Операция «Выход» Скарлетт Томас У Люка аллергия на солнечный свет, и даже выход во двор грозит ему немедленной смертью. Джули работает официанткой, в свободное время доказывает математические теоремы и боится всего на свете. Шарлотта измучена застарелым чувством вины и собственной никчемности. Лиэнна, кажется, ведьма. У Дэвида рак. На Шантель после нищего детства свалились умопомрачительные деньги, а она не знает, чем в этой жизни заняться. Для всех поездка в раздолбанном фургоне по затопленной глухомани из Эссекса в Уэльс, где Люка ждет китайский знахарь, – не просто экскурсия, но единственный выход, отчаянная попытка преодолеть страхи и решить проблемы, которые мучили этих людей с детства. «Операция "Выход"», трогательный и смешной роман Скарлетт Томас, «Волшебник страны Оз» про современную британскую молодежь, – впервые на русском языке. Скарлетт Томас Операция «Выход» Посвящается Тому Глава 1 С тех пор как Люку стукнуло двадцать пять, или со дня миллениума – Джули не знает, после какого из этих событий он вдруг завелся, – он говорит, что не желает больше торчать в этой комнате. Я хочу выйти отсюда, твердит Люк, и плясать в чистом поле. – И плясать, – добавляет он, – я желаю голым. – Отлично, – говорит Джули. – Ты будешь голым и мертвым, и твоя мама окончательно спятит. Прекрасное сочетание. Вылитый Курт Кобейн. – Каким местом это похоже на Курта Кобейна? И вообще, я, может, и не умру. Джули копается вилкой в лапше «Пот Нудл». – Люк, мы разговаривали с тобой об этом уже тысячу раз. Да, может, ты и не умрешь, но тебе охота рисковать? – Нет. Пожалуй, нет, – говорит Люк. – Есть что-нибудь по телику? – Гады, мало гороха положили в лапшу, – отвечает Джули и нашаривает пульт. Пролистав каналы, Джули выбирает научную программу «Учебная зона», где бородатый мужик объясняет, как родилось дифференциальное исчисление. Люк раздраженно смотрит на Джули, потом берет пульт. – Поищу что-нибудь с сюжетом, – говорит он. Ничего такого не обнаруживается, и он включает интервью с поп-группой – какой-никакой сюжет. Музыканты рассказывают, как мучались на своих жалких низкооплачиваемых работах и играли в провинциальных молодежных клубах. Сейчас они выступают на стадионе Уэмбли. Джули разглядывает комнату. Повсюду журналы, диски, на полу валяются коробки с видеофильмами из магазина «Блокбастер». Обычно здесь не такой бардак, Люк на самом деле очень организованный – это просто руины сегодняшнего вечера. Почти всю комнату занимают Люкова большая двуспальная кровать, его телевизор, видак, компьютер и пара стульев. Стен не видно из-за полок, где стоят все книги, что Люк прочел в жизни, и целая библиотека телепрограмм – сплошь белые сияющие американские торговые центры, чистенькие пляжи, неразлучные друзья, подростковые страхи, школьные команды и заводилы, футбольные поля, ботаники, загорелые девчонки с мелированными челками, длинные коридоры, где стоят шкафчики и дерутся школьники, – эти программы битком набиты безупречными сюжетами. Впрочем, Люк не называет их программами. Он называет их «шоу», и называет тротуар «пешеходной дорожкой». У Люка – легкий американский акцент, хотя он никогда не был в Америке. Он верит, что Клэктонон-Си[1 - Клэктонна-Море – курортный город на северо-востоке Великобритании, в восточной части графства Эссекс. – Здесь и далее примечания переводчика. Переводчик выражает благодарность Скарлетт Томас за дружескую поддержку и помощь в переводе этого романа.] похож на идеальные желтые пляжи с кассет, там загорают красивые люди, а за ними следят спасатели, и что подростки оттягиваются в «Лейксайде»[2 - «Лейксайд» – один из крупнейших торговых центров графства Эссекс (более 320 магазинов, 30 кафе и ресторанов, кинотеатр, церковь и озеро площадью 16 акров). Открылся в октябре 1990 г.] так же весело, как в американских торговых центрах. Примерно в пятнадцать лет у Люка начался затяжной приступ любопытства: Джули, слушай, а пляжи у нас тут как выглядят? а магазины? а парки? Он явно не поверил ее рассказам о мире снаружи, и вскоре она плюнула на объективность и стала говорить правду: какое все на самом деле дерьмо. Этого Люк тоже не понял, и Джули окончательно сдалась: пусть себе и дальше верит, что Эссекс – копия телевизионного Лос-Анджелеса. Но, увидев по телику торжества в честь миллениума, Люк решил, что все это липа. Внушить ему, что праздничные шествия и фейерверки реальны, было не проще, чем растолковать, что «Беверли-Хиллз 90210» – выдумка, и хотя у твоей матери кухня как в мыльных операх, у большинства людей в домах грязь, в раковинах скапливается грязная посуда, в корзинах – грязное белье. Пол в доме Люка сделан из линолеума, вся мебель – из пластика или ДВП. Он спит на нейлоновых простынях и носит одежду из искусственных волокон. Он сидит рядом с Джули на своей нейлоновой постели, скрестив ноги, словно какой-то начинающий йог. Джули прислонилась к стене, колени прижаты к груди. Она доедает «Пот Нудл» и аккуратно ставит пустой пластиковый горшочек рядом с собой. В желудке солоно и тепло. После интервью с поп-группой по телику нет ничего интересного, так что Джули встает и изучает полку с видеокассетами. Посмотреть бы сейчас какую-нибудь американскую анимацию: вышедшие из строя семьи, вышедшие из строя роботы, вышедшие из строя агрессивные дети. – Я не хочу умирать, – говорит Люк, – но я хочу жить. Джули смеется: – О господи. Может, хватит это повторять? Люк тоже улыбается: – По крайней мере, это повод похихикать. – И может, хватит говорить, что ты выйдешь на улицу? Мне от этого не по себе. – Слушай, я не собираюсь выходить. Разумеется, нет. Не сейчас. Мне просто нравится об этом думать. Не беспокойся. Я все время об этом болтаю, потому и не выхожу. – Да, – говорит Джули, – знаю. Люк улыбается. – И я не собираюсь выходить, пока это не станет безопасно – пока меня не вылечат. В день миллениума он поклялся выздороветь до 2001 года. Сейчас уже октябрь. Джули вытаскивает видеокассету и вставляет ее в видак. – Я беспокоюсь за тебя, – вдруг заявляет Люк. – За меня? Неожиданный поворот. Мы говорили о тебе. Он смотрит на «Пот Нудл». – Ты ела сегодня хоть что-нибудь реальное? Глава 2 Люк Гейл родился 24 октября 1975 года, в аккурат во время показа очередной серии «Фолти-Тауэрз».[3 - «Фолти-Тауэрз» (1975–1979) – один из самых популярных в Великобритании «абсурдистских» комедийных телесериалов. Авторы сценария – Джон Клиз (экс-«Монти Пайтон») и Конни Бут.] Это был год, когда Голландия победила в музыкальном конкурсе «Евровидение», год сериала «Уомблз»,[4 - «Уомблз» – популярный в Великобритании телесериал для детей (премьера – 1973 г.), похожий на «Маппет-шоу». «Уомблз» – смешные кукольные персонажи, поющие нарочито нелепые песенки.] видеоигры «Понг»,[5 - Первая в истории коммерчески успешная игровая телеприставка, пик популярности которой пришелся на 1975–1981 гг.] «форда-капри» и группы «Бэй-Сити-Роллерз»[6 - «Бэй-Сити-Роллерз» – популярная (в основном среди подростков) шотландская рок-группа середины 1970-х гг., исполнявшая в основном кавер-версии. Все пять ее участников были по совместительству телеведущими.] – и Люк был чудо-ребенком. Его мать Джин, похоже, все никак не могла забеременеть, a агентство по усыновлению, куда они с мужем обратились, постановило: Билла слишком часто нет дома, они не смогут успешно справиться с воспитанием ребенка. Не имело значения, что каждая вторая мамаша в округе была незамужней и принимала у себя с десяток разных мужчин; Джин и Билл были просто недостойны стать родителями. Билл отсутствовал так часто потому, что фирма, где он работал, – крупная страховая компания – вечно посылала его в командировки, на неделю, на две, а то и три. В конце концов, деньги для оплаты частного обучения приемного ребенка, которым они так и не обзавелись, были потрачены на бразильские травы, чтобы вылечить Джин от бесплодия. Года через два родился Люк. Джули впервые увидела его в 1985 году. Она сидела в мебельном фургоне и клевала носом. Люково лицо маячило в окне дома напротив, и сперва она решила, что видит призрака. Час был поздний – переезд занял весь день – и в свете луны Люк выглядел бледным, исхудалым и страшным, как смерть. Джули в то время было десять, как раз тот период, когда везде мерещатся призраки и все кажется страшным, как смерть, но с Люком явно было что-то не то. Он ничего не высматривал за окном. Он просто смотрел. Когда они подъехали к своему новому дому, она поняла, что этот призрак станет ее соседом. – Никогда не думала, что буду жить в тупике, – засмеялась мать Джули. – Что такое тупик? – спросила Джули. – Он перед тобой, – объяснил отец. – Дорога, у которой есть начало, но нет конца. На следующее утро, после ночи, которую они провели в новом доме, как туристы в палаточном лагере, отец Джули впервые вышел на новую работу – читать лекции в местном колледже и параллельно готовиться к следующему семестру: его ждала должность преподавателя теории искусства. Около трех часов пополудни, весь день потратив на распаковку вещей, Джули и ее мать пошли знакомиться с соседями из дома № 17. Поначалу Джули никак не могла взять в толк, что же в Люке чудно. Он больше не казался ей призраком; скорее ребенком из телевизора, или типа того – непонятно почему. Только через несколько дней она поняла: потому что у него не было ни ссадин, ни загара, ни комариных укусов, ни грязи. Самый чистый ребенок, какого она видела в жизни. Они стояли, молча уставившись друг на друга, в «гостевой комнате» (что это была «гостевая» комната, выяснилось потом), куда Джули после того первого дня больше ни разу не пустили. Двери во внутренний дворик были задернуты необычными пластиковыми шторками – впрочем, Джули это не показалось особенно странным. Несколько минут, пока она и Люк разглядывали друг друга, их матери вели светский разговор об округе, и Хелен – мать Джули – отпустила пару лестных замечаний о посуде, выставленной Джин на полках, и ее коллекции зверушек из дутого стекла. – Не хотите чашку чая? – сказала в конце концов Джин. – Спасибо, – ответила Хелен, нервно улыбаясь и косясь на дочку – та бесцельно вытаптывала узоры в длинном ворсе безупречно белого ковра. – Дети, почему бы вам не пойти поиграть на улицу? – предложила она. Последовала странная пауза, а потом Люк вроде как усмехнулся. – Да, почему бы и нет? – сказал он с сарказмом и вышел из комнаты. Джули поверить не могла, что ребенок осмелился так нагрубить тому, кто старше. Она чуть ли не завидовала Люку: он заговорил с ее матерью таким тоном, что его голос звучал почти по-взрослому. Мать уставилась в пол и принялась теребить сережки, как делала всякий раз, когда нервничала. Сегодня на ней были клипсы в форме собачек, которые она купила в прошлом году в Корнуолле во время отпуска. Джули вдруг рассердилась на Люка за то, что он так разговаривал, и устыдилась, ведь пару секунд назад ей показалось, что это умно. Глупый мальчишка, подумала она, и ей стало интересно – а может, он трудный ребенок, вроде тех, из исправительной школы в Бристоле, рядом с которой она раньше жила. – Почему бы нам не пройти на кухню? – предложила Джин. Джули и ее мать вышли за Джин через открытую дверь и пересекли холл. – Простите меня, – сказала Хелен, которая вечно за все извинялась, – надеюсь, я не сказала ничего такого… Джин молча наполнила и включила чайник. Джули чувствовала неловкость, повисшую в воздухе, но старалась об этом не думать. Ей стало интересно, а не водятся ли на этой кухне «Несквик» и «Мармит»: мать их не покупала, и Джули удавалось полакомиться только в гостях. Она уже заметила, что аппарат для изготовления шипучки отсутствует, и это ее порадовало. Люк слишком мерзкий и не заслуживает таких поблажек. Было ясно, что мать Джули чувствует себя не в своей тарелке. – Вам помочь? – спросила она у Джин. – Нет, нет, – сказала Джин, наливая воду в заварочный чайник. – Все в порядке. – Может, нам не стоит вас напрягать. Пойдем дальше распаковываться… – Мне очень жаль, – сказала Джин. – Жаль, что Люк с вами так разговаривал. – Уверена, у него просто такой период, – любезно сказала Хелен. – Вы бы слышали, что эта порой выдает. – Она указала на дочку. Это жутко действовало Джули на нервы. Когда чей-то ребенок вел себя плохо, ее мать притворялась, что Джули тоже негодница – лишь бы успокоить собеседника. Это было нечестно, потому что Джули почти никогда не проказничала. – Люк не выходит из дома с 1976 года, – сказала Джин. – Обычно он так не грубит. Мне правда очень жаль. У него скоро очередное обследование. Похоже, это шокировало мать Джули. – Обследование? – повторила она. Может, Люк сумасшедший, подумала Джули. – Да. У него аллергия на солнечный свет, – объяснила Джин. Следующие полчаса взрослые беседовали, а Джули размышляла. Что значит «аллергия на солнечный свет»? У нее была аллергия на осиные укусы, Джули от них вся распухала. В последний раз, когда ее ужалила оса, пришлось идти в больницу сделать в попу укол. Она представила себе, как Люк распухает на солнце и взрывается, будто мяч, полный желтого гноя. Она слышала сочувственные вздохи матери; та всегда вздыхала, когда другие взрослые рассказывали ей о своих проблемах; обычно про болезнь или «семейную катастрофу». В этот раз на Джули посыпалась целая куча непонятных медицинских терминов – судя по всему, Люк страдал от какой-то напасти под названием «экс-пи».[7 - ХР – Xeroderma Pigmentosum, «пигментная ксеродерма» – редкое генетическое заболевание, в некоторых случаях приводящее к раку кожи.] Джули не могла уследить за разговором и начала расковыривать старую болячку на пальце. – Он просто сидит в своей комнате и все время смотрит телевизор, – сказала Джин. Она перевела взгляд на Джули, потом снова на ее мать. – Купили ему на день рождения в том году. С тех пор он к нему как приклеился, и мы не знаем, что делать. Он даже книжек больше не читает – а раньше глотал одну за другой, – она шмыгнула носом. – Ему бы не помешало завести друга из сверстников, играли бы вместе. По крайней мере, отвлекся бы от этого ящика, – она немного всплакнула и тысячу раз извинилась, точь-в-точь как мать Джули порой. – У него есть свой телевизор? – спросила Джули. Она представить не могла, что может быть шикарней. Ни у кого из ее знакомых не было телевизора в спальне, даже у богатенькой Джоанны, которой на день рождения подарили надувной резиновый замок. – Джули, – смутилась ее мать. – А что? – возмущенно сказала та. – Я просто спросила. Мать укоризненно посмотрела на нее, и вскоре Джули, успев еще немного поерзать, повздыхать и поковырять коросту, была препровождена домой. – Несчастный мальчишка, – сказала мать отцу Джули вечером за ужином. Они сидели и ели рыбу с жареной картошкой в гостиной, среди наполовину распакованных вещей. Отец рассказывал, как идет подготовка к занятиям в колледже, а мать жаловалась, сколько всего ей нужно еще прочитать до начала дипломного курса в политехникуме. Теперь они говорили об этом чудике Люке. Джули свернулась клубочком на коричневом диване, читала журнал «Убойные хиты» и притворялась, что не слушает. – Чем-чем он болеет? – спросил отец. – «Экс-пи», – неуверенно ответила мать. – Это какое-то сокращение, не запомнила, что оно значит. – «Экс-пи». Гм-м. Никогда не слышал. – Очень редкая штука, наверно. Отец включил «Би-би-си-2». Джули затаила дыхание. Вот-вот начнется очередная серия «Молодых»,[8 - «Молодые» (1982–1984) – культовый в Великобритании комедийный телесериал для подростков о компании юных «неформалов», пародирующий стереотипы поп-культуры. Заводилами компании были «недопанк» Вивиан Бастерд (Эдриэн Эдмондсон) и «зубрила» Рик (Рик Мэйолл).] и если затаить дыхание, ее, возможно, никто не заметит, и она сможет посмотреть кино целиком, прежде чем ей велят чистить зубы и идти в кровать. – Она действительно странная женщина, – говорила тем временем мать Джули. – Хрустальные коньячные рюмки и гостевая комната, – пробормотала она мужу, и оба захихикали, после чего полностью сосредоточились на ТВ. Когда пришло время ложиться спать, Джули расслышала, как отец сказал матери что-то не очень понятное. Что-то насчет того, что здесь, должно быть, на вечеринках часто меняются женами. Эта мысль их очень рассмешила, но показалась Джули крайне подозрительной. Кому это нужно – менять свою жену? Она подумала о толстой женщине из соседнего дома, о ее пальцах-сардельках и золотых кольцах, и ей стало интересно: если у той есть муж, не предпочел бы он ее на что-нибудь обменять? Скорее всего да. Вот они, наверное, о чем. Улыбаясь, довольная, что наконец поняла шутку, она надела ночнушку «Мой маленький пони» и заснула, слушая, как родители занимаются сексом. Новая школа Джули была в десяти минутах ходьбы от дома. До переезда школа была куда ближе, и родители решили, что десять минут – это слишком, и Джули не стоит ходить одной. Маньяки-чужаки подстерегали по всей промышленной зоне, особенно – среди широких полей, на самой короткой дороге до школы. В полях рядом с новым домом желтела высокая трава, к ним вела заросшая аллея возле шинного завода. Джули нравилось там играть. Она поняла, что может спрятаться в высокой мягкой траве и сделать маленькое, уютное, словно колыбель, гнездышко, где ее никто не найдет. Однажды она подслушала, как ее мать сказала мужу: мол, рано или поздно в этих полях найдут детский труп. В следующий раз она легла в желтую траву, надежно спряталась, замерла и представила себя бледной, холодной и мертвой. И вдруг поняла, что больше сюда не сунется. В конце концов она стала ходить в школу с Лиэнной, девочкой из дома № 12: Хелен зашла туда в гости и спросила мать Лиэнны, нельзя ли Джули ходить с ее дочкой. У Лиэнны уже была компания – Сьюзи и Керри, близняшки с параллельной улицы. Лиэнна поддалась на уговоры своей матери и согласилась брать с собой заодно и Джули. В ночь накануне первого дня занятий, готовясь ко сну, Джули увидела, что Люк смотрит на нее из окна. Она знала, что его спальня как раз напротив – из обеих были видны два гаража и подъездная дорожка, разделявшая № 17 и № 18, – но раньше он никогда на нее не смотрел. Когда их взгляды встретились, он скорчил смешную рожу, и она засмеялась. Потом Люк улыбнулся. Может, на самом деле он не такой уж и мерзкий. В 8.15 утра Джули подошла к Лиэнне; та стояла в конце улицы, вздыхая и закатывая глаза. Они договаривались на 8.10. – Мы опоздаем на встречу с близняшками, – сердито сказала Лиэнна. – Извини, – сказала Джули, чувствуя себя дурой. Тон Лиэнны заставил ее почувствовать себя дурой, большой и неуклюжей, как морское чудище. – Это Джули, – сказала Лиэнна близняшкам, когда она и Джули добрались до параллельной улицы. – Ты новенькая? – спросила Керри, оглядев Джули с ног до головы. Джули выглядела дура дурой по сравнению с девочками. У них были нормальные прически: у близняшек – «французские косички», у Лиэнны – баранки с настоящими бантиками. У Джули был скучный «конский хвост», который уже растрепался. – Ей не разрешают ходить в школу одной, – сказала Лиэнна. – Почему? – спросила Сьюзи. – Она боится, – ответила Лиэнна. – Ее мама сказала моей. – Я не боюсь, – протянула Джули. – Тогда почему не ходишь одна? – сказала Лиэнна. Школа была отвратительна. В этом маленьком современном здании, смотревшем фасадом на юг, с лилипутскими стульями и дурацкой выставкой картинок (рыбы из сплошных блесток), всегда было слишком жарко, отчего у Джули каждый день раскалывалась голова. За детьми все время пристально наблюдали, кроме большой перемены, когда на них издали поглядывала толстая учительница в длинной юбке и с колокольчиком в руке. Лиэнна, Сьюзи и Керри оказались самыми популярными девочками в школе. Весь год они обзывали Джули «трусохвосткой» и зажимали носы, когда она проходила мимо – делали вид, будто она пукнула. Они отвязывались от Джули, только если играли в гимнасток на заборе вокруг сторожки, тонувшей в траве. Тогда Джули могла от них убежать, а они были настолько поглощены игрой, что даже не думали ее преследовать, – висели вниз головами и непрестанно поправляли юбки, чтоб не вылезали трусы. Мальчики были еще хуже. Все они знали слова, которых Джули не понимала. На большой перемене они подходили к ней и говорили, к примеру: «А ты знаешь, что значит ебаться?» – и Джули приходила в замешательство. Она знала, что «ебаться» – грязное слово, но никогда не понимала, что же в точности оно означает; она знала только, что говорить его нельзя. Когда она призналась в этом, мальчики принялись дразнить ее еще сильней. Тогда Джули стала притворяться, будто знает, что значат эти слова, но мальчики были наготове и уличали ее, либо прося дать определение (она не могла), либо выдумывая слова, так что если она говорила, будто понимает, мальчики хохотали и говорили: «ты вручка-вонючка, потому что слова такого нету». Все дети в школе обожали «Молодых» и после каждой серии весь день цитировали реплики персонажей. Но когда Джули решила присоединиться, нервничая и страшась насмешек, она запуталась и произнесла реплику Рика голосом Вивиана. Никто не засмеялся. Никто ничего не сказал. Ее даже не обозвали «уродкой» или «припадочной»; все просто уставились на нее со странным недоверием. Типа, бывают же дуры. С первого дня она ходила домой в одиночестве, но говорила матери, что шла с Лиэнной. Джули стало казаться, что валяться мертвой в желтых полях не так уж и плохо. Она с головой ушла в книги по астрономии, зоологии и математике, потому что уроки в школе были не очень-то увлекательны. Она и Люк стали лучшими друзьями. В одиннадцать лет Джули перешла в единую среднюю школу: засыпанная гравием площадка и спортивное поле, окруженное промозглыми кабинками для переодевания, задиры в мини-юбках, Раковый Уголок, соревнования «кто дальше плюнет» и спортзал – место, чреватое глубочайшим унижением, где Джули однажды пришлось делать зарядку в трусах, потому что она забыла дома спортивный костюм. Джули сразу же записалась в кучу разных клубов, ибо это значило, что не придется выходить на улицу. На переменах и в обед она играла в шахматы и «Подземелья и Драконы», ставила химические эксперименты, занималась лепкой, а когда ни один клуб не работал, делала уроки где-нибудь в коридоре или туалете. Если с домашним заданием покончено, а клубы закрыты, она принималась за головоломки, которые задавал мистер Бэнкс, учитель математики: трисекцию угла, квадратуру круга, удвоение куба или корень из – 1. Мистер Бэнкс, маленький умный садист, словно хотел одновременно наградить и наказать Джули за ее интерес к предмету. Почти все головоломки оказывались неразрешимыми, или выяснялось, что это – знаменитые теоремы, с которыми еще никто не справился. Однако он научил ее вычислять квадратные корни без калькулятора и показал, как с помощью логики и упорства решить почти любую задачу – или, по крайней мере, объяснить, почему она не решается. Джули это очень понравилось. Все истинно или ложно; возможно или невозможно; познаваемо или непознаваемо. Или так, или эдак. В математике была определенность. У Джули не было друзей, но вообще-то она в них и не нуждалась: дома ее всегда ждал Люк. В школе никто не верил, что Люк существует. Как-то Джули сказала одноклассницам, что у ее лучшего друга – аллергия на солнце, и поэтому он не ходит в школу, но они заявили, что она врет и нет у нее никаких друзей – ни в школе, ни где угодно. Они сочли ее историю невероятной вдвойне: во-первых, ни у кого не бывает аллергии на солнце, а во-вторых, разве мальчики дружат с девочками? Школа была дерьмо. Но школа – всегда дерьмо, если ты не такая, как все. Джули так и не поняла, почему она не такая, как все; просто знала, что это так. Может, людям, которые таращились, обзывались или отказывались с ней дружить, было известно, в чем ее изъян, но они не говорили. Никто не любил Джули, и она не знала, за что; ее лучший друг не мог выйти из дома из-за болезни, в которую никто не верил. Головоломки мистера Бэнкса, даже неразрешимые, были намного понятнее жизни. Глава 3 В комнате слишком жарко. Люк включает вентилятор. Ему не разрешается открывать окно – даже ночью. На улице слишком много пыльцы, говорит его мать, и мотыльков с ядовитой пылью на крыльях – даже сейчас, в октябре. Люк читает. С книгой в руках он себя чувствует почти нормальным, потому что читает точно так же, как другие люди, хотя некоторые сцены ему трудно представить. У него не получается играть в видеоигры, потому что во всех видеоиграх от тебя требуется путешествовать по обширной, невероятной стране. Люк знает только одно путешествие: туда-сюда по дому. Впервые сев перед экраном с телеприставкой, он начал нервничать и теряться – тем сильнее, чем дальше герой уходил от старта. Люк никогда нигде не терялся, и если потеряться в реальном мире так же страшно, как в мире воображаемом, тогда, возможно, оставаться в этой комнате вовсе не так уж плохо. Но Люк отдал бы что угодно, лишь бы выйти отсюда. Книга, которую он читает сейчас, с тем же успехом может быть научной фантастикой. Действие происходит в офисе, и у Люка никак не получается это место вообразить. Читая, он почти всегда автоматически вызывает в памяти знакомые образы – дом, квартиру или поле, смотря по ситуации. Но все его патентованные декорации заимствованы из ТВ или фильмов. Если действие происходит в квартире, воображение Люка воспроизводит квартиру из сериала «Друзья».[9 - «Друзья» (1994–2004) – популярный американский комедийный телесериал о шести друзьях, живущих в Нью-Йорке. В нем играли, в частности, Дженифер Энистон и Кортни Кокс. Транслировался в России.] Если на судне, Люк видит интерьеры «Титаника». Для Люка всегда будут несколько «Титаников» на выбор: старый (черно-белый), в «Техниколоре» (с людьми в одежде 50-х годов), застывший (на фотографии) и огромный голливудский (со всякими оскароносными знаменитостями). По идее, каждый образ соответствует реальному объекту, который Люк не может увидеть – что ж, если он не может его увидеть, объекта не существует. Нет никакого реального «Титаника» – одни картинки. Или так: есть несколько реальных «Титаников». Люк не часто пользуется словом «реальный». Не говорит о «реальном мире», о том, что нечто «реалистично», и никогда не начинает предложений словами «на самом деле». Однако люди не замечают, что он странный – не страннее многих. Может, Джули замечает – но она сама немножечко странная. Долгое время Люк думал: а может, другие люди читают книги иначе? Когда он спросил Джули, она ответила, что всерьез никогда не задумывалась. Он упомянул одну книгу, которую оба недавно прочли – там был эпизод в больнице. Люк попросил Джули описать, как она представляет себе это место, и оказалось, что они видят две разные больницы. А может, спросил он, эта ее больница на что-нибудь похожа – ну, скажем, на больницу, где она побывала, или видела по телику, или в кино – и Джули типа ахнула и ответила, что это больница из «Несчастного случая»,[10 - «Несчастный случай» (с 1986 г.) – популярный в Великобритании драматический телесериал о жизни медперсонала и пациентов отделения экстренной помощи огромной больницы «Холби Дженерал». Транслируется «Би-би-си».] а она этого даже не осознавала. Так что, может, Люк не такой уж и странный. Иногда ему снится, что он покинул комнату. Но место, куда он уходит, – это мир, составленный из телефрагментов, вроде фоторобота или теленарезок, что иногда показывают по «Ай-ти-ви» – телевидения о телевидении. Но Люк знает про фотороботы и теленарезки лишь потому, что видел их по ящику. И в конце концов, разве может ему присниться что-то другое? Он никогда не видел внешнего мира собственными глазами, а белые пятна приходится чем-то заполнять. Если б вы играли с Люком в «ассоциации» и сказали «машина», он ответил бы «Рыцарь дорог»[11 - «Рыцарь дорог» (1982–1986) – популярный американский фантастический телесериал, снятый по мотивам одноименного фильма 1982 г. и повествующий о сражении одинокого «борца с преступностью» Майкла Найта (Дэвид Хэсселхофф) с «силами зла». Герою помогает неуничтожимый «суперавтомобиль», наделенный искусственным интеллектом.] или «Кристина».[12 - «Кристина» (1983) – триллер американского режиссера Джона Карпентера по мотивам одноименного романа Стивена Кинга. Главное действующее лицо книги и фильма – автомобиль «Кристина», якобы одержимый злым духом. «Кристина» убивает всех, кто «мешает жить» ее хозяину, подростку-аутсайдеру.] Он ни за что не ответил бы «улица», или «автобус», или «грузовик», или «мопед». Так что ему снится, будто он сбежал от телевидения, но побег происходит среди телевизионных картинок. Вот почему он запоем читает, вот почему хочет выйти наружу. Джули однажды показала Люку книжку, в которую он не врубился, – гравюры Эшера. Люку непонятен внешний мир – или даже собственная жизнь, – как непонятен Эшер. Джули попыталась объяснить, что гравюры Эшера – «невозможности», оптические иллюзии, что лестницы на самом деле на такое не способны, они не могут вести вверх и вниз одновременно. Люк подумал: а почему? почему это лестницы на такое не способны? Джули очень расстроилась, никак не могла понять, почему до него не доходит, что этого не может быть. Но если бы выяснилось, что все лестницы вне дома ведут себя как на гравюре Эшера, Люк бы не удивился. Разум Люка все не может найти подходящий образ для офиса. Ближе всего оказывается офис из американского телешоу о каком-то адвокате, общий план: суматоха, секретари, компьютеры, интриги и девицы, одетые в тонкие юбки от известных модельеров. Но образ не подходит для книги, и от главы становится неуютно, когда действие не вписывается в обстановку. В следующей главе речь идет о фабрике. Люк сдается. Что значит фабрика? Он видит большие печи девятнадцатого века, дым, курящих женщин с сетками на волосах, детей в лохмотьях. Откуда вдруг возник этот образ? Впрочем, он никуда не годится, и Люк закрывает книгу. Изображение фабрики можно завтра поискать в Интернете. Зевая, Люк решает лечь спать. Но перед этим надо проверить почту. Вместе со всякой обычной фигней пришло письмо от какого-то Ай Вэй Чже; говорит, что он знахарь, сейчас живет в Уэльсе. Люк писал про свой случай разным сетевым знахарям, но это имя ему незнакомо. Может, Ай Вэй ответил на Люково сообщение в какой-нибудь ньюсгруппе. В электронных конференциях полно Люковых призывов о помощи, но на них очень редко откликаются. Этот человек утверждает, что, вероятно, сможет вылечить Люка. Тот незамедлительно отвечает на письмо. Потом, вдруг поняв, что сон как рукой смахнуло, залазит в одну из конференций. Тем временем приходит второе письмо от Ай Вэй Чже. Он спрашивает у Люка телефонный номер и просит сказать, когда удобнее позвонить. Люк тут же шлет письмо с номером. Говорит, что в данный момент бодрствует, можно звонить прямо сейчас. С легкой дрожью выходит из сети и ждет. Тишина. Он чистит зубы и переодевается в пижаму, все еще дрожа и на удивление бодрый. Проверяет, на самом ли деле вышел из сети и есть ли сигнал в телефоне. Раздается звонок. – Алло? – говорит человек в трубке. – Это Люк? – Да, это я, – отвечает Люк. – Это Ай Вэй Чже? – Он не знает, как это правильно произносится, и выходит что-то вроде Айвенго. – Я надеюсь, сейчас не слишком рано… – Нет, Люк. Не волнуйся. Я всегда встаю на рассвете, – говорит голос. – И зови меня Вэй. – О'кей. Акцент у Вэя наполовину американский, наполовину китайский. – У тебя необычная проблема? – Да, – говорит Люк, – у меня аллергия на солнце. – Солнце – «ян». Солнце дает жизнь. – Не мне. – Понятно, – смеется Вэй. – К докторам обращался? – Да. Давно. – А в последнее время? – Нет. – Почему? – Просто не обращался. Я… э-э… я не люблю докторов, но дело не в этом. – А в чем? – Не знаю. Они просто перестали ко мне ходить. Давно. Думаю, потому, что моя болезнь – «экс-пи» – неизлечима, так что они ничего, по сути, не могут сделать, только напомнить, чтоб я не открывал шторы. Один доктор, знакомый моей матери, вносит новые данные в мои медкарты, а больше ничего не меняется. – Понимаю. И ты всегда такой был? – Да. – Я никогда не слышал про это… «экс-пи», но, может, все дело в терминологии. Конечно, я читал о людях, которым вреден солнечный свет, но ни с кем из них до сих пор не встречался. – А это лечится? – спрашивает Люк. – Скоро узнаем. – Вэй опять смеется. – Возможно, в тебе слишком много «инь». – Что вы имеете в виду? – Ну, у тебя аллергия на «ян». Это замечательно. – Э-э… наверное, да. – Прости. Для тебя это, наверно, не так уж замечательно, а? – Нет. – Люк улыбается. Как ему сказать об этом? – Я хочу плясать в чистом поле, – говорит он наконец. – Серьезно? Тогда мы должны попытаться тебя вылечить. – Думаете, у вас получится? – вновь спрашивает Люк. – Не знаю. Если проблема в твоем теле – может быть. Если нет… ну, может быть. – О, вот как. Я думаю, проблема в моем теле. – Ну, увидим. Слушай, у тебя есть факс? – Да, – говорит Люк. – В смысле, есть сканер и… – Отсканируй свои медицинские документы. Они у тебя? – Где-то в доме. Я найду. – Пошли их мне, и в понедельник поговорим. Глава 4 «Край» словно вымер. Кроме трех сотрудников – Джули, Дэвида и Хизэр – в ресторане только один человек, электрик – пришел починить кассовые аппараты. Они не работают, и принимать заказы невозможно. Если б от клиентов не было отбоя, стоило бы прикрыть лавочку, но поскольку их нет, пусть лучше будет открыто. Джули выставляет на стойку салат, который только что покрошил Дэвид. По вечерам повара так заняты, что не могут этим заниматься. Посуду обычно моет какой-нибудь студент – слишком уродливый или неуклюжий для работы официантом, – и он же потом занимается салатами. Сегодня, заметила Джули, на колечках лука меньше кожуры, чем по вечерам, а на листьях латука в чане совсем нет бурых гнилых пятен. Покончив со стойкой, Джули выходит на улицу, чтобы написать сегодняшнее «специальное предложение» на грифельной доске на стене у входа. В обед всегда одно и то же: можно съесть сколько угодно салата и сколько угодно пиццы за 6 фунтов 99 пенсов. Как и другие магазины – «Би-энд-Кью», «Комет», «Керриз», «Блокбастер», «Стейплз» и «Хоумбейс» – ресторан «Край» притулился в торговом городке в нескольких милях от Брентвуда. Большие магазины восседают, словно тучные короли во дворах своих автостояночных замков, куда деревенские подданные прибывают в «фордах-фиеста» и японских микроавтобусах. Должно быть, это бетонное королевство некогда создал на листе бумаги какой-нибудь свежеиспеченный специалист по градостроительству, нарисовал магазины, автостоянки и, конечно же, не забыл про меры для замедления движения – чувственно вздыбленные горбы на дорогах, низкие бетонные бордюры (точь-в-точь как на настоящих улицах), одну-единственную кольцевую развязку и множество миниатюрных крутых поворотов. Между параллельными рядами парковок – бетонные квадраты, в них – чахлые молодые деревца. Они не дают покупателям парковаться прямо у входа. Вокруг торгового городка – стена из розовато-бурых кирпичей; сразу за ней вас ждет шоссе А-1: круглосуточный шум, а по ночам – быстрые росчерки фар. Дальше тянутся плоские, неопрятные поля, где колышутся бледно-желтые злаки. Шоссе А-12 – богатая гамма серого – будто червяк, заползший на географическую карту и сдохший головой в Лондоне, а хвостом – в Грейт-Ярмуте.[13 - Грейт-Ярмут (Ярмут) – порт и курортный город на востоке Великобритании, в восточной части графства Норфолк.] На отрезке между Колчестером и Восточным Лондоном столько участков повышенной опасности, что не сосчитать, и окрестные города образуют сердце Эссекса: Ромфорд, Брентвуд, Шенфилд, Челмсфорд и, еще дальше, рядом с шоссе А-127 или А-13, Саутэнд, Пит-си, Бэзилдон и Брэйнтри. В каждом городе стоят дома с недостроенными теплицами и внутренними двориками, лежаками для солнечных ванн, микроволновками, спутниковыми тарелками и гаражами, где восемнадцатилетние оболтусы устанавливают огромные стереосистемы в своих «фордах-косуорт», «фордах-скорпио» или «фордах-XR-З». В домах – спальни, где маленькие девочки учатся идеальному французскому маникюру и худеть, как их подружки Мэнди или Даниэлла, стараясь забыть, что вот уже десять лет любую женщину, которая приходит на ток-шоу и говорит: «Я из Эссекса», ждут скептические лица и приглушенное, ироничное хихиканье публики. В чем разница между гладильной доской и эссекской девушкой? Эссекской девушке легче раздвинуть ноги. Как эссекская девушка выключает свет после секса? Она захлопывает дверь «форда-кортина». В чем разница между эссекской девушкой и «Титаником»? Точно известно, скольких мужчин погубил «Титаник». Что эссекская девушка убирает за уши, чтобы стать привлекательнее? Собственные лодыжки. Джули – эссекская девушка, но она никогда не занималась сексом с кем попало. Или Джули – не эссекская девушка? Она здесь уже пятнадцать лет. Достаточно ли? Через Эссекс проходит железнодорожная ветка, официально именуемая Дорогой Бедствий, а местный акцент – «эстуарный английский» – никому не кажется хоть капельку красивым, певучим, романтичным или ярким, и жители всей страны его пародируют, желая намекнуть на чью-либо тупость. Джули говорит именно так, хотя мать всегда ставила ей это на вид. Возможно, Джули говорит так потому, что мать ставила ей это на вид. Когда у тебя лишь одна возможность для самоидентификации, ты за нее хватаешься, так ведь? Какой бы она ни была. Прежде чем Джули напишет на доске сегодняшнее «специальное предложение», придется стереть вчерашнее. «Задроченная пицца, жеваные хлебцы, волшебные грибы, ебучая пизда». Ночные повара и официанты утверждают: надписи коверкают малолетки, что катаются ночью на скейтбордах по торговому городку. Но откуда у них белый мел? Джули механически стирает «волшебные грибы» и заменяет их на «грибы с чесноком». Лиэнна теперь приходит в «Край» всякий раз, как новый менеджер «Блокбастера» отпускает ее на перерыв. Утренний у нее обычно в одиннадцать. Сегодня она нарисовалась в пять минут двенадцатого. Джули сервирует столики перед обеденной сутолокой, хотя электрик чинит кассы так медленно, что к обеду ресторан придется закрыть. – Всё пучком? – спрашивает Лиэнна у Джули. Джули зевает. – М-мм. – Не дают поспать, а? – бодро чирикает Лиэнна. Джули однажды допустила промах: призналась Лиэнне, что ненавидит рано вставать. Лиэнна прочитала ей слегка покровительственную лекцию: мол, ночные посиделки вредны для кожи и ногтей, и подчеркнула, что Джули не обязана засиживаться допоздна лишь потому, что так делает Люк. Джули не уверена, но вроде Лиэнна сказала что-то типа: «Если бы Люк бросился со скалы, ты бы прыгнула следом, а, Джули?» Впрочем, Лиэнна уже не тот ходячий кошмар, каким была в школе. Она напрочь забыла, как издевалась над Джули, и, судя по всему, считает, что они всегда были подружками. Сейчас на ней «блокбастерская» униформа, и Лиэнна распускает белокурые волосы и вновь плетет из них точно такую же якобы «французскую» косичку. – Так почему ты до сих пор работаешь в будни? – спрашивает она. Джули – лучшая официантка в «Крае», и ее любимое время – выходные: пахнущие потом пятницы и благоухающие духами субботы, парочки, которые пьют галлонами кьянти, едят один десерт на двоих, жмут друг другу коленки под столом и щедро дают на чай. Но с тех пор как пару недель назад другая официантка заболела, Джули отрабатывает ее смены. Почти весь остальной персонал – или студенты, или работают по совместительству, так что, кроме Джули, сменить заболевшую некому. Как ни странно, будние смены расслабляют. Повар Дэвид и начальница смены Хизэр – коллеги не приставучие, а туман усталости – не такая плохая штука, если привыкнуть. – Керри еще не вернулась, – отвечает Джули. – Я слыхала, она забеременела от какого-то байкера, который тусуется в «Восходящем солнце». – Я тоже много чего слыхала. Может, ей просто не хочется возвращаться. Джули переставляет коробку со столовыми приборами и моющими средствами на следующий столик. Пластиковая скатерть вроде чистая, но Джули все равно снимает вазочку с цветами и ставит ее на стул. Потом брызгает на скатерть чистящей жидкостью и протирает тряпкой. Выкладывает две салфетки с логотипом «Края», два ножа, две вилки и ставит вазу на место. – Угадай, что случилось? – спрашивает Лиэнна, идя вслед за Джули к следующему столику. Джули убирает цветы и протирает скатерть. – Что? – Моя кузина выиграла в лотерею. – Да ну. Джули так и не избавилась от школьной привычки не верить ничему экстраординарному – мало ли, вдруг это шутка? Когда Лиэнна сказала ей, что в прошлом году убили Джил Дандо,[14 - Джил Дандо (1961–1999) – одна из самых популярных британских тележурналисток, своего рода секс-символ «Би-би-си»: ее называли «золотой девушкой телевидения». Вела множество программ, в том числе хит «Наблюдение за преступлением». Была убита весной 1999 г. у собственного дома.] Джули тоже не поверила. Она выкладывает приборы и переходит к следующему столику. – Серьезно, – говорит Лиэнна. – Честно! – Она широко распахивает голубые глаза, как обычно, когда говорит правду и обижается, что ее подозревают в подвохе. Джули поднимает глаза и откидывает с лица волосы. – Сколько? – Два миллиона. Разделила главный приз с тремя, что ли, другими людьми. – Два миллиона – все равно куча денег, – говорит Джули. – Знаю. Угадай, что еще? – Что еще? – Она покупает дом № 14. – Дом № 14 на нашей улице? Лиэнна сладко улыбается. – Да. – Почему? В смысле, кто захочет жить на нашей улице? – Просто Шантель всегда обещала своей маме, что, если победит в лотерее, купит ей симпатичный домик, а наша улица симпатичная. Понимаешь, Шантель – это моя кузина, – они с мамой жили в чертовой лачуге рядом с Бэзилдоном, да еще этот безнадежный тип с ними жил; ну, знаешь, в таком местечке, называется Плотлендз, его вечно все проклинают и все такое? – Лиэнна брезгливо морщится, распускает волосы и вновь начинает с ними возиться, держа заколку в зубах. – В общем, ее мама и моя мама однажды напрочь разругались из-за этого типа, такие дела. Но теперь мама Шантель – моя тетя Никки – послала его куда подальше, Шантель выиграла в лотерее, и они переезжают в дом № 14, типа, в следующий вторник. Шантель такая: «О мой бог, у нас будет канализация!» У них раньше выгребная яма была. Джули пытается осмыслить всю эту информацию. – А они знают, что случилось в том доме? – спрашивает она. – О чем и речь, – говорит Лиэнна, закалывая волосы. – Никто не должен им ничего говорить. – А вдруг они сами выяснят? – Не выяснят, если им никто не скажет. Хизэр подходит и смотрит на столик, который Джули только что накрыла. Осторожно трогает свои волосы, точно боится их поломать. – Думаю, тебе стоит передохнуть, – говорит она. – Привет, Лиэнна. – Все пучком, Хизэр? – откликается та. – Надеюсь, это ничего, что я тут тусуюсь. Хизэр смотрит на Джули и улыбается. – Ничего страшного, главное, чтобы сегодня было сделано хоть что-то. Она вовсе не придирается – Хизэр на самом деле рада, что Джули работает во время ее дежурств. Хизэр всего двадцать два, и это ее первая начальственная должность. В будущем она рассчитывает стать менеджером. Хизэр живет со своим парнем в одной из окрестных деревень. Они взяли в банке большую ссуду под залог недвижимости; у Хизэр есть пони, которого она купила, закончив школу. Она предана «Краю» всей душой и вкалывает как проклятая, но Джули все время кажется, что Хизэр хочется быть со своим пони, а не здесь. Оставив коробку с приборами на стуле, Джули идет вслед за Лиэнной в подсобку. Подсобка вся пропахла табачным дымом. Еще холодным жиром, как подсобка любой забегаловки быстрого питания. Нельзя сказать, что в «Крае» обслуживают быстро, но запах такой же. Лиэнна достает пачку «Лэмберт-энд-Батлер». – Хочешь? – спрашивает она. – Да, спасибо. – Джули берет сигарету и присаживается на сломанный стул. – Значит, они вселяются в следующий вторник? Лиэнна прислоняется спиной к шкафчикам. – Да, точно. И запомни, Шантель – ни слова. – Запомнила. Впрочем, мы с ней, наверное, и словом-то не перекинемся. – Перекинетесь. У нее будет новоселье. Приглашена вся улица. – О, вот как. Тогда ей обязательно кто-нибудь скажет. – Не-а. Я всем говорю молчать в тряпочку. – Но рано или поздно она ведь узнает? – Да, но к тому времени они уже обвыкнутся, и все такое. Эта логика кажется Джули неубедительной, но она не возражает. – На днях видела Шарлотту Мосс, – говорит Лиэнна, стряхивая пепел в макдоналдсовскую пепельницу. Выдерживает паузу – должно быть, для пущего эффекта. – Я ее видела в «Восходящем солнце». – А ты что там делала? – Искала Шарлотту Мосс. Ну и воняет там! Будто кто-то насрал. Джули хмурится. – Зачем ты искала Шарлотту Мосс? – Сказать ей, чтобы держалась подальше от № 14. Входит Дэвид. Он высокий и немного тощий для своего роста, движется крадучись, будто бродячий кот, который вынюхивает, чего бы поесть. Дэвид из Ромфорда, учится на адвоката в новом местном университете. Все единодушно считают, что Дэвид – из поваров самый славный (не то чтобы у него была толпа конкурентов). Однажды в «Крае» подвыпивший клиент ущипнул официантку, и менеджер не знал, что делать. Дэвид просто подошел к нахалу, сграбастал его за ворот и вышвырнул на автостоянку. Дэвид нравится почти всем официанткам. Он прикуривает сигарету одной рукой, а другой машет в воздухе, будто обжегся. – Что у тебя с рукой? – спрашивает Лиэнна. – Обжегся, – отвечает Дэвид. – Так что там с № 14? Лиэнна вздыхает. – Видишь? Заткнуть их будет очень трудно. – А, понял, № 14 на вашей улице, – говорит Дэвид. – Все про него знают. И Джули поражается: да, здесь и впрямь все обо всем знают. Не то чтобы про эту историю писали газеты и не то чтобы городишко был такой уж маленький. Просто все работают в магазинах и забегаловках, и делать совершенно нечего, только обслуживать покупателей и болтать о катастрофах, трагедиях и потерях. Марк Дэйвис был первым из знакомых Джули, который умер. Он скончался прошлой осенью прямо посреди торгового центра «Лейксайд» от кровоизлияния в мозг. Марк всю жизнь прожил в № 14 на Уинди-Клоуз, не считая года после школы и учебы в университете. Когда он вернулся оттуда, недоучившись всего один курс, потому что решил «на все забить», с ним приехала эта девушка – Шарлотта Мосс. Она жила с ним, пока он не умер, и потом осталась приглядывать за его родителями и заниматься хозяйством. Фактически, она – единственный уцелевший житель № 14 на Уинди-Клоуз. Маркова мама сошла с ума, а отец застрелился – прямо там, в № 14, напротив Люка. После этого Джули постоянно думала о Марке. Это ж надо – так умереть, посреди торгового центра, прикидывая, в какой магазин еще заглянуть или что бы такого съесть на обед. Его никто не предупредил, ситуация вышла из-под контроля. Марк никак не мог уберечься. Самая подлая штука, о какой только Джули слыхала. И вот еще что: если Марк мог так умереть, и Джули может. Она все время думала о том, как ужасны, наверное, были последние несколько секунд. Марк этого не заслуживал. Но такие вещи происходят случайно, не правда ли? И ее печаль и страх в конце концов превратились в одну-единственную мысль: а вдруг она следующая? Долгие годы Джули смотрела на жизнь с недоверием и осторожностью. Смерть Марка доказала, что Джули была права. Лиэнна тушит сигарету. – Видок у нее был тот еще, – говорит она. – У кого? У Шарлотты? – спрашивает Джули. – Да. И от нее несло этой хиповской дрянью… как ее… пача? пикули? – Пачули? – догадывается Джули. – Она очень аппетитная, – говорит Дэвид и давит окурок в пепельнице. – Покедова, – бросает он и уходит. – Чем она сейчас занимается? – спрашивает Джули. Она не видела Шарлотту миллион лет. Лиэнна брезгливо морщится. – Будто я собиралась там тусоваться и ее расспрашивать. – Она фыркает. – Я тебя умоляю. – А Дэвид что, знает Шарлотту? – спрашивает Джули. Лиэнна пожимает плечами. – Он же у нас наркоша, всех знает. Входит Хизэр. – Боюсь, нам придется закрыться, – говорит она Джули. – Кассы до сих пор не работают. – А что, нельзя просто все записывать? – подсказывает Лиэнна. – В смысле? – спрашивает Хизэр. Перед тем как переметнуться в «Хоумбейс», а оттуда в «Блокбастер», Лиэнна работала начальницей смены в «Крае». – Просто пишите счета от руки, – объясняет она. – Официанткам же выдаются деньги на сдачу клиентам, правильно? Вовсе не обязательно отбивать счета через кассы. Доверьте им записывать заказы клиентов – на салфетке, хоть на чем, – и пусть отдают заказы непосредственно Дэвиду, а потом вы прогоните эти записи через кассовый аппарат, когда электрик его починит. – Может, и получится, – неуверенно произносит Хизэр. – Дэвид должен записывать, что готовит, – продолжает Лиэнна. – Тогда вы сравните его записи с записями официанток, и у тех не получится мухлевать. – Официантка здесь одна – это я, – возмущается Джули. – Да, верно, – говорит Лиэнна. – Доверяй, но проверяй. – А я думаю, нам стоит просто закрыться, – говорит Хизэр. – Примените мой метод, – говорит Лиэнна. – Получится, обещаю. – В любом случае нам лучше вернуться в зал, – говорит Хизэр. – Я возвращаюсь в «Блокбастер», – сообщает Лиэнна. – Увидимся, – говорит Джули. – Скажешь Люку, что я заскочу попозже? – говорит Лиэнна. – Да, но думаю, он будет занят. – Чем занят? – Не знаю. Он сказал, вечером у него важное дело. – Где? В спальне? – Разумеется. – Джули встает и направляется к двери. – Позвони ему, чего тебе стоит? – Я всегда попадаю на его автоответчик, – стонет Лиэнна и выходит из подсобки вслед за Джули. Глава 5 Впервые Люк попытался выйти, когда ему было семь. Уже пару лет это была его козырная угроза, самый действенный способ вымогать у матери новые книжки и журналы. Мамочка, купи мне «Трещотку и придурков». «Нет, Люк, ты же получил две книжки вчера». Я выйду наружу. «Не поступай со мной так, Люк». Я выйду наружу и умру, и ты пожалеешь, что не купила мне комиксы. «Прошу тебя, Люк, не надо». Его мать всегда писклявила, умоляюще и плаксиво. И у нее всегда тряслись руки – даже когда не было причин нервничать. Разумеется, она знала: рано или поздно ей придется доказать, что он блефует. Ища совета, она позвонила на радио-шоу. «Ваш сын избалован, – твердо сказала ей ведущая, психолог. – Не давайте себя запугать. Покажите ему, кто главный». Ну, она и показала. Весенним солнечным полуднем 1982 года, после истерики, переполнившей чашу ее терпения, она заявила: – Ну что ж, ладно, иди, раз хочется. Ссора случилась в будний день, когда Люков отец был в Йоркшире. Люк с матерью сидели в оранжевой полутьме на кухне; утреннее солнце, пробиваясь сквозь тяжелые шторы, окрашивало все в оранжевый; в воздухе висели рыжие пылинки. Люк почувствовал, что его маленькое тельце будто стало еще меньше. Мать сказала: – Давай иди, покончи с собой. Проверь, не наплевать ли мне. Он заревел. Ему стало одиноко и холодно; он еще был в пижаме «Бэтмен», потому что наотрез отказался одеваться. Мать указала на дверь черного хода. Рука ее дрожала. Она заговорила снова, но слова застряли в горле, и она тоже расплакалась. Люк не хотел ее расстраивать; на самом деле он ждал объятий, а не ссоры. Но теперь он не мог отступить. Он скорее бы умер, чем позволил матери победить и вечно властвовать над ним. Люк почувствовал себя маленьким и больным, точно стремительно съеживался. Нужно срочно что-то делать, пока он совсем не исчез. Он понял, что для него наступил миг вечности. Ничто не имело значения, кроме этого мига, – ни прошлое, ни будущее, ни его жизнь, ни еще чья. Люк смутно припомнил, каким был мир секунду назад, ему захотелось туда вернуться – но он не мог. И съежился еще сильнее. Предметы угрожающе надвинулись на него. Люк повернулся и бросился к двери. Сначала она не желала открываться. Он потянул за ручку и пнул дверь изо всех сил. Наверное, именно в этот момент мать осознала, что Люк действительно собирается выйти, потому что она закричала: «Не-е-ет!» и устремилась к нему. Не успела она схватить сына, как дверь распахнулась и Люк, споткнувшись, выскочил на весеннюю улицу, в интригующе холодный свежий воздух, на дорожку, щебень обжег голые ступни. Мать вцепилась в него, оба упали. Напоследок Люк увидел поразительную голубизну – он и не думал, что у неба такой чистый цвет. Полчаса он провалялся без сознания. А когда очнулся у себя в спальне, там уже был доктор. Дерьмово, когда тебе семь и хочется выйти наружу, исследовать мир, завести друзей, а ты безвылазно торчишь в темном и душном доме. Единственным приятелем Люка мог считаться (и то с натяжкой, потому что они друг другу не очень-то нравились) Марк Дэйвис из дома напротив. Иногда Марк с папашей приходили в гости. Пока Люкова мама и Марков папа болтали в гостиной на первом этаже, дети развлекались игрушками, которые принес Марк, – в основном моделями машин и грузовиков. Марк фантазировал о том, как у него будет настоящий «скейлекст-рикс», и наводил на Люка тоску, хотя и не такую, как «нормальная» жизнь. Так что Люк поддакивал его фантазиям, превращался в Робина, когда Марк был Бэтменом, и вновь и вновь объяснял, почему не выходит на улицу. Люк часто ходил голышом, особенно долгим душным летом, какие часто случались в начале восьмидесятых, летом, когда дома были только он и мать – не только в будни, но и в выходные, если Билл работал. Мать раздражал такой нудизм (Люк и заголялся, чтобы ее позлить, хотя не только поэтому), но она не часто осмеливалась ему перечить после того инцидента с дверью. Люк ненавидел свои шмотки из нейлона и полиэстера, хотя они интересно искрили в темноте. Впрочем, эти искры порой щипались. Люк хотел только книг и журналов. Он нуждался в тоннах чтива, обычно проглатывая по шесть книжек в день, но так как он не мог ходить в библиотеку, ему приходилось объяснять матери, что нужно купить – и если она ошибалась, Люк закатывал истерики. Он стал дьявольски изобретательным. В шесть лет выяснил, как заказывать по телефону каталоги детских издательств, так что по крайней мере знал, какие книги они выпускают. Иногда он говорил тем, кто брал трубку (в основном это были любезные тетки), что ему нельзя выходить на улицу, и несколько раз ему присылали книги бесплатно, что было просто зашибись. Мать не верила, что Люк читает так быстро, но ему было наплевать: пусть думает как хочет. По выходным, когда отец возвращался домой, Люк садился к нему на колени и рассказывал о мирах, в которых побывал за неделю, – о Дальнем Дереве, Нарнии, Острове Киррин[15 - Места действия книг английского писателя Клайва Стейплза Льюиса (1898–1963; цикл из семи романов-сказок «Хроники Нарнии» был написан в 1950–1955 гг.) и английской писательницы Энид Блайтон (1897–1968; романы «Волшебное Дальнее Дерево» и «Пятеро снова на острове Киррин», были написаны в 1952 и 1953 гг. соответственно; в русском переводе выпущен под названием «Тайна острова сокровищ»).] и так далее. В этом возрасте легко было путешествовать по вымышленным странам детских книжек – трудности появились, когда книги стали реалистичней. Впрочем, к тому времени, как были изобретены книжные серии «для подростков», Люк больше смотрел ящик, чем читал. Он взялся было за пару книжек, присланных одним издательством, но не смог проникнуться ни разбитыми семьями, ни школами, где полно хулиганов, ни вообще книжными человеческими горестями. Но когда Люку было семь, таких книг не существовало в природе, а телевизором он еще не обзавелся. Его мир был полон магии. По вечерам в пятницу Люков отец опрокидывал один-другой стаканчик шотландского виски, и чем больше темно-янтарной жидкости он поглощал, тем интереснее ему становились Люковы иные миры. – Ты прошел сквозь платяной шкаф? – говорил он. – Хе-хе. Как тебе, Джин? Джин вздыхала и спрашивала, готов ли Билл поужинать. Остаток выходных Люк почти не видел своего отца: тот постоянно был занят – чинил машину, возился со всякими штуками во дворе или ходил вместе с Джин по магазинам. – Возможно, с возрастом это пройдет, – сказал доктор. – По-моему, «экс-пи» не проходит с возрастом, – сказала Джин. – Это не обязательно «экс-пи», – заметил доктор. – Помните, мы об этом говорили? Люк прислушивался к разговору, плотно зажмурившись, притворяясь, что еще не пришел в себя. Ему не хотелось открывать глаза и утратить невероятное голубое небо, мелькнувшее над ним. – Да, но… – Джин запнулась. – Нам надо просто набраться терпения. Может, это всего лишь детские аллергии. Он больше никогда не видел этого доктора, но долгие годы лелеял надежду, что доктор был прав: в один прекрасный день Люк сможет выйти на улицу. Следующий доктор, пришедший осмотреть Люка, когда тому было лет одиннадцать, оказался другом его родителей. Доктор Маккей. Видать, он был рад, что у него есть пациент с «экс-пи», и написал о Люке целую статью, которую, вопреки ожиданиям, не взял ни один медицинский или научный журнал. Доктор Маккей еще проводил тесты на аллергические реакции, когда стала приходить миссис Мюррей, социальный работник. Люку она запомнилась: доброжелательная тетка, вся какая-то кислая – он потом понял, что у нее просто не было чувства юмора. Она расспрашивала Люка про его друзей, его репетитора и его увлечения, и Люк отвечал, что все зашибись, потому что вбил себе в голову: если будет жаловаться, его отправят в детдом. В конце концов доктор и миссис Мюррей прекратили его навещать, уверившись, что Люкова болезнь неизлечима, что он обеспечен всем необходимым и – самое важное для социального работника – что Люк вряд ли спятит или покончит с собой. Когда Люку исполнилось шестнадцать, доктор нанес еще один визит и, бегло просмотрев медицинские записи, подписал какие-то «формы», означавшие, что Люк будет получать пособие по болезни – что за пособие, Люк так и не понял. Его мать обратилась куда нужно и по сей день получает деньги, половину которых кладет в банк для Люка; остальное идет на квартплату, еду и оплату счетов. Время от времени она просит Люка подписать «формы» – они всегда приходят в одинаковых коричневых конвертах формата А5. Люк не видел отца уже несколько лет. Люк даже не знает толком, что произошло между родителями; ему известно лишь, что однажды вечером в воскресенье отец двинул в Йоркшир, и лишь через несколько месяцев всем стало ясно: возвращаться он не собирается. Если не считать «экс-пи» и пары легких простуд, Люк ни разу в жизни ничем не болел. Глава 6 Мыши. Восемь стеклянных камер – два ряда по четыре штуки – стоят в витрине зоомагазина. Тот находится на Главной улице, через пару домов от магазина одежды «Зум», где Джули через пять минут встретится с Дэвидом. Он уговорил ее взглянуть на куртку, которую планирует купить. Работу они закончили рано, и Джули никак не могла отвертеться, сказать, что у нее другие планы, потому что прямо сейчас, по идее, должна выставлять на столики пиццу «Страсти пепперони» и стирать с пластиковых скатерок жирные капли салатной приправы. А чем еще заняться? В это время дня Люк всегда спит, а кроме него, друзей у Джули нет. Мыши тоже спят – кроме одной, целеустремленно бегающей по периметру стеклянного куба. Похоже, она сооружает гнездышко в правом дальнем углу, таскает кусочки белых волокон; возможно, подстилку производят на фабрике именно для этой цели. Джули смотрит на остальные камеры: у всех мышей гнездышки в одном и том же углу, что довольно чудно, хотя мыши – чудные по определению, словно мухи, летающие только по правилам геометрии. Джули помнит, как однажды открыла кухонный шкаф в старом бристольском доме и увидела пачку печенья, в которой зияла идеально круглая дырка. Сперва она подумала, что дырку просверлили специальной машинкой. Джули смутилась: кому это нужно – специальной машинкой сверлить идеальную дырку в пачке «Джемми Доджерс»? И тогда она увидела эту штуку. В глубине шкафа, в самом темном углу, лежал маленький катыш из рваной бумаги: в основном кусочки обертки и огрызки, оставшиеся от бумажного мешка из-под фруктов. Джули потыкала катыш пальцем. Внутри определенно было что-то теплое, но оно не вылезло, и Джули вроде как испугалась. Больше она эту штуку не трогала. Позже вечером она увидела, как по полу кухни пробежало какое-то маленькое бурое существо. На следующий день катыш немного увеличился, а остатки печенья исчезли. Джули наблюдает, как мышь из зоомагазина пытается попить из бутылочки. Внезапно до Джули доходит, что перед ней животное, лишенное свободы. Что Джули чувствует? Большинство людей, увидев животное в клетке, инстинктивно захотят выпустить его. Но этой мыши, кажется, вполне комфортно в маленькой стеклянной камере, и у нее, похоже, есть все, что нужно: еда, вода, уютное гнездышко и немножко пространства, чтоб носиться по кругу. Джули интересно: что бы мышь выбрала, если б могла выбирать, если бы кто-нибудь спросил на мышином языке: «Привет, мышь! Хочешь, мы тебя освободим? Там, снаружи, – опасный мир, полный хищников, ты можешь умереть от голода или холода, или тебя сожрет кошка, но, по крайней мере, ты будешь свободна. Либо можешь остаться в своей стеклянной камере, в безопасности, о тебе станут заботиться, всегда будет еда»? Выберет ли мышь свободу, которая, по мнению Джули, – сугубо человеческое понятие (знает ли мышь, что в камере она не свободна?) – или подумает: «Нет, инстинкты велят мне выбрать безопасность, и я лучше останусь тут»? Не будь поблизости людей, откройся клетка – пришло бы мыши в голову сбежать? А вы бы что предпочли? Комфортную, безопасную, теплую, уютную клетку или непредсказуемую свободу? Джули вдруг понимает, что выбрала бы клетку – главное, чтобы та хранила от опасности и в ней были, скажем, компьютер с модемом и кучи, кучи, кучи головоломок. Она хмурится, представляя себя в этой уютной ловушке. И как ни старается, не может придумать ни одного аргумента против. Фактически, от картины такой безопасной, комфортной жизни на всем готовом к глазам Джули вдруг подступают слезы. Эта жизнь так прекрасна. – Все пучком? – спрашивает Дэвид. – О, привет, – говорит Джули, моргнув и потеряв из виду свой прелестный мираж. – Я тебя не заметила. Он появился откуда-то из-за ее спины. Теперь стоит рядом и смотрит в витрину зоомагазина, выдыхая пар, туманящий стекло. Сегодня холодно; в утренних новостях обещали дождь. – Что ты там увидела? – спрашивает Дэвид. – Мышей. Никогда толком не видела мышей. Они чудные. Дэвид смеется. – Можно устроить налет на зоомагазин и выпустить их. – Думаешь, им так уж хочется на свободу? – спрашивает Джули. – Конечно, – говорит Дэвид. – Что с тобой, в самом деле? – Ничего. Пошли греться, здесь жутко холодно. «Зум» – один из тех магазинов, где внутри царит сумрак, скучают угрюмые продавцы, а с одежды свисают бирки с ценой не ниже двухсот фунтов. Его хозяева – два местных наркодилера, и одеваются здесь в основном либо их клиенты, либо другие кандидаты в наркобароны, щеголяющие в костюмах от «Стусси», «Си-Пи Компани» или на что там нынче мода. Джули не была в магазине уже несколько лет, но он почти не изменился. Почти все вешалки заняты мужскими шмотками – ослепительно белые рубашки, слегка расклешенные джинсы и огромные пушистые куртки с капюшонами. Есть одна рейка с одеждой для девушек: крохотные футболки и платьица, годные скорее для кукол, чем для людей. Джули предпочитает одеваться у «Мисс Селфридж» и в «Топ-шоп». Ее любимый стиль – по крайней мере, на который она любит посмотреть, – это, пожалуй, когда человек одет в чьи-то старые шмотки, шмотки из благотворительных лавок. В журналах это всегда выглядит круто – замшевые куртки, тертые джинсы, шерстяные сумки, дешевая бижутерия и ковбойские сапоги – но она ни за что не смогла бы носить вещи, которые принадлежали покойнику или, что еще хуже, в которых кто-то помер. Заходя в «Оксфэм», она сразу представляет себе, как кто-то рыдал, сваливая в кучу вещи, – скорее всего, мать, оплакивающая дочку. В последний раз Джули видела там полные стеллажи клубного прикида – резиновые платья, виниловые штаны и маленькие расшитые блестками топики. Все эти вещи, очевидно, принадлежали одной девчонке, и Джули шесть месяцев мучительно размышляла, что же с той девчонкой случилось. – Все пучком, дружище? – спрашивает Дэвид Уилла, одного из продавцов. – Йоу, брателло, – отвечает тот и переводит взгляд на Джули. – Как оно? Джули смотрит на продавца. – Э-э, привет, – говорит она. – Ты Джули, да? – спрашивает он. – Давненько тебя не видел. У Дэвида недоуменный вид. – Вы что, знакомы? – Школа, – говорит Уилл. – Ты гуляла с этим, ну… – Ни с кем, – напоминает ему Джули. – Я всегда гуляла одна. Уиллу, похоже, неловко. – Да, точно, – бормочет он. Видок у Дэвида совсем ошалелый. Джули знает, что всегда казалась ему одинокой и странноватой. Может, его добила мысль, что она училась с Уиллом в одной школе, ведь Уилл – из тех парней, перед которыми другие парни буквально преклоняются, ждут, что он узнает их на улице, кивнет им или скажет: «Йоу, брателло!», окликнет по имени или вспомнит, как зовут их друзей. Может, Дэвид просто в шоке от того, что Джули не пытается быть клевой с Уиллом. Но Джули не хочет быть клевой. Она не желает принадлежать к социальной группе, словно какой-то муравей или термит, слать друзьям «эсэмэски», обращаться к ним «народ», притворяться, будто употребляет наркотики или знает, как «правильно» называется «дурь» (в последний раз, когда она интересовалась, «дурь» называлась «шмалью», но это было три или четыре года назад). Она просто хочет быть одна или с Люком. Стеклянная камера сейчас бы не помешала – только из непрозрачного стекла. – Ты ведь раньше была блондинкой? – спрашивает Уилл. – Нет, – отвечает Джули. Пару секунд все молчат. – Ну, так чем могу быть полезен, кореш? – спрашивает наконец Уилл. Через пятнадцать минут на Дэвиде новая куртка, серая и слегка блестящая. – Не хочешь чего-нибудь выпить? – спрашивает он у Джули. Она смотрит на часы. – Не уверена, что… – Ладно, не занудствуй. Джули смотрит на камни мостовой. – Мне нравится занудствовать. – Да, я заметил. Пошли давай. Просто тяпнем по-быстрому, и все. – Ох, ладно. В «Восходящем солнце»? Дэвид кривит губы – по его меркам, там ужасная грязь, – но они все равно двигают в сторону «Восходящего солнца». Глава 7 Люк просыпается на закате. Комната светится темно-синим, а время от времени, когда снаружи проезжает машина, по потолку проносится желтый росчерк, слышится глухой рык мотора или визг сорвавшегося сцепления. После чего – тишина. В тупике обычно тихо, и отчасти поэтому жилье здесь стоит так дорого. Но около четырех дня по будням рабочие, закончив смену на местном заводе, сворачивают сюда, потому что так проще выехать на А-12. Эти машины – Люков будильник, а подступающая тьма – его рассвет. Шторы, которые можно раздернуть только при полном мраке снаружи, такие плотные, что уничтожают весь свет и почти все тени. Однако где-то в январе Люк начал экспериментировать: он оставляет в шторах крохотную щелку, и в комнате появляется больше предметов и теней. Люк где-то прочитал, что при его болезни – если это действительно «экс-пи», чего врачи так и не выяснили наверняка – опасен только прямой солнечный свет, и что совершенно нормально открывать шторы днем, надо только поставить на стекло специальные фильтры. Но мать сказала Люку, что все это чушь, и заставила поклясться: шторы всегда будут задернуты наглухо. Долгие годы он повиновался, но теперь в нем отчего-то проснулся робкий бунтарский дух. Возможно, Люка подстегивает этот крайний срок – 2001 год, – эта тревога: «пан или пропал». Новый день. Все еще жив. В последнее время Люк просыпается с головной болью, это его слегка беспокоит. Конечно, ее можно списать на то, что снаружи вдоль дороги кладут новый кабель. Чертовски трудно спать, когда толпа рабочих стучит отбойными молотками прямо у тебя под окном. Воздух в комнате затхлый и тяжелый, несмотря на множество очистных фильтров и ионизаторов. Выбравшись из постели, Люк включает вентилятор и начинает зарядку, которую ненавидит, но все равно делает каждый день. Он ненавидит не сами усилия, а опустошенность, приходящую после, выброс адреналина, который некуда направить. Ощущение связано с обстановкой, Люк это знает. Знает, что болен, но ведь все могло быть намного хуже; будь он прикован к постели или заразен, не будь у него ТВ или компьютера – вот это действительно был бы ад. Все не так плохо, Люк это знает. После того как Люк впервые выбежал из дома тем ясным, холодным весенним утром, мать установила на окна замки и превратила дом в тюрьму, откуда перекрыты все выходы. Уходя по делам, она обычно запирала Люка в комнате – практика, от которой она с неохотой отказалась, когда сосед поинтересовался: а что, если будет пожар? Мать стала выходить реже и бросила работу няни, чтобы как следует приглядывать за Люком. Когда Люк пригрозил, что покончит с собой, раздернув шторы, она заставила отца покрасить окна снаружи серебряной краской, через месяц слезшей. Новые и порой остроумные способы самоубийства, которые изобретал Люк, терзали Джин до тех пор, пока у нее не родилась своя, не менее оригинальная идея. – Наверно, я покончу с собой, – сказала она задумчиво однажды вечером. Люку было лет девять. Они только что посмотрели серию «Далласа», и вплоть до этой секунды все было нормально. Глаза Люка наполнились слезами. – Мамочка! – заныл он. – Не говори так! – Я так чувствую, – продолжала она чужим голосом, точно актриса радиодрамы. Люк заплакал. – Почему ты так говоришь? – рыдал он. – Я отравлюсь газом. Или, может, вскрою себе вены. Что посоветуешь? – Пожалуйста, прекрати! Но, несмотря на его мольбы, она не умолкала. – Может, сброситься с крыши? О, поняла. Я повешусь. – Пожалуйста, мамочка, не надо, я люблю тебя. – Ну, тогда… – Она сделала вид, что задумалась. – Я сделаю все, что хочешь. Она склонила голову набок, притворяясь, что усиленно размышляет. – Я буду слушаться, – пообещал Люк. – Я знаю, что вел себя плохо… – Вот если ты перестанешь говорить о том, что выйдешь наружу… – Перестану. Клянусь. – Хорошо. Тогда, может, я смогу жить дальше. Но знаешь что, Люк? Он смотрел на нее снизу вверх округлившимися глазами, надеясь, что все уже позади. – Что, мамочка? – Еще хоть слово о том, что ты выйдешь наружу, и я… – Она сделала паузу. Сердце Люка сжалось. – Сам знаешь, что я сделаю, да? Я не стану тебя предупреждать, просто возьму и сделаю. Ты понимаешь? – Да, мамочка… Я обещаю, что больше никогда ничего не скажу… Обещаю, обещаю, обещаю… – Слезы помешали ему продолжить. Мать обнимала Люка, пока он не успокоился, после чего уложила в постель, дала выпить обезжиренного шоколада и чмокнула в лоб. Сегодня на завтрак яичница. Покончив с ней, Люк идет в ванную, смежную с комнатой – умыться и побриться, пока мать проветривает. Он слышит, как мать двигает предметы, потом клацает замок на окошке и тихо скрипит форточка. Люк представляет, как чистый, холодный воздух проникает в комнату, вытесняя вредную, жаркую духоту. Воздух циркулирует минут пять, потом форточка закрывается, замок защелкивается. Люк просил мать: не запирай окно сама, доверь эту операцию мне, или даже вообще его не запирай, – но она настаивает, что окно должно быть заперто и что она вполне может сделать это, когда проветривает комнату. Щелкнув замком, Джин распыляет по комнате антибактериальный освежитель воздуха, дабы прикончить все, что могло просочиться внутрь. Потом спускается на первый этаж смотреть ящик. Люк ждет, когда раздастся надоедливая музыка из телеигры «Обратный отсчет», и лишь тогда выходит из ванной. Он старается видеть мать не чаще, чем необходимо, потому что в последнее время даже не знает, что ей сказать, а если говорит, это оказывается не в тему, или она вдруг ляпнет что-нибудь не то, и они спорят. Почти бездумно Люк выходит в Интернет, как делает каждый божий день. Если б он мог поговорить с матерью в чате, наверное, все было бы не так ужасно. В чатах можно поставить смайлик – показать, что ты только шутишь или не имеешь в виду ничего дурного, да и просто для того, чтобы избежать непонимания, а то и флейма собеседника. Если бы Люк мог сдобрить разговоры с матерью счастливыми улыбчивыми личиками или, напротив, опечаленными и несчастными, ему и матери было бы проще найти общий язык. И если б он использовал вместо речи текст, мать не жаловалась бы на его «тон». Люк смутно надеется увидеть новое письмо от Вэя, но сегодня, видимо, не судьба. Он просматривает свой почтовый ящик. Три непрочитанных сообщения в папке «Мусор», десять – в папке «Список рассылки» и два – в папке «Личное». Он кликает на эту папку. Одно сообщение – от Лиэнны, другое – от Шарлотты. Люк на минуту задумывается. Шарлотта? Потом вспоминает. Должно быть, это Шарлотта Мосс. От нее уже целую вечность ни слуху ни духу. Он кликает на ее письмо в первую очередь. Привет! Слыхал про № 14? У Лиэнны есть какая-то трейлерно-помоечная кузина, так она выиграла в лотерею и его купила. Ужас какой. Этот дом проклят. Вся эта гребаная улица – будто из шоу Джерри Спрингера, даже сейчас, когда меня там нет. : – ) Впрочем, думаю, ты и так знаешь про богатенькую кузину и все остальное, раз у тебя шуры-муры с Лиэнной. Вот отстой! (Да-да, она мне все рассказала.) И что ты в ней нашел? Кстати, я приду на новоселье. Заскочу и к тебе, если ты не против. Извини, что не писала все это время. Ах да, чуть не забыла – я рассказала про тебя своему другу, и он сказал, что свяжется с тобой. Надеюсь, ты не против. Передай привет Джул. Шарлотта, XXX.[16 - Распространенная у англичан форма подписи. «XXX» означает «поцелуи».] А вот что пишет Лиэнна: Милый Люк! Я пыталась до тебя дозвониться – сам понимаешь, безуспешно. Как поживаешь? Моя кузина Шантель собирается поселиться в № 14, и никто не должен ей говорить, что там случилось. Если Шарлотта появится у тебя до меня, скажи ей, ладно? Я с ней встречалась, но она была никакая – не думаю, что она поняла, насколько это важно. Люк, я очень хочу с тобой повидаться. Я заскочу попозже, сегодня (в пятницу) после работы. Я заканчиваю в 6 вечера. Люблю тебя безумно, П. Ц. Л. У. И:[17 - «П. Ц. Л. У. И.» означат «Письмо Целиком Любовью Украшено Искренне».] Лиэнна. И еще одно от Шарлотты. Кстати, его зовут Вэй. Он очень милый. XXX. Ш., Глава 8 В «Восходящем солнце» темно, тепло и пахнет сыростью. Громко играет новый альбом «Радиохэд». Похож на музыку к видеоиграм: забавные простенькие электронные мелодии. Кроме Дэвида и Джули, в пабе десять человек: два парня, которые громко заявляют, что могут порешить тут всех из пистолета, три татуированные и пропирсенные мамаши, раскладывающие карты Таро (их многочисленные дети ходят в начальную школу за холмом), четыре юных любителя «гранджа», мешающие «Змеиный укус»[18 - «Змеиный укус» – коктейль из пива и сидра.] с крепкой настойкой на черной смородине, и бездомный бродяга, который торчит здесь целыми днями и ждет, что студенты из жалости купят ему выпивку. Шарлотта отсутствует – не то чтобы это имело какое-то значение. – Ты странная, – говорит Дэвид. Джули пьет «кока-колу». Она специально отказалась ото льда и потребовала соломинку. Она боится пить в пабах напитки со льдом: слишком часто видела, как люди наскребают лед стаканами вместо пластиковых лопаточек – запрещенная практика, стекло может отколоться и попасть в напиток. Неопытные бармены никогда не знают правил. Дэвид смотрел на нее так, что было понятно: попросив соломинку, Джули в его глазах расписалась в кокетстве. Теперь он говорит, что она странная. Ни черта он на самом деле не знает; они даже не общались толком, пока Джули не начала работать по будням. – В каком смысле? – Джули вытаскивает из кармана пачку «Суперкингз», которую подобрала в «Крае». Наверное, ее забыла Лиэнна. Дэвид разглядывает Джули, как будто ее «странность» – что-то вроде штрих-кода, который он бы расшифровал, кабы нашел. – А? – переспрашивает он. – В каком смысле я странная? – Не знаю. Пытаюсь понять. Лиэнна считает, ты бросила школу. Типа настоящая драма. – Вот уж кому б помолчать. Она бросила колледж на первом же курсе. До Джули доходили слухи, что у Дэвида не все гладко с подготовкой к защите диплома. Однажды она случайно услышала, как он говорит Оуэну, главному менеджеру «Края», что ему нужен двухдневный отгул, чтобы написать эссе, или его вышибут. Оуэн сказал «нет». Дэвид вышел из офиса с красными глазами. После этого он стал нравиться Джули чуть больше. Раньше он казался ей всего лишь очередным надоедливым поваром, который беспрестанно отпускает шуточки про анальный секс и про то, кто, как и у кого сосет, пристает ко всем официанткам с вопросом: как им кажется, хватит у них рта, чтобы заглотать одновременно и его член, и его яйца? Не поймите превратно: все повара говорят такие пошлости, а все официантки обсуждают циститы, диеты и количество калорий в ломтике пиццы. Это просто часть их работы. Дэвид и вправду милейший из поваров, пусть и кажется, что он постоянно замышляет какую-нибудь гадость. – И все равно ты какая-то странная, – говорит Дэвид. Он смотрит Джули прямо в глаза, но тут же отводит взгляд, будто ему не по себе. Он трижды на девяносто градусов поворачивает подставку для стакана с пивом. «270 градусов», – думает Джули. – Так почему? – спрашивает она. – Ну, все эти ребята в «Крае» – такие тормоза. Ты вроде другая, но я не понимаю с чего. – Он опять смотрит на нее. – Ты не студентка. Только студенты и тормоза работают в «Крае», я, по крайней мере, до сих пор так думал. А ты ни то и ни другое и при этом, кажется, не хочешь уходить и заняться чем-нибудь другим. Почему? Джули улыбается. – Может, я действительно странная. Дэвид нахмуривается. – Не понял? – А что, разве это не объяснение? – Нет. Погоди-ка. Сколько ты уже работаешь в «Крае»? – Гм-м… Думаю, года три. Что-то около того. – Джули принимается накручивать локон на палец, но вдруг вспоминает журнальную статью, где говорилось, мол, это один из способов дать парню понять, что ты с ним не прочь, и поэтому выпускает локон и принимается взамен теребить соломинку в стакане. – И ты не ищешь другую работу, не ждешь, пока начнутся занятия в колледже, ничего такого? – Не-а. – Мать твою, Джули! Почему? Тебе что, нравится быть официанткой? Она пожимает плечами. – Да, вроде того. Не знаю. Это просто, понимаешь? Мне не приходится выкладываться, потому что это очень близко от дома, и когда я прихожу в «Край», я отлично справляюсь с работой, и она к тому же не требует особых усилий. Мне нравятся клиенты и люди, которые вместе со мной работают, и, знаешь, «Край» не отнимает у меня жизни… Дома я могу початиться в Интернете, повидаться с друзьями, послушать музыку, мне не нужно готовить отчет для свирепого босса или волноваться, что надо лететь за границу на какую-нибудь деловую встречу. Люди слишком усложняют свою жизнь, она должна быть проще. – Она снова принимается теребить соломинку. – Люди порой забывают, что работа – это просто средство зарабатывать деньги. Это не твоя жизнь. Если живешь ради работы и повышения квалификации или просто придаешь всему этому слишком большое значение, то тратишь жизнь абсолютно попусту. – Серьезно? Ты так думаешь? – Жизнь – не видеоигра, правда? Ее смысл не в том, сколько очков наберешь или сколько собственности приобретешь, или сколько уровней пройдешь, прежде чем сдохнуть. Жизнь – реальная штука, которую все бездарно тратят, и… – А ты свою в «Крае» не бездарно тратишь? – Нет, не бездарно. Работа дает мне время на другие вещи. Джули чувствует, что краснеет. Она не собиралась говорить весь этот бред. – Ты ведь даже пиццу не любишь? – говорит Дэвид. – Не особо. Оба смеются. – Лиэнна сказала, что ты чокнутая. Джули улыбается. – Готова поспорить, она сказала именно это слово. – Да. – Дэвид хмурится. – Она сказала, что ты чокнутая, и рассказала мне про этого парня… Твоего соседа, по-моему. Он всегда сидит дома. – Люк? Да. И что? – Я думал, ты просто застенчивая, или зануда, или тихоня, или типа того. – Спасибо. – Да, но потом я услышал про этого странного соседа и что ты бросила школу, а теперь узнал эти дурацкие причины, почему ты работаешь в «Крае»… – Ну и?… Дэвид замолкает и крутит подставку для стакана. – Даже не знаю. У Джули такое чувство, будто у нее берет интервью самый бестолковый журналист в мире, причем с целью, неизвестной им обоим. И тут она видит Дэвидово лицо. Она нахмуривается. – Ты ведь на самом деле о другом хотел поговорить, да? Глава 9 – Люк, подвинься. Последние пятнадцать минут Лиэнна просидела в Люковом кресле, болтая про Шантель, Шарлотту и выгребные ямы. Теперь нацелилась на его кровать. – Я, э-э… – Люк смотрит на кровать. Как убедить эту девчонку, что ей просто не хватит места? На всякий случай он садится по-турецки. На нем нейлоновая футболка, которую он заказал в прошлом году на каком-то клубном веб-сайте, куртка из черного флиса и такие же спортивные штаны. Куртка и штаны новехонькие – из «Маталана», всего 5 фунтов 99 пенсов за штуку – и хотя Люку вообще-то не нравится, что мать покупает ему одежду, он счастлив, когда она приносит дешевые вещи из флиса. Что за чудесное изобретение! Флис такой мягкий, такой приятный и совершенно искусственный. По сути, Люк почти не слушал Лиэнну, так как был занят: незаметно поглаживал рукава новой куртки. На этот материал можно подсесть, как на наркотик, такой он мягкий. – Не стесняйся, – говорит Лиэнна. – Будто я никогда не сидела на твоей кровати. Она сидела на ней – точнее, лежала – семь или восемь раз за последнюю пару месяцев. Где-то в начале лета она решила, что влюбилась в Люка, и упорно его преследовала. Поначалу ему это льстило. Теперь он чувствует, что дело зашло чересчур далеко. Лиэнна заползает на кровать и садится рядом с Люком, вытянув ноги, скрестив лодыжки. Ноги у нее загорелые, блестящие, покрыты крошечными дырочками, точно булавочными уколами, которые видно только вблизи. – Что это за музыка? – спрашивает она. – «Обратная сторона Луны». Нравится? Самому Люку не очень-то нравится. Он надеется, что Лиэнне она не понравится тоже и Лиэнна уйдет. Секса Люку сейчас хочется меньше всего. Он думает о Вэе и том, как вылечится. В телекомедиях персонажи не велят гостям уходить, гостей выкуривают разными забавными приемами. Вот зачем Люк врубил эту музыку. Пока толку нет. Лиэнна наклоняет голову. – Это же музыка к «Волшебнику из страны Оз»? Люк снова поглаживает рукава. – Разве? – говорит он. Сегодня на нем еще и новые носки, тоже стопроцентный полиэстер. Они толстые и пушистые, и когда он ходит, пол кажется другим, податливым, как пирог, и это чудесно, ведь за двадцать с лишним лет один и тот же пол под ногами не может не надоесть. – По-моему, да. Разве что я ее с чем-нибудь перепутала. Довольный, что у него появился повод встать с кровати, Люк идет к компьютеру и вбивает адрес вебсайта. – Да, – произносит он через несколько секунд. – «Пинк Флойд» записали этот альбом в качестве альтернативного саундтрека или типа того. О, погоди, тут сказано, что это вранье, но, по-видимому, он все равно считается саундтреком. А ты это откуда знаешь? – Со следующего понедельника у нас в «Блокбастере» неделя «Волшебника из страны Оз». Как бы специальная рекламная акция. Ллойд – это новый менеджер, я тебе рассказывала – так вот, он устраивает целую кучу таких акций, и все они будут под классические, типа, музыкальные темы из кино. Правда, теперь от нас требуют, чтобы мы говорили не «кино», а «фильмы», но я все время забываю. Между прочим, я и не знала, что у «Волшебника из страны Оз» столько этих, как их, римейков. Понятия не имею, зачем это режиссеру использовать для своего кин… э… фильма чужие сюжеты. Но, в общем, вот откуда я знаю про «Пинк Флойд». – Круто, – бормочет Люк. Его пальцы бегают по клавиатуре. Лиэнна сидит на кровати, изучая кончики своих волос – они секутся. – Люк, ты ведь только что в Интернет ходил? – Да, а что? – Я не слышала, как работал модем. – У меня отдельная линия и договор о неограниченном времени, я всегда в Интернете, днем и ночью. – Так вот почему до тебя никак не дозвониться, – говорит Лиэнна. – Я уж думала, ты меня избегаешь. – Просто пошли мне письмо, если хочешь увидеться. Я тебе говорил. – А если я хочу сделать «трофейный звонок»? – хихикает Лиэнна. – Какой звонок? – не понимает Люк. – Трофейный. Ну, ты знаешь. – Это песня группы «Олл Сэйнтс»? – Люк поет: – «Это про-осто трофе-ейный звоно-ок»… – Да. Песня про «трофейные звонки». – А что это такое? – Господи, Люк. Это когда звонишь кому-нибудь, потому что хочешь секса. Но секса в смысле развлечения, не в смысле любви. Типа, хочешь перепихнуться. – Значит, ты хочешь иногда мне звонить, чтобы предложить перепихнуться? – Нет, если ты так ставишь вопрос. – О… Она вздыхает. – Порой просто ума не приложу, что я в тебе нашла. Люк нервничает: где же Джули? – Ну, так какие еще рекламные акции будут у вас в «Блокбастере»? – спрашивает он Лиэнну. Лиэнна надула губки. – Не знаю. – Ты на меня сердишься? – Нет. Сердится, совершенно очевидно. – Извини, я не знал, что такое «трофейный звонок», – говорит Люк, снова садясь рядом с ней. – Может, хватит об этом талдычить? Ты меня всю засмущал. – Ох. Прости. Э-э… Может, включить телевизор? – О'кей. Вы уже поставили спутниковую тарелку? – Нет. Я же говорил, нам это не по средствам. – То есть обычное ТВ? – Да. Но сейчас как раз идут «Сливки попсы».[19 - «Сливки попсы» – самый популярный в Великобритании музыкальный теле-хит-парад, транслируется с 1964 г. «Би-би-си». Ведущий – Тим Кэш. Победители «Сливок попсы» определяются зрителями.] – Великолепно, – бормочет Лиэнна. Глава 10 Когда Джули входит с черного хода в дом № 17 по Уинди-Клоуз, Люкова мама что-то стряпает на кухне. – Привет, Джин, – говорит Джули. – Джули, – резко говорит Джин. – Что случилось? – спрашивает Джули. – Лиэнна здесь? – На твоем месте я бы дала им минутку-другую, – говорит Джин. Она мирится с Люковой половой жизнью, но, очевидно, ей от нее не по себе. – Чашечку чая? Джули качает головой. На кухне пахнет мясной подливкой. – Я лучше просто пойду наверх, – говорит она. – Рискну. – Мелкая вульгарная шлюшка, – говорит Джин, и Джули понимает, что это про Лиэнну. – Привет, Джули, – говорит Лиэнна, когда Джули входит в Люкову спальню. – Как чудесно, что ты зашла. Лиэнна сидит на кровати, а Люк – в своем кресле; похоже, на нем обновка. Играет какая-то странная музыка. – Что это? – спрашивает Джули. – «Пинк Флойд», – ухмыляется Люк. – Мы посмотрели «Сливки попсы», но теперь идет какая-то программа о садоводстве. Лиэнне она не понравилась. – Давайте посмотрим «Сыщиков»,[20 - «Сыщики» (с 1984 г.) – популярный в Великобритании драматический телесериал о трудовых буднях вымышленного лондонского полицейского участка.] – предлагает Лиэнна. – Нет, – возражает Люк. – Я уже говорил. Я не могу смотреть «Сыщиков», я теряю нить. – Можно я проверю свою почту? – спрашивает Джули, садясь на стул перед компьютером. – Ты что, еще не была дома? – спрашивает Лиэнна. – Нет, я ходила с Дэвидом в «Восходящее солнце». Лиэнна поднимает бровь. – Ты – и Дэвид, а? – Нет, – строго говорит Джули, – не я и Дэвид. – Может, пора бы тебе уже и потрахаться с кем-нибудь? Люк смеется. Джули выдавливает подобие улыбки. – Да, думаю, действительно пора. – Что ж, держи руки подальше от моего Люка. Люк отворачивается, скорчив рожу – мол, «о господи». – Кажется, последние пятнадцать лет мне это удавалось, Лиэнна, – говорит Джули. – Но, опять-таки, если я потеряю всякую надежду… – Хватит надо мной прикалываться. Люк, скажи ей. Но Люк все смеется, пытаясь не выпасть из кресла. Компьютер вдруг говорит «динь!». – Почта, – говорит Люк. – Джул, глянь, что там. Джули только что открыла «Хотмейл». Вот письмо от Люка: «На помощь! Где ты? Приди и спаси меня от Лиэнны». Джули ухмыляется, закрывает браузер; какое-то сообщение только что свалилось в Люкову папку «Личное». – От Шарлотты, – говорит Джули. – Открыть? – От Шарлотты? – настораживается Лиэнна. – Вы, сладкая парочка, что, до сих пор с ней общаетесь? – Сто лет про нее ничего не слышала, – отвечает Джули. – Я тоже, – говорит Люк. – Вплоть до сегодняшнего вечера. Чуть раньше от нее пришли еще два письма. – Да уж, натуральная «Пятница, тринадцатое», – говорит Лиэнна. – Лиэнна! – возмущается Джули. – Извините. Впрочем, мне пора домой. – Лиэнна встает с кровати и одергивает юбку. – У вас есть ее электронный адрес? Я ей, наверное, тоже напишу. Ну, вы понимаете, дам ей понять, насколько важно, чтобы она сюда какое-то время не совалась. – Она и так уже целый год сюда не суется, – замечает Джули. – Если бы ты не трепалась направо и налево, она бы, наверно, никогда не решила вернуться. Нельзя сказать, что она унесла отсюда счастливые воспоминания. Но уверена: теперь ты ее раздразнила, и она захочет приехать и разузнать, что к чему. Ты ведь знаешь Шарлотту. – Да, верно, – говорит Лиэнна. – Но все равно хочется ей черкнуть пару строк. – Если хочешь, я дам ей твой адрес, – предлагает Люк. – Да, – подхватывает Джули, – лучше нам не разглашать ее адрес без спроса. Лиэнна меряет Джули взглядом и выходит из комнаты. – Я скучаю по Шарлотте, – сказал Люк после того, как Джули прочитала ему письмо. В нем говорилось: «Кстати, еще забыла: я сейчас занимаюсь йогой. Это действительно круто». – Да, я тоже. – Джули закрывает браузер и поворачивается к Люку. – Лиэнна такая психованная. – Лиэнна боится таких, как Шарлотта. – А что она писала в остальных письмах? – Да так, ничего особенного. В основном про Лиэнну да про эту вечеринку. Джули рассматривает свои ногти. – Я ее искала сегодня в «Восходящем солнце». – Кого, Шарлотту? Правда? – Да. Ее там не было. – Почему ты ее искала? Она что, написала тебе? Джули пожимает плечами: – Нет. Я сто лет про нее ничего не слышала. Честно говоря, сама не знаю, почему я ее искала. Наверно, потому, что говорила про нее с Лиэнной, а потом увидела мышей и парня из моей школы, и… Думаю, мне просто стало любопытно, как она поживает. С минуту Джули молчит. – Ты уже несколько лет не ходила в «Восходящее солнце», – говорит Люк. Джули обычно бывала в «Восходящем солнце» с Шарлоттой и Марком, но после того, как Марк умер, больше там не показывалась. – Знаю. Не так убого, как я ожидала. – Но все же зачем ты туда ходила? Просто искала Шарлотту? – Нет. Я же говорю. Я ходила с Дэвидом. Люк удивлен. Это не похоже на Джули. – Кто такой Дэвид? – Один наш повар. Учится на юриста или типа того. – И ты с ним пошла выпить? Ты, случаем, не это… ну, ты понимаешь? – Что «это»? Запала на него? Нет. Что за глупости. – Тогда почему? – настаивает Люк. Джули пожимает плечами и рассеянно крутится на стуле перед компьютером. – Нам пришлось закрыть «Край» пораньше, и он попросил меня сходить с ним в город, помочь выбрать куртку. Потом мы пошли выпить. – Она прекращает крутиться и нахмуривается. – На самом деле все вышло довольно странно. После ухода Лиэнны Люк вырубил свою заумную музыку и сделал телевизор погромче. В новостях «Би-би-си» показывают репортаж о мощном наводнении в Акфилде, на востоке Суссекса. Судя по всему, ученики одной из тамошних школ пели «Капитана Ноя и его плавучий зоопарк», когда небеса разверзлись, затопив их родной городок. – Очень по-библейски, – комментирует Люк. Они с Джули умолкают, чтобы послушать репортаж. – Ну так что вышло странно? – спрашивает Люк, когда репортаж заканчивается. – С Дэвидом-то? Э-э… Ну, честно говоря, сперва я решила, что он пытается меня склеить, тем более он такие вопросы задавал – будто хотел узнать обо мне все за пять минут… Потом мне показалось, что ему просто хочется поговорить про то, какая я странная – очевидно, Лиэнна наболтала ему всякой чуши, – ну, и про тебя тоже и вообще. А потом он просто взял и сказал мне такое, что я чуть с ума не спятила… – Что он сказал? – Ну, понимаешь, он такой нормальный, милый парень… И мы только что ходили с ним в «Зум», и он всегда казался мне спокойным, собранным, и все такое… Ну, знаешь, таким здоровым, молодым, все дела. В общем, когда мы выяснили, насколько я странная, что, кстати, мне совсем не понравилось, он посмотрел на меня и сказал, что у него… э-э… что у него рак. – Ужас какой. Рак чего? – Рак яичек. Он узнал несколько месяцев назад, вроде того, и его пролечили, но врачи до сих пор не уверены – может, опухоль растет. Он никому не сказал, даже родителям. Он хотел с кем-нибудь поделиться, но все знакомые парни – грубые обезьяны, и Дэвид не знает ни одной женщины, кроме своей бывшей, которая его ненавидит, и своей сестры, которая сейчас разводится и все такое, – ах да, и Лиэнны, конечно, но ведь ей не доверишь никакой тайны – так что, когда он узнал, что я странная, решил сказать мне. – Что, просто потому, что ты странная? Я не врубаюсь. – Наверное, подумал, что кто-то другой стал бы над ним смеяться или дразнить. – Но это же неправда? – Конечно, правда. Люди тут – просто свиньи. Я думаю, он хотел найти кого-нибудь с похожей проблемой, но, обнаружив, что не может найти никого, кто умирал бы или был неизлечимо болен, выбрал меня, потому что я странная, а в наших краях это все равно что неизлечимо больная, и еще потому, что мне не с кем сплетничать, а может, он думает, что у меня особый дар сочувствия, потому что я одинокая и просто-напросто странная. – Что бывает при раке яичек? – спрашивает Люк. – Не знаю. Давай в Интернете посмотрим. Когда Джули приходит домой, Доны нигде не видно. Пообщаться с ней выходит лишь изредка – если Дона засиживается до поздней ночи, потому что у нее вроде как бессонница. Дона говорит, это от стресса, но разве может быть стресс от того, что зарабатываешь на жизнь, делая сэндвичи? Отец Джули женился на Доне лет пять назад, но Джули до сих пор слегка не по себе рядом с ней. Может быть, потому, что Джули выросла без нее, никогда не видела ее голой, никогда не слышала от нее сказок перед сном… И теперь, уже будучи взрослой, вынуждена притворяться, что они с ней родственники. Когда здесь жила мать Джули, дом отдавал цыганшиной – пурпурные стены и мебель из секонд-хэнда. Дона от всего этого избавилась. Теперь гостиная похожа на картинку из каталога «Аргос» середины 90-х: застекленные полки, дешевые украшения и кресла, которые можно делать выше, ниже, да еще и спинку откинуть при желании – точь-в-точь такие, как у Джои и Чендлера из сериала «Друзья». Вся комната рассчитана на оптимальный просмотр ТВ: удобные кресла повернуты к экрану, скамеечки для ног, журнальные столики и целых три универсальных пульта дистанционного управления. Джули берет один пульт и нажимает кнопку «3». Идет ток-шоу. Ведущий говорит с мужчиной, который спутался с шестнадцатилетней дочкой сестры бывшей жены. Мужчине под сорок. Он бросил жену ради этой девчонки. Он сидит, держа ее за руку, а рядом сидит ее мать. – Как ты могла так поступить с семьей? – спрашивает она у дочери. – Сердцу не прикажешь, в кого влюбляться, – отвечает та. Зрителям представляют дочку мужчины; ей лет семнадцать. – Зачем ты отобрала у меня папу? – горестно спрашивает она. – Сердцу не прикажешь, в кого влюбляться, – повторяет девчонка. Все ее ненавидят. Джули поневоле ей сочувствует. Она не знакома с девчонкой – судя по всему, студенткой арт-колледжа, которая разрушила собственную семью. Впрочем, даже будь Джули с ней знакома, она не смогла бы ее ненавидеть; это просто нечестно. Однако Джули все равно любопытно: зачем она так? Судя по всему, она уехала в Ирландию. – Он будет бить тебя, как бил меня, – говорит бывшая жена. Пора в кровать, но Джули не устала, а кресло такое удобное. Она сидит здесь каждый вечер, придя домой от Люка, – это словно дежа-вю или повторяющийся сон. Каждый раз ей трудно оторваться от кресла. Каждый раз мир ночного телевидения засасывает Джули, и она думает, что с тем же успехом могла бы остаться у Люка еще на часок. Но даже если она там задержится, все равно дома будет час торчать у экрана. Так уж у нее заведено. Глава 11 Когда Джули просыпается в субботу утром, происходит нечто странное. «Однажды, – думает она, – я не проснусь. Мир останется, а меня здесь не будет». Ее тело весьма своеобразно реагирует на эту мысль. Оно будто съеживается изнутри, в желудке тихо шипит, потом хлопает, и Джули внезапно хочется зарыдать. Она снова чувствует себя маленькой девочкой. Она не может даже сесть в кровати – лежит, потеряв ориентацию. Всю жизнь Джули считала, что те, кто умирает, всего лишь просчитались; они просто были недостаточно осторожны, съели что-нибудь не то, умудрились не заметить рыбью кость, незнакомца, что крался за ними, или машину, что неслась по улице, которую они хотели перейти. Ей всегда казалось, что жизнь – уравнение, которое можно решить, или тест, который длится вечно, если знаешь правильные ответы. Жизнь – тест? Этому Джули учили в школе. Она вспоминает свою учительницу истории религии, миниатюрную седую даму, которая объясняла, как Бог проверяет людей: да, с тобой могут случиться разные несчастья, но все они – лишь тест, и если ты справишься с ним, попадешь в рай. Еще в детстве Джули перестала верить в Бога и Рай, но сохранила идею о том, что жизнь – в каком-то смысле тест, который продолжается, пока не ошибешься. В каком-то закоулке мозга у Джули засела мысль, что, если все время принимать верные решения, можно жить вечно. Неосознанная мысль. Но в любом случае Джули больше так не думает. Она бы рада найти в подсознании какое-нибудь утешение, но, увы, слишком поздно. Она только что поняла, что бессмертие невозможно. Джули полагала, что контролирует смерть, но это не так. Если водить машину медленно, полагала она, вынимать из рыбы все кости и избегать автострад, темных аллей и рискованных затей, вечная жизнь обеспечена. Но теперь Джули понимает, что рано или поздно умрет, несмотря на все меры предосторожности. Она – организм, как червь или тля, а организмы умирают. Однажды она не сможет контролировать свое существование, потому что буквально перестанет существовать. Когда Джули было лет двенадцать, у Розы, маминой подруги, обнаружили какую-то неизлечимую болезнь. Джули узнала об этом, случайно подслушав, как мать разговаривает по телефону с подружками из политехникума, но так и не поняла, какой диагноз поставили Розе. Через пару недель та ушла от мужа и поселилась вместе с семьей Джули. Хелен и Роза решили, что болезнь можно вылечить медитацией, марихуаной и травами, которые в ходу у племенных культур. Борьба за жизнь Розы превратилась в круглосуточное занятие; когда бы Джули ни зашла на кухню, мать заваривала очередной высокоэнергетический напиток. Либо Роза курила косяк, лежа на столе, а мать стояла над ней, хихикая и пытаясь вспомнить, где у Розы какие чакры. Джули никак не могла понять их веселья. Разве не положено печалиться, когда кто-то умирает? В конце концов папу Джули достала вся эта возня, и он сказал, что сочувствует Розе, но его дом – не хоспис и не центр медитации. Он забрал Джули на несколько дней к своим родителям, и когда они вернулись, Розы и след простыл. Джули так и не узнала, что с Розой случилось, подействовали все эти травы и зелья или нет. Думая об этом теперь, Джули осознает, что никогда не сомневалась: подействовали. Уж больно научным казался ей в то время весь процесс (хотя сейчас, на умудренный взгляд, становится очевидно: научным он не был). Но главным образом казалось, что невозможно чего-то добиваться так упорно и потерпеть поражение. Это нечестно. Учительница истории религии вдалбливала ей, что Богу по душе упорная работа. Джули давным-давно перестала верить в Бога, но до сих пор думает, что упорная работа должна вознаграждаться – если не выдуманным человеком с бородой, то хотя бы результатами. Ведь невозможно трудиться в поте лица и не получать результатов? Это наука: тратишь топливо – получаешь энергию. Энергия не исчезает бесследно, она вызывает перемены. Если хочешь жить, и притом достаточно сильно, все у тебя получится. Люди, которые умирали, просто не очень хотели жить. Ребенком Джули не боялась рака, склероза или СПИДа: знала, что, если сильно поднажать, можно вылечиться от чего угодно. Вот почему Джули всю жизнь старалась избегать опасностей. Автокатастроф, авиакатастроф, рыбьих костей, которыми можно подавиться, высоких зданий, где можно застрять во время пожара, случайных отравлений, пищевых аллергий, токсического шока. Теория: вычитаешь риск, получаешь деятельность, лишенную риска. Математика. Но теперь Джули понимает, что жизнь не лишена риска. И риск немалый. Жизнь кончается смертью, что бы ты ни делал. Риск велик. Она кое-как садится в кровати. Смотрит на бардак в комнате и представляет, как все это запихивают в коробки и выбрасывают вон. Ее книжки и шмотки, вероятно, отправятся в «Оксфэм», а все остальное просто выкинут, в конце концов оно окажется где-нибудь на свалке. Джули представляет, как ее тетради превращаются в бумажную массу, а карандаши – в перегной. Потом видит, сколько тут предметов из пластика. Они не поддаются биоразложению. И Джули понимает, что ее пластмассовая линейка, авторучки и калькулятор просуществуют дольше, чем она сама. Уж ее-то микробы разложат. Она будет мертва и забыта, а линейка, ручки и калькулятор останутся. Они искусственные. Никогда не жили, а значит, не способны умереть. Когда Джули не станет, земля продолжит вращаться, и она этого не увидит. Ее калькулятор будет лежать на дне какой-нибудь ямы, но на нем уже никто никогда не будет считать. Он больше не будет работать, металлические детали заржавеют, но ее имя, нацарапанное на пластике циркулем, никуда не исчезнет. Это самая печальная мысль, какая только приходила ей в голову. Джули представляет, как рассказывает об этом откровении Люку, и видит, как он смеется. – Ты думала о смерти? – спрашивает он. – Вот так сюрприз! Но такие мысли о смерти – это что-то ненормальное. Она бежит к Люку. Джули плачет, и Люк ее утешает. – Все будет о'кей, – говорит он, гладя ее по голове. – Я не хочу умирать, – всхлипывает она. – Ты не умрешь до глубокой старости. Обещаю. – Но я состарюсь, не успев оглянуться, и… – Старики не боятся смерти, – говорит Люк. – Они к ней готовы. – Старики, которых по телику показывают? Люк мрачнеет. Отодвигается от Джули. – Я… – О господи, Люк, прости, – говорит Джули. – Прости, пожалуйста. – Я не виноват, что у меня есть только телик. Я действительно пытаюсь понять жизнь. – Я знаю. – Я хочу выбраться отсюда и познать ее на своей шкуре. – Я знаю. – Меня бесит, что все мои знания фильтруются этим сраным стеклянным экраном. – Он показывает на телевизор. – Или этим. – Он тычет в компьютер. – Чертовы сраные экраны. Я их ненавижу, Джули. Теперь Джули утешает Люка. Впрочем, он не плачет. Кажется, пытается подобрать слова. – По крайней мере, у нас все не так плохо, как у Дэвида, – говорит он наконец. – Бедный Дэвид. – И тут Люк начинает плакать. – Бедный Дэвид, – повторяет он снова и снова. Он даже не знает Дэвида, но, видимо, это не имеет значения. – Мы вытащим тебя отсюда, – тихо говорит Джули. – Мы придумаем способ. Глава 12 В день начала экзаменов повышенного уровня[21 - В Великобритании экзамены повышенного уровня сдаются по окончании средней школы.] Джули еще не знала, что делать с приглашениями из университетов. Папа был польщен; мама в восторге; переживали за дочь они, разумеется, порознь, так как расстались незадолго до того, как приглашения посыпались Джули на голову. Ей было восемнадцать, и за ее обучением пока внимательно следили. Она знала, что, если получит на экзаменах четыре ожидаемые высшие оценки, едва ли сможет управлять своим будущим. Будто она – молекула, которую изучала на химии; все будут наблюдать и помогать, пока она оценивает варианты и решает, в какой университет поступить. Родители помогут ей подготовиться к отъезду – папочка даст финансовую консультацию, мамочка подсобит упаковать вещи или хотя бы прочтет лекцию о том, как стать успешной, сильной, деловой женщиной. Папочка отвезет Джули в университет, не позволив ей самой вести раздолбанную малолитражку, и мамочка помашет рукой – то есть помахала бы, если бы жила с ними. Джули села писать первый экзамен – физику, – представляя себе это мгновение. И видела только Люка в окне – точь-в-точь как в день их первой встречи, только на сей раз он махал ей, прощаясь. Когда она взглянула на еще не открытый задачник, в голове заиграла песня «Скажи «привет», махни "прощай"»,[22 - Хит британской группы «Софт Селл» (с дебютного альбома «Эротическое кабаре нон-стоп», 1981 г.).] и она как завороженная принялась мысленно ей подпевать. Она и не думала, что знает слова. Джули нравились экзамены, и к физике она готовилась целых два года. Но она специально его провалила, потому что больше ей ничего не оставалось. Поначалу проваливать экзамены было трудно. Джули зубрила как сумасшедшая (не то чтобы в этом была необходимость) и могла с легкостью получить «отлично» по всем предметам. Куда труднее провалиться с треском, подавить естественное желание впечатлить экзаменатора своей подготовкой, что ей всегда блестяще удавалось. Но она должна была провалиться. Провалившись, она могла остаться с Люком, который в ней нуждался. Могла вновь стать хозяйкой своей жизни и вздохнуть свободно, вместо того чтобы галопом нестись сквозь головокружительный ад стипендий, общежитий и чужих людей, где все пухнут от гордости и преисполнены радужных надежд. Джули знала, что поступает правильно. Знала: если провалится, вновь станет смотреть в тот конец микроскопа, в который нужно. Она чувствовала себя героем. Должна была чувствовать, потому что иначе бы не набралась храбрости, не сделала то, что сделала. К середине июня Джули похоронила свое будущее. Ее ждали два последних экзамена, химия и математика, но того, что она уже совершила – великого подвига ее жизни, – было достаточно, чтобы свести к нулю шансы поступить на естественнонаучный факультет любого университета страны. Провалив очередной экзамен, Джули выходила из класса с дерзким и независимым видом, чувствуя, правда, легкую тошноту. Ее провал был ее тайной, и она куталась в нее, точно в огромное теплое одеяло. Это уютное ощущение испарялось лишь по утрам, пугающим и мерзким, когда она открывала глаза и думала, что экзамены – страшный сон, что она пробудилась от кошмара, в котором хоронила свое будущее. Но, проснувшись окончательно, понимала, что кошмар этот реален; что он – ее жизнь. Каждое утро экзаменационной сессии перед Джули вставал образ матери: нарядная, гордая, та стоит на трибуне в Гринэм-Коммон[23 - Деревня в графстве Беркшир, где размещается одна из ракетных баз США. С 1981 г. в Гринэм-Коммон находится также лагерь женщин, протестующих против использования ядерного оружия.] или на стойке в студенческом баре своего политехникума и говорит о феминизме, образовании и о том, как гордится своей смелой и сильной дочерью, которая однажды при желании сможет покорить весь мир. Джули видела мать и понимала, что должна оправдать ее надежды, но потом вспоминала, что мать ее бросила в самый разгар последнего школьного года; а раз она так поступила, значит, ей наплевать. Может, провал Джули заставит ее вновь побеспокоиться о судьбе дочери… но вообще-то мать значила для Джули меньше, чем единственный друг, который смотрел в окно по ночам и, скорее всего, не смог бы даже проводить ее, если б она и вправду поступила в университет: ей пришлось бы уехать днем, как делают все нормальные люди. Несколько лет после экзаменов Джули перед сном ходила в воображаемые вечерние классы, и уже во сне получала свои четыре заслуженные «отлично». Тайно, для себя одной, чтобы поступить в университет, когда Люка вылечат. Она воображала, как в один прекрасный день человек в белом фраке подойдет к парадной двери ее дома и потребует сообщить, куда подевалась Джули – самая одаренная школьница на его памяти. В своих фантазиях она рыдала, уткнувшись ему в плечо, и объясняла, что намеренно провалила экзамены, потому что была нужна своему другу, и человек был так шокирован, так поражен, так впечатлен ее признанием, что тут же приглашал ее заняться исследованиями в его университете, который всегда оказывался либо Оксфордом, либо Кембриджем, не меньше. Когда Джули говорила, что из-за Люка все равно не сможет поехать, человек настаивал, чтобы Люк приезжал тоже, – типа, там его обследуют, вылечат и отпустят на все четыре стороны. Но к Джули приходил лишь почтальон – приносил бесполезные каталоги, которые она получала только потому, что не смогла сказать «нет» женщине, раздававшей рекламные проспекты на Главной улице. Возможно, хуже всего то, что провал Джули родителей не так уж и шокировал. После экзаменов она рыдала целыми днями, уверенная, что поступила правильно, но в необъяснимой ностальгии по будущему, которого никогда не будет. Она знала: когда придет конверт из школы, жизнь изменится навсегда и все оставят ее в покое. Она же поступила правильно, разве нет? Слишком поздно. К тому времени, когда стали известны результаты, уверенность застывшей улыбкой пристала к Джули, и та отбросила все сомнения. Она показала конверт отцу, и тот лишь покачал головой и сказал: «В понедельник поедем в город, найдем тебе работу». Мать одарила отца странным взглядом, потом уставилась на Джули, потом на свои руки и наконец пробормотала: «Джули сама найдет работу, правда, доченька?» На чем, собственно, все и закончилось. И Джули была свободна. Глава 13 Понедельник, утро, кассы в «Крае» снова работают. В обед во всем торговом городке необычное затишье, и к трем часам, когда заходит Лиэнна, Джули уже извелась от скуки. Идет такой сильный дождь, что Лиэннины волосы – обычно дерзко торчащие во все стороны – свисают вниз печальными сосульками. Джули до смерти хочется курить, но она заканчивает выставлять салаты на стойку, пока Лиэнна болтает про Шантель, которая приезжает завтра. – …на хрен размыло этими наводнениями, – говорит она. – Что? – переспрашивает Джули. Она весь день размышляла про Дэвида, его яички и гнездящийся в них рак. Впервые в жизни она думала о болезни, не опасаясь, что может подхватить ее сама. Странное чувство. Дэвид, должно быть, страшно напуган. Это ужасно. – Пришлось ехать кружным путем и все такое. – Кому? – Мебельному фургону, тупица. Из своего офиса появляется Хизэр. – Джули? – Да? – откликается Джули, накладывая приправу из голубого сыра в специальный горшочек. – Можешь зайти ко мне на минутку? – А ей не пора на перерыв? – встревает Лиэнна. – Это и минуты не займет, – говорит Хизэр. – Потом она свободна. Офис Хизэр – на самом деле вовсе не ее офис. Она делит его с другими начальниками смены и менеджерами «Края». В результате у комнаты совершенно анонимный вид, как у зала ожидания или автобусной остановки. На единственном столе царит полный хаос, повсюду валяется ресторанная униформа – голубые футболки и подтяжки – по большей части еще в пластиковых чехлах. Хизэр, сев за стол, машет Джули рукой – мол, присядь напротив. – О'кей, – говорит Хизэр. – У меня тут для тебя небольшой тест. Она выдвигает ящик и достает что-то похожее на бланк заявления о приеме на работу. – Что это? – спрашивает Джули. – Тест, я же говорю. – О'кей. – Джули нравятся тесты. – Круто. – Ты что, не собираешься ныть? – спрашивает Хизэр. – Что? Нет. Зачем? Хизэр пожимает плечами. – Все остальные стонали как не знаю кто. – А. – Джули смотрит на тест. – Ты хочешь, чтобы я его прямо сейчас написала? – Да. Я должна быть здесь и следить, чтобы ты не хитрила. – О'кей. – Я вовсе не думаю, что ты будешь хитрить, да это и невозможно, такой уж тест, но все равно, правила есть правила. – О'кей. Джули вынимает авторучку из кошелька на поясе – в нем столько мелочи, что он как гиря, – и открывает распечатку. Большинство вопросов – про гигиену питания, приготовление пищи и напитков, обслуживание клиентов и правила «Края». Из нескольких вариантов ответа нужно выбрать правильный. Джули справляется за семь минут. – Готово, – говорит она Хизэр (та читает журнал). – Ну ни фига себе, – поражается Хизэр. – Это была гонка века. – Я не стремилась… – Все, можешь идти на перерыв, – вздыхает Хизэр. – Скажи Дэвиду, пусть присмотрит за рестораном. За весь день Дэвид не перекинулся с Джули и парой слов, будто разговора по душам и не было. А она не знала, что ему сказать, так что день вышел очень странный. Дэвид даже не шутил по поводу секса, не цитировал Эминема, ничего такого. Просто врубил на кухне радио и прибавлял громкость всякий раз, когда начинала играть какая-нибудь развеселая попса. – Ну, как дела? – спрашивает Джули Лиэнну, когда они заходят в подсобку. – Все пучком, – говорит Лиэнна. – Я решилась. – Решилась? – Да. Я собираюсь сказать Люку, что между нами все кончено. – Почему? – Ну, с ним же никуда нельзя пойти. А еще он в последнее время какой-то чужой, понимаешь, напрочь в своем мире замкнулся. – Она вздыхает. – До него невозможно достучаться, когда он такой. – А, все ясно. – Джули не знает, что тут еще сказать. Лиэнна протягивает ей пачку «Лэмберт-энд-Батлер». Джули прикуривает, и у нее сразу кружится голова. Первая сигарета за четыре часа. – Сегодня вечером мы с Шантель пойдем, закадрим каких-нибудь парней, – говорит Лиэнна. – Ты же сказала, что она застряла где-то из-за наводнения? – Не-а. – Лиэнна затягивается. – Это фургон застрял. Шантель прикатила с утра пораньше, а разбираться с фургоном оставила мамашу. Скрывается в гостинице в Шенфилде, ждет, когда перевезут все барахло. Не то чтобы его много – в основном бабулины вещи, они их хранят как дорогое воспоминание. Все остальное они выкинули, и в новом доме сейчас работает этот, как его – дизайнер, в общем, они готовы вселяться, и Шантель такая: «Я теперь миллионерша и не собираюсь помогать грузчикам таскать мои вещи, я хочу просто войти в дом, когда все будет готово». Я бы так же поступила. Ненавижу переезды. Насколько Джули известно, Лиэнна в жизни никуда не переезжала. – А какая она? – спрашивает Джули. – Раньше была очень толстая, – говорит Лиэнна. – А вообще не знаю. Нормальная. – Симпатичная? – Слушай, ты завтра ее сама увидишь, о'кей? Дэвид высовывает голову из-за двери. – Хизэр спрашивает, может, ты меня сменишь? – говорит он Джули. – Мне нужно написать какой-то тест, что ли… – Конечно, – говорит Джули. Лиэнна тушит сигарету и идет обратно в «Блокбастер». После работы Джули встречается с Шарлоттой Мосс. Второй раз за неделю она видится с кем-то, кроме Люка и Лиэнны, и это просто неслыханно, учитывая, что в последний раз Джули столько тусовалась, когда Марк был жив. С тех пор как их маленькая компания – Марк, Шарлотта, Джули и Люк – развалилась, Джули, можно сказать, выпала из общества. Письмо, которое Шарлотта прислала Джули поздно вечером в пятницу, было полно такой непринужденной болтовни, будто ничего особенного год назад не случилось. Но Шарлотта из тех, кто напишет: «Привет, как здорово было с тобой вчера встретиться», даже если вчера ты им сказала, что всерьез подумываешь покончить с собой. Глава 14 Во сне Люк волей-неволей прислушивается к шуму дня снаружи. Каждую ночь ему удается урвать два спокойных часа бестревожного сна, а потом, когда весь мир, не считаясь с ним, неизбежно пробуждается, ему снятся птицы, дверные колокольчики, пылесосы, пневмодрели и автомобили. Он почти просыпается, слыша тихий «динь» – это компьютер сообщает, что получил письмо, – или долгий писк, говорящий Люку, что прервалась связь с Интернетом. Всякий раз Люк открывает глаза, и в отупелой, горячей, нейлоновой голове возникает желание встать и узнать, что происходит, но он дрыхнет, потому что он – ночное существо, и хотя едва ли изжарится, если встанет утром, все равно: вставать рано – это как-то неправильно. В понедельник утром в Люкову полудрему вплетаются новые звуки, которые он не часто слышал в жизни, – кто-то явно въезжает в дом по соседству. Где-то в восемь утра что-то очень большое, утробно рыча мотором, проехало по Уинди-Клоуз. Потом было много грохота, мужских голосов, криков «раз, два, взяли!» и, конечно, дроби капель по крыше – с вечера пятницы дождь льет, не утихая. Обычно Люк планирует свой день по программе телепередач, а остальное время до прихода Джули проводит в Интернете, болтая в чатах, лазая в любимые ньюсгруппы и то и дело проверяя, не пришла ли почта, хотя компьютер каждые пять минут делает это сам. Сегодня у Люка никаких планов нет. Позавтракав, он прочитывает еще несколько страниц своей непонятной книжки, покуда ждет звонка Вэя. Тот не сообщил, когда позвонит, а Люк забыл спросить. За весь день Люк ни разу не сходил в туалет, опасаясь, что звонок застанет его на унитазе. Одеваться тоже не стал. К его великой досаде, он не может даже войти в Интернет, иначе линия будет занята, и Вэй не дозвонится. После фабрики (кафельные полы, сломанные вентиляторы, швейные машинки, женщины держат младенцев на коленях, тираны-начальники, мужчины с винтовками, комары) появляется женщина, одетая в какой-то «саронг». Интернет Люку недоступен, так что он до конца главы думает, что это такая шляпа, но женщина вдруг срывает саронг, чтобы заняться сексом с каким-то типом, чье имя наводит Люка на мысли о боксе и пещере с сокровищами. Звонок наконец раздается – около шести вечера, во время анонса документального телефильма об участниках игры «Большой брат». Люк в это лето буквально одержим «Большим братом» – в частности потому, что это первая телепрограмма, которая его по-настоящему зацепила, а также потому, что легко следить за действием. Он знает, каково это – сидеть в доме, как в ловушке, не имея ни малейшего понятия, что происходит вовне, ожидая, что тебе про это расскажут. Люк даже надеется: что-нибудь случится и последние игроки никогда не выйдут из дома; тогда в мире появятся другие люди, подобные ему, и это будет как бы специальная мыльная опера для него одного, и он перестанет чувствовать себя таким уродом. Телефонный звонок включает специальную программу в компьютере. Вместо обычного звонка раздаются разные звериные звуки, и звонок Вэя рычит три раза, как лев. – Алло? – говорит Вэй, когда Люк берет трубку. – Привет, – говорит Люк. – Вэй. Спасибо, что позвонили. – Хорошо провел день? – Нормально. Читал. – Что-то стоящее? – Просто роман. Довольно неплохой. Трудно следить за сюжетом. – Почему? – Ну, в нем всякие места, которых я не знаю. Вдобавок, с самим сюжетом что-то не то… – Что именно? – Уж больно путаный. – Нелинейное повествование? – Да, вроде того. Действие происходит то в будущем, то в прошлом. – Тебе не стоит его читать. – Мне больше нечем заняться. Ну, конечно, я могу смотреть телик – но меня от него уже подташнивает. – Но ты ведь можешь размышлять. – Что, и ничего при этом не делать? Да я с ума сойду. Вэй смеется. – Понимаю, почему тебе так кажется, но, по-моему, не стоит забывать, что многие мужчины – и послабее тебя – проводили всю жизнь в созерцательном одиночестве, без телевизора, без друзей… Наедине со своими мыслями. Это возможно. У Люка это в голове не укладывается. – Но они наверняка спятили? – Напротив. Эти мужчины – и женщины – величайшие мыслители мира. Они мало потребляют – немного пищи, никаких развлечений, никакого секса, – но производят великие истины. – Вэй мягко усмехается. – Но тебе нужно выйти из дома и познать жизнь, прежде чем ты сможешь мыслить так плодотворно. Ты должен увидеть мир, о котором размышляешь. И в конце концов, может, ты не хочешь потратить всю жизнь на размышления. Может, ты хочешь лазать по горам. Альпинисты миру тоже нужны. Есть такая пословица: если все будут мыслителями, кто станет пасти коз? По-моему, шведская. Так вот, ты, наверное, предпочтешь быть альпинистом? – Да, – тут же отвечает Люк, – это было бы здорово. Я бы все отдал, чтобы залезть хоть на одну гору. Или даже просто посмотреть на гору… Мне этого было бы достаточно. Более чем достаточно. – У тебя есть друзья? – спрашивает Вэй. – Друг только один. Ее зовут Джули. Есть еще одна девушка, она живет тут рядом, но… – Много девушек. – Вэй снова смеется. – Нет! Не в этом смысле. Впрочем, эта вторая девушка, Лиэнна… мы с ней… – Занимаетесь сексом? – Да… Но мы не очень-то совместимы. Это ошибка. – А Джули? – Она мой самый близкий друг в целом мире. – Люк делает паузу. – У меня были еще друзья, не такие близкие, но сами понимаете… В общем, один умер, а второй уехал. Остались только я и Джули. – Она тебе помогает? – Да. Она приходит каждый день. Не знаю, что бы я без нее делал. – Понятно. А она… нормальная? – Нормальная? Джули? – Люк смеется. – Нет. Она… – Она выходит на улицу? – О да. Но я думаю, она была бы рада жить, как я. Внешний мир ее угнетает. – Может, она – мыслитель, как ты – альпинист. Люк обдумывает это предположение. – Может быть. Но… – Но? – Я так беспокоюсь за нее. Возможно, лечение ей нужно даже больше, чем мне. Она и вправду мыслитель, но она так и не поступила в университет. Осталась здесь. Наотрез отказывается есть здоровую пищу. Боится природы, грязи и всего органического. Она в буквальном смысле живет на лапше «Пот Нудл» и супах из пакетов, заедает их конфетами и запивает «Люкозейдом» и «Рибеной», потому что хоть и боится есть, еще сильнее боится упасть в обморок или умереть от истощения. Это трудно объяснить. – Она боится земли? – Да. Грязи, земли и… – А у тебя аллергия на огонь. Интересно… – Слышится стук клавиш, потом снова голос Вэя: – Можешь выслать мне информацию о Джули? Сейчас я должен идти, но мы свяжемся завтра вечером. Идет? – Да. Здорово. О… пока вы не ушли – во сколько позвоните? Я вовсе не хочу вас обязывать, ничего подобного, просто… – Нет, все в порядке. В какое время тебе удобно? – Э-э… Одиннадцать? Знаю, это поздновато, но Джули точно будет здесь, и… – Да, мне не помешает поговорить и с Джули. О'кей. Значит, в одиннадцать. Глава 15 За день до того, как не стало Марка. Все предвещало нормальную пятницу. Как обычно, Джули, Шарлотта и Марк планировали до поздней ночи зависнуть у Люка в спальне, посмотреть видео. По пятницам они никогда не гуляли, только зависали. Пятничными вечерами по телику бывали хорошие программы. Шарлотта, Марк и Люк оттягивались по полной: смотрели музыкальные шоу, телекомедии и низкопробную анимацию, дожидаясь, когда Джули придет с работы с пиццей и фильмами, за прокат которых в те дни им приходилось платить, так как Лиэнна еще работала в «Хоумбейсе». Джули думает о том, насколько тогда все было по-другому, и вспоминает, что Лиэнна в любом случае не дала бы им фильмы за бесплатно, даже если бы работала в «Блокбастере». Она никогда особо не одобряла их скромную компанию. Шарлотта прожила в № 14 по Уинди-Клоуз около двух лет. Подобно старшей стервозной девчонке-актрисе второго плана в фильме о взрослении, свои немногочисленные сцены она сыграла блестяще – она была не просто к месту, но невероятно, абсолютно к месту. И когда она уехала, будто кто-то перерезал электропровод или выключил радио посреди твоей любимой песни. Во-первых, Шарлотта была красавица. Во-вторых, Шарлотту невозможно было игнорировать. Не только Джули – вообще все заглядывались на нее. И дело не в ее красоте, потому что Шарлотта любила свою естественную внешность и предпочитала ходить с немытыми волосами, отслаивающимся лаком, в дешевых солнцезащитных очках и шмотках из благотворительных лавок, которые на ком-то другом смотрелись бы просто отстойно. В Шарлотте было что-то особенное, и Джули долго пыталась понять, что именно. Еще до того, как их познакомили, Джули часами наблюдала из окна, как эта девушка загорает в садике перед домом, поджаривая титьки на солнце, читая тревожащие душу книжки и прикидываясь, что не замечает, как оскорбляет общественность одним своим видом. – Ты в нее просто втюрилась, – сказал Люк в ту самую пятницу, как раз перед тем, как Джули пошла на работу. – Мне было любопытно, что происходит, и теперь я знаю. Ты запала на нее. – Что? На Шарлотту? – Да. – Люк, очень даже нет. Господи. Бред собачий. – Ты прочла все ее любимые книги. – Ты тоже. Шарлотта приехала, и это, кроме всего прочего, слегка смахивало на странствующую библиотеку, прикатившую к ним на улицу и решившую на пару лет остаться. Люк и Джули открыли для себя Дугласа Коупленда и Харуки Мураками, а также молодых лондонских писателей, чьи книги не достанешь даже через «Амазон. сот». Шарлотта была ходячим кризисом двадцати с чем-то лет от роду и книги читала соответствующие, а сам ее кризис был такой симпатичный, что каждому хотелось в нем поучаствовать. А поскольку она никогда не говорила о своем кризисе – каков бы он ни был, – вникнуть в него можно было только через книги. Джули прежде не читала книги, способной перевернуть жизнь, но после «Поколения Икс» прибавила супермаркеты к длинному списку мест, куда ни за что не пойдет. Прочитав «Поколение Икс», Джули поняла, что, если войдет в супермаркет, настанет конец света. А от книги «Пока подружка в коме», которая до сих пор напоминает Джули первое Шарлоттино лето на Уинди-Клоуз, проблема супермаркетов перешла в клиническую форму. – Может, это ты на нее запал, – продолжала Джули, – может… Люк перебил: – Джули, посмотри на себя. На свою прическу, одежду, косметику. Ты превращаешься в нее. Ты даже говоришь теперь, как она – все эти «очень даже», «типа» и «в натуре». – А я не могла их подцепить от тебя? Это не моя одержимость Шарлоттой, это твоя одержимость американскими телешоу – нет! – программами. Ты подражаешь кому-то, кем действительно восхищаешься, и тебя ловит на этом человек, который очень хорошо тебя знает, – что может быть неприятнее? Разве что если тебя застукают за сраньем в общественном месте. Сранье. Тоже любимое Шарлоттино словечко. Всю дорогу до «Края» Джули кипела от злости. Разве она пытается быть Шарлоттой? Как мог Люк такое подумать? Джули – это Джули, а не какой-то двойник Шарлотты, и Джули себе вполне нравится. Кроме того, Джули не хочет быть кем-то другим. С ней все в полном порядке. Максимум, чего она хочет, – привить себе чуточку Шарлотты, взять ее симпатичные компоненты и впрыснуть себе, чтобы стать улучшенной, продвинутой, современной версией Джули. Джули + х, где х – тот элемент магии, который есть у Шарлотты, но у Джули отсутствует. Берешь ген у одного растения и прививаешь другому. Второе растение не превращается в первое, оно приобретает его полезные качества. Джули занималась – и притом совершенно бессознательно – всего лишь скромной безвредной генной инженерией, и что бы там люди ни думали о настоящей генной инженерии, в метафорическом смысле в ней ничего дурного нет. Что с того, что она загорела впервые в жизни? Подумаешь, важность. Так вышло не оттого, что Джули хотела быть Шарлоттой, а оттого, что она хотела быть вместе с Шарлоттой, а та ведь все время грелась на солнышке. Да, возможно, Джули могла бы поизящнее экспериментировать с косметикой. Может, ей не стоило пробовать кукольные розовые румяна лишь потому, что Шарлотте это как-то сходило с рук, не стоило ходить с грязными волосами из-за того, что Шарлотте это так странно шло, и, возможно, асимметричные синие тени – а-ля Майкл Стайп[24 - Майкл Стайп – вокалист американской группы «R.E.M.»] – на немытом и ненакрашенном лице тоже были ошибкой, но все девушки порой делают косметические ошибки, а у Джули к тому же никогда раньше не было нормальной подружки. Может, она просто наверстывала то, что не успела попробовать лет этак в десять, или типа того. Как бы то ни было, эта прививка «Шарлоттности» действовала. Ребята в «Крае» перестали ее так вызывающе игнорировать. Другие официантки звали Джули присоединиться к их лотерейному синдикату, а иногда – пойти куда-нибудь потусоваться; впрочем, она так ни разу никуда и не сходила, потому что ей вечно было некогда, ее ждали друзья – Люк, Марк и Шарлотта. Да, обзаведясь подружкой, Джули стала чуть увереннее в себе, но в дружбе с Шарлоттой все-таки было что-то особенное, оно и помогло Джули вернуться в мир. Дружба с Шарлоттой заставила ее осознать, что совершенно нормально быть чуть-чуть странноватой, задумчивой и тихой, что это в каком-то смысле тоже клево. Люку ни за что этого не понять. Он-то ведь никогда не жил в реальном мире, не был вынужден открываться перед людьми и ждать их реакции. К концу смены Джули поняла, что скажет Люку вечером, когда к нему придут Марк и Шарлотта. А именно, сколько между ней и Шарлоттой различий – например, как они обе относятся к погоде. Дружба с Шарлоттой отнюдь не излечила Джули от страха перед погодой. Джули стала чаще сидеть на солнце, но ее по-прежнему ужасают туманы, дожди и в особенности грозы. Шарлотта обожает крайности погоды и опыта; Джули – ее полная противоположность. Шарлотте нравятся автотрассы; Джули до смерти их боится. Шарлотта ненавидит ТВ; Джули его любит. Так что едва ли они – один человек. До сих пор Джули так и не посмотрела «Счастье» и «Плезантвилль», потому что выбрала эти два фильма для посиделок в ту пятницу. Когда она пришла к Люку, все вдруг показалось ей каким-то чужим: Шарлотты в комнате не было. – Шарлотты нет, – сказал Люк. – Мне очень жаль, – сказал Марк, глядя в пол. – Все не очень, ну… – Что происходит? – спросила Джули, кладя кассеты и пиццу на Люкову кровать. Люк странно посмотрел на Джули. – Шарлотта у тебя дома. – О. – Джули покосилась на Марка. У него был расстроенный вид. Она уставилась на Люка, он встретил ее взгляд, и она поняла: случилось что-то не то. – Почему она у меня дома? – Она сказала, что подождет тебя там, – сказал Люк. И хотя в его голосе были тревожные нотки – мол, не ходи туда, – она все равно пошла. – Я ухожу от Марка, – сказала Шарлотта просто. Она устроилась на кровати Джули как у себя дома и пила чай. Джули присела за свой стол и посмотрела на Шарлотту, но, увидев слезы в ее глазах, отвела взгляд. Сквозь окно она смутно различала какое-то движение в Люковой комнате. Через несколько секунд показался Марк – он вышел от Люка, пересек улицу и вошел в свой дом. – Марк знает? – спросила Джули. Шарлотта покачала головой: – Нет, не знает. Но подозревает. – Ты уезжаешь? – Думаю, придется. – Ни фига себе. – Жизнь – полный отстой, Джул. Я все проебала на хер. – У тебя кто-то появился? – Возможно. – Шарлотта посмотрела на нее странно. – Просто не знаю… – Ты о чем? – Знаешь, у нас с Марком все скисло. – Нет, я не знала, – сказала Джули. Догадаться о чувствах Шарлотты всегда было непросто. Каждый изливал ей душу, не осознавая, что она ничего не рассказывает в ответ. Насколько Джули успела узнать Шарлотту, та почти никогда не раскрывалась. Конечно, в последнее время они сдружились крепче, но побыть вдвоем никак не выходило. Они всегда или тусовались у Люка вместе с Марком, или сидели в каком-нибудь пабе, где Шарлотта только тем и занималась, что была Шарлоттой – неподражаемо высказывалась о мире вокруг, скорее настороженно, чем доверительно, никогда не говорила о себе самой или о своем идеальном романе. Да, вот оно: ее роман казался идеальным. Марк и Шарлотта всюду ходили парой, часто босиком или в одинаковых солнцезащитных очках. Им нравилась одна и та же музыка, и Марк иногда разрешал Шарлотте накрасить его косметикой – в общем, казалось, что они всегда будут вместе. И вот теперь Шарлотта вздыхает: – Разговаривать не о чем, трахаться скучно. Если бы не вы с Люком, я бы давным-давно свалила. Ты знаешь, почему я решила жить с Марком? Только потому, что мне некуда было податься. В нормальных обстоятельствах я вряд ли стала бы жить с парнем и его родителями. – Ну так почему же ты… – Когда я поступила в университет, мои родители сказали – мол, возвращаться и не думай. Выкинули все мои вещи и отдали комнату моей сестрице. В уни-вере я встретила Марка, мы с ним доучились до второго курса и решили, что пора сваливать. Все это «высшее образование» – сплошное мозгоклюйство. Мы жили в этой долбаной общаге, без горячей воды и с толпой юных стервоз, а курс был зануден до потери пульса. И мы подняли бунт. Стояла зима, так что мы взяли все деньги, которые от наших грантов остались, и поехали путешествовать, искать какое-нибудь клевое место. Когда деньги кончились, мы вернулись в Англию, и нам совсем некуда было податься, только к Марковым родителям. – Я об этом ничего не знала. Минуту помолчав, Шарлотта спросила: – Джул? От ее интонации Джули вздрогнула. – Да? – Можно тебе сказать одну довольно стремную вещь? – Э-э… Да. Валяй. – Ты же знаешь, между нами особая связь, ведь правда? В желудке у Джули вдруг сделалось пусто. Между ними действительно была особая связь, по крайней мере, Джули на это надеялась, но не думала, что заговорит об этом Шарлотта. Джули сама пыталась понять, что это за связь, задолго до того, как Люк сказал: мол, ты запала на Шарлотту, – разве что занималась этим не особенно сознательная часть ее мозга. Зато теперь у нее был ответ. «Нет, Люк, я на нее не запала, между нами просто есть особая связь». – Я, э-э… – Это так, правда? В смысле, у меня не разыгралось воображение? – Да. В смысле, нет. Это правда. Конечно… – Я так боюсь, что разонравлюсь тебе… – Почему? Шарлотта, ты никогда мне не разонравишься. – Дело в том, что… – Шарлотта поставила кружку на пол. – По-моему, мне, знаешь, э-э, мне, может, вообще нравятся девушки. – Она посмотрела на Джули – как та реагирует? – а потом заговорила быстрее, словно пытаясь смягчить признание: – По крайней мере, так я скажу Марку. Скажу, что хочу этим заняться, узнать, временный у меня бзик или же всерьез и надолго. – Офигеть. Но… почему ты мне должна разонравиться? – Я не знаю. Ты… ты знаешь, зачем я тебе об этом рассказываю? Мысли в голове у Джули понеслись галопом. Ей нужно было, фигурально выражаясь, нажать на паузу, чтобы спокойно оценить происходящее. И только она открыла рот, чтобы ответить – даже не зная, что, собственно, сказать, – как в окне дома напротив замигал фонарик. Люков особый сигнал. – Мне нужно идти, – машинально произнесла она. Кажется, это Шарлотту ранило. – О. Прости, если я… – Нет, это Люк. Я должна… можно, мы завтра поговорим? – Конечно, – сказала Шарлотта. Но у Джули не вышло поговорить с Шарлоттой на следующий день, потому что, когда та проснулась часа в два пополудни, кто-то позвонил ей и сказал, что Марк умер. Два месяца Шарлотта отказывалась с кем-либо разговаривать, а затем покинула Уинди-Клоуз. И с того злополучного вечера Джули с ней не общалась. Глава 16 Почему-то Шарлотта предложила Джули встретиться в кафе над магазином «Литлвудз». – Здесь можно курить, – объясняет Шарлотта, когда Джули садится напротив нее. – И здесь странно. В кафе только два чистых столика. На всех остальных валяются остатки стариковских полдников и обедов – так и представляются зубные протезы, жующие мягкую булочку. – А как тут сделать заказ? – спрашивает Джули. – Надо встать в очередь вон там, – Шарлотта указывает на длинную, как в дешевых столовках, стойку. – Возьми нам кофе. Когда Джули платит за свою бутылку минералки и Шарлоттин кофе, кассирша говорит ей, что магазин закрывается через двадцать минут, намекая, что им стоит поторопиться. Вернувшись к столику и сев, Джули внимательно разглядывает Шарлотту. Та чуть пополнела, что ей, кстати, было необходимо, но в остальном не изменилась ни капли. На ней джинсы в обтяжку, синий топ, из-под которого торчат бретельки красного лифчика, свободное мужское пальто и (она специально показывает Джули) носки «Хэллоу Китти»[25 - Популярная в Великобритании японская линия одежды для подростков. Хэллоу Китти – котенок, персонаж комиксов и аниме.] и белые туфли на шпильках. – Что ж… значит, ты по-прежнему любишь странные забегаловки? – Не все меняется, – отвечает Шарлотта, убирая ногу со стола. – Прости, что Лиэнна до тебя докопалась. Шарлотта фыркает. – Ты за нее не в ответе. Я ей никогда не нравилась. – Я ей тоже никогда не нравилась. Не знаю, почему она сменила гнев на милость. – Джули улыбается. – Необъяснимый феномен. – И эти ее шуры-муры с Люком… Это ж полная бредятина. Джули смеется. – Да, точно. – Как, черт возьми, это произошло? – Не знаю. После того как ты уехала, она стала чаще к нему забегать. Девчонки вечно клеятся к Люку. Думаю, это был вопрос времени. – Да, и сейчас она уже старовата для незамужней, а? – Лиэнна-то? Она не старше меня. Шарлотта смеется. – Да, но в Лиэннином мире… – О. – Джули тоже смеется. – Я понимаю, о чем ты. – Готова поспорить, ей не нравится все время торчать с Люком дома. – Вообще-то она говорит, что бросит его, потому что они никогда никуда не выходят. Шарлотта все еще смеется. – Умереть не встать. Но, наверное, он не сильно расстроится? – Нет, не думаю. Это был просто секс. Так что, сама понимаешь… Шарлотта смотрит на свой кофе и кладет туда еще сахара. – Да. Понимаю… – говорит она тихо. У Джули в голове роится множество мыслей. Ей хочется спросить о тех нескольких странных месяцах, когда все пошло кувырком на Уинди-Клоуз, о том, чем Шарлотта занималась после отъезда, почему она ни разу не дала о себе знать, думала ли она обо всей этой истории и почему ведет себя так, будто ничего не произошло. – Даже не верится, что я тебя так долго не видела, – в конце концов произносит Джули. Она открывает свою минералку и отхлебывает из горлышка. – Я скучала по тебе, – говорит Шарлотта просто. Желудок Джули вдруг переворачивается – точно так же, как год назад, во время того разговора в спальне. Впрочем, ей всегда делается не по себе от подобных заявлений, но услышать такое от Шарлотты! Шарлотта никогда так не говорит. Ее лозунг – «приклей на лицо улыбку, спрячь свои чувства и надейся на лучшее»; Джули была уверена, что Шарлотта останется верна этой стратегии даже в случае ядерной войны. Но… Шарлотта скучала по ней. Это значит, она о Джули думала. А значит, думала и о том, что случилось. Господи. Вместо того чтобы сказать: «Я тоже по тебе скучала», Джули вроде как краснеет. Шарлотта вытягивает из пачки еще одну «Мальборо лайтс». – Так чем ты занималась, ну, этот год? – спрашивает Джули. – О, знаешь, всякой фигней. Первые месяцы были просто ужасны. – Где ты жила? – Какое-то время в Челмсфорде, в сквоте. Потом в Европе. – В Европе? – Да, – быстро произносит Шарлотта. – Там очень странно. Я рада, что вернулась. – А теперь ты чем занимаешься? – Работаю официанткой в «Восходящем солнце». Фигней страдаю. – Она делает паузу. – Знаешь, я действительно любила Марка. – Я знаю, что ты его любила. Зачем ты это говоришь? – Просто то, что я хотела от него уйти, не значит, будто я желала ему смерти. Джули чуть не кладет ладонь на руку Шарлотты, но одергивает себя. – Шарлотта!.. Конечно, ты не хотела… В смысле, никто не думает, что… Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=298392) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Клэктонна-Море – курортный город на северо-востоке Великобритании, в восточной части графства Эссекс. – Здесь и далее примечания переводчика. Переводчик выражает благодарность Скарлетт Томас за дружескую поддержку и помощь в переводе этого романа. 2 «Лейксайд» – один из крупнейших торговых центров графства Эссекс (более 320 магазинов, 30 кафе и ресторанов, кинотеатр, церковь и озеро площадью 16 акров). Открылся в октябре 1990 г. 3 «Фолти-Тауэрз» (1975–1979) – один из самых популярных в Великобритании «абсурдистских» комедийных телесериалов. Авторы сценария – Джон Клиз (экс-«Монти Пайтон») и Конни Бут. 4 «Уомблз» – популярный в Великобритании телесериал для детей (премьера – 1973 г.), похожий на «Маппет-шоу». «Уомблз» – смешные кукольные персонажи, поющие нарочито нелепые песенки. 5 Первая в истории коммерчески успешная игровая телеприставка, пик популярности которой пришелся на 1975–1981 гг. 6 «Бэй-Сити-Роллерз» – популярная (в основном среди подростков) шотландская рок-группа середины 1970-х гг., исполнявшая в основном кавер-версии. Все пять ее участников были по совместительству телеведущими. 7 ХР – Xeroderma Pigmentosum, «пигментная ксеродерма» – редкое генетическое заболевание, в некоторых случаях приводящее к раку кожи. 8 «Молодые» (1982–1984) – культовый в Великобритании комедийный телесериал для подростков о компании юных «неформалов», пародирующий стереотипы поп-культуры. Заводилами компании были «недопанк» Вивиан Бастерд (Эдриэн Эдмондсон) и «зубрила» Рик (Рик Мэйолл). 9 «Друзья» (1994–2004) – популярный американский комедийный телесериал о шести друзьях, живущих в Нью-Йорке. В нем играли, в частности, Дженифер Энистон и Кортни Кокс. Транслировался в России. 10 «Несчастный случай» (с 1986 г.) – популярный в Великобритании драматический телесериал о жизни медперсонала и пациентов отделения экстренной помощи огромной больницы «Холби Дженерал». Транслируется «Би-би-си». 11 «Рыцарь дорог» (1982–1986) – популярный американский фантастический телесериал, снятый по мотивам одноименного фильма 1982 г. и повествующий о сражении одинокого «борца с преступностью» Майкла Найта (Дэвид Хэсселхофф) с «силами зла». Герою помогает неуничтожимый «суперавтомобиль», наделенный искусственным интеллектом. 12 «Кристина» (1983) – триллер американского режиссера Джона Карпентера по мотивам одноименного романа Стивена Кинга. Главное действующее лицо книги и фильма – автомобиль «Кристина», якобы одержимый злым духом. «Кристина» убивает всех, кто «мешает жить» ее хозяину, подростку-аутсайдеру. 13 Грейт-Ярмут (Ярмут) – порт и курортный город на востоке Великобритании, в восточной части графства Норфолк. 14 Джил Дандо (1961–1999) – одна из самых популярных британских тележурналисток, своего рода секс-символ «Би-би-си»: ее называли «золотой девушкой телевидения». Вела множество программ, в том числе хит «Наблюдение за преступлением». Была убита весной 1999 г. у собственного дома. 15 Места действия книг английского писателя Клайва Стейплза Льюиса (1898–1963; цикл из семи романов-сказок «Хроники Нарнии» был написан в 1950–1955 гг.) и английской писательницы Энид Блайтон (1897–1968; романы «Волшебное Дальнее Дерево» и «Пятеро снова на острове Киррин», были написаны в 1952 и 1953 гг. соответственно; в русском переводе выпущен под названием «Тайна острова сокровищ»). 16 Распространенная у англичан форма подписи. «XXX» означает «поцелуи». 17 «П. Ц. Л. У. И.» означат «Письмо Целиком Любовью Украшено Искренне». 18 «Змеиный укус» – коктейль из пива и сидра. 19 «Сливки попсы» – самый популярный в Великобритании музыкальный теле-хит-парад, транслируется с 1964 г. «Би-би-си». Ведущий – Тим Кэш. Победители «Сливок попсы» определяются зрителями. 20 «Сыщики» (с 1984 г.) – популярный в Великобритании драматический телесериал о трудовых буднях вымышленного лондонского полицейского участка. 21 В Великобритании экзамены повышенного уровня сдаются по окончании средней школы. 22 Хит британской группы «Софт Селл» (с дебютного альбома «Эротическое кабаре нон-стоп», 1981 г.). 23 Деревня в графстве Беркшир, где размещается одна из ракетных баз США. С 1981 г. в Гринэм-Коммон находится также лагерь женщин, протестующих против использования ядерного оружия. 24 Майкл Стайп – вокалист американской группы «R.E.M.» 25 Популярная в Великобритании японская линия одежды для подростков. Хэллоу Китти – котенок, персонаж комиксов и аниме.