Стражи Кен Бруен …На первый взгляд все факты налицо, никаких сомнений нет, полиция регистрирует типичный случай самоубийства молодой девушки. И только бывший полицейский, а ныне спивающийся частный детектив Джек Тейлор явственно различает в этой смерти дыхание жуткой тайны… Sunday Independet, Publishers Weekly и все ведущие литературные критики единодушны в одном: Бруен изобрел принципиально новый жанр, подняв детективный роман на небывалую доселе высоту. Кен Бруен Стражи Посвящается министру юстиции (январь 1993 – декабрь 1994) Выражаю особую благодарность Винни Брауну, книжному магазину Чарли Бирна, Филу Кеннеди и Ноелу Макджи ••• Трудно представить, чтобы кого-нибудь выкинули из нашей полиции. Нужно очень постараться. Если только ты не покроешь себя общественным позором, там будут терпеть практически все. На мне испробовали многочисленные предупреждения замечания последние предупреждения выговоры, но я никак не исправлялся. Вернее, не протрезвлялся. Не поймите меня неправильно. Между полицией и выпивкой – древние, почти любовные отношения. Более того, на полицейского-трезвенника смотрят с подозрением – если не с презрением, – как в самой полиции, так и вне ее. На учениях наш начальник говорил: – Мы все любим опрокинуть кружку-другую. Кивки и одобрительное ворчание присутствующих. – И людям нравится, когда мы выпиваем кружку-другую. Чем дальше, тем лучше. – Они не любят сволочей. Он помолчал, чтобы мы все прониклись. Сделал особое ударение на последнем слове. Через десять лет я получил третье предупреждение. Вызвали к начальству, предложили обратиться за помощью: – Времена изменились, сынок. Сейчас появились всякие там программы, открываются реабилитационные центры и все такое. И вовсе не стыдно туда пойти. Там вместе с тобой будут и священники, и политики. Меня так и подмывало спросить: «Думаете, из-за этого я туда помчусь задрав штаны?» Но я пошел. Какое-то время не пил, потом постепенно начал по новой. Это большая редкость, когда полицейский получает назначение в родной город, но начальство, видно, решило, что здешний воздух мне поможет. Холодным февральским вечером отправились на задание. Темно как в аду. Ловили слишком резвых водителей на окраине города. Дежурный сержант заявил: – Мне нужны результаты. И ничего слушать не желаю. Напарником моим был Кленси, парень из Роскоммона. С ним было легко, и он вроде бы не обращал внимания на мое пьянство. У меня с собой был термос с кофе, можно сказать, пуленепроницаемым от коньяка. Очень славно шло. Слишком славно. Работы было мало. Видно, прошел слух о нашей засаде. Подозрительно, что водители не превышали скорость. Кленси вздохнул: – Они про нас проведали. – Точно. И вдруг мимо просвистел «мерседес». Радар заклинило. Кленси закричал: – Боже! Я воткнул передачу, и мы рванули. Сидящий рядом Кленси попросил: – Джек, сбавь скорость. Кажется, нам об этой машине лучше забыть. – Что? – Номерные знаки… Ты заметил? – Да, ну и что? – Это из правительства. – Какой кошмар! Я включил сирену, но прошло не меньше десяти минут, прежде чем «мерс» остановился. Когда я открыл дверцу, Кленси придержал меня за руку: – Ты поаккуратнее, Джек. – Ясное дело. Я постучал в окно водителя. Он медленно опустил стекло. Ехидно улыбаясь, спросил: – В чем дело? – Вылезай. Он не успел ответить, как человек, сидящий на заднем сиденье, наклонился вперед: – В чем дело? Я его узнал. Та еще шишка. – Ваш водитель ведет себя как сумасшедший, – сказал я. Тогда он спросил: – Вы хоть имеете представление, с кем разговариваете? – Ага, с говнюком, который трахает медсестер. Кленси пытался оттащить меня и шептал: – Господи, Джек, отстань от них. Шишка вылез из машины и направился ко мне. Заорал, полный праведного гнева: – Ты, щенок паршивый, считай себя безработным. Ты хоть представляешь, что теперь будет? Я сказал: – Я точно знаю, что теперь будет. И врезал ему по зубам. Вне полиции В Ирландии нет частных детективов. Ирландцы такого не потерпят. Почему-то для них частный детектив – почти то же самое что стукач. Здесь можно делать почти все, но стучать нельзя. Я просто начал собирать информацию. Не слишком трудное дело, но требует терпения и ослиного упрямства. Последнее – моя врожденная черта. Однажды на улицу я не вышел и не закричал: «Господь решил сделать меня сыщиком!» – Господу было все до лампочки. Есть Господь, и есть его ирландский вариант. Поэтому он может на все плевать. Не то чтобы ему не интересно, он просто не хочет, чтобы его беспокоили. Из-за моей прошлой карьеры считалось, что у меня есть связи. Что я знаю, как все происходит. Некоторое время меня разыскивали и просили помочь. Иногда мне везло, и я помогал. На этой хлипкой основе начала создаваться репутация. Самое главное – я мало просил за свои услуги. ••• Пивная «У Грогана» не самая старая в Голуэе. В то время как в других заведениях увлекались унисексом низкокалорийной пищей караоке наркотиками, она осталась такой же, какой была лет пятьдесят или даже больше назад. Разве что по мелочам изменилась. Все тот же посыпанный опилками пол, на который можно плевать, жесткие сиденья, никаких финтифлюшек. Здесь пока еще не появились левые спиртные напитки миксеры спешащие клиенты. Это серьезное место, где можно серьезно надраться. Никаких вышибал и переговорников у дверей. Эту пивнушку не сразу найдешь. Надо пройти вверх по Шоп-стрит, пропустить Караван-стрит, свернуть в небольшой переулок – и вы дома. Даром там не напоят, зато полная свобода. Мне там нравится. Это единственное заведение, где мне ни разу не загораживали вход. Ни разу и никогда. Там нет никаких украшений. На замызганном зеркале – крест-накрест две клюшки для травяного хоккея. Над ними в общей раме три фотографии. На них Папа Римский, святой Патрик и Джон Ф. Кеннеди. ДФК – в центре. Ирландские святые. Когда-то папа занимал почетное центральное место, но после Ватиканского совета его понизили в должности. Теперь он слева. Опасное положение. Не знаю, какой он папа по номеру, но выглядит, как они все. Весьма вероятно, что он вскоре снова займет положение в центре поля. Шон, хозяин пивной, – он помнил Клиффа Ричарда, когда тот был молодым, – сказал: – Клифф был английским Элвисом. Надо же до такого додуматься. Эта пивнушка была моим офисом. Я по утрам обычно сидел там и ждал, когда мир постучится и войдет. Шон приносил мне кофе. С каплей коньяка… чтобы убить горечь. Иногда Шон казался таким хрупким, что я боялся, что у него не хватит сил сделать несколько шагов до моего столика. Чашка качается на блюдце и гремит, как самые плохие новости. Иногда я говорю ему: – Возьми кружку. Он пугается и отвечает: – Не положено! Однажды я поинтересовался, не трясется ли он в унисон с чашкой. – Ты когда-нибудь уйдешь на пенсию? – Ты когда-нибудь бросишь пить? – Что ж, баш на баш. ••• Через несколько дней после Челтенгема я сидел за своим обычным столиком. Я выиграл несколько фунтов на бегах с препятствиями и не все еще промотал. Читал «Тайм-аут». Покупал газету почти каждую неделю. Путеводитель по Лондону, где рассказывается обо всем, что происходит в столице. Мой план. Да-да, у меня был план. Вряд ли бывает что-нибудь более опасное, чем алкаш с планом в голове. Вот какой план был у меня. Я соберу все до последнего пенни, еще подзайму и двинусь в Лондон. Сниму квартиру в Бейсуотере и буду ждать. Вот так. Просто ждать. Эта мечта помогла мне пережить много тяжелых понедельников. Шон приблизился громыхая и спросил: – Так ты собираешься ехать или нет? – Скоро. Он пробормотал что-то вроде благословения. Я отпил глоток кофе, и он обжег мне нёбо. Прекрасно. Затем в действие вступил коньяк, согревший мне рот. Эти дивные минуты перед падением. Застывший на мгновение рай. Д. М. О'Нил в «Даффи умер» писал, что коньяк освобождает дыхание, а потом снова не дает дышать. Более того, приходится вставать все раньше и раньше, чтобы допиться до трезвости к открытию. Попробуйте объяснить все это человеку, не страдающему такой привязанностью к выпивке. В пивную вошла женщина, огляделась и прошла к стойке. Я пожалел, что выгляжу так себе. Опустив голову, попробовал задействовать свои детективные способности. Или, вернее, наблюдательность. Я только взглянул на нее. Что мне запомнилось? Темное пальто средней длины, хороший покрой. Глубоко посаженные глаза, носик пуговкой, крупный рот. Хорошенькая, но не слишком. Туфли на низком каблуке, хорошие, кожаные. Вывод: дамочка не по мне. Она заговорила с Шоном, он показал на меня. Она направилась ко мне, и я поднял голову. – Мистер Тейлор? – спросила она. – Угу. – Можно вас на пару слов? – Конечно, присаживайтесь. Вблизи она оказалась симпатичнее, чем издалека. Вокруг глаз глубокие морщины. Я решил, что ей под сорок. – Хотите что-нибудь выпить? – спросил я. – Тот человек обещал принести кофе. Пока мы ждали, она изучала меня. Не тайком, а открыто, без смущения. Подошел Шон с кофе… и – обратите внимание! – тарелкой печенья. Я вытаращился на него, и он смутился: – Не твое дело. Когда он ушел, она сказала: – Он такой хрупкий. Не подумав, я ляпнул ужасную глупость: – Он? Да он нас с вами похоронит. Она вздрогнула. Мне показалось, ей захотелось спрятаться. Я кинулся напролом: – Что вы хотели? Она взяла себя в руки: – Мне нужна ваша помощь. – В чем? – Мне сказали, вы можете помочь. – Ну… может быть… – Моя дочь… Сара… она покончила с собой в январе. Ей было всего шестнадцать лет. Я состроил соответствующую гримасу. Она продолжила: – Я не верю… что она себя убила… она не могла. Я с трудом сдержал вздох. Она коротко, с горечью улыбнулась и заметила: – Любая мать, наверное, так скажет, да? Но потом кое-что случилось. – Потом? – Да, позвонил какой-то человек и сказал: «Ее утопили». Это проняло меня. Я попытался собраться с мыслями и переспросил: – Что? – Так он сказал. Больше ничего, только эти два слова. Тут я сообразил, что даже не знаю ее имени. – Энн… Энн Хендерсон. Что-то я не форме. Надо бы привести себя в порядок. Я залпом допил сдобренный коньяком кофе. Немного помогло. – Миссис Хендерсон… я… – Не миссис… я не была замужем. Отец Сары оставил нас давным-давно. Нас было всего двое… вот почему я знаю, она бы меня не бросила… никогда. – Энн, когда случаются такие трагедии, иногда находятся придурки и всякие идиоты. Их притягивает чужая беда. Они расцветают на чужом горе. Она закусила губу, потом подняла голову: – Он знал. – Она порылась в сумке, выудила оттуда пухлый конверт и сказала: – Надеюсь, этого хватит. Мы копили деньги на поездку в Америку. Сара мечтала об этом. – Положила рядом с деньгами фотографию. Я сделал вид, что смотрю. – Вы попытаетесь? – спросила она. – Не могу ничего обещать. Знаю, есть много всякого, что я должен был, обязан был, мог сказать. Но я промолчал. Она спросила: – Почему вы пьете? Застигла меня врасплох. Я ответил: – Думаете, у меня был выбор? – А, все это чушь. Я уже почти разозлился, хотя еще крепился. – Тогда почему вы хотите, чтобы вам помог… алкаш? Она встала, смерила меня суровым взглядом и сказала: – Все говорят, что вы стоящий парень, потому что в вашей жизни больше ничего нет. И ушла. ••• …Быстро реагирует на поставленную задачу.     Из характеристики Я живу у канала. Но совсем близко к университету. Люблю сидеть ночами и слушать, как шумят студенты. А они шумят, можете мне поверить. Домик небольшой, в два этажа. Хозяин разделил его на две квартиры. Я живу внизу. Наверху живет Линда, она работает в банке. Сама она из деревни, но умудрилась впитать в себя все самое плохое, что есть в городе. Все знает, все умеет. Она красивая, ей чуть больше двадцати. Однажды, когда она забыла ключ, я открыл ей замок. Ободренный этим поступком, спросил: – Не хочешь где-нибудь развлечься вечерком? – Ой, я никогда не нарушаю своего золотого правила. – Это какого же? – Не встречаться с алкашами. Спустя какое-то время у ее машины лопнула шина. Я сменил колесо. Тогда она сказала: – Послушай, в тот раз… я была неправа. Была неправа! Все становятся квази-американцами в худшем варианте. Я встал. Все руки в масле и грязи. Она продолжила: – Мне не надо было говорить… ну, вы знаете… – Да ладно, забудь. Возможность прощать часто кружит голову и делает из тебя дурака. Я сказал: – Значит, ты не возражаешь, чтобы пойти куда-нибудь перекусить? – Нет, я не могу. – Что? – Ты слишком старый. В тот вечер, когда стемнело, я вышел во двор и снова проткнул ей шину. Я люблю читать. Много читаю. Между запоями потребляю печатную продукцию. По большей части детективы. Недавно я закончил автобиографию Дерека Раймонда «Спрятанные досье». Здорово. Мужик что надо. Мне было особенно интересно потому, что он перекинулся от выпивки. Вот что я написал над зеркалом в своей ванной: Существование – это порой то, что наблюдатель-артиллерист видит на позиции врага в свой полевой бинокль. Далекий зловещий вид, внезапно попавший в фокус, с массой мерзких деталей. Именно от мерзких деталей мне хотелось бы избавиться с каждым выпитым стаканом. Но они отпечатались в моей душе во всей своей красе. Их не стряхнуть. Видит Бог, я пытался. Со дня смерти моего отца я заклинился на смерти. Думаю о ней целыми днями. Живу с ней, как с полузабытой песней. Один философ, Ларошфуко, писал, что смерть напоминает солнце. Никто не может смотреть на нее в упор. Я много копался в книгах о смерти: Шервин Наланд – «Как мы умираем». Берт Кейзер – «Танцы с миссис С». Томас Линч – «Похороны». Не знаю, что я там искал: ответы утешение понимание? Но ничего не нашел. Внутри меня образовалась рана, которая до сих пор не заживает. После похорон священник сказал: – Боль пройдет. Мне захотелось заорать: «Да пошел ты, я не хочу, чтобы она проходила. Я хочу, чтобы она терзала меня, чтобы я не мог забыть!» Мой отец был потрясающим человеком. С детских лет помню, как он вдруг сдвинет всю мебель в кухне, столы, стулья, к стенке. Потом подаст руку маме, и они начнут танцевать по кухне. Она задыхалась от смеха и кричала: «Вот как мы умеем!» Что бы ни случалось, он говорил: «Пока ты можешь танцевать, дела идут неплохо». Я никогда не танцую. ••• Мертвые дети не оставляют нам воспоминаний, они приходят к нам во снах.     Томас Линч. «Похороны» Я сходил на могилу погибшей девушки. Ее похоронили на кладбище в Рахуне. Там же, где лежит любовник Норы Барнакл. Не могу объяснить, почему мне захотелось начать отсюда. Могила моего отца находится на небольшом холмике. Я был в слишком растрепанных чувствах, чтобы заглянуть к нему и поздороваться. Бывают дни, когда я так остро ощущаю эту потерю, что даже не могу поздороваться. Могила Сары Хендерсон оказалась у восточной стены. Одно из немногих мест на кладбище, куда заглядывает солнце. Кустарный, временный крест с надписью: САРА ХЕНДЕРСОН И все. Я сказал: – Сара, я сделаю, что смогу. У ворот я нашел платный телефон и позвонил Кэти Б. Она сняла трубку на девятом гудке: – Чего? – Кэти, какие дивные манеры! – Джек? – Ну да. – Как ты? – На кладбище. – Хорошо, что не в могиле. – Поработать можешь? – Разумеется, есть-то надо. Я рассказал ей про Сару, сообщил все подробности и добавил: – Поговори с ее школьными подружками, приятелем… – Не учи ученого. – Извини. – Так и быть. Позвоню через несколько дней. Клик. ••• Примерно год назад я шел домой вдоль канала. Было довольно поздно. Здесь постоянно что-то происходит после полуночи, такое уж место. Полно пьяниц, наркоманов, борцов за чистоту окружающей среды, уток и просто психов. Я как раз подхожу для такой компании. Какой-то приезжий предложил мне купить у него пальто, но в остальном все было тихо-спокойно. Уже в конце канала я заметил девушку, стоящую на коленях перед мужчиной. Сначала я подумал, что она делает ему минет. Но потом заметил, как он поднял руку и ударил ее по голове. Я подошел сзади и засадил ему локтем под ребра. Он упал на перила. Лицо девушки было в ссадинах, одна щека уже начала синеть. Я помог ей подняться. – Он меня убьет, – сказала она. Я снова поддал ему локтем, и он хрюкнул. – Не думаю, – заметил я. Потом спросил: – Идти можешь? – Попробую. Я схватил мужика за рубашку, вверх раз два — и через перила. Пусть его собственный вес утащит его на дно. Когда я открывал дверь в квартиру, до нас доносились крики и вой из канала. Она сказала: – Наверное, он умеет плавать. – И что из этого? – Да ничего. ••• Я сотворил горячий виски в двух высоких стаканах: тонны сахара гвоздика галлон виски. Дал ей один стакан и велел: – Пей залпом. Она послушалась. Я поставил «Одинокую звезду», начав с «Удивленных». Она спросила: – Это «Кантри и вестерн»? – Точно. – Дрянь. – Ты пей, скоро тебе будет безразлично. Я внимательно присмотрелся к ней. Торчащие волосы, проколотая бровь, тонна черной туши на ресницах. Под всем этим пряталась хорошенькая девушка. Ей могло быть и шестнадцать, и тридцать шесть. Говорила она с лондонским акцентом, немного с примесью провинциального ирландского. Неудивительно, что она мне понравилась. На левой руке множество серебряных браслетов. Но им все же не удавалось скрыть старые следы. Я сказал: – Ты наркоманила. – Ты что, добрый дядюшка Билл? – Был когда-то. – В смысле? – Был полицейским. – Мама родная! Так я познакомился с Кэтрин Беллинггем. Ее занесло в Голуэй вместе с рок-группой. Группа развалилась, а она осталась тут. – Я пою, – сообщила она. И без всякого предупреждения запела «Трою». Непростая задача, если нет аккомпанемента. Я никогда не был слишком большим поклонником О'Коннора, но, слушая ее, я изменил мнение. В ее исполнении это было изумительно. Я так поразился, что поднял стакан и посмотрел на жидкость в нем на свет. – Здорово, ничего не скажешь. Она тут же запела «Сердце женщины». Да, придется пересмотреть свое мнение и о Мэри Блэк. Такое впечатление, что я слышал эти песни впервые. Когда она замолчала, я сказал: – Черт, ты здорово поешь. – Правда, без дураков? Я налил еще виски и предложил: – Давай выпьем за красоту. Она не притронулась к стакану и сказала: – Я никогда не пела следующей песни, но я так напилась… – И она запела «Нет женщины, нет слез». Я – алкоголик. У меня часто бывает такое настроение. Но, слушая ее, я пожалел, что у меня нет колумбийского виски – оно покрепче. С другой стороны, мне стало казаться, что я уже выпил. Кэти допела до конца и сказала: – Все, концерт окончен. Я брякнул не подумав: – Только тот поет таким чистым голосом, кто живет в настоящем аду. Она кивнула: – Кафка. – Что? – Это он сказал. – Ты его знаешь? – Я знаю ад. Жалоба В Ирландии говорят: «Если нужна помощь, иди в полицию; если не нужна помощь, тоже иди в полицию». Я сходил. После увольнения я каждые несколько месяцев получаю письмо следующего содержания. МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ В соответствии с условиями Вашего увольнения Вы обязаны вернуть все принадлежащее государству имущество и оборудование (см. статью 59347А Инструкции по обмундированию и оборудованию). Мы выяснили, что Вы не вернули предмет 8234 – шинель. Надеемся на скорейшее возвращение данного предмета. С уважением,     Б. Финнертон. Я смял последнее письмо и швырнул его в мусорную корзину через комнату. Промахнулся. Пока я упаковывался в предмет 8234, на улице хлестал дождь. Предмет подходил мне идеально. Единственная ниточка, связывавшая меня с моей несостоявшейся карьерой. Вернуть его? Да пусть застрелятся. Кленси из Роскоммона, мой бывший коллега, сильно вырос по службе. Я стоял у полицейского участка и думал, будет ли он рад мне. Глубоко вздохнул и вошел. Полицейский, лет двадцати от роду, спросил: – Да, сэр? «Господи, как же я постарел», – подумал я. – Я бы хотел повидать мистера Кленси. Не знаю, в каком он сейчас звании. Глаза мальчишки вылезли из орбит. – Старшего полицейского инспектора? – спросил он. – Наверное. Он посмотрел на меня с подозрением: – Вам назначено? – Скажи ему, Джек Тейлор пришел. Он подумал и заявил: – Я проверю. Ждите здесь. Я послушался. Почитайте доску объявлений. Может показаться, что полиция – этакое теплое местечко. Я-то знал, что это не так. Сопляк вернулся: – Старший инспектор примет вас в комнате для допросов. Я вас провожу. Что он и сделал. Комната была окрашена в ярко-желтый цвет. Единственный стол, два стула. Я сел на тот, где обычно сидит подозреваемый. Подумал, не снять ли пальто, но решил, что тогда они отнимут его. Не стал раздеваться. Открылась дверь, и вошел Кленси. Совсем не тот зверюга, как я его помнил. Он, как говорится, набрал вес. Правильнее будет сказать, растолстел. Что, вне сомнения, больше к лицу старшему инспектору. Лицо красное, щеки обвисли. – Это надо же! – удивился он. Я встал и сказал: – Старший инспектор. Ему понравилось. Он предложил мне сесть. Я сел. Мы не торопились, приглядывались, оценивали друг друга. Обоим не понравилось то, что мы видели. Он спросил: – Чем могу тебе помочь, парень? – Всего лишь капелькой информации. – Вот как… Я рассказал ему о девушке, о просьбе матери. Он сообщил: – До меня дошло, что ты стал кем-то вроде частного сыщика. Я не стал отвечать, лишь кивнул. – Я ожидал от тебя большего, Джек. – Больше чего? – Больше, чем обирать убитую горем женщину. Слышать это было больно – уж слишком похоже на правду. Он пожал плечами и добавил: – Я помню дело. Самоубийство. Я рассказал о телефонном звонке. Он с отвращением вздохнул: – Может, ты сам и позвонил?… Я сделал последнюю попытку: – Могу я посмотреть досье? – Ты что, совсем спятил?… Пойди протрезвей… – Это означает «нет»? Он встал, открыл дверь, и я попытался придумать какую-нибудь блестящую реплику на выход. Ничего не придумалось. Пока я ждал, что меня выведут, он сказал: – И не мешайся под ногами, Джек. – Уже не мешаюсь. ••• Я направился в пивную «У Грогана». Утешал себя тем, что пальто не отобрали. Шон стоял за стойкой. – Кто съел твой пирожок? – спросил он. – Да пошел ты… Я ринулся к своему обычному столику и плюхнулся на стул. Немного погодя Шон принес мне виски. – Судя по всему, ты все еще пьешь, – заметил он. – Я работал… Понял? – По тому делу? – По какому же еще? – Да поможет Бог этой бедной женщине. Потом, когда я уже набрал скорость в смысле выпивки, я сказал Шону: – Извини, я сегодня слегка расчувствовался. – Слегка? – Давление. Не переношу, когда на меня давят. Он перекрестился: – Слава богу. И больше ничего? ••• Когда частному детективу удается раскрыть преступление? Никогда!     Эд Макбейн Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь – сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь – плохое кино. Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей – бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться. Саттон – мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине. Отдохнуть можно было только в пивной. Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал: – Ты легавый. Я громко расхохотался и холодно поглядел на него. – Я – Саттон, – сказал он. Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы. – Почему ты в полиции? – спросил он. – Чтобы позлить отца. – А, ненавидишь старика? – Нет, я его люблю. – Ты просто запутался, да? – Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет. – Стал? – Нет. – Ну тогда можешь собирать вещички. – Да теперь мне вроде понравилось. Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил: – Что мне там понадобится? – Армалитка. Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил: – Слушай, а ты на танцах пальто снимешь? – Может быть. – И еще. Молчи. – Почему? – Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу. – Так как я приглашу девушку? Суну записку? – Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить. – Я могу показать им свою дубинку. Вечер превратился в сущий кошмар. Танцплощадка была забита парами. Ни одной одинокой дамы в пределах видимости. – Они тут все по парам, – сказал я Саттону. – Естественно, это же север, здесь не перебдишь. – Лучше бы мы просто пошли в пивнушку. – И лишились бы общества. Оркестр сохранился еще с доджазовых времен. Девять мужиков в синих блейзерах и белых штанах. Труб – больше, чем в армии. Любой армии. Их репертуар простирался от Хаклбака до крещендо «Бич бойз», захватывая по пути евроазиатские хиты. Вам не узнать, что такое ад, если вы не стояли во влажном танцевальном зале в Южной Арме в толпе, подпевающей «Серфинг сафари». На обратном пути, пока Саттон осторожно двигался по опасной дороге, я заметил фары в зеркале заднего обзора и сказал: – Ну и дела. Машина несколько раз пыталась нас обогнать, но с Саттоном шутки плохи. Правда, оторваться от них нам удалось только у границы. Я спросил: – Как ты думаешь, что это было? – Ничего хорошего. – Значит… – Что хорошего ждать от людей, которые преследуют тебя в четыре утра? ••• То, что остается, не всегда лучше того, что потеряно. Саттон переехал в Голуэй. Я спросил: – Ты меня преследуешь? – А как же! Он решил, что станет художником. – Какой из такого засранца художник, – сказал я. Но у него был талант. Не знаю, что больше – ревновал я или завидовал. Скорее всего – и то и другое, причем одно чувство питало другое, чисто по-ирландски. Его холсты начали продаваться, и он решил жить как художник. Купил себе коттедж в Клифдене. Если честно, я думал, что он станет полным засранцем. О чем ему и сообщил. Он засмеялся: – Это только видимость; как и счастье, долго не продлится. Так и вышло. Через несколько месяцев он снова стал таким же, каким был. Дожди Голуэя могут разрушить все ваши мечты. Саттон в своем худшем варианте был все равно лучше, чем большинство людей в их лучшем. После встречи с Кленси я позвонил Саттону и попросил: – Помоги. – Что случилось, чувак? – Полиция! – А, эти гады… И что они? – Не хотят мне помочь. – Тогда плюхнись на колени и возблагодари Господа. Мы договорились встретиться «У Грогана». Когда я пришел, он оживленно беседовал с Шоном. – Эй, ребята! – крикнул я. Шон выпрямился. Настоящий подвиг. Его кости даже скрипнули от усилия. – Тебе нужно принимать теплые ванны, – посочувствовал я. – Мне не помешало бы чудо, будь оно все проклято. Затем они оба уставились на меня. – Что? – спросил я. Они сказали в унисон: – Что-нибудь новенькое заметил? Я огляделся. Та же старая пивнушка, шеренга печальных, потрепанных алкашей у стойки, привязанных к своим кружкам мечтами, которые давно уже не имели значения. Я пожал плечами. Что не так-то легко для сорокапятилетнего человека. Шон сказал: – Слепой придурок, смотри туда, где были клюшки. Картина Саттона. Я подошел поближе. Изображена молодая блондинка на пустынной улице. С тем же успехом это могла быть бухта Голуэя. Кто-то из мужиков сказал: – Мне клюшки больше нравились. – Способный, правда? – восхитился Шон. Он отошел, чтобы сделать нам кофе с коньяком и без коньяка. – У меня выставка в галерее Кенни. Эту оценили в пятьсот гиней. – Гиней?! – Ну да. Классно, да? Тебе нравится? – Это бухта? – Это «Блондинка за углом». – А… – У Дэвида Гудиса есть такой детектив, он его написал в 1954 году. Я поднял руки: – Давай семинар проведем попозже. Он ухмыльнулся: – Вечно ты все изгадишь. Я рассказал ему о своем новом деле. Он сказал: – Сейчас многие ирландские подростки кончают жизнь самоубийством. – Знаю-знаю, но в этом звонке матери есть что-то… – Еще один больной урод. – Может, ты и прав. Потом мы спустились по Шоп-стрит. У входа в магазин какая-то румынка дула в оловянный свисток. Во всяком случае, делала это время от времени. Я подошел и сунул ей несколько бумажек. Саттон воскликнул: – Господи, да нельзя их поощрять! – Я заплатил, чтобы она перестала. Она не перестала. Какой-то мужик жонглировал горящими факелами. Один он уронил, но ничуть не смутился. К нам шел полицейский. Саттон кивнул ему, он отдал нам честь. – Надо же! Саттон с любопытством взглянул на меня: – Ты скучаешь? Я знал, о чем он, но все же сказал: – По чему скучаю? – По полиции. Я не знал и так и ответил: – Не знаю. Мы вошли в здание галереи как раз в тот момент, когда неудачник воришка засовывал книгу Патрика Кавана в брюки. Дес, хозяин галереи, проходя мимо, заметил это и рявкнул: – Положь на место! Воришка послушался. Мы прошли через первый этаж и вышли к галерее. Выставлены были две картины Саттона, на обеих – наклейки «Продано». Том Кенни сказал: – Ты становишься известностью. Высота, которой соответствует цена картин. Я сказал Саттону: – Можешь бросить дневную работу. – Какую работу? Трудно сказать, кому из нас больше понравился его ответ. Несколько следующих дней мы занимались расследованием. Пытались найти свидетелей «самоубийства». Таковых не оказалось. Поговорили с учительницей девушки, ее школьными друзьями и почти ничего не выяснили. Если Кэти Б. ничего не раскопает, дело можно считать законченным. Вечер пятницы я решил провести спокойно. Пиво и чипсы принести домой. Увы, пиво я до дома не донес. Только чипсы. Купил еще кусок рыбы. Какой-никакой ужин. Нет ничего более успокаивающего, чем пропитанные уксусом чипсы. Пахнут детством, которого у тебя никогда не было. Я приближался к своему дому в довольно хорошем настроении. Первый удар я получил, когда свернул к своей двери. По шее. Затем удар по почкам. Странно, но я почему-то не выпускал из рук чипсы. Два мужика. Здоровых. Они отделали меня очень профессионально. Череда пинков и ударов в точном ритме. Без злобы, но с любовью к делу. Я почувствовал, что мне сломали нос. Честное слово, я слышал хруст. Один из них сказал: – Возьми его руку и расправь пальцы. Я попытался сопротивляться. Затем растопыренные пальцы лежали на мостовой. Она казалась холодной и мокрой. На них дважды опустился ботинок. Я заорал во все горло. На этом побои закончились. Другой сказал: – Не сможет какое-то время играть с собой. Затем голос у самого моего уха: – Не суй свой нос в чужие дела. Мне хотелось закричать: «Позовите полицию!» Когда они уходили, я попытался сказать: «Могли бы сами купить себе чипсы», – но рот был полон крови. ••• Эти мгновения перед концом… Четыре дня я провалялся в лихорадке в больнице университета Голуэя – местные все еще называют ее «районной». Если вы там побывали, значит, вас поимели. Но если вы там, считайте, что вам повезло. Какая-то женщина из старого предместья сказала: – Когда-то у нас были желудки, только есть было нечего. Теперь есть еда, а желудков нет. Или: – Лапочка, негде просохнуть. Когда было – где, у нас не было одежды. Попробуй поспорь. Я пришел в себя и увидел, что доктор-египтянин просматривает мою историю болезни. – Из Каира? Он сухо улыбнулся. – Снова к нам, мистер Тейлор?! – Не по своей воле. До меня доносились звуки больничного радио. Габриель пела «Восстань». Я бы спел с ней и ее оркестром «Стучусь в дверь рая», но губы сильно распухли. Я читал, что когда она снова вернулась в музыку, голову отца ее бойфренда нашли на свалке в Бриксоне. Я рассказал бы об этом врачу, но он уже ушел. Появилась сестра и сразу же стала взбивать мою подушку. Они начинают это делать, когда только им кажется, что вам удобно. Левая рука забинтована. – Сколько сломано? – спросил я. – Три пальца. – А нос? Она кивнула и сказала: – К вам пришли. Пустить? – Конечно. Я ожидал увидеть Саттона или Шона. Но это оказалась Энн Хендерсон. Она ахнула, увидев меня. – Видели бы вы другого парня, – сказал я. Она не улыбнулась. Подошла поближе. – Это из-за меня? – Что? – Это из-за Сары? – Нет… нет, конечно, нет. Она поставила пакет на тумбочку. – Я принесла вам виноград. – А виски случайно не найдется? – Виски вам сейчас нужно меньше всего. В дверях возник Шон и пробормотал, скрываясь: – Боже милостивый! Энн Хендерсон наклонилась, поцеловала меня в щеку и прошептала: – Не пейте. – И ушла. Шон пошатываясь приблизился ко мне. – Видать, ты кому-то здорово нагадил. – Именно. – Кто-нибудь вызвал полицию? – Это и были полицейские. – Брешешь. – Я ботинки видел, гораздо ближе, чем мне хотелось бы. Они точно из полиции. – Господи! – Он сел – выглядел он хуже, чем я себя чувствовал, – потом поставил на кровать большой пакет и объяснил: – Здесь то, что тебе может понадобиться. – А выпить? Я чувствовал себя так, будто я сумасшедший священник из «Отца Теда». Пошуровал в пакете: шесть апельсинов плитка шоколада коробка печенья дезодорант пижама четки. Я вынул четки и спросил: – Чего тебе наговорили про мое состояние? Он сунул руку в карман и вытащил четвертинку виски. – Да благословит тебя Господь! – сказал я. Я отпил прямо из бутылки, почувствовал, как шевельнулся мой разбитый нос. Виски дошло до сердца и растеклось по саднящим ребрам. – Крепко. Шон кивнул и вроде задремал. – Эй! – закричал я. Он аж подскочил. Казался потерянным, нет, еще хуже, старым. Сказал: – Жара… Господи… почему есть такие места, где жарко, как в печке? Наверное, подействовали болеутоляющие уколы, но я был совсем без сил. Спросил: – Где Саттон? Шон отвернулся, и я насторожился. – В чем дело? Давай выкладывай. Он повесил голову и что-то пробормотал. – Говори внятно… Ненавижу, когда ты бормочешь. – Был пожар. – Боже! – С ним все в порядке, но дом сгорел. Со всеми картинами. – Когда? – Тогда же. В ту ночь, когда тебя избили. Я покачал головой. Это я плохо придумал. Виски плескалось у меня за веками. – Что, черт возьми, происходит? – воскликнул я. Снова появился врач и сказал: – Мистер Тейлор, вам нужно больше отдыхать. Шон встал, положил руку мне на плечо. – Я еще приду сегодня. – Меня здесь не будет. – Я спустил ноги с кровати. Врач забеспокоился. – Мистер Тейлор, я настаиваю, чтобы вы легли. – Я ухожу… ВСВ, так это у вас называется? – ВСВ? – Вопреки совету врача. Бог мой, вы что, не смотрите «Скорую помощь»? У меня на мгновение закружилась голова, но виски придало уверенности. Все мое существо вопило от нетерпения – так хотелось выпить пива. Много-много. На лице Шона отразились все страдания мира, когда он сказал: – Джек, будь разумным. – Разумным? Это не по моей части. Я неохотно согласился взять такси. Когда меня катили на коляске к выходу, медсестра сказала: – Ты настоящий придурок. Монахиня читала Патрицию Корнуэлл. Увидев, что я взглянул на обложку, сказала: – Я предпочитаю Кэти Райх. Ну что на это скажешь? Вежливого ответа уж точно не найдешь. Я спросил: – Я приехал слишком рано? Она неохотно отложила книгу. – Еще полчаса. Можете пока погулять. Что я и сделал. Монастырь Бедной Клары стоит в самом центре города. Здесь каждое воскресенье в половине шестого утра бывает месса. Такое впечатление, что переносишься лет на пятьдесят назад. Или вообще в средневековье. Сам обряд, запах ладана, латинские интонации погружали в благодать, описать которую невозможно. Я не знал, почему прихожу сюда. Спросите меня, во что я верю, и я потянусь к газете, где есть расписание скачек. Как-то я, не подумав, рассказал об этом Кэти Б. С тех пор она меня все время дразнит. – В чем дело? Можно подумать, ты язычница. – Я буддистка. – Ну видишь, о чем я? С чего бы тебе сюда приходить? – Это как в телесериале «Возвращение в Брайдсхед». – Что? – В Англии католицизм исповедуют немногие избранные. Ивлин Во, Грэм Грин и так далее. Она меня утомила. Сейчас я смотрел, как она приближается к монастырю. Я ее предупредил: – Оденься соответствующе. Не на гулянку собралась. На ней было длинное платье. Вполне годится для бала в «Банке Ирландии», но для мессы? Затем я заметил ботинки, те самые, и сказал: – Ботинки! – Я их почистила. – Но они синие. – Монахиням нравится синий цвет. – Откуда ты знаешь? – Я видела «Агнцы Божьи». Тут она заметила мой нос, пальцы в гипсе и подняла брови. Я все рассказал. Она восхитилась: – Вот здорово. – У тебя что, крыша поехала? – Как ты думаешь, они за мной придут? – Нет никаких «они»… просто совпадение. – Ну да… как же. Зазвонил колокол. Кэти спросила: – Откуда я узнаю, что надо делать? – Делай то же, что и я. – Тогда нас обоих выставят. Внутри маленькой церкви было тепло и уютно. Кэти схватила листок со словами гимнов и взвизгнула: – Они тут поют! – Это не для тебя. Но я ошибся. Прихожане пели гимны хором. Кэти – громче всех. Когда месса закончилась, к нам подошла монахиня и поздравила ее, сказав: – Хотите как-нибудь еще спеть в воскресенье? Я тут же вмешался: – Она не наша. Кэти и монахиня посмотрели на меня с глубоким презрением. Я отошел в сторону. Прибыл отец Малачи. Не успел слезть с велосипеда, как закурил сигарету. Я сказал: – Ты опоздал. Он улыбнулся. – Куда опоздал? Малачи был очень похож на Шона О'Коннери минус загар гольф. Я не назвал бы его другом. У священников другие привязанности. Я знал его с детства. Он оглядел мои раны и сделал вывод: – Все пьешь? – Это тут ни при чем. Он вынул сигареты. Хорошие. Бело-зеленая пачка. Крепкие, как пинок мула, и настолько же смертельные. Я заметил: – Ты все куришь. – Я и БетДевис. – Она умерла, между прочим. – Я это и имею в виду. Он проследил за двумя монахинями и заметил: – Шик-блеск. – Что? – Аккуратистки. Тут им нет равных. Я огляделся. – Как сейчас церковь относится к самоубийству? – Собрался покинуть нас? – Я серьезно. Все еще не разрешают хоронить самоубийц около церкви? – Ну ты здорово отстал от жизни, Джек. – Это ответ? – Нет, это печальный факт. Факты Мы с Кэти Б. перекусывали на природе. Под Испанской аркой. Ели китайскую еду и смотрели на воду. Она сказала: – Я сделала отчет. – Давай сначала поедим. – Ладно. Я кинул несколько кусков курицы лебедям. Похоже, им не очень понравилась китайская кухня. Подошел пьянчуга и попросил: – Дай пятерку. – Я дам тебе фунт. – Ладно, только евро не давай. Он загляделся на еду, я предложил ему мою порцию. Он неохотно взял и поинтересовался: – Иностранная? – Китайская. – Через час снова есть захочется. – Но у тебя ведь есть мой фунт. – И мое здоровье. Он зашаркал прочь и начал приставать к каким-то немцам. Они его сфотографировали. Кэти сказала: – Можно я тебе кое-что расскажу, прежде чем делать отчет? – Валяй, я люблю слушать. Она заговорила. – Мой отец был посредственным бухгалтером. Он почти до пятидесяти лет проработал, и его ни разу не повысили. Мать непрерывно грызла его. Лучше всего помню, что у него было десять костюмов. Все совершенно одинаковые. Мать их ненавидела. Ирландцы про таких, как она, говорят: «ужас Господний». Он всегда был ко мне добрым и щедрым. Мне было девять, когда его выгнали с работы из-за пьянства. А мать выгнала его из дому. Он забрал свои десять костюмов и ушел жить на вокзал Ватерлоо. Он жил там, в тоннеле. Надевал чистый костюм и выбрасывал его, когда он становился грязным. В своем последнем костюме он шагнул под поезд, который выходил из Саутхэмптона в 9:05. – Экспресс. – Из-за матери я его ненавидела. Но когда я сообразила, что она такое, я начала его понимать. Я где-то прочла, что мать Хемингуэя послала ему ружье, из которого застрелился его отец. После смерти матери я разбирала ее вещи и нашла расписание вокзала Ватерлоо. Похоже, она рассчитывала на такой финал. Она плакала, слезы катились по лицу и с легким плеском падали в вермишель, стекали, как дождь по стеклу. Я открыл одинокую бутылку вина и протянул ей. Она отмахнулась. – Я в порядке. Ты по-прежнему ничего не смыслишь в технике? – Да. – Тогда постараюсь объяснить попроще. Я ввела в компьютер кое-какие данные насчет самоубийств среди подростков и два раза попала в точку. Когда-нибудь слышал о Плантере? – Который делает арахисовое масло? – Нет, у него огромный магазин «Сделай сам» на задах площади Короля Эдуарда. – Там, где сейчас новый «Даннес»? – Да. – Черт, площадь Короля Эдуарда! Слушай, это же самый центр города. Как это по-ирландски! Она смерила меня взглядом. – Из трех самоубийств среди подростков три девушки работали там хотя бы неполный рабочий день. – И что? – А то, что странно это. Хозяин, Бартоломео Плантер, – переселившийся шотландец. Денег навалом. – Это неубедительно, Кэти. – Еще не все. – Давай дальше. – Догадайся, кто охраняет магазин? – Не знаю. – Зеленая гвардия. – И? – Они пользуются услугами Ирландской земельной лиги.[1 - Члены Ирландской земельной лиги в знак протеста устраивали ночные нападения на владения англичан, уничтожая посевы и скот.] – Вот как?! – Именно. – Она взяла бутылку и отпила глоток. – Что теперь, красавчик? – Думаю, мне стоит повидать мистера Плантера. – Мистера Форда. – Форда? – Он там менеджером. – Ладно, пойду к нему. Она посмотрела на воду, потом сказала: – Хочешь трахнуться? – Что? – Ты меня слышал. – Господи, да тебе же… Сколько? Девятнадцать? – Ты собираешься расплачиваться со мной за работу? – Да… скоро. – Тогда хотя бы переспи со мной. Я встал. – Что-нибудь еще? – Конечно. – Слушаю. – Мистер Плантер любит играть в гольф. – Вряд ли это можно назвать подозрительным поведением. – Можно, если знать, с кем он играет. – С кем же? – Со старшим инспектором Кленси, вот с кем. Я пошел прочь. «Сделай сам» Чуть было не сказал, что надел свой лучший костюм, но на самом деле он у меня всего один. Купил его в Оксфэме два года назад. Темно-синий, с узкими лацканами. Придает мне солидности. Помните видео с Филом Коллинзом (Phil Collins), где он сразу в трех экземплярах? Вот такой и у меня костюм. Оставалось только надеяться, что я не похож на Фила Коллинза. У меня была белая рубашка, которую я, к несчастью, постирал вместе с синей футболкой. Приходилось довольствоваться тем, Что есть. Слегка распущенный галстук, чтобы добиться эффекта «Мистер, положил я на все это с прибором». Прочные коричневые ботинки. По обуви можно судить о человеке. Поплевал на них и тер, пока они не засверкали, как зеркало. Взглянул на себя в зеркало. Спросил сам себя: «Ты купил бы у этого человека машину?» Нет. Потом позвонил Саттону на мобильный. Пообщался с автоответчиком и оставил послание. Пошел в город, стараясь ощущать себя гражданином. Не очень получалось. Проходил мимо аббатства, зашел и поставил свечу святому Антонию, который находит потерянные вещи. Мне пришло в голову, что стоит попросить его найти меня самого, но это показалось мне слишком театральным. Люди шли на исповедь, и как бы мне хотелось так же легко получить очищение. У аббатства монах-францисканец пожелал мне доброго утра. Он так и светился здоровьем. Моего возраста, но ни одной морщины на лице. Я спросил: – Вам нравится ваша работа? – Это работа во славу Господа. Так мне и надо, нечего спрашивать. Я пошел дальше, к площади Короля Эдуарда. Прошел через «Даннес», где увидел шесть рубашек. Мне такие не по карману. Двинулся дальше – в магазин Плантера. Огромный. Он занимал всю бывшую парковку. В приемной спросил мистера Форда. Девица поинтересовалась: – Вам назначено? – Нет. – Понятно. Но ей ничего не было понятно. Она позвонила куда-то и сообщила, что мистер Форд меня примет. Я поднялся на лифте на пятый этаж. Офис был довольно скромным. Форд говорил по телефону. Он жестом пригласил меня сесть. Он был маленький, лысый, в костюме от «Армани». Сдержанно энергичный с виду. Закончив разговор, повернулся ко мне. – Спасибо, что приняли меня, – сказал я. – Я – Джек Тейлор. Он слегка улыбнулся. Мелкие желтые зубы. Роскошный костюм и скверные зубы. В улыбке не было ни капли тепла. Он сказал: – Вы так произнесли свое имя, будто оно должно для меня что-то значить. Но я о вас никогда не слышал. Я тоже умею улыбаться. Продемонстрировал, чего можно добиться с помощью хорошей пасты, и сообщил: – Я расследую смерть Сары Хендерсон. – Вы полицейский? – Нет. – Тогда кто? – Никто. Приятно отплатить той же монетой. Он сообразил: – Значит, я не обязан с вами разговаривать? – Разве что из обычной порядочности. Он обошел стол, поправил острую как бритва складку на брюках и сел на край стола. Ноги чуть-чуть не доставали до пола. Туфли свои он покупал в «Бэлли». (Я-то прекрасно знаю все, что не могу себе позволить.) Носки с ярким рисунком. – Нет серьезной причины, почему бы мне не отправить вас отсюда к чертям собачьим, – заявил он. Я сообразил, что парень обожает говорить, просто тает от звука своего голоса. Я сказал: – Вас не удивляет, что три девушки, которые умерли, работали здесь? Он хлопнул себя по коленке. – Вы представляете себе, сколько сотен служащих проходит через эти двери? Было бы странно, если бы они все оказались бессмертными. – Вы знали эту девушку? Похоже, я не понимал, что значит «сардонический», пока не услышал его смех. – Сильно в этом сомневаюсь, – ответил он. – Вы не могли бы сказать точнее? Сделайте одолжение ее матери. Он соскочил со стола, нажал на кнопку интеркома и сказал: – Мисс Ли, принесите мне досье Сары Хендерсон, – и сел, весь из себя спокойный и расслабленный. Я заметил: – Впечатляет. – Что, интерком? – Нет, как вы уверенно, ни разу не запнувшись, выдали имя девушки. – Именно поэтому я здесь и сижу в костюме ценой в три штуки, а на вас… как бы это сказать… воспоминания о позапрошлом годе. Появилась секретарша с тоненькой папкой. Форд потянулся за очками: естественно, это было пенсне. Издал несколько звуков, что-то вроде гммм… хмм… а… Затем закрыл папку и заявил: – Девица была прогульщицей. – Кем? – Не любила работать. Нам пришлось с ней расстаться. – И все? – Все. Увы, она, как бы это сказать, – брак. Никакого будущего. Я встал. – Вот тут вы правы. У нее точно нет никакого будущего. ••• …Самоуверенно считал, что границы отчаяния полностью исследованы. Саттон теперь жил в «Скеффе». Как и все другие здания в Голуэйе, оно было недавно перестроено. Любое освободившееся место в городе тут же занимали под «роскошные апартаменты». Саттона я нашел в баре наедине с кружкой «Гиннеса». Меня это воодушевило. – Привет, – поздоровался я. Он не ответил, мельком взглянул на мои слегка подживающие раны и кивнул. Я сел на стул рядом и жестом попросил бармена принести мне пива. – Помнишь Кору? Отрицательное мотание головой и: – Забыл, что я не местный? Прибыло пиво, я собрался расплатиться, но Саттон остановил меня, сказав бармену: – Запиши на мой счет. – У тебя есть счет? – Полагается художнику… Вернее, художнику-погорельцу. Я подумал, что лучше выложить все сразу. – Нападение на меня, твой пожар – я не думал, что они связаны. Или вообще с чем-то связаны. – А теперь? – Считаю, что все это сделано умышленно. Мне… очень жаль. – Мне тоже. Мы помолчали, потом он попросил: – Расскажи поподробнее. Что я и сделал. Рассказ занял больше времени, чем я думал, и счет сильно вырос. Когда я закончил, он подвел итог: – Подонки. – Не то слово. – Доказать что-нибудь можешь? – Ничего. Я рассказал ему о Зеленой гвардии, охранной фирме и добавил: – Они нанимают полицейских. – Понятно. И ты думаешь… Что? – Хочу поглядеть, есть ли среди них те, кто напал на меня. – И что потом? – Расплатиться. – Мне это нравится. Я с тобой. – Нужно бы встретиться с мистером Плантером. Или он, или Форд убили ту девушку. Я хочу знать, как и почему. – Плантер – богатая гнида. – Да уж. – Наверняка, много о себе думает. – Уверен. Он сделал большой глоток. Вокруг рта появились усы из белой пены. – Думаешь, он любит картины? – спросил он. – Разумеется. – Тогда надо подумать. – Валяй. – Хочешь чего-нибудь пожрать или просто упиться? – Просто упиться – гораздо интереснее. – Бармен! ••• …Страхи, ежедневно оставляющие… реальные морщины и шрамы на времени. На следующий день я помирал. Не обычное похмелье, а настоящее стихийное бедствие. Такое, что хочется крикнуть: ПРИСТРЕЛИТЕ МЕНЯ! Я пришел в себя около полудня. Вчерашние события до четырех часов дня я еще кое-как мог восстановить. Дальше – пустота. Будто выжгли напалмом. Знаю только, что мы с Саттоном в финале оказались в баре «У О'Ничтейна». Смутно помнил хоровод с норвежцами армрестлинг с вышибалой двойной «Джек Дэниельс». Скомканная одежда валялась около окна, остатки принесенной ночью из ресторана еды – под стулом. Наступил на чипсы и что-то, оказавшееся позеленевшим куриным крылышком. Господи! Пришлось всерьез проблеваться. Утренняя молитва. Старый привычный ритуал: я на коленях перед унитазом. «Твайфордз»! Они делают надежные посудины. Наконец моя система, освободившись от всего, от чего только можно, перешла к спазматическим рвотным позывам. Такого рода, когда кажется, что кишки вот-вот вылезут через гортань. Гортань. Хорошее слово, подходящее. В нем есть медицинская отстраненность. Мне нужно было выпить стакан. Господи, мне нужна была целая бутылка! Но тогда я потеряю еще нескольких дней. А мне надо отомстить, поймать преступников. Трясущимися руками я попытался скрутить косячок. Саттон дал мне немного гашиша, сказал: «Прямиком из Алжира. Серьезное дерьмо. Обращайся уважительно». Никак не мог скрутить сигарету. Пошел к буфету, нашел завалявшуюся булку с вишневой начинкой. Выскреб начинку. Нагрел гашиш в фольге и запихнул в булку. Затем сунул ее в микроволновку и поставил на ускоренный режим. Видок получился еще тот. Когда вафля остыла, я рискнул откусить кусок. Эй, не так уж плохо. Я съел все, запивая водой. Улетел аж на орбиту. Булка с гашишем очень подходит для путешествий в космосе. Могу лично подтвердить. Я снова провалился в негу. Мой разум на цыпочках протискивался сквозь тюльпаны. Я сказал вслух… (или не сказал?): – Мне нравится моя жизнь. Это было самым верным показателем моего состояния. Прошло немало времени, я начал искать что бы пожевать и стал приглядываться к зеленому цыпленку. К счастью, замороженная пицца странным образом пережила мои последние эскапады, так что я занялся ею. Где-то на половине заснул. Проспал шесть часов. Если мне что и снилось, то «Отель «Калифорния». Когда я очнулся, похмелье слегка прошло. Не окончательно, но все же стало легче. После душа и очень осторожного бритья я пошел к полке, где стояли мои видеокассеты. Там их не очень много, но все самые-самые: «Париж, Техас» «Однажды на диком Западе» «Бульвар Сансет» «Двойная гарантия» «Путь Каттера» «Боевые псы». В 1976 году Ньютон Торнберг написал роман «Каттер и Боун». Трое людей, чья жизнь была разрушена в шестидесятых, живут в одном доме. Каттер, тронутый и искалеченный ветеран вьетнамской войны. Боун, хитростью избежавший призыва в армию. Mo – страдающая агрофобией алкоголичка с ребенком. Они расследуют убийство молодой проститутки. Умудряются зацепить не тех людей, и Mo с ребенком убивают. Каттер и Боун преследуют магната, которого считают виновным в смерти Mo. По словам Боуна, Каттер находится в полном отчаянии. Из-за этого на любую идею или ситуацию не может реагировать иначе, чем смехом. Его разум был похож на дом с зеркалами, в котором искаженное изображение отражает искаженное изображение. Каттер во власти отчаяния цинизма. Роберт Стоун написал «Боевые псы» в 1973 году. Карел Рейс снял по нему фильм в 1978-м. И снова проклятая троица. Мардж, помешанная на лекарствах. Ее муж Джон Конверс, военный корреспондент, и Хикс, который ввозит наркотики в США. Джон Конверс продает своего друга Агентству по борьбе с наркотиками и понимает, что ему необходимо постоянно испытывать страх. Психологически страх – основа его жизни. Я боюсь, значит, я существую. Хикс, преследуемый бандитами и агентами, умирает в пещере, где живут хиппи. Там на стене написано: МЕТАФОР НЕ БЫВАЕТ. Я смотрел эти фильмы по многу раз и чувствовал себя так, как чувствовал всю жизнь… да пошло оно все… ••• За одной из дверей, мимо которой я проходил, я увидел мужчину, полностью одетого в старинное платье, в высоком белом цилиндре. Когда я проходил, мы посмотрели друг на друга, как две осторожные ящерицы, ползущие по голому камню.     Уолтер Мосли. «Белая бабочка» Одиннадцать утра; я сижу на скамейке на Эйр-сквер. Ветер лениво шевелит мусор, оставшийся после воскресенья. В четыре утра, перед самым рассветом, это место было зоной военных действий. В это время клубы и забегаловки выбрасывают на улицу своих посетителей. Начинаются драки, разгул хулиганства. В центре площади стоит памятник Патрику О'Коннеру. Ему отрубили голову. Два года назад толпа подожгла тут детскую коляску. Подальше, около общественного туалета, убили юношу. Город хищников. Прогресс, твою мать! У меня в кармане лежит потрепанный экземпляр романа Ричарда Фарины «Был внизу так долго, что уже стало казаться, что наверху». Зеленая такая книжка, на ладан дышит. Ричард Фарина был зятем Джоан Баез. Наверняка написал бы много хороших книг, если бы его не прикончили наркотики. Я в уме составляю список: Джарелл Павезе Плат. Джарелл бросился в воду с теплохода в Карибском море и Густав Флобер (1849). Пока тело мое продолжает свой путь, мысли мои все возвращаются назад и хоронят себя в прошедших днях. Вслух я пробормотал по-ирландски: – Och, ochon! Подошла еще одна путешественница во времени и села на другой конец скамейки. Я пью капуччино из бумажного стаканчика. Никаких шоколадных крошек. Терпеть это не могу. Путешественнице лет двадцать пять, с ног до головы в браслетах. Сказала: – Кофеин тебя убьет, парень. Я решил, что ответа не требуется. Она продолжила: – Слышишь меня, эй? – Слышу, ну и что? Она подвинулась поближе. – Что с твоими негативными волнами? Меня обволокло облаком пачули. Я решил перестать притворяться хиппи и сказал: – Вали отсюда. – Эй, парень, ты излучаешь мощную враждебность. Мой кофе остыл, я поставил стаканчик на скамейку. – Когда ты был ребенком, у вас в доме были красные ковры? – Что? – Фенг Шуи говорит, что тогда дети вырастают агрессивными. – У нас был линолеум, рвотного цвета. Мы вместе с ним дом купили. – Вот как?! Я встал и ушел. Оглянулся и увидел, что она взяла мой кофе и, запрокинув голову, пьет из стаканчика. Мне ужасно хотелось отлить, я даже боялся, как бы не пришлось нарушить общественный порядок. На площади в это время собралась толпа юных пьянчуг. Это место приобрело дурную репутацию после того, как сюда повадились педофилы. Главный пьянчуга крикнул: – Выпить хочешь? Будто бывает, что я не хочу выпить. Тем не менее я ответил: – Нет, но все равно большое спасибо. В Зеленой гвардии мне назначили на полпервого, так что времени еще оставалось уйма. Мельком заметил себя в зеркале: волосы торчат во все стороны. Удаляясь, я произнес: – Будьте осторожны. Подростки ответили хором: – Да благословит вас Господь, сэр. На углу Ки-стрит я заметил старую парикмахерскую. Взглянул на часы, прикинул… и направился туда. Клиентов не было. Парень лет тридцати отложил в сторону журнал «Сан» и спросил: – Как делишки? – Неплохо, спасибо. Я немедленно определил английский акцент и спросил: – Разве это заведение раньше не называлось «У Хейли»? – Чего хотите? Он не сказал «хочете», но оно как бы повисло в воздухе, готовое появиться в любую минуту. – Забыл номер, – сказал я, – но, думается, я хочу номер три. – Уверены? – Ну, у Бекхэма номер один, а я определенно хочу немного подняться. Он жестом показал на кресло, и я уселся. Спросил: – Из Лондона? – Хайбери. Мне так и хотелось сказать «Хайбери с его дерьмовым акцентом», но я сдержался и заметил: – Замечательная погода. Музыка играла слишком громко, поэтому парень сказал: – «Джой дивижн»… 1979… «Незнакомые удовольствия». Мне вообще-то нравилось. Некая перекрученная смесь изящества и грубости, она действовала на мою подусохшую чувствительность. Я сказал: – Годится. – Ну да, приятель, это клево. Знаете, уже двадцать лет прошло с того дня, как Ян Куртис выпил бутылку виски, посмотрел фильм Вернера Герцога по телевизору, поставил альбом «Студжес» и… Он замолчал. Пришла пора произнести заключительную часть фразы. Она явно не обещала ничего хорошего. Я не стал портить ему представление и спросил: – И что? – Пошел на кухню и повесился на вешалке для одежды. – Господи! Парень перестал стричь мои волосы и опустил голову. Я спросил: – Почему? – Не знаю. Он запутался, с одной стороны, разваливающийся брак, с другой – любовник. Здоровье он сам погубил – не вынес успеха группы… гель? – А вы как думаете? – На вашем месте я бы не возражал. – Тогда валяйте. Он послушался. Уходя, я дал ему приличные чаевые. – Эй, спасибо большое. – Нет, это вам спасибо. ••• В охранную фирму я позвонил с утра пораньше. Назвался вымышленным именем и сказал, что ищу работу. Меня спросили: – Опыт есть? – Служил в полиции. – Отлично. Мне хотелось понять, узнает ли меня кто-нибудь из их сотрудников. Дальше собирался действовать по обстановке. В худшем варианте я мог даже получить работу. По дороге зашел в музыкальный магазин «Живаго». Менеджер, Деклин, был представителем одного из редчайших видов – коренной житель Голуэя. Он спросил: – Как дела? – Нормально. – Господи, что с твоими волосами? – Это стрижка номер три. – Это настоящий позор, черт возьми. Что там торчит? – Это гель. – Видел тебя в лучшем виде. – Хотел купить пластинку, так, может, закончим обмен любезностями? – Какой чувствительный! Чего ищешь? – «Джой дивижн». Он громко расхохотался. – Ты?… – Слушай, хочешь продать мне пластинку или нет? – Альбом компиляций… Вот он. – Ладно. Он сбросил несколько фунтов, так что я решил, что он заработал право шутить. Выйдя из магазина, я глубоко вздохнул и сказал: – Пора начинать представление. ••• Линда положила ладонь ему на руку. – Знаешь, тебе не обязательно это делать. Он немного удивился и повернулся к ней. – Мы же хотим узнать, что будет дальше, да? – Я забыла, – сказала Линда. – Ведь ты меня используешь. Я – твоя идея для кино. Чили сказал: – Мы все используем друг друга.     Элмор Леонард. «Держись» Офис охранной фирмы находился на Лоуер-Эббигейт-стрит. Я вошел, и секретарша попросила меня подождать. – Мистер Рейнольдс примет вас через минуту. Я и сесть не успел, как она меня окликнула. Стоило мне войти в кабинет, как сидящий за столом человек вздрогнул. Я взглянул на его руки. Костяшки пальцев ободраны и в синяках. Мы так и стояли, уставившись друг на друга. Потом я сказал: – Сюрприз! Он был крупный мужик, сплошные мускулы. – У нас нет мест, – объявил он. – Жалко. Я мог бы пригодиться, если надо кого-нибудь избить. – О чем это вы? Я поднял забинтованную руку. – Заняться тем же, что и вы. Он рванулся, собираясь выйти из-за стола, но я остановил его. – Не беспокойтесь, я сам найду выход. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=422512) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Члены Ирландской земельной лиги в знак протеста устраивали ночные нападения на владения англичан, уничтожая посевы и скот.