Кровавая Роза Жаклин Монсиньи Зефирина #3 Жаклин Монсиньи – одна из наиболее популярных французских писательниц, пишущих в жанре исторического романа. «Зефирина» – самое известное произведение писательницы. Главная героиня трилогии – Зефирина де Багатель, очаровательная девушка, волею судьбы втянута в зловещую интригу. Действие романа происходит во Франции и Италии в XVI веке. Жаклин Монсиньи Кровавая Роза ПРОЛОГ ВЕЛИКИЙ МАГИСТР Тяжелая посудина качалась под порывами ветра. Это было судно, напоминающее по своим размерам старинный средневековый корабль. На борту «Святой Маргариты» находилось сто десять человек экипажа и девятьсот пассажиров. На носу корабля, облокотившись о бортовые перила, одиноко стояла молодая женщина, и ее тонкий черный силуэт четко вырисовывался на фоне темно-синей глади пролива, окруженного кольцом золотистых скал. Освещенный весенним солнцем остров Мальта постепенно сливался с горизонтом. С мостика, находящегося на корме, капитан, бывший родосский рыцарь, с видимой легкостью руководил маневрами этого морского чудовища, водоизмещением в тысяча шестьсот тонн. – Отдать швартовы! Марсель! Подтянуть брамсель! Словно не слыша окружающего шума, треска парусов на четырех мачтах, рева запертого в трюме-стойле скота, восклицаний пассажиров, столпившихся на нижней палубе, мяуканья кошек, взятых на борт для охоты на крыс в трюмовых отсеках с зерном, ржания лошадей, уже начавших страдать от морской болезни в своих «конюшнях», приказов капитана, молодая женщина в черном, казалось, превратилась в скорбную статую. Единственным признаком жизни были тихие слезы на ее матовых щеках, катившиеся из глаз, способных соперничать своим изумрудным цветом с морской пучиной. Когда корабль вышел в открытое море, поднявшийся ветер, ледяной не по сезону, заставил ее зябко поежиться и накинуть на свои золотисто-рыжие волосы капюшон длинного плаща. – Улыбнись! Крошка! – каркнула большая черная птица и с фамильярностью близкого друга устроилась у нее на левом плече. Молодая женщина оторвала, наконец, свой горестный взгляд от земли. Подчинившись приказу птицы, она быстро утерла слезы, затем грациозно подобрала нижнюю юбку, всю в шуршащих фижмах, и собралась вернуться на «галерку», привилегированное место на судне, где на верхней задней палубе располагались роскошные каюты. Если бы в этот момент молодая женщина взглянула наверх, то увидела бы, как какой-то матрос с тонкими чертами лица сверлит ее взглядом. Держась за конец троса, он с легкостью добрался до середины мачты. Когда женщина поравнялась с ней, тяжелая бухта каната рухнула к ее ногам. – Эй, парень! Осторожнее! Ты мог ушибить ее светлость! – тут же раздался суровый голос. Матрос жестом извинился и словно обезьяна вскарабкался на ванты. – С вами все в порядке, сударыня? – с беспокойством осведомился офицер. – Да, мессир, – ответила молодая женщина. – Меня послал за вами его преосвященство! В сапогах, шляпе, в красной кирасе, украшенной белым крестом, офицер, молодой рыцарь из ордена госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского, склонился перед путешественницей. – Его преосвященство желает видеть меня сейчас? – удивилась та. – Если это не затруднит вашу светлость! – ответил рыцарь, на которого, судя по всему, красота собеседницы произвела большое впечатление. Чуть заметно поколебавшись, женщина легким движением освободилась от птицы. – Лета, Гро Леон! Захлопав крыльями, птица вспорхнула на верхушку мачты, где находился «неловкий матрос», и со всей силы прокаркала: – Simagrеes! Sardanapale[1 - Проклятье! Сарданапал! (фр.).]! Рыцарь поднял к небу свое обветренное лицо и посмотрел на птицу-пересмешницу. – Эта забавная пичуга – ворон или сорока? – спросил он. – Нет, мессир, ни то, ни другое. Она из породы галок, но прежде всего, это друг, самый смелый и верный друг, – ответила молодая женщина и добавила: – Я готова следовать за вами, мессир. Если иерусалимского рыцаря и удивил ответ пассажирки, которая говорила о птице как о разумном существе, то он из вежливости ничем этого не показал. Когда молодая женщина проходила рядом с бизань-мачтой, судно качнуло, и она потеряла равновесие. Она ударилась бы головой о высокие, искусно отделанные перила, если бы рыцарь не подхватил ее твердой рукой. Оглушенная женщина невольно прижалась лбом к кирасе. Рыцарь задержал ее на мгновение дольше, чем нужно. Она резко высвободилась. – Благодарю, мессир… Ее бледность обеспокоила молодого человека. – Вам нехорошо, сударыня. Средиземное море может быть очень жестоким к тем, кто не привык к скачкам его настроения… – Я чувствую себя превосходно, мессир. Не будем заставлять ждать его преосвященство! – сухо возразила она. Рыцарь поклонился и, вновь взяв на себя роль проводника, направился к «цитадели», находившейся в конце верхней палубы. – Княгиня Фарнелло! – шепнул он на ухо вооруженному стражнику, стоявшему в коридоре возле резной деревянной двери. – Надо посмотреть, закончил ли его преосвященство молитву! Сержант удалился в комнату, но почти сразу же вышел, и в ту же минуту раздался звучный голос: – Войдите, дочь моя!.. В сопровождении рыцаря Зефирина, княгиня Фарнелло, вошла в самую просторную комнату на корабле. Справа стояла кровать под балдахином, в центре на ковре возвышался массивный стол, на котором лежали пергаментные свитки и морские карты. Слева, под распятием, находилось кресло черного дерева и скамеечка для молитвы. Когда Зефирина вошла, со скамеечки поднялся мужчина лет шестидесяти с коротко остриженными волосами, седеющей бородой. Лицо его было сурово, однако при виде посетительницы оно осветилось улыбкой. Это был Вилье де Лиль-Адан, великий магистр ордена святого Иоанна Иерусалимского[2 - Он также назывался орденом братьев госпитальеров, затем рыцарей родосских, а с 1530 г. – Мальтийских (везде, кроме особо оговоренных случаев, примечания автора).]. – Довольны ли вы тем, как вас разместили, дорогая княгиня? – спросил Вилье де Лиль-Адан, знаком приказав выйти рыцарю и вооруженному слуге. Зефирина склонилась в реверансе, благодаря великого магистра. – Заботами вашего преосвященства моего ребенка, моих людей и меня разместили в великолепной каюте… «Не такой роскошной, как эта», – чуть было не добавила Зефирина, чья природная дерзость придавала ей особое очарование и была хорошо известна всем знавшим ее. – Прекрасно. Если вам что-либо понадобится, сразу же предупредите Фолькера, рыцаря из нашего братства, которого я посылал за вами. Это прекрасный молодой человек, он из семьи Хозертаунфен, насчитывающей шестнадцать поколений дворян, как и положено по уставу нашего ордена. Продолжая говорить, Вилье де Лиль-Адан указал княгине Фарнелло на стул с высокой спинкой, а сам сел в кресло под распятием. Глава ордена выглядел величественно, в черной сутане иерусалимских рыцарей и в красной кирасе с восьмиконечным крестом на одной стороне груди и геральдическими лилиями на другой. Зефирина с признательностью смотрела на этого человека, который после ужасной катастрофы в Этне[3 - См. «Княгиня Ренессанса».] приютил ее у себя на Мальте и вместе с маленькой дочерью Коризандой поручил заботам братьев – врачей, которые спасли их от гнилой лихорадки, грозившей смертью им обеим. – Если Богу будет угодно, дней через тридцать мы достигнем берегов Испании, – произнес Вилье де Лиль-Адан. – Капризные ветры Средиземноморья, кажется, благоприятны для нас. У нас четыре галеры, которые обеспечивают нашу охрану, так что, думаю, неверные не осмелятся напасть на нас… Великий магистр откашлялся, и Зефирина поняла, что сейчас он скажет то, для чего позвал. – Дочь моя, что вам делать в Валенсии? Ваша судьба связана с Францией. Почему бы вам не отправиться туда? Я готов высадить вас в Марселе. И даже дать несколько рыцарей, которые бы проводили вас до Турени… Зефирина кусала себе губы, чтобы не закричать, Франция… Долина Луары… Победа Франциска I при Мариньяне… «Золотой лагерь»[4 - См. «Божественная Зефирина».]. Ее жизнь, жизнь девушки, избалованной отцом и ненавидимой мачехой Доньей Герминой де Сан-Сальвадор… Все эти события были такими далекими и одновременно такими близкими. Ужасная болезнь, терзавшая ее в течение долгих месяцев на Мальте – с бредом, горячкой и беспамятством, сделала Зефирину очень ранимой. На глаза навернулись слезы. Она попыталась овладеть собой. – Вернуться во Францию вдовой, ваше преосвященство… носить, словно старуха, траур по супругу, смириться с исчезновением сына… Нет… Я хочу искать справедливости у короля Испании. Волнение было слишком велико. Она с трудом удержалась от рыданий. Вилье де Лиль-Адан добродушно взирал на молодую двадцатилетнюю женщину, такую прекрасную и бесстрашную. Он видел на этом тонком лице следы глубоких потрясений: после поражения в битве при Павии отец заставил ее выйти замуж за итальянского князя Фульвио Фарнелло, «спесивого кривого ломбардца» по прозвищу «Леопард». Боже, она так ненавидела своего мужа, что сбежала от него, а затем с презрением отвергала все его попытки к примирению, но в один прекрасный день узнала в нем незнакомца из «Золотого лагеря»… и признала свое поражение! Она стала женщиной в его объятиях на Сицилии, в их владениях, где им пришлось после разграбления Рима скрываться от гнева Карла V. Забыв о войне и борьбе партий, князь и княгиня Фарнелло познали один короткий год счастья. Зефирина ждала ребенка. И, поскольку, она всегда поступала не так, как все, на свет появились двое близнецов: Коризанда и Луиджи. Князь Фарнелло чуть не лишился разума от гордости и счастья. Шесть дней спустя после рождения детей армия Карла V атаковала дворец Фарнелло, чтобы покарать мятежного князя, который, поддержав Священную лигу папы и Франциска I, осмелился восстать против императора. Во время боя началось извержение вулкана Этна, обратившее испанцев в бегство и вынудившее осажденных бежать морем. Вот тогда и произошло самое ужасное. ЛУИДЖИ ИСЧЕЗ ИЗ КОЛЫБЕЛИ! Отправившись на его поиски, князь Фульвио так больше и не вернулся. Потоки кипящей лавы приближались к сицилийскому дворцу. Зефирину, прижимавшую к сердцу дочь Коризанду, силой посадили на лодку. Она получила приют у рыцарей госпитальеров, которым также пришлось покинуть Родос после ужасной битвы с султаном Сулейманом и искать убежища на «арабском озере» – другими словами, на Средиземном море. Счастье Зефирины, что она обрела в лице Вилье союзника, обладающего хоть какой-то властью. В бреду она бормотала одно и то же: – Фульвио… Луиджи… Когда-то, в году 1524, в Италии великий магистр познакомился с князем Фульвио Фарнелло. Это произошло до женитьбы его на Зефирине. Очарованный обаянием князя Фарнелло, его смелостью и умом, столь же своеобразным, сколь просвещенным, Филипп Вилье де Лиль-Адан сохранил о нем впечатления как о человеке необыкновенном. Тронутый страданиями молодой вдовы и обеспокоенный тем, что она без конца повторяла: «…они живы… я чувствую… я знаю… мой муж жив… и сын тоже, его похитили», Вилье попытался вразумить ее: – Но, дорогая княгиня, необходимо признать очевидное… Вулкан все уничтожил. От Сиракуз до Катаньи все опустошил вулкан. – Они живы… Я чувствую это… Не успев еще восстановить силы, Зефирина хотела вернуться в Сицилию, чтобы начать поиски мужа и сына. Желая успокоить ее, великий магистр послал двух рыцарей навести потихоньку справки. Днем позже они вернулись, не узнав ничего конкретного, но обнаружив след, дающий слабую надежду: люди видели, как в порту, чудом уцелевшем от извержения, на испанскую галеру взошла какая-то женщина в черной вуали в сопровождении карлика. – Донья Гермина де Сан-Сальвадор… Моя мачеха… А с ней Каролюс… – простонала Зефирина. – Не было ли у нее на руках младенца? Об этом, к сожалению, рыцари ничего не могли сказать. Но зато они раздобыли другие сведения у одного человека, принадлежавшего к мафии (тайное общество). У этого мафиози в бухточке был домик. Он утверждал, что его разбудил шум сражения: высокий безоружный человек отбивался кулаками от дюжины солдат Карла V. Те с большим трудом взяли над ним верх и, связав, бросили в лодку. Мафиози полагал, что «товар» ожидает с другой стороны бухты легкая «carabo a vela»[5 - Каравелла (ит.).] поскольку заметил три мачты, покачивающиеся на волнах при свете луны. Он бросился за подмогой, но предрассветное море было спокойным и пустынным, а на горизонте – ни паруса. Промахнувшаяся чайка ударила крылом в иллюминатор каюты. Зефирина нервно подскочила. Вилье де Лиль-Адан, который не желал прерывать молчания, чтобы не нарушить ход ее мыслей, мягко проговорил: – Вы отважная женщина, княгиня Фарнелло. Если такова ваша воля, то я попытаюсь помочь вам, хотя и не одобряю этого… Дитя мое, как вы рассчитываете получить доступ к императору? Зефирина провела по лбу исхудалой рукой. После болезни ее мучили головные боли и обмороки. По словам Фульвио, она была самой образованной и умной женщиной своего поколения, но теперь чувствовала себя отупевшей. – Я думаю, – начала с усилием Зефирина, что пойду ко двору и попрошу аудиенцию у его величества и… объясню ему суть дела… – Тс-с-с, – Вилье де Лиль-Адан поднялся и принялся расхаживать взад-вперед под распятием. – Карл V то в Толедо, то в Вальядолиде… Все время в путешествиях, с ним только небольшой эскорт, дитя мое. Дело в том, что его католическое величество не путешествует по-королевски со всем двором, мебелью, посудой… Великий магистр иерусалимских рыцарей взглянул на распятие и, помолчав, продолжил: – Я собираюсь увидеться с императором, чтобы попросить у него пристанища на Мальте для нашего ордена. Он единственный, кто обладает для этого властью. – Ваше преосвященство возьмет меня с собой к Карлу V? – попросила Зефирина, преисполняясь надеждой. Вилье де Лиль-Адан, остановившись, покачал головой. – Должен напомнить вам, дочь моя, что орден братьев госпитальеров приносит тройной обет послушания, бедности и целомудрия… При этих последних словах Зефирина, не выдержав, покраснела. Филипп Вилье де Лиль-Адан лукаво усмехнулся, заметив смущение собеседницы. – Мы, дорогая княгиня, прежде всего монахи, воины христовы, и я сильно сомневаюсь, что император, который очень строг в вопросах религии, будет доволен, увидев, как я схожу с корабля в сопровождении столь молодой и красивой женщины… Замешательство Зефирины стало еще более заметным. Великий магистр снова принялся прохаживаться возле иллюминатора. В голубой морской дали Зефирина заметила белую пенную струю. – Нет, думаю, у меня есть лучшее предложение для вас, дитя мое. Вы не задавались вопросом, почему мы назвали этот корабль «Святая Маргарита»? Вилье де Лиль-Адан понизил голос: – У нас будет что-то вроде свидания с мадам Маргаритой… Зефирина вытаращила глаза: – Ваше преосвященство хочет сказать, что… герцогиня Алансонская… родная сестра короля… – Да, княгиня Фарнелло, я доверяю вам государственную тайну. Маргарита Ангулемская, в ближайшем будущем королева Наваррская, «Маргарита из Маргарит», жемчужина из жемчужин[6 - Marguerite (франц.) – жемчужина.]… Принцесса Маргарита – гордость семьи Валуа, должно быть, уже взошла на корабль в Эг-Морте. В этот самый момент она плывет в Испанию. Ее королевское высочество намеревается вымолить у императора Карла помилование для своего брата! Несчастье эгоистично. За своими бедами Зефирина совершенно забыла, что король Франциск I все еще томится в плену у Карла V в Мадриде! ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЗОЛОТОЕ РУНО ГЛАВА I КРОВАВАЯ РОЗА Зефирина в задумчивости направилась в предоставленную ей каюту. Уже в коридоре были слышны вопли Коризанды. Юная мать вихрем ворвалась в каюту. Эмилия и мадемуазель Плюш передавали друг другу младенца, пытаясь его успокоить. – Soupons! Sauvage[7 - Кошмар! Дикарка! (фр.).]! – каркал Гро Леон, не стесняясь высказывать свое мнение об этом избалованном ребенке. – Она больна? – обеспокоенно спросила Зефирина, взяв девочку на руки. – Ничего подобного, черт побери, мамзель Зефи, у нее есть характер, у маленькой чертовки, в точности как у вас в ее возрасте! – заявил гигант Ла Дусер – этот исполин, воспитавший княгиню Фарнелло, так и называл ее мамзель Зефи. В объятиях матери Коризанда успокоилась. – Она хорошо поела? – продолжала расспрашивать Зефирина. – Об этом можете не беспокоиться, сударыня… Я в трюме подоила Розали, и наша маленькая княгиня все выпила, – заверила Эмилия. «Коза Розали!»… Зефирина вздохнула. Из-за лихорадки ей пришлось прекратить кормление ребенка. Ее молоко стало опасным для девочки, и пришлось взять в кормилицы одну толстую мальтийку. Молоко этой доброй женщины пошло на пользу Коризанде, но, к сожалению, Зефирина не смогла уговорить ее оставить остров. Тогда Ла Дусеру пришла в голову мысль взять козу. Он заявил: «Будь ты хоть распоследним дураком, совсем пропащим человеком, для тебя нет лучшего молока, чем козье. Я сам вырос на нем, и, пусть отвалятся рога у всех обманутых женами болванов, мамзель Зефи увидит результат своими глазами!» Надеясь от всей души, что вскормленная козьим молоком маленькая княгиня не усвоит манеру выражения исполина, мадемуазель Плюш изготовила деревянный сосуд, горлышко которого было закрыто тканью, позволяющей молоку сочиться капля по капле. Коризанда быстро привыкла к нему и сосала с аппетитом. – Да уж, сударыня, мне кажется, что наша дорогая малышка не ценит своих хрустальных слезок, столь мучительных для наших сердец, – всхлипнула Артемиза Плюш. От малейшей качки почтенная дуэнья бледнела и зеленела. С неподдельной нежностью Зефирина утешила ее как могла и посоветовала прилечь. – Увы! Когда я стою, ноги подкашиваются, когда лежу, задираются кверху… Что за дьявольщина эта вода!.. – вздохнула несчастная Плюш. Однако же она легла на кровать. – Ваша светлость не голодны? Эмилия устроила нечто вроде шкафчика для провизии в сундучке из-под одежды. – Нет, благодарю… У Зефирины не было аппетита. – Вам нужно подкрепиться, малышка. Если хотите показать где раки зимуют этой скотине, этому болвану, этой заднице под номером пять! Усевшись на сундук, Ла Дусер принялся надраивать до блеска свою шпагу. Все еще держа на руках Коризанду, которая теперь мурлыкала от удовольствия, Зефирина в свою очередь прилегла на кровать под балдахином. С другой стороны, не шевелясь, словно Мертвая, лежала Артемиза Плюш. Все преданные слуги разместились в каюте своей хозяйки. «На море, как на море», – заявила Зефирина. Было решено, что несравненная Плюш будет спать в центре единственной кровати между Эмилией (место возле стены) и Зефириной (рядом с ивовой колыбелью дочери). Ла Дусер, этот старый великан, герой Мариньяна, возьмет подушку и воспользуется ковриком возле кровати. Пикколо, молодой оруженосец, либо ляжет на одеяле в коридоре, либо спустится на нижнюю палубу, где переночует с моряками в смешной висячей кровати, позаимствованной мессиром Христофором Колумбом у испанских индейцев. Матросские команды из цивилизованных стран приспособили гамак туземцев для отдыха на своих кораблях. Испуганный Пикколо предпочел коридор этим сатанинским качелям. Что же касается Гро Леона, то и для него, конечно, нашелся насест рядом с кроватью хозяйки: в данном случае его роль сыграли спицы перевёрнутого корсажа. Однако первую ночь галка предпочла провести снаружи. Недоверчивая птица спала вполглаза и, нахохлившись на вантах, бормотала: – Saumon! Saumatre[8 - Селедка соленая (фр.).]! * * * С тех пор как Зефирина приехала на Мальту, из всех средств к существованию у нее остались лишь несколько драгоценностей, захваченных в последний момент. Она не могла больше платить жалованье своим людям. Ни один из них не огорчил хозяйку упреками. А о том, чтобы оставить молодую вдову с ребенком, они даже и не помышляли. Каждый чувствовал, что на него возложена священная миссия: в отсутствие князя Фарнелло защищать его жену и… всеми средствами пытаться вернуть маленького Луиджи, бесчестно похищенного, ибо в отношении самого Фульвио они не разделяли надежд Зефирины. Они видели объятый пламенем дворец, в котором исчез вслед за своим хозяином и верный Паоло. Только одна из служанок, Карлотта, встретила на Мальте родственную душу в лице каменотеса. Ее сердце не устояло перед мольбами влюбленного. С благословения Зефирины счастливая Карлотта осталась на острове. Как раз перед отплытием Зефирине удалось продать одно из своих колец, крупный сапфир в брильянтовой оправе большой ценности. Это был подарок Фульвио, но Зефирине не хотелось быть в тягость великому магистру. Выручив от продажи десять тысяч цехинов, Зефирина, успокоившись насчет ближайшего будущего, закрылась в своей каюте. Ла Дусер вышел подышать воздухом на палубу. Зефирина воспользовалась этим, чтобы снять корсаж, кринолин, баскины из негнущейся ткани, и осталась в одной лишь рубашке из тонкого полотна. Пока Эмилия расчесывала ее пышные, несмотря на болезнь волосы, Зефирина наклонилась, чтобы поцеловать Коризанду. Девочка была великолепна – забавна и своенравна, уже очень смышленая и живая. Волосы ее были того же рыжего оттенка, что и у матери. В который раз, лаская их, Зефирина подумала о Луиджи, о малыше, которого видела всего шесть дней его жизни… которого у нее украли по прошествии этих шести дней… На затылке Коризанды пальцы Зефирины нащупали красное пятнышко в форме цветка, украшавшего ее нежную кожу. Словно предусмотрительная судьба избрала этот знак, чтобы отметить навсегда ее близнецов. У Луиджи было такое же пятнышко за ухом… КРОВАВАЯ РОЗА. ГЛАВА II ТРЮМ «СВЯТОЙ МАРГАРИТЫ» Впервые за долгое время Зефирина, стиснутая Плюш так, что нечем было дышать, спала очень хорошо. Преследовавшие ее жуткие кошмары, в которых Фульвио исчезал в языках пламени, а ужасная тень доньи Гермины завладевала Луиджи, уступили место потрясающему видению: Зефирина едет верхом по парку ломбардского дворца Фарнелло, вдыхая ароматы акантов и жасмина. Как гордая амазонка, она скачет бок о бок с Фульвио. Князь задает ей один из своих излюбленных научных вопросов, которые вызывали между ними долгие споры. – Дорогая моя… Десять первых чисел обладают потрясающими свойствами, особенно число десять, или декада. Даже сама душа является числом, которое движется! Что скажет дорогая супруга по поводу этого принципа Пифагора?.. Зефирина отвечает: – Пифагор? Я ничего больше не знаю, любовь моя… Представь, я стала идиоткой… Она не испытывает ни малейшего огорчения, напротив, ее охватывает восторг. – «Идиотка! Идиотка!», – хохочет она. Раздаются радостные крики: «Мама… Папа…» Их догоняют двое прекрасных детей, лихо пустивших своих пони в галоп. – Фульвио… Это Коризанда и Луиджи. Луиджи вернулся!.. Вскрикнув от счастья, Зефирина проснулась. Комната утопала в солнечных лучах. Мадемуазель Плюш была совершенно неспособна подняться с кровати. Зефирина стала ухаживать за своей бедной дуэньей. Она смочила ей виски винным спиртом и пообещала спросить еще какое-нибудь средство у экипажа. В своей корзинке щебетала в ожидании завтрака Коризанда. Вскоре с молоком Розали вернулся Ла Дусер. С большим удовольствием Зефирина сама покормила дочь. Затем тоже выпила молока, а Эмилия тем временем пошла за самой ценной на корабле жидкостью – пресной водой, которую и принесла в двух оловянных кувшинах. Зефирина умылась. С помощью Эмилии надела платье, такое же простое, как и накануне. В туго зашнурованном корсете, с волосами, расчесанными на прямой пробор, в маленьком турете[9 - Маленький чепец.] в форме сердца, позволяющем видеть ее золотистые косы, Зефирина выглядела очаровательно. Такого мнения придерживалась Эмилия, заявив: – Сударыня сегодня утром выглядит, словно восемнадцатилетняя послушница… В сопровождении Гро Леона, порхавшего над чепцом, Зефирина спустилась прогуляться на заднюю палубу. Прежде чем сделать несколько шагов, она бросила взгляд на рангоут. На мачтах, где раздувались от ветра паруса, она увидела улыбающихся марсовых, приветствующих ее с дружеской простотой, присущей всем морякам. Зефирина несколько раз вдохнула полной грудью. В отличие от Плюш, морской воздух приободрил ее. Она привыкла к качке, которая даже стала ей нравится. Она с интересом разглядывала косяк дельфинов, следовавший за судном, когда за спиной раздался голос рыцаря Фолькера. – Ваша светлость хорошо спали? – Превосходно, мессир… – Не нужно ли чего-нибудь вашей светлости? – Ничего, мессир, только немного покоя возле этой необъятной синевы, – сказала Зефирина. Ответ был не из самых любезных. Но он не обидел рыцаря, который продолжал: – Его преосвященство приказал мне находиться в вашем распоряжении, сударыня. Что вам угодно? «Хочу спокойствия и, прежде всего, не разговаривать с вами», – чуть было не вырвалось у Зефирины. Фолькер смотрел на нее с восхищением. Под этим мужским взглядом Зефирина внезапно обрела женскую интуицию и ответила: – Что ж, дайте мне руку, мессир, и прогуляемся на солнышке. Рыцарь не заставил просить себя дважды. Они прогуливались по палубе, и после того, как были обсуждены обычные банальности, Фолькер счел своим долгом объяснить Зефирине названия всех парусов – марселя, брамселя, как малого, так и большого бом-брамселя, не забыв о швартовых и о новом парусе на бушприте… В конечном итоге беседа оказалась не лишенной интереса и отвлекла Зефирину от мрачных мыслей… Подул восточный ветер: он пришел из Африки[10 - Сирокко.] и был сухим и горячим. Рыцарь предупредительно осведомился: – Может быть, ваша светлость желает укрыться от ветра? Не хотите ли осмотреть конюшни, парадных и боевых коней? – Почему бы нет… Хорошая наездница, Зефирина понимала разницу между лошадьми для парада и для войны. Рыцарь повел княгиню на нижнюю палубу. Он так был поглощен своим ухаживанием, что не заметил, как чья-то тень проскользнула за ними. – Sangdieu! Sardanapale[11 - Проклятье! Сараданапал (фр.).]! Это каркал Гро Леон, взгромоздившись на снасти. Птица покружилась над палубой, а затем спикировала к роскошным каютам. Зефирине казалось, что они спускаются к самому килю. Фолькер показал ей все. Молодая женщина восхищалась устройством судна. Она поняла, какими пользуется привилегиями, живя словно в раю, когда увидела всех этих несчастных людей, набившихся на нижней палубе. Запах здесь стоял невыносимый, поскольку пассажиры справляли свои естественные потребности там, где их застигала нужда, и довольствовались тем, что смывали за собой, плеснув ведро морской воды. Осмотрев камбуз, отсек с провизией, молодые люди вернулись к «стойлам». Зефирина погладила Розали, которая заблеяла от радости. В следующем отсеке, освещенном через отверстия для пушек, располагалась конюшня. Перед глазами Зефирины предстало настолько отвратительное зрелище, что она отпрянула. Около сорока лошадей были подвешены к потолку при помощи ремней, пропущенных у них под брюхом. Ноги несчастных животных болтались в двух шагах над подстилкой: видеть подобную возмутительную жестокость было невыносимо. И, в довершение к этому варварству, конюхи стегали лошадей, а те вздрагивали и жалобно ржали. Зефирина пробормотала: – Почему с ними так жестоко обращаются? Фолькер не понял, о чем идет речь, а потом объяснил: – Напротив, это весьма гуманно. Лошади, сударыня, очень плохо переносят море. От качки они могут упасть или, хуже того, пораниться, поэтому мы привязываем их к потолку… – Но зачем стегать их? – возмутилась Зефирина. – Чтобы они совсем не одеревенели… Взгляните: Паша, мой боевой конь, очень доволен… И, подойдя к большому жеребцу темно-рыжей масти, рыцарь схватил хлыст, находившийся тут же на вешалке, и принялся сначала слегка, а затем все сильнее и сильнее стегать его по крупу. И в самом деле, казалось, своим ржанием конь благодарит хозяина. После этого визита Фолькер повел Зефирину в винный погреб. – Сударыня, вы мне позволите предложить вам кубок мальвазии или токайского? – Превосходное средство против морской болезни. Зефирина подумала о бедной Плюш. – Я охотно отнесла бы его своей компаньонке. Она слегла и сильно страдает… Рыцарь Фолькер зажег свечу и повел молодую женщину к бочкам. Он взял два оловянных кубка, висевших на перегородке, и как человек, хорошо ориентирующийся в погребе, направился прямо к бочонку с токайским. Зефирина услышала, как заполняются сосуды. Затем рыцарь вернулся и протянул один из кубков молодой женщине. – Пусть это путешествие принесет вам счастье, княгиня Фарнелло… Он усадил Зефирину на пустой перевернутый бочонок, сам же, оставшись стоять, принялся разглагольствовать о подстерегающих опасностях и суевериях моряков. – Знаете ли вы, сударыня, почему запрещается свистеть на борту кораблей? Потому что это вызывает сильный ветер и бурю… Голос рыцаря журчал и был не лишен приятности. Не думая ни о чем, Зефирина пила маленькими глотками. Действительно, токайское пошло ей на пользу, дало ощущение силы и приятным теплом разлилось по телу. Продолжая говорить, Фолькер взял пустой кубок Зефирины и направился к бочонку, чтобы вновь наполнить его. – Нет, нет, мессир… А то у меня голова закружится! – проговорила молодая женщина со смехом. Мерцающее пламя свечи внезапно погасло. В темноте Зефирина услышала шум, словно кто-то наткнулся на какое-то препятствие. Слегка обеспокоенная, она прошептала: – Мессир Фолькер, где вы? Совсем рядом послышался шум крадущихся шагов. Ощутив внезапную ярость, она теперь вполне понимала, чего хочет рыцарь. «Обет целомудрия»… Однако брат госпитальер не слишком с ним считается! Чья-то рука схватила ее за горло. Это было не ласковое прикосновение влюбленного, а смертельная хватка убийцы. Зефирина почувствовала злобное дыхание. Кто-то покушался на ее жизнь. С силой, которую она в себе даже не подозревала, Зефирина в полной тишине отбивалась от нападающего на нее человека. Пытаясь задушить ее, убийца потянул за цепочку от драгоценного медальона, который она носила на шее. – Ко мне… на помощь! – Удалось ей крикнуть. Толстая ручища легла на рот, заглушив ее крик. На своих губах Зефирина ощутила прикосновение мерзкой бородавки. Она была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Убийца неумолимо тащил ее за бочки с мальвазией, чтобы закончить там свое грязное дело. ГЛАВА III ТАЙНА ЗЕФИРИНЫ – Есть здесь кто-нибудь? – Разрази меня гром, это здесь! – Тысяча чертей, свечу! – Ради всех святых, сударыня? – Проклятье! Крошка! Ла Дусер, Пикколо, Гро Леон и матрос Гароно ворвались в погреб. – Мамзель Зефи… Мамзель Зефи, отзовитесь! – вопил Ла Дусер. – Здесь! Здесь! – Гро Леон кружил над бочками. Трое мужчин бросились туда. Зефирина без движения лежала на полу. Пикколо взял ее на руки. Ла Дусер бормотал: – Малышка моя… Неужели этот недоделанный рыцарь убил ее?.. Великан всхлипнул. Пока трое мужчин занимались Зефириной, слушали, стучит ли сердце, смачивали виски остатками токайского, убийца, словно змея, проскользнул за бочками и выскочил в люк. Напрасно Гро Леон закаркал: – Saumure! Satan[12 - Проклятье! Сатана! (фр.).]! Когда Гароно и Пикколо бросились в погоню, было уже слишком поздно, убийца испарился. Трое спасителей отыскали рыцаря Фолькера. У несчастного был сильно рассечен лоб. Он потерял много крови, видимо, от удара палкой. Зефирина постепенно приходила в себя. Первым ее движением было нащупать драгоценный медальон, чтобы убедиться, что он все еще у нее на груди. Успокоенная, она положила голову на плечо Ла Дусера, который понес ее в каюту. – Мой милый Ла Дусер… Ты опять появился, чтобы спасти мне жизнь… – Вот уж нет, мамзель Зефи, это Гро Леон поднял шумиху, храбрый парень Гароно встревожился, Пикколо послал за мной… Я, старый дурак, позволил вам шататься одной, теперь я от вас ни на шаг не отстану, черт меня побери! Ла Дусер внезапно замолчал. Среди всеобщего шума – криков ожившей мадемуазель Плюш, испуганной Эмилии, Коризанды, которая вопила, чтобы не отстать от остальных, карканья Гро Леона – в комнате послышался голос великого магистра Вилье де Лиль-Адана, очень встревоженного новостью. – Я приказал обыскать весь корабль, дочь моя… но если вы не можете описать того, кто напал на вас, сомневаюсь, что мы найдем его… Как вы себя чувствуете, дитя мое? – Гораздо лучше, ваше преосвященство… Зефирина попыталась встать. – Не шевелитесь… Возможно кровотечение… Вилье де Лиль-Адан сел на табурет; прощупав Зефирине пульс, он прошептал: – Будьте осторожны, дитя мое. Видимо, в этом необъятном мире у вас есть опасный враг, и он на борту. Словно крыса, он сейчас забился в нору. Вы должны выходить из каюты только в сопровождении кого-нибудь. По моему приказу два вооруженных слуги будут охранять вашу дверь. Кроме как убить вас… хотел ли еще чего-нибудь этот человек? – осторожно осведомился Вилье де Лиль-Адан. Зефирина чуть было не доверила тайну великому магистру. В медальоне, который она носила на груди и который Фульвио подарил накануне ее бегства с Этны, находился талисман, принадлежащий семьям Сен-Савен и Фарнелло: три металлические пластинки, три изумрудных колье, с таинственными надписями, указывающими путь, как считали молодые супруги, к сокровищам Саладина[13 - См. «Княгиня Ренессанса».]. Фульвио вручил их Зефирине с нежными словами: «Спрячь это на своей роскошной груди, cara mia. Не расставайся с ним ни днем, ни ночью, не рассказывай о нем ни одной живой душе, талисман Саладина принадлежит тебе по праву. А пока, пусть тебе не все понятно, береги его, как зеницу ока, для наших детей…» Зефирина полностью доверяла Вилье де Лиль-Адану, но с мудростью, поразительной для двадцатилетней женщины, она предпочла обойти этот вопрос: – Я думаю, ваше преосвященство, что… этот человек покушался на мою честь. Вилье де Лиль-Адан побледнел. Насильник на борту судна, принадлежащего рыцарям, служителям Господа. Какой стыд! – Святым Иоанном, нашим покровителем клянусь, княгиня Фарнелло, что если мы найдем негодяя, в присутствии всей команды его руки будут прибиты к мачте, язык пронзен кинжалом, и, прежде чем бросить его в море, ему выльют на голову кипящую смолу… Дав это обещание, вызвавшее у Зефирины отвращение, Вилье де Лиль-Адан откланялся. Зефирина же, которая, казалось бы, должна была волноваться, успокоилась. Убийцу не нашли, что избавило ее от зрелища, обещанного великим магистром. Но, самое главное, Зефирина теперь была уверена, – донья Гермина жива. Это она подослала головореза, чтобы убить ее! У Зефирины было доказательство, что ее мачеха по-прежнему упорствует в своей ненависти. Но молодая женщина была счастлива. Если донья Гермина жива, значит, Луиджи – тоже. Единственное, что оставалось непонятным: это она преследует донью Гермину или же донья Гермина охотится за ней. Минуло несколько дней, когда можно было не опасаться за жизнь рыцаря, и очень бледный Фолькер появился на палубе. Лоб его украшала большая повязка, и теперь у несчастного пропало всякое желание любезничать. Неверные варвары предприняли несколько попыток атаковать флот ордена. Обе стороны обменялись пушечными залпами, чтобы продемонстрировать свое господство на Средиземном море, но ни одно из ядер не достигло цели. Не считая этих происшествий, в целом плавание прошло довольно спокойно. Благодаря своей хозяйке, мадемуазель Плюш открыла целебные свойства токайского. Она провела остаток путешествия в постели, и никто не знал, являлась ли тому причиной качка, или доброй Артемизе представился прекрасный случай отдать должное своей слабости к Бахусу. На двадцать восьмой день плавания, когда Зефирина с Коризандой находились в каюте, рыцарь Фолькер, к которому стали возвращаться повадки дамского угодника, постучал в дверь. – Сударыня… видны берега Испании. ГЛАВА IV ВАЛЕНСИЙСКИЙ НИЩИЙ Если и существовало в начале XVI столетия место, где путешественник пожелал бы остаться навсегда, то это была, конечно, восхитительная Валенсия. Все там утопало в зелени: зеленые деревья, зеленая трава, виноградники и пальмы. Regalada – так называли ее арагонцы, Зефирина переводила это как «Дарованная земля». Едва она ступила на берег, опьяняющие ароматы лимонных, апельсиновых, тутовых деревьев наполнили ее новыми силами. Расположенная в долине Лирии, похожая на клубочек, свернувшийся на правом берегу Турии, или, как называли ее арабы «Белой реки», Валенсия была изумительным городом, чьи улочки вычерчивали своенравные пируэты. Великий магистр совершил высадку во главе двадцати рыцарей, оседлавших своих боевых коней. Чтобы соблюсти приличия, необходимые Вилье, Зефирина следовала за ними в портшезе, а ее люди – на мулах. Двое этих мощных животных тянули маленькую повозку, где находились походные сундуки и… Розали. Проезжая в портшезе по городу, Зефирина заметила огромное количество памятников, напомнивших ей, что Валенсия находилась в руках мавров до 1238 года, когда Иаков I, король Арагона, по прозвищу «El Conguistador», вернул его христианскому миру. – Да, сударыня, вы вновь стали думать о своих бесценных занятиях, и мне это очень приятно. Значит, вы поправляетесь, – заявила Плюш. Она держала на руках Коризанду. Гро Леон спал. – Вы тоже, милая Артемиза! Токайское спасло вам жизнь! В багаже я обнаружила несколько кувшинов. Разумеется, я оставила их на борту! – с серьезным видом ответила Зефирина. – Святая дева! Вы не могли этого сделать! Мой бедный больной кишечник и моя изжога вновь возьмутся за старое. Портшез качается, словно ореховая скорлупа на волнах, среди которых мы недавно находились, – захныкала несчастная мадемуазель. – Soib! Soib![14 - Пить! Пить! (фр.).] – каркнул в подтверждение Гро Леон. Не зная, смеяться или жалеть свою любимую компаньонку, Зефирина вынула один кувшин, спрятанный в корзине. – Успокойтесь, милая Плюш, я подумала о вашей изжоге. Наполнив кубок токайским, молодая княгиня собиралась уже протянуть его мадемуазель Плюш, но замерла, увидев процессию вымаливающих прощения грешников. На головах у них были высокие капюшоны, одеты они были в широкие рубахи. Они с покаянными воплями до крови бичевали себя, направляясь к собору. Портшез Зефирины вынужден был остановиться около готического портала, чтобы пропустить их. Несчастный нищий, бедный горемыка, потерявший руку и ногу, умолял: – Сжальтесь! Один реал! Я голоден и хочу пить… – Возьмите, добрый человек. Зефирина отодвинула занавески на портшезе. Одноногий несчастный устремился за подаянием. Молодая женщина вложила ему в руку несколько монет, которые нашла в кармане, затем протянула кусок хлеба с салом и кубок вина. – Мое токайское! – запротестовала Артемиза. Под негодующим взглядом Зефирины дуэнья мгновенно притихла. – Благослови вас Господь, сударыня, – прошептал бедняга. Он выпил кубок до дна и, протянув его Зефирине, с жадностью принялся за ломоть хлеба. Процессия прошла. По знаку Ла Дусера портшез тронулся в путь. И тут ужасный звериный крик заставил окаменеть Зефирину и ее спутников. Нищий повалился на землю, на губах его выступила зеленая пена, он выл: – Ко мне… умираю… внутри огонь… Ах, сударыня… это дурно… Гореть вам в аду… Отравить… несчастного… попрошайку… Священника… я хочу священника… Ааа… Зефирина, объятая ужасом, вышла из портшеза. Пикколо, Эмилия, Ла Дусер бросились на помощь несчастному, Зефирина заметила фонтан. Она зачерпнула воды, но когда вернулась, нищий уже был мертв. Лицо его исказила гримаса. Вокруг них начала собираться толпа. Зефирина ощущала на себе злобные, недоверчивые взгляды. Все видели, как молодая женщина подала несчастному кувшин вина и ломоть хлеба. К ним уже спешил священник из собора. Зефирина со слезами на глазах на очень хорошем испанском рассказала, что произошло. У нее хватило сообразительности высказать предположение, что нищий, видимо, поперхнулся хлебом. Она назвала себя. Титул княгини оказал магическое действие на служителя Господа. После того как долгое объяснение, казалось, было почти закончено, в разговор вмешались два монаха, чьи зеленые кресты инквизиции, нашитые на плечах, заставили вздрогнуть Зефирину: Кто не слышал об огромной власти инквизиции в Испании? Зефирина знала, что они могут заточить ее со всей прислугой в каменном мешке. – Вот вам за ваши добрые дела, святые отцы! Зефирина достала кошелек, полный реалов. Трое священников рассыпались в благодарностях. Толпа расступилась, и Зефирина смогла пройти, осыпаемая благословениями за щедрость. В портшезе Плюш беспрестанно бормотала, стуча зубами: – Боже милостивый, сударыня, ведь это выпить должна была я. Боже милостивый, сударыня, это я… Едва они выехали из Валенсии, Зефирина приказала остановиться. Она вынула кувшин и опрокинула его содержимое на траву. Под воздействием яда растения съежились. – Soufre! Soufre![15 - Cepa! Сера! (фр.).] – закаркал Гро Леон. Ла Дусер понюхал горлышко: – Точно, это смесь на основе серы и мышьяка! – Так делается яд Борджиа… – прошептала Зефирина. – Какой-то мерзавец покушался на… – На меня! – простонала Плюш. – Нет, черт возьми, старая дура, – оборвал ее Ла Дусер, – на княгиню! Нужно смотреть в оба, быть начеку, разрази меня гром! Убийца идет по нашим следам, мамзель Зефи. Я так думаю, что он действует по указке вашей негодяйки-мачехи, доньи Гермины, чтоб ее черти разорвали! Ла Дусер в присущей ему манере, как всегда, верно ухватил суть вещей. – Ты прав, Ла Дусер, но больше всего я ненавижу убийц за то, что они погубили невинного человека. Они должны были подумать, что во время путешествия не только я могу выпить это вино. Спутники Зефирины переглянулись. Холодная решимость доньи Гермины обрекала на гибель их всех. Что же касается Коризанды, то чудовище, видимо, уготовило ей судьбу Луиджи… Надо ли говорить, что остаток дня прошел мрачно. Погруженные в свои мысли, Зефирина, Плюш и Ла Дусер не произнесли ни слова. За ними следом, также в молчании, верхом на мулах ехали Эмилия и Пикколо. Через несколько лье рыцарь Фолькер и вооруженный слуга догнали портшез Зефирины. Предусмотрительный Вилье де Лиль-Адан приказал им следовать на расстоянии за княгиней Фарнелло и в случае необходимости оказать помощь. – У вашей светлости были неприятности в Валенсии? – спросил Фолькер. – Нет, мессир… только один несчастный калека отдал богу душу, когда мы проезжали мимо собора. – Ну тогда я спокоен, сударыня. Мы будем ехать сзади на расстоянии пятисот шагов. Если вам что-либо понадобится, взмахните белым платком. Зефирина видела, что Фолькеру не терпится остаться рядом с портшезом. Она сама в его присутствии почувствовала бы себя увереннее, но ей не хотелось нарушать приказа великого магистра. Кроме того, какая-то гордость мешала ей рассказать Фолькеру, как все произошло на самом деле. Она попросила своих людей ничего не говорить вечером и магистру. Ла Дусеру это не понравилось. Следующей ночью он не сомкнул глаз, бродя вместе с Гро Леоном вокруг постоялого двора. Инстинкт подсказывал ему, что убийца еще вернется, чтобы удостовериться в своем злодеянии. ГЛАВА V ДОПРОС На башне пробило два часа, когда Ла Дусер услышал какой-то шорох в роще. Гро Леон прокричал по-совиному. Тренированное ухо великана уловило этот сигнал. Прячась за кустами, Ла Дусер совсем распластался по земле. Через минуту снова все стихло, и в свете луны он увидел, как кто-то выскользнул из леска. Вдали залаяла собака. Человек побежал к сараям. И, пробравшись внутрь, бесшумно приблизился к портшезу. Вероятно, того, что он увидел, ему показалось недостаточно, и он стал подниматься по деревянной лестнице, ведущей в комнаты. Тяжелая ручища Ла Дусера опустилась ему на плечо. Мужчина, довольно коротконогий, но с мощным торсом, обернулся и сделал попытку вцепиться в горло оруженосцу. Но несмотря на свою силу, справиться с гигантом был не в состоянии. – Saigne! Saigne![16 - Зарезать! Зарезать! (фр.).] – каркал Гро Леон. Ла Дусер не нуждался в советах. В руке его блеснул кинжал. Он приставил его к шее незнакомца, не выпуская того из своих железных объятий. – Кто ты такой? – Заблудившийся путешественник. Тиски Ла Дусера сжались сильнее. Человек задыхался. – Пощадите, иначе я сейчас умру. – Как бедняжка княгиня Фарнелло? – проревел Ла Дусер. – Она умерла? – прохрипел мужчина. – Сознаешься в своем злодеянии? – Мерзавец! Предатель! – повторял Гро Леон. – Кто приказал тебе убить нашу госпожу? Ла Дусер заставил бандита встать на колени и приставил кинжал к его горлу. – Я Гр… Гр… – сипел незнакомец, и в горле у него что-то клокотало. Вне себя от ярости, Ла Дусер уже не соизмерял своих сил. Кости негодяя захрустели. – Остановись, Ла Дусер. С фонарем в руках на верхней ступени лестницы появилась Зефирина. Она была одета и держала палку, доказывающую, что тоже ждала ночного нападения. – Дай ему говорить! Зефирина бесстрашно приблизилась, сощурилась, разглядывая тяжело дышащего человека с изрытым оспой лицом. – Я узнаю тебя. Ты – матрос со «Святой Маргариты», который уронил, когда я проходила мимо, бухту каната… – Чего вам надо? Я не понимаю вас, синьора… – Ты итальянец? – продолжала Зефирина. – Венецианец! Я не имею никакого отношения к вашей истории… Я… только искал кусок хлеба… когда этот ненормальный набросился на меня. – Покажи руки. Мужчина, стоявший на коленях, согнувшись в три погибели под гигантским коленом Ла Дусера, был вынужден повиноваться. На правом указательном пальце у него красовалась огромная бородавка. – Это ты напал на меня в трюме. Кто приказал тебе убить меня? Говори! Или мой оруженосец сделает из тебя отбивную. Человек застонал: – Синьора, кто вам внушил такое… Я только… – Выколи ему глаза, – холодно произнесла Зефирина. Ла Дусер не заставил себя просить дважды. Кинжал вплотную приблизился к глазному яблоку негодяя, и тот, обезумев от ужаса, взмолился: – Только не это… Пощадите!.. Я все вам скажу… Три месяца назад я находился в Канди[17 - Древнее название Крита.], человек, назвавшийся Бизантеном… – Зефирина еле удержалась, чтобы не вскрикнуть. Значит, Бизантен, вернейший сообщник доньи Гермины, уцелел во время извержения Этны. – …Пришел поговорить со мной в порт, сославшись на одного из моих венецианских друзей. Тем же вечером он назначил мне встречу. Я отправился туда. Меня приняла дама, лицо ее скрывала вуаль. Она дала мне тысячу золотых цехинов и обещала, что я получу столько же, если сейчас же отправлюсь на Мальту и… займусь вами. Я должен был представить ей доказательство, что вы мертвы… но, главное, она хотела… – Этот медальон… – Зефирина показала золотой кулон, который всегда носила на груди. – Да… Но, клянусь небом… я не знаю зачем… Она хорошо мне заплатила… и все… Клянусь, я ничего не имею против вас, синьора. – Я убью его, – прорычал Ла Дусер. – Отпусти этого человека! – приказала Зефирина. – Но… – Слушайся меня. Ла Дусер убрал колено, позволив венецианцу подняться, схватил своей огромной ручищей его запястья и крепко связал их ремнем. Зефирина присела на сундук и на несколько минут погрузилась в размышления. – Если ты говоришь искренне, даю тебе честное слово, что тебя оставят в живых… Если нет, мой оруженосец придушит тебя, как крысу. – Сударыня… – взмолился убийца. – Отвечай просто и кратко. Ты знаешь имя этой дамы? – Бизантен представил мне ее как синьору Триниту Орандо. «Имя, под которым обычно путешествует донья Гермина!» – Где ты должен был с ней встретиться, чтобы доложить об успехе своего предприятия? – Я обещал вернуться в Канди в следующем месяце, если бы мне удалось сесть на корабль, после того, как… гм… – Убил бы меня, – спокойно закончила Зефирина. – Ну да… хм… Но вас хорошо охраняли рыцари и… я вместе с вами сел на «Святую Маргариту», но… – Ты не ответил на мой вопрос. Теперь тебе нужно возвращаться в Канди? – Нет, прошло два месяца, и я должен отправиться в Мадрид… Синьора Орландо будет там уже завтра. Зефирина с трудом сдерживала дрожь. Она попыталась сохранить спокойный тон, когда задала следующий вопрос: – Где? – Что где, синьора? – Где у тебя встреча с синьорой Орландо? – Она сама должна оставить мне свои распоряжения у оружейника на площади Майор… Больше я ничего не знаю… Человек казался искренним. Какой слабый след! В который раз волчица недосягаема. Зефирина откашлялась. – А эта дама была одна в своем доме в Канди? – Во всяком случае, я видел только ее, вернее, вместе с Бизантеном, могу поклясться в этом… На какое-то мгновение Зефирина поддалась отчаянию, но затем вновь продолжила допрос. – Я верю тебе, но попытайся вспомнить… Говорила ли она о ком-нибудь? Называла ли кого-нибудь, чье-то имя? Мужчина наморщил лоб, затем прошептал: – Нет, ничего не помню, кроме того, что какой-то младенец где-то рядом орал во все горло, а госпожа Орландо крикнула: «Каролюс, утихомирь же Рикардо, у нас деловой разговор…» Видимо, бледность Зефирины испугала венецианца, потому что он пробормотал: – Это вы и хотели услышать, синьора? Зефирине удалось овладеть собой, и она проговорила: – В конце концов, ты просто хочешь получить свою тысячу цехинов… Если я дам их тебе, ты поступишь ко мне на службу? – Это не очень-то правильно… Договор есть договор… Теперь вы, наверное, захотите, чтобы я свернул шею этой Орландо. Честно говоря, это мне не слишком-то по нутру… Все-таки и у нас есть свое достоинство. – Он еще говорит о достоинстве, этот головорез. Я убью его! – воскликнул Ла Дусер. – Успокойся. Слушай внимательно, венецианец, эта женщина похитила моего ребенка, моего сына Луиджи… итальянца, как и ты. Венецианец перекрестился. – О, мадонна, я этого не знал, синьора… Украсть ребенка у матери, это… это очень плохо. Видимо, у бандита были абсолютно четкие представления, что является христианским поступком, а что нет. – Подожди! Зефирина наклонилась и вынула из потайного кармашка на юбке, пришитого Плюш, кошелек. – Вот пятьсот реалов. Обещаю тебе столько же, когда найдется мой сын, если нам поможешь. Она положила кошелек на сундук. – За такую цену, Principessa[18 - Княгиня.], я его и в аду сыщу, твоего сынишку! – заявил венецианец, с вожделением покосившись на золото. – Освободи его, Ла Дусер. Этой ночью ты будешь спать в сарае. А завтра мы вместе отправимся в путь. – Разрази меня гром! Тысяча чертей! Вы не в своем уме, мамзель Зефи! А если он смажет пятки салом, этот недоделанный рогоносец. Ла Дусер кипел от бешенства. – Я его лучше в пруд закину! Понятно тебе! Ударом кулака великан уложил венецианца на землю. – Я дала слово. Слушайся меня, Ла Дусер. Гигант пропустил это мимо ушей, он прошептал: – Нужно его прирезать, мамзель Зефи… Я сделаю это за гумном, ни одна живая душа ни сном ни духом… Валяясь в пыли, венецианец с вполне понятным беспокойством прислушивался к этому разговору. Ла Дусер пнул пленника ногой в бок. – Теперь ты будешь отвечать за венецианца, Ла Дусер. Если с ним что-нибудь случится, я тебе никогда не прощу. Молодая женщина отвела оруженосца в сторону, чтобы итальянец не смог их услышать. – Разве ты не понимаешь, что он – единственная нить, связывающая нас с Луиджи? Он стал мне почти симпатичен, после того как рассказал, что мой ребенок жив… Прошу тебя, Ла Дусер, помоги мне! – Гром и молния! Теперь, когда нам все известно… можно и того… чик-чирик. – Развяжи его, – приказала Зефирина. Со слезами на глазах бедный гигант повиновался хозяйке. – Semon! Sardine![19 - Клятва! Крошка! (фр.).] – казалось, Гро Леон был недоволен так же, как и оруженосец. – Вот золото, венецианец, теперь ты можешь убежать, предать меня или остаться с нами, чтобы получить остальное, – произнесла Зефирина. Растерев затекшие запястья и спрятав кошелек, мужчина бросил не слишком приветливый взгляд на Ла Дусера, затем, прижав руку к сердцу, поклонился: – Меня зовут Тициано, синьора… всеми святыми клянусь, теперь, когда познакомился с вами, сожалею, что обещал пришить вас. Слово Тициано, вы мне нравитесь, вы храбрая дамочка… И вы спасли мне жизнь! Мадонной клянусь, я выручу вашего мальчонку… Тогда мы будем квиты… По рукам, principessa! Под укоризненными взглядами великана-оруженосца и галки Зефирина пожала венецианцу Тициано руку, украшенную большой бородавкой. ГЛАВА VI НРАВЫ И ОБЫЧАИ Против всех ожиданий, на следующее утро венецианец появился у дома в момент отъезда. Зефирина представила его своим людям, а те, предупрежденные Ла Дусером и Гро Леоном, бросали на него красноречивые взгляды. Когда Тициано хотел помочь мадемуазель Плюш забраться в портшез, достойная Артемиза закричала: – Убери лапы, висельник проклятый! В последующие дни венецианца, который молчал, словно воды в рот набрал, постепенно приняли, или, по крайней мере, стали терпеть в маленьком отряде. Пикколо и Эмилия были с ним почти любезны. Только Ла Дусер и Гро Леон держались неприступно. Они неустанно следили за всеми поступками и словами Тициано, а галка без конца кружила у него над головой. Одно только утешало исполина. Ослушавшись Зефирину, он все-таки предупредил великого магистра. Вилье обещал дать подкрепление рыцарю Фолькеру, который неотступно следовал за ними. Таким образом, день за днем рыцари из ордена и княгиня Фарнелло двигались по Испании на расстоянии лье друг от друга. Дорога, местами немощеная и ухабистая, вела через Утиел, Кастильо де Гарсимуньос, Алкасар де Сан Хуа прямо в Гвадалахару… Одно обстоятельство очень удивило Ла Дусера: в Испании все говорили по-испански! – Рогоносцы недоделанные! Не могут, как порядочные люди, болтать по-французски! – ворчал великан. Второе наблюдение, проезжая мимо маленьких городков, сделала Плюш: – Фижмы здесь носят пышнее, чем в Италии, сударыня… Вам нужно сменить гардероб… В Сицилии Зефирина потеряла все: те несколько платьев, что у нее были, она приобрела на Мальте, где и не слышали о последних веяниях моды. Словно провинциалка, ослепленная роскошью, молодая женщина из окна портшеза или со спины мула, если ехала верхом, смотрела на дам высшего общества, прогуливавшихся возле церкви, всегда в сопровождении лакея или дуэньи. Скрывая лица мантильей, прекрасные испанки с гордостью демонстрировали свои «гуардаинфанте», гигантские фижмы, на внутренних негнущихся обручах, благодаря которым топорщились, начиная с талии, все нижние юбки и платье, придавая одежде форму колокола. Глядя на них, Зефирина чувствовала себя неуютно. Но у нее не оставалось времени грустить по этому поводу, ибо она была занята материальной стороной путешествия. Десять тысяч цехинов таяли на глазах. По вечерам Зефирина должна была удостовериться, купили ли Ла Дусер и Пикколо кур и жаркое у крестьян или куропаток и кроликов у охотников. На это уходило несколько реалов. В противоположность гостеприимным французам, у которых пища имелась в изобилии, на испанских постоялых дворах было лишь то, что привозил с собой сам путешественник. На остановках Зефирине удавалось раздобыть для себя и своих женщин кровать, а для мужчин – охапку соломы в общих комнатах. Один Ла Дусер спал, завернувшись в одеяло, на пороге комнаты Зефирины. Но и в комнатах, и в конюшне кишели блохи, с которыми соперничали только клопы. Наутро все начинали беспрерывно чесаться. Зефирина, узнав, что здесь продается все, даже то, чего не существует, сделала еще одно открытие: вентерос[20 - Хозяева постоялых дворов.] были большими мошенниками, чем разбойники с большой дороги. На каждой остановке Зефирина и ее люди «теряли» один сундук из багажа. Если так продолжалось бы дальше, они приехали бы в Мадрид с пустыми руками. Ла Дусер решил следить за багажом, чтобы поймать вора, но испанцы оказались ловчее его. Прекратить кражи удалось только Тициано, вступившему с вентерос в переговоры. – Чтобы не случалось больше «пропаж», синьора, нужно платить на чай пять реалов сверху! Зефирина так и поступила, и кражи прекратились, словно по волшебству. С этого дня Ла Дусер стал вести себя почти вежливо по отношению к венецианцу. Зефирину удивлял гордый и обидчивый характер жителей этой страны. Хотя все испанцы были чрезвычайно любезны, у молодой женщины сложилось впечатление, что все они, от мала до велика, презирают остальной мир. Горожане и крестьяне, с которыми доводилось общаться Зефирине, казалось, с трудом верят, что в мире существуют, кроме Испании, другие земли и другие короли. Чем дальше Зефирина продвигалась по стране, тем сильнее ее мучило нетерпение. Ей хотелось подстегнуть мулов и помчаться к цели во весь опор. Однажды утром ее постигло огромное разочарование. – Эта венецианская задница исчезла! Сообщая новость, Ла Дусер с упреком смотрел на Зефирину. Она поверила в клятвы Тициано, надеялась, что ее снисходительность не будет иметь слишком тяжелых последствий. Чтобы Ла Дусер не слишком торжествовал, она заявила: – Этого я и желала. Ла Дусер удалился, бормоча что-то невразумительное. Кроме беспокойства, которое испытывала Молодая женщина при мысли о том, что Тициано может поставить в известность донью Гермину о ее намерениях, Зефирина вспомнила об отданном ему золоте. Она оплакивала свою тысячу реалов, как настоящий скупец, и думала, не лучше ли было послушать Ла Дусера и позволить прикончить венецианца. Она как раз размышляла об этом, когда на девятнадцатый день пути, гораздо более утомительного, чем путешествие на корабле, перед маленьким отрядом показались стены Гвадалахары. Зефирина заметила крест, возвышавшийся на высокой башне Аламбры. Гро Леон вспорхнул к воронам, которые кружились в голубом небе. На постоялый двор опустилась ночь, когда Вилье де Лиль-Адан через рыцаря Фолькера передал Зефирине записку: «Сегодня, когда пробьет полночь, у южной потайной двери дворца де Л'Инфантадо». ГЛАВА VII СЕСТРА И ПРИНЦЕССА Гвадалахара, как было известно Зефирине, служила в свое время оплотом римлян; затем завоеватели – мусульмане – прозвали ее «Каменная река», откуда и произошло испанское название. Город, за который в течение всего XII века сражались христиане и арабы, был взят Альваром Фаньесом, боевым соратником Сида, но через некоторое время вновь отбит маврами. Добившись, наконец, в 1441 году статуса свободного города, Гвадалахара стала частью владений могущественной семьи Мендоса, герцогов де Л'Инфантадо и испанских грандов, она стала их главной резиденцией. В пол-двенадцатого Зефирина в надвинутом на глаза капюшоне, в сопровождении Пикколо, поднималась к дворцу, совершенно не представляя, что ее ожидает. Подозрительный Гро Леон летал вокруг своей хозяйки. Ла Дусера она предпочла оставить, чтобы тот охранял Коризанду, ибо опасность грозила отовсюду, в том числе и со стороны венецианца. Ночь выдалась прохладная. Ожидая возле стены, Зефирина пожалела, что не надела под накидку шаль. С двенадцатым ударом, скрытая в небольшой стене низенькая дверь приоткрылась. Человек с фонарем сделал знак молодой женщине и ее оруженосцу следовать за ним. Гро Леон, в свою очередь, хотел залететь вовнутрь. Мужчина захлопнул дверь перед самым его клювом. Обиженный Гро Леон поднялся над стенами и увидел, как его хозяйка пересекает двор, окруженный галереей, и входит в другую потайную дверь, ведущую во дворец. Человек с фонарем молча поднимался по винтовой каменной лестнице впереди Зефирины и Пикколо. Дворец, казалось, никто не охранял, если только этот человек не выбрал дорогу, известную ему одному. – Мы идем к великому магистру? – прошептала Зефирина. Продолжая подниматься, человек приложил палец к губам. Оказавшись наверху, он тихонько постучал в дверь. Ему открыл лакей без ливреи. Мужчина прошептал ему на ухо несколько слов. Лакей сделал знак пройти в коридор, который охранял. Человек с фонарем продолжил путь. Миновав коридор, он открыл следующую дверь, ведущую в пустую приемную. – Останьтесь здесь, – прошептал он Пикколо. Оруженосец сделал протестующее движение. Зефирина успокоила его жестом. Человек с фонарем приподнял ковер, отделяющий приемную от молельни. – Никуда не уходите, сударыня… мы пришли… – сказал он на очень хорошем французском. Зефирина хотела что-то спросить, но проводник уже исчез. Зефирину начали раздражать все эти тайны. Она подождала несколько мгновений, которые показались ей вечностью. Терпение никогда не входило в число ее добродетелей. Она стала нервно постукивать ногой. Молодая женщина уже собиралась вернуться к Пикколо, когда женская рука приподняла ковер, и в комнату вошла одетая во все белое дама. Зефирина мгновенно узнала ее. – Ваше королевское высочество! Зефирина склонилась в глубоком реверансе. Она хотела поцеловать край белого платья, но принцесса удержала ее. – Встаньте, дорогая Зефирина… Маргарита Ангулемская нежно заключила ее в свои объятия. Поцеловав Зефирину в лоб, принцесса повлекла ее к скамье. Молодая женщина хотела остаться на ногах, но Маргарита заставила ее сесть рядом. – В подобной ситуации не до церемоний. Разве мы могли подумать всего пять лет назад в Блуа, что встретимся вот так, дорогая Зефирина. Я все знаю, Вилье де Лиль-Адан поведал мне о ваших несчастьях… и я хочу помочь вам. – Сударыня… – прошептала Зефирина, – признательность моя… – Не будем меняться ролями, ведь это наша признательность – моя и моей матери – навсегда принадлежит вам. Нам известно, как бесстрашно вы вели себя в Пиццигетоне и в Риме, пытаясь освободить короля[21 - См. «Божественная Зефирина» и «Княгиня Ренессанса».]. Мы бесконечно вам благодарны. После Павии мы поняли, кто нам предан по-настоящему… Итак, что я могу сделать для вас? – просто спросила Маргарита. Зефирина с волнением смотрела на принцессу. В возрасте тридцати четырех лет Маргарита Ангулемская, дочь Карла Орлеанского и Луизы Савойской, сестра Франциска I, вдова Карла IV, герцога Алансонского, обладая большими нежными, хотя и слегка потускневшими глазами, очаровательным округлым ртом, говорившим о чувственности и украшавшим ее довольно круглое, ласковое лицо, не была по-настоящему красива, но так мила, что ее обаяние, улыбка, ум и благородство характера привлекали к ней сердца. – Сударыня, мне необходимо увидеть императора, чтобы походатайствовать о своем муже, если он еще жив… – Без пропуска вам это не удастся, Зефирина. – Увы, мне это известно. – У вас его нет, а у нас есть…, – с тонкой улыбкой произнесла Маргарита. – Карл V должен был дать мне пропуск, чтобы я смогла повидать брата. Он написал: «Выдан госпоже Маргарите Французской и ее фрейлинам», не уточнив, сколько их. С сегодняшнего вечера вы поступаете ко мне на службу, вы сможете проходить везде, и мы сыграем отличную шутку… Казалось, Маргариту веселила возможность провести победителя своего брата. – Сударыня, должна сказать вашему высочеству, что я не одна, – прошептала Зефирина. Маргарита сделала жест, означавший «вздор». – Завтра утром ваша свита соединится с моей… Маргарита Ангулемская оглядела мрачное черное платье Зефирины. – Только нужно приодеть вас, дитя мое! Она хлопнула в ладоши, и появился человек с фонарем. – Сильвиус, – приказала Маргарита, – позаботьтесь о княгине Фарнелло, это друг, преданный нашему делу. Идите, Зефирина, и да хранит вас Господь. Аудиенция была закончена. Зефирина поцеловала принцессе руку и, пятясь, вышла. Симон де ла Э[22 - Лакей Маргариты Ангулемской.], которого принцесса называла ласковым уменьшительным именем Сильвиус, с рвением принялся помогать Зефирине. Поскольку молодую женщину удивило, что Маргарита нашла пристанище в этом дворце испанских грандов, Сильвиус объяснил, что герцоги Мендоса предоставили принцессе свою резиденцию, дабы не нанести удар по самолюбию короля Франции и «ублажить» Карла V, который не желал принимать ее в собственных владениях. Сильвиус добавил, что Франциск I популярен в Испании и что простой народ, так же как и аристократия, шокированы вестью о жестоком заточении. * * * Одетая, как принцесса Маргарита и ее фрейлины, в белое (цвет королевского траура) Зефирина со следующего утра оказалась в гораздо более комфортабельной обстановке. При свете утреннего солнца в новых шелковых одеждах, чья яркость подчеркивала цвет ее лица и блеск золотисто-рыжих волос, Зефирина, подобно бабочке, вылупившейся из куколки, возродилась, обретя прежнюю красоту и здоровье. На рассвете у нее даже пробудился аппетит, и она с удовольствием выпила куриный бульон с яйцами, приготовленный Эмилией. Только одно огорчало Зефирину. Она не повидала великого магистра и не поблагодарила его. Вилье де Лиль-Адан на рассвете уехал в Толедо, где надеялся «поймать» Карла V. Четырнадцать лье отделяли Гвадалахару от Мадрида. Понадобилось около четырех-пяти дней езды на упряжках, лошадях, мулах, портшезах, повозках, запряженных быками, чтобы преодолеть их. Часто принцесса Маргарита просила Зефирину пересесть к ней в карету, чтобы поболтать. Зефирине доставляло удовольствие беседовать с принцессой. Маргарита была очень образованной женщиной, и одна лишь Зефирина могла соперничать с ней. Принцесса была сильнее в иврите, Зефирина лучше владела греческим. Во время этих интеллектуальных поединков, которые так ей нравились, Зефирина обретала новые познания. Овдовев совсем недавно, принцесса Маргарита собиралась вновь выйти замуж за короля Наваррского Генриха д'Альбре. Казалось, ее привлекала мысль царствовать в этой стране. Она обладала вольнодумным умом и хотела защитить еретиков[23 - Протестантов, или гугенотов.] в своем будущем королевстве. Монах Лютер, о котором Зефирина не раз слышала, что он приспешник сатаны, очень интересовал госпожу Маргариту. Зефирина слушала внимательно. Она не знала, что и подумать о таких не слишком-то католических взглядах. Очень живая, Маргарита уже успела переменить тему. Она хотела детей. Несколько раз она просила Зефирину принести Коризанду. Ей явно нравилось играть с малышкой. Иногда Маргарита декламировала старые поэмы на языке северных провинций Франции. Ей нравился трувер Блонде де Нель, спутник Ричарда Львиное Сердце: Люблю на жаворонка взлет В лучах полуденных глядеть: Все ввысь и ввысь – и вдруг падет Не в силах свой восторг стерпеть. Ах, как завидую ему, когда гляжу под облака! Как тесно сердцу моему, как эта грудь ему узка! Прочитав эти жалобные строки, льющиеся из уст узника, заточенного в темнице, Маргарита умолкла, взволнованная сходством судеб короля Ричарда и ее брата Франциска. Не обращая больше внимания на Зефирину, она обмакивала гусиное перо в походную чернильницу и довольно быстро писала свои новеллы, попросив затем свою спутницу прочитать их вслух. Сборник назывался: «Гептамерон». Зефирина подумала, что, видимо, «Декамерон» ее любимого Боккаччо «вдохновил» принцессу, но остереглась спрашивать. К большой радости автора, Зефирина послушно прочитала: «Прискорбная смерть влюбленного дворянина, который слишком поздно узнал, что любим своей избранницей», «О сельском жителе, чья жена занималась любовью с местным бальи», «Ловкий ход, который сделал один мудрый муж, чтобы отвлечь свою жену от монаха», «Об одном торговце из Пре, который обманул мать своей возлюбленной и скрыл свои похождения». Названия и сюжеты были действительно забавны – такого вряд ли кто мог ожидать от принцессы королевской крови. Зефирина смеялась от всего сердца вместе с Маргаритой. Но внезапно та заговорила о своем брате Франциске, и слезы навернулись ей на глаза. Кортеж подъезжал к Мадриду. И только тогда Зефирина поняла, что принцесса Маргарита старалась развлечься, забыть о своей печали. Зефирина заметила, что это средство подействовало и на нее. Полная отваги, она забыла о своем горе. В этой отсрочке она черпала силы для того, чтобы броситься в атаку. Вдали, над Ле Мансанарес и лесами Эль Нардо, Зефирина увидела мрачные башни Алькасара. ГЛАВА VIII ИДАЛЬГО ИЗ МАДРИДА – Эй, день добрый, сеньор! Всадник, к которому обратилась Зефирина, только склонил голову в черной шляпе с пером. – Куда ведет эта дорога? – спросила Зефирина, высунувшись из окна кареты. Уже два раза свита госпожи Маргариты сбивалась с пути в предместьях Мадрида, упираясь то в стену, то в ров в поисках входных ворот в город. Раздосадованная на своих оруженосцев, совсем не понимавших местного наречия, принцесса попросила Зефирину расспросить всадника, которого сопровождал кабальерисо[24 - Оруженосец.] без ливреи. Видимо, им встретился один из мелких идальго, если судить по темному плащу, штанам и бедному камзолу, потертому на рукавах. Единственным светлым пятном в его костюме был гофрированный воротник, да и тот достаточно запачкался от долгого пути. Простой вопрос Зефирины, казалось, поставил его в тупик. – Чего вы хотите? – спросил идальго. У него был непонятный акцент, чудная манера говорить, спотыкаясь на каждом слове. Зефирина с трудом понимала его. Ее удивили пристальный взгляд и бледность лица. «Я разговариваю с идиотом», – решила молодая женщина. Разинутый рот всадника убедил ее в невысоком уровне его умственных способностей. Несмотря на молодость, он носил усы и реденькую, довольно запущенную бороденку. – Куда ведет эта дорога? – повторила Зефирина, и сразу же добавила: – Вы понимаете? – Очень хорошо, – ответил, слегка заикаясь, идальго. Он явно норовил заглянуть вовнутрь кареты. Рыжая шевелюра Зефирины скрывала от него принцессу Маргариту, сидевшую на задней скамье. – Укажите самую короткую дорогу в Алькасар, – продолжала Зефирина. – Налево мост, – с трудом выговорил идальго. Он обернулся к своему кабальерисо, и тот скороговоркой пробормотал в седую бороду: – Направо, подъем. Зефирине послышалось, что кто-то хихикнул. Она не вполне разобрала, что ей сказали. – Могу я попросить вас об одолжении? При этих словах во взоре всадника сверкнула молния, затем он снова молча наклонил голову. – Говорите медленно, сударь, я вас не понимаю, – очаровательно улыбнулась Зефирина. Быть может, всадник ожидал услышать иную просьбу? Он удостоил собеседницу тенью улыбки, тронувшей углы большого рта, а затем спросил: – Вы говорите по… по-французски? – Да, мы несчастные французы, заблудившиеся у стен Мадрида. – Я… це… ценю… ваш яз…ык. Мы… мы… едем… в… том же… на… правлении, это не… далеко… Сле…дуйте за нами. Если идальго был посредственным оратором, то всадником оказался превосходным и, махнув рукой в перчатке, пригласил кортеж следовать за ним. Ехавший сзади кабальерисо, казалось, был недоволен поворотом событий. Он следовал за своим господином словно тень и, проезжая, одарил Зефирину взглядом столь же дерзким, сколь злобным. Молодая женщина откинулась назад. – Какие же мрачные эти испанцы, – усмехнулась она. Маргарита нервно обмахивалась веером. – Вашему высочеству плохо? – забеспокоилась Зефирина. – Просто не терпится встретиться с дорогим братом. Вы не заметили ничего необычного в этом идальго? Из окна кареты принцесса Маргарита Ангулемская провожала глазами черный силуэт кабальеро. – Несколько странный… глуповатый и, конечно, заика, сударыня! – сказала Зефирина со смешком. – Но он знает дорогу. Принцесса Маргарита рассмеялась вслед за своей спутницей. На несколько мгновений они стали всего лишь молодыми насмешницами. – Я уже где-то видела его лицо, – продолжала Маргарита. – Но не могу вспомнить где… Прекрасный белый лоб принцессы перерезала озабоченная морщинка. – Ну, сударыня, мужайтесь, мы приближаемся к цели. Зефирина указала на улицы Мадрида. Везде царило большое оживление. Двигавшемуся за идальго кортежу трудно было прокладывать дорогу. Не такому большому, как Париж, городу Мадриду не повезло – он был лишен судоходной реки. Это вынуждало передвигаться только по земле: на ослах и в повозках, запряженных мулами и быками. Длинные караваны создавали нескончаемые вереницы за городской чертой перед воротами в крепостной стене. В самом городе крики торговцев безделушками, парфюмерией и вышивками смешивались с возгласами жителей, занимавшихся своими делами, тащивших дрова, птицу или кувшины с водой. – До свидания! – До скорого! – Бутылку вина! – Осторожно! – Завтра! – Осторожно, вода! Во всей этой сумятице Зефирине удалось заметить, что совсем немногие дома имеют два этажа. Даже солидные здания выглядели непритязательно. Они были построены из самана или кирпича. Лишь дома знатных вельмож имели каменные фасады. Окна маленькие, часто их закрывал смазанный маслом пергамент, через который проникали лишь слабые лучи света. Почти на всех были стальные решетки, служившие, скорее, не для украшения здания, а для защиты от бродяг или… предприимчивых любовников. Когда они подъехали к Каль Майор, главной артерии города, зловоние стало невыносимым. Все дамы из французской свиты достали кружевные платочки. Зефирина поняла причину такого смрада. Жители выливали содержимое своих ночных горшков прямо из окон и с балконов, сопровождая это деяние знаменитым криком, предназначенным для того, чтобы предупредить вероятного прохожего. «Осторожно, вода!» – смысл этого возгласа Зефирина поняла только теперь. Земля, раскисшая от дождей, превратилась в тошнотворную жижу, в которой увязали быки, лошади, мулы. После многих усилий, криков и ударов хлыстом по бокам упрямых мулов перед кортежем показались четыре непохожие друг на друга башни Алькасара. Принцесса Маргарита прижала руки к груди. Крепость, бывшая некогда охотничьим павильоном, была возведена два столетия назад на месте старой арабской постройки. Алькасарский дворец имел прямоугольную форму. Его «благородный» каменный фасад был обращен к городу. Мраморные балконы и лепные украшения не только делали здание более красивым, но и придавали ему некоторую величественность. Зефирина выглянула в окно, чтобы поблагодарить идальго за помощь. Но он исчез, как и его кабальерисо, без предупреждения. Главные ворота охранялись часовыми. Принцессе Маргарите пришлось показать пропуск. После переговоров, которые вела Зефирина, наконец, появился офицер с толстым подрагивающим брюхом. Зефирина сразу же узнала его. Это был пузатый капитан Эррера, которого Франциск I привел в бешенство в Пиццигетоне[25 - См. «Божественная Зефирина».], а папа Клемент VII едва не свел с ума в замке Святого Ангела[26 - См. «Княгиня Ренессанса».]. Зефирина испугалась, как бы испанец не узнал ее и не всполошил весь гарнизон. Она закрылась веером. К счастью, Эррера не обратил на нее внимания. Изучив пропуск со всех сторон, он исподлобья взглянул на принцессу Маргариту и дал разрешение сестре Франциска I проехать в крепость в сопровождении нескольких повозок с фрейлинами и оруженосцами. Остальному эскорту пришлось остаться снаружи. Многочисленная свита госпожи Маргариты внушала толстяку Эррера подозрение. Обеспокоенная судьбой Коризанды и своих людей, Зефирина выглянула из окна. – Ла Дусер! – позвала она. Великан успел крикнуть ей своим громовым голосом, что отведет их маленький отряд в ближайшую гостиницу. Среди всеобщей суматохи, шума и ржания переминающихся с ноги на ногу лошадей, Зефирина не расслышала названия. Карета уже въезжала под своды Алькасара. На этот раз король Франции мог заслуженно носить титул «самого надежно охраняемого в мире пленника». Если фасад Алькасара был из камня, то, как заметили принцесса Маргарита и Зефирина, медленно проезжая через многочисленные дворы крепости, остальные крылья были сложены из кирпича. Место было мрачным, не отличалось ни удобством, ни красотой. – Бедный брат! – прошептала Маргарита, с трудом сдерживая слезы. При появлении принцессы Маргариты стража в каждом портике брала на караул. И делалось это скорее не из вежливости, а для того, чтобы произвести впечатление на посетительницу. Гарнизон насчитывал по меньшей мере четыреста человек. Наконец, карета остановилась в третьем дворе у подножья южной башни. Маргарита дрожала от нетерпения. Зефирина хотела выйти, чтобы помочь спуститься принцессе. Отряд стражников окружил упряжку. – Это означает, что мы тоже пленницы? – высокомерно спросила принцесса. Солдаты и командующий ими офицер хранили молчание, которое не сулило ничего хорошего. Не желая тревожить принцессу, Зефирина с беспокойством наблюдала за этой демонстрацией силы. Они были отрезаны от своих. Лишь одно существо могло добыть им какие-то сведения. Округлив губы, Зефирина свистнула. Откуда ни возьмись появился Гро Леон. Сняв шлемы, испанские стражники в замешательстве смотрели на большую черную птицу, бесцеремонно залетевшую в карету. Они получили приказ, касающийся человеческих существ, но не пернатых. – Saint! Simeon! Sardine![27 - Святой! Симеон! Крошка! (фр.).] – прокаркал Гро Леон. Зефирина вздохнула с облегчением. Проезжая, она заметила недалеко от Алькасара гостиницу «Святой Симеон». – Коризанда и наши спутники хорошо разместились? – Serenite! serenssimt! Saucisse![28 - Великолепно! Великолепнейше! Киска! (фр.).] – подтвердил Гро Леон. – Какая чудесная птица, – грустно проговорила Маргарита. – Вот если бы она смогла узнать что-нибудь о моем брате. – Гро Леон, слетай и посмотри… Король… король Франции, Франциск… помнишь… найди его… в башне… и возвращайся… ты понял? – прошептала Зефирина. – Государь! Клятва! Киска! – прокаркал Гро Леон. Молодые женщины с волнением ожидали его возвращения. Через несколько минут галка вновь опустилась на окно кареты. – Sire! Sante! Saigner! Saumon! Succomber! Stguestre! Sermon! Sagourn![29 - Государь! Здоров! Кровь! Смерть! Тюрьма! Проповедь! Неряха! (фр.).] – Что он говорит? – забеспокоилась принцесса, с трудом понимавшая язык Гро Леона. – Думаю, он хочет предупредить нас, что… король, возможно, болен, – осторожно ответила Зефирина. Маргарита с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Внезапно Зефирина смолкла, так и оставшись с открытым ртом. Юный идальго, у которого они спрашивали дорогу в Алькасар, появился на ступенях крыльца. Его окружал одетый в черное почетный караул в кирасах, рядом стояли комендант крепости Аларкон и неаполитанский вице-король, мессир Лануа, тот самый, которому Франциск I отдал в Павии свою шпагу. Зефирина прекрасно знала их, как и они ее. Не желая поддаваться страху, она сосредоточила внимание на своем утреннем собеседнике. Все еще в сопровождении кабальерисо, идальго был уже без плаща и шляпы с пером. В своем старом черном камзоле и штанах буфами он казался выше, но одновременно более юным и хрупким, чем на лошади. Сейчас, без черной шляпы, при солнечном свете яснее стали видны черты его лица и восковая бледность кожи, рыжие волосы, довольно большие и слегка прищуренные глаза, орлиный нос над кривым ртом придавал ему странный и загадочный вид. – Боже милосердный, Зефирина, – простонала Маргарита в карете. – Посмотрите, что мы наделали… Но Зефирина уже не нуждалась в объяснениях. Она, словно зачарованная, смотрела на грудь «идальго». На черном камзоле сверкала цепь, составленная из пластинок в форме буквы «Б», обозначающей Бургундию, и сверкающих камней: на конце ее висел орден Золотого Руна, выше которого не было наград в мире рыцарства! ГЛАВА IX «ЛЮБЕЗНЫЕ БРАТЦЫ» – До… добро пожаловать… ку… кузина! – заикаясь, проговорил «идальго». – Сир… ваше величество! Даже если бы молния ударила во двор Алькасара, Маргарита и ее эскорт не были бы так потрясены. С помощью Сильвиуса принцесса выпорхнула из кареты, чтобы в глубоком придворном реверансе склониться перед императором. Будь ситуация не столь драматичной, Зефирина прыснула бы со смеху. Самого могущественного владыку в мире она окликнула как простого смертного: «Эй, кабальеро!». «Надо же ему было прогуляться без сопровождения, нарядившись в обноски», – подумала Зефирина, низко приседая, как и все остальные фрейлины. Они являли собой очаровательное зрелище. Принцесса Маргарита и ее придворные дамы, словно белые цветы в венке, склонились перед черным божеством, властелином, грозой Запада: Карлом V. Хотя все фрейлины потупились, Зефирина подняла глаза, чтобы ничего не упустить из этой исторической встречи. Таким образом, прямо перед ней почти на расстоянии вытянутой руки оказался «Антихрист», «приспешник сатаны», «кровопийца» Европы. Смертельный враг, который заточил папу римского, победил в Павии Франциска I, быть может, похитил ее собственного мужа князя Фарнелло, «сообщник» доньи Гермины де Сан Сальвадор, друг предателя Бурбона был здесь, всего в двух шагах от нее. Зефирина с трудом сдерживала дрожь. Если бы не некоторая надменность и не заикание, Карла V можно было бы принять за славного молодого парня из провинции. Лишь блеск его глаз свидетельствовал о необыкновенном уме, безжалостной твердости и, как догадывалась Зефирина, о макиавеллиевском притворстве. Карл Люксембургский и Габсбургский, родившийся в Ганде, выросший в Брюсселе, германский император – на четверть фламандец, на четверть австриец, на две четверти испанец по крови – король Испании, сын Филиппа Красивого, эрцгерцога Австрийского, и несчастной безумной Жанны Кастильской, считал, как было известно Зефирине, герцогство Бургундское, принадлежавшее его предку Карлу Смелому, своим достоянием и наследством, по божественному праву. Высшим доказательством служил Орден Золотого Руна, который он носил на шее. Эта высшая награда рыцарства была учреждена в 1429 году в Брюгге герцогом Бургундским Филиппом Добрым в честь своей возлюбленной Марии Крюмбургской, чьи прекрасные белокурые волосы иногда давали повод для насмешек… Под лучами солнца копна волос Зефирины светилась, своим блеском соперничая с Золотым Руном! – Здра… здравствуйте, ку… кузина, – повторил Карл V. Подняв Маргариту Алансонскую, он снизошел для того, что запечатлел на ее щеке поцелуй. – Сир, я благодарна вашему величеству за любезность и доброту, с которой вы даровали мне пропуск, чтобы я смогла повидать своего августейшего брата. – У… Увы… доро…гая ку… кузина, наш дорогой… дорогой брат… тяжело болен. Если бы Карл V не поддержал ее, Маргарита бы упала от волнения. – Дон… Ра… Рамон, – позвал император. «Кабальерисо» сразу же подошел к своему господину. Привыкший угадывать его желания, мысли, а иногда и заканчивать фразы, дон Рамон с поклоном объяснил. – Его величество император с прискорбием сообщает вашему королевскому высочеству, что его брат король Франции страдает от гнойного нарыва в голове. Когда эта весть дошла до его величества, находившегося тогда в Сеговии, император сразу же послал собственных медиков, дабы те лечили короля, и пожелал лично следить за ходом лечения. Но, сударыня, его величество не может скрыть от вашего королевского высочества, что после трех кровопусканий у августейшего больного началась тяжелейшая лихорадка. – Боже мой, сир, ваше величество хочет сказать, что мессир мой брат должен получить святое причастие? – простонала Маргарита, обращаясь к Карлу V. – У… увы… сударыня… По… пойдемте, я про… проведу вас… к ко… королю. Несмотря на все свои страдания, принцесса Маргарита не забыла дать знак четверым из своих фрейлин, в том числе и Зефирине, следовать за ней. Капитан Аларкон, комендант крепости, и генерал де Лануа, отвечавшие за пленника, хотели преградить им путь. С присущей всем Валуа надменностью, которую умела напускать на себя при необходимости, Маргарита оросила: – Значит ли это, господа, что мы не свободны в своих действиях и поступках? Зефирина чуть было не хлопнула в ладоши. Аларкон и Лануа смешались. – Ваше высочество, дело в том, что… побег… начал Лануа, который прекрасно знал Франциска I. Измученная принцесса оборвала его: – Уж не думаете ли вы, генерал, что мы намереваемся, моя свита и я, вынести моего умирающего брата под нашими юбками? Аларкон и Лануа покраснели до корней волос. Зефирине показалось, что в прикрытых тяжелыми веками глазах Карла V блеснул веселый огонек. Он не дал Лануа ответить. – Сло… слова герцогини Алансонской достаточно. – Сир, могу поклясться на Библии, что у меня нет в мыслях ничего, кроме желания облегчить ужасную болезнь августейшего брата, – произнесла умная Маргарита и, воспользовавшись относительно хорошим расположением духа Карла V, продолжала: – Имею честь представить вашему величеству моих верных спутниц – мадам де Монорийон, мадемуазель де Невиль, мадемуазель де. Буази Д'Ормез и… мадам де Багатель Фа…ло, все это родовитые дамы из знатных семей. Маргарита предпочла назвать Зефирину ее девичьим именем, чтобы затем «проглотить» Фарнелло, которое могло бы неприятно прозвучать для императорского уха. Зефирина и три другие фрейлины снова присели в реверансе, но Карл V, вновь приняв полусонный вид, едва посмотрел на них. Зефирина подумала, что вряд ли император узнал в ней даму, которая спрашивала у него дорогу. Она немного успокоилась, хотя и была слегка раздосадована. Но, выпрямившись, почувствовала, что ее во все глаза разглядывает дон Рамон, капитан Аларкон и неаполитанский вице-король Лануа! Карл V в знак доброго расположения предложил руку Маргарите. Зефирина и фрейлины последовали за ними, и весь кортеж направился к башне[30 - Ныне не существует.]. – Лети, Гро Леон, – прошептала Зефирина, – лети к Коризанде и… хорошенько охраняй ее… Возвращайся ко мне завтра утром. Ты понял? – Separei! Serein! Secous![31 - Разлука! Спокойствие! Помощь! (фр.).] – прокаркала птица и исчезла за башнями. Внутри главная башня представляла собой настоящее оборонительное сооружение. Воины с алебардами и арбалетами охраняли все выходы, коридоры, приемные и лестницы. Кортеж начал подниматься по большой винтовой лестнице, ведущей на верх башни. Через бойницы Зефирина увидела на юге, за стенами Ле Мансанарес, затерянную среди рыжеватых песчаных засушливых полей маленькую деревушку. Зефирина машинально считала ступени: двести десять… двести одиннадцать… двести двенадцать… Впереди Карл и Маргарита поднимались все быстрее и быстрее, хотя двигали ими разные побуждения. Зефирина, как и вся свита, начала уже задыхаться, когда почувствовала, что кто-то сжал ей руку. Это был мессир де Лануа. – Княгиня Фарнелло, – прошептал он, – я был на вашей свадьбе… Я вам не враг, – заверил неаполитанский вице-король, главнокомандующий войсками Карла V в Италии. Непонятно почему, но Зефирина больше доверяла этому победителю при Павии, кому Франциск I отдал свою шпагу, чем Аларкону, палачу Рима. Однако она не решалась заговорить. Лануа настаивал: – Я очень любил вашего мужа, хотя политические игры нас разъединили… Приношу вам свои самые искренние соболезнования по поводу его кончины. Зефирина схватила Лануа за рукав колета. – Мессир, быть может, Фульвио жив… Я здесь, чтобы просить императора о снисхождении. Заклинаю вас, именем Господа, устройте мне встречу с его величеством… чтобы я смогла упасть к его ногам… Лануа нахмурился. – Не делайте этого. Сопротивляйтесь ему, он это любит… ничего вам не обещаю, но попробую, княгиня, я попробую… Зефирина чуть было не расцеловала его. Лануа быстро поднялся и, нагнав Маргариту, и императора, занял место позади них. Зефирина вновь принялась отсчитывать ступени. Наконец, они вошли в приемную, которую охраняло двадцать стражников с алебардами. Зефирина определила, что они находятся более чем в ста футах над землей. Даже при условии, что Франциск I был бы здоров, это слишком высоко, чтобы бежать при помощи веревочной лестницы. В приемной их ждал герцог Анн де Монморанси. Маргарита с чувством сжала руки другу детства, также пленнику Павии, но отпущенному на свободу и исполнявшему теперь роль полномочного посла между Карлом V и своим королем. – Как он, Анн? – Плохо, сударыня, очень плохо. Маргарита оперлась на руку Монморанси и миновала самую охраняемую в мире дверь. Кроме бывших уже там врачей, в комнате пленника оказалось двенадцать человек: Анн де Монморанси, принцесса Маргарита и Карл V, Лануа, Аларкон, дон Рамон, четыре фрейлины и Сильвиус, лакей принцессы. Зефирина отдавала отчет, что она, благодаря стратегии Маргариты, попала к Франциску I. Остановившись рядом с ширмой и спрятавшись за толстую Иоланду де Невиль, чтобы казаться совсем незаметной, она с грустью взирала вокруг себя. Где великолепие Блуа и Шамбора? В темнице Франциска I не было ничего королевского. Она представляла собой плохонькую комнатку средних размеров, более широкую в правой части за счет ниши в стене, где стояли два стражника – прямо напротив единственного окна, забранного двойным рядом железных прутьев. Стены, однако, были затянуты коврами с сетчатым узором, в каждой ячейке которого находилась саламандра и герольдическая лилия. У Зефирины, видевшей короля во всем его великолепии, слезы выступили на глазах. Она встала на цыпочки, так как толстуха Невиль закрывала весь обзор. В кровати с альковом лежал без сознания Франциск I. Он сильно исхудал. Зефирина с трудом узнала гордого рыцаря, тридцатилетнего владыку в этом сломленном, постаревшем в заточении человеке с изможденным, местами опухшем и покрасневшим лицом, сотрясающегося в конвульсиях, в насквозь промокшей рубашке, расстегнутой на тощей груди. – Увы… мой дорогой брат! – простонала, бросившись на колени у изголовья королевского ложа, Маргарита. Она схватила Франциска за руку и принялась покрывать ее поцелуями. При этом прикосновении король судорожно дернулся и с трудом открыл глаза. В полубессознательном состоянии он прошептал, узнав все же свою сестру: – Map… га… рита. Вы приехали… милая моя… а… я умираю… – Нет, я приехала ухаживать за вами, вылечить вас, рассказать о нашей матери… посмотрите, кто рядом со мной, кто оказал высокую честь, придя к вам узнать о вашем здоровье… Император! Остекленевшим взглядом, казалось, обращенным уже в мир иной, Франциск I окинул всех собравшихся у кровати. Видимо, он никого не узнавал. Внезапно еле уловимая искра, которую Зефирина так часто видела в этих ореховых глазах, вспыхнула и так же быстро погасла. Франциск I узнал своего злейшего врага, того, кого он видел только на портретах, кто держал его в этой «приличной тюрьме», кто, наконец, все время отказывался встретиться с ним с глазу на глаз. Для Зефирины одного этого взгляда было достаточно. Конечно, король еле жив, но не оставалось никаких сомнений, что великий стратег Франциск I решил использовать даже эту ужасную болезнь в своих интересах. С хриплым стоном он откинулся на подушки. – Он умер? – прошептал Карл V, от волнения перестав заикаться. Потерять своего королевского заложника, когда цель уже так близка, было бы слишком несправедливо. Карлу V Франциск был нужен живым, чтобы подписать мирное соглашение, очень выгодное… для него. Французские и испанские медики бросились к королю с зеркалом. – Нет, его величество еще дышит. Они поднесли к носу больного флакон с фиалковым настоем. Франциск пришел в себя. Он попытался сесть, но был для этого слишком слаб. Анн де Монморанси и Лануа помогли ему. Франциск I протянул руки к Карлу V. – Император! Сеньор мой[32 - Большей частью последующие реплики короля и императора являются подлинными.]… – прошептал он еле слышно. Все свидетели этой сцены плакали. Внезапно произошло невероятное. Карл V, сраженный волнением, бросился к больному и заключил его в свои объятия. Двое злейших врагов некоторое время безмолвствовали: Маргарита, стоя на коленях, молилась. Все присутствующие последовали ее примеру. Толстая Невиль все еще загораживала кровать, и Зефирине пришлось сдвинуться вправо. Карл V чуть не задушил Франциска I в объятиях. – Мессир… король мой… вы видите перед собой вашего слугу и раба… – хрипло продолжал Франциск I. Зефирина не знала, что явилось тому причиной – лихорадка, волнение или объятия Карла V. – Нет, нет, мой славный брат, – запротестовал Карл V, – я… я вижу перед собой лишь… сво… свободного и… на… настоящего друга. Тяжелый вздох вырвался из груди Франциска. – Я всего лишь ваш раб, сир… я прошу великодушия не для себя, а для своих детей…, мой старший сын, наследник французского престола, слишком молод. Голос короля прервался. Карл V рыдал, как и все остальные, кто находился в комнате. Одна Зефирина оставалась спокойной. «Франциск переигрывает. Карл V вот-вот заметит, что над ним насмехаются!» Между тем Франциск I продолжал: – Высшая милость… о которой я молю ваше величество… защитить моих детей от врагов. – Брат мой… дорогой… брат… Мы… клянемся… вам позаботиться о них, как о своих. «На манер Бургундии», – мысленно закончила Зефирина. – И не требовать от моих детей того, дорогой брат, что они не обязаны делать… Поклянитесь в этом, брат мой… «Это значит: если я не подпишу соглашение, то и с них спросу никакого.» – Дорогой брат мой, я… клянусь, – прошептал Карл V, обеспокоенный последней фразой. – Дорогой брат, какая честь… умереть на ваших руках, – «промурлыкал» Франциск. Второй хитрец запротестовал: – Нет, милый брат… вы… вы бу… будете… жить… Не ду… думайте ни о чем другом. Вы будете жить, брат мой. Мы подпишем прекрасное дружеское соглашение между нами и нашими народами, которое урегулирует, наконец, вопрос о Бургундии, ведь она, как вы помните, брат мой, принадлежит мне по праву! – произнес Карл V с яростной убежденностью. Зефирина заметила, что когда император действительно увлечен тем, что говорит, он «забывает» заикаться. – Увы, милый брат, я ничего более не слышу, мои глаза затуманились. Колокола и трубы… Я уже в руках господних. Вы поклялись защищать моих детей… кое королевство… Про… щайте… брат мой. Франциск I откинулся назад. Жан де Ним, первый медик, подошел к нему. – Состояние его величества ухудшается. Он приподнял ему веко. Луи де Бюржанси, еще один медик, прильнул ухом к груди короля. – Ну что, господа? – почти крикнула Маргарита. – Увы, сударыня… У короля начинается агония. – Если не произойдет чуда, ему осталось жить до завтра! – добавил Жан де Ним. Маргарита от отчаяния кусала губы. Зефирина и прочие дамы поднялись с колен. Попрощавшись с Маргаритой, Карл V вышел из комнаты. Когда он проходил рядом с Зефириной, она услышала его слова, обращенные к дону Рамону: – Господь мне… его дал… Господь у меня… его… его забирает[33 - Подлинные слова Карла V.]! Двуличие в такой момент, это было уже слишком! Врачи показали себя абсолютными дураками. Внезапно обретя столь характерный для себя боевой задор, Зефирина решила: Во-первых, вылечить короля! Во-вторых, устроить ему побег! В-третьих, пойти в атаку на «дорогого братца»! ГЛАВА X НОЧЬЮ В МАДРИДЕ НЕ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ! На Мадрид опустилась ночь. Король Франции умирал. Вдали колокола звонили отходную. В церквях читали заупокойные мессы по Франциску I. Славный испанский народ испытывал живую симпатию к этому пленному королю-мученику. В Алькасаре светилось два окна: одно наверху башни, и другое – в конце северного крыла. В комнате умирающего Маргарита, дворяне из французской свиты, фрейлины произносили отходные молитвы. Несмотря на три кровопускания, лихорадка у больного все усиливалась. Принцесса не отходила от изголовья брата. Стоя на коленях, она держала его за руку. Зефирина не теряла времени. Ей удалось разжалобить стражу и получить разрешение спуститься на кухню. Врачи, бессильные что-либо сделать, покинули комнату умирающего. Завернувшись в свои большие черные плащи и сдвинув на нос остроконечные шляпы, они храпели в приемной. Зефирина вернулась, неся в руках пластырь и дымящийся отвар в оловянном кувшине. Стражники без колебаний пропустили ее в комнату к умирающему. «Велика важность, все равно бедняга скончается утром!» – подумал солдат. Зефирина подошла к Маргарите и, тронув ее за плечо, прошептала: – Сударыня, время не ждет… Позвольте положить это на лоб королю. Помогите мне напоить его. Маргарита тряхнула сбившимися под туретом волосами. – Бедное дитя, вы слышали, что сказали медики… – Это вьючные ослы, а не лекари. Сударыня, прошу вас, выслушайте меня. Один мой друг, ученый фармацевт, который живет в Салон де Прованс, Мишель де Ностр-Дам… – Вы говорите о знаменитом Нострадамусе, который, как уверяют, излечивает от чумы? – недоверчиво спросила принцесса. – Именно о нем, сударыня. Он по дружбе поведал мне один из своих секретов, и этот самый отвар я сейчас приготовила. Если вы приложите ко лбу пыльцу гвоздики, смешанную с древесиной кипариса, лавандовой настойкой, тмином, фиалкой и зернами подсолнуха, растертыми вместе с хлебной плесенью… болезнь оставит тело… Еще надо дать выпить отвар. – Хлебная плесень! – прошептала с отвращением Маргарита. Франциск I хрипел. Его вздувшееся лицо багровым пятном выделялось на кружевных подушках. – Мы теряем время, сударыня, – с мольбой произнесла Зефирина. Маргарита видела, что ее брата уже ничто не спасет. Безнадежно махнув рукой, она помогла Зефирине положить повязку на мокрый от пота лоб несчастного. Серебряной ложкой она разжала стиснутые зубы брата, а молодая княгиня стала капля по капле вливать в рот густую темно-коричневую жидкость. Франциск поморщился, затем стал отплевываться, но все-таки большая часть микстуры попала ему в желудок. Зефирина опустилась на колени рядом с принцессой и принялась ждать, с тревогой вглядываясь в лицо короля. Она вытирала ему лоб платком. Франциск I долго лежал неподвижно, затем его начала бить дрожь, обильный пот заструился по лицу. Он стонал, руки его пылали от жара, грудь увлажнилась. Испуганная Маргарита позвала архиепископа, который вместе с медиками ждал в приемной. Принцесса потребовала мессу. В момент наивысшего возбуждения король выпрямился и прошептал: – Господь излечит мою душу и тело… прошу вас, дайте мне Его… Архиепископ просунул облатку святого причастия между пересохших губ больного. Тот упал на подушки. Все присутствующие читали отходную молитву. Стоя на коленях рядом с кроватью, Зефирина сжимала руку короля. Она надеялась, что ничего не забыла из рецепта Нострадамуса. Дрожа от волнения, она ждала. Мутный взгляд из-под полуприкрытых век остановился на ней, король узнал ее. Зефирина почувствовала слабое пожатие королевских пальцев. Ей показалось, что рука стала не такой горячей. Внезапно гнойный нарыв прорвался, и через нос и уши короля на рубашку хлынула желтая густая жидкость. Подбежали с салфетками врачи, принялись вытирать Франциску I лицо. – Чудо! Это чудо! Если воды выйдут сверху и снизу, его величество будет спасен! – Это чудо евхаристии, – возгласил архиепископ. Гной продолжал выделяться. Медики попросили Маргариту и фрейлин выйти из комнаты, чтобы поменять белье августейшему больному, поскольку теперь можно было ожидать естественных отправлений. В приемной принцесса сжала в объятиях Зефирину. – Ты спасла его, дорогая моя, – в слезах прошептала Маргарита. – Проси у меня, чего хочешь. Зефирина поцеловала руку герцогини Ангулемской. – Сударыня, если мне придется исчезнуть на какое-то время, могу ли я поручить вашему высочеству свою дочь Коризанду? – Поступай, как считаешь нужным, Зефирина, иди куда зовет тебя долг… Клянусь, что позабочусь о Коризанде, как о собственной дочери. Принцесса Маргарита зарыдала. Вокруг суетились слуги: одни убирали грязные покрывала больного, другие несли чистое белье. Мулат принес дрова, чтобы разжечь огонь в камине. Зефирина вздрогнула, взглянув на этого человека черной расы, возможно вывезенного из Африки каким-либо испанским или португальским моряком. У негра были голова, руки, ноги – все как у людей, за исключением темного цвета кожи и кудрявых волос, он ничем не отличался от остальных. Внезапно забрезжившая мысль обрела в голове Зефирины законченную форму, и молодая женщина невольно улыбнулась. Маргарита взглянула на нее с удивлением. – У тебя просто счастливый вид, дорогая Зефирина… – Дело в том, сударыня, что у ангелов есть крылья, а у стен – трещины, – прошептала княгиня Фарнелло. Она не могла сказать больше, поскольку приемная кишела шпионами. Вернулись врачи. – Сударыня, его величество просит ваше высочество пожаловать к нему! Сжав пальцы Зефирины и бросив ей заговорщицкий взгляд, Маргарита вновь вошла в комнату к королю. Зефирина собралась последовать за ней. Мессир Лануа удержал ее. – Момент подходящий, княгиня Фарнелло, – прошептал он. Зефирина с недоумением воззрилась на него. – Разве вы не просили меня о встрече с одним человеком? – в свою очередь удивился генерал. Взяв Зефирину за руку, он повлек ее к окну. – Пароль на эту ночь – «Сьюдад имперьяль»[34 - Императорский город.]. Тот, с кем вы желаете встречи, не покидал Алькасара. Он остановился в северном крыле, где молится и отдыхает, однако он не спит, каждое мгновение ожидая новостей о короле. Зайдите к нему под каким-нибудь предлогом, но, заклинаю вас, не проговоритесь, кто помог вам пройти туда. Зефирина почти с нежностью смотрела на победителя в битве при Павии. – Мессир Лануа, я уважала вас как врага… Как друга Фульвио я вас боготворю и накажу своим детям благославлять ваше имя. И Зефирина быстро поднесла руку Лануа к губам. Оставив этого важного вельможу весьма озадаченным такой пылкостью, она подобрала свои белоснежные юбки и бросилась вниз по лестнице, по которой уже спускалась на кухню. На первом этаже она вместо того, чтобы спуститься ниже, повернула налево и оказалась в кордегардии. Солдат с алебардой преградил ей дорогу. – Пароль, или я не пропущу вас, сеньора! – Сьюдад имперьяль, – прошептала Зефирина. Стражник окликнул пажа: – Возьми фонарь, малыш, и проводи сеньору… Куда вы направляетесь, сеньора, – поинтересовался солдат. – В северное крыло, меня ждут у его величества… Вслед за пажом Зефирина шла по большим темным залам, довольно скупо меблированным. В каждой приемной солдаты охраняли выходы. На каждом посту Зефирине приходилось повторять пароль. Сердце ее бешено стучало. Она пустилась очертя голову в эту авантюру и не имела ни малейшего понятия, чем дело закончится. Примет ли ее Карл V? Какой огромный этот Алькасар! Мерцали свечи, и на стенах вокруг Зефирины танцевали таинственные тени. Внезапно молодая женщина почувствовала усталость. С того момента, как она вступила в Алькасар, у нее маковой росинки во рту не было. Она дрожала от холода, ей пришлось накинуть на голову и плечи муслиновую шаль, которую до того держала в руках. Чем ближе Зефирина подходила к северному крылу, тем жестче становился контроль. И вот ей не повезло. Какой-то ревностный стражник позвал толстого капитана Эрреру, который с подозрением подошел к Зефирине. Она догадалась отступить в тень и скромно прикрыть шалью лицо. Эррера уже собирался спросить ее, куда она направляется, когда дверь открылась, пропуская высокого человека в сопровождении двух оруженосцев. Этот дворянин тоже прятал лицо в воротнике своего плаща. Видимо, это была важная персона, поскольку капитан Эррера согнулся в почтительном поклоне. – Вашему превосходительству не нужны провожатые, чтобы добраться до города? – Нет, спасибо… капитан… Мы знать… Ао… как это сказать… Все дороги ведут в Мадрид… Прикрываясь воротником, дворянин захохотал. Только у одного человека в мире мог быть такой смех и такой неподражаемый акцент. Когда он оказался рядом с Зефириной, она сделала шаг к свету. – Мортимер? – прошептала молодая женщина. – Боже, миледи Фа… Зефирина прервала его, приложив палец к губам. Она не хотела, чтобы Эррера, находившийся в трех шагах позади, услышал ее имя. Крайне возбужденная, Зефирина потянула дворянина в темную нишу и прошептала: – Мортимер, дорогой друг, это действительно вы? Герцог Мортимер де Монтроз опустил воротник плаща. Взгляду молодой женщины открылись его белые букли и лицо со сломанным носом – лицо прекрасного английского бульдога. – Зефирина… ао… Мой дорогой Зефирина… что вы здесь делать? – с интересом спросил полномочный посол Генриха VIII Английского. – Мортимер, – повторила Зефирина, словно смакуя это имя, напоминавшее ей счастливое время. – Как вы поживаете? – забеспокоилась она. – Сейчас… все хорошо, очень хорошо, дорогая, хотя раньше я иметь много страданий. Мортимер стукнул себя в грудь, куда Фульвио во время той злосчастной дуэли в Риме всадил целый дюйм железа [35 - См. «Княгиня Ренессанса».]. Англичанин захохотал. – Ао… но Монтроза так просто не убивать, дорогой мой Зефирина… А вы… Где есть Фульвио? – Вы не знаете?.. Мы все потеряли в Сицилии и… Зефирина с трудом выговорила: – Фульвио исчез… – Исчез? Слезы щипали Зефирине глаза. – Его считают погибшим, но я не… – О! Боже! Погибшим… Какой ужасный вещь! Мой маленький Зефирина, вдова… Послушайте, дорогая, я есть… в гостинице Сан-Изидро… приходить ко мне завтра… Вы понимать, мой должен уходить сейчас… Я быть здесь для… для… – Толстяка Генриха, – закончила Зефирина, улыбаясь сквозь слезы. «Что они еще замышляют за спиной Франциска I? Мортимер очень мил, но он душу продаст, чтобы добыть больше золота для своего скупца короля». – Зефирина, сейчас я очень спешить… вы обещать прийти к мой завтра утром, скажем в одиннадцать часов… Мы будем говорить… Мортимер сжал руку молодой женщины, в волнении буквально пожирая ее глазами. – Мой дорогой Зефирина, вы знать, как я любил вас всегда… О, дорогая, Бог есть мне свидетель, я очень сожалеть о Фульвио… Но если вы есть вдова, мой может иметь надежда… Не так ли? И с пылкостью, которую Зефирина не ожидала обнаружить во флегматичном английском лорде, он поцеловал ей пальцы, пошел было к двери, но передумал и вновь обратился к молодой женщине. – Где вы есть в Мадриде? – прошептал он, испугавшись, что потеряет ее как раз в тот момент, когда обрел. – Здесь, вместе со свитой короля Франции. – Он умирать? – сразу же спросил Мортимер. Зефирина хотела было ответить, что Франциску I лучше, но передумала. Разве очаровательный Мортимер не был грозным врагом? – Увы, боюсь, несчастный принц не протянет и ночи… – О, Боже! На этот раз Мортимер явно заторопился: ему не терпелось известить Генриха Английского о кончине короля. – До завтра, дорогая… Зефирина помешала ему ускользнуть. – Мортимер, вы видели императора? – Ммм… – промычал герцог, внезапно насторожившись. – Вы можете сказать мне, где находится его величество? Мортимер успокоился. Вопрос не таил в себе никакой опасности для Альбиона. – Рядом со своим молельня… В свой кабинет для отдыха. – Он в хорошем настроении? Мортимер покачал головой. – Это неточное слово, когда говорить о Карле… Но этой ночью, он, как это сказать, ни то, ни се. Мортимер поклонился, Зефирина задержала его за руку, шаловливо наморщив носик. – Должна ли я расценивать это как предложение выйти за вас замуж, Мортимер? – Святым Георгием клянусь, да, миледи. Зефирина улыбнулась с присущим ей кокетством: – До завтра, милорд де Монтроз! Мортимер наклонился так, что почти коснулся ее прелестного личика, и прошептал: – До завтра, божественная Зефирина… Искушение было велико, но Мортимер справился с собой. В одну секунду он догнал своих оруженосцев, которые ждали во дворе. При свете факелов Зефирина увидела, как он вскочил на черного коня и сказал что-то капитану Эррере, вышедшему вслед за ним. – Сьюдад имперьяль! – бросила она. Волшебных слов оказалось достаточно. В тот момент, когда капитан Эррера вернулся во дворец, стражник уже открывал перед ней дверь, ведущую в королевскую приемную. Зефирина проникла в святую святых… Она ожидала, что крыло Алькасара, занятое Карлом V, будет погружено в сон, однако здесь царило сильное оживление. Входили и выходили пажи с бумагами. Можно было подумать, что хозяин этих мест страдает бессонницей. Около дюжины человек, принадлежащих к самым различным слоям общества, сидели на табуретках в ожидании аудиенции. Дон Рамон с каждым посетителем обходился по-разному. Одним приносил свиток пергамента, других провожал через потайную дверь, приподнимая скрывающий ее ковер, третьим – счастливым избранникам – позволял пройти в кабинет. Когда вошла Зефирина, дон Рамон нахмурил свои черные брови и направился к молодой женщине. Зефирина не стала ждать вопроса и заговорила первой. – Госпожа Маргарита Алансонская послала меня сообщить новости о его величестве короле его величеству императору. – Его величество скончался? – холодно спросил дон Рамон. Зефирина опустила глаза. – Извините, сеньор, но у меня приказ ее королевского высочества не говорить ни с кем, кроме его величества императора. Дон Рамон с трудом подавил раздражение. – Государственная тайна, сеньор… – проговорила Зефирина. Несмотря на то что ночь выдалась свежая, Зефирина почувствовала, как ручеек пота заструился у нее по спине. Взгляд дона Рамона буквально сверлил ее. «Самозванка!.. Обманщица!» Если дон Рамон обнаружит обман, с Зефириной будет покончено. Она уже видела, как ее бросают в каменный мешок за оскорбление величества, преступное посягательство, измену и предательство… Против всех ожиданий, дон Рамон сделал молодой женщине знак занять место в очереди на табурете, а сам исчез за портьерой. Зефирина поместилась между нищим и знатным сеньором, если судить по их одежде. Однако одного взгляда на белые руки оборванца было достаточно, чтобы причислить его скорее к тайным агентам испанского властелина. Зефирина по своему горькому опыту знала, что Карл V вербует осведомителей повсюду. Разве не была донья Гермина в свое время главной шпионкой императора? В приемной никто не разговаривал, только свечи потрескивали. На ближайшей башне пробили часы. Зефирина вздрогнула. Она задремала. Вернулся дон Рамон. Он сделал знак нищему, и тот подошел к двери в кабинет, за которой оба и скрылись. Места стало больше, и Зефирина расправила платье. Она потянулась и зевнула. Вдруг она почувствовала, что кто-то трется об ее юбки. Сосед коленом толкал ее ногу, Зефирина, напустив на себя оскорбленный и неприступный вид, подчеркнуто отодвинулась. Нимало не смутившись, наглец придвинулся к ней. Не могла же она вскочить и разразиться криками! Ей пришлось пересесть на освободившийся табурет нищего. Но сосед, не отказавшись от своих намерений, занял место, на котором раньше сидела она. Бесстыдник беззвучно прыснул со смеху. – Это похоже на детскую игру! – прошептал он. – Обыкновенные салочки, сеньора, мы изобретаем табуретку… – Замрите, сеньор… – ответила Зефирина. Решив осадить бесцеремонного нахала, она повернулась и смерила его горящим от негодования взглядом. Ей с трудом удалось скрыть удивление. Сосед ее, вне всяких сомнений, был знатным вельможей и даже, если не считать Фульвио, одним из самых красивых представителей мужской породы, которых когда-либо приходилось встречать Зефирине. Из-под бархатной шапочки, обвитой золотой цепочкой с изумрудами, на нее смотрело смуглое мужественное лицо с гордыми правильными чертами; подбородок украшала темная бородка, а золотистые смеющиеся глаза словно озаряли внутренним светом все лицо. Он был широк в плечах, прекрасно сложен и осанист, одет в колет из красного с золотом шелка, штаны с буфами, бархатный плащ, отороченный мехом; на пальцах и в ушах сверкали дорогие кольца, инкрустированные прекрасными камнями, на груди висели золотые медали. Зефирина никогда не видела мужчину с таким количеством драгоценностей. – Я должен сделать вам одно учтивое предложение, сеньора… – Начало не слишком удачное, – парировала Зефирина. Казалось, этот ответ его чрезвычайно огорчил. – Ради Святой Девы, моей покровительницы, ответьте, сеньора, разве не видно по моему лицу, что я человек добродетельный? Зефирина окинула его насмешливым взглядом. – Не хочу вас обидеть, сеньор, но по первому впечатлению этого не скажешь. Зефирине показалось, что он сейчас расплачется. – Ваши подозрения, сеньора, меня очень печалят. Клянусь Господом, что являюсь верным слугой нашей святой матери Церкви. «Как этот дьявол печется о своей репутации!» Зефирина решила больше не затрагивать этот теологический вопрос. – Верю вам на слово, сеньор… Но, прежде всего, могу ли я узнать, с кем имею честь говорить? – Эрнан Кортес[36 - По-французски, Фернан Кортес.], рыцарь из Сантьяго, к вашим услугам, сеньора. Кланяясь, он смотрел на Зефирину, чтобы видеть, какой эффект произвело его имя. Зефирина и глазом не моргнула, сеньор Кортес из Сантьяго был ей незнаком. – Со своей стороны, смею ли я… узнать имя самой прекрасной представительницы французского королевства? Кавалер оказался галантным и красноречивым. Он сразу распознал очаровательный французский акцент своей собеседницы. – Зефирина де Багатель. – Зефирина…, – повторил Кортес, – имя легкое, как дыхание летнего вечернего ветерка на Эспаньоле. Теперь уже Зефирина прыснула со смеху. Этот рыцарь Кортес был шутником. Дон Рамон вернулся в приемную. Бросив подозрительный взгляд на Зефирину и ее собеседника, сделал знак монаху следовать за ним. Оба они исчезли за портьерой. – Итак, мессир Кортес, – возобновила разговор Зефирина, – вы хотели мне предложить какую-то сделку? – Черт возьми, сеньора, вы увидите, как я люблю женщин, воительниц и амазонок… Уступите мне свою очередь, чтобы поговорить с императором, и я готов в обмен подарить вам этот брильянт. Зефирина взглянула на кольцо, которое Кортес снял с пальца. – Почему вы не можете дождаться своей очереди, как все остальные? Эрнан Кортес затряс головой. – У меня свидание, которое я не могу отложить. «Решительно, этой ночью все спешат!» Зефирина недолго раздумывала. По мере того как она приближалась к «логову людоеда», ей все больше хотелось улизнуть. Она чувствовала, что ей необходимо успокоиться и собраться с мыслями. – Уступаю вам свою очередь, сеньор, но оставьте у себя это кольцо, я не могу его принять. Эрнан Кортес удивился. Дон Рамон приподнял портьеру. Кортес быстро прошептал: – Я остановился около Ла Торре Лос Луханес во дворце Сан-Лоренсо. Приходите поужинать со мной завтра в одиннадцать часов… Я хотел бы отблагодарить вас… – Сударыня… Дон Рамон поклонился Зефирине. – Этот рыцарь пришел раньше меня, мессир, я ему уступаю. Дон Рамон посмотрел на поднявшегося с места Кортеса. – На вашем месте, я бы так не торопился, – бросил он с иронией. Не обращая больше внимания на Зефирину, дон Рамон и Кортес удалились. У Зефирины было уже два приглашения на завтра на один и тот же час. Внезапно у нее возникло желание уйти. Она безумно устала и не знала, что сказать императору. Она встала и уже сделала шаг к выходу, когда рычание, донесшееся из кабинета, заставило ее остановиться в изумлении. Два офицера и посетитель, оставшиеся в приемной вместе с Зефириной, вскочили на ноги, как и она. – Я хочу, чтобы привели ко мне этого Жана Флери и… этого Жана… Анго… я прикажу вздернуть их на рее! Без сомнения, это был голос императора. В ярости он почти перестал заикаться. Избегая смотреть друг на друга, Зефирина и другие подошли к портьере, чтобы не упустить ни слова. – Ваше императорское величество знает безграничную преданность… – Замолчите, Кортес. Мы снабдили вас всеми полномочиями в Те… Теноцтитлане[37 - Ацтекский город, чье название обозначало: «Кактус на скале», в последствии – Мехико.]. – Я их использовал, чтобы приумножить могущество вашего императорского величества. – Что вы сделали в Эльдорадо, кроме того, что попытались провозгласить себя вице-королем? Вы… вы по… позволили похитить со… сокровища Монтесумы это…му Жану Флери… этому наглому французу. Сквозь приоткрытую дверь Зефирина видела, как неясная тень Карла V мечется из угла в угол. Кортес воспользовался паузой, чтобы оправдаться. – Я на коленях молю ваше величество выслушать меня… Моя шпага, сердце, верность принадлежат вашему величеству. Против этих проклятых индейцев, приспешников дьявола, испанцы сражались как львы. По моему приказу был схвачен их король, изменник Монтесума… Обратившись в слух, Зефирина опустилась на крайний табурет. Она не только слышала, но и видела обоих мужчин: сидящего в кресле Карла V со спины, а Кортеса – на коленях перед ним. «Что это за война… что это за таинственная страна?» Она знала, что на другом берегу океана мессир Христофор Колумб в конце прошлого века обнаружил обширные области, населенные дикарями: этой ночью судьба столкнула ее с одним из завоевателей Нового Света… «Как их здесь называют? Конкистадоры!» А в это время рослый Кортес, стоя на коленях, пытался успокоить Карла V. – Из них ничего не вытянешь, из этих индейцев, им нельзя доверять. Но пусть ваше величество только представит себе, мы вошли в Теноцтитлан без единого выстрела, потому что ацтеки никогда не видели всадников. – К-как это, Кортес? Казалось, Карл V немного успокоился. – У этих аборигенов нет лошадей, сир. – Нет лошадей! – повторил изумленный император. – Нет, сир. Они приняли нас за богов! – Вы этим не воспользовались? – Напротив, сир… именем вашего императорского величества, государя Испании мы завладели городом, его памятниками, лагуной и дворцом Монтесумы. – Ка… какой он, этот дикарь? – с любопытством спросил Карл. – Он носил убор из зеленых перьев в знак своего воинского сана и сандалии на золотых подошвах… На плечах у него был плащ, усыпанный драгоценными камнями и жемчугом; застегивающийся на шее огромным изумрудом, который мне удалось спасти и… привезти вашему императорскому величеству. За портьерой воцарилась тишина. Видимо, Карл V рассматривал драгоценный камень. Зефирина ничего не знала об этом несчастном короле Монтесуме. Внезапно ей стало жаль его: она почувствовала, что он попал в безжалостно расставленные сети, и что предательство, уже проникшее на берега Эльдорадо, еще не затронуло ацтеков. А в кабинете Карл V поднялся со своего кресла. Он прошел мимо дона Рамона, неподвижно замершего в дальнем конце комнаты. – Вы заставили этого дикаря креститься и отречься от своей языческой религии? – спросил император, смягчившись благодаря полученному подарку. – Увы, нет, сир. Во время «Ночи печали» перед своим варварским храмом из золота туземцы, клявшиеся нам в дружбе, взбунтовались. Я заставил Монтесуму обратиться с речью к толпе. Он был убит своим собственным народом. Кто-то метнул ему камнем прямо в лоб. Ацтеки преследовали нас, их становилось все больше, они убивали наших, и нам пришлось отступить… Это был сущий ад… мы понесли ужасные потери, я решился дать бой в долине Отумба и Оаксака, против нас было двести тысяч воинов… – Двести тысяч… – повторил взволнованный Карл V. – Богом клянусь, с нами было бы покончено, если бы мне не удалось поразить стрелой их вождя. Я захватил его знамя. Среди дикарей началась паника, я потерял триста своих лучших солдат, но двадцать тысяч индейцев нашли свою смерть… Я приказал построить лодки, чтобы вновь овладеть Теноцтитланом с лагуны. После нескольких недель осады, 13 августа, сир, мы победоносно вступили в город… Чтобы укротить туземцев, мы сожгли их дворцы. У меня с собой донесение для вашего величества. Мы расстреляли около сорока тысяч мужчин. Женщин и детей, тех, кто продолжал сопротивляться, утопили в озере… предварительно их, конечно, окрестили наши славные священники. Так мы добились мира. Вот какую пришлось заплатить цену за то, чтобы теперь преподнести вашему величеству Юкатан, город Веракрус, завоеванный нами, все королевство – Новую Испанию. – Которой, как говорят, вы мечтаете завладеть, чтобы сделать из нее собственную империю. – Это клевета, сир… меня хотят погубить в глазах вашего величества. Зефирина с трудом разобрала последние слова. От всего, что довелось услышать, ее сковал ужас. Она наклонилась и увидела Кортеса, все еще стоящего на коленях. Тень Карла V повернулась к конкистадору. – Что это за сокровища? – спросил он. – Золотая посуда, туземные божки в оправе из изумрудов… Я приказал все погрузить на наши галионы. Но во время путешествия нас предательски атаковал Жан Флери… – Моя флотилия!.. Самая сильная в мире!.. И не смогла оказать сопротивления этому проклятому французскому корсару… К-как вы это объясните, Кортес? – Неудачным стечением обстоятельств, сир. У нас на борту были ягуары… – Что… что это еще такое? – Животные, сир… как бы лучше объяснить вашему величеству? У них по четыре лапы, как у больших кошек… И пятнистая шкура… Это большие млекопитающие, обитающие в этой части Эльдорадо. Мы хотели привезти их вашему величеству… Во время путешествия звери находились в клетках, но они выбрались оттуда, убили и ранили около двадцати моряков. Экипаж был… напуган, ослаблен как раз в тот момент, когда Жан Флери на восьми кораблях судовладельца Жана Анго из Дьеппа… Карл V исчез из поля зрения Зефирины. Повысив голос, он сухо произнес: – Дон Рамон, мы приказываем… всей моей флотилии схватить живыми или мертвыми этих проклятых французов, Жана Флери и Жана Анго. Дон Рамон сделал шаг вперед. – Что касается последнего, это будет трудно, сир, он во Франции и не выезжает из Дьеппа, разве что мы предпримем осаду города… – Схватите сначала Жана Флери… этого вора… В отношении Анго мы примем решение позже… Что касается вас, Кортес, я вижу, что… что мне о вас плохо говорили… Мы жа… жалуем вам титул маркиза… долины… О… О… – Оаксака, – закончил дон Рамон. – Именно… воз… возвращайтесь в… в Новую Испанию, Кортес. Постройте красивый испанский город! Да… дайте ему новое название… Мейор[38 - Лучший.]… Мехико… Что скажете, Кортес? Зву…чит неплохо… – Великолепно, сир. Но ваше величество позволит предложить и мне: город Карла Великого. Загадочный владыка, видимо, не любил лесть. Зефирина увидела, как он отвернулся от конкистадора и сел за рабочий стол. Не обращая больше внимания на посетителя, он, махнув рукой, погрузился в какие-то бумаги. – Мы сказали Мехико… Посетите королеву в Толедо, Кортес и… не… не забудьте… Нам нужен этот… про… проклятый француз! Аудиенция закончилась. Кортес поднялся. Дон Рамон повел его к потайной двери. Зефирина воспользовалась этим, чтобы вновь занять свое прежнее место. Отводя глаза, буржуа и два офицера сделали то же самое. Дон Рамон, вернувшись, подошел к молодой женщине. – Ваша очередь, сударыня. Момент для беседы с императором, который только что так гневался на французов, был для Зефирины очень неудачным. Ни жива ни мертва она встала и последовала за доном Рамоном в «логово людоеда»… ГЛАВА XI ЛИЦОМ К ЛИЦУ При появлении Зефирины человек, сидевший за тяжелым столом черного дерева, не поднял головы. Великий труженик перечитывал пергамент с глубоким вниманием. Она же узнала в этом скромном писаре владыку, который заставил трепетать всю Европу, – Карла V. Потупившись, она присела в глубоком реверансе. Поскольку за этим ничего не последовало, она выпрямилась и стала ждать знака императора. Скромную комнату можно было принять за келью ученого монаха. Кроме потрескивания свечей на бронзовом подсвечнике да тиканья часов, ни один звук не доносился до Зефирины. Одетый в черное молодой человек, повелитель Испании, Фландрии, Австрии, Германии и новых колоний, окунул гусиное перо в чернильницу и старательно вычеркнул несколько слов на пергаменте, а затем, подписав его, запечатал воском. Великий труженик перечитывал пергамент с глубоким вниманием. Зефирина уже решила, что так и простоит всю ночь перед королем. Теперь, лицом к лицу со своим врагом, она не ощущала страха. Пробило два часа. Зефирина вздохнула. Она осмелилась кашлянуть. Император по-прежнему не обращал на нее внимания, и тогда она стала усиленно чихать. Указательный палец Карла V оторвался от пергамента. Видимо, это было знаком, внятным для дона Рамона, ибо последний сделал шаг вперед. – Мадам де Багатель принесла вести от его королевского высочества герцогини Алансонской, сир… Теперь приподнялся и средний палец короля. Дон Рамон, приблизившись, взял пергамент, поклонился и вышел из кабинета, опустив за собой портьеру. Казалось, Зефирина должна была бы затрепетать, оставшись один на один со своим врагом. Однако она испытала лишь облегчение. Карл V, отложив гусиное перо, медленно поднял голову. Слегка сощурившись и прикрыв глаза тяжелыми веками, он рассматривал Зефирину. Она же, со своей стороны, отметила уродливость его губ, доставшихся ему в наследство от Габсбургов. Однако некрасивое лицо молодого государя не было лишено обаяния. Зефирина снова сделала реверанс. – Ка… какие новости, су… сударыня, о нашем любимом брате? – спросил император, словно бы делая усилие над собой. – Моя августейшая госпожа, сир, – начала Зефирина с некоторой напыщенностью, – оказала мне честь, поручив сообщить вашему королевскому и императорскому величеству, что сразу же после вашего ухода король Франции, ободренный вашим посещением и добрым отношением вашего величества, почувствовал себя гораздо лучше… Зефирину совсем не смущал пронзительный взор Карла. Она продолжила официальным тоном, призванным произвести впечатление на противника: – Воды, грозившие возобновлением третичной лихорадки, по большей части вышли из его величества естественными путями. Сразу же жар спал, пульс замедлился, – это настоящее чудо, причиной которого стало присутствие вашего императорского величества. Новость, принесенная Зефириной, по-видимому, должна была обрадовать Карла V. Он вновь обретал своего самого дорогого врага. Глаза императора превратились в две щелочки. При виде их холодного блеска, Зефирине пришлось призвать на помощь всю отвагу, дабы не позволить страху овладеть собой. Величайший «злодей» Европы молчал, не выказывая ни удовлетворения, ни недовольства, не задавая ни единого вопроса. Зефирина вынуждена была продолжить: – Первое, что произнес король, после того как ему сделали кровопускание, были слова благодарности за великодушие вашего величества. Государь выразил надежду, что вы почтите его в скором времени еще одним визитом, столь благотворным для его здоровья, дабы обсудить братское сосуществование в будущем… Это собственные слова его величества… Зефирина уже сама не знала, куда выведет ее кривая. В течение какого-то мгновения, показавшегося ей вечностью, она продолжала свой монолог под загадочным взглядом Карла. Внезапно Зефирина замолчала. Император встал, сделал несколько шагов, открыл окно, несколько раз вдохнул свежий ночной воздух, закрыл окно и направился к Зефирине, полумертвой от ужаса. – Чего… вы хо… хотите… княгиня Фа… Фарнелло? Этот неожиданный переход к нападению показал, что Карла V трудно обмануть, что его разведывательная служба – лучшая в мире. – Я хочу найти мужа, сир! Моего дорогого супруга, князя Фульвио Фарнелло! Карл V раздраженно отвернулся. – Мы… не Господь Бог, сударыня… нам… ска… зали, что… князь Фарнелло… погиб во время из… извержения Этны в… Сицилии. Император снова сел за стол, желая показать, что аудиенция закончена, взял перо и уткнулся носом в бумаги. Но он плохо знал Зефирину. Позабыв об этикете, она подбежала к императорскому столу. – Нет, сир, ваше величество обманули. Наверное, никто в мире еще никогда не говорил «нет» Карлу V. От изумления император выронил перо. – Высокомерие французов поистине безгранично, сударыня! Карл V поднес руку к шнурку, чтобы позвать стражу и выгнать нахалку. – Сир, во имя Господа, заклинаю ваше величество выслушать меня. Под влиянием минуты Зефирина сделала то, что поклялась себе не делать. Обогнув стол, она бросилась в ноги Карлу V. Нужно было иметь каменное сердце, чтобы не смягчиться при виде этой красивой женщины, этих изумрудных глаз, из которых готовы были брызнуть слезы. Рука Карла V застыла: он не дернул за шнурок. – Ваше величество добры и снисходительны. Вы слишком справедливы, чтобы осудить меня, не выслушав, и отклонить мое прошение, – с мольбой произнесла Зефирина. Ее красивые золотисто-рыжие волосы переливались в бликах пламени свечи. Она не замечала, как под корсетом вздымалась ее грудь. – Вы нас обманули, сударыня… Французам нельзя доверять… Вы проникли к нам под ложным предлогом, выдав себя за другую женщину. – Нет, сир, – воскликнула Зефирина, – клянусь вашему величеству всем, что у меня есть самого дорогого, я Зефирина де Багатель и одновременно княгиня Фарнелло! Ваше величество должны снизойти к отчаянию несчастной матери, потерявшей мужа, сына, которого у нее похитили… Молчание императора придало ей смелости. В конце концов и этому железному существу могут быть доступны человеческие чувства. Все внутри у нее дрожало от волнения, но она продолжила речь в свою защиту. – Сир, мой супруг, князь Фарнелло всегда был верным слугой вашей короны… – Если не считать того, что он стал мятежником! – заметил Карл V. В третий раз Зефирина осмелилась возразить королю: – Нет, сир, князь Фарнелло стал мятежником, чтобы сохранить свободу итальянского князя, свое достоинство сицилийца. Он должен был сражаться. Он исчез, но не погиб, я уверена в этом… Он знал свой вулкан лучше, чем кто-либо… Нет, сир, нет, его похитили… как и моего сына. Мой Луиджи был похищен доньей Герминой де Сан-Сальвадор… При имени шпионки, выполнившей столько его распоряжений, Карл V и бровью не повел. Он только выпятил нижнюю губу. – Я взываю к вашей справедливости, государь, к вашему милосердию. Верните мне мужа… и сына… Вашему величеству подвластно все… вы можете, например, убить меня за то, что я осмелилась прийти к вам, не имея никакого послания от мадам Маргариты. Зефирина опустила голову. Удивленная тем, что на ее признание не последовало никакой реакции, она подняла глаза. Карл V как-то странно, не мигая, смотрел на нее. Зрачки его расширились. Видимо, он хотел что-то сказать, но вместо этого несколько раз икнул, и его большой рот искривился в нервной гримасе. – Сир! – с беспокойством прошептала Зефирина. Казалось, император ее не слышит. Его белое, как мрамор, лицо внезапно покрылось фиолетовыми пятнами, черты исказились в жутком оскале. Им словно овладел непреодолимый ужас. Испуганная Зефирина увидела, как Карл V протянул руку к зеленому пузырьку, стоящему на столе, но тут пальцы судорожно задергались, задрожав всем телом, он вскрикнул, побледнел и рухнул у ног Зефирины, сотрясаясь в ужасных конвульсиях. Несчастный брызгал слюной, закусывая язык и извиваясь на ковре. – Священная болезнь[39 - Эпилепсия.]! – прошептала изумленная Зефирина. Она опустилась на колени рядом с императором, который бился головой о резную ножку кресла, и быстро отодвинула кресло, поскольку король мог пораниться. Понимая, что больше ничего не может сделать для Карла, Зефирина встала и бросилась к портьере. – Дон Рамон! – позвала она вполголоса. Приемная была пуста – ни посетителей, ни солдат. Зефирина решительно двинулась к двери в глубине комнаты. – Эй! Есть здесь кто-нибудь? В вестибюле дворца было также пустынно – ни капитана Эрреры, ни стражи. «Хорошо же охраняют императора!» – подумала Зефирина, вновь устремляясь в кабинет. Карл V все еще лежал на полу, хрипя, задыхаясь, кусая до крови язык. Казалось, его дыхание остановилось. Из ноздрей и рта выступила красноватая пена. Взгляд Зефирины упал на длинный разрезной нож с чеканной ручкой. В голове у нее молнией пронеслась мысль, что сейчас любой бы мог убить Карла и безнаказанно скрыться, изменив тем самым ход мировой истории. Рядом с ножом на столе находился зеленый пузырек, на который несчастный успел указать ей. Позабыв о своих кровожадных мыслях, Зефирина схватила флакон и стремительно вынула серебряную пробку. На нее повеяло характерным сладковатым запахом. Это были духи доньи Гермины. Уж не снискала ли мачеха Милость Карла V, снабжая его этим таинственным лекарством? Зефирина без колебаний опустилась на колени, твердой рукой подняла голову Карла V и вытерла ему рот своим платком. Воспользовавшись моментом, когда он разжал зубы, она влила ему в рот несколько капель зеленой жидкости. Ей было неизвестно, какая доза необходима императору, и она боялась отравить его. Держа голову Карла на коленях, Зефирина ждала какое-то мгновение, показавшееся ей вечностью. Не заметив никакого заметного улучшения у больного, чьи мускулы были так же напряжены, Зефирина решила повторить операцию. На этот раз челюсти Карла были сжаты гораздо сильнее. Зефирина, схватив разрезной нож, просунула его между зубами, раздвинула их и с трудом влила ложку жидкости в горло императору. На этот раз он кашлянул и выплюнул сгусток крови. Лицо его покрыла мертвенная бледность, глаза вылезли из орбит. Но постепенно судороги стали стихать, дыхание замедлилось. – Милосердный Христос!.. Что вы делаете, несчастная? Зефирина подняла глаза. Перед ней стоял дон Рамон, который застал ее с ножом в руках, держащей окровавленную голову императора на коленях. – Его величество почувствовал себя плохо. Поскольку никого рядом не оказалось, я сделала что смогла, дабы облегчить его страдания. Теперь, если вы недовольны, поступайте сами, как знаете… – ответила Зефирина, собираясь встать. – Прежде всего не двигайтесь! Дон Рамон опустился на колени рядом с молодой женщиной, принудив ее не шевелиться, выхватил из ее рук зеленый пузырек. – Здесь решают секунды… Вы ему дали это в начале припадка? Зефирина кивнула головой. – Сколько вы ему дали? – спросил дон Рамон. – Несколько капель, затем ложку… Это нормально? – с беспокойством спросила Зефирина. – Да, это предельная доза… Вы уверены, что не дали больше? – Нет, не думаю! На лбу Зефирины выступила испарина. С ловкостью человека, привыкшего ухаживать за хозяином, дон Рамон поднес флакон к носу Карла. Он только дал вдохнуть лекарство, а затем, промокнув свой платок в зеленой жидкости, смочил больному веки, виски, за ушами и запястья. Казалось, что напряженные мышцы Карла мало-помалу расслабляются. И когда судороги отпустили его, он погрузился в глубокий сон. Кризис, судя по всему, миновал. Дон Рамон поднялся, сделав знак Зефирине не двигаться. Она спрашивала себя, уж не придется ли ей провести всю ночь, Держа на коленях голову императора. Умиротворенный Карл сейчас был похож на безобидного юношу, почти подростка. Она смотрела на него с материнской жалостью. Еще немного, И она стала бы баюкать его. Мокрые волосы прилипли ко лбу, и Зефирина сдвинула их, собираясь откинуть назад. И вдруг, не веря своим глазам, побледнела. На шее, как раз за ухом, у императора краснело маленькое родимое пятнышко в форме морской звезды или розы!.. Зефирина закусила губы. Что это за тайна? У Карла V была та же врожденная метка, что и у близнецов Луиджи и Коризанды: КРОВАВАЯ РОЗА. Это наследственный знак? Символ судьбы? Или дома Габсбургов и герцогов Лотарингских имели общих предков с семьей Фарнелло, как та имела их с родом де Багателей?.. А может быть, подобно изумрудным колье это шло от их общего предка Саладина? Вернулся дон Рамон с меховым одеялом и подушкой. Зефирина и словом не обмолвилась о своем открытии. Дон Рамон, поставив у стола походную кровать, сделал Зефирине знак переложить голову Карла на подушку, а сам перетащил тело на одеяло, закутав грудь и ноги короля. Освободившись от своего бремени, Зефирина встала, ее слегка пошатывало. Она смотрела на владыку мира, лежащего неподвижно, словно мумия. Карл V спал как ребенок. Дон Рамон увлек Зефирину в смежный с кабинетом будуар. На маленькой фаянсовой плитке там грелся медный кувшин. Дон Рамон знаком пригласил Зефирину сесть, снял с плитки кувшин и налил коричневую маслянистую жидкость в чашку, которую и протянул молодой женщине. Зефирина с недоверчивостью кошки понюхала это варево. Запах был ей незнаком. Тень улыбки мелькнула на суровом лице дона Рамона. – Можете пить без страха, сударыня. Это называется какао. Бобы сначала обжаривают, чтобы затем растолочь. В прошлом году их привезли его величеству из Новой Испании его капитаны. Этот напиток возвращает силы, что вам, я думаю, сейчас необходимо… На колокольне пробило три часа. Увидев, что дон Рамон пьет коричневую жидкость, Зефирина решилась пригубить. Поначалу вкус какао разочаровал ее – она нашла его слишком крепким, горячим, медово-сладким и пряным, однако мало-помалу выпила всю чашку. И когда заметно повеселевший дон Рамон предложил ей вторую, она с удовольствием согласилась. Дон Рамон придвинул табурет и сел напротив Зефирины. – Сударыня, волею случая вы сегодня узнали государственную тайну. Его величество может погибнуть от болезни, если окажется один… Его с детства мучили ужасные припадки… Как вам, наверное, известно, сам Цезарь страдал ими. Кажется, этой болезни подвержены лишь высшие существа. Зефирина отставила чашку и встала. – Дон Рамон, я никому не скажу, если вы этого опасаетесь, о болезни императора. Я вижу в нем сейчас не государя, но человеческое существо, которое нуждается в помощи другого человеческого существа. Его судьба была в моих руках. Несмотря на постигшие меня несчастья, которыми я обязана Карлу V, я рада, что не поддалась самым низменным инстинктам… не зарезала и не отравила его… Я могла бы просто предоставить его своей грустной участи… но бывают в жизни минуты, когда не думаешь о последствиях своих поступков. Жизнью своей, душой своего супруга клянусь никому не рассказывать об этом. Но если мой супруг погибнет или уже погиб по приказу императора, я буду считать себя свободной от клятвы. Теперь вы можете убить меня или отрезать язык… если это сможет вас успокоить относительно судьбы Карла. Кровопийцы, ведь кровопиец рифмуется со словом австриец… Прощайте, мессир, и спасибо за какао. Зефирина выпалила все это со столь характерной для нее дерзостью и, не поклонившись, направилась к двери. В два прыжка дон Рамон преградил ей путь. Зефирина невольно вздрогнула. Мрачный идальго позвонил в гонг. Появился заспанный солдат. – На контрольных постах никого нет, что произошло? – сурово спросил дон Рамон. – Была смена, сеньор, – жалобно пробормотал стражник. – Позже мы поговорим об этом с Эррерой. Пажа для сеньоры, – приказал дон Рамон. Затем, обернувшись к Зефирине, он как-то странно прошептал: – Доброй ночи, сударыня. Вы заблуждаетесь, вы приобрели этой ночью могущественного союзника, и, возможно, не того, о ком думаете… С этими загадочными словами дон Рамон передал Зефирину под охрану пажа с факелом, а затем тяжелым взглядом долго провожал тонкую фигурку молодой женщины в пышных юбках, которая постепенно исчезла в темных коридорах Алькасара. ГЛАВА XII ВСЕМИРНАЯ МОНАРХИЯ Когда Зефирина скрылась из вида, дон Рамон вернулся в будуар, прошел в кабинет императора и, наклонившись над столом, по-отечески пощупал теперь уже прохладный лоб Карла V, отер с уголков его губ остатки розоватой пены и проверил пульс. Успокоенный и уверенный в том, что после кризиса император, как обычно, проспит до утра, словно новорожденный, он взял с черного стола шкатулку кованого железа. Ключ торчал в скважине. Не колеблясь, дон Рамон повернул его. Шкатулка была наполнена запечатанными пергаментными свитками, перевязанными красными, синими и желтыми лентами. Каждый цвет имел свое значение. Дона Рамона интересовали только свитки с красной печатью. Не вскрывая их, он проглядывал первые слова каждого пергамента и те, что его не интересовали, складывал обратно в шкатулку. Наконец, в руках у него остался один свиток. При дрожащем пламени свечи он прочел начало: «Летр де каше»[40 - Lettre de cachet – королевский указ о заточении без суда и следствия. – Прим. пер.]. «Узник Фульвио Карло Массимо Корнелио Бенвенуто, бывший князь Фарнелло, бывший сеньор Селинота и де Седжеста, граф Сиракузский, барон Агридженте и Илла, герцог обеих Сицилий, маркиз де Салестра лишается всех своих титулов, земель и владений. Узник будет каз…» Рамон не мог прочесть дальше, не сломав печать. Он положил пергамент на видное место на стол, закрыл шкатулку на ключ, вынул его из скважины и в задумчивости сел в кресло. Пробило шесть, и солнце стояло уже довольно высоко, когда один из офицеров приподнял портьеру императорского кабинета. Видимо, дон Рамон задремал. Он встал и передал капитану шкатулку, содержащую последние распоряжения Карла V. Их предстояло отправить министрам в Толедо, у которых имелся дубликат ключа. Офицер поклонился и вышел, не заметив спящего императора. Дон Рамон потянулся, удостоверившись, что все это время Карл спал, и пошел в будуар приготовить какао. Когда дон Рамон вернулся в кабинет, Карл V сидел в кресле, недавно оставленном его наперсником. Совсем, видимо, оправившись, император читал свою любимую книгу: «Caballero determinado»[41 - Отважный рыцарь.] Оливье де ла Марша. Этот рыцарский роман, главным героем которого был его предок Карл Смелый, всегда благотворно действовал на больного после припадка. Дон Рамон безмолвно приподнял портьеру, пропуская отца приора Диего, духовника Карла. Император опустился на колени. Помолившись в течение нескольких минут, он, как обычно по утрам, исповедовался на ухо священнику, затем причастился. Едва капеллан ушел, дон Рамон хлопнул в ладоши, и, словно в хорошо отрепетированном балете, появился, неся в руках тазик и чистое белье, лакей-цирюльник, фламандец Матиас из Брюгге. Во время путешествия император с удовольствием освободился от утомительных придворных церемоний, происходивших в Толедо. Он вновь углубился в чтение, а в это время Матиас, раздев своего государя, протер его белое, костлявое, но хорошо сложенное тело и превосходные нога уксусом, помассировал лоб и затылок, протянул ему чистую рубашку с гофрированным воротником, побрил его и подстриг, натянул чулки, штаны с буфами, бархатный колет и, в завершение, повесил на шею цепь с орденом Золотого Руна. – Да благословит тебя Господь, мой славный Матиас! – произнес с улыбкой Карл, который в узком кругу своих приближенных почти не заикался. Он протянул фламандцу руку для поцелуя. Приложившись с неподдельной горячностью к императорским пальцам, Матиас из Брюгге удалился. – Какие у нас новости сегодня утром? – спросил Карл V, не отрываясь от книги. Дон Рамон пригубил из чашки дымящееся какао, прежде чем передать ее императору. Этот ритуал позволял избежать отравления, которого постоянно нужно было опасаться. – Кажется, король Франциск вне опасности, сир, – проговорил наперсник. Он впустил лакея, который внес круглый столик на одной ножке, уставленный разнообразными блюдами. – Итак, нам нужно всего опасаться! – процедил Карл. Император пил, можно сказать всасывал своими толстыми губами, какао, а дон Рамон тем временем тщательно пробовал пищу. Удостоверившись, что цесарка, павлин, каплун в молоке, маленькие окорочка, морские язычки с анчоусами и жареными устрицами отменного качества, фаворит позволил лакею поставить столик перед императором. Тот немедленно принялся за птицу и рыбу, демонстрируя хороший аппетит. Не без изящества разделываясь с дичью, он бросал кости и хрящи, предварительно обсосав их, своему любимому мопсу, который пробрался под кресло. Во время еды Карл не разговаривал. Держа тарелку на весу, он жадно заглатывал пищу. Дон Рамон тем временем наводил порядок в кабинете. Наконец, Карл насытился. Он осушил стакан ячменного пива, затем своего любимого рейнского вина, и, откинув голову на деревянную спинку кресла, на какое-то мгновение задумался. Дон Рамон хорошо знал, что на следующий день после припадка на его господина наваливается ужасная усталость, а душу терзает непреодолимая тоска. Никогда дон Рамон не заговаривал на эту тему первым. Мудрый слуга ждал, когда Карл сам испытает потребность освободиться от преследующего его кошмара. – В котором часу это произошло, Рамон? – Около двух часов ночи, сир… – Мы были одни? – Ваше величество принимали посланницу госпожи Маргариты. Карл обхватил голову руками. – Я помню все очень смутно… Тебе удалось выпроводить ее и дать мне вовремя лактуку[42 - «Опиум» – сок салата-латука.]? Карл взглянул на зеленый пузырек. Дон Рамон не колебался. Он никогда не лгал своему господину – в этом и состояла его сила. – Нет, сир… это не я дал лекарство вашему величеству, это она… – Женщина, которая меня ненавидит! – прошептал Карл. Он нахмурил брови. Эта фраза в который раз подтвердила подозрения дона Рамона, что государь помнит гораздо лучше все, что происходило до припадка и даже во время него, нежели хочет признаться. – Да, сир. Я относил распоряжения вашего величества дону Баралю… Оставшись одна в комнате, княгиня Фарнелло, сохранив присутствие духа, спасла ваше величество, хладнокровно дав выпить необходимое количество лактукариума… – Эта женщина… эта женщина! – повторил Карл. Заметно взволнованный, он взял книгу, которую оставил на столике с едой и громко, не заикаясь, прочел вслух стихи Оливье де ла Марша: Мне пыл сражения милей Вина и всех земных плодов. Вот слышен клич: «Вперед! Смелей!» — И ржание, и стук подков. Вот, кровью истекая, Зовут своих: «На помощь! К нам!» Боец и вождь в" провалы ям летят, траву хватая, С шипеньем кровь по головням Бежит, подобная ручьям… Чтение его успокоило. Какое-то мгновение он сидел неподвижно, а затем выпрямился, ощутив новый подъем сил. – За работу! Император, сев за письменный стол, окунул гусиное перо в чернильницу и, быстро покончив с несколькими текущими делами, объявил: – После мессы, в половине двенадцатого мы уезжаем в Толедо… не повидав французов… Пусть себе киснут здесь, – добавил он с двусмысленной улыбкой. Глаза его сузились. – Что это? Карл указывал на пергамент, который дон Рамон вынул из железной шкатулки. Дон Рамон складывал бумаги в походный кофр. – Я подумал, что вашему величеству захочется перечитать утром этот приказ, – ответил наперсник. – Если бы ты мне ответил иначе, я приказал бы отрубить тебе голову, Рамон, – прошептал Карл. Дон Рамон опустился на колени перед своим господином. Это не было рабской угодливостью – так должен был поступать любой советник и даже министр, разговаривая с королем Испании и императором Германии и Австрии. Рамон де Кальсада знал, до какой степени император был осторожен, вдумчив, аккуратен в поступках, но одновременно недоверчив и подозрителен. Он вечно боялся, что его слуги, подавая советы, руководствуются собственной выгодой. Иногда Карл мог два или три часа прогуливаться по кабинету, размышляя о том, что уже сделано и что надо сделать, причем наилучшим образом. Ни один государь мира, как было известно дону Рамону, не трудился с таким рвением. Этот больной человек изматывал своих министров на собраниях Совета. Сознававший величие своей миссии, Карл был деспотичен и в случае необходимости карал жестоко. Помолившись Богу, он был способен, если считал нужным, отдать приказ об убийстве политического противника. Но бессмысленная жестокость была ему чужда. Дон Рамон боготворил этого совсем еще молодого государя, предчувствуя в нем величайшего владыку в мире. Его приводило в ярость мнение многих, что император, напрочь лишенный ораторских качеств, представляет собой посредственного, дурно воспитанного и мелочного человека без присущего властителям великодушия и благородства. Дон Рамон хорошо знал величие Карла, его многочисленные достоинства и способности первоклассного политического деятеля. – Княгиня Фарнелло может перейти на нашу сторону, сир… В Италии и даже во Франции она была бы мощным союзником. Вместо мужа ей можно было бы вернуть сына и часть земель, дабы заслужить ее признательность, – предложил дон Рамон. Карл V перечитал пергамент. И, не поднимая головы, прошептал: – Эта женщина взволновала тебя, Рамон. Наперсник промолчал. Карл V, подняв глаза, посмотрел на своего фаворита: – Скажи правду, Рамон! – Княгиня произвела на меня впечатление, сир, признаю, – ответил дон Рамон. – Потому что она могла бы оставить ваше величество, но не сделала этого. Карл V нахмурился. – Ты хочешь сказать, я должен быть ей признателен за то, что она не убила меня? – Не совсем так, сир… я думаю, что смерть князя Фарнелло ничего не прибавит к вашему величию, тогда как… полу прощение… Это предложение внезапно привело Карла в мечтательное расположение духа. Охрипшим голосом он прошептал: – Как я хочу построить христианскую Европу, без суеверий, без распутных монахов и без лютеранских реформ… Отразить нападение турецких сил, возродить империю Константинополя, вернуть священный Иерусалим… Ах, Рамон, ты знаешь, в чем состоит различие между «братцем» Франциском и мной. Франциск Французский живет сегодня, думая о завтрашнем дне. Словно простой крестьянин, он хочет увеличить свое королевство… Я же живу в прошлом, – в средневековой империи Карла Великого… И мечтаю о дне послезавтрашнем… о том, что будет с моим сыном, внуком, правнуком… через сто лет… через двести… соединенные штаты Европы – под властью одной короны, Рамон… Через пятьсот лет все будет именно так, и я хочу во время своего царствования основать на земле всемирную христианскую монархию, без братоубийственных войн… Под знаменем Господа нашего Иисуса Христа мир обретет покой во всемирной монархии, – повторил Карл V. Слезы волнения выступили на глазах дона Рамона. – «Если бы современники могли слышать его слова… величайший владыка на земле, набожный, умный, проницательный, государь мира…» Карл V окунул перо в чернильницу. – Ты прав, Рамон, по отношению к сеньоре Фарнелло я могу поступить более гуманно и, прежде всего, более разумно в политическом смысле. Впрочем, вся эта история мне не нравится, и я не доверяю донье Гермине… Говоря это, Карл V принялся писать своим мелким почерком, который можно было бы узнать из тысячи. На пергаменте, извлеченном доном Рамоном из шкатулки, он вычеркнул приказ о казни и сделал приписку: «Помилованному узнику Фульвио Фарнелло смертная казнь заменяется пожизненным пребыванием на галерах». Затем Карл, взяв новый свиток, начертал: «Нашим приказом и во благо королевства, княгине Зефирине Фарнелло и ее детям даруется право, после принесения клятвы в верноподданнических чувствах нашей короне, получить обратно свои владения, титулы и привилегии на земле Ломбардии. Я. Король».[43 - Подпись Карла V.] Приложив свою печать, император взял другой листок бумаги, меньших размеров, и также быстро написал: «Податель сего возьмет ребенка мужского пола у кормилицы сеньоры Триниты Орландо и вернет его истинной матери сегодня же, в день Святого Хуана. Дон Карлос». Подписавшись столь странным образом, император протянул три пергамента дону Рамону. – Это – в следующей шкатулке отправишь моим министрам, чтобы приказ о помиловании дошел до Толедо. А с этим отправляйся в монастырь Святой Клары и вручи его в собственные руки сеньоре Трините Орландо… Карл понизил голос… – …Она же донья Гермина де Сан-Сальвадор, с которой ты знаком… внуши ей, что она навлечет на себя мой гнев, если ослушается. Я хочу, приказываю, требую… Возьми ребенка… верни его княгине Зефирине Фарнелло. Скажи ей, что мы послали наших сбиров на розыски ее сына. Добавь, что в отношении ее супруга не приходится надеяться, что он еще жив, и что были предприняты все необходимые усилия. Передай ей этот конверт и не забудь сказать, что, оказав эту высшую милость, мы в Толедо ожидаем ее клятвы в верности, после чего вернем ей титулы, земли и наше расположение. Дон Рамон поднялся, чтобы взять из рук императора три послания. Поклонившись, он, пятясь, двинулся к дверям, но Карл V окликнул его. – Пришли ко мне брата Диего, я хочу послушать мессу. Действуй быстро… что бы ни случилось, мы выезжаем в половине двенадцатого, – заметил император, направляясь к молельне. Вдруг он повернулся к дону Рамону. – А ей… по… повезло! – Кому, ваше величество? – удивленно спросил дон Рамон. – Что… она… так… так кра… красива. Угрюмый дон Рамон отметил про себя, что за все утро Карл впервые снова начал заикаться. Итак, этой Зефирине Фарнелло удалось смягчить сердце человека, которого все считали сделанным из мрамора. Дон Рамон был уверен, что Карл испытывает гораздо более сильные плотские чувства к женщинам, чем можно было бы подумать. Советник был одним из немногих, кто знал, что король оставил во Фландрии внебрачную дочь и что еще одна у него появилась в Кастилии, до женитьбы. Дон Рамон гордился этим. По его мнению, мужчина, будь он даже королем, должен обладать темпераментом. – Да, ваше величество, мадам Фарнелло одна из самых красивых женщин, которых мне доводилось встречать. Я их хорошо знаю. И эта, насколько я могу судить, смотрела на ваше величество по-особому… Дон Рамон смутился, но взгляд Карла развязал ему язык. – Я хочу сказать, сир, что мадам Фарнелло не осталась равнодушна к чарам вашего величества. – Пре… презренный льстец! – прошептал Карл. Но ему не удалось скрыть удовольствия. Это был уже не властитель всемирной монархии, а очень молодой человек, поглощенный приятными мыслями, присущими его возрасту. – Я советую вашему величеству остаться в Мадриде еще на один день и… одну ночь, чтобы закончить многочисленные дела и дать возможность княгине Фарнелло должным образом отблагодарить ваше величество за его благодеяния, – предложил дон Рамон, не утаивая истинного смысла своих слов. На какую-то секунду Карл заколебался. Он слишком хорошо знал, как поступили бы его «братцы» Франциск и Генрих, бесстыжие охотники за юбками. Искушение было столь велико, что на его виске вздулась вена. Однако, не вняв голосу юности, Карл Улыбчивый напустил на себя холодное выражение Карла Сурового и, проронив свое обычное: – Estoy determinado[44 - «Это решено».], – вошел в молельню. ГЛАВА XIII МОЛИТВЫ НА «ФРАНЦУЗСКИЙ МАНЕР» – Salut! Sardine[45 - Привет! Крошка!]! Зефирина открыла глаза. Верный своему обещанию, Гро Леон вернулся, чтобы разбудить ее. Она потянулась и села. Вокруг нее в. королевской приемной испанская стража, французские рыцари, фрейлины Маргариты, – все еще спали, растянувшись прямо на полу, прикорнув в кресле или на табурете. Зефирина, насколько это было возможно, привела себя в порядок. Завернувшись в плащ, она проспала не более двух часов, но не чувствовала усталости. – Setvileur! Saucisse[46 - К услугам! Красотка! (фр.).]! – прокаркал Гро Леон. Таким образом он требовал ласки. Проворным пальчиком она потрепала его по серому затылку. Она собиралась спросить, хорошо ли Коризанда спала в гостинице, но тут ее тронула за плечо мадам Буази Д'Ормез. – Вас просит его королевское высочество в комнату его величества… Зефирина сделала знак Гро Леону смирно сидеть там, где он находился, то есть на дородном заду толстухи Невиль, и последовала за мадам Д'Ормез, перешагивая через лежащие вповалку тела. Спящие тем временем начали просыпаться, оглашая комнату звучными зевками. Испанский сержант не пропускал Зефирину до тех пор, пока не обыскал ее. Она не могла сдержать краски стыда, почувствовав, что мужские руки ощупывают корсаж и складки кринолина. – Уверяю вас, сеньор, что со мной нет аркебузы, – не смогла удержаться от насмешки Зефирина. – Это приказ, сеньора, – лаконично ответил унтер-офицер. Убедившись в ее мирных намерениях, он открыл дверь, за которой находилось четверо солдат, вооруженных до зубов. – Зефирина, дитя мое! Лежа в кровати, король протягивал к ней руки. Зефирина удивленно посмотрела на Франциска I. Живой взгляд, насмешливо сморщенный нос, свежий цвет лица – можно было подумать, что он готов вскочить на лошадь. Маргарита, наоборот, казалась изнуренной, возможно потому, что бедная принцесса не сомкнула глаз у постели брата всю ночь. – Сир, – произнесла Зефирина, целуя королю руку, – я счастлива видеть ваше величество в прекрасном здравии. – Благодаря тебе, – пробормотал король себе в бороду так быстро, что только Зефирина и Маргарита расслышали его. – Благодаря Божественному провидению, – сказал он уже громко. – Преклони колени, дочь моя, помолимся вместе, как бывало раньше. Зефирина знала, что при случае король становился набожным, но святошей его никто бы не назвал, и она никогда не молилась вместе с ним. Встав на колени рядом с постелью, она с беспокойством подумала, что, несмотря на внешнее улучшение, лихорадка может вернуться. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=329732) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Проклятье! Сарданапал! (фр.). 2 Он также назывался орденом братьев госпитальеров, затем рыцарей родосских, а с 1530 г. – Мальтийских (везде, кроме особо оговоренных случаев, примечания автора). 3 См. «Княгиня Ренессанса». 4 См. «Божественная Зефирина». 5 Каравелла (ит.). 6 Marguerite (франц.) – жемчужина. 7 Кошмар! Дикарка! (фр.). 8 Селедка соленая (фр.). 9 Маленький чепец. 10 Сирокко. 11 Проклятье! Сараданапал (фр.). 12 Проклятье! Сатана! (фр.). 13 См. «Княгиня Ренессанса». 14 Пить! Пить! (фр.). 15 Cepa! Сера! (фр.). 16 Зарезать! Зарезать! (фр.). 17 Древнее название Крита. 18 Княгиня. 19 Клятва! Крошка! (фр.). 20 Хозяева постоялых дворов. 21 См. «Божественная Зефирина» и «Княгиня Ренессанса». 22 Лакей Маргариты Ангулемской. 23 Протестантов, или гугенотов. 24 Оруженосец. 25 См. «Божественная Зефирина». 26 См. «Княгиня Ренессанса». 27 Святой! Симеон! Крошка! (фр.). 28 Великолепно! Великолепнейше! Киска! (фр.). 29 Государь! Здоров! Кровь! Смерть! Тюрьма! Проповедь! Неряха! (фр.). 30 Ныне не существует. 31 Разлука! Спокойствие! Помощь! (фр.). 32 Большей частью последующие реплики короля и императора являются подлинными. 33 Подлинные слова Карла V. 34 Императорский город. 35 См. «Княгиня Ренессанса». 36 По-французски, Фернан Кортес. 37 Ацтекский город, чье название обозначало: «Кактус на скале», в последствии – Мехико. 38 Лучший. 39 Эпилепсия. 40 Lettre de cachet – королевский указ о заточении без суда и следствия. – Прим. пер. 41 Отважный рыцарь. 42 «Опиум» – сок салата-латука. 43 Подпись Карла V. 44 «Это решено». 45 Привет! Крошка! 46 К услугам! Красотка! (фр.).