666. Рождение зверя
И. М. Хо


В этом романе, как в головоломке, причудливым и непостижимым образом переплелись почти все известные литературе жанры. Политический триллер, социальный гротеск, фантастический боевик, философская притча, эротическое наваждение и религиозное откровение смешались в опьяняющем коктейле, который сводит с ума и от которого невозможно оторваться. Однако, выпив эту чашу до дна, приходишь к выводу, что «666» – книга о смысле человеческого существования. То есть, в конечном счете, о любви.





И. М. Хо

666. Рождение зверя



Посвящается любимой Тирли

Все персонажи и обстоятельства этой книги вымышлены.

Любые совпадения с реальными физическими и метафизическими лицами случайны.




Директору Службы внешней разведки РФ

М. Е. Фрадкову


ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Данный текст был написан арестованным по подозрению в шпионаже гражданином РФ Хо Иваном Матвеевичем в ходе его обследования в ГНЦССП им. В. П. Сербского. При поступлении на экспертизу И. М. Хо находился в состоянии острого алкогольного делирия (белая горячка), вызванного резким прекращением приема этилсодержащих жидкостей в условиях содержания в СИЗО «Лефортово». Записи датированы 1, 2 и 3 мая 2010 г. – периодом тяжелого протекания психоза. В указанный промежуток времени психосоматическое состояние пациента характеризовалось выраженной тревогой и стойкой бессонницей, иллюзорным восприятием окружающей обстановки, бредовыми переживаниями, идеями самообвинения, ущерба, преследования. Зрительные, тактильные и вербальные галлюцинации проявлялись в сценоподобной фантастической форме (религиозного, политического, батального и эротического плана).

В ходе лечения и последующих исследований, проведенных в том числе с использованием нейротурбулентных технологий (аппарат искусственной вентиляции сознания «Протуберанец»), предварительный диагноз «шизофрения параноидного типа» не подтвердился. Можно также утверждать, что симптомы диссоциативного расстройства идентичности (раздвоение личности) оказались не психическим феноменом, а проявлением особенностей биографии объекта. Настоящее имя И. М. Хо – Ален Ней. Он является прямым потомком одного из маршалов императора Наполеона Бонапарта – Мишеля Нея (князя Москворецкого), внедренным в 1990 г. на территорию РФ по линии французских спецслужб для проведения активных мероприятий (в числе последних – лоббирование покупки вертолетоносцев «Мистраль»). Примечательно, что при этом, находясь в образе И. М. Хо, А. Ней действительно не владеет французским языком.

В течение нескольких последних месяцев некоторые упомянутые в его текстах факты подтвердились. Возможно, более внимательное изучение материала и дальнейшая работа с объектом позволят избежать катастрофического развития ряда неизбежных событий. С учетом складывающейся неблагоприятной обстановки вокруг точек входа № 3-73 и 147, сведения, которыми по неизвестным пока причинам обладает г-н Ней, могут оказаться важными для стратегического планирования операций в инореальности.

В связи с вышеизложенным предлагаю отказаться от планируемого обмена Алена Нея на арестованного во Франции начальника верховного командования по трансформации объединенных вооруженных сил НАТО генерала Стефана Абриаля (полковник А. О. Пересыпкин).

Прошу рассмотреть.



    Зав. отделом паранормальных ресурсов,
    д. м. н., подполковник
    Е. С. Мезенцева


Повествование основано на реальных событиях, имевших место в недалеком будущем


– Загляните человеку в душу, и вы увидите там ад, – сказал господин А., размешивая маленькой ложечкой сливки в свежесваренном кофе. – Причем, прошу заметить, не смешной ад современного кинематографа с булавкоголовыми сенобитами, а самый что ни на есть настоящий адъ, с твердым таким знаком. Мрачную пустоту безысходности.

– Чужая душа – потемки, – усмехнулся господин Б. – Или, если хотите, Потемкин.



Два джентльмена в жаркий, удушливый московский полдень последнего дня июня сидели на летней веранде ресторана «Модус» на Плющихе. Они были примерно ровесниками – что-то за сорок. В господине А. легко угадывалась порода бюрократов среднего звена кремлевской администрации. На уровне завотделом или даже, чем черт не шутит, замначальника управления. Утонченные черты лица, легкая проседь, безупречный деловой стиль. Б. внешне являл собой его противоположность: слегка обрюзгший, лысоватый тип дельца, одетого в нарочито дорогую, но небрежную рубаху салатового цвета с закатанными рукавами. Олигарх второго эшелона, «от сохи», – хозяин какого-нибудь середнячкового банка или сети супермаркетов. На худой конец, девелопер.

Из предшествующей беседы можно было понять, что господин А. через сложную офшорную цепочку имеет долю в бизнесе господина Б. и оттого интересуется, как идут дела в нелегкие посткризисные времена, а также какие дивиденды можно ожидать в текущем году. У господина Б., со своей стороны, возникли какие-то мелкие проблемы с налоговой службой. К тому же он был совсем не чужд общественной деятельности и метил на проходное место в списке правящей партии на предстоящих в этом году выборах в Государственную Думу. То есть разговор их был занятен, но типичен, как и сама встреча. Именно так в современной России осуществляется диалог между властью и бизнесом. Обсудив животрепещущие дела за горячим, к десерту компаньоны переключились на более отвлеченные темы. Благо, к этому располагали, с одной стороны, присевшие за соседний столик три волоокие нимфы, с другой – великолепный вид на храм Воздвижения Креста Господня, где, как говорят, венчались Антон Павлович Чехов и Ольга Книппер. Так их диалог и вихлял между светской сплетней и разговорами о вечном. Как раз в этот момент можно было наблюдать очередной вираж.

– Кстати, о нашем друге Потемкине. – А. смахнул с лица тополиный пух. – Какая-то мутная история, не находите?

– Вы правы, история действительно мутная. А что, у вас ТАМ это кому-то действительно интересно?

– Не то слово – «интересно». Один мой товарищ, – А. слегка пригнулся и постучал пальцами по незримым погонам на левом плече, – говорит, что в конторе начато серьезное расследование. Погранцы сейчас пробивают всех, кто вылетал туда за последние два года, в том числе прайват джетами. А главное – кто прилетел. Если быть совсем точным – не прилетел.

– Так вроде же МЧС работает, разве это не их епархия?

– Дуумвиры уверены, что это вопрос национальной безопасности, – сухо ответил А. – Возможно, мы не очень представляем себе масштабы бедствия.

– О масштабах бедствия сообщали все мировые информационные агентства, – пожал плечами Б. – По-моему, это не тот повод, чтобы поднимать стратегическую авиацию.

– Меня, если честно, больше всего удивляет реакция на эти события. Похоже, мы имеем дело с каким-то новым проявлением «стокгольмского синдрома».

– «Стокгольмского синдрома»?

– Идентификация с агрессором. Это когда заложники террористов начинают им сочувствовать и даже принимают их сторону. Назван так после случая с захватом банка в Стокгольме в 1973 году. Там взятые в заложники клерки впоследствии даже оплатили грабителям адвокатов и дружили с ними семьями. Но наиболее ярко этот феномен проявился в Лиме. Случай, кстати, по масштабам весьма похожий, не находите?

– Если признаться, как-то с этой Лимой упустил… – смутился своей невежественности господин Б.

– В девяносто шестом бойцы перуанской банды «Революционное движение имени Тупака Амару» во главе с Нестором Картолини, переодевшись официантами, захватили посольство Японии в Перу. Там как раз проходил помпезный прием по случаю дня рождения императора Акихито, и в заложники попали несколько сотен вип-персон – послы, перуанская элита, зарубежные инвесторы. Террористы хотели освободить своих сторонников из тюрем и требовали прямых переговоров с президентом Альберто Фухимори – японцем по происхождению. Фухимори на это не пошел и оказался под давлением со всех сторон: среди заложников было много граждан западных стран, и их лидеры уламывали его на переговоры, а общественность обвиняла в бездействии. Потом Картолини выпустил больше половины людей. И то, что они начали говорить, всех весьма, скажу вам, озадачило. Бывшие заложники с пеной у рта защищали бандитов, кричали, что те чуть ли не герои, которые борются за справедливое дело, а Фухимори – коррумпированный диктатор, да и вообще негодяй.

– И чем же закончилась история?

– Все это длилось четыре месяца. Пока мировое сообщество возмущалось поведением президента, спецназ рыл подземный тоннель. Операция началась, когда террористы играли во дворе в футбол, и заняла шестнадцать минут. Один заложник погиб в перестрелке, остальные были освобождены, все карбонарии – уничтожены.

– Поучительно. Только при чем здесь наша история?

– Неужели не видите аналогий? Это та же идентификация с агрессором, только уже не со стороны жертв, а всей так называемой прогрессивной общественностью планеты. Диву даюсь, что теперь говорят и пишут властители дум в Европе и Америке. Все эти либеральные сопли, самоуничижение, призывы покаяться, понять…

– Да уж, – согласился Б. – Бандиты – они и есть бандиты. И нечего с ними цацкаться.

А. пристально посмотрел в глаза собеседнику.

– Кстати, хотел спросить: вы-то раньше ничего не слышали про это место?

– Я? Да с чего бы вдруг? – испуганно отвел взгляд Б. – Мне вообще кажется, что все это ерунда. Миф какой-то. Считаю, что надо придерживаться официальной версии событий.

А. выдержал небольшую паузу, затем направил указательный палец на Б. и громко произнес с характерным грузинским акцентом:

– Это очэнь правильная, а главное – отвэтственная гражданская пазыция, товарищ Жюков. Ви лучше их придэрживайте, а то еще оторвут ненароком!

А. и Б. громко расхохотались, чем привлекли пристальное внимание сидевших за соседним столиком дам, которые, не прекращая своего милого щебета, все это время их оценивающе рассматривали. Перекинувшись взглядами, господа решили внести свежую мужскую струю в их девичий коллектив. Б. привстал, чтобы под каким-нибудь пустячным предлогом завязать светскую беседу, но тут уши у всех, кто был на веранде, заложило от страшного треска, сопровождаемого раскатами грома, – точно где-то высоко над землей кто-то пробил скорлупу небесной тверди и сжал ее невидимой гигантской рукой. А. и Б. подскочили к краю накрывавшего веранду тента и уставились в небо. Оно было совершенно безоблачным. А. задумчиво почесал затылок:

– Что называется, гром среди ясного неба.

– А может, это сверхзвуковой военный самолет, новейшая разработка? – предположил Б.

– Вряд ли. Какая бы там ни была разработка, за такие полеты над охраняемой зоной могут на другую зону отправить.

Вдруг они увидели, что прямо посреди неба появилась темная прогалина. Она быстро увеличивалась, превращаясь в огромную набухающую тучу. Вскоре туча закрыла собой весь небосвод.

– Синоптики с прогнозом, как всегда, попали пальцем в жопу, – иронически отметил А. и передразнил погодную теледиву Татьяну Антонову: – «По данным Московского гидрометеобюро, в ближайшую неделю в столице сохранится солнечная безветренная погода, осадков не ожидается».

– Может, уйдем отсюда, – поежился Б. – Предчувствие какое-то нехорошее.

– Да бог с вами, дружище! У природы нет плохой погоды.

– А как же эти пожары? Говорят, опять торфяники занялись.

– На этот случай у нас теперь имеются трубопроводные войска. Прошлогодний кошмар больше не повторится…

Его прервал грохот, напоминающий дробь высыпаемого на жестяной лист мешка гороха, усиленный тысячекратно. Все вокруг сделалось белым: на Плющиху обрушилась лавина градин, каждая была размером с кулак. Тент над верандой мгновенно превратился в решето. А. и Б. вместе со всеми бросились к входу в зал ресторана и успели забежать внутрь. Неожиданно одна из девушек, бежавшая последней, остановилась, будто сраженная пулей снайпера. Ее лицо выражало неземное страдание. С криком: «У меня там „Биркин“! И телефон!» – она побежала обратно к столику.

– Аня! Стой!!! Назад! Ну его на хрен! – заорали ее подруги.

Но было поздно. Аня успела добежать до столика, схватить свою сумочку Pink Birkin, развернуться и пройти два шага обратно. Потом она упала, подкошенная. Две другие нимфы нечеловечески заголосили. Видя эту сцену, господин А. обратился к стоящему рядом официанту:

– Молодой человек, сделайте же что-нибудь, помогите ей!

– Я не в спасательной службе работаю и под артобстрел не полезу, – невозмутимо ответил официант и на всякий случай сложил руки на груди.

– Твою мать! – выругался господин Б. – Мы потом еще разберемся, где ты работаешь.

С этими словами он снял с петель дверь и поднял ее над собой. Прикрываясь этим импровизированным навесом, А. и Б. добежали до Ани. А. схватил ее за руки и поволок в ресторан, оставляя на земле и градинах кровавый след. Девушка находилась в сознании, но в шоке, ее рука крепко сжимала злополучную сумку. Вместо лица было сплошное месиво, словно она только что отстояла несколько раундов без перчаток против Николая Валуева. Посетители и подруги бережно подхватили ее и положили на ближайший стол лицом вверх. И тут девушка, которая придерживала ее голову, дрожащим голосом прошептала:

– Маша, у нее голова мягкая…

– Это называется перелом черепа, деточка, – сказал седоватый господин в очках с золотой оправой. – Я врач, дайте посмотрю. И срочно вызывайте реанимацию.

Все схватили мобильные телефоны и начали звонить. Связь ни у кого не работала.

– Наверное, разрушило передающие станции, – предположил Б.

– Мы положим ее ко мне в машину и отвезем в клинику Бурденко! – закричал А. – У меня машина возле входа стоит!

– Никуда мы никого не повезем, – раздался хриплый голос. – Нету больше машины.

Около входа стоял суровый мужчина в сером дешевом пиджаке и вылинявшем галстуке. Это был водитель господина А.

А. подбежал к двери и убедился, что его служебная «ауди» действительно представляет собой весьма печальное зрелище. Чем-то это напоминало авто президента Ингушетии Юры (Юнус-Бека) Евкурова после того, как в Назрани его попытался подорвать террорист-смертник. Только взрыв на этот раз был не сбоку, а сверху.

– Да и смысла никакого нет, – отозвался врач, который держал руку у Ани на шее, щупая пульс. – Разве только в морг. Она умерла.

Грохот бьющихся о крышу ресторана градин смешался с истерическим воем Аниных подружек. А. подошел к столу, поднял валяющуюся Pink Birkin и положил ее на грудь покойной.

– Какая глупая, дурацкая смерть, – тихо сказал он.

– Может, для нее это было самым важным в жизни, – возразил Б. – Ее и похоронить надо с этой сумкой, как настоящего воина с его оружием.

Внезапно господин А. стал усиленно шмыгать носом:

– Вы ничего не чувствуете? Что-то запах какой-то… Как будто…

– Да, да, я тоже чувствую, – ответил Б., втягивая ноздрями воздух.

– Наверное, градом пробило газовую трубу, – все так же невозмутимо прокомментировал официант. Тот самый, который не хотел быть спасателем.

В зале воцарилась гробовая тишина. Так как этот обмен мнениями услышали все присутствующие, всех в один миг охватило одно и то же желание: немедленно очутиться как можно дальше от этого места. За долю секунды каждый успел взвесить свои шансы первым добежать до двери и вероятность быть убитым градом снаружи по сравнению с вероятностью сгореть заживо внутри. Но им не суждено было в панике передавить друг друга, потому что долю секунды спустя взору посетителей ресторана предстала новая, совершенно завораживающая картина. В открытый проем двери медленно, словно крадучись, влетело нечто вроде шаровой молнии. Она вела себя как исследовательский зонд инопланетного космического корабля: тихо потрескивая и перебирая щупальцами, мерцающий шар оранжевого цвета завис в полуметре от входа и начал снисходительно рассматривать полтора десятка замерших в неестественных позах людей, их перекошенные лица, выражающие страх и ужас.

– Это пиздец, – мрачно произнес господин А. – кажется, единственный, кто сохранял самообладание в этой ситуации.

В следующий миг оглушительный взрыв обратил в прах одно из самых пафосных заведений Москвы вместе со всем его гламурным содержимым.




Часть I





Ева


– Ваш чай, Кирилл Ханович. – Секретарша поставила на стол чашку и блюдечко с завернутыми в фольгу маленькими шоколадками. – Что-нибудь еще желаете?

– Нет, спасибо, Ева, – пробормотал Потемкин, не отрываясь от монитора. – И пригласите ко мне через полчасика этих, как их, Бурунина с Коготковым.

Ева медленно удалилась, цокая шпильками. Этот звук заставил Кирилла перевести взгляд на ее манящие формы. «Вот уж верно говорят – ноги от ушей», – подумал он, скидывая с подчиненной миниюбку и блузку, расстегивая бюстгальтер. Виртуально, разумеется. С младых ногтей Потемкин усвоил золотое правило: «Не сри, где спишь, и не ебись, где работаешь». Эта девочка приехала покорять первопрестольную из Сочи. Сочинские барышни, формально провинциалки, никогда не проходили по разряду урюпинских ложкомоек. Они все же представляли южную столицу государства Российского, где карусель жизни вращалась на тех же оборотах, особенно в летний сезон. Да и статус столицы предстоящей зимней Олимпиады накладывал на обладателей сочинской прописки дополнительный лоск. Впрочем, огни русской Ривьеры светили отраженным светом, и никакие климатические преимущества жизни в субтропиках, равно как и никакие ужасы бытия стоящего в смоге и смраде Третьего Рима, не могли остановить мотыльков, вознамерившихся стать частью светила.

Потемкин прекрасно понимал, что Ева отдалась бы с пол-оборота, – уж больно очевидно сохла по нему эта красавица. Своего начальника она просто боготворила – в ее глазах он был настоящий принц: относительно молодой (все мужчины до сорока относились к этой категории), красивый, образованный и ухоженный столичный фрукт, всегда обращающийся к ней на «вы», то есть к тому же неплохо воспитанный. Что немаловажно, дающий ей средства к существованию – при не очень-то пыльной работе вполне достаточные, чтобы снимать квартиру в Бибиреве, скромно жить и учиться на вечернем в каком-то гуманитарном институте. Вот по этим-то причинам Потемкин даже не помышлял о том, чтобы переводить деловые отношения в интимную плоскость. Точнее, конечно, помышлял, но тут же отгонял эту мысль, как назойливую муху. Ведь стоит только раз сорвать этот цветок и потрахаться, как девочка сразу начнет строить на него планы, что в его планы никоим образом не входило. Ибо цветок тотчас превратится в кактус, который захочется поскорее выкинуть на помойку. А как работник она его устраивала совершенно. То есть можно испортить жизнь и ей, и себе. Поэтому Кирилл поставил между Евой и собой стену принципа, чем в глубине души очень гордился, так как это повышало его самооценку. Возможность обладать порой доставляет большее удовольствие, чем само обладание. И Потемкин чувствовал себя Марком Аврелием, укрощающим низменные помыслы во имя абстрактного общественного блага.

Впрочем, в своих контактах с противоположным полом сей стоик предпочитал замужних женщин. Более того – таких, которые в браке были вполне счастливы и не желали ничего менять. Он даже подвел под это своеобразную этическую базу, проповедуя адюльтер как высшую форму сексуальных отношений между мужчиной и женщиной. Ибо, как учил он своих менее искушенных собутыльников, связанная семейными узами женщина, проводя время на стороне с любовником, именно приятно проводит время, не заморачиваясь мыслями о перспективах совместной жизни. Ей не надо думать о том, каков мужчина в быту, – вполне достаточно знать, каков он в постели и непринужденном общении. И в этот момент она расцветает, полностью отдаваясь страсти.

– Вы сегодня потрясающе выглядите, – улыбнувшись, бросил Потемкин вслед секретарше. – Этот летний день вам к лицу!

– Спасибо, Кирилл Ханович. – Она, как всегда, изящно развернулась к нему, закрывая за собой полупрозрачную дверь.

Потемкин опять обратился к компьютеру. «Так, что там у нас… “Концепция продвижения бренда северо-западной строительной компании на рынке северо-западного региона”. Понятно. “Цель проекта: увеличить узнаваемость бренда, привлечь муниципалитеты к реализации совместных проектов…” Ясно, хотя очевидна тавтология. “Инструменты: в одном из городов снимается фильм об успешном строительстве доступного жилья с использованием технологий СЗСК… показ по одному из центральных телеканалов… пресс-конференция… промо-сайт… статьи в федеральной и региональной прессе…”» Потемкин отвернулся от экрана:

– Блядь, какой бред! Ну кто это все пишет?! Головы поотрывать. Неужели непонятно, что невозможно продвигать компанию с названием «Сызыэска»!

Ему на ум сразу пришла сцена из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»: «Что за репертуарчик у вас?! Давайте что-нибудь современное, массовое… Тили-тили там, трали-вали…» Кирилл вдруг просиял. «ВАЛЛИ! Надо переименовать фирму в ВАЛЛИ. Будет звучать как „фирма Вали“, то есть контора губернатора Санкт-Петербурга Валентины Матвиенко… Еще вот ассоциации: Валли – положительный герой диснеевского мультфильма, он убирает мусор и помогает человечеству вернуться на Землю. Премия „Оскар“ опять же… Да, точно! Можно пиратским образом задействовать визуальный образ. Только надо расшифровать… Сейчас придумаем. Э-э-э… „Виртуальная Ассоциация Лысых Латентных Извращенцев“. Потемкин громко расхохотался, радуясь неожиданной находке. Он извлек из ящика стола пачку „Мальборо“, достал сигарету и закурил, катаясь взад-вперед на кресле с колесиками и пуская в потолок кольца дыма. «Пожалуй, не пройдет… Хотя на будущее, для конкурентов, надо приберечь. Может, с другой стороны зайти? Как там этого дурацкого робота в оригинале? WALL’E? О’кей. Может, West Association of Luxury Landscape Engineering?[1 - Западная ассоциация ландшафтного инжиниринга класса люкс (англ.).] Нет, ерунда какая-то. Для ландшафтного дизайна, конечно, покатило бы, а здесь не тот случай. Но «инжиниринг» – слово подходящее, да».

Паззл не складывался. Кирилл взял листок бумаги, написал в колонку В-А-Л-Л-И и начал мучительно подбирать слова к первым трем буквам. Через минуту что-то нарисовалось. «Высокопроизводительный Аттестованный Лицензированный Легкодоступный Инжиниринг». Корявенько, не прокатит. Внезапно его озарило: «А, кстати, это же у нас северо-западный регион? Там со времен совка все на фиников молятся, а слово „валли“ наверняка чухонское. Что там у нас такое valli?» – Потемкин открыл переводчик с финского на русский. Ага, «интервал». Из учебника по геометрии Кирилл помнил, что интервал – «множество точек прямой, заключенных между точками А и Б». То есть интервал как бы заполняет собой пустое пространство. Для строительной фирмы очень подходящая легенда. Значит, надо найти в Лапландии каких-нибудь оленеводов и зарегистрировать фирму «Интервал», а потом ввести ее в номинальные учредители СЗСК. Ко всему прочему, учредитель из страны Евросоюза – это как бы символизирует окно в Европу. Потемкин запустил презентационный редактор и написал слоган:




КОРПОРАЦИЯ «ВАЛЛИ»: МЫ СТРОИМ БУДУЩЕЕ!


Европейское качество по доступным ценам.


Пропустив несколько строк, Кирилл улыбнулся и добавил:

		Вдруг витязь вспрянул; вещий Финн
		Его зовет и обнимает:
		«Судьба свершилась, о мой сын!
		Тебя блаженство ожидает;
		Тебя зовет кровавый пир;
		Твой грозный меч бедою грянет;
		На Киев снидет кроткий мир,
		И там она тебе предстанет»…

Потемкин затушил бычок, подпер голову рукой и тяжело вздохнул:

– Обрыдло.

Кирилл руководил небольшим пиар-агентством. Он же был и его хозяином. Если совсем откровенно, то он сам и был этим агентством. Поэтому оно и называлось «КонтрПроект». Логотип фирмы представлял собой перевернутую задом наперед букву «К», стилизованную под открытую книгу, и поднятую вверх ладонь, как на флаге Абхазии, – будто бы кто-то голосовал «за». По официальной легенде название расшифровывалось как «контрактное проектирование». На деле же и дураку было понятно, что заглавные буквы «К» и «П» обозначают «Кирилл Потемкин». У Потемкина, конечно, было в штате несколько оболтусов – копирайтеров и криэйтеров, за которых все равно все приходилось переделывать. Но на крупные проекты Кирилл собирал специальные бригады из числа знакомых фрилансеров – слава богу, таких на обмельчавшем кризисном рынке было навалом. На фоне крупных рекламных и пиар-монстров, жирующих от обслуживания администрации президента, министерств, госкорпораций или губернаторов, агентство Потемкина казалось маленькой канонеркой, плутающей в тени линкоров. Но канонерка, надо сказать, была весьма маневренная. Ведь самое главное в этом бизнесе – найти заказ. А это Потемкин умел делать, пользуясь своей репутацией кудесника-сверхчеловека от пиара. И связями, которыми он оброс за пятнадцать лет.

Потемкин влетел в мир большой политики в начале девяностых, в совсем еще юном возрасте. В восемнадцать он был в авангарде борьбы за светлое капиталистическое завтра, в двадцать – среди красно-коричневых «фронтовиков», пытавшихся устроить его вчерашним бело-сине-красным соратникам кровавый термидор. Он был идеологом по складу ума, так как всегда хорошо конструировал идеологемы и формулировал прикладные месседжи. Мог сочинить листовку, мог написать статью или речь для какого-нибудь очередного косноязычного вождя. Штурмовал «Останкино», защищал Белый дом. Поучаствовал почти во всех войнах и революциях на полыхающем разломами постсоветском пространстве. Чудом выжил. Иногда ему снилась та эпоха, и в этих снах всплывали образы убитых товарищей и брошенных женщин, терзала горечь за преданные идеалы.

Когда революции утихли, он с его даром угадывать чаяния масс и отделять главное от второстепенного стал незаменим на выборах. Как-то раз его самого внесли в список одной из партий на выборах в Госдуму. Он не прошел, и тогда окончательно понял, что это не его, что истинное призвание – зажигать звезды, а не быть звездой самому. Ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Кажется, это сказал какой-то Владимир Владимирович. Но не Путин, точно.

Да, про Путина. Как патриот, Кирилл отдавал ему должное за то, что ВВП мягко, без надрыва угомонил бившуюся в конвульсиях страну. Для его народа это было несомненным благом. Но липкие и вязкие нулевые лишили общественную жизнь всякой романтики. Вместе с монетизацией льгот для пенсионеров пришла полная монетизация политики, наступила эпоха всепобеждающего бабла. Потемкину это не нравилось. Он пытался найти свое место в новой системе координат, работал на системных олигархов, занимался их имиджем. Причем делал это с той же самоотдачей, с какой в свое время строил баррикады на Красной Пресне. И за не очень большие гонорары. По-другому не умел.

В конце концов он попал в некое пиар-поле между властью и бизнесом, где вращалась денежная масса. Так появился на свет «КонтрПроект». Когда многочисленные парвеню приходили к стене с зубцами за санкцией на общественное признание, одному из них могли указать на Потемкина в качестве подрядчика. Это, конечно, были крохи с барского стола. Но Кирилл трудился многостаночно, хватаясь за любую работу – от создания «живого журнала» до избирательной кампании кандидата в мэры уездного городишки. У него был скромный офис, зато он был расположен в весьма символичном месте – гостинице «Украина». Окна кабинета директора выходили на Белый дом. С одной стороны, это пробуждало в Потемкине воспоминания о здании, в котором он когда-то работал и даже некоторое время жил, с другой – придавало статусности в глазах клиентов, приходящих на переговоры.

Увы, изящные и приятные в творческом плане проекты появлялись редко. Не до жиру – быть бы живу. Приходилось заниматься и мелкотравчатым бизнеспиаром, «созданием и продвижением бренда» какой-нибудь сети сосисочных. Или, как вот сейчас, ВАЛЛИ.

«Нет, пора в пампасы», – подумал Потемкин и опять закурил. В этот момент дверь кабинета растворилась, и в него под конвоем Евы вошли Бурунин и Коготков – два нечесаных потемкинских криэйтора. От Бурунина, ко всему прочему, за версту разило перегаром.

– Ева, закройте, пожалуйста, дверь с той стороны, – сказал Кирилл и добавил: – И уши, пожалуйста, тоже закройте.

Последнее, что услышала Ева, выходя из кабинета, было: «Орлы, вы не охуели так работать, а?!»

Через полчаса криэйторы выползли и прошмыгнули в свою каморку.

– Пить надо меньше, Бурунин! Почему Кирилл Ханович должен все за вас делать? – сурово бросила им вслед Ева.

Она всегда близко к сердцу принимала раздолбайство подчиненных Потемкина и вообще, несмотря на свой юный возраст, испытывала к нему почти материнские чувства – весьма распространенная схема отношений в ситуации, когда секретарша прикипает душой к своему шефу.

Кирилл между тем опять обратился к своей волшебной шарманке с клавиатурой, мышкой и жидкокристаллическим экраном. Маленький желтый конвертик в правом нижнем углу монитора сигнализировал о том, что за время его воспитательной беседы с подчиненными пришла почта. У Потемкина было несколько ящиков на разных сервисах, заведенных в почтовую программу со странным и несколько мистическим названием Thunderbird[2 - Гром-птица (англ.).]. Письмо, поступившее на корпоративный адрес, было от его подрядчика – студии TNY-production и содержало черновой вариант имиджевого видеоролика, который Кирилл делал для Воронежского отделения партии «Единая Россия» под выборы в Госдуму. Другое было оповещением о том, что некий пользователь «живого журнала» gomorrah_angel добавил его в друзья. «Ладно, ролик потом посмотрим, а что это еще за ангел из Гоморры, позже разберемся», – решил Потемкин, потому что следующее письмо его заинтересовало гораздо больше.

Оно пришло на самый-самый личный ящик на gmail, которого не было на визитках и который Кирилл кому попало не раздавал. Собственно, адресом служил номер потемкинского мобильника – он создал его для того, чтобы при обмене контактами с нужными людьми адрес и телефон были, как некогда в рекламе шампуня и ополаскивателя Vidal Sassoon, в одном флаконе. К тому же такой имейл легче продиктовать по телефону. В теме письма значилось: «Ваш единственный шанс попасть в рай на Земле», а само письмо начиналось знакомым каждому с детства текстом:



«Алиса сидела со старшей сестрой на берегу и маялась: делать ей было совершенно нечего, а сидеть без дела, сами знаете, дело нелегкое; раз-другой она, правда, сунула нос в книгу, которую сестра читала, но там не оказалось ни картинок, ни стишков. „Кому нужны книжки без картинок или хоть стишков, не понимаю!“ – думала Алиса.

С горя она начала подумывать (правда, сейчас это тоже было дело не из легких – от жары ее совсем разморило), что, конечно, неплохо бы сплести венок из маргариток, но плохо то, что тогда нужно подниматься и идти собирать эти маргаритки, как вдруг… Как вдруг совсем рядом появился белый кролик с розовыми глазками!»



ЕСТЬ МЕСТО, ГДЕ СНЫ СТАНОВЯТСЯ ЯВЬЮ И СБЫВАЮТСЯ ВАШИ САМЫЕ СОКРОВЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ.

ЧТОБЫ ПРИСОЕДИНИТЬСЯ К ИЗБРАННЫМ, ПЕРЕЙДИТЕ ПО ССЫЛКЕ И ВВЕДИТЕ СВОЙ ЛОГИН И ПАРОЛЬ.


Далее следовали очень хитрая гиперссылка и две комбинации:



Ваш логин: DCLXVI.

Ваш пароль: 56510.


«Какая забавная замануха», – усмехнулся Кирилл и хотел было отправить письмо в корзину для мусора. Однако сочетание двух факторов – личного ящика и природного любопытства – заставило его пойти за белым кроликом и кликнуть на ссылку.

На экране тут же выскочило окно с картинкой. Это была вариация на тему полотна одного из столпов романтизма позапрошлого столетия Франческо Хайеса «Лот и его дочери», на котором две почти голые фигуристые девицы соблазняли пьяного племянника Авраама. Но перед Потемкиным была именно вариация: кто-то будто продолжил мысль художника и дорисовал сцену, сделав изображение совершенно фривольным. Акт инцеста в групповом варианте был в полном разгаре – брюнетка уже оседлала ветхозаветного праведника, а ее сестра, лаская себе груди, тянула язычок к папиному уху. Потемкин не успел рассмотреть детали – он рефлекторно захлопнул окошко. «Так и знал – порнуха!» – в ужасе подумал Кирилл. Тут же открылось окно с картинкой, стилизованной под полотно Рембрандта «Сусанна и старцы». Правда, старцы на картине в компьютере были вовсе не старцы, а вполне себе добры молодцы, разложившие на двоих томную обнаженную девицу в анально-вагинальном варианте. Причем в отличие от библейского сюжета здесь Сусанна была вовсе не против такого развития событий. Кирилл, не раздумывая ни секунды, повторил операцию ликвидации. «Вот черт, троянский червь! Какой же я мудак!» – мелькнуло в голове у Потемкина. Он не очень точно знал, что такое «троян» и чем он отличается от «червя», поэтому называл «троянским червем» любые вредоносные компьютерные программы. Между тем на мониторе уже был новый шедевр. На сей раз групповая оргия со смешением двух десятков обнаженных тел аля «Вакханалия» Тициана. Потемкин понял, что ситуация серьезная. Продолжая вручную сражаться со всплывающими окнами, он потянулся к телефону – сказать, чтобы Ева срочно вызвала их сисадмина чистить карму компьютера. В следующем окне оказался откровенный лесбийский девичник в «Турецких банях» Жана Энгра, после него – веселый хэппенинг гомосексуалистов, навеянный мотивами «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, затем – какая-то ураганная садомазохистская вечеринка, напоминающая фантазии Иеронима Босха. Кирилл уже собирался прекратить бессмысленное сопротивление и дождаться специалиста, но на мониторе появилось шестое окно, на сей раз пустое. Посреди него была только одна строчка:



Введите ваш логин и пароль.


Под строкой располагались два пустых черных поля. «Помирать, так с музыкой», – вздохнул Потемкин и ввел в поля указанные в письме буквы и цифры. Окно преобразилось. Вверху появился секундомер «минуты-секунды-миллисекунды», на котором начался обратный отсчет. Под ним следовал убористый текст, который Кирилл принялся внимательно читать:



Вам ведь приходило в голову, что так называемая мораль есть не что иное, как паутина лжи, сковывающая свободу человеческой личности и мешающая ей раскрыться во всем своем великолепии?

Вы ведь согласны с тем, что так называемые греховные желания есть квинтэссенция человеческого бытия и без них жизнь лишена цвета, вкуса и в конечном счете смысла?

Вы ведь хотели бы хоть на миг сбросить оковы писаных и неписаных запретов, окунуться в океан страсти, прожить этот миг так, как его прожили наши прародители – после того, как они вкусили запретный плод, но до того, как оказались изгнаны за «грехопадение»?



Вы – счастливчик!


У вас есть уникальная возможность посетить отель «Эдем». Это место, где все тайное становится явным, а все запретное – не только приемлемым, но и приветствуемым. Единственным критерием нормы является удовольствие.



НАШ БИЗНЕС – ВАШЕ УДОВОЛЬСТВИЕ!


Похоть, чревоугодие, гордыня, стяжательство, азарт… Список можно продолжать до бесконечности. Каждому моралисту представляется аморальным все, что не укладывается в его убогое представление о мире.

В «Эдеме» никто не упрекнет вас за эти «пороки», ибо здесь порочное, с точки зрения традиционного общества, поведение является вполне этичным.

В «Эдеме» вы – бог. Вы же и богиня.

Вы можете творить кумиров и сами стать кумиром, если вам так хочется.

Вы можете прелюбодействовать, ибо все, кто приезжает в «Эдем», прелюбодействуют.

Вы можете желать жену ближнего своего, ибо все жены, приезжающие в «Эдем», хотят быть желанными. Точно так же, как и их мужья.

Вы можете красть, потому что вы сами, переступая порог отеля, заранее соглашаетесь с тем, что принесенные вами с собой вещи могут быть кем-то украдены.

Вы можете лгать, ибо в «Эдеме» вы – это то, что вы сами пожелаете сказать о себе.

В «Эдеме» пресекается только одно проявление человеческой натуры – принуждение.

Насилие – физическое или метафизическое – одного человека по отношению к другому возможно лишь до того предела, который устанавливает сам насилуемый.



«ЭДЕМ» – ЭТО МИР БЕЗ ПРИНУЖДЕНИЯ.


Наш отель находится там, где не бывает зноя или холода, где круглый год окружающая природа позволяет человеку вкушать все прелести своего земного происхождения.

«Эдем» невозможно классифицировать ни по одной известной системе – звезд, ключей, корон или баллов, потому что он находится выше всех этих систем. Такого уровня сервиса не может предложить ни один курорт мира. Наш принцип: НИЧТО НЕ ИСКЛЮЧЕНО.

Базовая стоимость пребывания в отеле для вас составляет один миллион рублей в сутки. Минимальная продолжительность тура – 7 ночей. Никакой предоплаты не требуется: вы подписываете чек по прибытии в отель.

Вы должны принять взвешенное решение, и у вас есть время. Оно истечет, когда обнулятся цифры на секундомере. Окно возможностей автоматически исчезнет, и вы никогда больше о нас не услышите. Если вы согласны, нажмите «ДА». Если не согласны, нажмите «НЕТ» или дождитесь окончания отсчета.



Под текстом стояли две кнопки: «ДА» и «НЕТ». Времени на принятие решения оставалось не так уже много. Потемкин погрузился в раздумья. Предложение казалось заманчивым, да и те деньги, с которыми Кирилл без сожаления расстался бы, были примерно такие, какие указаны в письме, будто кто-то предварительно проверил его банковский счет. Но все то, что он прочитал, очень сильно смахивало на мошенническую разводку. А Кирилл больше всего в жизни опасался попасть в глупую ситуацию, выглядеть лохом. Хотя, подумал он, «никакой предоплаты», так что механизм аферы непонятен. «Может, это не мошенничество, а розыгрыш? – подумал он. – Может, какая-нибудь телепрограмма снимает все это скрытой камерой, а потом выставляет человека идиотом перед миллионами зрителей?» Но Потемкин не был звездой шоу-бизнеса и имел мало общего с Ксенией Собчак. Так что его публичное посрамление вряд ли могло бы кого-то заинтересовать.

«Стремно, конечно. – Кирилл закурил и открыл окно. – Но ведь кто не рискует, тот не пьет шампанское. К тому же я пока ничего не теряю. Никогда не поздно выйти из игры».

Он подошел к компьютеру, навел мышку на «ДА» и кликнул, когда до конца отсчета оставалось каких-то две секунды.

Окно само захлопнулось, и на его месте появилось новое, седьмое:



Мы рады, что вы решили присоединиться к сообществу свободных людей в отеле «Эдем». Попасть в наш клуб можно только по специальному приглашению.

Мы стремимся к гармонии. Политика клуба заключается в том, чтобы в каждый момент времени выдерживать определенные гендерные и этнические пропорции, соотношения между людьми различных ориентаций и иных предпочтений в общении с другими гостями. Мы также выстраиваем культурную программу в соответствии с пожеланиями клиентов. Поэтому дата вашего заезда является результатом сложной логистики.

Сейчас вам предстоит заполнить анкету. Вы можете не указывать ваших имени и фамилии или написать вымышленные. Но мы просим вас предельно откровенно ответить на все остальные вопросы. Это в ваших же интересах, так как в случае существенного расхождения заявленного с реальным вам может быть отказано в пребывании.



Далее следовала электронная анкета. К каждому вопросу прилагалось меню с вариантами ответов и окошко, куда можно было дописать что-то от себя.



Продолжительность тура.


Прикинув остатки, Потемкин выбрал неделю.



Фамилия, имя, отчество, дата рождения.


Потемкин пожал плечами и написал свои реальные данные – маскироваться ему было ни к чему.



Ваш пол.

1. Муж.

2. Жен.

3. Гермафродит.

4. Транс. (ранее жен.).

5. Транс. (ранее муж.).


Он уверенно поставил галочку в графе «муж.».



Группа крови


«Интересно, это-то им зачем? – удивился Кирилл, отмечая группу и резус. – Можно подумать, что это какое-то логово вампиров».



Ваша сексуальная ориентация.

1. Строго гетеро.

2. Гетеро, с возможностью участия в групповых развлечениях.

3. Би.

4. Гей.


Потемкин кликнул на первый пункт. Потом подумал и переставил отметку на вторую позицию.



Отношение к BDSM.

1. Не имею опыта и не желаю его иметь.

2. Имею опыт и отношусь отрицательно.

3. Не имею опыта, но готов экспериментировать.

4. Имею опыт и отношусь положительно.


Потемкин выбрал первый вариант и на мгновение задумался. Этот вопрос придал игре дополнительный шарм. По мере заполнения граф оставшаяся часть менялась – видимо, в зависимости от уже введенной информации какие-то вопросы отпадали, а какие-то, наоборот, добавлялись. Например, после того как Кирилл определился со своим полом, из вопроса о его сексуальной ориентации исчез вариант «Лесбо».

Он быстро прошел разделы «раса», «этническая принадлежность», «родной язык», «владение иностранными языками». Эти вопросы не требовали особых умственных усилий. Там, где значилось «отношение к религии», он так и не смог ничего выбрать из списка нескольких десятков конфессий (включая «вуду» и «шаманизм»), но и причислить себя к атеистам не позволяла совесть. Поэтому, поразмыслив, он написал собственный вариант – «деизм».

Далее следовали вопросы физиологического свойства, и Потемкин слегка запнулся, так как многие из них были неожиданными, а варианты ответов – смешными. Иногда возникало ощущение, что он заполняет анкету соискателя вакансии жиголо.



Рост – 178.



Вес – 85.



Размер обуви – 43.



Телосложение – Обычное (варианты: «худощавое», «спортивное», «мускулистое», «плотное», «полное»).



Волосы на голове – Блондин (среди вариантов Кириллу запомнилась «голова, бритая наголо»).



Длина волос на голове – Короткие.



Волосы на лице и на теле – Почти нет.



Татуировки и пирсинг – Отсутствуют.



Цвет глаз – Голубые.



Размер члена.


Кирилл несколько смутился. Варианты были «до 10 см», «10–15 см», «15–20 см» и «больше 20 см». Потемкин никогда не мерил свой инструмент линейкой ни в спокойном, ни в эрегированном состоянии – как-то не до этого было. Немного подумав, он остановился на третьем пункте.



Режим дня



Разумеется, «сова».



ВИЧ-статус



Слава богу, отрицательный.



Перенесенные венерические заболевания.


Хотя прошло уже больше десяти лет, Потемкин честно указал, что переболел триппером. По молодости он весьма пренебрежительно относился к презервативам и любил шутить на тему объединяющего признака для гондонов и тормозов: мол, и то и другое – для тр?сов. Но как-то раз в самый неподходящий момент «французский насморк» застиг его в ходе ответственной командировки. Член превратился в истекающий вонючей жидкостью гнойник. Вылечившись, Кирилл стал большим ревнителем безопасного секса и с тех пор никакими «нехорошими» болезнями не страдал.



Запахи и аксессуары, которые вас возбуждают.


Потемкин указал «парфюм», «нижнее белье» и «униформа». Латекс, металл и все прочее его совершенно не впечатляли, но с детства преследовало влечение к женщинам в белых халатах – так одевались ухаживавшие за маленькими мальчиками симпатичные воспитательницы в детском саду-пятидневке ЦК Ленинского комсомола в Вешняках, где проводил дошкольные годы Кирилл.



Стимуляторы, которые вы принимаете или хотели бы попробовать.


Из длинного перечня Потемкин выбрал «табак» (в варианте «часто курю», «Мальборо»), «алкоголь» («люблю выпить», «виски») и «легкие наркотики» («покуриваю травку», «марихуана»).



Ваши гастрономические предпочтения.


Кирилл указал итальянскую и китайскую кухню. Это было стыдно, ибо банально, зато полностью соответствовало действительности.



Ваши музыкальные пристрастия.


Пристрастия были эклектичны. Поэтому он отметил «классический рок».



Предпочтительный для вас интерьер.


В меню значился весьма богатый выбор. Здесь были и «античный», и «готика», и «модерн», и «хай-тек», и разнообразные этнические вариации стилей, в том числе восточные – «китайский», «японский», «индийский». Потемкин вспомнил про свой деизм и остановился на «барокко».



Предпочтительный вариант расселения.



1. Sea view[3 - Вид на море (англ.).].

2. Garden view[4 - Вид на сад (англ.).].


Кирилл выбрал вид на море. Такая дотошность в выяснении предпочтений клиента окончательно заинтриговала его. До конца формы остался всего один вопрос:



Вы намерены посетить отель.

1. Один.

2. С дамой (жена, подруга).

3. С другом.

4. В составе группы.


Потемкин, возможно, и пригласил бы с собой кого-нибудь. Но, во-первых, он по-прежнему не был уверен, что не является жертвой розыгрыша. А во-вторых, другие варианты предполагали заполнение такой же анкеты на спутницу (спутников), а делать это Кириллу было попросту лень.

С анкетой было покончено. В конце ее было две строки:



1. Отправить заявку в клуб «Эдем».

2. Отправить заявление участковому милиционеру (хаха-ха!).


Кирилл оценил чувство юмора составителей, отправил форму и увидел следующее:



Спасибо за предоставленную информацию. Ваша заявка будет немедленно рассмотрена администрацией. В том случае, если вас будут готовы принять в клубе «Эдем», уведомление об этом в ближайшее время придет к вам на E-mail. Оно будет содержать все необходимые инструкции и рекомендации.


Через несколько секунд текст растворился. Потемкин попробовал обновить страницу, но браузер выдал сообщение об «ошибке 404»: «The page you are looking for might have been removed, had its name changed, or is temporarily unavailable»[5 - Страница, которую вы запрашиваете, возможно, была перенесена, сменила название или временно недоступна (англ.).]. Попытки вновь зайти на сайт по ссылке из первоначального письма приводили к тому же результату. Никаких новых писем в его личном ящике не было. «Может, почудилось?» – подумал Кирилл.

Он вдруг почувствовал себя Буратино, случайно проколовшим длинным носом дырку в старом холсте папы Карло. Через образовавшееся отверстие он вдруг увидел дверь в другой, параллельный мир, куда чертовски хотелось попасть. Но золотого ключика от этой двери у него не было. Во всяком случае, пока.




Филя


Около часа Потемкин провел в беспокойном ожидании. Работа не спорилась. Он периодически проверял почту, но писем из «Эдема» не было. Тогда он написал ответное послание на адрес, с которого получил послание от таинственной «администрации»:



Добрый день, уважаемые дамы и господа!

Хотелось бы узнать результаты рассмотрения моей заявки.



С уважением,

    Кирилл Потемкин

Отправить письмо не вышло: почтовый сервис сообщил, что такого адреса во всемирной паутине не существует. Тогда Кирилл вдруг вспомнил, что его записал в друзья некий ЖЖ-юзер gommorah_angel. Взаимно «зафрендив» его, Потемкин увидел, что все записи в журнале были подзамочными, то есть их могли видеть только друзья юзера. Основной тематикой блога оказалась эсхатология. Автор думал о грядущем конце времен и пытался найти признаки его приближения в конкретных событиях. В последней записи, сделанной в ночь с 30 апреля на 1 мая, он размышлял:



«Трудно найти человека, более близко и даже, в некотором смысле, дерзко подошедшего к истолкованию Откровения, нежели протоиерей Сергий Булгаков. Однако же и он ушел от ответа на мучающий нас вопрос о взаимосвязи, в которой находятся между собой три седьмерицы – о семи печатях на Книге Судеб, семи ангелах с трубами и семи чашах гнева Божьего. “Представляют ли они лишь некоторые вариации одного и того же общего плана и содержания, или же отношение между ними определяется их хронологической сменой в том виде, как они и даны в последовательных главах Откровения, или же, наконец, между ними существует более сложное и таинственное соотношение, их между собою одновременно сближающее, но и разнящее? – пишет о. Сергий. – Окончательного и категорического ответа на этот вопрос не может быть дано здесь по самому характеру изложения, поскольку такая категоричность здесь является произвольной и гипотетической”. При этом сам тут же признает: “При толковании отдельных образов и глав Откровения приходится делать выбор между пониманием их в качестве повторения (recapitulatio) или же изображения последовательно развивающихся событий, соответствующих разным эпохам истории”. Думается, без разгадки этого мистического ребуса мы не сможем точно определить, являются ли последние события верными признаками приготовления, или же они лишь аллюр бледного скакуна четвертого всадника Апокалипсиса. Мне представляется, что главной ошибкой всех толкователей является попытка подойти к расшифровке заложенных в Откровении тайн с мерилами иллюзорного имманентного мира, опираясь на привычные представления о пространстве и времени. Между тем в реальной, трансцендентной вечности, недоступной для нашего познания, такие категории либо отсутствуют вообще, либо постулируются иначе. Например, время может иметь нелинейный характер, когда одна и та же сущность одномоментно переживает бесчисленное количество изменений».



Потемкин, конечно, понимал, о чем идет речь. В ранней юности он увлекался богоискательством, и утлое суденышко его разума швыряло по безбрежному океану метафизики от индуистских Упанишад до Герметического корпуса, с промежуточной остановкой где-то в районе филиппик Иоанна Златоуста против иудеев и язычников. Но это было очень и очень давно. Порой Кирилла посещало тревожное чувство, что за опутавшей его суетой сует он уже совсем потерял смысл бытия, утратил связь с чем-то очень важным, но водоворот жизни не давал никакого шанса остановиться и задуматься. Так и теперь, отмахнув нахлынувшее, он решил ответить забавному блогеру цитатой из советской классики. Довольно ухмыляясь, Потемкин высунул язык и настрочил издевательский комментарий:



«Самое главное, – говорил Остап, прогуливаясь по просторному номеру гостиницы “Карлсбад”, – это внести смятение в лагерь противника. Враг должен потерять душевное равновесие. Сделать это не так трудно. В конце концов, люди больше всего пугаются непонятного. Я сам когда-то был мистиком-одиночкой и дошел до такого состояния, что меня можно было испугать простым финским ножом».



Тут он заметил, что ему пришло письмо, не оставлявшее никаких сомнений в отправителе. Тема письма значилась как Eden confirmation[6 - Подтверждение от Эдема (англ.).], а в теле его снова была сложная ссылка, по которой Потемкин незамедлительно проследовал. Опять открылся сайт с неудобоваримым адресом, где предлагалось ввести логин и пароль. Как только Кирилл справился с этим нехитрым заданием, появился текст:



Мы ожидаем вас в клубе «Эдем» в ближайшее воскресенье. В этот день вам необходимо прибыть в международный аэропорт Пуант-Ларю Республики Сейшельские Острова, где вас встретят. В качестве идентификаторов гостя используются персональный логин и пароль.

Для перелета вы можете задействовать свой самолет, заказать чартер или воспользоваться услугами следующих авиаперевозчиков:

1. Air Seychelles – прямой рейс (вылет из аэропорта Внуково).

2. Qatar Airways – рейс с посадкой в Дохе (вылет из аэропорта Домодедово).

3. Emirates – рейс с посадкой в Дубае (вылет из аэропорта Домодедово).

Наши рекомендации для гостей:

1. Вы можете взять с собой все, что вам заблагорассудится, кроме домашних животных. Но мы советуем брать только те вещи, с которыми вы готовы без сожаления расстаться. Тем более, что в отеле вы сможете пользоваться уже имеющимся ассортиментом предметов для комфортного пребывания или же приобрести новые.

2. На территории отеля запрещено самостоятельно осуществлять фото– и видеосъемку. Все устройства, могущие производить аудио– и видеозапись (в том числе мобильные телефоны), на время пребывания сдаются на ресепшен.

3. Средства телекоммуникации на территории отеля не функционируют. Вы можете воспользоваться услугами личного секретаря, который будет принимать входящие сообщения и регулярно докладывать вам об их содержании. Однако для того, чтобы осуществить обратную связь с абонентом, вам необходимо будет покинуть «Эдем».

3. Советуем вам иметь резерв финансовых средств на тот случай, если у вас возникнет потребность приобрести какую-то вещь или потратить деньги (например, при участии в азартных играх).



Если вы согласны с предложенной датой, просим подтвердить ваше намерение.


Далее следовали кнопки «ДА» и «НЕТ». Потемкин уверенно нажал «ДА» и увидел сообщение:



Спасибо. У вас есть 24 часа, чтобы определиться с вариантом перелета. Вы должны будете указать его при следующем сеансе связи.

NB! В целях вашей безопасности просим не сообщать третьим лицам о сделанном вам предложении.


Текст опять исчез. Потемкин снял трубку:

– Ева, свяжитесь, пожалуйста, с представительством авиакомпании «Эйр Сейшелс» и возьмите билет – так, чтобы я был в Пуант-Ларю в воскресенье. Обратный вылет через неделю.

– Как вы сказали? – переспросила Ева. – «Эйр»… чего?..

– «Эйр Сейшелс», это на Сейшельские острова, есть такой архипелаг в Индийском океане севернее Мадагаскара, – пояснил Кирилл. – У них должен быть прямой рейс. И первый класс там, пожалуйста.

У Потемкина резко зачесался его длинный нос. Эта примета легко поддавалась дешифровке. Он посмотрел в свой ежедневник, взял со стола мобильный и набрал номер депутата Госдумы Александра Фильштейна. Вдохновившись куплетом «Не думай о секундах свысока» в исполнении великого Иосифа Кобзона, Кирилл услышал знакомый хитрый голосок:

– Але!

– Здорово, Франкенштейн! Не отвлекаю от дел государственных?

– О-о-о! Какие люди! Таврический! – прошепелявил Фильштейн. – Давненько мы тебя не видели.

– Я вот как раз об этом. Нам бы повидаться сегодня – есть кое-какой разговор не по телефону.

– Ну так заезжай часиков в пять, я сегодня на месте.

– Ну так буду, жди.

Потемкин отличался маниакальной пунктуальностью. Ощущение, что он опаздывает, всегда вызывало у него панику. Это доставляло гораздо большее расстройство, чем дискомфорт человека, которого он теоретически мог бы заставить себя ждать. Поэтому Кирилл предпочитал выехать на встречу заранее, с запасом. Хотя, с учетом состояния дел на дорогах задыхающейся в пробках и смоге столицы, это не всегда помогало. Тогда он бросал машину и шел к ближайшей станции метро.

На сей раз обошлось без приключений. Но не потому, что никому из двух особо охраняемых персон в Белом доме и Кремле в это время не пришло в голову поехать друг к другу в гости, наглухо перекрыв и так плотно нафаршированный железом Новый Арбат. Они-то как раз именно это и затеяли. Просто водитель Кирилла – бывалый ямщик с двадцатилетним таксистским стажем – вовремя почуял неладное и успел соскочить на набережную в тот самый момент, когда мордатые гайцы уже начали перекрывать главную магистраль российской вертикали власти. Сделав крюк через тоже забитую, но хотя бы двигавшуюся Тверскую, потемкинский «рейндж-ровер» в половине пятого уже выезжал на Охотный ряд. Обогнув суровый сталинский фасад бывшего здания Госплана, где заседал российский парламент, он свернул на Большую Дмитровку. Припарковаться удалось в районе Камергерского переулка, как всегда с трудом. Потемкин вышел из машины и двинулся к обители законодательной власти через Георгиевский переулок, в котором располагалось новое здание Госдумы. «Новым», правда, у него было лишь одно название, а так – построенная в семидесятые бетонная 13-этажная коробка, соединенная со «старым», выходящим на Охотный ряд зданием пятиэтажной перемычкой, где находился зал заседаний и сидели технические службы. Все это громоздкое сооружение Кирилл знал как свои пять пальцев. Оно для него было почти родным. Да что там «почти», совсем родным. Несколько раз пришлось там даже заночевать – то по причине слишком затянувшихся дискуссий, то по причине излишне выпитого.

В первый раз он оказался здесь весной девяносто четвертого. Тогда сгоревший Белый дом, где раньше заседал советско-российский парламент, забрало себе правительство, а наспех сколоченной после расстрела Верховного Совета Госдуме, которая временно ютилась в высотной «книжке» бывшего Совета экономической взаимопомощи социалистических стран на Новом Арбате, только-только подыскали постоянную резиденцию. Поближе к Кремлю – на всякий случай, чтобы шальных мыслей у депутатов не возникло. Дума тогда туда еще толком не доехала. То есть кабинеты депутатам раздали, а ремонт только начали. Можно было вдохнуть аромат совкового Госплана: поездить на обшарпанных лифтах с западающими кнопками, посидеть за кондовыми столами с облупившимся лаком, покрутиться на скрипящих креслах, обитых протертым до дыр бюрократическими задницами дерматином. Потом турки сделали в Думе «евроремонт», поразивший воображение депутатов и их многочисленной челяди, – таких стильных офисов в России отродясь не было. Возможно, одной из причин сговорчивости коммунистов, которые в девяносто шестом году на президентских выборах легко сдали первый в стране пост полуживому Ельцину, был как раз этот евроремонт. У них ведь бытие определяет сознание. А выползать из уютных кабинетов, из ресторана с любвеобильными официантками опять на баррикады – ну очень не хотелось.

Потемкин каждый раз вспоминал эти времена, когда подходил к входу в парламент. Сейчас перед ним стояла металлическая изгородь. По ту сторону изгороди два бойца Федеральной службы охраны в бронежилетах проверяли документы входящих. У Потемкина никогда не было проблем с проходом через парадные подъезды российской власти. На этот случай у него в портмоне всегда лежало множество «ксив» – советников, консультантов, экспертов и т. п. В данном случае наготове было удостоверение помощника депутата – он числился таковым у одного члена фракции Либерально-демократической партии России. Который, собственно, когда-то стал депутатом благодаря ему. В лохматом девяносто третьем году, после разгона советской власти и маленькой гражданской войны в центре Москвы, кампания по выборам в Госдуму проходила в ужасной неразберихе. Партийные списки писались буквально на коленке. Один потемкинский приятель – мелкий лавочник, державший три ларька у станции метро «Беляево», – уже с год как крутился в ЛДПР, и кто-то из тех, кто у Жириновского что-то решал, за небольшую мзду занес его в предвыборный список. Как-то раз, во время очередной пьянки, он поинтересовался у Потемкина своими парламентскими перспективами. Узнав его порядковый номер, Кирилл честно сказал своему знакомому, что шансов у него никаких, но тут же предложил помочь. У Потемкина как раз был другой приятель – Коля, который в полуразвалившемся офисе ЛДПР на Рыбниковом переулке оказался единственным функционером, кто хоть немного шарил в единственном на весь штаб компьютере. Поэтому именно ему было поручено ответственное задание – набивать в текстовом редакторе Lexicon списки кандидатов. Проблема была решена за две литровые бутылки водки Kremlyovskaya, палку сырокопченой колбасы и банку маринованных огурчиков. За день до отправки документов в Центризбирком потемкинского кандидата несколькими нажатиями клавиш переместили на пятьдесят позиций выше. Когда списки были уже зарегистрированы, Коля сказал начальству, что произошла техническая ошибка – мол, компьютер заразили вирусом конкуренты. Что такое «компьютерный вирус», в ЛДПР никто не знал, и на него махнули рукой. Правда, после неожиданного триумфа партии Жириновского на выборах выяснилось, что из-за Колиного «вируса» мимо Думы пролетел один авторитетный товарищ из измайловских бандитов. Он настолько расстроился этим обстоятельством, что Колю до смерти забили бейсбольными битами – народ в ЛПДР во все времена был лихой. А друг Потемкина зацепился за думскую скамью и с тех пор кочевал из списка в список, помогая, чем мог, своему благодетелю.

Кирилл со своей ксивой протиснулся к входу – у изгороди толпились посетители, не имевшие постоянных пропусков. Среди них было немало сумасшедших, приехавших в столицу искать правду. Убогая околодумская публика всегда вызывала у Потемкина умиление. Эти люди на самом деле думали, что перед ними Власть, что стоит только проникнуть через кордоны внутрь, схватить в буфете за пуговицу какого-нибудь депутата (который их, разумеется, внимательно выслушает), как все проблемы будут тотчас решены. Рассосутся опухоли, заработает вечный двигатель, наступит мир во всем мире… Впрочем, многие из тех, кто стремился не просто пройти в здание на Охотном ряду, а стать депутатом, – людей, как правило, образованных и весьма состоятельных, – мало чем отличались от этих несчастных. Они ведь тоже думали, что заветный мандат и значок на лацкане пиджака – это некие сакральные атрибуты, дающие право повелевать человеческими судьбами. Лишь потратив немыслимое количество денег и очутившись в «кругу избранных», они вдруг с ужасом понимали, что попали в обычный гадюшник с нравами и распорядком жизни какого-нибудь совкового научно-исследовательского института. Что здесь тоже есть своя цветовая дифференциация штанов – свой партком (точнее, парткомы), свои завотделами и заместители директора – председатели парламентских комитетов и вице-спикеры.

После воцарения вертикали власти этот НИИ и кормушкой-то можно было назвать с большой натяжкой. Нет, конечно, в веселые девяностые, когда исполнительная власть была слабой, а в Думе правили бал коммунисты с ЛДПР, да и партий власти было несколько, ситуация слегка отличалась. Тогда это был действительно законодательный ОРГАН ВЛАСТИ, где что-то реально решалось. Здесь прохода не было от отраслевых «толкачей», а олигархи заводили в стенах парламента свои неформальные представительства. Деньги носили чемоданами, а откаты платили деревеньками и «долянами». Виртуозней всех работал, конечно, Жириновский. Но связываться с ним было довольно рискованно. Еще тогда, когда Дума ютилась на Новом Арбате, у него на столе в кабинете стояли «вертушки» – аппараты правительственной связи АТС-1, АТС-2 и ПМ. Это были муляжи – ни к какой такой связи его кабинет подключен не был, и оборванные провода валялись прямо на полу под столом. Но лидер ЛДПР имел имидж грозного победителя выборов, и, когда к нему приводили какого-нибудь очередного лоха, пытавшегося решить проблему с какой-нибудь таможней, он поднимал трубку и говорил: «Соедините меня с председателем Государственного таможенного комитета товарищем Кругловым! Алло, Анатолий Сергеевич? Это Жириновский. Ко мне тут пришел господин Пупкин. У него возникла небольшая проблема с вашим ведомством. Не пропускают очень важный товар, имеющий стратегическое значение для России, – два состава с этиловым спиртом, знаете ли. Так вот, я вам поручаю немедленно разобраться и положительно решить вопрос. Все. Доложите завтра». Пупкин оставлял свой кейс с наличностью в кабинете и уходил, окрыленный. Больше его к Жирику никогда не пускали. Правда, клиенты попадались разной степени окрышеванности, поэтому несколько посредников, приводивших барыг «на развод», бесследно исчезли.

Однако с приходом Путина Дума потеряла всякое значение даже для лохов. Центр законотворчества переместился в Кремль и Белый дом, а парламент превратился в декорацию «суверенной демократии». Зал заседаний заполонили единороссы – крепкозадые пузатые мужички в серых пиджачках, с серыми лицами и провинциальные тетки той же сборки и года выпуска. Лоббисты ушли из Госдумы – какой смысл разговаривать с андроидами из штамповочного цеха, голосующими по сигналу из правительственной ложи? Практичнее иметь дело с теми, кто заказывает музыку. Простым парламентариям оставалось зарабатывать лишь на заказных запросах по уголовным делам. Да и те, как правило, сразу отправлялись прокурорами в корзину. Так депутатский корпус превращался в серую биомассу.

Но правила для того и существуют, чтобы из них делались исключения. Поэтому сквозь толщу асфальта, укатанного «сувенирной демократией», кое-где поблескивали драгоценные камни свободной воли. Правда, чтобы обладать собственным мнением, надо было иметь отдельную и очень прочную крышу. Такие незаурядные личности в Думе были. Например, адвокат Андрей Макаров, который начинал свою политическую карьеру еще в девяносто третьем, размахивая на телеэкранах фальшивой ксерокопией трастового договора вице-президента Руцкого, якобы подписанного им в цюрихском банке Indosuez. Или вот Александр Фильштейн, а попросту Филя.

Филю Кирилл знал уже больше пятнадцати лет. Его жизненный путь был в чем-то схож с потемкинским. В поставленный Павлом Гусевым на таблоидные рельсы «Московский комсомолец» Фильштейн попал прямо со школьной скамьи, в революционном 1991-м. На заочное отделение факультета журналистики МГУ Филя поступил только пять лет спустя, будучи уже «золотым пером» самого злобного цепного пса молодой российской демократии. Он блистал на поприще грязекопания и умел ловко подогнать разрозненные факты под нужную версию. Поэтому, видимо, на него обратила внимание контора, которой в России всегда есть до всего дело. Люди с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками сделали ему предложение, от которого обычно не отказываются. Да Филя и не думал отказываться, он как раз набивался на эту роль – канала для слива на публику компрометирующих материалов. Правда, войдя во вкус, как-то в конце девяностых он попал между молотом и наковальней, встряв в извечную, то затухающую, то разгорающуюся с новой силой войну между чекистами и ментами. Несколько заигравшись, Фильштейн по наущению своих друзей начал мочить всесильного ельцинского фаворита – министра внутренних дел Владимира Рушайло. Ответ Чебурашки, как называли Рушайло за излишне оттопыренные уши, не заставил себя долго ждать. Одним поздним вечером гаишники тормознули Филин «форд-эскорт» за то, что он якобы проехал на красный. Грязно ругаясь, Филя предъявил спецталон, запрещающий досмотр машины, и удостоверение на имя сотрудника уголовного розыска, капитана милиции Матвеева. К удивлению Фили, эти грозные бумажки вызвали у людей в форме только приступ хохота. В ближайшем околотке, куда был доставлен подозрительный капитан, у него также были обнаружены удостоверения пресс-секретаря московской таможни (с правом ношения оружия), «консультанта секретариата» руководителя аппарата Госдумы, помощника зампреда Мособлдумы, пропуска в закрытые санатории и журналистское удостоверение МК за номером 007. На Фильштейна было заведено уголовное дело за «использование заведомо подложных документов», и ему предложили в качестве альтернативы нарам отправиться в психушку. К счастью для «Матвеева», контора вовремя вмешалась, и дело уладили. После этого инцидента Филя стал гораздо осторожнее. Он остепенился и по протекции мэра Москвы Лужкова попытался стать депутатом Думы в одном из округов столицы. В тот раз, однако, он проиграл. Но мечта о том, чтобы попасть в коридоры власти, крепко засела у него в голове. Через четыре года Фильштейн воплотил ее в реальность и получил мандат, избравшись от «Единой России» где-то в Нижегородской губернии.

Теперь Кирилл приходил в гости к Филе, как когда-то Филя приходил к нему. Пройдя через холл нового здания, Потемкин двигался по коридору, соединяющему его со старым. В холле расположилась очередная выставка на тему сельского хозяйства. Организаторы в фиолетовых галстуках демонстрировали здоровый оптимизм, добротно замешенный на рязанской сметане. Все здесь было до боли знакомо. Он шел к апартаментам Фильштейна, а люди с натянутыми на уши улыбками здоровались с ним. Знакомые все лица, как руку не пожать. Дань приветливости тем, кого в душе презираешь.

Добравшись до старого здания, Потемкин вызвал лифт. Потершись несколько секунд с мужчинами и женщинами, преисполненными собственного достоинства, он достиг седьмого этажа. На двери нужного ему кабинета висела табличка:




ДЕПУТАТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ


ФИЛЬШТЕЙН АЛЕКСАНДР ЕВСЕЕВИЧ


Таблички в Думе были сделаны из углепластика, но «под бронзу», причем буковки в них легко разбирались, как в лото. Как-то раз, после приятного вечера с сотрудницами редакционно-издательского отдела, Кирилл с Фильштейном, который находился в сильном подпитии и в одних трусах, шатались ночью по коридорам Госдумы. В то время одним из депутатов был известный либеральный публицист Нуйкин, а его соседом по несчастью – посланец Приморского края Хабейко. Потемкин, как и Фильштейн, недолюбливал либералов. Чтобы открутить шурупы, сдерживающие буковки, сгодилась монета в десять рублей. Поутру проснувшаяся Госдума обнаружила, что в ее составе оказались депутаты Хуйкин и Набейко.

Филя не принадлежал к парламентской номенклатуре – он не был ни первым замом, ни просто замом комитета, не руководил никакой комиссией по подготовке к Олимпиаде-2014. Как бы рядовой депутат, но кабинет у него был вполне начальственный – он не только располагался в старом здании, где сидели все думские патриции, а потолки раза в два выше, чем в новом, но еще и имел маленький предбанник-приемную. Это подчеркивало привилегированный статус хозяина помещения.

– Конечно, Кирилл Ханович, он вас давно ожидает. – Слегка замороченная помощница Фильштейна сделала приветливое лицо.

Потемкин открыл дверь, украшенную бархатным вымпелом с легендарной эмблемой из щита с мечом и надписью золотой нитью: «Федеральная служба безопасности Российской Федерации. 90 лет на службе Отечеству». Разъевшийся на казенных харчах народный избранник стоял у окна, постукивая по полу остроносой туфлей из кожи страуса. Лицо его сияло как начищенный самовар.

– Ну, здорово, – сказал Филя, доставая из шкафа бутыль Johnnie Walker.

– Не стареют душой ветераны, – причмокнул Кирилл, рассматривая разложенные на подоконнике закуски.

Фильштейн разлил виски по стаканам:

– Ну, в «режим Грачева» я пока не вошел.

– Что за режим?

– Павел Сергеевич Грачев, которого Ельцин называл «лучшим министром обороны всех времен и народов» и который, сука, замочил нашего Диму Холодова, имел одну особенность. Он всегда приезжал на работу в восемь утра, и у него на столе стояло сто грамм армянского коньяка и лимончик, порезанный и посыпанный сахаром. Павел Сергеевич выпивал, закусывал и приступал к делам. Каждый час, по бою кукушки, верная проблядушка приносила ему еще сто грамм. И так до самого вечера.

– Это же больше литра получается, – сложил в уме Потемкин. – Я б не смог дивизиями командовать.

– Я бы тоже. Вот он в Чечне во время первой кампании и докомандовался. «Возьмем Грозный одним парашютно-десантным полком!» Гондон. Пить надо много и сразу, чтобы не было мучительно больно за бессмысленно угробленную печень, хе-хе.

Потемкин взял стакан и кинул туда щипцами пару кубиков льда из предусмотрительно выставленной вазочки:

– Ну, за что?

– Да уж не за годовщину вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз, конечно, – подмигнул Фильштейн. – У меня повод есть.

Он достал из ящика стола добротную кожаную корочку и протянул ее Потемкину. Раскрыв ее, Кирилл увидел цветную фотографию приятеля, облаченного в мундир с золотыми погонами, ФИО и поясняющую подпись: «Генерал-майор Федеральной службы безопасности Российской Федерации».

Кирилл иронически скривился:

– Ага, а можно мне ксиву генерал-фельдмаршала ФСБ сделать? Я все же светлейший князь, как ни крути. Штуку баксов прямо сейчас дам.

– Это родная! – возмутился депутат. – Ты че, сомневаешься?

– Ну, знаешь, как-то генерал-майор в тридцать семь лет… Неубедительно… Ты бы походил в полковниках до сороковника, что ли.

– Зиновий Борисович Кацнельсон, к твоему сведению, в тридцать лет стал начальником экономического управления ОГПУ. Это что-то вроде сегодняшнего департамента экономической безопасности ФСБ – борьба с диверсиями и шпионажем в народном хозяйстве СССР.

– Ага, стал. Ты, главное, не закончи, как этот Зиновий Борухович. Его в каком году расстреляли-то?

– В тридцать восьмом, как все ягодинские кадры, – грустно вздохнул генерал-майор. – Он тогда Дмитлагом заведовал.

– Ладно, хрен с ним, – сказал Потемкин, добавляя лед в стаканы. – Обмоем твою ксиву.

Они чокнулись и выпили. Потемкин посмотрел в окно, которое выходило прямо на здание вновь отстроенной гостиницы «Москва».

– Надо же, уже работает, – сказал он, закусывая соленым огурцом. – До чего же уебищно, однако. С таким же успехом можно было бы в Риме снести Колизей. И забабахать на его месте новый, с подземной парковкой и пластиковыми стульчиками от фирмы «Интеко».

– Ты не прав, – решительно возразил Филя. – Все же Колизеем как культурно-спортивным объектом никто не пользуется. А здесь был приличный отель, который, правда, пришел в аварийное состояние. Как бы там сталинский ампир ни нахваливали, не умели на века строить – рано или поздно придется все эти шедевры либо сносить, либо переделывать. Так и с «Москвой». Нельзя же было ее просто выселить и оставить разваливаться у нас под носом.

Потемкин задумался:

– Помнишь, Саня, когда ее снесли, Батурин сам сказал, что надо оставить площадь, что у него от этих видов «дух захватывает». Правильно придумал старик. – Он обвел рукой панораму, открывающуюся из окна депутата. – Ты представляешь себе, какая сейчас была бы здесь лепота! Самая большая площадь в Европе, Кремль как на ладони…

– Виды? Красота? – усмехнулся Филя. – При чем тут виды? Кого они вообще волнуют? Ты себе не представляешь, какие там бабки были закручены, какие разборки были и каких людей в фундамент закатали!

– Отчего же. Очень живо представляю. Кстати, насчет разборок. Как тебе последние новости? У меня такое ощущение, что цитадель свободы слова превращается в клуб самоубийц. Это у них какие по счету похороны? Девятые? Десятые?

Самым обсуждаемым событием в российском, да и, пожалуй, международном медиасообществе было очередное заказное убийство в «Новой газете», на этот раз – двойное. В результате взрыва заложенного в редакционный автомобиль фугаса погибли сразу два заместителя главного редактора – один из основателей легендарного издания Сергей Кожеухов и занимавшийся спецпроектами Валерий Торчковский.

– Не понимаю, при чем тут свобода слова. – Фильштейн налил себе еще виски. – A la guerre comme a la guerre[7 - На войне, как на войне (фр.).]. На информационном фронте без перемен. Каждый киллер должен быть готов к тому, что сам окажется на мушке. Такого объема заказухи, как в «Новой», ни в одной газете мира не было и не будет. Мой «МК» по сравнению с этим борделем – институт благородных девиц. Поэтому и иконостас у них такой. К тому же последние разборки, судя по всему, как раз внутриредакционные у них.

– Не понял, – удивился Кирилл. – Это что, шутка?

Лицо у Фили стало таким, будто он знает страшную пионерскую тайну, которую не откроет даже под пыткой, но если вдруг увидит, что эта тайна никому не нужна, немедленно всем расскажет.

– Шутка?! – Фильштейн уже был слегка пьян. – Самая упрямая шутка – факт. Сам подумай. За несколько месяцев до убийства сам знаешь кого капиталист-идеалист и олигарх-разведчик Лебедин становится совладельцем и главным спонсором «Новой». Наивные люди думают, что пятьдесят один процент газеты принадлежит коллективу издания. На самом деле двум ее отцам-основателям через офшор на Антильских островах. За свои типа тридцать девять процентов акций газеты, которые ничего не стоят, Лебедин заплатил два миллиона долларов, и они были тут же распилены так называемым коллективом. Экономика газеты с тех пор была устроена очень просто: зарплату и все расходы издания оплачивает из своего кармана миноритарий, доходы идут в тумбочку главных акционеров. А cash flow[8 - Движение денежной наличности (англ.).] там – ого-го! Иногда откроешь номер – ни одного непроплаченного материала. Входящий поток – где-то лимонов восемь долларов в год. Представляешь, сидят чуваки на таких шальных деньгах! Они мастера подобных комбинаций. Пиарщики вроде тебя. Только, извини, братан, покруче. Двигают на международном уровне свой бренд. А всякие там спонсоры – сначала Невзлин, потом Лебедин – попутчики.

– Если то, что ты сейчас говоришь, правда, почему же они до сих пор не в Бутырке?

– Крыша очень хорошая, – Фильштейн грустно кивнул в сторону Кремля. – Прочная.

– Так они ж из номера в номер мочат режим «кровавой гэбни»!

– Ага, а на «Эхе Москвы», где главный акционер – «Газпром», чем люди занимаются? Это и есть управляемая демократия, Кира. Нужен свисток, чтобы пар выходил, когда разум возмущенный закипает. Ну и витрина свободы слова для экспортных нужд. Как Виктор Луи при совке. Кстати, насчет «кровавой гэбни». В «Новой» всеми левыми бабками как раз заправлял Торчковский. Этот крендель раньше служил в контрразведке, на всякий случай. Так что, думаю, не случайно они с Кожеуховым в той машине оказались.

Оба помолчали.

– Ладно, что-то мы все о работе да о работе, – улыбнулся Филя. – Давай о чем-нибудь хорошем поговорим. Тост есть.

– Давай.

– Чтоб хуй стоял, и деньги были, и не сгорели винные заводы!

Они выпили и присели за стол, закусывая овощами и нарезками с копченостями.

– Кстати, Сань, я как раз по поводу хуя хотел поговорить, – неожиданно прервал паузу Потемкин.

– Не понял. – Кусок колбасы завис у Фили во рту.

Депутат оторопело воззрился на собутыльника: по всем понятиям он был «строго гетеро». Потемкин многозначительно окинул взглядом высокие своды кабинета:

– Пойдем выйдем, пошушукаемся.

Филя вслед за Кириллом вышел в пустынный думский коридор и присел на стоявший там темно-зеленый кожаный диванчик. Потемкин заговорщицки взял приятеля за лацкан пиджака и начал вполголоса излагать:

– У меня клиенты есть. Они здесь занимаются дистрибуцией сексуальных стимуляторов. Таблетки там, мази, афродизиаки, духи с феромонами…

– Феромонами?

– Ну, это такие как бы ароматические добавки, которые действуют на мозг собеседника, пробуждают у нее или у него желание тебя немедленно трахнуть. Говорят, кстати, в последнее время начали применять в политтехнологических целях. У электората возникает сексуальное влечение к опрысканному кандидату во время личных встреч. Прием называется «подпустить зюскинда».

Глаза у Фильштейна заблестели, и он ткнул приятеля пальцем в грудь:

– Не забудь мне прислать.

– Не вопрос. Так вот я подумал: а почему бы нам в Думе выставку продукции не организовать?

– Ты че, ебнулся?

– Да ты послушай! Это же смотря как повернуть. Можно шикарную политическую базу подвести. Борьба с демографической катастрофой, за рождаемость, гондоны на хуй… То есть, наоборот, с хуя. Чтобы уши коммерсантов прикрыть, под это дело слепим общественное движение типа «Наше будущее – в наших штанах!». Напихаем туда всяких свадебных генералов – врачей-сексологов и председателей ассоциаций многодетных семей. Подгоним крупные фармацевтические компании, «Файзер» там…

– По-любому скандал будет, – промычал Филя.

– Так в этом и весь цимес, Саня! А в центре скандала будет клиент. Представляешь, какая пресса?

Фильштейн задумался и заморгал, как старый кассовый аппарат. В его голове происходили какие-то сложные калькуляции. Через пару секунд губы его растянулись в довольной улыбке и выдали чек.

– Говно вопрос. Полтинник председателю комитета по охране здоровья, стольник в управление делами и стольник мне. Но я формально нигде не фигурирую. Пусть твои гаврики, у которых счастье в штанах, официальное письмо на Грызлова напишут.

– Стольник в долларах? – уточнил Потемкин.

– Ну не в юанях же. И не в этих фантиках разноцветных – евро. У нас тут по старинке, в баксах.

– Нет, ты не понял. Просто многие на швейцарские франки перешли. – Кирилл потер пальцами. – Думаю, если фармацевтов подогнать, они вместе легко поднимут. Странно, что у вас тут до сих пор сексшоп или бордель никто не пытался открыть. Ювелирный магазин есть, а секс-шопа нет. Непорядок.

– Кира, ты лучше меня знаешь, что наша богадельня – это политический бордель и секс-шоп в одном флаконе, – вздохнул депутат. – И ты только что имел возможность в этом наглядно убедиться.

Потемкин задумался.

– Слушай, Сань, у меня к тебе вопрос есть.

– Валяй.

– Ты ничего не слышал про отель «Эдем»?

Фильштейн резко изменился в лице. Ухмылка исчезла, он вдруг стал серьезным и даже немного испуганным.

– Ты зачем это сейчас сказал?

– В каком смысле «зачем»? – удивился Кирилл. – Мне инвитэйшен[9 - Приглашение (англ.).] пришел. И я собираюсь съездить туда на уикенд.

– Рассказывай, как все было.

Потемкин обстоятельно поведал о своей переписке со странным отелем, опустив, впрочем, разные пикантные подробности. Выслушав, Фильштейн положил приятелю руку на плечо. Вид у него был крайне озабоченный.

– Послушай, Потемкин, если твой враг – язык, то мой – уши. Мне нельзя было всего этого слышать. Выход один. Я тебя редко когда о чем просил. Ты ведь сказал, что они предлагают не одному ехать. Так вот, я тоже должен с тобой туда полететь. Мне это очень важно, ты даже не представляешь себе как. Могу все это проспонсировать – заплачу и за себя, и за тебя.

Кирилл ничего не понял.

– Франкенштейн, – растерянно сказал он, – я тебя уважаю, конечно. Но, во-первых, лавандос у меня у самого кое-какой водится. А во-вторых, связь с ними односторонняя, и свой реквест я уже отправил. Там тебя не было. Хотя, – Потемкин немного поразмыслил, – я, пожалуй, попробую – мне твое предложение интересно…

– Ну вот и договорились.

Оба приятеля были весьма удовлетворены состоявшейся беседой, которая каждому казалась результативной и обнадеживающей. В этом, собственно, и состоял алгоритм функционирования средних эшелонов политической элиты в России. Потемкин хотел уже было раскланяться, как заметил, что к ним быстро приближается моложавая, одетая в элегантный костюм грудастая брюнетка. Ее боевой макияж напоминал раскраску самки морской игуаны в период спаривания, а парфюм был явно насыщен теми самыми феромонами, о которых Кирилл только что говорил с Филей.

– Риммуня! – хором выпалили Потемкин и Фильштейн.




Депутана


Это была легендарная депутана Государственной Думы Римма Мандрова. «Депутаной» ее прозвали еще пятнадцать лет назад, когда она только влетела в стройные ряды парламентариев по списку КПРФ, поразив всех своей молодостью, – на момент избрания пламенной большевичке едва исполнилось двадцать два года. В начале нулевых она вовремя уловила тенденцию и плавно перешла под крышу правящей партии, прихватив с собой изрядное количество «оппортунистов и соглашателей». Но смешное прозвище прицепилось к ней не только из-за резкой смены сюзерена. Все эти годы мужское население здания на Охотном ряду могло воочию наблюдать, что такое комплекс Мессалины. Римма была патентованной и совершенно бескорыстной блядью. Она вступала в интимную связь с каждой понравившейся ей особью мужеского пола, попадавшей в поле ее зрения, – от гусарского вида прапорщиков службы охраны до молодого первого вице-спикера от фракции «Наш дом – Россия» Владимира Рыжкова. Зачастую она делала это и с теми, кто ей не очень нравился, но был важен для коллекции. Например, со спикером Геннадием Селезневым. В ее топ-листе были министры, послы иностранных государств, главные редакторы газет, бизнесмены и телеведущие. После каждого нового контакта Римма ставила где-то в своем безразмерном списке галочку и теряла к очередному любовнику интерес. Но это не исключало, что потом он мог возникнуть вновь. Нельзя сказать, что депутана была какой-то сверхпривлекательной. Она брала обаянием и всепобеждающей доступностью. Римма здраво полагала, что никакой гетеросексуальный мужчина, считающий себя джентльменом, никогда не откажет даме, особенно если его недвусмысленно и настойчиво об этом попросить. Поэтому, оставшись под каким-нибудь благовидным предлогом наедине с дичью, она тут же брала быка за рога. В смысле за причинное место. Кирилл, как и Фильштейн, когда-то испытал на себе действие этой водородной секс-бомбы. Дело было прямо у нее в кабинете, при этом он изрядно попортил казенное имущество, включая настольную лампу, принтер и органайзер.

– Привет, мальчики! – Мандрова поздоровалась с молочными братьями. – Что-то ты, Кира, давненько не заглядывал, забыл нас совсем.

– Да вот, Риммочка, все по правительствам да по администрациям президента бегаю, – отшутился Потемкин.

– Ну и как там девочки?

– Девочки там, как и везде, – всё принцев ждут. Хотят большой и чистой любви. Но за неимением таковой согласны на маленькую и грязную.

– Какие же они глупенькие! А принцесса им не подойдет?

– А тебя что, нынче на девочек потянуло? – поддел ее Кирилл.

– Не так чтобы совсем потянуло, но потягивает время от времени, – мечтательно произнесла Римма.

– Tempora mutantur et nos mutamur in illis, – заметил Кирилл.

– А что это?

– Это латынь, милая. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

– Очень верное наблюдение, согласна с товарищами римлянцами, – сказала Мандрова. – Тем более, что здесь я уже всех более-менее сносных понадкусывала.

– O tempora, o mores![10 - О времена, о нравы! (лат.)] – воскликнул Потемкин. – Ладно, червячок, поищу тебе яблочки на других ветвях власти.

– Куда идешь? – встрял в их содержательный диалог Фильштейн.

– К себе, в новое здание. Потемкин, проводишь меня до кабинета, поболтаем?

Кириллу захотелось как-нибудь повежливей уклониться от этого маршрута.

– Римм, слушай, есть альтернативное предложение. Пойдем лучше посидим на свежем воздухе. В «Древний Китай», например.

– Ну, если ты приглашаешь, – Мандрова сделала акцент на слове «ты», – как же я могу отказать?

Потемкин попрощался с Филей и повел старую знакомую через холл первого этажа на Георгиевский. Толпы страждущих посетителей там уже не было. В пропитанном столичным смогом теплом июньском воздухе кружился тополиный пух. Мимо Малого манежа они выскочили дворами на Камергерский переулок. На углу с Большой Дмитровкой – рядом с тем местом, где Потемкин оставил машину, – располагался ресторан «Древний Китай» – довольно милое и даже, в некотором смысле, стильное заведение с раскосыми официантками из Бурятии, изображавшими китаянок. Кирилл и Мандрова сели на летней веранде. Помимо ассорти из салатов, Потемкин попросил миниатюрную девушку в черном шелковом халате с металлическим бэджиком «Янлинь» принести ему острую свинину по-сычуаньски, Римма заказала тигровые креветки с ананасом. Для души ей понадобились ликер и бананы в карамели, а Потемкин решил не менять коней на переправе и продолжил изучать вкусовую палитру Johnnie Walker.

Летним вечером, особенно в хорошую погоду, Камергерский представляет собой забавный променад. Многочисленные ресторанчики выносят столики на улицу и открывают веранды. Деловая, псевдоделовая и просто праздная публика прогуливается между ними, выбирая место, где бы скоротать время до начала работы ночных заведений. В отличие от Арбата, где шатается масса приезжих, здесь в основном все местные. Тому, кто вращается «в кругах», легко встретить знакомое лицо, и Потемкин периодически пересекался глазами с прохожими, дежурно натягивал улыбку и кивал им.

– Слушай, Кира, а ты помнишь Полосина? – неожиданно спросила Мандрова.

Разумеется, Потемкин хорошо знал Вячеслава Сергеевича Полосина. Когда они познакомились в конце восьмидесятых, Полосин был протоиереем – отцом Вячеславом. Он служил настоятелем прихода в Калужской области и писал богословские труды. В 1990 году его, наряду с несколькими другими священниками РПЦ, муллой и буддийским ламой, избрали народным депутатом РСФСР. В Верховном Совете отец Вячеслав вошел в новую номенклатуру – возглавил комитет по свободе совести, вероисповеданиям и делам религиозных организаций. После того как в девяносто третьем Верховный Совет в прямом смысле слова приказал долго жить, отец Вячеслав остался во власти – правда, сильно потерял в статусе. Уже в Госдуме он руководил группой экспертов при аналогичном комитете. В 1999 году православную общественность потрясла новость: отец Вячеслав уже больше не протоиерей, и даже не Вячеслав, а Али. Полосин поменял вероисповедание и перешел в магометанство. В интервью журналу «Мусульмане» Вячеслав-Али безжалостно потоптался на православной традиции, обратив внимание на то, что в христианстве присутствует уподобление бога-творца его творению – человеку, то есть антропоморфизм. Что касается самой церкви, то один из ее самых известных пастырей был не менее категоричен: «Уже века существуют посредники, отцы и учителя, которые, не будучи пророками, вещают от имени Бога, и эта практика настолько стала нормой в Церкви, что избежать ее мирянину стало чрезвычайно трудно, а в положении священнослужителя – невозможно». Вскоре Полосин издал книгу «Прямой путь к Богу», где подробно развернул эти тезисы. Али ушел из Госдумы, став исламским проповедником и советником главы Духовного управления мусульман европейской части России муфтия Равиля Гайнутдина. С тех пор Потемкин потерял его из виду. Поэтому вопрос Риммы его несколько озадачил.

– А что с ним-то еще случилось?

– Ничего такого. Просто я с ним встречалась недавно…

– Серьезно? – Кирилл сально посмотрел на депутану.

Взгляд его выражал понимание, хотя он не ожидал узнать, что отец Али тоже был в ее коллекции.

– Потемкин! – возмутилась Мандрова. – Ты о чем-нибудь другом думать можешь? Так, поболтать о том о сем… Знаешь, он говорил странные вещи. Все про какого-то Даджаля.

– Аль-Масих Ад-Даджаль – лжемессия, аналог Антихриста из Апокалипсиса, – пояснил Потемкин. – Подробно описан в хадисах. Обитает на одном из островов в Индийском океане, где прикован к скале. В конце времен, накануне Судного дня, должен появиться во главе войска и установить свою власть по всей земле, соблазняя чудесами правоверных. Определить его можно по букве «кяф», которая написана у него на лбу. Отсюда и слово «кяфир» – «неверный».

– Откуда ты это все знаешь? – удивилась Мандрова.

– Я много чего знаю. Но все эти знания, к сожалению, не имеют никакого практического смысла.

– А может, и имеют. Полосин говорит, что ихние улемы вычислили местонахождение этого Даджаля и что скоро наступит конец света.

– Римма, если уж мы говорим о мусульманских преданиях, то явлению Даджаля предшествует явление последнего имама – Махди. К тому же Судный день не наступит до тех пор, пока мусульмане не сразятся с иудеями. Согласно сахабу Абу Хурайре, мусульмане будут убивать их, так что иудеи будут прятаться позади камней или деревьев, а камни и деревья будут говорить: «О, мусульманин! О, раб Аллаха! За мной прячется иудей. Приди и убей его!» И только дерево гаркад не станет делать этого, потому что оно является иудейским деревом.

Потемкин почувствовал на себе восхищенный взгляд депутаны. Обычно так смотрят на симпатичного, молодого и очень умного профессора влюбленные в него первокурсницы. Янлинь как раз принесла салаты и выпивку. Вооружившись палочками, Римма ловко цапнула смотрящие на нее мелко порезанные свиные ушки.

– А что такое «дерево гаркад»?

– Гаркад? Это дереза. Колючка такая. Ну, или волчья ягода, если по-нашенски.

– Вот! Видишь! – вспыхнула Мандрова. Ее зрачки расширились так, будто она увидела перед собой пророка Мухаммеда. – Ты что, Потемкин, не понимаешь, что ты сейчас сказал?! Ты новости не читаешь, не знаешь, что в мире делается?

– Стабильности нет, – усмехнулся Кирилл, – Террористы опять захватили самолет.

– Какой стабильности!

– Это кино. «Москва слезам не верит». Забыла, что ли?

– Какое кино? Де-ре-за!

Потемкин действительно вспомнил один из сюжетов субботней «Международной панорамы», которую вел Михаил Леонтьев на Первом канале. Рассказывалось о том, как вся миролюбивая общественность планеты решительно протестует в связи с намерениями США поставить Израилю новейшую систему противоракетной обороны Boxthorn. Леонтьев разоблачал происки мирового империализма, подрывающего баланс сил на Ближнем Востоке, – для того, разумеется, чтобы отвлечь внимание простого американского народа от неминуемой социально-экономической катастрофы. Он перевел на русский название системы ПРО – и то ли для пущей образности, то ли с обычного своего перепоя припомнил сказку Алексея Толстого про козу-дерезу. «Так вот, в конце этой замечательной сказки коза, которая уже развела, что называется, старика и была им за это отодрана, залезла в заячью избушку, напугала зайца своими рогами и выгнала на улицу!» Выкатив глаза на камеру, небритый Леонтьев хрипло бредил: «Но зайцу-то на помощь пришел красный петух с косой! Коза со страху упала с печи и убилась… А заинька с петушком стали в избушке жить да быть да рыбку ловить. К чему я это говорю? А к тому, что в Вашингтоне должны помнить, чем заканчиваются геополитические игрища в таком взрывоопасном регионе…»

– Римма, дорогая, ты чего? – Кирилл покрутил пальцем у виска. Он говорил с ней так, как во времена его юности образцовый пионер-натуралист отчитывал суеверную бабушку. – У тебя вроде никогда тараканы в голове не бегали. Ты же коммунистка, твою мать. Всем известно, что Boxthorn происходит от названия популярной компьютерной игры Boxhead, где надо защищать мирное население от нашествия зомби, и слова thorn, то есть шип, на который похожи противоракеты…

– Погоди, погоди! – прервала его депутана. – Ты сказал «Торн»! Но ведь в том ужасном фильме «Омен» главного героя звали Дэмиен Торн!

– Ну и что?

– Не слишком ли много совпадений?

– Слушай, если чересчур увлекаться конспирологией, то и в слове «хуй» можно обнаружить ключ к сокровищам тамплиеров. Никакой мистики здесь нет. Торн – нормальная британская фамилия, в меру аристократичная. Не забивай себе мозги этой хиромантией. Давай лучше за встречу и сбычу мечт!

Кирилл дзынькнул своим стаканом по Римминой рюмке.

– Ну, давай. – Римма отхлебнула ликер. – Мне, Кирочка, что-то в последнее время все ужасы какие-то мерещатся.

– А ты это, попей таблеточки какие-нибудь. Или переходи на моногамию-то.

– Так я уже. Ты же знаешь, я замуж вышла. – Депутана поджала губки. – Я теперь девочка приличная.

Потемкин прыснул со смеху:

– Душа моя, ты же, небось, слышала анекдот про приличную девушку, которая поехала к приличному юноше на дачу знакомиться с его родителями?

– Неа.

Кирилл прокашлялся:

– В одной приличной семье жила-была девушка, и познакомилась она с замечательным молодым человеком. Приходит к маме и говорит: «Мама! Я встретила настоящего принца. Он такой интеллигентный, такой умный, такой красивый. Он не такой, как все. И он приглашает меня завтра поехать к нему на дачу – познакомиться с его родителями». Мать ей отвечает: «Доченька, послушай меня – опытную и мудрую женщину. Все мужики одинаковы. Вот хочешь, я тебе расскажу, как у вас там все будет? Вы поедете к нему на дачу, познакомитесь с его родителями. Будете там окучивать картошку, поливать клубнику, пить чай с вареньем и с печеньем. А потом вы поедете в Москву. И, поверь моему слову, у него на полпути обязательно сломается машина. И рядом с тем местом, где она сломается, окажется гостиница. А в этой гостинице будет только один свободный номер. А в этом номере – одна кровать. И тогда он скажет тебе: „Любимая, ты поспи, а я буду охранять твой сон“. А как только ты уснешь – он прыг к тебе под одеяло. И будешь опозорена ты, опозорена вся наша семья, а у нашего папы будет инфаркт!» Ну, дочка, конечно, не послушалась. Возвращается через три дня. Мать ей с усмешкой: «Ну и как там у вас все прошло?» Дочка рассказывает: «Мама, ты просто не поверишь! Ты действительно очень мудрая женщина. Все было почти так, как ты предсказала. Мы поехали к нему на дачу, познакомились с его родителями. Какие милые люди! Мы там окучивали картошку, поливали клубнику, пили чай с вареньем и с печеньем. А потом мы поехали в Москву. И ты представляешь, у него на самом деле на полпути сломалась машина! Клянусь! Стоим, голосуем – никто не останавливается. И машину не бросишь в таком глухом месте. Так ты знаешь, в двух шагах оказалась гостиница. А в этой гостинице – ну правда, я по журналу проверяла – был только один свободный номер. А в этом номере – честно – одна кровать! Но когда он сказал мне: „Любимая, ты поспи, а я буду охранять твой сон“, я вспомнила твои мудрые слова. И сказала ему: „Нет уж, милый, это ты поспи, а я буду охранять твой сон“. И как только он уснул – я прыг к нему под одеяло. И теперь опозорен он, опозорена вся его семья, а у его папы случился инфаркт!»

Мандрова от хохота чуть не свалилась под стол. Потемкин отхлебнул виски и закурил. Выскочившая из зала официантка проворно выставила на стол горячие блюда.

– Ой, спасибо, дорогой, рассмешил, – с трудом сказала Римма, промакивая слезы салфеткой. – Прям про меня.

Следуя принципу «когда я ем, я глух и нем», они помолчали некоторое время, увлеченно поглощая свои блюда. Потемкин отметил, что свинина у шеф-повара удалась. Судя по сосредоточенно-довольному лицу Риммы, креветки в этот вечер тоже не подкачали. Депутана выхватывала их по одной и смаковала, запивая ликером. В какой-то момент она положила палочки и откинулась на стуле, пристально разглядывая уплетающего совсем не халяльное жаркое Потемкина. Он вдруг почувствовал, как под столом пальцы ее ноги коснулись его щиколотки, поддели брючину и поползли вверх к коленке.

– Послушай, может, ко мне на дачу поедем? Смотри, какая погода хорошая… И вечер весь такой… романтичный… – с придыханием произнесла Римма.

Намерения депутаны были абсолютно прозрачны – от нее веяло похотью, как от бомжа помойкой.

– Мон шер! Если я правильно понял, там теперь муж твои груши околачивает… – замялся Потемкин, вытирая с подбородка соус.

– Так он у меня совсем домашний котик! Любит посмотреть. А может и сам поучаствовать. Если хочешь, возьми с собой какую-нибудь бабу без комплексов – сообразим на четверых. Мне же теперь девочки нравятся. М-м-м… Особенно если с большими сиськами. – Мандрова покосилась на собственный бюст.

Потемкин тоже машинально посмотрел вниз и увидел, что ножка Риммы теперь уперлась в сиденье стула у него между ног. Перебирая идеально ухоженными и отлакированными пальчиками, она уверенно продвигалась к его гениталиям.

– Лапуля, ты же знаешь – я, как пионер, всегда готов. Но давай в следующий раз. А то моего папу инфаркт хватит, – отшутился Кирилл.

– Так я слышала, ты нынче сирота…

Она тут же поняла, что сказала что-то не то. Или, точнее, не так. Похотливая улыбка сползла с ее лица, нога исчезла со стула. Потемкин резко помрачнел.

– Ой, прости, Кирочка! Я не в этом смысле…

Если знать историю семьи Потемкиных, ничего удивительного в имени Хан не было. В этом имени дед Кирилла – известный советский военврач Николай Потемкин – запечатлел свою страсть к Монголии и монгольским древностям. Все свободное время Николай Алексеевич проводил в экспедициях на плато Укок, по сакральным местам горного узла Табын-Богдо-Ола. Когда Кире было пять лет, где-то там он и пропал. Как сказала тогда бабушка, «дедушка ушел к своим». Отец Кирилла – Хан Николаевич – не дожил полгода до семидесятилетия. Он был одним из ста шестидесяти семи пассажиров злополучного рейса «Трансаэро» в Анталью – самолет взорвала террористка-смертница. Ни одного тела погибших не нашли. Корабли Черноморского флота месяц собирали обгоревшие обломки по всей акватории. Кирилл тоже должен был лететь этим рейсом: после военного переворота в Турции, когда цены на недвижимость в этой стране окончательно рухнули, у Потемкина возникла идея купить отцу дом в Кемере. Мать они похоронили еще десять лет назад, и Кириллу хотелось, чтобы единственный оставшийся у него родной человек мог спокойно доживать свои дни, наслаждаясь горно-морским климатом. Они как раз и собрались туда, чтобы выбрать из нескольких подготовленных агентством «ЭКО-Недвижимость» вариантов наиболее подходящий. Но мучивший всю жизнь кошмар опозданий настиг его в этот промозглый февральский день: Кирилл намертво застрял в пробке. Стоя на МКАДе, разъяренный, он забронировал билеты на следующий день и уговаривал отца задержаться, чтобы лететь вместе. Но Хан Николаевич, который уже прошел паспортный контроль, резонно возразил, что это лишние хлопоты и что если уж он планирует там жить, то как-нибудь один день в Анталье без Кирилла перекантуется. Отец улетел с молоденькой девушкой-риелтором, которая должна была помочь им с оформлением бумаг. Последними его словами, которые услышал Потемкин, были: «У меня тут отличный эскорт, Кира. С такими сопровождающими можно и в огонь, и в воду. Жду тебя на том берегу».

– Ты очень переживал, да? – Депутана держала руку у левой груди. Как прирожденный политик она молниеносно сориентировалась в ситуации: случайно допустив бестактность, надо немедленно проявить крайнюю степень участия. – Ох, какой кошмар!..

– Мы мало общались последние пятнадцать лет. Практически совсем не общались, только по телефону созванивались по праздникам. – Кирилл посмотрел в сторону. – Хотя жили в одном городе.

В отличие от баламута-сына его отец был безобидным и тихим человеком, обычным советским инженером. Потемкин так и называл его: «Мой маленький папа».

– Он прожил хорошую, длинную жизнь, – прошептал Кирилл. – И умер хорошо. Думаю, они даже не успели понять, что случилось. Надеюсь, что не успели.

– Давай помянем, – предложила Римма. – Упокой, господи, его душу.

Они выпили, не чокаясь.

– Ты, кстати, смотрел последнюю часть «Пиратов Карибского моря»? – Мандрова предпринимала героические усилия, чтобы вывести беседу из тематического пике.

– Угу.

– Я так и не поняла, чем там у них все закончилось.

– Полагаю, у них закончилось тем, что нам следует ожидать следующей серии, – пробурчал Кирилл.

Разговор явно не клеился. Потемкин попросил Янлинь принести счет. Римма уже поняла, что продолжения банкета не будет – во всяком случае, с Кириллом. Ковыряя десерт, она положила ногу на ногу и начала обзванивать знакомых. Потемкин молча курил, потягивая оставшееся виски и рассматривая дефилирующую по Камергерскому публику. Через какое-то время появилась официантка. Она положила на стол книжечку со счетом и поставила блюдце, на котором лежали две печенюшки.

– Это от нас – китайское печенье с предсказаниями, – хихикнула она, приторно кланяясь и удаляясь.

Римма взяла смотревшую на нее скукоженную желтую ракушку, раскрошила ее и извлекла бумажку.

– Тэк-с, что тут у нас… «Вас ожидает радость общения». Ну кто бы сомневался! – засмеялась депутана.

Потемкин последовал ее примеру. Раскрыв свое предсказание, он увидел следующее:



DCLXVI 56510.


Это произвело такой же эффект, как если бы на световом табло на Театральной площади он увидел свою фотографию в стиле ню, домашний адрес, номер телефона и кредитной карты. Ошеломленный, Кирилл смотрел на буквы и цифры широко раскрытыми глазами, на лбу его проступил пот.

– Что с тобой такое? – забеспокоилась Римма. – Что там?

Потемкин вскочил с места и бросился за официанткой. Он нагнал ее в темном зале ресторана. Правой рукой Кирилл цепко ухватил Янлинь за локоть, левой сжимал бумажку, которой тыкал ей в лицо.

– Где?! Где ты ее взяла? – прошипел он.

Девушка не на шутку испугалась.

– Это… повар кладет… Это сюрприз…

– Где повар?! – свирепо спросил Потемкин, вращая выкатившимися глазами.

– Туда нельзя… никак нельзя… – лепетала щуплая официантка, пытаясь загородить ему путь вглубь.

Ее мнение насчет того, куда можно, а куда нельзя, Кирилла совершенно не интересовало.

– Не ссы, меня не ебет, из какой кошатины вы шашлык делаете, – сказал он, отодвинул Янлинь в сторону и рванул на кухню.

Потемкин уже было заскочил туда, но дорогу ему перекрыл двухметровый «поваренок» отнюдь не китайской наружности.

– Вы куда, уважаемый? – играя тесаком, поинтересовался детина, явно только что демобилизовавшийся из кремлевского полка.

– Хочу выяснить, откуда вы берете вот эти предсказания! – Потемкин сунул ему бумажку.

Детина взял ее в руки и внимательно прочитал.

– А че тут такого-то? – удивился он. – Здесь же не написано: «Вы станете пидорасом».

– Это личная информация! Откуда вашему повару известен шифр?

«Поваренок» еще раз посмотрел на листок и с ухмылкой вернул его Потемкину:

– Какой шифр, мужик? Перепил, что ли?

Кирилл вновь прочитал содержимое предсказания. Там было изречение Конфуция: «Человек расширяет Путь, а не Путь расширяет человека». Потемкин не понимал, что происходит. Подменить бумажку детина не мог – он держал ее у него на глазах, да и по типажу парень был далек от Дэвида Копперфильда. Кирилл выдавил из себя что-то вроде извинения.

– Чудеса какие-то, – сказал он и пошел обратно к столику.

– Бывает, – с улыбкой бросил ему вслед «поваренок».

Первое, что он увидел, когда вернулся, – насмерть перепуганное лицо Риммы. Кирилл молча сел и открыл книжечку со счетом, куда традиционно были вложены две жевательные резинки.

– Кира, что стряслось?

– Да так, почудилось кое-что, – ответил Потемкин, отсчитывая наличные. – Жвачку хочешь?

– Давай. А говорил, что это мне надо таблетки пить.

– Ладно, пошли уже.

Они вышли с веранды и расцеловались. Депутана пошла в сторону Госдумы к своей машине, Потемкин – к своей.

– Куда поедем, Кирилл Ханович? – спросил Михаил Сергеевич, когда Потемкин уселся на переднее пассажирское кресло своего «ровера».

– Домой, – тихо сказал Кирилл, пристегиваясь. – Что-то, кажется, устал я немного.

Михаил Сергеевич понимающе кивнул:

– Видно.

Томясь в пробках, они медленно двинулись навстречу вечерней Москве по уставшим от трудового дня и пробуждающимся к ночной жизни улицам. Вывернув на бульвар, «ровер» постепенно продвигался к Арбатской площади. Кирилл слушал радио «Серебряный дождь», где играла какая-то расслабляющая джазовая композиция, и рассматривал билборды. На одном из них была изображена сильно отшфотошопленная «черная пантера» Наоми Кэмпбелл на фоне какого-то столичного элитного комплекса. «Теперь вы знаете, где я живу», – говорила бывшая топ-модель. «Скинхеду на заметку», – усмехнулся Кирилл.

У Никитских ворот глаза его уперлись в странный брандмауэр. На огромном, закрывавшем все здание, красном полотнище черными, стилизованными под китайское письмо буквами был намалеван уже знакомый афоризм: «Человек расширяет Путь, а не Путь расширяет человека». Непонятно было, что здесь рекламируется, – ничего, кроме этой фразы, на борде не было, а сама она ни с каким брендом у Кирилла не ассоциировалась. На социальную рекламу это тоже не очень смахивало. «Да уж, этот путь не мешало бы расширить», – подумал он, глядя на еле плетущийся поток гудящих машин. Они как раз въехали в тоннель под Новым Арбатом.

Внезапно все стихло. Машина остановилась, и свет погас. Он будто был выключен одним щелчком. Не горели ни фонари в тоннеле, ни приборная доска, ни габаритные огни других машин. Вообще ничего. Кромешная тьма.

– Что за черт, Михаил Сергеевич? – устало спросил Потемкин.

Ответа не последовало. Он хотел тронуть шофера, но рука скользнула по воздуху и уперлась в пустое кресло. «Видимо, вышел посмотреть, что случилось, а я не заметил», – решил Кирилл. Он чиркнул зажигалкой, и внутренности джипа проступили сквозь темноту. Водительская дверь действительно была открыта. Потемкин дернул за ручку и выкарабкался наружу. Перед ними и за ними вплотную стояли машины – точно в таком же порядке, в каком они двигались минуту назад. Он поднес Zippo к боковому окну соседней машины и заглянул внутрь. В машине было пусто. Держа над собой зажигалку, словно факел, Кирилл быстро пошел вперед, между рядами автомобилей. Ни в них, ни рядом с ними никого не было. В полной тишине гулким эхом отдавались его шаги. Он начал понемногу паниковать, ибо никакого внятного объяснения происходящему в голове не возникало. Наконец впереди забрезжил свет. Но это был не солнечный и не искусственный свет, а какой-то другой. Потемкин уже вышел из тоннеля, поднялся наверх, и глазам его предстала совершенно фантастическая картина.

Когда он был маленьким, не было цифровых фотокамер, не было киосков фирмы Kodak, куда можно сдать пленку и получить на руки отпечатанные снимки в любом формате. Советские люди проявляли и печатали фотографии сами. Поэтому в каждом доме, где был фотоаппарат, была и своя кустарная фотолаборатория. Проявочный бачок, фотоувеличитель с объективом, кадрирующая рамка, ванночки, щипцы, химреактивы – проявитель и фиксаж. Ну и самое главное, конечно, – красная лампа. У Потемкиных был аппарат производства харьковского завода им. Феликса Эдмундовича Дзержинского. Когда накапливались отснятые ФЭД-5 пленки, папа устраивал колдовской сеанс. Они с Кириллом запирались в ванной, а мама закладывала снаружи щель под дверью тряпками, чтобы никакой лучик дневного света не мог помешать таинству. При свете красной лампы процесс появления образов на листах фотобумаги казался абсолютно нереальным, мистическим. Они даже говорили друг с другом шепотом, наводя объектив на планшет, полоская фотобумагу в ванночках и развешивая результаты своего творчества на веревках с помощью бельевых прищепок.

Сейчас Потемкин видел схожие образы и испытывал схожие ощущения. Все сумрачное пространство вокруг него было наполнено густым кровавым светом. Он исходил от красного солнца, поднимающегося в черной пустоте над изломанной линией горизонта. Его свет поглощал всю остальную палитру, поэтому мир вокруг был красно-черным. Никаких знакомых зданий вокруг не было – ни Минобороны, ни ресторана «Прага», ни «книжек» Нового Арбата. Эти архитектурные достопримечательности центра столицы угадывались – правда, в виде воспоминаний. Пейзаж вокруг напоминал архивные панорамы Хиросимы после ядерной бомбардировки – снесенные до основания дома, обгоревшие остовы машин, куски арматуры, обуглившиеся останки индустриальной цивилизации. Ветер нес пепел, смешанный с обрывками бумаги. Где-то вдалеке на холме виднелись руины Кремля. Кирилл бесцельно побрел туда. Причем он одновременно как бы смотрел на себя, идущего, со стороны. От этого бессмысленность происходящего становилась еще очевиднее. Заметив валяющийся в груде мусора велосипед, Потемкин подумал, что, наверное, быстрее будет ехать на нем, но, подойдя ближе, обнаружил, что тот не пригоден для передвижения, – одно колесо согнуто «восьмеркой», цепи нет. Пройдя несколько сотен метров по тому, что раньше было Воздвиженкой, он увидел у развалин Библиотеки имени Ленина покосившийся каркас троллейбусной остановки и бородатого человека в очках с толстыми линзами, сидевшего на скамейке. Сделав несколько шагов, Потемкин понял, что этот человек – его отец. Он почему-то совсем не удивился встрече. Кирилла удивило лишь то, что отец отрастил бороду, – он никогда не видел его с бородой или усами. Это была длинная завитая бородка, как у древнеегипетских фараонов. «А так даже как-то благороднее», – подумал Потемкин.

– Папа, что ты здесь делаешь? – прошептал Кирилл. – Пойдем домой.

– Мы уже почти дома, сынок, – вполголоса ответил Хан Николаевич. – Сейчас придет троллейбус, и мы поедем к маме. Она нас уже давно ждет.

– Троллейбус? Какой троллейбус, папа? Здесь нет никакого троллейбуса! Это сон, иллюзия!

– Не кипятись, Кира. Это наш мир, и мы в нем живем. А иллюзия – это как раз то, что ты привык считать реальным миром.

Кирилл хотел возразить, но раздался шум, и из руин выехал троллейбус с тонированными черными стеклами. Его металлические поверхности были покрыты толстым слоем сажи. Какая неведомая сила двигала этим чудом техники, было неясно, потому что над троллейбусом не было проводов, а его рога уныло болтались в разные стороны.

– Нам надо торопиться, – сказал Хан Николаевич и посмотрел куда-то вверх.

Оттуда послышался шелест и треск, будто приближалась огромная стая. Впервые, смотря в небеса, Кирилл почувствовал, как из этой бездны веет ужасом. В этот момент подъехал троллейбус.

– Пойдем, Кира! Быстрее! – крикнул отец.

Треск нарастал и переходил в грохот. Все пространство над ними заполнили летящие на огромной скорости боевые вертолеты. Они явно нацеливались на них, стоящих посреди выжженной пустыни.

– По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну, и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие, – произнес Кирилл. – И волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну. У ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала.

Он вдруг вспомнил, что во время кошмара, чтобы проснуться, надо ущипнуть себя за руку. Потемкин попытался сделать это и вдруг осознал, что ему не за что щипать. Подняв конечность, Кирилл увидел, что на ней нет ни кожи, ни мяса – одни лишь обглоданные кости, которые двигались, повинуясь его воле. Ничего более страшного в своей жизни он до сих пор не испытывал. От безысходности из его горла, которого, видимо, тоже не было, вырвался истошный вой. Троллейбус зашипел, и двери его открылись. Оттуда хлынул пронзительный, ослепительный свет. Потемкин сначала зажмурился, потом резко открыл глаза – точно так, как он делал в детстве, когда вместе с папой выходил из ванной на свет божий после нескольких часов проявки фотографий.




Мыкалгабырта


Потемкин сидел на постели в своей спальне, весь мокрый, и тяжело дышал, будто только что еле вынырнул после погружения на глубину без акваланга. Кошмар все еще стоял у него перед глазами.

– Бывает же, а ведь как на самом деле. – Кирилл покрутил головой, привыкая к реальности.

Со стен на него смотрели страшные и смешные монгольские маски, которые дедушка привозил из своих экспедиций. Это были родные стены трехкомнатной квартиры на тринадцатом этаже брежневской многоэтажки-подковы в Ясеневе. Кирилл вернулся в нее совсем недавно, спустя двадцать лет после того, как ушел, совсем как блудный сын из евангельской притчи. С той лишь разницей, что ему не в чем было каяться перед своим отцом, а отец не мог сказать рабам своим: «Принесите лучшую одежду, и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся». К моменту возвращения Кирилла отца уже не стало. Это после его гибели Потемкин, потрясенный всеми обстоятельствами случившегося, сдал за очень приличные деньги внаем нажитые непосильным трудом апартаменты на Знаменке и переехал в опустевшую родительскую квартиру. С точки зрения экологии жизнь в Ясеневе, самом чистом районе Москвы, имела несомненные преимущества по сравнению с загазованным центром. Минус заключался в главной беде первопрестольной – пробках. Однако Потемкин был сам себе хозяин, и у него не было необходимости отмечаться на проходной в 9.00 – это удел офисного планктона. Вот и сейчас на часах было уже полдесятого.

Кирилл пошел на кухню, достал из холодильника литровую бутылку кефира, пустил горячую воду, чтобы набрать ванну, и в одних трусах вышел на балкон. Над простиравшимся за кольцевой дорогой бескрайним Битцевским лесом стояло летнее марево. Ближе к горизонту виднелись очертания комплекса зданий Службы внешней разведки. Потемкин до сих пор не мог понять, почему его детское увлечение астрономией не вызвало интереса у этой организации. Когда Кириллу было десять лет, родители за сумасшедшие по тем временам деньги – триста пятьдесят рублей – купили ему настоящий зеркальный телескоп. Это был «Мицар» – самый продвинутый инструмент познания звездного мира, находившийся в советской торговой сети. Маленький Потемкин поставил этот агрегат на балконе и по вечерам рассматривал Луну и звезды. Но там, на небе, ничего нового не происходило. Поэтому вскоре он переключился на более приземленные объекты – главным образом, окна соседних домов. Его притягивало не только желание посмотреть, как раздеваются тети и чем они после этого занимаются с дядями, – хотя такой интерес присутствовал и даже, может быть, был первичен. Он наблюдал, как за тюлевыми шторами разворачивались семейные драмы, отмечая малейшие изменения в интерьере и пытаясь догадаться, о чем говорят люди за стеклами. Кирилл устроил себе настоящее реалити-шоу задолго до того, как подобные шоу появились в реалити. И это было гораздо круче, чем «Дом-2», «Большой брат» и все вместе взятые программы, выпускаемые телеканалами мира по лицензии голландской компании Endemol. Потому что герои потемкинского шоу даже не догадывались, что за ними приглядывают. Был, правда, один недостаток – полное отсутствие звука. Но ведь на то оно и шоу, чтобы смотреть, а не слушать. Самое интересное, что маленький Кира занимался этим не особо таясь. То есть из окон героев реалити-шоу его телескоп виден не был, но с балконов верхних этажей его собственного дома просматривался отлично. Став старше и потеряв интерес к подглядыванию, но узнав, что такое КГБ, Потемкин удивился, почему за все годы никто из соседей так и не написал соответствующий донос «в органы», – ведь в поле обзора попадало то самое здание в лесу. Точнее, он не сомневался, что донос был, и наверняка не один – таковы уж были обычаи того времени, но Кирины эксперименты для его родителей почему-то не имели никаких последствий, даже в форме профилактической беседы.

Город уже проснулся и озабоченно шумел. Потемкин посмотрел вниз – его машина уже давно там стояла. Он выпил полбутылки кефира, зажевал кружком вареной колбасы и пошел в ванную. Быстро помывшись, Кирилл привел себя в порядок и остановился у платяного шкафа, раздумывая, что бы сегодня надеть. По настроению и погоде он хотел было облачиться в наряд в небрежном стиле журнала Dazed & Confused, однако вспомнил, что как раз сегодня планировал повидаться со своим приятелем из администрации президента Алексеем Арсентьевым. Ходить в Кремль в кедах, даже дизайнерских, было не комильфо – все-таки он явно не тянул на олигарха. Поэтому Кирилл надел белую рубашку с короткими рукавами, тонкий пепельный костюм и черные замшевые туфли. В десять часов он уже выходил из подъезда.

– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – поздоровался Потемкин, – на Добрынинскую заедем.

– Как скажете, Кирилл Ханович.

Потемкин избегал сам садиться за руль. Во-первых, он был не дурак выпить. Во-вторых, его мозг был постоянно поглощен мыслительным процессом – как у компьютера, это могли быть одновременно десятки и сотни программ, которые работали автономно. При таком ментальном режиме сосредоточиться и вести машину в условиях московского трафика было немыслимо. Главное, что спасало, – хороший водила. Что это такое и чем он ценен, Кирилл понял после одного случая, который имел место зимой девяносто первого, во время первой юго-осетинской войны. Тогда с группой товарищей из Верховного Совета он отправился в осажденный грузинской национальной гвардией Цхинвал. Так как с севера Транскам был перекрыт грузинскими селами, единственный путь в город лежал через «дорогу жизни» – наспех проложенную по предгорьям объездную колею. Поэтому водителя-проводника дорогим московским гостям дали самого надежного и проверенного. Это был Сослан – щуплый сорокалетний мужик. От его смуглого лица исходил внутренний свет, который пробивался через рот и глазницы, – своими пронзительно голубыми глазами и двумя грядами золотых зубов он напоминал какого-то южноамериканского божка из доколумбовой эпохи. Фиксами Сослан особенно гордился и поэтому непрестанно улыбался. Ехали на классическом раздолбанном «козле» с брезентовым верхом – весело, с шутками-прибаутками. Забираясь все выше и выше к Рокскому перевалу, обсуждали вчерашнее застолье, последние столичные новости, внимали байкам шофера о местных достопримечательностях – благо, рассказчиком он оказался отменным. В какой-то момент Сослан резко затормозил. На вопросы москвичей, что случилось, он ответил коротко: «Мыкалгабырта». Вскоре все выяснилось. Если не считать русских, осетины – единственный христианский народ на Северном Кавказе. Но поклонение спасителю у потомков аланов весьма своеобразно. Они как-то органично впитали языческие верования. Так, божеством плодородия у них был тот самый Мыкалгабырта – помесь архангела Михаила с архангелом Гавриилом. В том месте, где сделал остановку их небритый сталкер, как раз было его капище. По преданиям, сюда упала одна из слез бога, пролитых им после смерти героя-богатыря Батрадза. На скале проступало изображение огромного старика в бурке с глазами, как у Сослана. Под ним прямо у дороги стоял деревянный стол с батареей пол-литровых зеленых «чебурашек», наполненных местной водкой, гранеными двухсотграммовыми стаканами и тарелками с заботливо порезанным хлебом. Рядом со столом возвышалась своего рода свинья-копилка – валун с продолговатым отверстием. Сослан объяснил, что надо оставить Мыкалгабырте денег и выпить за его здоровье. Потемкину и двум его коллегам эта идея поначалу показалась великолепной – с полукилометровой кручи, на краю которой тормознул их «уазик», открывался эпический вид на склоны Касарского ущелья, вполне располагавший к привалу с возлияниями. Однако тут они оказались свидетелями картины, которая заставила их вспомнить о бренности всего сущего. Желая, видимо, подать пример, Сослан засунул в копилку замусоленную купюру, налил себе полный стакан и степенно его опорожнил. Крякнув и закусив на глазах у изумленных москвичей, он невозмутимо нацедил себе еще и извинился перед Мыкалгабыртой за то, что всего полстакана, – мол, надо баранку крутить. Ошарашенные пассажиры молча выпили по двести, сели в машину и следующие два часа ехали молча, молясь Мыкалгабырте на каждом изгибе серпантина. Надо ли говорить, что после этого страшная объездная дорога к Цхинвалу, об ужасах которой их предупреждали во Владикавказе, показалась детской забавой, сродни американским горкам.

Эту историю Потемкин вспомнил в тот день, когда осенью 2004-го столкнулся с Михаилом Сергеевичем. Кирилл жутко опаздывал во Внуково на рейс в Киев. А опаздывать ему было никак нельзя, так как, кроме своей умной головы, он вез с собой чемодан наличных для одного проекта в рамках избирательной кампании Виктора Януковича. Деньги необходимо было заплатить тем же вечером, иначе договоренности расторгались. То есть украинские товарищи сами наскребли бы нужное количество франклинов, но Кирилл при таком раскладе выпадал из цепочки. Потемкин поймал тачку – обычное такси, которым рулил седоватый плотный мужик лет пятидесяти со шрамом на правой щеке. К несчастью, в этот день случился очередной государственный визит очередного короля острова Чунга-Чанга, соизволившего слезть по такому случаю с пальмы, и Киевское шоссе было перекрыто наглухо. Судя по радиосводкам, шансы успеть на самолет стремительно приближались к нулю. Кирилл привычно паниковал. Но таксист, посмотрев на него, как-то спокойно и уверенно сказал:

– Будем минута в минуту.

И он это сделал – приехали даже раньше, чем было нужно. Расплачиваясь, Кирилл накинул тысячу рублей сверху, протянул своему спасителю руку и заглянул в его глаза, светящиеся, как у Мыкалгабырты: «Спасибо. Потемкин». «Вам спасибо, – пожал руку таксист. – Гаврилов, Михаил». Услышав имя-фамилию, Кирилл вспомнил Мыкалгабырту и записал телефон Михаила Сергеевича. Когда он вернулся, вопрос о том, кого взять себе в водители, отпал сам собой.

Гаврилов не зря получал у Потемкина жалование весьма выше среднего – оно того стоило, ибо он был водилой от бога. Ему не требовались никакие навороченные навигаторы – Михаил Сергеевич чувствовал пробки так, как зверь чувствует затаившуюся в лесу опасность. Единственный раз, когда промахнулся этот Акелла, был день гибели потемкинского отца. Впрочем, потом, анализируя события, Кирилл заподозрил, что водитель специально заехал в пробку, пытаясь помешать шефу успеть на самолет и тем самым сохранить себе теплое место. Гаврилов и впрямь служил Потемкину своего рода ангелом-хранителем – он несколько раз выворачивался из таких ДТП, из каких объективно никакого спасения не было. Поэтому он находился при Потемкине неотлучно, в том числе и в командировках. Если работа требовала долгого присутствия на месте, Михаил Сергеевич перегонял на позиции их боевой «ровер» и работал с Кириллом в поле. Неделю, две, месяц. Домашние тылы у Гаврилова были надежно прикрыты – после появления второго внука он мог спокойно отдавать себя работе. В этом они были схожи с Потемкиным – для него работа тоже была уже давно не работа вовсе, а образ жизни.

Пробиваясь к центру по Севастопольскому проспекту, Кирилл слушал передачу «Утренний разворот» на волне «Эха Москвы». Ведущий программы, начальник информационной службы «Эха» Владимир Варфоломеев, обсуждал с Эдуардом Лимоновым подготовку к очередному «Маршу несогласных». Варфоломеев как раз спросил своего гостя о его широко анонсированных планах баллотироваться в президенты России.



«Идея моего президентства сегодня шокирует некоторых, но не всех, – противно заикаясь, говорил Лимонов. – По мере приближения к выборам она будет казаться все менее шокирующей. В том, что оппозиция нуждается в персонификации, сомнений быть не может. Власть строго персонифицирована тандемом Путин – Медведев. Если мы взглянем на недавнюю историю: Лех Валенса в Польше, Нельсон Мандела в ЮАР, Вацлав Гавел в Чехии – мы везде увидим во главе народных движений фигуру, символизирующую и объединяющую протест. После семнадцати лет в оппозиции я стал такой фигурой в России. Я популярен, у меня есть решительность, я готов брать на себя ответственность. Я предлагал Каспарову и Касьянову триумвират оппозиции. Мое предложение не было принято. Потому я сам выступаю в крестовый поход. Если захотят помочь, буду рад».



– А по-моему, он просто хочет у Обамы хуй пососать, – неожиданно сказал Гаврилов.

Кирилл удивленно посмотрел на шофера:

– В каком смысле, Михаил Сергеевич?

– Ну как же… Он же пидар. Сам в своей этой книжке во всех подробностях расписал, как у негров отсасывал. Сначала у одного, потом у другого. И жопу им подставлял. Ну, любит он негров, что тут поделаешь! А Обама – самый главный негр. Не знаю, как там у них, у пидаров, но, наверное, симпотишный с их точки зрения. Вот Эдичка в него и влюбился. Заочно, так сказать. Сохнет по нему, как слесарь Иван Дулин по своему Михалычу в «Нашей Раше». А как же ему к Бараку Хусейновичу подобраться? Кто он – а кто Обама! Охрана не пустит. Другое дело, если Лимонов станет президентом России. Тогда Бараку, хочешь – не хочешь, придется с ним проводить переговоры на высшем уровне. В том числе один на один. Так и называется – «без галстуков». А там, глядишь, и без всего остального…

Гаврилов говорил все это абсолютно серьезно, с убежденностью. Было видно, что он действительно душой переживает в связи с этой коллизией, а не пытается рассмешить начальника. От такой непосредственности Кирилл расхохотался:

– Интересная версия, Михаил Сергеевич! Надо вам с нею на «Эхе Москвы» выступить.

– Да разве ж они позволят? Они там все такие же пидары, как Лимонов, – буркнул Гаврилов. – Не понимаю, почему никто до сих пор до этого не допер? Надо жену Обамы предупредить, Мишель эту. Ведь реальная угроза семейному очагу.

– Полный ахтунг! – колыхался пристегнутый ремнем к креслу Потемкин. – Да вам прямая дорога на Эй-би-си! Брейкинг ньюс: «Угроза национальной безопасности Америки опять исходит от России»!

Они как раз подъехали к зданию «Мединцентра» на четвертом Добрынинском переулке. В этой МИДовской поликлинике, учрежденной в советские времена при Главном управлении по обслуживанию иностранного дипломатического корпуса, Потемкин наблюдался последние десять лет – с тех самых пор, как понял, что если бесплатный сыр бывает только в мышеловке, то бесплатное медицинское облуживание – в морге. Бесплатное на то и бесплатно, что тебе самому оно не нужно.

Кирилл преодолел крутящуюся входную дверь и подошел к регистратуре:

– Доктор Петров у себя?

– Да, какой у вас номер карты?

– Двадцать шесть сорок восемь, – без запинки выпалил Потемкин.

– Поднимайтесь на четвертый этаж, кабинет 401, пожалуйста.

– Спасибо, я знаю.

Все терапевты делятся на две категории. Одни, врачи поневоле, ведут себя с пациентом примерно так, как российские футболисты на поле: они патологически боятся брать на себя ответственность и, получив пас, стараются как можно быстрее сплавить мяч коллеге-специалисту, в крайнем случае – выбить за пределы поля, то есть в стационар. Отдал – забился, забил – сменился. Другие, врачи по призванию, подобно бразильским форвардам, радуются любой возможности проявить свой класс, причем чем сложнее подача, тем большее моральное удовлетворение они испытывают. Доктор Петров принадлежал как раз ко второй категории. Будучи по натуре естествоиспытателем, он стремился принимать решения сам. Потемкин понял это несколько лет назад, когда пришел с болями в правом боку. Петров не стал дежурно отсылать его к гастроэнтерологу – сам диагностировал гепатоз и сам назначил лечение. При этом он всегда мог войти в положение пациента. Так, одно время он рекомендовал Кириллу завязать с выпивкой. Однако вскоре понял, что это нереально, и выписал профилактические препараты, которые Кирилл с тех пор постоянно пил курсами, защищая внутренности от последствий возлияний. Еще один вывод, к которому после случая с гепатозом пришел Потемкин, состоял в том, что не следует запускать проблемы, и надо время от времени мониторить собственный организм. Поэтому он использовал редкие – как правило, раз в год – расстройства для того, чтобы проконсультироваться насчет работы систем жизнеобеспечения.

Однако сейчас его привело к врачу отнюдь не расстройство. Скорее, наоборот. После гибели отца он вообще перестал ощущать какой-либо дискомфорт в организме. Ни головных болей, ни обычной ломоты в суставах, ни тяжести в животе, ни тахикардии… Ничего. Даже периодически мучавшая его бессонница пропала куда-то. Это было абсолютно необъяснимо. Отсутствие причин для беспокойства порой беспокоит куда больше, чем их наличие. Пытаясь прояснить для себя эту аномалию, неделю назад он пришел к Петрову и прикинулся ужасно больным, крича о панкреатите, циррозе печени и раке легких одновременно. Потемкин от всей души симулировал, вздрагивая и стеная при пальпации. Петров не устоял перед этим спектаклем: биохимия крови, моча, УЗИ, функция внешнего дыхания, кардиограмма, рентген и т. п. – были Кириллу обеспечены. Теперь, перед отъездом туда, где образ жизни вряд ли будет спортивным, он решил узнать результаты.

На четвертом этаже было пусто – видимо, профильная публика, обслуживающаяся в «Мединцентре», уже расползлась по отпускам. Кирилл нашел нужную дверь, постучал в нее и, открыв, заглянул в кабинет.

– Можно, Владимир Николаевич?

Петров – энергичный мужик средних лет с румяным лицом и белой, как и положено настоящему, побывавшему в Африке доктору Айболиту, бородой – сидел за столом и что-то увлеченно писал.

– А! Молодец, что зашел. А то я уж собирался тебе звонить. Проходи, присаживайся. Разговор есть.

«Только не это. – От предположения у Потемкина подкосились ноги. – Сейчас скажет, что анализы хреновые, и запретит пить и курить. Ну почему именно сейчас!»

– Что такое, Владимир Николаевич? – робко спросил Кирилл, в глубине души надеясь, что его догадка ложная.

– Слушай, братец, ты там с анализами не мухлюешь, часом?

– В каком смысле?

– Ну как «в каком?». В смысле ты свои анализы-то сдаешь? Особенно мочу имею в виду, кровь-то у нас здесь берут.

Такого поворота Потемкин никак не ожидал. Дверь открылась, и в кабинет вошла медсестра из регистратуры. Она молча положила на стол Петрову пухлую потемкинскую амбулаторную карту и удалилась.

– Я вас не понимаю, Владимир Николаевич, – обиделся Кирилл. – Здесь же не медкомиссия военкомата и не ВТЭК. Зачем мне за свои же деньги самого себя обманывать?

Повисла пауза. Петров испытующе смотрел Кириллу прямо в глаза. Тяжело вздохнув, Потемкин осторожно поинтересовался:

– А что, все так плохо?

– Да нет, все как раз хорошо. Даже слишком хорошо. Неестественно хорошо! Это-то меня и смущает. Вот, смотри: – Петров открыл карту на том развороте, куда были приклеены листочки с результатами анализов. – Получается, у тебя организм тринадцатилетнего подростка. Причем не асфальтового мальчика, а какого-нибудь деревенского пастушка, который не знает, как выглядит двигатель внутреннего сгорания. А ведь ты взрослый мужик, всю жизнь в Москве живешь. Спортом никаким не занимаешься. Куришь, как паровоз, бухаешь. Небось, еще кокаин нюхаешь. Как такое может быть?

– Ну, насчет кокаина, это… как бы… – нерешительно возразил Потемкин.

– Да ладно! Знаю я вас, бекбедеров, как облупленных. – Петров махнул рукой и ткнул в карту: – Не верю я вот этому всему.

– Я вам клянусь, что сам анализы сдавал. Может, в лаборатории перепутали?

– Это вряд ли. Там система четкая. Хотя чем черт не шутит – и на старуху бывает проруха. – Петров задумался. – Сделаем вот что. Ты хотя бы мочу сдай опять, тогда видно будет. Отдыхать-то собираешься?

– Да вот, послезавтра вылетаю.

– Куда, если не секрет?

– На Сейшелы.

– Ол инклюзив?

– Типа того.

– Ясно, – вздохнул Петров. – Гептрал возьми с собой, пей по две таблетки три раза в день. И креон еще, двадцать пять тысяч, по две капсулы во время еды. Все, иди.

Петров выписал квиток-направление на анализ мочи и пожелал своему пациенту доброго здоровья. Потемкин спустился к машине.

– Все в порядке, Кирилл Ханович? – Гаврилов курил на солнышке около «ровера».

– Лучше некуда, – ответил Потемкин. – На работу поехали.

Всю дорогу Кирилл пребывал в раздумьях. История была действительно несколько странная. Никакого морального протеста в связи с недоверием Петрова у Потемкина не было – если бы он сам оказался на месте врача, у него возникли бы точно такие же подозрения. Однако Кирилл всегда старался найти разумное объяснение даже самым невероятным событиям. Поэтому, решив для себя, что в лаборатории «Юнимед» его пробирки перепутали с анализами какого-то парнишки, только что приехавшего с альпийских лугов к папе в австрийское посольство, он успокоился.

Уже в офисе Потемкин столкнулся с обожающим взглядом Евы и успокоился окончательно.

– Добрый день, Кирилл Ханович. Выписка по электронным билетам у вас на столе. Вылет в субботу, в 22.15 из Внуково. Вам что-нибудь принести?

– Кофе, Ева, пожалуйста. И соедините меня с Арсентьевым.

Потемкин зашел в свой кабинет и включил компьютер. Конверт с распечаткой авиабилета лежал у него на столе. Повертев слип в руках, Кирилл отложил его в сторону и принялся за своих баранов. Он вновь открыл вчерашнее письмо от TNY-production и запустил приложенный видеофайл. Громыхнул первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. На видеоряде сменяли друг друга уверенные лица рабочих в цехах авиазавода, бескрайние колосящиеся поля с радугой над ними, дородные доярки, ломящиеся прилавки магазинов, идиллические малоэтажные поселки, снятые во французском Провансе, бороздящий небо президентский дальнемагистральный Ил-96 с выведенной вязью надписью «Россия» на борту. За кадром проникновенно вещал народный артист СССР Василий Лановой:





«Что такое „соль земли“? Это прекрасные люди, чьими руками и умом создаются богатства страны. Каждый из нас на своем посту работает на общее благо и может гордиться результатами своего труда. Посмотрите, как год от года преображается наш край! Мы вместе прошли через трудности и испытания. И вместе с нами несут свою парламентскую вахту посланцы Воронежской земли в Государственной Думе. Партия „Единая Россия“ не любит красивых слов. О ее представителях можно судить по делам. За четыре года приняты важнейшие законы, которые позволили защитить детство, позаботиться о старости, заложить надежную базу для рывка в будущее. Мы можем доверять этим людям, которые во всех своих поступках руководствуются интересами народа.

Защита! Забота! Закон!

«Единая Россия»!»




Вошла Ева с чашкой кофе. Потемкин вылил в него сливки из круглой капсулы, положил коричневый тростниковый сахар и размешал. Отхлебнув, он встал из-за стола, прошелся взад-вперед по кабинету, потом сел и настрочил ответное послание:



Витя!

По озвучке все зачотно. Павка Корчагин не подкачал.

Картинку надо доработать.

Во-первых, начальным кадром надо поставить архивную пленку с Ваном Клиберном на конкурсе им. Чайковского 1958 г. Он ведь там этот концерт играл, кажется? Будет подчеркивать преемственность поколений и державность. Пусть потом какая-нибудь ЛДПР потребует в Центризбиркоме запретить этот ролик, т. к. иностранцы по закону не могут фигурировать в предвыборной агитации. Сделаем из этого шоу и привлечем дополнительное внимание.

Во-вторых, где пенсионеры? Где, блять, счастливые ветераны? Ты че, красавец, это ж электорат! И где дети, у которых радости полные штаны? Где многодетные мамы? У нас же демографический взрыв, ебтыть! И про военных ты забыл, красивых и здоровенных.

Короче, добавить Клиберна (можно с треском под ретро), ветерана в новой квартире, бабу в роддоме, вручающую малыша счастливому супругу, и двух офицеров, которые как бы идут мимо друг друга по улице и отдают честь. Один в парадной форме, другой – в полевой.

Кстати, имей в виду, что выборы у нас в декабре, поэтому не надо всю картинку шарашить летним фоном. Перемежай ее осенними и зимними видами – сам подумай, где они будут к месту.

Все.

    С коммунистическим приветом,
    Потемкин

«Надо бы это впарить федеральной „Единой России“. Только текст чуть-чуть доработать», – подумал Кирилл, отправляя письмо. И тут увидел, что ему на почту пришло новое, которое он с нетерпением ожидал. В теме его значилось: Eden arrival. Потемкин опять открыл ссылку, ввел логин и пароль. В окне значилось:



Укажите авиакомпанию и номер рейса.


Кирилл переписал данные о рейсе Air Seyсhelles. Потом подумал и добавил:



Уважаемые господа!

Обращаюсь к вам с просьбой об изменении формата моего визита. В вашем изначальном приглашении указывалось, что допускается участие третьих лиц. Могу ли я прибыть в отель «Эдем» со спутником? Всю информацию о нем готов предоставить дополнительно.

    С уважением,
    Кирилл Потемкин

Запиликала трубка стационарного телефона. Это была Ева.

– Арсентьев Алексей Игнатьевич на линии.

Через секунду Потемкин услышал знакомый тихий баритон:

– Привет, мастер пера. Как обстановка?

– Главное, что не камерная, – пошутил Кирилл. – Мы вроде как поболтать сегодня собирались.

– Ага, собирались.

– Мне к тебе заскочить?

– Не, давай лучше в «Старой площади» посидим, поужинаем. Выпьем, опять же.

– В каком часу, ваша светлость?

– Ну, допустим, в шесть.

– О’кей.



Арсентьев служил заместителем начальника управления по внутренней политике. Но это формально. Неформально же для администрации он был тем же, кем всемогущий заместитель руководителя администрации Слава (в обиходе политтусовки) для всей остальной страны. То есть младшим демиургом и персоной, приближенной к персоне, приближенной к императору. Точнее, императорам. У Славы Алексей Арсентьев был на особом счету и играл роль чиновника по особым, деликатным поручениям. Его еще называли «господин А.». Кирилл познакомился с господином А. семь лет назад, во время избирательной кампании на Украине, когда вся политтехнологическая Россия тужилась изо всех сил, пытаясь избрать президентом незалежной державы навязанного ей президентом Кучмой дважды судимого и неизбираемого, по определению Глеба Павловского, Януковича. Тогда Арсентьев работал в курировавшем украинские выборы отделе по связям с соотечественниками, и Потемкин на фрилансе помогал ему. Разумеется, по деликатным вопросам. После оранжевой революции начальника отдела Ситнина снесли, а его зам Арсентьев приглянулся и быстро пошел вверх – такова уж дурная природа русской приказной системы. Время от времени Кириллу по этой линии перепадало какое-нибудь дельце. Иногда же дельце Кирилл придумывал сам, и лишь потом в Кремле проникались его крайней необходимостью.

Вдруг он увидел, что на почту ему упало письмо.



Уважаемый господин Потемкин!

Вынуждены проинформировать Вас, что изменения в формате пребывания невозможны.

Еще раз обращаем Ваше внимание на то, что разглашение обстоятельств нашего с Вами общения недопустимо и может нанести ущерб не только Вам, но и тем лицам, с которыми Вы это ненароком решили обсудить.

Если при подобных обстоятельствах Вы считаете свой визит невозможным, просим нажать кнопку Cancel. Если Вы подтверждаете его на ранее обсуждавшихся условиях, нажмите Confirm.



Кирилл нажал Confirm, отстранился от компьютера и набрал Фильштейна. После минуты знакомого до отрыжки саундтрека прорезался голос депутата:

– Але. Чем порадуешь?

– Ничем, Саня. Ты не едешь точно, как я и ожидал, – фейс-контроль у них суровый. Не пускают, понимаешь ли, таких толстых кабанов, как ты. И, что самое плохое в сложившейся ситуации, на мою безупречную репутацию тоже брошена большая увесистая тень. Поездка теперь вообще под вопросом, – тут же соврал Потемкин.

Он сделал это из лучших побуждений, чтобы не испортить приятелю день, но Филя явно расстроился.

– Врешь ты все. Наверное, и не запрашивал, – убитым голосом сказал генерал-майор.

– Я тебе клянусь, написал. Ты что, не веришь? – искренне возмутился Потемкин. – Я, блядь, из-за тебя еще такую отповедь получил! Типа «никогда не разговаривайте с посторонними!». А теперь ты мне вместо «спасибо»…

– Ладно, ладно, не заводись, верю. Просто это для меня очень плохая новость, Кира.

– Да куда тебе так уперся этот отель «Эдем»?! Это вообще, если хочешь знать…

Фильштейн резко прервал его:

– Тихо! Молчи!!! Никогда не произноси этих двух слов по телефону! Ты, дурак, даже не понимаешь, с чем имеешь дело. Блядь, ну почему дуракам всегда везет? Короче, еще есть день… Может, пересечемся как-нибудь. Сегодня, например?

Потемкин никогда раньше не слышал у Фили такого взволнованно-возбужденного голоса.

– Может, и пересечемся. – Кириллу весь этот разговор показался немного странным, несуразным. – Я на связи, надо созваниваться после девяти-десяти где-то.

– Я наберу. Пока.

Потемкин поверить не мог, что такой прохвост и сибарит, как Филя, настолько близко к сердцу воспринял пролет с попаданием в какой-то несчастный сейшельский отель. Впрочем, это его уже мало волновало. Кирилл взялся за компьютерную мышку, откупорил с десяток русских, украинских и британских информационных сайтов и начал их с большим интересом просматривать.

Потемкин три дня назад был в Киеве и имел приватное во всех отношениях общение с человеком, который уже год как определяет украинскую политику. Первый замглавы администрации президента Украины Анна Гетман играла в украинском социуме ту же роль, что Слава в российском. Впрочем, у Анны Николаевны и Владислава Юрьевича общими были не только должность и функция, но и социально-классовое происхождение. Оба они были для правящего клана своей страны чужаками, но такими, которые признаны первым лицом полезными. Сродни кардиналу Джулио Мазарини при дворе французских монархов, Францу Лефорту или Патрику Гордону при юном Петре Первом. Наполовину кавказец, некогда человек Ходорковского, к тому же с незаконченным высшим образованием, Слава был совершенно инородным элементом для питерской команды. Однако трудно отрицать тот факт, что именно его политтехнологическому дару эта команда обязана своим безоблачным десятилетним правлением. Кадровая прозорливость Путина заключалась в том, что он прекрасно понимал: нельзя отдавать все на откуп исключительно своим. ВВП умело вербовал талантливых чужаков, доверяя им важные сферы управления. Такие ландскнехты, как правило, проявляли гораздо большее служебное рвение, чем питерские, быстро заплывающие коррупционным жирком.

С Анной Гетман все обстояло точно таким же образом. Стороннему наблюдателю могло показаться странным, что одной из ключевых фигур в команде суровых пацанов из Донбасса, с грехом пополам освоивших «державну мову», была характерная галичанка, родившаяся в селе Колодрубы Львовской области, к тому же прихожанка греко-католической церкви. Но эта рафинированная особа, поработавшая несколько лет в Варшаве и пришедшая к Януковичу с должности руководителя киевского бюро вражеского «Радио Свобода», сумела так организовать информационные потоки, что Железный Хозяин в ней просто души не чаял. Анне было тяжело тащить на своих хрупких женских плечах всю эту государственную ношу, но она с блеском справлялась.

Анна относилась к Потемкину очень душевно. Возможно, из-за фамилии: каждая настоящая хуторянка мечтает стать Екатериной Второй и повелевать каким-нибудь светлейшим князем, а не своим «чоловiком»[11 - Мужем (укр.).] с отвислыми усами и пузом. А Кириллом она, конечно, повелевала, ибо он был ее пиар-агентом в Третьем Риме. И, надо заметить, получал за это неплохие деньги. Хотя дело было не только в презренном металле. Потемкину вообще нравилось это лихое пространство между Карпатами и Доном, где каждая пядь была обильно пропитана потом, полита кровью и засвечена радиацией. Здесь, как ветры в Гуляй-Поле, носились геополитические вихри, на которых такие, как он, занимались своим виндсерфингом.

Сейчас Кирилл внимательно улавливал последние веяния. Тучи над режимом благородных донов явно сгущались. Пару лет назад, когда новый гетман Украины только начал закручивать гайки, Потемкин прочитал в «Украинской правде» любопытный комментарий какого-то помаранчевого политолога:



«Представления Виктора Федоровича о стабильности просты и бесхитростны – чтобы из котла не шел пар, нужно выбрать крышку покрепче, прижать ее поплотнее и усесться сверху. До поры до времени эта незатейливая методика будет работать, обеспечивая видимый порядок. Однако затем последует взрыв, который может оказаться фатальным не только для Януковича, но и для нашего общего государства».


Теперь все это казалось пророческим, и Кирилл видел, что пророчество может сбыться – хрупкая Украина не выдержит и развалится на части. Такого уровня ненависти на «нацiонально свiдомих» информационных ресурсах он не наблюдал уже давно. Спираль сжалась, и пассионарная Галичина была готова к бунту и могла увлечь за собой весь Северо-Запад. Потемкин начал читать какой-то очередной аналитический материал:



«Газоносний басейн Львiвсько-Люблинськоi западини наразi вважаеться одним iз найперспективнiших у свiтi. За оцiнками експертiв обсяги видобутку сланцевого газу в Украiнi можуть досягнути 15–20 мiльярдiв кубометрiв на рiк…»[12 - Газоносный бассейн Львовско-Люблинской впадины сейчас считается одним из самых перспективных в мире. По оценкам экспертов, объемы добычи сланцевого газа в Украину могут достигнуть 15–20 миллиардов кубометров в год (укр.).].


– Бред какой-то, – пробормотал он. – А еще одним важнейшим источником газа является, само собой, дерьмо слонов, которые топчут поля своей «рiдноi Львiвсько-Люблинськоi западини».

Потемкин отложил внутриукраинские расклады и взялся за нудное ремесло – писать «Обращение к клиентам и партнерам» для годового отчета «Газпромбанка». «Представляем вам отчет о деятельности нашего банка, – начал бойко строчить Кирилл. – Этот год стал временем серьезных испытаний для мировой финансовой системы. Кризис, который, как казалось, был уже преодолен, разразился с новой силой – на этот раз он постучался к нам через европейскую дверь…»

Довольно быстро управившись, Кирилл посмотрел на часы: 17.00. «Пора», – подумал он и покинул офис.




Византийский бонапартизм


Уютное заведение на углу Большого Черкасского и Старопанского переулков как нельзя лучше подходило для разговоров серьезных, облеченных полномочиями людей. Тихое место, с приятными бархатными диванами, приглушенным светом и понятливыми официантами располагало к неформальному и продуктивному общению. Спустившись в подвал, Кирилл проследовал в вип-кабинет, где его уже ожидал старый приятель. Лощеный подтянутый царедворец сорока трех лет расположился в углу и, судя по посуде и мохито на столе, что-то себе уже заказал.

– Хайль Гитлер! – весело бросил Потемкин, присаживаясь напротив.

– Дурак ты, – насупился Арсентьев. Он взял свой коктейль и с хлюпом высосал остатки. – Дошутишься как-нибудь. Чего будешь?

– Любезный! – проголосил Потемкин и тут же увидел официанта с бэджем «Алексей», который будто материализовался из воздуха слева от него. – Будьте так добры, виски Lagavulin со льдом, лимон и морс. Еще… – Кирилл задумчиво развернул пухлое меню, – холодец с хреном, жульен и вот эту оленину. На гарнир овощное соте. И соус брусничный принесите.

– А мне еще мохито и рыбку какую-нибудь… – ввернул Арсентьев.

– Буйабес не желаете? – обрадовался официант.

– Пожалуй.

– А форель на гриле?

Алексей кивнул.

– От этой французской ушицы я бы тоже не отказался, кстати, – заметил Кирилл.

Официант все записал и удалился. Потемкин расслабился и закурил.

– Не нравится мне это халдейское племя.

– Почему халдейское? – удивился Алексей.

– Не знаю… – Кирилл посмотрел на тлеющую сигарету. – Я так всю обслугу называю. Такое ощущение, что они постоянно держат камень за пазухой. Завидуют нам, считают, что сами ничуть не хуже, просто не повезло в лотерее жизни. Не преминут втихаря тебе в суп плюнуть. И вообще, притворщики почище нас с тобою.

Арсентьев встрепенулся:

– Ну, брат, не знаю, как у тебя, а я лично никакой не притворщик! И вообще, те волхвы, которые принесли дары младенцу Иисусу, были халдеями, к твоему сведению.

Кирилл понял, что сказал что-то не то.

– Леша, не кипятись, я не то имел в виду! – Он решил сгладить острые углы и перевести разговор в иное русло. – Мы же сервис, а вы – гости отеля. Слушай, а к тебе Вадик Бойко не заходил?

По вспыхнувшему блеску в ястребиных глазах Арсентьева Кирилл понял, что вопрос для него был неожиданным и удивил – так же, как обращенный вчера к нему самому вопрос Риммы о Полосине. Вадим Бойко в начале девяностых был сочинским Фильштейном. На волне разоблачений местной бюрократии и коррупции он избрался депутатом Госдумы, а по окончании полномочий зацепился за власть и стал кремлевским чиновником. В переломный момент начала нулевых Вадик играл при главе администрации президента Александре Волошине примерно ту же роль, что теперь играл Арсентьев при Славе.

– Свят, свят… – ностальгически растаял Арсентьев. – Он-то откуда нарисовался?

– Известно откуда. Из Новой Зеландии. Я его тут на днях в «Мосте» встретил.

– Ну и как там Вадик?

– Вадик в шоколаде. Там же люди провинциальные. Овцы, коровы, масло «Анкор». Вся цивилизация – только через Интернет. Вот он в Окленде и держит шишку. Местный медиамагнат, между прочим. Правда, постарел сильно, без былого блеска в глазах. Помнишь ведь, каким он орлом был?

Арсентьев покрутил в руках вилку.

– Как сказал Брежнев на похоронах Суслова, когда оркестр заиграл похоронный марш: «Стареем, товарищи, некому даму на танец пригласить».

– …И подставил локоть Зыкиной, – рассмеялся Кирилл. – Между прочим, в случае глобальной ядерной войны Новая Зеландия является уникальным убежищем. До них, по идее, волна радиации не должна докатиться.

– Ну давай не будем обсуждать апокалиптические сценарии. Выпьем лучше за баб. Тем более, что в твоей Новой Зеландии женское население, говорят, значительно превышает мужское. Телок завались.

– Да я бы с удовольствием, только не принесли пока.

Тотчас перед Кириллом появился стакан виски со льдом.

– Ну, за Елену Николаевну тогда. Вот это типаж! Не то что коня – проходческий щит на ходу остановит.

– Издеваешься, гад?

Вся администрация президента последние месяцы стояла на ушах по поводу бывшего мэра Москвы – старого, но на удивление бойкого Юрия Лужкова. После показательной порки, увольнения и возбуждения нескольких десятков уголовных дел на приближенных градоначальника его жена Елена Батурина бежала в Австрию, где они с Лужковым успели свить гнездышко. Однако, несмотря на многолетнюю щедрую подкормку тирольских бургомистров, убежище в Китцбюэле оказалось ненадежным – тесные отношения правительства в Вене с «Газпромом» грозили в любой момент обернуться экстрадицией на родину. Поэтому Батурина перебралась в Лондон и попросила там политического убежища. Соединенное Королевство, снискавшее себе репутацию надежного пристанища для любого русского жулика, весьма прохладно реагировало на настойчивые требования Москвы об экстрадиции бывшей первой леди столицы. Одновременно выяснилось, что практически все более-менее интересные девелоперские проекты и объекты недвижимости в Москве, включая бомбоубежища, оказались составными частями империи Батуриной, которая сумела быстро пристроить это имущество за вполне приличные деньги – более 10 миллиардов долларов. Дальнейшее стало для суверенной демократии настоящим кошмаром. Обосновавшись в замке Уитанхерст, лишь немного уступающем по размаху Букингемскому дворцу, чета развила такую политическую прыть на поле борьбы с российскими властями, что многолетняя подрывная работа эмигранта Бориса Березовского теперь казалась лишь жалким брюзжанием. Западные газеты принялись разоблачать «коррумпированный авторитарный режим Путина – Медведева» с утроенным размахом, выкладывая на своих страницах тонны компромата, оставшиеся при должностях в столице лужковские бюрократы устроили настоящий саботаж, провоцируя недовольство новыми властями, на полудохлую российскую оппозицию полился настоящий золотой дождь. Оппозиция немного поморщилась, а потом позабыла прежде разоблачительные антилужковские выступления и припала к руке нового крестного отца. Правда, в смысле влияния на массы эти инвестиции пока не давали никакого результата – российская коррупция отличалась тем, что она пронизывала всю ткань общества, в том числе и оппозицию. Сам Лужков, к которому формальных уголовно-процессуальных претензий у российской власти не было, наездами появлялся в Москве, устраивая шумные выступления перед сторонниками. Последний такой визит состоялся буквально на днях. Арсентьев, которому по долгу службы приходилось разруливать эту нештатную ситуацию, резко помрачнел:

– Человек-улей подложил здоровую свинью родине.

– Ага, – заулыбался Потемкин. – Об этом надо было раньше думать до того, как список «Форбс» превратился в свинарник.

– Это пошло, Кира. Самое смешное, что это же вообще не он.

– В каком смысле?

– Настоящий Лужков после выборов 2003 года на Крещение у себя в поместье Молоденово в проруби утонул. Нырнул после бани, а обратно уже не выплыл. Может, сердце не выдержало – возраст все-таки. А может, еще что. Тело, кстати, так и не нашли. Московская братва в шоке: папа исчез, что делать? Того и гляди назначат им какого-нибудь питерского товарища, и прощай бизнес. А тут вообще ситуация такая, что даже похороны нормально не устроишь. Поэтому, вместо того, чтобы честно доложить куда следует, они бросились искать суррогат. И, представляешь, нашли. Бывший физрук какой-то там средней школы на зоне под Кемерово сидел за совращение несовершеннолетних. Статья в данном случае – дело десятое, ты же понимаешь. Тоже Юра. На 20 лет моложе настоящего, а как вылитый. Рост, типаж, даже манера речи – один в один. Короче, купили ему УДО и этот, типа Юра, и начал мэрствовать.

– Фигасе… То есть те, кто говорил, что у нас было два Лужкова – хороший и плохой, как доктор Джекил и мистер Хайд, были недалеки от истины. И надо же, как регулярные ванны из меда старика Батурина омолодили!

– Это скорее того, второго, пребывание в местах не столь отдаленных по такой статье состарило. Ты же знаешь, как блатные к педофилам относятся. Хотя про ванны – интересная деталь. Покойный до того хозяйственный мужик был, что отработанный материал из его ванны потом разливали по банкам и продавали москвичам на «ярмарках меда» на ВДНХ.

Потемкин так живо оценил этот бизнес-креатив, что чуть не поперхнулся виски.

Оба рассмеялись.

– Леша, скажи мне честно, кто это придумал. Не ты же?

– Да что ты, господь с тобой! Нам бы такое в голову не пришло. Московские вообще обнаглели настолько, что поставили в известность о подмене постфактум, когда начальники на самом деле дали старику под зад пинка, на который он десять лет нарывался. Только тогда и выяснилось, что наш Юрий Долгорукий на самом деле Лже-Юрий.

– Сочувствую. А кто все же автор пьесы?

– Изначально весь план главный лужковский строитель Ресин сгенерировал. У него другого выхода не было – старому еврею реально тюрьма грозила. Исполнял все Лёня Кругляков. Был такой шнырь у лужковского пресс-секретаря Цоя. Ты его знаешь наверняка.

– Еще бы мне его не знать. Историю про «женитьбу» Путина с Кабаевой помнишь?

– Помню. А Лёня то тут при чем? – удивился Арсентьев.

– Так это он мне заказ по старым каналам обеспечил. От того самого Лужка, как теперь выясняется – фальшивого.

– Тебе? От Лужка? Это же в газете «Московский корреспондент» было напечатано. Ее Лебедин издавал.

– Все правильно, издавал. Он еще много чего такого делал, доводил старика Батурина до белого каления. Шпынял его на каждом углу. Вот я и придумал, как ему отомстить. Разработал гениальную операцию, которую Лёня осметил и пробил у своего начальства. «Московский корреспондент» все равно на ладан дышал – распространение они ему перекрыли, рекламу тоже. Лебедин газету закрывать собирался. Настроение в редакции – сам понимаешь какое. Короче, за небольшие деньги договорились, чтобы они напечатали эту мульку про то, как президент Путин разводится с женой и собирается, по примеру коллеги Николя Саркози, жениться на комсомолке, спортсменке и красавице Кабаевой. Лебедин как раз уехал на рыбалку в волжские затоны, и все прошло как по маслу. Самое забавное, что у нас основной бюджет как раз на раскрутку этой темы выделен был – «Москор»-то никто особо не читал, и надо было обратить внимание общественности на гадость, которую они напечатали, и чья это газета. А карты так легли, что ничего специально раскручивать не пришлось: порой камушек достаточно лишь слегка подтолкнуть, и покатилась информационная глыба всемирно-исторического масштаба.

– Да уж, – вспоминал Арсентьев. – А потом Лужок напросился на прием к Путину и выразил ему свое глубокое сочувствие – дескать, видите, Владимир Владимирович, до чего антихрист дошел, а ведь меня с супругой он каждый день так чихвостит! Коварный ты человек, Потемкин. Но исполнено красиво.

– Да ладно уж… По сравнению с гениальной операцией по замене Лужка на двойника – просто мелкая пакость. Молодцы, завидую…

– И зря. Сейчас одна половина гениев в «Матросской тишине» сидит, вторая бегает где-то. Поначалу-то у них все было шито-крыто. Но потом проблемы начались. Двойник во вкус вошел…

– В смысле Елены Николаевны? – скабрезно ухмыльнулся Потемкин.

– Окстись! – фыркнул Алексей. – Ни один мужик столько не выпьет. Я в политэкономическом плане имею в виду. Два года они его в ежовых рукавицах держали, били постоянно. Помнишь, несколько лет назад Лужкова в новостях с фингалом под глазом показывали?

– Типа в Австрии на лыжах покатался и неудачно упал?

– Ага. А потом этот манекен решил, что он и есть мэр. Процесс распила обрел поистине космический масштаб. Старые лужковцы видели, что это уже просто неприлично, и пытались его утихомирить, а он понимал уникальность своего положения и пользовался. Шантажировал их тем, что обман раскроется. Мэрия реально превратилась в дурдом. Какие-то колдуны, маги, прорицатели, специалисты по повороту рек и очистке воды. Это ведь Лже-Юра придумал тучи над Москвой с помощью люстры Чижевского разгонять. И весь этот балаган с выселением из «Речника» – тоже его рук дело. У него даже компания своя подобралась. Олежка Митроль. Такой же придурочный. Городским хозяйством заниматься было уже некому. А город-то из-за пробок реально встал, новоделы имени мадам Батуриной начали рушиться, почва проваливаться. Потом еще эти пожары… Последняя капля, которая переполнила чашу.

Арсентьев посмотрел на наполненный до краев бокал с мохито и отхлебнул. Официант вошел в кабинет и поставил на стол закуски и буйабес. Оба собеседника принялись за еду.

– Нет, Леша, мне почему-то кажется, что последней каплей – в прямом и переносном смысле – была сосулька, которой на Малом Сухаревском переулке убило вашего горе-блогера Матейчева, – заметил Потемкин.

– Это вообще беспредел! – согласился Арсентьев. – Он у нас курировал коммунистическое движение – как раз из офиса ЦК КПРФ выходил. Знаешь, тот особнячок у Цветного бульвара?

– Бывший детский садик? Как же, как же…

– Так или иначе, дуумвиры проанализировали ситуацию и приняли давно созревшее решение. В порядке, так сказать, плановой ротации и омоложения региональных кадров.

– Византийский бонапартизм, – резюмировал Потемкин, отправляя в рот жульенчик.

– Идеологему ты нам подкинул хорошую, спасибо. Она описывает не только методологию, но и философию власти. Это и есть настоящая суть вертикали и суверенной демократии. Ее, так сказать, сакральная формула. Страной правит клан. У этого клана есть основатель, который сейчас сидит на Краснопресненской набережной, а скоро будет опять в Кремле. Вокруг него существует своего рода политбюро. Оно, по большей части, состоит из бывших членов кооператива «Озеро» в Ленинградской области и примкнувших к ним товарищей. У этого политбюро главная задача – обеспечение своей власти до конца времен с постепенной передачей преемникам, которых еще только предстоит воспитать. Их власть сегодня совершенно безраздельна. Будучи людьми, обладающими безраздельной властью и не нуждающимися в деньгах, они не чужды мыслей об общественном благе и национальных интересах. – Алексей сплюнул мяту. – На этой почве у них даже случаются споры и конфликты, отголоски которых долетают до низов в виде периодически случающихся перестановок. А иногда эти разборки бывают почти бытовыми. Случаются на почве… как это там пишется в ментовских протоколах…

– Личной неприязни?

– Точно. Или просто потому, что кто-то кому-то на ногу наступил. В корпоративном плане тоже.

– Homo sum, humani nihil a me alienum puto[13 - Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо (лат.).].

– Однозначно. – Арсентьев приглушил голос. – Иногда до мордобоя доходит.

Потемкин чуть не подавился:

– В каком смысле?

– Да в самом непосредственном. А ты что, не знаешь, почему Медведев с Сечиным до сих пор не разговаривают?

– Бабу не поделили, что ли?

– Потемкин, темный ты человек! – В голосе Арсентьева зазвучали менторские нотки. – Какую бабу? Кто-то кого-то подставил перед начальником. Это еще в те времена было, когда они у Путина в администрации работали. Драка была конкретная, прямо в приемной у президента.

– И кто же победил?

– Сложный вопрос, – задумался Алексей. – Смотря в каком смысле. В историческом разрезе победила дружба. Ведь главный постулат режима – стабильность. Это, собственно говоря, и есть наша национальная идея на современном этапе исторического развития. В ней огромная польза для простого народа. Потому что нынешний режим, слава богу, не одержим социальными экспериментами. Он никогда не будет насиловать общество, ломать людей через колено, навязывая им какие-то свои ценности. Хотя бы потому, что у членов нынешнего политбюро никаких таких ценностей, которые нужно было бы кому-то навязывать, просто нет. Это не твердокаменные большевики, которые спорили о том, можно ли построить коммунизм в одной отдельно взятой стране или ни хуя. Наши правители являются в хорошем смысле слова популистами – очень четко улавливают настроения масс и вовремя эти настроения корректируют. Для своего блага. У нас сейчас, наверное, самая совершенная в мире система мониторинга общественного мнения. В этот секретный проект миллиард долларов закачали. Зато теперь в режиме реального времени можно узнать, что думают о европейской интеграции жители деревни Пырловка Верхнепупкинского уезда. – Арсентьев прервался, подбирая формулу. – Это популизм в чистом, не замутненном цивилизацией обличье. Поэтому какой-нибудь «тунисский сценарий» исключается в принципе. Vox populi – vox Dei.[14 - Глас народа – глас божий (лат.).] А начальники у нас весьма набожны, ты знаешь.

Потемкин оценил как мысль собеседника, так и источающий морские ароматы Прованса дымящийся суп:

– Хочу тебе заметить, что они не только мониторят, но и неплохо регулируют. У нас ведь, по моим наблюдениям, создана идеальная пропагандистская машина, которая генерирует дискурс. Причем она не тупо укатывает общественное сознание, как при совке, а именно тонко им манипулирует. Создает героев и антигероев, формирует общественный тренд, лавирует… Один кардиолог Хренов из Иванова чего стоит.

– Стараемся. Ты думаешь, почему Путин не остался на третий срок и возникла вся эта комбинация с тандемократией? Понятно ведь, что официальная версия про незыблемость основ конституции – для идиотов. Когда нужно продлить президентский срок до семи лет, конституцию меняют по щелчку пальцев. Да и в Европе в большинстве стран никакого ограничения по числу сроков нет. Так что на Западе, конечно, нос бы поморщили, но скорее для проформы.

– Думаю, это как раз для того, чтобы они правили вечно. У нас ведь после октябрьской социальной аномалии 1917 года появилась традиция: лысый меняет волосатого. Ленин – лысый, Сталин – волосатый, Хрущев – лысый, Брежнев – волосатый, Андропов – лысый, Черненко – волосатый, Горбачев – лысый, Ельцин – волосатый. Путин – с натяжкой, конечно, но больше – лысый, Медведев точно волосатый. Так что после Медведева будет Путин, потом опять Медведев и так до бесконечности. Они учли законы престолонаследия и заставили их работать на себя.

Арсентьев рассмеялся. Как раз принесли горячее. Алексей ловко отделил дымящееся филе форели от костей и хрустящей корочки, выжав сверху лимон. Не отрываясь от блюда, он продолжил свою мысль.

– Но есть еще один аспект. Так ведь проще управлять массами. Они вместе, будучи членами одного клана, занимают весь спектр общественного мнения, вбирают в себя весь электорат. Обрати внимание, роли четко расписаны. Владимир Владимирович – более простонародный, жесткий, авторитарный. Ездит по трассе «Амур» на «канарейке», заботится о тигрицах, ловит хайрюса в реке. И вообще, типа государственник. В противоположность ему – Дмитрий Анатольевич. Он более рафинированный, либеральный, прозападный. Пишет в Твиттер, принимает Боно, говорит умные вещи в видеоблоге. В общем, Путин – группа «Любэ», а Медведев – «Дип Перпл». Но аудитория-то закрыта на девяносто восемь процентов! Оставшиеся фанаты хаус-музыки могут сколько угодно колбаситься на «маршах несогласных» – тренд все равно не их. Для нас, кремлевских жрецов, главный идол – его величество рейтинг. И болезненнее всего наше начальство воспринимает малейшие признаки народной нелюбви. Отсюда – такая нервная реакция на истории а-ля Пикалево. Как только они видят очаг недовольства, тут же приносится образцово-показательная жертва. Вот и двойник Лужка сидел в столице прочно только до тех пор, пока обеспечивал рейтинг. То есть все в городе прекрасно знали, что мэрские люди воруют, все смеялись над «тетей Леной из списка “Форбс”», которая жена-мэр при муже-строителе, но относились к этому параллельно, как к меньшему злу. Мол, другой придет – еще хуже будет, а этот хоть что-то делает. И вот в какой-то момент терпение лопнуло. Все вдруг поняли, что это не меньшее зло, не относительное, а абсолютное. Прозрение, как пожар при Наполеоне, охватило всю Москву. Смог в этом смысле был весьма символичен. Когда люди задыхались и птицы мертвые падали с небес, Лже-Юра в поместье Юры в Австрии дышал альпийским воздухом. Переживал о долбаных пчелах своего предшественника. Думал – с рук сойдет. Правильно про него начальник сказал: мудозвон мудозвоном! В общем, дали пинка под зад.

– Природа нынешней власти позволяет ей существовать вечно, – согласился Потемкин. – А профилактика общественного недовольства с помощью фанов «Спартака» на Манежной площади – вообще блеск.

– Да, символично получилось. Узрите, граждане Рима, что представляют собой рабы, получившие свободу! Узрите и не вякайте насчет тридцать первой статьи.

Оба приятеля рассмеялись.

– Я только одного не понимаю, Леша, – сказал Кирилл, разрезая оленину. – Зачем вы так этих убогих несогласных чморите? Зачем вы на них вообще внимание обращаете? От них же никакого вреда. Партия под названием «пэнэсэзеэрбэпэика», – он несколько раз специально запнулся, выговаривая аббревиатуру, – это же кунсткамера какая-то.

– Как зачем? Чтоб служба медом не казалась. Должен же кто-то пятый угол искать. Да и вообще, для профилактики. Не надо недооценивать этих хорьков.

– Да брось! Мне с них смешно. Тебе сколько годков будет лет через двадцать пять?

– Шестьдесят восемь.

– А мне шестьдесят шесть. Поздновато для начала активной политической деятельности, правда? А Путину – восемьдесят четыре. Дэн Сяопин, для сравнения, ушел со всех государственных постов в восемьдесят пять. И после этого восемь лет, пока не помер, держал в руках вожжи, оставаясь «главным архитектором китайской социалистической модернизации». Думаю, что здоровье у Путина не хуже, чем у Дэна. Во всяком случае, отборные китайские знахари за ним хорошо приглядывают. Медведеву же через четверть века будет всего семьдесят один, и он тоже вроде на здоровье не жалуется. Для главы нашей державы вполне зрелый возраст. Рональд Рейган в семьдесят только в первый раз президентом избрался! Если же взять нынешних борцов с тандемократией, то и Касьянову, и Немцову будет под восемьдесят, а Эдичка Лимонов, боюсь, до девяноста трех точно не доживет.

– Ну, Касьянов, скажем так, на чекистском крюке довольно крепко висит после истории с «Фальконом».

– Что за история? – поинтересовался Кирилл.

– Как же. Госдолг СССР Чехии, который нам по наследству остался. В 2001 году никому не известная фирма «Фалькон Кэпитэл» с неплохим дисконтом выкупила этот долг у чешского правительства, а потом перепродала его с премией РАО «ЕЭС». Чубайс – тоже с премией – перепродал его родному правительству. В результате всей операции у реальных бенефициаров «Фалькона» оказалось около восьмисот миллионов долларов. Самое любопытное, что бенефициаров этих два: тогдашний премьер, ныне как бы оппозиционер, и действующий резидент питерской команды. Они снесли деньги в специальный фонд, причем ровно пополам. Фонд отдали в управление Ротшильдам. За десять лет сумма увеличилась многократно. Но разделить имущество нельзя, поэтому они теперь, как поется в одной песне, скованные одной цепью.

– Оригинально это у вас придумали.

– Еще бы! А что касается этого спидоносца Лимонова, то ему вообще недолго осталось землю-матушку топтать.

– Спидоносца?

– Конечно. Одноразовые шприцы, которыми анализы крови в поликлиниках берут, – они ведь только по идее стерильные. А для кого надо – совсем даже не стерильные.

Потемкин живо представил себе реакцию общественности в лице Мыкалгабырты на новость о том, что «этот пидар», ко всему прочему, еще и ВИЧ-инфицированный. Ему почему-то стало жаль этого старого человека и даже, местами, неплохого писателя. «Впрочем, a la guerre comme a la guerre», – вспомнил он давешнюю ремарку Фильштейна.

– Леша, скажи, а тебя тоже могут вот так вот, иголочкой?

Арсентьев воздел глаза к потолку:

– К этому надо относиться философски, Кира. Все под богом ходим. И я тоже. Такова уж наша планида. Просто надо не выпадать из обоймы, расслабиться и получать удовольствие. Чем я и занимаюсь, в общемто. Жизнь прекрасна и удивительна. В долгосрочной перспективе нам, конечно, ничто не угрожает. Если только сейчас на этой арбузной корке не поскользнемся.

– Ты о чем?

– Не о чем, а о ком. О старике Батурине. Он ведь собирается в Думу идти – они с Гришей Явлинским старые друзья. Представляешь первую тройку «Яблока»: Лужков, Явлинский и этот, как его, горлопан ушастый…

– Яшин?

– Во-во, Яшин.

– Гремучая смесь!

– Угу, коктейль Молотова – Риббентропа. Умудренный опытом харизматичный хозяйственник, гуру интеллигенции и молодой боец. Как шарахнут этой бутылью по нашей вертикали – никому мало не покажется. Под такой крышей он всю оппозицию на Охотный ряд протащит. А там, глядишь, и в президенты. Ельцин дубль два.

– Да ну! – Кирилл посмотрел на приятеля с недоверием. – Придумал тоже битву Давида с Голиафом. Ему же лет – столько не живут, с него же песок сыплется…

Он запнулся, вспомнив о Лже-Юре.

– Вот именно, – угадал ход его мыслей Арсентьев. – А народу расскажут сказку про Дэна Сяопина, которого ты только что тут поминал добрым словом. Да даже тот, настоящий, начал бы бузить, несмотря на старческий маразм. Он до конца дней так и не смог ВВП простить, что тот ему в девяносто девятом не дал в Кремль въехать. Счастье-то было так близко! Он тогда между своими уже все должности расписал. А тут – такой облом. Два человека, которых Путин обломал с президентством, – вечный мэр и вечный батька…

Кирилл не мог скрыть удивления:

– Лукашенко?

– А ты что, не знаешь?

– Неа. Расскажи.

Арсентьев отложил столовые приборы и раскинулся по дивану:

– В конце февраля девяносто девятого в Москве имело место заседание совета глав СНГ. Исполнительным секретарем СНГ, кстати, если помнишь, тогда был нынешний враг рода человеческого Березовский. В рамках заседания у Ельцина была на даче встреча тет-а-тет с Лукой. Наш гарант тогда расчувствовался и сказал батьке, что вокруг измена, ни на кого положиться нельзя и что он хочет в своем стиле перевернуть шахматную доску. В общем, пообещал, что сделает его преемником. Борис Николаевич любил такие загогулины. Предложил провести аншлюс Белоруссии и назначить Лукашенко премьер-министром новой империи. Он таким макаром хотел решить проблему священного союза Лужкова и Примакова со Скуратовым, которые его гнали по флажкам, как волка на охоте. И коммунисты бы от такого варианта писали кипятком. Батька поверил, поклялся всем, чем только мог, что будет служить верой и правдой, и реально начал готовить этот сценарий. Он даже белого коня подобрал, на котором собирался в Кремль въехать. В августе ему исполнялось 45 лет, и по плану Борис Николаевич должен был как раз объявить народу свою монаршую волю. Но, видать, передумал. Когда девятого августа он выступил и заявил, что преемником будет Путин, у батьки был такой шок, что он потом месяц не мог оправиться. Говорят, даже с выпивкой развязал. С тех пор у ВВП на белорусском направлении сплошной геморрой.

– Да уж… Веселая история, – задумался Кирилл. – Не случайно батька теперь так Лужка поддерживает. Тандем обиженных недомономахов.

– Они теперь, ты не поверишь, на Кремль порчу насылают, – насупился Алексей. – Лена колдунов своих подключила. Темная баба, весь трудовой путь: завод «Фрезер» – секретарша – жена-домохозяйка, только домохозяйство было размером с МКАД. Теперь у них реальный центр влияния, причем с неограниченными финансовыми возможностями. Ты ведь знаешь, какая разница между полевой мышью и Микки-Маусом.

– Пиар, – вздохнул Потемкин.

– Он, родимый. А пиарятся они неплохо. Сразу видно – профессионалы работают. У нас же все наоборот. Сколько на Лужка компромата здесь вылили! А хоть бы хны, даже обратная реакция пошла. К тому же, по нашим данным, он готовит массовый подкорм плебса хлебом и зрелищами. Адресная раздача милостыни бедным, но электорально активным группам – пенсионерам, инвалидам, студентам. От ста долларов на руки, объем благотворительного фонда – несколько миллиардов. Представляешь, что будет? Месседж такой: да, мухлевали мы с женой, каюсь, но все не для себя, а как Юрий Деточкин – во имя несчастных детей российских. Причем аналогия прямая: каждому сироте откроют в фонде счет. По нашей информации, он под это дело собирается даже формально развестись с Батуриной, забрав себе половину нажитого непосильным трудом добра. Как бы отречься от темного прошлого.

– Гениально, черт! А что вы его просто не запрете-то? – Кирилл скрестил средние и указательные пальцы в решетку и посмотрел сквозь нее на собеседника.

– Нельзя, Кира. Он же у нас орденоносец. Полный кавалер «Заслуг перед Отечеством». Старый человек опять же… Если по паспорту.

– Ну так расскажите тогда, кто он есть на самом деле! Вот и сказке конец.

– С ума сошел?! Представляешь, какой скандал? Мало того что мэр Москвы, основатель «Единой России», – педофил, так получается, что несколько лет городом рулил непонятно кто, все его подписи недействительны. А там такие бабки закручены, что лучше даже не думать. Он ведь не все себе, делился же, понятное дело.

– Ну и что же вы собираетесь делать? Цугцванг получается.

Арсентьев внимательно посмотрел на приятеля, снял с колена салфетку и положил ее на стол.

– Пойдем выйдем, воздухом подышим, а то ты тут накурил.

Потемкин привык к тому, что Алексей мог себе многое позволить, так как был у Славы на особом счету. То есть Арсентьев прекрасно отдавал себе отчет в том, что все стены имеют уши, – даже такие проверенные стены, как в этом кабинете «Старой площади». Но он относился к этому снисходительно, поскольку находился в другом измерении по отношению к людям из здания на Лубянской площади. Поэтому его предложение означало, что потемкинский друг решительно не желает, чтобы кто-нибудь узнал, что именно он сейчас скажет. Кирилл последовал за Арсентьевым на улицу. Они вышли на покрытый тенью узенький Большой Черкасский и медленно двинулись в сторону клуба Che, пошаркивая кожаными подошвами туфель по сухому летнему тротуару.

– Видишь ли, принято решение натурально закатать эту парочку в асфальт, – сказал Алексей и посмотрел под ноги, – Лондонский, само собой.

Кирилл опешил:

– Опять полоний? Ну вы даете, ребята! Вас же скоро туда пускать перестанут!

– Мда, – почесал голову Арсентьев. – Надеюсь, они кое-чему научились, поэтому на сей раз без экзотики. Думаю, будет какая-нибудь банальная автоавария. Мало ли, тормоза отказали и машина упала в Темзу. Какая жалость!

Потемкин вдруг остановился и взял Алексея под локоть. Лицо его просияло.

– Погоди, Леха! Такой операции необходимо достойное пиар-сопровождение. Не здесь, а там, на Западе. Прежде чем замочить Микки-Мауса, надо превратить его в вонючую мышь, от которой все захотят поскорее избавиться.

– Быстро соображаешь, френд. За это я тебя и ценю. Одно дело – внезапная трагическая смерть главного конкурента правящего тандема, а совсем другое – печальный инцидент с беглыми преступниками, запутавшимися в бандитских разборках.

Они пошли дальше. Загоревшись, Кирилл на ходу накидывал план кампании.

– У меня в Лондоне группа очень креативных партнеров есть. Мы с ними могли бы вместе провести эффектную спецоперацию. Подготовим общественное мнение в лучшем виде. Он пидарасов здесь гонял? Гонял. Значит, гомофоб. На станции метро «Курская» надпись «Нас вырастил Сталин на верность народу» восстановил? Восстановил. Значит, ненавидит демократию. Последнюю книжку его, или кто там ему ее написал, – «Россия 2050» – у них, наверное, никто не читал. А неплохо бы ознакомиться. Там такие перлы! Про «тайну Запада», про «волшебную иглу в сказочном яйце», которая много раз спрятана, обернута, зашифрована и закамуфлирована в самые разные слова и дискуссии о так называемой «демократии, общечеловеческих ценностях и глобальных угрозах». И все в том же духе. Другая линия – коррупция. Здесь информации на Юрия Михайловича и его благоверную сколько угодно. И ведь все истинная правда! Он организатор самой наглой и самой грандиозной коррупционной системы всех времен и народов. Просто у них там до сих пор никто этим особо не занимался, потому что не обращали внимания. Все их состояние построено на том, что в любой бизнес-проект в городе, на который давал зеленый свет Юра, закладывалась доля Лены. Без их билета здесь ни одна муха не летала. Чигиринский – подходящий пример.

– Да, ниче так муха, приметная, – поддержал Арсентьев.

– А этот участок в Раменках, который он в разгар кризиса за полмиллиарда долларов из бюждета у жены выкупил – там же вроде даже какие-то трупы были закопаны из числа бывших пайщиков совхоза «Матвеевское».

– Угу, надо, чтобы наши лестрейды из МВД покопали это дело.

– Просто русская мафия! – Кирилл почувствовал вдохновение. Он уже не шел, а летел, поднявшись над переулком. – Если все это раскрутить, через месяцдругой британская общественность будет требовать, чтобы русские забрали к себе обратно это чудовище. Когда случится несчастный случай, все вздохнут с облегчением. Версия заказного убийства обязательно возникнет, но надо будет сделать хорошую прививку. Напечатать в какой-нибудь отстойной News of The World, с которой все постоянно судятся, типа журналистское расследование с элементами бреда: мол, Батуриных убрали по заказу Кремля, а организатором является русско-английский медиамагнат Лебедин. Англикосы же свято верят, что чекисты бывшими не бывают. Зуб даю – олигарх тут же побежит в тамошний суд и выиграет дело. Газета извинится и выплатит астрономическую компенсацию морального вреда. Держава наша не обеднеет, зато после этого не то что респектабельное издание, ни один тамошний блоггер даже пукнуть на эту тему не посмеет.

Арсентьев хлопнул Кирилла по плечу:

– Голова! Кстати, насчет державы. Какой бюджет, по твоим прикидкам?

Потемкин опустился на землю:

– Думаю, для начала миллионов пять. Фунтов. Там же не только придется тупо статейки заказные печатать, надо с членами парламента поработать, с политической тусовкой…

– А че так мало?

– Леша, ты же меня знаешь. – Кирилл говорил как можно более убедительно. – Я ж тебе не какое-нибудь ваше «супер-пупер-консалтинг», которое все бюджеты сразу делит пополам и половину кладет в карман. Мне «анализ освещения деятельности правительства Москвы в СМИ» за лям долларов совесть не позволяет делать. Я честный флибустьер – возьму свои законные десять процентов, и то на круг с партнерами. Можно разбить траншами – если по ходу не понравится, контракт свернем.

– Ты не понял. Про мою комиссию забыл, братец? – Алексей опять остановился и вопросительно посмотрел на приятеля.

– Почему забыл? Твоя доля там уже, внутри. Я вместе с ней считаю.

Арсентьев развернулся на каблуках. Над ними висела вывеска Club Che, а с витрины смотрел набивший оскомину размазанный лик Че Гевары.

– Заглянем, компаньеро?

Они зашли в просторный зал, уставленный нарочито грубой и слегка обшарпанной деревянной мебелью, с большим кубинским флагом и противогазами на грязных стенах. Вероятно, по мнению романтически настроенных посетителей этого китчевого места, именно так должны выглядеть народные бары в Гаване, в которых собирается рабочий класс и трудовая интеллигенция, чтобы в клубах сигарного дыма, за чашкой кофе и бутылкой рома обсудить последние новости с фронта борьбы за освобождение человечества от ига мирового империализма. Если бы трудящиеся острова Свободы увидели прайс-меню московского убежища почитателей команданте Че, вся революционная дурь тут же вылетела бы у них из головы.

– На антресоль? – спросил Кирилл.

Арсентьев кивнул.

– Мы наверх, – бросил он потному объемно-модульному негру за барной стойкой. – Два мохито нам принеси.

Потемкин и Алексей поднялись на балкончик и уселись на плетеных стульях за столиком. Кирилл оценил ход Арсентьева: допуская, что в «Старой площади» его могли пасти, он как бы вывел конфидента на минуту и организовал этот экспромт.

– Как там на Гетманщине? – склонившись над столиком, мягко спросил Алексей. – Как пани Ганна?

Кирилл привык к тому, что Арсентьев знает все, и ожидал этого вопроса.

– Пани Ганна все краше и краше.

– Кира, мне, по большому счету, все равно, на кого ты работаешь, кроме меня.

Потемкин понимал, что все спецслужбы подозревали его в работе на конкурирующую контору. В этом было определенное преимущество, так как подобный ореол ограждал от попыток вербовки. Он был как легендарный неуловимый ковбой Джо, который никому, кроме самого себя, в общем-то, не нужен.

– Я работаю на Моссад, это общеизвестно.

– Будем считать, что на Моссад. Мне важно, чтобы ты работал и на меня, и чтобы о содержании наших взаимоотношений больше никому не было известно, даже товарищам из «Детского мира», – он кивнул куда-то в ту сторону, где, по идее, была Лубянка. – Особенно в свете последних договоренностей. Надеюсь, это понятно?

Кирилл кивнул. Арсентьев ткнул в него указательным пальцем:

– Мне интересно, что она хотела конкретно от тебя.

Кирилл подумал, что в сложившейся ситуации откровенность будет лучшей формой конспирации.

– Ты же сам прекрасно понимаешь, что им от меня нужно. Там пахнет гражданской войной, Леша. Похлеще, чем газом в квартире некогда убиенного Зураба Жвания.

– Оценил. Мы, в общем, хорошо видим, к чему все идет, и готовим контрпроект. А «контрпроект» – это как раз по твоей части.

– Каламбуришь? Расшифруй.

Принесли коктейли.

– Ну, это же типичное failed state[15 - Несостоявшееся государство (англ.).]. Де-факто двадцать лет в одних границах сосуществуют две страны. Донецк не понимает язык, на котором говорит Львов, и наоборот. Единственный способ избежать гражданской войны – оформить развод официально. Как у чехов со словаками. Или теперь у валлонов с фламандцами. Раз – и нет тебе Бельгии. Раньше с Украиной было проблемно, так как «Дружба» и транзитный газопровод идут через Западенщину. Там же газохранилища. Но сейчас завершают «северный» и «южный» потоки. В общем, теперь похуй. Хай себе живе ридна Украина, но девять областей Малороссии мы приберем себе. Будет еще один федеральный округ. Кроме всего прочего, обеспечим геополитический коридор в Приднестровье. Следующим этапом будет Белоруссия. Надо все-таки реализовать сценарий девяносто девятого года, только без батьки.

Потемкин смотрел на Алексея скептически.

– Постой. Ты что, сравнил западенцев с чехами или валлонами? Да эти пещерные люди ни пяди москалям не отдадут! Какой, на хер, «цивилизованный развод»?

– Они же с берданками на Киев не попрутся. Соответствующая работа в вооруженных силах уже проведена. Схема захвата основных объектов жизнеобеспечения Крыма силами морской пехоты была подготовлена еще десять лет назад. В восточных и южных регионах – Одессе, Николаеве, Харькове, Донецке – все пойдет по тому же сценарию. Там силы и средства уже сосредоточены. Все объявляют о выходе из Украины и переходе в Россию. Наши введут воинские части в восточные регионы – «для защиты русскоязычного населения». По идее, должен быть блицкриг. Рязанская дивизия ВДВ уже передислоцирована в Белгород, а псковских десантников под прикрытием миротворческой операции перебрасывают в Тирасполь.

– Война же может получиться, война, Леша!

– По большому счету, вся политическая карта мира является результатом войны, – спокойно сказал Арсентьев. – Сидят где-то люди, играют в покер. А потом изза какой-нибудь поставленной на кон Кемской волости миллионы простолюдинов выпускают кишки тем, кто по другую линию фронта. В этом и заключается история цивилизации, Кира. Но в нашем случае ничего подобного не будет. Кто там будет воевать против нашей доблестной армии? Засыплют танки цветами и зальют баки горилкой.

– Ну конечно. Как там у классика-то? «Только безыдейные и слабоумные люди могут считать, что те или иные государственные границы на нашей земле являются чем-то навеки незыблемым и не подлежащим изменениям».

– Очень правильное замечание.

– Это Адольф Гитлер сказал, Леша, – улыбнулся Кирилл. – Когда государь Алексей Михайлович в 1659 году посылал князя Трубецкого с огромным войском в Малороссию, в Кремле тоже думали, что гетмана Выговского шапками закидают. А какой конфуз в результате получился? Под Конотопом все его воинство перебили. Потом ждали, что крымские татары первопрестольную захватят. Даже земляные работы на Крымском валу проводили… И сербы в восемьдесят девятом тоже думали, что Хорватию обломают за неделю. А потом случился местный Сталинград. То есть Вуковар. И где теперь эта Великая Сербия? Жалкий огрызок.

– Да брось! Все пройдет как по маслу.

– Гладко было на бумаге. Забыли кое-что.

– Вариантов особенно никаких не просматривается, – жестко отрезал Арсентьев. – Решение уже принято, и теперь надо думать о том, как его реализовать поизящней.

– А что Запад? – вяло возразил Кирилл. – Совет безопасности ООН, ОБСЕ. Вы хоть это-то просчитали?

– ОБСЕ сосет, Кира. Вот ты про Алексея Михайловича вспомнил. Так ведь при этом тишайшем царе тринадцатилетняя война с Польшей была, в результате которой мы у шляхты Малороссию-то отбили. Самая кровавая война в Европе в семнадцатом веке, между прочим. И Берингов пролив вовсе не Витус Беринг по указанию Петра Первого открыл, а Семен Дежнев при Алексее Михайловиче…

– Леша, я в курсе, что у вас теперь новая фишка – культ Алексея Михайловича, – перебил его Кирилл. – Я-то тут при чем?

Алексей вновь наклонился вперед:

– А при том, что ты у нас Потемкин, то есть фаворит императрицы. Точнее, гетманши. Каково тебе засланным казачком у нас работать?

– Ничего, не жалуюсь, – спокойно ответил Кирилл. – На борщ с пампушками и салом хватает.

– От и добре, – подытожил Арсентьев. – Жизнь двойного агента имеет много очевидных преимуществ. Поэтому, во-первых, я хочу, чтобы весь поток информации приходил ко мне. Я сам решу, что давать, а что придержать, – думаю, ты как-нибудь сумеешь ей объяснить политику партии и правительства. А во-вторых, твоя светлая голова нам пригодится для экспортных надобностей. «Газпром» уже сто миллионов долларов закачал агентству Ketchum. Но это просто дурацкий бренд. В принципе – деньги на ветер. Лучше тебя лапшу на уши никто не вешает. Так что готовься к командировке на Туманный Альбион – сразу двух зайцев убьем, хе-хе.

– Только через недельку, Леша. Я тут отдохнуть собрался.

– Куда, если не секрет?

– Сейшелы.

Алексей почесал бровь:

– Там зимой приятнее, по-моему.

– Не могу с тобой здесь спорить, не был еще ни разу. – Потемкин допил коктейль и посмотрел на публику, жужжащую внизу около бара. – Ты сегодня чего делать-то собираешься?

– Московский кинофестиваль закрывается. – Арсентьев кинул взгляд на сапфировый циферблат своих часов, выполненных из золота разного цвета. – Никита «полпроцента» вывезет публику кататься по Москве-реке с фейерверками. Приехали Анджелина Джоли, Шон Пенн и Джек Николсон. Мел Гибсон опять же. Кстати, его второй «Апокалипсис» – просто шедевр. Видел уже?

– Нет, не сподобился.

– О-очень советую. У этого ревностного католика в связи с фильмом, говорят, был нелицеприятный разговор с папой Бенедиктом.

– С чего бы это?

– Да там по ходу дела конкистадоры дискредитируют святую католическую церковь вообще и папский престол в частности.

– Как можно дискредитировать то, чего уже нет? После скандалов с епископами-педофилами на этой богадельне, по-моему, можно смело ставить большое жирное распятие.

– Да, но этот еще добавил. Геноцид есть геноцид, от исторической правды никуда не денешься. Вообще, сюжет интересный. Действие разворачивается в двух временных пластах: с одной стороны, продолжение первого «Апокалипсиса», с другой – наши дни. По календарю майя 23 декабря 2012 заканчивается эра пятого солнца. Дата 12.19.19.17.19. Выглядит как IP-адрес в Интернете. Три Кавак, два Канкин. Продолжения календаря нет. Из чего можно сделать вывод, что и мир больше существовать не будет. Вот тебе и апокалипсис. Мировая премьера у нас на фестивале – такого еще никогда не было. Сегодня, думаю, будет великосветский аншлаг.

Арсентьев, подражая своему шефу, стремился держаться в фарватере и не пропускал ни одной статусной тусовки. Он даже написал постмодернистский роман под названием «Двадцать четыре плюс двенадцать», однако никак не мог решиться выпустить его – один писатель и поэт-постмодернист в Кремле уже был, и Алексей не был уверен, что он адекватно отнесется к появлению конкурента из числа собственных подчиненных. Кирилл иногда пользовался светской интегрированностью своего приятеля – Арсентьев открывал любые двери, а за такой широкой спиной можно было прошмыгнуть и ему.

– А можно я тебе на хвост сяду?

– Да на здоровье, – улыбнулся Арсентьев.

– Какая культурная программа?

– Ресторан через полтора часа отчаливает от пристани у Киевского вокзала. Пойдет в сторону Кремля. На Кремлевской набережной прямо под Васильевским спуском соорудили одноразовую пристань, потому что потом будут гулянья на Красной площади. По этому случаю пожаловал Дэмиен Херст и привез свою гениальную инсталляцию «Во имя Господа».

– Тот самый череп, покрытый платиной и восемью тысячами бриллиантов?

– Ага, за пятьдесят миллионов фунтов. Выставлен в мавзолее рядом с мумией Лукича. Гениальная задумка, конечно. Дэмиен лично будет встречать там публику.

Они спустились вниз, расплатились за мохито и двинулись к выходу. Арсентьев отправился в «Старую площадь», чтобы рассчитаться за ужин, Кирилл подошел к своей машине. Он отпустил Михаила Сергеевича и попросил к десяти часам подъехать поближе к конечной точке маршрута теплохода. Вскоре вышел Алексей, и они понеслись навстречу предстоящему рауту.




Иван Купала


В начале десятого служебная «ауди» Арсентьева с включенной мигалкой вырулила на Бережковскую набережную у площади Европы. В салоне звучал американский вариант блатного шансона «Постой, паровоз, не стучите колеса, кондуктор, нажми на тормоза…» – песня The house of the rising sun[16 - Дом восходящего солнца (англ.).] 1964 года в исполнении группы Animals, которой оба компаньона вполголоса подпевали.

		There is a house in New Orleans
		They call «the Rising Sun»
		And it’s been the ruin of many a poor boy
		And God I know I’m one…[17 - Есть в Нью-Орлеане один домЕго называют восходящее солнцеОн погубил много бедных парнейИ видит бог, я один из них (англ.).]

Пристань была полностью оцеплена ОМОНом, который держал на дистанции уже столпившихся зевак. К плавучему ресторану Grand River Palace[18 - «Большой дворец на реке» (англ.).] вела длинная красная ковровая дорожка. На входе стояли шкафообразные охранники из агентства, обслуживавшего фестиваль, с ручными металлоискателями и торчащими из-под накрахмаленных воротников закрученными спиралью проводами наушников. Ребята были явно натасканы на такого рода мероприятия: завидев издалека машину Арсентьева, они не стали задавать лишних вопросов относительно личности гостей и наличия у них пригласительных билетов.

На теплоходе было еще пусто. Этот плавучий шедевр ресторанной мысли представлял собой огромное двухпалубное судно. Верхний ярус был открытой площадкой, а нижний закрыт дымчатым плексигласом. При рациональном подходе к организации празднеств корабль мог, вероятно, принять на борт больше тысячи человек. Арсентьев с Потемкиным прошли в ресторан через площадку на носу судна. Снаружи около входа торжественный и седовласый Владимир Спиваков во фраке репетировал со своими «Виртуозами Москвы» «Оду к радости». Посреди площадки стояла настоящая звонница, на которой висели колокола разного калибра, а вдоль бортов располагались какие-то металлические каркасы с рядами остроносых трубок, напоминающих ракеты. Изнутри зал был полностью задрапирован пышными бело-сине-красными полотнищами, с потолка свисали лампады. «Да уж, Никита Сергеевич в своем духе. Интересно, где тут у них красный уголок, а главное, когда появятся хоругвеносцы?» – съерничал про себя Кирилл и обратил внимание на накрытые синими простынями ящики, складированные там и сям. На столах уже стояли бутылки с водой, водкой, коньяком и настоящим французским абсентом. В центре зала на небольшом подиуме были установлены барабаны и синтезатор, к которому были приставлены гитары. За инструментами виднелось большое плазменное панно.

Появились первые гости. В ресторан зашла известная светская львица и телеведущая, дочь первого демократически избранного мэра Санкт-Петербурга, ныне покойного Анатолия Собчака Ксения в сопровождении розовощекого Сергея Капкова – депутата Госдумы, бывшего вице-губернатора Чукотки и одного из доверенных лиц олигарха Романа Абрамовича. Компанию им составлял какой-то кряжистый темноволосый джентльмен, явно из сферы бизнеса. Ксения слегка прихрамывала, ее лицо выражало невыносимую скуку. Арсентьев резво вскочил и подошел к ним. Перекинувшись несколькими фразами, все трое в его сопровождении подошли к столу.

– Хочу представить вам моего друга Кирилла Хановича Потемкина, – сказал Арсентьев. – Это наш маленький король пиара.

Потемкин смущенно заулыбался:

– В присутствии королевы пиара твои эпитеты явно неуместны, Алексей Игнатьевич. При подобных обстоятельствах я лишь скромный паж. – Он пододвинул стул Ксении.

Она явно оценила комплимент, но не удержалась от шпильки:

– Никогда о вас не слышала.

– О настоящем короле пиара не должно быть слышно, поверь моему опыту, – пояснил Капков, с которым Кирилл был немного знаком. – На то он и король. Слышно лишь о тех, с кем он работает. Правда, королевство у Потемкина маленькое, так что он сам себе и судья, и прокурор, и адвокат.

– Только палачи у меня на фрилансе, – пошутил Кирилл.

– О да! Палачи отменные. Кстати, – Алексей развернулся, представляя второго спутника Ксении, – Борис Михайлович Брегоут, восходящая звезда столичного девелопмента.

«Если Арсентьев – господин А., то это, наверное, господин Б.», – подумал Кирилл, пожимая ему руку.

– Мне казалось, звезды на нашем строительном небосклоне погасли после того, как господин Полонский так неудачно спрыгнул со своего небоскреба «Федерация».

– Это тот, который посылал в жопу всех, у кого нет миллиарда? – уточнила Ксения. Почему-то слово «жопа» в ее устах звучало совсем не вульгарно.

– Тот самый, – подтвердил Арсентьев, присаживаясь. – Но мне почему-то кажется, что это не было несчастным случаем. Там же не поселковый клуб любителей парашютного спорта все организовывал. Для Полонского это было очень важное мероприятие, он хотел своим прыжком показать, что его загибающийся бизнес еще жив. При такой подготовленной рекламной акции парашют не может просто так взять и не раскрыться. Так что тут два варианта: либо ему помогли, либо он сам решил так красиво уйти из этого мира. Все же весьма эпатажный был человек.

– Не будем о грустном, – хихикнул Брегоут. – Он еще легко отделался. За такие номера, какие этот фраер исполнял на рынке, у нас в Питере людей вообще-то… – девелопер осекся. – В общем, когда Лужкова тут сняли, посвободнее дышать стало. Строить, опять же, проще.

– Кстати, Борис, – вступил в разговор Арсентьев, – насчет того, кто о ком слышал – не слышал. В этом вопросе Кирилл мог бы быть вам весьма полезен. В наше время жажда – ничто, а имидж – все. Господин Потемкин как раз специалист по имиджу.

– Интересно, – живо отозвался Брегоут. – У меня имеются некоторые планы на общественном поприще.

«О! Это я удачно сегодня зашел», – подумал Потемкин.

– У вас неплохо получается лоббировать, Алексей. – Собчак сверкнула пронзительно голубыми глазами.

– Это, скорее, вирусный маркетинг, Ксения Анатольевна, – парировал Арсеньев.

Потемкин решил разрядить атмосферу. Он взял стоявший перед ним коньяк и налил в четыре рюмки – Арсентьеву, Капкову, Брегоуту и себе.

– Что будете пить, Ксения Анатольевна? – спросил он у Собчак.

– Мне, естественно, шампанское, да где ж его тут дождешься-то, – лениво произнесла Собчак, поправляя очки.

Кирилл встал, подошел к еще пустующему соседнему столу и принес оттуда ведерко со льдом, из которого торчало горлышко шампанского. Отточенными годами движениями он откупорил бутылку, заполнил на две трети бокал Собчак и взял слово:

– Предлагаю выпить за то, чтобы никакие тернии не помешали нам достичь звезд!

– Ну да, – грустно вздохнула Ксения. – В деревне Гадюкино детишки знали, что сопьются, но все равно мечтали стать космонавтами.

Все рассмеялись и осушили бокалы. Между тем гости уже начали подтягиваться. Оркестр играл «Времена года» Джузеппе Верди. Зал ресторана заполнялся светскими львами, львицами и просто шакалами. Кирилл сразу заметил сухощавого министра культуры Александра Авдеева, по старой посольской привычке прибившегося к дипломатическому обществу, – он стоял в окружении нескольких серьезных господ разного цвета кожи, явно представлявших ведущие кинематографические державы в ранге не ниже атташе по культуре. В числе дипломатов была и одна статная дама – послица Великобритании в России Анна Прингл. К ним же примкнул бывший глава British Petroleum и нынешний член совета директоров ТНК-ВР Тони Хейворд, чью блестящую карьеру так предательски спалила платформа Deepwater Horizon в Мексиканском заливе. Из российских бизнес-персон, уже заглянувших на огонек, были заметны вечно молодой глава «Альфа-банка» Петр Авен, строго придерживающийся имиджа оптинского старца Виктор Вексельберг, лоснящийся и похожий на индуса хозяин банка «Русский стандарт» Рустам Тарико, предмет вожделений интернет-сообщества охотниц за богатенькими Буратино forbes_fuckers Александр Мамут, а также бородавчатый бизнесменблогер Олег Тиньков, который не такой, как все. Государство, помимо Авдеева, уже представляли человек с подкопченным лицом – вице-премьер Вячеслав Володин, его коллега по правительству и главный олимпиец России Александр Жуков, министр транспорта Игорь Левитин, плеяда депутатов Государственной Думы во главе с окончательно усохшим Андреем Макаровым. С некоторой натяжкой к этой же группе можно было отнести и бывшего депутата, завсегдатая всех светских тусовок Алексея Митрофанова. Примечательно, что его окончательно заплывшая салом личность как раз что-то оживленно обсуждала со слегка поддатым Жуковым. С точки зрения исполнения государственных функций в существовании ни того ни другого никогда не было никакого смысла. Но они играли психологически полезную роль шутов – каждый при своем дворе. Собственно кинематографическую публику на этот момент уже представляли как мэтры, вроде оскаровского лауреата 1980 года, режиссера фильма «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова с супругой и главной героиней того фильма Верой Алентовой или похожего на мумию Станислава Говорухина, так и предпоследнее поколение – сверкающую лысину явно уже принявшего дозу Федора Бондарчука оттеняли Олег Меньшиков с очередным юным другом и актриса Екатерина Волкова – экс-супруга Лимонова, родившая ему сына и дочь. Она втолковывала кому-то про свой развод со старым большевиком – мол, имея трех несовершеннолетних детей, содержать еще и четвертого, престарелого, ей больше невмоготу. «Интересно, – подумал Потемкин, – а пламенного национал-большевика заразили СПИДом до развода или уже после него?» Впрочем, он решил не прояснять этот вопрос у Арсентьева в присутствии Собчак. По лицу Ксении было видно, что она несколько занервничала, когда увидела, что на борт поднялась кинодива Рената Литвинова, – их скандальная разборка в клубе «Мост» уже который год была темой пересудов в высшем свете. Телевизионное начальство в лице директора Первого канала Константина Эрнста и его супруги Ларисы Синельщиковой о чем-то перешептывалось с рулевым газпромовского НТВ Владимиром Кулистиковым и российско-украинским телемагнатом Александром Роднянским. Вокруг них нарезал круги вездесущий шоумен и телеведущий, автор книги с претенциозным названием «Евангелие от Соловьева» Владимир Соловьев. Неподалеку обменивались последними сплетнями акулы русского глянца – главные редакторы русских изданий журналов Harper`s Bazaar, Vogue и GQ Дарья Веледеева, Виктория Давыдова и Николай Усков. Поодаль мило ворковали похожий на мопса придворный модельер Валентин Юдашкин и его коллега по цеху Алена Ахмадулина. Рядом в невероятной расцветки камзолах стояли ведущие программы «Модный приговор» на Первом – советский модельер Слава Зайцев и человек неопределенного пола и занятий Александр Васильев.

Гости продолжали прибывать. Кирилл уже перестал следить за пополнением звездного состава пассажиров «Гранд Ривер». Через главный вход шла нескончаемая череда чиновников, олигархов, артистов, спортсменов, шоуменов и просто великосветских клоунов. Разнообразие нарядов поражало воображение – от строгих вечерних платьев до небрежных вельветовых и твидовых пиджаков с заплатами, в которых щеголяли те, кто хотел подчеркнуть свою принадлежность к нонконформистской «интеллектуальной элите». Именно к ней, вероятно, относил себя «современный Максим Горький», бывший омоновец, а ныне прозаик-бунтарь Захар Прилепин, который любил прихвастнуть тем, что как-то на встрече Путина с писателями отодрал у его любимого лабрадора Кони клок шерсти. Огромный, лысый, в кожаных штанах и черной рубахе, он стоял посреди зала и выбирал себе подходящую компанию. Наконец он нашел беззубого хоккеиста из клуба «Вашингтон» Александра Овечкина, который крутил в руках тарталетку. Вокруг столов порхали известные российской публике менестрели: Алексей Кортнев, Валерий Сюткин и уже совсем старенькая женщина-космос Жанна Хасановна Агузарова. Стрекоза Наталья Водянова в очередной раз вывела в свет своего нового мужа с «Первого канала». Кирилл никак не мог запомнить его болтающуюся фамилию – то ли Болтянский, то ли Болтенко.

На площади Европы, за оцеплением, визжали поклонники и щелкали фотовспышки. Внутри, между столиками, уже дефилировала и совсем малозначимая, но антуражная публика вроде блондинки Светланы Маниович, кинувшей своего великовозрастного мужа ради молодого любовника, и Софико Шеварднадзе – внучки Белого Лиса, бывшего правителя Грузии. Гости постепенно осваивали оба яруса корабля. «О! Сколько лет, сколько зим!», «И вы тут!», «Какие люди! У нас не хуже, чем в Каннах!» – слышались восклицания там и сям. Наконец «Виртуозы Москвы» грянули династический гимн Глинки «Славься!», и на палубу, предводительствуемая Никитой Сергеевичем Михалковым и его братом Андроном Кончаловским, проследовала процессия звезд мирового экрана, в числе которых действительно наличествовали Мел Гибсон, Анджелина Джоли, Шон Пенн, Джек Николсон, а также не анонсированные Арсентьевым Моника Белуччи с Венсаном Касселем и Ингеборга Дапкунайте. За ними успели забежать три съемочные группы центральных российских телеканалов и несколько прошедших отбор придворных «папарацци». Последней из гостей с традиционным достоинством на борт поднялась светская репортерша Божена Рынска.

– Отдать швартовы, дорогие мои! – раздался усиленный динамиками голос Михалкова. Сидевшая рядом с голливудскими гостями чопорная переводчица еле успевала переводить. – Между прочим, завтра христианский мир будет отмечать рождество Иоанна Крестителя, – в древней русской традиции это праздник Ивана Купалы. А наше сегодняшнее торжество плавно перетечет в завтрашний день. Сейчас на этом корабле мы пойдем к стенам древнего Кремля, где нас ждут гулянья до утра по Красной площади. Мы так редко можем собраться в одно время в одном месте. – Михалков прижал руку к сердцу. – Давайте же наслаждаться замечательным обществом!

Теплоход загудел и нехотя тронулся. Из броуновского движения гостей постепенно начало выкристаллизовываться некое подобие гражданского общества. Одна его часть продолжала стоять и ходить туда-сюда, жеманно здороваясь и позируя перед фотокамерами суетящихся операторов. Другая рассаживалась за столы, формируя компании по интересам.

– Интересно, а ОМОН нас не будет разгонять? – иронически поинтересовался Потемкин. – Ведь эти гулянья по Красной площади могут быть квалифицированы как несанкционированное шествие – полторы тысячи человек, демонстрирующих свои политические взгляды. Можно сказать, марш согласных. Ко всему прочему, с иностранными инструкторами.

– Никита еще не всю программу обозначил, – загадочно намекнул Арсентьев.

– Надо же! – оживилась Собчак. – Поделитесь, Алексей. Я ведь знаю, что вы ужасный сплетник. Но если это про череп Дэмиена Херста, то я уже в курсе.

– Да что там череп! – еще более таинственно произнес Арсентьев. – Это не конечный пункт прогулки по сердцу России. Только об этом, – он приложил палец к губам, – просьба здесь никому не говорить.

– Вы меня интригуете. Зуб с кремлевской стены даю – никто не узнает вашу ужасную военную тайну. Я же вам не Джулиан Ассанж какой-нибудь.

– У нас за этой самой стеной будет прием, который дадут президент и премьер. Все устроено так, будто это экспромт. Все очень хорошо сошлось: день рождения у мэра Собянина, и Путин с Медведевым как бы решили устроить в честь Сергея Семеновича посиделки в Кремле. А тут как раз вся публика с кинофестиваля к ним в гости приходит. Как бы по-простому так. Шли, гуляли себе и зашли на рюмку чая с баранками. И тут, надо же, случайно оказались вездесущие СМИ. Колесников опять же. – Арсентьев показал глазами на съемочные группы и звезду кремлевского медиапула Андрея Колесникова в неизменной клетчатой байковой рубахе. – Вы когда-нибудь раньше на закрытии фестиваля телекамеры видели?

– Нет, – задумалась Собчак. – Если признаться, такой помпезной церемонии на нашем заштатном в общем-то фестивалишке еще ни разу не было. Как будто это их последний и решительный бой. Количество гламура никогда не переходит в качество – оно переходит в пошлость. За обилием всяческой мишуры теряется суть вещей.

Все задумались, разглядывая публику, воспрянувшую с «Интернационалом», в несколько ином свете. Кирилл решил взять инициативу на себя и блеснуть навыками тамады.

– Золотые слова, Ксения Анатольевна! Я как раз припомнил одну забавную притчу. – Потемкин откинулся на кресле, перемещаясь в центр общественного внимания.

– Серьезно? – ожидаемо заинтересовался Капков.

– Обожаю всякие притчи! – захлопала ресницами Собчак. – Особенно если они к месту.

– Вполне, Ксения Анатольевна. Однажды профессор философии, стоя перед своим классом, взял большую стеклянную банку и наполнил ее камнями. Потом он спросил у студентов: «Полна ли эта банка?» Они хором ответили: «Да, полна». Тогда профессор вытащил коробку с крупной охотничьей дробью, высыпал ее в банку и немного потряс. Дробины распределились между камнями. Профессор еще раз спросил студентов: «Полна ли банка?» – и услышал ответ: «Да, полна». Тогда он взял коробку с песком и насыпал его в банку. Песок занял имевшиеся пустоты. Профессор опять спросил студентов, полна ли банка. Все сказали: да, и на этот раз однозначно, она полна. Тогда профессор извлек бутылку шампанского, откупорил ее и вылил в банку. Студенты засмеялись. Учитель сказал: «А сейчас я хочу, чтобы вы поняли, что банка – это ваша жизнь. Камни – фундаментальные вещи в вашей жизни: семья, здоровье, друзья, дети – то, что необходимо, чтобы ваша жизнь оставалась полной даже в случае, если всего остального вы лишитесь. Дробь – то, что лично для вас стало важным: работа, дом, машина. Песок – это мелочи. Если сначала наполнить банку песком, не останется места, где могли бы разместиться дробь и камни. Так же и в вашей жизни. Если тратить все время и энергию на мелочи, не останется места для главного. Определите ваши приоритеты. А прочее – пыль».

Кирилл сделал паузу. Все подумали, что это уже конец истории, и приготовились комментировать, но он жестом показал, что еще не закончил.

– Тогда одна студентка подняла руку и спросила профессора: «А какое же значение имеет шампанское?» – Потемкин наполнил бокал Собчак. – Профессор улыбнулся и сказал: «Я рад, что вы спросили меня об этом. Так я хотел показать вам, что, как бы вы ни были заняты, всегда можно найти время для бутылки хорошего вина».

Собчак рассмеялась и подняла бокал.

– Очень своевременный тост, дорогой товарищ! – с легким кавказским акцентом одобрил Арсентьев, подражая Сталину.

Корабль шел вниз по реке. Официанты, лавируя между столами, разносили огромные тарелки с устрицами и легкими закусками. На сцену взгромоздилась парочка популярных конферансье с Первого канала, имеющих большую разницу в росте, но одинаково чернявых и небритых, – высокий заводной бонвиван Иван Ургант и приземистый пузатый меланхолик Александр Цекало.

– Дорогие друзья! – начал Ургант, элегантно держа в руках радиомикрофон. – Наше начальство в лице Константина Львовича, – он сделал реверанс в сторону столика, за которым сидели Эрнст с супругой, – попросило нас сказать вам несколько теплых слов…

– Но мы подумали, – подхватил Цекало, – что лучше мы споем вам несколько теплых песен…

– Да, Александр! – продолжил Ургант. – Мы репетировали всю ночь напролет. – Он сделал многозначительную паузу. – Не подумайте ничего плохого, господа. Поручик Светлаков, молчать!

Он имел в виду коллегу по популярному ток-шоу «Прожекторперисхилтон» Сергея Светлакова, который прославился ролью так запомнившегося Мыкалгабырте слесаря-гомосексуалиста Дулина. Светлаков дежурно вскочил, и в зале раздался дежурный смех.

– Да, Иван, вы выражайтесь яснее, пожалуйста, – обиделся Цекало. – Мы действительно репетировали. И в конце концов пришли к выводу, что лучше за нас споет кто-нибудь другой, еще более теплый… Точнее – теплая.

– Поэтому сейчас мы приглашаем на сцену девушку, – Ургант опять выдержал паузу, глядя на своего напарника, – которая, можно сказать, является воплощением русской души. Ее пением восхищался Борис Николаевич Ельцин. Он назвал эту диву «символом возрождающейся России», а Жак Ширак, если кто помнит такого, так расчувствовался, что увидел в ней «русскую Эдит Пиаф». Если вы испугались, что это Надежда Бабкина, то я спешу вас обрадовать – речь не о ней!

– Ну так понятно, Иван, что это не Бабкина, – с кислой физиономией произнес Цекало. – Вы же сказали «девушка».

По залу прокатился хохот.

– Я обрадую вас еще больше, – под неутихающий смех добавил Цекало. – Это даже не Надежда Кадышева. Наша гостья, к счастью, их обеих втрое моложе.

– Это сибирячка с исконно русской, я бы даже сказал шире – славянской фамилией Ха-но-ва, – Ургант нарочито читал по бумажке. – Итак, встречайте: этно-фолк-рок-группа «Пелагея»! Она исполнит нам песню о том, насколько же хороши эти летние подмосковные вечера.

Зал зааплодировал. Было видно, как переводчица судорожно пытается донести до гостей тонкости искрометного русского юмора от Урганта и Цекало. На сцену вышли лохматые и бородатые мужики в посконных черных рубахах и взялись за инструменты, которые, видимо, уже были настроены. Через минуту к ним присоединилась основательница, душа и солистка группы. 25-летняя Пелагея была действительно хороша. Настоящая русская красавица – в меру дородная, в меру изящная. Она была одета в длинное черное шелковое платье с кружевами по рукавам и орнаментом на груди. В этом узоре Потемкин различил колесо Дхармы с восемью спицами, у которых концы загибались лезвиями косы так, что вся фигура напоминала коловрат. «Интересно, куда смотрят борцы с экстремизмом? – задумался Кирилл. – Хотя и в товарном знаке фирмы Columbia на куртках и штанах можно рассмотреть свастику».

– Господин Потемкин, – обратилась к нему Собчак. – Вот у девушки фамилия – Ханова. А у вас отчество – Ханович. Откуда это происходит?

– Не могу вам сказать за Пелагею, но у меня это происходит от Чингисхана, – ответил Потемкин, пытаясь выглядеть серьезным. – Я его прямой потомок. По легенде, в нашем роду должен воплотиться великий император вселенной.

Собчак прыснула со смеху. Брегоут старался быть в струе.

– Да, Кирилл, с имиджем у вас, смотрю, полный порядок! – отметил он. – Вы и впрямь специалист.

В этот момент Пелагея начала исполнять песню «Ой, да не вечер» в рок-обработке. По мере того как она пела, подключались барабанщик, гитаристы и мужик с баяном, который одновременно был клавишником. Зал был очарован мощным голосом, который проникал куда-то в подкорку. На плазменной панели мелькали пейзажи среднерусской возвышенности. Уходя в драйв, гитаристы ударили в полную мощь, окончательно превратив старинный казацкий мотив в хард-рок-перформанс.

		А есаул догадлив был,
		Он сумел сон мой разгадать.
		«Ой, пропадет, – он говорил мне, —
		Твоя буйна голова!»

Зал уже пел хором. Когда они закончили, пространство взорвалось аплодисментами. Пелагея взяла микрофон.

– Спасибо, люди добрые! Никита Сергеевич сказал, что завтра День Ивана Купалы. Это так. Но этот христианский праздник совпадает с днем древнего русского Купало, который является богом плодородия. По славянским легендам, в ночь на Купалу происходит соединение огня и воды и случаются разные чудеса. Принято прыгать через костер и купаться в воде. В эту ночь нельзя спать, потому что вся нечисть – ведьмы, колдуны, лешие, домовые, русалки, оборотни – обретает особую силу. А еще желаю вам найти цветок папоротника, чтобы исполнилось ваше самое заветное желание.

Музыканты взяли паузу. Кирилл на правах самоназначенного виночерпия наполнил сидящим за столом посуду:

– Ну что же, давайте за цветок папоротника! Будем видеть клады и сокровища несметные!

Они подняли бокалы и чокнулись.

– Господа, мы вас покинем ненадолго, мне надо там с девочками поболтать, – сказала Ксения.

Она прихватила Капкова и упорхнула куда-то в зал.

– Да, Борис, пойдемте, мне вас надо кое с кем познакомить. – Арсентьев тоже встал и взял своего знакомого под локоть. – Кирилл, не скучай.

Потемкин остался один. Когда человек находится в состоянии аффекта, вызванного внешними факторами – разговором или перформансом, мелкие физиологические потребности отступают на второй план. Теперь Кириллу резко захотелось сразу и поесть, и отлить. Он решил, что сначала лучше сделать второе. По всем правилам искомое заведение должно было находиться где-то в конце зала. Он двинулся в сторону кормы, без труда нашел ватерклозет и справил нужду. Отделанный «под мрамор» туалет был пустым и чистым. Тщательно вымыв руки жидким мылом, Кирилл посмотрел на себя в зеркало и поправил влажными пальцами растрепавшиеся короткие волосы. Глаза у него, однако, были красными и уставшими. «Мда, пить надо меньше». Потемкин вытер руки бумажным полотенцем и двинулся прочь.

Едва открыв дверь, он нос к носу столкнулся с Мандровой, которая выходила из аналогичного заведения напротив, предназначенного для дам.

– Кира, пупсик! Ты!

– Надо же! Привет, дорогая. А я и не знал, что ты здесь.

– Куда ж они без меня. Ты с кем тусуешься? Пойдем туда?

Из зала доносился грохот – «Пелагея» запустила очередной хит. Тут Потемкин увидел прислоненный к стене большой рекламный штендер, на котором красовалась все та же цитата из Конфуция про человека, который расширяет Путь. Он зачем-то подошел к нему и чуть отодвинул в сторону. За штендером, в глухой стене, была дверь.

– Интересно, – сказал Кирилл и дернул за ручку.

Дверь открылась, пахнуло свежим воздухом.

– Кира, ты всегда суешь свой нос туда, куда не просят? – игриво спросила Римма.

– Ага. Пойдем поглядим.

– Ты на что-то намекаешь?

У депутаны проснулся интерес к предложению. Она увидела шанс наверстать упущенное вчера и проскользнула в дверь вслед за Кириллом. Там оказалась небольшая – видимо, техническая – открытая площадка у самой кормы. Из-под нее с шумом вырывалась пена, и по грязной речной воде тянулся длинный белый шлейф – мощные винты Grand River Palace толкали вперед тяжелое судно, под завязку нагруженное российской элитой и сливками западного кинематографа. Кирилл развернулся лицом по ходу движения, прислонился к ограждению у края кормы и закурил. Римма встала рядом с ним. Их обвевал приятный июньский воздух.

– Хорошо-то как! – совсем по-бабьи выдохнула Римма и обняла Кирилла. – Вот так бы плыть и плыть…

– Только моряки не плывут, а ходят, – поправил ее Потемкин.

Слева показались стены Новодевичьего монастыря. Кирилл разглядывал его окрапленные кровью ажурные башенки.

– Между прочим, именно здесь после стрелецкого бунта в 1698 году под именем инокини Сусанны была замурована царевна Софья – главная конкурентка царя Петра. Как знать, возможно, если бы она тогда взяла верх, история святой Руси повернулась бы совсем по-другому…

– Точно, по-другому, – рассмеялась Римма. – Ходили бы вы все, мужики, в кафтанах и с бородами лопатой.

– А что, – задумчиво погладил подбородок Потемкин, вспомнив отца в сегодняшнем сне, – мне бы, наверное, пошло.

Мандрова шутливо ткнула его в бок:

– Вот дурень! Все бы тебе всякую умную ерунду говорить! Лови момент, наслаждайся. Расслабься, open your mind[19 - Раскрепости свой разум (англ.).].

– Cogito, ergo sum, – мрачно произнес Потемкин.

– А это еще что такое?

– Я мыслю – значит, я существую. Рене Декарт, один из столпов рационализма.

– При чем тут Декарт, дурачок? – мягко пожурила его Римма. – Тебе надо выйти из этой прямоугольной системы координат, из этого куба. Отключить мобильный, телевизор, Интернет. Лежать себе под пальмами…

– Истину глаголешь, дитя мое. Ты ясно видишь мое ближайшее будущее.

– И куда собрался?

– Сам пока не пойму.

Депутана посмотрела на него с удивлением:

– В каком смысле «сам не пойму»?

– Лечу на недельку на Сейшелы. В некое странное место под названием «Отель “Эдем”». За миллион рублей в сутки. Но, если честно, пока не очень представляю, что это такое.

Римма захлопала ресницами:

– То есть ты хочешь сказать, что собираешься заплатить больше двух сотен тысяч зеленых, чтобы пойти туда, не знаю куда? Я, конечно, в курсе, что ты, Потемкин, человек со странностями, но не настолько же…

Кирилл подумал, что со стороны его планы действительно выглядят очень даже странно. Он выпустил дым и швырнул непотушенный бычок за борт. «Огонь соединяется с водой», – мелькнуло у него в голове. Римма прижалась к его плечу:

– Ну, Андрей-стрелок, раз так, то хоть привези мне оттуда то, не знаю что. Если ты его там встретишь, конечно. Ладно, пошли общаться с массами.

Они вернулись обратно в ресторан. Кирилл на всякий случай опять заслонил дверь штендером – мало ли, решил он, может, в том и была задумка организаторов, чтобы плакат стоял именно так, а не иначе. Около женского туалета Мандрову чуть не сшибла с ног модная молодая режиссерша Валерия Гай-Германика, которая с шальными глазами мчалась в уборную явно не по естественным надобностям.

– Опять обдолбалась, коза! – бросила Римма.

Со словами «пока, увидимся» она пошла куда-то на второй этаж, а Кирилл направился к своей компании. Он проходил мимо столика, за которым сидели Никита Михалков, Ингеборга Дапкунайте, Джек Николсон, Анджелина Джоли и ухоженный российский омбудсмен по правам ребенка Павел Астахов, в таком антураже больше смахивающий на голливудского героя-любовника.

– Когда человека не могут достать с другой стороны, про него в качестве последнего средства начинают говорить, что он голубой, – громогласно вещал Михалков. – Меня называли вором – никто не обнаружил ни одной украденной мною копейки, потому что такого попросту быть не может. Есть совсем уж дикие слухи: я в своих угодьях разбросал с вертолета змей, чтобы старушки не могли ходить за грибами. Я застрелил журналиста на съемках «Сибирского цирюльника», будучи в раздражении. Я отравил свою тещу. Я невероятно жесток с детьми. Теперь новое: будьте любезны, я голубой. И что мне теперь – на Лобном месте публично вступить в связь с манекенщицей, чтобы доказать, что со мной все в порядке? Да пошли они в жопу!..

Потемкин отметил про себя, что на сей раз «жопа» в исполнении мэтра его несколько покоробила. Дослушав перевод, старый Николсон захохотал, хватаясь за живот. За следующим по ходу столом некогда пламенный анархо-синдикалист, а ныне забронзовевший глашатай правящей партии Андрей Исаев пытался охаживать черноокую звезду телеэкрана Тину Канделаки, показывая ей легкомысленные картинки на своем айфоне. Компанию им составляли два полугосударственных адвоката – франтоватый гусар Михаил Барщевский и амебообразный Анатолий Кучерена. Посмотрев в сторону своего столика, Кирилл приметил, что Арсентьев, Брегоут, Капков и Собчак уже в сборе. Он добрался до базы и принялся за еду. За окнами справа проплывало высотное здание президиума Академии наук у площади Гагарина.

– Вы знаете, – сказал Потемкин, всасывая устрицу, – в начале восьмидесятых, когда начали строить этот билдинг, он был шедевром инженерной мысли. Мы с ребятами из школы ползали по недостроенному зданию и воровали оттуда стекла со светоотражающей пленкой. Потом, когда построили, выяснилось, что оно дает осадку к Москве-реке на метр в год. Секретные подвалы под лаборатории, которые у них были основой сооружения, залили бетоном. Начальника строительства посадили на десять лет. Он в колонии умер.

– Это вы так интересно рассказываете, – похвалила его Собчак и повернулась к Брегоуту: – Борис, подумайте об этом, вам оно совсем не лишне.

– Теперь за такое не сажают, – весело отреагировал Брегоут. – Вон Нодар Канчели каков прохвост! Гениальный архитектор в некотором смысле. «Трансвааль-парк» его рухнул, Басманный рынок рухнул, куча народу погибла – а ему как с гуся вода. Еще умудрился на реконструкции Большого театра полмиллиарда отхватить.

– Господа, – неожиданно сказала дива, ковыряясь в салате, – мне почему-то захотелось немедленно покинуть это место.

– К сожалению, это невозможно, Ксения Анатольевна, – откликнулся Арсентьев. – Вы же не собираетесь вплавь добираться до берега? Тем более, что, с точки зрения вашего драгоценного здоровья, плавание по сильно мутировавшей Москве-реке может привести к непредсказуемым последствиям. Не дай бог, хлебнете какой-нибудь гадости или лишай подцепите – потом несколько месяцев в свет не сможете выйти.

– Спасибо, утешили, – огрызнулась Собчак.

На сцене опять появилась Пелагея со своими бородачами, и они заиграли песню «Оборотенькнязь». На экране сменялись изображения древних храмов и икон. Так прошли Крымский мост. Было уже около одиннадцати часов, и начало понемногу смеркаться. Со стрелки Москвы-реки и Водоотводного канала на них смотрел стометровый памятник-корабль с монстрообразным Петром Первым – одним из самых нелепых сооружений времен градоначальствования Юрия Михайловича, испортившим культурный облик столицы. По другую сторону реки поднимались купола еще одного, тоже вызывающего неоднозначную реакцию детища покойного мэра – храма Христа Спасителя. Белый кафедральный собор и черные демонические формы как бы спорили друг с другом, перетягивая души проплывавших между ними людей.

– Господа, а вам не кажется, что у Петра Алексеевича глазки как-то горят? – спросила Собчак.

Капков с удивлением посмотрел на свою даму.

– Ты абсентом, случайно, не баловалась? – спросил он.

– Да при чем тут это! – возмутилась Ксения, не отрицая, впрочем, самого факта употребления 72-градусной «зеленой феи». – Ты посмотри лучше.

Кирилл тоже вгляделся. Действительно, в глазницах у монумента были как будто искры. Черное пугало приобрело совсем уж зловещие черты, как в фильмах ужасов.

– Может, они там работы по демонтажу Христофора Доминиковича проводят, – предположил он. – Его же уже решено поставить на краю Берингова пролива. Электросварочные аппараты могут дать такой эффект.

– Логично, – согласился Капков. – И, заметьте, ни копейки бюджетных средств – весь проект за счет Романа Аркадьевича.

– Не скрою, Сергей Александрович, имеется альтернативное предложение по дислокации, – сказал Арсентьев, – Остров Русский, к саммиту АТЭС. На берегу Тихого океана он будет смотреться весьма символически.

– А почему Христофора Доминиковича? – не понял Брегоут. – Это же Петр Первый.

– Изначально шедевр не имел к царю Петру никакого отношения, – улыбнулся Кирилл. – Зураб Церетели отлил его как памятник Колумбу и пытался сначала впарить американцам, потом испанцам к пятисотлетию открытия континента в девяносто втором году. Там его везде послали, а Лужков с благодарностью принял – за деньги налогоплательщиков, разумеется. И в девяносто седьмом году, в не самые лучшие для бюджета времена, эта пародия на Колосса Родосского украсила российскую столицу. Только морду лица итальянцу слегка подправили и флаги на кораблях поменяли.

– Какому итальянцу? – запутался девелопер. – Колумб же испанец.

– Ничего подобного. Он был родом из Генуи.

– Не факт, – заметил Арсентьев. – Есть версия, что он был крещеным евреем с Мальорки.

– Если с Мальорки, то, наверное, русским евреем, – рассудила Собчак. – Там, наверное, никаких других уж и не осталось.

Арсентьев с Брегоутом посмеялись над шуткой и принялись обсуждать свои последние приобретения на рынке недвижимости в Европе. Собчак начала рассказывать своему кавалеру о предстоящих передовых культурных событиях в рамках фестиваля «Лето на “Стрелке”» – они как раз проплывали мимо лаборатории творческой мысли, которую содержал Мамут. Слева по ходу появились очертания Кремля. На подиум взобрался Мел Гибсон вместе со своим протеже – исполнителем главной роли в «Апокалипсисе» Руди Янгбладом.

– As you can see, the report of my death was an exaggeration, – начал Янгблад, намекая на трагическую развязку фильма. – However, there is no exaggeration to say we’ve done an excellent job. We can be proud. I want to thank all of you, wonderful people, who are the first witnesses apocalypse[20 - Как видите, слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными. Однако не будет никаким преувеличением сказать, что мы сделали отличную работу. Мы можем ею гордиться. Я хочу поблагодарить всех вас, замечательных людей, которые стали первыми свидетелями апокалипсиса (англ.).].

Мел Гибсон умильно расплылся в улыбке и зааплодировал. Публика так же умильно поддержала его. Микрофон на сцене взял Михалков.

– А сейчас будет птичка! – радостно объявил утомленный солнцем кинорежиссер. – Русские кудесникипиротехники покажут нам замечательный фейерверк.

– Главное, чтобы не закончилось, как в пермском клубе «Хромая лошадь», – заметил Потемкин.

Теплоход как раз вышел из-под Большого Каменного моста. На носу «Гранд Ривер» ударила колоколами звонница. Где-то там же засвистело, треснуло, корабль содрогнулся, и все пространство вокруг него озарилось полыхающим разноцветьем. Очарованные зрелищем пассажиры вскочили и восторженно захлопали. Теперь Потемкин понял, в чем был смысл покрытого простынями нагромождения коробок около сцены – там лежали пиротехнические снаряды с китайской маркировкой. Время от времени к импровизированному складу подбегали люди в красной униформе, хватали боеприпасы и тащили их на носовую обзорную площадку, где, собственно, и располагались основные установки для запуска шутих. Изрыгая снопы искр, корабль медленно проследовал вдоль башен Кремля. Рядом с Большим Москворецким мостом показалась специально сооруженная из металлических конструкций по случаю торжества и нахлобученная на каменный парапет пристань. Вдоль набережной и на мосту уже собралась внушительная толпа. Это добавляло дополнительного лоска окружавшим Потемкина представителям высшего света. Как звезда шоубизнеса не может жить без поклонников, настоящему гламурному аристократу и его куртизанкам нужен оттеняющий их плебс – они питаются его завистью и только через это находят в своей жизни хоть какой-то смысл. Сейчас аристократы и звезды оказались в одно время в одном месте. «Вот было б весело, если бы на это корыто сейчас авиабомба упала», – почему-то подумал Кирилл.

– А теперь, – кричал сквозь шум Михалков, – сюрприз! Обратите внимание на набережную: там стоят настоящие русские пушки для салюта. Такие же, как на наших традиционных праздниках Победы девятого мая. И сейчас, дорогие мои, будет завершающий залп, который мы назвали «Цветок папоротника».

Вокруг семи пушек, стоявших на пристани, забегали военные. Раздался залп, громовой раскат, и небо над центром Москвы озарилось сияньем тысяч падающих звездочек.

– Круто, – сказал Брегоут.

– Просто-таки залп «Авроры», предвещающий зарю нового мира, – добавил Кирилл, глядя на сидящего неподалеку Андрея Колесникова, который что-то быстро строчил в блокноте.

В следующий миг полыхающая шипящая болванка пробила прозрачную стену и упала на кучу коробок с пиротехникой около сцены. Прямо над ней, на экране, появилось изображение дракона и китайский иероглиф «огонь» – вязанка дров с искрами по бокам. Потемкин видел это так, будто время замедлило свой бег и он успевал обдумать свои действия в доли секунды. Каким-то усилием воли он ухватил Собчак и потащил ее под стол. Арсентьев, Капков и Брегоут последовали их примеру. Оглушительный хлопок разорвал в клочья все пространство. С трудом приходя в себя и пытаясь понять, на каком свете он находится, Кирилл выкарабкался из-под обломков. Все вокруг было заполнено летающей взвесью и смрадом. Прямо перед собой он увидел оторванную женскую руку с бриллиантовым браслетом, а над нею, в сумраке – перекошенное лицо Арсентьева, который что-то кричал. Кирилл не слышал его, видимо, из-за контузии. Собчак, Капков и Брегоут были целы, но пребывали в шоке. Задрапированные и увешанные лампадами внутренности корабля вспыхнули, как спичечный коробок, – полотно оказалось отличным горючим материалом. Сквозь едкий дым было видно, как оставшаяся в живых публика бросилась на нос судна – к выходу. Задыхающиеся люди падали и давили друг друга, образуя безнадежную пробку. Идти туда было равнозначно самоубийству.

– Есть другой выход, на корме! – истошно заорал Потемкин, показывая жестами, что надо идти за ним.

Он сделал глубокий вдох, вбирая в себя то, что еще осталось пригодного для дыхания, и побежал к корме, увлекая за собой Арсентьева. Капков с Брегоутом подхватили под руки Собчак и последовали за ним. Потемкин с трудом продирался сквозь завалы и бегущих ему навстречу ополоумевших людей, которые шли, как нерка на первый и последний нерест. В какой-то момент ему показалось, что ничего не получится – дым щипал глаза, смешанный с гарью воздух свербил легкие, шанса на новый глоток уже не было. Все-таки добежав до цели, он из последних сил свалил штендер и открыл дверь. За ним выскочили четверо остальных. Оказавшись на корме, они жадно хватали ртом воздух, кашляли, пытаясь продышаться, и старались не смотреть друг другу в глаза, преисполненные животного страха.

– Надо прыгать и плыть, – прохрипел Кирилл. – Здесь оставаться нельзя. В любой момент солярка рванет. Ксения, вы как?

Собчак покивала в знак согласия. Брегоут прыгнул первым, за ним – Капков и Собчак, потом Арсентьев. Потемкин сбросил пиджак и покинул горящее судно последним. Они поплыли в мутной воде к огням собора Василия Блаженного. До спасительного причала было совсем недалеко. Однако ноги Кирилла вдруг свело судорогой и какая-то неведомая сила потащила его на дно. Потемкин начал захлебываться грязной московской водой.

– Леха, помоги! – крикнул он Арсентьеву, который плыл в паре метров впереди него.

Кирилл увидел, как его приятель обернулся, оценил ситуацию и поплыл дальше. «Вот сволочь», – подумал Потемкин. Он вдруг понял, что самому ему никак не выбраться. Инстинкт самосохранения заставлял бороться за жизнь, но организм подсказывал, что эта борьба тщетна. Вода сомкнулась над его головой, и Кирилл пошел ко дну. В этот момент он почувствовал, как чья-то рука схватила его за воротник рубашки и вытащила на поверхность.

Это был Гаврилов.

– Куда это вы собрались, Кирилл Ханович?! – кричал водитель, отплевываясь. – Рановато вам помирать-то!

Силы вернулись к Потемкину. Михаил Сергеевич толчками двигал его к берегу. Наконец они достигли пристани, по которой бегали охранники фестиваля. Арсентьева, Брегоута, Капкова и Собчак там не было – видимо, их уже увели. Какой-то полицейский чин помог Кириллу вылезти из воды. Они с Гавриловым сели на покрытую красным ковролином платформу, стряхивая стекающую ручьями воду.

– У меня глаз зоркий, – сказал Михаил Сергеевич. – Я вас издалека заприметил, ну и решил подсобить. На всякий случай.

– Спасибо, Мыкалгабырта, – прошептал Потемкин.

– Что, Кирилл Ханович? – не расслышал Гаврилов. – Что «бырты»?

– Спасибо, говорю, Михаил Сергеевич.

От находившегося в каких-то пятидесяти метрах корабля с писком разлетались заряды фейерверков и валил густой черный дым, который уже заволакивал Кремль. Вверху, вдоль парапета, стояли простые, далекие от гламура русские и не очень русские люди, москвичи и гости столицы. У одних глаза были полны ужаса, у других – сочувствия, у третьих – злорадства. Но подавляющее большинство наблюдало за происходящим с нескрываемым любопытством. Кирилл вспомнил документальные кадры катастрофы шаттла Challenger в 1986 году. Космический корабль взорвался на семьдесят третьей секунде полета, и смертоносный фейерверк в небе над мысом Канаверал наблюдали тысячи зрителей. Среди них, конечно, были родственники и друзья астронавтов, но основную массу составляли просто зеваки. На лицах стоящих в толпе американцев отражались только боль и удивление – не было ни одной любопытной физиономии. Россияне же смотрели на полыхающий теплоход как на шоу, снимали его на камеры мобильных телефонов, оживленно обменивались впечатлениями. На их глазах какие-то люди плыли от корабля к берегу. Этих людей было немного – видимо, большинство наглоталось угарного газа и не смогло выбраться. Одна женщина с криком начала тонуть. Но никому из стоящих на набережной не пришла в голову мысль прийти ей на помощь – так, как это сделал Гаврилов. Им было жаль замочить одежду, документы, деньги, телефон с ценными снимками. А о том, чтобы оставить все это на берегу, не могло быть и речи. «Вот они, внебрачные дети Эрнста», – отметил про себя Потемкин.

Внезапно лица зрителей озарил желтый всполох, раздался громкий треск, и над горящим теплоходом поднялись огромные огненные клубы.

– Ну вот и солярка, – вздохнул Потемкин.

По поверхности воды зашелестели разлетающиеся куски корабля. Один дымящийся ошметок упал в нескольких метрах от Кирилла, и к нему тут же подбежали два невесть откуда взявшихся с этой стороны ограждения тинейджера.

– Ух ты, заебись! – прогундосил один из них, перекидывая трофей из руки в руку, как горячую картофелину. – Наверно, бронзовый. Позырь, надпись: «Дабл ю си». Че это?

– Это сортир, дебил, – объяснил другой. – Можно потом через Интернет за штуку баксов загнать, как какой-нибудь экспонат с «Титаника».

В небе застрекотал вертолет, раздался вой сирен. Луч прожектора бегал по воде, выхватывая барахтающихся в ней людей. Десятки машин спасательных и специальных служб заполонили Васильевский спуск. Появились все и сразу, но тогда, когда было уже совсем поздно. До этого момента по берегу растерянно бегали лишь немногочисленные полицейские в парадной форме и охранники из ЧОПа, которые ожидали прибытия звездного корабля и должны были обеспечить проход на Красную площадь. Но они тоже были россиянами, и у них тоже были мобильники.

– Надо валить отсюда, – процедил Кирилл. – Поехали домой.

– Как? – удивился Гаврилов. – Я думал вас в больницу отвезти, Кирилл Ханович…

Потемкин посмотрел на своего спасителя таким взглядом, что тот сразу все понял и поторопился к машине.




Звезда Полынь


Вымокший до нитки, пошатываясь, Кирилл ввалился в квартиру около часа ночи. Ему хотелось позвонить Арсентьеву, но он вспомнил, что его мобильный лежит где-то на дне Москвы-реки. Мобильный Алексея наверняка тоже. На Первом канале Алим Юсупов вел прямую трансляцию с места событий:



«Только что на место трагедии прибыли президент России Дмитрий Медведев, премьер-министр Владимир Путин и мэр Москвы Сергей Собянин. Глава МЧС Сергей Шойгу доложил руководителям государства о ходе поисково-спасательной операции. Пока трудно говорить, но уже понятно, что большинство участников церемонии закрытия Московского кинофестиваля погибли. Среди них – звезды кино мировой величины, лауреаты премии „Оскар“. Вот как прокомментировал случившееся Владимир Путин:

– Это не просто трагедия международного масштаба. Это еще и национальный позор. И проявление вопиющей безответственности… безалаберности».


Лицо у Путина было серым от боли, злобы и досады. Потемкину стало искренне жаль его. Действительно позорище, причем на пустом месте. Кирилл включил ноутбук, открыл страничку своего микроблога на Твиттере и написал: «Со мной все в порядке. Мобильный потерял, восстановлю завтра. Звоните на домашний или рабочий, если кто их знает». Он заметил оповещение, что gommorah_angel сделал новую запись в своем живом журнале. Кирилл зашел на страничку нового френда и прочитал выдержку из какого-то лунного гороскопа на этот день:



Символ – крокодил Маккара (кровожадный полукрокодил, полурыба, полуптица, полузмей), который все глотает, хватает, пожирает; еще один символ – Цербер. Близки к этому образу также Химера и Ехидна. Период очень тяжелый – один из дней обольщения. Связан с насилием, разрушением старого, с коренной реформой. В этот день в человеке легко высвобождаются инстинкт захвата, неуемный аппетит, склонность к бреду, дракам, авантюрам. В зороастрийской мифологии двадцать третьему лунному дню соответствует антивенера – Ашма-дайва (похоть), подкарауливающая человека. Между тем сексуальная энергия этого дня подрывает здоровье. День разгула вампиров и кровососов. Этот день – символ самопожертвования, покаяния, понимания и прощения.


Потемкин откупорил бутылку виски, выпил половину из горла и, еле переставляя ноги, добрел до ванной комнаты. Расслабившись в горячей воде, Кирилл почти отключился. Он перебирал в памяти увиденные сегодня на теплоходе лица, и только теперь ужас случившегося начал растекаться по его телу. Не в том смысле, что он очень переживал за всех этих хозяев жизни, а от осознания того простого факта, что, не загляни он в ту дверь за штендером у туалета, сейчас сам был бы обугленной головешкой, плавающей по Москве-реке. И, что самое неприятное, – героем некролога. Потемкин представил себе реакцию многочисленных собратьев по цеху, друзей, подруг и знакомых на появление его фамилии в скорбных списках, увидел их насквозь фальшивые физиономии. «Ах, вы слышали? Какая жалость…». «Да, приятный был молодой человек». «Потемкин? Бросьте, да на нем клеймо негде было ставить! „Собаке – собачья смерть“ – самая подходящая для него эпитафия. Вот кого действительно жаль, так это…» Пожалуй, единственным человеком, кто вправду скорбел бы о нем, была бы Ева. Он увидел ее, бьющуюся в истерике, с размазанными по щекам соплями, и на душе у него потеплело.

Разбудил его телефонный звонок. Звонил домашний телефон, причем очень назойливо. Треньканье прекратилось, но через несколько минут возобновилось. Кирилл нехотя вылез из ванны, надел халат и снял трубку.

– Слышь, чего у тебя с мобильным? – раздался в трубке обиженный голос Фильштейна.

Из телефона доносилась музыка, то есть Филя сидел в каком-то увеселительном заведении.

– Он утонул. Как подводная лодка «Курск». Вот, поплавал сегодня немного. Из огня да в полымя, как говорится.

Депутат не понял намека – видимо, новость до него еще не дошла.

– Мы же договаривались сегодня встретиться!

Кирилл вспомнил. Действительно, договаривались.

– Сань, извини, форс-мажор, – примирительно сказал он.

– Мне с тобой обязательно поговорить надо. Приезжай срочно в «Рай». Я тут в баре сижу.

«Нет, только не это», – подумал Кирилл. Он мысленно отмерил расстояние от своего дома до Фили, почувствовал все эти километры асфальта и понял: «Не доеду, умру».




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/i-ho/666-rozhdenie-zverya/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Западная ассоциация ландшафтного инжиниринга класса люкс (англ.).




2


Гром-птица (англ.).




3


Вид на море (англ.).




4


Вид на сад (англ.).




5


Страница, которую вы запрашиваете, возможно, была перенесена, сменила название или временно недоступна (англ.).




6


Подтверждение от Эдема (англ.).




7


На войне, как на войне (фр.).




8


Движение денежной наличности (англ.).




9


Приглашение (англ.).




10


О времена, о нравы! (лат.)




11


Мужем (укр.).




12


Газоносный бассейн Львовско-Люблинской впадины сейчас считается одним из самых перспективных в мире. По оценкам экспертов, объемы добычи сланцевого газа в Украину могут достигнуть 15–20 миллиардов кубометров в год (укр.).




13


Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо (лат.).




14


Глас народа – глас божий (лат.).




15


Несостоявшееся государство (англ.).




16


Дом восходящего солнца (англ.).




17


		Есть в Нью-Орлеане один дом
		Его называют восходящее солнце
		Он погубил много бедных парней
		И видит бог, я один из них (англ.).




18


«Большой дворец на реке» (англ.).




19


Раскрепости свой разум (англ.).




20


Как видите, слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными. Однако не будет никаким преувеличением сказать, что мы сделали отличную работу. Мы можем ею гордиться. Я хочу поблагодарить всех вас, замечательных людей, которые стали первыми свидетелями апокалипсиса (англ.).