. – Ах, какой у тебя роскошный загар!

– Это все Карибы, – объяснила Роксана. – Жгучее солнце, иссушающий ветер, москиты и прочие прелести…

– Не желаю ничего слышать! – Мэгги даже уши заткнула. – В конце концов, это просто несправедливо! Почему я никогда никуда не езжу? Впрочем, с моим везением, если меня когда и отправят в командировку, то только в Гренландию. Или в Антарктиду. Иди-ка в зал, пока Кендис не отправилась нас разыскивать, а я сейчас приду.



Войдя в бар, Роксана сразу увидела Кендис, которая сидела за столиком и сосредоточенно изучала меню. При виде ее на губах Роксаны снова заиграла невольная улыбка. Кендис всегда выглядела одинаково – вне зависимости от того, где она находилась и что на ней было надето. Ее кожа неизменно была гладкой и чистой и как будто излучала спокойное матовое сияние; коротко подстриженные волосы всегда были тщательно уложены, и даже ямочки на щеках, появлявшиеся каждый раз, когда Кендис улыбалась, очень ей шли. И всегда, насколько помнила Роксана, Кендис смотрела на мир открытым и приветливым взглядом больших глаз, обрамленных густыми ресницами. «Неудивительно, что она – такая хорошая журналистка», – тепло подумала Роксана. Люди, у которых Кендис брала интервью, просто не могли не проникнуться к ней доверием.

– Эй, Кен, как дела? – окликнула она подругу. Кендис слегка вздрогнула от неожиданности, потом подняла голову и в следующий миг улыбнулась Роксане своей доверчивой и ласковой улыбкой.

«Удивительная вещь, – подумала Роксана. – Я могу спокойно пройти мимо сотни очаровательных младенцев в колясочках и не почувствовать ничего, однако одного взгляда на Кендис мне подчас достаточно, чтобы испытать прилив самой настоящей материнской нежности». Она решила, что, должно быть, какой-то неосознанный инстинкт заставляет ее испытывать совершенно иррациональное желание оберегать и защищать эту девушку с круглым личиком и чистым, как у невинного младенца, взглядом. Вот только от чего она должна защищать Кендис, Роксана толком не знала. От всего мира? От чужаков? От мужчин? Но ведь это было по меньшей мере смешно, и умом Роксана это понимала. В конце концов Кендис была всего на три или четыре года моложе ее и, конечно, давно знала, как устроен этот мир и чего ей следует опасаться. И все же рядом с ней Роксана часто ощущала себя человеком другого, старшего поколения.

Приблизившись к столику, она наклонилась и расцеловала Кендис в обе щеки.

– Ты уже что-нибудь заказала?

– Нет, я пока только смотрю. Никак не могу решить, что лучше – «Летний вечер» или «Городская легенда».

– Возьми лучше «Легенду», – посоветовала Роксана. – «Летним вечером» только заборы красить, к тому же его положено подавать с зонтиком.

– Правда? – Кендис слегка нахмурилась. – А разве это имеет значение? Зонтик, я имею в виду… Ты сама-то что возьмешь?

– «Маргариту». Как и всегда. В Антигуа я только ее и пила. «Маргарита» и солнце, солнце и «Маргарита» – вот все, что нужно человеку.

– Значит, тебе понравилось на Карибах? Расскажи-ка поподробнее! – Кендис подалась вперед, в глазах ее заблестело любопытство. – А как там было с мальчиками?

– Превосходно! – отозвалась Роксана. – Там их было достаточно, чтобы я могла выбирать. Один мне запомнился больше других – после первого раза он приходил ко мне четырежды. Признаться, мне это даже начало надоедать.

– Какая ты все-таки испорченная! – вздохнула Кендис со смесью восхищения и зависти.

– Просто я хороша в постели – вот почему я так нравлюсь мужчинам. Многие из них не прочь повторить, да только это зависит от меня. Для начала, дорогая, мужчина должен понравиться мне – только в этом случае он может на что-то рассчитывать.

– А как же насчет твоего… – Кендис смущенно замолчала, но Роксана прекрасно ее поняла.

– Ты имеешь в виду Мистера Женатика с кучей детишек? – небрежно уточнила она.

– Ну да… – Кендис слегка порозовела. – Разве он не ревнует, когда ты…

– Мистеру Женатику никто не разрешал ревновать! – Роксана с притворной строгостью сдвинула брови. – В конце концов, у него есть жена, и если у него кое-где чешется… По-моему, это только справедливо, ты не находишь?

Ее глаза чуть заметно сверкнули, и Кендис, стушевавшись, прикусила губу. Роксана не особенно любила обсуждать свои отношения с Мистером Женатиком. Насколько было известно Кендис, Роксана начала встречаться с ним еще до того, как они трое познакомились и подружились, однако за все время она ни разу даже не назвала его по имени, не говоря уже о том, чтобы рассказывать о нем нечто такое, что могло бы раскрыть его инкогнито. Кендис и Мэгги часто шутили между собой, что любовник Роксаны, должно быть, известный политик или крупный бизнесмен, и, конечно, он богат, влиятелен и дьявольски сексуален. Такая женщина, как Роксана, вряд ли обратила бы внимание на кого-то заурядного. Другой вопрос – действительно ли она его любила. Порой подруги в этом сомневались, поскольку Роксана часто говорила о своем любовнике почти пренебрежительно или, во всяком случае, без особенной теплоты.

– Слушай, ты извини, пожалуйста, но я закурю, – сказала Роксана, доставая из сумочки пачку сигарет. – Пусть зародыш Мэгги немного потерпит – ведь ему бы, наверное, не хотелось, чтобы старая тетя Рокси загнулась от никотинового голодания.

– Дыми на здоровье! – сказала Мэгги, подходя к столику. – Вряд ли табачный дым может быть хуже автомобильных выхлопов и заводского чада. – С этими словами она села на стул и поманила ближайшую официантку. – Ну, девочки, с чего мы сегодня начнем?



Когда официантка, одетая в темно-зеленый приталенный жакет, приблизилась к их столику, Кендис с любопытством уставилась на нее. Что-то в ее облике казалось смутно знакомым. Эти светлые волнистые волосы, этот вздернутый носик, серые, чуточку усталые глаза… Где-то, когда-то она это уже видела! Даже то, как официантка движением головы отбрасывала волосы со лба, было Кендис знакомо. Она только никак не могла припомнить, когда и при каких обстоятельствах они сталкивались.

– Что-нибудь не так? – вежливо спросила официантка, и Кендис вспыхнула.

– Нет-нет, все в порядке, просто я… Гхм… – не зная, куда деваться от смущения, она снова уткнулась в меню.

В «Манхэттене» подавали больше сотни разных коктейлей, и Кендис иногда казалось, что это уж чересчур.

– Мне «Мексиканский свинг», пожалуйста, – сказала она.

– Мне – «Маргариту», – попросила Роксана.

– А мне… я не знаю! – растерялась Мэгги. – Вообще-то я уже пила сегодня за обедом.

– Может быть, «Кровавую Мэри»? – с невинным видом предложила Кендис, подразумевая классическую смесь водки с томатным соком.

– Нет, что ты, он слишком крепкий! – испугалась Мэгги. – Впрочем, черт с ним, принесите мне «Падающую звезду».

– Отличный выбор, – одобрила Роксана. – Ребеночек должен привыкать к спиртному, главное – ты сама не упади. А теперь… – Она запустила руку в сумочку и весело объявила: – Подарочный час!

– Подарки? Кому? – удивилась Мэгги, поднимая голову. – Надеюсь, не мне? В последнее время меня буквально завалили подарками. Кроме того, у меня скопилась уйма оплаченных талонов на посещение магазина «Мать и дитя». Сотен на пять, не меньше!

– Детские талоны? Разве это подарок?! – Роксана презрительно наморщила нос. – Я приготовила кое-что получше!

С этими словами она поставила на стол крошечную коробочку, обтянутую голубым шелком.

– Вот какой подарок тебе нужен!

– Это от Тиффани? Ой, это и правда мне?! – Мэгги неловко открыла коробочку отекшими пальцами и осторожно достала оттуда что-то серебряное. – Не могу поверить! Это же погремушка!..

Она несколько раз тряхнула игрушку, и все трое рассмеялись от восторга.

– Дай мне погреметь! – попросила Кендис.

– У тебя будет самый модный ребенок в графстве, – заявила Роксана с довольным видом. – Если у тебя родится мальчик, я подарю ему такие же запонки для манжет.

– Чудесная вещица! – вздохнула Кендис, с восхищением глядя на погремушку. – По сравнению с ней мой подарок просто бледнеет. И все-таки… – Положив погремушку на стол, она вынула из сумки два объемистых прозрачных пакета.

– Кендис Брюин, что это такое? – прокурорским тоном спросила Роксана, заметив в сумке еще несколько таких же пакетов. – Кажется, я вижу чайные полотенца! И губку!..

Она ловко выхватила из сумки один из пакетов и подняла высоко вверх. Полотенца были голубыми, а губка – желтой; на пакете красовалась надпись «Благотворительная ассоциация молодых христианок».

– Сколько ты за это заплатила? – требовательно спросила Роксана.

– Совсем немного, – поспешно ответила Кендис. – Так, пустяки какие-то… Ну, пять фунтов.

– Это за каждый пакет, – вздохнула Мэгги, закатывая глаза. – Ну что нам с ней делать, Рокси? По-моему, Кендис уже скупила все, что только было на складе этой «Ассоциации»!

– Но ведь чайные полотенца всегда могут пригодиться. Это очень полезная вещь! – защищалась Кендис. – К тому же мне всегда так неудобно отказывать молодым христианкам…

– Вот именно! – заметила Мэгги. – Ты покупаешь у них эти поделки не потому, что они помогают бездомным детям, а потому, что тебе «неудобно»!

– Но ведь в конечном итоге мои деньги все равно пойдут на организацию бесплатных столовых для детишек, – возразила Кендис. – Так разве не все равно…

– Нет, Кендис, не все равно, – сурово перебила Мэгги. – Одно дело – по-настоящему заниматься благотворительностью, и совсем другое – успокаивать свою совесть, потому что… О боже, как можно быть такой безвольной?! Я просто не могу!.. Где мой коктейль, черт возьми, где моя «Падающая звезда»?!

– Как бы там ни было, – вставила Роксана, – вывод один: Кендис должна сказать решительное «нет» молодым христианкам и их чайным полотенцам. Надеюсь, это ясно?

– Хорошо, хорошо, – поспешно согласилась Кендис, запихивая улики обратно в сумочку. – Больше никаких чайных полотенец. А для тебя, Мэгги, у меня есть еще один подарок. – Она достала большой конверт и вручила его подруге. – Можешь воспользоваться когда пожелаешь!

За столом наступила тишина. Мэгги открыла конверт и достала оттуда бледно-розовую карточку с разводами, как на банкноте.

– Абонемент на массаж с ароматерапией, – прочла Мэгги. – Боже, Кендис, ты заплатила сразу за десять сеансов!

– Я подумала, тебе может захотеться сходить на массаж. Хочешь – до родов, хочешь – после. Собственно говоря, тебе даже не надо никуда ходить – массажистка приедет к тебе на дом.

Мэгги подняла голову, и в глазах ее заблестели слезы благодарности.

– Огромное спасибо, Кен! Знаешь, это единственный подарок, который преподнесли мне. Мне, а не ребенку, – наклонившись вперед, она обняла Кендис за плечи. – Спасибо тебе, дорогая!

– Нам будет тебя очень не хватать, – сказала Кендис. – Постарайся не засиживаться в этом своем отпуске по уходу слишком долго!

– Но ведь вы можете навещать меня и ребенка! – возразила Мэгги.

– На твоей загородной фазенде? Благодарю покорно! – Роксана саркастически хмыкнула. – «Миссис Дрейкфорд с новорожденным изволили выехать для отдыха в свою загородную резиденцию!» С тем же успехом ты могла бы переехать в Канаду, а еще лучше – в Австралию! – И она состроила страшную гримасу Кендис, которая прилагала поистине нечеловеческие усилия, чтобы не захихикать.

Когда год назад Мэгги заявила, что она и ее муж Джайлс будут жить в коттедже под Лондоном, подруги сразу представили себе небольшой аккуратный домик в двадцати минутах езды от столицы, с крошечными подслеповатыми окошками и огороженным зеленым штакетником садом размером чуть больше обеденного стола. Но действительность превзошла все их ожидания. Новый дом Мэгги носил название «Солнечные сосны», хотя никаких сосен там почему-то не было, а были буковые и ясеневые рощи и обширные поля, окружавшие его со всех сторон. В самом доме было десять спален, большая и маленькая гостиные, библиотека, бильярдная и плавательный бассейн с подогревом. Сгоряча подруги решили, что Мэгги ненароком окрутила миллионера, но все оказалось несколько проще – Джайлс Дрейкфорд был одним из высокопоставленных служащих крупной финансовой корпорации.

«Почему ты ничего нам не сказала? – требовательно спросила Кендис, когда все трое сидели на просторной кухне Мэгги и пили чай, приготовленный на промышленных размеров электроплите. – Похоже, вы с мужем просто купаетесь в деньгах!»

«Ничего мы в них не купаемся! – ответила Мэгги, поднося к губам тонкую чашку бриджуотерского фарфора. – Просто этот дом… он кажется больше, чем на самом деле, потому что находится за городом».

Именно эти слова подруги никогда не упускали случая ей напомнить.

– Загородное поместье Дрейкфордов просто кажется большим, – объясняла теперь Кендис Роксана, изо всех сил стараясь не засмеяться. – Потому что оно находится за городом и потому что стоит посреди участка площадью в несколько гектаров земли. Когда Джайлс построит там небольшой аэродром, мы сможем прилетать к нашей крошке Мэгги на ее личном вертолете, а пока…

– Да заткнитесь вы! – добродушно буркнула Мэгги. Вот, кажется, несут наши коктейли.

К ним снова шла белокурая официантка, держащая на одной руке поднос с тремя бокалами. Один был совсем низкий, с сахарной обсыпкой вдоль края; другой – высокий, украшенный ломтиком лайма. Третий представлял собой обычный узкий бокал для шампанского; он был украшен клубничиной.

– Классно! – выдохнула Роксана. – Главное, никаких вишен! Я их терпеть не могу.

Официантка ловко расставила бокалы по картонным поддонникам, сняла с подноса вазочку с подсоленным миндалем и незаметно положила на край стола счет. Когда она выпрямилась, Кендис снова посмотрела ей в лицо, надеясь подстегнуть свою память. Она была уверена, что знает эту девушку. Но откуда?

– Большое спасибо, – поблагодарила Мэгги.

– Не за что.

Официантка в ответ улыбнулась. И как только она сделала это, Кендис сразу все вспомнила.

– Хизер! Хизер Трелони! – вырвалось у нее. Кендис тотчас пожалела о своей несдержанности, но было поздно. Официантка медленно повернулась к ней.




Глава 2


– Простите, я не… – озадаченно начала официантка. – Разве мы… – Она всмотрелась в лицо Кендис пристальнее, и внезапно ее взгляд прояснился. – Ну конечно, Кендис! – воскликнула она. – Я не ошиблась, вы – Кендис? Вот только фамилию вашу я запамятовала.

– Брюин. Кендис Брюин, – ответила Кендис каким-то странным, деревянным голосом. Подруги удивленно взглянули на нее. Казалось, каждый звук собственного имени давался ей с трудом. Кендис Брюин… Это имя повисло в воздухе, словно облако дыма, словно воздушная мишень, которую тащит за собой учебный самолет. А мишень для того и предназначена, чтобы поражать ее из всех видов оружия.

Хизер нахмурилась, и Кендис невольно съежилась, ожидая, когда она вспомнит и обрушится на нее с упреками и обвинениями. Ну почему, почему Хизер молчит? Неужели она забыла? Неужели она не знала?

– Кендис Брюин, ну конечно! – воскликнула Хизер. – Я должна была узнать вас сразу же!

– Как любопытно, – вмешалась Мэгги. – Вы, оказывается, знакомы? Откуда же вы друг друга знаете?

– Мы учились в одной школе, – быстро ответила Хизер. – В последний раз мы виделись… много лет назад. – Она снова посмотрела на Кендис. – Знаете, когда я принимала заказ, мне показалось, что откуда-то я вас знаю, но… Ты так сильно изменилась с тех пор! Ведь мне можно называть тебя на ты? Впрочем, все мы стали немножко другими…

– Да, пожалуй, – неуверенно согласилась Кендис и, взяв со стола бокал, сделала большой глоток, стараясь успокоиться.

– Кроме того, – Хизер заговорщически понизила голос, – после того как немного поработаешь официанткой, перестаешь обращать внимание на лица клиентов. Наверное, это не очень хорошо, но тут уж ничего не попишешь.

– Вас трудно за это винить, – снова вставила Мэгги. – На вашем месте я бы тоже не смотрела на наши рожи.

– Говори за себя! – немедленно парировала Роксана и ухмыльнулась.

– Знаете, – сказала Хизер, – однажды я обслуживала самого Саймона Ле Бона. Правда, не здесь, а там, где я работала раньше… Представляете, я приняла заказ и даже не обратила внимания, кто передо мной! Когда я вернулась на кухню, девчонки принялись в один голос расспрашивать меня, как он, да что, а я никак не могла сообразить, о чем они толкуют.

– Вот и хорошо, – заметила Роксана. – Этим знаменитостям только на пользу, когда их не замечают.

Мэгги тем временем бросила быстрый взгляд на Кендис. Та рассматривала Хизер словно загипнотизированная. «Что, черт возьми, с ней происходит? – задумалась Мэгги. – Возможно, эти двое действительно когда-то учились в одной школе, но дело явно не в этом. Вернее, не только в этом».

– Значит, Хизер, вы недавно работаете в «Манхэттене»? – быстро спросила она.

– Я здесь всего две недели, – объяснила официантка. – В «Манхэттене» мне, в общем, нравится больше, чем на старом месте, хотя здесь не посидишь – очень много посетителей. Но я слишком заболталась, пора бежать. Рада была повидаться с тобой, Кендис.

Она уже собиралась повернуться, чтобы идти по своим делам, но тут Кендис, словно выйдя из ступора, схватила ее за руку.

– Подожди, Хизер, ведь мы так и не поговорили толком. Почему бы тебе… – Она сглотнула. – Почему бы тебе не присесть на минутку?

– О'кей, – согласилась Хизер после небольшого раздумья. – Только ненадолго. Нам не разрешают болтать с клиентами, так что придется притвориться, будто я вам советую, какой лучше выбрать коктейль.

– Нам не нужны советы, – величественно вставила Роксана. – Мы разбираемся в коктейлях получше самого крутого бармена!

Хизер хихикнула:

– Погодите секундочку, я только найду стул и вернусь. Как только она отошла на порядочное расстояние, Мэгги повернулась к Кендис.

– Что случилось? – осведомилась она свистящим шепотом. – Кто эта девица? И почему ты уставилась на нее, словно увидела привидение?

– Что, это так бросается в глаза? – расстроилась Кендис.

– У тебя был такой вид, словно ты репетировала сцену из Гамлета, – сухо заметила Роксана. – Ту, в которой ему является тень отца…

– О боже! – вздохнула Кендис. – А я-то надеялась, что она ничего не заметит. – Дрожащей рукой она поднесла к губам бокал с коктейлем и сделала хороший глоток. – Ну ладно, девочки, за нас! За все хорошее…

– К черту все хорошее! Кто была эта белокурая стервочка? – сердито спросила Мэгги. – Откуда ты ее знаешь?

– Мы…

– …Вы вместе учились в школе и посещали один и тот же кружок художественной игры на расческе, – перебила Роксана. – Это мы уже слышали. Мы хотим знать, почему ты на нее так уставилась.

– Но мы действительно учились в одной школе, только Хизер была на пару лет младше, – слабо оправдывалась Кендис. – А потом… потом…

– Вот и я! – раздался рядом с ними звонкий голос Хизер, и три подруги виновато переглянулись. – Наконец-то я нашла свободный стул. – Поставив его к столу, Хизер села. – Кстати, вам нравятся ваши коктейли?

– Угу, – кивнула Мэгги и глотнула из своего бокала. – Мой гинеколог их очень рекомендует.

– Любого гинеколога хватил бы инфаркт, увидь он, что пьет будущая мама! – немедленно поддела ее Роксана.

– Чем ты теперь занимаешься? – спросила Хизер у Кендис.

– Я журналистка.

– Ух ты, вот это да! – Хизер поглядела на нее с завистью. – Хотела бы и я заниматься чем-то в этом роде… А в какой газете?

– Я работаю в журнале, в «Лондонце».

– О, я хорошо знаю этот журнал! Я его постоянно читаю. Может быть, мне даже попадались твои статьи. – Хизер посмотрела на подруг Кендис. – А вы – вы тоже журналистки?

– Да, – сказала Мэгги. – Мы вместе работаем.

– Черт, это, должно быть, здорово интересно!

– Иногда, – согласилась Мэгги и подмигнула Роксане. – Причем некоторые из нас ухитряются устроиться лучше других. Им достаются все мужчи… сливки.

Последовала коротенькая пауза, потом Кендис прикончила свой коктейль одним торопливым глотком и спросила:

– А ты? Что ты делала после школы?

– Я?.. – Хизер слегка помрачнела. – Сначала у меня все складывалось не слишком удачно. Не знаю, известно ли тебе, но… В общем, мне пришлось уйти из Оксдауна, потому что мой отец потерял все свои деньги.

– Какой ужас! – совершенно искренне воскликнула Мэгги. – Что, за одну ночь?

– Практически да, – ответила Хизер, и ее серые глаза потемнели. – Кажется, отец вложил слишком большую сумму в какой-то проект, который не оправдал его ожиданий. Что-то там случилось на фондовой бирже, какие-то колебания… Я не знаю точно – папа не рассказывал никаких подробностей. Как бы там ни было, родители больше не могли оплачивать мою учебу. И выплачивать проценты по кредиту за дом тоже. Откровенно говоря, положение у нас было аховое. Папа впал в депрессию, мама во всем обвиняла его… – Она опустила голову и, взяв со стола картонную подставку, принялась нервно теребить ее в руках. – В конце концов они разошлись.

Мэгги украдкой взглянула на Кендис, надеясь что-то понять по ее реакции, но та смотрела в сторону, и только рука ее беспрерывно размешивала соломинкой коктейль в почти пустом бокале.

– А что было с вами? – осторожно поинтересовалась Мэгги.

– Признаться, мне тоже пришлось нелегко. – Хизер невесело улыбнулась. – Представьте, я училась в престижной частной школе, жила в уютном, красивом домике, и вдруг мы переехали в глухой провинциальный городишко, где нас никто не знал. Мои родители постоянно ссорились, а в школе, куда я пошла учиться, надо мной смеялись за мой «аристократический», как они выражались, выговор. – Хизер вздохнула и бросила подставку на столик. – Теперь-то я понимаю, что все это было не так страшно – мне нужно было только выдержать характер, доучиться и пойти в колледж, но я не смогла. Я бросила школу, как только мне исполнилось шестнадцать. К этому времени мой отец снова перебрался в Лондон, я поехала к нему и нашла работу в небольшом баре по соседству с домом, где он снимал квартиру. Вот и вся история. Я так и не закончила ни колледжа, ни университета.

– Как жалко! – снова протянула Мэгги. – А скажите, Хизер, чем бы вам хотелось заниматься, если бы… если бы ваша жизнь сложилась несколько иначе?

– О, я не знаю! – Хизер смущенно засмеялась. – Наверное, мне бы понравилось работать в газете или в журнале. Однажды я даже записалась на курсы творческого письма при колледже Голдсмита, но мне пришлось это дело бросить… – Она оглядела бар с таким видом, словно видела его впервые, и добавила: – Нет, вы не подумайте, будто мне здесь плохо, просто… Просто работа официантки – это не совсем то, о чем мечтаешь в детстве. – Хизер неожиданно встала и одернула свой темно-зеленый жакет. – Извините, но мне пора идти, иначе Андрэ меня убьет. До встречи!

Когда она ушла, подруги еще долго сидели в молчании и смотрели ей вслед. Потом Мэгги повернулась к Кендис и сказала осторожно:

– Конечно, я могу и ошибаться, но, по-моему, Хизер очень милая девушка.

Кендис не ответила, и Мэгги вопросительно посмотрела на Роксану, но та лишь слегка приподняла брови.

– Что случилось, Кен? – с тревогой спросила Мэгги. – Что произошло между тобой и Хизер? Расскажи нам, пожалуйста!

– Да, расскажи нам все, – поддержала ее Роксана. Сначала Кендис ничего не отвечала – только смотрела на свой пустой бокал, из которого нелепо торчала сломанная в нескольких местах соломинка. Наконец она подняла голову.

– Колебания рынка были ни при чем, – сказала она до странности невыразительным, тихим голосом. – Френк Трелони разорился не потому, что вложил все свои деньги в ненадежный проект. Его оставил без гроша в кармане мой родной отец.



Стоя в укромном уголке у самых дверей кухни, Хизер Трелони внимательно наблюдала за выражением лица Кендис Брюин. Посетители то и дело заслоняли Кендис от нее, но Хизер никак не могла заставить себя отвести взгляд. Да, перед ней была дочь Гордона Брюина – живая, здоровая и, судя по всему, вполне довольная жизнью! У нее была стильная прическа, отличная работа и достаточно денег в кошельке, чтобы ходить в такие модные заведения, каким стал в последнее время «Манхэттен». Наверное, за все прошедшие годы она так ни разу и не подумала о том, сколько зла причинил другим ее отец. Все это время она думала только о себе…

Впрочем, почему нет? Ведь для нее все кончилось хорошо, да иначе, наверное, и быть не могло. Гордон Брюин был слишком хитер и предусмотрителен. Он никогда не вкладывал в сомнительные предприятия собственные деньги – только чужие. Он не любил рисковать своим благополучием, своим богатством, своими близкими – всем, что составляло его жизнь. Зато другие люди ничего для него не значили. Он использовал их по своему усмотрению, в особенности тех, кто был слишком жаден, чтобы сказать «нет». Таким был ее бедный, глупый, доверчивый отец…

При мысли об отце Хизер сжала зубы, а руки ее крепче стиснули хромированный поднос.

– Хизер, где тебя носит? – Это был голос Андрэ, старшего официанта. – Ты что, заснула? Клиенты ждут!

– Уже иду! – откликнулась она. Поставив поднос на ближайший столик, Хизер убрала назад волосы и стянула их простой черной резинкой. Потом она снова взяла поднос в руки и двинулась вперед, привычно лавируя между столиками.



– Его называли «Гуляка Гордон», – сказала Кендис дрожащим голосом. – Он действительно умел быть душой любой компании и не пропускал ни одной вечеринки. – Она сделала глоток из нового бокала, поданного другим официантом. – Отец и в школу ко мне часто приходил – на концерты, соревнования, всякие вечера. Я думала – это потому, что он гордится мной, но на самом деле ему нужны были только новые контакты, новые связи, чтобы успешнее вести бизнес. Френк Трелони был не единственным, кто поддался его обаянию. Отец перезнакомился со всеми соседями, с родителями моих одноклассников и друзей, и со всеми у него были какие-то дела. Но это выяснилось только… только после похорон. – Ее рука крепче стиснула тонкое стекло. – Они приходили к нам один за другим, и мы узнавали, что с кем-то папа вкладывал деньги на паях, у кого-то брал взаймы, да так и не вернул… Это было ужасно! Ведь мы с матерью считали этих людей просто друзьями и ни о чем не догадывались. Роксана и Мэгги переглянулись.

– А как ты узнала, что отец Хизер тоже пострадал?

– Это открылось, только когда мы заглянули в папины бумаги, – ответила Кендис. – Нам с мамой пришлось пойти в его кабинет, чтобы разобраться со всем… безобразием, которое он оставил после себя. Я просто не знала, куда деваться от стыда! Получилось, что он обманул всех этих людей.

– А как твоя мама это восприняла? – поинтересовалась Мэгги.

– Ей тоже было очень тяжело. Представляете, некоторым людям отец говорил, что его жена – запойная алкоголичка и что ему нужны деньги, чтобы отправить ее на лечение! Под этим предлогом он тоже не брезговал брать деньги взаймы.

Роксана не удержалась и фыркнула:

– Прости, но уж больно это… абсурдно звучит.

– Мне все еще тяжело говорить об этом с мамой, – призналась Кендис. – Впрочем, ей, похоже, вполне удалось убедить себя в том, что ничего такого не было. Стоит мне поднять эту тему, как с ней сразу случается истерика. – Она подняла руку и с силой потерла лоб. – В общем, кошмар!

– Я этого не знала, – медленно проговорила Мэгги. – Почему ты никогда нам ничего не рассказывала?

– Потому что мне до сих пор стыдно, – коротко ответила Кендис. – Мой отец… причинил людям много зла, и гордиться этим было бы глупо.

Она крепко зажмурилась, стараясь справиться с потоком нахлынувших на нее воспоминаний. Только на похоронах отца Кендис заметила что-то неладное. Друзья и родственники, собравшись небольшими группами, вполголоса о чем-то переговаривались, замолкая каждый раз, когда она подходила ближе. Казалось, всех их объединяет какая-то мрачная тайна, какой-то секрет, которым они не хотели делиться с нею, потому что она была слишком юна. Но несколько раз Кендис удалось услышать заданный сиплым шепотом один и тот же вопрос: «…А вам сколько?»

Потом приглашенные стали по очереди подходить к ее матери, чтобы принести свои соболезнования, однако буквально в каждом случае разговор в конце концов сворачивал на деньги – на пять или десять тысяч фунтов, которые Гордон Брюин занял под тем или иным предлогом. На инвестиции, которые были сделаны по его совету или при его посредничестве. Разумеется, каждый считал своим долгом сказать, что никакой срочности нет, что он все понимает, однако неплохо было бы как-то прояснить… Даже старая миссис Стивенс – приходящая прислуга, которая убирала у них трижды в неделю, – смущаясь и краснея, все же подняла вопрос о ста пятидесяти фунтах, которые она одолжила Гордону несколько месяцев назад и которые к ней так и не вернулись.

При воспоминании об этом Кендис снова почувствовала, как внутри у нее все сжимается от унижения и горечи. Ей до сих пор казалось, что она тоже в чем-то виновата перед миссис Стивенс…

– Так что там насчет Френка Трелони? – поторопила ее Мэгги, и Кендис открыла глаза.

– Его имя тоже значилось в списке, который мы нашли в отцовском кабинете, – сказала она. – Отец уговорил его вложить двести пятьдесят тысяч фунтов в проект, который не просуществовал и двух месяцев. – Она снова принялась размешивать коктейль в бокале. Соломинка крутилась все быстрее и быстрее, так что жидкость едва не выплескивалась через край. – Сначала я даже не знала, кто он такой. Для меня это было просто еще одно имя, хотя оно и казалось знакомым. И только потом я вдруг вспомнила про Хизер Трелони, которая внезапно ушла из школы и переехала куда-то в глушь. – Кендис закусила губу. – Мне кажется, это было хуже всего – знать, что Хизер не смогла учиться дальше из-за моего отца.

– Ты не должна обвинять только своего отца, – мягко заметила Мэгги. – Этот мистер Трелони сам должен был соображать, что делает. Любые инвестиции всегда связаны с риском, а он взял и поставил на карту все, что имел…

– Я часто спрашивала себя, что случилось с Хизер, как сложилась ее жизнь, – продолжала Кендис, словно не слыша. – Теперь я знаю. Мой отец погубил и ее. Это он обрек Хизер на нищету.

– Кендис, не вини себя в том, в чем нет твоей вины. Ведь ты ничего дурного не сделала! – перебила Мэгги.

– Я знаю. Формально ты права, но все равно это не так просто…

– Выпей еще коктейль, а лучше, закажи себе что-нибудь покрепче, – спокойно посоветовала Роксана. – «Маргарита» прочистит тебе мозги.

– Неплохая идея, – поддержала ее Мэгги, залпом допивая свою «Падающую звезду». Она подняла руку, подавая знак официантке, и Хизер кивнула им с противоположного конца бара в знак того, что подойдет, как только освободится.

Кендис во все глаза наблюдала за ней. Она увидела, как Хизер собирает на поднос пустые стаканы, как наклоняется и вытирает столик не первой свежести тряпкой. Вот она выпрямилась и, едва сдержав зевок, потерла глаза. Она, несомненно, устала, и Кендис почувствовала, как ее сердце сжалось. Она должна, нет – обязана сделать что-то для этой девушки! Ей просто необходимо снять с себя вину хотя бы за одно из отцовских преступлений.

– Послушайте, – быстро сказала она, увидев, что Хизер направилась к их столику, – у нас ведь, кажется, все еще нет помощника секретаря редакции?

– Нет, насколько я знаю. А что? – удивилась Мэгги.

– Как насчет того, чтобы порекомендовать на это место Хизер? – предложила Кендис. – Мне кажется, она нам подойдет.

– Ты думаешь? – Мэгги наморщила лоб.

– Она сама сказала, что хочет стать журналисткой и даже занималась на курсах творческого письма… Я уверена, она справится! Ну же, Мэгги, скажи, что ты об этом думаешь? – Кендис подняла голову и увидела, что Хизер уже подошла к столику. – Послушай, Хизер… – начала она.

– Хотите еще выпить? – спросила Хизер.

– Да, но… Это не все.

Кендис многозначительно покосилась на Мэгги; та ответила ей недовольной гримасой, но тут же усмехнулась.

– Мы хотели спросить у вас, Хизер, – сказала она, – как вы смотрите на то, чтобы сменить работу? У нас в «Лондонце» освободилось место помощника секретаря редакции. Конечно, это совсем маленькая должность, да и платят секретарю сущие гроши, но зато она дает неплохие возможности человеку, который решил посвятить себя журналистике. Вы познакомитесь с технической стороной дела – с нашей, так сказать, «кухней». Благодаря этому вам будет легче понять, что, собственно, требуется от репортера.

– Вы это серьезно? – Хизер недоверчиво переводила взгляд с одного лица на другое. – Если да, то… Откровенно говоря, мне бы очень хотелось попробовать!

– Вот и отлично, – сказала Мэгги, доставая из сумочки визитную карточку. – Вот вам адрес, по которому нужно направить заявление. Но должна сразу предупредить: с претендентами буду заниматься не я. Этого человека зовут Джастин Веллис… – Она записала имя на обороте карточки и вручила ее Хизер. – Заявления у нас принимают в свободной форме. Просто напишите о себе письмо и приложите к нему листок с краткими анкетными данными. Договорились?

Кендис с тревогой посмотрела на подругу, но та, казалось, не заметила ее взгляда.

– Замечательно! – воскликнула Хизер. – И… спасибо.

– А теперь давайте выберем себе еще по коктейлю, – сказала Мэгги с воодушевлением. – Мне необходимо срочно промочить горло!

Когда Хизер, записав заказ, удалилась, Мэгги улыбнулась Кендис и, со вздохом откинувшись на спинку кресла, погладила себя по животу.

– Ну что, Кен? – сказала она, не скрывая своего удовлетворения. – Теперь тебе стало легче? – Но, заметив выражение лица подруги, Мэгги снова выпрямилась. – Господи, что тебе опять не нравится?

– По совести сказать, мне не нравится абсолютно все, – ответила Кендис, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. – Ведь на самом деле ты… мы ничего для нее не сделали – только дали адрес, и все.

– А что еще я должна была сделать? Написать за нее заявление? Что с тобой, Кендис?..

– Я думала, ты устроишь ее на работу.

– Прямо здесь? – Мэгги рассмеялась. – Ты, наверное, шутишь, Кен!

– По крайней мере, ты могла бы пригласить Хизер на предварительное собеседование. Или дать ей рекомендацию, – сказала Кендис, чувствуя, что краска досады бросилась ей в лицо. – Ведь ты отлично знаешь, что если она, как все прочие кандидаты, просто пошлет Джастину свое заявление, ей не видать этого места как своих ушей. Он сразу отправит его в корзину – даже читать не будет! Вот увидишь, после конкурса анкет среди претендентов останутся только эти жеманные дурочки – выпускницы Оксфорда, которых Джастин будет вызывать к себе по одной.

– Ведь он сам когда-то учился в Оксфорде, – поддакнула Роксана. – И, конечно, считает себя интеллектуалом.

– Вот именно! Послушай, Мэгги, ты же понимаешь, что у Хизер нет ни малейшего шанса, если ты ее не порекомендуешь. А если Джастин узнает, что Хизер имеет отношение ко мне – вообще пиши пропало!..

В этом месте Кендис слегка покраснела. Прошло всего несколько недель с тех пор, как она рассталась с Джастином. В журнале Джастин заведовал отделом художественных материалов, но теперь, в связи с уходом Мэгги, он должен был временно занять ее место ведущего редактора. Как бы там ни было, при упоминании его имени Кендис все еще чувствовала себя достаточно неловко.

– Но, Кендис, как я могу рекомендовать Хизер? – спокойно возразила Мэгги. – Ведь я ее совсем не знаю. И никто из нас ничего о ней не знает. Ведь ты сама сказала, что не видела ее много-много лет. Она может оказаться преступницей, наркоманкой… кем угодно!

Кендис с несчастным видом уставилась в свой бокал, и Мэгги тяжело вздохнула.

– Поверь, Кен, я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, – сказала она. – Но и ты должна понять: мы не можем оказывать протекцию девушке, которую никто из нас не знает, только потому, что нам ее жаль.

– Я согласна с Мэгги, – вмешалась Роксана. – Подобная благотворительность может выйти нам боком. Собственно говоря, это даже не благотворительность, а глупость. В следующий раз ты, пожалуй, попросишь нас дать рекомендации молодой христианке, которая всучила тебе чайные полотенца!

– А что плохого в протекции? – с неожиданной страстью в голосе возразила Кендис. – Почему не помочь человеку сделать первый шаг, если он этого заслуживает? Нам троим слишком многое давалось легко, поэтому мы не привыкли задумываться об остальном мире. Мы живем беззаботной, обеспеченной жизнью, у нас хорошая работа, а как быть тем, у кого нет ничего?!

– Я бы не сказала, что у Хизер нет вообще ничего, – спокойно возразила Роксана. – У нее есть работа, смазливая мордашка и голова на плечах. Если бы она захотела, она вполне могла поднапрячься и закончить колледж. Поэтому я скажу тебе прямо: не стоит устраивать за Хизер ее жизнь, да еще так, как кажется лучше тебе. Усекла?

– Усекла, – ответила Кендис после небольшой паузы.

– Вот и хорошо, – подвела итог Мэгги. – О'кей, лекция закончена. А теперь, девочки, давайте развлекаться.



Примерно через полтора часа в «Манхэттен» приехал муж Мэгги Джайлс. Некоторое время он стоял на пороге, вглядываясь в дымную полутьму бара, и наконец заметил Мэгги. Она чему-то весело смеялась, запрокинув назад голову. Щеки ее раскраснелись от жары, а в руках она держала бокал с коктейлем.

Улыбнувшись, Джайлс начал пробираться к их столику.

– Осторожно, мужчина на горизонте! – приветствовал он подруг. – Просьба прекратить все шуточки по поводу мужских мозгов и гениталий.

– Джайлс! – воскликнула Мэгги, нахмурившись. – Неужели уже пора?!

– Да нет, в общем-то, – ответил он. – Просто я освободился раньше, чем планировал. Думаю, можно выпить еще по коктейлю. Я, пожалуй, тоже закажу себе что-нибудь легкое.

– Нет, – сказала, подумав, Мэгги. – Пора так пора. Поехали.

Никто из их троицы не любил, когда к ним присоединялся Джайлс. И дело было даже не в нем самом – Джайлс всегда держался корректно, удачно шутил и способен был поддержать разговор на любую тему. Дело было в том, что он не принадлежал к их маленькому содружеству, к их «коктейль-клубу» – проще говоря, он не был одной из них и потому оставался чужим.

– Мне, кстати, тоже пора идти, – сказала Роксана, допивая свою «Маргариту» и пряча сигареты в сумочку. – Я должна кое с кем встретиться.

– С тем самым «кое с кем»? – переспросила Мэгги с самым невинным видом. – Или с другим?..

– Любопытство сгубило кошку! – улыбнулась Роксана.

– Неужели это все?! – вздохнула Кендис, с грустью глядя на Мэгги. – Неужели мы уже не увидим тебя, пока ты не разродишься?

– О, только, пожалуйста, не напоминай мне об этом! – Мэгги подняла очи горе. – Я не вынесу!

Она отодвинула кресло и встала, тяжело опираясь на руку Джайлса. Вся компания медленно двинулась к гардеробу.

– Только не думай, что ты от нас избавилась, – сказала Роксана Мэгги. – Ровно через месяц мы соберемся вокруг твоей кровати, чтобы поднять бокалы с коктейлями в честь рождения ребенка.

– Договорились… – ответила Мэгги с искренней благодарностью и вдруг почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. – Господи, девочки, как же мне будет вас не хватать!

– Ничего, не расстраивайся! Быть может, ты увидишь нас раньше, чем думаешь, – успокоила ее Роксана, бережно обнимая подругу за плечи. – Удачи тебе, дорогая!

– Спасибо.

Мэгги попыталась улыбнуться. Ей вдруг показалось, будто она прощается со своими подругами очень надолго, может быть, навсегда. Дело было даже не в том, что она боялась родов, боялась смерти, как многие будущие матери, – просто ей вдруг подумалось, что с рождением ребенка она окажется в новом, совсем другом мире, куда ни Кендис, ни Роксана не смогут за ней последовать.

– Мэгги не нужна удача, – заявила Кендис. – Вот увидите, точно в срок она – хлоп! – и родит этого маленького человечка!

– Ты слышал, приятель? – Роксана шутливо погладила раздутый живот подруги. – Тебе должно быть известно, что твоя мама – самая организованная женщина во всем цивилизованном мире, которая просто не терпит непорядка. Так что ты уж ее не подводи! – Она сделала вид, будто прислушивается. – Твой младенец говорит, что предпочел бы более безалаберную мамашу. – Роксана притворно вздохнула. – Ничего не попишешь, приятель, такое уж счастье тебе досталось!

– Кстати, Кендис, чуть не забыла!.. – Мэгги повернулась к ней. – Не позволяй Джастину слишком командовать только потому, что эти несколько месяцев он будет исполнять мои обязанности. Я знаю, тебе это будет нелегко, и все же…

– Не беспокойся, – тут же ответила Кендис. – Я с ним справлюсь.

– Знаешь, в том, что ты рассталась с этим чудо-интеллектуалом, есть и хорошая сторона, – заметила Роксана. – Теперь по крайней мере мы можем спокойно говорить в твоем присутствии, что мы о нем на самом деле думаем.

– Можно подумать, что раньше мое присутствие вас как-то сдерживало! Вы никогда не стеснялись в выражениях, когда его обсуждали, – парировала Кендис. Она давно знала, что с легкой руки Роксаны Джастина в редакции прозвали сначала «вундеркиндом», а потом – «ундервудом».

– Но согласись – Джастин того заслуживал, – спокойно заявила Роксана. – Любой, кто приходит в коктейль-бар и заказывает бутылку кларета, только зря занимает место у стойки.

– Хотела бы я знать, как пустое место может занимать место! – фыркнула Мэгги. Она тоже недолюбливала Джастина, точнее – знала его недостатки, которых до недавнего времени Кендис просто не замечала.

Кендис хотела что-то ответить, отшутиться, но не смогла найти подходящих слов. Ее спас Джайлс, появившийся из-за плеча Мэгги.

– Послушай, Кендис, твою куртку никак не могут найти. Вот твое пальто, дорогая, вот твое – Рокси. – Он помог супруге влезть в рукава свингера. – Ну что ж, мы, пожалуй, пойдем, иначе вернемся домой уже за полночь.

– Да, пора, – согласилась Мэгги, но голос ее дрогнул. Несколько мгновений они с Кендис просто молча смотрели друг на друга, не то улыбаясь, не то сдерживая слезы.

– Ничего, Мэгги, – проговорила наконец Кендис. – Мы скоро увидимся. Я обязательно выберу время и приеду навестить тебя.

– А я постараюсь побывать в Лондоне.

– Можешь захватить с собой ребенка. Говорят, чем раньше дети начинают путешествовать, тем быстрее они развиваются. Кроме того, младенец – это нынче последний писк моды, ты везде будешь пользоваться успехом.

– Я знаю. – Мэгги негромко засмеялась и, подавшись вперед, насколько позволял ей живот, порывисто обняла Кендис. – Ну, мы поехали. Всего хорошего, девочки!

– И тебе тоже. До свидания, Джайлс.

Джайлс открыл тяжелую дверь бара, и Мэгги вышла, в последний раз кивнув подругам. Роксана и Кендис молча смотрели, как Джайлс берет ее под руку и бережно ведет вниз по ступенькам.

– Подумать только! – промолвила Кендис, когда оба исчезли в ночной темноте. – Через три недели они уже не будут парой. Они станут семьей!

– Да уж, – ответила Роксана. – Счастливой маленькой семьей в своем маленьком и счастливом гнездышке! Простите – в своем огромном загородном гнездышке в ста милях от Лондона.

Ее голос показался Кендис каким-то странным, и она удивленно воззрилась на подругу:

– Что с тобой, Рокси? Что-нибудь не так?

– Со мной все так, – довольно резко ответила Роксана. – Просто я рада, что это не я, а Мэгги… Одни только растяжки чего стоят! – Она вздрогнула от притворного ужаса и улыбнулась. – Ну ладно, мне тоже пора бежать!

– Конечно, беги! – кивнула Кендис. – Желаю приятно провести время.

– Я всегда приятно провожу время, даже если я провожу его плохо. Наверное, теперь мы увидимся только после того, как я вернусь с Кипра.

Она быстро расцеловала Кендис в обе щеки и выскочила за дверь. Кендис видела, как она лихим взмахом руки остановила такси, вскочила на заднее сиденье и укатила.

Кендис дождалась, пока такси скрылось за углом, сосчитала до пяти и, чувствуя себя непослушным ребенком, который наконец-то остался один на один с сахарницей, снова повернулась к бару. Сердце громко стучало, но она не дрогнула.

– Я нашла вашу куртку! – донесся до нее голос гардеробщицы.

– Благодарю, – машинально ответила Кендис. – Но мне еще надо на минуточку… – Она сглотнула. – Пожалуйста, повесьте ее пока обратно. – И, сорвавшись с места, она решительно ввинтилась в плотную толпу.

Еще никогда в жизни Кендис не испытывала подобной уверенности в себе. Конечно, Мэгги и Роксана желали ей только добра, но в данном случае обе были не правы. Они не понимали ее до конца, да и вряд ли это было возможно. Ни та ни другая просто не знали, что значит получить шанс, которого ждешь всю жизнь. Наконец-то Кендис могла совершить что-то хорошее, что-то поправить в этой жизни, которая по большей части была холодна и сурова к неудачникам – к тем, кому не повезло. И возможность сделать кому-то подарок была драгоценным даром и для самой Кендис.

Оглядев бар, она сразу заметила Хизер – та стояла за стойкой бара, протирая стаканы и болтая с одним из официантов. Пробравшись туда, Кендис остановилась у стойки, не желая мешать разговору. Наконец Хизер заметила ее и вскинула голову. На мгновение Кендис показалось, что ее черты исказила злобная гримаса, но Хизер тотчас улыбнулась приветливо и радушно.

– Чем могу служить? – спросила она. – Еще коктейль?

– Нет, я просто… хотела сказать тебе пару слов, – ответила Кендис, чувствуя, что почти кричит, стараясь перекрыть шум. – Насчет этой работы…

– Вот как?

– Да. Если хочешь, я могу порекомендовать тебя непосредственно владельцу издательства. Его зовут Ральф Оллсоп. Никаких гарантий это, конечно, не дает, и все же… В общем, приходи в редакцию завтра часам, примерно, к десяти. Сможешь?

– Конечно, смогу! – Хизер просияла. – Это было бы чудесно, Кендис! – Отставив в сторону стакан, она перегнулась через стойку бара и взяла Кендис за руки. – Спасибо! – с чувством проговорила она. – Ты очень добра ко мне. Я даже не знаю, как тебя благодарить!

– Что ты, пустяки какие… – смутилась Кендис. – Ведь мы все-таки старые школьные подруги…

– Да, – кивнула Хизер и снова улыбнулась. – Старые школьные подруги.




Глава 3


Когда они выехали на шоссе, начался дождь. Джайлс потянулся к приемнику и включил Радио-III. В тот же миг салон заполнился безупречным, полнозвучным сопрано. После первых же тактов Мэгги узнала «Dove Sono» – фрагмент из «Свадьбы Фигаро». По ее мнению, это была одна из лучших арий в истории мировой оперы. Наслаждаясь переливами божественного голоса певицы, Мэгги смотрела в забрызганное дождевыми каплями ветровое стекло и чувствовала, как ее сердце разрывается от сочувствия к выдуманной графине. Ну и что, что ее никогда не существовало? Разве в этом дело?! Все равно было что-то бесконечно печальное и трогательное в том, как любящая жена, забытая мужем-развратником, вспоминает, что когда-то между ними существовали самая настоящая нежность и любовь. lo ricordo…

Мэгги несколько раз моргнула, чтобы скрыть слезы. В последнее время ее мог заставить расплакаться любой пустяк. Буквально на днях Мэгги неожиданно разрыдалась, увидев по телевизору рекламный ролик, в котором мальчик лет семи готовил обед для двух маленьких сестренок. Сидя на полу, она буквально обливалась слезами и, когда вошел Джайлс, вынуждена была отвернуться, притворившись, будто целиком поглощена новым журналом.

– Ну, как прошла ваша прощальная вечеринка в редакции? – поинтересовался Джайлс, перестраиваясь на соседнюю полосу.

– О, прелестно! – отозвалась Мэгги. – Я снова получила целую кучу подарков. Я и не знала, что все меня так любят.

– А что ты сказала Ральфу?

– Я обещала, что позвоню ему через несколько месяцев и скажу, как у меня дела. Впрочем, так я отвечала всем, кто спрашивал у меня, что я собираюсь делать после родов.

– Мне кажется, лучше было бы ничего не скрывать, покачал головой Джайлс. – Ведь ты же решила, что больше не вернешься в редакцию.

Мэгги не ответила. Они с мужем много разговаривали на эту тему. С одной стороны, она обожала свою работу, которая к тому же неплохо оплачивалась. Мэгги чувствовала, что могла бы сделать на своем месте еще много интересного. С другой стороны, ей было очень трудно представить себе, как она будет каждый день оставлять ребенка и отправляться в Лондон на пригородном поезде. Да и какой смысл жить в большом загородном доме, чтобы видеть его только по выходным?

Мэгги почти удалось забыть, что еще недавно она была убежденной урбанисткой и никогда не мечтала о том, чтобы жить где-то за пределами Лондона. Джайлс потратил немало слов, убеждая ее, что их ребенку просто необходимы простор, природа, свежий воздух. «Лондон – нездоровое место, особенно для детишек», – говорил он ей. И хотя Мэгги многократно указывала мужу, что на улицах столичного мегаполиса полным-полно детей, которые выглядят совершенно здоровыми и крепкими, убедить Джайлса ей не удалось.

Когда же он начал описывать чудесный старый особняк, акры зеленеющей травы, облицованные натуральным деревом комнатки, заплетенные плющом фасады, бассейн и теннисный корт, который они построят, Мэгги начала колебаться. Все чаще и чаще ей казалось, что она ведет себя эгоистично не только по отношению к Джайлсу, но и к будущему ребенку – возможно, даже к будущим детям.

И вот в один прекрасный июньский день они отправились взглянуть на «Солнечные сосны». Гравий подъездной аллеи приятно шуршал под колесами машины, блестела вода в бассейне, зеленели только что подстриженные газоны, по желтоватой штукатурке карабкался гибкий плющ.

После осмотра особняка хозяева налили им по бокалу эля и пригласили посидеть в тени развесистой плакучей ивы. Сами они тактично удалились под каким-то смехотворным предлогом, и Джайлс сказал:

– Все это может быть нашим, любимая. Я имею в виду не только дом – ведь новый дом означает и новую жизнь.

Она согласилась, и новая жизнь для нее началась. Впрочем, Мэгги чувствовала, что до сих пор не распробовала ее как следует – даже не успела досконально изучить расположение комнат в огромной усадьбе. По рабочим дням ей было совершенно некогда этим заниматься: она уезжала очень рано и возвращалась уже затемно. По выходным же они с Джайлсом чаще всего отправлялись все в тот же Лондон, чтобы провести время с друзьями. Никаких перестановок, которые Мэгги планировала, она так и не сделала. Почему-то ей казалось, что особняк еще не принадлежит ей полностью.

Но когда родится ребенок, все будет по-другому – это Мэгги обещала себе твердо. Усадьба станет настоящим домом для всех троих, и в первую очередь – для малыша.

Подумав о ребенке, Мэгги машинально положила руки на выпяченный живот и тут же ощутила внутри знакомое шевеление. По коже словно прошла рябь – прошла и исчезла, словно круги на воде. Несколько секунд все было тихо, потом – без всякого предупреждения – что-то твердое несильно, но решительно ударило ей под ребра. «Пяточка или колено», – решила Мэгги, блаженно улыбаясь. Между тем толчки становились все настойчивее, словно ребенку не терпелось выбраться наружу, и она зажмурилась, почувствовав внезапный страх. Роды могли наступить в любой момент – так, во всяком случае, было написано в руководстве для будущих мам. Мэгги изучила его очень подробно и знала, что к исходу восьмого месяца младенец уже должен полностью сформироваться. Следовательно, от него можно было ожидать чего угодно.

Эта мысль ввергла ее в уже знакомое, паническое состояние. Стараясь справиться с ним, Мэгги решила думать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, что у нее давно все готово к родам – шкафы в детской просто ломятся от пеленок, хлопковой ваты, крошечных курточек и одеялец, уже куплена плетеная колыбель и заказана в универмаге детская кроватка под чудным кружевным балдахинчиком. Не хватало только пустяка – ребенка.

И все же, несмотря ни на что, Мэгги по-прежнему не верилось, что скоро она станет матерью. Порой ей даже казалось, что для этого она слишком молода. Это, конечно, было не так, и умом Мэгги понимала, что тридцать два года – самый подходящий возраст для того, чтобы обзавестись ребенком. Кроме того, у нее было целых девять месяцев, чтобы успеть свыкнуться со своим новым положением, и все-таки страх и сомнения не оставляли ее.

– Знаешь, я никак не могу поверить, что все это происходит со мной на самом деле, – сказала она. – Подумать только, что через каких-нибудь три недели все изменится! У нас будет ребенок, и мне придется за ним ухаживать, а ведь я даже не знаю толком – как! Я, правда, кое-что читала, но теория это одно, а практика – совсем другое. А времени ходить на специальные курсы у меня не было…

– Никакие курсы тебе не нужны! – возразил Джайлс. – Я уверен, ты прекрасно справишься. Из тебя выйдет отличная мать, о какой ребенок может только мечтать.

– Ты правда так думаешь? – Мэгги закусила губу. – Вот уж не знаю! Я… мне кажется, я еще не готова.

– К чему тут быть готовой? – искренне удивился Джайлс.

– Ну, к ребенку… К родам, к схваткам и всему остальному.

– Тебе дадут наркоз, – твердо сказал Джайлс. – Ты ничего и не почувствуешь!

Мэгги нервно хихикнула:

– А потом? Я еще ни разу в жизни не держала в руках живого ребенка, а ведь мне придется его кормить, пеленать… Да мало ли что!

– Ты отлично справишься! – повторил Джайлс. – В конце концов, если другие женщины могут, то и у тебя все должно получиться. – Он ласково улыбнулся. – В конце концов, кого выбрали Лучшим Редактором Года?

– Меня, – ответила Мэгги и тоже улыбнулась.

– Вот видишь! А еще через некоторое время ты станешь Лучшей Матерью Года!

Джайлс нашел ее руку и несильно пожал, и Мэгги сразу почувствовала себя увереннее. Неиссякаемый оптимизм мужа всегда действовал на нее благотворно.

– Мама сказала, что заедет к нам завтра, чтобы ты не очень скучала, – добавил Джайлс.

– О-о, это было бы просто замечательно!

Мэгги дружила со своей свекровью Пэдди – стройной, очень хрупкой с виду брюнеткой, которая тем не менее произвела на свет троих крепких, жизнерадостных и светловолосых сыновей. Джайлс и двое его братьев обожали мать – должно быть, и «Сосны» не случайно оказались по соседству с деревней, где стоял старый дом Дрейкфордов. Сначала, правда, Мэгги это не очень нравилось, но ее собственные родители жили слишком далеко, в Дербишире, и в конце концов она согласилась с Джайлсом, что иметь под рукой хотя бы один комплект бабушек и дедушек в высшей степени удобно.

– Она говорит, тебе непременно надо познакомиться со всеми молодыми мамами в округе, – сказал Джайлс.

– Их там так много?

– Думаю, что порядочно. Так что тебе предстоит несколько месяцев беспрерывных утренних чаепитий и званых вечеров.

– Значит, пока ты гнешь спину в Лондоне, я должна чаи распивать? – рассмеялась Мэгги.

– Что-то в этом роде.

– Все-таки лучше, чем кататься туда-сюда. – Мэгги с удовольствием откинулась на спинку сиденья. – Похоже, мне уже давно следовало родить ребеночка, чтобы насладиться заслуженным отдыхом.

И, закрыв глаза, она принялась воображать себя в своей кухне, готовящей чай и угощение для полутора десятков гостей с очаровательными младенцами на руках. «Летом можно будет устраивать пикники на лужайке за домом, – подумала Мэгги. – Может быть, Роксана и Кендис тоже как-нибудь приедут из Лондона, и мы будем сидеть в шезлонгах в приятной тени и попивать охлажденное пиво, пока младенец будет ползать по расстеленному на траве одеялу».

Картина вырисовывалась настолько идиллическая, что Мэгги позволила себе помечтать о том, как «Лондонец» посвятит ей статью. «Бывший редактор нашего журнала и ее новорожденный младенец наслаждаются прелестями сельской жизни!» Что ж, это действительно было похоже на жизнь – совершенно новую жизнь, и Мэгги вдруг почувствовала себя счастливой.



Ярко освещенный поезд метро несся в тоннеле, весело грохоча колесами по стыкам рельс. Возвращавшаяся с вечеринки компания в противоположном конце вагона дружно затянула какую-то песню, но Кендис даже ухом не повела, и сидевшая напротив пожилая женщина тщетно ловила ее взгляд, чтобы выразить свое неодобрение. Кендис ничего не замечала. Глядя на размытое отражение в вагонном стекле, она вспоминала отца, погибшего в автокатастрофе много лет назад.

Гуляка Гордон был высоким красивым мужчиной, носившим массивный золотой перстень на среднем пальце и ярко-синий блейзер с блестящими пуговицами. Он никогда не колебался, если надо было заказать кому-то выпивку, и дружил со всеми. Его открытое лицо и живые голубые глаза вызывали неизменное доверие. Каждый, кто с ним сталкивался, говорил о нем только в восторженных тонах. Подруги завидовали Кендис, что у нее такой веселый отец, который к тому же разрешал ей ходить в паб, привозил самые модные шмотки и имел замечательную привычку, небрежно бросив на стол воскресную рекламную брошюрку, говорить: «Выбирай – я покупаю». И действительно покупал. Жизнь с таким отцом казалась Кендис бесконечным праздником. Вечеринки, поездки в гости, барбекю на природе или у кого-нибудь на заднем дворе сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, а организатором и душой очередного мероприятия всегда оказывался ее отец.

А потом он погиб – и начался кошмар. С тех пор прошло много лет, но при воспоминании о тех временах Кендис и сейчас начинала чувствовать дурноту, унижение, стыд. Отец обманул всех, обвел своих бывших друзей вокруг пальца, и теперь, вспоминая о нем, Кендис непроизвольно начинала искать в каждом слышанном ею слове, в каждой запомнившейся реплике двойной смысл. Действительно ли папа любил ее? Любил ли он маму? Ведь вся его жизнь была сплошным обманом – так почему чувства к жене и дочери должны были стать исключением?

Почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы, Кендис несколько раз глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки. Обычно она старалась не думать об отце. Он умер, и Кендис твердо решила, что должна вычеркнуть его из жизни, забыть, словно он никогда не существовал. Такая позиция выработалась у нее давно. Она хорошо помнила, как в самый разгар того давнишнего кошмара отправилась в парикмахерскую и попросила остричь ее как можно короче. У нее были чудесные длинные волосы, которые очень нравились отцу, и, глядя, как они падают на пол, Кендис чувствовала, как одна за другой рвутся связывавшие ее с отцом невидимые нити.

Так, во всяком случае, ей тогда казалось. В действительности же Кендис оставалась дочерью своего отца: она продолжала жить в том же доме, носить ту же фамилию и – самое страшное – пользоваться деньгами, которые он приобрел нечестным путем. Вся ее одежда, небольшой автомобиль, подаренный отцом на семнадцатилетие, и даже дорогостоящий курс истории искусств, который она прослушала во Флоренции, – все было оплачено чужими деньгами. То, что другие зарабатывали трудом, отец с легкостью тратил на ее удовольствия, и если раньше Кендис просто не приходило в голову, откуда у него такие средства, то теперь она не могла вспоминать о своей беспечной юности без чувства вины.

Но откуда ей было знать?! Ведь она была совсем ребенком, не знавшим ни в чем отказа, и потому – легкомысленным и эгоистичным. Гуляка Гордон обманул всех, и, если бы не его внезапная гибель в автокатастрофе, продолжал бы обманывать и дальше…

Почувствовав, что кровь снова прихлынула к щекам, Кендис крепче сжала пластмассовый поручень сиденья. Впервые ей пришло в голову, что она никогда не горевала об отце как о дорогом и любимом человеке, которого потеряла. Вместе с ним она оплакивала свое детство, свою веру в добро, свою наивность и подспудно тосковала по тем невозвратимым временам, когда мир еще не утратил смысла, и она могла любить отца и высоко держать голову, гордясь тем, что носит его фамилию.

После смерти Гордона Брюина довольно скоро выяснилось: им не хватит денег, чтобы возвратить все его долги. К счастью, большинство заимодавцев махнули рукой, отступились, поняв, что дело безнадежное; нашлось всего несколько человек, которые подали в суд на ее мать. Прошло много лет, прежде чем все более или менее забылось, успокоилось. Остались только боль и стыд, которые – как твердо знала Кендис – не затихнут никогда, да разрушенные судьбы тех, кого Гуляка Гордон пустил по миру…

Мать Кендис Диана в конце концов переехала в Девон, где никто никогда не слышал про Гордона Брюина. В настоящее время она старательно делала вид, будто ничего не произошло и ее муж был честным, во всех отношениях достойным человеком, которого после смерти оболгали злые языки. Похоже, она и сама в это поверила, так как никогда не вспоминала о прошлом и не испытывала ни вины, ни стыда. Когда Кендис пыталась поговорить с ней по душам, Диана ее не слушала. Она упорно отказывалась признать, что Гордон мог совершить хотя бы один бесчестный поступок.

А лет через семь после переезда в Девон у Дианы завязался роман с мягким, тихим человеком по имени Кеннет Дорт, который с успехом исполнял роль буфера между ней и Кендис. Каждый раз, когда она приезжала навестить мать, он неизменно оказывался дома, что само по себе служило достаточной гарантией того, что разговор не примет нежелательный для Дианы оборот.

В конце концов Кендис махнула рукой, решив, что нет смысла ворошить прошлое. По крайней мере, ее матери удалось сохранить о муже счастливые воспоминания. Впрочем, в последнее время Кендис бывала в Девоне достаточно редко – уж больно двусмысленным и шатким представлялось ей нынешнее спокойствие Дианы. Кроме того, ей было обидно, что мать не хочет признать правду даже в разговоре с ней – своей единственной дочерью. Кендис считала, что из-за этого весь груз вины приходилось нести ей одной. Сама же она чувствовала себя не вправе что-то забыть или простить. Она научилась жить с постоянным ощущением вины и стыда, которые с годами лишь немного ослабели.

«Но сегодня, – решила Кендис, – мне удалось преодолеть свой перевал».

Разумеется, ей было не под силу исправить все зло, которое причинил отец другим людям, но по крайней мере Хизер Трелони помочь она могла – помочь если не деньгами, то рекомендацией или связями в мире журналистики. И эта помощь должна была стать ее личным искуплением отцовского греха.



На станции Хайбери Кендис вышла из поезда с необычайно легким сердцем. Будущее рисовалось ей в самых радужных красках. Поднявшись со станции наверх, она быстро зашагала к дому, где жила вот уже больше двух лет. Открыв подъезд своим ключом, Кендис стремительно взлетела по лестнице на второй этаж и уже собиралась отпереть дверь квартиры, когда кто-то окликнул ее.

– Привет, Кендис!

Обернувшись, она увидела Эда Эрмитеджа – соседа, который жил в квартире напротив. Подпирая плечом косяк собственной двери, он жевал истекающий кетчупом бит-мак.

– Я хотел вернуть тебе упаковочную ленту, если она тебе нужна, – сказал Эд. – Помнишь, я брал у тебя моток?

– О да, спасибо, – рассеянно отозвалась Кендис.

– Это тебе спасибо. Подождешь минуточку? Я быстро. Он исчез в квартире, а Кендис прислонилась спиной к своей двери. Ей не хотелось открывать ее сейчас, так как Эд мог расценить это как приглашение зайти и выпить по стаканчику. Кендис было не жалко виски, просто сегодня вечером ей было не до Эда.

Эд Эрмитедж работал консультантом по корпоративному праву в крупной юридической фирме в Сити. Денег он зарабатывал столько, сколько Кендис и не снилось, зато и пропадал на службе днями и ночами. Кендис часто слышала, как рано утром или поздно вечером под ее окнами фырчало мотором такси, увозившее Эда на работу и привозившее обратно. Время от времени Эд не возвращался домой вовсе, но это отнюдь не значило, что он загулял. Как-то он признался Кендис, что у него в кабинете за вешалкой стоит складная походная кровать, на которой можно прекрасно выспаться, не тратя драгоценное время на то, чтобы ехать домой. Кендис, однако, не разделяла его трудового энтузиазма, полагая, что соседом движет не что иное, как самая обыкновенная патологическая жадность.

– Вот и я! – Эд вручил ей моток клейкой ленты и откусил еще кусок от своего биг-мака. – Хочешь такой же? У меня есть.

– Нет, благодарю, я только что поела, – вежливо отказалась Кендис.

– Ага, понятно… – протянул Эд насмешливо. – Предпочитаем здоровую, естественную пишу, так, что ли? Интересно, чем ты питаешься? Спаржей и артишоками? – Он снова откусил от своего бутерброда.

Кендис не была уверена, знает ли Эд, что такое артишоки, но спорить ей не хотелось.

– В основном да, – сказала она коротко, думая про себя, почему Эд не может разговаривать как все воспитанные люди, почему ему обязательно надо ее поддевать или смеяться над ее привычками. Беседуя с ним, расслабляться не рекомендовалось – любое, самое невинное замечание Эд мог обратить против нее же.

– Одному богу известно, на чем их выращивают – на каких опилках, – заметил Эд с глубокомысленным видом, и Кендис догадалась, что он действительно путает артишоки с шампиньонами. – Уж лучше старый добрый биг-мак – мясо есть мясо, к тому же и салат тут тоже присутствует.

Он взмахнул бутербродом, и из него выпал измазанный соусом листик салата. К ужасу Кендис, Эд преспокойно поднял его с пола и отправил в рот.

– Видала? – спросил он. – Я тебя не обманываю. Кендис закатила глаза. Ей было жаль Эда, который не видел в жизни ничего важнее работы. У него не было ни друзей, ни любовницы, ни даже мебели. Когда-то давно она зашла к нему, чтобы наладить добрососедские отношения и выпить по стакану пива, и была неприятно поражена тем, что из обстановки в квартире Эда имелось только древнее раскладное кресло, телевизор последней модели и гора коробок из-под пиццы в углу.

– Слушай, ты почему дома? Тебя что, уволили? – спросила Кендис. – Ведь сейчас только десять вечера. Обычно в это время ты еще на работе – куешь презренный металл, обсасывая с клиентами очередную сделку.

– Раз уж ты заинтересовалась, так и быть – отвечу. – Эд самодовольно ухмыльнулся. – Со следующей недели я официально нахожусь в отпуске.

– В каком таком отпуске?

– По уходу за комнатными растениями! – Он улыбнулся еще шире. – Я перехожу на другую работу, поэтому хочешь не хочешь, три месяца мне придется плевать в потолок. Так записано в моем контракте.

– Целых три месяца? – Кендис нахмурилась. – Почему так много?

– А ты как думаешь? Конечно, потому, что у себя на службе я – не последний человек. – Эд вскрыл жестянку с кока-колой и шумно отхлебнул. – Видишь ли, я знаю слишком много служебных тайн и секретов, так что три месяца – это минимальный карантинный срок. Нужно же дать этим тайнам время устареть!

– Ты что, серьезно? – Кендис уставилась на него во все глаза. – Как же так? Кто станет платить тебе за три месяца вынужденного безделья?

Настал черед Эда удивляться.

– Как это – кто?! Конечно, фирма! Знаешь, оказывается, меня там ужасно ценят. Во всяком случае, во время отпуска мне будут платить даже больше, чем когда я пахал на них не разгибая спины.

– Но ведь это… нечестно! Во всей стране тысячи и тысячи людей не могут найти работу, а тебе будут платить за то, чтобы ты ничего не делал!

– Так устроен мир. – Эд пожал плечами. – И его нужно либо принять, либо покончить с собой – третьего не дано.

– А как насчет того, чтобы попытаться его изменить?

– Это не для меня, ведь я – обычный человек, а не революционер и не святой. В конце концов, не всем же быть такими, как ты, Кендис!

Кендис некоторое время молча смотрела на него: от бешенства она не могла произнести ни слова. И как это Эду удалось так легко ее завести?

– Ладно, я пошла, – сказала она резко. – Счастливо.

– Пока. – Эд небрежно помахал ей рукой. Он явно заметил, что Кендис разозлилась, и это доставило ему удовольствие. – Кстати, к тебе тут приперся твой парень… твой бывший парень.

– Джастин?.. – Кендис с досадой почувствовала, что краснеет. – Ты хочешь сказать – Джастин сейчас у меня?

– Я сам видел, как он входил. Это было около часа назад. – Эд слегка приподнял брови. – Вы что, помирились?

– Нет, – отрезала она.

– Жаль. – Эд снова пожал плечами. – Джастин – неплохой парень. С чувством юмора…

Услышав это заявление, Кендис удивилась еще больше. Джастин и Эд действительно два или три раза сталкивались в коридоре, но, насколько она успела заметить, почти не общались.

– Ладно, тогда я тем более пойду, – выдавила она. – Спасибо за предупреждение. До свидания, Эд.

– До встречи, Кен. – Эд пожал плечами и скрылся в квартире.

Переведя дух, Кендис открыла свою дверь и вошла. Голова у нее слегка кружилась. «Интересно, – гадала она, – что понадобилось от меня Джастину?» С тех пор как они расстались, прошел уже почти месяц, но Кендис вовсе не стремилась восстановить прежние отношения. И как она только забыла отобрать у него ключ?!

– Эй, Джастин! – окликнула она, включая свет.

– Кен?

В противоположном конце коридора показался Джастин. Он был одет в свой лучший костюм и держал в руке бокал с виски. Его чуть вьющиеся, черные волосы были напомажены и аккуратно зачесаны назад, темные цыганские глаза влажно блестели в свете лампы под потолком.

Кендис всегда казалось, что в Джастине есть что-то актерское. Сейчас он играл свою любимую роль – экспансивного интеллектуала, «молодого Даниеля Баренбойма[1 - Баренбойм, Даниель – израильский пианист и режиссер, с раннего детства выступал, как исполнитель-вундеркинд. (Здесь и далее – прим. пер.)]», с которым его однажды сравнили (после этого Кендис пару раз заставала Джастина за пианино – сидя в небрежной позе перед инструментом, он задумчиво прикасался к клавишам, хотя играть не умел).

– Извини, что без предупреждения, – сказал он. – Я рассчитывал застать тебя дома.

– Понятно, – кивнула Кендис. – Впрочем, я вижу – ты даром времени не терял. Это виски я берегла для особо торжественных случаев.

– Еще раз извини, но тебя слишком долго не было… – В голосе Джастина послышалось что-то похожее на раскаяние. – Я тебя не задержу. Просто мне показалось, что нам надо поговорить.

– О чем?

Ничего не ответив, он помог ей снять куртку и, взяв под локоть, провел Кендис в гостиную и усадил в ее любимое кресло. Все это Джастин проделал с таким видом, словно это не он, а она ворвалась непрошеной в ее квартиру и выпила припасенное для гостей виски (шестьдесят шесть фунтов за бутылку, не считая акциза). Впрочем, кому, как не ей, было знать, что «ундервуд»-Джастин обладал уникальной способностью повернуть любую ситуацию в свою пользу. В его присутствии абсолютное большинство людей начинало сомневаться в своей правоте. Не избежала этого и Кендис. Ей потребовалось без малого полгода, чтобы прозреть и понять, что перед ней – самое обыкновенное самодовольное ничтожество.

Но когда они только познакомились, Джастин покорил Кендис с первого взгляда. Он поступил в редакцию «Лондонца» после годовой стажировки в «Нью-Йорк таймс» и пользовался репутацией подающего большие надежды журналиста – талантливого и со связями. Поэтому, когда Джастин пригласил Кендис в бар, чтобы угостить коктейлем, она почувствовала себя польщенной. И поначалу Джастин ее не разочаровал. Она пила вино, смотрела в его влажные темные глаза и слушала разглагольствования, касающиеся реорганизации британской журналистики по американскому образцу. Внешность и манеры Джастина произвели на нее такое сильное впечатление, что Кендис соглашалась со всем, что он говорил, хотя в других обстоятельствах наверняка возражала бы достаточно резко.

После нескольких недель знакомства Джастин уже регулярно оставался у нее ночевать, они проводили вместе уик-энды, и поначалу все было прекрасно. Но тут Джастину пришлось съехать с квартиры, которую он снимал пополам с товарищем. Кендис по наивности решила, что это только к лучшему, и сама предложила Джастину переехать к ней.

А он согласился.

Но именно после этого их отношения начали портиться. Восхищение, которое Кендис испытывала к своему «приходящему» другу, растаяло довольно быстро, когда она разглядела его вблизи.

С самого начала Кендис поклялась себе самой страшной клятвой, что не станет обращать внимание на сдавленные не с того конца тюбики зубной пасты, на кисточку для бритья с засохшей мыльной пеной и тому подобные мелочи. И все же она была неприятно поражена, когда выяснилось, что Джастину требуется времени чуть не втрое больше, чем ей, чтобы утром привести себя в порядок. Но это было еще не все. Вскоре оказалось, что Джастин не только не умеет готовить (хотя он неоднократно утверждал обратное), но и не собирается этому учиться. Он требовал, чтобы в ванной был порядок, но ни разу не попытался там прибраться. Кроме того, он постоянно мочился мимо унитаза – то есть, конечно, не совсем мимо, но все-таки… Когда же Кендис попыталась деликатно с ним поговорить, он заявил ей, что это не ее дело и что, дескать, унитаз для человека, а не человек для унитаза.

Только тут Кендис начала понимать, с каким ничтожеством связалась, и прозревать всю глубину его самоуверенности и эгоизма. Внимательное исследование показало, что в интеллектуальном отношении Джастин никогда не считал ее равной себе (по уровню развития он отводил ей место где-то между кошкой и умственно отсталым младенцем). Каждый раз, когда она пыталась с ним спорить, Джастин отделывался снисходительно-покровительственными отговорками; если же Кендис удавалось найти неопровержимый аргумент и припереть его к стенке, он надувался и вовсе переставал с ней разговаривать. Джастин терпеть не мог признавать себя побежденным – это просто не вмещалось в его представления о себе. Он на полном серьезе считал себя великим человеком – гением, каждое слово которого окружающие должны ловить с благоговейным вниманием. Честолюбие его было поистине чудовищным: кроме себя, Джастин не видел, не замечал никого и ничего и готов был пройти по трупам, лишь бы обратить на себя внимание.

К счастью, теперь их больше ничто не связывало. Кендис сама настояла на разрыве, который Джастин воспринял довольно болезненно. Она, впрочем, до сих пор не знала, что пострадало больше – его гордость или его чувства. Вероятнее всего – первое, так как Джастин с тех пор относился к ней как к человеку, совершившему непростительную ошибку, о которой ему рано или поздно придется пожалеть.

Но за прошедший месяц Кендис так ни разу и не пожалела о своем решении.

– Ну и о чем ты хотел со мной поговорить? – спросила она, когда Джастин сел в кресло напротив нее.

В ответ Джастин покровительственно улыбнулся.

– Мне захотелось навестить тебя и убедиться, что у тебя все в порядке. И что ты не возражаешь насчет того, что должно произойти завтра.

– Завтра? А что должно случиться завтра? Джастин снова улыбнулся с бесконечным терпением.

Эта улыбка как бы говорила: «Я давно знал, что ты плохо соображаешь, но такой уж ты уродилась, поэтому я тебя прощаю и готов объяснить все еще раз».

– С завтрашнего дня, как ты, безусловно, помнишь, я становлюсь ведущим редактором «Лондонца» вместо Мэгги. Это значит, что я буду твоим непосредственным начальником. – Он деловито поправил манжеты, потом снова посмотрел на Кендис. – И мне не хотелось бы, чтобы у нас с тобой возникли… гм-м… проблемы.

– Проблемы? Бог мой, о чем ты говоришь?!

– Я понимаю, что тебе будет нелегко – особенно в первое время, – сказал Джастин. – Ведь вы с Мэгги были подругами. Мое повышение по службе, ее уход… Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовала себя… уязвимой.

– Уязвимой?! Ты что, с лестницы упал? Или ты забыл – это я дала тебе отставку, а не наоборот! Кроме того, ты будешь просто исполнять обязанности Мэгги. Когда она вернется, все пойдет по-старому.

– Я рад, что ты смотришь на ситуацию именно так, – кивнул Джастин. – И поскольку ты не питаешь ко мне недобрых чувств, я надеюсь, что мы прекрасно сработаемся.

– Этого я тебе обещать не могу, – твердо сказала Кендис.

Некоторое время Джастин молча крутил в руке бокал и, наклонив голову, прислушивался к позвякиванию подтаявшего льда. В эти мгновения он больше всего напоминал спаниеля с болтающимися ушами, хотя, наверное, несколько раз репетировал эту позу перед зеркалом, надеясь, что «Панорама» решит поместить подборку фотоматериалов, посвященную жизни скромного гения современной журналистики. Кендис едва не расхохоталась; ей даже пришлось незаметно ущипнуть себя за руку, чтобы сдержаться.

– Что ж, в таком случае не стану отнимать у тебя время, – сказал наконец Джастин и поднялся. – Увидимся завтра.

– Буду ждать с нетерпением!.. – сквозь зубы пробормотала Кендис и, пользуясь тем, что Джастин отвернулся, состроила ему рожу и высунула язык. Она проводила его до двери и спросила как бы между прочим: – Кстати, ты не в курсе, есть ли какие-нибудь подходящие кандидатуры на место помощника секретаря редакции?

– Нет. Пока нет, – ответил Джастин и нахмурился. – И, сказать по совести, я этим очень недоволен. Мэгги так никого и не нашла, хотя это была ее обязанность, а теперь иметь дело с претендентами придется мне. Ты хоть представляешь себе, что это такое – прочесть полторы сотни заявлений и автобиографий?

– Ах ты бедняжка! – с невинным видом сказала Кендис. – Ну ничего, не беспокойся. Я уверена – кто-нибудь нам подвернется.



Роксана отпила небольшой глоток из своего бокала и спокойно перевернула очередную страницу романа. Он назначил ей свидание на половину десятого. Сейчас было уже десять минут одиннадцатого. Роксана сидела в баре отеля уже сорок минут, заказывая одну «Кровавую Мэри» за другой. Каждый раз, когда дверь бара отворялась, сердце ее прыгало в груди и начинало биться быстрее, но каждый раз это оказывался не он.

Вокруг Роксаны шушукались за столиками парочки, бесшумно сновали официанты, пожилой тапер в белом фраке негромко напевал что-то под собственный аккомпанемент. Иными словами, это мог быть любой бар в любом отеле мира, и Роксана невольно подумала, что в каждом из них непременно отыщется женщина, похожая на нее, – женщина, которая старается казаться беспечной, немного скучающей, но которая на самом деле сидит и ждет своего мужчину, а тот и не думает показываться.

Возле столика Роксаны возник официант. Убрав со стола пепельницу с окурками, он заменил ее чистой и снова отошел, но за мгновение до этого Роксане почудилось, что его лицо неуловимо изменилось – на нем промелькнуло выражение, похожее на сочувствие или, по крайней мере, на понимание. А может, это было презрение? Роксана так и не успела разобраться, но на самом деле ей было глубоко плевать. И к сочувствию, и к презрению она давным-давно привыкла. Точно так же, как многие часы, проведенные на жарком солнце, сделали ее кожу менее чувствительной, годы напрасного ожидания, разочарований и унижений закалили характер и заставили огрубеть душу.

«А ведь правда, – подумала Роксана, – сколько таких часов я провела за прошедшие несколько лет? Сколько раз я вот так сидела и ждала мужчину, который часто опаздывал, а еще чаще – не приходил вовсе?»

Разумеется, каждый раз у него находилась какая-то уважительная причина – очередная непредвиденная ситуация на службе, случайная встреча с родственником или знакомым, срочное дело или поручение жены, от которого он не смог отвертеться. Роксана вспомнила, как в третью годовщину с начала их романа она точно так же сидела в роскошном лондонском ресторане, куда он ее пригласил, и вдруг увидела, как он входит в зал под руку со своей женой. Найдя Роксану взглядом, он чуть заметно, беспомощно пожал плечами и тут же повернулся к метрдотелю, который провел их с супругой за столик неподалеку.

Роксана могла, конечно, уйти, но не захотела, и весь вечер была вынуждена смотреть, как он и его жена едят, как она то хмурится, то зевает украдкой, явно скучая в обществе мужа. В эти минуты Роксана готова была отдать все на свете за то, чтобы поменяться с ней местами, но это, разумеется, было Невозможно, и она продолжала исподтишка наблюдать за ними, чувствуя, как боль, словно кислота, сжигает ей сердце.

Позднее он объяснил Роксане, что столкнулся с Синтией на улице и вынужден был пригласить ее в ресторан, чтобы избежать недоуменных расспросов. Он рассказал, как не мог ни есть, ни разговаривать, чувствуя себя бесконечно несчастным оттого, что не может подойти к ней, дотронуться до нее. В следующий уик-энд он отменил все встречи, забросил все дела и в качестве компенсации повез Роксану в Венецию.

При воспоминании об этой поездке Роксана блаженно зажмурилась. Это была мечта, сон, сказка наяву! За те два с небольшим дня Роксана испытала такое счастье, какого не переживала ни прежде, ни потом. Об этом счастье она до сих пор тосковала – точь-в-точь как наркоман, продолжающий колоться в надежде вернуться в эйфорическое блаженство, вызванное самой первой дозой. Рука об руку они бродили по пыльным древним площадям или вдоль каналов, в которых блестела зеленовато-мутная вода; подолгу стояли на щербатых, выгнувших спины мостах. Они пили «Просекко» на Пьяцца Сан-Марко и слушали вальсы Штрауса, а потом занимались любовью на старомодной деревянной кровати. Вечерами они часами сидели на балконе своего номера в отеле и смотрели, как под ними пролетают бесшумно-неповоротливые гондолы с голубыми и алыми бархатными тентами с золотыми кистями и дюжими гондольерами в широкополых, испанского вида шляпах.

И главное, за эти два с половиной дня он ни разу не упомянул ни о жене, ни о детях, словно все они перестали существовать. Похоже, он даже не вспоминал о них, как будто их вовсе не было на свете!

Роксана открыла глаза. Уже давно она строго-настрого запретила себе думать о его семье, уже давно не тешила себя кровожадными фантазиями и мечтами о наводнениях, автомобильных катастрофах, взрывах газа, нападениях террористов, которые могли бы решить ее проблему. Роксана хорошо понимала, что такое решение было бы, мягко говоря, односторонним. Случись что-то подобное на самом деле, и ни ей, ни ему до конца жизни не отделаться от укоров совести, а значит, она никогда не сможет обладать им полностью. Впрочем, Роксана знала, что никакой автокатастрофы все равно не будет и что она только напрасно тратит лучшие годы жизни на любовь к человеку, который принадлежит другой женщине – высокой худой аристократке с породистым, хрящеватым лицом и тонкими пальцами, о которой он поклялся заботиться до конца жизни. Что ж, в конце концов, она была матерью его детей…

Матерью его долбанных детей!!!

Знакомая боль с новой силой пронзила ее сердце; Роксана одним глотком допила коктейль, небрежным жестом бросила на столик двадцатку и не спеша поднялась со стула.

Пробираясь к выходу из бара, она едва не налетела на девушку в черном с блестками платье, густо и грубо накрашенную, с неестественно-рыжими волосами и в ожерелье из поддельных бриллиантов на длинной шее. Этот тип был Роксане хорошо знаком. Таких девушек можно было встретить в любом лондонском баре средней руки. Все они работали в эскорт-агентствах и готовы были за плату танцевать, флиртовать, смеяться. Приплатив сверху, от них можно было получить и нечто большее, что не указывалось в прейскуранте, но подразумевалось. Фактически, эти девушки находились лишь несколькими ступенями выше, чем профессиональные путаны с Юстон-роуд, однако сами себя они никогда не считали шлюхами. Каждая из них в глубине души мечтала стать добропорядочной женой и матерью семейства, однако эти мечты сбывались крайне редко.

Когда-то при встрече с такой особой Роксана только фыркнула бы и презрительно отвернулась, но сейчас, наткнувшись на взгляд девушки, она вдруг ощутила нечто вроде сочувствия. В конце концов, им обеим не повезло в жизни, обе то и дело оказывались в ситуациях, которые лет десять лет назад вызвали бы у обеих лишь недоверчивый смех. В самом деле, кто, будучи в здравом уме и твердой памяти, мечтал о карьере девицы из эскорт-агентства? Кому хотелось бы на протяжении шести мучительных лет оставаться «той, другой женщиной»?

Из груди Роксаны вырвался не то короткий смешок, не то сдавленное рыдание. Покачав головой, она обогнула девушку в черном платье и быстро вышла из бара в вестибюль отеля.

– Такси, мадам? – осведомился швейцар, когда Роксана оказалась на улице.

– Благодарю, это было бы замечательно, – ответила она и попыталась улыбнуться.

Свидание, на которое она возлагала такие большие надежды, накрылось медным тазом, ну так что с того? Ничего нового для нее в этом не было, и Роксана твердо решила, что расстраиваться не станет. Разве только немножко. В конце концов, на что она рассчитывала, когда позволила себе влюбиться в женатого мужчину?..




Глава 4


Сидя в кабинете главного редактора «Лондонца» Ральфа Оллсопа, Кендис кусала ногти и гадала, куда он мог подеваться. Она сегодня специально пришла пораньше и робко постучалась в дверь его кабинета, молясь про себя, чтобы Ральф оказался на месте, а также чтобы он не был слишком занят и мог ее принять.

Ральф был на месте. Прижимая к уху трубку радиотелефона, он открыл ей дверь и знаком пригласил войти. Садясь в кресло напротив его заваленного бумагами стола, Кендис с облегчением вздохнула. Теперь ей оставалось только уговорить Ральфа встретиться с Хизер.

Но прежде чем она успела начать свой маленький, но вдохновенный спич, Ральф положил трубку на аппарат и, сказав: «Подожди здесь», выскользнул из кабинета. Это произошло с четверть часа назад, и за это время Кендис уже несколько раз порывалась отправиться на поиски. Останавливало ее только то, что она понятия не имела, где искать Ральфа.

Кендис понимала, что совершила ошибку. Ей надо было сразу спросить: «Вы куда? Можно я с вами?» Именно такую молниеносную реакцию Ральф Оллсоп ценил в своих сотрудниках больше всего. Давно – и заслуженно – он пользовался репутацией человека, который ставит инициативу выше диплома, восхищается людьми, способными откровенно признаться в собственном невежестве, умеет разглядеть и вовремя поддержать настоящий талант. Ральфу действительно нравились энергичные, думающие, динамичные люди, готовые к тяжелой работе и не боящиеся идти на риск; единственным недостатком, который он не терпел в своих сотрудниках, была чрезмерная осторожность.

«Слабо! – доносилось, бывало, из его кабинета. – Очень слабо! Чего вы боитесь? Наступить кому-то на любимую мозоль? Но ведь умение наступать на мозоли и есть журналистика!» Этот боевой клич действовал на персонал редакции, словно зов трубы на солдат. Сотрудники тотчас переставали болтать о том, кто и как провел выходные, и принимались за работу.

Но к тем, кто отвечал его требованиям, Ральф относился с бесконечным уважением и часто прощал им даже серьезные промахи. «Не падает только тот, кто давно лежит», – говаривал он в таких случаях. Вот почему хорошие сотрудники уходили из редакции крайне редко, многие работали здесь уже по шесть-восемь лет. И даже те немногие, кто все же предпочел уйти на вольные журналистские хлеба или даже вовсе переменить профессию, продолжали поддерживать контакт с журналом. Время от времени они заскакивали в редакцию «Лондонца», чтобы выпить с коллегами и друзьями по бокалу виски и поделиться какими-то новыми идеями. Благодаря этому в редакции постоянно царила живая, творческая атмосфера, которая была очень по душе Кендис. Она проработала в «Лондонце» уже пять лет и за все время ни разу не задумалась о том, чтобы куда-то уйти.

Откинувшись на спинку кресла, Кендис принялась разглядывать стол Ральфа. Царивший на нем беспорядок был своего рода редакционной легендой. Из выдвижных ящиков-поддонов торчали во все стороны конверты, визитные карточки и «напоминательные» записки. На столешнице возвышались монбланы и эвересты редакционных публикаций, типографских гранок и пробных оттисков, исчерченных красным карандашом. На шаткой стопке справочников балансировал телефонный аппарат. Стоило Кендис поглядеть на него, как телефон зазвонил, и она заколебалась, не зная, следует ли ей взять трубку. В конце концов, звонили наверняка не ей, однако Кендис тут же подумала, что будет, если Ральф войдет и увидит, что телефон звонит, а она ничего не предпринимает. «Что с тобой, Кен? – спросит он самым ядовитым тоном. – Боишься, как бы он тебя не укусил?»

Это соображение решило дело, и Кендис поспешно схватила трубку.

– Алло, – деловито сказала она. – Кабинет Ральфа Оллсопа. Чем могу быть полезна?

– Позовите, пожалуйста, мистера Оллсопа, – раздался в трубке приятный женский голос.

– К сожалению, сейчас его нет на месте, – вежливо ответила Кендис. – Что ему передать?

– Вы его секретарша?

В приоткрытую дверь Кендис было видно рабочее место Дженнет, личной помощницы босса, но она, как назло, куда-то вышла.

– Да… То есть я ее замешаю, – неуверенно проговорила Кендис.

Последовала коротенькая пауза, потом голос в трубке сказал:

– Говорит Мэри Чейз, референт профессора Дэвиса из больницы «Чаринг-Кросс». Передайте, пожалуйста, мистеру Оллсопу, что профессор Дэвис не сможет принять его сегодня в два часа. Собственно говоря, шеф просил узнать у мистера Оллсопа, нельзя ли перенести его визит на три?

– Хорошо, я все передам Ра… мистеру Оллсопу, – ответила Кендис, сделав пометку на листочке бумаги, и положила трубку. «Интересно, в чем тут дело?» – подумала она. Шеф всегда казался ей абсолютно здоровым человеком.

– А вот и я, дорогая моя Кендис. – В кабинет быстрым шагом вошел Ральф. – Что я могу для тебя сделать? Надеюсь, ты пришла не затем, чтобы пожаловаться на нового ведущего редактора?

Кендис рассмеялась:

– Нет. Пока нет. Я по другому вопросу.

– Мне нравится это «пока», – заметил Ральф. – Ну, что там у тебя? Выкладывай.

Кендис смотрела, как он огибает стол, чтобы сесть на свое место, и думала о том, каким, должно быть, привлекательным мужчиной Ральф был в молодости. Он и сейчас, на ее взгляд, был очень хорош собой – подтянутый, высокий; густые, чуть тронутые сединой волосы и умный, проницательный взгляд. Ему, наверное, было уже около пятидесяти, однако, несмотря на это, он продолжал излучать неукротимую, почти пугающую энергию.

– Вам тут звонили… – проговорила она, протягивая Ральфу листок бумаги с собственными каракулями.

– Ага, ясно… – спокойно проговорил Ральф, пробежав записку взглядом. – Спасибо. – С этими словами он сложил бумагу вчетверо и небрежно засунул в задний карман брюк.

Кендис открыла было рот, чтобы спросить, все ли у него в порядке со здоровьем, – и снова закрыла. В конце концов, дела босса ее не касались, и звонок, на который она ответила, тоже не имел к ней никакого отношения. И все-таки любопытно, кто такой этот профессор Дэвис? Дантист? Или, может быть, уролог? Кендис где-то читала, что мужчины после пятидесяти обязательно начинают лечиться у уролога – это у них как климакс у женщин.

– Я хотела поговорить с вами насчет места помощника секретаря редакции, – сказала она.

– Вот как? – Ральф откинулся на спинку кресла. – Что ж, я слушаю.

Собрав все свое мужество, Кендис выпалила:

– Дело в том, что я знаю одного подходящего человека! То есть я думаю, что он нам подойдет.

– Правда? Тогда скажи ему, пусть напишет заявление.

– Я сказала «он» в смысле «человек». На самом деле это молодая девушка, – объяснила Кендис. – И скорее всего ее автобиография покажется вам заурядной, но я уверена – она талантлива. Во всяком случае, писать она умеет. И еще ей очень хочется стать журналисткой.

– Я рад это слышать, – мягко сказал Ральф, – но ты сама знаешь, что подбором кадров у нас занимается Джастин. Тебе следует поговорить с ним.

– Я понимаю, – кивнула Кендис. – Но он… – Она не договорила, и Ральф прищурился.

– Я же знал, что ты явилась ко мне, чтобы пожаловаться на нового редактора! – Ральф слегка наклонился вперед и добавил доверительным тоном: – Скажи откровенно, Кен, сумеешь ты сработаться с Джастином? Я прекрасно знаю, что между вами произошло, и если это может вызвать осложнения…

– Дело вовсе не в этом! – воскликнула Кендис. – Я хотела только… Мне кажется, сейчас у Джастина хлопот невпроворот. Сегодня у него первый рабочий день, и… – Она крепко сжала лежащие на коленях руки. – Еще вчера он жаловался, что на это место полторы сотни претендентов, а у него совсем нет времени читать все заявления и автобиографии. В конце концов, Джастин только редактор! Вот я и подумала, что, может быть, вы…

– Я – что?..

– Я подумала, может быть, вы могли бы сами поговорить с этой девушкой. – Кендис бросила на Ральфа умоляющий взгляд. – Она ждет внизу, в приемной.

– Где-где?

– В приемной, – неуверенно повторила Кендис. – Она пришла просто… на случай, если вы согласитесь.

Ральф некоторое время молча разглядывал ее, и на его лице все явственнее проступало недоверчивое изумление. В какое-то мгновение Кендис испугалась, что он сейчас просто выгонит ее вон, но Ральф неожиданно рассмеялся.

– Хорошо, позови ее, – сказал он добродушно. – Раз уж ты все равно ее сюда притащила, я с ней поговорю. Надо дать бедняжке шанс.

– Спасибо! – от всего сердца поблагодарила Кендис, чувствуя, что у нее камень с души свалился. – Нет, я действительно уверена, что она…

Ральф поднял руку, останавливая поток ее красноречия.

– Пусть поднимется, – сказал он. – Разберемся.



Мэгги Филипс сидела одна в своей роскошно обставленной кухне, пила маленькими глотками крепкий кофе и раздумывала, чем бы заняться.

Сегодня утром она по привычке проснулась очень рано и некоторое время смотрела, как Джайлс одевается и приводит себя в порядок, чтобы ехать на службу.

– Главное, не волнуйся, – сказал он ей, ловко завязывая перед зеркалом галстук. – Я постараюсь вернуться домой как можно раньше.

– Хорошо, – улыбнулась Мэгги. – Передавай от меня привет лондонскому смогу.

– Я могу даже набрать для тебя пару пластиковых бутылок выхлопных газов, – пошутил Джайлс. – Скажем, где-нибудь в Сити, на общественной автостоянке. Говорят, были случаи, когда люди, всю жизнь прожившие в Лондоне, от чистого воздуха падали в обморок.

Чмокнув ее в щеку, он схватил кейс и поспешно вышел из комнаты. Услышав, как внизу хлопнула дверь, Мэгги почувствовала, как ее охватывает блаженное ощущение полной свободы. Никакой работы. Никаких обязанностей. Никакой нервотрепки. Она может заниматься чем угодно, и никто ей слова не скажет!

Сначала Мэгги попробовала снова заснуть. Она закрыла глаза и с головой залезла под одеяло, но лежать ей было неудобно – мешал живот, ставший слишком тяжелым, – и после непродолжительной борьбы Мэгги сдалась.

Спустившись на первый этаж, она с аппетитом позавтракала, просмотрела газеты, полюбовалась заснеженным садом за окном. Ровно в половине девятого она снова поднялась наверх, наполнила ванну и с удовольствием забралась в нее. Мэгги думала, что пролежала в приятно-теплой воде час с лишним, но когда она вернулась в спальню, выяснилось, что купание заняло чуть больше двадцати минут.

Сейчас на часах была только половина десятого, но Мэгги уже казалось, что она сидит в кухне целую вечность. «Интересно, – подумала она, – почему время, которого мне постоянно не хватало в Лондоне, здесь еле-еле тянется?»

Закрыв глаза, Мэгги попыталась представить себе песочные часы наподобие тех, какие она видела в больнице. Это ей легко удалось, только вместо быстрых песчинок они оказались наполнены густым медом, который лениво и неохотно переливался из верхней колбы в нижнюю. «Вот как течет теперь время», – подумала Мэгги и стала вспоминать, что она обычно делала в этот час. Вот она читает газету, мертвой хваткой вцепившись в кожаную петлю под потолком вагона подземки. Вот она входит в редакцию, покупает чашку кофе в буфете, отвечает на тысячи поступивших по электронной почте запросов, присутствует на утреннем совещании, разговаривает, смеется, сердится, отдает необходимые распоряжения.

«В Лондоне я подвергаюсь постоянному стрессу!» – напомнила себе Мэгги, чувствуя, что нарисованная ею картина начинает казаться слишком радужной, слишком идиллической. Толчея в подземке, сизые выхлопы автобусов и такси, несмолкающий шум, косноязычные статейки с пометкой «Срочно в номер» – все эти прелести лондонской жизни она как-то не замечала. Здесь же ее окружала густая тишина, нарушаемая лишь звонким цивиканьем какой-то птицы, и чистый, как родниковая вода, воздух, который, казалось, можно было черпать кружкой и пить как воду. Но главное, ее никто не торопил, никто не стоял над душой, никто не требовал срочно встретиться, никто не подсовывал идиотские заметки, в которых грамматических ошибок было больше, чем новостей.

Единственным, но, пожалуй, очень существенным, что не устраивало Мэгги в ее нынешнем положении, было ощущение собственной беспомощности. Конечно, и тишина, и покой были очень милы, но они от нее не зависели, как не зависели от ее воли и желания десятки больших и маленьких событий, которые могли произойти каждую минуту. В Лондоне именно Мэгги руководила событиями, направляла их – здесь же она была бессильна что-либо изменить или предотвратить.

Тяжело вздохнув, она машинально открыла лежавшее на столе пособие для будущих мам. На первой же странице ей бросилась в глаза фраза: «…На этом этапе боли могут усилиться».

«Гм-м…» – подумала Мэгги и стала читать дальше.

«Постарайтесь не волноваться, – прочла она. – Ваш партнер должен помочь вам успокоиться и подбодрить вас, однако мешкать не следует. Как только вы почувствовали боли – немедленно вызывайте врача…»

Вздрогнув, Мэгги поспешно захлопнула брошюрку и глотнула остывшего кофе. «Не волноваться, не поддаваться панике, не пугаться» – все эти призывы, которыми пестрели страницы, производили на нее совершенно обратное действие. Мэгги волновалась, нервничала, паниковала и готова была бегом бежать в ближайшую больницу при малейшем движении младенца. В глубине души она знала, что ей следовало послушаться акушерку из женской консультации и записаться на курсы, где обучали правильному деторождению. Она и записалась, но… ходить не стала. Для этого она была слишком занята, да и Джайлс не раз говорил ей, что все это необходимо только тем, у кого что-то не так. У нее же, если верить врачам, все было в полном порядке. Кроме того, ни ей, ни мужу не хотелось после напряженного рабочего дня тащиться куда-то через весь город, чтобы, сидя на мешках с сушеным горохом (как уверяли, это была самая подходящая мебель для женщин в «интересном положении»), разговаривать с посторонними людьми о самых интимных вещах. Мэгги никогда не считала себя ханжой, но ей казалось, что это, пожалуй, слишком. Ей и так пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить себя прочесть брошюру для будущих мам и вполглаза просмотреть видеокассету, которой ее снабдили в консультации (самые кровавые куски она поспешно проматывала). И до недавних пор она полагала, что этого вполне достаточно.

Решительным жестом убрав брошюрку за хлебницу (с глаз долой), Мэгги налила себе еще чашку кофе. Ей говорили, что кофе может быть вреден для младенца, но она каждый раз отвечала, что зато он полезен для нее. Без кофе она просто не могла жить – он был для нее и топливом, и смазкой, благодаря которой шарики в мозгу начинали вращаться быстрее.

Но не успела она сделать первый глоток, как раздался звонок в дверь. Недоуменно хмуря брови, Мэгги с трудом поднялась с кресла и отправилась открывать.

На пороге стояла ее свекровь, одетая в теплый пуховик, из-под которого выглядывала юбка из клетчатой шотландки.

– Привет, Мэгги! – весело сказала она. – Я не слишком рано?

– Нет. – Мэгги с облегчением улыбнулась. – Джайлс предупреждал, что ты приедешь, но не сказал, во сколько.

И, слегка подавшись вперед, она неловко поцеловала свекровь в щеку.

Мэгги была замужем за Джайлсом уже три года, однако ей до сих пор казалось, что она знает Пэдди недостаточно хорошо. Во всяком случае, до сих пор они ни разу не присели и не поговорили по душам. Впрочем, с Пэдди это было вряд ли возможно, так как для своего возраста она была чрезвычайно подвижной. «Женщина-комета» – так называла ее Мэгги про себя. И действительно, Пэдди ни минуты не могла посидеть спокойно. То она что-нибудь готовила, то возилась в саду, то провожала кого-то на станцию, то встречала. На протяжении двадцати пяти лет эта худая, энергичная женщина возглавляла деревенскую дружину девочек-скаутов, пела в церковном хоре, а на досуге шила превосходные платья (например, перед свадьбой все платья для подружек невесты она сшила собственноручно), причем у Мэгги создавалось впечатление, что Пэдди не особенно напрягается. А главное, за какое бы дело она ни бралась, у нее все получалось прекрасно.

Улыбнувшись, Пэдди протянула Мэгги большую коробочку.

– Это тебе. Только сегодня испекла, – сказала она, улыбнувшись. – Свежие булочки, жаль только – остыли. Половина с сыром, половина с изюмом.

Мэгги растрогалась чуть не до слез – впрочем, в последнее время глаза у нее постоянно были на мокром месте.

– О, Пэдди, право, не стоило так утруждаться! – воскликнула она.

– Пустяки, – отмахнулась свекровь. – Их очень просто печь. Я дам тебе рецепт, если хочешь. Джайлс всегда их любил.

– Вот как… – промолвила Мэгги после секундной заминки, во время которой она припоминала, что вышло из ее попытки испечь пирог с наливкой на день рождения Джайлса. – Это было бы замечательно.

– А я кое-кого тебе привезла, – сказала Пэдди. – Мне показалось, тебе было бы полезно познакомиться с какой-нибудь молодой мамой. Вот я и захватила с собой одну свою старую знакомую.

– О-о, как это мило с твоей стороны… – растерянно проговорила Мэгги – уж больно все это было неожиданно.

Тем временем Пэдди обернулась и махнула рукой девушке в джинсах и розовом свитере, которая как раз выбралась из машины и медленно двигалась к дому. Одной рукой она прижимала к груди завернутого в одеяло младенца, за другую цеплялся полуторагодовалый малыш, который, похоже, только недавно научился ходить.

– А вот и Венди, – с гордостью сказала Пэдди. – Познакомьтесь – это моя невестка Мэгги.



Спускаясь по лестнице в приемную, Кендис чувствовала, как ее переполняет радость от удачно исполненного дела. Вот что значит проявить разумную инициативу и приложить немного усилий! Целеустремленный человек всегда своего добьется – нужно только постараться.

Хизер, одетая в аккуратный черный костюм, сидела на диване в приемной.

– Он сказал – «да»! – воскликнула Кендис, бросаясь к ней. – Ральф Оллсоп согласился встретиться с тобой!

– Правда? – Глаза Хизер засветились радостью. – Что, прямо сейчас?

– Ну да! Я же говорила – Ральф всегда готов дать человеку шанс. – Кендис довольно улыбнулась. – Теперь, главное, не забудь, что я тебе говорила. Побольше энтузиазма, побольше здорового честолюбия! Даже если не сможешь ответить на какой-то вопрос – ради бога, не молчи и не тушуйся. Постарайся отшутиться, а если не получится – скажи прямо, мол, с такими проблемами тебе сталкиваться еще не приходилось.

– Хорошо. – Хизер встала и нервно одернула юбку. – Слушай, я нормально выгляжу?

– Ты выглядишь отлично, – заверила ее Кендис. – Кстати, еще одна вещь… Ральф непременно спросит, принесла ли ты что-нибудь из своих письменных работ.

– Что?! – в тревоге воскликнула Хизер. – Но я… Но ты мне ничего не…

– Отдай ему это, – перебила ее Кендис, вручая девушке тонкую пластиковую папку.

– Что это? – удивилась Хизер.

– Это – набросок статьи, которую я готовила года три назад. Насколько я помню, там говорилось о том, что представляет собой городской транспорт летом. В печать эта статья так и не пошла, а единственным человеком, который ее видел, была Мэгги… – В приемную вошли двое посетителей, и Кендис машинально понизила голос: – Теперь эти материалы – твои. Вот, я даже подписала статью твоей фамилией.

– Хизер Трелони, «Лондонская душегубка»… – прочла Хизер и, поглядев на Кендис, благодарно улыбнулась. – Как здорово, Кен!.. Просто не верится!

– Лучше быстренько просмотри статью, Ральф может задать тебе пару вопросов по тексту.

– Кендис, ты так добра! – Голос Хизер слегка задрожал. – Я даже не знаю, как мне…

– Не говори глупостей, – перебила Кендис. – Я была только рада тебе помочь.

– Но почему? Почему ты решила это сделать?!

Хизер пристально посмотрела на Кендис, и та почувствовала, как ею снова овладевает острое чувство вины. Ей хватило выдержки, чтобы не опустить взгляд, но щекам стало горячо. Еще немного – и Кендис рассказала бы Хизер все о своей семье, о преследующем ее чувстве вины, о настоятельном желании что-то исправить в постыдном прошлом…

К счастью, Кендис вовремя сообразила, какой это будет ошибкой. Если она что-то скажет, то поставит Хизер в бесконечно неловкое положение. Возможно, признание и облегчило бы ее собственное состояние, но по отношению к Хизер это было бы чистой воды эгоизмом. Нет, она ничего ей не скажет. Пусть Хизер думает, что она руководствовалась исключительно дружескими чувствами.

– Если я могу помочь тебе, почему бы мне этого не сделать? – быстро сказала она. – Кроме того, нам действительно нужен помощник секретаря. А сейчас тебе пора идти – Ральф ждет.



Пэдди пошла варить кофе, оставив Венди и Мэгги наедине. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, Мэгги провела гостью в большую комнату и усадила на софу. Что делать дальше, она представляла довольно смутно. Венди была ее первой знакомой молодой матерью – из тех, с которыми следовало подружиться. Ведь, по местным меркам, они жили практически рядом; не исключено, что их дети будут расти и играть вместе.

– Вы… вы давно живете в деревне? – спросила она первое, что пришло ей в голову.

– Пару лет, – ответила Венди, ногой отодвигая в сторону свой внушительных размеров рюкзачок с запасом памперсов и детского питания.

– Ну и как? Я хочу сказать – вам нравится?

– Да, в общем, нормально… Джейк, ничего здесь не трогай!

Мэгги обернулась, и сердце у нее замерло от ужаса. Старший сын Венди тянулся к вазе голубого венецианского стекла, которую Роксана подарила им с Джайлсом на свадьбу.

– О боже!.. – воскликнула она. – Это… Может, лучше убрать вазу подальше?

Мэгги протянула руку и схватила вазу, но в то же мгновение липкие пальчики Джейка тоже вцепились в ее край.

– Благодарю, я сама, – вежливо сказала она малышу, который не спешил выпустить добычу. – Если ты позволишь…

Она снова потянула вазу, но тщетно.

– Джейк!!! – рявкнула Венди, и Мэгги подскочила от испуга.

Нижняя губа Джейка обиженно выпятилась, а личико сморщилось, однако вазу он выпустил. Воспользовавшись этим, Мэгги поставила ее на высокий комод.

– Дети в этом возрасте настоящие чудовища, – заметила Венди, критически оглядывая огромный живот Мэгги. – Когда у тебя срок?

– Через три недели, – ответила Мэгги, осторожно опускаясь в кресло. – Теперь уже скоро.

– Можешь и переходить, – заметила Венди.

– Я думаю, все обойдется, – ответила Мэгги после паузы. – Врачи сказали…

– Ах, что они понимают! – воскликнула Венди. – Про этого… – она кивнула на младенца, – мне тоже говорили, что он родится точно в срок, а я переносила почти две недели. В конце концов им даже пришлось меня стимулировать.

– О-о-о!.. – с уважением протянула Мэгги. – И все-таки…

– А когда я начала наконец рожать, этот идиот взял и застрял, – перебила ее Венди. – Его пришлось вытаскивать специальными щипцами. Мне наложили двадцать два шва! – гордо закончила она.

– Какой ужас! – совершенно искренне выдохнула Мэгги. – Вы, наверное, шутите?!

У нее неожиданно закружилась голова, и Мэгги показалось – она вот-вот потеряет сознание. Вцепившись в подлокотник кресла, она несколько раз глубоко вздохнула, стараясь справиться с застилавшей глаза темной пеленой. «Нужно поговорить о чем-нибудь другом, – подумала она, – иначе я прямо тут и рожу».

– А вы работаете… или как? – поинтересовалась она слабым голосом.

– Нет, – ответила Венди, глядя куда-то мимо нее. – Джейк, ты меня с ума сведешь! Ну-ка слезай немедленно!

Мэгги обернулась. Предприимчивый Джейк вскарабкался на шаткий стульчик перед фортепиано и, опасно наклонившись вперед, тянулся к клавишам. С презрением покосившись на мать, он принялся изо всех сил молотить по ним кулаком.

– А вот и я! – В комнате появилась Пэдди с подносом в руках. – Я там нашла миндальное печенье, Мэгги. Ничего, что я вскрыла упаковку?

– Конечно-конечно. Все в порядке, Пэдди.

– Наверное, только я знаю, как чувствует себя женщина, у которой незваные гости сожрали все припасы. – Пэдди рассмеялась, и Мэгги слабо улыбнулась в ответ. Она была уверена, что у нее и у Пэдди совершенно разные понятия о «припасах».

– У меня где-то было овощное пюре для Джейка, – встрепенулась Венди. – Джейк, иди сюда немедленно, иначе ничего не получишь! – Положив младенца на диван, она потянулась к своему рюкзаку.

– Какая прелесть! – воскликнула Пэдди, глядя на сучащего ножками младенца. – Хочешь немного подержать его, Мэгги?

Мэгги оцепенела от ужаса.

– Я… Думаю, не стоит… – пробормотала она заплетающимся языком.

– Ох ты милашка, у-тю-тю-тю-тю!.. – Пэдди ловко подобрала ребенка и протянула его Мэгги. – Ну просто куколка, правда?

Мэгги в ужасе таращилась на младенца, который неведомо каким образом очутился в ее неловких руках. Несмотря на владевший ею страх, она отчетливо ощущала, что свекровь и Венди внимательно за ней наблюдают. Это еще больше напугало ее. «Что со мной такое? – спрашивала она себя. – Почему я не испытываю к этому ребенку ничего, кроме брезгливого отвращения?» Во всяком случае, ничего красивого Мэгги в нем не находила. У ребенка была сморщенная обезьянья мордашка – красная, словно перезревший помидор, да и пахло от него скисшим молоком. Мутно-голубые глаза бессмысленно смотрели в потолок. Мэгги наклонилась к младенцу, старательно изображая из себя заботливую мать. «Может быть, – с тоской подумала она, – со временем я привыкну к детям? К тому же это ведь чужой ребенок».

Младенец завозился, издал какой-то противный скрипящий звук, и Мэгги в тревоге вскинула глаза.

– Держи его головкой вверх, он может срыгнуть, – предупредила Венди.

– Хорошо, – покорно согласилась Мэгги и неумело перевернула ребенка.

Младенец открыл беззубый рот, и она испугалась, что он сейчас заорет. Но вместо крика ребенок несколько раз утробно булькнул, и струя свернувшегося молока выплеснулась на ее темно-красное джерси.

– О боже! – воскликнула Мэгги. – Его стошнило прямо на меня!

– Это бывает, – хладнокровно утешила ее Венди. – Давай, я его возьму.

– Не переживай, – сказала Пэдди, протягивая Мэгги муслиновый платок. – Тебе нужно привыкать к таким вещам, правда, Венди?

– Да-да, – подтвердила та с неясной угрозой. – Вот будет у тебя свой малыш – тогда посмотришь…

Мэгги кое-как вытерла рукав и подняла голову. Пэдди и Венди смотрели на нее и улыбались так, словно были чем-то очень довольны. «Теперь ты – одна из нас», – вот что говорили их взгляды.

Мэгги передернуло.

– Хочу «а-а»! – объявил Джейк, без церемоний дергая мать за штанину.

– Умница! – похвалила Венди. – Погоди, я сейчас достану горшочек.

– Боже мой, нет!.. – воскликнула Мэгги и резко встала. – То есть, я хотела спросить: никто не хочет еще кофе? Я сейчас принесу.

К счастью, гостьи не стали отказываться, и Мэгги поспешно отступила в кухню. Там она включила чайник и без сил рухнула на стул, не зная, смеяться ей или плакать. «Это и есть материнство?» – размышляла Мэгги. Если да, она была трижды дурой, когда решилась завести ребенка. Уж лучше бы она продолжала работать в редакции «Лондонца», где все было хорошо знакомо и привычно. «А главное, – подумала Мэгги, нервно оскалившись, – никому из сотрудников и в голову не придет делать «а-а» прямо посреди комнаты!»

Несколько секунд она колебалась, опасливо косясь на дверь, потом взяла телефонную трубку и набрала знакомый номер.

– Алло?

Узнав голос Кендис, Мэгги с облегчением вздохнула.

– Привет, Кен, это я…

– Мэгги?! – удивленно воскликнула Кендис. – Как дела? У тебя все в порядке?

– О да, – ответила Мэгги с некоторым сомнением. – Наслаждаюсь бездельем и все такое.

– Счастливица! Ты, наверное, только что проснулась? – предположила Кендис.

– Вообще-то, ко мне на чашечку кофе зашли две местные леди, – почти весело заметила Мэгги. – И… гм-м… кое-кто еще. Одна из этих леди – моя собственная свекровь, а другая – молодая мать из Степфорда. У нее целых двое детей! Представляешь?!

Кендис рассмеялась, и Мэгги почувствовала, как на нее нисходит покой. «Слава богу, – подумала она, – что на свете существуют подруги, которые всегда поймут тебя правильно». Да и самой Мэгги вся ситуация уже начинала казаться смешной.

– Ты просто не поверишь, если я расскажу, что случилось буквально пару минут назад, – добавила она, слегка понизив голос. – Мне дали подержать младшего ребеночка – этакого розовенького поросеночка с лицом старика. Вдруг он начал вырываться, и не успела я понять, в чем дело…

– Послушай, Мэг, мне очень неловко, но я совсем не могу с тобой разговаривать, – перебила Кендис. – Джастин выдумал какое-то кретинское совещание, и мне пора бежать. Извини, ладно?

– Да, я понимаю, – разочарованно протянула Мэгги. – Конечно, беги.

– Поговорим потом, хорошо? Попозже. Может быть, я сама тебе позвоню.

– Договорились, – обрадовалась Мэгги, к которой снова вернулось хорошее настроение. – На самом деле я просто так позвонила – захотелось немного поболтать со старой подругой. Удачного тебе дня, Кен.

– Сомневаюсь, что он будет особенно удачным, – мрачно сказала Кендис. – Ты ведь знаешь Джастина… Кстати, – спохватилась она, – я должна сказать тебе одну вещь. Помнишь ту девочку, Хизер, которую мы вчера встретили в «Манхэттене»? Она подавала нам коктейли.

– Конечно, помню, – ответила Мэгги, мысленно возвращаясь на двенадцать часов назад. Действительно ли это было только вчера или встреча с подругами ей приснилась?

– Так вот, я порекомендовала ее Ральфу, – сказала Кендис, торжествуя. – Я помню, ты мне не советовала, но я была в ней уверена – и не ошиблась! Представляешь, Хизер произвела на него такое хорошее впечатление, что он сразу предложил ей место помощницы секретаря редакции. Со следующего понедельника она выходит на работу.

– Что ты говоришь?! – удивилась Мэгги. – Это просто поразительно! На моей памяти такого еще не было.

– Да, – согласилась Кендис и как-то смущенно откашлялась. – Все дело в том, что… В общем, оказалось, что Хизер неплохо пишет. Ральф прочитал кое-какие материалы, которые она готовила на курсах творческого письма, и они произвели на него весьма благоприятное впечатление. Поэтому он решил дать Хизер шанс.

– Как это похоже на него, – заметила Мэгги. – Что ж, я рада за нее и за тебя.

– Это действительно очень здорово! – сказала Кендис, понизив голос. – Я даже выразить не могу, как много это для меня значит. Наконец-то мне удалось сделать что-то хорошее для человека, жизнь которого поломал мой отец.

– Я очень рада, – повторила Мэгги. – Надеюсь, все будет хорошо и дальше.

– Я в этом не сомневаюсь, – с горячностью сказала Кендис. – Хизер действительно очень славная и умная девушка. Мы с ней решили пообедать вместе и как следует отпраздновать это событие.

– Правильное решение, – не без зависти заметила Мэгги. – Передай ей от меня привет.

– Мы обязательно поднимем за тебя бокал, – заверила Кендис. – Ну все, Мэг, мне правда пора бежать, а то Джастин уже мечет икру. Когда у меня будет свободное время, я тебе обязательно позвоню. Целую.

В телефоне послышались короткие гудки.

Несколько мгновений Мэгги молча смотрела на трубку, потом осторожно опустила ее на рычаги, борясь с горьким чувством. Оказаться выброшенной из жизни, остаться за бортом событий – что может быть хуже для человека, особенно если этот человек – журналист? Впрочем, чего же еще она ожидала?

Подавив невольный вздох, Мэгги подняла голову и увидела в дверях кухни Пэдди, которая с интересом смотрела на нее.

– Я… Я разговаривала с моей подругой с работы – надо было обсудить один деловой вопрос, – с виноватым видом пробормотала Мэгги. – Как там Венди?

– Она меняет малышу подгузник, – сказала Пэдди. – А я решила помочь тебе с кофе.

Она подошла к раковине, включила воду и, обернувшись через плечо, сочувственно улыбнулась.

– Ты сама понимаешь, Мэгги, скоро у тебя начнется совсем другая жизнь. Поэтому на твоем месте я бы не стала слишком цепляться за прошлое. Впрочем, когда родится маленький, тебе будет не до того.

– Ни за что я не цепляюсь! – возмутилась Мэгги. – Я просто…

– Я прекрасно тебя понимаю, дорогуша, – решительно перебила свекровь. – Не волнуйся. Вот увидишь – скоро все изменится, и этот дом станет твоим настоящим домом. Ты освоишься здесь, познакомишься с другими молодыми мамами… – Пэдди прищурилась и, набрав полную раковину воды, добавила туда жидкость для мытья посуды. – Я понимаю, что тебя сбивает, – добавила она. – Здесь, в деревне, все живут совсем по-другому, но я уверена – ты привыкнешь. Надо только приложить немного усилий.

– Почему по-другому? – удивилась Мэгги. – Ведь и здесь люди радуются, тревожатся, горюют… По-моему, все дело в том, что в Лондоне другой темп жизни.

Пэдди натянуто улыбнулась.

– Уверяю тебя, – сказала она, – скоро ты заметишь, что у тебя осталось очень мало общего с твоими лондонскими подругами. У тебя будут совсем другие интересы.

«Интересно, какие, – задумалась Мэгги. – Такие же, как у Венди? Ну, это вряд ли…»

– Наверное, ты права, – сказала она, лучезарно улыбаясь. – Но я не собираюсь терять связь со своими лучшими подругами. У меня их две, и мы регулярно встречаемся, чтобы выпить по коктейлю – это наша традиция. Нет, я не могу перестать с ними встречаться!

– Традиции – это, конечно, очень мило, – заметила Пэдди и усмехнулась. – Но коктейли… гм-м…

Мэгги мрачно посмотрела на свекровь, чувствуя, как в ней нарастает обида. Какое, в конце концов, ей дело, с кем она встречается и что делает? Ведь это ее жизнь, не так ли?

– Да, это наша традиция, – твердо сказала она и снова улыбнулась. – Лично мне очень нравится коктейль «Секс на пляже». Напомни мне при случае – я запишу тебе рецепт.




Глава 5


Когда в дверь позвонили, Кендис вздрогнула от неожиданности, хотя приезда Хизер она ждала вот уже минут двадцать. В последний раз оглядев комнату и убедившись, что все лежит на своих местах, а из-под дивана не выглядывает мохнатый комок пыли, она нервно одернула жакет и пошла открывать.

Распахнув дверь, Кендис изумленно ахнула, а потом рассмеялась. Почти весь дверной проем загораживал огромный букет из желтых роз, гвоздик и фрезий, упакованных в хрустящий целлофан с золотым рисунком и перевязанных ярко-лиловым бантом.

– Это тебе! – послышался из-за букета голос Хизер. – Извини за пошлый бант – его завязали в магазине, когда я на секундочку отвернулась.

– Как это мило с твоей стороны! – воскликнула Кендис, принимая шуршащий букет и неловко обнимая Хизер свободной рукой. – Но, право же, тебе не стоило так тратиться…

– Нет, стоило. И это еще малая часть того, что я хотела бы для тебя сделать. Ты не представляешь, как я тебе обязана! – Хизер серьезно посмотрела на Кендис и добавила: – Ведь ты не только нашла мне работу, но и предложила пожить у тебя!

– Почему бы нет, раз у меня в квартире – целых две спальни? – попыталась неловко отшутиться Кендис. – К тому же ты говоришь, что твоя старая квартира была слишком мрачной…

Это было, разумеется, чистой случайностью, что во время обеда Хизер рассказала Кендис, в какой убогой обстановке она живет. Она, правда, не жаловалась, но нарисованная ею картина выглядела достаточно безотрадной, и Кендис неожиданно пришло в голову предложить Хизер переселиться к ней. К ее огромному облегчению и удовольствию Хизер не стала ломаться и согласилась почти сразу. «Ох, я так тебе благодарна! – воскликнула она. – Видела бы тот дом, в котором я снимаю комнату, – вернее, не комнату, а койку… Мы ведь живем по шесть человек в комнате – представляешь, какая там грязь? А запах!.. Туалетом воняет не только в коридоре, но и в комнатах! У меня вся одежда пропахла так, что Андрэ однажды сделал мне замечание».

Поставив чемоданы на полу в прихожей, Хизер двинулась в гостиную, заглянув по дороге в просторную кухню.

– Неужели это все твое? – спросила она, недоверчиво покачав головой.

– Да, – ответила Кендис. – Сначала, когда я только сюда переехала, со мной жила одна девушка, но потом она вышла замуж, а я так и не успела никого к себе пригласить.

– Да это же настоящий дворец! – восторженно воскликнула Хизер. – Здесь так красиво…

– Благодарю. – Кендис порозовела от удовольствия. – Я… В общем, мне здесь тоже нравится.

На самом деле она втайне гордилась своей квартирой, которую обставила и украсила по своему вкусу. Все прошлое лето она убила на ремонт, обдирая бурые, все в жирных пятнах бумажные обои, беля потолки и покрывая стены светло-желтой текстурированной краской. Не рассчитав силы, она провозилась гораздо дольше, чем рассчитывала, однако результат стоил потраченного времени и денег.

– Смотри, розы, которые я принесла, подходят по цвету к твоим стенам! – заметила Хизер, и ее глаза радостно блеснули. – Должно быть, мы с тобой мыслим очень похоже. Это хороший знак, как ты считаешь?

– Несомненно! – кивнула Кендис. – А теперь давай сходим за твоими чемоданами и пойдем… – Она проглотила вдруг подступивший к горлу комок. – Пойдем, взглянем на твою комнату.

Взяв один из чемоданов, оказавшийся совсем легким, Кендис провела Хизер по коридору и, с трудом сдерживая волнение, открыла перед ней дверь первой спальни.

– Вот это да! – присвистнула Хизер, заглянув ей через плечо.

Комната действительно была очень просторной и светлой. Выкрашенные светло-голубой краской стены прекрасно гармонировали с кремовыми занавесками на окне. В углу стоял массивный шкаф из мореного дуба, а на ночном столике в изголовье широкой двуспальной кровати лежала стопка глянцевых журналов.

– Просто фантастика! – воскликнула Хизер. – Даже не верится, что я буду здесь жить. – Она огляделась. – А как выглядит твоя комната? Она такая же? Я хотела бы на нее взглянуть. Куда идти – сюда?

– Вообще-то, там не прибрано… – начала Кендис, но Хизер действовала очень решительно. Отворив дверь напротив, она заглянула во вторую спальню – куда более скромных размеров, – где стояли простая односпальная кровать и обшарпанный сосновый гардероб.

Хизер, казалось, была удивлена. Она как-то неопределенно хмыкнула, и Кендис почувствовала, что ее лицо заливает краска стыда. Она так радовалась своей маленькой хитрости, даже напевала что-то веселое, когда накануне вечером переносила вещи из большой спальни в маленькую, освобождая место для Хизер. Но теперь, глядя на выражение ее лица, Кендис поняла, какого сваляла дурака. Несомненно, Хизер будет настаивать, чтобы все оставалось, как было. Ах, какой конфуз!

– Я просто хотела, чтобы тебе было комфортнее, – сказала она, чувствуя себя последней идиоткой. – Я-то знаю, каково это – въезжать в чужую квартиру. Вот и решила отдать тебе спальню побольше.

– Понимаю… – Хизер покачала головой и снова заглянула в спальню с нежно-голубыми стенами. – Что ж, если ты уверена… – Она улыбнулась Кендис и пинком втолкнула один из чемоданов в комнату. – Ты очень добра, Кен. Мне здесь очень, очень нравится!

– Вот и славно, – пробормотала Кендис.

Она испытала огромное облегчение, но вместе с тем немного огорчилась, будто и вправду рассчитывала, что Хизер откажется от большой спальни. Лавандово-голубая комната очень нравилась ей самой… Впрочем, она постаралась отогнать от себя эти мысли.

– Ладно, я, пожалуй, пойду, чтобы ты могла спокойно распаковать веши, – проговорила она.

– Не говори глупости! – рассмеялась Хизер. – Я могу разобрать чемоданы потом. Давай сначала отпразднуем новоселье. Я кое-что принесла. – Она сунула руку в сумку, которая висела у ней через плечо, и достала бутылку шампанского.

– Цветы и шампанское? – Кендис рассмеялась. – Это и в самом деле чересчур!

– Я всегда пью шампанское по особым случаям, – сказала Хизер серьезно. – А сегодняшний день совсем особенный. Ты согласна?

Открывая на кухне бутылку, Кендис слышала, как негромко поскрипывают половицы в гостиной. Наполнив шампанским два высоких узких фужера – подарок одной из фирм, о которой она когда-то писала, – Кендис поставила их вместе с бутылкой на небольшой серебряный поднос и отправилась в гостиную. Хизер стояла у камина и, запрокинув голову, смотрела на стоявшую на полке фотографию в рамке. Проследив за ее взглядом, Кендис едва не выронила поднос. Ну почему она не убрала этот снимок до прихода Хизер? Как она могла забыть?!.

– Прошу, – сказала она, протягивая Хизер бокал. – Давай выпьем за нас! – добавила она в надежде отвлечь внимание гостьи от злополучной фотографии.

– За нас, – кивнула Хизер и отпила из бокала небольшой глоток. Потом она шагнула к камину и, взяв фотографию в руки, стала ее рассматривать.

Кендис торопливо сделала еще несколько глотков, надеясь, что это поможет ей справиться с нарастающей паникой. «Главное – вести себя естественно, – подумала она. – Тогда Хизер, быть может, ничего не заподозрит».

– Это ведь ты? – спросила Хизер, поглядев на нее. – Ты здесь очень мило получилась. Сколько тебе тогда было?

– Точно не помню. Лет одиннадцать-двенадцать, – ответила Кендис и попыталась изобразить улыбку.

– А это твои родители?

– Да, – кивнула Кендис, стараясь, чтобы ее голос звучал небрежно. – Это моя мама и… – Она судорожно сглотнула. – …И отец. Он… умер уже довольно давно.

– О, извини, я не хотела… Твой отец был красивым мужчиной. – Хизер снова посмотрела на фотографию, потом подняла голову и улыбнулась: – Готова спорить, когда ты была маленькой, он ужасно тебя баловал.

– Признаться, да, – Кендис неуверенно усмехнулась. – Ты ведь знаешь, некоторые отцы больше любят дочерей, чем сыновей; а я к тому же была единственным ребенком.

– Да, некоторые отцы больше любят дочерей, – спокойно подтвердила Хизер, ставя фотографию обратно на каминную полку. – Что ж, я думаю, нам будет хорошо вдвоем, – добавила она неожиданно. – Как тебе кажется? – Она шагнула к Кендис и дружеским жестом обняла ее за талию. – Мы будем вместе! Разве это не здорово?!



Ровно в полночь – после неспешного ужина из шести перемен и божественного «Шабли» – Роксана вернулась в свой номер в отеле «Берег Афродиты» и обнаружила, что ее постель разобрана, свет притушен, а на телефонном аппарате мигает красная лампочка – индикатор поступивших сообщений. Сбросив с ног туфли, она присела на краешек кровати, нажала на кнопку воспроизведения и принялась разворачивать лежавший на подушке шоколадный батончик.

– Привет, Рокси, это Мэгги! – раздался из динамиков знакомый голос. – Надеюсь, ты выберешь время мне позвонить, хотя тебе, наверное, не до этого: Кипр есть Кипр…

Выпрямившись, Роксана уже потянулась к телефону, чтобы перезвонить подруге, но автоответчик негромко пискнул и начал воспроизводить второе сообщение. Это снова была Мэгги.

– Нет, я еще не родила, – сказала она. – Я звоню тебе по другому поводу. Целую, пока.

Роксана доела шоколадный батончик, придвинула к себе аппарат и набрала номер из трех цифр.

– Алло, Нико? – сказала она, когда ей ответили. – Я спущусь через пару минут, мне надо только сделать один звонок. – Она вытянула ноги, любуясь густым ровным загаром, казавшимся еще темнее по сравнению с бледно-розовым лаком на ногтях. – Да, закажи мне бренди. Лучше всего – «Александра» или «Метаксу». Я скоро. Она дала отбой и по памяти набрала номер Мэгги.

– Алло? – ответил ей заспанный мужской голос.

– Джайлс? – Роксана с виноватым видом покосилась на часы. – У вас там, наверное, уже поздно? Прости, я не сообразила. Это Роксана. Вы уже спите?

– А-а, Роксана… – проговорил Джайлс. – Привет. Ты где?

– Дай мне трубку… – услышала она на заднем плане приглушенный голос Мэгги. – Да, я знаю, давно пора спать, но мне нужно с ней поговорить!

Послышалась возня, и Роксана невольно улыбнулась, представив, как Мэгги в ночной рубашке, туго натянутой на животе, решительно вырывает трубку у сонного Джайлса.

– Алло, Рокси, это я! – раздалось в трубке. – Как дела?

– Отлично, – отозвалась Роксана. – Извини, если я разбудила Джайлса.

– Ничего страшного. Он уже заснул снова. Ну, как тебе Кипр?

– Терпимо, – сдержанно сказала Роксана. – Типичный средиземноморский рай: яркое солнце, лазурное море и всевозможные пятизвездочные радости. Ничего особенного.

– Не понимаю, как только ты это выдерживаешь! – хихикнула Мэгги. – На твоем месте я бы непременно пожаловалась руководству – нельзя же посылать хрупкую женщину в такие невыносимые условия. – Потом ее голос стал более серьезным: – Слушай, Рокси, я вот почему тебе звонила… Когда ты в последний раз разговаривала с Кендис?

– Это было еще в Лондоне. А что?

– Я позвонила ей сегодня вечером – просто так, чтобы поболтать. И знаешь, кто взял трубку? Та девчонка!

– Какая девчонка? – уточнила Роксана, удобно откидываясь на большую мягкую подушку. Балконная дверь ее номера была распахнута, и она видела вспыхивающие высоко в темном небе фейерверки – непременный атрибут местных праздников и пикников на лоне природы.

– Хизер Трелони, официантка из «Манхэттена».

– Ах да, помню… – Роксана зевнула. – Дочь человека, которого отец Кендис ободрал как липку.

– Вот именно! – сказала Мэгги со значением. – А тебе известно, что Кендис устроила ее в «Лондонец» помощником секретаря редакции?

– В самом деле? – Новость удивила Роксану. – Быстро она работает, наша Кендис!

– Насколько я сумела выяснить, она отправилась к Ральфу буквально на следующий день после наших прощальных посиделок и попросила его о личном одолжении. Ну, может быть, не об одолжении, но что-то вроде того. Одному богу известно, что она ему наплела!

– Ну, и что тут такого? – пожала плечами Роксана. – Раз для Кендис это так важно…

– Для нее это действительно очень важно, потому что Хизер ко всему прочему еще и переехала к ней.

Роксана нахмурилась.

– А вот это уже, пожалуй, чересчур, – пробормотала она. – Ведь Кендис ее совсем не знает!

– В том-то и дело, – сказала Мэгги. – Мне тоже кажется, что Кен немного перестаралась. К тому же все это как-то…

– Неожиданно, – подсказала Роксана.

Некоторое время обе молчали – только где-то на линии что-то потрескивало и было слышно, как похрапывает Джайлс.

– Я позвонила тебе, потому что все это мне очень не нравится, – сказала наконец Мэгги. – Ты ведь знаешь Кендис… Она готова позволить сесть себе на шею кому угодно.

– Тут ты, пожалуй, права, – согласилась Роксана.

– Вот я и хотела тебя попросить… Не могла бы ты собрать сведения об этой Хизер Трелони? – сказала Мэгги. – Все, что найдешь… Я бы сделала это сама, но сейчас я мало что могу.

– Не беспокойся, как только вернусь в Англию, я сразу этим займусь.

– Пожалуйста, сделай это для нас! – Мэгги вздохнула. – А то я очень волнуюсь. Конечно, может оказаться, что это просто причуды беременной бабы и что на самом деле все в полном порядке, но… – Она немного помолчала. – В общем, ты понимаешь.

– Я понимаю, – заверила ее Роксана. – Не волнуйся, я все проверю.



Утром Кендис разбудил очень приятный, аппетитный запах, доносившийся из кухни. Она приподняла голову, тупо глядя на незнакомую белую стену и не совсем понимая, где находится. «Что происходит? – подумала она. – В чем дело?»

Потом в голове что-то явственно щелкнуло, и все встало на свои места. Кендис вспомнила, как предложила Хизер переехать к ней, как поменялась с ней комнатами. Если судить по запаху, Хизер уже встала и теперь готовила в кухне что-то очень вкусное.

Спустив ноги на пол, Кендис села и с силой потерла виски. Голова была тяжелой, как и всегда после шампанского, сколько бы она ни выпила. Ну ничего, сейчас она глотнет кофе – и все сразу пройдет.

Кендис встала, накинула халат и побрела в кухню.

– Доброе утро! – приветствовала ее Хизер, на минуту оторвавшись от плиты. – Я решила испечь оладьи. Хочешь штучку?

– Оладьи? – переспросила Кендис. – Я не ела оладьи с тех пор, как… Словом, очень давно.

– Тогда бери. Джем на столе.

Хизер открыла духовку и вытащила большой противень с золотисто-коричневыми, блестящими от масла оладьями.

– Потрясающе! – вырвалось у Кендис. – Ты молодчина, Хизер. Пожалуй, я тебя не выгоню.

– Не рассчитывай, что будешь получать оладьи на завтрак каждый день! – рассмеялась Хизер. – Только когда будешь себя хорошо вести.

Кендис тоже засмеялась.

– Договорились. А сейчас я должна сварить кофе. Куда подевался этот чертов пакет с зернами?..

Через несколько минут обе уже сидели возле мраморного столика, ели оладьи с апельсиновым джемом и пили раскаленный кофе.

– Жаль, что у тебя нет липового сиропа, – сказала Хизер. – С ним было бы еще вкуснее. Ничего, я сегодня куплю.

– Замечательные оладьи, – пробормотала Кендис с набитым ртом. – Ты отлично стряпаешь!

– Пустяки. – Хизер скромно потупилась. – К тому же мне захотелось сделать тебе приятное.

– И тебе это удалось!

Кендис откусила еще кусочек и закрыла глаза, наслаждаясь вкусом поджаренного теста. Оладышки были легкие, воздушные и буквально таяли во рту. «Только подумать, а ведь я едва не пожалела о своем решении поселить Хизер у себя, – размышляла Кендис. – Из нее, несомненно, получится замечательная соседка. Мы с ней наверняка подружимся».

– Ладно, пора собираться, – проговорила она, отодвигая от себя тарелку, и заметила, как по лицу Хизер скользнула застенчивая улыбка.

– Признаться, я немного нервничаю…

– Ну и напрасно, – быстро сказала Кендис. – У нас работают очень приятные люди. Кроме того, я ведь буду рядом и смогу тебе помочь, если возникнут какие-то затруднения.

Она улыбнулась, почувствовав, как ее переполняет теплое чувство к Хизер. Ничего удивительного, что девочка немного робеет – сама Кендис тоже когда-то прошла через это.

– Все будет отлично, Хизер, – сказала она. – Я обещаю.



Полчаса спустя Хизер постучалась в дверь ванной комнаты, где Кендис чистила зубы.

– Ну, как я выгляжу? – спросила она с беспокойством, когда Кендис открыла.

Хизер выглядела очень элегантно в темно-красном костюме, белой водолазке и черных лакированных туфельках на высоком каблуке. Кендис ничего подобного не ожидала и была приятно удивлена.

– Ты выглядишь просто бесподобно! Кстати, откуда у тебя такой костюм? – не удержавшись, спросила она: костюм явно был очень дорогим.

– Не помню, – уклончиво ответила Хизер. – Я купила его довольно давно, когда получила небольшое наследство от дальней родственницы.

– Отличный костюм, – заметила Кендис со знанием дела. – Ладно, дай мне еще полминутки, и пойдем.

Примерно через четверть часа они с Хизер вышли из квартиры. Но не успела Кендис повернуть ключ в замке, как дверь напротив отворилась, и на пороге появился Эд Эрмитедж собственной персоной. Как и в прошлый раз, он был в майке и джинсах, только в руке у него был не гамбургер, а пустая молочная бутылка.

– Салют, девочки! – сказал Эд, делая вид, будто вышел на площадку совершенно случайно. – Как хорошо, что я тебя встретил, Кендис!

– Бывают совпадения и похуже, – сухо ответила Кендис.

– Но я просто собирался выставить молочную бутылку, – неубедительно соврал Эд, уставившись на Хизер.

– Ты отлично знаешь, что молочник к нам не заходит, – заметила Кендис.

– Пока не заходит, это верно. – Эд помахал бутылкой перед самым ее носом. – Но если выставить эту штуку в качестве приманки, рано или поздно он здесь появится.

Он поставил бутылку на пол возле двери и несколько мгновений ее разглядывал, задумчиво наклонив голову. Потом передвинул ногой бутылку чуть ближе к лестнице.

Кендис закатила глаза.

– Познакомься – это моя новая подруга Хизер, мы будем жить вместе, – сказала она. – Впрочем, ты, наверное, уже в курсе. Она переехала вчера вечером.

– Я ничего не слышал, – с невинным видом заявил Эд. Шагнув вперед, он взял руку Хизер и поднес к губам. – Рад познакомиться с вами, Хизер.

– Я тоже.

– Позволено мне будет заметить, что вы выглядите великолепно? – добавил Эд.

– Разумеется. – Хизер кокетливо улыбнулась, продемонстрировав безупречно ровные зубки, и смахнула с юбки невидимый волосок.

– Знаешь, Кендис, ты даже можешь кое-чему поучиться у Хизер, – продолжал разглагольствовать Эд. – Например, ее туфли подходят по цвету к сумочке. Казалось бы, пустяк, но именно из таких пустяков складывается стиль.

– Благодарю, – едко ответила Кендис, – но лучше я буду ходить голая, чем слушать твои дурацкие советы.

Губы Эда растянулись в двусмысленной улыбке.

– И когда ты собираешься это сделать? Я имею в виду – ходить нагишом?

Кендис только фыркнула в ответ, а Хизер засмеялась.

– Где вы работаете, Эд? – спросила она.

– Нигде он не работает, – ответила вместо него Кендис. – И получает за это деньги. Какие у тебя планы на сегодня, Эд? Пойдешь шляться в парк? Или проторчишь весь день у телевизора?

– Да нет, – пожал плечами Эд, несколько ошарашенный этим внезапным нападением. – Но если тебя так интересуют мои планы… – Он облокотился на косяк двери и самодовольно улыбнулся. – Как раз сегодня я собирался посмотреть на свой дом.

– Какой дом? – подозрительно спросила Кендис. – Ты что, переезжаешь? Слава богу, наконец-то!..

– Этот дом мне достался по наследству. От тетки.

– Вот так всегда и бывает, – с напускной грустью сообщила Кендис Хизер. – Некоторым по наследству достаются одни долги, и только такие типы, как Эд Эрмитедж, получают целый дом, да еще небось с участком. И в какой глуши находится это сокровище? – спросила она у Эда.

– Довольно далеко, – признался Эд. – В Монкхэме. У черта на куличках.

– Где это – Монкхэм? – уточнила Кендис, наморщив лоб.

– В Уилтшире, – неожиданно подсказала Хизер. – Я знаю Монкхэм. По-моему, совершенно прелестный городок.

– Боюсь, мне все равно придется его продать, – сокрушенно покачал головой Эд. – А жаль – этот дом мне всегда нравился. Мальчиком я проводил у тетки каждое лето.

– Продавай, меняй, оставляй себе – кому до этого дело? – сухо сказала Кендис. – Тоже мне – проблема! В конце концов, это не так уж важно!..

– А что важно? – удивился Эд.

– Что тысячи людей в нашей стране едва сводят концы с концами! – отрезала Кендис.

– Придется подумать, не сделать ли из теткиного дома столовую для безработных. – Эд с комическим видом поскреб в затылке. – Или приют для сирот. Может быть, тогда твоя душенька будет довольна, о святая Кендис?

Он ухмыльнулся, и Кендис свирепо оскалилась в ответ.

– Идем, – бросила она Хизер. – Мы и так уже опаздываем.



Редакция «Лондонца» представляла собой большую, вытянутую в длину комнату. Верхняя половина одной из стен была застеклена, за ней находились кабинет выпускающего редактора и телетайпная. В самой комнате помещалось шесть столов для сотрудников и один – для секретаря редакции Келли. Как правило, здесь было слишком шумно, чтобы спокойно сосредоточиться на работе, а в редакционные дни в комнате начинался настоящий бедлам. Но когда Кендис и Хизер приехали в редакцию, в ней царила обычная понедельничная тишина, характерная для середины месяца. До одиннадцатичасового совещания никто по-настоящему не работал. Сотрудники лишь просматривали поступившие за выходные сообщения и почту, занимаясь этим в коротких промежутках между кофе (считавшимся лучшим лекарством после «наперсточка виски»), бесконечными перекурами и болтовней. В одиннадцать все собирались в крошечном конференц-зале по соседству и докладывали, как идет подготовка очередного номера. В полдень, исполнившись рабочего и творческого пыла, сотрудники дружными рядами отправлялись на обед, который растягивался порой до самого вечера. В этом отношении все понедельники были одинаковы.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=184537) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Баренбойм, Даниель – израильский пианист и режиссер, с раннего детства выступал, как исполнитель-вундеркинд. (Здесь и далее – прим. пер.)