Бродячие псы Джон Ридли Джон Ридли – известный американский писатель, сценарист и кинопродюсер. Мировую славу ему принесли романы «Бродячие псы» (Stray Dogs, 1997), «Любовь – это рэкет» (Love is a Racket, 1998) и «Все горят в аду» (Everybody Smokes in Hell, 1999), а также фильм Оливера Стоуна «Поворот» (U Turn), снятый по роману «Бродячие псы» (в главных ролях Шон Пенн, Дженнифер Лопез и Ник Нолти). Муж хочет убить жену. Жена желает смерти мужу. А неудачливый игрок, волею случая застрявший в этой богом забытой дыре, озабочен тем, чтобы отдать карточный долг, – только так он может спасти свою шкуру. И все они мечтают выбраться из Сьерры. Джон Ридли Бродячие псы Маме и папе Гейл – это ее время Ричард, Питер, Адам, Эми, Мартин и Эмили, спасибо вам – …твою мать! Это был призыв, мольба. Джон молился, молился всерьез. – Иисус, Христос долбаный, ну снизойди же наконец до меня! Одинокое проклятие в адрес одной из высших сил. Бог, Будда, Л. Рон Хаббард.[1 - Л. Рон Хаббард (1911–1986) – американский инженер, философ, физик и известный писатель-фантаст, основатель дианетики – науки о душевном здоровье. (Здесь и далее прим. перев.)] Не важно. Сейчас это не имело для Джона абсолютно никакого значения, он готов был возносить свою мольбу во Вселенную, пока он/она/оно его не услышит. Да, ситуация: перегревшийся «мустанг» посреди необъятной пустыни, бесконечные мили мертвой земли и раскаленное утро, пышущее жаром Преисподней. Вы бы тоже молились. – Боже, Христос долбаный! Ну сделай же, на хрен, что-нибудь! Эй, парень, приглядись, что там впереди на дороге, не ответ ли на твою молитву? В пропитанном жарой дрожащем воздухе, сквозь клубы дыма, валящие из-под капота «мустанга», бензоколонка выглядела точь-в-точь как мираж. Джон взывал к Богу, к Будде, к Л. Рону, чтобы это видение не оказалось миражом, иначе ему, затерянному на заброшенной дороге через пустыню, останется только сдохнуть. И кто-то – Бог, Будда или Л. Рон – ответил на его мольбу. Бензоколонка была самой что ни на есть настоящей. «Мустанг» подкатил к ней будто слон, ковыляющий к месту своей кончины. Небольшое строение. Потрепанные временем и погодой деревянные ставни запорошены песком. Вывеска изрядно поистерлась, но все же различима: «У Харлина». Джон приподнял капот «мустанга», оберегая забинтованную левую руку. Струя горячего пара ударила ему в лицо. – Черт! Он забрался на водительское сиденье и взорвал тишину оглушительным гудком. В ответ – ничего. Он снова принялся сигналить, долго и настойчиво. Дверь отворилась. На пороге нарисовался тощий человек в засаленном тряпье и мокрой от пота шляпе, прикрывавшей похожие на сосульки волосы. Надумай вдруг самая последняя белая шваль из южных штатов обзавестись прислугой, этот вполне бы подошел. – Ты чего-то хочешь, парень? – Он изобразил на лице нечто, отдаленно напоминающее улыбку, обнажив кривые, черные зубы, среди которых если и были здоровые, то – раз-два и обчелся. – Ты Харлин? – Не-а. Я Даррелл. – Харлин где-то поблизости? – Он на Сторожевом посту, – тощий палец указал на отдаленное плато. – Вернется скоро? – Не-а. Он мертв. Сторожевой пост – это наше кладбище. – Значит, бензоколонка твоя? – Угу. – Почему же она называется «У Харлина»? – Потому что она принадлежит ему. – Но он же мертв?! – И что? – глаза Даррелла выражали недоумение. Джон понял, что задал его мозгам слишком сложную работу. Он собрался уже было съязвить по этому поводу, но передумал и просто спросил: – Не посмотришь мою машину? Мне кажется, радиатор… – Проклятье! Ну и жарища сегодня. – Даррелл достал какую-то грязную тряпку и протер ею лицо, отчего на нем осталась черная отметина. – Но что поделаешь, – приходится терпеть. Хотя жарко, как никогда. Даже вставать не хочется – лежать бы да ветерка дожидаться. Помнится, был я как-то в Мексике… Хватит, наслушался дерьма. – Вот что, приятель, – то, как Джон сказал это, было весьма недвусмысленно: не нужен мне, к чертям, ни ты, ни твоя дебильная бредятина. – Я просто хочу убраться отсюда. Займись наконец моим радиатором. Он перегрелся, и, кажется, полетел патрубок. Лицо Даррелла скривила гримаса обиженного ребенка. Он заглянул под капот «мустанга» и осмотрел двигатель. – Твой радиатор хоть из шланга поливай. Он перегрелся. И еще накрылся патрубок. – А то я не знаю! О чем я, по-твоему, тебе толкую? – Ну, если ты все знаешь, умник хренов, чего ж сам не починишь свою машину? – Мог бы – починил бы, а не стоял тут как болван, тратя время на твою болтовню. Ну так что, займешься машиной или мне обратиться к кому-нибудь другому? – К кому-нибудь другому? – Даррелл искренне рассмеялся. – Мистер, кто-нибудь другой – в пятидесяти милях отсюда. Как ты, интересно, туда доберешься? На себе, что ли, свою тачку попрешь? – О'кэй, я попал. Ты счастлив? Ну, а теперь будешь чинить машину или нет? Губы Даррелла вновь расплылись в чернозубом подобии улыбки – похоже, иначе он улыбаться просто не умел. Даррелл с силой захлопнул капот. – Эй! Полегче. – Да, я могу починить твою машину. Но надо найти подходящий патрубок. Это займет некоторое время… – Сколько? – Некоторое время. Джон чувствовал, как плавятся его мозги. – А сейчас сколько времени? – Двадцать минут одиннадцатого. – Боже! Двадцать минут одиннадцатого, а жара не меньше девяноста градусов. – Девяносто два.[2 - 92° по Фаренгейту – около 33° по Цельсию.] Пару лет назад такое пекло стояло почти неделю… Джон промокнул лоб бинтом. – Что у тебя с рукой? – Так, несчастный случай. – Тебе следовало быть осторожнее. Вот, помню, как-то я… – Да, ты прав. Здесь поблизости можно достать выпивку? – На автостоянке. Выбор небольшой, но что-нибудь найдешь. – Я вернусь. А ты позаботься пока о моей машине, ладно? – Это всего лишь железо… – Это не железо. Это «мустанг»-кабриолет шестьдесят четвертого года.[3 - Имеется в виду первая модель популярного спортивного автомобиля «форд-мустанг», днем рождения которого считается 9 марта 1964 г. Эта модель была достаточно скоростной (200 км/ч), по размерам заметно меньше других спортивных четырехместных автомобилей и имела два типа кузова – хардтоп и кабриолет.] – Джон взял с заднего сиденья дорожную сумку и перебросил ее через плечо. – Вот и пораскинь мозгами, в чем разница между тобой и мной и почему ты живешь здесь, а я просто проезжаю мимо. Джон направился в сторону города. Даррелл проводил его взглядом и сплюнул. * * * – …твою мать! Теперь это была уже не мольба – грязное, злое ругательство сорвалось с губ Джона. Прогулка в город заняла минут двадцать. А может, под лучами нестерпимо палящего солнца только показалась такой долгой. В любом случае у Джона появилась возможность обдумать свое незавидное положение – удача явно отвернулась от него. Сложись все иначе, рулил бы он сейчас куда-нибудь в Сан-Диего или на Гавайи – как звали ту девчонку, которую он там трахнул? – а вовсе не обратно в Вегас. Повезло еще, что жив. Вдвойне повезло, что удалось дотянуть до Харлина. Джон потер забинтованную руку. Шли дни, но она по-прежнему ныла. Впрочем, тревожила даже не сама рука, а скорее воспоминание о болевом шоке, затаившееся где-то в глубинах подсознанья. Закрывая глаза, он переживал все заново. Так, без двадцати одиннадцать. Час или около того уйдет на ремонт «мустанга». Есть время, чтобы перекусить и прийти в себя. Затем снова в дорогу, и через несколько часов он будет в Вегасе. Времени достаточно. Он намеревался добраться туда к концу дня, значит, у него в запасе не меньше двенадцати часов. Времени достаточно, Джон, повторял он, словно пытаясь убедить себя в том, что это действительно так. Мимо, подняв облако пыли и обдав Джона мелким гравием, пронеслись два мотоцикла. Он прикрыл лицо рукой, закашлялся и выругался вслед мотоциклистам. Слова утонули в грохоте моторов. Стоп: вроде город или что-то похожее. Череда магазинов, почта/автостанция, стоянка грузовиков. Даже не верится. Хоть сплюнь через левое плечо, благо ветер в спину. Но впереди действительно автостоянка, и там есть пиво – вполне сгодится, чтобы эта сраная дыра не казалась совсем уж мерзкой. Джон провел языком по пересохшим губам и направился к… – Эй ты! Старик на обочине. Рваная одежда. Солнцезащитные очки. На лице, словно искусно вырезанные на дубленой коже, проступают морщины. Рядом лежит немецкая овчарка. – Чего тебе надо, старик? – Не называй меня так. Ты что, совсем никого не уважаешь? – Чего тебе надо? – Да всего ничего. Надо, чтоб ты сбегал через дорогу, вон к тому автомату и принес мне бутылочку газировки. Старик показал пальцем в сторону автомата, стоявшего напротив почты/автостанции. – А сам что, не можешь? – Нет, черт возьми! Сам не могу. Я слепой, разве не видишь? – Извини, я не… – Что, по-твоему, я тут делаю в этих очках? Загораю, что ли? – Не знаю. Думал, ты просто глаза от солнца предохраняешь. – У меня нет глаз. Хочешь убедиться? – Боже упаси! – Я потерял их на Окинаве. Воевал там. Проливал свою кровь и лишился глаз, и все для того, чтобы ты мог стоять тут и смеяться надо мной. – Я уже извинился. – Не извиняйся. Лучше сбегай и принеси мне газировки, пока я не умер от жажды. – У тебя есть мелочь? – Мелочь? Ты хочешь, чтобы я дал тебе мелочь? Я сражался на войне и лишился там глаз для того, чтоб ты клянчил у меня мелочь? – Забудь, старик. – Я просил не называть меня так. – Бог мой, ладно. Шаря в карманах в поисках мелочи, Джон поплелся к автомату. – Возьми мне «Доктор Пеппер»! – прокричал вдогонку старик. – «Пепси» не бери. Это подслащенная вода и ничего больше. – Хорошо. Два двадцатипятицентовика в щель. Автомат старый – бутылки с водой за боковой дверцей. Прихватив «Доктор Пеппер», Джон перешел на другую сторону улицы, направляясь к старику. – Не забудь открыть. Я сам себе бутылки не открываю. – О, господи! Снова к автомату и обратно. Старик буквально вырвал бутылку из рук Джона. Сделав большой глоток, он остановился, чтобы перевести дыхание. – Да, это то, что мне было нужно. Он протянул бутылку Джону: – Хочешь? На горлышке бутылки повисла слюна. – Перебьюсь. Джон присел на корточки и погладил собаку. – Дал бы лучше глоток своему псу. Вид у него какой-то нездоровый. – Это потому, что он сдох. Джон отпрянул назад, отскочив чуть ли не на середину улицы: – Боже! – Надеюсь, ты не успел его приласкать? – Какого черта ты держишь здесь дохлого пса? – Да он совсем недавно сдох. И что, по-твоему, мне с ним делать? Я не могу его никуда отнести. А забрать никто не хочет. Может, ты возьмешь? – Еще чего, я пока в своем уме! – Вот видишь. У меня нет выбора, потому он и лежит тут, рядом со мной. В любом случае его место здесь. Мы с Сидом, это мой пес, теперь уже, правда, не мой, короче, мы с Сидом были неразлучны с тех самых пор, как я вернулся с войны, потеряв глаза на Окинаве… С каждым словом голос старика становился все тише, пока и вовсе не сошел на нет, будто доносился откуда-то издалека – едва различимый шепот в тысячах миль отсюда. Чуть ниже по улице, обхватив руками длинный неудобной формы пакет, по направлению к припаркованным автомобилям шла женщина. Она-то и приковала к себе внимание Джона, мгновенно вытеснив из его мира все остальное. Длинные, цвета воронова крыла волосы, ниспадающие на матовые плечи. Инде… Абориг… – к черту эти условности, подумал Джон. Похожа на индеанку. Возможно, мексиканка. На руках, обхвативших пакет, проступают напряженные мышцы. Шорты плотно обтягивают упругую задницу. Сквозь белую тенниску просвечивают два темных соска. Да, сиськи, задница и все прочее. Десять тысяч лет эволюции воплотились в этой женщине. Даже если она и не была красивой, Джон со своего места не мог этого разглядеть. Он пошел за ней. Старик что-то говорил дохлому псу. – Тебе не помочь, красотка? – как бы невзначай подкатил к ней Джон. Теперь он мог точно сказать, что она абориг… нет, индеанка и бесподобно хороша. – Я иду к своей машине. – Она даже не удосужилась посмотреть в его сторону. Хладнокровие и сексуальность. – Мне как раз по пути. – Джон метнул быстрый взгляд на ее задницу – вблизи еще лучше. – Мама учила меня не принимать предложений от абсолютно незнакомых мужчин. – И это правильно, только ведь ничего абсолютного нет – все относительно. Она остановилась. Оглядела его. Медленно, не торопясь, будто время для нее ничего не значило. Мягкая улыбка, дружелюбная, безобидная: – Меня зовут Джон. Теперь ты не можешь сказать, что я незнакомец. Видишь, это было совсем не трудно, я имею в виду – познакомиться, а, красотка? – Ты так и будешь называть меня красоткой? – Не знаю твоего имени. – Может, я не хочу, чтобы ты знал. – Может. Но если бы не хотела, не остановилась бы. – Да в тебе самоуверенности хоть отбавляй. – Это точно. Аж через край переплескивается. – Та же улыбка. Та же дружелюбность. Та же безобидность. Она улыбнулась в ответ: – Я – Грейс. – Можно, я понесу твой пакет, Грейс? Она поколебалась немного, но все же передала ему свою ношу. Застигнутый врасплох, он закачался под тяжестью пакета. – Боже! – Ты уверен, что справишься? – Все, я уже приспособился. Просто со стороны он не выглядел таким тяжелым. – Джон поудобнее обхватил пакет больной рукой. – А что у тебя с рукой? – Несчастный случай. – Надо себя беречь. Хочешь, я возьму твою сумку? – Нет! – Он отшатнулся, отведя в сторону плечо, на котором висела сумка. Грейс сделала шаг назад. Джон улыбнулся. Дружелюбно, безобидно: – Спасибо. Я справлюсь. Улыбка в ответ. И они бок о бок пошли к машине. – Очень любезно с твоей стороны помочь мне, – сказала Грейс. – Пакет такой тяжелый, да еще эта жара. – Ерунда, правда. – Джон остановился рядом с багажником автомобиля. Опустил пакет на землю. Заломило спину. – Мне не трудно. Грейс смущенно: – Это не моя машина. Моя – там, вниз по улице. Надо было ближе припарковаться. Просто не думала, что все окажется таким тяжелым. Но я могу подъехать. – Не стоит, – с некоторой бравадой в голосе ответил Джон. – Я справлюсь. – Он поднял пакет. Спину снова заломило. Джон подавил стон и пошел вслед за Грейс. – Это просто новые шторы и карнизы к ним, – пояснила она. – Если бы я знала, какие они тяжелые, заказала бы доставку на дом. – У нее был роскошный, глубокий, мелодичный голос. Даже чтение телефонного справочника в ее исполнении звучало бы сексуально. Джон поправил пакет, ухватив его поудобнее: – Ничего. Все в порядке. – Мне надоело смотреть на старые шторы. Сколько себя помню, столько на них и смотрю. – Правда? – Его спина продолжала ныть, но теперь к ней присоединились еще и руки. – А эти… Увидела в каталоге и сразу поняла – хочу! У тебя когда-нибудь так бывало: увидел что-то и уже без этого жить не можешь? – Бывало, – откликнулся Джон почти из последних сил. Жара, тяжелая ноша и боль в руке вконец измотали его. – Они, правда, стоят дороговато. Ну и что с того? Я и так себе во всем отказываю. Надо ведь иногда делать что-то и просто для собственного удовольствия, хотя бы время от времени. – Со… согласен. – Перед затуманенным взором Джона промелькнула вся его жизнь. Что и говорить, бесславный конец – распластанный в грязи труп, погребенный под грудой занавесок. Грейс остановилась у джипа. – А вот и моя машина, пришли. Опустить пакет плавно Джону не удалось. Обливаясь потом, он с грохотом сбросил тяжелую ношу на землю. – Спасибо, Джон. – Пожалуйста, Грейс, – с трудом выдохнул он. Вскинув брови, она посмотрела на него: – Ты ведь нездешний, правда? – Почему ты так решила? Потому, что я помогаю даме поднести пакет? – У тебя живой взгляд, в твоих глазах нет той привычной пустоты, когда человеку уже ничего не нужно, только бы дотянуть до вечера. – Я приехал сегодня утром. Удивленно: – Приехал в Сьерру? Зачем? – Так уж получилось. Машина перегрелась на дороге. – Повезло еще, что это не произошло несколькими милями раньше. А то бы тебя никто не нашел. В такой день, как сегодня, запросто можно потеряться навсегда. – Да уж, повезло. Застрял в какой-то богом забытой дыре посреди пустыни. – Но ты всегда можешь уехать отсюда. – Нет, пока не починят мою машину. Даже не представляю, сколько времени на это уйдет. Грейс подошла ближе. – И я еще заставила тебя попотеть. – Она коснулась рукой его груди. Смахнула капельки пота. – И взмокнуть. Джон почувствовал возбуждение. – Мне, наверное, понадобится твоя помощь, чтобы затащить пакет в дом. Здесь недалеко. Ты мог бы принять душ, выпить что-нибудь прохладительное. Джон сделал вид, что раздумывает над предложением. Задумчивость длилась недолго. – Да, пожалуй, мне не помешает что-нибудь прохладительное… Джип рванул через пустыню. Верх был откинут. Джон выставил руку вперед, защищаясь от солнца. Посмотрел на Грейс. Ее волосы развевались в потоках горячего воздуха. Казалось, солнце и жара ей нипочем. На фоне безжизненного пейзажа она смотрелась очень органично. Как неотъемлемая часть общей картины. Невзначай, словно она разговаривала сама с собой, Грейс вдруг спросила: – Откуда едешь? – Отовсюду. Чикаго, Майами, Сент-Луис. Сейчас вот из Альбукерка. – Ну, ты и поколесил! – Думаю, бродяжничество у меня в крови. – А куда ехал? – Не знаю. Пока хочу добраться до Вегаса. Затем, наверное, махну в Санта-Барбару. Может, найду там работу. – Так вот и колесишь по свету – куда глаза глядят, без цели и постоянного дела? Должно быть, любишь искушать судьбу? – Коли взялся играть, играй по-крупному. – А если проигрываешь? – Пакую вещи и еду в другое место. Грейс посмотрела на него и улыбнулась. Но как-то не очень дружелюбно и безобидно. Постепенно ее улыбка погасла. – Другое место, – задумчиво сказала Грейс. – А я никогда еще не была в других местах. Разве что однажды, давно, ездила на ярмарку штата. Интересно, но, впрочем, ничего особенного. – Я бы здесь не смог жить. Ни за что. Свихнулся бы от скуки. – И что бы ты сделал? – Что значит, что бы я сделал? Рванул бы отсюда к чертовой матери. – А если бы не сумел? – Никаких, на хрен, не сумел! Всего-то и нужно – собраться, настроиться и рвать когти. Главное – настроиться. Это ключ ко всему. Если ты внутренне готов что-то сделать, то сделаешь. Сможешь настроиться, и ты – свободный человек. Какую-то долю секунды рассуждения Джона еще витали в воздухе, как вдруг на дорогу выскочил заяц. – Бог мой! – Джон ухватился здоровой рукой за приборную панель. Удар по тормозам. Грейс крутанула руль, и джип благополучно объехал зверька. Все под контролем. Ногу обратно на педаль газа и – полный вперед, как будто ничего и не было. Джон глянул назад – как там заяц? Меховой комочек улепетывал в заросли полыни. – Нет, ты видела? – Самоубийца. – Что? – Они так выпрыгивают на дорогу, потому что хотят убить себя. – Зачем зайцам убивать себя? Грейс посмотрела на него. В ее глазах сквозила пустота. – От скуки. * * * Дом был больше, чем предполагал Джон, – своего рода ранчо внушительных размеров, декорированное как снаружи, так и изнутри в стиле Санта-Фе. Он казался такой же частью пустыни, как кактус. Дорогой кактус. Это был оазис, место, где можно забыть о нестерпимой жаре, пыли, поте и мертвой земле. Живительная прохлада, чистота и… безопасность. Да, именно такое чувство вызвал у Джона этот дом. Безопасность. Здесь он никому ничего не был должен и никто ничего не требовал от него… Рука снова заныла, напомнила о себе давняя боль. Грейс налила ему в стакан лимонада, проводила к спальне и исчезла где-то в глубине дома. Время от времени Джон слышал какие-то звуки, движение, смех… Но словно все это происходило не здесь, словно Грейс никогда и не существовала, а привиделась ему во сне, как мимолетный дождь, теряющий реальность под натиском утреннего света. И вновь он подумал о доме, и это было приятно. Джон ненавидел грязную дыру, в которой он вынужденно застрял, мечтая только о том, чтобы поскорее убраться отсюда, и все же… пожалуй, он мог бы привыкнуть к дому… к Грейс. К Грейс в доме, когда он возвращается ночью или в обед, иными словами, к Грейс, живущей для него. Да, в этом что-то есть. Некоторое время Джон продолжал размышлять в том же духе. Тело как у нее, дом вроде этого… Чем плохо? Он разбинтовал руку и вошел в ванную. Стоя под освежающим душем, он смотрел, как струи воды стекают по его телу. Но это не принесло желанного расслабления, а лишь вызвало в памяти образ дождя. Дождь же напомнил ему… как он, Джон, непостоянен в своих мыслях. * * * Вегас – город большого дерьма, – всегда был таким и всегда будет, но, кроме того, это еще и город огней. Сверкающих, мерцающих, ночь-прочь-отгоняющих. Если не освещено неоном, значит, и нет ничего. Церкви словно дискотеки, а дискотеки – все равно что ночной кошмар, навеянный Спилбергом/ЛСД. Огни ночи! Пожалуй, они даже важнее, чем солнечный свет, потому что солнце обнажает уродство города, показывает истинное лицо Вегаса, когда ночной блеск тускнеет, теряя свою привлекательность, а девка, которую ты хотел напоить и трахнуть, оказывается чучелом с размазанной по лицу косметикой. Другое дело – свет во тьме. Яркие краски. Скорости. В сиянии ночных огней все веселы и счастливы, – так в неоновом безумии карнавала ты забываешь, что чертово колесо ставил утром какой-нибудь придурок, обитающий в трейлере по соседству и с трудом читающий надпись на обертке конфеты. Ночью ты весь во власти огней, которые указывают тебе путь, и путь этот вымощен алчностью, скупостью и всеми прочими низменными страстями человеческими, – за доллар, или чуть дешевле, им всегда можно найти применение на заднем дворе. Все о’кэй. Вегас не осудит. Вегас любит тебя. Хочешь просадить деньги, хотя должен был отдать их жене или заплатить за учебу сына? Пожалуйста. И ты их просаживаешь. Хочешь напиться с приятелями (они продают компьютеры и приехали сюда из штата Мудон, США, чтобы перекинуться в картишки)? Хочешь трахнуть шлюху-гея, потому что он похож на парня из старших классов, который тебе нравился, в чем ты никогда, даже сегодня, никому не признаешься – ни себе, ни жене, ни любовнице? Нет проблем. Утром Вегас простит тебя. Вегас еще не так умеет любить. Делай, что хочешь. Будь собой. Здесь девочки, бренди и блэкджек. Все, что неправедно в остальном мире, праведно в Вегасе. Джон не смотрел на свои карты. Смотреть на них – значит думать о них, а если он будет думать о них, – дернется, или улыбнется, или начнет прикидываться, что у него вовсе нет четырех выпавших ему королей. Но опытные игроки в покер умеют распознать, что кроется за таким подергиванием или улыбкой, а уж когда кто-то пытается выглядеть невозмутимо-безразличным, и вовсе нетрудно угадать его мысли: «Господи, блин, вот привалило так привалило!» Поэтому Джон не смотрел на свои карты. Он погладил их пальцем, разложил веером в руке, но на королей не смотрел. Не думал о них. Он думал о комнате, в которой находился. Грязная. Дешевая. Вся гостиница грязная и дешевая, ну да ладно. О таких местах не пишут, – они в самом сердце Вегаса, но туристические маршруты обходят их стороной, не рекламируют их и в брошюрках, вручаемых на выходе из аэропорта, – такие места для игры. Настоящей. С высокими ставками. И с высоким риском, ведь игра и риск неразделимы. Играть без риска – все равно что демонстрировать карточные фокусы какому-нибудь бар-мицва.[4 - Бар-мицва – «сын заповедей», в иудаизме обряд инициации, когда 13-летних мальчиков вызывают произнести благословение на Тору. Некоторые к этому дню учатся читать (соответствующим образом) часть или всю сидру (недельную главу) Шаббата, что требует серьезной подготовки, и мальчики в течение многих недель учат текст.] Джон полагал именно так, хотя с четырьмя королями на руках – риск небольшой. Однако сейчас Джон не думал ни о чем. Он смотрел на… как, черт подери, ее зовут? Дина. Диндра. Грудь чуть ли не вываливается из лифчика, едва прикрытого топом. Чулки на резинке. Задница, с которой Джон съел бы даже дыню, а он ненавидел дыни. Такая девушка – девушка, знающая, где найти настоящую карточную игру, трахается как молодая необъезженная кобыла и сразу отключается, засыпая, после секса, не требуя продолжения ласк, такая девушка – почти совершенство. На мгновение Джон вспомнил о Гейл. Стоит ли ради Диндры… Дины… ради Дины бросать Гейл? Да будет тебе, парень. Что за идиотский вопрос? За столом еще трое игроков. Толстяк, какой-то явно голубой тип и итальянец. Итальяшка в шелковом костюме. Ничего себе у него костюмчик! Господи, да он так одет, будто сегодня в «Сэндс»[5 - «Сэндс» – крупное казино и отель, которым владел Фрэнк Синатра, неоднократно выступавший там с концертами в начале 60-х.] устраивает вечернее шоу Фрэнки со Стаей.[6 - Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Сэмми Дэвис-младший и Питер Лауфорд, снявшиеся в фильме «Крысиная стая» в ролях закадычных друзей, грабящих казино.] Чертов Вегас, внутренне улыбнулся Джон. Для подобных типов Вегас медом намазан. Ставить должен был итальянец. Он спасовал. Его примеру последовал и голубой. Неудивительно. Ставки увеличивались, к тому же, если честно, яйцами эти ребята не вышли – вместо спермы один пшик. Не то что у Джонни. У него между ног все было в порядке: четыре короля – это вам не пустышка, с таким королевским семенем сам черт не страшен. За столом остался только толстяк, но и он сейчас проиграет. Джон подвинул на середину стола стопку фишек. Три тысячи. Толстяк выбывает – и он забирает банк, толстяк поднимает ставку – и он уходит с пустыми карманами. В голове его ритмично билась только одна мысль: не улыбаться, не улыбаться, не улыбаться. Толстяк надолго задумался. Спасовать или поставить? Сдаться или продолжить? И он поднял ставку, поднял по-крупному. Он поставил все свои фишки, потом полез в пиджак и пухлыми пальцами вытащил пачку денег, которыми был набит его карман. Одну за другой он начал отсчитывать купюры. Как осенью листья сыпались они на стол. Бумажный дождь прекратился, только когда банк вырос до двадцати тысяч. Пять коротеньких сосисок засунули в карман толстяка куцый остаток пачки. Толстяк ничего не сказал и ничего не сделал. Ничем не выдал себя – блеф, а может, и нет. Он потянулся к слойке с кремом и затолкал ее в рот. В непропорционально маленький рот для такого большого человека. И что теперь? Джон не мог покрыть ставку. Значит, он вынужден сказать «пас». Но в таком случае зачем вообще было приходить сюда и тратить столько времени, чтобы, упустив стопроцентный выигрыш, получить под зад и кучу проблем на свою голову? Он почувствовал, как что-то скатывается по лбу. Пот. – Я… Я не могу покрыть ставку. – Даже на эти слова толстяк не прореагировал. – Я, мм, у меня недостаточно денег… – Ставлю за тебя, – вмешался итальянец. Он еще ни слова не сказал Джону за весь вечер, поэтому Джон опешил: – Что?… – Если остаешься в игре, ставлю за тебя. – Я… – Это не благотворительность, у меня свой интерес. Я покрываю ставку, ты выигрываешь, – ты должен мне то, что я поставил, плюс тридцать процентов. Это сразило Джона. – Вы хотите заработать на моем выигрыше? Шелковый костюм пожал плечами. – Дело твое, можешь продолжить игру, можешь встать и уйти, мне все равно. Но если ты сейчас спасуешь, вообще ничего не получишь. Джон покусал губу, словно пытаясь выдавить из себя и так понятный ответ. Глупо, черт побери: брать у кого-то деньги, чтобы остаться в игре и чтобы этот кто-то смог нажиться на твоем выигрыше. Вот ведь попал в дерьмо по самые уши… Он почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Это… Дана?… Стоит рядом и выглядит на все сто. Такие девушки, как она, могут, не двигаясь с места, добиваться всего, чего хотят. Но она подвинулась. Ее грудь скользнула по его шее. Он посмотрел на четырех засранцев королей, приникших плечом к плечу друг к другу в его руке. И все-таки Джон колебался. – Не знаю, стоит ли… Это еще что?! Смех. Чертов гомик смеется. Нет уж, на хрен! Джон мог есть дерьмо, много дерьма. Тонны дерьма были ему нипочем. Живя в сточной канаве, к дерьму привыкаешь. Но когда какой-то придурок в лицо насмехается над ним, – этого он снести не мог. – Играю. – Почему бы нет? – Играю. Итальянец кивнул. Джон объявил каре. Без фанфар, спокойно выложил на стол четырех своих красавцев. Толстяк открыл карты. За долю секунды Джон описал круг по всей Вселенной. И не один раз. Он погрузился в такую кромешную тьму, куда даже звездный свет не мог проникнуть. Через несколько лет он вернулся в этот маленький грязный отель, в который не осмелился бы войти ни один турист. В буро-оранжевую мерзость этой комнаты. Он парил над жалким раздавленным человечком, вот-вот готовым расплакаться. И понял, что парит над самим собой. Как в «Секретных материалах», – когда люди, умирая, выходят из своего тела. Но Джон не умирал. О смерти он мог только мечтать, пока же его ожидала отвратительная жизнь. И никуда от нее не денешься, парень. Надо возвращаться в этот мешок с мясом и костями и топать дальше, влача свое никчемное существование. Реальность выхватила его из секундного прыжка в небытие и обратно: толстяк только что открыл свои карты. Открыл три… четыре туза. – Что дальше? – спросил толстяк. Педик засмеялся. Итальяшка кивнул. Да-а… Какое уж тут, на хрен, дальше? У одного четыре короля, что, во-первых, почти, мать твою так, невозможно само по себе и, во-вторых, почти, мать твою эдак, невозможно побить. А другой за тем же столом не просто бьет, а бьет аккурат четырьмя тузами. – Что дальше? – повторил слова толстяка Джон, ни к кому конкретно не обращаясь, разве что только к… Дениз. Дениз, или как там ее звали, ничего ему не ответила. Не ответила, потому что ее не было. Не было рядом. Рядом с ним. Она продефилировала через всю комнату к итальянцу и, повиснув у него на плече, с видом «ах ты, глупыш» улыбнулась Джону. Девушка. Девушка, которая ластилась к нему, когда он выигрывал в покер во «Фламинго».[7 - «Фламинго» – один из первых в Лас-Вегасе отелей-казино, принадлежавший убийце Багси Сигелу.] Девушка, которой всегда было известно, где играют по-настоящему. Итальянец, знать не знавший Джона, но предложивший поставить за него. Толстяк с четырьмя тузами. Джон почувствовал себя глупым котом, угодившим под грузовик, когда до него наконец дошло: – Ты подставила меня! Ты, маленькая сучка! – Зачем же так грубо, – встрял итальянец, внезапно преобразившийся в галантного кавалера. – Не надо с ней так разговаривать. – Конечно, ведь я разговариваю с твоей девушкой, да? Она ведь твоя, да? И педрила этот твой. Ты тоже педик долбаный, или как? Смех оборвался. Все молчали, а Джон и подавно. Он не был крутым. Никогда. Да и момент для демонстрации крутизны не самый подходящий. Текли секунды. Затем итальянец выдавил из себя нечто вроде улыбки: – Значит, думаешь, это подстава? Значит, так думаешь? – Да. Ты с этой сучкой каждый вечер выходишь в город… – Слышь, я уже, кажется, сказал тебе… – Она отсасывает у таких ребят, как я, ты разрешаешь нам немного помечтать, поверить, что мы выигрываем, но стоит нам поднапрячь яйца, как ты их отрезаешь. Пятнадцать-двадцать штук с человека. Отличный бизнес. Высший класс. Дешевкам вроде тебя только это и по силам. Неудивительно, ведь Дино и Сэмми больше нет. Да, конечно, не самый подходящий момент строить из себя крутого. Но зато – какие ощущения! Итальянец улыбался. Не от счастья, не тепло и не по-дружески. Просто улыбался. Затем улыбка исчезла с его лица, и он заговорил: – Возможно, тебе нравится так думать. Наверное, сопляк хренов, так тебе легче проигрывать, – полагая, что весь мир ополчился против тебя. Ты ведь у нас особенный, аж глаз не оторвать, потому подлые кидалы и выбрали из тысяч именно тебя, а потом покатались на тебе, как на пони. Ну что, полегчало? Впрочем, попробуем взглянуть на это с другой стороны: маленький чертов умник, ты приезжаешь в город – мой город – в застиранных рабочих штанах, с челкой набекрень, убежденный, что ты пуленепробиваемый, что ты можешь покормить акулу и при этом с тобой ничего не случится. Только не вышло. Никакой ты не особенный. И в картах ты понимаешь не больше, чем священник в шлюхах. По-моему так. – Итальянец потер свой розовый перстень: большой, сверкающий, аляповатый, как все розовые перстни. – Но ты сел играть, ты открыл карты, и теперь вся эта мутотень уже не имеет значения. Не важно, мы тебя облапошили, или ты, уж извини, сам нарвался. Ты проиграл, за тобой должок, и я хочу получить свои деньги. Джон испепелял итальянца взглядом. Капля пота попала ему в глаз, и он вздрогнул. – Я… У меня нет при себе наличных. – Да? – Были бы, не пришлось бы… – Но деньги у тебя есть. – Что?… – Деньги. У тебя есть деньги. Ты бы не рискнул играть, зная, что не можешь покрыть ставку. – Нет. В смысле, я бы не рискнул играть, зная… – Хочешь выписать чек? Я возьму чек. Не сомневаюсь, что тебе можно доверять. Выписывай на мистера Веши. – Я не могу выписать чек. Мне нужно… Опять! Опять этот чертов педик со своим идиотским смехом. Останься Джон с ним на пару секунд с глазу на глаз, он бы… Итальянец прервал ход его мыслей: – Так у тебя есть деньги? Наличные? – Да… Естественно, как само собой разумеющееся: – Неси сюда. Джон с трудом поднялся. Медленно направился к двери. – Эй, слышь? – раздался за его спиной голос итальянца, – мне совсем не улыбается за кем-то сегодня гоняться. Дождь будет, а я под дождем по городу за людьми не бегаю, смекаешь, о чем я? Джон попытался что-то сказать, и в это время девушка подошла к педику. Поцеловала его. Она смотрела прямо на Джона и целовала педика взасос – глубоко и крепко. А он глубоко и крепко целовал ее. Как будто и не педик вовсе. Хотя, может, и педик, а девушка просто демонстрировала Джону, что скорее даст педику, чем ему. Не важно. Ей хотелось пнуть его, и у нее получилось. Джон ушел. Начинался дождь. Домой, на улицу Парадиз, он добрался быстро. Даже несмотря на то, что ехал под дождем. Но за это время Джона успела охватить паника, и такая, что не сразу справишься. О чем ты раньше думал, вертелось у него в голове. Девушка, подстава, да еще это неоновое безумие в городе – любому дураку сразу все понятно. И не впервой ему так вляпываться. В последний раз еле ноги унес, иначе бы сердце вырезали из груди. Тогда Джону повезло – он вышел на людей, которые знали, как помочь ему выбраться из дерьма. Что, если снова им позвонить, мелькнула шальная мысль. Ну да, можно подумать, они спят и видят, как бы подсобить Джону еще разок. К тому же Брайс отчалил в Лос-Анджелес, а Нед и Джуд… разве не мертвы? За угол. К подъезду. Джон выскочил из машины и помчался к себе домой. Вообще-то к Гейл домой, но Джон стал называть дом своим, поучаствовав в оплате. Пару-тройку раз. Большую часть все равно заплатила Гейл. В дом. Гейл сидела так, словно чего-то ждала. У Джона не было времени на подробности, поэтому он не стал в них вдаваться. – Сколько у тебя денег? – Времени на обсуждение у него тоже не было, и он сразу взял быка за рога: – Мне нужны деньги. Столько, сколько сможешь дать. Обещаю, что все верну, когда раздобуду нужную сумму. Гейл продолжала сидеть. Не шелохнувшись. Не проронив ни слова. Просто сидела. Паника еще сильнее охватила Джона, он с нажимом повторил: – Мне нужны деньги, – и пытаясь подсластить пилюлю, добавил: – Детка. Гейл не реагировала на его слова. Неподвижная, будто скала. Наконец процедила сквозь зубы: – Сегодня наша годовщина. Джон попытался переспросить «Что?», но смог только безмолвно выдохнуть воздух. На один удар сердца все вокруг замерло. Он посмотрел на Гейл. На ее ноги и юбочку, в которой она работала официанткой в отеле где-то в центре, там они впервые встретились. У нее были отличные ноги. Не то что у моделей, чьи из ушей растущие ходули напоминали веретено и при порыве ветра, казалось, вот-вот треснут пополам. У Гейл были крепкие, стройные, сильные ноги. Просто загляденье. Отличные ноги для женщины ее возраста, хотя Джон не знал точно, сколько Гейл лет. Она была азиаткой, а азиатки всегда – как правило – выглядят моложе. И все же для ее возраста… Ведь у нее уже появилась седина. Серебряные ручейки, струящиеся по черной глади густых пышных волос. Одно из двух, думал Джон: либо Гейл старше, чем он предполагал, и Господь наделил ее лучшими ногами, какие когда-либо видел свет, либо она еще очень молода, просто относится к тому типу женщин, у которых седые волоски появляются по любому поводу. И в том и в другом случае можно было всласть фантазировать, и Джону не хотелось расспросами все испортить. Гейл вернула Джона на землю: – Сегодня наша годовщина, а ты заставил меня ждать. На лице у Джона застыл немой вопрос: «Что за хрень ты несешь, о чем это ты?» – Что за хрень ты несешь, о чем это ты? – сказал он вслух. – Восемь месяцев. Ровно восемь месяцев со дня нашего первого свидания. О чем это она? Сейчас там Оушен с друзьями[8 - «Одиннадцать друзей Оушена» – римейк фильма «Крысиная стая».] сидит и ждет свои тринадцать штук, готовый выпустить Джону кишки, а она несет невесть что. – Ты меня слышала? Меня ждут люди, которые… – А ты меня слышал? Сегодня восемь месяцев со дня нашего первого свидания, а я сижу тут как дура и жду весь вечер. Никакая паника, парализовавшая все его существо, не шла в сравнение с этим. Не важно, кто ты – король Англии или уличный бродяга. Если у тебя есть подруга, она может вылить на тебя какое-нибудь чудовищное, ненормальное, ошеломляющее дерьмо, которое заставит тебя забыть обо всем на свете. Чтобы расстаться с женщиной, достаточно увидеть, как кто-то другой за карточным столом открывает расклад выше твоего. – Восемь месяцев не сегодня. – Сегодня. – Не сегодня. Я приехал в Вегас год назад и в первую же неделю своего пребывания в городе познакомился с тобой. – Я знаю. Неужели ты думаешь, что я не помню этого? Я не сошла с ума. Сегодня годовщина не нашей первой встречи. Сегодня годовщина нашего первого настоящего свидания. Джон подумал о гомике, который сидел с ним за карточным столом. Может, быть гомиком не так уж и плохо. Голубые, наверное, действительно счастливы. Два парня, живущие вместе, имеют общие интересы, занимаются мужскими делами, понимают друг друга как мужчина мужчину. А ему надо разбираться с женщиной. – Первый раз… Гейл, мне нужны деньги. Меня сейчас не волнует, когда мы встретились или когда мы… – Джон сплюнул и продолжил: – Мне нужны деньги! Взгляд Гейл изменился. Так меняется взгляд у женщины, когда она хочет что-то спросить у промокшего под дождем и требующего денег бой-френда. Так меняется взгляд у женщины, почувствовавшей что-то неладное, а женщины всегда что-нибудь такое чувствуют. Всегда. У них это в крови. Женщины не могут иначе. Гейл подошла к Джону. Джон невольно отступил назад, слишком решительно она подошла. Гейл на секунду закрыла глаза. Только на секунду. А когда снова открыла, в них пылал адский огонь. – Ты был с женщиной. – Что… я… что ты?… Именно так ведут себя пойманные с поличным. Они вздыхают, закатывают глаза, делают вид, что не понимают, о чем речь. И так всегда. У них это в крови. Мужчины не могут иначе. – Да ты весь пропах ею, Джон, и запах у нее дешевый. У нее запах двухдолларовой шлюхи, которая готова лечь под кого угодно. – Я… почему ты… – Признайся. Признайся, ты был с женщиной! Деньги, парень. Надо вернуться к деньгам. Признайся и снова скажи про деньги. – Да, ты права, я действительно встречался с девушкой, но это… – У нас сегодня годовщина, а ты был с другой?! – Сегодня не… хорошо, сегодня у нас годовщина, а наша первая встреча? Как же наша первая встреча? Дерьмо собачье. Дерьмо собачье, а не годовщина! – Только не для меня! – Глаза у Гейл покраснели. Скоро они увлажнятся, а потом потекут слезы. Чертовы слезы. Джон упорствовал: – Восемь месяцев. Это даже не год. Был бы год, я бы еще понял. Гейл, девушка… Я играл, она просто была рядом. Вот что я пытаюсь тебе сказать, карточная игра. Я проиграл, проиграл очень много, и не тем людям. Мне нужны деньги, и я… Господи боже, мне нужны деньги! – В любой другой вечер я бы стерпела. Но сегодня?… В день нашей годовщины?! Правда. Вот к чему приводит правда. Правда несет с собой только боль, и жжение в груди, и проблемы. Если тебе кто-то нужен, если ты кого-то любишь и в то же время не хочешь слишком сильно страдать, – правде нет места в отношениях, разве что когда старая добрая ложь вовремя не приходит на ум. Гейл была на грани срыва, но изо всех сил старалась держаться. Так сильные женщины становятся слабыми. Даже Джону, человеку, который душу отдаст под заклад в задрипанный ломбард, лишь бы получить еще денег на рулетку, было больно на это смотреть. – Я не могу, Джон. Восемь месяцев я снабжала тебя деньгами, а ты продувал все первому встречному ослу. Я уже не так молода, чтобы тратить время впустую, как тратила на тебя. У меня нет восьми месяцев на то, чтобы подыскать себе кого-то, кто, может, не красавец и не слишком крут, но кому не наплевать на меня. Не так уж много я хочу, правда? Немного, но этого хотят все: под конец дня, чувствуя себя заезженной лошадью, знать, что у тебя есть кто-то – где-то – кому ты, черт побери, хоть капельку нужен. – Гейл, я… Как только Джон попытался заговорить, Гейл обрушила на него новую тираду: – МНЕ ТОЖЕ В ЭТОЙ ЖИЗНИ ЧЕГО-ТО ХОЧЕТСЯ! Неужели так сложно понять, что не только у тебя могут быть желания? Тебе нужна другая девушка? Иди к ней! Но только не в мое время. Не в мои личные часы. Тяжелая тишина. Повисла в комнате и сгустилась как грозовая туча. Даже шепот Джона прогрохотал раскатом грома: – Извини, Гейл. Пожалуйста, прости меня за то, что я так поступил, пожалуйста. Я сделаю все, чтобы исправиться. Все, что хочешь. Но сейчас мне нужна твоя помощь. Если ты мне не поможешь… Я серьезно влип, Гейл. Очень серьезно. – Еще один удар сердца, и – чтобы подтолкнуть: – Пожалуйста. – У меня на счету около двадцати двух тысяч, – тут же откликнулась Гейл. – О, боже, милая, спасибо. Мне нужно только тринадцать. И я тебе все отдам. Клянусь, все… – Ты ничего не получишь. Джон онемел. – Ни цента. Ты не получишь ничего. С превеликим трудом Джон сумел наконец заговорить: – Ты… не… послушай: я попал. Меня пришьют, Гейл. Меня пришьют, если я не заплачу. Ты должна мне помочь. Никакой реакции. – Черт возьми, Гейл, они убьют меня! МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ! Уже кое-что: на губах Гейл мелькнула едва заметная улыбка. О да, Джона убьют, она смаковала каждую секунду его смерти. В аду нет фурии…[9 - Аллюзия на заключительные слова 3-го действия драмы Уильяма Конгрива (1670–1729) «Невеста в трауре» (1697): «…в раю нет ярости сильнее любви, перешедшей в ненависть, в аду нет фурии страшнее женщины, отвергнутой с презрением».] Пол закружился у Джона под ногами. В мгновение ока мир изменился: завертелся, закачался, вышел из-под контроля. Джон очутился в спирали, которая вот-вот утащит его прямо к земному ядру на скорости двести миль в час, и от него ничего не останется, кроме пустой выжженной воронки. Начиная свой полет к центру земли, Джон кинул прощальный взгляд на мир вокруг. И увидел только Гейл. На ее лице играла улыбка. В Вегасе день не особо отличается от ночи или, по крайней мере, от вечера. Огни. Бесконечные огни. И темноты слишком мало, чтобы в ней укрыться. Несмотря на толпы народа, несмотря на дождь, на Фремонт-стрит при всем желании не спрятаться. Джон пытался скрыться. Он собрал, что имел – все безделушки, все побрякушки, какие только смог найти, и потащил в ломбард, – второй по прибыльности бизнес в Вегасе после казино. Восемьсот долларов. Джон принес весь свой скарб, и его оценили в восемьсот долларов. Вот что представляет собой человек: попадая по-крупному, узнаешь, сколько стоит твоя жизнь. Восьмисот долларов не хватит даже на приличные похороны. Поэтому Джон ничего не стал продавать. Не стал закладывать свою гордость. Все, что теперь имелось у него за душой, – хлам, стоимостью в восемьсот долларов. Нужно срочно убираться из города. Направившись к своему «мустангу», он увидел здоровенного мужика, похожего на бандита, который околачивался возле машины. Может, этот громила неровно дышит к «мустангам»? Может быть. Но, скорее всего, он работает в отделе доставки у франтоватого мистера Веши. Джон не горел желанием выяснять, так ли это, и дал деру. Носиться туда-сюда по Фремонт-стрит – довольно глупое занятие. Находился бы он сейчас около «Юнион Плаза», сел бы в поезд и… Но в таком случае пришлось бы оставить «мустанг». Об этом и речи быть не может. Ладно, на время нужно затаиться, а потом… Черт! Что это? Еще один бандюга. Или тот же самый? Или это у Джона паранойя? Нет, здоровяк следит за ним, точно. Головной болью свербил в мозгу сумасшедший план: убрать бандита, залезть в «мустанг» и смыться из города. Не слишком хороший план. Уж очень прост, но должен сработать. Может быть. Если только удастся выполнить первый пункт. Может быть. Джон решил срезать, нырнув в проход между домами. Это была ошибка. Там оказался тупик. Им снова овладела паника. Он развернулся и пошел обратно к улице. Дойдя до начала прохода, Джон почувствовал удар в грудь. То ли кирпичом, то ли свинцовой трубой. На самом деле – кулаком. От удара Джона швырнуло назад. Гигантские руки – бандитские – подняли его за плечи и вмазали в стену дома. У Джона перехватило дыхание. Он ловил воздух ртом, затем глубоко вдохнул, заглатывая дождь вместе с воздухом. В голове у него билось и кричало: «Не надо было убегать! Не надо было убегать!» Как будто единственное, чего ему не следовало делать, так это убегать. И другой голос: «Я хочу получить мои деньги». Джон попробовал шевельнуться. Запястье сильно придавлено к стене. Впечатано в стену. Пальцы расставлены и расплющены. Ему показалось, что еще секунда – и кисть отлетит от руки. И снова голос: «Я хочу получить мои деньги». Звук – словно звякнул металл. Краем глаза Джон увидел, как блеснуло лезвие выкидного ножа. Блеснуло и пропало. А потом пальцы Джона обожгло белым огнем. Он закричал. Ночь погрузилась в кромешную тьму. Такое в Вегасе случается нечасто. И снова в постепенно исчезающем мире: «Я хочу получить мои деньги». * * * Джон смахнул воду с лица и посмотрел на свою левую руку. С розоватых обрубков безымянного пальца и мизинца струился красный ручеек, тут же растворявшийся в потоке воды из душа. Спальня Грейс. Джон вытерся и натянул джинсы. Затем достал из сумки свежую рубашку, подошел к зеркалу и, перебинтовав руку, начал застегивать пуговицы. В зеркале он увидел Грейс – она стояла в дверях, с интересом наблюдая за ним. Он стал возиться с пуговицами медленнее, даже попыхтел немного, дав ей возможность вдоволь насмотреться. Грейс вошла в спальню. Она успела переодеться – теперь на ней было легкое золотистое платье, в руке она держала бокал с лимонадом. – Подумала, может, после душа ты захочешь выпить чего-нибудь холодненького. Джон взял бокал и сделал большой глоток. Прижав ледяное стекло ко лбу, блаженно застонал: – Ух, хорошо! Спасибо. – Не за что, ты же гость. – Грейс сидела на краешке кровати, вызывающе раздвинув ноги. Джон улыбнулся: – Наверное, живя в таком огромном доме, ты должна чувствовать себя очень одинокой. – Так и есть. – А чем ты занимаешься? – Чем придется. То одним, то другим. Главным образом гадаю, предсказываю судьбу. – Где ты этому научилась? – У моего отца. Он был шаманом. – Знахарем? – Белые люди любят придумывать всему свои названия, мы так не говорим. Джон пожал плечами. – Неплохой дом для дочери шамана. Ты, должно быть, чертовски хорошая гадалка. Грейс наклонилась вперед. Вырез ее платья скользнул вниз, частично обнажив упругую грудь. – Подойди сюда. Джон подошел. Он опустился на одно колено, и она мягко обхватила его голову ладонями. Джон почувствовал, как в джинсах заворочался напрягшийся член. – В твоем прошлом есть что-то… – сказала Грейс. А может, и не она. Это был… другой голос. Глубже, чем ее. Какой-то потусторонний. По телу Джона пробежала дрожь, как если бы он стоял на краю собственной могилы. А Грейс тем временем продолжала: – Что-то, о чем ты мечтаешь забыть. Боль. Но ты не можешь забыть, тебе не дают этого сделать. А еще ты страстно чего-то хочешь. Тебе кажется, что это недостижимо, однако ты готов на все, чтобы осуществить свое желание. Джон отпрянул от нее. Гадалка Грейс или нет, но слишком уж близко подобралась она к его сокровенным мыслям. – И все это ты прочитала по моему лицу? – То же самое я могла бы сказать, глядя на любое другое лицо. У каждого есть прошлое. Каждый хоть раз в жизни испытывал боль, и у всех есть какие-то желания. – Она опустила голову и посмотрела на него сквозь водопад волос. – А чего хочешь ты, Джон? Он изучающе оглядел ее, долго и неторопливо. Его бросило в пот. – Того же, чего и ты. – Правда? – Она облизнула чувственные губы кончиком языка. – Я хочу повесить шторы. Грейс встала и, обойдя его, быстро вышла из спальни. Схватив бокал с ледяным лимонадом, Джон принялся судорожно пить. Грейс стояла на верхней ступени стремянки. – Подержи меня. Джон осторожно обхватил ее руками за талию. – Крепче. Он сжал ее посильнее. Она повесила шторы. Он не сводил глаз с ее задницы. – Все. Сними меня отсюда. – Что? – Сними меня отсюда. Он подхватил ее на руки и опустил на пол, продолжая сжимать в объятиях. Мгновение они стояли, прижавшись друг к другу. – Ты можешь уже не держать меня. Я не упаду. Джон неохотно разжал руки. Грейс отошла от окна и посмотрела на шторы со стороны. – Как они выглядят? – Похожи на тебя. – Такие же красивые? – Такие же эфемерные. Это была шутка, но Грейс метнула в Джона возмущенный взгляд, как будто не поняла, что он пошутил. Или такие шутки ей не нравились. – А по-моему, очень даже неплохо, – сказала она. – Я хотела немного оживить комнату, и, думаю, мне это удалось. – Еще как удалось! – Ну вот, шторы повесили. Что теперь будем делать? – кокетливо спросила Грейс. – У меня есть идея. – Какая? Джон обнял ее за плечи. Притянул к себе и поцеловал. Горячо и страстно. Она не ответила на его поцелуй. Мертвая рыба и та была бы менее холодной. – Ладно, Грейс. Поиграли, и хватит. – Поиграли? – лицо Грейс выражало недоумение и невинность. – Сначала ты флиртуешь со мной, потом строишь из себя Снежную Королеву. То поманишь, то отпихнешь. Я не марионетка, которую дергают за нитки. – Правда? А в какую игру ты собирался играть? Думал, донесешь девушке пакет, и она тут же завалится с тобой в постель? Ну все, хватит. У каждого человека есть предел, и Джон почувствовал, что достиг своего. Он направился к двери, по пути нагнувшись, чтобы прихватить сумку. – Можешь не провожать меня, я и сам найду дорогу в город. – А если я люблю сначала поближе узнать мужчину? Понять, из какого теста он сделан? Джон остановился. Повернулся и подошел к Грейс. – Я живой человек, из плоти и крови. И когда женщина заигрывает со мной, я реагирую вполне определенно. Как любой нормальный мужик. Впрочем, ты и сама это знаешь, ведь ты же гадалка. – Губы его скривились, как будто он хотел сплюнуть. – Спасибо за лимонад. – И он снова направился к двери. – Ты не ответил на мой вопрос. – Решила еще поиграть? – не оглядываясь, бросил Джон через плечо. – Это не ответ. Чего ты хочешь, Джон? – Ты знаешь, чего. – А может, я жду, чтобы ты сказал это вслух? Джон пристально посмотрел на нее. Она стояла посреди комнаты – губы приоткрыты, дыхание учащенное. Сумка скользнула с плеча Джона на пол. Он сделал неуверенный шаг. Затем, словно решившись, резко рванулся к Грейс – как изголодавшийся зверь на добычу. Она закрыла глаза и, чуть качнувшись вперед, приготовилась отдаться ему. – Грейс! Джон замер на месте, будто натолкнулся на кирпичную стену, – ни жив, ни мертв. Придя в себя от неожиданности, он, тяжело дыша, обернулся… В дверях стоял немолодой мужчина. О его возрасте можно было судить только по седым прядям в волосах. В остальном же это была скала – ноги как стволы вековых деревьев, руки как у сталелитейщика или борца… – Джейк? – удивленно сказала Грейс. – Я не ждала тебя в такое время, думала, ты на работе. – Она постаралась придать голосу невозмутимость, но получилось не очень убедительно. – Кто это, черт возьми?! – прорычал Джейк. Джон отметил, что рык у него не хуже, чем у волка. – А ты кто такой? – Догадайся. Долгих размышлений не потребовалось: – Ее муж? – Сообразительный мальчик. – Ирландский акцент, столь же основательный, как и сам Джейк. – А теперь я хочу услышать, кто ты и что ты тут делаешь? И будет лучше, если ты скажешь правду, иначе, бог мне свидетель, я разорву тебя на части. – Я просто помог твоей жене. Увидел ее в городе. Она тащила тяжеленный пакет. – Джон сглотнул. – Ну, я и помог донести. А потом мы повесили шторы. Вот и все. – Не сомневаюсь. Глядя на тебя, сразу видно, что вы только что вешали шторы. – Клянусь, все было именно так. Я даже не знаю, где в этом доме спальня. Джейк презрительно хмыкнул: – Весьма двусмысленное заявление, приятель. – Грейс, скажи ему. Грейс, как ни в чем не бывало, потягивала лимонад. – Какого черта, Грейс! Скажи ему, как все было! Она потупила взгляд и скромно произнесла: – Можешь верить ему, Джейк. Он говорит правду. В глазах Джейка пылал огонь. – У меня свое мнение на этот счет. – Он не сводил взгляда с Грейс, не обращая на Джона никакого внимания. – Может, что-то из сказанного и правда, но вот все ли? По-моему, ты врешь мне. Или хочешь насладиться тем, как двое мужчин будут по твоей милости выбивать друг из друга дерьмо? Правая рука Джона сжалась в кулак. Ногти впились в ладонь. Но разум все же взял верх над чувствами: Грейс, Джейк, явное неравенство сил… Он разжал кулак. – Я не собираюсь с тобой драться, – сказал он Джейку. – Хочешь размозжить мне голову, валяй, я не буду тебе мешать. За глупость надо платить. Но если ты не намерен бить меня, то я бы хотел вернуться в город. В комнате повисло напряженное молчание. Долгое и хрупкое. Каждый ждал, что сейчас случится. Но ничего не происходило. Джейк отступил от двери. Джон поднял свою сумку и молча вышел. Грейс продолжала потягивать лимонад. * * * Прохладным вечером, когда дует приятный свежий ветерок, дорога от дома Грейс – вернее, Джейка и Грейс – назад в город заняла бы не больше сорока пяти минут. Долго, но не очень утомительно. Однако поздним утром, в разгар жары и духоты, Джону казалось, что он бредет по кругам ада в облитой бензином одежде, с трудом уворачиваясь от бушующих вокруг языков пламени. Он споткнулся и чуть не упал. Его рубашка стала темной от пота, а новый спортивный пиджак посерел от пыли. Это, думал Джон – времени на то, чтобы все обдумать, было сколько угодно, – это дьявольское место не одолеет его, он не сдастся. – Черт, черт, черт, – слетало с его губ. Ремень сумки больно врезался в плечо. Груз незаслуженного дерьма, в котором Джон искупался, давил еще сильнее. А был бы он, скажем, каким-нибудь бухгалтером, вел бы добропорядочную жизнь… Надо заметить, что из любого мало-мальски приличного игрока мог бы получиться прекрасный бухгалтер – с чем, с чем, а с цифрами у этих людей проблем нет, так уж устроены у них мозги. Но когда какой-нибудь банкир или бизнесмен, придя в понедельник в офис, обнаружит распотрошенный сейф, ненадежность таких «бухгалтеров» сразу станет очевидной всем. Отсюда мораль: не доверяйте первому встречному игроку, а уж если сглупили, поспешите в Лас-Вегас, где непременно найдете его – от порочных привычек трудно избавиться, и убедитесь, что он не прихватил с собой ключ от вашего сейфа. Джон чувствовал себя отвратительно. Не потому, что его застукали с чужой женой. Просто, когда кости не катят, будущее представляется в мрачных тонах. По дороге мчал «кадиллак». Джон остановился. «Кадиллак» затормозил рядом с ним. Стекло опустилось, и в окошке показалась голова Джейка. – Садись, парень. Я тебя подвезу. Джон не двинулся с места. – Жара почти сто градусов.[10 - Около 38° по Цельсию.] В такую погоду идти пешком – самоубийство. Недолго и свихнуться, поверь. Джон продолжал стоять. Из салона машины повеяло прохладой – работал кондиционер. Джон огляделся: на мили вокруг – никого. Подходящее место, чтобы свести счеты. Здесь запросто можно убить человека, и ни одна живая душа никогда не узнает об этом. – Да садись же, тебе не помешает немного освежиться. Если бы я хотел сделать тебе какую-нибудь гадость, давно бы уже сделал. Выбор небольшой: подохнуть под палящим солнцем на этой дороге или возродиться к жизни в машине с кондиционером. Джон предпочел кондиционер. Он забрался на переднее сиденье «кадиллака» и подставил забинтованную руку под струю холодного воздуха. – Что у тебя с рукой? – Несчастный случай. – Надо быть… – Знаю, надо быть осторожнее. Некоторое время они ехали молча, затем Джейк снова попытался завязать беседу: – Кажется, нас так и не представили. Джейк Маккена. – Джейк Маккена, – повторил Джон. – Звучит. Солидное имя. – Да я и сам человек солидный. – А я Стюарт, Джон Стюарт. – И что же привело тебя в Сьерру, Джон Стюарт? – Невезенье. Перегрелась машина. Пришлось отдать ее в ремонт. – А куда ты ехал? – В Лас-Вегас. Затем в Калифорнию, в Санта-Барбару. – Ты там живешь? – Нет. Один тип предложил поработать у него на яхте. – Так ты моряк? Вот это жизнь, это я понимаю! – Джейк мечтательно закатил глаза, а потом уставился в одну точку, словно не мог оторваться от захватывающего кинофильма. – Значит, доберешься до Калифорнии, а там – на яхту, и поминай как звали. Плывешь себе и плывешь, пока все не забудется. – Кинофильм закончился, и Джейк вернулся из грез в реальность. – Полагаю, такой маленький городок, как этот, очень скоро будет значить для тебя не больше, чем просто точка на карте. – Надеюсь, что так. – Джон заерзал, пытаясь скрыть неловкость. – Слушай, Маккена, что касается твоей жены… Если бы я знал, что она замужем… – Замужем? Да какая тебе разница? Никакой. Сказать, почему? Потому что ты человек без совести. – Погоди… – Я это определяю по запаху. – Джейк протянул руку и провел пальцами по мокрой от пота шее Джона. Затем поднес пальцы к носу и понюхал. – Да, это запах человека, не имеющего о совести ни малейшего понятия. Не обижайся, парень. Это не так уж плохо. Человек без совести – свободный человек; делает все, что хочет. Я тебе завидую. Так что будем считать, что «стороны пришли к согласию». К тому же я знаю Грейс. Не сомневаюсь, что она заигрывала с тобой, ведь так? – Джейк примирительно пихнул Джона локтем в бок. Джон улыбнулся, но немного опасливо. С Джейком лучше держать ухо востро. – Так я прав? Это у нее в крови. Я еще до свадьбы знал, что ее не переделаешь. И потом… такая женщина, как Грейс, с человеком моего возраста… Чего тут ждать? Неудивительно, что она флиртует с другими мужчинами. Но жизнь в этом городке не располагает к философствованию. Мы здесь не думаем, а действуем. Вот я и женился на ней. И теперь хлебаю полной ложкой. А как бы ты поступил на моем месте? Женщины… – Мы не можем жить без них, но и не можем жить с ними. Они как кошки, гуляющие сами по себе. Нельзя обрядить их в нацистский мундир и требовать беспрекословного подчинения. Джейк хрипло засмеялся: – А ведь Грейс сильно распалила тебя, да? Джон колебался не дольше секунды. – Да, – выдохнул он. – Видел бы ты себя со стороны! Держу пари, что ты завелся с пол-оборота, стоило ей только повертеть задницей у тебя перед носом. И тут врываюсь я, как дикий медведь. Ты, похоже, вообще быстро заводишься. Джона бросило в пот. – В отличие от тебя, я за собой такого не замечал. – В жару даже собаки становятся бешеными. А ты, оказывается, с характером. Джон усмехнулся. – Спорим, когда она оставила тебя с носом, тебе захотелось придушить ее? Джон рассмеялся. Джейк тоже хохотнул, но тут же снова стал серьезным. – И придушил бы, да? – Что? – Ты ведь хотел убить ее? Джон по инерции продолжал смеяться, но Джейк оборвал его веселье холодным жестким взглядом: – Я задал тебе вопрос, парень. – Зачем мне ее убивать? – Чтобы оказать мне услугу. Потому что меня уже тошнит от этих ее игр. Потому что ты мог бы прикончить ее и смыться на своей яхте, и никто бы о тебе даже не вспомнил. Я застраховал ее жизнь на пятьдесят тысяч долларов и с радостью поделился бы деньгами с тем, кто пришьет ее. Джон посмотрел через ветровое стекло на простиравшуюся до горизонта пустыню и вновь подумал, что здесь ничего не стоит убить человека, и никто никогда не узнает об этом. – Я не убийца, Маккена, подобные дела не по мне. – А почему ты так думаешь, если ни разу не пробовал? – Ты что, шутишь? Хочешь попугать меня, да? Они уже въехали в город. Джейк притормозил у обочины и широко улыбнулся: – Ну, конечно. Я просто пошутил. Только и всего. Джон вышел из машины. Не попрощавшись, не проронив ни слова. «Кадиллак» тут же сорвался с места. Какое-то время Джон смотрел ему вслед. – Похоже, в этом городе живут одни сумасшедшие. * * * Небольшой магазинчик на окраине Сьерры. Грязный. Обшарпанный. Внутри никого, только старая мексиканка за кассой. Джон прошелся вдоль стойки с товарами «Твинкис» и, взгромоздив свою сумку на прилавок, обратился к мексиканке: – Холодная содовая есть? Старуха приложила палец к уху: – А? – Холодная содовая. У вас есть холодная содовая? – Помедленнее, por favor. Mi ingles no esta bueno.[11 - Por favor. Mi ingles no esta bueno – пожалуйста. Мой английский не очень хорош (исп.)][12 - Si – да (исп.).] – Вода. Содовая. Это вы должны знать. Джон сложил ладони чашечкой и изобразил, что пьет. – О, вы хотите что-то, чтобы есть? Si.[12 - Si – да (исп.).] – Она радостно схватила пакетик чипсов и улыбнулась счастливой улыбкой, как ребенок, только что научившийся считать. – Нет, не есть. Пить. Как, черт побери, будет вода по-испански? Кажется… aqua?[13 - Agua – вода (исп.).] Глаза старухи округлились. Рот широко открылся, она испуганно вскрикнула. – Что с вами? Что я такого сказал? Я ничего плохого не имел в виду! Я не знаю испанского. За спиной Джона раздался щелчок. Джон обернулся и уперся взглядом в большой черный глаз автоматического пистолета «Глок-17». Впрочем, то, что это пистолет, Джон сначала даже не понял, – он видел только большой черный глаз, устремленный прямо на него. Байкер в черной кожанке, державший пистолет в вытянутой руке, подошел к кассе. Его приятель, одетый точно так же, стоял у двери, наблюдая за улицей. Джон и черный глаз продолжали смотреть друг на друга. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=290772) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Л. Рон Хаббард (1911–1986) – американский инженер, философ, физик и известный писатель-фантаст, основатель дианетики – науки о душевном здоровье. (Здесь и далее прим. перев.) 2 92° по Фаренгейту – около 33° по Цельсию. 3 Имеется в виду первая модель популярного спортивного автомобиля «форд-мустанг», днем рождения которого считается 9 марта 1964 г. Эта модель была достаточно скоростной (200 км/ч), по размерам заметно меньше других спортивных четырехместных автомобилей и имела два типа кузова – хардтоп и кабриолет. 4 Бар-мицва – «сын заповедей», в иудаизме обряд инициации, когда 13-летних мальчиков вызывают произнести благословение на Тору. Некоторые к этому дню учатся читать (соответствующим образом) часть или всю сидру (недельную главу) Шаббата, что требует серьезной подготовки, и мальчики в течение многих недель учат текст. 5 «Сэндс» – крупное казино и отель, которым владел Фрэнк Синатра, неоднократно выступавший там с концертами в начале 60-х. 6 Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Сэмми Дэвис-младший и Питер Лауфорд, снявшиеся в фильме «Крысиная стая» в ролях закадычных друзей, грабящих казино. 7 «Фламинго» – один из первых в Лас-Вегасе отелей-казино, принадлежавший убийце Багси Сигелу. 8 «Одиннадцать друзей Оушена» – римейк фильма «Крысиная стая». 9 Аллюзия на заключительные слова 3-го действия драмы Уильяма Конгрива (1670–1729) «Невеста в трауре» (1697): «…в раю нет ярости сильнее любви, перешедшей в ненависть, в аду нет фурии страшнее женщины, отвергнутой с презрением». 10 Около 38° по Цельсию. 11 Por favor. Mi ingles no esta bueno – пожалуйста. Мой английский не очень хорош (исп.) 12 Si – да (исп.). 13 Agua – вода (исп.).