Дьяволы Фермана Джо Фауст Боддеккер #1 В рекламном бизнесе совесть – понятие устаревшее. А уж чтобы провести успешную кампанию очередного моющего средства – и вовсе все средства хороши. Участие в ролике настоящей уличной банды? Великолепно! Настоящее, реальное избиение в кадре? Гениально! Потому что цель оправдывает средства. Потому что победителей не судят! Джо Клиффорд Фауст Дьяволы Фермана Судьба западной цивилизации зависит от исхода нашей борьбы со всем, что символизирует собою Мэдисон-авеню.     Арнольд Тойнби Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. МУЖЧИНА; Отче наш, сущий на Небесах, да святится имя Твое! Дай нам наши психотропы на сей день… ДИКТОР: Вы заметили, что вы постоянно молитесь о качестве и безопасности ваших психотропов? МУЖЧИНА: Да будут они качественными, и да будут они безопасными… ДИКТОР: Вы давно уже устали от бесконечных процедур контроля качества; ведь это означает, что вы теряете драгоценное время – а в ином случае рискуете отравиться. МУЖЧИНА: И да принесут они мне отдохновение… ДИКТОР: Вы пользуетесь дорогими синтетическими суррогатами, которые обещали вам наслаждение, но только облегчили ваш кошелек? МУЖЧИНА: И да поддержат они меня… ДИКТОР: Значит, вам нужны Психотропы на Каждый День от Фармацевтика Интернешнл. Психотропы на Каждый День производятся здесь, в Соединенных Штатах, и соответствуют строжайшим стандартам, установленным Администрацией Контроля Наркотиков. Не важно – курите ли вы, нюхаете, глотаете или колетесь – будьте уверены: только Психотропы на Каждый День гарантируют вам безопасность и качество! МУЖЧИНА: И пожалуйста, Господи, не заставляй меня пользоваться тем рынком на углу… ДИКТОР: Плюс… вы будете удивлены нашими ценами – при полном соблюдении всех рекомендаций Федеральной Торговой Комиссии. МУЖЧИНА: Аминь! ДИКТОР: Психотропы на Каждый День… Только самое лучшее – для вас. 1 Все дальше и дальше – в глубь вражеской территории В тот миг, когда я услышал голос за спиной, я понял, что совершил очередную ошибку. Я немало их натворил за последние пару дней. Однако на сей раз я, кажется, превзошел сам себя… И эта ошибка могла оказаться последней… Итак, я вывалился из бара «У Огилви» и зашагал куда глаза глядят. Да, чувствовал я себя худо. Слишком много всего свалилось за краткий промежуток времени. Глупость? Несомненно! Я слишком близко к сердцу воспринял эти идиотские проблемы. А между тем я здесь ни при чем. Просто так вышло… Отчасти виноват Хотчкисс и его депрессия. Не то чтобы беды Хотчкисса когда-либо влияли на меня подобным образом, но сегодня мне показалось, что он говорит правду, и мир в самом деле катится в пропасть. Конечно, может быть, Хотчкисс расклеился из-за ссоры с Дансигер, и все же это явно не единственная причина. Затем последовало обескураживающее заявление о конце света, исходившее от одного из наших «стариков». Само собой, речь идет не о том самом конце, а всего лишь об окончании эпохи, говорил «старик». И еще: разумеется, есть способ спастись – но выживает сильнейший! Вот здесь-то и начинались сомнения… Сейчас, шагая по мокрым нью-йоркским улицам, я отнюдь не был уверен, что отношусь к этим самым «сильнейшим». К примеру, мне до сих пор не хватило духу сказать Бэйнбридж, что между нами все кончено. Или же в глубине души я этого вовсе не хотел?… Возможно, меня вполне устраивало ее присутствие, хотя манера Бэйнбридж лебезить частенько заставляла напрягаться. Ее компания годилась только на крайний случай. Хотя она очень полезна в агентстве, поскольку всегда оказывается на подхвате… Меня это угнетало. Я понимал, что просто-напросто использую ее. И при этом сама Бэйнбридж своего недовольства никогда не показывала. Возможно, она полагала, что рано или поздно мы переговорим начистоту, и я наконец паду к ее ногам. С другой стороны, может быть, однажды я завоюю расположение Хонникер из Расчетного отдела… Правда, здесь мои шансы равнялись возможности выиграть Большой Джекпот в Китайской Лотерее. Все мужчины агентства – женатые или холостые – считали себя ее поклонниками, а Хонникер спокойно ухитрялась их игнорировать. По агентству циркулировали многочисленные предположения о причинах ее холодности. Теории выдвигались самые разные – от невероятных до непристойных. Однако Хонникер любила творческих людей, а я к таковым относился. Как и пара сотен прочих сотрудников агентства. Но никто из них не удостоился ее внимания дважды за один день. Впрочем, когда это произошло в первый раз, я выставил себя круглым идиотом… А уж что до второго… «Второй раз» случился у Огилви, когда Хонникер попыталась вовлечь меня в свой змеиный танец. Перед глазами вновь встало ее лицо, и я невольно улыбнулся. «Пойдем-ка, тряханем этот мир», – сказала она. Это был момент, который хочется навеки сохранить в памяти – и возвращаться к нему раз за разом, когда обуревают тяжелые мысли или просто похабно себя чувствуешь. В конце концов сколько парней в Пембрук-Холле могут похвастаться тем, что. Хонникер из Расчетного сама предложила взять ее за задницу и потанцевать? Размышляя о произошедшем, я вспомнил и странную женщину, в одиночестве сидевшую в баре. Она накачивалась выпивкой и постоянно заказывала музыкальному автомату песни одной из самых дурацких групп последнего столетия. А потом заявила Огилви, что сегодня ее последняя ночь на Земле. И как это следовало понимать?… Что еще? Ах да. Весельчак и его розы… Заказ от «Бостон Харбор»… Суета вокруг «Мира Нанотехнологий»… Бедолага Пэнгборн… И – самое главное – дом в Принстоне. Бесподобный дом, который я не мог заполучить… На миг я остановился посреди улицы и тяжко вздохнул. Дыхание вырвалось изо рта облачком пара. Да. Я отправился в Принстон, всерьез надеясь, что сумею обойти условности и хитрые пункты контракта. Первая большая ошибка… Темнело. Я шагал по улице, минуя квартал за кварталом. Все дальше и дальше… Определенно во всем виноват дом в Принстоне Он стал средоточием моей жизни и обратил эту жизнь в хаос. Я был очарован, захвачен, влюблен… И все свалилось на меня, когда от проблем и так не продохнуть. Этот дом – ошибка. Громадная ошибка. Такая же, как пить, не пригласив Бэйнбридж, как идти на работу с похмелья, как покупать розу у Весельчака или слушать излияния Хотчкисса. Я прохлопал ушами все, что говорилось на общем собрании, и в итоге, когда ко мне подошла Хонникер, выставил себя законченным кретином. В довершение всего – я готов держать пари – моя беседа со «стариком» тоже оказалась ошибкой. Я вынужден был согласиться когда Хотчкисс попросил меня прийти к Огилви. Я позволил ему купить выпивку. Я слишком долго смотрел на женщину без будущего и влюбился в ее глаза. Мне следовало отправиться с ней. Или же потанцевать с Хонникер… А вместо этого я ушел. Последнее, вне всяких сомнений, самая большая из ошибок. Я часто спрашиваю себя – как бы все повернулось, если б мы «тряханули мир» вместе с Хонникер из Расчетного отдела или если бы я пошел ублажать Мисс Без Будущего. Одним словом, если бы я не поддался вселенской депрессии и не отправился на прогулку… Я дошагал до конца квартала и остановился на тротуаре. Проезжая часть была пустынна, но я не двигался с места, терпеливо дожидаясь зеленого света для пешеходов. Я расслабил пальцы в карманах брюк и выдохнул облако пара. Почему я стою столбом, дожидаясь зеленого света, когда в обозримом пространстве нет ни единого намека на движение? Возможно, в этом заключалось предостережение свыше, но я не сумел его разгадать. И перешел улицу. Оказавшись на другой стороне, я понял, что мог прождать зеленого еще очень и очень долго: светофор кто-то разбил вдребезги. Я огляделся по сторонам и захлебнулся ужасом. Только теперь до меня дошло, куда я попал. И сразу же стало ясно: я совершил очередную ошибку. По всей длине улице лавки и магазинчики щерились решетками на окнах; за пуленепробиваемыми стеклами витрин мигали огоньки сигнализаций… Доверху переполненные мусорные баки. Вход на станцию метро надежно заперт, двери выглядяттак, словно никогда и не открывались. Большинство фонарей не работало – в лучшем случае горел один фонарь на квартал. Было невероятно, невозможно тихо. Сделав еще несколько шагов, я вдруг увидел на стене дома картинку, нарисованную красной светящейся краской-аэрозолем. Портрет человека с козлиной бородкой и зубастой ухмылкой. Нос с горбинкой, горящие яростью глаза, заостренные уши и маленькие рожки надо лбом. Под этим лицом синим цветом сверкала надпись «Дьяволы», а оранжевый знак рядом указывал на принадлежность Дьяволов к сообществу Манхэттенских уличных банд. А я стоял на улице, находившейся в самом центре их владений,… Я двинул себя кулаком по бедру и выругался. Потом поднял глаза на указатель, пытаясь определить – где же я, черт побери, нахожусь. Я стоял на пересечении Шестьдесят шестой и Амстердам. Очень, очень далеко от Мэдисон-авеню, от Огилви – и отовсюду, где я бы мог почувствовать себя в безопасности. Хуже того: самый краткий путь между этими точками пролегал через Парк. Темнота словно бы сделалась гуще. Мозг иглой прошил страх. Меня затрясло, но тут же на ум пришел один из моих собственных рекламных роликов. Ты попал в беду? Ты в серьезной опасности? Не паникуй! Что бы ни случилось, помощь всегда рядом, ведь… Правой рукой я схватил запястье левой. Часов не было. Я закрыл глаза и мысленным взором увидел их – лежащими на рабочем столе. Так и есть; уходя с работы, я забыл надеть часы. Никаких проблем. Это означало только то, что я лишился возможности позвонить в службу спасения. Право слово, какие мелочи!.. Большое спасибо, Боддеккер, сказал я себе. Несколько секунд я стоял неподвижно, похолодев, и силился вдохнуть хоть толику воздуха. Звук моего дыхания – единственное, что нарушало могильную тишину улицы. Помимо воли мои губы искривились в ухмылке. Что ж, не это ли достойное завершение подобного дня?… Нужно что-то делать. Самое лучшее – повернуть и отправиться туда, откуда я пришел. Проблема заключалась лишь в том, что я не имел ни малейшего понятия, как я здесь оказался. И сколько территорий, принадлежащих уличным бандам, мне придется пройти, прежде чем я достигну своей цели. Ситуация выглядела премерзко. И называлась она «Жри, покуда не съели тебя». Любопытно, как я буду смотреться на блюде с запеченным яблоком во рту?… Я повернул назад, направив свои стопы на юг. А в следующий миг уголком глаза уловил мимолетное движение где-то впереди и чуть сбоку – как раз в той стороне, куда намеревался пойти. Просто отлично! Мне перекрыли последний путь к отступлению. Спокойнее, спокойнее. Беспечность. Немного развязности… Делаем вид, что так и надо… Я снова засунул руки в карманы и зашагал по Шестьдесят второй в сторону Парка. – Не думаю, что тебе следует туда идти. Не могу сказать с точностью, услышал я на самом деле эти слова, или это произнес Глас Рассудка, зазвучавший у меня в голове. Сердце заколотилось как сумасшедшее, и лишь неимоверным усилием воли я заставил себя не припустить со всех ног. Добравшись до Колумбии, я повернул на юг, но призрак не отставал. Он вывернул из-за угла и прямиком направился ко мне. Я замер и покосился в сторону Парка. Нет уж. Я лучше умру. Подобный исход представлялся весьма вероятным – и не имеет значения, куда я пойду. Что ж, кому суждено утонуть – того не повесят… Я повернулся на каблуках и побежал обратно по Шестьдесят шестой, стараясь держаться середины улицы. – Разумный выбор. Я действительно услышал это. Голос раздался за спиной, а говоривший двигался за мной следом. Он бежал медленно и лениво, словно ни на миг не сомневался, что сумеет меня поймать. Впрочем, так оно и было… Добавьте к перечню моих прочих глупостей попытку удрать от члена банды на его собственной территории. На моей могиле будет написана следующая эпитафия: «Здесь лежит Боддеккер, умерший в возрасте двадцати восьми лет от хронического идиотизма». Если тому и быть, то напоследок хотя бы заслужи уважение своего палача. Я перешел с середины улицы на тротуар и замедлил шаги. «Призрак», напротив, заспешил. Я сделал вид, что споткнулся, и, неловко балансируя, наклонился над переполненной урной. Уголком глаза я уловил движение, и едва лишь «призрак» приблизился – резко взмахнул урной, высыпав ее содержимое под ноги противнику. Он вздрогнул от неожиданности; глаза сверкнули яростью. Я метнул урну. Она покатилась под ноги «призраку», и тот подскочил. Запнулся о край, пошатнулся и рухнул навзничь. Я попятился. «Призрак» взвыл и отшвырнул от себя урну. Я двинул его в живот и кинулся прочь. Вновь выскочил на середину улицы; на перекрестке рванул на север, делая вид, что собираюсь бежать в Амстердам. Потом затормозил, повернул на юг и понесся со всех ног. Когда я опять попал на перекресток, кто-то внезапно навалился на меня сзади. Я увернулся и ударил врага плечом. Толчок отбросил его на мостовую, а я прыгнул на тротуар – к западной стороне улицы. Обернулся назад. Оба моих противника лежали в неестественных позах, скорчившись от боли. Я стиснул кулаки. Меня переполняло торжество, кровь бурлила от невероятного притока адреналина. Тело было легким; я качнулся с пятки на носок, примериваясь сделать спринтерский рывок до конца квартала. Поднял голову, прикидывая путь… И вскрикнул. Прямо передо мной стоял большой, очень большой чернокожий парень. На его темном лице не отражалось и тени эмоций; он взглянул на меня, неуловимо быстрым движением вскинул руку и вцепился в мое горло… …Когда цветные пятна перестали мелькать перед глазами и звон в ушах несколько стих, я обнаружил, что лежу на спине, распростершись на мостовой. Что-то тупое тыкалось мне в бок. – Ты его ухайдакал, Джет? – проблеял тонкий, гнусавый голосок. – Не-а. – Еще один тычок. – Пока что жив. – Терпеть не могу, когда ты так делаешь. – А ты чё, хочешь его отпустить? – спросил голос Джета. – После того как он прибил двоих из вас? – Прекратите. – Новый голос был тихим и зловещим. От него у меня по спине побежали ледяные мурашки. Я постарался унять дрожь и лежать смирно, не подавая признаков жизни. Может, они просто обшарят мои карманы и бросят, посчитав мертвым. О большем не стоило и мечтать. – Убьем его, Ферм? – спросил гнусавый. – Пока не знаю, – отозвался тихий голос. – Он цивил. – А чё он здесь делает в такое время? – проговорил Джет. – Я думал, он из Милашек. Мы можем стрясти с него денег. – Формально – да, – вступил еще один голос – странно мягкий, по контрасту с холодным голосом Ферма. – Или убить его, поскольку он в нашей зоне. Гулял здесь, в такой час… Он, должно быть, законченный самоубийца. Об этом я не задумывался. – Или законченный кретин, – заметил Ферм. Увы, вот это гораздо ближе к истине… – Я согласен с Джимми Джазом, – сказал гнусавый: – Пустим ему кровь. – Я не утверждал, что мы обязаны его убивать, – поправил Джимми Джаз. – Я всего лишь указал на то, что мы имеем на это право. – Не дело, – сказал Джет. – Он неплохо дрался. Для цивила. – Говори за себя, – буркнул гнусавый. – Он дрался, как эти чертовы Милашки. – Он дрался лучше любого из Милашек, – сказал Ферм. – Он тебя сделал, не так ли, Шнобель? Послышался звук подзатыльника, и гнусавый голос недовольно пробурчал: – Он и Ровера завалил. – Ровер ничего не умеет. Ты умеешь. – И вновь подзатыльник. – Что будем делать, Ферман? – спросил Джет. – Вырежем ему печень и скормим Роверу, – предложил Шнобель. – Я полагаю… – сказал Ферман и пнул меня в бок. – Полагаю, нам следует порасспросить этого парня. Шнобель разочарованно заворчал. – А потом вырежем его печень и отдадим Роверу. Просто отлично, подумал я. Меня предназначили на обед какому-то псу. Подумать только, а я в своей жизни не сочинил ни одной рекламы собачьего корма… – Очнись, спящая красавица! – Эти слова сопровождались еще одним пинком в бок. – Джет угробил его, – надулся Шнобель. – Нет, – сказал Ферман. – Он только прикидывается. Надеется, что мы обчистим его карманы, заберем бумажник и оставим в покое. – Чьи-то руки вцепились в отвороты куртки, приподнимая мою голову и плечи над тротуаром. В нос ударил запах чеснока, табака, каенны и какого-то из многочисленных психотропов. – Не так ли? Я расслабил мышцы. Голова, мотнувшись, откинулась назад, словно я был без сознания. Ферман вздохнул, вновь обдав меня ужасающей вонью. – Ну что ж. Если Ты такой несговорчивый, пожалуй, я позволю Шнобелю отрезать тебе яйца, и мы организуем барбекю на открытом воздухе. Я вскинул голову и распахнул глаза. – Умеешь ты разговорить человека, Ферман! Он отпустил руки, и я стукнулся головой о тротуар. Меня обступили пятеро, обескураженно разглядывая мое неподвижное тело. Я опознал мальчишку, поименованного Шнобелем, – у него оказалось чумазое лицо, украшенное огромным носом, и серьга в одном ухе. Это его я сшиб урной. Еще одного я определил как Джета – огромная гора мускулов, повергнувшая меня на землю. Что же до трех остальных – здесь я не мог понять, который из голосов кому принадлежит. Высокий, смазливый паренек в очках, то и дело нервно оглядывавший пустынную улицу. Лицо второго почти полностью скрывала грива волнистых волос, а нервное подергивание губ выдавало лицевой тик. Третий был самым низкорослым. Его короткая стрижка даже не скрывала сети шрамов на черепе. А скупая растительность над верхней губой и на подбородке наводила на мысль, что ему не суждено приобрести нормальную бороду и усы. Все пятеро носили белые камуфляжные куртки зенитчиков времен Норвежской войны, густо усаженные заклепками. На каждой куртке, на правой стороне груди, виднелось слово «Дьявалы» – за исключением парня в очках, у которого слово было написано правильно, и бедного Шнобеля, у которого оно вообще отсутствовало. Я вздрогнул и невольно задумался – где же их пес… Парень с обритой головой открыл рот и голосом Фермана проговорил: – Так как? Расскажешь нам, что все это значит? Или хочешь, чтобы мы приготовили барбекю? Тогда Шнобель наконец-то получит свой значок. – Я предпочел бы иметь дело с кем-нибудь из Милашек, – заныл Шнобель. – Ты предпочел бы отыметь кого-нибудь из Милашек, а? – оказал Джет, сложив пальцы в недвусмысленном жесте. – Прекратите! – холодно сказал Ферман и уставился на меня. – Дайте сказать нашему гостю. А я молчал. Я прикидывал, в какую сторону легче рвануть, когда я вскочу на ноги… – Итак? Что делать? Хорошую мину при плохой игре? Возможно, бравада окажется наилучшим образом поведения. Может быть, мне удастся заслужить их уважение… И я решился. – А что я должен говорить, Ферман? – Я оттолкнулся локтями от асфальта и сел. – Что-нибудь эдакое? Играешь в вождя дикарей, который говорит жертве: «А ну-ка, задай мне загадку. Если не отгадаю – отпущу. А отгадаю – съем…» Так, что ли? – Чё это он болтает? – спросил Джет. – Если мы и приготовим сегодня какое-то блюдо… – Шнобель покосился на меня, – то его подам я. Ферман развел руками, словно говоря: «Ну, что я могу поделать?» – Похоже, придется его замочить, ребята. Смазливый паренек обвел улицу настороженным взглядом и переступил с ноги на ногу. – Не думаю, что стоит это делать, – сказал он голосом Джимми Джаза. – То есть… Он же цивил. – Ну и что? – Ферман скрестил руки на груди, – Я мыслю так: пусть он убедит нас не убивать его. – О, вот это я понимаю, – фыркнул я. – Играла кошка с мышкой… Сперва вы глумитесь над людьми, лишаете их последних остатков человеческого достоинства – а потом пытаете и убиваете, чтобы дать выход своим садистским… Шнобель шагнул ко мне и двинул ногой в скулу. Меня отшвырнуло назад, и я приложился спиной о тротуар. – Слишком много болтаешь, – буркнул он. Вот тебе и бравада… Эту единственную мысль я и успел сформулировать, прежде чем они накинулись на меня разом. Посыпались пинки и удары. Я скорчился на мостовой, защищая лицо и промежность, но тут же кто-то саданул меня по почкам. Пришлось перекатиться на» спину – и меня ударили в живот и под ребра. Помню, в голове пронеслась странная мысль: «Н-да, эти ребята – настоящие профи». А потом все закончилось. Я предположил, что атака была всего лишь предупреждением, а Ферман тут же подтвердил эту мысль. Он сунул руку в карман своей солдатской куртки и извлек какую-то длинную костяную штуковину. – Давай! – крикнул Шнобель. – Барбекю! – Тебе следует кое-что уяснить, – сказал мне Ферман. – Мы готовы предоставить… – Он принял озабоченный вид и обернулся к Джимми Джазу. – Я правильно употребляю это слово? Джимми Джаз кивнул. Ферман улыбнулся, очевидно, страшно довольный собой. – …Предоставить тебе шанс, сэр. Возможность спасти свою вонючую жизнь, которая сейчас не стоит дырки от бублика, поскольку ты – на вражеской территории. Так вот, возможно, ты скажешь что-то такое, что заставит нас не убивать тебя. – Понял, – прохрипел я. – Ну так начинай. И запомни: это должна быть правда. Иначе мы рассердимся всерьез. Я поперхнулся. – Итак? Мне ничего не приходило в голову. Я представления не имел, какие слова заставят их сохранить мне жизнь. – Не, – пробурчал Джет. – Он скучный. – Давай же, – сказал Джимми Джаз. Парень заметно побледнел и, кажется, не был готов к убийству. – Неужели нет ничего? Я пожал плечами. – У тебя есть жена? Дети? Я рассмеялся. Будь у меня жена и дети, разве я торчал бы сейчас здесь? Если б они знали!.. – Во, идея! – предложил Джет. – Ты большой доктор и делаешь важное исследование, чтобы избавить мир от Проникаюшей Хламидии. – Извини, – выдавил я. – Я придумал, – радостно сказал Шнобель – так, будто он участвовал в игре. – Иго бедная старушка-мама умирает в больнице и ждет, когда он придет навестить ее. Чудная мысль. Вот только моя матушка не лежала в больнице. Она жила с одним джентльменом, который сделал капитал на махинациях с отчетностью во время спасения затонувших домов Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Впрочем, моя бабушка жила в Вудстокском приюте альтернативного образа жизни повышенной комфортности, и я регулярно навещал ее. Хотя «Дьяволам» об этом знать не следовало… Я покачал головой. Ферман обошел меня, почесав свою лысоватую голову. – Ни жены, ни детей. Ты никакой не большой и важный доктор. У тебя даже нет близких родственников, о которых можно было бы заботиться. Тогда зачем ты нужен? Я хочу сказать: что у тебя есть в жизни? Ты хотя бы чем занимаешься, паря? Настало время неизбежного. Надо признаться, позволить им забрать мой бумажник и покончить с этим. – Я занимаюсь рекламой, – сказал я. – Такты из этих… Ну, что болтаются от дома к дому со своими товарами? – помрачнел Джет. – Нет, – поспешно отозвался я. – Я сочиняю ролики. – Спам, постоянно лезущий в мой компьютер? – спросил Джимми Джаз. – Нет, в моей фирме этим занимаются другие люди. – Здесь я погрешил против истины, но в подобных обстоятельствах ложь казалась вполне допустимой. – Я создаю видеорекламу. Джимми Джаз кивнул. – Хорошая причина оставить его в живых. – Недостаточно хорошая, – покачал головой Ферман. – В каком агентстве ты работаешь? – спросил Джимми Джаз. – «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». – Да! – воскликнул Джаз и оглядел остальных. – Ребята, Пембрук-Холл! У него отличная репутация. – Ты рекламировал музыкальные группы? – быстро спросил Шнобель. – Ну, вообще… – сказал я. – Как раз сегодня мне поручили написать ролик… – Они глядели полными надежды глазами. – Для… э… «С-П-Б». Парень со спутанными волосами отвернулся и сплюнул на тротуар. Лица остальных потемнели. – Надеюсь, не эти старые «С-П-Б»? – нахмурился Джет. Я беспомощно развел руками. – А как насчет «Исполненных ненависти»? – Джимми Джаз уставился на меня тяжелым взглядом. Впоследствии я пришел к выводу, что он пытался подать мне какой-то знак. В тот момент я был слишком испуган, чтобы это заметить. – Нет… э… Ими занимаются другие. – А может, «Безжалостный убийца»? – спросил Джет. Они переглянулись и принялись напевать, пощелкивая пальцами в такт словам: «Мне плевать, плевать, плевать на тебя! Мне плевать на весь мир…» Это было уже чересчур. Я собрался оборвать их, но тут же пришел к выводу, что лучше предпринять активные действия – пока они отвлеклись. Я перекатился на бок и врезал неряшливому парню в пах. Он сложился пополам, а я тем временем долбанул Джета по ногам, заставив его потерять равновесие. Остальные заорали и ринулись на помощь своим друзьям. К тому времени, как они сообразили, что происходит, я вскочил на ноги и во весь опор мчался в сторону Амстердам. – Держи его! – завопил Ферман. Я вылетел на Шестидесятую и повернул к Колумбии, и тут кто-то ухватил меня за руку, толкнув к тротуару. Я споткнулся о бордюр и растянулся на мостовой, свалив урну и засыпав улицу мусором. – Доверься мне, – прошептал над ухом чей-то голос, – и я вытащу тебя из этого дерьма… В поле зрения показался Ферман. Он вывернул из-за угла и направился ко мне. Вся его доброжелательность куда-то улетучилась. Ферман остановился, осмотрел меня, упер руки в боки и рассмеялся. – Так-то, – проговорил он. – Я вижу, ты понял: наш Джимми Джаз – мастер быстродействия. Недействительно, на меня навалился тот самый смазливый мальчишка. Заломил он мне руку вполне профессионально. – Прости, – прошипел парень сквозь сжатые зубы. Шнобель подошел к Джимми Джазу, а Джет присоединился к Ферману. Неряхи я не видел. – Я тебе все кости переломаю, – сказал Ферман. – Ты неплохо разделал Ровера. Лучше молись, чтобы он не умер, Он – наш лучший пес. Ровер… Наконец-то до меня дошло. – Ты испортил нам веселье, – продолжал Ферман, вертя в пальцах свою костяную штуку. – И теперь нет ни единой причины оставлять тебя в живых. – Из костяшки выскочило яркое серебристое лезвие. Присев на корточки, Ферман поднес нож к моему горлу. Жуткий букет запахов снова обдал меня. – Что ты на это скажешь? Вот так-то. На двадцать девятом году жизни быть зарезанным уличной бандой… Я ждал, когда вся моя жизнь пронесется перед глазами, однако ничего подобного не происходило. Вместо этого в голове завертелся меланхолический ролик, который я никогда уже не напишу для страховой компании. Тем более что моя творческая группа и не работала со страховыми компаниями… Маленький мальчик играет посреди улицы. Он смотрит на зрителя и говорит: «Мой папочка сделал глупость: он вышел на улицу после наступления темноты. Его убили плохие парни». «…Но действительно глупо другое… – Откат камеры. Теперь мы видим мать мальчика и то, что их окружает. Мы видим, что живут они в жалкой лачуге, а отнюдь не в роскошном доме Принстона. – …то, что в его страховку не внесли пункт, оговаривающий нападение уличных банд…» Снова крупный план мальчика. «Поэтому мы и оказались в этом аду», – говорит он. Затемнение. На черном экране – название страховой компании. Голос диктора за кадром: «С нами вы будете в безопасности. Присоединяйтесь!» Конечно! Просто блестяще! Почему подростки вступают в уличные банды? Комплекс неполноценности… Самоутверждение… Слова сорвались с моих губ прежде, чем я успел сообразить, что говорю. Судя по выражению лица Фермана, он крайне удивился. – Чего? – Я предлагаю вам сниматься в рекламе. Видеоролик, для какого-нибудь товара. Мультирынок, десять крупнейших кабельных сетей – не говоря уже о дюжине дочерних. Твое лицо будет повсюду, в каждом городе мира. – Мое? – снова переспросил Ферман. – И твоих ребят. – Я обвел их рукой. – Джимм Джаза, Джета, Шнобеля и… – тут я заметил их припозднившегося сотоварища. – И Ровера. – А нам за это заплатят? – спросил Джет. – Разумеется. – Я кивнул. – По высшему разряду. В обиде не останешься. Ферман чуть отодвинул лезвие. – Ну, не знаю. Как я могу быть уверен, что ты нас не кинешь? – Конечно же, нет, – поспешно встрял Джимми Джаз. – Я возглавляю творческую группу, – сказал я. – Сам напишу ролик. Буду курировать съемку. Я настою на том, чтобы вас пригласили, и мы заключим контракт. – А что за товар? – Шнобель взглянул на меня с подозрением. – Может, потом все станут потешаться над нами? – Нет. Сказать по правде, я и сам пока не знаю, что это будет за товар. Но могу поклясться, что в состоянии устроить все наилучшим образом. – Только никаких геморройных штуковин, – сказал Джет. – И никаких нравоучительных роликов, вроде «Не трахайся – заработаешь сифилис», – предупредил Ферман. – Никакого геморроя, никакой социальной рекламы, никаких проблем. Ферман покачал головой. – Я все еще сомневаюсь. Проще тебя прирезать. – Брось, Ферм, – сказал Шнобель. – Звучит совсем неплохо. Джимми Джаз послал мне озабоченный взгляд, затем его лицо прояснилось. – Подумай о девчонках, Ферм. Джету тоже понравилась такая перспектива. – Ага, точно. – Ты обеспечишь нам девочек? – спросил Ферман. – Честно сказать, не могу гарантировать этого Шнобелю или Роверу, – сказал я. – Хотя, думаю, после того, как вы окажетесь на видео, долго искать их не придется. Джимми Джаз чуть заметно кивнул мне. – Все, что нужно сделать, – продолжал я, – это небрежно упомянуть в присутствии какой-нибудь девушки: «Я снимался в ролике такой-то компании» – и она ваша. Без всяких сифилисов и тому подобного. Ферман посмотрел на свою банду. Все шло к тому, что они примут мое предложение. Ферман криво ухмыльнулся и неуловимым движением прижал лезвие ножа к моему горлу. – Лучше не дури нас. Я сунул руку в карман, вынул пластиковый прямоугольник и протянул Джимми Джазу. – Это визитка, Ферм. – Как его зовут? Джимми прочитал. Я поправил произношение. – Боддеккер. – Ферман улыбнулся. – Что ж, у нас есть твой номер. – Он обернулся к Джимми Джазу. – Откуда мужик?… Из какого, говоришь, агентства? – «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис», – прочитал Джимми Джаз. – А ты не привираешь, Джимми? Ты всегда был чересчур добреньким. – Прочитай сам, – предложил я. Ферман бросил на меня хмурый взгляд. – Нет, – сказал он резко. – Я собираюсь тебе поверить. Обжигающе холодное лезвие коснулось моей щеки. – А если обманешь… Мы знаем, где ты работаешь. Мы найдем тебя и переломаем все кости. Осознал? Я кивнул. Ферман убрал нож. – Джет, – рявкнул он. – Пригляди за нашим новым другом. Он должен уйти с нашей территории целым и невредимым. – Можно я тоже пойду? – спросил Джимми Джаз. Ферман покачал головой. – Ты присмотришь за Ровером. Убедишься, что с ним все в порядке. Джимми опустил глаза. – Ладно, – сказал он с несколько разочарованным видом. На меня снизошло невероятное облегчение. Я судорожно сглотнул, чтобы промочить пересохшее горло. – Спасибо. – Будь поосторожнее, когда пойдешь назад, – предупредил Ферман. – Остроголовые хозяйничают на территории от Паркуэй до Восьмидесятой и от Пятьдесят девятой до Пятьдесят пятой. Пачкуны ходят от Пятьдесят пятой до Пятьдесят второй, между Амстердам и Седьмой, и с ними лучше не сталкиваться. Если поймают, мигом разделают. Будешь в безопасности, когда доберешься до Бродвея. – И обходи Милашек, – предупредил Шнобель. Ферман сплюнул. – Милашки – полные лохи. – Он посмотрел на меня. – Не беспокойся. Сейчас у них даже нет ни с кем договора. Они паразиты. – Ладно. Только теперь меня начала бить дрожь. Джет зашагал по Шестидесятой, я шел следом за ним, держась в добрых десяти футах позади. Проводник оставил меня на углу – там, где Бродвей пересекался с Парком. Я долго брел по Бродвею, пока не поймал велорикшу, а потом трясся в коляске всю дорогу до Огилви. Там я приказал водителю купить бутылку скотча и всю дорогу домой огромным глотками вталкивал спиртное в себя, отчаянно стараясь расслабиться. Казалось бы, стоило гордиться тем, как ловко мне удалось провести банду хулиганов. Но этого не происходило. Даже оказавшись в квартире, завернувшись в одеяло и включив видео для создания шумового фона, я не мог выкинуть эту историю из головы. Беда не приходит одна. Это как цепная реакция. Как падающие одна за другой фишки домино. Наверное, никто не сумел бы сказать с точностью, когда это закончится. Зато я наверняка знал, когда все началось. Все началось с того дома в Принстоне… Пембрук, Холл, Лэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ДИКТОР: Когда-то давным-давно содержать ванную комнату в чистоте было проще простого, поскольку под рукой всегда находилась бытовая химия. Но в нашу эпоху экологического безумия и жестких законов по охране окружающей среды, уход за раковиной, биде или унитазом может свести с ума. Как же тогда совладать с постядерными болезнями вроде ретро-парво симплекса IV, трансформации лайма, ВИЧ-12, проникающей хламидии и тому подобных? Ответ прост: вычистить их также, как мы вычистили замерзшие фьорды Норвегии! СОПРОВОЖДЕНИЕ: грохот ядерного взрыва.) Интенсивная чистка с использованием радиоактивных гамма-лучей Атомная Капсула. Просто киньте ее в унитаз и на час покиньте дом. Дело сделано! Вы и ваши родственники могут больше не опасаться коварных болезней. Если ваша ванна не очень чиста – пусть поработают атомы! «Атомные Капсулы!» Теперь доступны для всех! 2 Мой дом – не моя крепость Это была любовь с первого взгляда. Дом находился в полутора часах от Нью-Йорка, если лететь на цеппелине. На поезде – и того меньше. При условии, что вы можете позволить себе поезд. Я добирался по железной дороге; впрочем, уже наступили выходные. На станции я поймал велосипедную коляску, и хмурый индеец-водитель довез меня до самого Принстона. Я извлек ноутбук, вывел на экран карту местности, предоставленную агентом, и с ее помощью растолковал парню, куда надо ехать. Следуя моим инструкциям, водитель привез меня в средней руки район – уютный и милый. Я посмотрел на часы. До приезда агента оставалось еще пятьдесят минут, так что я выбрался из коляски и приказал водителю подождать. Парень заметно обрадовался. Он не мог прочитать надпись на плакате, выставленном перед домом, но и без того ясно, зачем я сюда приехал: дом продавался. Так что водитель присел на корточки рядом с коляской, вынул из сумки портативный телеэкран и углубился в созерцание игры «Хьюстонские гладиаторы» против команды Чайнатауна. А мне на месте не сиделось. Я ступил на тротуар и направился к дому, озираясь по сторонам. Передний двор обрамляли деревья и синтетическая живая изгородь. Нижний этаж дома строители сложили из округлых камней – вроде тек, что встречаются на морском побережье или же возле озер. Плавные формы ласкали взгляд. Во дворе в художественном беспорядке валялись валуны, и самый мелкий из них был не меньше моего кулака… Очень удачный размер. Залог того, что местные детишки не станут швырять их друг в друга. Вокруг царила тишина. Агент говорил мне, что дом давно пустует, однако же здание имело вполне ухоженный вид. Есть что-то гнетущее в опустевших жилищах. Лишившись жильцов, дом словно начинает умирать. Гнить. Разлагаться. Я повидал немало домов за последние полтора года, и многие из них годились разве что на снос; Но здесь все оказалось иначе… …Здесь было чудесно. Теплый терракотовый цвет штукатурки, роскошная панорама на юго-западе… Я обнаружил, что на окнах нет занавесок, и немедленно воспользовался этим, чтобы заглянуть внутрь. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что занавески и не предполагались. Окна закрывались при помощи опти-блокады. Агентство оставило их полностью открытыми – чтобы покупатели могли в деталях рассмотреть интерьер. Иные компании непременно запечатали бы окна, чтобы не дать возможность составить предварительное впечатление. Иначе сказать – впечатление, не прилизанное и не приглаженное их собственным агентом. Эта же компания предпочитала более гибкий подход. Собственно говоря, потому я ее и выбрал. Ибо по долгу службы искушен в подобных тонкостях. Внутри я увидел пустую гостиную. Пол покрывал огромный ковер, цвет которого я не сумел разглядеть. Зато я обнаружил великое множество розеток с дополнительными портами для телефонов и модемов, кабельными доступами и сетевыми входами. В углу помещало сложенный из кирпичей камин, а при нем – лицензия на использование. В окно виднелась и маленькая столовая; дверной проем из нее мог вести только на кухню. Напротив двери располагалась лестница с деревянными перилами Она уводила наверх и заворачивала вправо. Там располагались спальни. Три штуки плюс ванная – как сказал мне агент. А на нижнем этаже – гостиная, столовая, кухня, прачечная и еще одна ванная. Я все более убеждался, что дом подходит мне как нельзя лучше. Я повидал чертову уйму домов, и ни один из них не тронул мое сердце. Здесь же все было не так. Я начал влюбляться в это место. Я оглядывался кругом «с визгом и писком», как любила говаривать Бэйнбридж. С довольной: улыбкой я отошел от окна и обогнул дом, дабы осмотреть сзади. Уже зная, что куплю его. Оказавшись на заднем дворе, я принялся разглядывать водосточные желоба, окна, дорожки. Это место в отличном состоянии – сомневаться не приходилось. Прежний владелец заботился о доме, и, что более важно, агентство следило за зданием, сохранив его в первозданном виде. Штукатурка казалась совсем новой, хотя агент говорил, что в последний раз дом ремонтировали лет тридцать назад. Наверное, при ремонте использовалась одна из этих кислотостойких добавок. Так или иначе, штукатурка не поблекла и не поцарапалась. После того как годы и годы здесь хозяйничали дожди и ветры, она сохраняла свой цвет и текстуру. Я замер, прижав руки к груди. Сделал глубокий вдох и отчитал себя. Оставь эти шаблоны и словоформы для работы! Тебе это ни к чему! Я продолжил осмотр. Задний двор… Стол. Солярный гриль плюс батареи – на случай пасмурного дня, если солнечного света окажется мало. Задний двор покрывал невыцветающий астро-дёрн, и когда я ступил на него, он мягко спружинил под ногами. Еще одна кладовка-погреб. Прежние владельцы, должно быть, имели детей и предприняли некоторые шаги, чтобы обеспечить безопасность своих чад. О да, прекрасное место, чтобы завести семью. Если однажды до этого дойдет. Я снова осмотрел дом. Крышу покрывали панели солар-плюс. Я подошел к одному из окон и заглянул в кухню. Здесь тоже было полно розеток; кухня оказалась снабжена когда-то высокотехничными приборами, некоторые из которых вышли из употребления еще в то время, когда я окончил высшую школу. Отлично. Все это, конечно, поднимет цену, но я избавлюсь от лишних трат, когда выйдет новый закон об экономии энергии. Я изучал кухню, воображая, будто я там, внутри. Брожу по ней, заглядываю в холодильник, обследую атомную плиту и микроволновку, поворачиваю краны, чтобы проверить, течет ли вода… Щелкаю выключателями, открываю буфеты, провожу пальцем по столу, пробую ногой поливиниловое покрытие… Вынимаю из холодильника пиво и упаковку белой китайской растворимой лапши; открываю бутылку и вдыхаю бесподобный аромат. Я делаю огромный глоток, открываю крышку коробки и добавляю немного воды; запечатываю его и бросаю в печь на три-четыре минуты. Потягиваю пиво, а кухня постепенно наполняется божественным запахом клиантро… Или эстрагона… Или паприки… А может, кайенны… Дом все более притягивал меня. Он был великолепен. Дом выглядел той самой «крепостью», которой мне так давно не хватало. Он не шел ни в какое сравнение с моей жалкой квартирой, где стесняешься заниматься любовью, ибо каждый шорох слышен за стенкой. А соседи так и норовят заглянуть в любую щелку, дабы впоследствии разложить твою жизнь по полочкам. И домовладелец может вторгнуться на твою территорию в любое время дня и ночи… О нет! Определенно. здесь все иначе. Здесь трава и округлые камни, тишина и умиротворение. Огромное пространство отделяет тебя от соседей, и, может быть, поэтому вы так дружны. Вы захаживаете друг к другу, чтоб одолжить какую-нибудь мелочь, а временами собираетесь вместе за кружечкой пива и смотрите спортивную передачу. Решено: это то, что мне нужно. Я воображал, как холодным зимним вечером я выхожу из кухни, держа в руках две чашки чая «Бостон Харбор», и усаживаюсь на коврик перед камином рядом с кем-нибудь, вроде Хонникер из Расчетного отдела. Огонь гудит в каминной трубе, а мы пьем чай, смеемся и болтаем о ничего не значащих вещах. Потом слова заканчиваются, и мы сидим, слушая треск пламени, а снаружи неторопливо падают хлопья снега, медленно покрывая землю. Да, чудесные, золотые мгновения, которыми следует наслаждаться как старым вином. Бесценное сокровище… Воплоти свою мечту. Будь уверен, что… Я резко отпрянул от окна и потряс головой. Хватит! Оставь эти ухищрения для очередного ролика. «Бостон Харбор» наверняка придется по вкусу подобное, так что имей в виду… – Это место, – проговорил я с улыбкой, – оно… – Ограбление! Сердце ёкнуло. Я подскочил от неожиданности и резко обернулся. Девушка ахнула и отступила, прижав руку ко рту. – Ой! – воскликнула она. – Мистер Боддеккер. Простите меня, пожалуйста. – О! – воскликнул я в свою очередь. – Вы, должно быть, Джен. – Я протянул девушке слегка подрагивающую руку. – Здравствуйте. Не ожидал вас так скоро. – Извините, я опоздала, – сказала она, обмениваясь со мной рукопожатием, а свободной рукой прижимая к груди кейс. – У меня был форс-мажор, а мой водитель оказался тупее любого неандертальца. – Вы опоздали? – Я рассмеялся и взглянул на часы. Оказывается, прошло полтора часа. Надо же. – Ну, ничего страшного. – Мне очень неловко, что вам пришлось начать осмотр самому. Правда, неловко. – Не беспокойтесь, – отозвался я. – Я не в обиде. И уже успел освоиться. Даже не заметил, как пролетело время… – Мой босс предпочитает, чтобы клиент имел возможность составить собственное впечатление… Надеюсь, он прав. Все же мне в самом деле очень жаль. Я начал опасаться, что поток извинений никогда не закончится, а потому предпринял решительные меры. Я взял агента за руку и оттащил от окна. – Послушайте, Джен, у меня полно вопросов относительно этого дома. Не покажете ли вы мне для начала наружную часть?… – Я спросил, насколько стара крыша, и повел девушку к той части дома, которую не успел рассмотреть. Джен полезла в свой кейс, вынула ноутбук и набрала запрос. Тем временем мы уже приблизились к двери, так что я притормозил и терпеливо ожидал ответа. Меня упорно преследовало одно искушение – взять и напрямую спросить агента: «Вы же новичок в этой работе, не так ли?» Джен нажала еще несколько клавиш и подняла на меня взгляд. – Крышу перекрыли кислотостойкими материалами тридцать два года назад. – Отлично. – Я кивнул. Придется кое-что подлатать, Но мне это по силам: У меня имелся кредит. Говоря откровенно, мне хватило бы денег, чтобы отремонтировать дом от подвала до крыши. Однако я сохранял этот козырь для своего Мига Триумфа. Я улыбнулся Джен и намекнул, что пора бы войти внутрь. Она порылась в своем кейсе в поисках ключа, нашла его и принялась отпирать дверь. А я окинул взглядом улицу. Ее водитель коляски пристроился рядом с моим; теперь они на пару пялились в телевизор. Дверь наконец-то распахнулась. Следом за Джен я шагнул на порог и глубоко вдохнул. Джен нервно взглянула на меня. – Что-то не так? – Нет, – сказал я. – Просто нюхаю воздух. Девушка смутилась и пожала плечами. – Все в порядке, честное слово. Здесь пахнет пустым домом. Его, конечно, долгое время не выставляли на продажу, мистер Боддеккер. Если вас что-то не устраивает, я могу пригласить уборщиков, и… Ну, они наведут здесь порядок, и… э… мы назначим новую встречу на следующей неделе. Э… думаю, я буду свободна… – И она уставилась в свой ноутбук. Я знал, что ее агентство гордится тем, что предоставляет максимум удобств своим клиентам – не важно, перспективны они или нет. Но слушать такое было просто смешно. – Джен, – сказал я, беря ее под локоток и вводя в дом. – Расскажите мне о кухонном оборудовании. Она побрела на кухню, не отрываясь от ноутбука. Я же задержался возле камина. Да, именно так все и должно быть. Хонникер, пушистый коврик, несколько огромных подушек, чай от «Бостон Харбор» или, возможно, немного по-настоящему хорошего вина… Джен что-то мямлила на кухне. Я позволил ей поведать мне о кухонных приборах. Затем открыл холодильник. Он не работал – электричество отключили. И все же внутри стояла одинокая банка пива. Может, отдать ее водителю-неандертальцу?… Тем временем Джен начала обходить дом, и я поплелся за ней, разглядывая розетки и слушая разглагольствования агента по поводу гостиной, столовой и ванной. Дверь из кухни вела в помещение, некогда служившее гаражом. Впоследствии его переделали в небольшой вестибюль, через который можно было попасть в просторную кладовку, прачечную, маленькую ванную и подсобку, где располагались батареи генератора. – Не желаете включить энергию? – спросила Джен, сверившись с ноутбуком. – Все в рабочем состоянии. Я покачал головой. – Я вам верю. – Это не имело ровным счетом никакого значения. Если что-то здесь не будет работать, я справлюсь самостоятельно или найму профессионала. Мне показалось, что девушка вздохнула с облегчением. Видимо, потому, что не могла отыскать в своем ноутбуке инструкций по активизации батарей. Мы вернулись в гостиную и направились на верхний этаж. Джен казалась странно рассеянной, словно ее мучил нерешенный вопрос, ответ на который она не могла разыскать в компьютере и который не осмеливалась задать. Я догадывался, в чем дело. Должно быть, ее данные, касающиеся кредита, указывали на то, что мое семейное положение может оказаться камнем преткновения. Впрочем, меня это не беспокоило. Я приготовился к Мигу Триумфа. – Три… э… Здесь наверху три комнаты, – сказала Джен, завернув за угол и остановившись в начале коридора. – Ванная. И… э… вход на чердак. Я притормозил и заглянул в первую из комнат. Весьма и весьма просторная. Достаточно велика, чтобы вместите мои вещи, плюс полно розеток. Напротив располагалась ванная. Отдельно – душ, туалет и биде. Две высокие раковины, мягкое освещение и безукоризненно чистое зеркало. – Как видите, здесь очень милая ванная, – монотонно сказала Джен. Затем она сделала попытку пошутить: – И целых две раковины – на тот случай, если вы вдруг поругаетесь с женой. – Великолепно. – Я улыбнулся. Джен закинула удочку на предмет моего семейного положения, но я не желал на нее попадаться. Это напоминало игру: она знала, что я знаю, что она знает… Она, конечно, вытрясет из меня эти сведения. Однако я не скажу ни словечка, пока не настанет подходящее время. – Отличная идея. – Я продолжил осмотр. Прямо передо мной в конце коридора размещалась лестница, ведущая на чердак. Справа и слева – еще две комнаты. Заглянув в одну, я обнаружил, что из нее открывается бесподобная панорама… Это место. преподносило все новые сюрпризы. Я стоял у окна, разглядывая соседние дома, улицы и дворы. И двух водителей, азартно размахивающих кулаками в такт зрелищу в телевизоре. Я чувствовал это место. Я уже сроднился с ним. Оно содержало в себе великое множество возможностей. Огромный потенциал… Это было то самое место – то, которое я искал все эти годы. Здесь безопасно. Здесь присутствовало ощущение единения. Это место имело свою историю. Свой собственный университет. Величественный Принстон, место первого и очень важного контакта – чуть менее ста лет назад, – когда люди впервые осознали свою духовную хрупкость перед лицом самого мощного нам известного оружия. Что за благодатное место для человека рекламы! Как только я переселюсь сюда, первым делом свершу паломничество в Гроверс Милл…[1 - В 1938 г. молодой американский режиссер поставил на радио пьесу по мотивам романа Г. Уэллса «Война миров», где речь идет о нападении на Землю кровожадных марсиан. В радиоспектакле место действия было перенесено в городок Гроверс Миля штат Нью-Джерси. Слушатели приняли спектакль за изложение реальных событий. В стране началась паника.] – То, что надо, – вынес я свой вердикт. – Мне здесь нравится. – Очень хорошо. – Джен улыбнулась и перевела взгляд на компьютер. – Теперь… э… позвольте вопрос. Как вы собираетесь распорядиться этими комнатами? – Ага. Еще одна удочка, еще один крючок… Я решил подыграть ей. – Вот на этой, напротив ванной, просто написано «кабинет». Вот эта, большая, выходящая на улицу, станет спальней. Последняя… – Я заглянул внутрь, – Здесь будет комната игр. – Для детей? – спросила она. Отличный ход. Попалась на мою провокацию! – Для секса, – отчеканил я, глядя ей в глаза. Джен потупилась. Раунд остался за мной. – Шутка, – сказал я. – Я пока еще не придумал, что с ней делать. – Я положил руку на плечо Джен, и она вздрогнула – возможно, решив, что я намерен сделать ее своей первой-партнершей для «игр». – Давайте спустимся и обсудим детали. Мы вернулись на кухню, и Джен пристроила ноутбук на столе. Она установила маленькую спутниковую антенну, и та вращалась, пока не поймала базу данных. Экран компьютера замигал. – Так… э… Текущая цена дома… э… двадцать шесть. Я кивнул. В чем-то Джен оказалась права: это определенно грабеж. – В настоящее время базисная ставка составляет тридцать восемь процентов от общей стоимости покупки. – Она помедлила и нажала клавишу. – Сколько вы готовы внести в качестве первого взноса, мистер Боддеккер? Вот оно. Мгновение моего торжества. Я вскинул руку с растопыренными пальцами. Я надеялся, что это ее впечатлит, но так и не понял – оправдались ли мои ожидания. – Пять миллионов, – сказала Джен, округлив глаза. – Ух ты! Да. Я произвел нужное впечатление. – Пять. Э… прекрасно. Очень хорошо… Со страховкой, налогами и оформлением платежных обязательств ваша месячная оплата составит тридцать три тысячи шестьсот сорок один доллар, семнадцать и двадцать восемь сотых цента. – В бюджет укладываюсь, – сказал я. – Не знаю только, как управиться с семнадцатью и двадцатью восьмью сотыми. – А? – Она вскинула голову и поглядела на меня. – Шутка, – сказал я. – И не очень-то остроумная. Давайте продолжим. – Мне нужно взглянуть на ваши документы. Я передал Джен удостоверение личности, пять основных кредитных карточек, справку с работы и подтверждение недавнего места жительства. Она пропустила их через слот в ноутбуке, информация высветилась на экране, и Джен кивнула. Я между тем выглянул в гостиную. – Лицензия на камин еще действует? Джен снова кивнула, не отрывая глаз от экрана. – Э… да. Да, действует. Если вы подождете немного, мистер Боддеккер, то у меня будет подтверждение запроса и ответ на него… Я опять повернулся к камину. Охлажденное вино, два бокала и Хонникер из Расчетного отдела. Хонникер, одетая в одни только отблески живого огня, зажженного на настоящих дровах… или на синтетических дровах. Но огонь – огонь будет настоящим. И его отблески – тоже. Хонникер… Я протянул руку, чтобы тронуть одну из ее переливчатых грудей, и… Дзиннь! – Какие-то проблемы? – озадаченно спросил я, отрываясь от своих мечтаний. Ноутбук Джен снова задребезжал, и она ткнула пальцем в одну из клавиш, принуждая его замолчать. – Видите ли… – Кажется, и в самом деле какие-то проблемы. Я заметил досаду во взгляде Джен. Этот «дзинь» стоял между ней и комиссионными, которые она могла бы получить за столь крупную сделку. – Прошу прощения, но база данных не выдает ответа на запрос. Мне необходимо уточнить несколько вещей. Я ожидал чего-то в этом роде. Ну, да и черте ним! Пусть Джен задает свои вопросы. – Слушаю вас. – Вы женаты? – Нет. Она нажала клавишу. – У вас есть дети – и если да, то сколько? – Нет. Джен стукнула по той же клавише и уставилась на экран. Мне страшно хотелось оглянуться на камин и выяснить, ждет ли меня еще Хонникер, но я не осмеливался… Вместо этого я посмотрел на Джен. – Какая-то загвоздка? Она кивнула. – Кредит? – Семейный. – Джен горестно вздохнула. – У вас его нет. Спокойно. Спокойно. Растолкуй ей, что она не права. – Мои родители и прочие родственники очень возмутились бы, услышав ваши слова. – Это семья предков, мистер Боддеккер. – Голос Джен разом стал разочарованным и очень-очень официальным. От нее будто повеяло холодом. – У вас нет потомков. Нет детей и, поскольку вы не женаты, в настоящий момент их даже не предвидится. – Поэтому я не могу пользоваться кредитом? Из-за такой ерундовой детали? – Сточки зрения компании, это весьма важная деталь, мистер Боддеккер. Вы покупаете дом ценой двадцать шесть миллионов долларов, со сроком выплаты в сто лет. Компания должна быть уверена, что получит свои деньги. – Давайте будем реалистами, Джен. Я выкладываю пять миллионов долларов. Я получаю сто тридцать тысяч долларов в месяц. Я – глава творческой группы, с огромными перспективами роста, и мне всего двадцать восемь лет. У меня впереди еще лет шестьдесят. Не исключено, что со временем я стану полноправным партнером в своей фирме – и тогда мой месячный доход окажется больше, чем этот дом вообще стоит. Ваши хозяева издеваются, что ли? Или они действительно думают, что чьи-то дети будут платить за родительский дом? – У вас убедительные аргументы, мистер Боддеккер. Однако моя компания полагает, что молодость не обязательно означает долговечность. И даже если так – вы все равно не проживете сто лет. А стало быть, кому-то придется выплачивать деньги после вашей смерти. – Даже учитывая предоплату? – Даже учитывая предоплату. Подобные проблемы преследуют нас всю жизнь. Вдруг вы переусердствуете с психотропами и окончите дни в доме скорби. Или же ваш труп обнаружат в какой-нибудь канаве. Или вы прямиком отправитесь в рай в результате очередного террористического акта. Вы можете стать следующим пунктом в статистике некачественных изделий. «Мистер Боддеккер умер, используя ваш товар. К сожалению, его случай говорит сам за себя, поскольку мистер Боддеккер не имел семьи, которая могла бы сказать за него…» Вы понимаете, что я имею в виду? – Да, – кивнул я. – Компания должна получить свои деньги. – Иначе нет смысла работать. – Послушайте, но, может быть, в случае моей смерти компании выплатят деньги по страховке? Джен посмотрела на меня как на безумца. – Ладно, забудьте. Знаю, это дурацкое предложение. Она отключила компьютер и принялась складывать экран. – Хорошо, – сказал я, когда ноутбук щелкнул, закрываясь с неотвратимой фатальностью. – Что я могу сделать, чтобы получить дом? – Самый простой способ – завести семью, мистер Боддеккер. – Ну конечно. Вот что я вам предложу: выходите за меня. Мы поселимся здесь, а потом разведемся. Вам достанутся дети, а мне… Джен вскинула голову и смерила меня холодным-взглядом. Этот взгляд говорил, что ей отнюдь не смешно. Более того: он говорил, что Джен слышала эту хохму раньше. И неоднократно. – Ладно, ладно. Еще какой-нибудь способ? – Более крупная предоплата, например. – Насколько большая? Она пожала плечами. – Не могу сказать с точностью, но дополнительные пять миллионов, возможно, решат вопрос в вашу пользу. – Пять миллионов долларов за еще одно может быть? Джен кивнула. Несколько секунд я стоял столбом. Миг Триумфа разлетелся вдребезги. Я возненавидел эту женщину. Если б она знала, сколько времени, сил и нервов мне это стоило! Сколько лишений я испытал, прежде чем приобрел то, что имел. – Я этого так не оставлю! Вам ясно? – Не надо нервничать. Это всего лишь дом. – Для вас – может быть, – сказал я. – Но не для меня. Мне необходим этот дом'. И я найду способ его заполучить. – Прекрасно, – отозвалась Джен, заталкивая ноутбук в кейс. – В таком случае я рекомендую вам поторопиться. При подобной цене дом не будет ждать вас вечно. Вечно не будет, подумал я. Но, может, хотя бы часть вечности… Он ведь не вчера выставлен на продажу, и до сих пор на него никто не позарился. У меня еще есть время. Я найду способ… – Мистер Боддеккер? Я поднял глаза. Джен убирала антенну. – Мне нужно идти. Вам придется выйти, чтобы я могла запереть дверь. – Хорошо. – Я посмотрел на камин. Хонникер из Расчетного отдела хмуро оглянулась. Ей придется допивать свое вино в одиночестве. – Есть и другие возможности, мистер Боддеккер. Если вы готовы внести пятьдесят процентов стоимости, это сократит сроки выплат. Ну да, конечно! Можно подумать, я так и рвусь взять контрактную ссуду в Пембрук-Холле и ишачить на него до конца своих дней! – О! – Я саркастически ухмыльнулся. – Может, мне имеет смысл заплатить наличными? – Как вам будет угодно. Хотя должна вас предупредить, что вместе с налогами и прочими дополнительными расходами общая цена значительно превысит двадцать шесть миллионов. Я промолчал. – Или же вы можете подождать несколько лет и проверить – принесет ли какую-нибудь пользу президентская программа по борьбе с перенаселением в городах. Не исключено, что в результате цены на подобные дома заметно снизятся. Как бы там ни было, если в будущем я смогу… э… быть вам чем-то полезна, дайте мне знать. Мы предлагаем замечательные городские дома. Вы можете приобрести один из них всего лишь с депозитом годичной ренты… Я посмотрел на нее укоризненно. – Хорошо. Если случится, что вы женитесь в ближайшее время, это будет самым простым выходом из положения. Дети тоже сгодятся, но наличие семьи гарантирует вам гораздо более серьезные перспективы… – Она отвернулась и принялась запирать дверь. – Спасибо, Джен, – сказал я и направился по дорожке прочь от дома – к ожидавшему меня рикше. Я похлопал рукой по коляске, дабы привлечь внимание водителя. Он выключил телевизор, и «возничий» Джен досадливо вздохнул. – Ну как, сэр? – жизнерадостно спросил индеец, взгромоздившись на велосипед. – Приобрели свою крепость? – На станцию, – велел я, забирая у него телевизор. Включив его, я принялся созерцать, как «Гладиаторы» и чайнатаунцы убивают друг друга. Зрелище вполне соответствовало моему настроению. Явно настал один из тех самых дурацких периодов. Черная полоса без просвета. Времена, в которые судьба подсовывает тебе сандвич с дерьмом и требует, чтобы ты сожрал его без кетчупа. Когда неизбежно получаешь пинки под зад – не важно, куда наклонишься. Когда весь мир плюет тебе в лицо, а у тебя нет жалкой бумажной салфетки, чтоб утереться. И единственное, что здесь можно сделать – взять и надраться в зюзю. Да, друзья, выпивка – панацея от всех несчастий… С меня довольно! Проделать такой путь лишь затем, чтобы Миг Триумфа обернулся позорнейшим поражением!.. Я даже не обратил внимания на то, что моя последняя мысль вполне сгодится для слогана алкогольной компании, буде мне придется писать ей ролик. Зато у меня родилась другая отличная мысль. – Останови у первого бара, который увидишь, – сказал я водителю, – и я куплю тебе выпить. Он горячо поблагодарил меня и поднажал на педали. * * * Когда я добрался до железнодорожной станции, то был уже изрядно навеселе. В баре поезда я еще немного добавил, поэтому в Нью-Йорк прибыл совсем тепленьким. И вернувшись в свою проклятую тесную квартирку, я пустился во все тяжкие… Одним словом, воскресный день прошел в похмелье, которое я смаковал и лелеял. Я даже радовался, что завтра придется идти на работу. И еще… Еще я не мог отвязаться от ощущения, что позабыл сделать нечто важное… Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин» Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. (СОПРОВОЖДЕНИЕ: Звук шагов на оживленной улице Манхэттена.) МУЖЧИНА № 1 (Грубоватым, насмешливым голосом): Привет, Билл! Ты в курсе, что сюда идет наш голубенький дружок? МУЖЧИНА № 2 (С теми же интонациями): Да… Пра-ативный. (СОПРОВОЖДЕНИЕ: Двое громко, искренне хохочут. МУЗЫКА.) ДИКТОР: Давайте посмотрим правде в глаза: гомосексуальность – не только пережиток прошлого. В наше время она просто смешна! Но вам больше не придется страдать из-за своих нетрадиционных сексуальных пристрастий. Транс-Майнд Центр Сексуальной Переориентации решит ваши проблемы! К вашим услугам новейшее оборудование, квалифицированные специалисты, непринужденная атмосфера, любезный персонал и – разумеется – полная анонимность! «Транс-Майнд технолоджис» стояла у истоков переориентации, и сегодня они – лучшие в мире. Но это еще не все. «Транс-Майнд технолоджис» – единственная компания, предоставляющая гарантию на сто восемьдесят дней! Если в течение шести месяцев после завершения курса лечения вы вернетесь к своим прежним сексуальным привычкам, «Транс-Майнд» вернет ваши деньги или же продолжит лечение до достижения желаемого результат! Клиники «Транс-Майнд» – во всех основных районах города. «Транс-Майнд» принимает оплату по всем кредитным сетям! Сделайте свою жизнь полноценной! МУЖЧИНА № 3 (С теми же интонациями, что и двое первых): Пошли, выпьем пивка, ребята! ДИКТОР: «Транс-Майнд»! Позвоните сегодня! (СОПРОВОЖДЕНИЕ: Звуковой логотип «Транс-Майнд».) ГОЛОС: «Транс-Майнд технолоджис»… Мы знаем, как устроен ваш мозг! 3 Роза как символ Вечности В понедельник утром, пока я ехал в метро, слова Джен относительно моей финансовой ситуации вертелись у меня в голове – на пару с остатками похмелья. Я сидел, держа на коленях ноутбук и не испытывая ни малейшего желания читать диск, купленный в конце прошлой недели. «Переоборудование вашей квартиры». Это слишком удручало. Я пялился в окно, созерцая черное ничто. Каждый раз, когда поезд тормозил, подъезжая к остановке, голова начинала кружиться. К горлу подкатывала тошнота, и я не мог сказать с точностью, откуда это берется. Может, своеобразная форма депрессии. А может, всему виной вчерашняя невоздержанность. Или меня просто укачивает в вагоне. Я бросил взгляд на часы. Еще пятнадцать минут, и этот кошмар закончится. Если мне повезет. Поезд, покачиваясь, шел по туннелю. Я меланхолично играл с кнопками своих часов, и вдруг на экранчике выскочил номер агентства недвижимости. Агентства Джен. Я занес палец над кнопками, размышляя – не удалить ли номер? В конце концов вряд ли я буду иметь с ними дело дальше. По крайней мере Джен недвусмысленно намекнула, что мне ничего не светит. С другой стороны, это был вызов. Сродни азартной игре. Если у меня есть хоть малейший шанс заполучить этот дом, я отыщу его и использую. Я напишу ролик, которому не будет равных. Я стану полноправным партнером в компании. Я женюсь на Хонникер из Расчетного отдела. Последняя мысль вернула меня с небес на землю. На самом деле у меня нет ни шанса получить этот дом. Я с таким же успехом мог выкинуть тысячу баксов на билеты Китайской Лотереи и пожинать плоды своего безумия. Не стоит радикально менять жизнь из-за глупого порыва, возникшего в вагоне метро. Я не позволю этому сумасшествию победить меня. Я не стану брать у Пембрук-Холла контрактную ссуду и не собираюсь оставаться в своей гадкой квартирке на ближайшие девяносто лет. Я слишком хорошо помнил, как прошли предыдущие десять. Я сидел сиднем, я плыл по течению, позволяя событиям развиваться так, каким заблагорассудится. Слишком много времени я потратил зря. Больше этого не будет. Собственно, альтернативы всего две: либо я заполучу дом в Принстоне, либо стану принимать психотропы и погрязну в них до той степени, что мне станет все равно – где и как я живу. До сих пор я испытывал отвращение к подобным средствам, хотя многие в Пембрук-Холле регулярно их принимали. По словам ребят, современные технологии сделали психотропы совершенно безопасными. Впрочем, при моей наследственности… В детстве и ранней юности мои деды и бабки принимали наркотики, которые в те времена еще запрещал закон. Видимо, под кайфом бабушка по материнской линии и дала своей дочери имя Солнышко. Да и на матери психотропы отразились не лучшим образом. В те моменты, когда у меня начинает дергаться веко или мои мысли помимо воли отрываются от реальности и уплывают вдаль, я спрашиваю себя: не генетическая ли память тому виной? Не события ли, произошедшие десятки лет назад и превратившие потенциальных революционеров и бунтарей в биржевых маклеров, мучимых громадным комплексом вины… Мой палец замер над циферблатом, а затем я перевел часы обратно, к их основной функции – «определение времени». Агентство Джен осталось в безопасности – до тех пор, пока я не найду способ купить этот дом… Поезд подкатил к моей станции. Я закрыл ноутбук и вышел из вагона. Через пятнадцать минут я уже входил в здание на Мэдисон-авеню, где расположился Пембрук-Холл. Это была здоровенная стеклянная башня, выглядевшая точь-в-точь, как и другие строения, возведенные за последнее столетие. Массивный вестибюль изобиловал мрамором и кафелем. Упавшая на пол иголка грохотала здесь как гром небесный. И по понедельникам толпа, вливающаяся в здание, производила неимоверный шум. Задержавшись, чтобы взглянуть на трафик-монитор, я решил воспользоваться одним из служебных экспресс-лифтов до тридцатого этажа, чтобы потом пройти оставшиеся семь пролетов до офиса. Я повернулся, направляясь к ближайшей линии, когда за спиной послышался знакомый голос: – Эй, мистер Боддеккер! Мистер Боддеккер! Даже не обернувшись, я уже знал, что это Весельчак. Посмотрев на него, я не разочаровался. Весельчак щеголял по меньшей мере трехдневной щетиной (забыл побриться нынче утром?), был одет в джинсы и весенний пиджак поверх фланелевой рубашки (еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно?) и держал в руке нечто походившее на букет цветов (что там у тебя на этот раз?). И, разумеется, присутствовал его «товарный знак» – дежурная улыбка, словно примерзшая к лицу. День ото дня, зимой и летом, в солнце и в непогоду – каждый раз, когда я видел Весельчака, он неизменно улыбался. Не исключено, что во время утраченной революции предки некоторых людей сохранили больше отваги… – Привет, Весельчак, – сказал я. Разумеется, это не его реальное имя. Но не думаю, чтобы кто-нибудь в здании знал настоящее. Весь Пембрук-Холл называл его Весельчаком – и никак иначе. Я ткнул пальцем в его сторону. – Забыл побриться нынче утром? Весельчак тронул лицо рукой с зажатым в ней букетом, Потер щеку, потом другой рукой ощупал подбородок. – О, – сказал он. Кажется, открытие его ничуть не обескуражило. – Да-да. Полагаю, так и есть. – Весельчак пожал плечами и рассмеялся. – Еще немного холодновато, чтобы одеваться таким образом, верно? – сказал я, кивая на его наряд. Улыбка не сократилась ни на миллиметр. Она обескураживала и лишала присутствия духа… Слишком искренней она выглядела. – Кажется, сегодня теплее. И босс… он хочет, чтобы я сделал что-то там, снаружи здания. «Надо ввинтить лампочки», – сказал он, пробегая мимо. Так что, видно, придется попотеть. «Отлично», – ответил я. Тогда оденусь полегче. – Что там у тебя на этот раз? Весельчак опустил глаза и поковырял пол носком ботинка. – А, вы не забыли, мистер Боддеккер? Вот. Цветы. Я сделал их по картинкам, которые нашел в книгах. Они называются розы. – Он протянул мне букет, дабы я мог как следует все осмотреть. Цветы с ювелирной тонкостью изготовили из какой-то жесткой зеленоватой проволоки. – Только эти розы… У них нет шипов, в отличие от настоящих. Я тронул пальцем один из лепестков. Раздался скрежет, пронзивший меня до корней зубов. – Да уж, по крайней мере не уколешься, – согласился я, все еще внутренне дрожа. – Из чего они? – Жесть, – гордо сообщил Весельчак. – Такой легкий металл. Я его откопал среди утильсырья у брата. Тонкий материал, который можно пальцем проткнуть. И одновременно как бы жесткий, понимаете? Он ожидал, что я пойму, так что я согласно кивнул. – Мой брат говорит, что этот металл использовали для изготовления тарелок и чашек, а потом забраковали. Шутка оказалась в том, что материал пережил своих создателей. Брат сказал, что жесть пятьдесят лет пролежала в земле – и хоть бы что. Так что я взял немного домой и сделал несколько роз. И они останутся в первозданном виде очень и очень долго. – Если не вечно. – Я посмотрел на эрзац-букет в его руке. Работа была безупречна. – Сколько? – Э-э… – Общаясь со мной, Весельчак всегда запинается на этом месте. Будь здесь кто-то другой, он выдал бы цену незамедлительно. – Пять. Пять сотен. Если хотите, мистер Боддеккер… – Брось, – сказал я, извлекая из кармана карточку, – Это одна из красивейших вещей, которые ты когда-либо делал. Не стоит брать ни долларом меньше. – Ладно. – Весельчак запихнул карту в свой карманный ретранслятор и повертел передо мной букетом. – Какой предпочитаете цвет? – Красный смотрится лучше всего. – Я вытянул розу из его руки, и Весельчак возбужденно кивнул. – Спасибо, мистер Боддеккер. Я надеюсь… Я хочу сказать: я знаю, что вам это действительно нравится. Потому что вам вообще нравятся всякие штуковины, которые я делаю. – И эта, пожалуй, лучшая из того, что я видел, – сказал я и внезапно поймал себя на том, что подношу розу к носу, готовясь ощутить запах. – Ты сотворил нечто потрясающее. – Ну… – Весельчак смущенно улыбнулся. – Пора возвращаться к работе. – Он махнул мне и побрел к мраморной колонне, где оставил тощую метлу и совок. Затем направился к лифтам, смахивая по дороге воображаемые пылинки. Чья-то рука хлопнула меня по плечу. – Пошли, мечтатель. У нас сегодня общее собрание. Передо мной стоял Хотчкисс, еще один автор Пембрук-Холла, – тощий парень, проработавший в агентстве на год больше, чем я. Последний факт он никогда не позволял мне забыть. – Собрание… – машинально повторил я, и внезапно на меня снизошло озарение. Я понял, что именно мой затуманенный похмельем разум отказывался вспомнить в воскресенье. Общее творческое собрание. «Старик» хотел сообщить нечто важное. Что-то произошло. – Да, конечно же… Хотчкисс принялся пихать меня к открытым дверям лифта. Внезапно мне в голову пришла новая мысль. Я оглянулся на Весельчака. – Мне нужна еще одна роза. – Я представления не имел – зачем. Однако точно знал, что через пару минут соображу. – Нельзя заставлять «старика» ждать, – сказал Хотчкисс, заталкивая меня в кабину, которая незамедлительно повлекла нас вверх. – Как ты думаешь, в чем дело? Я одарил Хотчкисса бессмысленным взглядом. Моя субботняя невоздержанность еще давала себя знать. Я был не в настроении читать и угадывать чужие мысли. В особенности – мысли Хотчкисса. – Ты о чем? – О собрании, Боддеккер. Говорят, будет горячо. Лично я полагаю, что грядет конец света. – Об этом не обязательно объявлять во всеуслышание, – буркнул я. – Подобные вещи говорят сами за себя. Когда взрываются Галактики, рекламщики выходят за дверь. – Полегче, – сказал Хотчкисс. – Расслабься. Что не так? Не нашел себе дом? – Дом… – отозвался я. – Я нашел дом. Он прекрасен, Хотчкисс. Он находится в Пр… находится в Джерси. Казалось, это средоточие моей мечты… – Судя по употреблению прошедшего времени, что-то не заладилось? Кабина вздрогнула. Двери разъехались в стороны, и мы вышли наружу. Я направился к лестнице, но Хотчкисс снова сгреб меня и подтолкнул в сторону очередного лифта. Подъемник, выглядел так, словно не использования с прошлого столетия. – Не заладилось, – сказал я, поежившись. Глупо ухмыляясь, Хотчкисс потряс перед моим носом ключом. – Я получил Право Пользования на эту неделю. – А еще что нового? Хотчкисс поволок меня прямиком к лифту. Затем в упор посмотрел на меня и заговорил, основательно понизив голос – самым заговорщическим тоном: – Я подозреваю, – заявил он, – что скоро нам всем здесь придется употреблять прошедшее время. И гораздо чаще, чем раньше. Я думал об этом, Боддеккер. То, что мы делаем, не может продолжаться долго. Что-то должно измениться. Если «старики» достаточно прозорливы, они тоже это поймут и предпримут меры. – Что поймут? – спросил я. – А, ладно. Не бери в голову, – бросил Хотчкиса Лифт начал плавное торможение. – Ну так как? Ты купил свой дом? – Пытаешься переменить тему? – Двери открылись. Мы вышли наружу. – В пятницу только об этом и говорили. Я ожидал, что к понедельнику ты заделаешься этаким лендлордом и домовладельцем, полностью довольным собой. Что стряслось, Боддеккер? – Такие вещи быстро не делаются. – Я вздохнул. – А как насчет твоего уик-энда? Жажду услышать все пикантные подробности ваших с Дансигер приключений. Формы, размеры, позы… – Теперь ты пытаешься переменить тему, – поспешно сказал Хотчкисс. Мы завернули за угол, миновали двойные стеклянные двери и оказались в приемной зале «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис». Мы раскланивались с секретарями, приветствовали знакомых, а когда вышли из зоны их слышимости, допрос возобновился. – Ты ведь не отстанешь, да? – Давай-давай, колись. – Я ткнул его локтем под ребра. – Если тебе так уж надо знать, – произнес он с покорным вздохом, – то у нас ничего не было. – О! Ну да, точно. – Я строго кивнул. – Еще что скажешь? Предложишь купить участок на Луне? Хотчкисс застыл посреди коридора. – Я выкинул ее номер из часов, ясно тебе?! Я опасливо глянул на приятеля. – Извини. Я… э… Не знал, что это все настолько серьезно. – Да, серьезно. – Он говорил слишком громко. – Конец. Баста. И никаких вопросов. Договорились? – Прости. Я не знал. – Никто не знал. Мне жутко не хотелось приходить сегодня сюда. И теперь я намерен это продемонстрировать. Всем без исключения. – Прими мои соболезнования. – Хотчкисс, само собой, ни на грош мне не поверил, однако я не кривил душой. Мне нетрудно его понять. Разве я не ушел с работы в пятницу, поклявшись привнести толику феодализма в двадцать первое столетие? Хотчкисс же обещал вернуться с занятной историей о своих эротических приключениях. – Если б не это собрание, – говорил он между тем, – я похерил бы все дела и остался дома спать. В конце холла мы разошлись. Я отправился в свой офис и начал пропалывать сообщения, скопившиеся в электронной почте. Одно из них, стилизованное под рукописный текст, состояло из больших вычурных букв, гласивших: «Не забудь!» В следующий миг я увидел и автора послания, дефилирующего по коридору. Память внезапно прояснилась любезно сообщив, что именно я позабыл, а также – зачем мне понадобилась вторая роза. Заботы, погребенные под кучей моих личных проблем, наконец-то всплыли на поверхность. – Боддеккер, – сказала Бэйнбридж. – Привет, Боддеккер. Невысокая и круглолицая. Волосы – длинные каштановые кудряшки. Ее глаза могли быть глубокими и проникновенными, если она того желала – но, разумеется, не в данный конкретный момент. А нежный и в целом приятный голосок сейчас срывался на капризный визг. – Ты что, не получил мою записку? Бэйнбридж. Она училась на старшем курсе колледжа и стажировалась в моей группе. Бэйнбридж интересовалась лингвистикой и мечтала стать специалистом по синтезу различных языков, обычаев и культур в рекламе. Она надеялась, что ее возьмут в Пембрук-Холл после окончания колледжа. И, сдается мне, заблуждалась. – Э… – Я указал пальцем на экран. – Я оставила сообщение в пятницу, чтобы ты не забыл. Просила лишь позвонить! – Бэйнбридж остановилась возле стола, держа ноутбук наподобие щита. – Слушай, – промямлил я. – Извини. Этот уик-энд… – В такт моим мыслям опять заныли виски: похмелье возвращалось. – Ты не позвонил мне, – настаивала она. – А сказал, что позвонишь, Боддеккер. Ты обещал, но не позвонил. Ты никогда мне не звонишь. Никогда. Что надо сделать, чтобы дождаться от тебя звонка? Я откинулся на спинку кресла. – Бэйнбридж, это жуткое свинство с моей стороны. Уик-энд прошел совсем не так, как я надеялся… – Я на секунду задумался: не объяснить ли ей все как есть? Сказать, что я провел уик-энд, сперва надравшись в стельку, а затем мучаясь похмельем… Хм. Боюсь, это не самая хорошая идея. Однако если я буду сидеть с разинутым ртом, это не улучшит моего положения. Бэйнбридж осуждающе покачала головой. – Честно, Боддеккер, я не могу понять, куда заходят наши отношения. В самом деле. Могу ли я на тебя положиться? Могу ли я зависеть от тебя? Предполагается, что мы друзья, верно? Но как же мне быть? Я хочу сказать: ты даже не взял на себя труд позвонить. Полагаю, я мог ей позвонить, будучи пьян, как свинья, хотя вряд ли ей такое пришлось бы по вкусу. Конечно, еще можно было позвонить в воскресенье… Правда, это означало, что Бэйнбридж припрется ко мне домой и будет играть во Флоренс Найтингейл, пытаясь избавить меня от всех недугов разом. Вдобавок она неизбежно принялась бы трещать как сорока и пороть всяческую чушь… Вот уж воистину приятное времяпрепровождение. – Ну-у? – Бэйнбридж нависала надо мной, уткнув руки в боки. Я молчал. – Тебе нечего сказать мне, Боддеккер? Я кивнул. Я понимал, что она ожидает извинении, и попытался сформулировать подходящую фразу. Мне даже показалось, что я преуспел. Вот только по пути мои мысли каким-то причудливым образом преобразились и сорвались с губ словами, о которых я пожалел, едва они достигли моих ушей. Я сказал: – Бэйнбридж, ты выйдешь за меня замуж? В другом месте и в другое время это могло бы оказаться забавным. Сейчас же Бэйнбридж оскорбленно переспросила: – Что?! Я окончательно застопорился. Шутка вышла не лучше той, что я выдал Джен. Вдобавок Бэйнбридж не знала, что произошло в Принстоне. Дальнейшая беседа о браке и детях не принесет мне никакой пользы. Так что я быстро осекся, и это еще более разожгло ее праведный гнев. – Яне понимаю. Правда, не понимаю. Ты мне не звонишь. Ты вытираешь об меня ноги. А потом выдаешь такие вот вещи. Я тебе не слишком-то нравлюсь, а, Боддеккер? Совершенно верно – если кто-то желает знать правду. Говоря откровенно, она сама повесилась мне на шею и болтается там уже несколько месяцев. Один раз я проявил к ней участие, и это обернулось для меня кошмаром. По-хорошему, мне следовало бы сказать нечто вроде: «Бэйнбридж, не то чтобы я тебя больше не любил… Я никогда тебя не любил». Интересно, почему люди не могут оставаться проста друзьями? – Честно, – продолжала Бэйнбридж. – Я не понимаю. Не знаю, что и думать. Прикажешь мне сидеть и обрывать лепестки с цветка: любит – не любит, любит – не любит… Я невольно стрельнул глазами в сторону розы и так совершил очередную ошибку. Бэйнбридж, как ястреб, проследила за моим взглядом и увидела цветок. И тут же растаяла. – Боддеккер, – пролепетала она, прикасаясь к розе. – Тебе не следовало… Я и не собирался, подумал я. Я вспомнил о тебе постфактум. Случайно. Бэйнбридж принялась нянчиться с розой, будто с мягкой игрушкой. – О, она такая красивая, – щебетала она. – Как настоящая. О! Она красная – на любовь. – На любовь? – Я сглотнул. – Ты что, не знаешь? Красная – значит, любовь. Желтая… Ну, для чего-то там еще. И белая – тоже для чего-то. – Бэйнбридж увидела, что я окончательно растерялся. – Ладно, не важно. Откуда ты ее взял? – Э… Весельчак – уборщик с первого этажа. Он делает такие вещи. – Такая красивая, – повторила Бэйнбридж. – А ты такой заботливый. А я так ужасно себя вела. О, Боддеккер, извинения приняты. В очередной раз я оказался в идиотской ситуации. Бэйнбридж просила прощения за свое недопустимое поведение и восхищалась моим великодушием. Все, что мне оставалось, – сидеть с кретинским выражением на лице, время от времени вставляя: «Ах… Ну… Э-э…», и параллельно размышлять, как бы половчее выпутаться из всего этого. Потом Бэйнбридж сказала: – Я должна блюсти себя. Поэтому я никогда не завязывала ни с кем серьезных отношений, понимаешь? Я заканчиваю колледж, и там, конечно, есть парни, но ты же знаешь, каковы они в этом возрасте. Жуткие сексуально озабоченные скоты. Боже, я уверена, что ты знаешь – потому что сам таким был. Но ты уже повзрослел, Боддеккер, и выше этого. Поэтому я знаю, что ты способен понять мои чувства… Я попытался отвлечься от этой изощренной пытки и углубился в собственные мысли. С одной стороны, все обернулось к лучшему: мне больше не приходилось придумывать оправданий своим недопустимым действиям. С другой стороны, монолог Бэйнбридж с каждой секундой раздражал меня все больше. Спас положение Гризволд – делопроизводитель нашей группы. Он сунул голову в мой кабинет и предупредил: – Пошли, ребята, собрание через пять минут. – Спасибо тебе, Гризволд, – сказал я абсолютно искренне. Потом перевел взгляд на Бэйнбридж. – Нам пора. Я вышел, ухитрившись не коснуться Бэйнбридж, что было непросто. С тех пор как роза Весельчака настроила ее на мирный лад, она льнула ко мне, изыскивая любую возможность для физического контакта. По пути Гризволд вспугнул Хотчкисса, который сидел в своем кабинете, мрачно глядя на часы. В ответ на призыв коллеги он поднял голову и отозвался: – Хорошо, хорошо. Иду навстречу концу света. Мы вчетвером направились к лестнице, спустились на тридцать пятый и вошли в громадный конференц-зал одними из последних. Двое из трех «стариков» – Левин и Харрис – сидели за столом в глубине маленького амфитеатра. Рядом находились Финней и Спеннер, два старших партнера и наследника Пембрук-Холла, чьи имена, по слухам, скоро возникнут в списке руководства компании. Я пропустил Бэйнбридж вперед, она спустилась на несколько ступенек и уселась на единственное свободное сиденье за столом в двух рядах от двери. Сообразив, что натворила, Бэйнбридж послала мне беспомощный взгляд; роза все еще пламенела в ее руке. Я пожал плечами и остался наверху. Гризволд последовал за мной, и мы заняли места за столом, где уже восседали братцы Черчи. Хотчкисс застыл у самой двери, хотя свободные места еще оставались. Мне стало не по себе: кажется, я каким-то образом здорово его уязвил. Этот уик-энд выдался неудачным для всех нас. – Если все в сборе, – громко провозгласил Финней, – то пора начинать. Похмелье снова заволокло мозги густой пеленой. Определенно сегодня не мой день. – Интересно, где Пэнгборн, – сказал Апчерч, подталкивая меня локтем. И впрямь «старика» Пэнгборна за столом не было. – Может, покупает зерно своим птичкам, – предположил Черчилль. – Скорее уж у него недержание, – возразил Апчерч. – Запор, – поправил Черчилль. – Очередная шуточка от «Транс-Майнд», – констатировал Апчерч. Голова гудела. Остроты братцев Черчи отнюдь не улучшали моего настроения. – Тише! – рявкнул Гризволд, и братцы Черчи одарили его нелюбезными взглядами. Он остался невозмутим. В мире нет такой силы, которая может поколебать душевное равновесие старины Гризволда. – Тем из нас, кого всерьез волнует карьера, не мешает послушать. Братцы Черчи всерьез разобиделись и наконец-то умолкли. – …предполагает обычную схему, – меж тем говорил Финней. – Творческие группы будут предоставлять доклад руководителям, которые, в свою очередь, отчитываются перед низшим руководством, а затем… Послышались шепотки, когда Финней передал слово «старику» Левину. Сегодня не планировалось индивидуальных докладов, а это обозначает короткое собрание. Короткое же собрание всегда не к добру. Что-то случилось. Что-то необычное. Желудок свернулся в тугой комок. Я откинулся на спинку сиденья и покосился на Хотчкисса, который прошептал одними губами: «Конец света». Когда я повернулся к столу, Левин уже начал речь. – …годы, и это было на руку Пембрук-Холлу. А со времени Десятилетия Разрушения наш взлет просто невероятен. Открывались новые рынки, прежде законсервированные. Более молодые члены нашего коллектива вспоминали об этом периоде, только готовясь к экзамену по ретроистории. Но так было на самом деле. Огромный потенциал для эксплуатации. Все народы Земли поняли, что такое капитализм, узнали цену доллару и научились покупать то, что продавали другие. Наша компания переживала свой расцвет. Открытие Польши. Объединение Германии. Коммерциализация Арабских Эмиратов. Возникновение Конфедерации стран Балтии, Волги и Белоруссии, а в начале века – Китайской Империи. Настоящий Золотой Век, который предоставлял нам возможность продавать товары всему миру. Что за чудесные времена!.. Холодок пробежал у меня по спине. Я припомнил слова Хотчкисса насчет прошедшего времени, и вот, пожалуйста, Левин рассказывает об истории компании так, словно все уже в прошлом. Я затылком чувствовал пристальный взгляд Хотчкисса, но не осмеливался обернуться. Мне оставалось лишь надеяться, что «старики» устроили собрание для того, чтобы найти пути преодоления кризиса. – Теперь же, – продолжал Левин, – все движется к своему завершению… – Обеспокоенные шепотки из толпы. «Старик» вскинул руку, призывая к тишине. – Я бы не назвал это концом света в том смысле, в каком мы привыкли его понимать, дети мои. Однако грядет конец эпохи – конец Золотого Века рекламы. Пембрук-Холл высоко взлетел, и только от нас самих будет зависеть – останемся ли мы в прежнем качестве или окажемся за бортом – в числе неизбежных жертв естественного отбора. Само собой, это случилось не вдруг, крах предвидели во всем мире, ибо, друзья мои, мы знаем, как будут выглядеть граффити на стене еще до того, как нарисуем… – Выставленный средний палец, – сказал Апчерч, старательно копируя левиновские интонации. – И этот палец зловеще грозит нам. – Ты перемешиваешь метафоры, – пожаловался Черчилль. – «Старик» прорицает, ты что, не видишь… Гризволд послал им еще один убийственный взгляд, и они снова заткнулись. – …цифры указывают на некоторый спад продаж западной продукции. Отчасти это можно было предвидеть, поскольку промышленность начинает заметно ускоряться, и все же эта тенденция – вне пределов нормального спада восточной индустриализации. Диаграммы показывают, что сопутствующий эффект затрагивает бытовые средства вроде посуды, кастрюль, микроволновых печей, солнечных панелей, велосипедов, электронных железнодорожных контролеров и прочих товаров, которые может производить преуспевающая нация. В самом деле: мы поощряли молодые государства, помогали им развиваться и пользовались ими. Братцы Черчи уже собрались снова повыпендриваться, когда Левин сказал: – Леди и джентльмены, наша база данных гласит начался спад на рынке западных товаров широкого потребления… Братцы Черчи немедленно затихли – как и все мы. В конференц-зале теперь услышали бы любой вздох – если б кто-то отважился его сделать. – Да-да, – продолжал Левин. – Братья и сестры мира рекламы, я говорю о коллекциях кантри и музыки вестернов. Я говорю об ортопедических башмаках, сокровищах ортодонтики, роботетках и сыре в вакуумных упаковках. Тридцать один процент кинофильмов, созданных в Белоруссии за последний год, переведены на английский. Три фильма номинировались на «Оскара», и мне не надо напоминать, который из них оказался победителем. Союз Монгольских Государств сегодня – крупнейший в мире производитель фигурок из лакированного навоза, а крупнейший их распространитель – индийский «Слон Дампти». В этом году Владимир Джонс назван Лучшим Исполнителем Ассоциации музыки кантри. «Кускусные хрустики» возглавили первую десятку мирового производства закусочной еды, а «Франс Е-С Бри» захватил оставшийся рынок. «Чудеса Висконсина» почти разорены, и штат вынужден вернуться к производству сырной сыворотки, иначе ему не удержаться на плаву. Я полагаю, нет нужды передавать вам последние новости из жизни профессионального реслинга или рассказывать, где имел место последний всплеск популярности Рональда Рейгана. А когда я вижу кого-нибудь из вас в этих ужасных китайских забегаловках – клянусь, мне просто хочется перерезать себе вены… Послышались вежливые смешки. Левин помедлил немного, а затем продолжал: – У нас, представителей западной цивилизации, сложилась благородная и великая традиция. Мы называем ее «потреблением». А наша с вами профессия, друзья мои, сыграла громаднейшую роль в ее формировании. Ибо без нас потребление никогда бы не достигло своих нынешних масштабов. Мы привлекаем внимание людей к товарам, мы заставляем их потреблять. К примеру: детское питание далеко не всегда продавалось в стаканах по шестьдесят четыре унции и в «Гига-Галпс» по семьдесят две. Были времена, когда ребенок довольствовался восемью унциями своего напитка. Можете себе представить? Восемь жалких унций! – Он захихикал. – Я не знаю ни единого ребенка (и готов держать пари: никто из вас не знает), который довольствуется меньшим, нежели «Кидди-Сип» в тридцать две унции… По залу прокатился смех. Левин подождал, пока он уляжется: – Друзья мои, мы здесь, на Западе, давно умеем потреблять. За прошедшие годы мы научили и остальной человеческий зоопарк потреблять, потреблять и потреблять. Ну и каков же результат? Мы сделали западным весь мир, и наш Запад – сердце этого мира. Молодые буржуазные рынки успешно развиваются, и теперь они желают продавать свои товары нам. В целом это неплохо: человечество устанавливает прочные связи внутри своего сообщества. Однако есть и обратная сторона медали. Темная сторона. Мы, люди, чересчур быстро достигаем насыщения. Сколько еще имитаций «Кускусных хрустиков» сможет принять рынок? Сколько еще консервированных плавленых сыров выдержат магазинные полки? Как долго наши желудки будут терпеть еду китайских забегаловок? Вот о чем я вас спрашиваю! Компании платят нам, чтобы мы поведали миру об их продукции. Они жаждут результатов. Они ожидают продаж, а также того, что эти продажи возрастут. Нужно ли мне 'напоминать вам, что множество отработанных линий производства оживилось в начале нашего века? Почему? Потому что в то время, когда мы уже перенасытились всем этим, восточные нации открыли для себя наши товары. Арабы, поляки, украинцы, белорусы и прибалты – все хотели получить свое. Они покупали картины на бархате, пятые переиздания музыкальных антологий и все эти дурацкие штуки для чистки картошки, производства хлеба, варения супов, дезинфекции воздуха и электрохимической обработки воды. Покупатели хотели эти вещи. Хотели немедленно. И в этом была наша заслуга. Мы предоставили четырем пятым мира шанс приобрести тапочки на гидроподошве. Не забывайте, что именно рынок Союза Монгольских Государств спас «Сони» после краха головидения. Да будут благословенны эти люди! Девяносто восемь процентов передач головидения теперь исходят из Монгольского Союза. Практически все мастерские ремонта голоприборов находятся в пределах этого государства. Они приняли технологии, более никем не востребованные. И ведь это не единственный пример. Мы опустошили наши склады, продав все бамбуковые модели пароходов, ножи из углеродной стали, подгузники, карманные телевизоры, наручные рации, домашние лазерные кинотеатры, роботеток «Рабы любви» и еще неимоверную кучу всего. И мы процветали. Четыре пятых мира стремились приобрести то, что мы уже имели, и наши прибыли были невероятны. Девяносто девять процентов всех известных миллионеров мира сделали свой капитал в начале нашего века. Но теперь, друзья мои, все это в прошлом. Золотой Век подошел к концу. Мир перенасытился ширпотребом. И наши клиенты – компании, которые по-прежнему все это производят, – скоро обнаружат, что слова «предложение, превышающее спрос» – не пустой звук. Их товары пылятся на складах по всему миру – и они обвинят в этом нас. Мы стоим над пропастью, взирая на новый дивный рекламный мир. Сегодня недостаточно просто поведать людям о товаре и сообщить, где его можно достать. Наша задача – заставить их захотеть этот товар, пожелать его всей душой, сходить по нему с ума. Мы должны продавать вещи. И если вещь у потребителя уже есть, нам следует продать ее еще раз. Нам нужно всучить еще одну пару тапочек на гидроподошве, еще один бамбуковый кораблик, еще одну картину на бархате, еще одну банку сыра. А потребители должны захотеть наши товары, а не их собственную доморощенную версию того же самого. Наш долг состоит в следующем. Первое и основное: надо убедить потребителей покупать те или иные товары. Второе: поскольку перенасыщение рынков становится критическим, нам придется доказать людям, что та или иная вещь им совершенно необходима – пусть даже она у них уже есть. Проще с товарами регулярного потребления – вроде посещения забегаловок или покупки мультивитаминных капсул; сложнее с вещами типа электростатических водных фильтров или плазменных панелей – тех, что служат долгое время. Придется пошевелить мозгами. Третье: нам нужно сделать так, чтобы люди приобретали Товары в подарок друзьям или же убеждали друзей их купить. Четвертое: заставьте клиента купить еще одну вещь и оставить нераспечатанной. Зачем? По любому поводу, какой вы только сумеете состряпать: чтобы укрыть во временной капсуле на случай мировой катастрофы, чтобы сохранить для детей или детей их детей… Все, что угодно. А если мы не придумаем ничего из вышеперечисленного, тогда мы должны суметь продать товар просто потому, что ролик, его рекламирующий, необычайно красив. Что это – развлекательное зрелище, настоящее шоу, а посему потребители должны вложить деньги в товар, чтобы держать рекламщиков на плаву. Вам придется стать яркими и остроумными, находчивыми и изобретательными. Вам необходимо завладеть вниманием покупателя, заворожить его товаром или производящей фирмой как таковой. Это, разумеется, потребует переосмысления наших творческих процессов, однако надо продумать их, отработать и адаптироваться в кратчайшие сроки. Наши эксперты пришли к выводу, что уровень перенасыщения рынка перевалит за пятидесятипроцентную отметку через восемнадцать – двадцать месяцев. Не так мало времени, чтобы внедрить новые программы. Однако перед лицом вечности – не так уж и много… Подобные перспективы пугают, но вы все, дети мои, изобретательные, творческие люди. Я более чем уверен: мы выйдем из кризиса, став еще сильнее, чем были. Левин чуть поклонился и развел руки в стороны. – Благослови вас Бог! – прибавил он и сел на место. В воздухе повисло гнетущее напряжение. Никто не шевельнулся, не заговорил, даже не вздохнул. Я думаю, все ждали, когда Левин скажет нечто вроде: «И если вы все прониклись проблемой, то позвольте продать вам электромагнитный тонометр…» Мне становилось все хуже, и я не знал, что это – очередной раунд похмелья или реакция на дурные новости Левина. Я бросил взгляд на Хотчкисса. Тот размеренно кивал головой, словно в такт своим мыслям. И в этот миг мысленным взором я увидел дом в Принстоне, улетающий на закат… За столом, где сидели «старики», послышалось шушуканье, а потом на ноги поднялся Спеннер. – Что ж, – начал он. – Это, несомненно, интересная пища для размышлений… – Ну да, ну да, – сказал Апчерч, – прелестное маленькое пирожное, слегка приправленное цианидом. – К счастью, – продолжал Спеннер, игнорируя смешки, пробежавшие по верхним рядам, – как справедливо заметил мистер Левин, у нас еще есть время подготовиться к кризису. Ну а сейчас, чтобы немного поднять настроение, мы предоставим вашему вниманию занимательный проект. Товар, который еще долго останется новинкой на рынках. «Мир Нанотехнологий» намерен представить покупателю свой новый продукт. Спешу вас уверить: он заметно отличается от всего, что создано ранее. Поэтому «Мир Нанотехнологий» предпочел не обращаться в агентство, обслуживавшее его до этого. Компания объявила конкурс на лучший рекламный ролик своей продукции, и нам предоставляется возможность… Снова начала гудеть голова; в желудке потяжелело. Боже, как же мне худо! В ушах зазвенело, спина покрылась холодным потом. Я прикрыл глаза и в тот же миг опять унесся назад, в Принстон. Я снова сидел в коляске, ехал от станции и вновь видел этот дом. Чудный особняк с тремя просторными комнатами на втором этаже и камином, где может гореть настоящее пламя. Бесподобный дом, который мог бы стать моим… Место, куда можно вернуться… Моя крепость… Дом, где можно укрыться… Спрятаться, словно в раковине. Дом, защищающий от всех невзгод… Но кто защитит его самого? Кто приглядит за закладной и защитит права домовладельца? Ответ очевиден. Я ухватился за эту мысль… Однако рекламой страховых компаний недвижимости у нас занималась другая творческая группа. Вдобавок в виду нынешнего кризиса подобный ролик не имеет права на существование… Старый дом, живой огонь, мерцающий в камине… Камера откатывается назад, и камин виден целиком – вместе с приложенной к нему лицензией. Еще один откат. Теперь зритель глядит на гостиную – большую, просторную, красивую… А в это время проникновенный голос диктора вещает о страховке и правах домовладельца… Увы! Это невозможно воплотить в жизнь из-за того, что происходит на мировом рынке. Единственный выход – стать лучшим из лучших в Пембрук-Холле. Раньше мне бы хватило нескольких недель, чтобы сварганить какой-нибудь достойный проект. Теперь же… Теперь все изменилось. Перед нами замаячил конец света. Жестокие времена, когда придется зубами выдирать свое место у конкурентов. Злобно. Безжалостно… Хотчкисс, должно быть, что-то знал; а может, просто предвидел. Ощущал шестым чувством. Он мыслил глобальными категориями, видел ситуацию в целом… И увидел конец света. С другой стороны, пока Левин говорил, я сумел уловить его основную идею. Превосходство Пембрук-Холла над другими агентствами внезапно оказалось очень легким. До сих пор мы работали, мало задумываясь над смыслом слов. Мы пользовались заготовленными шаблонами или переводили фразы типа: «чистит, как черт» на хорватский язык. Это более не годилось. Крах Пембрук-Холла не за горами. Он произойдет, как только производители поймут: для того чтобы всучить людям товар, мало броских, бессмысленных слоганов. Нужно нечто захватывающее. Нечто принципиально новое. Несообразное с закосневшим мышлением Пембрук-Холла. Да, грядет тяжелая битва… Время от времени в жизни бывают моменты, когда все твои устремления сводятся к одной-единственной цели. Тебе стоит думать о работе, беспокоиться оперспективах, а ты сидишь и размышляешь о дымящейся чашке чая от «Бостон Харбор»… Внезапно я осознал, что люди вокруг меня переговариваются, поднимаются с мест и выходят из зала. Братцы Черчи уже направлялись к двери. Я услышал насмешливый голос кого-то из них: – На-на клин? Что это еще за название – «На-на клин»? Звучит как-то неприлично… Гризволд по-прежнему сидел за столом, вперившись в свой ноутбук. Я обвел глазами амфитеатр, изучая лица людей. Что бы там ни сказал Спеннер, это не особенно подняло настроение аудитории. – Еще один прекрасной образчик логики нашего руководства, – бросил я Гризволду. – Что? – проворчал он, поднимая глаза от компьютера. – Им легко указывать, что делать, а чего не делать… – Извини, – сказал Гризволд, переводя взгляд обратно к экрану. – Меня заинтересовал этот Наноклин. Все только о нем и говорят. Поэтому я хочу кое-что выяснить… – И он застучал по клавишам. Я отошел от Гризволда и направился к Хотчкиссу, который вслед за толпой пробирался к выходу. – Конец света, – сообщил он мне. – Слышал. Поздравляю с пророчеством. – Ты знаешь, – протянул Хотчкисс, – может, оно и к лучшему? Мне кажется, мы стали слишком самодовольными. Теперь же ситуация переменилась. Радикально. – Гигантский шаг назад, – заметил я. – Прыжок с обрыва. – Хотчкисс пожал плечами. – Извини. У меня дела. Я ухватил его за руку. – Хотчкисс, как тебе это удается? Ладно, положим, ты поругался с Дансигер. Однако ты получаешь ключ от лифта в третий раз за этот год. Ты в отличной форме. Предсказал конец света раньше, чем кто бы то ни было. У тебя есть будущее в Пембрук-Холле. – Я предсказал конец света, но недостаточно быстро, Боддеккер. Вот в чем проблема. Я разжал пальцы, и Хотчкисс испарился, бормоча что-то себе под нос. Я покосился туда, где в последний раз видел Бэйнбридж, но та уже ушла. Наверняка поджидает меня в нашем отделе и засыплет градом дурацких вопросов, на которые я не сумею ответить. Кризис рынка… Страшные и зловещие слова. Даже если они касаются одного товара, это достаточно неприятно. Что же сказать о времени, когда кризис потрясет всю вселенную? Пембрук-Холл притих и затаился, потрясенный роковым пророчеством Левина… – Что ж, – сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему бы не пойти навстречу судьбе? – И с этими словами я направился за уходящей толпой. – Боддеккер? Я и не подумал остановиться. Менее всего сейчас мне хотелось общаться с Бэйнбридж. – Боддеккер! Я сделал еще шаг, а затем до меня долетел запах – чудной и пьянящий. Я знал лишь одного человека во всем Пембрук-Холле, которому незачем было использовать галлюциногенные духи. Ибо они не могли сравниться с эффектом ее собственных феромонов. Я остановился. И обернулся. Ко мне шла Хонникер из Расчетного отдела. Я смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Я знаю, что отражалось у меня на лице: всю жизнь я ожидал этой минуты. Только ее. Почему, ну почему поблизости нет братцев Черчи? Им стоило бы поглядеть… – Вы ведь Боддеккер, верно? Будто ушат холодной воды! Я моментально спустился с небес на землю. Хонникер выглядела абсолютно по-деловому, и я проклял себя за самодовольные и похотливые мысли. И даже сегодня я неизбежно краснею, вспоминая этот момент. – Да, – отозвался я, принуждая себя отвести взгляд от невероятно темных глаз, цвет которых, как я знал, меняется в зависимости от настроения их обладательницы. – Отлично. – Ее голос звучал мягко и шелковисто – даже сейчас, когда она говорила о делах. – Меня попросили передать, что «старик» хочет вас видеть. Я уронил челюсть и некоторое время стоял столбом. Может быть, близость Хонникер путала мысли, а может, я просто не верил своим ушам. Наконец ее слова дошли по назначению. – «Старик»? – переспросил я. – Пэнгборн? Она качнула головой; мелодично звякнули сережки. – Левин. – О, – глупо сказал я. – Хорошо. Спасибо. Хонникер повернулась и ушла. Ее феромоны по-прежнему не давали мне покоя. Я стоял посреди опустевшего зала – усталый, растерянный и похмельный, стараясь осознать, что же произошло. По спине тяжело хлопнула чья-то ладонь, и я шатнулся! вперед – иначе не удержал бы равновесия. На меня пялился Норберт – красивый парень, бывший, как и я, лидером творческой группы. – Тебя вызывает «старик», а, Боддеккер? Хреново. Но ведь грядет конец света, не так ли? Кажется, я пытался придумать остроумный ответ, однако разум будто окутал туман. К тому времени, когда слова сорвались с моих губ, Норберт уже удалился. И поблизости не оказалось никого, кто сумел бы оценить реплику по достоинству. «Старик» вызывает. Да. Хорошо. Хотчкисс предсказал конец света, но недостаточно быстро. По крайней мере он его предвидел… Я снова смешался с толпой, проклиная злую судьбу. Похоже, я единственный человек в агентстве, который не подозревал никакого подвоха этим утром в понедельник. Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. ДИКТОР (размеренным и ровным голосом): Иногда вами овладевает странное чувство – оно изводит вас, но вы не можете, никак не можете понять, в чем' же дело. Вы ощущаете нечто внутри, и вам кажется – упорно кажется, – что это нечто знает о вас всё. Иногда чувство захлестывает вас с головой, переполняет, и вы не знаете – что же вам делать. В иные моменты оно так смутно, что почти исчезает, и тогда вы понимаете, что вам чего-то недостает. Это может быть ощущение чужого присутствия рядом с вами – в тот момент, когда вы идете в ночи по вымоченной дождем улице города: небо пасмурное и темное, горит лишь каждый третий фонарь. Это гнетущее чувство приходит, когда вы лежите в постели посреди ночи – без сна – и осознаете, что нечто дурное, зловещее – здесь, в этой комнате… вот, оно уже возле самой кровати… Миг – и оно оказывается в постели рядом с вами; оно становится частью вас… А потом со вздохом облегчения вы понимаете, что это просто звенит у вас в ушах… Это мы. Вот почему мы здесь. Мы – как звон у вас в ушах. 4 Время, проведенное в компании «старика» Может быть, это издержки человеческой природы, а может – моя собственная натура, но, сталкиваясь с перспективой чего-то неприятного, я принимаюсь тянуть время, дабы отсрочить неизбежное. Мой племянник, десяти лет от роду, наделен тем же качеством. Наверно, это наследственное. И ведь я знал, что промедление не в моих интереса Однако, когда Хонникер сообщила, что Левин хочет переговорить со мной в своем кабинете, я автоматически переключился на более медленный режим движений. Сперва я привел в порядок рабочий стол. В конце концов, если уж я собираюсь неожиданно уйти, пусть он опрятно смотрится. И если я приберу его сейчас, потом не придется к этому возвращаться. Я активировал компьютер, намереваясь переслать все личные файлы на свою домашнюю машину – вместе с копиями лучших работ, которые я сделал в Пембрук-Холле. Послышалось бибиканье, терминал мигнул, как ему и положено, но вслед за этим раздался голос: – Здравствуйте, мистер Боддеккер! Знаете, вам несказанно повезло, что я не вирус и не транс-код, иначе ваша система могла оказаться в серьезной опасности! Я застонал. Вот уж верно: беда не приходит одна! – Например, – продолжала программа, – если бы я оказался вирусом мюнхенской серии, я бы уже стер ваши файлы «Эй-Эн-Эс Продактс», включая и тот замечательный ролик, который вы создали для Атомной Капсулы! В конце концов загрязнение – оно и есть загрязнение, даже при наших драконовских законах об охране окружающей среды… Учитывая, как ловко он внедрился в личные файлы и использовал мои собственные записи, я предположил, что вирус изготовили в «Маулдин и Кресс» – у наших главных конкурентов в области производства интерактивных программ. Я раздраженно фыркнул. – Я мог бы зарезать все ваши записи и отчеты по «Бостон Харбор». Я мог бы заморозить ваши небольшие счета – что-то около трех тысяч двухсот шестидесяти одного доллара семидесяти одного цента… Да, подобное впечатляло. Я не пользовался этими счетами довольно давно и похоронил их в одной из дальних субдиректорий. Вирусу пришлось изрядно поработать, чтобы туда забраться. Я вызвал феррета. – …Я мог бы злонамеренно стереть записи из вашего блокнота, и вы позабыли бы позвонить мисс Бэйнбридж в субботу вечером. Но я не стал. Теперь же назовите меня сострадательным, назовите меня слабовольным… потому что все проделано с одной-единственной целью. Доказать вам, что вынуждаетесь в более совершенной защитной программе. Такой, которую не сумеют обеспечить примитивные ферреты. В программе, которая перехватывает вирусы прежде, чем они добираются до системы. Вот почему мои создатели из «Эревон программинг» пришли к выводу, что… – Что ты там сказал насчет примитивных ферретов? – вступил новый голос. – Феррет! – Я едва не кричал. – Это ты? – Да, сэр. Мистер Боддеккер, сэр. Простите, что задержался, но этот тупой вирус блокировал все биты входа доступа, и мне пришлось произвести реконфигурацию… – Не извиняйся. Просто запусти программу очистки. – Да, сэр. – И, феррет, – добавил я, – определи автора этого… этого безобразия. Очень любопытно узнать. – Будет сделано, мистер Боддеккер, сэр. Есть. Этот вирус… – Вы, разумеется, шутите, мистер Боддеккер; – перебил вирус. – Не думаете же вы, что эта жалкая программка сумеет совладать со мной. Чушь! Вот почему вам так нужен новый продукт «Эревон программинг»… – Я более чем уверен, что феррет избавится от тебя – сообщил я вирусу, – Если же нет, тогда твое агентство ответит непосредственно перед Федеральной торговой комиссией… – Приготовься сдохнуть, скотина, – сказал феррет. – Отформатируй сам себя, урод. – Вирус издал неприличный звук. – Вон, – приказал феррет. Раздался громкий свист. – Недурственно, – признал вирус. Потом он тонко взвизгнул. – У тебя корневая база резервных копий управления! – Теперь его голос звучал недоуменно. – Как ты скрыл ее от меня? – Модернизированная версия двенадцать-два, – похвастался феррет. – А теперь выметайся отсюда. И все бы ничего, если бы создатели вируса не приготовили напоследок еще один неприятный сюрприз. Программа внезапно издала леденящий душу вопль, который тупым сверлом ввинтился мне в мозг. – Вот и все, – гордо заявил феррет. – И по правде сказать, не слишком трудно. – Спасибо, феррет. – Источник – агентство «Маулдин и Кресс». Идея и разработка Бена Уолтерса, программист – Паскаль Кларк. – Спасибо, феррет. Ты свободен. Послышался щелчок, и феррет отключился. У меня возникло странное чувство, будто кто-то вышел из комнаты, – и я остался один. А впереди неотвратимо маячил разговор со «стариком». Я быстро сделал заметку в личном разделе ноутбука – насчет «Маулдина и Кресса». Мне стало смешно. Вот ведь штука, подумал я, мне не понадобился вирус, чтобы забыть о свидании с Бэйнбридж. Моя собственная глупость прекрасно об этом позаботилась. Покончив с записями о вирусе, я залез в компьютер компании и принялся загружать прощальные послания. Впрочем, в последний миг я передумал и решил их не отправлять, твердя себе, что слишком болезненно отреагировал на ситуацию. Может, Левин просто хотел сообщить, что один из моих роликов завоевал награду. В Пембрук-Холле всем известно о том, как трепетно я отношусь к своим творениям. Об этом шептались в коридорах, это обсуждали «в узких кругах». Не исключено, что слухи дошли и до «старика». Если я выиграл приз, Левин мог вызвать меня, дабы лично сообщить приятную новость. Не так уж и плохо, если вдуматься… Впрочем, я быстро сообразил, что в этом месяце не создал ничего более или менее достойного поощрения. Нет, ничего хорошего не произойдет. Это конец света, и я просто первым «попал под раздачу». Я уже вознамерился отправить прощальные послания – и снова не сделал этого. За исключением Бэйнбридж, со всеми людьми, которым я искренне хотел сказать «до свидания», я предпочел бы встретиться лично. Я вздохнул, в последний раз оглядел кабинет, а потом вышел. Шагнул в ближайшую кабину лифта и поднялся на тридцать девятый этаж. Тридцать девятый – этаж правления компании. Здесь обитают «старики», их избранные ассистенты, секретари и вице-президенты. Все очень роскошно: свежий воздух и милый декор. Сюда невозможно попасть с основных этажей, если у вас нет ключа от особого лифта – подобного тому, которым сейчас владел Хотчкисс. Так называемое Право Пользования – на неделю, на месяц, на год… Простые смертные входят на тридцать девятый, минуя всю остальную компанию. Сперва – через главную приемную, расположенную на тридцать пятом. Потом – через промежуточную приемную на тридцать седьмом и, наконец, сквозь приемную Правления, в которой я сейчас и стоял. Первое, что бросалось здесь в глаза, – это две голограммы: Пембрук и Холл, основатели компании. К тому времени, когда технологии продления жизни начали завоевывать мир, они уже слишком состарились. Им нельзя было помочь… Оба изображения размещались на моторизованных платформах, которые медленно поворачивались, анимируя голограммы. Пембрук (всегда казавшийся мне более дружелюбным из двоих) стоял, молитвенно сложив ладони. Затем он раскидывал руки в стороны – и возникало изображение вращающейся Земли. Холл (внешне напоминающий уличного разносчика) держал в левой руке банку чего-то. Он указывал на нее правой рукой, поднимал большой палец в извечном жесте «отлично» и подмигивал зрителям. Великолепное исполнение. Жаль только, что людям пришлось умереть, чтобы обрести такой памятник… Секретарша наконец заметила факт моего существование. Я сообщил, что вызван к Левину. Она не подняла взгляда и даже не сверилась с ноутбуком, чтобы выяснить – назначено ли мне. – Вы Боддеккер? – Да. – Проходите. Несколько секунд я стоял, не в силах двинуться с места. Секретарша кивнула головой в нужную сторону. – Он вас ждет. Я обошел стол и зашагал по коридору, минуя кабинеты вице-президентов и старших партнеров. Туда, где свет лился из окон, выходящих на Мэдисон-авеню. К открытой двери по правой стене, снабженной табличкой с надписью «Левин». Я вступил внутрь, и меня остановила личная секретарша «старика» – последняя преграда в бесконечной череде инстанций. – Вы… Она ждала моего ответа. – Боддеккер. Девушка подняла палец. – Пятнадцать секунд. Десять секунд спустя дверь в святая святых Левина распахнулась, и наружу выступила лощеная женщина, навечно законсервированная в возрасте пятидесяти. Харрис. Она тоже входила в число «стариков». Харрис улыбнулась и кивнула мне. – Вы из авторов, не так ли? – Боддеккер. – Я согласно качнул головой. – Да. – Она улыбнулась, взяла мою руку и крепко пожала. – Вы же написали этот аудиоролик для «Виткинс-Маррс», верно? – Ну, моя творческая группа… – Вы курируете рекламу? Аудио и видео? – Да, – сказал я. – Прекрасная работа, – сказала Харрис. – Привлекает внимание. Реклама «Виткинс-Маррс» – моя любимая в этом квартале. Так держать. – Благодарю, – выдавил я, опуская глаза. Но и Харрис уже отпустила мою руку, заговорив с секретаршей… Я повернулся и шагнул в кабинет. Его хозяин восседал за огромным столом. Он беседовал с посетителем, которого я не узнал. Левин увидел меня и улыбнулся. – Проходите, – пригласил он. – Пожалуйста. Располагайтесь. Я вошел внутрь. Человек, с которым общался Левин, очевидно, уже собирался уходить, и их разговор близился к концу. Левин указал мне на стул, так что я прошел и уселся. – Одним словом, я провел порядка шести часов в полицейском участке, – говорил гость Левина. – Я помог офицерам составить фоторобот, и в итоге мы получили довольно пристойный портрет этого парня. – Гость поерзал на стуле, повернувшись к Левину. Я разглядел его лишь мельком: темные глаза и узкий нос. – Так вот, они запустили специальную программу – нечто вроде портретной галереи преступников… И как ты думаешь, Левин, что выдал компьютер? Что, по-твоему, он нашел? Левин ничего не сказал. Через полсекунды гость продолжил: – Компьютер выдал какой-то портрет. Главаря банды, как сообщили мне копы. Я гляжу на экран и говорю: «Да-да, это тот самый тип. Тот преступник». А они сказали… они сказали… Гость печально улыбнулся, словно в ответ своим собственным невеселым мыслям. – Они сказали, что этот парень мертв, Левин. Убит в драке между бандами за кусок территории с китайской забегаловкой посередине. Или что-то в этом роде. – Что ж… Высшая справедливость, – сказал Левин. – Неужели? Нет справедливости в том, чтобы… – Справедливость – вещь относительная, – вставил «старик». – Если твой обидчик умер – не важно по какой причине, – стало быть, кара настигла его. – Левин, мне заявили, что парень мертв уже две недели. Мы не могли пересечься с ним в момент нападения. Это меня доконало. Я сумел только развести руками и сказать: «Ладно, не знаю. Может, это его брат-близнец». А офицер смотрит на меня с этакой улыбочкой и отвечает: «Мистер Робенштайн, если у этого парня и есть близнец, то он работает в Вашингтоне, округ Колумбия». Пренебрежение! Насмешки! Снова и снова… К черту! В этом мире нет справедливости. Нету ее! Больше нет! – Полиция… – начал Левин. – Нет! – Робенштайн резко дернул головой. – Больше не хочу о них говорить. Даже думать не хочу! С меня довольно! Да, у них не укомплектован штат. Да, проблема уличных банд сегодня стоит наиболее остро. И полиции недостает технического оснащения – которым преступники располагают в полной мере. Да! Но какая разница? Чем эти оправдания помогут нам с тобой? Уровень преступности превышает норму на сто тридцать четыре процента! А это означает, что ты, я и любой гражданин подвергнется нападению по крайней мере один и три десятых раза в своей жизни. Гарантированно. Такова статистика по стране. В Нью-Йорке рейтинг выше. Это даже не обсуждается, Левин! – Издержки жизни в большом городе, – наставительно заметил «старик». – Пф-ф! – Робенштайн снова дернул головой. – Слепые, беспечные глупцы! Подожди, вот случится это с тобой, Левин! Однажды кто-нибудь из этих малолетних хулиганов доберется до тебя. Посмотрим, что ты тогда скажешь о нашей дорогой полиции! – Робенштайн отвернулся и медленно вышел из кабинета, наконец-то оставив меня наедине со «стариком». – Робенштайн, – сказал мне Левин. – Один из старших партнеров, которого мы перевели в наш офис в Осло. Я временно вызвал его назад: надо кое-что доделать… – «Старик» подвигал какие-то мелкие предметы на своем столе. Затем выглянул за дверь, чтобы убедиться, что предмет разговора уже вне пределов слышимости. – С ним ведь вот как: он очень… очень кинематографичный, что ли. Словно не живет, а играет роль. И чем дальше я наблюдаю его, тем ярче это проявляется. У меня появилось ощущение, что он вовсе не разговаривал со мной. Он эмоционировал. И мне кажется, что я не слушал его – так, как это обычно бывает во время беседы, – а смотрел представление. Такое же нарочитое и продуманное, как наши ролики, – только менее увлекательное. Я называю это «эффектом экрана». Возникает странное чувство, когда сталкиваешься с этим в жизни. – Понимаю, – вежливо сказал я. Рассуждения Левина не имели ко мне отношения. Я слышал, что его хобби – смотреть старые кинофильмы. Видимо, отсюда и проистекали его мысли. – Вот только бедный Робенштайн не знает, что мне случалось сталкиваться с уличными бандами. Дважды за последний год. И хотя оба раза я опознал нападавших, ни одного из них так и не поймали. И что же, это меня беспокоит? «Старик» замолчал. Очевидно, теперь должна была последовать моя реплика. – Думаю, нет, – сказал я. – И вы совершенно правы. А знаете почему? Потому что в этом есть справедливость. Я видел набросок законопроекта, который готовит Департамент исследования и разработки. Закон запретит любому преступнику – и особенно членам банд – пользоваться технологиями продления жизни. Только вообразите: дожить до состояния, когда твое тело начинает хиреть, понять, что конец недалек, и лишь потом умереть. Вот справедливость. Вот она! А бедняга Робенштайн полагает, что ему нужно поплакаться по этому поводу. Он был на Норвежской войне, знаете? Битва за Осло. Я подозреваю, что у него в мозгах до сих пор засели кусочки металла. – Поразительно, – сказал я. – Неужели ветеран войны не справился с мальчишками из банды? – А, не в этом суть. Люди вечно чем-то недовольны – не одним, так другим. Им необходимо пожаловаться на жизнь… – Левин махнул рукой и откинулся на спинку кресла. – Итак, к делу. Вы… – Боддеккер, – сказал я. – Из творческой группы. – Очень хорошо. – «Старик» улыбнулся и пометил что-то в ноутбуке. – И что вас привело ко мне, Боддеккер? – Вы меня вызвали. Э… Вообще-то Хонникер из Расчетного отдела сказала, что вы хотели меня видеть. Левин покосился на свой ноутбук. На миг он приобрел растерянный вид, затем кивнул. – Ах да. Так оно и есть. Простите меня, Боддеккер. Вообще-то я ожидал, что вы придете утром… – Он нажал еще несколько клавиш. – Вы произнесли впечатляющую речь, – брякнул я и тут же пожалел об этом. – Да… Э… Проблема давно назрела, и следует назвать вещи своими именами прежде, чем настанет конец света, верно? – Верно. – Я медленно выдохнул воздух из легких стиснув кулаки так, что побелели костяшки. Несколько секунд Левин не делал ничего – только смотрел на экран ноутбука и постукивал пальцами по столу. Он явно ждал какую-то информацию. Я же воспользовался паузой, чтобы прийти в себя и расслабить напряженные до предела нервы. – Да, – наконец произнес Левин. – Боддеккер. Вижу. Вы – автор и глава творческой группы, так? – Я автор-специалист, сэр. Аудио– и видеореклама. В нашей группе также есть специалисты по интерактивному программному обеспечению и подсознательной рекламе. – Да. – Левин кивнул. – Да-да-да. В таком случае вы, должно быть, тот самый Боддеккер, который написал рекламу «Радостям любви» для распродажи товаров линии «Самые сексуальные роботетки». Я поерзал на стуле. Этот ролик я создавал не в лучший момент своей жизни. Кажется, меня что-то расстроило… Ну да, я очередной раз разругался с Бэйнбридж. Помню, тогда больше всего я хотел пойти и купить одного из этих роботов для себя… – Да. – И вы… – Левин замолчал и откашлялся. – Вы написали эту рекламу: «Только в конце года! «Радости любви» предлагают вам свои самые популярные модели – со скидкой пятьдесят пять процентов и более! Спешите воспользоваться! Время распродаж ограничено». Я слегка дернул плечом, вспоминая о черном часе моей карьеры. – Да… Губы Левина сложились в улыбку. – Мне очень понравилась эта реклама, Боддеккер… – Сэр, прошу меня понять. Видите ли, в тот момент… – Я осекся. – Что?! Левин оживленно кивнул. – Я слышал запись, – сказал он. – Мое радио настроено на волну Уолл-стрит. Я услышал этот прекрасный ролики решил позвонить человеку, который его написал, чтобы выразить свое восхищение – к какой бы компании он ни принадлежал. Представьте себе мой восторг, когда я выяснил, что «Радости любви» оказались нашей работой, и ролик создан одним из моих людей! – Но, мистер Левин, это просто случайность. Ролик недоработан, и я не успел исправить его… – Не скромничайте, Боддеккер, дорогой мой! Давайте называть вещи своими именами! Это ролик с двойным дном. Первое: для простого слушателя со средним или низким уровнем интеллекта вы просто обозначили факт, что «Радости любви» выбрасывают на рынок модели со скидкой более чем в пятьдесят пять процентов. «Спешите воспользоваться!» Здесь же просматривается явный двойной смысл. С одной стороны – это пониженные цены. С другой – сексуальный подтекст. Роскошные тигрицы становятся доступными. И это привлекает людей. Далее. Есть и другая категория покупателей. Более здравомыслящие, более утонченные. Вы их тоже прихватили этим роликом, Боддеккер! Я провел опрос среди людей, которые впервые приобрели роботеток. К тому времени, как появился ваш ролик, они принадлежали к заинтересованно-скептической категории. И знаете, что они сказали об этой рекламе? Они сказали, что человек, написавший ее, – идиот. И если «Радости любви» оказались достаточно глупы, чтобы пустить ролик в эфир, то они могут сделать и другую глупость: действительно продавать роботеток со скидай в пятьдесят пять процентов. Разумеется, после этого «Радостям любви» не потребовалось дополнительно стимулировать покупателя. По факту, они начали скидки с сорока процентов, намереваясь закончить на пятидесяти пяти, так что реклама полностью соответствовала их стратегии. В то же время люди думали, что получают скидки от пятидесяти пяти до семидесяти процентов «Радостям любви» пришлось всего лишь немного поднять цены на свои товары… Одним словом: великолепный ролик, Боддеккер! Более того: ваша работа заставила меня в полной мере осознать, для чего вообще нужна реклама. Я сглотнул. – Спасибо, сэр. – К этому времени я более или менее успокоился и даже сумел улыбнуться Левину. – Был и еще один ролик, Боддеккер. На этот раз я знал, что он принадлежит Пембрук-Холлу, и вновь дал себе слово переговорить с его автором. Вообразите мое удивление, когда мне опять назвали ваше имя. Он нажал клавишу на своем ноутбуке. Я мог только надеяться, что на этот раз речь пойдет о какой-нибудь действительно заслуживающей внимания работе. – Ага. Компания «Виткинс-Маррс». Вы делали для них видеоролик о… – Левин уставился на экран. – Минутку, – сказал он, стуча по клавишам, – я выведу текст. Я поерзал на стуле, но Левин ничего не заметил. – Вот оно. Видеоролик для «Виткинс-Маррс» номер двадцать один. – Он покосился на экран и приобрел задумчивый вид. – Так, посмотрим… «Вами овладевает странное чувство… оно захлестывает вас с головой… идете по улице города… звон у вас в ушах…» Я не знаю, о чем этот ролик, но мне он нравится. Отличная работа. Вы должны гордиться своими творениями. Я поблагодарил его, хотя гордости не испытывал. Здесь Левин промахнулся: я был преисполнен самых что ни на есть мрачных мыслей. – Имейте в виду, мальчик мой, – сказал он. – Наша профессия – гордая профессия. Мы держим мировую экономику на плаву, заставляем золото крутиться. Мы продаем роботеток диким бразильским мужикам, а деньги тратим на китайские и японские забегаловки. Японцы получают доход и покупают права на производство углерода в какой-нибудь маленькой африканской стране. А потом посылают нам, к примеру, музыкальные диски. Двадцать пять лучших хитов Акиро Якамото. Мы отправляем гонорары в Осаку… Цикл непрерывен. Позвольте сказать вам, Боддеккер: ваши работы – это нечто выдающееся. Вы сами можете этого не понимать, но уж поверьте мне. Ваша реклама идет во всем мире, вы заслужили поощрение. Вы далеко пойдете, друг мой, и я надеюсь, что при этом прихватите с собой Пембрук-Холл. На миг мною овладело искушение попросить повышения гонорара – так увеличились бы шансы заполучить дом в Принстоне. Однако здравый смысл возобладал, и я ограничился тем, что промямлил слова благодарности. – Жаль, вас не было рядом, когда я только-только присоединился к компании, Боддеккер. С таким чувством слова вы бы стали гением печатной рекламы. Или наружной. В те времена реклама еще вывешивалась на больших уличных щитах. Вы ведь проходили это в школе, верно? Я кивнул. – Реклама тогда была гораздо примитивнее. Мы не нуждались в многочисленных экспертах из различных областей производства. Не приходилось создавать творческие группы и заставлять всех этих капризных типов уживаться друг с другом. Это ведь просто невыносимо, верно, сынок? Мы вынуждены нанимать художественного редактора и лингвиста, зная, что они моментально сцепятся с программистом и консультантов по программному обеспечению. Нам необходим музыкальный редактор, специалист по средствам массовой информации и делопроизводитель рекламного отдела. И все они – толпа самодовольных пижонов. И каждый из них полагает, что лишь он знает, как надо работать. Эх! – Левин помолчал и в упор посмотрел на меня. – Однако есть исключения. Вы не кажетесь самовлюбленным пижоном, Боддеккер. Ваше отношение к делу недвусмысленно свидетельствует об этом. Нет, сдается мне, вы – из другой породы. Поэтому-то я вас сюда и позвал. – Сэр? – Сейчас Пембрук-Холл надеется заполучить большой контракт. Очень большой. Все собираются работать над роликом Наноклина и выжимать из мозгов то, что там еще осталось. Надеюсь, вы примете в этом участие и порадуете нас очередным шедевром. Но не напрягайтесь излишне, поскольку у меня есть один проект, который я хотел бы вам. поручить. Ну как, заинтересовались? Я откашлялся. – Честно говоря, сэр, все зависит от того, что это такое. Левин расплылся в улыбке. – Хорошо. Очень хорошо. Мне нравится. Да, так я и думал. Отлично, просто отлично. – Он расправил плечи и потянулся. – Что ж, Боддеккер, кажется, пора вас просветить и несколько расширить ваши горизонты. Некий музыкальный ансамбль, которым мы владеем, собирается вернуться на большую сцену. Я хочу, чтобы вы написали для него что-нибудь выдающееся. – Ансамбль? – Не надо пугаться. Вам не придется иметь дело с авторскими правами и проблемами менеджмента. Это не ваша забота. Вы со своей командой должны обработать проект и позаботиться о том, чтобы снова привлечь к этой группе внимание публики. – Но что за группа, сэр? – «С-П-Б», – сказал Левин, словно это было само собой разумеющимся. Вот так поворот. «С-П-Б» никогда не относились к чему-то из ряда вон выходящему. Когда они исчезли со сцены, почти никто этого и не заметил. Их практически успели забыть, и менее всего мир нуждался в том, чтобы они вернулись. Предложение Левина выглядело странным – более чем странным, – принимая во внимание тот факт, что группа находилась под покровительством «старика» Пэнгборна. А он всегда настаивал на том, чтобы писать их ролики самостоятельно. – Сэр, – осторожно проговорил я. – Это действительно большая честь для меня, но… – Но вы терпеть их не можете, и вам ненавистна мысль о том, что они опять вернутся на сцену. – Нет. – Я потряс головой, вопреки тому, что «старик» говорил истинную правду. – То есть я действительно их не люблю, но я – профессионал, сэр, и в состоянии отставить личные пристрастия. Дело в том… – Я покосился на дверь и опасливо оглядел приемную, словно готовился выдать Левину страшную тайну. – Разве «С-П-Б» – не один из личных проектов мистера Пэнгборна? Левин кивнул. – Это еще одна причина, по которой я ратую за свежую кровь в нашем агентстве, Боддеккер. Помните наш ролик для «Жарких небес»? – Да, сэр. – А вот это группа, с которой я бы не казался поработать. Своего рода пост-поп-ретропанковский ансамбль, пользующийся невероятной популярностью. – И вы, конечно же, запомнили слоган, сочиненный для них мистером Пэнгборном? Кто бы забыл? Теперь этот слоган использовал каждый комик от Москвы до Монреаля. – «Отныне вы сможете иметь «Жаркие небеса», когда пожелаете». Левин кивнул. – Так-то, Боддеккер. Вы – творческая личность. Вы знаете, что происходит, когда у человека заканчиваются идеи. Скука. Рутина. Серость. Опасное однообразие. Вам ясно? – Да, сэр. – Прекрасно. И выкиньте из головы сумасбродные идеи насчет того, что мистер Пэнгборн сумел бы сочинить более удачный ролик, нежели вы. Я выпрямился на стуле и несколько секунд думал о словах «старика». Опасное однообразие? Может быть, даже дорогой мистер Пэнгборн подустал от постоянных возвращений этих ребят? – Неужели он написал «Старые «С-П-Б» – снова»? – Близко, – отозвался Левин. – Очень близко. «Старые добрые «С-П-Б» снова с нами». Именно поэтому нам и нужна свежая кровь, Боддеккер. Я заерзал на стуле. Не то чтобы я активно возражал против своего участия в проекте. Просто отнюдь не был уверен, что у меня достанет вдохновения соорудить что-то приличное для такого ансамбля. Блистательная реклама кучки бездарных парней, эксплуатирующих имена своих отцов и играющих безнадежно устаревшую музыку… Впрочем, есть человек, у которого может получиться то, что надо. – А как насчет Хотчкисса, сэр? Он… – Ба! – «Старик» презрительно хмыкнул. – Хотчкисс – зажравшийся тунеядец. Он получил кучу премий лишь потому, что великолепно наловчился подхалимничать. Если бы он занимался делом хоть половину времени, которое тратит на заигрывание с людьми, – цены б ему не было. Мне понравилась его идея утилизации отходов, и все же это, пожалуй, единственное, за что его можно похвалить. Нам нужен новый подход, Боддеккер. Я видел ваши ролики. И если кто-то сумеет вдохнуть жизнь в работу Пэнгборна, так только вы. Я снова задумался, и внезапно у меня в голове завертелись невидимые счетчики наличности. Идея начала оформляться, и она все четче принимала форму дома в Принстоне. – Вы знаете, – сказал я Левину, – пожалуй, я возьмусь за этот проект. – Отлично. Если вы соорудите достойный ролик для «С-П-Б», то впоследствии сможете поиметь и «Жаркие небеса». – Левин хихикнул над собственной шуткой. – Пожалуй, это будет новый полезный опыт. Впрочем, я все же хотел бы обговорить детали с мистером Пэнгборном. «Старик» покачал головой. – Извините, Боддеккер. Конечно, подобная беседа оказалась бы для вас поучительной, но, боюсь, это невозможно. Видите ли, есть еще одна причина, из-за которой нам нужен новый исполнитель этого проекта. Мистер Пэнгборн мертв. – Что?! – Да, Пэнгборна не было на собрании, но я и подумать не мог… Левин мрачно кивнул. – В эти выходные. В субботу, кажется. Он пошел в зоомагазин за семенами для своей канарейки, а там взорвалась бомба. Несколько экстремистских группировок взяли на себя ответственность за теракт: «Фронт за права животных», «Политическая организация освобождения зверей», «Организация зашиты животных». Короче работа кого-то из этих чокнутых ребят. Я уставился в пол, не зная, что сказать. – Это настоящая трагедия, – выдавил я. – Как несправедливо, что ни в чем не повинный человек гибнет таким вот образом… Сэр, а почему вы не объявили об этом на собрании? Левин пожал плечами. – Этого не было в повестке дня. К тому же мистеру Пэнгборну уже все равно – наступит конец света или нет. Верно? – Верно. – Вот и ладно. Мы должны делать свое дело, а не переживать. Всем сообщат в надлежащее время. Думаю, после того, как мы подпишем контракт относительно Наноклина. Я поднял голову и бросил взгляд на запястье. – Что ж… Кажется, мне придется стереть его номер из часов. – Давайте не будем слишком торопиться, – посоветовал Левин. – Пусть его сперва оплачут. – Конечно. – Итак, дорогой мой Боддеккер, вы возьметесь за ролик для «С-П-Б». Мистер Пэнгборн собрал некоторую информацию о том, что именно они собираются исполнять, и оставил ее в общей базе данных. Так что можете отправить за ней свой феррет. Я кивнул. – Не переутомляйтесь, не перегружайте себя. Если возникнут сложности – позвольте поработать своей группе. Однако не давайте слишком много свободы музыкальному редактору. Сами знаете, как независимы музыканты. Они смертельно обижаются, если кто-нибудь из работников агентства пытается ими командовать. – Да, сэр. – Далее. Есть ли у вас в настоящий момент другие заказы, которые могут помешать в работе? – Ничего особенного, сэр. Я делаю рекламу чая для «Бостон Харбор», но это не слишком сложная работа. – Если будут какие-то проблемы – сообщите мне, я подсоблю. «С-П-Б» для нас очень важны. Вряд ли они станут хитом сезона, но мы ожидаем, что в людях пробудится ностальгия, которую мы используем для получения чистой прибыли. Лет через пять мы смело сможем отправить группу на свалку и предоставить агентствам помельче доить их, пока исполнители не перемрут от старости. Правда, к этому времени вы уже подниметесь в компании. – Благодарю вас, сэр, – сказал я абсолютно искренне. Я встал со стула, пожал Левину руку и отправился восвояси. Не успел я дойти до двери, как он окликнул меня. – Да, сэр? – Боддеккер, как вы полагаете, когда можно ожидать от вас каких-нибудь результатов по наноклиновскому проекту? Наноклин? Что бы это могло быть? – Прошу прощения? – «Мир Нанотехнологий». Ах да, конечно. Грандиозная кампания Пембрук-Холла, Часть, которую я прослушал во время собрания. Видимо, я недооценил ее значимость для агентства. – Ну… – Я заговорил, тщательно подбирая слова. – Нужно как следует осмыслить. Спешка здесь неуместна. Через некоторое время, полагаю, я смогу вам ответить. Левин скрестил руки на груди и улыбнулся. Великолепно. Я знаю, что вы приметесь за работу засучив рукава. Сейчас я вас отпущу – хотя напоследок позвольте сказать еще одну вещь. Я подождал несколько секунд. Тишина. – Сэр? – Наблюдая, как вы работаете, я делаю вывод, что у вас есть чувство ответственности и вы не подведете тех, кто на вас рассчитывает. Я бы не стал требовать подобной отдачи ни от кого из сотрудников, но вы, Боддеккер… Я рад, что вы у нас есть, и я хочу, чтобы вы знали: мы возлагаем на вас большие надежды. Я еще раз поблагодарил его и попятился в направлении двери. Мысли неслись стремительным потоком. Я не знал, что мне со всем этим делать. Я пережил встречу с одним из «стариков». Более того: «старик» призвал меня к себе, чтобы похвалить и поручить важный проект. Ладно, допустим, Пэнгборн мертв, а его наследство навряд ли можно считать приятной работой. И это только зачин. Я сумею превратить доброе отношение Левина в кругленькую сумму… Ну а сумма станет домом в Принстоне. Я производил мысленные расчеты, шагая по коридору, – прочь от святая святых. Надо будет поподробнее изучить эти «С-П-Б». А еще мне нужна информация относительно «Мира Нанотехнологий». И то и другое добыть несложно. В вестибюле я попросил у секретарши разрешения воспользоваться компьютером. Она уступила мне место и исчезла – кажется, довольная тем, что у нее есть повод уйти. Удостоверившись, что я остался один и некому меня услышать, я позвал свой феррет. – Боддеккер! – возопил он. – Что вы делаете на тридцать девятом этаже? Надеюсь, вы не влипли в неприятности, а?… О, знаю! Это все из-за того ролика «Роботетки – рабы любви»… – Замолчи, – велел я. Феррет перестал трещать. – Слушай, ты должен кое-что для меня раскопать. Старик Пэнгборн располагал блоком информации по группе «С-П-Б». Я хочу, чтобы ты нашел все, что у него в свободном доступе, и перенес в память моего компьютера. А также сгодятся любые пикантные подробности о группе, гуляющие по сети. Это может нам помочь. – Что еще? – Мне нужен текст речи, которую произнес Спеннер на сегодняшнем собрании, а также сведения о компании «Мир Нанотехнологий». Задача ясна? Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис. «Мы продаем Ваши товары по всему миру с 1969 года». Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло. …вы слушаете, вы слушаете, вы слушаете музыку, вы слушаете эту музыку, но этого недостаточно, вы слушаете свой плеер, но этого недостаточно, музыки недостаточно и плеера недостаточно, нет, этого недостаточно, и вы чувствуете опустошенность, вы чувствуете желание, потому что этого недостаточно, нет, этого никогда недостаточно, и у вас есть деньги, наверняка у вас есть деньги, на них вы приобрели музыку, и на них вы приобрели плеер, вы купили их за деньги, вы не укради их, нет, вы не украли, вы никогда не должны ничего красть, потому что воровство – это дурно, воровство – это зло, не крадите деньги, не крадите плеер, не крадите музыку, даже если ее недостаточно, да, это верно, ее недостаточно, вы знаете, что недостаточно – ни денег, ни музыки, ни плеера, ничего никогда недостаточно, ничего – ни денег, ни музыки, ни плеера, потому что у вас все еще есть это желание, у вас все еще есть эта опустошенность, иона заставляет вас жаждать не денег, музыки или плеера, и вам ни к чему ваша школа, ваши родители, и даже ваша любовь, и даже ваша работа, нет, ничто не изгонит это желание и эту опустошенность, и чувство, что всего этого недостаточно, и лишь одна вещь может прогнать прочь это ощущение пустоты, прогнать это желание, избавить вас от сознания того, что всего этого недостаточно, что работы, любви, и школы, и родителей, и денег, и музыки недостаточно, нет, и секса никогда недостаточно, и ваших стимуляторов недостаточно, и лишь одна вещь освободит вас от чувства, что ничего никогда недостаточно, ибо чего-то достаточно, чего-то достаточно – не секса/не стимуляторов, не работы, не любви, не школы, не родителей, не работы, не денег, не музыки, не плеера, только одна вещь, которую вы слушаете, только одна вещь, которую вы внимательно слушаете, только одной вещи достаточно, чтобы заполнить пустоту, только одна вещь удовлетворяет желание, только одной вещи достаточно, только одна вещь удовлетворяет, вы можете чувствовать их, чувствовать их на зубах, теперь – да, вы можете чувствовать их, они хрустят на зубах, их не заменит ни секс, ни стимуляторы, ни любовь, ни работа, ни школа, ни родители, ни деньги, ни плеер, ни музыка – это Кускусные хрустики, это Кускусныехрустики, Кускусные хрустики удовлетворяют, Кускусных хрустиков достаточно, Кускусные хрустики удовлетворяют желания, Кускусные хрустики заполняют пустоту, Кускусные хрустики от «Азербайджан Аппетайзерс», Кускусные хрустики от «Азербайджан Аппетайзерс», Кускусные хрустики, Кускусные хрустики, Кускусные хрустики заполняют пустоту, удовлетворяют желания, их достаточно – не секс, стимуляторы, работа, любовь, семья, школа, деньги, плеер, музыка, только Кускусные хрустики от «Азербайджан Аппетайзерс», вы слушаете, вы слушаете, вы слушаете… (Возвращение к началу.) Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=592925) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 В 1938 г. молодой американский режиссер поставил на радио пьесу по мотивам романа Г. Уэллса «Война миров», где речь идет о нападении на Землю кровожадных марсиан. В радиоспектакле место действия было перенесено в городок Гроверс Миля штат Нью-Джерси. Слушатели приняли спектакль за изложение реальных событий. В стране началась паника.