За стеклом [Коламбия-роуд]
Мет Уаймен


Владелец дома предлагает трем своим юным квартирантам необычную сделку: они будут жить в доме бесплатно, но любой желающий, подключившись к сайту, сможет увидеть их приватную жизнь в любое время дня и ночи…





Мет Уаймен

За стеклом (Коламбия-роуд)



Посвящается памяти матери и сестры




Автор выражает благодарность

Филиппе Прайд и семейству Ходдеров;

Дэвиду Годвину и всем сотрудникам «DGA»;

Нику Дьюрдену, Дэвиду Киркапу, Серине Мэкеси, Адриану Тейлору, а также фирмам

«G-Stone» – за настроение,

«Unreal» – за сюжет,

«G amp;B» – за то, что они вообще существуют.

Особая признательность – Эмме – за все, и не только.



Видеоиграм не нужны абсолютно реальные ситуации, ведь этого добра хватает нам и дома.

    Стивен Поул. Палец на гашетке: жизнь по ту сторону интерфейса, 2000

Кажется, что вы досконально изучили друг друга, но совместная жизнь, однажды начавшись, распахнет перед вами целый новый мир, полный сюрпризов.

    Колонка «Спросите у Патрика», журнал «Блесни умом!», 1998






1


Прищучить Картье – такой была наша задумка. Нажиться на нем – точно так же, как он наживался на нас самих. Как говорится, око за око, но только с учетом морального ущерба. Мы рассматривали свою месть как акт праведного возмездия, закономерную реакцию на все обиды и унижения, пережитые в его доме. Впервые настроившись на возмездие, я, может, и чувствовала себя персонажем библейской притчи, с той лишь поправкой, что единственным священным писанием в жизни вашей покорной слуги была чековая книжка.

Поначалу никто и не думал, что все закончится столь плачевно. Когда я впервые появилась в доме на Коламбия-роуд, он просто пленил меня – двухэтажное здание, из окон которого открывался прекрасный вид. К тому же с рассвета до заката наш дом был буквально залит солнцем. О чем еще могла мечтать выпускница колледжа, у которой вся жизнь была впереди? Ну, положим, в моем списке заветных желаний значилась также приличная работа, еще неплохо бы наконец подрасти (а то мне приходится целоваться, стоя на цыпочках), но нельзя же хотеть от жизни слишком многого. На первый взгляд, дом казался безопасным и теплым, так или иначе, он сулил крышу над головой, пока я не присмотрю себе что-нибудь получше. Нас подвели некоторые детали обстановки; да, именно они и убедили меня и остальных жильцов сполна возвратить плату за проживание.

Жизнь на Коламбия-роуд довела меня до эмоционального банкротства. Взгляните-ка на меня, и сами поймете: с этой девушкой что-то не в порядке. Ну, во-первых, одежда, что сейчас на мне, не слишком подходящая: рассвет застал меня на заднем дворе босиком, в нежно-розовой ночной рубашке и без всяких следов косметики на лице. Вообразите светловолосую красотку, которой давно пора посетить косметолога. Не сразу и разберешь: двадцать два ей или сорок, – по крайней мере, именно так я себя чувствую. На улице к тому же довольно прохладно. Рановато для задуманного барбекю, но огонь, во всяком случае, согреет меня, пока я буду приглядывать за жарким. Раскочегарить угли несложно, особенно если под рукой имеется все необходимое. Щелчок одноразовой зажигалки, струйка огнеопасного лака для волос и – бах! Язычки пламени стремительно охватывают уголь и начинают приплясывать вверх-вниз, словно недавно вылупившиеся птенцы, жаждущие первой трапезы. Ах, какое угощение припасла я для вас, малыши! Взгляните, что мамочка прижимает к груди? Вязанки купюр! Здоровенные такие пачки наличных! Угощение с шестью нолями, можно сказать. У нас, знаете ли, денег куры не клюют. Настоящее лакомство: плоды вчерашней вылазки во вражеский стан, которые сгорят сейчас синим пламенем, если только мне достанет мужества довести дело до конца.

Когда квартиру снимают несколько человек одновременно, накладки неизбежны: сырость в ванной, например, скандалы вокруг немытой посуды или дележ пространства в холодильнике. Лучше заранее свыкнуться, скажем, с провисшим матрасом, оставшимся от предыдущих жильцов, и стараться о них не думать, ворочаясь ночью в постели. Но даже все это вместе взятое не в силах довести человека до подобного отчаянного шага. Здесь, на Коламбия-роуд, все до единого благоухают розами, в буквальном смысле. Хотите взглянуть, как живется в лондонском Ист-Энде? Тогда загляните к нам. Только приходите в дневное время, когда работает наш цветочный рынок. До отказа набитый лучшим товаром, он постоянно переживает разгар поры цветения. Аромат флоры всех стран и народов наверняка ошеломит вас не меньше, чем натиск продавцов, соперничающих за привилегию обслужить клиента. Некоторые заходят сюда просто полюбоваться и послушать, другие же заглядывают по пути на свидание, свадьбу или поминки. Именно сюда приходят, когда слов уже недостаточно, когда подойдут лишь самые свежие, самые пышные букеты. К закату, по обыкновению, все прилавки испаряются. Если повезет, можно заметить веточку вереска, мечущуюся по мостовой на манер перекати-поля, но главное, что в эти минуты наступают тишина и покой. А это особенно важно для нас сейчас, поскольку накануне мы устроили самое настоящее восстание рабов.

Хотя жизнь по обеим сторонам улицы совершенно разная, сами дома на ней выглядят почти одинаковыми. Оказавшись здесь впервые, я решила, что жить мне предстоит в одном из лучших зданий. Однако так можно сказать обо всех домах на Коламбия-роуд, за исключением соседнего. Интересно, отыщется ли где-нибудь еще улочка с выстроившимися в ряд викторианскими домами, которую портил бы такой жуткий отщепенец, запущенный и жалкий образчик архитектуры ирландской глубинки? Соседний дом выглядит более дряхлым и обветшалым, чем все дома вокруг; вам наверняка знакомы подобные здания, с почерневшими кирпичами под лохмотьями отвалившейся облицовки. Отщепенец, в сумерках впитывающий большинство теней, но в нем непременно все ночи напролет не гаснет свет. Мы живем в доме номер 664, а прямо напротив находится 665-й, что делает нас «соседями Зверя», как выражаются некоторые. Нет, конечно, мы ни разу не видели, чтобы сам прародитель зла при рогах и копытах выходил бы из соседнего дома или входил бы в него. Однако кто бы там ни проживал, он наверняка видел нас насквозь. Все вокруг знали нас как облупленных, перипетии наших повседневных отношений ни для кого не были секретом, а в последнее время и нас самих не покидало ощущение, будто в наш дом вселился дьявол.

Что же могло довести меня до подобной крайности? Только представьте: мне ведь захотелось скормить пламени целое состояние!

Да мне просто-напросто известно, чем нас вынудили поступиться из-за этих денег, вот и все. Я знаю, во что обошлась сделка мне лично.

Речь идет о грубо попранных правах, причем не только о наших правах квартиросъемщиков. Здесь нарушены законы о трансляции, я уж молчу о несоблюдении основных прав личности. Благодаря режиссеру-постановщику по имени Фрэнк Картье, эти денежки покрыты в моих глазах толстым слоем грязи. Может, меня и можно считать исполнительницей одной из главных ролей в его пьесе, но я ведь, черт возьми, не его собственность! Я всего-навсего жила в его доме, вместе с двумя другими персонажами выдуманной им драмы. Мои сотоварищи, между прочим, и сейчас еще в эфире, их жизнь протекает хоть и за закрытыми дверьми, но под пристальным взором любопытствующей публики.

Давайте начнем со Слим-Джима. Это у нас герой-любовник. Им интересуюсь не только я, но и множество наших зрителей. Я знаю, что говорю: по утрам, когда Слим выпрыгивает из душа, счетчик кликов начинает крутиться как бешеный. Похоже, что большинство просто видит его насквозь, прямо через майку с жирной надписью «ЖЕРЕБЕЦ». Как мне кажется, репутацию Слиму создал его халат, подростковая синтетическая тряпка с истершимся комиксом на спине. Халат настолько сел за десяток лет вращения в стиральной машине, что теперь едва прикрывает парню бедра. Как говорится, весьма пикантная деталь. Между нами говоря, Слиму придется как следует потрудиться, прежде чем я соглашусь признать, что под этим неприглядным антуражем скрывается милейшей души парень. В конце концов, именно мне приходится жить в реальной жизни. Все прочие могут выйти из Сети, когда им заблагорассудится, сделать перерывчик, заняться собственной жизнью. И только я способна дать Слиму хорошего пинка, чтобы тот занялся наконец своей. Мой обожаемый лодырь с торчащими во все стороны руками и ногами, с остатками прически а-ля хиппи и с римским профилем. Император безделья, который с радостью проденет кольцо себе в бровь, но вздрагивает при мысли о том, чтобы надеть его мне на палец. Не то чтобы мне так уж этого хотелось. Во всяком случае, едва вернув украденную свободу, я пока не намерена заключать какие-то новые контракты.

Кроме того, Слим без пяти минут женат на своей игровой консоли с выходом в Сеть. Весь мир тому свидетель, но Слима это не пугает, он настоящий энтузиаст. Вот и сейчас, как мне кажется, всякий, кто наблюдает за нашей гостиной, должен увидеть лениво вплывающего в комнату Слима; вот он сгибается, чтобы подобрать джойпад, и усаживается на диване прямо перед монитором. Эта его консоль обеспечивает выход в Интернет, но клавиатура, которая к ней прилагалась, не дождется от Слима и взгляда. Я точно знаю, что он распрекрасно мог бы играть и с ее помощью, но кнопки, очевидно, по его мнению, «просто не созданы для рукоприкладства».

Подозреваю, что все это издержки имиджа. Быть может, называйся клавиатура чем-нибудь вроде «доски удовольствий», Слим хватался бы за нее гораздо чаще. В любом случае, именно с джойпадом в руках он выходит сейчас на игровую арену. Эта зона расположена где-то в киберпространстве, и там мой друг встречается лоб в лоб с другими такими же «слимами» со всех концов света. Игровая тактика моего бойфренда состоит по большей части в перехвате инициативы, что полностью противоречит его собственной жизненной философии. Не жди, пока тебе нанесут поражение. Всех оппонентов надобно стукнуть, да покрепче, всем, что только попадет под руку. Иными словами: убивай все, что движется! Даже если речь идет о партии в виртуальный гольф. Уж таков он есть, милый мой Слим. За тем исключением, конечно, когда настанет пора свернуть косячок или кто-то из незримых наблюдателей огорошит вдруг его известием, что его член высунулся из-под халата. Чаще всего оба этих довода сразу и убеждают Слима надавить кнопку «паузы» и побрести обратно в спальню, чтобы набросить на себя что-нибудь. По пути он сделает лишь одну остановку, чтобы предложить наполовину выкуренный косяк третьему постояльцу нашего дома, открытого нараспашку. «Доставка в номер», – взывает он под дверью и потуже затягивает пояс на чреслах, прежде чем войти.

Если вам, как и многим другим, уже доводилось заглядывать к нам, тогда вы прекрасно знакомы с Павловым. Это мой старший братец, разбавляющий напряженность драмы комический персонаж. Человек, навеки застрявший в своей настолько аккуратно прибранной комнате, что даже Слим чисто автоматически подставляет под свою самокрутку сложенную ковшиком ладонь: не дай бог, на пол упадет щепотка пепла. Павлов всего-то полчаса как на ногах, но его футон уже свернут, а кровать снова превращена в софу. Даже постельное белье сложено в стопочку до вечера, а на смену простыням явились подушки, настолько пухлые, что усесться на них не позволит совесть. Павлов работает на дому – под тем предлогом, что для наведения порядка в хаосе собственных мыслей ему необходим абсолютный покой. Этому правилу подчинен и компьютер у него на столе. Там наш «хранитель экрана» конструирует абстрактные математические узоры, весьма достоверно изображающие поведение волн вдоль берегов Тихого океана во время приливов или что-нибудь в этом духе. С виду мой братец кажется удивительно собранным человеком: короткая стрижка, гладко выбритый подбородок, отутюженная рубашка, всегда чистые брюки и свежие носки. Можете быть спокойны, когда Павлов закончит гладить, на брюках появятся безупречно прямые стрелочки. Всякому, кто наблюдает, как мой брат с неподражаемой легкостью и уверенностью утюжит стрелки на брюках, можно простить заблуждение, будто Павлов во всех отношениях аккуратист. Лишь перед теми, кто решит сузить обзор, приблизив его лицо, Павлов предстанет таким, какой он есть: дерганым и вечно чем-то озабоченным. При увеличении станут видны разбегающиеся от уголков глаз и поленницей сложенные на бровях морщинки, а если в этот миг Павлов еще и оторвется от трудов праведных, его озабоченность сделается очевидной.

– Ты выбрал не самое подходящее время, – сообщает он Слиму, сопровождая приближение косяка отрицательным мотанием головы. – Это не вписывается в мой режим дня.

– Вот что: перестань говорить всякие ужасы и расслабься хоть немного. Давай же, Пав. Если кто-то и в состоянии курить и гладить одновременно, так это ты.

Окруженный шипением пара, Павлов приостанавливается, чтобы глянуть на подношение.

– Спасибо за комплимент, но, боюсь, мне придется попросить тебя уйти.

– Первая затяжка за день, – напоминает Слим, – всегда самая лучшая.

Мой брат обхватывает ладонью затылок, словно прикидывая, не попросить ли помощи у зрительного зала.

– Скажи наркотикам «Да!», Павлов!

– В том, чтобы уметь правильно гладить, нет ничего постыдного.

– Слушай, тебе охота курнуть или нет?

– К несчастью, у меня нет подружки, к которой я могу обратиться за помощью всякий раз, когда мне потребуется выглаженная рубашка.

– Верно, – соглашается Слим. – Но в таком случае, к кому ты обращаешься всякий раз, когда тебе захочется травки?

Нервный тик пробегает по лицу Павлова, он уже готов сдаться. Взгляд на часы. Время определяется с точностью до наносекунды, как обычно.

– Так и быть, ладно. Только по-быстрому.

Мой брат делает мощную, быструю затяжку, моментально уподобляясь астматику с ингалятором.

– А что у тебя сегодня? – интересуется Слим. – Что-нибудь важное?

Мой брат утвердительно кивает и, не выдыхая дым, пищит, что этот день, вероятно, станет решающим для его карьеры.

Слим отступает на шаг.

– Тогда я не стал бы так налегать на курево. Красный сканк, все-таки.

– Мерзавец! – кашляет Павлов, теряясь в дыму. – Я думал, это обычное дерьмо.

Слим оборачивается к гладильной доске.

– По-моему, в таковое сейчас превратятся твои брюки.

– Черт! – Павлов хватает утюг и со страдальческим видом осматривает оставшийся от него отпечаток.

– Осторожно, – предупреждает Слим и указывает на тлеющий окурок между пальцами Павлова. – А то еще уронишь уголек. Так и дыру прожечь недолго.

Еще миг, и Слим потребует косячок обратно, чтобы продолжить свой утренний обход. Если, конечно, он вообще предлагал моему братцу пыхнуть. Увы, весь диалог звучал в моем воображении. Без доступа к компьютеру о происходящем в доме я могу только догадываться, но общий расклад вы уже уяснили. Речь идет о двух парнях с диаметрально противоположными характерами: один рожден для яркого горенья, другой все еще ждет свою искру.

В отличие от Слима, Павлов притягивает к себе ничуть не меньше мужских взглядов, чем женских. Этот показатель убедительно свидетельствует в пользу привлекательности моего брата для обоих полов, хотя сам он не поблагодарил бы меня за такой вывод. «Я не голубо-ой!», – вечно протестует он, явно напуганный собственной сексапильностью. Нет, он вовсе не гей, и подобные намеки неизменно приводят моего братца в ярость. Как и давняя кличка, ставшая теперь второй натурой. Павлов – это фамилия ученого, обнаружившего, что собак можно натренировать пускать слюну по звяканью колокольчика. Вот только у моего братца непроизвольную реакцию вызывает не колокольный звон, а зов матушки-природы.

Для мужчины это странно, но поведением Павлова управляют не член, не голова и даже не сердце. Его босс – мочевой пузырь. Честно говоря, охоту пописать у Павлова может вызвать легчайший стимул, и мы со Слимом используем эту его особенность к собственной выгоде, уж не говоря о тех виртуальных посетителях, что выискивают любую возможность увидеть, как тот стремглав бежит в уборную по любому поводу, будь то капель из неплотно закрытого крана, щелчок ушка пивной банки или писк воздушного шарика. Стоит упереть в Павлова вопросительный взгляд, и он немедленно попросится в туалет. Бедолага все сваливает на психологический груз своей профессии, но, вы уж мне поверьте, семена пали в почву давно. В детстве мы оба держали хомячков. Мой пал геройской смертью в когтях у кошки в ту ночь, когда я забыла запереть клетку. Хомяк Павлова подхватил воспаление легких, перед этим совершенно облысев от чрезмерного тисканья. Погиб из-за преступной халатности, скажем так. Жалкая участь, которая, как мне представляется, грозит теперь самому Павлову, прожегшему свои счастливые брючки.

– Я с удовольствием одолжу тебе свой костюм, – радушно говорит Слим, но ему предстоит тут же сникнуть под испепеляющим взглядом Павлова.

С точки зрения моего братца, этот человек, у которого одно плечо слегка выше другого, застыв перед ровными книжными полками, нарушает безупречность царящей в его комнате симметрии. А такое он пережить не способен.

– Ты подразумеваешь под костюмом меховую куртку и спортивные штаны с отвисшим задом? Уволь.

– У меня где-то есть брюки от костюма, – замечает Слим.

– Прошлым летом ты обрезал их по колено.

– Так надень носки подлиннее…

– Хватит! – не выдерживает Павлов. – Если бы у тебя и были приличные брюки, я не коснулся бы их даже в резиновых перчатках.

– Это еще почему?

– Ты же надеваешь их на голое тело!

– Отказ от нижнего белья есть акт освобождения. Мужской эквивалент костра из лифчиков.

– Слим, я могу уподобить это только псу, разгуливающему без ошейника.

Мой бойфренд расценивает метафору как похвалу.

– Ты прав. В этом и впрямь есть нечто бунтарское и необузданное.

– Вовсе нет, скорее – отпугивающее. При виде собаки без ошейника большинство прохожих переходит на противоположную сторону улицы. Невозможно представить, где побывал этот пес и на что он способен.

Слим пожимает плечами. Бормочет что-то насчет того, что зато стирки меньше. Но Павлов не особенно слушает. Он благодарен другу за великодушие, но брюки для него – дело принципа.

– Попробовал бы сам так одеться хоть разок, – чешет в паху Слим. – Может, перестанешь нервничать.

– Оставь меня в покое, – бросает мой брат и возвращается к осмотру гардероба, развешенного четко по цветам спектра. – Придется заново продумать весь костюм.

– Ну и ладно, – отступается Слим. – Только не ссы.

При звуках этого слова Павлов столбенеет. Взорам тех, кто наблюдает сейчас за сменой выражений на его лице, предстают трепещущие ноздри и сузившаяся полоска рта. Те же, кто следит за Слимом, видят, как тот пытается скрыть озорную ухмылку. Мой брат исчезает из кадра, и если вы хотите догнать его, то придется переключиться на камеру, установленную в туалете. Последовав за моим бойфрендом, который снова засунул в рот жалкий остаток косячка, вы снова окажетесь в нашей спальне, хотя лично я рекомендую подождать на лестнице. Все равно Слим через секунду выскочит.

Потому что не найдет там меня.

Десятью минутами ранее мы со Слимом лежали рядом, выгнувшись ложечками, и я поражалась, как это моему бойфренду всегда удается засыпать без малейших проблем. Когда Слим закрывает глаза, мир вокруг перестает существовать, для меня же он просачивается внутрь. Десять минут тому назад мои руки покоились на ребрах Слима, а пальцы ног едва касались его лодыжек. Каждый день я при помощи щекотки сдвигаю его на край кровати, пока он не оказывается на полу, оставляя постель в полном моем распоряжении. Один из тех ритуалов, что привязывает друг к другу все семейные пары на свете. Миг единения, возвещающий начало нового дня. Вот только, вернувшись в спальню сегодняшним утром, Слим обнаружит произошедшие в программе изменения. По не зависящим от него причинам он сегодня не сможет предложить мне утреннюю затяжку, а я не стану с негодованием отталкивать косяк. В спальне меня нет.

Слышен шум спускаемой воды. На верхней площадке Павлов выходит из туалета на манер хирурга, с обеими руками на отлете, чтобы не дай бог не коснуться чего-нибудь, прежде чем ему удается попасть в ванную и отскоблить ладони под раковиной. Довольно странно, согласна, но при совместном проживании двух мужчин отношение к естественным отправлениям организма неизбежно складывается самое трепетное, что меня вполне устраивает.

– Пропусти меня, пожалуйста! – Мой брат кивает на дверь ванной.

– Не могу, – говорит Слим. – Там твоя сестра.

Выражение лица Павлова угасает на ватт. «Как, уже? – думает он. – В такую рань?»

Слим барабанит пальцами по двери и приникает к ней ухом, чтобы лучше расслышать ответ.

– Милая, тебя дожидается именная сигаретка.

Решится ли Слим назвать меня «милой», вопрос спорный. О происходящем в доме в тот момент, когда парни обнаруживают мое исчезновение, я могу только догадываться. Их худшие опасения подтверждаются, когда Слиму становится ясно: дверь в ванную не заперта.

– Она никуда не собиралась?

Павлов качает головой, бочком проникает в ванную, поворачивает кран с горячей водой и тут же разворачивается на пятках с испуганным выражением на лице, точной копией гримасы Слима.

– Деньги!

Я ничуть не преувеличиваю, сообщая о чистейшем ужасе, прозвучавшем в голосах обоих. Продавцы с цветочного рынка охотно подтвердят, что от нашего дома катится волна паники. Панель шкафчика под ванной отлетает в сторону. Хриплый вопль вырывается из двух глоток: трофей исчез. Здесь, в палисаднике, я слышу этот вой, хлопок двери и быстро приближающейся топот, так что времени выполнить задуманное (в их же интересах) у меня, похоже, остается не много. Позвольте поэтому дополнить картину, рассказав немного о себе, любимой.

Меня зовут Циско. Нет, вы не ослышались. Это прозвище придумал отец, и оно пристало ко мне крепче настоящего имени. Это вам не банальная Кэти или там Клер, так что, поверьте, если бы нас познакомили на вечеринке, то сразу же нашлась бы тема для разговора. В любом случае: я уверена, вы видели мое изображение в Сети. Уменьшенная до размеров компьютерного монитора, я могу сойти за худосочную школьницу, но в реальной жизни я немного покрупнее, что с готовностью подтвердят мои наиболее верные приверженцы. Не то чтобы я по своей натуре была жадной до чужого внимания, просто так получилось. Слим с Павловым не меньше моего страдали от постоянного интереса посторонних. Мы перестали быть личностями и превратились в предметы чужого вожделения и даже насмешек. И поэтому решили действовать. Мы восстали против человека, задумавшего все это. Против нашего домовладельца и антрепренера, импресарио и генератора идей, против нашего Свенгали [1 - Персонаж романа Жоржа дю Морье «Трилби» – музыкант, с помощью гипноза подчинивший и безжалостно эксплуатировавший неудачливого певца, которого гипнотические чары наделяли великолепным голосом.] и шоумена, против жулика, против мистера Фрэнка Картье. И все же, хотя нам и удалось достичь удовлетворившего обе стороны соглашения, я пришла к выводу, что потерь уже не возместить. Украденного не вернешь. Это я поняла, проснувшись нынешним утром, и выбралась в палисадник, чтобы развести костер. Если мы собираемся жить дальше, мосты следует сжечь. Бумажные мосты, зажатые в моих руках.

– Циско! Не делай этого! Стой!

Я оборачиваюсь и вижу, как Слим вываливается во двор. Павлов несется за ним по пятам. На братце нет брюк, как я и воображала, но он тоже жаждет лишить трапезы язычки голодного пламени.

– Не-е-ет…




2


На момент моего прибытия в Лондон вопрос о деньгах ребром не стоял. Их у меня попросту не имелось. Совсем, даже ломаного гроша. При мне были только молодость, талант и нищета – классический набор выпускника. Я считалась мастерицей проматывать имущество, грубой лестью выколачивать последние крохи из управляющего банком, а потом (когда вечеринка, наконец, кончалась) удивляться: куда это подевались все денежки? Как раз отсутствие наличных, в первую очередь, и вынудило меня искать счастья в столице. Так и вышло, что тем летом Павлов обнаружил меня в один прекрасный день у своей двери. Я ежилась под внезапно хлынувшим дождем, а за моей спиной ждали два туго набитых чемодана и таксист, требовавший оплатить поездку.

– Циско! – воскликнул мой брат и замер в нерешительности. Правда, раньше мы старались видеться в каникулы, но в последнее время делали это исключительно на Рождество, и поэтому его удивление было вполне объяснимым. Я, кстати, тоже удивилась, увидев брата без намотанного на шею шарфа, берегущего его от простуды. Слегка успокоившись, Павлов вопросительно уставился мне в глаза: – Что ты здесь делаешь?

Обеими руками я вцепилась в фальшивый мех своего воротника.

– Одолжи мне шестнадцать фунтов, тогда скажу.

– У тебя неприятности?

– Пока нет, – ответила я, сознавая, что мой багаж все еще во власти таксиста. И хотя мое имущество отнюдь не состояло из узелка на палке и кота по имени Белые Носочки, я сумела проявить поразительное обаяние Дика [2 - Имеются в виду герои старинной легенды «Дик Уиттингтон и его кот». Мальчик Дик прибыл в Лондон без гроша за душой, но благодаря способностям кота и собственному обаянию сумел разбогатеть, постепенно сделавшись лордом и мэром английской столицы.], стоило за спиной моего брата вырасти еще одной фигуре.

– О, привет!

Нос придворного шута на лице Иисуса – вот мое первое впечатление от Слима. Второй неожиданностью стали дреды на белом парне. Следующей – чрезвычайно крепкое рукопожатие. У меня далеко не сразу получилось оторвать от него взгляд, и это, пожалуй, тоже сыграло свою роль. На плечах у Слима болталась скверная гавайская рубаха, расстегнутая нараспашку, – в точности как и извлеченный им бумажник.

– Павлов не носит с собой наличные. – Широко улыбаясь, Слим протянул таксисту двадцатку. – Уверяет, что деньги покрыты слоем бактерий.

– Совершенно верно. – Брат освободил мне проход, и я шагнула на крыльцо, радуясь спасению от дождя. Из кухни в дальнем конце коридора доносилась ленивая музыка. И еще: здесь кто-то совсем недавно жарил сладкий перец. Фантастический запах тепла и нагретого на солнце дерева. Верхнюю площадку венчала дверь с матовым стеклом. Мне стало интересно: увижу ли я, как вечером сквозь него просачивается свет?

– Ну сама подумай, сколько народу мяло в руках эту бумажку, – напомнил о себе Павлов, все еще отстаивавший принципы гигиены. – Высока вероятность также того, что очень многие сворачивали ее в трубочку и засовывали в ноздрю.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как таксист рассматривает двадцатку Слима на фоне дождевых облаков. Напоследок он потянул ее за уголки, проверяя на прочность, и напомнил моему братцу, что деньги – всегда деньги.

– По количеству передаваемых бактерий, – веско уронил Павлов, – деньги уступают только чиху.

Слим, похоже, смутился и предложил таксисту оставить себе сдачу.

– Дай вам бог здоровья. – Таксист выпустил чемоданы из заточения и с насмешкой и жалостью во взоре проследил, как Павлов втаскивает их в дом. Затем лицо его слегка разгладилось, и он ткнул пальцем в скопище цветочных прилавков.

– Пойду куплю жене букетик.

– Деньги, потраченные с умом, – одобрил Слим. – У нас вы всегда найдете умеренные цены.

Видя, как он показывает таксисту лоток в начале улицы, я вдруг вся засветилась изнутри, сама того не желая. Откровенно говоря, Слим был не совсем в моем вкусе. На глазок я определила его возраст: лет двадцать пять или около. В принципе, по этому параметру проходит, но вот этакие раскованные завсегдатаи пляжей никогда меня не привлекали. Загар, мускулы и, вполне возможно, песок в плавках отталкивали меня. Слишком много было в таких парнях первобытного, неукротимого, они ассоциировались у меня с неприятными приключениями. Вроде того, когда, придя в себя наутро после ночи бурного секса, обнаруживаешь: пропал не только мужчина, но и все ценные вещи в придачу. И все же, несмотря на рубаху, больше подходящую жуликам, и канаты косиц, я разглядела в Слиме нечто говорившее о порядочности. Почти о благородстве. История с двадцатью фунтами, в сочетании с обаятельнейшей улыбкой, сообщили мне о прячущемся внутри добросердечном, заботливом юноше, которому надо лишь помочь выбраться наружу. В конце концов, он отнюдь не походил на человека, привыкшего сорить деньгами. Напротив, судя по внешности Слима, этот жест пробил внушительную брешь в его недельном пособии по безработице, и это меня несколько обеспокоило.

– Твоя доброта не знает границ, – заметила я. – Что бы мой брат без тебя делал?

Резко вскинув брови, Слим переключил внимание на Павлова.

– Она твоя сестра?

– Боюсь, что да.

– Пав, но она совсем на тебя не похожа.

– Хорошо это или плохо? – поинтересовалась я и с радостью узнала, что хорошо.

Павлов закрыл дверь и с неохотой представил нас друг другу. Мы обменялись рукопожатиями, а мой брат стоял между нами, как рефери на ринге, в оба глаза следя за тем, чтобы никто не применил недозволенный прием. Я подарила Слиму лучшую свою улыбку, и он завороженно уставился на мои зубы.

Циско только что получила диплом.

– Гордиться особо нечем, – заметила я. – Там записано: технология средств массовой информации.

– Ого! – сказал Слим. – «Приготовились! Внимание! Мотор!»

– Могло быть и так, – уклонилась я от ответа, не желая выставить себя самой ленивой студенткой всех времен и народов. Любимым моим предметом всегда был прогул лекций, но я страшно хотела произвести приятное впечатление и потому умолчала, что взялась за ум в самый последний миг. Едва выцарапала себе бумажку с печатями.

– Стало быть, тебя научили устраивать всякие там шоу?

– Ничего подобного, – абсолютно искренне ответила я, увидев лазейку. – Честно говоря, ничегошеньки не знаю об их скрытых механизмах. Наверное, как специалиста меня с трудом включат в финальные титры.

И опять эта непередаваемая улыбка. Помню, у меня тогда мелькнула мысль: если только этот Слим когда-нибудь достанется мне, то с козлиной бороденкой ему придется распрощаться. С дредами я еще могла как-то мириться, но при условии, что эти заросли никем не заселены. Мы неловко топтались, сгрудившись на коврике у двери, и Слим выручил всех, предложив Павлову пойти поставить чайник. Я двинулась за братом, глазея по сторонам. Время и велосипеды не пощадили белых стен коридора, о чем мне сообщили царапины, а от ковровой дорожки остались лишь лохмотья на нитках ветхой основы. От этого, впрочем, дом лишь казался обжитым и уютным. Вразвалочку следуя за мною, Слим полюбопытствовал:

– И кем же ты хочешь теперь стать, раз уж пришла пора покорять мир?

– Чем бы я ни занялась, это не должно напоминать работу, – ответила я, остановившись, чтобы кинуть взгляд в гостиную. Поскольку вся мебель в ней была развернута в сторону телика, я посчитала, что физические упражнения в этом доме не в чести. Сначала я заметила напольный торшер с хитроумно выгнутым абажуром, бросающим поток света на экран, а затем поразилась пустоте за спинкой дивана. Неосвещенное пространство тянулось вплоть до оконной ниши с наглухо занавешенными стеклами. В целом комната скорее походила на помещение для просмотра телепередач, чем на гостиную. «Ящик» стоял в буквальном смысле на пьедестале, окруженный всевозможными устройствами, а уж что касается безвкусных картинок с печальными собачками на стенах… Непохоже, что эти двое хоть раз пробовали окинуть обстановку критическим взглядом. Двинувшись дальше, я пояснила:

– В моем представлении единственный способ избежать работы, которая походила бы на работу, – это добиться успеха в чем-то, чем тебе нравится заниматься.

– В точности моя философия, – кивнул Слим.

– Слим у нас миллионер.

Невыразительное замечание Павлова заставило было меня рассмеяться, но на пороге кухни я оглянулась и заметила, что Слим отвел глаза.

– Что, серьезно?

Лишь на бумаге, – пожал плечами он. – Мне посулили деньжат за мой е-зин.

– За что, за что?

Ну, попросту говоря, за веб-сайт.

– Да? И чему же он посвящен?

– Сетевым играм в основном. Всякие там новости. Чаты. Рецензии.

– Компьютерное барахло, – подытожил Павлов.

Злобный выпад остался без ответа.

– Мне просто повезло, – скромно пояснил Слим.

– Наверное, тут все не так просто? – предположила я. – Мне всегда казалось, что больших денег в Интернете не заработать.

– Я не занимался сетевым бизнесом, – немного обиженно возразил Слим, – и даже не рассчитывал разбогатеть. Я дилетант, чем и горжусь, это соответствует духу Сети.

– Наш Слим – из числа так называемых старперов, – вставил Павлов. – Сие означает: если ты не сидел в Сети в девяносто четвертом, значит, ты не видел настоящего Интернета.

– Расскажи о сайте, – попросила я с неподдельным интересом. Ведь, слушая монолог Слима, я могла бы раствориться в этом его непередаваемом томном взгляде.

– Еще до того, как в киберпространство хлынула коммерция, – начал он, – я разместил в Сети наспех сделанную страничку, чтобы наладить связь с другими игроками. Самое замечательное в продвинутых геймерах – их энтузиазм. Некоторые относятся к играм крайне серьезно. Они с ума сходят по свежайшим сетевым примочкам, и поэтому, когда случился виртуальный Большой Взрыв, их одержимость привлекла инвесторов.

– Но ведь это случилось со множеством вебстраниц, – сказала я.

– Ну да, но у новых проектов, пытавшихся быстро срубить капусту, не было той верной тусовки, какая уже собралась у меня на сайте. А сейчас, когда игровая индустрия рванула с места в карьер, люди ко мне так и повалили. Кое-какие дельцы в небоскребах смекнули, что здесь дела идут в гору, и предложили мне контракт на миллион. – Слим так выплюнул цифру, словно речь шла о карманных деньгах, каких может хватить на пару кружек пива, не больше. – Чем меньший аванс я потребую, тем больше смогу получить потом в долевом участии и, стало быть, прикарманить, если предприятие выгорит. Так что я взял всего штуку и жду теперь прибыль.

– Да ну! Вроде бы неплохо получилось.

– Еще бы. Какое-то время мне не придется полагаться на твоего брата в смысле оплаты жилья. Неплохо? Да просто чудесно – в том смысле, что я смог вложить бабки в перспективное дело и урвать куш на фондовой бирже. И в то же время плохо, поскольку я чувствую себя продажной сволочью.

– Займись благотворительностью, – наполнив чайник, посоветовал Павлов.

– О тебе я всегда позабочусь, – с ехидцей успокоил его Слим. – Не дрейфь.

– А что, Павлов принимает какое-то участие в твоем сайте?

Насмешливое фырканье братца сообщило, до какой степени я ошиблась.

– Публиковать свои сочинения в Интернете может любой придурок. Все, что требуется, это клавиатура, модем и зонд, воткнутый в лоб.

Я разглядывала свои босоножки, жалея, что не была единственным ребенком в семье. Мое детство омрачалось присутствием старшего отпрыска, безустанно напоминавшего мне, кто из нас главный. Между прочим, Павлову не было особой нужды завидовать чужим успехам: в качестве журналиста мой брат имел такой-то вес, по крайней мере, его имя знали. В определенных кругах. Проще говоря – в некоторых спальнях. В тех, где плакатики с пони соседствуют с журнальными разворотами, изображающими бойз-бэнды в полном составе. Где в грелках в форме плюшевого мишки булькает полбутылки «Баккарди». Там, где девочки-подростки штудируют свои журнальчики, примеряя на себя чужие проблемы. Вот здесь-то и царствует Павлов, и, возможно, именно поэтому он проявляет раздражение, когда разговор заходит о заработках. Мой братец ведет колонку советов читательницам. Он – «любовный хирург» журнала «Блесни умом!», если величать его парадным титулом. Может, Павлов и считается крутым среди недорослей, но такое ведь не впишешь в графу «род занятий». Если только не хочешь привлечь внимание полиции.

– Ты пьешь растворимый кофе? – спросил меня брат, занеся полную ложку порошка над первой из трех чашек. У нас есть еще десять минут, а потом мне нужно будет уйти.

Признаться, я надеялась, что два чемодана, несшие караул под дверью, намекнут Павлову, что я, вообще-то, отнюдь никуда не спешу. Так или иначе, я согласилась на растворимый кофе. Решила еще немного потянуть время, а уж потом переходить в атаку.

– Куда ты собрался? – поинтересовалась я невинным тоном.

– На фотосессию. Редактор хочет, чтобы на моей страничке появился свежий снимок.

Павлов перестал ковырять ложкой в банке и украдкой метнул на меня взгляд, поджидая реакцию. Я постаралась изобразить полный восторг. В отличие от Слима, шагнувшего в кухню с вопросом:

– Как, в этой мерзкой рубашке?

На моем братце была ядовито-оранжевая сорочка с пуговицами сверху донизу. Он весьма неохотно подтвердил, что именно в таком виде и собирается фотографироваться. Слим втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, Павлов скрипнул своими. Я же не могла отделаться от навязчивого впечатления: насколько дикий диссонанс между цветом рубашки моего брата и зелеными клетками линолеума под его ногами. Даже обрамлявший рубашку дверной проем не мог вобрать в себя исходившее от нее сияние.

– Как человек, повернутый на текстильных мотивах с пальмами и пеликанами, – сделал выпад мой брат. – ты едва ли посмеешь критиковать мой выбор.

Пожав плечами, Слим сдался:

– Мое дело – предупредить.

– Значит, тебе чем-то не нравится рубашка?

– Лично мне она до лампочки, но за твоих читательниц не поручусь.

– Не понял? – сбавил обороты Павлов.

– По-моему, тебе нужна домашняя куртка.

– Чего?

– Удобная бархатная куртка и огромный бокал бренди, который ты сможешь пролить на тапочки.

Слим тайком подмигнул мне, от чего я порозовела. Не до такой степени, однако, как Павлов, который швырнул чайную ложечку в раковину и потребовал выражаться яснее.

– Все дело в ауре, которую ты должен распространять, – пояснил Слим. – Ты ведь хочешь создать образ жреца любви, так ведь?

– Мне платят за то, чтобы я раскрывал особенности мужского подхода к романтическим отношениям. В общем, да.

– И ты должен олицетворять опыт и эрудицию?

Мой брат спрятал ладони в карманах, скромным кивком подтвердив справедливость предположения.

– Ну так постарайся хотя бы выглядеть, как ветеран интрижек и виртуоз постельных игр! Ловелас, меняющий женщин, как перчатки!

Я подавила смешок, надеясь, что высказывания Слима не испортят Павлову настроения, что было бы для меня крайне нежелательно.

– Помяни мои слова, – между тем продолжал Слим, – если фотограф щелкнет тебя в этой мандариновой тряпке, дамы усомнятся в остальных твоих достоинствах.

– Это не мандариновый оттенок.

– По мне, так он просто вопиет о распродаже на овощном рынке.

– Приглядись получше: это персиковый цвет.

– Какая разница? – резонно парировал Слим. – Фрукт есть фрукт.

Брат спросил, насыпать ли мне сахару. Он явно был уязвлен, хотя и делал вид, будто Слим неожиданно нас покинул.

– Спасибо, мне только молока, – ответила я и взмолилась, чтобы мой голос не дрогнул, когда я начну заверять брата, что он выглядит прекрасно. Лишь когда он отвернулся к холодильнику, я смогла обменяться взглядами с его соседом.

– Не пойму, как его только взяли в журнал? – сказала я одними губами.

Павлов держался на своем посту лет пять, заполучив его уже через неделю после прибытия в Лондон. Никаких собеседований или конкурсов, ничего подобного, он просто зашел спросить, не нужен ли журналу сортировщик писем, а редактор вдруг разразился потоком слез. Несчастная любовь или что-то в этом роде. А Павлов оказался тут как тут, с сухой жилеткой наготове, чтобы предложить поддержку и участие. Не побоялся даже испортить свою лучшую рубашку.

– В этих журналах, – объяснил Слим, – все решается просто: надо только переспать с нужным человеком.

Мой брат отвернулся от разделочной доски и протянул мне исходящую паром кружку.

– Между прочим, наш редактор – мужчина.

– Я в курсе, – ответил Слим, потянувшись за своей порцией кофе.



Слим понравился мне не только тем, что умел урезонить Павлова. Пока мы смаковали кофе, он достал миниатюрный скейтборд, не более трех дюймов в длину, и двумя пальцами начал катать его по столешнице. Игрушка для людей достаточно взрослых и умных, чтобы понимать, как нелепо они будут выглядеть на настоящем скейте. То, как Слим катал ее взад-вперед, свидетельствовало о ловкости его пальцев. Кроме того, в его пользу говорило и то, что он принял мою сторону в обсуждении моей же просьбы о временном ночлеге. Я нуждалась в крыше над головой, но не надолго – всего на недельку.

– Без адреса, по которому люди могли бы со мною связаться, я ни за что не смогу устроиться на работу, – объясняла я. – А без работы мне не удастся найти жилье. В результате мне ничего не останется, кроме как выйти на панель. «Мы удовлетворим любые ваши фантазии» – как пишут на рекламных листовках, разбросанных по телефонным будкам.

Павлов слушал не моргая, но, к моему удивлению, остался равнодушен к мольбе о помощи.

– Прости, Циско, но здесь всего две спальни. Рад бы помочь, но не могу. Что тут еще скажешь?

Сидевший напротив Слим прекратил барабанить пальцами по игрушке.

– Скажи: «Хорошо». Скажи: «Мы будем рады». Скажи: «Гостиная в полном твоем распоряжении, пользуйся сколько нужно».

– Но мы же нарушим условия аренды, – возразил Павлов. – Ты не хуже меня знаешь о запрете сдавать жилплощадь посторонним. Стоит Картье пронюхать, и мы втроем окажемся на улице.

– Прошу тебя, Павлов! Мне некуда больше идти.

– Циско, это твои проблемы.

– Отличный совет для колонки напутствий подросткам, – хмыкнул Слим и уверил меня, что я могу спать на диване. – Хозяин дома живет далеко, на побережье. Он даже не узнает, что у нас кто-то гостит.

– Диван не годится, – сказал Павлов.

Мы со Слимом повернулись к нему.

– Это почему? – переспросил Слим, на миг отдернув пальцы от скейта.

Мой брат разглядывал осадок в кружке, будто рассчитывая прочесть там подходящий ответ, после чего выдавил, что пара пружин в недрах дивана, увы, просели.

– Ерунда, – вставила я, – меня это не пугает.

По ту сторону стола Павлов, похоже, оказался в тупике. Его взгляд потускнел, и я вдруг поняла, отчего он не хочет, чтобы я оставалась в этом доме.

– Не переживай, – я пожирала брата взглядом в основном потому, что не могла заставить себя повернуться к Слиму. – Это все мелочи жизни.

– Циско, правда, ничего не получится.

– С каких это пор в диване сломаны пружины?

Игнорируя Слима, брат предложил мне занести вещи в его комнату.

– Я буду спать на полу, – решил он, – а ты займешь мою кровать.

– Диван в полном порядке, – настаивал Слим.

– О диване и речи быть не может, понял?

– Ты что, сломал его и не сказал мне? – Крошечный скейтборд прошелестел по столу, словно доставив обвинение по адресу, и упал на колени Павлова. – Если сломал, то заплатишь. Диван-то мой.

Павлов со злостью отправил скейт в обратное путешествие.

– Я разговариваю со своей сестрой, – заметил он. – И перестань, наконец, дурачиться с этой фиговиной.

– Диван мне дорог. Я своими руками поднял его из руин, помнишь? Если ты сломал мой диван, я имею право это знать!

– Хватит, помолчи, – оборвал его мой брат и тут же сдался: – Диван не сломан.

– Так отчего же на нем нельзя покемарить?

– Оттого.

– От чего «того»?

– Циско – моя младшая сестренка, вот отчего!

Павлов верно рассчитал время, чтобы привстать: Слим только пробурчал что-то насчет дивана и убрал со стола игрушку.

Нарушить молчание пришлось мне:

– Буду спать в твоей комнате, если тебе от этого легче.

Смерив меня гневным взглядом, мой брат испустил тяжкий вздох, свидетельствующий о поражении.

– Забирай гостиную, – разрешил он. – По ночам будешь запираться изнутри.

– Что ты хочешь сказать? – опешил Слим.

– Мне кажется, Циско будет рада возможности побыть в одиночестве, – рассеянно пояснил Павлов, сверяясь с часами, и тут же вскочил со стула, с горечью выругавшись. – Из-за вас я опоздал на съемку!

– Удачи тебе, – пожелала я, пока Павлов огибал стол, чтобы выскочить в коридор.

– Скажи, когда ты приблизительно собираешься вернуться? – елейным тоном осведомился Слим.

Ботинки моего брата прекратили скрипеть. Его лицо опустилось между нами, а руки легли нам на плечи.

– Я могу вернуться в любой момент, – прошипел он. – Вы меня поняли?




3


Три дня. Столько времени мне потребовалось, чтобы найти работу. Я провела эти три дня, бегая по агентствам временного найма для неквалифицированных работников; увы, мне пришлось позабыть о своих навыках. Этому меня научили первые же несколько собеседований. Когда я усаживалась напротив типа с бейджиком, на котором должно было бы значиться «Мне скучно», и упоминала о своем дипломе, мне вдруг начинало казаться, будто я только что сообщила работодателю о судимости.

– А вы умеете пользоваться телефоном? – настороженно интересовались мои собеседники, подразумевая, готова ли я отключать мозги пять раз в неделю. В итоге я поняла, что нечего размахивать дипломом, лучше упирать в основном на практические навыки.

Три года. Именно столько времени мне понадобилось, чтобы получить высшее образование. Однако в конце концов я нашла себе место лишь благодаря сексапильной внешности и умению варить кофе. Такая работа не доставляла радости, но, по крайней мере, она позволяла снять собственную комнату – где-нибудь на загаженной окраине, ибо зарплата была не ахти. Раздумывая об этом по пути домой, я старалась не поддаваться унынию. Дом на Коламбия-роуд был, конечно же, лишь временным пристанищем, но, откровенно говоря, он уже успел мне понравиться.

– Вот это достижение! – расцвел Слим-Джим, когда я сообщила ему о своих успехах. – Девушка едва приезжает в столицу и тут же устраивается моделью вот так, запросто. Между прочим, это меня не удивляет.

Парни готовили ужин. Мой брат нацепил передничек; он сидел за столом и нарезал перец на тончайшие ломтики. Его сосед крутился у столешницы, выкладывая на пиццу, похоже, все содержимое холодильника: сыр, помидоры, грибы, ореховое масло и попкорн. Дреды Слима были стянуты сзади черной бархатной резинкой. У меня имелась в точности такая же, но спросить, откуда он ее взял, я не решилась.

– Если ты собираешься работать моделью для журналов в глянцевых обложках, – произнес мой брат, отворачиваясь от разделочной доски, – то я советовал бы тебе сначала хорошенько подумать.

– Вы не поняли, ребята, – я пожалела, что дала лишь расплывчатое описание своих новых обязанностей. Между прочим, Павлов мог бы и отложить нож в сторону, разговаривая с сестрой.

– «Работа в модельном агентстве» – разве не так ты сказала?

– Все правильно, только я буду работать секретарем, принимать посетителей.

Слим отвернулся, чтобы смахнуть ломтики перца с доски, и объявил, что это необходимо отпраздновать в любом случае.

– Давайте сходим куда-нибудь, – предложил он. – Выбирай сама, Циско. Я угощаю.

– Правда?

– Конечно. Куда хочешь, но только одно условие: там должны танцевать сальсу.

– Сальсу? – переспросили мы с братом.

Слим пожал плечами и объявил, что этот танец всегда ему нравился, просто танцевать с Павловым ему как-то не хотелось. Даже если тот и согласится исполнить женскую партию.

– Спасибо, я не танцую, – пискнул мой брат. – Музыка меня совершенно не трогает.

– Именно поэтому мы спляшем сальсу с твоей сестрой. Это ритм, дающий танцорам все мыслимые поблажки.

Я сложила руки на груди, прикидывая, не шутит ли Слим.

– Разве партнеры в подобном танце не должны быть одинакового роста? – спросила я.

– Мы этого не узнаем, – сказал он, – пока не станцуем.

Я уже собралась было принять приглашение, когда Павлов вернул наше внимание к ужину:

– А это еще что такое?

Мой брат выпучил глаза на творение Слима. Одна ладонь на бедре, запястье другой прижато к виску. На миг мне почудилось, что он может рухнуть на пол.

– Пицца, – с некоторой обидой ответил Слим.

– Больше похоже на Пизанскую башню.

– По крайней мере, мы знаем, из чего она сделана, – заявил Слим, – чего никак нельзя сказать о пиццах, доставляемых на дом.

– Пожалуй, положить в пиццу ореховое масло – весьма оригинально, Слим, – вставила я, решив, что он, наверное, готовил нечто особенное специально для меня. – Ни за что не подумаешь, но оно вполне сочетается с джемом.

Вот именно, – подтвердил Слим. – Иногда самые невообразимые комбинации лишь подчеркивают достоинства ингредиентов.

Я почувствовала, как краснею, и поспешила отвернуться. Когда я вновь подняла глаза, Павлов сражался с завязками передника.

– Я понимаю, что ты только что вошла в дверь, – сказал он, – но, пожалуй, нам самое время идти.

– Уже? – Слим немного повеселел и придвинулся к Павлову, качая бедрами и описывая сложные фигуры руками. – Детка, в тебе звучит музыка, которая рвется наружу.

– Все это замечательно. – Мой брат снял передник и, аккуратно сложив его, сунул в шкаф. – Но сначала нам необходимо поесть.

Слим вновь выпрямился:

– Пицца будет готова через двадцать минут.

Павлов ответил, что мы доберемся до столика в закусочной на углу в два раза быстрее.

– Не уверена, что пока могу позволить себе ужинать в ресторане, – дипломатично сказала я.

– Не беспокойся, – утешил меня Павлов, бросая последний испепеляющий взгляд на пиццу. – Ведь за угощение платит Слим.



Ночь. Мы танцуем сальсу, а вокруг просто ад кромешный. Похожий на пещеру клуб с гипсовыми колоннами и верхней галереей, попасть на которую у нас нет никаких шансов. Танцплощадка забита людьми со всех концов света, по большей части в майках или водолазках, причем все широко улыбаются. Стоило закрыть глаза – и с тем же успехом я могла представить себя танцующей где-нибудь на другом полушарии, затерявшейся в море барабанов, колокольчиков, свиста и вспышек яркого света. Затем я открывала глаза, и ребята быстро возвращали меня к действительности. Слим, с его чувством ритма и непринужденностью. был прекрасным партнером. Мой брат танцевал с запрокинутой назад головой и высоко поднятыми руками, двигая бедрами так, словно он вращал хула-хуп. Именно Павлов порекомендовал мне попробовать закрыть глаза. И он же первым ткнул пальцем наверх и предложил передохнуть. Но едва Павлов подошел к винтовой лестнице, как навстречу ему шагнул вышибала обхватом в два обычных человека. Настоящий танк на маленьких торопливых лапках.

– Вы знаете, кто я такой? – вопросил мой брат, наклоняясь, чтобы услышать ответ.

Вышибала заглянул в бумажку на зажиме папки, блеснув напомаженным затылком в свете прожекторов. Затем брови его потянулись вверх, за ними последовало и все жирное лицо.

– А как же, ты – идиот, не умеющий танцевать, верно?

Павлов не ответил ни да, ни нет. Он только стоял рядом, тяжело дыша, в расстегнутой до пупа рубашке пастельных тонов.

Слим осторожно поинтересовался:

– Вы хотите сказать, что он есть в списке?

– Есть, – проревел «танк» в ответ, – но не в этом.

– Если бы ты хоть чуточку представлял себе, с кем говоришь, – заявил не на шутку рассерженный Павлов, – то отошел бы в сторонку и всю ночь гадал бы, уволят тебя или нет!

Вот теперь вышибала решил вспомнить о своих навыках борца. Посоветовав нам обоим приглядывать за своим дружком, пока никто не пострадал, он остановил немигающий взор на Слиме, который поспешно сказал:

– Мы с ним просто соседи. Не бейте меня.

Тяжеловес приблизился, выпрямляясь, чтобы, как мне показалось, двинуть Слиму в челюсть, но на полпути гримаса ярости на его лице вдруг разгладилась, уступая место менее пугающему выражению.

– Ты ведь тот парень, который придумал веб-сайт про игры? – На лице вышибалы зажглась простодушная ребяческая улыбка. – Я про тебя читал.

Тем временем я увлекла Павлова к более дешевому на вид бару, расположенному под галереей. Здесь, спрятавшись от звуковой лавины, мы по крайней мере могли разговаривать, не напрягая глотки изо всех сил. Отсюда мы наблюдали, как Слим ставит закорючку автографа в папке вышибалы.

– Что это на тебя нашло? – спросила я Павлова. – По-моему, он не слишком похож на типичного читателя журнала «Блесни умом!».

Мой брат оперся локтями о цинковую стойку и заговорил, обращаясь, похоже, к своему отражению:

– Фотку Слима напечатали только однажды. Всего один раз, в каком-то захудалом журнальчике, посвященном компьютерным играм, и вдруг оказывается, что каждая собака знает его под кличкой «Дреды-точка-ком». Мой же портрет красуется в каждом номере нашего еженедельника последние пять лет. Неужели я не могу рассчитывать хотя бы на чуточку признания и уважения?

К этому времени Слим воссоединился с нами. Он распахнул бумажник так широко, словно собрался чихнуть в него, но затем просто сунул туда визитку.

– Ты ведь раздаешь советы подросткам, – напомнил он Павлову. – На худой конец, твое лицо может показаться знакомым какой-нибудь малолетке, но я бы не стал кричать об этом на перекрестках. Тебя могут неправильно понять. Ну, так что же вы будете пить?

Павлов заказал водку с тоником. Я попросила то же самое. Слим принес три бокала, все три со льдом, да плюс еще лишний ломтик лимона для моего брата. Затем он поднял свой коктейль, провозгласив тост:

– За твою карьеру модели!

– Едва ли я ее сделаю, – усомнилась я. – Модели не сидят весь день с микрофоном у рта и динамиком в ухе.

Слим отхлебнул из бокала, покатал напиток во рту и проглотил.

– Ухуру сидела.

Мой брат застонал.

– Лейтенант Ухуру из «Стар-трека», – пояснил он, будто я была не в курсе. – Компьютерщики могут цитировать только фантастические сериалы, «Стар-трек» или «Звездные войны». Это их Библия. «Стар-трек» – Ветхий Завет, а «Звездные войны» – Новый. Мне могут возразить, что «Симпсоны» смешали все карты, но на любую религию всегда можно взглянуть под новым углом зрения.

– Еретик! – Слим смерил Павлова высокомерным, довольно долгим взглядом, словно он был неким высшим существом, выносящим приговор простому смертному. Затем он повернулся ко мне, настроенный уже вполне дружелюбно: – Ухуру, как всем известно, была наблюдателем на капитанском мостике и принимала все сообщения.

– Да уж, типичная секретарша вроде меня.

Слим помолчал, словно прикидывая, как мне лучше ответить.

– Надо думать, работенка не сахар, – предположил он и воздел очи, словно в ожидании небесного откровения, каковое вскоре и озвучил: «Флагманскому судну Федерации требуется выпускница колледжа. Обязательны навыки межгалактической связи и готовность путешествовать. Предоставляются короткая форменная юбка и изящный наушник в ухо».

– Замолчи, пожалуйста, – кисло попросил Павлов.

– Могу поспорить, у нее тоже случались накладки.

– Не ставь себя в неловкое положение, – порекомендовал Слиму мой брат. – Циско уже небось раскаивается, что позволила тебе притащить нас сюда танцевать сальсу.

– Пока нет. – Я показала им почти опустевший бокал. – Но если я выпью еще, то все может быть.

– Это точно, – охотно согласился мой брат. – В последний раз, когда ты пошла со мною в клуб и напилась там, дело кончилось танцами на столе.

– Мы отдыхали на Ибице, – напомнила я ему. – Тамошние столы специально для этого и предназначены. А если захочешь поесть, то дожидайся закрытия клубов и возобновления торговли навынос.

– Там было полно изнывающих от страсти подростков, – пожаловался Павлов.

– Кто-нибудь из них узнал тебя?

– Мне они, во всяком случае, об этом не сообщили. – Как ни странно, мой брат улыбался Слиму. – Они все вертелись вокруг Циско, прижимаясь друг к дружке; в их возрасте это еще не выглядит отчаянным жестом.

– Если я правильно помню, ты был единственным, кто не вскочил тогда на стол.

– Какой кошмар! – бросил Слим. – Неужели твой брат никогда в жизни не попадал в неловкие ситуации?

Я посмотрела на Павлова.

– Не вздумай рассказать, – быстро сказал он.

– Ну, вообще-то, было дело…

– Циско!

– Что такое? – Слим изумленно оглядел нас с братом. – Прошу вас, расскажите.

Павлов долго играл со мной в гляделки, но подвел его вовсе не взгляд.

– Мне нужно пописать, – взмолился он. – Только рассказывай покороче, ладно? Мне не слишком-то хочется по возвращении застать финал твоей истории. А затем, – закончил он, обращаясь к Слиму, – я с удовольствием послушаю о самом большом конфузе в твоей жизни.

Мы наблюдали, как мой брат огибает танцплощадку, устремляясь к мужской уборной.

– Это случилось давным-давно, – сказала я Слиму, приняв решение не пересказывать подробности.

– Для конфузов не существует срока давности.

– На каникулах в Италии.

– Стыд – язык, понятный всем народам, – гнул свое Слим. – Давай же, девочка, не ходи вокруг да около.

И я послушалась. Слим заказал выпивку по второму кругу, и я увлекла его назад – в то время, когда наши родители отправились отдыхать. Они решили развлечься на каком-то сафари, слишком опасном для нас с братом.

– Мы отдыхали тогда в Италии, у друзей нашей семьи, – начала я. – У них была вилла, стоявшая прямо на берегу озера Комо. Вокруг сплошь заросшие лесом горы, а у их подножия – деревеньки. Особо нас радовало наличие прогулочного катера.

– Звучит красиво.

– Да, она была самая настоящая красавица.

– Лодка?

– Дочка наших друзей. Единственный ребенок в семье. Ровесница Павлова, но превосходила его по всем остальным параметрам. Длиннющие ноги и огромные ресницы. Копна черных волос и шоколадного цвета глазищи, предмет ее особой гордости. Они плавили сердце моего брата всякий раз, стоило девушке глянуть в его сторону. Чем она и занималась довольно часто. Но я думаю, что делала она это в основном потому, что красавицу слегка расстраивало, как парень ведет себя в ее присутствии. Откровенно говоря, он больше смахивал на привидение. Пытался завязать контакты, конечно, но ничего у него не выходило. Скажем так: их разделял не только языковой барьер.

– Чувствую, повесть о великом конфузе не обманет моих ожиданий, – говоря это, Слим запустил руку в гнездо своих волос и встряхнулся, словно пес после ливня. – Кишками чую.

– Отец девушки пообещал устроить нам напоследок прогулку по озеру, и я враз поняла, что Павлов захочет воспользоваться своим последним шансом покорить сердце красотки. Накануне вечером он не мог уснуть, так взбудоражила его перспектива провести день на озере рядом с любимой. Бедняга побелел как мел еще до того, как ступил на палубу.

– Только не говори, что морская болезнь вынудила его наблевать красотке на платье.

– Хуже, – ответила я. – Прямо на середине озера, когда мы находились на этой лодчонке без удобств, Павлову приспичило.

– Он обоссал ей платье?

– Ему не отлить захотелось.

Отпрянув, Слим уставился на меня с неподдельным ужасом.

– Не мог потерпеть?

– Павлову это было необходимо, – сказала я. – Думаю, желание крепло постепенно, но, когда дело зашло уже слишком далеко, берег был вне досягаемости. Я сразу поняла: его что-то гнетет. Он вдруг стал таким тихим. Таким зажатым. И тогда, поскольку было ясно, что братец не сможет присесть над бортом на виду у этой девчонки, я решилась тихонько поговорить с ее отцом. Тот предложил Павлову отплыть в сторонку на надувном плоту и сходить «по-большому» оттуда. Плот качался за кормой яхты на всякий пожарный случай.

– А случай был именно такой.

– И поэтому нам всем пришлось смотреть в другую сторону, пока Павлов лез на плот с зажатыми в руке бумажками, травил веревку, чтобы оказаться на приличной дистанции, и присаживался, стараясь не свалиться в воду. Отец, как мог, отвлекал дочку и меня, попросив сначала подтянуть парус, а потом заняться ланчем, но расслабиться было невозможно. Мы обе знали, что происходит за кормой. К тому времени как мы, наконец, раскромсали длинные французские батоны, всеми овладело неестественное молчание. Даже ветерок, казалось, притих. Ничего, кроме плеска воды о борт, а потом издалека… ну, ты понимаешь.

– Боже мой. – Слим прижал ладонь к макушке, недоверчиво глядя мне прямо в глаза.

– Мы все это слышали, и я заставила себя начать разговор. Что угодно, только бы забыть об ужасных звуках, даже если придется истощить все свои познания в итальянском. Но я поняла, что мои труды оказались тщетны, когда оба моих спутника начали нервно на меня поглядывать. Я почти видела это в их глазах. Дерьмо, плывущее по левому борту, танцующее на волне за моей спиной… Павлов с большой неохотой вернулся на яхту. Он даже хотел отсидеться на плоту, но это, наверное, было опасно.

Я потянулась за бокалом и наблюдала за Слимом, делая глоток за глотком и гадая, когда же рассеются чары. Он просто стоял с приоткрытым ртом, созерцая нарисованную мной картину. Я подумала, не поведать ли ему заодно, что наши родители так и не вернулись домой из того отпуска, но это была уже грустная история о страшных тиграх и проводниках, у которых не оказалось при себе ружей с усыпляющим средством. Кроме того, я решила, что Павлов уже должен был все рассказать, да и не стоило омрачать недолгое пребывание наедине со Слимом. Даже если бедняга оцепенел от услышанного, просто побыть рядом с ним – уже здорово.

– Ты хотел знать, случались ли в жизни Павлова неловкие ситуации, – напомнила я и увидела, как глаза Слима, дрогнув, сфокусировались. – К тому же теперь тебе ясно, почему личная гигиена превратилась у него в настоящую манию.

– Этому парню срочно нужна подружка.

– Слушай, а он ходил на свидания за то время, что вы знакомы?

– Всего один раз, – ответил Слим. – Я думаю, что во всем виновата его профессия. Для человека, отвечающего на вопросы о любовных переживаниях, всякая интрижка выглядит как работа, взятая на дом. Он натренирован на то, чтобы выявлять и разрешать проблемы.

– А чем же ему не понравилась девица, с которой он встречался? Что с ней было не так?

– Павлов решил, что у нее слишком большие глазные яблоки, – пожал плечами Слим, давая понять, что это выше его понимания. – Между нами, мне кажется, его пугает сама мысль о переходе к физическому контакту. Смешивающиеся флюиды двух тел не слишком-то вписываются в его жизненные принципы.

– Теперь ясно, почему люди считают его геем.

– Генетически гетеросексуален, воинствующе культурен – таким я вижу твоего братца. Я считаю, что если он сумеет решить, к которому лагерю принадлежит на самом деле, то вся неловкость исчезнет сама собой.

– В любом случае, – добавила я, – ему неплохо было бы найти себе кого-нибудь.

Публика за нашими спинами резким свистом приветствовала следующего диджея, вставшего за вертушки, и уже под грохот ударных Слим спросил:

– А какой самый страшный конфуз случался с тобой?

– Я только что рассказала. – Помолчав, я дала Слиму время сообразить, какой отпечаток история с прогулкой по озеру могла оставить в моем сознании. – Не один Павлов носит теперь в себе предубеждение против водных глубин. Я испытала такой стыд, что порой думаю, что уже ничто не заставит меня ступить под парус. Ладно, теперь твоя очередь.

– Моя? Я в жизни не переживал ничего подобного.

– Брось, давай поиграем, – сказала я, рассмеявшись. – У каждого в жизни бывали моменты, когда хочется провалиться сквозь землю.

Слим ненадолго задумался.

– Ты действительно хочешь знать?

– Еще бы.

– Вообще-то все зависит от тебя. От того, как ты себя поведешь.

– Меня не так-то просто шокировать, – заметила я, но все же оторопела, когда он подошел и поцеловал меня. Вот Слим приближается, молниеносный бросок – и его губы соединяются с моими, а уже в следующий миг он вновь у стойки. Робко мнется, ожидая моей реакции.

– Здесь полно людей, в этом клубе, – говорит он и жестом приглашает оглядеться вокруг. – Если ты решишь действовать немедленно и плеснешь мне в рожу разбавленной водкой, я смогу назвать этот миг самым неудачным эпизодом своей биографии. Если же водка останется в бокале, я назову его, возможно, одним из самых светлых моментов.

Признаться, я уже плохо соображала. Звуки сальсы как раз затихали, и мне нужно было хоть как-то отреагировать. Я уже открыла было рот, но не нашла нужных слов и сочла за лучшее отложить разговоры на потом. Тем более что придумала достойный ответ. Вот только мои губы так и не нашли губ Слима, поскольку их опередил Павлов, отыскавший нас обоих.

– Надеюсь, что все кончено? – произнес он, и мы едва успели отпрянуть друг от друга. Павлов раздвинул нас и поднял со стойки свой стакан. Он, похоже, недоумевал, отчего это мы с такой готовностью раздвинулись, но не заметил, как мы переглянулись, что могло бы ввести его в курс дела.

– Стало быть, ты теперь знаешь о самом неприятном моменте в нашей жизни, – продолжал мой брат, обращаясь теперь к Слиму. – Будет справедливо, если ты расскажешь о своем.

– У него такого не было, – выпалила я прежде, чем Слим успел раскрыть рот. – Пока еще не было.




4


Чего у Слима не отнять, так это умения владеть своим лицом. У него это получалось лучше, чем я могла вообразить, но совсем не в том смысле, в каком это доступно большинству мужчин. Тот поцелуй требовал смелости, но уже по тому, как Слим отскочил от меня, я уяснила, что он блефовал. Попробовал бы он взглянуть на меня так, словно делает мне одолжение, и ему еще долго пришлось бы сушить свои дреды. Так что вышло совсем наоборот: я покинула клуб в сопровождении парня, который все поставил на карту, в точности зная, чего ему хочется, хотя и не был уверен, что сумеет это заполучить. Во всяком случае, об этом не могло быть и речи, пока мой брат ошивался где-то поблизости. Всю дорогу домой Павлов вышагивал между нами, а затем вытянулся на диване прежде, чем кто-нибудь другой успел застолбить себе местечко.

– Значит, ты не собираешься в кровать? – спросил Слим, наблюдая, как мой братец устраивается поудобнее. – Разве час не поздний?

– По мне, так уже кромешная ночь, – сказала я. – Право же, мне пора на боковую. Я и без того не рада, что на новой работе придется иметь дело с прирожденными красавицами. Не хватало мне еще явиться завтра не выспавшись и с похмелья.

– Ты вполне могла бы занять мою комнату, – предложил Слим и напрягся, готовясь отмести неизбежные возражения. – Я лягу на диване, когда твой брат отправится к себе. Как раз собирался это предложить. Циско нужно хорошенько выспаться, Павлов, но ей это не светит, если ты собираешься валяться здесь, переключая ящик с одного ночного канала на другой.

– Тут ей будет вполне удобно, – Павлов по-прежнему дулся на нас после испытания на прочность, которому мы его подвергли. – Как только ты завалишься спать, Циско получит диван в полное распоряжение.

Выражение лица Слима омрачилось.

– Не надо портить хороший вечер, – сказал он. – Ты не только ее брат, но и мой друг.

Наступило неловкое молчание, и все из-за меня. Именно поэтому я заверила обоих, что начну присматривать собственное жилье в ту же минуту, как получу на руки первый чек с зарплатой.

– Спасибо, что позволили остаться у вас, ребята, – вздохнула я, – но, по правде говоря, мне и самой не терпится распаковать наконец чемоданы.

С момента прибытия я каждое утро собирала свои вещи и складывала их за диваном: простыни и подушку, пижаму, умывальные принадлежности, одежду и косметику. Каждый день я буквально выметала из гостиной все следы своего существования. Я делала это ради брата и его друга, но нелишне было подумать и о себе. Пора найти, наконец, комнату, в которой я смогу оставить след. Павлов первым разрядил обстановку, согласившись, что мое переселение в другое место, пожалуй, действительно пойдет всем на благо. Слим кивнул, словно решив разобраться с этим позднее, и предложил выпить чаю перед тем, как отправиться спать. Я поддержала его, надеясь успеть переброситься словом с моей самозваной нянькой.



– Прекрати, – прошипела я, как только Слим выскользнул на кухню. Павлов уставился на свои руки, водя пальцем по линии жизни на ладони. – Ценю твою заботу, но это уже переходит все границы. Ты же меня просто душишь.

– Меня не столько беспокоит Слим, – в конце концов произнес брат. – По ночам мне не дают уснуть мысли о нашем домовладельце.

– Уверена, что он все поймет. Я ведь не собираюсь жить тут постоянно.

– Единственный довод для Фрэнка Картье – это содержимое бумажника. Он может мириться с неряхой вроде Слима только потому, что тот вскоре разбогатеет. Лучше не вставать на пути у этого типа, Циско. У нашего домовладельца множество связей.

– Как и у любого слесаря или монтера, – не согласилась я. – Он всего лишь предоставляет людям услуги.

Едва заметно улыбнувшись, Павлов подтянул обе ноги, чтобы я могла примоститься рядышком.

– Возможно, я переусердствовал в заботе, – признал он. – Просто, раз уж ты живешь с нами, я чувствую, что должен присматривать за тобой. Будь у тебя свое жилище, поверь, ни за что не стал бы играть на твоих нервах. Но я всегда о чем-то беспокоюсь. Это мне удается лучше всего остального.

– Выкинь из головы, – похлопав брата по лодыжке, я сказала, что благодарна ему за диван.

Павлов не ответил. Он был занят: пугающие мысли о возможных неприятностях заставили его внезапно помрачнеть и тихонько обругать Слима. Я чувствовала, что он не хочет больше говорить о себе, и задумалась, доводилось ли ему прежде делиться сокровенными мыслями, лежа на кушетке.

– Ты не видела пульт от ящика? – спросил меня брат. – Он куда-то пропал с тех пор, как Слим раздобыл игровую приставку.

Я посмотрела на лежавший под телевизором агрегат – полированную металлическую коробочку с торчащим из нее клубком проводов, которых хватило бы на хорошую систему жизнеобеспечения. И клавиатура, и джойпад были снабжены настолько длинными сетевыми кабелями, что при желании можно было распахнуть окна и предложить продавцам с цветочного рынка попробовать свои силы в игре. Увидав, как Павлов рыщет взглядом за моей спиной, я порекомендовала ему отложить поиски.

– Разве ты не можешь оторваться от дивана и переключать каналы вручную?

Мой брат взглянул на меня так, словно я предложила нечто несусветное, и ткнул обличающим пальцем в клавиатуру на ковре:

– Слим советует пользоваться этим, но я принципиально отвечаю отказом. Ящик сходит с ума, когда я беру ее в руки. Забрасывает меня сообщениями об ошибках, когда я пытаюсь включить пятый канал, или предупреждает, что моя память исчерпала ресурс, в то время как все проблемы – в башке у этой штуковины. По крайней мере, с дистанционным управлением ты сам в ответе за происходящее.

Мне захотелось спросить, зачем им вообще нужна клавиатура под телевизором. В конце концов, у Слима есть ноутбук, а в комнате Павлова стоит на столе компьютер. Неужели так уж необходимо путешествовать по Сети, лежа на диване? Затем я вспомнила об ассортименте интернет-магазинов и обнадежила брата:

– Рано или поздно твой пульт наверняка отыщется.

– Помяни мое слово, – заметил Павлов, – стоит потерять основной рычаг управления, и в один прекрасный день машины непременно изобретут такой рычаг для нас.

– Или джойпад.

– Представь себе.

Моя рука сомкнулась на предмете его поисков в тот миг, когда Павлов закончил говорить. Пульт лежал под подушкой с моей стороны дивана. Классно было бы им воспользоваться: нацелить брату между глаз и отключить до утра. По крайней мере, тогда я могла бы провести немного времени наедине с его соседом по дому и выяснить наконец, насколько хорошо мы с ним можем ладить. Брат, однако, оставался «включен» и озабочен, явно намереваясь продолжать в том нее духе. И я решила вытрясти из него еще что-нибудь о Слиме, использовав свой шанс: предложила ему взаимовыгодную сделку – пульт от телевизора в обмен на обсуждение заданной мною темы.

– Почему ты так боишься домовладельца? – спросила я. – Неужели вы двое никогда не приглашали сюда гостей?

Прежде чем забросить удочку, мне пришлось отвернуться, чтобы брат не видел выражения моего лица.

– Наверняка к Слиму приходили девчонки, которые оставались ночевать?

– Скажем так: когда приходит время платить за аренду, в доме не должно быть никого, только мы двое.

Я смотрела на темный экран телевизора, прикидывая, не хочет ли мой брат этим намекнуть, что у Слима другие интересы? Или еще хуже – что он охотник за трофеями? Мне приходилось сталкиваться с такими парнями: они умеют скрывать свои истинные намерения, пока не добьются желаемого. Изображают идеальных мужчин, пока не наступает решающий момент, и тогда остается лишь наблюдать, как в их глазах тихонько меркнет свет. Я не могла поверить, что Слим скроен по подобному шаблону, но уже то, что подобная мысль привела меня на грань паники, сообщило мне о крепнущем чувстве. «Нет, – твердо сказала я себе, – Слим – человек другого сорта. Он не похож на мужчин, встречавшихся мне прежде». Образ жизни Слима, его стиль вообще были для меня в новинку, но притягивало меня даже не это, а что-то другое, расположенное гораздо глубже. Не внешность парня и не его бзики насчет сальсы, киберпространства и резинок для волос, а то, что наши сердца, похоже, бились в унисон. Этот ритм я услышала, впервые войдя в дом на Коламбия-роуд, но потребовался еще и поцелуй, чтобы я смогла прочувствовать его по-настоящему. И теперь я знала: мне нужен только Слим, и никто другой. Думаю, мой брат тоже это понял.

– Он хороший парень, – признал Павлов, хотя я уже махнула рукой на дальнейшие расспросы. Не потому, что брат успел включить ящик, а потому, что в его голосе прозвучала такая покорность судьбе, такое смирение. – Просто мне придется жить с ним и дальше.

Из кухни донесся звон кубиков льда о стекло. Я вообразила, как Слим с самыми коварными намерениями подсыпает что-то в мой бокал, но предпочла не делиться этим с Павловым. Ему сейчас было не до шуток, а кроме того, предмет моих помыслов как раз вернулся в гостиную с тремя порциями виски на подносе. Я встала, чтобы помочь, и с некоей оторопью обнаружила, что жидкость в стакане справа выглядит более мутной, чем в двух прочих. С тревогой вглядевшись в лицо Слима, я увидела, как мерцает крошечное колечко у него в брови. «Не тебе», – одними губами проговорил Слим, улыбку он припас для Павлова, с увлечением переключавшего телеканалы. «Наверное, подыскивает что-нибудь подходящее для вечернего просмотра в кругу семьи, – решила я. – Непростая задача для столь позднего часа, когда сетка вещания перегружена одной-единственной темой».




5


На следующее утро я проснулась с гнетущим ощущением, будто кто-то пристально на меня смотрит. Оглушенные внезапным вторжением света, мои сощуренные глаза далеко не сразу смогли сфокусироваться на посетителе.

Мой собственный старший брат.

Я поморщилась. Прижала палец к виску, сожалея о той финальной рюмке. Для человека, глотнувшего вчера напоследок, помимо спиртного, еще и небольшую дозу гомеопатического снотворного, Павлов выглядел пугающе бодрым. Вчера он опрокинул стаканчик и пошлепал в туалет, дав слово, что вернется. Летели минуты, и он выполнил свое обещание, но ближайшие полчаса провел, курсируя между двумя помещениями. Для нас со Слимом это был шанс обменяться сначала улыбками, а затем – долгими, пристальными взглядами. Процесс, обретший еще больший накал, когда мой брат признал, что чувствует себя немного одурманенным, и, покачиваясь, отправился спать. Кто знает? Может статься, он решил, что Слим тоже не вяжет лыка и девицу вполне можно оставить наедине с инвалидом. Но, как выяснилось, его закадычный друг только разминался.

Короче, день завершился в постели Слима, где поутру и отыскал меня братец.

Я осторожно уселась, не без усилия собрав воедино мысли и простыни. Слим даже не шелохнулся. Совсем выдохся. А может, Павлов уже успел поквитаться с ним?

– Уже ухожу, – вздохнула я.

Зря я не настояла вчера, чтобы Слим оставил мои вещички в покое, за спинкой дивана в гостиной. Стоило всего-навсего посетовать – дескать, некуда подвесить брюки от костюма, чтоб не пришлось гладить их утром, – и он расстарался вовсю. Мой багаж со мною заодно вдруг очутился в его комнате, а Слим голышом метался в лунном свете, разбирая мои вещи и предлагая мне чувствовать себя как дома. Бросив один взгляд на одежду, вывешенную вчера на дверцу платяного шкафа, я поспешила отогнать прочь видение: Слим привстает на цыпочки, чтобы забросить наверх мою опустевшую сумку. Вопреки моим протестам, он проявил чудеса радушия и даже убрал ноутбук с маленького столика в углу, чтобы я могла разместить там косметику. При свете дня комната казалась скорее моей, чем его.

– Не желаю быть канатом для перетягивания, – заявила я.

– Ты опоздала, Циско. У нас гость.

– Кто? – поинтересовалась я, и, когда Павлов шагнул в сторону, очередной вздох намертво застрял в моей гортани. Даже Слим – и тот подскочил на кровати, вытаращив глаза так, будто ему только что привиделся какой-то дикий кошмар. Спал бы себе дальше.

– Тук-тук-тук, – ухмыльнулся здоровый мужик, заполнивший собой весь дверной проем. – Надеюсь, не помешал?



На плечи Фрэнка Картье было наброшено желто-коричневое пальто, на голове топорщились остриженные ежиком, уже редеющие седые волосы. Он был по-своему красивым, хотя и несколько потрепанным. Ронни Биггс [3 - Ронни Биггс (р. 1929) – знаменитый антигерой, прославившийся после так называемого Великого ограбления поезда в 1 963 году, несколько десятков лет успешно уклонялся от правосудия.] жилищного сектора (именно так о нем потом скажет Слим) и далеко не бедняк: золотые гайки на пальцах, толстенный браслет и запонки в придачу. Как мне предстояло вскоре выяснить, Фрэнк пребывал в вечных поисках недвижимости, которую он мог бы добавить в свой портфель. И верно, наиболее яркой чертой Картье была странная цепкость взгляда: его ясные синие глаза под двумя тяжелыми бровями казались слишком маленькими, слишком глубоко спрятанными, слишком острыми.

– Эх, ребята, – с неодобрением произнес он, будто стоял сейчас на крыльце, а не на пороге спальни, – и где вы только воспитывались?

Слим прочистил горло.

– Э… знакомьтесь, это Циско.

– Моя сестра, – тихо прибавил Павлов, уподобляясь переводчику при какой-то важной шишке. – Она здесь временно.

– Ну-ну.

– Приятно познакомиться, – вяло произнесла я и оглянулась на Слима, ища поддержки.

– Циско остановилась у нас, пока не подыщет собственное жилье.

Словно не слыша, Фрэнк Картье вскинул голову и вежливо поинтересовался, есть ли у меня работа. Он говорил, проглатывая окончания слов на манер кокни. Это можно было бы посчитать развязным, если бы от всего облика Фрэнка не исходил такой холод. Павлов подтвердил, что я уже успела устроиться на работу.

– В модельном бизнесе, – уточнил он.

– В таком случае, – Картье вновь уставился на меня, – я и сам рад знакомству.

Я уже набрала было воздуху, чтобы объяснить: работа временная, к тому же я всего-то сижу на приеме посетителей в одном городском агентстве по найму моделей. Однако к тому времени улыбка гостя сделалась уже настолько лучезарной, что освещала спальню, несмотря на задернутые шторы. Впрочем, взгляд Картье, похоже, остекленел, и я сообразила, что он сейчас взвешивает меня на каких-то внутренних весах.

– Такая милая барышня, должно быть, и пальцем не пошевелит меньше чем за тысячу? – вопросительно протянул он. – Я не ошибаюсь?

Глядя в изножье кровати, я пояснила, что получаю немного меньше. Слим опять прочистил горло.

– Мистер Картье, может, продолжим разговор после того, как мы оденемся?

– Ну конечно, – сказал хозяин и принялся нащупывать что-то в кармане плаща. Пакетик фисташек, как выяснилось вскоре. – Располагайтесь как дома, – он сунул орех в рот и закатил вбок, к коренным зубам. Мы молча глядели на это, пока Слим не выразился яснее.

– Мне хотелось бы одеться при закрытой двери.

Я потуже вцепилась в простыни, мечтая, чтобы Картье перестал наконец смотреть на меня, издавая этот хруст, что он внезапно и сделал. Проглотив орех, Фрэнк шагнул прямо в комнату и обернулся к Павлову:

– Слышал? Закрой дверь с той стороны и поставь чайник. Мы подойдем через минутку.

– Но, мистер Картье…

– Я бы с удовольствием выпил кофе. Как раз то, что мне нужно.

Слим сидел рядом с таким же ошарашенным видом, что и я сама. Мой брат тем временем действительно потянулся к ручке проклятой двери. И замер, лишь когда Картье нацелил на нас два воображаемых пистолета.

– Шутка! – Он сделал вид, что разрядил оба, один за другим. – Видели бы вы свои физиономии!

– Очень хорошо, мистер Картье, – резко выдохнув, Слим сполз по спинке кровати. – Вы уложили нас наповал.

– А разве нет? – усмехнулся тот. – Зрелище было что надо.

Я испепелила Павлова взглядом, и тот отдернул пальцы от дверной ручки.

– Выть может, все же дадим им время привести себя в порядок? – внес мой брат уже запоздавшее предложение. – Мне кажется, они имеют право побыть одни.

Картье возразил ему, что в этом нет необходимости, поскольку он не намерен тут задерживаться.

– Я видел достаточно, – подытожил он, поворачиваясь к двери.

– Достаточно для чего? – спросила я.

Слим вздрогнул, а я, в свою очередь, испытующе уставилась на мужчину в желтом пальто, который обернулся на мой голос.

– Чтобы все понять. Настало время повысить квартплату.

Стон парней был ему ответом. Картье развел руками.

– Тогда съезжайте!

– На сколько повысить? – спросил Слим.

– Ненамного.

– То есть?

– Чистая ерунда для такой знаменитости, как ты. – Картье не сводил с меня взгляда, отчего могло показаться, что он говорит вовсе не о профессиональных успехах Слима. – Что такое сотня фунтов для свежеиспеченного миллионера?

– Вы шутите, – запротестовал Слим. – Еще сотня фунтов в месяц?

– В неделю.

– Это неслыханно, – взвыл Павлов и принялся за собственные подсчеты. – Получается чуть ли не тысяча в месяц.

Картье начал застегивать пальто.

– Не так уж и много, если поделить на троих. Право же, вполне разумная сумма.

Я далеко не сразу сообразила, что речь идет и обо мне тоже.

– Не знаю…

– Утро вечера мудренее, – поставив точку в этом вопросе, Фрэнк Картье извлек из кармана еще одну фисташку. Он картинно вскрыл ее большим пальцем, что напомнило мне умельцев, сковыривающих пробку с пивной бутылки. Прежде чем скорлупа упала на ковер, хозяин уже повернулся, чтобы выйти. – До встречи в конце месяца.

– Здесь мало места для троих! – Мой брат влип в дверной косяк, чтобы дать Картье пройти, и задергался, когда тот остановился в дюйме от его лица.

– Ничего, сойдет.



Пошевелиться Павлов отважился не раньше, чем мой новый домовладелец сошел с крыльца.

– Просто замечательно, – отметил мой брат и обратился к нам: – Лучше и быть не может, верно я говорю?

Со слегка огорошенным видом Слим подтянул простыню к подбородку.

– Если хочешь, я уйду, – предложила я и приготовилась к худшему. Слим безмолвствовал, но, повернувшись к нему за ответом, я заметила, как потихоньку смягчается его лицо.

– Можно мне вставить словечко? – напомнил о себе Павлов, широко разводя руки. – Мой лучший друг и любимая сестренка вдруг так меня подставили!

Слим упрекнул Павлова в том, что тот едва не оставил нас наедине с монстром. Мой брат уже собрался было защищаться, но тут появление чьей-то тени в дверном проеме заставило его захлопнуть рот. Картье. Снова в кадре. С двумя конвертами для деловых писем, которые он сжимал в руке на манер карточных тузов.

– Гляньте-ка, что я нашел на коврике! – Конверты полетели на кровать. – Вам почта.




6


Пришло время внести ясность. Во-первых, у меня нет привычки прыгать в постель к мужчине, – особенно если я собираюсь поселиться с ним в одном доме. Другое дело – если вдруг захочется приключений. Черт, но ведь случайная интрижка все равно, наверное, не протянет дольше суток. А вот когда речь идет о серьезных отношениях… Мне не нужен Павлов с его советами, чтобы понять, что в таком деле спешить не стоит. Уж больно велик риск нарваться на крупные неприятности, да и вообще слишком многое ставится под угрозу. Мое «во-вторых» как раз о Павлове: я хочу кое-что объяснить, но не про его сексуальные заморочки, а про наши с ним отношения. Весь этот вздор насчет дивана. Типа того, что брат не позволит мне уснуть вне поля его зрения. Я ужасно люблю Павлова как брата; но сейчас он, скорее, принял на себя роль чрезмерно заботливого отца. В этом-то и заключается наша с ним общая проблема. О наших родителях имеет смысл говорить только в прошедшем времени, и после их исчезновения из нашей жизни Павлов, как бы это выразиться… перенапрягся. Все это время я старалась не забывать, что его забота и опека проистекают лишь из того, что мы с ним остались вдвоем на всем белом свете. Держа это в уме, я вышла на кухню сразу после того, как Фрэнк Картье наконец оставил нас в покое. Новый день мне пришлось начать с поговорки.

– Нет худа без добра, – завела я. – По крайней мере, здесь ты сможешь приглядывать за мной. Правда же, я не хотела тебя расстраивать. Жаль, что все так вышло, но я рада, что мы снова вместе, Павлов. Обещаю: я горы сверну, чтобы приспособиться. Из нас еще получится счастливое семейство, вот увидишь.

Брат стоял, повернувшись ко мне спиной. Казалось, он не замечает моего присутствия, не говоря уже о протянутой ему оливковой ветви. «Отлично, – подумала я. – Попробуем другой подход».

– Слим говорит, что вы уже довольно давно снимаете этот дом. – Я глубоко вздохнула, надеясь немного рассеять тучи. – Теперь-то я поняла, отчего ты никогда не предлагал мне пожить с вами.

Павлов не двинулся с места. Опустив плечи и низко склонив голову, он бормотал что-то себе под нос, словно ради меня и оборачиваться не стоило.

– Так нельзя поступать со мной, – донеслось до меня.

– Как поступать? – переспросила я, потихоньку заводясь. – Не пойму, в чем, собственно, дело? – Назревал скандал, и я чувствовала, что должна отстоять свою позицию.

– Возмутительно! – была его следующая реплика. – Это игра не по правилам.

– Я не могу постоянно извиняться, – ответила я. – и не собираюсь делать вид, будто храню невинность, чтобы ты и дальше мог трястись надо мною. Павлов, да я, наверное, занималась в своей жизни такими вещами, какие ты мог видеть только в Интернете!

Никакой реакции. Даже волоски на шее не встали дыбом. Поддавшись наитию, я выпалила:

– Однажды я делала это с двумя партнерами сразу. Что ты на это скажешь?

Это его уязвило; во всяком случае, мне так показалось. Павлов обернулся, бледный и напряженный, и лишь тогда я заметила письмо, зажатое в его руке.

– Что я должен сказать? – спросил он с отсутствующим видом, и тут я сообразила, что братец не слышал ни единого моего слова.

– Да так, – поспешно сказала я, – забудь, что я вообще открывала рот.

Павлов опять уставился на письмо.

– Как они могли так поступить со мной?

– Что случилось?

– Это уведомление от редактора. Мой гонорар сокращен вдвое.

– Вдвое? Ничего себе! Но почему он это сделал?

– Вынужден. Журнал сейчас обновляется, и расходы приходится урезать.

– Увольняйся, – посоветовала я. – Уйди оттуда с высоко поднятой головой.

– И куда же я пойду? В очередь за пособием?

– Будешь вести колонку в другом месте. Делов-то!

– Циско, я слишком стар.

– Да тебе же всего тридцать!

– И я даю советы девочкам, которые как минимум вдвое меня младше. Ни один другой журнал не захочет меня взять. Читателям стоит только бросить на меня взгляд, и они подумают: «Да ну на фиг, с тем же успехом спрошу у отца!»

– Ну что ты, – возразила я, но уже без прежней убежденности в голосе.

– Именно так. На этой работе надо гореть ярко, тихо истлеть не выйдет.

– Брось, Пав. Ты, наверное, все принимаешь слишком близко к сердцу?

Он протянул мне письмо с подколотым к бумаге макетом странички советов из следующего номера.

– Взгляни только на фотографию, – сказал он. – Естественно, когда я только начал, моя рожа публиковалась крупным планом, но каждый год делается новый снимок, и всякий раз я мельчаю в своей рамке. Все больше компьютерной ретуши. Я давным-давно перестал узнавать собственные зубы.

Вот это улыбка, тут он был прав.

– Что с того? – сказала я в надежде поднять Павлову настроение. – Оранжевая рубашка отлично смотрится на белом фоне.

– Это не довод, – возразил он. – Циско, мое лицо уже некуда дальше уменьшать. Ты что, не понимаешь, о чем я толкую? Они не могут скрыть того факта, что я старею. Еще один шаг назад, и я выйду из фотостудии на улицу.

В кухню проскользнул Слим. На мои плечи опустились две ладони, макушку прижало поцелуем. Я могла чувствовать себя принцессой.

– В чем дело?

– Павлову урезали зарплату.

– Вот бедняга! – посочувствовал Слим. – Не повезло парню!

– Да уж, но он не хочет увольняться.

– Куда же он пойдет, в его-то возрасте?

– Ох, только не начинай все заново, – вздохнула я. – Тридцать – еще не вечер для ведущего странички советов читателям.

– Еще какой вечер, для подросткового-то журнала, – простонал Павлов.

– А как насчет женских месячных? – спросил мой новый бойфренд. Насупясь, я обернулась за разъяснением. Прочистив горло, Слим попробовал построить фразу иначе: – Я имел в виду те ежемесячники, которые у нас издаются для дам.

Покачав головой, Павлов признался, что для них еще слишком молод.

– Чтобы устроиться работать в подобное издание, нужны благородная седина, нелепый галстук бабочкой и комплекция портового грузчика.

– Ушам своим не верю, – сказала я. – Ты слишком стар для одних читателей, но слишком молод для других.

– Пусть посидит пока в чистилище для журнальных советчиков: – Слим изучал фотографию моего брата. – И что же ты теперь будешь делать?

– Соглашусь с урезанной зарплатой. Постараюсь выкроить на оплату жилья.

– Предоставь это мне, – быстро сказал Слим. – Пусть оплата тебя не беспокоит. С деньгами, которые обещают мне дружки на бирже, я, наверное, в любое время смогу купить этот дом.

Мой брат кисло усмехнулся. Наверное, подумал: «Хорошо бы увидеть лицо Картье, когда Слим подкатит к нему с этаким предложением». Я легонько сжала брату локоть.

– Все будет хорошо. Я оплачу свою долю из временного заработка. Кроме того, я великолепно умею готовить из дешевых продуктов. Мы будем сыты, по крайней мере, до тех пор, пока нам не надоедят пироги с тунцом.

Вернув Павлову письмо с макетом, Слим тоже попытался поднять ему настроение.

– Я наговорил тебе всякой ерунды про рубашку. – Он бросил на друга взгляд исподлобья. – Я ошибался. Ты отлично здесь выглядишь.

Сверившись с фото, Павлов смял письмо в кулаке.

– Я похож здесь на фрукт, – выдавил он и тут же попросил позволения удалиться.

Мы молча смотрели, как он направляется к лестнице. И лишь после того как мой брат защелкнул за собой задвижку, Слим повернулся ко мне:

– Что ты ему тут наговорила?

– Когда?

– Про двух партнеров сразу, – осклабился он совсем по-волчьи.

– Ты подслушивал?

– Отнюдь нет. Дело в том, что молодые люди улавливают определенные фразы на расстоянии в тысячу шагов.

– Как это?

Слим пожал плечами.

– Врожденный интерес к чужой сексуальной жизни, наверное. Стоит девушке упомянуть, что она занималась этим с несколькими партнерами одновременно, и мы сразу вострим уши.

– К Павлову это не относится.

– Из всякого правила есть свои исключения. Ну, и как там все было?

– Что?

– Сама знаешь. В каком составе? Парень-девушка-парень? Две девушки, один счастливчик? Все трое – девушки?

– Это мое личное дело, – надменно парировала я, тем не менее наслаждаясь разговором. – Ты и сам наверняка не говоришь о себе всей правды.

Мгновение поразмыслив, Слим признал поражение:

– Какими были бы наши отношения без этих маленьких секретов, а?

– Именно, – согласилась я, присаживаясь за кухонный стол.

Слим выдернул из кармана спортивных брюк собственный конверт и распотрошил его.

– От дельцов с биржи, – сообщил он мне. Заняв стул напротив, он развернул письмо. – Хоть кто-то из нас не бедствует.

Я наблюдала, как его глаза пробежали по странице и застыли как вкопанные в самом низу. Похоже, Слиму никак не удавалось расшифровать подпись.

– Может, поделишься новостями? – наконец спросила я.

Слим поднял голову. Лицо у него было бледное и напряженное, совсем как у Павлова, и я испытала дежа вю: утренние события пошли по второму кругу.

– Они не могут поступить со мной так, – едва слышно выдохнул он. – Ведь правда?




7


Стало быть, я – нечто вроде неразменного пенни, который вечно возвращается в карман, даже вопреки желанию владельца, и несет с собою одни неприятности. Раз, другой, а там, глядишь, и всю дальнейшую жизнь, – такое у меня сложилось впечатление. Павлов нашел убежище в своей комнате и предавался там невеселым размышлениям – скорее о собственных бедах, чем о страдающих от безнадежной любви подростках. Слим тем временем продолжал уверять, будто во всем этом нет и не было моей вины. Нет, меня никак нельзя винить в том, что у брата начались нелады с колонкой, как и в том, что его самого выплюнул деловой мир.

– Бывает, цены на акции взлетают до небес, – повторял он, – а потом на бирже случается кризис, и они падают.

– В твоем случае они упали камнем, – заметила я. – Слим, да эта компания даже не успела подержаться на плаву, прежде чем пойти на дно. Куда и утащила за собою твой веб-сайт.

– Слыхала выражение «Никогда не верь хиппи»? Я скажу иначе: никогда не верь парням в деловых костюмах… особенно если пиджак висит на манекене.

– Да где же у них мозги? Неужели они и впрямь воображали, что могут нажиться на тебе, тогда как их собственный бизнес кубарем катился к банкротству?

– Отчаянный жест. Наверное, хотели спастись. Теперь уже не важно. Очередной несчастный случай в Сети, не более того.

– Рано опускать руки. Ты еще оправишься от удара.

– Посмотри в лицо фактам. Я всего лишь заядлый сетевик, полный бездарь в смысле коммерции.

– Скорее ты – сетевой энтузиаст, – поправила я его.

– «Заядлый сетевик» звучит романтичнее, – возразил мне Слим. – «Канава сточная, где отражается луна…» Это про меня.

Мы лежали в постели, уставясь в потолок, который служил своего рода холстом для возникавших перед нашим отстраненным взором видений. Не скажу за Слима, но я изо всех сил старалась не воображать, как выглядит переработанный, изжеванный на макулатуру миллион фунтов. Заманчивые предложения о долевом участии обернулись крахом – поскольку теперь, обанкротились все, кому предназначались барыши. Компания, погубившая бизнес Слима, и сама разлетелась на клочки. Должна признать, Слим держался хорошо. Если бы мой собственный веб-сайт всосала виртуальная канализация, я бы переколотила мерзавцам все окна. Я имею в виду все те окна, за которыми сидит самый главный из всех дельцов. Переколотила бы, вволю наплакавшись сначала, да и потом тоже. Слим же держался молодцом. Он воспринял это как передачу хода в игре: шанс отвлечься, расслабиться, передать инициативу сопернику. Пожалуй, следовало бы поддержать его, постараться сделать так, чтобы его самолюбие не страдало, тем более что я и правда чувствовала вину. И ничего не могла с собою поделать: с какой бы стороны я ни пыталась взглянуть на ситуацию, мое появление в этом доме точно совпадало с моментом, когда благополучие обоих жильцов упаковало вещички и отправилось по другому адресу. Я повернула голову на подушке, чтобы еще раз повторить: «Прости меня, Слим». Я уже потеряла счет собственным извинениям с тех пор, как Картье застукал нас в одной постели, но мне это очень помогало, когда, просыпаясь по утрам, я встречала взгляд Слима.

– Циско, да прекрати же наконец извиняться, – ответил он на этот раз. – Не выдумывай, ты никого не сглазила. Ты не принесла в этот дом несчастье. Здесь нет проклятых. Просто такое иногда случается, и в такие минуты жизнь начинает казаться невыносимой. Но это все временно.

Его голос звучал на фоне щебета стекавших по оконному стеклу ручейков. Дождь не прекращался с того дня, как я впервые вошла под сень этого дома. Если погода и менялась, то лишь к худшему. Я вздохнула – глубоко и тяжко.

– Интуиция подсказывает мне, что ты окажешься во всех отношениях мужчиной моей мечты, – произнесла я затем, – но я сделаю какую-нибудь глупость, и наша жизнь тут же рассыплется, как карточный домик. Такое уж у меня везение.

Бросив на меня косой взгляд, Слим вновь воззрился в потолок.

– Оптимизм – вот что я особенно ценю в женщинах.

– В таком случае что ты нашел во мне?

Помолчав, Слим высвободил руки из-под головы и стащил с запястья браслет, сплетенный из цветных шнурков, обожженных в месте крепления.

– Ну-ка, примерь, – сказал он.

– Что это?

– Амулет – браслет, приносящий удачу. Он у меня уже многие годы. Я привез его из Таиланда.

Не то же самое, что купить в дорогом универмаге, но дело не в этом. В определенном смысле эта вещица была бесценной.

– Не возьму, – сказала я, возвращая Слиму улыбку. Слим в ответ перекатился на бок, убеждая меня продеть руку в браслет. – Скорее всего на моей руке он порвется еще до ланча.

– Я лежу в постели с девушкой, сердце которой тикает мне в унисон, – был ответ, – и ей, черт возьми, нужен я, а вовсе не мои деньги. Это ли не везение? Так что все, что произошло, я воспринимаю лишь как ничтожно малую плату за это счастье.

Я перекатилась поближе к Слиму, прижалась головой к его щеке и разочарованно застонала, когда вдруг сработал встроенный в мои часы таймер и раздался голос синоптика. Он возвестил о приближении теплого облачного фронта если не сегодня, то уж наверняка завтра. Ничего не поделаешь – пора вставать. Придется отправиться на работу, усесться за стойку приема посетителей и начать пополнение прохудившейся казны. В качестве основного добытчика наличных в доме я должна была сейчас работать, работать и еще раз работать. Общение с девушками, ступившими на первую ступеньку лестницы, ведущей к звездам, – не самое прибыльное занятие, но это, по крайней мере, придавало мне отваги следовать за ними по пятам.

– Уже несколько дней ты работаешь допоздна, – сказал Слим, наблюдавший, как я влезаю в одежду. – Мне тебя недостает.

Он лежал, вытянувшись на простыне, и его лодыжки свешивались с кровати, отчего могло показаться, что в данный момент Слиму более всего недостает бирки на пальце ноги.

– А ты уже решил, чем сегодня займешься? – спросила я, выпрямляя лямки платья.

– «Глобальным переворотом», скорее всего.

– Нет, серьезно.

Слим пришел в замешательство, словно не уловив соли в собственной шутке, вслед за чем сообщил, что так называется стратегическая игра, в которую играют в Сети. Игра, надо сказать, не слишком нравственная.

– Особенно если играешь за русских, – внезапно оживился он, усевшись в кровати. – Приняв их сторону, начинаешь с меньшими финансами, но зато в твоем распоряжении оказываются отборнейшие негодяи. В том числе и женщины, которые не остановятся ни перед чем.

Пока Слим читал мне свою восторженную лекцию, я задумчиво расчесывала волосы. Вот к какому выводу я пришла: женщина и впрямь может стать богиней, если только сумеет совместить в себе повариху на кухне, шлюху в спальне и достойную противницу в схватке на джойстиках. Секс и игровые приставки – вот о чем теперь мечтают мужчины. Честно говоря, ни разу еще не видела Слима таким возбужденным. Во всяком случае с тех пор, как лопнул его интернет-пузырь. Я могла просчитаться, полагая, что крушение надежд послужит ему хорошей встряской, но для себя решила, что обязательно верну в этот дом солнце. Что бы там ни говорили метеорологи.

– Хочешь, сыграем? – с надеждой в голосе спросил Слим.

– Давай сперва разберемся с арендной платой, – улыбнулась я.




8


Тем же вечером, памятуя об опасности зацепить и порвать подаренный Слимом браслет, я вернулась домой, нагруженная подарками: ничего серьезного, скорее безделушки с блошиного рынка, чем обновки из бутика на Бонд-стрит. Несмотря на все мои сверхурочные старания, больших денег работа в модельном агентстве не приносила. По-моему, даже курьеры на велосипедах прикарманивали больше моего: всякий раз, когда они вбегали внутрь через двойные двери агентства, стоило лишь поднять голову, чтобы увериться – эти парни действительно при деньгах. Хоть я и сидела на месте, а не носилась по улицам, но работала временно, что означало, что я нахожусь на самой нижней ступени профессиональной лестницы. Понятное дело, и подарки соответствовали жалкому заработку. С моими ограниченными доходами я остановила выбор на игрушках для взрослых. Приятный сюрприз для Слима (будем надеяться) и милый сувенир Павлову. Оставалось только молиться, чтобы эти мои знаки внимания помогли вернуть в дом хоть немного света.

Уже выйдя из метро и ругая бесконечную морось, я решила, что тоже заслуживаю небольшого подарка. Было темно. И мокро. И ветрено. Мне хотелось поскорее попасть домой, но если я собиралась считать это жилище своим домом, то оно явно нуждалось в женском уюте. Свернув на Коламбия-роуд, где закрылись уже все лотки за исключением одного, я решила ограничиться пока цветами. Даже если продавцу сперва захочется выяснить мое настроение.

– Ищете букет? – цветочник уже заманивал меня под свой навес. – Или, может, хотите купить растение, несущее радость?

Я смотрела на этого темнокожего громилу в пуховике и не могла понять, к чему такая таинственность. Лоток был подсвечен несколькими фонариками, вывешенными над задником, и лишь цепочка китайской гирлянды отмечала край навеса. Эффект необычный и слегка устрашающий, поскольку яркая подсветка не только не позволяла разглядеть выставленный товар, но и превращала самого продавца в темный силуэт.

– Растение, несущее радость, пожалуй. Будет здорово, если оно продержится у меня хоть месяц.

Продавец расцвел, словно я дала единственно верный ответ. Я заслонилась от света, поднеся к брови сложенную ладонь, но не увидела ничего, кроме букетов, расставленных в ведрах на полках. Здесь не было ни бегоний, ни фиалок, – никаких вообще растений, хотя бы отдаленно напоминающих те, что растут в горшках.

– Травка сейчас просто отличная, – заметил продавец, сгибаясь над прилавком. Фигура как у артиллерийского снаряда, подумалось мне; снаряд с брюшком и улыбкой шириною в милю. – Первосортное дерьмо, снимает стресс как рукой.

– А?

– Хотите сначала попробовать?

Я растерялась и была окончательно сбита с толку, когда цветочник расстегнул висящую на поясе сумку и принялся рыться в ней, гремя монетами. Я осторожно высказалась в том смысле, что денег у меня не много. Продавец цветов оторвал взгляд от сумки.

– Расскажи обо мне друзьям и сможешь заплатить позже, если тебя это устроит.

– Прошу прощения?

Он оперся костяшками пальцев о прилавок и приблизил ко мне лицо.

– Милая, похоже, ты девочка честная, но, если я собираюсь отпускать тебе товар в кредит, мне нужно знать, выиграет ли от этого мой бизнес. Понятно, что я хочу сказать?

– Не совсем, – созналась я. – Мне просто нужны какие-нибудь петунии или что-то вроде того. Я не собиралась брать весь товар оптом.

Продавец вновь выпрямился во весь рост, глаза его сузились, а рука застегнула молнию на пуховике до первого из подбородков.

– Ты ведь знаешь, что я тут продаю, верно?

– Наверное, я не ошибусь, предположив, что цветы?

– Угу, – медленно выдохнул он. – И это тоже. Как раз в это время дождевая капля отыскала дорогу к одной из лампочек, раздалось резкое шипение. Вздрогнув, я отшатнулась от прилавка, подальше от нависающей над ним фигуры с наждаком щетины и странными намеками.

– Я живу на этой улице. – Я решила просто пятиться, пока меня не скроет ночной мрак. – Пожалуй, лучше попробую поискать цветок утром, когда рынок снова откроется.

– Ты живешь на Коламбия-роуд? – ахнул продавец. – Чего ж ты сразу не сказала, что местная? – Откуда ни возьмись, через прилавок перелетел большой букет роз в красивой обертке. Я выбросила вперед руки (защитный рефлекс), и в них очутилась дюжина ярко-красных бутонов на длинных черенках.

– Где же ты обосновалась? Должно быть, новенькая, раньше я что-то тебя не видел, а я тут каждого знаю. – По лицу продавца скользнуло озабоченное выражение. – Лопнуть мне на этом месте, ты ведь не племянница Зверя, я надеюсь?

Немного оторопев от натиска, я не без труда сообразила, что речь идет о номере дома, и ответила:

– Нет, всего лишь соседка.

– Так ты живешь со Слим-Джимом и этим парнем в подтяжках? Который то и дело исчезает, чтобы напудрить себе нос?

– Это Павлов, – кивнула я, уже крепче прижимая букет к себе. – Он мой брат.

– Вы родственники? Иди ты! А я всегда считал Павлова единственным отпрыском в семье.

– Он не особо распространяется обо мне. И уж во всяком случае, не в мужской компании.

– Еще бы. Если сестра – этакая штучка…

Оставалось решить, расценивать ли это как комплимент. Рассудив, что продавец явно отбросил настороженность, я решила, что «штучка» в его устах – похвала. Тем не менее мне нужно было срочно найти приличную вазу для цветов. Еще шаг, я выбралась из-под навеса и, уже оказавшись под дождем, смекнула, что розы представляют собой шикарный и достаточно дорогой подарок.

– Сколько я должна?

Он отмахнулся от вопроса, как от мухи.

– Нисколько. Подарок на новоселье.

– Спасибо, – сказала я уже с улыбкой. – Кстати, меня зовут Циско.

– От слова «цыпочка»?

– Нет, – сказала я, немного смутившись. – От слова «Сан-Франциско». Мой отец очень любил этот сериал.

– «Улицы Сан-Франциско»? – переспросил он, решив выяснить все до конца, и, когда я кивнула в ответ, странно прищелкнул пальцами. – У твоего старика был вкус.

– Честно говоря, мое настоящее имя – Фран, но папа решил, что Циско звучит лучше. Имя, подходящее для путешественницы.

– Так оно и есть, – согласился цветочник. – Я уже понял: за тобой нужен глаз да глаз.

Рассмеявшись, я напомнила ему, что мне пора домой.

– Ну, беги, – последовало напутствие. – И если понадобится что-нибудь, только разыщи меня.

– А кого спрашивать? – обернулась я, уже выйдя из пятна света, отбрасываемого прилавком. – Я ведь не знаю твоего имени.

– Еще узнаешь, – подмигнул цветочник, и голова его при этом дернулась. – Тут меня каждая собака знает.




9


Я бросила вещи в холле и нашла парней за кухонным столом. Брат сидел, уставившись в ноутбук Слима, и жевал кончик ручки. Слим корпел над блокнотом, затягиваясь микроскопическим косячком. Нельзя сказать, чтобы кто-то из них при этом испытывал воодушевление. Напротив, мое появление что-то чересчур их обрадовало.

– Циско, – первым заулыбался Павлов и сделал нетвердую попытку подняться со стула. Чтобы разглядеть меня получше, он тут же стащил с носа маленькие круглые очки для письма и принялся вертеть их в пальцах. – Скажи, почему искусственные блондинки кажутся мужчинам привлекательнее, когда из-под окрашенных кончиков волос видны корни естественного цвета?

Я бросила на Слима сердитый взгляд. Волосы я красила перед самым приездом в Лондон, хотела произвести впечатление. Очевидно, для достижения наилучшего эффекта придется подождать еще пару недель.

– Вынуждаете меня отрастить длинные волосы?

– Вопрос задал твой брат, – запротестовал Слим. – Откуда мне знать, что он имел в виду?

– Это вопрос из письма читательницы в мою Рубрику. – Павлов развернул ноутбук, чтобы я могла взглянуть. – Девочка подозревает, что двухцветные волосы не на шутку заводят парней, и хочет знать, что я думаю по этому поводу.

– Тогда зачем тебе мое мнение?

Слим отважился встретиться со мной взглядом.

– У Павлова небольшой кризис. Он утратил веру в собственные советы. Небольшой затык, можно сказать.

Брат не сводил с меня умоляющих глаз.

– С каких это пор? – спросила я.

– С тех пор как его невзлюбил редактор.

– Ну? – настаивал Павлов. – Насколько эротичны двухцветные волосы?

Пришлось объяснить: женщины ежегодно тратят миллионы фунтов ради того, чтобы цвет их волос выглядел по возможности естественнее. Любой мужчина, который во всеуслышание заявит, будто ему больше по душе тот природный оттенок, что прет из головы, вытесняя краску, может, и не покривит душой, но навряд ли добьется всеобщего признания своей правоты.

– Стало быть, ответ отрицательный? – подытожил Павлов. – Слушай, а ты не могла бы немного развернуть свою мысль?

Я уселась за стол напротив мальчишек.

– И что еще я должна, по-твоему, сказать?

Слим глянул на Павлова так, словно они общались при помощи телепатии.

– Твой брат вовсе не хочет, чтобы ты что-то сказала, – поделился он со мной. – Он хочет, чтобы ты это написала.

Мне показалось, что Слим шутит. Однако эти двое не торопились прыснуть со смеху, так что пришлось обратиться к Павлову напрямую:

– Ты просишь меня написать твою колонку?

– Ответы должны быть развернутыми.

– И я должна изложить мужской взгляд на женские проблемы?

– Прошу тебя, Цис. Мне позарез нужно продемонстрировать чудеса проницательности и анализа. Я должен доказать, что незаменим.

– И поэтому ты обратился за помощью к женщине?

– Ты замечательно справишься, – сказал мой брат. – Я в тебя верю.

– Мнение профессионала, – добавил Слим, на лице которого уже успела обосноваться широкая улыбка.



Когда подошла моя очередь затянуться травкой, я отказалась, решив не затуманивать мозги, загруженные вопросами, которые Павлов отобрал для своей колонки. Всего их было четыре: сначала о крашеных волосах, потом еще два, от девиц, обнаруживших, что их личная жизнь зашла в тупик. Одну беспокоило безразличие соседского парня, но еще больше – скверные новости, пришедшие по электронной почте. Другую заботила техника поцелуя: бывший бойфренд оглушил бедняжку заявлением, что она «делает это, как рыбка гуппи». Завершал страничку читательских проблем вопль ужаса: парень четвертой читательницы превратил свою спальню в святилище Дженнифер Лопес. «Почему? – спрашивала каждая. – Что за люди эти мужчины?»

На составление ответа ушло примерно пять минут. Я стучала по клавиатуре, пока Слим делал нам кофе, а Павлов пожирал меня нетерпеливым взглядом. Не было нужды перечитывать написанное, я просто нажала клавишу ввода в последний раз и толкнула ноутбук через стол. Мой брат тут же вернул очки на переносицу. Шевеля губами, он прокручивал страницу, с жадностью глотая мой текст. Дочитав, Павлов поднял на меня глаза, моргающие за маленькими линзами. Не знаю, что именно отразилось на его лице в ту минуту: смятение или недоверие.

– Потому что в глубине души все они ублюдки, – сказал он. – Даже лучшие из них.

Немного коротковато, но основную мысль он уловил.

– Что такое? – спросила я.

– Это суть твоего ответа.

– Угу.

– На все вопросы одновременно?

– Почему бы и нет?

– Циско, но это же не совет. Это вероломный обман, поскольку он исходит якобы из мужских уст. Да меня линчуют за это!

– Если хочешь знать мое мнение, – сказала я, – то надо зайти еще дальше и опубликовать имена этих больных на голову мальчишек. Имеет смысл тиснуть их фамилии в твоей колонке. И не забудь адреса. О, знаю, напечатай заодно их фотки! Вот тогда твоим читательницам будет что обсудить.

Кажется, Павлов немного оторопел. Линзы его очков подернулись туманом, а лицо порозовело.

– Тебе нечего терять, – пожал плечами Слим. – Мы сочиняли полдня, а придумали только несколько абзацев извинений.

– Неужели в этом блокноте твои варианты ответов?

– Нет, здесь всего лишь перечень подходящих для него вакансий, – покачал головой Павлов.

– Здорово! – восхитилась я, довольная, что Слим проявил инициативу. – Ну-ка, похвастайся.

– Видишь ли, – застенчиво протянул Слим, совсем как школьник, которого попросили зачитать сочинение классу, – я тоже хочу добиться успеха в чем-то, что мне нравится делать…

– Чтобы тебе никогда больнее не пришлось работать, – догадалась я. – Хорошее начало.

– Но применить этот принцип на практике оказалось не так-то легко.

– Можно взглянуть? – я вырвала страницу из блокнота прежде, чем он смог возразить. – «Пункт первый, – прочла я. – Стать донором и сдавать сперму».

Павлов фыркнул в чашку с кофе.

– Думаю, этот вариант лучше всех прочих, – сказал он, совладав с собой. – Но доходы вряд ли покроют арендную плату.

– Я записывал все, что приходило в голову, – парировал Слим, – и эта мысль явилась первой.

– «Пункт второй, – с нажимом читала я. – Прославиться». – Я опустила листок, пристально глядя на Слима. – Все, больше пунктов тут нет.

– Если ты сумеешь разбогатеть на сдаче спермы, дружище, то уж точно станешь суперзвездой. – Злорадно улыбаясь, Павлов откинулся на спинку стула. – Обещаю тебе: мужики со всего мира будут готовы выложить состояние за секрет твоей потенции. Будешь давать мастер-классы. Представь только!

– Ладно, полегче, – сказал Слим. – Признаться, я уже пробовал заработать на любимом занятии. Посмотри, в какой луже я сижу теперь.

– Значит, не один Павлов утратил веру в свои силы. – Выждав короткую паузу, я предложила ребятам подумать головой. – Если мы собираемся хоть как-то упорядочить свою жизнь, надо объединить наши усилия.

– Не уверен, что будет прок, – пробормотал мой брат. – Картье потребует денег уже через несколько дней. Если мы не соберем нужную сумму, то в скором времени пойдем куда глаза глядят.

– Ой, чуть не забыла! Между прочим, я принесла вам подарки. – Естественно, это заставило их заткнуться. Оба мучительно соображали, по какому поводу праздник, когда я встала и вышла в прихожую. – Но не бойтесь, не прощальные.



– Весьма милый букетик, – сказал Слим, когда я вернулась в кухню с сумкой на плече и розами в руках. – Это мне?

– Увы, это мне. Букет вручил парень, который, похоже, знаком с вами обоими.

Слим оглянулся на Павлова. Мой брат захлопнул ноутбук.

– Громадный такой мужик с рынка, – пояснила я. – Совсем как Отчаянный Дэн [4 - Персонаж британских комиксов «Дэнди» (первая публикация – 1937 г.); сильнейший человек в мире, покоритель Дикого Запада, способный одной рукой поднять корову.] под кайфом.

– Исчерпывающее определение, – хмыкнул Слим.

– Добряк Уильям, – догадался мой брат.

– Hani поставщик цветов и наркоты.

– Так он наркодилер? – Память услужливо прокрутила заново наш разговор, восполняя пробелы.

– Добряк может раздобыть все, – сказал Павлов, – болотные фиалки, подснежники, даже летом, марокканский снежок – круглый год, пожалуйста, жимолость, сенсимилью, – все, что душе угодно.

– За исключением крэка, – вставил Слим. – Вилли не так давно зарекся с ним связываться. Такой товар привлекает другой тип покупателей, а в глубине души Добряк всегда склонялся к тонизирующим средствам.

Отчего же этот Вилли не объяснил толком, чем торгует на самом деле?

– Как мне было догадаться, что он дилер, – негодовала я, – если он все ходил вокруг да около, вместо того чтобы выложить все начистоту?

– С каких это пор наркодилеры выкладывают все начистоту? – Слим схоронил остатки мини-косяка в пепельнице. – Если дилер вдруг называет вещи своими именами, это значит, что его наркотики никуда не годятся. Хочешь понимать его, выучи кодовый язык.

Павлов потыкал в букет кончиком авторучки.

– Вижу, он дал тебе розы.

– Сколько же ты заплатила? – спросил Слим.

– Нисколько. Это подарок.

– Красота, – обрадовался он. – Мы только что прикончили последние остатки нашего запаса.

– Добряк явно запал на тебя, – заметил мой брат и тут же предостерег: – Не вздумай завязать с ним слишком крепкой дружбы.

Все это время я переводила взгляд с цветов на Слима, со Слима – на Павлова, а с брата – обратно на букет. Обычные свежесрезанные розы, при чем же тут травка?

– У меня на работе выдался сегодня непростой денек, – взмолилась я. – Мне хочется отдохнуть в горячей ванне. Пожалуйста, не надо больше никаких загадок.

Слим принял букет из моих рук, ощупал обертку и, обретя искомое где-то посередине, победно улыбнулся:

– В мире, в котором вращается Добряк, розы бывают двух видов: обычные, – Слим замолчал, переворачивая букет черенками вверх; на стол выпал лакрично-черный комок размером с игральную кость, – и необычные.

Я подняла гашиш, сжав его между большим и указательным пальцами.

– Улыбка фортуны, не иначе, – объявил Слим. – Быть может, с этого дня наши дела пойдут в гору.

– Это еще не все, – сказала я и удивила его, потянувшись к сумке. – Сдается мне, ты будешь просто в восторге.




10


Я приобрела диск для игровой консоли Слима. На базарчике на Брик-лейн можно раздобыть все что угодно. Надо лишь задать вопрос, и необходимый товар тут же отыщется.

– «Денежный залп!» – На моей щеке отпечатался влажный поцелуй. – Поверить не могу, что ты нашла ее!

– Очень рада, что ты доволен, – сказала я. Хотя вообще-то игру порекомендовал мне продавец. Там их было видимо-невидимо, но мне не хотелось покупать Слиму уже знакомую. Впрочем, стоило мне лишь упомянуть, что мой бойфренд – геймер, знакомый с последними новинками, и этот диск был извлечен из-под прилавка специально для меня.

– Циско, вот это да! – Слим не сводил глаз с пластиковой коробочки. – Я даже не подозревал, что ее выпускали у нас в Англии!

Мой брат отвернулся от раковины, поставив розы в графин с водой.

– Если на обложке не красуются средства массового уничтожения, – сказал он Слиму, – то могу поспорить: ты ее просто не замечал.

Слим перевернул коробочку и показал обложку: угловатая компьютерная блондинка с волосами, собранными сзади в лохматый пучок. Высокие армейские ботинки, черные шорты «Ликра», стильный рюкзачок и патронташ через всю грудь. На картинке она полулежала на гигантском глобусе, словно это был ее лучший дружок или вроде того. Сомневаюсь, чтобы Слим пропустил такое. Даже Павлов одобрительно закивал.

– Как звать очаровашку?

– Мисти Вентура, – ответил Слим. – Игры с женщинами в главной роли – обычное явление с тех пор, как крутые мужики вышли из моды. В наши дни, кроме накачанных мускулов, люди хотят получить еще мозги и чуточку шарма. Но в Мисти самое главное – то, что сначала ее можно подогнать под свой вкус, изменить ее внешность, подобрать определенные умения, навыки по части рукопашного боя или скалолазания. Весь кайф в том, что каждая Мисти уникальна. Выйдя с нею в Сеть, игрок не повстречает там точь-в-точь такую же соперницу.

– Да? А раздеть ее ты можешь?

Слим недоуменно глянул на Павлова, словно тот впал вдруг в детство.

– Это наисовременнейшая игра в стиле «эдвенчер» со множеством участников, – укоризненно объяснил он, – а не эротический ролик. Она бросает вызов ловкости и выносливости игрока.

– Как и любая порнушка.

– Веди себя пристойно.

– Нет, я серьезно, – упорствовал Павлов. – Просмотр порно тоже требует определенной координации в передаче импульсов от глаз к рукам.

– Да, но там ты не можешь контролировать действие! – Слим извлек компакт-диск с игрой из футляра и перевернул его так, чтобы свет заскользил по радужно-зеркальной поверхности. – Благодаря этому диску в твоих руках окажется судьба Мисти.

– Но я где-то слышал: с нее можно стащить шорты, – настаивал мой брат, щурясь на обложку диска. – В некоторых из этих игр можно делать самые невероятные вещи.

– Только если тебе известны нечестные коды, – сказал Слим, явно теряя терпение.

– А это что такое? – переспросила я. – Звучит не очень-то спортивно.

– В большинстве игр заложена возможность смошенничать, – объяснил он. – Игрок пропускает сложный уровень или обеспечивает себя несколькими лишними «жизнями». Иногда еще что-нибудь. – Слим подождал, пока Павлов выпустит из рук футляр. – Но если не знаешь, какую комбинацию кнопок нажать, ты бессилен.

– Похоже на секс, – заметила я.

– Ладно вам, – пошел на попятную мой брат. – Я всего лишь прошу: если вдруг выяснишь, как оставить Мисти в чем мать родила, позови меня.

– Павлов, ты можешь заткнуться? – спросила я. – Кстати, тебе я тоже кое-что купила. – Запустив руку в пластиковый пакет, я извлекла оттуда Морских Дев.

– Что это такое? – спросил он, и я молча протянула ему коробку. Мне показалось, что Павлов сейчас понюхает ее. Вместо этого мой брат поднес коробку к уху и слегка потряс. Внутри что-то шевельнулось. На упаковке был изображен подводный будуар, населенный множеством непринужденно раскинувшихся там юных нимф – морских созданий с рыбьими хвостами вместо ног, большими глазами и широкими улыбками. Некоторые даже махали ладошками.

– Океанские креветки, – пояснила я. – Правильное название Artemia Salina, только «Морские Девы» лучше звучит. Кажется, надо просто добавить в икринки воды, немного пищевого концентрата, и – хлоп! – ты становишься счастливым обладателем целого семейства.

– А раздеть догола их можно? – одними губами спросил Слим.

С выражением недоверия на лице Павлов открыл упаковку и вытащил на свет пластиковый аквариум размером с коробочку для диска. Он состоял из двух похожих на коробочки с фотопленкой пластиковых трубок, к которым прилагалась сложенная в несколько раз инструкция. Явно не находя нужных слов, мой брат приподнял крышку аквариума, но я уже поняла, что сумела задеть нужные струнки его души.

– Ты и вправду купила это для меня? – спросил он.

– Надеялась, они отвлекут тебя от мрачных дум. Ты можешь держать их на столе, рядом с компьютером. Вдруг именно этого тебе и не хватает, чтобы преодолеть творческий кризис и вернуть уверенность.

Павлов продолжал крутить аквариум в руках, не слыша, кажется, ни единого моего слова.

– А на что они похожи?

– На креветок, – сказала я. – Наверное.

– А до каких размеров они вырастают?

– Если правильно за ними ухаживать, то, кажется, до полудюйма.

– Ухаживать? – Павлов вроде бы испытал легкое потрясение. – Как за домашними животными?

– Из тебя выйдет замечательная мамочка, – успокоил его Слим. – А теперь что надо сказать сестре?

Павлов поблагодарил меня за подарок, но как-то неохотно. Слим отвлекся от изготовления первой полноценной самокрутки за вечер.

– Да что с тобой творится? Циско ведь действительно старалась.

Помолчав, Павлов встал со словами:

– Сегодня уже четверг. А в понедельник Картье явится за деньгами. Подарки чудесные. Правда. Мы со Слимом ничего не дарили друг другу, и ты здорово придумала. Знаешь, Циско, мне даже начинает нравиться идея пожить тут втроем, но ведь подарки не выплатят за нас аренду.

Я посмотрела на Слима. Как и у меня, у него не нашлось ответа, и в этой тишине я подумала, что все мы повязаны одним и тем же чувством изоляции. Мне почудилось вдруг, что стены дома сделались прозрачными, и это напомнило мне о наступлении ночи. Я вообразила себе остальных жителей нашей улицы, спеленатых собственными проблемами. В этом городе, таком большом, что временами он становился похож на дремучий лес, человеку оставалось лишь одно: искать себе местечко под солнцем.

Мой брат поднял ноутбук со стола.

– Позвольте откланяться, – сказал он. – Мне еще нужно отредактировать колонку советов читателям.



Прошло не менее двух часов, прежде чем туалет вновь освободился, ибо именно там Павлов решил вносить свою правку. Слим предположил, что так мой брат экономил время, необходимое для беготни туда-обратно. Когда же он выбрался оттуда, мы уже успели погасить свет: в конце концов, завтра с утра мне идти на работу. Шум спускаемой воды и щелканье задвижки не отвлекли нас. Одна надежда, что Павлов сбрасывал накопившуюся за день усталость в том же темпе, в каком Слим расправлялся с моей.

– Что скажешь? – спросил он, садясь на меня верхом и растирая мне лопатки обеими ладонями.

– Неплохо, – ответила я, кряхтя от удовольствия. – Точнее – блаженство.

Редко удается заполучить себе парня, умеющего делать массаж; во всяком случае – правильно делать. Обычно предложение намять спинку служит завуалированным приглашением к сексу. В позиции сзади. И внезапное появление третьей руки уже не становится большой неожиданностью. Впрочем, Слим не лукавил. Он даже проявил инициативу, предложив воспользоваться моими эфирными маслами, но (что еще более странно) начал при этом с головы. Кончиками пальцев он описывал легкие круги во всех нужных местах. Я почувствовала вдруг, что растекаюсь по подушке, и впервые приветствовала медленное продвижение массажиста от головы к ногам.

– Может, мне стоит сдавать тебя в почасовую аренду? – предложила я. – Если бы другие девицы знали о твоих скрытых талантах, они выстроились бы в очередь.

– Спасибо, – скромно ответил Слим. – Я подумаю.

– Но сначала тебе надо извести болячки на ногах.

Я почувствовала, как замерли его руки.

– Какие еще болячки?

– Грибок, – пояснила я, поворачивая голову, чтобы видеть выражение его лица. – И не говори, что ты их не замечал.

Потянувшись назад, Слим ухватил себя за лодыжку и растопырил пальцы. Я заметила шелушащуюся кожу уже довольно давно, и теперь, раз уж нам предстояло спать в одной постели, решила поставить вопрос ребром.

– Я слыхал, что моча якобы хорошо очищает ноги, – сказал Слим. – Она может разрешить большинство проблем там, внизу.

– Что ты имеешь в виду? У тебя еще и проблемы с меткостью?

Нога упала обратно, и Слим, повернувшись, обнаружил, что я улыбаюсь своим мыслям.

– Честно говоря, я надеялся, что грибок сам как-нибудь рассосется.

– И давно он у тебя?

– Не особенно, – сказал Слим, выдержав короткую паузу.

– С месяц?

– По-моему, я подхватил его в Таиланде. Там как раз был сезон дождей.

– И когда это было?

– Несколько лет прошло.

– Ясно, – сказала я и оторвала щеку от подушки, чтобы получше разглядеть своего друга. На лице сквозь дреды просвечивала странная озабоченность. Словно он спрятал свою чудесную улыбку подальше, до лучших времен.

– Ты давненько ни с кем не встречался, я угадала? – Массаж возобновился. Своего рода молчаливое согласие, которое в целом меня порадовало. Радость окрепла, когда Слим принялся разминать мои плечи, проводя ладонями и по внешней стороне грудей. В конце концов он произнес:

– И чем же вызван этот нездоровый интерес?

– Все мужчины нуждаются в подчистке тут и там, когда мы начинаем с ними встречаться, – сказала я. – У них обязательно найдется что-нибудь неприглядное в медицинском смысле, что было спрятано с глаз подальше. Что-нибудь, на что они старались не обращать внимания, а потому получившее шанс разрастись и окрепнуть. Обыкновенно приходится мириться с пятнышками на спине. Должна сказать, Слим, я даже немного разочарована таким здоровым состоянием твоей кожи. Хорошие терапевтические результаты может дать сеанс разглаживания. Заманчивая, признаться, перспектива, но мне вполне хватит, если ты приведешь в порядок свои ступни. Завтра утром мы раздобудем целебную пудру и сразу же приступим к процедурам…

В этот самый миг из моих легких вдруг вышел весь воздух, выдавленный божественно мощным гребком. Затем Слим провел ладонями вдоль позвоночника, немного разводя их внизу, чтобы завершить движение небольшими эротичными завихрениями на каждой ягодице.

– Стало быть, теперь ты моя девушка? – спросил он сухо.

Мои бедра приподнялись с простыни навстречу его ладоням, их медленному скольжению.

– Разве я так сказала? – Я прикусила нижнюю губу. – В таком состоянии не могу отвечать ни за свои слова, ни за действия.

– Тогда забудь про мои ноги и отдайся на волю стихий.

– Ты должен считать себя везунчиком. Известно, что девушки предпочитают откладывать секс до разрешения проблем вроде твоей.

Ладони Слима описывали круг за кругом, подсказывая мне, что сейчас не время разговаривать. Простыня под моими расслабленными бедрами накапливала исходящий от меня жар. Мне вдруг подумалось, что я лежу сейчас в спальне человека, с которым едва знакома, и все же мы словно читаем друг друга, как открытую книгу. Упрашивать Павлова просветить меня о жизни соседа, как выяснилось, не имело большого смысла. С другой стороны, Слим также не многое мог бы сказать обо мне. Чем больше времени мы проводили вместе, тем дальше, казалось, отступает эта проблема. Сложившиеся у нас со Слимом отношения работали на собственной тяге, что бы там кто ни говорил. Когда он убрал руки, чтобы выдавить мне на спину еще немного масла, я подумала: вполне естественно, что мы с ним оказались вдвоем в этой спальне. Затем мои мысли соскользнули на то, что, вполне возможно, уже очень скоро нам придется подыскивать другую.

– Скажи, Картье действительно может нас вышвырнуть?

Слим энергично потер ладони, согревая масло до температуры тела.

– Будем рассуждать логически, – предложил он. – Фрэнк – крупный собственник, своими успехами обязанный только себе самому. Возможно, даже миллионер. Любой городской житель, зашедший настолько далеко, не отдав при этом себя на растерзание дельцам, должен, по-моему, приобрести известные качества. И жестокость – не последнее в их списке.

– Но ведь все не так фатально? – произнесла я, в то время как Слим возобновил свои старания. – Есть ведь и другие дома, другие домовладельцы.

– Только не здесь, – возразил Слим, не переставая ублажать мою спину. – Если хочешь снять приличное жилье у цветочного рынка, дорога у тебя одна. И ведет она прямиком к Фрэнку Картье. ин в вопросах недвижимости то же, что Добряк Уильям – в отношении удовольствий.

– Значит, надо переехать куда-нибудь. Свалить на запад.

– Уж лучше я свалю на шесть футов под землю. Если живешь в Ист-Энде, Циско, на запад пути нет. Как, впрочем, на юг или север.

– Почему же? – спросила я, немного раздвигая ноги, в то время как ладони Слима опустились к внутренней стороне моих бедер.

– Это стало бы катастрофой! Не желаю окунуться в то взаимное презрение, в котором купаются остальные жители города.

– Допустим, нам пришла пора собирать вещички, – отважилась я. – Интересно, станешь ты искать прибежище для нас двоих?

И тут случилось неожиданное.

– Нет, – отрезал Слим, – и слышать об этом не хочу.

Я сделала полуоборот, который он завершил, перебросив мою ногу над своей головой.

– Просто не беру в расчет подобную возможность, – пояснил Слим, паря меж моими коленями, – потому что мы никуда отсюда не денемся.

– Слим, нам это не по карману.

– О, я думаю, мы справимся.

– Как?

– Доверься мне, – сказал он и скрылся с глаз, как солнце на закате. – Ты в надежных руках.

– Это не руки, – промычала я (мир вокруг вдруг поблек и завращался) и доверилась Слиму без дальнейших разговоров.




11


Слим был, конечно, тощим, но не плоским, как показалось мне спросонок на следующее утро, когда я очнулась, разбуженная щебетом модема внизу. У меня ушло около минуты, чтобы продрать глаза и убедиться, что я в постели одна. Выпростав руку из-под смятой простыни, я перекатилась на бок, чтобы взглянуть на шторы. Рассвет выдался унылый, обещавший серенький денек, но предметы за окном явно вырисовывались четче, чем накануне, да и дождь, слава богу, прекратился.

Я взглянула на часы с приемником. До пробуждения синоптика оставалось еще навалом времени, но я решила, что день нужно начать прежде, чем тот начнется сам. После бодрых и уверенных вчерашних речей я ожидала, что Слим поднялся еще раньше. Как раз в это время модем затих, и я представила своего бойфренда перед телевизором, уже одетым и готовым к тяжкому труду, с клавиатурой на коленях. Его вчерашняя деловитость придала мне столько сил, что я вообразила, будто новый сайт будет готов уже к ланчу, а к чаю наш дом наполнит толпа инвесторов. Даже если Слим только начал закладывать Фундамент будущего успеха, его предприимчивость говорила мне о многом. В агентство мне нужно было к десяти (в конце концов, мир модельного бизнеса зависит от красоты хорошо выспавшихся людей), но я собиралась сегодня, оказавшись за столом в приемной, вложить в работу и сердце, и душу. От меня требовалось лишь не снимать приклеенную к лицу улыбку. Это не очень трудно. Я натянула джинсы, влезла в джемпер и, рассудив, что надевать парадный костюм еще рановато, поплелась искать Слима. Впрочем, на полпути к лестнице я услышала, как Павлов уже бормочет что-то в своей комнате. Дверь была открыта нараспашку, поэтому я просто сказала: «Тук-тук» – и вошла.

– Ты чего поднялся так рано?

Мой брат сидел за столом, полностью одетый и явно терпящий бедствие. Ладонь на мыши, оба глаза прикованы к экрану. Странно: в спальне Павлова пахло лавандой. Рынок начинал работу еще до рассвета, но наглухо закрытое окно не пропускало внутрь ароматов, обычно в это время уже разносившихся по улице. Затем я приметила свечу, горевшую на книжной полке. Ясно, это ароматерапия.

– Проклятые подростки, – процедил мой брат сквозь зубы.

– Прошу прощения?

– Если у тебя возникли проблемы, вокруг всегда полно людей, готовых помочь, так ведь?

– Думаю, да.

– Учителя, друзья, консультанты. Специалисты по работе с молодежью и центры экстренной психологической помощи.

– Порой и семья кое на что годится.

Ведущий колонки советов читателям развернулся в кресле, одновременно сдергивая очки с носа.

– Так отчего же они не обратятся к этим людям вместо того, чтобы скулить, выпрашивая у меня совет?

Тут до меня дошло, что Павлов одет точно так же, как и накануне вечером. Пожалуй, не стоило интересоваться, ложился ли он сегодня. Вместо этого я уставилась на компьютерный монитор.

– Ты читаешь ту колонку, что я написала вчера?

Крутнувшись вокруг своей оси, братец подтвердил, что на экране – тот самый текст.

– Ну так и отправь ее. Исторгни из своей системы.

– Хотелось бы, но я так долго на нее пялюсь, что уже не могу понять смысла заданных вопросов.

Я просмотрела статью наискось, увидела, что никаких изменений не внесено, и заверила брата, что с колонкой все в порядке.

– Давай отправляй.

– Тебе не кажется, что ее можно несколько ужать?

– Не-а.

– Но в ней столько раз повторяется слово «ублюдок», что я даже сбился со счета. Не уверен, что подростковый журнал опубликует такую писанину.

Со всей убежденностью я посоветовала ему положиться на мое чувство такта. Отодвигаясь от монитора, я заметила, что Павлов наполнил аквариум: тот стоял теперь на дальнем краю стола, рядом с лампой «Энглпойс» [5 - «Энглпойс» – известная британская марка складных ламп на ножке с двумя сочленениями, не претерпевшая коренных изменений в дизайне с момента первого выпуска в продажу в 1934 году.].

– Ты оживил Морских Дев! – Я обошла брата, чтобы взглянуть поближе. – Это они и есть? – Я включила лампу. Свет рассеялся в воде, оттенив Десятка полтора крошечных зернышек. Все они, дергаясь, двигались в разных направлениях, скользили по спирали тут и там. – Ого! Не могу дождаться, так хочу посмотреть, на что они станут похожи, когда вырастут.

Павлов, кажется, не разделял мой энтузиазм.

– Не уверен, что стоит ждать этого с таким нетерпением.

– Почему это?

– Ну, я надеялся, что ты окажешься права и наблюдение за ними прочистит мою башку, но, говоря откровенно, мне от них не по себе.

– Как ты можешь говорить такое? Они симпатяги.

– Они похожи на рыбьи какашки, Циско.

– Да перестань же!

– Волокнистые куски рыбьего дерьма с глазами.

Павлов достал из выдвижного ящичка увеличительное стекло и предложил мне убедиться самой. С помощью оптики я отыскала Морскую Деву и инстинктивно отпрянула от аквариума. Брат был прав. Совсем не похоже на плавучий гарем, обещанный рекламой на упаковке. Похлопав Павлова по плечу, я попятилась к двери.

– Дай им имена, – посоветовала я, надеясь, что с возрастом Девы, наверное, обретут хоть какое-то изящество. – И сразу привяжешься к ним.

Тогда как мой брат растерял последние остатки уверенности в себе, Слим, как я обнаружила, с лихвою вернул свою обратно. Я должна была вздохнуть с умилением, найдя его в гостиной, как и надеялась. На нем был халат с аппликацией «манга» и заколки для волос, но это можно было понять: работать ему предстояло в одиночестве. Как я начала понимать, при свободном графике каждый день превращается в «пятницу без галстука». Беспокоиться стоило разве что о том, какое направление принял энтузиазм Слима, ибо увиденное заставило меня призадуматься о нашем будущем.

– Как только я научусь хорошо управлять этой малышкой, – проговорил Слим, – победа будет за нами.

Слим сидел на краешке дивана. Обе руки – на рукоятях джойпада; оба глаза, не отрываясь, следят за экраном. В гостиной стоит спертый воздух, занавески за спиной моего бойфренда тщетно взывают о том, чтобы их кто-нибудь раздвинул и проветрил бы помещение, распахнув окно.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я. – Это «Денежный залп»?

Слим утвердительно кивнул.

– Рычаги управления ни на что не годятся, хотя я уже могу заставить ее двигаться, вот только никак не разберусь с направлением.

Я устремила внимание на экран и впервые хорошенько осмотрела вылепленный по индивидуальному заказу тыл Мисти Вентуры. Воображение подсказывало лишь одно сравнение: два страусиных яйца в черном платке, – если, конечно, страусиные яйца можно запихнуть в столь тесное пространство. Честно говоря, результат творчества Слима был просто смешон. По сравнению с изображением на обложке диска Мисти, похоже, перетянули в шее, конечностях и талии, а затем непомерно раздули все остальные части ее тела.

– Совсем неплохо, – сказала я, – для тинейджера.

– Спасибочко.

Мог бы, по крайней мере, оторваться от телевизора, когда я злюсь. На экране разбитая на пиксели героиня очень замысловатым аллюром бочком продвигалась через джунгли. Все вокруг было завешено лианами и усыпано булыжниками; грунт в сплошных выбоинах; поодаль бурлила и завывала невидимая живность под аккомпанемент далеких раскатов туземных барабанов. Сама Мисти вырядилась настолько неподходяще, что я диву далась, как ей вообще удается ходить. Шорты для велогонок и лифчик в виде патронташа в этом фантастическом мире, положим, казались достаточно функциональными, но на ногах у девушки красовались туфли на высоченных каблуках, что в подобных обстоятельствах выглядело весьма забавно.

– Я думала, это игра для всей семьи.

– Так и есть, – отвечал Слим. – От сопливого мальчишки до седого старца – все обожают Мисти.

– Интересно, что в этой игре привлекает игроков женского пола?

– Ну, здесь как бы попадаются всякие головоломки. Это стимулирует. Этакий реальный вызов.

Спорить не было смысла. Наблюдение за тем, как Слим пытается заставить Мисти прекратить изображать из себя краба, явно могло кого-то стимулировать.

– Где ты видел такие бедра? – сменила я тему. – Между ними можно просунуть стопку монет в два пенни.

– Знаю. – В голосе Слима я расслышала гордость. Боюсь, он вообразил, что я похвалила его за внимание к деталям.

– Слим, золотой стандарт – это монетка в пятьдесят пенни. На тот случай если какому-то идиоту захочется произвести замеры.

Впервые с момента моего появления в гостиной Слим отвлекся от экрана.

– Полтинник? Всего-то?

– По-моему, да. Но ты даже не смей предлагать мне попробовать.

– Дерьмо, – обронил он, возвращаясь к игре. – Павлов сказал, там должно умещаться двадцать пять двухпенсовых монет.

Небольшая перекалибровка могла бы помочь бедняжке научиться ходить по-человечески, но я не успела высказать эту мысль вслух: Слим замер, прислушиваясь к перестуку чьих-то шагов. Кто-то приближался, причем очень быстро. Лихорадочно молотя по клавишам, Слим сумел заставить свою героиню задергаться как паралитика, и тут рядом с его собственным творением мелькнула еще одна Мисти. Она вихрем промчалась по поляне, и все усилия моего бойфренда оказались напрасны. Я даже не смогла оценить размер ляжек, так быстро двигались ее ноги.

– Бег нам еще предстоит освоить, – подосадовал Слим.

– И какова же цель игры? – спросила я, жалея, что не догадалась расспросить продавца на рынке. Мне всегда казалось, что подобные развлечения предназначены для всей семьи. Что в данном случае привлекает игроков, было ясно, но я никак не могла понять, в чем смысл игры.

Приподняв Мисти со дна джунглей, Слим поставил игру на паузу и ткнул пальцем в лежащую на ковре коробку.

– Создатели игры раскручивали ее много месяцев подряд. Очевидно, где-то в ее недрах спрятан тайничок.

– Угу, – сказала я без особенного воодушевления, – и в нем… что?

– Банковские реквизиты, надо полагать. Номер счета, на котором лежит миллион зеленых. – Слим обернулся, чтобы видеть мою реакцию. Лишь увидев его высоко вздернутые брови, я сообразила, что речь идет вовсе не о каких-то виртуальных деньгах.

– Ты это серьезно? Миллион?!!

– Самый настоящий, – подтвердил Слим и продемонстрировал свои намерения, заставив Мисти забиться в диком припадке. – Находишь тайник с колонкой цифр, набираешь «горячую линию» и можешь никогда в жизни больше не выходить на работу.

– Прекрасно, и каковы же шансы, что тайник найдешь именно ты?

– Я над этим работаю, – ответил Слим. – Тираж игры ограничен, чтобы весь мир не помчался в Сеть с мышью наперевес добывать денежки. Стало быть, эта игра – золотая пыль не только в переносном смысле.

Очередной всплеск активности у джойпада и, не сказав «прости», героиня снялась с места. Едва ли ее руки должны были так болтаться, но она с горем пополам все же побежала.

– Жми, Мисти, – проворковал Слим, но в этот миг земля ушла из-под ног у бедной девочки, и та кубарем полетела в яму, кишащую гадюками.

– Впечатляюще, – заметила я, когда прошла первая волна шока. – Только теперь она выглядит немного мертвой.

Откинувшись на спинку дивана, Слим отбросил джойпад в сторонку.

– Небольшая задержка. Я пока лишь на первом уровне.

– И сколько же их всего?

– Что-то около ста семи.

– Понятно, – сказала я. – Деньги не должны достаться кому попало.

– Однако я уже наполовину прошел первый уровень. Вся беда в том, что на каждом из них игрок сталкивается с новыми опасностями.

– Вроде ям, кишащих змеями?

– Через ямы можно перепрыгнуть, надо только наловчиться. Здесь нужнее огневая мощь. Пока я не наткнусь на склад боеприпасов, мне следует опасаться не столько змей, сколько других игроков. Ты видела, мне просто повезло. Быть может, эта вторая Мисти посчитала, что мою и убивать-то не стоит.

– Чего-чего?

– Большинство Мисти, которых я встречал, были экипированы получше, чем Кэрол Смилли [6 - Кэрол Смилли (р. 1961) – звезда британского телевидения, ведущая шотландской версии телешоу «Колесо Фортуны» и автор сборника полезных советов «Руководство для работающей матери». Наиболее известна как ведущая программы, посвященной наглядным примерам переустройства жилых помещений.], – признал Слим. – Речь идет не о брызгалках, заряженных краской, сама понимаешь.

– Догадываюсь, но ведь нажатие на курок не требует больших умственных усилий. Как насчет головоломок, о которых ты говорил?

– Ну, – выдавил он, помолчав, – каждый новый вид оружия отличается от остальных, так что приходится покумекать, прежде чем научишься эффективно им пользоваться. Стрелять во все стороны, может, и забавно, но здесь требуется мгновенно прикончить противника. И это потребует пошевелить извилинами, уж поверь мне.

– Вряд ли игра мне понравится, – сказала я, присаживаясь рядышком со Слимом. – Ну да ладно, дай попробую.

Слим прижал джойпад к груди, глядя на меня с таким ужасом, будто я предложила ему сделать стерилизацию.

– Извини, – пролепетал он, – что ты хочешь?

– Я думала, ты мне покажешь, как в это играют.

Слим беззвучно помотал головой, явно потрясенный.

– Циско, я делаю это ради тебя. Ради всех нас. Сейчас нет времени на игры! К понедельнику нужно успеть найти тайник и заработать миллион. Как только я отыщу его и расплачусь с Картье, ты будешь играть, сколько пожелаешь. А до тех пор мне надо работать.




12


Итак, каждый из моих подарков привел к совершенно непредвиденным результатам. Один загнал моего брата в творческий ступор, а другой подтолкнул моего бойфренда к участию в бессмысленном марафоне. Что же до моего собственного утешения, которому предстояло поддержать и укрепить мой дух, то цветы славно смотрелись на кухонном столе и вполне скрасили мне утро, пока я готовилась к выходу на работу. Порадовал и сам цветочник, окликнувший меня, когда я пробивалась через осаждавшую рынок толпу. Обычно подобные знаки внимания оставляли меня безразличной, но, поскольку круг моего общения теперь сузился, я обнаружила, что интерес посторонних мне льстит. Тем более что Добряк Уильям не унимался, а другие торговцы обернулись посмотреть.

– Гляньте, друзья, – гигант наградил меня шаловливой улыбкой. При дневном свете его пуховик казался настолько раздутым, словно был скроен из стеганого одеяла. – Вот идет девушка, которая любит путешествовать.

– Если бы, – ответила я, розовея на ходу.

– Циско, можно с тобой посоветоваться?

Внезапная перемена тона заставила меня остановиться и оглянуться на Добряка. Сквозь толчею я увидела, как посерьезнело его лицо, и свернула к прилавку.

– Что случилось?

Он подманил меня поближе и, осмотревшись по сторонам, продемонстрировал мне свои ногти.

– Может, их стоит отполировать? Как думаешь?

Я не знала, шутит он или нет. Но первой моей реакцией была улыбка. Мужик, похожий на шкаф, просит поделиться с ним секретами красоты. Добряк растопырил пальцы еще шире, и, когда он повернул их к свету, я поняла: никаких шуток. Впрочем, смотреть на руки было совершенно не обязательно: всякий, кто имеет дело с цветами, едва ли может похвастаться ногтями исключительной красы. Интересно, что же забито под эти ногти – грунт или смола?

– Думаю, сначала их надо хорошенько оттереть, – тактично высказалась я.

– Но к лицу ли мужчине иметь красивые ногти? – Теперь голос Добряка выдавал настоящее беспокойство. – Что подумает о таком парне девчонка вроде тебя?

Попробуем вспомнить, на что похожи ногти Слима. Аккуратно обрезаны, кажется, и уж точно не обкусаны. В принципе, я мало что могла сказать о них, и это само по себе было ответом на вопрос.

– Ногти мужчины не должны бросаться в глаза, – решила я. – Вообще говоря, женщина вряд ли обрадуется, если мужчина посягнет на содержимое ее шкафчика в ванной.

Я подняла глаза на Добряка Уильяма.

– На кого ты хочешь произвести впечатление, Вилли?

– Да особо ни на кого. – Рука тут же вырвалась из моей и скрылась в кармане пуховика. – Просто любопытствую.

Я сухо усмехнулась. В таком случае, мое предложение его не обидит.

– Если хочешь, я могу сделать тебе маникюр.

– Да? А это больно?

– Нет, и не волнуйся: я не растрезвоню об этом всем и каждому.

Улыбка Добряка Уильяма показалась мне философской.

– А ты могла бы отполировать их так, словно мне наплевать, как они выглядят?

– Естественный блеск, – догадалась я. – Но добиться этого не так-то просто.

– Я возмещу потраченное время, – сказал он, – и куплю твое молчание, если понадобится.

– С радостью тебе помогу, хотя, Бог свидетель, деньги мне не помешали бы.

Услышав это, Добряк подался назад и, смерив меня взглядом, осторожно сообщил мне, что я одета в деловой костюм.

– За работу обычно платят, – заметил он.

– Не слишком много, если она временная…

– Ай-ай-ай.

– …к тому же арендная плата не дает мне уснуть по ночам.

– Двойной удар. А как насчет твоего бойфренда? Ходят слухи, что он богач.

Я рассказала Вилли, что финансовые операции моего друга с треском провалились, прихватив с собою и его веб-сайт.

– Вот незадача. И как он воспринял новость?

– Скажем так, на какое-то время Слим ушел в подполье.

– Держится, значит. А в карманах у братца звенит?

Не сильно погрешив против истины, я объяснила Вилли, что мой брат не очень хорошо себя чувствует и что нехватку средств теперь приходится покрывать в основном мне.

– Кстати, кто ваш домовладелец?

– Фрэнк Картье. Ты его знаешь?

При звуках его имени Уильям поморщился, и я задалась вопросом, не доводилось ли и Добряку иметь дело с этим типом? Вглядываясь в его умное по меркам улицы лицо, я надеялась прочесть ответ и в некотором смысле его увидела.

– А может, устроиться к тебе помощницей? – предложила я как бы в шутку. – Твой бизнес, наверное, позволяет по-быстрому загрести деньгу.

Пожав плечами, Добряк уставился невидящим взором куда-то мне за спину.

– Зависит от времени года, – сказал он. – Летом дела идут неплохо, но ничто не сравнится с весной. Когда прибывает первая партия нарциссов, можно на радостях открывать шампанское.

Мы немного помолчали, прежде чем я отважилась добавить, что говорю вовсе не о цветочном рынке. Добряк сделал вид, что не слышит, и я восприняла это как совет не наезжать. «Выучи их язык», – советовал Слим. Может, попробую снова, когда разучу все условные коды.

– Ну, мне пора, – сказала я. – Хочу прийти на работу пораньше и сесть на телефон, поискать что-нибудь еще. Мне позарез нужна хорошая работа, Вилли. Мы в отчаянном положении.

– Будешь проходить мимо больницы?

– Конечно. Как раз по дороге.

Отвернувшись на миг к прилавку, цветочник выхватил большой букет восточных маков, как выхватывают кривую саблю из ножен.

– Сможешь занести это моему другу?

Я глядела на растрепанное розовое подношение, слегка остолбенев. Конечно, перед этим я сама сказала, что не прочь поработать на Добряка, но когда такой шанс мне действительно представился, впала в замешательство.

– На словах что-нибудь передать? – спросила я.

– «Поправляйся скорее», – ответил Добряк. «Уж не кодовая ли это фраза?», – подумалось мне. Он, похоже, прочитал мои мысли. – Что обычно желают человеку, закованному в гипс?

В тот момент я была слишком напугана, чтобы ответить. Я не рискнула ни прощупать черенки цветов (нет ли там спрятанного послания иного рода?), ни поинтересоваться, при каких обстоятельствах кто-то из знакомых Добряка угодил в больницу с переломом. В конце концов, этот «кто-то», кем бы он ни был, мог пострадать, если я откажусь помочь Вилли с доставкой подобного груза. Я осторожно приняла цветы в свои руки.

– Хорошая девочка, – похвалил он и потрепал меня по щеке. – Седьмая палата. Спросишь там Роуз.

– Так это женщина? – Добряк Уильям опустил глаза, скулы его порозовели. Чтобы понять его, мне уже не нужно было взламывать тайные коды. Цветы в моей руке внезапно легли поудобнее. – Передать ей твои наилучшие пожелания?

– Нет смысла, – ретировался за прилавок Вилли. – Кровавая Роуз и так все знает.

– Что за имя такое – Кровавая Роуз? – опешила я.

– Моя подруга вечно попадает в передряги, – сказал Вилли и взмахом руки смел со стойки целую груду лепестков. – Постоянно калечит себя на работе.

Решив, что речь идет, скорее всего, о женщине, торгующей по соседству, я вздохнула с облегчением и повторила, что мне действительно нужно бежать.

– В следующий раз, – пообещала я напоследок, – займемся твоими ногтями.

– Циско, ты супер. Я у тебя в долгу.

– А я в долгу у Картье, – мрачно ответствовала я, поворачиваясь, чтобы уйти.

– Не переживай ты так! – рявкнул Добряк. Я обернулась. – Это всего лишь деньги.




13


До чего же я ненавижу больницы! И всегда ненавидела. Нет, я не боюсь хирургов. Мне даже нравится запах антисептиков, и я способна (правда, с трудом) есть тамошнюю пишу. Но вот с чем мне бывает трудно смириться, так это с моментом выхода из больницы: когда я вновь оказываюсь на улице, мне всякий раз кажется, будто мир изменился, пока меня не было. Чуть ярче солнечный свет, чуть пронзительней запах выхлопных газов, и даже таксисты, мерещится мне, берут немного дороже. Отчего-то время, проведенное в этих добела отмытых стенах, течет иначе, чем за ними. Будь ты пациент или посетитель, время замирает. И остается только вспоминать, какова жизнь снаружи, да прикидывать, куда ты отправишься, выйдя отсюда.

Первый раз, когда меня выписали из больницы, не в счет, поскольку новорожденная не знает, что могло измениться, ей все в новинку. Одиннадцать лет спустя меня выкатили из больничных дверей на кресле-каталке с гипсовой нашлепкой на лодыжке и новообретенным почтением к пони. В пятнадцать я вышла из больницы, лишившись одновременно аппендикса и бойфренда, который не позаботился меня навещать, а всего год спустя еле-еле выползла вон из больничного морга, где остались мои родители. Каждый раз я вступала в мир заново, глядя вокруг чуть другими глазами, и утро, когда я навестила Кровавую Роуз в ее палате, не стало исключением. Как и просил Вилли, я доставила туда букет, а взамен получила урок жизненной философии.

Оторвав глаза от книжки, Роуз спросила:

– Признавайтесь сразу, вы «добрый» или «злой» полицейский? Даже если в руках у копа цветы, никогда не угадаешь.

Отдельная палата пахла духами «Шанель», но все перебивал запах хлорки. Пациентка была одета в алую атласную пижаму, левая нога была загипсована и торчала кверху. Одно запястье было забинтовано, на груди – любовный роман, а на лице – подозрение. Я уже успела войти в палату, но неожиданный вопрос остановил меня как раз возле стула, стоявшего рядом с постелью. Роуз чем-то напоминала женщину, чей муж мотает срок. Пожизненный. Она годилась мне в матери, но чудом сохранила внешность испорченной Барби. Я объяснила, что никакой я не коп, что меня зовут Циско и что у нас имеется общий знакомый.

– Добряк Уильям, что ли? – спросила Роуз, нацелившись на букет в моей руке. Судя по выговору, эта женщина родилась где-нибудь в Эссексе, вероятно, в частном поместье, одном из тех модернистских строений из красного кирпича – с большими воротами и доберман-пинчерами, – там, где никто не посмеет полюбопытствовать, откуда взялись такие деньжищи.

– Добряк Уильям, флорист, – подтвердила я просто на тот случай, если у нее появились какие-то сомнения по поводу цели моего визита.

Волосы у Кровавой Роуз были светлые, но ближе к корням они переходили в такую черноту, что их, видимо, специально так выкрасили. На затылке красовался узел волос раза в два крупнее любой накладки. Не дернув и плечом, она сузила глаза:

– Ты точно не коп?

– Я же на высоких каблуках, – заметила я, делая шаг назад, чтобы Роуз могла оглядеть всю мою невысокую фигуру. – Из меня такой же полицейский, как и стриптизерша.

Этот довод был принят с благосклонной улыбкой, сразу смягчившей выражение лица Роуз, отчего она перестала походить на тюремную вдовушку. Меня распирали вопросы: что с ней случилось и какие у нее счеты с законом, но, пока я набиралась мужества, ее вниманием вновь завладели цветы. Подманив меня поближе, она спросила, сколько с нее.

– Нисколько, – ответила я, но это прозвучало недостаточно убедительно. Во избежание недоразумений я перевернула букет вверх черенками и постучала им о свое бедро. Маки вылезли из обертки без каких-либо гостинцев. Роуз разочарованно пощелкала языком, и, как ни странно, я тоже ощутила укол досады, словно отсутствие в букете наркотиков означало, что как курьер я ни на что не гожусь. Я бочком приблизилась к раковине, нашла графин и наполнила его.

– Либо это вылетело у него из головы, – огорченно сказала Роуз, – либо из обертки где-нибудь по дороге.

Я покачала головой.

– Может, он понадеялся, что цветов будет достаточно, чтобы тебя утешить?

– Ох уж этот Вилли, – вздохнула она. – Ни за что не бросит друга в беде.

Наступило молчание, которое мне следовало прервать, просто выразив согласие. Вместо этого я вновь повернулась к постели:

– Ты знаешь, мне кажется, что он влюблен в тебя.

– Добряк? – удивленно переспросила Роуз. – В меня?

– А что такого? – Я поставила цветы на столик у кровати и придвинула стул, чтобы узнать побольше.

– Не уверена, что Вилли вообще смотрит на женщин под таким углом, – сказала Роуз. – Главная страсть его жизни – цветы. Они его по-настоящему заводят. Один взгляд на его ногти, и сразу становится ясно, к чему он действительно неравнодушен.

– Ну, не знаю. – Маникюрные печали Уильяма я решила оставить при себе. Вместо этого показала на бутоны, доставленные по его просьбе. – Эти цветы говорят о многом.

– Многого в них как раз недостает, – парировала Роуз. Она коротко усмехнулась, но затем вновь натянула маску осторожности, изучая мое лицо. – Мы с Вилли – давние знакомые, – сказала она затем. – Он вечно помогает мне убираться.

– Что ты говоришь?

– Всегда, золотце. Каждый раз.

Ее нежелание вдаваться в подробности убедило меня задержаться. До начала рабочего дня оставалось еще с полчаса, и необходимость пораньше пробраться в контору и занять телефон уже не казалась мне такой уж насущной. Здесь гораздо интереснее. Я просто не могла заставить себя уйти, не прояснив ситуацию. Мне это было нужно, чтобы успокоить собственные мысли.

– Ну, – сказала я, разглядывая сооружение из проволоки на блоках, нависшее над кроватью, – и что же, черт возьми, с тобою приключилось?

– Ничего особенного, – легко отмахнулась от вопроса Роуз, словно лежать под нагромождением блоков и рычагов было даже приятно. – Неудачно упала в галерее искусств.

– Не повезло с приземлением?

– Мраморный пол не особенно мягок.

– Похоже, не самая нищая галерея, – заметила я. – Может, стоит подать на них иск? Получить компенсацию?

Роуз заулыбалась собственным мыслям.

– Это будет не просто сделать.

– Почему?

– Я упала, пытаясь их обворовать, – объяснила она. – Но тебе говорю об этом только потому, что знаю: друг Вилли не станет болтать.

Я открыла было рот, но тут же захлопнула его, оглушенная новостью. Роуз что-то объясняла мне о просевшей под ней стеклянной крыше, но я почти ничего не слышала. Вместо этого я лелеяла мысль, что признание Роуз сделало меня сообщницей преступления. В моем мире «соучастие» было словечком из телевизионных шоу, а не обвинением, способным отправить человека прямехонько за решетку. Сообразив, что теперь Роуз глядит на меня особенно пристально, следя за реакцией, я постаралась овладеть собой и спросила:

– Тебя не поймали?

Кровавая Роуз указала пострадавшей рукой на дверь:

– Если б не Вилли, там стояла бы сейчас полицейская охрана.

– Он тоже был там?

– Добряк не одобряет мой выбор профессии, – рассмеялась Роуз, – но он всегда готов прийти мне на помощь, когда ситуация выходит из-под контроля.

– Ты говоришь так, словно подобные истории происходят с тобой сплошь и рядом, – заметила я. – Признаться, Вилли упомянул, что ты постоянно калечишь себя на работе.

– Он так сказал? – Я увидела, как под маской спокойствия Роуз разлился румянец, и потупилась, чтобы не смущать собеседницу. Когда же я подняла глаза, она заговорила опять: – Да, и поэтому меня преследует моя собственная ДНК.

– Как это?

– Я вечно оставляю кровь на месте преступления. – Она показала запястье и дала мне немного времени, чтобы сделать самостоятельные выводы. – На этот раз чуть не перерезала себе артерию. Осколки стекла упали на мраморные плиты вместе со мной.

– Ужас!

– Не то слово, но Вилли обо всем позаботился. Стоит только звякнуть ему на мобильник, и он сразу примчится спасать меня, хотя обычно я попадаю впросак посреди ночи.

– Да ну! – недоверчиво фыркнула я, хотя про себя решила, что Добряк действительно похож на тех парней, для которых друзья – единственная семья.

– Ты бы видела его лицо всякий раз, когда он спешит мне на выручку, – продолжала Роуз. – Волочит инструмент для уборки, пыхтит, ругается и клянется, что делает это в последний раз, но в душе я знаю… знаю… – На этом она умолкла, освежая, видимо, в памяти сцену, затянутую полицейскими лентами ограждения.

– Ни дать ни взять ангел-хранитель, – сказала я.

– Если бы Вилли не повозил там шваброй, у экспертов был бы просто праздник.

– А что в больнице? – спросила я. – Врачи что-нибудь подозревают?

– Погляди-ка на чудесные цветы, которые расставлены у них в коридорах, – вместо ответа предложила мне Роуз. – Как ты думаешь, кто усыпал здешние палаты лепестками?

Я откинулась на спинку стула: от всего этого у меня закружилась голова.

– Можно задать тебе один вопрос?

– Пожалуйста. Это куда веселее, чем уколы.

– Я просто хочу знать, стоит ли овчинка выделки?

– Какая овчинка?

– Преступление.

Не могу сказать, кто первый вышел из задумчивости – Роуз или я сама. «Да что со мною творится? – вдруг прозвучало в моей голове. – Я всегда относила себя к отряду "хороших девчонок", и на тебе: сижу тут, мило беседуя с воровкой. Вылитая бродячая кошка. Говорят, у них девять жизней, но по виду Роуз можно судить, что несколько уже позади. Надо бы перевести разговор на другой предмет, свернуть беседу, но обстоятельства диктуют свое». Потому-то ее ответ и застрял у меня в мозгу на весь день.

– Есть ли смысл преступать закон? – спросила я вновь.

– Это зависит от того, – ответила Кровавая Роуз, тщательно выбирая слова, – насколько сильно ты нуждаешься в деньгах.



В то утро на работе каждое лицо, вплывающее в поле моего зрения, несло на себе отпечаток преступного прошлого. По крайней мере, мне так казалось. Я говорю не о юных дарованиях со свеженькими личиками и с папками собственных снимков под мышкой, а о тех, кто стоял за ними, кто зарабатывал на модельном бизнесе деньги: об агентах и искателях талантов, о клиентах и сопровождающих их лицах. Совершенно неожиданно каждое их движение стало казаться мне подозрительным: спешная просьба о встрече с кем-то, то, как они ерзали в своих креслах, бубнили в свои мобильники, ожидали препровождения наверх. Все они были насквозь корыстными, продажными типами, не так ли? До своей аудиенции у Кровавой Роуз я ни разу в жизни не смотрела в глаза преступнику, даже не предполагала, что окажусь в подобном обществе. Теперь же могло показаться, что это я не от мира сего – «мисс Лопушок», временная секретарша на приеме посетителей, которая отчаянно пытается оплатить свои счета законным путем.

С приближением ланча мысли постепенно обрели конкретное направление.

– Ты когда-нибудь совершал преступление?

Эту фразу Слим услышал, едва успев снять трубку. Это вам не какое-нибудь «Привет!» или «Ты уже оделся?». И все же к моему вопросу он отнесся достаточно здраво. Я даже слышала, как он жует что-то на том конце, правда, подбирая подходящий ответ. Вопреки показаниям часовой стрелки, в моей голове мелькнула пугающая мысль: что бы Слим ни жевал, он, по всей вероятности, считает это завтраком.

– Циско, – произнес он наконец, – все мы в той или иной мере преступники.

Я метнула взгляд на единственного посетителя в приемной. Мужчина стоял у вращающихся дверей, где всякий раз, когда кто-то входил в здание или выходил из него, сквозь стекла ярким клинком вспыхивало солнце. Этот парень уже какое-то время околачивался у входа, что нельзя считать такой уж диковинкой в бизнесе, построенном на обязательном для всех и каждого принципе напряженного ожидания. Забить тревогу следовало еще утром: он читал вчерашнюю газету. Больше того, его стрижка под машинку вполне подходила под описание образцового полицейского, что убедило меня говорить в два раза тише.

– Только не я, – заявила я Слиму, уставясь в ежедневник, раскрытый у меня под носом. – За всю свою жизнь я ни разу не преступила закон.

– Еще как преступила. И недели не прошло.

– Ну, переборщила с водой для ванны, – признала я, но прикусила язык, так и не объяснив, что половина воды ушла на то, чтобы отчистить напластования грязи на уровне линии прилива прежде, чем я решила воспользоваться ванной. – Но это не правонарушение, Слим, это вовсе не то же самое, что оставить лужу мочи под сиденьем унитаза. И вообще, если уж на то пошло, во всем виноват кто-то из вас, парни!

– Поверь мне, – настаивал Слим, – ты тоже не в ладах с законом.

– Я обнаружила некий посторонний предмет в электророзетке. Вы с Павловым можете сесть за преступления против человечности.

– Я имею в виду особо важное вещественное доказательство, – Слим продолжал вещать, словно дешевый адвокатишка. – Не бычки, найденные в пепельнице, поскольку обвиняемая всегда может отрицать факт затяжки, но игру, которую она приобрела. Это неопровержимое свидетельство того, что ты тоже не ангел, Циско.

– «Денежный залп», что ли? А что в нем такого?

– Ты купила игру на черном рынке.

– Откуда такая уверенность? – Я переложила трубку из одной руки в другую как раз в тот миг, когда по стенам хлестнул солнечный кнут. Вздрогнув, я вскинула голову: стриженный ежиком парень с газетой удалился. Я не была уверена, что могу вздохнуть с облегчением, но все равно выпрямилась. – Согласна, я купила ее не в супермаркете, – продолжала я разговор, – но это еще не значит, что диск паленый.

– Обложка представляет собой цветной ксерокс, Циско. Это настолько явно пиратская продукция, что у парня, который тебе ее продал, должно быть, имелись деревяшка вместо ноги и попугай-похабник на плече. Пересчитай сдачу, если не веришь. Обрати особое внимание на восьмипенсовые монеты.

– Ладно, – уступила я. – Но, кажется, это не делает меня сообщницей тяжкого преступления.

– Да ну? – не смутился Слим. – Прямо сейчас денежки, которые ты за нее выложила, крутятся в зловещих махинациях контрабандистов, промышляющих наркотиками.

– Да она обошлась мне всего в пару фунтов, – взмолилась я. – Что на них купишь? Упаковку парацетамола и автобусный билет до города?

– Я только говорю, что ты тоже правонарушительница. Купила нелицензионную копию, но не мне тебя упрекать, поскольку моя консоль все равно взломана.

– Что случилось? Ты уронил на нее что-нибудь?

Слим пояснил, какой смысл обрел глагол «взломать» в эпоху новых технологий: теперь процессор внутри консоли больше не отбраковывает фальшивые игры вроде той, что я ему купила. Это освобождает владельца от необходимости всякий раз покупать дорогущую официальную продукцию.

– Значит, ты виноват не меньше меня, – прервала я эту лекцию, лихорадочно выводя волнистые линии в записной книжке.

– Я же говорю: все мы преступники.

– И ты ничуть не переживаешь по этому поводу?

– Да нет же, черт! С какой стати?

– Ты обворовываешь рынок видеоигр. Крадешь у производителей выручку.

– С такими-то ценами? Если бы я тратился на все эти игры, то обворовывали бы меня! Вот почему я «исправил» консоль, чтобы покупать пиратские версии и на равных играть с акулами мира развлечений. Это дает ощущение победы, когда игра еще и не начиналась.

– Ну ладно, – со вздохом сказала я. – А как же Павлов?

– А что с ним?

– Я не думаю, что он способен по-крупному нарушить закон.

– Циско, ты говоришь о человеке в персиковой рубашке. А персиковый цвет – преступление против моды.

– Нет, я серьезно.

– А в чем дело? – сразу спросил Слим. – Что взбрело в твою голову? К чему все эти вопросы?

Внезапно мне захотелось спросить себя о том же самом.

– Неважно, – сказала я Слиму, а солнечный всплеск вновь метнулся по приемной: на этот раз вошли посетители. – Вернусь-ка я лучше к своей работе.

– И я тоже, – сказал Слим так, словно до вечера ему предстояло заключить еще немало сделок, а не сидеть, тупо нажимая кнопки на джойпаде.

– Кстати, как продвигается дело? – быстро спросила я, сразу подумав: интересно, как справлялась бы Мисти Вентура, если бы ей самой предстояло добывать деньги на квартплату?

– Хорошо, – уверил меня Слим. – Отлично. Последовало краткое молчание, во время которого Слим, кажется, успел прочесть мои мысли.

– Я тебя не подведу, Циско. Отыщу миллион, вот увидишь.

Мои губы тронула улыбка. Может, я и встречаюсь с мечтателем, но, по крайней мере, могу быть уверена, что для меня в этом его выдуманном мире тоже найдется местечко.

– А ты? Опять засидишься допоздна?

Я взглянула на часы. Время – деньги. А сверхурочное время – дополнительные деньги.

– Точно пока не могу сказать, – ответила я, – хотя бабки мне нужны позарез.




14


Принять окончательное решение мне помогла беседа с Кровавой Роуз. Это произошло в ходе уже второго моего визита в ее больничную палату: в тот же день, но уже после работы. Вечер приближался, и мне все меньше хотелось торчать на работе; боюсь, это отразилось на моей улыбке секретаря на приеме посетителей. К шести часам вечера она испарилась вовсе, и я вместе с ней. Я промчалась по городу, спеша в агентство по временному найму, чтобы забрать причитающиеся деньги и попросить подыскать мне более доходное занятие. В результате состоявшегося короткого разговора на обратном пути я вновь зашла в больницу. Что уж такого ужасного в том, чтобы обсудить стратегию своей карьеры с профессиональной взломщицей? Даже если беседа и подтолкнет меня попробовать свои силы в том виде деятельности, о котором не упомянешь в заявлении о приеме на работу.

– Ты, наверное, в отчаянном положении, золотце?

Я уронила сумочку у кровати и придвинула стул.

– Похоже на то.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=298352) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Персонаж романа Жоржа дю Морье «Трилби» – музыкант, с помощью гипноза подчинивший и безжалостно эксплуатировавший неудачливого певца, которого гипнотические чары наделяли великолепным голосом.




2


Имеются в виду герои старинной легенды «Дик Уиттингтон и его кот». Мальчик Дик прибыл в Лондон без гроша за душой, но благодаря способностям кота и собственному обаянию сумел разбогатеть, постепенно сделавшись лордом и мэром английской столицы.




3


Ронни Биггс (р. 1929) – знаменитый антигерой, прославившийся после так называемого Великого ограбления поезда в 1 963 году, несколько десятков лет успешно уклонялся от правосудия.




4


Персонаж британских комиксов «Дэнди» (первая публикация – 1937 г.); сильнейший человек в мире, покоритель Дикого Запада, способный одной рукой поднять корову.




5


«Энглпойс» – известная британская марка складных ламп на ножке с двумя сочленениями, не претерпевшая коренных изменений в дизайне с момента первого выпуска в продажу в 1934 году.




6


Кэрол Смилли (р. 1961) – звезда британского телевидения, ведущая шотландской версии телешоу «Колесо Фортуны» и автор сборника полезных советов «Руководство для работающей матери». Наиболее известна как ведущая программы, посвященной наглядным примерам переустройства жилых помещений.