Показания Шерон Стоун Зуфар Гареев "В прозрачной гондоле цвета вечного сияния солнца и лазури я уже не в первый раз подплывал к Виктору по глади небесных озер с блистающим магическим веслом в руках. И мы не раз пытались прояснить вопрос… гм… кхм… того предмета, чем можно порвать женщину на свастику, как выражаются иногда мужчины…" Гареев Зуфар ПОКАЗАНИЯ ШЕРОН СТОУН – Мужские семенники как самый очевидный и первейший гендерный признак, не подлежат реинкарнации, они будут свободно болтаться в пространстве как никчемный артефакт… – говорил я мягко следователю межрайонной прокуратуры Виктору Чепелю в последние минуты его земной жизни. В прозрачной гондоле цвета вечного сияния солнца и лазури я уже не в первый раз подплывал к Виктору по глади небесных озер с блистающим магическим веслом в руках. И мы не раз пытались прояснить вопрос… гм… кхм… того предмета, чем можно порвать женщину на свастику, как выражаются иногда мужчины. – А что будет со мной? – иногда спрашивал Чепель, задумываясь о ближайшем будущем. Обычно я благосклонно указывал на место в золотой прозрачной лодке, куда Чепель скоро должен будет сесть, чтобы лучше видеть гладь бесконечных озер, по которым мы будем вечно плыть втроем – Чепель, Марина и я (ее верный помощник а мастерстве реинкарнации, магические чудеса которой Марина уже освоила). Да, плыть и петь протяжные вечерние песни цвета золота и заката. Плыть и видеть чудных девушек парящих на берегах озер, которые будут махать нам вслед легко и бескорыстно, имея ввиду, что Чепель нынче реинкарнирован в отрока без признаков пола. И улыбка его, следовательно негендерна. Я говорил: – Фактически, твоя улыбка будет легка и очаровательна до нежности, как улыбка одной подружки, предназначенная другой подружке… Чепель уточнял снова и снова с понятной обидой: – Мужские семенники не подлежат реинкарнации? А как же я их найду потом? – На них будет висеть бирка: «Собственность господина Чепеля» – Почему они не подлежат реинкарнации? – Они мешают мужчине превратиться в носовой платочек женщины… в преданную помадку, которая всегда в сумочке… в зубочистку, которая всегда с ней… в кипу влажных ароматных салфеточек, без которых она не выходит из дому… – В кулончик… – бормотал Чепель. – В зубочистку… В салфеточки… – Ты не хочешь быть кулончиком, который преданно болтается на шее женщины? – удивлялся я. – Нет. – Вот видишь, – поучал я. – А когда у тебя не будет семенников, ты легко превратишься в кулончик и будешь счастлив, болтаясь на шее женщины как я. – Так вот какая дивность случится со мной! – всякий раз изумлялся Чепель то ли счастью опять превратиться в допубертатного малОго, то ли в горе. – Да, – подтвердил я и на этот раз, отчаливая в свободное плавание до времени. Гондола, в которой сидели мы с Мариной пока вдвоем, медленно пустилась в путь по глади небесной воды. Я посмотрел в земное лицо Чепеля, которое при разговорах со мной обычно было слегка тронуто золотом и лазурью ангела (как бы на пробу). Я подумал: «Только уши у Чепеля, действительно, не ангельские и топорщатся пельменями». – Ну, это совсем маленький недостаток, – рассмеялась Марина. – Возможно, целесообразный… Она опустила руки в лазурь, зачерпнула полные ладошки синевы и ополоснула лицо… И стало оно опять свежим и несколько строгим… Вы спросите, почему я упоминаю об этих прошлых разговорах, когда Чепеля уже нет в живых? Разговоры эти имели смысл, ибо следователь межрайонной прокуратуры Виктор Чепель на последних минутах жизни удостоился необыкновенной близости с Мариной Трегубовой в обмен на то, чтобы потом стать именно кулончиком-салфеточкой при ней. «Он получил ночь любви от Марины, а наутро был реинкарнирован? – изумленно спросите вы. – Не слишком ли высока цена?» Не знаю, бывает и такое. Из истории мы помним Клеопатру, которая однажды тоже вступила в подобный торг. Помните? Чертог сиял. Гремели хором Певцы при звуке флейт и лир. Царица голосом и взором Свой пышный оживляла пир. Блистательная царица, скучая в этом пиру, спросила: готов ли кто-нибудь из вас провести со мной ночь любви в обмен на жизнь, которой он лишится наутро? «Рекла и ужас всех объемлет…» Тем не менее трое смельчаков нашлось. Воин, Философ и Юноша. …Пробная лазурь улетучилась с лица Чепеля, она опять стало красным и потным; и опять потекли последние минуты жизни Чепеля – возможно они были самые счастливые… Разве что контраст довольно мрачного помещения, где нынче пребывал он, немного может смутить непосвященного человека. Это помещение похоже на казематы 40-х годов 20-го столетия. Тусклое электрическое освещение, с каменных стен слабо течет вода. Все здесь выглядит крайне аскетично. В центре – старинное металлическое кресло с высокой прямой спинкой. Это кресло Клеопатры. В нем только что сидела Марина Трегубова – в костюме же Клеопатры. Первое впечатление, что это застенки для пыток. На полу – дерюга, на ней – совокупляющиеся мужчина и женщина. Женщина – красива, худосочный мужчина – нет. Мужчина – в белой расстегнутой рубашке, галстук ослаблен. Как вы догадываетесь, это Виктор Чепель. С другой стороны, это похоже на эротический театр, т. к. на влюбленных – металлические ошейники (дорого инкрустированные), кроме того влюбленные соединены друг с другом цепями (по запястьям). Вокруг разбросаны наряды из гардероба Клеопатры (помните их из фильма, в котором царицу играла Моника Белуччи?) На Трегубовой – яркий топик; он задран поверх грудей. – Я хочу сбросить рубашку… – глухо говорит Чепель, прерывая тяжелое дыхание и делает попытку. – Она мешает. – Нельзя. Ты пока не труп, дорогой. Ты пока еще следователь, ты должен быть в форме. Если уж быть откровенным до конца, ни фига ее не прикалывает по большому счету этот парнишка Чепель – ну ни фига! Уж я-то знаю о чем думает Марина, лежа под обезумевшим от страсти Чепелем. Вообще-то ей видится другое. Видится, что она лежит одна – щекой вниз на траве. Голова ее как будто бы простреляна. Дырка с запекшейся кровью. Из дырки нервически бьет струйка пара. Ей видится, что рядом ходят две вороны. Одна приносит завалявшуюся куриную ножку, вторая – замызганный кусок колбасы. Начинают есть, строго поглядывая на Трегубову… А я слышу ее голос, как будто она надиктовывает свой роман: – Знаешь, Чепель, раньше на земле было пусто, был вечный июль, была вечная середина лета. Пробегали быстрые серебристые дожди и клубился пар в парках и садах. И на чисто вымытой траве лежала я – щекой к земле. И волосы мои были длинные – и я волосами и телом слышала… Марина сделала паузу и продолжает: – Вокруг меня ходили две или три строгие вороны. Вдалеке пробегали древние собаки без породы и названия… Поодаль от птиц ходили древние кобылицы и громко писали, и жгучие струи кобылиц били в землю… И было это в никаком году никакого числа никакого месяца… И только струйка пара билась и свистела в голове дырявой моей… в голове дырявой моей… Вот что представляла себе классная молодая женщина, дочь известного высокопоставленного чиновника в аппарате федерального правительства, модная писательница Марина Трегубова, которая в эти дни писала роман «Показания Шерон Стоун». Конечно, она прикончит Чепеля как и задумывала, согласно роману, а сама превратится в ворону, чтобы поприсутствовать на его похоронах. Произойдет это совсем скоро, собственно говоря, сегодня, буквально через десять минут, а похороны Чепеля, вкусившего сладость элитарного женского тела, состоятся через несколько дней – теплым сентябрьским днем… Вот он, кстати, наступил. Вокруг гроба родственники, среди них мать Виктора и его девушка Вика (тоже с мамой). Здесь же и сослуживцы Чепеля в штатском. Это начальник отдела полковник Кузнецов (мужчина в предпенсионном возрасте), его заместитель – капитан Кундеев, и молодые коллеги: глуповатый Жуликов и простодушный доверчивый Санек Соловьев. …Мертвое лицо Чепеля. Высокие ели. На одной из них сидит крупная ворона, поглядывая на гроб. О чем могут говорить ворона и мертвец? Я, как посвященный, слышу бурные дебаты. – Я уже потусторонний, Марина Сергеевна, а Вы живы… – Я жива? Может быть… – Ты жива… – нервно переходит на «ты» Чепель. – Какому мужику ты теперь отдаешься? Вдруг раздается его пронзительный крик, оглашая всю округу. – Я хочу к тебе, Марина! Маришка! Хочу к тебе! Марина смеется: – Я же ветер, ворона и ель… Ты видишь ель и ворону на ней? – Да. – Это я, Чепель. В никаком году. – Нам так хорошо было с тобой… в твоих этих гребаных казематах … Ну, там где Клеопатра, блин… – Клеопатра… – задумчиво повторяет Марина. – Я была похожа на нее? – Не знаю… Скоро черви отгрызут мне яйца и я забуду, как хорошо было нам в твоих казематах… – Пусть это помнят черви, Чепель… Нам это не нужно… – Нам так было хорошо… – снова говорит Чепель. – Дальше будет еще лучше… Гроб заколачивают, опускают. Летят первые комья земли. Кузнецов смахивает скупую слезу: – Ну, Виктор, прощай… И уж прости нас… Знать бы, что так оно обернется… – Да уж, Витюша … – вздыхает Кундеев. – Знать бы… Наверно не щадили мы тебя на работе… Он поправляется: – Да что мы? Родина не щадила… Мы-то что? Мы старались… «Врет как сивый мерин…» – думает Жуликов. Ну, Жуликов – молодой, глупый, что с него взять? Происки Родины против Чепеля легко доказать, если отмотать пленку событий назад. Очень хотели и Кузнецов, и Кундеев, чтобы Чепель, например, женился. Но Родина, – вернее, задание Родины, – пока не пускало. А против Родины не попрешь, это и без Кундеева понятно. …Из туалетных кабинок одновременно выходят Кузнецов и Кундеев, облегчившись. – Там Вика опять пришла… – озабоченно вздыхает Кундеев. – Ну, которая девушка Чепеля… Кузнецов сначала вроде обрадовался: – Ну что ж, дело молодое, нужное… Потом испуганно отступил в кабинку, спрятался от наваждения: – Какая Вика? – Ну, это… сексопатология… – Опять, екарный бабай! А где Кундеев? – Да вот он я! – Отставить хамство! Сам вижу – пока не слепой. Какой план? – В Управление собираюсь, к Корнейчуку… – Срочно обработать девушку, а потом в Управление! Кундеев, вздохнув, направляется в кабинет. Вика уже комкает мокрый носовой платочек. Начинается разговор. Кундеев для себя записывает содержание беседы в блокнотик. Дел-то много, разве все упомнишь в деталях, если что… А так, вот она запись, кто чего говорил, потом не отопрешься. – Итак, психологическая девственница… Я правильно вопрос сформулировал? – Да. Так сказал психолог. Я должна сохранить себя для Виктора на первую брачную ночь. – А когда будет первая ночь? – 29 сентября. Кундеев, присвистнув, ставит жирный знак в блокноте: – … сентября… Долго ему еще! У девушки на глазах – новые слезы. – Но это не обозначает, что можно с куклой, не обозначает! Вы его можете отстранить от следственных действий с этой? Кундеев задумчиво записывает: – С этой… – Ну, которая как Шерон Стоун показывает ему все… В его положении ему нельзя показывать это, вы понимаете? Он становится извращенцем! Сегодня он полез на куклу, а завтра… завтра на кого? Кундеев записывает: – А завтра на кого… Правильно я вопрос сформулировал? – Да. Кундеев резюмирует: – Итак, что имеем налицо, если коротенько и глобально, без деталей. Никаких кукол! А как же моряки в плаваниях без жэпэ, то есть, без женского пола? Буровики на вахтах без жэпэ? Пусть потерпит, ему еще не время предаваться интимным утехам. Молодой еще, пусть подождет до свадьбы, правильно я поставил вопрос? – Вот и я говорю ему! – А то развел, понимаешь, сексопатологию… До чего докатился… с куклой! Тьфу! – Мама тоже говорит: тьфу! Кукла – это не женщина, а кусок пластмассы! – Правильно говорит мама. В общем, с куклой разберемся. – Скажите, он действительно выполняет важное государственное задание? Он говорит, что идет беспощадная борьба против доступа олигархов в Кремль. – Да. Они могут сменить политический курс страны. – Виктор говорит, что это страшно. – Да, страшно. И работа у следователя Чепеля Виктора Геннадьевича очень сложная и ответственная на данном этапе. Вика вдруг робеет: – Значит, его нельзя заменить кем-нибудь женатым? Мама говорит, что мне нельзя выходить замуж с бухты-барахты. Вдруг он за это время превратится в извращенца? – Насчет бухты-барахты мама говорит правильно, но отстранить нельзя. Он крупный специалист своего дела. – А если найти… помельче? – Помельче нельзя. Работу завалит. М-да, день сегодня такой – все шишки валятся на Чепеля. Пунцовая плешь полковника Кузнецова просто горит от негодования. Чепель смущенно топчется около стола. Начальство гремит: – С куклой! Тайком от невесты! А ведь стыдоба, Виктор! Я тоже был молодой, понимаешь… Он тихо добавляет: – И с одной, бывало, и с другой… Поднимает палец вверх: – Но как женился – ни-ни! Тем более с куклой! Тьфу! Ты не мужик, что ли? – Да Вы сами говорили, товарищ полковник: и магнитолой от нее получали, и сковородкой… Кузнецов растерянно оправдывается: – Когда я такое говорил? Так, где Кундеев? Гремит: – Кундеев где, Света? Сейчас он разберется, где я и чего говорил. Да мало ли что я говорил? Ты всякую брехню не слушай, а слушай только то, что нужно, понял? Если сказал, что не было ничего – значит, не было! Запыхавшись, подтягивается Кундеев; еще не успел войти, а уже поддакивает: – Вот именно! Кузнецов доволен: – Вот и Кундеев говорит. Так… О чем я, Кундеев? – О сковородке. Кузнецов расхаживает, бросив руки за спину: – О сковородке. Остановился, по памяти цитирует вопросник кроссворда: – «Она бывает и тефлоновая, и чугунная», так? Все было, но без сексопатологии! Чтоб до куклы скатиться, так низко пасть! Да за это расстрел на месте в наши годы! Правильно, Кундеев? Кундеев сомневается: – Ну, кукол тогда не было, допустим… – Как не было? Да у сестры моей штук двадцать точно было! – Это не те куклы. Это куклы с человеческий рост. Со специальными дырками. Он, хихикнув, показывает жестом: – Ну чтоб… Ых-ых… – Екарный бабай! Что ж вы сразу мне сказали? Садится за стол, шандарахнул кулаком: – Почему я все узнаю в последнюю очередь? Молчание. Кузнецов, поглядев на портрет Президента, испуганно крестится. – Вот услышал бы он сейчас ваши слова… Все свободны. Чепель понуро выходит. – Кундеев, с куклой разберись, коротенько мне доложи. Позор! – Есть, товарищ полковник. – Да ладно тебе, заеськал… Тихо спрашивает: – Скажи мне как Штирлиц Мюллеру – он что, в самом деле, с куклой… того… – Чих-пых? Ну да. Вика его застукала, когда он из квартиры выходил… – Из какой квартиры? Из борделя, что ли? – Из квартиры дружка своего Макса, там они куклу прячут. А расследование провела теща – и дозналась. – И как ему в голову взбрела такая сексопатология? – Чепелю? Он оправдывается: обращался к сексопатологу он лайн – вот и посоветовал сексопатолог. – Ну а с ней-то он чего? С Викой своей – не может, что ли? – Нельзя. Она психологическая девственница… Кузнецов с пониманием кивает: – А-а… Психологическая… А это как? – Ну, так, вообще… – Хихикнув. – Ну… Так-то она давно уже дырявая… Но с мужем до свадьбы – ни-ни. Девственница. Психологическая. – Вот какая девушка пригожая! Кроссвордик мне сообразил? – «Казацкий перчик»! Выходят вместе, пора на обед. Кузнецов увлеченно проглядывает новую книжицу кроссвордов. Толкают дверь кабинета следователя Жуликова. Соловьев и Жуликов прямо приклеились к записи веб-камеры с очередным допросом. Изображение на мониторе влечет: Марина Трегубова в очень коротком черном платье. – Так я могу воспользоваться диктофоном? – спрашивает Трегубова. – Мне разрешил прокурор. – Какой прокурор? Ах, да… – Чепель пожимает плечами. – Пожалуйста. Но я надеюсь, что эта запись до времени никуда не уплывет. – Я понимаю, тайна следствия. Так Вы видели, что показала Шерон Стоун следователям? – Нет. – Почему? Вы же следователь. Это видели все. Или, по крайней мере, слышали. – Да, я слышал… Я слышал… что некоторые этот фильм, так сказать, видели… – Я Вас не про фильм спрашиваю, а про то, что показала Шерон Стоун следователям. – Там еще много чего показывали. – Много чего Вы там увидели, а то, что показала Шерон не увидели? – Послушайте, Марина Сергеевна. Так нельзя. Мы с Вами на работе. Вы должны ответить на мои вопросы. Вы обязаны ответить на мои вопросы! – Вы хотите это увидеть, я знаю. Я готова. – Вы что – Шерон Стоун? Марина Трегубова с вызовом раздвинула ноги: – Да, я Шерон Стоун, благодаря чудесам реинкарнации. Вы видели? – Нет. – Дай крупнее, Соловьев! – кипятится Жуликов, потирая руки. Кузнецов, наблюдая все это, хватается за голову. – Соловьев, выключай! Соловьев нехотя жмет на стоп. – Да мы просто глянуть! – возмущен Жуликов. – Чепелю можно, а нам нельзя? Живые же люди… Кузнецов зловеще шевелит пальцами, наступая на Жуликова: – А вот не знаю! Это с какой стороны посмотреть. Может и мертвые! Кундеев, логично? – Логично. Может и мертвые. – Смотри у меня Жуликов, доиграешься. Много больно знать хочешь! – Да всего-то… – Вот покажи ему ЖПО – и все! Хлебом не корми, а ЖПО давай! Старик хватается за сердце: – Кундеев, ну-ка мне лекарство! Поднесь быстрее. Кундеев лезет в сейф Жуликова, наливает стопарик, подносит. Кузнецов нюхает налитое. – Да не то! Тут чего покрепче надо! Насмотришься, понимаешь, такого! Взяла и показала – тут никакого здоровья не хватит. Кундеев опрокидывает стопку в себя, потом в этот же стопарь наливает корвалол. Жуликов прикрывает сейфик, в который нагло вторгся Кундеев. – Кундеев, должен будешь. Я деньги не рисую. – Не Кундеев, а товарищ капитан! Он украдкой показывает Жуликову кукиш, подносит стопку Кузнецову. Кузнецов оглядывается, чтобы перекреститься перед приемом. Его глаза лезут на лоб. – Где портрет Президента, Жуликов? Где портрет Президента, я сказал? – Дык Вы сами сказали в прошлый раз – снять отсюда портрет Президента. – Как я такое сказал? Кундеев, мог я такое сказать? – Так точно, Иван Макарович! Сказали, что Жуликов и Соловьев недостойны сидеть в компании Президента. – Точно, недостойны! Ты только на рожи их посмотри! Одна фамилия чего стоит – Жуликов! Да узнай Президент, что у нас тут есть следователь с такой фамилией… Ой, чего будет, мать честная! Сразу всех на сто первый километр! Иди, принеси портрет Президента. Кундеев приносит портрет, вешает. Кузнецов, испуганно перекрестившись, пьет, морщится. – Ты чего мне подал, Кундеев? Ты какой мне дряни налил? Кундеев обиделся: – Лекарство я налил, сами же сказали, чего покрепче… – Когда я сказал? Сроду я такой дряни не пил! Ну-ка, налей чего посерьезней. – Нашего? Так бы и сказали сразу. Кузнецов берет стопарь, хочет перекреститься перед портретом, но рука его останавливается в полужесте. Совестно Иван Макаровичу стало, совестно как мальчишке. – Кундеев, унеси портрет. Перекрестив стопку, выпивает. Продвинутый Жуликов нахально спрашивает: – Ну, чего, так и будем смотреть в черный монитор? Детский сад. Мы что, вообще, ЖПО не видели никогда? Чепелю можно, а нам нельзя? – Потому что Чепель на работе находится! У него ЖПО – рабочий материал. Жуликов кипятится: – Ух бы я сейчас! Свезло Чепику! Лохам везет, а правильным пацанам – когда? – Смотри у меня, Жуликов, доиграешься! Примерно в эти дни случилось превращение с одним товарищем, который ну совершенно точно не был посвящен ни в какую магию реинкарнации по определению. Ну, подумайте сами, как могло коснуться это красивое утонченное учение некого лысого и толстого мужика под 50, который в некоторых сомнительных кругах был известен как Борман. Не так давно этот Борман в родной деревеньке Вяльцы отгрохал церквушку, чем заслужил уважение в округе. Тем не менее, мы с Мариной рады всем вновь пребывающим. Правда, далеко не всех сажаем в лодочку, не всем обещаем, что отныне они превратились в кулончик на ее шее… в ананасовую важную салфеточку… зубочистку для ковыряния в белоснежных зубах… Наш товарищ вышел из церквушки им. Бормана солнечным полднем с тяжелым золотым крестом на шее, который наверняка когда-то являлся экспонатом Эрмитажа. …Борман направляется к своей машине, которая за оградой. По пути он вежливо кланяется местным старушкам и каждой щедрой подает. Его сопровождают охранники. Бандюго, повернувшись, к церквушке, широко крестится – от души, с поклоном. Потом шумно вздыхает всей грудью. – Ну вот, с чистой совестью, так сказать, в дорожку дальнюю… – говорит Борман охранникам. – Он заметно веселеет. – Бог, значит, попускает… – Попускает… – улыбаются охранники. – А чего ж нет… Все садятся, машина трогается. Через тридцать секунд красивый мощный взрыв сотрясает округу. От авто – только клочья. Все крестятся, вышедший из церквушки священник тоже. На байках и скутерах подъезжают восторженные местные тинейджеры, вытаскивая мобильники, чтобы заснять. – Класс! – Леха, круто? – А то! Один парнишка выхватил из огня барсетку, сел на скутер и дал газу. А золотой крест унесло куда-то к ебеням… Возможно, в Эрмитаж. В общем, чудны твои дела, Господи… Мысли Чепеля по поводу того, что на него как на последнего лоха спихнули это идиотское дело, с каждым днем становились все мрачнее и мрачнее. А следствие по делу убийства мужа Марины Трегубовой – богатого банкира и сенатора Шалымова – шло своим ходом. Чепель вроде бы не торопился (бандитом больше-бандитом меньше), но какая-то странность обстоятельств его настораживала. Да, Марина Трегубова была богата, умна и независима, могла чудить сколько угодно, воображая себя героиней Шерон Стоун… Но разве наша жизнь похожа на «Основной инстинкт»? Это в кино может быть куча трупов, а в нашей жизни… Виктор вышел из лифта (сколько раз говорил себе: мог бы и пробежаться на четвертый этаж, дыхалку поддержать для формы) – и у дверей кабинета поймал себя на мысли: «Дело не в этом, в конце концов…» Он вошел в кабинет, бухнулся на стул и честно впервые признался самому себе: «Я не могу проводить допросы, это факт. Меня колотит от желания, от ночных или дневных фантазий, сопровождаемых поллюциями. Мне надо выбрасывать сперму и до, и после допросов, – иначе я могу сойти с ума. Я никогда не думал, что женщина-стерва так может возбуждать…» М-да, откровенные признания в излишествах мастурбации никакого мужчину не радуют. Горько и пусто обычно становится на душе… Вздохнув, Чепель выходит на сайт журнала «Форбс», кликает видеоблог журналистки Авы Хитли. На мониторе – сухая миниатюрная лысая девушка. – Привет! С вами как всегда в среду я, Ава Хитли в видеоблоге журнала «Форбс». Я продолжаю серию репортажей о новом приветливом современном лице российского делового человека. Я уже рассказывала, что русские деловые люди исправно молятся Богу… В кадре появляется плотный мужчина 40–50 лет, известный в определенных кругах как Темик. Он входит в какую-то небольшую церквушку, крестится. – … они прекрасно осведомлены в вопросах гигиены тела… Кадры: упитанный мужчина 40–50 лет, известный в определенных кругах как Воняла, принимает услуги молоденькой педикюрщицы. – … и даже носят маленькие элегантные трусики-стринги для сексуальной привлекательности… Семик (Семен Сергеевич, толстячок 40–50 лет, как брат-близнец Темика) стоит в стрингах, в руках – бокал вина. – Но вчера московские деловые круги были потрясены. На экране монтаж – кадры Яндекса с пестрыми анонсами. Их вслух зачитывает Ава. – Поход олигархов на Кремль откладывается! – Убийство Владислава Юрьева снова сделало вдовой знаменитую кремлевскую невесту Марину Трегубову! – Марина Трегубова – дважды вдова! В деревне Вяльцы убит второй по счету муж Марины Трегубовой! – Бог любит троицу – кто следующий? Владислав Юрьев помолился перед смертью! Чепель оперирует движком, снова в кадре Ава Хитли. – … Досье. Первый муж – банкир и сенатор Шалымов – оставил госпоже Трегубовой несметное финансовое состояние… это убийство никогда не будет раскрыто… второй муж – Владислав Юрьев – удвоил ее богатство… на сегодняшний день дочь одного из высокопоставленных чиновников в аппарате Правительства – лакомый кусок для любого супербогатого жениха России… Чепель движется дальше. – …интервью Марины Трегубовой, спустя всего лишь час после убийства! Только для журнала «Форбс» – с вами Ава Хитли! Чепель слушает и внимательно смотрит. Это кабинет Трегубовой в ее доме. – Так что же самое интересное в муже? – спрашивает Ава. – Деньги, красота или… – Самое интересное в муже – его убийство. Как ни странно, мне приятно быть вдовой… После похорон я чувствую особую остроту жизни. – Что это за острота, Марина? – Неужели тебе не знакомо это ощущение, подружка? Дышать, смотреть на солнце сквозь деревья, ежиться на ветру… или просто пить чай, а за окном ненастная погода… И думать, Господи, как долго еще мне это все ощущать, в то время, как иных уже нет… Ты это понимаешь? Через три дня в кабинете Чепеля повторяется невыносимое испытание. Марина с вызовом раздвигает ноги и стягивает черные трусики до обольстительных щиколоток. – Кстати, у Вас такие нежные интересные уши, хотя и пельменями. Они трепетные, тонкие и красные… Она думает: «Блондинко… Кажется, я совсем неплохо ее играю, совсем неплохо… Итак, что у нас по плану… Сорок шестая страница – второе раздвигание… Третье – на восьмидесятой… Или позже? Не обосрался бы раньше времени…» – Вы слышали, что я сказала про Ваши уши, Виктор? Она записывает в тетрадь: «И мне хотелось прикоснуться к ним… нежно, до тихого, незаметного оргазма… Это было такое ощущение… ощущение матерого гомосексуалиста, который… который…» – Это было ощущение матерого гомосексуалиста, который… Подскажите, который что? – Не понимаю о чем вы. – Я – матерый гомосексуалист, а вы – молодой солдат-первогодка. У вас боязливые уши… прядающие, понимаете? Что Вы слышали этими ушами? – А что я должен слышать? – Вы услышали, что я сделала приглашение посмотреть. – Речь не об этом, Марина Сергеевна. Поймите, убили человека. Понимаете, че-ло-ве-ка. – Какого человека? – Вашего мужа. И первого! И второго! – Не надо меня учить, Чепель! Я сама пишу детективные романы и прекрасно все знаю. Убийство было запланировано по сюжету. Кстати, Вы знаете, что мой роман называется «Новые показания Шерон Стоун». – Послушайте, Вы не Шерон Стоун! Зря он так, зря! Судя по последним минутам жизни Чепеля (а мы опять возвращаемся к ним), она оказалась самой настоящей Шерон Стоун. – Почему ты больше ничего не спрашиваешь про мой член? – шепчет Чепель. – Не знаю. – Это сводит с ума любого мужчину. – Он во мне. Здравствуй, член следователя Чепеля. Как долго я тебя ждала. Разорви меня на части, член господина Чепеля. Порви меня в клочья! Чепель убыстряет темп. – Да. В клочья! В клочья! – Ты что в самом деле собрался меня порвать в клочья, Чепель! – вдруг трезвея, говорит Трегубова. – Тебе надо будет сильно потрудиться. И совсем не членом. Да и вообще: разве членом разрывают на части женщину? Чепель вдруг плаксиво спрашивает: – А чем? Молчание Марины. Шевеление цепей… – Я рождена тебя убить, – говорит Трегубова. – Такой хитрый эксперимент реинкарнации. Я богата и независима, чтобы это сделать беспрепятственно. Ты беден и бесправен. Так получилось. – Мы будем вместе? – ничего не понял Чепель. – Конечно. Убийцы любят убитых. В каком-то смысле они им даже завидуют. – Убийцы попадают в ад. – Туда попадают и убитые… Ты устал, Чепель. – Она усмехается. – Видишь, как много надо сил, чтобы порвать меня… – И она строго добавляет. – Отдохни… Чепель не слышит. – Прекрати долбить меня как отбойный молоток, это ни к чему не приведет. Чепель не прерывает: – Врешь! Ты врешь все! Ни слова не сказала правды! – Да и куда ты торопишься? Учти, как только твой яэкулят окажется во мне, все будет кончено, Чепель. Ты не забыл, что сказала Клеопатра? – Плевать на эту Клеопатру! На все плевать! – Прекрати… Эй, козлик! Нам надо покурить! Она резко, за волосы, оттягивает его лицо от себя; на лице Чепеля – гримаса боли. Чепель наконец остановился: – Я не курю… Трегубова закуривает: – Значит, Богу угодны дети, животные и птицы, сказала Клеопатра. – А все остальные? – Безразличны в целом. На всех остальных поставлен крест. Дай мне попить. Чепель наливает ей воды, пробует закурить, как Трегубова, но закашлялся. Отшвырнул сигарету. «Почему именно мне в голову приходят эти мысли? – Пожимает плечами Марина. – Так получилось. Всего лишь так получилось». В эти минуты я снова посмотрел в земное лицо Чепеля, несколько тронутое золотом и лазурью ангела (как бы на пробу). И снова подумал: «Уши у него, действительно, не ангельские и топорщатся пельменями». Марина лишь улыбнулась и опустила руки в лазурь, зачерпнула полные ладошки синевы и ополоснула лицо… В боулинг-зале шумно. По дорожкам катятся шары, грохочут кегли. За стойкой приема-выдачи обуви – ленивая девушка. Трое ребят. Обычный вопрос: – Какие размеры? Обычный ответ: – Всем сорок третий. К стойке подходят Вика и Чепель. – Кто тебе сказал, что у тебя уши – пельменями? Она? – Нет. Я сам заметил. – У принца Чарльза тоже – и ничего. Его принцесса любила. – Еще бы. Принц. – Что еще она сказала? Чепель вздыхает: – Смотреть на писю. – Как всегда. А ты? – Не смотрел. – Правильно. Вика уходит принимать душ, Чепель томится в холле перед раздевалками. На удивление быстро освежившись, Вика через десять минут выходит. Из своей спортивной сумки она достает несколько журналов с фотографиями Марины Трегубовой – на светских вечеринках, в фитнес-клубе, на яхт-пати и т. п. – Посмотри – и ты поймешь, что там смотреть не на что. Она слишком высокого мнения о себе. Чепель с любопытством разглядывает. – Хватит смотреть, это понятно и так. У нее слишком короткие руки. Не слишком аппетитная задница. И взгляд – ни рыба-ни мясо. Она не секси, понимаешь? – Понимаю. – Она не секси, понимаешь? – повторяет Вика в кафе. – Да. Не секси. – И потом – она не натуральная блондинка. – Да? Ну и что? – Как это «ну и что»? Зачем ты это сказал? Отвечай – зачем? – Ты сама сказала. – Что я сказала? – Что она не блондинка. – Но я ничего не имела ввиду! А ты ведешь себя со мной как скот! И пальцы Вики впиваются в чуб Чепеля. Вика трясет Чепеля и повторяет: «Как скот! Скот! Скот!» – Пошляк! Прежде думай, что говоришь. Закажи мне воды. – С газом или без? – официант вежлив. – Без газа, – приглаживает вихры Чепель. – Почему без газа? Она, что – тоже пьет без газа? Тогда с газом. Я не хочу, как она. – Прекрасно, – воодушевлен официант. – Это удачный выбор. – Или тебе нравится, что мы обе пьем без газа? Отвечай. С газом! – Я не знаю, что пьет она. – Почему же ты не спросил? Это слишком интимно? – Так что – с газом или без газа? – Пожалуйста, сбавьте обороты. Зачем Вы повышаете голос? – Я просто уточнил: с газом или без. – Ах, так! Спасибо. Тогда не надо ничего. – Отличный выбор! Зубочистки на столе. Вечера в Летнем театре загородном доме Марины Трегубовой полны музЫкой. Это играет камерный оркестр. Тропинки сада освещены и фонарями, и иллюминацией… Ах, эти разноцветные фонтаны, шелест стихов, шуршание театральных нарядов на дамах, пленительная атмосфера искусства и чародейства! Кто увлечен старинной русской забавой по имени домашний летний театр, тому объяснять ничего не надо. Одно смущало… Кузнецову продолжали докладывать ребята из оперативного отдела, что вокруг Трегубовой по-прежнему крутятся так называемые уважаемые люди. Тем нее менее все это не портило в целом картину прекрасных вечеров, не портило репетиций восхитительных, томных и таинственных «Египетских ночей» Пушкина. Репетиции, между прочим, уже идут второй месяц. …В центре сцены – ложе Клеопатры, вокруг – пышные столы (снедь, кувшины с вином, бокалы) и музыканты. И как же хороша молодая женщина Марина Трегубова в образе царицы! Среди прочих выделяются уважаемые люди. Это Амфитамин (Флавий в одежде воина), Темик (Критон – в белой одежде) и Семик (он в роли юноши). В роли чтеца – Воняло. Кстати, нередко на этих домашних театрализованных представлениях присутствует и закадычная подружка Марины – корреспондент Ава Хитли. Она обычно с оператором. Режиссер дает знак Клеопатре. Клеопатра поднимает руку – наступает тишина. Режиссер кивает. Трегубова читает: В моей любви для вас блаженство? Блаженство можно вам купить… Внемлите ж мне: могу равенство Меж нами я восстановить. Кто к торгу страстному приступит? Свою любовь я продаю; Скажите: кто меж вами купит Ценою жизни ночь мою? Клянусь, о матерь наслаждений, Тебе неслыханно служу, На ложе страстных искушений Простой наемницей всхожу. Взлетели руки дирижера, запонки, палочка, дернулись фалды сюртука, камерный оркестрик вскипел смычками в разные стороны и выдал несколько тактов тревожной музыки, – потом снова тишина. Трегубова продолжает: Внемли же, мощная Киприда, И вы, подземные цари, О боги грозного Аида, Клянусь – до утренней зари Моих властителей желанья Я сладострастно утомлю И всеми тайнами лобзанья И дивной негой утолю. Но только утренней порфирой Аврора вечная блеснет, Клянусь – под смертною секирой Глава счастливцев отпадет. И снова играет музыка… В ней первые страхи счастливцев, первый томительный зов ночных оргий – и даже холодный пассаж в конце. То вечный блеск взошедшей Авроры упал на потные ягодицы избранника; Аврора как бы ущипнула счастливую задницу и шепнула: «Парниша, пора! Теперь тебе кирдык…» – Стоп! – останавливает режиссер. – Я бы хотел видеть, что сейчас выражает лицо Артема Федоровича. – Мне кажется, – отвечает Трегубова, – мы не должны видеть, что выражают лица Флавия, Критона и безымянного молодого человека. – Почему? – Эти трое просто стыдливо опускают головы. – Вы так замечательно понимаете Пушкина, Марина Сергеевна! Итак, господа, все ясно. Попробуйте опустить головы. Амфитамин, Темик и Семик опускают головы. – Прекрасно! Тогда еще раз снова весь эпизод! Очередная репетиция закончена. Актеры удаляются в уборные, осветители убирают свет и т. д. Многие закуривают. Ава с оператором – чуть поодаль. Рядом с Авой – Амфитамин в костюме Флавия, с Амфитамином две дамы – личная помощница и личный психолог. Ава негромко говорит на камеру. – Жизнь русских деловых кругов по вечерам в Москве вертится вокруг салона очаровательной Марины Трегубовой. К ее домашним театрализованным представлениям привлечены лучшие режиссеры и музыканты, а сама госпожа Трегубова считает, что возрождает русские культурные традиции середины семнадцатого века – традиции графов Шереметовых, графа Воронцова, князя Юсупова… Помощница тычет в бок Амфитамина. Амфитамин подхватывает: – И не только семнадцатого века, кстати. В советские времена при каждом заводе, при каждой фабрике существовали театры… А почему они не могут существовать при домах современных деловых людей? В гримерной Марины прохладно. Две гримерши удаляют с лица Трегубовой макияж. Режиссер стоит в дверях, задумчиво глядя на отражение Трегубовой в зеркале. Трегубова дотягивается до пачки сигарет. – Спасибо, девочки, остальное я сама. Она закуривает, вытягивает ноги, расслабившись. – Странно, почему это нужно было Клеопатре? Почему Пушкину? Зачем нужен секс на границе с запредельной опасностью? Режиссер молчит. – Роман, скажите Вере, чтобы она принесла нам наверх чего-нибудь выпить… Девушка Вера неспешно ввозит в большую комнату на втором этаже столик с напитками. Режиссер разливает в два бокала. В окно Марине виден внутренний двор. Асфальт после дождя. Розовые вечерние лужи, разъезжаются последние машины. По краю одной ходит ворона, забавно пытаясь почесать лапой ухо… – Ой, ты моя матушка… – нежно говорит Марина. Она подражает вороне, как бы помогая ей почесться. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/zufar-gareev/pokazaniya-sheron-stoun/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.