Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет Джуди Блум Тонко, увлекательно и с юмором раскрывает перед нами автор душу взрослеющей Маргарет, которая трепетно осознает свою женскую сущность и всем сердцем ищет дружбы с Богом, доверчиво открываясь Ему. Для среднего и старшего возраста. Рисунки А. Власовой Джуди Блум Ты здесь. Бог? Это я, Маргарет Глава 1 Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Сегодня мы переезжаем. Я так боюсь. Бог. Я никогда отсюда не уезжала. Вдруг мне не понравится новая школа? Или меня там плохо примут? Пожалуйста, помоги мне. Бог. Чтобы мне было не так ужасно в Нью-Джерси. Благодарю Тебя. Мы переезжали во вторник накануне Дня Труда. Я сразу смогла сказать, какая погода, – как только встала. Подсмотрела, как мама нюхает под мышками. Она всегда нюхает под мышками, когда погода жаркая и влажная, – проверяет, действует ли дезодорант. Я пока не пользуюсь дезодорантом. По-моему, плохой запах появляется у людей позже – во всяком случае, не раньше двенадцати лет. Так что у меня есть еще несколько месяцев. Я, правда, очень удивилась, когда, вернувшись домой из лагеря, узнала, что наша нью-йоркская квартира сдана другой семье, а у нас теперь свой дом в Фарбруке – в Нью-Джерси. Во-первых, я никогда не слышала, чтобы родители говорили о Нью-Джерси. Во-вторых, когда в нашей семье принимаются важные решения, я обычно об этом знаю. «Но почему Нью-Джерси?» – простонала я и получила ответ: «Лонг-Айленд – слишком деловой, в Уэстчестере – дороговизна, а Коннектикут для нас просто неудобен». Значит, Фарбрук, Нью-Джерси – отец сможет ездить на свою работу в Манхэттэн, я – ходить в государственную школу, а у мамы будет травы, деревьев и цветочков сколько душе угодно. Уж я-то знаю, что для нее это всегда было на первом месте. Наш новый дом стоит на Морнингберд Лейн. Он совсем неплохой – наполовину кирпичный, наполовину деревянный. Ставни и передняя дверь выкрашены в черный цвет. Еще есть очень симпатичный медный дверной молоточек. Все дома на нашей улице почти не отличаются друг от друга. Всем им по семь лет. И деревьям тоже. Я думаю, что мы уехали из города из-за моей бабушки – Сильвии Саймон. Другого объяснения я не вижу. Особенно после того, как мама сказала, что бабушка слишком сильно на меня влияет. Известное дело: бабушка посылает меня в летний лагерь в Нью-Гэмпшире; ей нравится платить за мое обучение в частной школе (больше она не сможет этого делать, потому что теперь я буду учиться в государственной); она даже вяжет мне свитера с вшитыми ярлычками, на которых написано: «Сделано специально для тебя… твоей бабушкой». И все это она делает не потому, что мы бедные. Мы не бедные, я знаю. То есть мы не богатые, но нам хватает того, что есть. Я единственный ребенок, и значит, нам не приходится много тратить на еду и одежду. Я знаю одну семью, у них семеро человек детей – так вот они выкладывают целую кучу денег каждый раз, когда идут в обувной магазин. Не то чтобы мои родители не хотели иметь больше детей, но так уж получилось, и для меня так даже лучше – не с кем драться, спокойно. В общем, я думаю, вся эта затея с новым домом в Нью-Джерси – для моих родителей просто способ разлучить меня с бабушкой. Машины у нее нет, автобусы она ненавидит, а поезда, по ее мнению, все грязные. Поэтому, если только бабушка не надумает путешествовать пешком, что вряд ли, нам с ней не придется слишком часто видеться. Конечно, кто-нибудь из моих друзей мог бы сказать – подумаешь, беда, не видеться с бабушкой! Но Сильвия Саймон такая – с ней не соскучишься, несмотря на возраст (я знаю, что ей шестьдесят). Одно только мне не нравится – она вечно спрашивает меня, есть ли у меня друзья-мальчики и «не из еврейской ли семьи»? Это как-то глупо, потому что – во-первых, у меня нет друзей-мальчиков, и во-вторых, какое мне дело, из какой они там семьи. Глава 2 Мы еще часу не пробыли в этом новом доме, как кто-то позвонил в дверь. На пороге стояла девчонка в купальнике. – Привет, – поздоровалась она. – Я Нэнси Уиллер. Я узнала о тебе из бумажки, присланной агентом по недвижимости. Ты Маргарет и будешь учиться в шестом классе – как и я. «Интересно, что еще она знает», – подумала я. – Ужасно жарко, правда? – сказала Нэнси. – Да, – согласилась я. Она была выше меня, с вьющимися волосами. Я мечтаю о таких. Нос у нее был такой вздернутый, что я могла рассматривать ее ноздри. Нэнси стояла, прислонившись к двери. – Хочешь, пойдем под дождевалки? – предложила она. – Не знаю. Я должна спросить. – Ладно. Я подожду. Мама залезла с головой в кухонный шкаф и расставляла по местам свои горшки и кастрюли на нижних полках. Мне была видна только ее задняя часть. – Мам, там девочка спрашивает, можно мне пойти с ней под дождевалки? – Если хочешь, иди, – разрешила она. – Мне нужен купальник, – напомнила я. – Ну Маргарет, ты думаешь, я знаю, где в этом развале искать твой купальник! Я вернулась и сообщила Нэнси, что не могу найти купальник. – Могу одолжить тебе один из моих, – сказала она. – Подожди секунду, – попросила я, возвращаясь бегом на кухню. – Мам, она говорит, что я могу надеть какой-нибудь из ее купальников. Ладно? – Ладно, – буркнула мама из шкафа. Потом она разогнулась и повернулась ко мне. Сдула упавшие на лицо волосы. – Как, ты говорила, ее зовут? – Э-э… Уиллер. Нэнси Уиллер. – Ладно… Желаю хорошо провести время. Нэнси живет через шесть домов от нас, тоже на Морнингберд Лейн. Ее дом похож на мой, тоже кирпичный, только покрашен в белый цвет, а передняя дверь и ставни – в красный. – Заходи, – пригласила Нэнси. Я прошла за ней в прихожую, потом поднялась по короткой лестнице в четыре ступеньки, ведущей в спальни. Первое, что бросилось мне в глаза у нее в комнате, это косметический столик и на нем зеркало в форме сердца. И еще – идеальный порядок. Когда я была маленькая, я мечтала о таком косметическом столике в мягком чехле из органди. Но так и не дождалась его, потому что маме нравятся вещи, сделанные на заказ. Нэнси открыла нижний ящичек. – Когда у тебя день рождения? – поинтересовалась она. – В марте. – Отлично. Мы будем в одном классе. У нас три шестых класса, и их набирают по возрасту. Я – апрельская. – В каком я классе, не знаю, но знаю, что комната восемнадцать. На прошлой неделе мне прислали уйму бумажек для заполнения – там я и прочла. – Ну я же сказала – будем вместе. У меня тоже комната восемнадцать. Нэнси протянула мне желтый купальник. – Он чистый, – заверила она. – Мама всегда стирает их после носки. – Спасибо, – сказала я, беря купальник. – Где мне переодеться? Нэнси обвела взглядом комнату. – Почему бы не здесь? – Можно и здесь, – сказала я. – Я согласна, если ты не против. – А почему я должна быть против? – Ну ладно. Я начала надевать купальник снизу. Я знала, что он будет мне слишком велик. А Нэнси сидела на своей кровати и смотрела на меня. Я изо всех сил оттягивала тот момент, когда надо будет снять тенниску. Я не хотела, чтобы Нэнси увидела, что я еще не начала взрослеть. Все мои мысли были заняты только этим. – Надо же, ты еще совсем плоская. – Нэнси засмеялась. – Не совсем, – возразила я, стараясь казаться очень спокойной. – Просто я узкая в кости. Вот и все. – Я уже начала взрослеть, – сказала Нэнси, слегка выпячивая грудь. – Через несколько лет я буду похожа на одну из девиц в «Плейбое». У меня на этот счет были сомнения, но я ничего не сказала. Мой отец получает «Плейбой», и я видела там фотографии девиц в середине. Нэнси еще очень далеко до них. Почти так же, как мне. – Хочешь, я подтяну тебе бретельки? – предложила она. – Давай. – Я думала, ты будешь взрослее на вид – из Нью-Йорка, как-никак. Считается, что городские девчонки растут быстрей. Ты когда-нибудь целовалась с мальчиком? – Ты имеешь в виду, по-настоящему? В губы? – спросила я. – Да, – сказала Нэнси нетерпеливо. – Ну так как же? – По-настоящему нет, – призналась я. Нэнси вздохнула облегченно: – Я тоже. У меня сразу поднялось настроение. А то я уже начинала чувствовать себя каким-то жалким цыпленком. – Но я много упражняюсь, – сказала Нэнси. – Упражняешься? В чем? – удивилась я. – В поцелуях! Разве мы не об этом говорим? В поцелуях! – Как можно в этом упражняться? – спросила я. – Смотри. – Нэнси схватила со своей кровати подушку, обняла ее и наградила длинным поцелуем. Потом она швырнула подушку обратно на кровать. – Надо пробовать, чтобы быть готовой, когда подойдет время. Когда-нибудь я буду целоваться так, что закачаешься. Хочешь, еще кое-что покажу? Я стояла приоткрыв рот и не говоря ни слова. Нэнси присела к косметическому столику и открыла ящик. – Смотри, – сказала она. Я заглянула. Там был миллион всяких бутылочек, флаконов и тюбиков. В одном этом ящике было больше косметики, чем у моей мамы. Я спросила: – Что ты со всем этим делаешь? – Это еще один эксперимент. Я должна понять, что мне больше всего идет. Чтобы потом быть готовой. Она открыла помаду и покрасила губы в ярко-розовый цвет. – Ну, как тебе нравится? – М-м-м… Не знаю. Пожалуй, слишком уж ярко. Нэнси внимательно посмотрела на себя в зеркало в форме сердца. Потом сжала губы и задвигала ими, стирая помаду. – Может, ты и права. – Она стерла помаду тампоном. – Во всяком случае, моя мама убила бы меня, если бы увидела в таком виде. Поскорей бы уж восьмой класс. Тогда можно будет красить губы каждый день. Потом она схватила расческу и стала расчесывать свои длинные каштановые волосы. Она сделала пробор посредине и заколола их сзади заколкой-пряжкой. – Ты всегда так носишь волосы? – обратилась она ко мне. Я машинально коснулась рукой затылка, нащупав все заколки, которыми я подбирала волосы, чтобы не потела шея. Я знала, что это выглядит ужасно. – Я их отращиваю, – объяснила я. – Сейчас они еще ни то ни сё. Мама считает, что мне больше идет, когда уши прикрыты. У меня уши немного оттопырены. – Я заметила, – сказала Нэнси. По-моему, Нэнси замечала все! – Ты готова? – спросила она. – Готова. Она вытащила из бельевого шкафа в прихожей бордовое полотенце и дала мне. Я последовала за ней вниз по лестнице и потом в кухню, где она выхватила из холодильника пару персиков, протянув один мне. – Хочешь познакомиться с моей мамой? – спросила она. – Давай, – согласилась я, откусив от персика. – Ей тридцать восемь, но она говорит нам, что двадцать пять. Смешно! – Нэнси фыркнула. Миссис Уиллер была на веранде. Она сидела, поджав под себя ноги с книгой на коленях. Название мне разглядеть не удалось. Она была загорелая, и нос такой же, как у Нэнси. – Мам, это Маргарет Саймон. Они живут на нашей улице – только что переехали. Миссис Уиллер сняла очки и улыбнулась мне. – Здравствуйте, – сказала я. – Здравствуй, Маргарет. Очень рада с тобой познакомиться. Ты, кажется, из Нью-Йорка? – Да. – Вы жили на Ист-сайд или на Вест? – Мы жили на шестьдесят седьмой улице. Возле Линкольн-Центра. – Замечательно. Твой папа продолжает работать в городе? – Да. – И чем он занимается? – Страхованием. – У меня был голос, как у компьютера. – Замечательно. Скажи, пожалуйста, твоей маме, что я хотела бы поскорей с ней познакомиться. У нас на Морнингберд Лейн есть боулинг-клуб, это по понедельникам, а каждый второй четверг днем – бридж, и еще… – По-моему, моя мама не умеет играть в шары, и бридж ее не интересует. Она вся в своих красках, – объяснила я. – В красках? – Да. – Как интересно. Что же она красит? – Пишет разные там фрукты и овощи. Иногда еще цветы. Миссис Уиллер рассмеялась. – Ах вот оно что. Значит, она пишет картины. А я подумала, красит стены! Скажи своей маме, что мы будем рады помочь ей с машиной… Воскресная школа тут довольно далеко. – Я не хожу в воскресную школу. – Не ходишь? – Нет. – Везет же! – не выдержала Нэнси. – Нэнси, пожалуйста! – одернула ее миссис Уиллер. – Послушай, ма… Маргарет пришла, чтобы освежиться со мной под дождевалкой, а не для того, чтоб ты ее допрашивала. – Ладно. Если увидишь Эвана, скажи ему, что я хочу с ним поговорить. Нэнси схватила меня за руку и потащила наружу. – Мама всегда сует нос в чужие дела, тут уж ничего не поделаешь. – Пустяки, – успокоила я ее. – А кто это – Эван? – Мой брат. Отвратительный тип. – В каком смысле? – поинтересовалась я. – Ему четырнадцать. Все мальчишки в четырнадцать отвратительны. Их только две вещи интересуют – фотографии голых девиц и грязные книжки! Кажется, Нэнси действительно много чего знала. Поскольку среди моих знакомых не было ни одного мальчика четырнадцати лет, я поверила ей на слово. Нэнси повернула внешний кран и прикрутила его так, чтобы вода из дождевалки текла не сильно. «Повторяй за ведущим!» – крикнула она, пробегая под струёй воды. Я поняла, что ведущим была Нэнси. Она прыгнула сквозь душ. Я за ней. Она сделала колесо. Я попыталась, но у меня не вышло. Она подпрыгнула несколько раз. Я тоже. Она встала прямо под душ. Я последовала ее примеру. Тут-то вода полилась в полную силу. Мы обе вымокли насквозь, с головой. – Эван, придурок! – завизжала Нэнси. – Ну подожди! Она кинулась к дому и оставила меня одну с Эваном и его приятелем. – Ты кто? – спросил Эван. – Маргарет. Мы только переехали. – А… Это Мус, – он показал на приятеля. Я кивнула. – Послушай, – заговорил Мус. – Если вы только переехали, спроси своего отца, не надо ли подстричь вам газон. Я беру пять баксов в неделю и подровнять могу. Как, ты сказала, твоя фамилия? – Вообще-то я не говорила. Но если хочешь знать – Саймон. Я не могла выкинуть из головы то, что сказала Нэнси – у всех у них на уме грязные книжки и голые девицы. Я поплотней завернулась в полотенце, чтобы они не начали разглядывать меня в купальнике. – Эван! Иди сюда сейчас же! – раздался с крыльца голос миссис Уиллер. – Иду… иду, – пробормотал Эван. После того, как Эван зашел в дом, Мус сказал: – Не забудь, скажи своему отцу. Мус Фрид. Пусть посмотрит в телефонной книге. – Не забуду, – пообещала я. Мус пожевал травинку. Потом хлопнула задняя дверь, и вышла Нэнси – она шмыгала носом и у нее были красные глаза. – Нэнси, деточка! Ты что, шуток не понимаешь? – удивился Мус. – Заткнись, скотина! – взвилась Нэнси. Потом она повернулась ко мне. – Мне очень жаль, что они выкинули такое в твой первый день здесь. Пошли, я провожу тебя до дома. Нэнси держала мою свернутую одежду. Она сама была по-прежнему в купальнике. По дороге она рассказывала мне, кто в каком доме живет. – В выходные мы собираемся на пляж, – сообщила она. – Позвони мне в первый день занятий, и пойдем вместе. Мне до ужаса любопытно, кто будет у нас учителем. Мисс Фиппс, которая должна была вести наш класс, в июне сбежала с каким-то типом в Калифорнию. Так что у нас будет кто-то новый. Когда мы дошли до моего дома, я спросила Нэнси, может ли она подождать минуту, чтобы я вернула ей купальник. – Он мне не к спеху. Скажи твоей маме – пусть постирает его, и можешь вернуть на следующей неделе. Он старый. И обязательно ей было это говорить! Я и сама могла догадаться, что он не новый. Может быть, я бы тоже не одолжила первой встречной мой лучший купальник. Но, во всяком случае, я не стала бы об этом заявлять. – Да, вот еще что, Маргарет, – сказала Нэнси. – Когда будешь собираться в школу, надевай туфли на босу ногу – без носок. – Почему это? – Если не хочешь выглядеть маленькой девочкой. – Гм… – К тому же, я хочу, чтобы ты вступила в мой тайный клуб, а если ты будешь в носках, остальные могут не захотеть, чтобы ты была с нами. – А что за тайный клуб? – спросила я. – Расскажу, когда начнем учиться. – Ладно, – согласилась я. – И запомни – никаких носок! – Запомню. Ужинать мы пошли в закусочную. Я рассказала отцу про Муса. – Всего за пять баксов. И подровнять может. – Нет, спасибо, – отказался отец. – Мне не терпится заняться газоном самому. Мы и переехали сюда не в последнюю очередь ради этого. Работа в саду полезна для души. Мама так и просияла. Ох, как мне надоело это их «полезно для души». И когда только они успели заделаться такими любителями природы! Перед тем, как ложиться спать, я зашла в туалет, думая, что это ванная. Привыкну ли я когда-нибудь к этому дому? Когда наконец я легла в постель и выключила свет, то увидела тени на стене. Я попыталась закрыть глаза и не думать о них, но все равно то и дело открывала, чтобы проверить, там ли они. И никак не могла уснуть. Бог, ты здесь? Это я, Маргарет. У меня новая спальня, но кровать прежняя. Здесь так тихо – совсем не то, что в городе. Я вижу тени на стене и слышу разные звуки: то скрип, то шорох. Так страшно! Хоть отец и говорит, что звуки бывают во всех домах, а тени это просто деревья. Надеюсь, так оно и есть. Сегодня я познакомилась с девочкой. Ее зовут Нэнси. Она думала, что я окажусь очень взрослой. По-моему, она была разочарована. Может быть, мне пора уже начать взрослеть, как Ты думаешь, Бог? Если бы Ты помог мне, было бы очень хорошо. Благодарю Тебя. Мои родители не знают, что я разговариваю с Богом. Да, если бы я им сказала, они бы сочли меня каким-нибудь религиозным фанатиком или еще что-нибудь придумали бы. Лучше уж пусть это остается моим личным делом. Если надо, я могу говорить с Ним даже не шевеля губами. Мама говорит, Бог – прекрасная идея. Он принадлежит всем. Глава 3 На следующий день мы пошли в магазин, и отец купил электрическую газонокосилку. Вечером, после нашего первого домашнего ужина в Нью-Джерси (сэндвичи с индейкой, купленные в ближайшей закусочной), отец вышел в сад стричь газон. Перед домом он подстриг нормально, но когда дело дошло до заднего двора, ему понадобилось проверить, сколько травы скопилось внутри косилки. Это очень просто. Продавец в магазине показывал, как это делается. Только надо отключить косилку прежде, чем лезть внутрь, а отец об этом забыл. Я услышала его крик: «Барбара, я порезался!» Он побежал в дом. Там он схватил полотенце и обмотал его вокруг руки прежде, чем я успела что-нибудь разглядеть. Потом он сел на пол – лицо у него было очень бледное. – О, Господи! – воскликнула мать, когда кровь просочилась сквозь полотенце. – Надеюсь, ты не отрезал?… Услышав это, я выскочила из дома посмотреть, не видно ли где-нибудь отрезанной руки. Я не знала, идет ли речь о всей кисти или только… но когда-то читала, что в подобных случаях надо сохранять отрезанные конечности, потому что иногда врачам удается пришить их. Хорошо, что я рядом: сами родители до этого не додумались бы. Однако мне не удалось найти ни кисти, ни чего-то такого, а когда я вернулась в дом, там уже была полиция. Мама сидела рядом с отцом на полу – голова его лежала у нее на коленях. Я поехала в полицейской машине вместе с ними, потому что дома меня не с кем было оставить. По дороге в больницу я разговаривала с Богом – про себя, конечно, так чтобы никто не заметил. Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. С моим отцом случилось ужасное несчастье. Пожалуйста, помоги ему. Бог. Он, правда, очень добрый и милый. Он не знает Тебя так, как знаю я, но он хороший отец. И рука ему необходима, Бог. Так что, пожалуйста, сделай так, чтобы все закончилось благополучно. Я сделаю все, что Ты скажешь, только помоги ему. Благодарю Тебя, Бог. Оказалось, что отец ничего себе не отрезал, и все же палец ему зашивали, для чего понадобилось сделать восемь стежков. Зашивал доктор Поттер. Закончив, он вышел поговорить. Увидев меня, он сказал: – У меня есть дочка твоего возраста. Удивительно, как люди всегда находят среди своих знакомых кого-нибудь твоего возраста, причем еще прежде, чем ты скажешь им, сколько тебе лет на самом деле. – Мне пошел двенадцатый, – сообщила я. – Гретхен тоже почти двенадцать, – сказал доктор. А, ну значит, правильно догадался. – Она учится в школе Дилано: пойдет в шестой класс. – Ты тоже, Маргарет, – напомнила мне мама. Как будто мне нужно было напоминать. – Я скажу Гретхен о тебе. – Хорошо, – согласилась я. Как только мы приехали домой после больницы, отец сказал маме, чтобы она нашла в телефонной книге Муса Фрида и договорилась, чтобы он стриг наш газон раз в неделю. В День Труда я поднялась рано. Я хотела привести в порядок письменный стол у себя в комнате до того, как начнутся занятия в школе. Я заранее купила пачку бумаги, карандаши, ластики, папки, разные скрепки… Я всегда проявляю необычайное усердие в начале, но его хватает приблизительно до октября. Я уже сделала половину дела, когда услышала этот звук – как будто кто-то постучал в дверь. Я подождала, не проснутся ли родители. Я подошла на цыпочках к их комнате, но дверь была закрыта и все было тихо, значит, они спали. Когда стук послышался снова, я спустилась вниз – на разведку. Я не боялась: даже если это какие-нибудь злоумышленники, всегда можно закричать – и отец придет на помощь. Стучали в переднюю дверь. Нэнси на выходные уехала, так что это не она. А больше мы ни с кем здесь не знакомы. – Кто там? – спросила я, прижав ухо к двери. – Это бабушка, Маргарет. Открывай. Я быстро справилась с цепочкой и обоими замками и распахнула дверь. – Бабушка! Неужели это правда? Ты здесь! – Сюрприз! – отозвалась она. Я приложила палец к губам, давая понять, что родители еще спят. Руки у бабушки были заняты пакетами, но, войдя, она поставила их на пол и крепко меня обняла и поцеловала. – Моя Маргарет! – произнесла она, сияя своей особенной улыбкой. Когда она так улыбается, то становятся видны все ее верхние зубы. Это не настоящие зубы, а то, что она называет «мостом». Она может вынуть целую секцию из четырех зубов, когда ей вздумается. Когда я была маленькой, она часто меня этим развлекала. Конечно, я никогда не говорила родителям. Когда она улыбается без этих зубов, то бывает похожа на ведьму. А с зубами – очень симпатичная. – Маргарет, давай отнесем пакеты на кухню. Я подняла один. – Бабушка, он такой тяжелый! Что там? – Сосиски, салат оливье, капустный салат, солонина, ржаной хлеб… Я рассмеялась. – Значит, это еда? – Конечно, еда. – Ты думаешь, в Нью-Джерси нет еды, бабушка? – Такой нет. – Есть, – возразила я. – И закусочных полно. – Таких закусочных, как в Нью-Йорке, нет нигде! Я не стала спорить. У бабушки свои понятия о некоторых вещах. Мы отнесли пакеты на кухню, бабушка помыла руки и переложила все в холодильник. Когда с этим было покончено, я спросила: – Как ты добралась до нас? Бабушка снова улыбнулась, но ничего не сказала. Она отмеривала кофе в кофеварку. Пока она не закончит с каким-нибудь делом, с ней разговаривать бесполезно. Наконец она села за кухонный стол, взбила волосы и сказала: – Я приехала на такси. – Прямо из Нью-Йорка? – Нет, – ответила бабушка. – Из центра Фарбрука. – А как ты доехала до центра Фарбрука? – На поезде. – Не может быть! – Представь себе! – Но ты же всегда говорила, что в поездах грязь! – Подумаешь, немножко грязи! Я же моющаяся! Мы обе рассмеялись. В одном пакете у бабушки оказались вязанье и тапочки. Она переобулась. – Ну, – заявила она, – теперь давай показывай мне дом. Я показала ей все, кроме второго этажа – туалеты, нижнюю ванную, мамину новую стиральную машину и сушилку, и где мы смотрим телевизор. Когда я закончила экскурсию, бабушка покачала головой и сказала: – Только я не понимаю, зачем им понадобилось переезжать в деревню. – Вообще-то это не деревня, бабушка, – возразила я. – Тут даже коров не встретишь. – Для меня это деревня! – сказала бабушка. Я услышала, что наверху льется вода. – Кажется, они встали. Можно, я пойду посмотрю? – Ты хочешь сказать: можно, я пойду и скажу им! – Ну да. – Конечно, – разрешила бабушка. Я помчалась по лестнице и вбежала в их спальню. Папа надевал носки. Мама чистила зубы в ванной. – Угадай, кто у нас? – обратилась я к отцу. Он ничего не сказал, а только зевнул. – Ну, будешь отгадывать? – Что отгадывать? – спросил он. – Кто сейчас находится здесь, в этом доме, в эту самую минуту. – Никто, кроме нас, надеюсь, – сказал отец. – Не угадал! – я закружилась по комнате. – Маргарет, – сказал отец едва ли не самым своим раздраженным голосом. – Что ты собственно хочешь сказать? – Бабушка здесь! – Это невозможно, – растерялся отец. – Правда, папа. Она внизу на кухне и готовит вам кофе. – Барбара… – Отец зашел в ванную и выключил воду. Я за ним. У мамы был полон рот пасты. – Я ведь не закончила, Херб, – она снова включила воду. Отец опять завернул кран. – Угадай, кто здесь, – сказал он. – Кто здесь? Что ты имеешь в виду? – спросила мама. – Сильвия! Вот кто! Отец отвернул кран, чтобы она могла дочистить зубы. Но на этот раз мама выключила воду сама и последовала за ним в спальню. Я пошла тоже. Все это было очень забавно. Наверно, мама проглотила свою пасту. – Сильвия? Что ты хочешь сказать? – уставилась мама на него. – Я хочу сказать – моя мать! – съязвил отец. Мама засмеялась. – Это невозможно, Херб. Как она доберется сюда? Отец кивнул в мою сторону. – Спроси у Маргарет. Вот кто, по-моему, все знает. – На такси, – объяснила я. Они молчали. – И еще на поезде, – добавила я. Снова молчание. – Он оказался не таким уж грязным. Через десять минут родители были уже на кухне с бабушкой. Их ждал накрытый стол и приготовленный завтрак. Бабушка сияла обезоруживающей улыбкой. Так что родители ничего не смогли ей сказать, кроме «какая приятная неожиданность». И еще – какая она молодец, что додумалась ехать поездом и потом на такси. После завтрака я пошла наверх, чтобы переодеться. Бабушка – со мной: она захотела посмотреть мою комнату. – Она намного больше прежней, – похвасталась я. – Да, больше, – согласилась бабушка. – А покрывала и занавески можно было бы и новые завести. Я видела на днях очень симпатичные: розово-красные в клетку. И к ним в тон подобрали бы ковровое покрытие… – Бабушка вздохнула. – Но полагаю, твоя мать хочет устраивать все сама. – Я тоже так полагаю, – поддакнула я. Бабушка села на мою кровать. – Маргарет, дорогая, – начала она, – я только хочу, чтобы ты не сомневалась: мы с тобой не можем отдалиться друг от друга. – Конечно, – кивнула я. – Несколько миль ничего не значат, – продолжала бабушка. – И то, что я не смогу забегать к тебе после школы, не помешает мне думать о тебе каждый день. – Я знаю, бабушка. – Знаешь, что? Я буду звонить тебе каждый вечер в половине восьмого. Что ты на это скажешь? – Каждый вечер необязательно. – Но мне это будет приятно! И потом, я же буду звонить на свои деньги. – Бабушка засмеялась. – Ты будешь рассказывать мне о том, что происходит у тебя, а я буду держать тебя в курсе нью-йоркской жизни. Идет? – Конечно, бабушка. – И еще, Маргарет… – Что? – Подходи к телефону сама. Твоим родителям может не понравиться, что я звоню так часто. Но это между нами, ладно? – Конечно, бабушка. Я обожаю, когда мне звонят. Остаток дня мы провели в саду. Бабушка вязала мне новый свитер, мама сажала какие-то осенние цветочки, а отец читал книгу. Я загорала, думая о том, как хорошо будет прийти в школу загоревшей. На ужин мы ели бабушкину еду, и, откусывая от маринованного огурчика, она всякий раз приговаривала: «Ммм… вот это вкуснятина так вкуснятина!» Мы отвезли ее на вокзал в Фарбрук еще засветло. Бабушка считает, что ходить по нью-йоркским улицам вечером опасно для жизни. Она убеждена, что ее обязательно ограбят. Прежде чем вылезти из машины, она расцеловала меня и сказала, обращаясь к родителям: – Не волнуйтесь. Обещаю приезжать не чаще, чем раз в месяц. Ну, может быть, два. И не затем, чтоб повидаться с тобой, Херб, или с тобой, Барбара. Я должна приглядывать за моей Маргарет – вот и все. Она подмигнула мне одним глазом. Потом подхватила свой пакет с тапочками и вязаньем и пошла. Пару раз она оборачивалась, чтобы помахать мне рукой, потом скрылась из виду. Глава 4 В среду вечером мама помогла мне вымыть голову. Она накрутила мои волосы на большие бигуди. Я хотела спать в них всю ночь, но уже через час они стали мне сильно мешать, и я сняла их. В четверг утром я поднялась рано, но есть за завтраком не могла. Мама сказала, что волноваться в первый день занятий – совершенно естественно. Она сказала, что чувствовала себя точно так же, когда была девочкой. Мама вечно рассказывает мне всякие истории о том, как она была девочкой. Это для того, чтобы показать мне, что она все понимает. Я надела новое голубое в клеточку платье, купленное специально к школе. Мама считает, что голубой цвет идет к моим глазам, делая их еще ярче. Я надела коричневые туфли на босу ногу. Мама сказала, что это глупость. – Маргарет, тебе надо будет пройти пешком три четверти мили. – Ну и что? – Ты же знаешь, что без носок ты всегда натираешь водянки. – Значит, придется потерпеть. – Зачем терпеть? Надень носки! Вот я и думаю: если мама так много обо мне понимает, то почему бы ей, например, не понять, что мне надо надеть туфли без носок? Я сказала: – Нэнси говорит, что в шестом классе никто не надевает носки в первый день занятий! – Маргарет! Не знаю, что делать с тобой дальше, если ты уже сейчас такая! Вот еще одна любимая ее тема: мой приближающийся переходный возраст. Стой прямо, Маргарет! Хочешь, чтобы потом была хорошая фигура, следи за осанкой. Мой лицо с мылом, Маргарет! А то в четырнадцать будешь вся в прыщах. Я-то сама думаю, что быть подростком та еще радость – вечно бояться этих угрей и думать о том, как ты пахнешь! Наконец, мама пожелала мне хорошего дня. Она поцеловала меня в щеку и похлопала по спине. Я направилась к дому Нэнси. К тому времени, как я добралась до восемнадцатой комнаты школы Дилано, ноги мои болели так, что я боялась не протянуть до конца занятий. И почему только во всяких таких вещах мамы всегда оказываются правы? Как оказалось, половина девочек все же была в носках. Когда мы вошли в класс, учителя там еще не было. Правда, там была девушка, которую я поначалу приняла за учительницу, но оказалось, что она просто учится в нашем классе. Она была очень высокого роста (потому я и приняла ее за училку), и глаза ее по форме напоминали кошачьи. Сквозь кофточку у нее просвечивал лифчик и, если смотреть спереди, можно было с уверенностью сказать, что он не самого маленького размера. Она сидела одна и ни с кем не разговаривала. Я подумала, может быть, она тоже новенькая, потому что все вокруг болтали и смеялись, обсуждая каникулы, новые фасоны стрижек и все такое. Все резко умолкли, когда в класс вошел мужчина: он кивнул нам и написал на доске имя: МАЙЛЗ ДЖ. БЕНЕДИКТ, МЛ. Повернувшись к нам, он откашлялся и, указывая на имя на доске, произнес: «Это я». Потом, еще раз прочистив горло, – «Я ваш новый учитель». Нэнси толкнула меня в бок и шепнула: «Ну и ну!» Весь класс шептался и обменивался ухмылками. Мистер Бенедикт снова подошел к доске. Он написал шесть строчек. Потом повернулся к нам. Он заложил руки за спину и слегка покачивался на ногах вперед-назад. Он прочистил горло. «Сейчас опять что-то скажет», – подумала я. – Ну вот… э-э… как меня зовут, вы знаете. Скажу немного о себе. Э-э… Мне двадцать четыре года. Я закончил педагогический колледж, и… это мое первое место работы. А теперь я хотел бы… познакомиться с вами. Если вы спишете с доски эти шесть строчек и закончите их, будет… ээ… очень хорошо. Он закашлялся. Я подумала, что у него, наверно, очень болит горло. Мистер Бенедикт сам раздал листки бумаги. На доске было написано: Меня зовут… Пожалуйста, зовите меня… Мне нравится… Мне не нравится… В этом учебном году я хочу… Я думаю, учителя-мужчины… Я помусолила кончик карандаша. Первые два пункта были легкими. Я написала: Меня зовут Маргарет Энн Саймон. Пожалуйста, зовите меня Маргарет. Следующие два были потруднее. Есть миллион вещей, которые мне нравятся и не нравятся. Откуда я знаю, что ему нужно. Но он сказал, что отвечать на вопросы не будет. Он сидел за своим столом и смотрел на нас. Иногда он начинал барабанить пальцами. Ноги были скрещены под столом. Наконец я написала: Мне нравятся длинные волосы, жареный тунец, запах дождя и все розовое. Мне не нравятся угри, печеная картошка, когда мама бесится и религиозные праздники. В этом учебном году я хочу, чтобы было не скучно. И еще прибавить знаний, чтобы можно было перейти в седьмой класс. ссс Я думаю, учителя-мужчины… Вот это было хуже всего! Откуда я знаю? Все учителя разные. Но что можно написать в анкете? Я написала: Я думаю, учителя-мужчины – это не то, что учителя-женщины. Ну и ладно. Сойдет. Глупый, конечно, ответ, но и вопрос, по-моему, был глупый. В половине третьего Нэнси сунула мне записку. Я прочла: «Встреча Тайного клуба сегодня после школы у меня дома – никаких носок!» Я пошла домой переодеться, чтобы идти к Нэнси. Мама уже ждала меня. – Давай перекусим и ты все мне расскажешь, – предложила она. – Не могу, – ответила я. – Сейчас мне некогда. Надо идти к Нэнси. Я вступаю в Тайный клуб. – Интересно, – проговорила мама. – Ну расскажи хотя бы о вашей учительнице. Как она выглядит? – Это он, – бросила я. – Его зовут мистер Бенедикт, и мы его первый класс. – Ну вот! Почти что практикант! Что может быть хуже? – Он, вообще-то, неплохой, – сказала я. – Он показался мне довольно приятным. – Посмотрим, чему вы научитесь, – проворчала мама. Я надела шорты и тенниску и пошла к Нэнси. Глава 5 Остальные были уже в сборе: Дженни Лумис, Гретхен Поттер и Нэнси. Мы устроились на веранде, и Нэнси принесла нам коктейли и пирожные. Когда Гретхен взяла себе шесть пирожных сразу, Нэнси спросила у нее, сколько она прибавила в весе за лето. Гретхен положила четыре назад и сказала: «Не много». – Ты видела, как сегодня заявилась Лора Дэнкер? – спросила Дженни. – А какая она из себя? – поинтересовалась я. Они прыснули. Нэнси обратилась ко мне таким тоном, как будто она была моей матерью. – Маргарет, дорогая, Лору Дэнкер ни с кем не спутаешь. Большая блондинка с большим, ну ты знаешь чем! – А, я сразу ее заметила, – сказала я. – Она очень симпатичная. – Симпатичная! – фыркнула Нэнси. – Советую тебе держаться от нее подальше. У нее плохая репутация. – Что ты хочешь сказать? – не поняла я. – Мой брат говорит, что она ходит за супермаркет с ним и с Мусом. – И, – добавила Дженни, – она носит лифчик с четвертого класса, и, я готова спорить, что у нее уже есть месячные. – А у тебя есть? – спросила Нэнси. – Что есть? – Ну, месячные, – сказала Нэнси, удивляясь моей непонятливости. – А… нет, нет еще. А у тебя? Нэнси сделала глоток коктейля и покачала головой. – Ни у кого из нас пока не началось. Это сообщение меня обрадовало. Представить, чтобы у них все уже началось, а у меня нет! Вот было бы ужасно! Гретхен облизала губы, стряхнула крошки от пирожного и сказала: – Давайте перейдем к делу. – Давайте, – спохватилась Нэнси. – Для начала нужно придумать, как будет называться наш клуб в этом году. Пусть каждый подумает над названием. Стало тихо. Все думали. Я на самом деле не думала, но делала вид. Я еще ничего не знала о клубе – как же я могла придумать название? Гретхен предложила «очаровательных шестиклассниц». Дженни сказала, что это неинтересно. Тогда Гретхен сказала: если она такая умница, то пусть сама что-нибудь предложит. Дженни предложила «УМДБ» – «Ученицы Майлза Дж. Бенедикта». Нэнси сказала Дженни, что она забыла Мл. в конце его имени. Дженни разозлилась и под каким-то предлогом удалилась в ванную. – А кстати, – оживилась Нэнси, – что вы думаете о Майлзе Дж.? – Я думаю, он симпатичный, – хихикнула Гретхен. – В общем, да, только слишком тощий, – заметила Нэнси. Тогда я, наконец, нашлась, что сказать. – Интересно, женат он или нет. Дженни появилась снова. – По-моему, нет. По виду не скажешь. – А вы заметили, как он смотрел на Лору? – спросила Нэнси. – Нет! А он смотрел? – глаза у Гретхен раскрылись очень широко. – Естественно! Мужчины не могут не смотреть на нее, – заявила Нэнси. – А ты думаешь, она специально так делает? – спросила я. Все засмеялись, и Нэнси сказала: – Ох, Маргарет! Нэнси умеет сказать так, что чувствуешь себя полной идиоткой. Потом мы стали обсуждать анкету мистера Бенедикта, и Гретхен сказала, что на вопрос об учителях-мужчинах она написала, что они очень строгие – чтобы мистер Бенедикт подумал, что мы его боимся: тогда он постарается, наоборот, быть с нами помягче. Я сказала, что она здорово сообразила, и пожалела, что сама этого не написала. – А вообще, эта анкета нужна для того, чтобы выяснить, нормальные мы или не совсем, – поделилась своей догадкой Дженни. Такая мысль не приходила мне в голову. Но теперь было уже поздно. – А как он может определить, нормальные мы или нет? – спросила я. – Это легко, – ответила Нэнси. – По твоим ответам. Ну например, если бы ты ответила, что не любишь папу, маму и брата, он бы понял, что у тебя не все дома. Поняла? Я поняла. Нэнси щелкнула пальцами. – У меня есть отличное название для нашего клуба, – объявила она. – Какое? – встрепенулась Гретхен. – Говори, – сказала Дженни. Нэнси тряхнула волосами и улыбнулась: – Мы будем называться «Четыре сенсации», сокращенно «ЧС». – А что, звучит, – одобрила Гретхен. – Здорово! – взвизгнула Дженни. Мы провели тайное голосование, и, конечно, название было принято. Потом Нэнси решила, что у нас должны быть тайные «сенсационные» имена: Александра, Вероника, Кимберли и Мэвис. Нэнси стала Александрой, я – Мэвис. Нэнси напомнила нам, что никто в школе не должен знать о нашем тайном клубе и что на тайных собраниях, подобных этому, мы должны пользоваться нашими тайными именами. После торжественной клятвы нам предстояло придумать правила. Нэнси придумала, что мы все должны носить лифчики. Я почувствовала, как у меня покраснели щеки. Интересно, они уже носят или еще нет? Дженни, думаю, нет, потому что после этих слов Нэнси она стала глядеть в пол. Гретхен предложила установить, что та из нас, у кого первой начнутся месячные, должна сообщить об этом остальным. Особенно, что при этом чувствуешь. Правило Дженни заключалось в том, что каждая из нас обязана вести особую тетрадь, в которой должны быть перечислены имена нравящихся нам мальчиков, причем в соответствующем порядке. Каждую неделю мы будем вносить в список поправки и пускать свои тетради по кругу. Наконец Нэнси спросила, какое правило предлагаю я. У меня ничего такого не придумывалось, и я сказала: – Встречаться каждую неделю в определенный день. – Естественно! – фыркнула Нэнси. – Но в какой день? – Ну, я не знаю, – промямлила я. – Ладно, давайте подумаем, какой день нам подходит, – подключилась Гретхен. – Вторник и четверг исключаются. У меня – еврейская школа. – Ох, Гретхен! – сказала Дженни. – И зачем тебе эта еврейская школа? Неужели ты не можешь отказаться? – Я бы с радостью, – объяснила Гретхен. – Но мне остался один год, и все. – А ты не ходишь, Маргарет? – спросила меня Дженни. – Ты имеешь в виду, в еврейскую школу? – Да. – Нет, не хожу. – Маргарет и в воскресную школу не ходит. Правда, Маргарет? – спросила Нэнси. – Правда, – ответила я. – Как это ты так устроилась? – У меня нет никакой религии, – призналась я. – Вот это да! – Гретхен даже рот разинула. – А что твои родители? – спросила Дженни. – Ничего, – отрезала я. – Хорошенькое дело! – сказала Гретхен. Потом они все молча уставились на меня, и я чувствовала себя очень глупо. Тогда я попыталась объяснить. – Ну как вам сказать, м-м… папа был еврей, а, м-м… мама христианка и… У Нэнси сделалось заинтересованное лицо. – Продолжай, – попросила она. В первый раз они проявляли такой интерес к тому, что говорила я. – Ну вот, родители моей мамы, которые живут в Огайо, сказали ей, что не хотят зятя-еврея. Если она хочет испортить себе жизнь, это ее дело. Но они никогда бы не согласились на ее брак с моим отцом. – Да, серьезно… – протянула Гретхен. – А что родственники твоего отца? – Ну, моя бабушка была не очень-то рада иметь невестку-христианку, но она, по крайней мере, смирилась с ситуацией. – И что же дальше? – продолжала допрашивать Дженни. – Они сбежали. – Как романтично! – вздохнула Нэнси. – Вот поэтому-то они обходятся без религии. – Я их не осуждаю, – заявила Гретхен. – Я бы поступила так же. – Но если у тебя нет никакой религии, то как ты будешь решать, куда записываться – в Имку[1 - ИМКА – Христианский союз молодёжи.] или в Еврейскую Ассоциацию Молодежи? – Не знаю, – сказала я. – Я никогда об этом не думала. Может быть, я никуда не буду записываться. – Но ведь все состоят либо там, либо там, – не унималась Нэнси. – Ну, это, я думаю, как родители решат, – решила я сменить тему. Вообще-то я не собиралась так сразу рассказывать им свою историю. – Так значит… в какой день мы будем собираться? Нэнси заявила, что пятница ей не подходит – у нее музыка. Дженни сказала, что у нее балет по средам. Значит, сказала я, остается только понедельник. И мы решили встречаться по понедельникам. На следующей неделе мы принесем наши тайные списки и пройдем проверку, чтобы все были наверняка в лифчиках. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=315972) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 ИМКА – Христианский союз молодёжи.