Что случилось с Гарольдом Смитом? Бен Стайнер 1977 год. Год «Лихорадки субботнего вечера», расцвета диско, зарождения панка. Винсу Смиту восемнадцать. Он мечтает стать кинозвездой, пишет киносценарий про свою жизнь, подражает сначала Джону Траволте, а потом Силу Вишезу и до беспамятства влюбляется в каждую вторую девушку. Его мать – легкомысленная хохотушка, которая жарит яичницу, не вынув яйца из скорлупы. Его лучший друг – страховой агент, который даже на дискотеках пытается всучить девушкам страховку. Его возлюбленная – дочь безумного физика, помешанного на беге. Его отец – тихий пенсионер, целыми днями курит трубку и смотрит телевизор. И когда у этого пенсионера просыпаются паранормальные способности, он становится – мессией? В 1999 году в одноименном фильме Питера Хьюитта в роли безумного физика снялся Стивен Фрай. Так что же случилось с Гарольдом Смитом? Комический роман Бена Стайнера – впервые на русском языке. Бен Стайнер Что случилось с Гарольдом Смитом? Посвящается Мишель Благодарности Спасибо моему грозному агенту Элейн Стил; Руперту Ланкастеру и Хелен Гарнонс-Уильямс в издательстве «Ходдер», исполнительному продюсеру Гаю Исту, Нику Дрейку и блестящей команде в «Интермедиа». Не забудем, разумеется, о великолепном режиссере Питере Хьюитте, великодушном продюсере Рут Джексон и замечательной съемочной группе, которая позволила Гарольду поэкспериментировать. И моим родителям, которые то же самое позволили мне. Никогда не судите о книге по обложке. Это во-первых. Я просто хотел это сказать. Так что же случилось с Гарольдом Смитом? Меня зовут Винс Смит. А Гарольд Смит был моим отцом. Он умер недавно: слава богу, мирно отошел. Я проводил его в последний путь весьма оригинально. Дело в том, что старик вообще мало выходил из дома, и я решил устроить ему путешествие на свежем воздухе. Финальную грандиозную поездку. И вот я прихватил отца (урну с его прахом, как вы понимаете), и мы отправились в Блэкпул. А поехал я не один, со мной был еще кое-кто, и я попросил снять на видео, как я провожаю отца в последний путь, чтобы нам потом пересмотреть. По-моему, вполне достойно. Мы приехали в Блэкпул, купили билеты на американские горки. И на самом высоком вираже я открыл урну и выпустил отца на волю. В этой связи совет тем, кто вынашивает сходные планы. Если вы решили рассеять прах с высоты птичьего полета американских горок, помните: сзади сидят живые люди. Нда. Когда поездка закончилась, группа японских туристов оказалась сплошь покрыта прахом Гарольда Смита. Интересно, как будет по-японски: «Я дико извиняюсь, что по совершенно не зависящим от меня обстоятельствам прах моего отца рассеялся на ваши лица и одежды. Выражаю надежду, что он легко смывается». Вряд ли отец остался бы доволен. Кому понравится, когда твой прах забивается в чужие носы. И все же, все же: скорее всего отец бы не был на меня в обиде. Почему – вы поймете дальше. И к тому же я чувствовал, что обязан папе, обязан совершить нечто особенное. Как и он в свое время. Совершил для меня нечто особенное. Ну, для нас. И не однажды. Целых два раза. Это стоило поездки в Блэкпул. Но начнем повествование Итак, начнем его. Сначала хочу пояснить, чтобы в задних рядах тоже разобрались. Вся эта история завязалась в 1977 году, а развязалась сейчас, в конце тысячелетия. Я достаточно ясно выразился? Вышеописанный эпизод случился совсем недавно. А теперь вернемся еще на три месяца назад. Это понятно? Ну хорошо. Итак, день рождения моего отца. По обыкновению я навещал его раз в год, в день его рождения. А в этом году как раз хотел пропустить свой визит. Объясню почему. НАТУРА: ЛОНДОНСКАЯ УЛИЦА – УТРО Тихая зеленая улица на севере Лондона летним утром. ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – УТРО ВИНС СМИТ, мужчина лет сорока, в задумчивости сидит в кресле. Он небрит, на нем старый халат и носки разного происхождения. Винс мечтательно смотрит перед собой. ПАВИЛЬОН: ВАННАЯ – УТРО Винс заходит в ванную. Роется в навесном ящичке. Достает одноразовый станок для бритья. ПЕРЕБИВКА ПАВИЛЬОН: СПАЛЬНЯ – УТРО Винс уже чисто выбрит. Он открывает шкаф, тщательно выбирает добротный пиджак. ПЕРЕБИВКА ПАВИЛЬОН: КУХНЯ – УТРО Винс чистит ботинки. Если у вас все в порядке со зрением, вы не могли не заметить, что повествование строится весьма своеобразно. Объясняю. Всю жизнь мечтал что-нибудь написать. О, ну да, я уже много чего понаписал. Если сложить все вместе, наберутся тысячи и тысячи слов. Я снял кучу фильмов, которые увидели не только мама и дядя Сид, а миллионы и миллионы зрителей. Может, даже конкретно вы. Но вот в чем дело, загвоздка-то в чем. Я расточал блестящий талант прозаика на автомобили, средства для чистки унитазов и курорты. Сколько драмы! Какой накал страстей! И все равно экранного времени мне отводилось тридцать секунд. И зритель приобщался к моим кинополотнам в паузах внутри мыльных опер или того хуже. Понятно, да? Я – рекламщик. Бог рекламных пауз. Приятно познакомиться. Я не знаю, может, это ясно и так, но я все же скажу, потому что такова правда, и, по-моему, иногда этого достаточно, чтобы говорить. Это не мой творческий потолок. Ну и. Поэтому я решил написать киносценарий. НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ Винс, одетый с иголочки, выходит из дома. И маленькое примечание, если вы не в курсе, – вот так и пишется киносценарий. Каждая сцена начинается с подзаголовка, в нем сообщается – в обратном порядке – в какое время дня происходит событие – днем, ночью, утром или вечером. Затем – место действия: на улице ли, в парке, в космическом корабле, у Великой Китайской стены и т. д. – и «ПАВИЛЬОН» или «НАТУРА»: первое – внутри, второе – снаружи. После подзаголовка – описание действия и диалоги. Собственно, вы его потом и видите на экране. Понятно? Я надеюсь, что вы поняли: это вам еще понадобится. Будучи от природы человеком ленивым и нелюбопытным, всячески сопротивляясь самой идее что-то исследовать – я так понимаю, это всё чертова прорва тяжелой работы, – я скоренько решил написать сценарий на тему, более или менее мне знакомую. Выбор невелик: довоенные паровые двигатели (не спрашивайте, почему так вышло) и моя жизнь. Итак: ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ – ДЕНЬ Винс задумчиво разглядывает МОНЕТУ в руке. Он подбрасывает монету. Чистая лотерея. Выиграла моя жизнь. Ну, значит, поехали. ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ – НОЧЬ Винс судорожно что-то пишет на листе бумаги. Мы видим только, чем он занят. Конкретных слов не разобрать, но, судя по ФОРМАТУ, это КИНОСЦЕНАРИЙ. НАПЛЫВ ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ Винс по-прежнему пишет – строчит на ПИШУЩЕЙ МАШИНКЕ. Мы видим, что он стал старше. ТИТР: ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ НАПЛЫВ ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ Винс по-прежнему пишет – печатает на КОМПЬЮТЕРЕ. Мы видим, что он стал еще старше. ТИТР: ПЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ Винс вынимает из принтера страницу. Читает. Хмурится. Комкает страницу и бросает в переполненную мусорную корзину. Промахивается. Не беспокойтесь. Скоро привыкнете. Поездка к морю Итак, я побрился, почистил ботинки, оделся с иголочки и вышел из дому. Был летний солнечный день, и я в общем-то неплохо себя чувствовал. Учитывая обстановку. В последнее время я пребывал в трудной жизненной полосе. Мы потеряли массу заказов. Проморгали кучу шансов. С деньгами проблемы. Большие причем. Еще от меня ушла жена. Забрала двух дочерей. Я не был в обиде – сам виноват. Я не сделал ничего такого из ряда вон, но все же виноват. Конечно, я умолял о прощении, но в глубине души виноватым себя не чувствовал. Я прямо как золотая рыбка, беззвучно молил извини, извини, извини. Просто слово. Просто звук. И было мне от этого паршиво. Ну и. Я шел по грязным улицам северного Лондона к метро и говорил себе: все не так уж плохо. В каждой неприятности есть своя приятность, Винсент. Держи хвост выше. Сегодня ты можешь позволить себе радоваться жизни. Сколько лет прошло? Двенадцать? Верно. А точнее? Двенадцать лет, три месяца, семь дней и шесть часов. И… НАТУРА: У ТАБАЧНОЙ ЛАВКИ – ДЕНЬ Винс мнется, затем открывает дверь… Винсент Джон Смит: после двенадцати лет, трех месяцев, семи дней и шести часов перерыва ты выкуришь сигарету. В табачную лавку. Чувство вины, как двадцать пять лет назад, когда пятнадцатилетним подростком я покупал первую в жизни пачку. Краснел и трясся, прямо как сейчас. Ничего себе! Три фунта за пачку! Где они, старые добрые сигареты «Плейерз-10»? Аккуратные такие пачечки были. Сигаретки маленькие, четкие такие, прямо как я – это я так шутил. Ну да, говорил Уолтер, плотные. Может быть, может быть. И еще когда делаешь первую затяжку – у них был такой острый горьковатый привкус. Господи, как я любил курить. И вот наконец они снова со мной. Но никаких тебе «Плейерз-10» или даже «Плейерз-6» – по шесть моя бабушка покупала. Ну, взять, что ли, «Ротманз»? Десять или двадцать? Черт, двадцать. Мало ли что. Купил, за дело, иду по улице, открываю пачку, вытаскиваю сигарету, засовываю в рот. Спички… Рука тянется к карману. Да нет же, какие спички? Ты что, забыл? Ты не курил уже двенадцать лет с гаком – откуда у тебя спички? Даем обратный ход: сигарету изо рта, пытаемся засунуть обратно в пачку, нервничаем, сигарета ломается, эту выбрасываем, ничего, еще девятнадцать. Возвращаюсь к киоску, покупаю спички. Пачку из кармана, сигарету из пачки и в рот, чиркаю спичкой о коробок, дрожащей рукой подношу горящую спичку к сигарете. НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ Дрожащей рукой Винс подносит горящую спичку к сигарете. Глубоко затягивается… и его скручивает ПРИСТУП КАШЛЯ. Проходящая мимо СТАРАЯ ДАМА не знает: то ли помочь человеку, то ли обойти от греха. Нет, не беспокойтесь, солнце мое, я в порядке. Я просто придурок. Кстати, это и для вашего сведения. Я – придурок по жизни. Но очень настырный придурок. Отважно выкуриваю вторую, третью, четвертую и пятую. По-прежнему такое ощущение, будто слюнявишь палочку бенгальского огня. Но я их укротил, и это неплохо, потому что на четвертой и пятой я уже трясусь в электричке восточного направления, в единственном вагоне для курящих: обтираюсь локтями с бывалыми курильщиками – они хрипят, лица желтые. Шестая сигарета: выхожу из электрички. Седьмая: иду по городку. Гм. По-моему, денек задался. По крайней мере, судя по погоде. Солнце. Тепло. Туман не очень чтобы. Ветер с соленым привкусом моря. В двенадцать пятьдесят три подхожу к пабу «Баронский Герб». Помню, помню такой. Мы как-то сюда заскакивали. Я тогда заказал пинту пива «Старый Бездельник», а она – джин с тоником. Мы с ней порой любили выпить. Останавливаюсь и думаю: а не глотнуть ли пивка? Нет, не то. Ага, знакомые ступеньки, за ними дорожка через поле. На восьмой сигарете пересекаю поле. Запах дыма перемешивается с пряным ароматом лета и соленым ветром. Иду дальше. Быстрее. Точно. Я помню. Конечно. Теперь я знаю, куда иду. И вот оно разворачивается: огромное. Море. Ну вот. Стою на краю. Прямо на краю. Давненько закралась ко мне эта мысль – лет эдак двенадцать с гаком тому назад: если я пойму, что жизнь моя дает прощальный гудок, во мне поселилась смертельная болезнь, ну, не будем называть имен, лишь бы такая, чтобы верный каюк, ну, например, рак или еще что, – тогда бы, потрясенный этой новостью, я бы перво-наперво подумал… Отлично. Снова можно курить. Только вдумайтесь. Девятая сигарета. Уф. Сигарета не радует. Смейся, Винс, смейся. Вдыхай дым, вдыхай. И в воду. И мне не стыдно. И не страшно. Мне ничего. В воду. В воду. Шлеп-шлеп. Ого – триста футов. И еще я думал: уж если ты решил утопиться с головой, надо напоследок себя порадовать. Почему бы нет? Нырнуть на триста футов! Уух! Вот это будет да! Ребята в Блэкпуле с их американскими горками и близко не стоят. Так, прощальная сигарета, и пускай на вкус дерьмо. Десятая. Если бы пачка была на десять штук, была бы последняя. В следующий раз надо учесть. Стоп, ты что – шутишь? Вот сейчас? М-да, Винс, ты знаешь о себе меньше, чем кажется. И вдруг, из ниоткуда, – мысль. А что, если?… …если я нырну и действительно возрадуюсь? Оказавшись между небом и землей, вернее, между небом и дном: уже не там, где чаек гнезда, но еще и не там, где ползают по дну пустотелые усоногие раки, странная мысль вдруг пронзит меня: «Как хорошо! А можно еще раз? Можно еще прокатиться?». Вдруг получится так прекрасно, что я снова почувствую вкус к жизни? Что, если так? И что тогда? Будет слишком поздно. И последняя мысль мелькнет в моей черепушке, прежде чем ее расколют усоногие раки: «О, нет». Гм. Я попятился. Я все-таки пошел в паб «Баронский Герб» и заказал пинту пива. И вы не представляете, как хороша, как сладостна была моя одиннадцатая сигарета, и радость жизни устаканилась во мне, и в голове какое-то приятное гудение, кружение. И покалывание в кончиках пальцев. Славно, так славно. И я подумал: ох ты черт. Я опять курильщик, и даже не собираюсь помирать. Визит ПАВИЛЬОН: В ВАГОНЕ ПОЕЗДА – ДЕНЬ Винс в вагоне. Поезд трогается. ПЕРЕБИВКА НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ Винс подходит к дому престарелых. В руке – цветы. ПАВИЛЬОН: В КОМНАТЕ ДОМА ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ Винс сидит у постели отца ГАРОЛЬДА СМИТА. Похоже, старик умирает. Все-таки я поехал навестить отца. Он жил, если это слово вообще уместно, в доме престарелых «Белые Башни». С прискорбием должен признать, что Гарольд Смит был живым лишь относительно. Сам он вроде этого не понимал. Но с другой стороны, вообще не разберешь, что он понимал. Отец уже некоторое время болел и почти все время лежал в кровати, глядя на… что? Потолок. Стену. Телевизор. Сиделку. Ходунки «Циммер», с помощью которых он иногда передвигался по комнате – медленно, медленно. Он поглядел на обед. На кучу вещей. Но вряд ли он их различал. Хотя на еду, наверное, реагировал. Особенно на чипсы. Он, Гарольд Смит, всегда чипсы любил. Что ж, как обычно, я пришел к нему с цветами. Сел у кровати, взял его за руку. А потом совершил нечто необычное. Чего никогда прежде не делал. ПАВИЛЬОН: КОМНАТА В ДОМЕ ПРЕСТАРЕЛЫХ – ДЕНЬ Винс сидит у постели отца. Он собирается с духом, чтобы сказать… ВИНС (голос за кадром) Я хотел спросить его. О том, что произошло много лет назад. О чем мы избегали говорить. Винс сжимает руку отца. ВИНС (голос за кадром) Отец? Отец? Это по правде было? Похоже, старик не слышит Винса. ПЕРЕБИВКА НАТУРА ТИПОВЫЕ УЛИЦЫ ЮЖНОГО ЙОРКШИРА ВИНС (голос за кадром) Год 1977-й… ПАВИЛЬОН: КОМНАТА МОЛОДОГО ВИНСА – УТРО Мы видим МОЛОДОГО ВИНСА, ему 18. На нем белый пиджак и черная рубашка с расстегнутым воротом. Он стоит, воздев руку. ВИНС (голос за кадром) Вот это был человек! Винс стоит перед плакатом с изображением эпизода из «Лихорадки субботнего вечера» [[i] (#_ednref1)«Лихорадка субботнего вечера» (1977) – культовый фильм американского кинорежиссера Джона Бэдема о бруклинском подростке, помешанном на диско, с Джоном Траволтой (р. 1954) в главной роли и саундтреком диско-группы «Би Джиз».] с ДЖОНОМ ТРАВОЛТОЙ в такой же позе. Еще на Винсе пижамные штаны и шлепанцы. ВИНС (голос за кадром) А как он танцевал! Наезд камеры на проигрыватель. Иголка опускается на виниловую пластинку: звуки ДИСКО сотрясают комнату. Винс начинает танцевать. Он заводится все больше, но тут… раздается СТУК в дверь. Дверь открывается, на пороге стоит ГАРОЛЬД СМИТ, 58 лет, в халате. Он протягивает сыну чашку чая. ГАРОЛЬД Винс, восемь утра. Винс берет чашку с чаем. ВИНС Пасиб, пап. 1977 год. Мне тогда было восемнадцать. Что могу сказать о себе тогдашнем? Худой, мальчишка, ранимая душа. Небольшого роста. Хлипкий, тонкокостный. Сопля. Сейчас-то я могу так сказать, но тогда… Да если б кто посмел сказать про меня правду – получил бы по башке тренажером «Булворкер». По крайней мере, этот чертов «Булворкер» совершил бы свою полезную работу. А так от него никакого толку. Заплатил двадцать фунтов стерлингов и полгода тренировался полчаса в день. Но оставался где-то на уровне Чарлза Атласа «до» – ну, понятно, до того, как он взаправду стал Чарлзом Атласом, был чуток поменьше и не такой известный. Чарлз Гримсби скорее или как там его. В те дни, когда ему еще песком в лицо швыряли. Ну признаю, признаю – вот такой я и был. Но вообще-то знаете, что толкуют про маленьких и идеально сложенных? Нельзя сказать, чтобы я был сильно озабочен своей внешностью. Я отправлялся в школу, и мне было плевать, что в смысле красоты я, может, предпоследний с краю. Или что я самый красавчик в местной лавке, или в очереди на автобус или к зубному, все относительно. И когда я шагал по улице, я не смотрел на свое отражение в витрине магазина или в окне машины, чтобы пригладить волосы или поправить галстук. Я особо не тратил времени на внешность, не думал о ней, не анализировал, не подсчитывал. Ладно. Девять баллов моей внешности. Уолтер поправил бы меня: семь с половиной. Да что там говорить: четыре с половиной. В общем, если у меня и возникал интерес к моей внешности – сознаюсь, время от времени этот вопрос меня слегка тревожил, – я бы этот интерес нарциссизмом не назвал. Чисто практический подход. Ведь я планировал стать кинозвездой. Я присмотрел себе это поприще лет эдак в тринадцать. Много положительных моментов: обилие денег плюс поклонницы. Как теперь припоминаю, я был в себе уверен не потому, что обладал особым актерским талантом. Просто я был похож – или мне казалось, что я был похож, – на всех кинозвезд одновременно. Берт Рейнолдс? Джинсовая куртка, вязаная шапка с помпоном – и пожалуйста, Смоки. Роберт Редфорд? В мамином светлом парике – просто не отличишь. Стив Маккуин – сходство заметно невооруженным глазом. Вот Клинт Иствуд[[ii] (#_ednref2) Берт Рейнолдс (р. 1936), Роберт Редфорд (р. 1937), Стив Маккуин (1930–1980) и Клинт Иствуд (р. 1930) – американские киноактеры, снимавшиеся во множестве приключенческих фильмов, секс-символы и образцы для подражания своего поколения.] подкачал, но он все равно уж очень страшен. Удивительно, что его вообще пустили в кино. Он был, конечно, повыше меня, но лицо все в морщинах и щурится, как будто очки потерял. Хит месяца, вот и весь Клинт Иствуд. Поэтому я остановился на Рейнолдсе, Редфорде и Маккуине. Мне неплохо было и в их компании, хотя они были еще не в курсе. Но потом случилось нечто, поднялось как смерч и сдуло всех моих кумиров на самую нижнюю ступеньку. Потому что мне вдруг стало ясно, что я не так уж на них похож, я похож на сами знаете кого, я просто вылитый его младший брат. 1977 год. Лихорадка субботнего вечера. Ну, вам объяснять не надо. «Несбитт Соло» Итак, я решил стать кинозвездой. Как и положено человеку с подобными амбициями, я устроился младшим помощником юрисконсульта в одной конторе Южного Йоркшира. Не совсем, конечно, Голливуд, но начало положено. Юридическая контора «Несбитт Соло: Солиситоры и Комиссары по Приведению к Присяге» принадлежала некоему мистеру Киту Несбитту. Сотрудники прозвали его «Бородавка», в честь волосатого грызуна, свившего гнездо над мистер-Несбиттовой верхней губой. Мистер Несбитт перекупил контору у двух бестолковых стряпчих, вычистил помещение, как авгиевы конюшни, выкинул на помойку старую мебель – и сотворил мирок по собственному образу и подобию. Он же придумал девиз для своей компании: «Стильно. Справедливо». Да, еще как стильно. Особенно цветовое решение: чтобы пройти из одного конца конторы в другой и не ослепнуть, желательно было бы нацепить солнечные очки. У мистера Несбитта был пунктик: он любил яркие цвета. Особенно оранжевый. Вообще-то по конторе ходили слухи, что а) мистер Несбитт носит исключительно трусы оранжевого цвета и что б) каждое утро он надевает новую пару, а старую выбрасывает. Семь пар трусов в неделю, триста шестьдесят пять в год. И я тогда подумал: 365 пар трусов! Мне бы на целую жизнь хватило. А может, и дольше. Помню, как-то днем я сидел в офисе и усиленно обдумывал проблему трусов. Когда ты младший помощник юрисконсульта и сидишь от звонка до звонка и до него осталось три часа, задумаешься и про трусы. Итак. Если я в среднем изнашиваю три пары трусов в год, 365 пар трусов может хватить на 135 лет жизни. А это значит, что я смог бы завещать остатки трусов своему сыну, а тот – своему. Только представьте. Три поколения Смитов под знаком оранжевых трусов. Конечно, я основывал свои оптимистические прогнозы на слухах, но очень хотелось светлого оранжевого будущего. И вот однажды мы с моим другом Уолтером опрокинули пару-тройку кружек пива в пабе и родили гениальную идею. Мы пойдем и проверим, правда это или нет. В смысле трусов. Мы пороемся в мусорном баке и, возможно, найдем там кучу оранжевых трусов мистера Несбитта. Идея была не такой идиотской, как может показаться на первый взгляд. Потому что Уолтер сказал, что на этом можно сделать капитал. У Уолтера сильно развита предпринимательская жилка, этого у него не отнять. И вот что мы решили. Если мы действительно обнаружим залежи вышеозначенных трусов, мы тогда притащим их домой, постираем и начнем продавать их мистеру Несбитту как новые, только по сниженной цене. Такую операцию можно проделывать ежедневно, если только однажды мистер Несбитт не догадается, что он, конечно, ходит в чистых трусах, но все же стираных. Гм. Неплохо, Уолтер. Но не одни яркие цвета являлись коньком мистера Несбитта. Еще он был помешан на прогрессе. И гордился тем, что первым в Шеффилде приобрел электронный портативный калькулятор. Конечно, тому калькулятору было далеко до сегодняшних: он мог делать только сложение и только одноразрядных чисел. Да и был тот калькулятор не совсем чтобы карманным – для него карманы требовались размером с портфель, – но калькулятор был несомненно – уверял Несбитт – первым. Ему это жутко нравилось. И другие штуки у нас в конторе тоже были. Громкоговорящая связь – мистер Несбитт мог давать указания, не выходя из кабинета. Электронные часы, которые одновременно показывали время в Сингапуре, Мельбурне, Москве, Нью-Йорке, Рио-де-Жанейро и Йоханнесбурге. Очень практичная вещь для конторы в Шеффилде. Да, еще был компьютер. РХ 1990. Чертов компьютер. Но это особая история. Собеседование Короче, это была моя первая работа после школы. И должен признаться, несмотря на далеко идущие планы насчет Голливуда, место в конторе было мне просто необходимо. И с этим было не так просто, потому что прежде нужно пройти собеседование. ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ Несбитт, безукоризненно одетый, восседает за огромным письменном столом в огромном кабинете. Перед ним на маленьком стульчике примостился Винс. В мешковатом дешевом костюме. Нервничает. НЕСБИТТ Итак, находите ли вы удобным этот стул, мой юный друг Винсент Смит? ВИНС Да, благодарю вас. НЕСБИТТ Достаточно ли мягкое сиденье? Для вашего мягкого места? ВИНС Да, благодарю вас. НЕСБИТТ Обустраивая это помещение, Смит, я руководствовался стремлением достичь баланса между удобством, красотой и функциональностью. Я пытался нащупать ту грань, когда предмет обстановки, вписываясь в мои представления об эстетике, одновременно способен нести грубую канцелярскую нагрузку учреждения. Вы следите за ходом моей мысли, Винсент? ВИНС (ошарашенно) Да. НЕСБИТТ Юриспруденция нередко предполагает необходимость запутанных формулировок для вещей самых очевидных. Не будете ли вы так любезны изложить простым языком то, что я вам только что сказал. Винс совершенно сбит с толку, молчит. НЕСБИТТ Думайте, думайте, молодой человек, вы так медлительны. ВИНС Я даже не знаю, что и сказать, мистер Несбитт. НЕСБИТТ Следовательно, вы лгали, когда соглашались с изложенным мною постулатом? ВИНС (пристыженно) Именно так, мистер Несбитт. НЕСБИТТ Понятно. Он делает пометки в блокноте. НЕСБИТТ Итак, я прихожу к заключению, что вы, помимо прочего, лжец, уважаемый Винсент Смит. Сколько же раз вы солгали при заполнении анкеты? Несбитт брезгливо держит анкету Смита большим и указательным пальцами, словно это клочок использованной туалетной бумаги. ВИНС Ни разу, мистер Несбитт. НЕСБИТТ Неужели? Вы думаете, я поверю, будто вы были чемпионом по плаванию в стиле баттерфляй на дистанции сто метров, год 1975, Южный Йоркшир? ВИНС (запинаясь, смущенно) Именно так, мистер Несбитт. Ну хорошо. Это было мое первое в жизни собеседование на первой в жизни работе. Я честно заполнял анкету, но застрял на графе «внеучебные достижения». Мне пришло на ум только, что а) я могу задержать дыхание на 1 минуту 53 секунды и б) в школе на переменах я славился редким талантом мочиться выше писсуара. Ни один из этих рекордов не мог отрекомендовать меня для должности младшего помощника юрисконсульта. Уолтер сказал: «А ты их смешай», – но мне показалось, что это как-то подозрительно, и я решил припомнить что-нибудь хорошее из своей биографии и представить это, ну, скажем так, в более благоприятном свете. Например, однажды в бассейне я действительно проплыл сто метров стилем баттерфляй. Если прибавить к этому мой рекорд по задерживанию дыхания на 1 минуту 53 секунды, то в итоге с небольшой натяжкой получается, что я – чемпион по плаванию в стиле баттерфляй на дистанции сто метров. И еще я подумал, что ни один пидор ко мне за это не прицепится. Но это я подумал до того, как познакомился с мистером Несбиттом. ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ Продолжение собеседования. Несбитт сомневается, что Винс был чемпионом по плаванию. НЕСБИТТ Будьте любезны, Смит, снимите, пожалуйста, рубашку. ВИНС (немного удивленно) Простите? НЕСБИТТ Рубашку! Снимите рубашку! Оглядываясь назад, понимаешь двусмысленность такого предложения. Но я был молод, и это было мое первое собеседование. И я еще подумал, что, может быть – ну, может ведь быть, – когда устраиваешься на должность младшего помощника юрисконсульта, обычно тебя просят снять рубашку. Ну, я и снял. ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ Винс сидит на стуле без рубашки. Несбитт ходит вокруг Винса, внимательно его рассматривая. Проводит пальцем по голому плечу. Тычет пальцем. НЕСБИТТ Разве это мускулатура чемпиона по плаванию в стиле баттерфляй? Разве это тело, измотанное многочасовыми ежедневными тренировками, тело человека, проплывающего дистанцию за дистанцией в хлорированной воде бассейна? Вы знаете, какие перегрузки испытывают люди, которые борются за титул чемпиона по плаванию в стиле баттерфляй на стометровой дистанции? Разве это сравнится с мускулистым торсом Джонни Вайсмюллера или Марка Шпица? А? ВИНС Нет. НЕСБИТТ Вот именно. Вы знаете, кто такой Марк Шпиц? ВИНС Пловец? НЕСБИТТ Обладатель семи золотых медалей на Мюнхенских Олимпийских играх 1972 года! Король водных дорожек! Человек изумительного телосложения. С роскошными усами. Вы помните, какие у него были усы, Смит? ВИНС Что-то припоминаю. НЕСБИТТ Вам нравятся усы, Смит? ВИНС Да вроде ничего. НЕСБИТТ Хорошо. Можете надеть рубашку. Винс поспешно одевается, Несбитт продолжает ходить кругами. НЕСБИТТ А вы знаете, Смит, что безработица сейчас достигла послевоенного уровня? Имея такую лакомую вакансию, я могу позволить себе выбирать, выбирать тщательно. И, собственно, почему я должен выбрать вас? ВИНС Действительно, с какой стати, сэр, мистер Несбитт. НЕСБИТТ Это противоречило бы всякой логике. Но есть в этом некий кураж. Когда обладаешь властью, можешь устанавливать свои собственные правила, отбрасывать доводы логики, доверяться настроению, прихоти: «Почему бы и нет?» Ведь контора «Несбитт Соло» принадлежит мне. Подчеркиваю: Соло, то есть солирует ваш покорный слуга. Это и составляет высшее наслаждение властью, и знаете, чем это обернется для вас, мой юный Винсент? ВИНС Нет, не знаю. НЕСБИТТ Вы приняты. Странный человек этот мистер Несбитт. По-моему, он никогда не был женат. Запретная трапеза Так я получил свою первую в жизни работу. И не просто какую-то там, а работу с перспективой. Ведь если очень постараться, года через три младший помощник юрисконсульта становится помощником юрисконсульта, а лет через шесть – юрисконсультом. И если выкладываться на полную катушку, то к концу тысячелетия можно стать самым что ни на есть солиситором. Просто голливудская мечта. Но ничего, ничего. Не так все и плохо. И даже совсем неплохо. И где-то даже просто замечательно. Потому что именно здесь я познакомился с Джоанной. Я помню тот день, как будто он был вчера. Нет, не так. Кто из нас помнит, что было вчера? Да никто. Любое сегодня назавтра превращается во вчера. Ничего особенного. Так что тут особый случай. Как это было. Утро. Готовый завтрак «Витабикс» (три порции). Проверка полной готовности. Взгляд в зеркало: маминой парфюмерией прижигаю назревающий прыщик. Прыскаю волосы лаком – на случай ветра. Выхожу из дома пораньше – ах! – чтобы успеть на 88-й автобус, отъезжающий с Мэнор-Топ. Причина столь тщательных сборов – вовсе не служебное рвение. Просто надеюсь снова столкнуться в автобусе с китаянкой номер два. Она тоньше, красивее и изысканнее одета, чем китаянка номер один, в которую я врезался в бассейне под водой, отчего ненадолго оказался влюбленным. Китаянка номер два – любовь текущей недели. Китаянки номер два в автобусе не оказалось, да к тому же я сегодня приду на работу не на две минуты позже, а намного раньше. Что меня тоже не устраивало. Поэтому я сошел за три остановки до работы и просидел на скамейке до 8.57. Если идти отсюда быстрым шагом, укладываешься в пять минут и приходишь как обычно – в 9.02. С двухминутным опозданием. Идеально. И тут. Ч-черт. В 8.57 я вспомнил, что мои часы пролежали в джинсах, стирались вместе с ними в стиральной машине и сушились в центрифуге. В результате чего стали отставать на три минуты. Пять минут пешком до работы быстрым шагом – приду в 9.05. Катастрофа. Опыт показал, что мистер Несбитт, следуя понятной только ему перекошенной логике, легко прощал опоздание на две минуты. Но вот на пять минут… Это уже патология, выговор, публичное порицание, нервы. Так что моя освежающая прогулка до офиса превратилась в бешеный пробег: добавим сюда тот факт, что пошел дождь, а зонт я оставил дома, поэтому на работу примчался мокрым, потным, растрепанным, лишенным всяческих сил. Но вовремя. Хорошенькое начало рабочего дня. Ладно. За дело. Прошел час. Назрела необходимость заглянуть в фотокопировальную комнату: необходимость назревала, собственно, с самого моего прибытия на работу. Нет, не затем, чтобы скопировать дело «Регина против Хартли». Я отправился в фотокопировальную комнату совсем по другой причине. В моем носу, будто улитка в раковине, застряла большая толстая козявка. Я до сих пор краснею при одном воспоминании о том, что произошло дальше. Уверяю вас: я, покрасневший от стыда сейчас, – бледное подобие меня, покрасневшего от стыда в тот момент. Итак, я зашел в фотокопировальную комнату, сморкнулся и вытащил из левой ноздри козявку. Я держал ее пальцами и восхищался ее художественным сходством с улиткой. Длиной в целый дюйм, с подсохшими краями. Она подрагивала, а я трепетал в предвкушении. Потом взял и проглотил ее. – Что, проголодались? – вдруг раздался голос. И тут я увидел, что рядом со мной стоит хорошенькая, не сказать красивая, девушка. Очевидно, она только что вошла в комнату и, следовательно, наблюдала мой пытливый интерес к содержимому левой ноздри. И дегустацию оного. Так я познакомился с Джоанной. Очень романтично. Так что же, в конце концов, случилось с Гарольдом Смитом? Я знаю, о чем вы подумали. Пролетело уже столько страниц нашего повествования, но что вы знаете о главном герое? Только то, что он спятивший старик и живет в доме для престарелых. Ну и что же такого случилось с этим Гарольдом Смитом? По правде говоря, мне и сказать-то нечего. В настоящее время с моим отцом все в порядке, и он, наверное, занимается тем же, чем и прежде, когда еще жил дома. Отец рано вышел на пенсию. Он обычно сиживал в гостиной, в своем любимом кресле. В халате и тапочках. Курил трубку и смотрел телик. Может, он и сейчас смотрит свою любимую программу. «Шоу Роланда Торнтона». Помните такого? Роланд Торнтон, воистину йоркширец В те дни на голубом небосклоне телеэкранов Южного Йоркшира по понедельникам, средам и пятницам светила одна, и только одна звезда. Имя ей было – Роланд Торнтон. Роланд Торнтон был воистину лицом своего графства, воплощением всего лучшего, что только можно наскрести в жителях Южного Йоркшира. Да, грубоват, неотесан. Да, называл вещи своими именами, чем и гордился. Кастрат есть кастрат, чурка есть чурка, пизда есть пизда. Он был человеком из народа, и никакая слава его не брала. Никакой на свете серебряный микрофон не мог заткнуть ему рот. Торнтон не забирался наверх ни по чьим головам, никого не подмазывал и прочее. Он стал тем, кем стал, благодаря самой обычной вещи. Труд называется. Ну и, конечно, благодаря поддержке и любви простых людей, честных работяг. Он был их голосом, он говорил с ними, для них, о них. Роланду было всего-то чуть-чуть за тридцать, но взлетел он, как метеор. Блесной на воде засверкал его талант в рекламной колонке газеты «Ширклифский Рыболов». Эту работу он быстро перерос, забрасывал удочку и в других не менее престижных печатных органах, пока наконец, преодолев жесточайшую конкуренцию, не устроился репортером «Сканторп Ивнинг Газетт». Писал о простом – о местных новостях: о свадьбах и кончинах горожан, о проблемах, угрожающих их здоровью, о кражах и тому подобном. Писал столь виртуозно, что обратил на себя внимание Теренса Бойла, главного редактора и владельца газеты. Торнтона допустили в самое сердце газеты, в ее святая святых, на территорию, где прежде мог резвиться только Старик Бойл, и никто другой. Первая Полоса. Рубрика «Говорит и рассказывает "Сканторп Ивнинг Газетт"». А все почему? А все потому, что Бойл угадал в Торнтоне своего преемника, такого же неугомонного йоркширца и пламенного самородка. Торнтон был тем парусом, под которым газета могла продолжить свое плавание в 70-е и дальше в будущее. Очень скоро первая полоса «Сканторп Ивнинг Газетт» стала знаковой. Торнтон поражал своей прямолинейностью, напором, противоречивостью. В каждой публикации он рвался в бой, снова и снова обитателям Сканторпа и его окрестностей открывал глаза на жизнь, тыкал их носом в правду. С этой правдой он входил в каждый дом и становился своим. Методика была очень проста: Торнтон начинал говорить о чем-то незначительном, обыденном. Брал обычную местную новость, распалялся, давая волю языку, мертвой хваткой впиваясь в человеческие пороки. Расскажу для примера. Когда на просторах Сканторпа был замечен гомик, вышедший на промысел, Торнтон написал разгромную статью, и в городском парке сразу же прикрыли мужской туалет. Справедливо заклеймив несчастного педераста как «любителя задирать мужские рубашки», Торнтон предложил посадить его «на кол собственного причинного места». Далее он жестко очертил географические границы педерастии. Житель Йоркшира не может быть гомосексуалистом, утверждал Торнтон, и любой подобный инцидент в пределах графства объясняется «заразой», попавшей к нам либо специфическим путем (из Ланкастера), либо неспецифическим (с юга/из-за рубежа). И если бы Господь имел замысел сотворить человека гомосексуалистом (продолжал Торнтон), он назвал бы своего сына не Иисусом, а просто Джесси. Торнтон никогда не бросал слов на ветер и сразу предложил простое решение для борьбы с педерастами – операцию по пересадке анального отверстия в область пупка, чтобы «каждый обходился собственными силами, не обращаясь за помощью к ближнему своему». Просто, да? Кто-то даже скажет, чересчур просто, но ведь есть в этом некая правда, а? Иные восклицали, что этот Роланд Торнтон нарочно слишком лихо закручивает, торопится юноша, наращивает себе популярность. Но где смельчаки, что высказали бы ему это в лицо? Несмотря на громкий успех первой полосы, тираж «Сканторп Ивнинг Газетт» (который в 1967-м составлял 3567 экз.) к 1972 году упал до 562 экземпляров, и со смертью Бойла газета сказала своим читателям слезливое прощай. Но на головокружительном восхождении Торнтона это едва ли отразилось. На местном радио у него уже было свое шоу в прямом эфире. Вскоре подключилось телевидение, и в 1975 было создано телевизионное «Шоу Роланда Торнтона». Оно стало выходить три раза в неделю и называлось «Торнтон сегодня»… ПАВИЛЬОН: СТУДИЯ. ШОУ «ТОРНТОН СЕГОДНЯ» – ВЕЧЕР Сегодня в гостях у местной шоу-звезды Роланда Торнтона ПИТЕР ПРИНГЛ со своей марионеткой, страусоподобным ДЖЕРРИ-ЖИРАФОМ. Джерри-Жираф зловеще пялится на Роланда. ПИТЕР ПРИНГЛ Ой, он на вас уставился, Роланд. РОЛАНД ТОРНТОН Как бы он не клюнул меня в колено. ПИТЕР ПРИНГЛ Почему в колено? Слишком костляво для страуса. Страусы предпочитают скорее яйца. РОЛАНД ТОРНТОН Понимаю. Птица есть птица. ПИТЕР Мягкие, нежные, мясистые яйца! До Роланда доходит смысл каламбура. РОЛАНД ТОРНТОН О нет, прошу вас, нашу программу смотрят дети… Джерри-Жираф накидывается на Роланда и мертвой хваткой впивается в его ширинку. Не отпускает. Роланд взвывает от боли и падает со стула. Все трое – Роланд, Питер Прингл и Джерри-Жираф оказываются на полу. Все пыхтят. ПЕРЕБИВКА ГАРОЛЬД СМИТ сидит у телевизора и смотрит шоу. Ухмыляется. Ой Ой. Кажется, меня опять занесло. Прямо неудобно перед вами. Я собирался вести повествование про Гарольда Смита. А припомнилось это старое, всеми забытое шоу. Опять все по верхам да по верхам. Но вообще это вроде как подтверждает мою мысль. И я ничем не обидел отца. Посему предлагаю: оставим его, пускай мирно дремлет в кресле, перед телевизором. Пусть себе посидит. Давайте-ка лучше поговорим о Девушке из офиса Прямо напротив меня работает красивая девушка. Ее зовут Джоанна. Больше я ничего не знаю. Да и то потому, что Джоанна подглядела мою запретную трапезу в фотокопировальной комнате и была вынуждена представиться. – Привет, я Джоанна. И я подумал: черт. Как быть? – Я Винc. И подумал: хорошенькое я произвел первое впечатление. Нужно срочно выруливать. Ну, я и попробовал. Я уверенно вытянул правую руку для рукопожатия, но тут вспомнил, как только что этой самой рукой держал козявку. Опустил руку и начал судорожно вытирать ее о штаны – очистить, что ли, пытался? Вновь вытянул правую руку, но передумал, опустил правую и протянул левую. Все это время Джоанна стояла, протянув для рукопожатия правую руку. Так мы и познакомились: я схватил левой рукой ее правую не с той стороны (попробуйте сами, почувствуете себя полным идиотом), вяло потряс, отпустил и вышел, готовый сквозь землю провалиться. Нда. Но я подумал, ведь я произвел первое впечатление хуже некуда. Значит, дальше может быть только лучше. Так? Позднее, в тот же день Я все спланировал: 16.17 – время икс, когда я атакую. Мне всегда легче назначить точное время начала действий. Но. 16.17. Джоанна разговаривает по телефону. Я в панике. Что делать? Отменить операцию? Перенести на завтра? Спокойно, спокойно, Винc. Просто дождись 16.19, когда она положит трубку. А пока забудь об этом, посмотри на свое отражение в пепельнице, пригладь волосы, глубокий вздох, встал, пошел к столу Джоанны. Вот я уже у цели… Черт! У нее опять звонит телефон. Лихорадочно меняю курс, шарахаюсь влево. Присел на корточки возле ее стола, делаю вид, что завязываю шнурок на ботинке. Развязываю и снова завязываю, и так шесть раз, а Джоанна все болтает и болтает. Потом кладет трубку, и я уже решил подняться, но вижу часть своего отражения в толстой металлической ножке стола: я красный как рак! Остаюсь на корточках, продолжаю маневр со шнурками в надежде, что побледнею… ОФИС – ДЕНЬ ДЖОАННА кладет трубку. Тянется через стол, чтобы посмотреть, что с Винсом. ДЖОАННА У вас там все в порядке? Винс поднимается. Он красный, как свекла. ДЖОАННА Привет. ВИНС (выпаливает) У вас случайно нет желтых бланков, форма С56? ДЖОАННА Есть. Кажется. Но только для вас. У меня тайные запасы. Открывает ящик стола, вытаскивает пачку желтых бланков, кладет их перед Винсом. ДЖОАННА Только не используйте все сразу. ВИНС Да. То есть, конечно, нет. ДЖОАННА Как вы? ВИНС Да. То есть благодарю вас, прекрасно. Винс стоит, как пристегнутый. Оглядываясь назад, проигрывая этот эпизод в голове (в миллионный раз, уж поверьте), я набрал кучу вариантов, как можно было продолжить разговор. От простой реплики: – А как вы? Как вам тут работается? - до более вальяжной: – Ну, как вам наш Бородавка? - и заканчивая самой откровенной, типа все карты на стол: – Как я, говорите? Изголодался по твоей любви, крошка. Последний вариант был предложен моим другом Уолтером. Лично я считаю, это чересчур. Но Уолтер ответил, что это настолько чересчур, что уже самое оно, проверено на практике. Да, действительно: как-то на вечеринке у Мартина Парринга Уолтер раскрутил на поцелуй Дженис Сайдботтом. Но не потому, утверждал я, что Уолтер такой обходительный и нашелся что сказать. Я дико извиняюсь, но Дженис Сайдботтом была пьяная в доску после шести порций «Бэйбичэм» с сидром, который я, следуя жесткой инструкции друга, обильно сдобрил ликером «Драмбуе». А также Свет на вечеринке был приглушен, и когда Уолтер потащил Дженис в укромный уголок, она просто приняла его за другого. А именно – за Байрона Эдвардса. Байрон – улучшенная копия Уолтера, и, если честно, у них только прически похожи, а если уж совсем честно, у Байрона скорее внешность Аль Пачино, да еще, что немаловажно, «форд-капри». На счету у Байрона поцелуев как грязи, и бедная Дженис Сайдботтом размечталась, что и до нее дошла очередь. Конечно, Уолтер все отрицал, но я остался при своем мнении. Я же видел, что было дальше. Кто-то случайно включил свет, Дженис Сайдботтом увидела истинное лицо партнера, шарахнулась от него, ни секунды не сомневаясь, и исторгла из себя сначала дикий вопль, а затем неудержимый поток рвоты. Прямо на новый пиджак Уолтера. Ужас. С тех пор пиджак пожизненно отдавал ликером «Драмбуе». Характерный такой запашок. Но дело не в этом. Ведь в настоящий момент я стою у стола Джоанны. И было бы неплохо, если б я кинул хоть какую-нибудь реплику. ПАВИЛЬОН: ОФИС – ДЕНЬ Джоанна удивленно смотрит на Винса, который слегка пошатывается. Кажется, он пытается что-то сказать… Но, как ни странно, мы слышим лишь нечто среднее между ХРИПОМ и БУЛЬКАНЬЕМ. ДЖОАННА Вы в порядке? ВИНС Э… ДЖОАННА Только у вас красное лицо. Винс, наконец, обретает дар речи. Он пятится к своему столу. ВИНС Э… Нет, я в порядке. Да-да. Благодарю вас. Винс садится за стол и зарывается в папку. Через несколько секунд звонит телефон. ВИНС (снимает трубку) Винс Смит слушает. Голос ДЖОАННЫ в трубке Привет, это я, Джоанна. ВИНС Здравствуйте, Джоанна. ДЖОАННА Вы забыли формы С56. ВИНС Что? ДЖОАННА Бланки. Вы же за ними ко мне подходили. ВИНС Ах да. С56. ДЖОАННА Вам действительно нужны бланки? Или это повод поболтать со мной? ВИНС Э. Нет. Э, я не знаю. Я сегодня сам не свой. ДЖОАННА Может быть, вы что-то съели?… И кладет трубку. Что за дела? Я написал кучу эпизодов. Для своего будущего фильма. За многие годы – сотни эпизодов. Длинных и коротких. От руки и на пишмашинке, на клочках бумаги, на тыльной стороне ладони, на конвертах и пр. Эпизодов драгоценных, смятых и выброшенных, потерянных и найденных. Много их было, очень. Иные казались гениальными, иные – чушью собачьей, а на следующий день все менялось местами, и я вконец запутывался и уже сам не видел разницы. Но это и не имело особого значения, потому что я никогда не надеялся, что дело дойдет до съемок. Правда, однажды я попытался сделать этот свой фильм – ну, как бы реальнее. Был у меня один старый знакомый, выбился в кинорежиссеры. Не так чтобы в мир большого кино: всякие передачки по телику, комедийные шоу, все такое. Он тоже мечтал снять настоящее кино. Вот я и подумал: может, он возьмется за мой сценарий? Когда-нибудь. Если превращу свою сборную солянку в сценарий. Вот я и позвонил. Мы встретились и распили пару кружек пива. Я стеснялся начать разговор. А вдруг он расценит это как вторжение на его территорию? Но мой знакомый прореагировал спокойно. – Отлично. О чем сценарий? – спросил он. – О моей жизни. – Кого, нафиг, интересует твоя жизнь? Он не стеснялся в выражениях. Говорил в лоб. Это, наверное, хорошее качество. – Слушай, Винс, без обид. Если завтра ты вдруг надумаешь свалить на тот свет, я пророню пару слезинок. И загляну на похороны, если других неотложных дел не будет. Так что если не приду, извини. Но что-нибудь обязательно пришлю. Цветы, не знаю. – Я очень тронут. – Да ладно. Когда мы в последний раз виделись? – В прошлом году. У Джима. – Именно. Прошло девять месяцев, так? Скажу тебе честно – я знаю, ты ценишь во мне это редкое качество, – за те девять месяцев, что ты не звонил, я ни разу о тебе не вспомнил, ни разу. И если б ты не позвонил, я бы и дальше не вспоминал. Возможно, никогда. Хотя нет, врать не стану. Может быть, в один прекрасный день – в очень отдаленном будущем – что-то шевельнулось бы во мне, навеянное какой-нибудь ассоциацией с прошлым. И я бы сказал себе: стоп. А что там у нас с Винсом Смитом? И, может, я бы даже стал перелистывать старую телефонную книгу в поисках твоего номера, если б у меня других дел не нашлось. Но скорее всего меня бы что-нибудь уже отвлекло: старый геморрой, соседская собака залаяла, или красивая сексапильная дикторша заговорила по «ящику», и все, и тогда уж, поверь мне, дружище, я бы снова забыл про тебя начисто. Вот скажи, какой смысл зрителям тратить пять фунтов добытых кровью и потом денег, два часа драгоценной жизни – и все ради чего? Смотреть, как толстожопый рекламщик ковыряет свой пупок? Правда в том, что даже мне твоя жизнь неинтересна. А я – твой старый приятель. Ну что, проняло? Да, правда-матка – она такая. – Слушай, ты хочешь написать настоящий сценарий? Пиши. Про нашествие инопланетных пауков, про ядерную боеголовку в Овальном кабинете, про армию голубых, напавших на Китай. Про что угодно, только никаких соплей про собственную жизнь. Кому это интересно? Вот если б твой папаша заделался новым мессией – тогда я понимаю. ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ В ДОМЕ СМИТОВ – ДЕНЬ Гарольд сидит в кресле, курит трубку. Телевизор включен, но Гарольд читает местную газету. ПО ТЕЛЕВИЗОРУ – перед изумленной аудиторией УРИ ГЕЛЛЕР гнет взглядом ложку. Гарольд слышит аплодисменты, поднимает голову. Откладывает газету. Ее лицо Сомнений не было. Это Оно. Ничего особенного не происходило. Обменялись «привет» и «здрасьте», и я почти ничего не знал о ней. Знал только, что ее семья переехала откуда-то с юга: ее отец получил работу в университете, что-то там преподавал из науки. Еще я знал, что они живут в престижном районе. И все. Но этого было достаточно. Ну, честно говоря, достаточно было увидеть ее лицо. Лицо. Ее глаза, губы, зубы, нос. Этого вполне хватает, благодарю покорно. Это было Оно. То самое, настоящее. А значит, настало время, чтобы сделать Шаг Ну вот. Все мои планы насмарку. Черт, черт и еще раз черт возьми. 22 декабря, 4.58 пополудни, и все насмарку. А я уже все продумал. Распланировал. Объясняю. Полдень, работа кипит, пока все под контролем. Я разбираю бумаги по делу «Р. против Монктон»: заявления, показания, счета за адвокатские услуги. Все должно быть отсортировано, разложено, подколото и готово для отправки в суд, который может состояться в любой день сразу после рождественских каникул. Работа непыльная: немного занудно, но ничего. Дело «Р. против Монктон» – одно из самых интересных в моей практике. Ответчик – Хетти Монктон, 87 лет, прикована к инвалидной коляске. Явно девушка не легкая на подъем, но черта с два признается. Очень свободолюбивая особа, очень. Каждый день пополудни Хетти Монктон без посторонней помощи отправляется в поход по магазинам, на своей инвалидной коляске бесстрашно пересекая шоссе Б34. Б34 – главная транспортная артерия города, тянется с севера на юг. Дорога забита. И вы думаете, это остановит старушку? Держи карман шире. Итак, каждый день Хетти Монктон заруливает в бакалейную лавку, где неизменно покупает бутылочку виски, две пачки сигарет, коробку пирожных «Яффа» и жалуется продавщице Трейси на эту чертову дорогу, на пыль, машины: да, прежде жизнь была другая. Затем, наотрез отказываясь от помощи, Хетти Монктон отправляется обратно домой. И тут начинаются проблемы. Вот уже трижды за последний месяц Хетти Монктон устраивала себе небольшой привал по дороге домой. Вы скажете, это вполне объяснимо: 87 лет и все такое, устал – отдохни. Нет, все правильно. Но если бабулька устраивает этот самый привал прямо посреди шоссе Б34, она явно напрашивается на неприятности, нет? Ну вот. В тот день, когда Хетти Монктон остановилась, чтобы выкурить сигаретку, отхлебывая из горла виски, вся дорога от Ромарш до Уолтеоф превратилась в огромную пробку. Никакие уговоры не помогали. Бабушка жила здесь, когда этой дороги и в помине не было, и если кто с места и сдвинется, то дорога, а не бабушка. Пришлось полиции вмешаться. Вот так мисс Хетти Монктон стала клиентом адвокатской конторы «Несбитт Соло». Сейчас я листаю ее дело. Вот полицейский протокол, где обосновываются претензии к ответчику. «Во время допроса ответчик признался, что действительно залез на крышу по водосточной трубе и проник в комнату девушки через чердачное окно. Потом забрался в постель к мисс Грегори, и они долго предавались страстной любви, по окончании чего мисс Грегори обнаружила, что в ее постели находится совершенно незнакомый ей человек, а именно ответчик, который никоим образом не являлся ее женихом Брайаном, культуристом двадцати двух лет». Так. Либо мисс Хетти Монктон была крепкой бабушкой, раз умудрилась, забравшись на крышу по водосточной трубе, предаваться долгой и страстной любви, ни в чем при этом не уступая 22-летнему культуристу, либо в системе делопроизводства Винса Смита произошел серьезный сбой. А ведь я разработал безотказный метод отнесения документов к соответствующим делам без необходимости предварительного прочтения оных Винсом Смитом, таким образом предоставляя последнему возможность а) исподтишка глядеть на свое отражение в пепельнице, б) аналогично кидать влюбленные взгляды в сторону Джоанны, с) аналогично поглядывать на часы, проверяя, сколько времени осталось до обеда/перерыва на кофе/конца рабочего дня. Что ж, второй из выдвинутых мной доводов показался мне более вероятным. Поэтому поистине вовремя, как в настоящем кино… ПАВИЛЬОН: КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ Несбитт читает дела для передачи в суд. Закрывает одну папку и берет в руки следующую. Мы видим на его лице выражение явного неудовольствия. Он вытаскивает из дела… потрепанную журнальную вырезку с Джоном Траволтой. Выбрасывает ее в мусорную корзину. Начинает пролистывать дело. Выражение неудовольствия сменяется озабоченностью. Он берет следующее дело, листает. Что-то не так. Вздохнув, Несбитт нажимает кнопку ГРОМКОГОВОРЯЩЕЙ СВЯЗИ. ПАВИЛЬОН: ОСНОВНОЙ ОФИС – ДЕНЬ ГОЛОС НЕСБИТТА ПО ГРОМКОГОВОРЯЩЕЙ СВЯЗИ Обвинение вызывает мистера Винса Смита. КАБИНЕТ НЕСБИТТА – ДЕНЬ Винс присаживается на стул. Он догадывается, в чем дело. Несбитт смакует растерянность Винса. Несбитт обожает такие вещи. Он указывает на свой компьютер. НЕСБИТТ Вы знаете, что это такое, Смит? ВИНС Компьютер? НЕСБИТТ Верно. Программируемая, безупречно мыслящая машина. Завораживает, не так ли? ВИНС Истинно так, мистер Несбитт. Несбитт указывает на Винса. НЕСБИТТ А теперь скажите мне: что это такое? ВИНС Это… это я. Винс. НЕСБИТТ Непрограммируемое, несовершенно мыслящее человеческое существо. Подходит к стеклянной перегородке, за которой расположен основной офис. НЕСБИТТ Знаете, Смит, через двадцать пять лет на каждом из этих столов будет стоять по компьютеру. Вернее, не на всех. Столов будет в два раза меньше. Свежий ветер естественного отбора сдует с рабочих мест всех ленивых, нерадивых, никчемных. Всех, кто предпочитает ковырять в носу и считать минуты до конца рабочего дня. Как вы полагаете, на кого я намекаю? На себя? Или на Винсов? Берет стопку дел и водружает их на колени Винсу. НЕСБИТТ Разложите все заново. К концу рабочего дня. Ну, конец рабочего дня почти наступил: 4.59. А я сижу, деваться некуда. Черт возьми многажды. Ведь я уже все спланировал. Все решил. Совершить поступок. Говорят, такие поступки сильнее всяких слов. Это Уолтер так говорит, и не безосновательно. Например: вы хотите поцеловать девушку. Она говорит нет, а про себя думает да. Но если вы хотите поцеловать девушку и получаете пощечину, то это хоть какая-то определенность. Определенность всяко лучше, правда? Лично я не уверен. Однако мнение Уолтера на этот счет можно считать авторитетным: он уже получил немало отказов и еще больше пощечин. Ну ладно. Поймите меня правильно. Я не собирался говорить Джоанне, что хочу ее поцеловать. Я просто хотел подготовить почву, чтобы мои благородные намерения увенчались. Ну, вы меня понимаете. Итак, нужно было совершить Поступок. Несколько недель я лихорадочно обдумывал, как продвинуть наши отношения. И в четверг ночью, в 3.13, я пришел к твердому и окончательному решению. Что меня подтолкнуло, что сказало мне «подымай задницу и сделай что-нибудь»? Вчерашние события. Мы с отцом смотрели по телевизору «Историю любви». Ну, знаете – мужчина и женщина безумно полюбили друг друга, все так слюняво, но потом вдруг она заболевает и умирает. Конечно, если в двух словах, то ничего особенного. Но бьюсь об заклад: если вы тоже смотрели это кино, то наверняка плакали или чуть не плакали. Сдерживались, потому что вам стыдно было заплакать, признайтесь. Так что не надо, меня не обманешь. А потом я пошел спать. И представил, что этот фильм про нас с Джоанной. Что она умирает. Что я ее теряю. И медицина бессильна. Какая трагедия! Как коротка жизнь! Нужно что-то делать! Совершить поступок! Подумал я в 3 часа 13 минут вчера ночью. И спокойно заснул. Но наутро я забыл про свои терзания, они умерли, точно вампиры. То, что гениально ночью, тускнеет при свете дня. К тому же касательно моих благородных намерений – я еще ничего конкретно не придумал. Совершить Поступок – это очень обтекаемо, знаете. Но удивительное дело: в воскресенье утром моя мама собиралась к Бетти. Когда она уходила, я уловил аромат ее духов и вдруг подумал. Я знаю, что мне делать. Я подарю Джоанне духи. Как важно лечить зубы На следующий день я приступил к осуществлению плана. Первый шаг на пути к райскому наслаждению: Записаться к дантисту. Не такой идиотизм, как вам кажется. У меня были на то причины. Я не собирался к дантисту. Мне важно было дойти до парфюмерного магазина, не столкнувшись с Уолтером или, того хуже, с моим старшим братом Роем. Эти двое поднимут меня на смех, и от моего плана придется отказаться. Следовательно, в будни, во время работы. Следовательно, записаться к дантисту. У мистера Несбитта был пунктик: каждый из нас должен регулярно ходить к зубному. Он без конца вдалбливал нам заповедь о гигиене полости рта, этот мистер Несбитт. Помню, он однажды по громкой связи на весь наш клятый офис почему-то заявил: – У вас в организме только два сфинктера, так позаботьтесь о них. Чтоб мне лопнуть, если я помню, о чем шла речь. В общем, мистер Несбитт мог отпустить к зубному в рабочее время. Это уважительная причина. Но мистер Несбитт такой человек, он обязательно проверит, что сотрудник действительно записался к зубному, а не занимается вместо этого какой-нибудь ерундой. Итак, на 16 декабря 11 утра, я записан на прием к мистеру Лоренсу Швелбу, дантисту. В 10.45 16 декабря, я выплываю из офиса на улицу, якобы иду к вышеозначенному доктору, подхожу к первому же таксофону и набираю номер. – Алло? Здравствуйте. Я был записан на прием к мистеру Швелбу, но боюсь, что не смогу прийти. Секретарша явно недовольна. Дура, я ей сейчас покажу. – Простите, что так поздно предупредил, но дело в том, что… у меня умер отец. Сегодня похороны. Собственно, я вам звоню из крематория. Как я ее поставил на место, а? У меня отец умер, а эта фурия собирается читать мне нотации? Стыдно, ей-богу. Ну вот. Выхожу из телефонной будки и держу путь дальше. Айрис Ротерхэм – любовная интрижка Пока все шло как по маслу. Но. Тут я оплошал. Не судите меня строго. Мне было всего восемнадцать. Такое случается, когда тебе всего восемнадцать. И даже когда тебе двадцать восемь. А у некоторых это вообще пожизненно. ПАВИЛЬОН: УНИВЕРМАГ – ДЕНЬ Винс заходит в отдел парфюмерии. ПАВИЛЬОН: УНИВЕРМАГ, ОТДЕЛ ПАРФЮМЕРИИ – ДЕНЬ Винс растерянно смотрит на флаконы с духами, выставленные на прилавке. И тут. ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за кадром) Вам помочь, сэр? Винс поднимает голову и видит перед собой АЙРИС РОТЕРХЭМ, высокую светловолосую продавщицу, очень симпатичную. У Винса отвисает челюсть. И он влюбляется. В который раз. ВИНС Ээ…э… Духи. АЙРИС Для кого? ВИНС Гм… Для моей мамы. АЙРИС Сколько лет вашей маме? Винс зачарованно смотрит на Айрис. Его даже пошатывает. Глупо, я понимаю. Но у меня даже голова закружилась. Столько вопросов. Правильно ли я поступаю? Покупать духи для Джоанны, когда жизнь вдруг так резко перевернулась? Я это перерос. У нас с Джоанной все шло нормально, но жизнь сложная штука: сегодня Джоанна, завтра Айрис Ротерхэм. Нужно честно признаться себе, что любовь прошла. И все же, и все же. Я виноват. Разве я не должен бороться за нас с Джоанной, за нашу любовь, попробовать еще раз, дать шанс? Стоп, а что Айрис? Любит ли она меня? А что, если у нее есть молодой человек/она помолвлена/замужем? Достаточно ли сильны ее чувства, чтобы бросить своего молодого человека/жениха/мужа? АЙРИС Сэр? ВИНС Да? АЙРИС Так сколько ей лет? ВИНС О. Двадцать один. АЙРИС Вашей матери? ВИНС Да. То есть нет! Разве я сказал, что духи для мамы? Нет, для моей девушки. Вернее, бывшей девушки. Между нами все кончено. Раз и навсегда. Конец любовной интрижки Все-таки я купил флакончик духов. Что касается моего романа с Айрис Ротерхэм, он развивался по нарастающей. О, эта пьянящая страсть, которая зародилась с ее первого же вопроса «Я могу вам помочь, сэр?», а потом она так мило удивилась, подумав, что моей маме двадцать один год. Чувство накатило шквалом, но ничто не вечно под луной. Наши отношения вступили в более зрелую, спокойную стадию ровного горения. Любовь приелась, когда Айрис предлагала мне на выбор уже третий флакон духов и бесплатный подарок – карандаш для подводки глаз. Но любовь еще тлела во мне – тихая привязанность к человеку, которого давно знаешь. А потом наступила третья стадия – необъяснимо, печально. Я еще выбирал, «Шанель» или «Гивенши», а потом заплатил за покупку. С какой же болью ощутил я, что огонь любви погас, осталось пепелище, и мы стали чужими друг другу, как два незнакомца, как продавец парфюмерного отдела и покупатель, который приходит и уходит. Такова жизнь, да. Но поехали дальше. Духи купил. И подарочную упаковку купил – красную в белый горошек. Еще одна загвоздка: следует приложить открытку? А может, не стоит? Если стоит, что написать? Что-то сентиментальное? Остроумное? Самоуничижительное? Я перебил всех зайцев, написав кучу вариантов, начиная с: Дорогая Джоанна. Это тебе подарок. Потому что ты такая красивая, и я безумно тебя люблю. С любовью, Винс ХХХХХ К вашему удовольствию, сообщаю, что этот вариант с самого начала не котировался. И кончая прямолинейным вариантом: Джоанна, Подарок прилагается. Ваш коллега Винс Дж. Смит По-моему, самую чуточку суховато. Я свел большое количество вариантов к двум. На каком остановиться? И я бросил монетку, и мне выпал второй вариант, и я был не согласен, поэтому снова бросил монетку, и выпал первый вариант, который теперь показался мне хуже второго. Поэтому я снова бросил монетку. Первый вариант. Я списал текст с черновика красивым каллиграфическим почерком, обернул флакончик бумагой, красной в белый горошек, прикрепил маленькую открытку и отправился с подарком на работу. Последний день перед Рождеством. Я предполагал нанести подарочный удар примерно в 5.03, когда мы вместе направимся к автобусной остановке. Ну и. 5.01. И я застрял под арестом, и на столе моем громоздятся несчастья. Ч-черт. Вот уже целый час я прорабатываю возможные варианты на непредвиденный случай, способы отступления и прочее. Но я должен сделать это, я должен подарить ей духи: не потащусь же я с ними домой. Нужно ее задержать. Как-то. Но как? Что придумать? Думай, Винс, думай. Ты дотянул до последнего, уже 5.02, Джоанна прибирается на столе, пора. Она надевает пальто. Винс, ты сможешь. Она направляется к выходу, вставай, Винс, окликни ее, подзови. Ну же. Нет, что это, она оборачивается, сама, по собственному почину, она идет к тебе. Винс, не смотри, опусти голову, подожди, подожди, выбери момент, чтобы поднять глаза и будто случайно увидеть ее, будто вспоминая – кто это, что это, будто ее существование не терзает тебя каждую секунду бодрствования, так, спокойно, рано, рано, вот она зависла над твоим столом, давай! – О, привет, Джоанна. Прости, не заметил. – Вы задерживаетесь? – А, ну да. Увы, увы. – Вам помочь? – Нет, спасибо, я справляюсь. – Давайте помогу, быстрее дело пойдет. – Нет, не стоит. – Ну, как хотите. Да, тут я для вас приготовила. Вот. – Что это? – Угадайте. – Рождественская открытка? – Счастливого Рождества, Винс. И ушла. Странная парочка На Рождество мы устраивали большой семейный праздник. Итак, о нашей семье. Это сейчас я понимаю, что мои папа и мама были довольно странной парочкой, но тогда мне казалось: родители как родители. Они просто были, день за днем. Жили дома, передавали друг другу кетчуп за столом, проходили из комнаты в комнату, смотрели телевизор, портили воздух в туалете… Они были как ходячая мебель, порой с ней сталкиваешься, порой обходишь: они старели, ветшали, и никто не замечал, и всем было все равно. Да, папа с мамой были, можно сказать, странной парочкой, только их и парочкой нельзя было назвать. Нет, никакой вражды, крика, они не кидали друг в друга тарелки. Но и ничего, как бы это выразиться, приятнее между ними тоже не наблюдалось: никаких тебе шоколадок, цветов, комплиментов, теплых взглядов и так далее. Между ними вообще ничего не наблюдалось. Они просто жили друг с другом, и, я так думаю, просто жить друг с другом – это почти ничего. Мама была намного моложе отца. Наверное, она была привлекательной, но у какого сына язык повернется сказать такое про собственную мать. Криво как-то выходит, нет? Да, мама была привлекательной, но не только внешне. Хохотушка, очень жизнерадостная, хотя, если задуматься, поводов для радости у нее было немного. По крайней мере, отец уж точно не приносил ей никакой радости. Помнится, я уже пытался – без особого успеха – рассказать про отца. Попробуем снова. Мой отец, Гарольд Смит, был человеком загадочным. А может, и нет. Может, если заглянуть глубже, он был самым что ни на есть заурядным человеком. А может, и нет. Потому он и был загадочным. А может, и нет. Про отца мало что можно сказать – зацепиться не за что. А что ему вообще нравилось в этой жизни? Если он и делал что-нибудь, непонятно – ради удовольствия или просто потому, что так его жизнь на земле протекала ненавязчиво и безболезненно, а ничего умнее он придумать не мог. Поясню. Легко понять, если кто-то любит, по правде любит заниматься виндсерфингом, или верховой ездой, или латиноамериканскими танцами, или еще чем. Сложнее представить, что кто-то любит курить трубку, сидеть в кресле, смотреть телевизор. Ну да, и еще читать газету. Но, знаете, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что отец и впрямь это любил. По крайней мере, я надеюсь. Отец рано вышел на пенсию, вел тихую незаметную жизнь, и это вполне устраивало маму, потому что у нее была куча друзей, с которыми она общалась. Особенно Бетти. Она ходила в паб или играть в бинго. А папа сидел дома. И курил свою трубку, и смотрел телевизор. Смотрел все подряд: спорт, мыльные оперы, новости, комедийные программы, и все ему одинаково нравилось. А «Шоу Роланда Торнтона» нравилось больше всех. Но не буду повторяться. Гарольд Смит, воин Хотите верьте, хотите нет, но Гарольд Смит много лет прослужил в армии. Но, слава богу, не воевал, не стрелял и никого не убил. По крайней мере, напрямую. Отец был бухгалтером в Административном Корпусе. Его самая кровавая работа – прокалывание бумажек дыроколом. Отец занимался военными поставками – по мелочи. Но поставлял не всякую жуть, не танки, не оружие и не бомбы, а разные береты, гуталин и тушенку. Гарольд Смит был маленьким винтиком в гигантской военной машине Британской империи. Винтиком, без которого не работает ни один механизм. Вроде бы нужен, но в результате подробного и затратного подсчета человекочасов вдруг выяснилось, что, если Гарольда Смита вывинтить и на свалку выбросить, гигантскую военную машину Британской империи ни на миг не заклинит. Так что, может, вы не против уйти в отставку? Совершенно не против, благодарю вас. Да, отец с мамой были совершенно разными людьми: странно, что они вообще сошлись. Однажды я спросил, как они познакомились. И услышал очень странную историю. Отец тогда еще служил в армии, приближалось Рождество, и для их подразделения, или дивизии, или чего-то там еще устроили ежегодный праздник. В том году постановили: пусть будет карнавал. И отец решил совершить человеческий подвиг, ринуться навстречу моде: и вот он для карнавала взял напрокат адмиральскую форму. Наступил день праздника, и отец решил вздрогнуть и позволил себе пару-тройку кружек пива с лимонадом: когда он решал вздрогнуть, что случалось редко, это был его предел, но, в конце концов, на дворе Рождество, и, короче говоря, мой отец напился. Карнавал закончился, время позднее, отец отправился домой: он идет, выкрикивая бравые лозунги, шатается, падает, поднимается и идет дальше, распевая песни – просто напрашивается, да? И вот какой-то неизвестный – или неизвестные – избивают его, обирают, отец валяется в канаве, и тут мимо проходит не кто-нибудь, а моя мама, тоже не очень чтобы трезвая – мама возвращается с девичника. Мама спасает папу, отправляет его в больницу, врачи суетятся. Слава богу, ничего серьезного, правда, его ударили по голове, и он пьян, память в самоволке, и он только твердит, что он адмирал, а ведь на нем адмиральская форма, все сходится. Ну, и моя мамочка быстренько смекает, что сбываются все ее рождественские мечты разом. И отправляется с ним под венец, не успевает папа вспомнить, как его зовут. И лишь позднее моя мамочка обнаруживает, что подцепила никакого не Адмирала Флота, а скромного клерка из Департамента военных поставок 4-й северо-западной дивизии. Нда. Поздно хлопать крыльями. В те времена – обвенчался, и точка. Вот так они и сошлись. Его ройялистское высочество Четвертым членом нашей семьи был мой старший брат Рой. Я обзывал его «ваше ройялистское высочество» и прочими другими прозвищами, из-за его большого самомнения. Ну, и потому, что его звали Рой. Рой был самым красивым, самым удачливым членом нашей семьи. По крайней мере, он так утверждал. Мог что угодно делать – вот каков наш Рой. Мог выбирать. По крайней мере, он в этом не сомневался. Изначально он был просто создан, чтобы стать великим футболистом, как Алан Болл, – гордостью английского футбола, лучше Болла. Да, Рой умел играть словами не хуже, чем мячом. По крайней мере, он так считал. Ну и. Рой просто был создан, чтобы стать великим футболистом. И вдруг. Ужас. Судьба нанесла удар, нашла уязвимое место. Ахиллесова пята называется. Только в случае с Роем его ахиллесова пята оказалась не на месте пятки, а с другой стороны ноги и немного выше, и пришлась на колено. Ахиллесово колено. Сколько же у нас было разговоров в семье про это колено. Я уж и не вспомню, левое оно было или правое: по-моему, Рой и сам забыл. Но какое бы оно ни было, то было проклятое колено, трагическое колено. И все это называлось Драма с Коленом. Драма с Коленом Школа Парк-Хаус, 1969 год, день спортивных соревнований: прыжки в высоту и длину. Бьет барабанная дробь, ура, Рой на пятом месте. Не потому, сами понимаете, что Рой в школе на пятом месте по прыжкам, о нет, все потому, что при первой и третьей попытках, когда Рой прыгал, как лось – по правде, как лось, – результаты занизил мистер Пербойз, учитель физкультуры и гомосек, безнадежно влюбленный в моего брата. Попытка вторая – Рой совершает огромный прыжок, но встречает на своем пути препятствие, вы не поверите, в виде ветра ураганной силы, который взялся, черт бы его побрал, из ниоткуда, такого ветра, что Рой завис в воздухе, и вторая попытка сорвалась. Итак, четвертая, и последняя, попытка: победа или поражение, позор или слава, или – или, и… НАТУРА: ШКОЛЬНЫЙ СТАДИОН – ДЕНЬ Рой делает стремительный разбег, мышцы как камень, длинные волосы развеваются на ветру. Рой отталкивается на черте и взмывает в воздух… успевая при этом показать МИСТЕРУ ПЕРБОЙЗУ средний палец… РОЙ Выкуси, гомик. Рой совершает в воздухе великолепный прыжок. Зрители на трибунах ЗАТАИЛИ ДЫХАНИЕ. Возгласы ВОСХИЩЕНИЯ сменяются возгласами ИСПУГА, ибо все видят, что Рой ПРЫГНУЛ СЛИШКОМ ДАЛЕКО И МОЖЕТ РАЗБИТЬСЯ. Рой приземляется ЗА ПЕСОЧНОЙ ПЛОЩАДКОЙ НА ЗЕМЛЮ, подворачивает колено, слышится хруст, боль пронзает тело. РОЙ Aaaaaaa! Сочувствующие, среди них девушки, срываются с мест и бегут к Рою. Мистер Пербойз ухмыляется. Ассистенты хотят замерить длину гигантского прыжка Роя, но мистер Пербойз выступает вперед и останавливает их… МИСТЕР ПЕРБОЙЗ Одну минуточку. Правило номер 145 (пункт 1-Ш) Ассоциации спортсменов-любителей и правило номер 23 Международной любительской легкоатлетической ассоциации гласят, что прыжок засчитывается только в том случае, если спортсмен не переступает черту песочной площадки. Следовательно, прыжок не засчитывается. Рой рычит в бессильной ярости. Этот прыжок побил не только все школьные рекорды, но и, возможно, рекорды страны, и кто знает, может, и мировые. Из-за какой-то там формальности прыжок не засчитали. К тому же Рой покалечил правое/левое колено. По крайней мере, так звучал рассказ из его уст. Поэтому вполне возможно, что Рой заврался. Но все равно драму с коленом не опровергнешь. Если не хочешь, чтобы Рой оттаскал тебя за ухо. Придурок. Так, по воле жестокой судьбы, слава великого футболиста ушла от Роя, так до него и не дойдя. Но у Роя были в запасе другие варианты. Не зря я звал его еще ройялем в кустах. Не будем кривить душой: при своих способностях Рой мог прославиться в чем угодно. И теперь я вспоминаю и удивляюсь: почему он решил стать фокусником? Правда, не каким-то заурядным фокусником, а Великим Занкини. Питер Робинсон, доктор наук и уважаемый человек Жизнь казалась прекрасной. Обустроенной, просчитанной наперед, благословенной. И тем не менее. – Доктор Питер Робинсон? – Я так не думаю. – Это мой отец, Гарольд Смит… – Вы что-то от меня хотите? То были единственные слова, которыми я обменялся с отцом Джоанны, доктором Питером Робинсоном. Разговор этот состоялся в общественном месте, и, как вы узнаете позднее, безо всякой таинственности, срочности и прочее. Обмен функциональными репликами, не более того. Поэтому мой рассказ о докторе Робинсоне – это, вы понимаете, игра в испорченный телефон: Джоанна рассказала мне, а я вам. Надеюсь, ничего не напутал. Пытаясь написать портрет мистера Робинсона, я могу что-то исказить вот почему. Никогда прежде не встречал людей, ему подобных. Робинсоны, они вообще отличались от всех, кого я знал. Не потому, что были из элиты – они, конечно, и впрямь были шикарны, я говорил, но не в этом суть. Не во внешних признаках, не в деньгах, недвижимости или великосветских манерах. У Питера Робинсона был свой взгляд на жизнь, особое чутье, не знаю, подход к мельтешению мира вокруг себя, и мельтешение это выходило не грудой беспорядочно сваленных случайностей, из которой другой бы понадергал что надо и не надо, как я, не представляя, как можно жить иначе. Нет, мистер Робинсон был не таков. Он подходил к вещам разумно, отстраненно, оценивал перспективу, строил в голове собственный миропорядок, свою осмысленную конструкцию – что-то среднее между разборным домом и пожарной лестницей, и в этой конструкции он и собирался жить, и если по случайности она выходила, как задумано, тогда все – лучше не бывает, а если нет, если она развалится – очень жаль. Ну, живешь себе без конструкции. Не повезло, значит. Думаю, мистер Робинсон сформулировал бы все это получше. Умный человек, ничего не скажешь. И знаете что? Разговаривая с ним, никогда не подумаешь, что он из простой семьи, как я, и даже хуже. Ведь посмотришь на него – человек родился в смокинге. А его отец, между прочим, был шахтером. Представляете? В графстве Кент – в те времена у них еще водились шахты. Легендарные шахтеры из Кента, они взаправду жили на этой земле, как динозавры. Но какой бы ни был из себя легендарный отец, сын не захотел пойти по его стопам. И правильно сделал, потому что, если бы пошел, его засосала бы черная дыра, имя которой – шахта. Да и с какой стати долбить уголь по двенадцать часов в сутки? Не проще ли разработать другую мышцу, которая в голове между ушами? – так думал Питер. Что-то там не заладилось в генетической цепочке семьи Робинсонов, и с Питером случился высокий коэффициент умственного развития. Он оказался смышленым мальчиком, лучшим в классе, а потом и в школе. Особенно когда дело касалось цифр, сложения, вычитания, деления и прочих умственных операций. Вот и получилось, что Питер Робинсон, сын шахтера, оказался вундеркиндом. В университет – легко, первым в роду. Да, Питер поступил в университет, причем Кембриджский. Юноше все нипочем, он с отличием заканчивает физико-математический факультет. Через три года он уже доктор наук, доктор Питер Робинсон: для научной работы ему открыты двери всех университетов. Он успевал везде: статьи, лекции, книги, конференции во всех концах света. Но осталась в Питере Робинсоне частичка предков, куда ей деться. И эта частичка, невооруженным глазом незаметная, сидела в нем, как маленькая батарейка, заряжая все его существо. Возьмите любой механизм: батарейка может быть вот такая малюсенькая, а без нее ничего не будет работать. Да взять хотя бы вашего покорного слугу. Ведь со мной та же история. Посмотрите на меня: как бы я ни был одет, какая бы у меня ни была прическа (из остатков волос), сколько бы ни было у меня машин, куда бы я ни ходил работать/развлекаться/есть/жить/бездельничать. Осталась ли во мне частичка того юного и тощего Винса Смита, который жил-поживал в Шеффилде много лет назад? Ну еще бы. Со мной все так же как и с доктором Питером Робинсоном, у которого в гостиной на каминной доске стоит бюст Ленина, а на чердаке в коробке хранится шахтерский шлем давно покойного отца. Согласен, на том чердаке много-много всяких коробок, но руку дам на отсечение, что Питер Робинсон точно знает, в которой из них хранится шахтерский шлем его отца. Рождество у нас На Рождество мы устраивали большой семейный праздник. Наверное, на это Рождество мы одного родственника не досчитаемся: Рой не придет, он «очень занят». Карьера Великого Занкини идет в гору, Великий Занкини будет «работать», потому что пользуется «большой популярностью». Почему я закавычил эти слова Роя, спросите вы? И угадаете: поскольку считаю, что мой брат опять врет. Не думаю, что без него наш дом будет казаться пустым. Потому что у нас есть тетушка Мэдж. Тетушка Мэдж – родная сестра моего отца и его полная противоположность. Большая жизнерадостная особа, и ее главная характерная черта была такова: Она не молчала, как мой отец. Господи, лучше бы она молчала. Ее девиз: «Сто сорок три слова лучше, чем одно». Хотя этот девиз придумал я. Тетушка Мэдж неспособна родить девиз: девиз предполагает краткость и немногословность. А тетушка Мэдж была многословна. Если бы она просто много говорила: тетушка Мэдж говорила много и ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГРОМКО! – словно жила в параллельном мире с другим значением децибеллов. И знаете, что самое смешное – хотя, когда она открывала рот, нам было не до смеха, – самое смешное, что за всю жизнь она толком ничего не сказала. Она говорила СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА! Звенящая тишина могла бы сообщить информации больше, полезнее и любопытнее. Но тетушка Мэдж была натурой доброй и хотела как лучше. Просто до ужаса добрая, если вас интересует мое мнение. Не знаю, откуда взялся этот древний как пень старик Уби, но тетушка Мэдж всегда появлялась с Уби, толкая перед собой его инвалидную коляску. Уби давно впал в маразм и не выходил из него, даже когда его подкатывали к праздничному столу. По крайней мере, он не издавал вообще никаких звуков, за что мы были ему весьма благодарны. С нас хватало тетушки Мэдж. И ладно бы только она. У тетушки Мэдж был еще один довесок – вечно лающая сосиска на ножках, такса по имени Зак, он же ЗАК, ЗАК, ТИХО! как она его называла. Вот такая компания прибыла к нам рождественским утром. ПРИВЕТ, ВИНС, ПРИВЕТ, ГАРОЛЬД. СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА, СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА, ВИНС. ЗАК, ЗАК, ТИХО! УБИ, ПОСМОТРИ, ЭТО ВИНС! Я ГОВОРЮ, ВИНС! ЗАК! УБИ, У ТЕБЯ ПЛЕД СПОЛЗАЕТ, ДАЙ-КА Я ПОПРАВЛЮ, НА УЛИЦЕ ПРОХЛАДНО, ТЫ ЖЕ НЕ ХОЧЕШЬ ЗАК, ЗАК! ОТСТАНЬ! ВИНС, ПОГЛАДЬ СОБАЧКУ, ОНА ТАК РАДУЕТСЯ, КОГДА ТЕБЯ ВИДИТ. УБИ, ЭТО ВИНС! ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ГАРОЛЬД. НУ ЧТО, УБИ, ТЫ УЖЕ СОГРЕЛСЯ? НА УЛИЦЕ ПРОХЛАДНО, ЗАК, ЗАК. ТИХО! НУ ВОТ, УБИ, МЫ ПРИЕХАЛИ. ОН СЕГОДНЯ НЕМНОГО СОННЫЙ, ЭТО ВСЕ ИЗ-ЗА НОВЫХ ТАБЛЕТОК. ЗАК, ЗАК, ТИХО! И все это она успела проговорить, пока входила в дом, под громкое ГАВ! ГАВ! ГАВ! И, конечно, тетушка Мэдж не могла не прокомментировать это: ГАВ! ГАВ! ГАВ! Разве можно вставить слово под непрестанный лай, но тетушка Мэдж умудрялась: ЗАК! ЧТО ЖЕ ТЫ!.. ЗАК, ГЛУПАЯ СОСИСКА, КОГДА ЖЕ ТЫ ЗАТКНЕШЬСЯ. Примерно так. И потом снова: ЗАК! О, ВИНС, СМОТРИ, КАК ОН РАД ТЕБЯ ВИДЕТЬ! ЗАК, ЗАК, ОТСТАНЬ ОТ ВИНСА! О, мой бог. Пошла чистая химия. Не знаю, какие элементы из периодической системы притягивали эту таксу к моей правой ноге. Но если бы кто нашел формулу и поставил производство на поток, на потребу человеческим особям, он бы наварил на этом огромный капитал. Ведь каждый раз, увидев или учуяв мою правую ногу – только мою, и только правую ногу, – Зак впадал в состояние любовной истомы. Никаких тебе прелюдий. Голая страсть. Чистое вожделение. ЗАК! ЗАК! ОТСТАНЬ ОТ ВИНСА! ЗАК! ВЕДИ СЕБЯ ПРИЛИЧНО! Что ж, по крайней мере, хоть кто-то на свете меня хочет. Семейный концерт Разгоряченные праздничным ланчем, вручением подарков, поеданием крекеров, умеренным распиванием пива и хереса, мы устраивали небольшой семейный концерт – такова была семейная традиция. ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – РОЖДЕСТВО, ПОСЛЕ ОБЕДА В комнате сумбур. На столе – тарелки с недоеденным угощением, пустые бутылки. На полу разбросаны подарки, клочья оберточной бумаги. Винс закуривает сигарету. На нем костюм и шляпа в стиле Траволты. Гарольд тоже в шляпе, погружен в себя. МЭДЖ, ТЕТУШКА ВИНСА, сидит рядом с инвалидной коляской, в которой проживает старик УБИ, ее подопечный. Мэдж громогласно ПОЕТ Уби ПЕСНЮ – вообще-то орет, – под ногами крутится неугомонная такса ЗАК. МЭДЖ Была бы я твоею, твоею навсегда… Мэдж допела песню. Все аплодируют. Зак ЛАЕТ. МЭДЖ ЗАК, ЗАК, ТИХО! Айрин, мать Винса, встает из-за стола. Она захмелела и слегка покачивается. Подходит к магнитоле, вставляет кассету. АЙРИН Друзья мои. Главный номер нашего представления. МЭДЖ Давай, давай! Песня «ЭЙ, ТРАНЖИРА» [[iii] (#_ednref3) Песня Сая Коулмана и Дороти Филдз, впервые записанная в 1970 г. Дайаной Росс и группой «Сьюпримз».] заглушает собачий лай. Айрин шатается, вот-вот упадет. МЭДЖ Уби, она пьяная! Пьяная! ЗАК, ТИХО! АЙРИН (поет) Он в кабак завалился, все было так мило: Я в объятьях его задушила. Айрин начинает РАЗДЕВАТЬСЯ. Мэдж и Винс удивленно наблюдают эту картину. МЭДЖ Вот это да! Давай, давай! Вот это штучка! ЗАК, ТИХО! Айрин продолжает петь, снимая с себя одежду. Такса прыгает вокруг нее с отчаянным ЛАЕМ. Плавной походкой Айрин приближается к Винсу. АЙРИН Хочешь знать, дорогой, чего я хочу… МЭДЖ НЕТ, НЕ ХОЧУ! Айрин тянет Винса за руку. АЙРИН Пойдем, красавчик, потанцуем. Айрин хватает Винса, начинает танцевать. Винс вырывается. ВИНС Мама, не надо. Папа, скажи ей! Гарольд с тихой улыбкой наблюдает за происходящим. МЭДЖ Боже мой, какая парочка! Уби, посмотри какая парочка! ЗАК, ЗАК, ВЕДИ СЕБЯ ПРИЛИЧНО! Винс, эта собака неровно к тебе дышит. Зак кидается на правую ногу Винса. Винс вырывается из объятий матери. Айрин спотыкается о подарки, разбросанные на полу, падает на елку, увлекая за собой Винса. Мэдж ОГЛУШИТЕЛЬНО хохочет. Собака скачет вокруг них как безумная. Сумасшедший дом. В дверь просовывается голова РОЯ, старшего брата Винса. Ему двадцать пять. РОЙ Привет! Кажется, кто-то выпил лишку! ВИНС Вот и Рой пришел. РОЙ Где ты видишь Роя? Я – Великий Занкини! Рой тянет руку вверх, щелкает пальцами, ловкость фокусника – в руке его появляется роза. Великий Занкини. Значит, пришел. Какой сюрприз. Я слышу, что ты возмущен, мой дорогой читатель. «Великий Занкини»? Что это еще такое? Этот парень пришел к себе домой или куда? Что за глупое сценическое имя. Глупое не глупое, но… Великий Занкини Приглушите свет. Садитесь поближе. Мы сейчас унесемся не на десятки и даже не на сотни – на тысячи лет назад, в дикую и голую пустыню, где рождаются мифы. Жили когда-то Занки, древнее, подлинное, легендарное (именно) племя кочевников и менестрелей: они бродили по высокогорным равнинам Центральной Азии где-то в шестом веке до Рождества Христова. Занки во многом опередили время: дабы жил народ общностью духа, каждый из них звался Занкини. Вот истинный путь, отвергающий иерархию и проклятие индивидуализма. И случилось так: в 557 году коварный султан Месопотамии направил с севера свои кровожадные орды, чтобы стереть с лица земли благородное племя Занков, и совершили Занки исход, спасаясь от тюрков-завоевателей. Шел сто первый день исхода: истощенные долгой дорогой, голодом и жаждой, Занки были зажаты в афганской долине, окружены десятитысячной армией варваров. Миролюбивы были Занки, их единственным оружием были ситары да деревянные резные флейты. И сели тогда Занки на землю, ожидая, что сейчас налетят на них варвары и перережут им глотки. Ведь не было у них ни вождя, ни правителя, который сказал бы им: сопротивляйтесь! Да, не было. И вышел тогда из толпы скромный юноша, прекрасный в своем богоподобном облике, сильный как сверхчеловек – ну в точности как наш Рой. И юноша тот, рискуя быть осмеянным и изгнанным из числа народа своего, стал их спасителем. И обратился он к богам, дабы дали они силы его народу, чтобы выстоять. Ну, боги вняли сей просьбе и приняли меры. По счастливой случайности, в той афганской долине, куда загнали Занков, находилось кладбище динозавров. И обрушился на землю ураганный дождь с громом и молнией – наверняка боги постарались, – и восстала тогда из пепла целая армия чудовищ – тиранозавры, бронтозавры, диплодоки, много их было, очень много. И услышали они клич прекрасного юноши, и подчинились ему, и было это даже прекрасней, чем в считалочке про мужика и собаку, которые пошли косить лужайку. И накинулись чудища на тюрков, и погнали их прочь из долины, и бежали те до самого Эгейского моря, где и потонули благополучно сии варвары человеческие. Так был спасен народ Занков. А прекрасный юноша заплатил за ту победу жестокую цену: похоже, боги возложили на него миссию спасителя при одном скупердяйском условии – что он пожертвует своей жизнью. И прекрасный юноша, будучи гражданином порядочным, быстренько умер. И вот он умер, а народ Занков, осознав, что он сделал для них, даровал ему высочайшую честь. Он получил имя «Тот, Кто Зовется Воистину Великим», уменьшительное – «Великий Занкини». Ну, прошли века, на земле зародились новые цивилизации, потускнели легенды, но не канули в небытие. И вот сейчас, тысячу лет спустя, дух Великого Занкини возвратился на землю в теле Роя Смита, который, уж не сомневайтесь, славно развлечет людей в тавернах Южного Йоркшира, где собираются рабочие. По крайней мере, так излагает мой брат. Я знаю, о чем вы сейчас подумали, и полностью с вами согласен. В жизни не слышал такой кучи вранья, даже от Роя. Дело в том, что в школе он был полным дубиной в смысле географии и истории. Свалите это все в одну кучу, и понятно, что выйдет. И все же Рой проявил изрядную долю воображения. Жаль, что нельзя то же самое сказать про его выступления. Великий Занкини? Ха. Великий Вранкини, вот он кто. ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ В ДОМЕ СМИТОВ – ДЕНЬ Великий Занкини выступает перед своими родственниками. Выворачивает наизнанку бархатный волшебный мешочек. РОЙ Пусто, как в голове у моего папочки! Стучит Гарольду по макушке. Засовывает руку в мешочек и вытаскивает оттуда яйцо. Все аплодируют. РОЙ Крупнее, чем мозги моего папочки! АЙРИН И еще кое-что! Рой стучит яйцом Гарольду по голове. РОЙ Крепче хребта моего папочки! Все смеются. Гарольд благодушно улыбается. РОЙ Отец, открой пасть. Гарольд открывает рот. Рой дергает его за ухо и вытаскивает из Гарольдова рта монету. РОЙ Хоть какой-то толк от моего папочки! МЭДЖ Рой, Уби хочет что-то у тебя спросить. ПРАВДА, УБИ? УБИ, ЧТО ТЫ ХОТЕЛ СПРОСИТЬ? Уби, как всегда, хранит молчание. ВИНС Мэдж, спрашивай не у Роя – спрашивай у Великого Занкини. ГАРОЛЬД (Рою) Чем тебе не нравится твое имя? РОЙ Оно неплохо прозвучит в «Палладиуме»: Рой Смит, великий маг и фокусник! Магия из ушей лезет! ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН. Гарольд снимает трубку. В трубке слышится МУЖСКОЙ ГОЛОС. Гарольд протягивает трубку Айрин. Та уходит с телефоном в другую комнату. МЭДЖ Не соизволит ли Великий Занкини… ВИНС (Гарольду) Кто звонит, пап? ГАРОЛЬД Бетти. МЭДЖ …Не соизволит ли Великий Занкини выступить на столетии миссис Баттерсби, которое будет отмечаться в доме престарелых? РОЙ Свяжитесь с моим агентом. Протягивает визитную карточку. РОЙ Итак, мое выступление закончено. Твоя очередь, Винс. ВИНС Я, считай, уже выступил – вместе с мамой: мы совершили прыжок на рождественскую елку. Мэдж ГРОМОГЛАСНО хохочет. Зак снова начинает ЛАЯТЬ. МЭДЖ Прыжок на рождественскую елку? Ты слышал, Уби? Какой шутник! ЗАК, ЗАК, ТИХО! ВИНС Пускай отец выступит. РОЙ Что? Не смеши меня. ВИНС Пап, исполни что-нибудь. Все оборачиваются к Гарольду. Гарольд на секунду задумывается. ГАРОЛЬД Я вам, пожалуй, маленький фокус покажу. Все умолкают. Даже Мэдж. А это редкий случай. Признаюсь честно, я и сам удивился. Может, отец просто выпил лишку? Сам не знаю, чего я ожидал, когда попросил отца выступить. Ну, сыграл бы он нам на ложках или рассказал бы анекдот. А тут – фокус. Для фокуса понадобилось два листка бумаги, два карандаша и повязка на глаза. Отец собирался читать мысли. Нужно, чтобы кто-то нарисовал на бумаге фигуру, написал в ней число, потом свернул бы листок и попытался мысленно представить то, что написал. А отец отгадает. В этом смысл фокуса. Наш Рой сразу сказал, что это просто смешно. И, как показали дальнейшие события, может, так оно и было. Маленький фокус ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ Гарольд сидит с завязанными глазами. Винс берет листок бумаги. Рой выхватывает листок. РОЙ Нет, я. Рой кладет листок на колени и, прикрываясь рукой, пишет. МЭДЖ О, Великого Занкини обмануть невозможно! ВИНС (голос за кадром) А отец отгадает. В этом смысл фокуса. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=270072) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes [i] (#_ednref1)«Лихорадка субботнего вечера» (1977) – культовый фильм американского кинорежиссера Джона Бэдема о бруклинском подростке, помешанном на диско, с Джоном Траволтой (р. 1954) в главной роли и саундтреком диско-группы «Би Джиз». [ii] (#_ednref2) Берт Рейнолдс (р. 1936), Роберт Редфорд (р. 1937), Стив Маккуин (1930–1980) и Клинт Иствуд (р. 1930) – американские киноактеры, снимавшиеся во множестве приключенческих фильмов, секс-символы и образцы для подражания своего поколения. [iii] (#_ednref3) Песня Сая Коулмана и Дороти Филдз, впервые записанная в 1970 г. Дайаной Росс и группой «Сьюпримз».