Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933-1941
Джеймс Комптон


В своей книге Комптон исследует, каким образом США влияли на внешнюю политику Гитлера и какую роль это влияние сыграло в превращении европейской войны во Вторую мировую, когда Рузвельт и Гитлер стали противниками уже на поле боя. Автор со всей полнотой раскрыл события, предшествовавшие началу военных действий, прослеживая ряд общих дефектов и парадоксов политики и стратегии фюрера. Работая над этой темой, Комптон изучил немецкие архивы, исследовал доклады дипломатов и документы военно-морского и армейского руководства.





Джеймс Комптон

Свастика и орел. Гитлер, Рузвельт и причины Второй мировой войны. 1933—1941


Эта книга посвящена моей матери и памяти моего отца, Льюиса Комптона, помощника секретаря, а потом секретаря военно-морского флота с 1939 по 1941 год, который видел надвигавшуюся опасность и не сидел сложа руки.





Введение


Адольф Гитлер и Франклин Рузвельт пришли к власти примерно в одно и то же время, пообещав своему народу радикальные реформы, которые должны были вывести их страны из политического и экономического кризиса. Оба этих лидера были так сильно поглощены внутренними преобразованиями, что военное столкновение между Германией и Америкой в ближайшем будущем представлялось совершенно невозможным. Тем не менее напряженность в отношениях между двумя странами все время росла и стала особенно сильной после начала войны в Европе в 1939 году. 11 декабря 1941 года немецко-американская холодная война сменилась боевыми действиями, которые продолжались вплоть до безоговорочной капитуляции Германии в 1945 году, спустя несколько недель после смерти Гитлера и Рузвельта. Причины эскалации этой войны так никогда и не были по-настоящему изучены. Это противоречило всем поступкам Гитлера, всем его заявлениям по вопросам внешней политики Германии в целом и в отношении Соединенных Штатов в частности, начиная с самых первых, мюнхенских, дней его политической карьеры и кончая последними часами в берлинском бункере.

Задача этой книги состоит не в том, чтобы рассказать о немецко-американских отношениях в целом, а попытаться исследовать, каким образом Соединенные Штаты влияли на внешнюю политику Гитлера, и выяснить, какую роль это влияние сыграло в превращении европейской войны во Вторую мировую. Для этого мы должны выяснить, как относился к Америке сам Гитлер, а также министерство иностранных дел Германии, какое влияние оказали Соединенные Штаты на немецкую дипломатическую и военную политику европейских стран, а также стран, расположенных по берегам Атлантического и Тихого океанов, где столкновение интересов Германии и Америки было наиболее вероятным. И наконец, мы должны выяснить, могла ли сама Германия напасть на Соединенные Штаты.

С самого начала следует предупредить читателя, что эта тема сама по себе парадоксальна. Профессиональные дипломаты и люди, с которыми общался Гитлер и его окружение, представляли себе Америку совершенно по-разному. Мы увидим, что Гитлер много раз открыто выражал презрение к этой стране и в то же время в своих расчетах вынужден был принимать ее во внимание. Мы хорошо знаем, что он был храбрецом на суше, но панически боялся воды; хорошо знал положение дел в Европе, но очень плохо представлял себе обстановку на других материках. Гитлер настороженно относился к идее подводной войны в Атлантике и совершенно безрассудно вел себя по отношению к своему союзнику на Тихом океане – Японии. И наконец, он не мог скрыть своей радости, объявив Америке войну, которую раньше считал совершенно невозможной и на которой потом, вопреки всякой логике, настоял. Из-за этих противоречий обсуждение американской и немецкой внешней политики в ту пору, когда европейский конфликт перекинулся на весь мир, нельзя вести без некоторой доли иронии.

В ходе нашего исследования нам придется столкнуться со всеми аспектами загадки под названием Гитлер. Мы увидим, что его заявления вряд ли можно использовать в качестве исторических документов; перед нами предстанет человек, который в одних случаях тщательно планировал свои поступки, а в других – поступал чисто импульсивно. Мы выясним, какое место занимала нацистская идеология в делах рейха и какую роль на самом деле играл фюрер во внешней и внутренней политике Германии. Задача этой книги заключается в том, чтобы, изучив один аспект немецкой политики, разгадать этот парадокс и в очередной раз пролить свет на причины Второй мировой войны.




Часть первая

Гитлер и Соединенные Штаты





Глава 1

Гитлер и американцы


Изучая отношение Гитлера к Соединенным Штатам, мы черпали информацию из двух источников: его собственных высказываний и свидетельств современников, которые беседовали с ним об Америке. Оба источника имеют свои недостатки. Идеи Гитлера, содержащиеся в его книгах, начиная с «Майн кампф» и кончая «Завещанием», были высказаны в период времени, начавшийся стычками с политическими противниками в пивных Мюнхена, приведшими Гитлера к верховной власти в стране и военным победам, и завершившийся позорным концом в берлинском бункере. Он высказывался в самых различных обстоятельствах и, будучи опытным политиком, часто говорил и писал то, что должно было произвести наибольшее впечатление на его слушателей, будь это толпы, собравшиеся на стадионе в Нюрнберге, или небольшая группа военных советников за столом, заваленным стратегическими картами. Что касается второго источника, то не следует забывать, что память свидетелей часто бывает весьма обманчивой, особенно если человек ставит задачу оправдать свои поступки. Тем не менее из этих двух источников, а также из более надежных свидетельств, содержащихся в планах и политических документах Гитлера, которые мы обсудим в следующих главах, вырисовывается довольно четкая картина Америки, какой представлял ее Гитлер.

Представление фюрера об Америке основывалось на его общем политическом взгляде на мир. Его уверенность в том, что господства над людьми можно достичь только обладая огромной силой воли (которая для него, возможно, являлась самоцелью), его привычка бурно выражать на публике и в узком кругу свое возмущение, его недоверие к традиционным источникам информации (генералы, дипломаты и экономисты никогда не пользовались его любовью) – все это приводило к тому, что суждения Гитлера были ошибочными и субъективными, а его несомненные успехи дома и за границей только усиливали эту тенденцию. Современники фюрера или историки более позднего времени не находят согласия в вопросе о том, как он относился к планированию. Гитлер-игрок неотделим от расчетливого Гитлера. Скорее всего, он не видел никакого противоречия между своими главными целями и оппортунистической манипуляцией предлогами и приоритетами в соответствии с потребностями дня. Незыблемым оставался только его грубо-дарвинистский взгляд на международные отношения («Жизнь – это война»).

В дополнение к этим общим факторам надо учесть и те аспекты политики Гитлера, которые особенно влияли на его отношение к Соединенным Штатам: взгляд на основу власти, предлагаемый им путь решения немецкого вопроса и ориентация на Центральную Европу.

Во-первых, Гитлер рассматривал нацию скорее в терминах социальной и расовой динамики, а не в объективных экономических и военных терминах. Существование нации, по его мнению, «зиждется на расовом единстве народа, его подчинении лидерам и его стремлении к господству»[1 - Эти мысли он высказывал в «Майн кампф» и во «Второй книге». В одних случаях его расизм проявлялся в идеях расовой чистоты, а в других – в идеях расового превосходства. Он был уверен, что в США нет ни того ни другого.]. Поэтому Гитлер был противником тех политических систем, которые исповедовали равенство рас и допускали возможность их смешения и в основе которых лежали институты, создававшие препятствия для появления «мирового исторического лидера». Таким образом, для фюрера парламентская демократия была системой, лишенной будущего. Он называл власть большинства «расовой трусостью», гражданские свободы – мошенничеством, свободу слова – угрозой для существования общества (как капиталистического, так и социалистического), а вся эта либеральная иллюзия в целом была для него порождением экономического неравенства и «еврейского интернационализма». Особенно много подобных проклятий сыпалось в адрес Америки.

Во-вторых, на представление Гитлера об Америке оказывали влияние его геополитические взгляды на способы решения немецкого вопроса. Рейхсканцлер считал, что в наше время сухопутные державы во всем превзошли морские, а империи, владевшие заморскими колониями, потеряли свое былое величие потому, что в ХХ столетии великой может стать только та страна, которая расширит территорию за счет своих соседей. Он был убежден, что торговый флот и заморскую торговлю, как символы могущества страны, сменили сухопутные дороги и огромные по численности армии. Пусть Великобритания по-прежнему тешит себя мыслью, что она является владычицей морей, для Гитлера старый лозунг сторонников создания в Германии военно-морского флота «Наше будущее – в господстве на море» был стратегической ересью. «Сухопутное» мышление фюрера, о котором мы расскажем в главе, посвященной военно-морской политике, всегда мешало ему осознать истинное значение Америки в мире.

Пребывая в убеждении, что ни господство на море, ни приобретение новых колоний не решит проблем Германии («я не пожертвую ни единым немецким солдатом, чтобы заполучить хотя бы одну колонию»[2 - Тем не менее он всегда был готов использовать вопрос о колониях для критики условий Версальского договора.]), Гитлер с презрением относился и к другим предлагавшимся ранее способам их решения, таким как восстановление рейха в границах 1914 года или внутренние экономические преобразования в любой форме (все это он называл «дилетантской болтовней»).

Еще в самом начале своей карьеры Гитлер решил, что проблему жизненного пространства можно разрешить только одним способом – присоединением к Германии земель в Восточной Европе: «Надо поднять меч ради плуга… Когда народ требует земли, он требует жизни»[3 - Даже в своем последнем приказе вермахту Гитлер никак не мог отказаться от идеи Drang nach Osten (поход на Восток): «Нашей целью было и остается завоевание для немецкого народа земель на Востоке».].

Эта мысль, постоянно повторявшаяся в его речах, свидетельствовала о том, что все остальные идеи казались фюреру досадной помехой, отклонением от естественного пути развития Германии. Подчинение всех военных операций плану «Барбаросса» и завоеванию России, а также его убежденность (о которой он неоднократно заявлял) в том, что все остальное (в том числе капитуляция Англии и падение США) последует автоматически за победой на Востоке, представляют собой наиболее характерные черты внешней политики Гитлера в годы, непосредственно предшествовавшие вступлению Америки в войну.

Это естественным образом приводит нас к третьей составляющей политики Гитлера, касающейся Соединенных Штатов – каковы были размеры стратегического и политического мира в представлении фюрера. Центром этого мира была, конечно, Европа, но представляла ли она для него самоцель или должна была стать только базой для установления господства над миром? Ответить на этот вопрос с уверенностью нельзя. Подобно конечной стадии развития государства – коммунизму у Маркса, – представление Гитлера об устройстве послевоенного мира нигде не излагалось. Мы имеем только несколько весьма туманных и противоречащих друг другу высказываний Гитлера на этот счет, но они столь расплывчаты, что, кроме постоянных заявлений о необходимости установления немецкого господства на Украине, ничего другого из них выудить нельзя. Гитлер никогда не проявлял большого или устойчивого интереса к регионам, лежащим за пределами Европы. Он постоянно выражал свое безразличие к Африке (рассматривая ее только как источник сырья) и к Азии. Западным же полушарием, как мы еще увидим, Гитлер интересовался только тогда, когда в нем происходили какие-нибудь важные события[4 - Риббентроп время от времени затрагивал вопрос о том, что мир разделен на два лагеря – советский блок и блок оси; говоря же о тех скромных владениях, которые Германия имела в Африке и откуда в Европу, которую покорит Германия, будет поступать сырье, Риббентроп заявлял, что больше никаких владений в Африке его стране не надо (беседа Риббентропа со Сталиным 13 октября 1940 г.).].

Такое отсутствие личного интереса к странам, лежащим за пределами Европы, подтверждалось почти полным отсутствием дипломатического и военного планирования в их отношении. Но мы имеем в виду только те годы, которым посвящено наше исследование, – вполне возможно, что фюрер заинтересовался бы другими регионами, если бы судьба позволила ему стать властелином Европы. Такую возможность мы рассмотрим в последней главе.

Таким образом, критерии национальной власти, которые заставляли Гитлера отвергать демократию, его одержимость идеей захвата земель на Востоке, вместо того чтобы попытаться решить проблемы Германии путем развития ее экономики и морской торговли, его стратегическая концентрация на Европе при относительном безразличии к другим регионам и создали у него те стереотипы, которые препятствовали формированию реального представления об Америке.



Что касается знаний Гитлера об Америке, то нам известно, что он получал их из нескольких источников. Часть этих знаний была, мягко говоря, отрывочной и весьма сомнительного происхождения. Следует признать, что его ранние представления об Америке, если они у него и были, составились на основе политических сплетен, которых он наслушался в пивных и кафе Вены и Мюнхена, а также запойного чтения газет. Гитлер как-то признался своему партийному товарищу Курту Лудеке, что, даже став рейхсканцлером, он с удовольствием читает романы об индейцах Карла Мая. Гитлер, разумеется, не знал английского языка и до своего прихода к власти встречался с американцами всего несколько раз. Тем не менее в 20-х годах он общался с двумя своими товарищами, которые хорошо знали Америку и которым Гитлер в те годы полностью доверял. Впрочем, в 30-х годах они вышли у него из доверия и во время войны отправились в ссылку в Америку. Одним из них был Курт Лудеке, в некотором смысле загадочная личность, державшаяся в стороне от партии. Лудеке много путешествовал и неоднократно приезжал в США в качестве неофициального фандрайзера[5 - Фандрайзер (англ.) – человек, который собирает деньги на какое-то предприятие.] и общественного ходатая за нацистов.

В беседе с Германом Раушнингом, бывшим лидером нацистов в Данциге, Гитлер сказал о Лудеке: «Он знает об Америке больше, чем все наше министерство иностранных дел». Вторым был более известный человек, с которым Гитлер дружил еще в молодости. Торговец предметами искусства, историк, окончивший Гарвард, пианист и бонвиван, выполнявший время от времени роль придворного шута в гитлеровском кругу, доктор Эрнст Ганфштенгль, который в конце концов стал специальным консультантом Гитлера по связям с американской прессой[6 - У.Л. Ширеру, корреспонденту «Коламбия бродкастинг систем» в Берлине, Ганфштенгль совсем не понравился. Ширер назвал его «натянутым и бессвязным клоуном».].

В соответствии с обычаями немецкой элиты Лудеке и Ганфштенгль терпеть не могли друг друга, но каждый из них считал себя обязанным информировать Гитлера о Соединенный Штатах и навязывать ему свою точку зрения на то, какими должны быть отношения Германии с этой страной.

Опыт Курта Лудеке в качестве фандрайзера в Америке показал, что нацистам здесь надеяться не на что. Его попытки заставить раскошелиться самого Генри Форда окончились полным крахом, а американцы немецкого происхождения и члены ку-клукс-клана оказались такими же несговорчивыми. Но, несмотря на свое неудачное «попрошайничество в Америке», как он сам называл свое турне, Лудеке написал Гитлеру, что разделяет его оптимизм по поводу победы нацизма в этой стране. На основании своих поездок в Америку он сделал вывод (и, вероятно, не преминул поделиться им с Гитлером), что к этой стране нужен особый подход, поскольку ее история, социальные отношения и психология сильно отличаются от европейских. В Америке почти нет культурной традиции, американцы никогда не терпели поражений в войнах, и среди них очень сильно еврейское влияние. Луде ке считал, что до Гражданской войны американцы были по преимуществу нордической расой, но потом начался приток альпийской, латинской и еврейской крови, и они стали не только «детьми тумана, но и солнца».

Лудеке предсказывал, что в конце концов обе эти Америки вступят в непримиримую борьбу, но в настоящее время идеи нацизма не нашли никакого отклика среди американцев, потому что иммигранты, которые приехали до 1870 года, уже успели американизироваться, а те, которые появились позже, представляют собой «отбросы немецкого общества». Он заявил также, что сейчас возникновение расового движения в Америке невозможно, а когда оно наконец появится, то возглавят его не немцы, а американцы. В ответ на вопрос Гитлера, возможна ли сейчас революция в США, Лудеке ответил, что возможна, если Новый курс президента Рузвельта потерпит крах и если американцы по-прежнему будут придерживаться политики изоляционизма, как бы ни развивались события в мире. В конце беседы он подчеркнул, что Германии необходимо установить с Америкой хорошие отношения. Мы увидим, что в 30-х годах в высказываниях Гитлера об этой стране часто будут проскальзывать идеи Лудеке.

Ганфштенгль, который виделся с Гитлером гораздо чаще, имел особенно тесные связи с Соединенными Штатами. Он был гостем Теодора Рузвельта, а в 1910 году познакомился с сенатором от штата Нью-Йорк Ф.Д. Рузвельтом. Во время Первой мировой войны он жил в Америке и вернулся в Германию в 1921 году. В своих мемуарах Ганфштенгль отмечал, что считал своим священным долгом убедить Гитлера в необходимости установления хороших отношений с морскими державами, в особенности с Соединенными Штатами. Как горячий поклонник морской геополитики адмирала Мэна, он был убежден, что «ни одна страна не сможет решить свои территориальные проблемы, если против этого решения будут возражать морские державы». Но Ганфштенгль обнаружил, что в мозгу фюрера прочно засели идеи Фридриха Великого и генерала фон Клаузевица о необходимости присоединения к Германии новых земель. «Ни Гитлер, ни его окружение и слышать не хотели о могуществе морских держав».

Что касается Гитлера, писал Ганфштенгль, то его «внешняя политика основывалась на ограничениях, которые налагает сухопутная война, и мне так и не удалось никого убедить в том, что Америка является неотъемлемым фактором европейской политики». Тем не менее он приложил много усилий к этому. В 1922 году он задал Гитлеру вопрос: «Почему мы проиграли войну?» На это Гитлер ответил: «Потому что в дело вмешалась Америка». – «Если ты признаешь это, – сказал Ганфштенгль, – значит, мы думаем одинаково, и это все, что тебе надо знать. Если начнется новая война, то победителем снова окажется тот, на чьей стороне будет Америка. Поэтому ты должен проводить политику дружбы с Соединенными Штатами». – «Да-да, – согласился Гитлер, – быть может, ты и прав». «Но, – заключает Ганфштенгль, – эта идея была для него столь непривычной, что он так и не смог ее переварить». Сражаясь за стратегическое мышление фюрера, Ганфштенгль чувствовал, что нажил себе врагов в лице Рудольфа Гесса, а позже и велеречивого расового мистика Альфреда Розенберга. Гесса он презирал сильнее всего, как сторонника идей генерала Карла Хаусхофера, который был ярым противником морской геополитики. «Как только я пытался влить в вены Гитлера хоть немного соленой воды, другие тут же ослепляли его пылью сухопутных дорог». Он считал, что Гитлер панически боится воды. «Гитлер был одержим, – повторял Ганфштенгль, – теми смешными предрассудками, которыми страдали недалекие пехотные командиры, и не способен был понять, что в мире должно сохраняться равновесие сил. Вместо этого он сосредоточился на междоусобных конфликтах чисто континентального характера».

Посидев в Ландсбергской тюрьме вместе с Гессом, Гитлер понял, что единственным союзником Германии за пределами Европы может быть только Япония. «Он просто выкинул Америку из головы, – писал Ганфштенгль. – Гитлер на самом деле не имел ничего против американцев. Он считал Америку частью еврейской проблемы, поскольку на Уолл-стрит всеми делами заправляли евреи. А раз Соединенными Штатами правят евреи, то он не мог относиться к этой стране серьезно. К тому же она находилась далеко и не являлась проблемой, требующей немедленного решения».

Таким образом, в 20-х и начале 30-х годов Гитлер получил кое-какие сведения об Америке и часть из них усвоил. Но, как правильно заметил Ганфштенгль, Соединенные Штаты не представляли для будущего канцлера проблемы, на которой нужно сосредоточить все свое внимание и пытаться решить сейчас же. Всем этим он займется позже.

В 30-х годах появился новый источник информации об Америке, пользовавшийся определенным доверием Гитлера, – это был немецкий писатель Колин Росс, рассказывавший в своих книгах о путешествиях, которые он совершил. Колин Росс объездил весь свет и опубликовал две книги о США: «Наша Америка» (1936) и «Американский час судьбы» (1937). Кроме того, под его именем появилась по крайней мере одна статья под названием «Америка становится мировой державой» (1939). В этих произведениях Росс создал образ Америки, суть которого он пояснил в личной беседе с фюрером, состоявшейся в 1940 году. Вполне возможно, что Гитлер читал его произведения. В своих книгах Росс описывает экономически сильную и политически честолюбивую Америку, но тем не менее уже старую и усталую; это была страна, которая «больше уже не ощущала себя новым миром». Пережив политическую (1776) и экономическую (1861) революции, американцы созрели для социально-расовой. «Национальная мировая революция, словно динамит, взорвет эту страну», – писал Колин Росс. Он считал, что сильная власть Рузвельта станет фундаментом для американской диктатуры.

В книге «Американский час судьбы» была нарисована сравнительно оптимистичная картина национал-социалистических перспектив в Америке. Статья, опубликованная в журнале «Цайтшрифт фюр геополитик» в 1939 году, отражала более трезвый взгляд на вещи. В ней Росс писал, что Америка одержима идеей немецкой угрозы и охвачена военным психозом, причем врагом номер один считается Германия. Амбиции американцев, писал он, заключаются ни больше ни меньше как в установлении господства над регионом, простирающимся от Северного полюса до Южного и от Гуама до Зеленого Мыса. В глазах Росса Соединенные Штаты были потенциально самой сильной державой в мире, и он считал, что Европа должна объединиться против них. В 1938 году Росс прислал в министерство иностранных дел несколько писем, в которых высказывал свое мнение об этой стране. В одном из них он, в частности, утверждал, что евреев и англосаксов заставляет выступать единым фронтом против Германии экономическая нестабильность. Решение проблемы он видел в том, чтобы попытаться пробудить в американских немцах чувство долга перед исторической родиной и объединить их, хотя и признавал, что выполнить эту задачу будет неимоверно трудно[7 - Надо сказать, что министерство очень настороженно отнеслось к предложениям Росса.].

Свою беседу с Гитлером в марте 1940 года Росс начал с сообщения о том, что во время судетского кризиса американцы надеялись, что европейские страны объявят Гитлеру войну, но, узнав, что те предпочли заключить с ним соглашение в Мюнхене, преисполнились «чувства отвращения к старой Европе», поэтому в настоящее время интерес американцев к европейским делам весьма невысок. Росс заявил, что во внешней политике США преобладает империалистическое стремление расширить сферу своего влияния. (В этом месте Гитлер спросил его, означает ли это, что Соединенные Штаты хотят присоединить к себе Канаду, на что Росс ответил, что Канада уже настолько американизировалась, что в этом нет никакой необходимости.) Потом Росс принялся анализировать причины современных антинемецких настроений в Америке. Это печальное явление породили четыре фактора: во-первых, комплекс превосходства, присущий англосаксонской аристократии; во-вторых, «чудовищная власть евреев», которые с помощью клеветы и бойкота развязали невероятно успешную кампанию, направленную против всего немецкого; в-третьих, отсутствие в пронемецких кругах гражданского мужества, в результате чего они испугались экономического и социального давления, и, наконец, лучшее знание Англии и естественная привязанность к ней.

Когда речь зашла о Рузвельте, Росс охарактеризовал его как «отчаявшегося нациста», чья всепоглощающая ненависть к Гитлеру была порождена самой обыкновенной завистью и жаждой власти. Потом Росс пустился в рассуждения о том, какую огромную роль сыграли в американской истории люди немецкого происхождения, и заявил, что очень многие американцы терпеть не могут евреев и это вселяет в него надежды на будущее. Все эти факторы могут быть использованы немецкой пропагандой, однако Росс отметил, что она должна в первую очередь поддерживать идею о том, что Германия не представляет никакой угрозы для стран Западного полушария и что главным врагом для Европы является Англия. Гитлер согласился с этим, а когда его гость ушел, заявил, что этот журналист – «очень умный человек, у которого много полезных идей». Но, как обычно, Гитлер отфильтровал в своем мозгу сведения, полученные от Лудеке, Ганфштенгля и Росса, и все, что не соответствовало его взглядам, отбросил. Тем не менее, как мы убедимся позже, в идеях этой троицы было много полезного. В Третьем рейхе, конечно, публиковались и другие статьи и книги об Америке, но у нас нет никаких сведений о том, какие из них читал Гитлер, да и читал ли вообще. В любом случае, за исключением умеренного и разумного анализа отдельных аспектов американской политики, который давался в специализированных журналах, большая часть авторов книг об Америке гонялась за дешевыми сенсациями или намеренно искажала истину в угоду национал-социалистической идеологии.

У нас нет никаких сведений о том, вел ли когда-нибудь Гитлер долгие разговоры об Америке с теми людьми из его окружения, которые кое-что знали о ней, например с президентом Рейхсбанка Ялмаром Шахтом[8 - Шахт предложил Гитлеру следующую идею: он (Шахт) отправится в Америку, чтобы получше узнать, как обстоят там дела. Гитлер равнодушно согласился, но потом замял этот вопрос.] или руководителем гитлерюгенда Балдуром фон Ширахом.

Не искал Гитлер и встречи с дипломатами, хорошо знавшими Соединенные Штаты, когда они приезжали в Берлин. Немецкий посол в Вашингтоне в первые месяцы правления нацистов доктор Фридрих фон Притвиц унд Гафрон писал, что, когда вернулся в Берлин, Гитлер задал ему всего лишь несколько незначительных вопросов об американском обществе. Его преемник, доктор Ганс Лютер, заявил в интервью газете «Нью-Йорк таймс», что «Гитлер проявил огромный интерес к Соединенным Штатам и попросил его дать полный отчет о своих впечатлениях об этой стране». Однако этому нет никаких подтверждений – Лютеру просто хотелось польстить американскому общественному мнению. Фриц Видеман, которого Гитлер знал со времен Первой мировой войны и которого назначил генеральным консулом в Сан-Франциско, приехав в отпуск, обнаружил, что у фюрера нет никакого желания говорить об Америке. Доктор Ганс Томсен, специально вызванный из Вашингтона, чтобы выполнять обязанности переводчика во время визита фюрера в Италию в 1937 году, рассказывал автору этой книги, что ни Гитлер, ни Риббентроп не задали ему ни единого вопроса о США[9 - Впрочем, в письме автору от 14 июля 1963 г. Томсен сообщил, что фюреру очень хотелось верить в малоправдоподобную историю, рассказанную ему в присутствии генерального консула, что симпатии к национал-социалистам в Нью-Йорке так сильны, что таксисты, увидев, что пассажир собирается расплатиться с ними немецкими марками, неизменно произносили «Хайль Гитлер!».].

Что касается регулярных дипломатических докладов из Вашингтона, то о них мы поговорим в другой главе. Справедливости ради надо отметить, что депеши из Вашингтона, как и все источники подобного рода, не пользовались у Гитлера особым доверием.

Еще одним источником сведений об Америке была немецкая пресса. Однако, просматривая самые солидные журналы рейха, я заметил, что все статьи либо выставляют эту страну в карикатурном виде, либо искажают факты в угоду нацистской идеологии. Сотрудник министерства иностранных дел П.К. Шмидт охарактеризовал это явление следующим образом: «Гитлеру хотелось видеть Америку контролируемую евреями, стоящую на пороге социальной катастрофы и не способную вступить в войну, и ДНБ (Немецкое информационное агентство) печатало статьи, которые выставляли Америку именно в таком свете».

Обращаясь теперь к американским источникам информации, мы, вероятно, не погрешим против истины, если станем утверждать, что оба американских посла в Берлине Уильям Додд и Хью Вильсон не служили для Гитлера источниками сведений о своей стране. Они не встретили теплого приема как послы, а Додд к тому же вызывал у Гитлера особую неприязнь. Фюрер назвал его человеком «небольшого ума». Он говорил Ганфштенглю, что Додд «почти не говорит по-немецки и вообще не понимает, что к чему». Позже, в «Застольных разговорах», он отзывается о нем как о кретине. К Вильсону в Берлине относились лучше, однако нет никаких свидетельств о том, что он хотя бы раз во время своего недолгого срока пребывания послом подробно информировал фюрера о положении дел в своей стране.

Гитлер дал несколько интервью знаменитым американским журналистам, таким как Уильям Рэндольф Херст и Анна О'Харе-Маккормик, но во время этих интервью говорил в основном он сам. Гитлер ограничивался только самыми общими замечаниями о немецко-американских отношениях, слегка удивившись при этом, почему об этом вообще зашла речь. В число других американцев, с которыми Гитлер встречался в этот период, входят Т.Дж. Уотсон из «Интернэшнл бизнес машин», 1937 год, бывший президент США Герберт Гувер, 1938 год, В.Р. Дэвис, нефтяной магнат, 1939 год, Дж. Д. Муни из «Дженерал моторс» и помощник Государственного секретаря Самнер Уэлльс, 1940 год, а также бывший посол США в Брюсселе Кудаи, 1941 год. Он встречался также с различными лидерами американских немцев, например с Якобом Шурманом, и с людьми, связанными с нацистским движением в Америке, Грантом Стоддардом и Фрицем Куном. В конце 30-х годов Геринг и Гесс представили Гитлеру нескольких американцев с сомнительными полномочиями. Однако свидетельств того, что его заинтересовало содержание разговора с ними, или того, что они произвели на фюрера большое впечатление, нет. Как обычно, во время беседы Гитлер больше говорил сам, чем слушал, хотя, вполне возможно, что он воспринял кое-какие обрывки информации, подтверждавшие его идеи.

Муни пытался объяснить ему, что Рузвельт человек умеренных взглядов. Кудаи дал понять, что он (Кудаи) считает политику Рузвельта «неправильной, абсолютно неверной», что Англия потеряла былую силу и что, хотя в Западном полушарии все боятся немецкой армии и даже опасаются ее вторжения в Америку, он надеется убедить американский народ, что победа Германии в Европе ничем ему не угрожает. Что касается беседы с Уэлльсом, то Гитлер писал Муссолини, что не узнал от него ничего нового и вообще не понимает, зачем явился к нему этот американец. Как отметил в феврале 1940 года в своем дневнике Ульрих фон Хассель, бывший немецкий посол в Риме: «Гитлер и американцы говорят на столь различных языках, что понимание между ними просто невозможно». Даже Стоддард, который нарисовал Гитлеру розовую картину будущего нацизма в Америке, ушел от фюрера разочарованным, а о Гувере Гитлер высказался весьма кратко: «Мелкий человечишко – в нашей стране сгодился бы только на то, чтобы занять должность местного партийного служаки».



Какая же картина Америки сформировалась у Гитлера на основе этой отрывочной информации и почти полного отсутствия интереса? Мы легко можем представить себе, что отношение к ней Гитлера как к капиталистической демократии, морской державе за пределами Европы, да к тому же многонациональной стране с мощной еврейской прослойкой было опутано многочисленными предрассудками. Они были столь сильны, что фюрер не хотел считать Америку частью политического мира. Ганфштенгль был, вероятно, совершенно прав, когда утверждал, что американцы для Гитлера как нация не существовали. В письме автору доктор Томсен, который позже стал поверенным в делах немецкой миссии в Вашингтоне и присутствовал на заседаниях кабинета министров до 1936 года, писал: «Я не помню, чтобы Америка хотя бы раз стала темой обсуждения кабинета министров». Бывший консул генерал Видеман[10 - Видеман пытался заинтересовать фюрера рассказами об американской архитектуре, надеясь вызвать тем самым интерес к жизни этой страны, но не преуспел в этом.] утверждал, что для Гитлера Америка не представляла никакого интереса. За исключением нескольких замечаний, сделанных Доддом о том, что Гитлер интересовался, как отнеслось к тому или иному событию американское общественное мнение, нет никаких свидетельств того, что Гитлер считал Соединенные Штаты политической силой, с которой надо считаться, по крайней мере до начала войны в Европе. Если он и упоминал их в разговоре, то только в качестве иллюстрации какого-нибудь общего положения.

Впрочем, в этом нет ничего удивительного, если вспомнить о том, что Гитлер считал критерием величия нации. Он не находил в США ни расовых, ни культурных, ни духовных ценностей, которые, по его мнению, служили главными признаками здоровой нации. «Что такое Америка? – спрашивал он Ганфштенгля. – Это страна миллионеров, королев красоты, глупых пластинок и Голливуда». В 1942 году он не видел для американцев никакого будущего.

«Это страна, находящаяся в состоянии упадка, раздираемая на части расовым и социальным неравенством. Мне в тысячу раз больше нравится Европа. Америка вызывает у меня лишь ненависть и отвращение, полуеврейская-полунегритянская страна, где все основано на власти доллара».

«Американцы – заявлял он, – это люди с куриными мозгами. Эта страна – карточный домик, выстроенный на шатком основании материального благополучия. Американцы живут как свиньи, – добавлял он, – хотя и в очень роскошном свинарнике»[11 - По мнению Томсена, Гитлер считал американцев такими же тупыми, как и англичан (письмо Томсена автору от 14 июля 1963 г.).].

Когда Раушнинг спросил его, возможна ли дружба между Германией и Америкой, Гитлер ответил: «О какой дружбе ты говоришь? О дружбе с еврейскими грабителями и толстосумами или с американским народом?» Гитлер, по-видимому, был искренне убежден, что американцы в буквальном смысле слова находятся в подчинении у евреев. Еврейская клика в американском правительстве и пресловутый еврейский контроль над прессой, радио и кино были излюбленными мишенями для гитлеровских насмешек. В 1938 году он назвал Америку страной «еврейских отбросов» и потом часто повторял эту мысль. А политика Соединенных Штатов представляет собой «гнусный, предсмертный бред продажной и изжившей себя системы, которая является позорным пятном в истории этого народа». После этого он пустился в рассуждения об американской истории. «После Гражданской войны, – заявил он, – в которой, вопреки всякой исторической логике и здравому смыслу, Север одержал победу над Югом, американская нация пребывает в состоянии политического упадка. Несмотря на кажущееся процветание экономики и политических учреждений, Америка все глубже и глубже увязает в болоте самоуничтожения».

В лице Америки, утверждал Гитлер, мы имеем пример нации, которая из-за своего расового вырождения лишилась стремления к самосохранению, которое он считал главным стремлением здорового общества. А пример с Гражданской войной демонстрирует привычку Гитлера вводить в политические монологи ссылки на исторические события и использовать их для подтверждения своего толкования современных событий.

Далее Гитлер сказал: «Прикрываясь разговорами о демократии, страной правят кучка толстосумов… массовая коррупция и продажные законы». Возвращаясь к теме Гражданской войны, он выразил сожаление, что она уничтожила зачатки нового социального порядка, основанного на рабстве и неравенстве. «Но надежда еще не потеряна. В определенных слоях американского среднего класса и среди фермеров еще не угас боевой дух колониальных дней. И мы должны пробудить этот дух. Он еще не погиб окончательно». Гитлер связывает все свои надежды с той ненавистью, которую эти классы якобы питают к неграм и евреям, и заключает, что «только национал-социализм сможет освободить американский народ от правящей клики и возвратить ему средства, способные сделать эту нацию великой». Однако он не уточнял, будет ли возрождение американского народа сопровождаться теми же жестокими мерами, которые применялись немцами для установления нового порядка в Европе.

Единственное, что производило впечатление на Гитлера, – это достижения американской экономики, науки и архитектуры. Что касается архитектуры, то фюрер требовал от посольства в Америке, чтобы оно присылало ему фотографии американских архитектурных сооружений, особенно в Вашингтоне. Хорошо известен его интерес к автомобилям, который заставлял его восхищаться американской автомобильной промышленностью и ее живым символом, Генри Фордом. «Он создавал свои машины для широких масс, – заявил фюрер в интервью «Нью-Йорк таймс» в 1933 году. – Он больше всех сделал для уничтожения классовых различий». «Фольксваген» создавался в подражание Генри Форду[12 - Письмо Томсена автору от 14 июля 1963 г. Свое восхищение американской технологией Гитлер выражал уже в «Майн кампф».].

В «Застольных беседах» фюрер признавал, что в области экономики Германия должна многому поучиться у США, и снова заявлял, что массовое производство и снижение цен на автомобили произвели на него особенно сильное впечатление. Но когда Гитлер заговорил о нестабильности американской экономики, его восхищение тут же угасло. В 1932 году он был искренне убежден, что Соединенные Штаты находятся на грани революции, и заявлял, что вызвать в Америке беспорядки, которые перерастут в революцию, – дело совсем не сложное. В 1940 году он высказал мысль, что так называемым благосостоянием в Америке пользуются только капиталисты. Удел же рабочих – нищета и безработица. Восхищение Гитлера не распространялось на сельское хозяйство. Основывая свою оценку на фильме «Гроздья гнева», он в 1943 году сообщил своим генералам, что «американские фермеры измотаны непосильным трудом, не имеют никакого пристанища и бродят по стране в поисках работы».

Помимо американского массового производства и архитектуры, Гитлер, очевидно, одобрял только отделение церкви от государства, закон, ограничивающий въезд в страну, принятый в 1924 году (этот закон он считал попыткой сохранения чистоты нордической расы), незначительное число голосов, подаваемых американцами за коммунистов[13 - По этому поводу он сказал Додду: «Счастливая страна! Ваш народ, похоже, понимает, что к чему».], и огромные размеры страны, которые были для него самым ярким доказательством того, что обширная территория является необходимым условием для национального могущества. В 1943 году он жаловался, что Америка, Восточная Азия и Россия захватили себе целые континенты. Причиной могущества Америки, говорил он своим генералам, «является не только численность населения, но и огромная территория этой страны».

Тем не менее ни массовое производство, ни архитектура, ни обширная территория не смогли перевесить в глазах Гитлера недостатки Америки. В 1941 году он говорил Муссолини: «Я бы ни за что на свете не согласился жить в такой стране, как Соединенные Штаты, где вся жизнь пронизана голым материализмом и где не любят самого высшего проявления человеческого духа – музыки».

На отношение Гитлера к Америке, несомненно, очень сильно повлияло его отношение к президенту Рузвельту, которое с течением времени сильно изменилось – от определенного одобрительного интереса до самой горячей ненависти. В своем интервью газете «Нью-Йорк таймс», опубликованном в июле 1933 года, Гитлер сказал: «Я испытываю к мистеру Рузвельту симпатию, поскольку он идет прямо к цели, не обращая внимания на конгресс, лоббистов и бюрократию». Гитлер объявил себя «единственным официальным лицом в Европе, которое способно понять методы и мотивы президента Рузвельта». Президент, по мнению фюрера, действовал исключительно в интересах американского народа, «как оно и должно быть».

Вполне возможно, что в первых мероприятиях Нового курса Рузвельта он усмотрел определенные параллели с политикой национал-социалистов. В 1934 году он послал Рузвельту письмо, в котором искренне восхищался его героическими усилиями по защите интересов американского народа: «Весь немецкий народ с интересом следит за вашей успешной битвой с экономической депрессией». Канцлер был согласен с мнением президента, что в народе должны преобладать такие добродетели, «как верность долгу, готовность к самопожертвованию и строжайшая дисциплина… это – основа немецкой государственной философии»[14 - Письмо Гитлера к Рузвельту от 28 марта 1934 года. Государственный секретарь Соединенных Штатов Халл вовсе не был в восторге от того, что у Нового курса появились подобные сторонники. Он отмечал, что это послание не было предано гласности.].

В 1938 году фюрер заявил послу Вильсону, что с интересом наблюдает за осуществлением Нового курса. Даже в 1940 году он говорил Дж. Д. Муни, представителю компании «Дженерал моторс», что искренне восхищается президентом Соединенных Штатов и был бы очень рад его переизбранию на следующий срок, поскольку Рузвельт, по его мнению, является единственным человеком, способным решить проблемы Америки. Гитлер был уверен, что они с Рузвельтом могли бы в конце концов договориться.

Однако эти заявления противоречат высказываниям Гитлера на совещании 1939 года, где фюрер назвал ФДР (Франклина Делано Рузвельта) «новым Вильсоном… поджигателем войны номер один… (который) хотел осчастливить мир, развязав беспрецедентную военную истерию». К 1941 году Гитлер, очевидно, уже соглашался в душе с точкой зрения Колина Росса о том, что все действия Рузвельта проистекают из чувства зависти к диктаторам Европы, которые, в отличие от него, сумели решить проблемы своих стран. Президент, как уверял Гитлер Муссолини, вне всякого сомнения, «одержим чувством зависти». В своей речи от 11 декабря 1941 года, в которой фюрер объявлял Америке войну, он поведал нации, как в нем в течение нескольких лет копился гнев на президента, «весьма недалекого человека, который любит поболтать у огонька, пока солдаты воюют в снегах». Потом Гитлер сравнил свою карьеру с карьерой Рузвельта: «Рузвельт был богат, я беден; Рузвельт во время мировой войны занимался бизнесом, я проливал кровь; Рузвельт спекуляциями нажил миллионы, пока я лежал в госпитале; Рузвельт опирался на поддержку капиталистов, а я – народа».

И только одно было у них общим: «Мы оба приняли страну, находившуюся в состоянии кризиса, до которого довела ее капиталистическая демократия». От критики национал-социализма, с которой выступал Рузвельт, Гитлер просто отмахнулся. «То, что он называет меня гангстером, меня не трогает. Рузвельт не может оскорбить меня, поскольку я считаю его сумасшедшим, как и Вильсона».

Поэтому нет ничего удивительного в том, что вступление Америки в войну фюрер объяснял манипуляциями Рузвельта. Президенту нужна была война, чтобы отвлечь внимание народа от провала своего Нового курса, «крупнейшей неудачи, которая когда-либо выпадала на долю человека», как выразился Гитлер. Единственно приемлемым решением для Рузвельта стало перенесение внимания народа с внутренней политики на внешнюю. «Но, как только он попытался это сделать, на него навалилась вся эта дьявольская свора евреев, и он поднял вверх руки. Но как это могло случиться? Он начал создавать поводы для недовольства. Он хотел, чтобы где-нибудь в мире, лучше всего в Европе, вспыхнул военный конфликт, и тогда нарушение экономических интересов США одной из воюющих сторон дало бы ему повод вступить в войну». После этого Гитлер дал характеристику этапов этого курса. «Особенно подлой» он назвал «карантинную речь» 1937 года. В ней Рузвельт грозил ввести экономические санкции и говорил о «мерах по предотвращению войны». Все предложения Рузвельта, направленные на ослабление напряженности, Гитлер называл «уродливым сочетанием географического и политического невежества». Отказ от политики нейтралитета и признание правительств в изгнании были частью «методического сползания к войне». Таким образом, действия Америки только лишний раз продемонстрировали миру расовый упадок, слабость демократии, еврейские интриги и антинемецкий заговор, который возглавил Франклин Рузвельт. «Он подстрекает народ к войне, фальсифицирует факты, рядится в тогу христианской добродетели и медленно, но верно ведет человечество к войне… Политика Рузвельта, – заключал Гитлер, – это политика мирового господства и диктатуры».

Когда Америка вступила в войну, тон обличительных речей Гитлера стал еще более гневным. Во всех несчастьях, которые обрушились на мир, был, оказывается, виноват один Рузвельт. В застольных разговорах фюрер называет его «лживым еврейским кляузником», «сумасшедшим, который несет на пресс-конференциях внушенный евреями бред»[15 - Не пощадил Гитлер и жену президента, назвав ее «самой настоящей негритянкой по внешнему виду».].

Фюрер заявил Геббельсу, что считает Рузвельта одним из самых главных врагов цивилизации. Нападение на Пёрл-Харбор («при известии о котором все добропорядочные люди испытали чувство удовлетворения») Гитлер расценил как достойный ответ «на наглые провокации этого безумца». «Не надо понапрасну тратить слова, – писал он в «Фёлькишер беобахтер» позже, в 1942 году, – чтобы опровергнуть лживые заявления этого старого мошенника. Он, несомненно, является главарем всей этой шайки бандитов, с которой мы воюем». И наконец, фюрер предрек президенту США бесславный конец. «На следующий срок его не переизберут, – заявлял он в 1943 году своим генералам, – а через шесть месяцев отдадут под суд… его преемник объявит его преступником. Это произойдет потому, что американцам надо будет свалить на кого-нибудь вину, а свалить-то больше не на кого». Гитлера охватила безумная радость при известии о смерти Рузвельта, он был искренне убежден, что американского президента прибрал Бог, чтобы дать ему возможность в апреле 1945 года победоносно завершить войну («теперь, когда судьба убрала с нашего пути крупнейшего военного преступника всех времен»), и это лучше всего характеризует отношение Гитлера к Рузвельту.




Глава 2

Гитлер и Америка как мировая держава


Имея такое убогое представление об Америке, мог ли Гитлер допустить, что она способна играть важную роль в мировых делах? Его высказывания об Америке говорят, что он готов был полностью списать ее со счетов. Его заявления по поводу внешней политики этой страны, хотя подчас и противоречат друг другу, полностью отражают его пренебрежительное отношение к Соединенным Штатам. Этим-то и объясняются растерянность и гнев, которые охватили Гитлера, когда он понял, что, вопреки всем его ожиданиям, Америка в годы, предшествовавшие войне, превратилась в очень важный фактор мировой политики.

Америка, по мнению фюрера, стала мировой державой благодаря Первой мировой войне. Однако оценка роли Соединенных Штатов в этой войне с годами претерпела большие изменения – от признания существенного вклада этой страны в победу до полного его отрицания. Сохранилось письмо Гитлера от 1919 года, в котором он заявлял, что Соединенные Штаты, как «страна богачей, просто обязаны были вступить в войну», и утверждал, что львиная доля заслуг в победе принадлежит именно им. Во «Второй книге»[16 - Так называемая «Вторая книга» была написана Гитлером, вероятно, в 1928 г., но при его жизни никогда не публиковалась. Она была обнаружена после Второй мировой войны.] он делает вывод, что именно война превратила Америку в великую державу.

Конечно, он никак не хотел признавать, что вступить в войну Америку заставили соображения нравственности или идеи высокого порядка; не признавал он и тех последствий, которые этот шаг имел для развития военных действий. «Все идеалистические заявления на этот счет со стороны американцев, – писал он в 1923 году, – были лишь смесью лжи и подлогов». Дело заключалось в том, что «великий миролюбивый американский народ» оказался втянутым в войну бунтовщиками и журналистами, которых направляли, разумеется, все те же евреи. Все это было доказано, заявил он в 1939 году, расследованием сенатора Найя.

В 30-х годах Гитлер насмехался над американской армией. В 1932 году он заявил Раушнингу, что Соединенные Штаты не представляют для противника никакой опасности.

«Американцы вели себя как мальчишки, они бежали под огонь вражеских солдат, как молодые кролики. Американец воевать не умеет. Неполноценность и вырождение этой молодой страны, как называют ее сами американцы, особенно явно проявились в ее военной несостоятельности».

Та же самая мысль повторяется и в застольных разговорах. Основываясь на своем военном опыте, Гитлер уверял слушателей, что никогда не поверит, что американский солдат может «сражаться как герой». В 1941 году он говорил японскому послу Ошиме, что американцы в 1918 году совсем не умели воевать. «Да и могут ли люди, поклоняющиеся доллару, стоять до конца?»

Со все возрастающей силой Гитлер обрушивал огонь своей критики на Вильсона, которого считал предшественником Рузвельта в недостойных делах. В 1935 году он назвал четырнадцать пунктов этого президента чистой воды мошенничеством. «Где же сегодня эти четырнадцать пунктов Вильсона?» – спрашивал он. «Идеи президента Соединенных Штатов, – говорил он в 1936 году, – коснулись ушей человечества подобно дуновению весны. Он обещал, что наступят новые времена и мир станет лучше». И все эти идеи были преданы, причем преданы страной, которая, как выразился Гитлер в рейхстаге в январе 1937 года, напала на Германию, помогавшую ей в Войне за независимость. В 1939 году Вильсону досталось и за потерянные Германией колонии. «Против Германии было совершено самое ужасное преступление, которое только можно себе представить… равные права, мир без возмездия, открытая дипломатия, равное право на владение колониями превратились в шантаж, грабеж и вымогательство». В газете «Фёлькишер беобахтер» фюрер вспоминал: «Четыре года наши враги не могли нас победить, пока, наконец, не нашли американского врача, который подсказал им, как обмануть немецкий народ». «История, – заявлял он через месяц после объявления войны Америке, – уже вынесла Вильсону свой приговор, его имя стало символом самого подлого предательства». Все понимали, что эти грозные тирады были направлены не столько против Вильсона, сколько против политики администрации Рузвельта в годы, предшествовавшие Пёрл-Харбору. «Президент Рузвельт поступил бы благородно, – заявил Гитлер в речи перед рейхстагом в 1939 году, – если бы выполнил обещания, данные президентом Вудро Вильсоном». И наконец, в 1943 году он сказал, что с 1918 года «обещания американского президента для немецкого народа весят не больше, чем для американского, – иными словами, ничего». Здесь роль Америки в обеих войнах была конечно же охарактеризована как один большой, непрерывный, коварный заговор.



Так Гитлер оценивал вмешательство Америки в Первую мировую войну. Но какую же роль отводил он ей в период между двумя войнами? В работах Гитлера имеется только одно пространное исследование Соединенных Штатов как важного фактора международной политики, и содержится оно во «Второй книге»[17 - Исследование роли Америки, приводимое в этой книге, – единственное новое добавление к его хорошо известным теориям в области внешней политики. В остальном «Вторая книга» представляет собой изложение идей, высказанных фюрером еще в «Майн кампф», например о необходимости союза с Италией и неизбежности войны с Россией.].

Во «Второй книге» Гитлер признавал, что Америка, как очень сильная в экономическом отношении страна, играет важную роль в международных отношениях, – правда, эту мысль он больше нигде не повторял. Впрочем, это заявление вовсе не свидетельствует о том, что у Гитлера вдруг пробудился интерес к этой стране, – мысль о значении Америки для международной политики была высказана им, когда он говорил о европейских проблемах и возможных способах их решения. («Никакой пограничной политики, никакой экономической политики, никакой Пан-Европы».)

Гитлер предварил эти рассуждения таким высказыванием: «С возникновением американского союза появилась страна, способная полностью изменить существующее соотношение сил и приоритетов в мире». Утверждая, что ни развитие торговли, ни возвращение к границам 1914 года не смогут решить немецкую проблему, Гитлер заявлял, что никакая чисто экономическая программа развития Германии не сможет сделать ее столь же сильной, как Америка. Борьба за рынки сбыта, от которых зависит развитие торговли, приведет только к одному – столкновению с этой державой. Экономического соревнования с Америкой Германии тоже не выдержать (здесь Гитлер снова приводит в пример автомобильную промышленность), поскольку уникальное сочетание богатой сырьевой базы, современных технологий и бездонного внутреннего рынка позволяет США сохранять низкие цены на машины, что совершенно невозможно в Европе. А это позволяет Америке занимать господствующее положение на всех рынках мира.

Согласно гитлеровской расовой теории, Америка смогла достичь такого могущества в экономическом и политическом отношении только благодаря своему прочному расовому фундаменту. Но о каком расовом фундаменте можно говорить, если всем известно, что американский народ представляет собой смешение рас? Это противоречие Гитлер разрешает очень просто – существуют разные типы расовых смесей. «Соединенные Штаты, – писал фюрер, – не случайно являются государством, в котором совершаются такие выдающиеся научные открытия, что в них трудно поверить. Старая Европа в результате войны и эмиграции лишилась своей лучшей крови, зато Америка получила молодых, отборных в расовом отношении людей».

Только расовая политика в Европе может исправить это положение. Поэтому между Европой и Америкой развернется не экономическое, политическое или военное соперничество, а борьба за чистоту крови. И Германия должна выиграть эту борьбу, иначе ей придется отказаться от своих претензий на звание великой державы и деградировать до такого состояния, в котором будет забыто даже прошлое величие, и самое большее, на что можно будет надеяться, – это на достижение такого статуса, в котором пребывают сейчас Швейцария и Голландия.

Как же предотвратить подобную катастрофу? Гитлер отвергает идею о создании Европейской федерации, которая смогла бы лишить Америку гегемонии, поскольку такая федерация отдает предпочтение не качеству людей, а их количеству.

«Мощь Соединенных Штатов основана на богатых землях и отборных в расовом отношении людях. Если бы ее причиной была просто величина территории, или богатство природных ресурсов, или даже соотношение численности населения к площади страны, то Россия представляла бы не меньшую опасность, чем Америка. Недостающим элементом в России является раса. Поэтому единственная опасность, исходящая из России, – это бактерии».

Таким образом, по мнению Гитлера, Европейский союз – это «отрицание качества», поэтому он не сможет избавить народы от американской угрозы. Надежду на спасение дает не федерация, а Европа, подчиненная Германии. Это позволит предотвратить «расовое загрязнение, из-за которого невозможно создать такое сильное в расовом отношении государство, которое смогло бы противостоять Америке. Только народ, понимающий всю важность расовой чистоты, сможет выставить крепкий заслон американской экспансии».

Гитлер утверждал, что, в отличие от Европы, самая чистая расовая порода в Соединенных Штатах состоит из наиболее талантливых и добропорядочных элементов Европы – «нордических элементов, которые присутствуют во всех странах». Поэтому закон, ограничивающий иммиграцию, по мнению Гитлера, был принят потому, «что Америка считает себя нордическо-германским государством, а не государством смешанных рас». Так что, заявлял он, «противопоставление Европе мадьярских, славянских, германских и латинских народов, как противовес государству с доминирующим нордическим элементом, – чистой воды утопия». Провозглашая единственной надеждой Европу, подчиненную Германии, Гитлер заканчивает свое исследование следующими словами: «В отдаленном будущем можно представить себе появление новой организации наций, которая будет состоять из государств высокого расового качества и которая не позволит американскому союзу подчинить себе весь мир. Ибо мне кажется, что существующее ныне господство англичан в мире представляет собой меньшую угрозу, чем господство американцев».

Здесь мы видим классический пример того, с какой виртуозностью Гитлер манипулировал идеями в своих сиюминутных интересах. Следует также отметить, что даже в этом относительно длинном отрывке, где Америка рассматривается как важный фактор международной политики, Гитлера интересуют не проблемы самой страны, а возможность использования ее в качестве риторической фигуры для подтверждения правильности предлагаемого им способа решения европейских проблем.

Через три года фюрер высказывает уже диаметрально противоположные взгляды. Америка больше не представляет для него угрозы. Очевидно, эта теория была ему уже не нужна. И правда, он заявил Герману Раушнингу, что Америка для своего возрождения нуждается в Германии, и добавил: «Эту задачу я возьму на себя». Возрождение немецкого влияния представлялось ему основой политической и материальной реконструкции Соединенных Штатов. «Американский народ, – продолжал он, в полном противоречии с теми мыслями, которые были высказаны во «Второй книге», – не является нацией. Это простое сочетание отдельных элементов. У янки слишком материалистический ум, чтобы сплотиться в единую нацию». Он говорил об организации в Америке штурмовых отрядов и молодежных групп, которые смогли бы продолжить «великое государственное дело Джорджа Вашингтона». Гитлер в своем интервью представителю «Хёрст пресс» в 1931 году уже не упоминает об американской угрозе миру, а, наоборот, выражает надежду, что «Америка тоже проникнется симпатией к национал-социализму и поможет устранить ряд причин, вызвавших появление большевизма». Когда в мае 1933 года Рузвельт выступил с призывом ко всем правительствам установить мир во всем мире, Гитлер приветствовал «предложение, согласно которому Соединенные Штаты должны стать гарантом мира в Европе», и назвал его «лучом света». В кругу своих сподвижников он выразил убеждение, что «в нужный момент появится новая Америка, которая окажет нам самую мощную поддержку».

Идеи, высказанные Гитлером в 1928 году, снова всплыли на поверхность, когда он сообщил Отто Штрассеру о своем желании видеть Америку среди своих союзников.

«Интересы Германии требуют сотрудничества с Англией, поскольку речь идет о том, чтобы установить нордическо-германское господство над Европой, а в союзе с нордическо-германской Америкой – и над всем миром».

Эта же мысль была высказана им и в интервью газете «Дейли мейл» в 1937 году. Теперь он говорил уже об англо-германском союзе, который должен был включить в себя 120 миллионов наиболее ценных людей в мире. Он предсказал союз Великобритании, страны, имеющей уникальные колониальные способности и военно-морскую мощь, с одной из самых сильных в военном отношении стран мира.

«Если же он будет расширен включением в него американской нации, то никто в мире не сможет победить этот союз, созданный для сохранения мира и защиты интересов белых людей».

Когда же дело дошло до обсуждения специфических особенностей американской внешней политики, Гитлер, позабыв о своих экстравагантных идеях, заявил, что надеется, что Соединенные Штаты и дальше будут придерживаться политики изоляционизма. Он сообщил Муссолини, что изоляционизм США – это непреодолимое препятствие для проведения ими «активной внешней политики»[18 - Муссолини совсем не был уверен в этом.].

Гитлер заявил итальянскому министру иностранных дел графу Чиано, что, по его мнению, чем сильнее кризис, тем больше вероятность того, что Америка не станет в него вмешиваться. Он уверял Молотова, что Соединенным Штатам нечего искать в Европе, Африке или Азии. Генерал Отт, немецкий посол в Токио, сообщил о своем разговоре с Гитлером, который состоялся у него перед началом войны в Европе. В нем Гитлер подтвердил свою уверенность в том, что Америка никогда не вмешается в эту войну, и отмахнулся от всех предположений посла, что Соединенные Штаты сыграют решающую роль в мировой политике. Уверенность в нейтралитете США естественным образом вытекала из гитлеровской концепции американской нации. Бывший руководитель секретариата министерства иностранных дел объяснял это так: «Гитлер с самого первого дня своего прихода к власти считал, что Соединенные Штаты – это не та страна, которую надо принимать во внимание. Его национал-социалистические советники развивали идею о том, что Соединенные Штаты переживают непреодолимый внутренний кризис и не способны проводить сильную внешнюю политику».

Это позволило Гитлеру и дальше принимать желаемое за действительное.

Более того, законы о нейтралитете, принятые в США с 1935 по 1937 год, показались ему подтверждением его мыслей. Гитлер был уверен, что они свидетельствуют о слабости и растерянности, царящей в американской политической жизни. На совещании, состоявшемся 23 ноября 1939 года, он уверял своих коллег, что Америка «по-прежнему не представляет для нас никакой опасности из-за своих законов о нейтралитете». Эти законы, по мнению Гитлера, вполне согласовывались с поведением Америки во время предыдущих военных конфликтов. Это была страна, вмешательство которой решило исход прошлой войны, но которая не воспользовалась своим преимуществом на мирной конференции, а предложила создать Лигу Наций, спокойно отнеслась к провалу этой организации, а теперь делает широкие жесты, хотя ее руки связаны законами о нейтралитете[19 - В своем письме автору доктор Эрих Кордт высказал предположение, что Гитлер никак не мог понять, почему страна, сыгравшая такую важную роль в прошлом, вдруг решила удалиться со сцены, и сделал из этого вывод, что «внутренние проблемы не позволят Америке снова вступить в войну, если, конечно, на нее саму не будет совершено нападение».].

Придя, таким образом, к заключению, что принять изоляционистский курс Америку заставили внутренние противоречия, Гитлер после этого отвергал все факты, свидетельствующие об обратном, как пропагандистские трюки.

Самым ярким примером этого было пренебрежительное отношение к перевооружению американской армии. Основывая свои оценки, главным образом, на чересчур оптимистических докладах немецкого военного атташе в Вашингтоне, Гитлер уверял Муссолини, что сведения о перевооружении американской армии – это «самая настоящая ложь». В дневниках генерала Гальдера содержится несколько замечаний фюрера, сделанных им осенью 1940 года, о том, что перевооружение в Соединенных Штатах достигнет своего пика не ранее, чем в 1945 году, и что само это перевооружение – это чистой воды блеф. Согласно свидетельству адмирала Дёница, Гитлер посоветовал японскому послу Ошиме не бояться расширения американского флота, поскольку у «Соединенных Штатов просто не хватит моряков на все корабли». На встрече с маршалом Петеном в Монтуаре в октябре 1940 года он насмехался над американскими объемами производства военных самолетов. В июне 1941 года, в разговоре с Муссолини, он заявил, что указанные в американских программах цифры выпуска военных самолетов и кораблей «преувеличены во много раз», и утверждал, что для выполнения подобных программ у Соединенных Штатов не хватит ни людских, ни материальных ресурсов[20 - Позже, однако, эти выводы были смягчены утверждением о том, что американская авиационная промышленность «в данный момент работает на полную мощь».].

Пренебрежительное отношение к американскому перевооружению окрасило и его отношение к той помощи, которую Америка оказывала противникам Германии. Гитлер еще до войны прекрасно понимал, что Соединенные Штаты будут оказывать всяческое содействие европейским странам. При обсуждении в 1937 году «расширенного зеленого дела» и его директив (в этом деле рассматривалась вероятность того, что Великобритания объявит Германии войну в случае вторжения немцев в Чехословакию) высказывалась мысль о том, что США немедленно начнут оказывать западным державам массированную экономическую и идеологическую помощь.

Фюрер, как отмечал в своем дневнике Чиано в октябре 1939 года, «прекрасно понимает, что Америка будет активно выступать в защиту дела демократии». В 1941 году Гитлер писал Муссолини, что «за спинами двух великих держав (Великобритании и Советского Союза) прячутся Соединенные Штаты, и они совсем не бездействуют». Однако фюрер был убежден, что американская помощь Англии – на самом деле ширма, прикрывающая имперские амбиции США. Испанский министр иностранных дел Рамон Серрано-Суньер считал, что Гитлер просто одержим этой идеей. Гитлер сказал Молотову в ноябре 1940 года, что Соединенные Штаты собираются отобрать у Британии ее заморские колонии. Рузвельт, добавил он, «хочет урвать у этого разорившегося помещика кое-какие земли, на которые США давно уже положили глаз».

Но хотя Гитлер и понимал, что Америка будет оказывать помощь странам Европы, он никогда не думал, что она сможет стать решающим фактором в войне. Сразу же после начала войны он сообщил Чиано, что его субмарины не позволят американским кораблям достичь берегов Британии. В следующем месяце на конференции Гитлер заявил, что помощь, которую Америка оказывает врагам Германии, весьма незначительна. В 1941 году он заверил японского министра иностранных дел Мацуоку, что обе цели Америки – перевооружение своей армии и поддержка Британии – противоречат друг другу и что Германия еще до начала войны внесла в свои расчеты американскую помощь этой стране. Он считал, что военные поставки США станут существенными только к концу 1942 года, но к тому времени размеры немецкого производства превысят размеры этих поставок и сведут на нет весь их эффект. Заявление Америки, что все будет по-другому, Гитлер назвал «ребячеством». Даже в декабре 1943 года он говорил своим генералам, что Америка никогда не сможет восполнить британские потери; в любом случае объемы американских военных поставок все время уменьшаются.

Как же Гитлер оценивал возможность вступления Америки в войну? Эту проблему мы подробнее рассмотрим в других главах, в сочетании с различными аспектами немецкой политики. Однако, учитывая личное мнение Гитлера об Америке, ответ напрашивается сам собой. По заявлениям фюрера, он сначала не допускал и мысли о том, что она способна будет вступить в войну из-за своей слабости и политики нейтралитета. Позже ему пришлось признать, что такая возможность существует, но для Германии она крайне нежелательна. Впрочем, если Америка и вступит в войну, это не будет иметь особого значения. Весной 1938 года, когда его спросили, возможно ли вмешательство Соединенных Штатов в случае начала европейской войны, он полностью отверг такую возможность, заявив, что США «не способны вести войну».

В 1940 году Гитлер заявлял, что Америка в обозримом будущем не осмелится вступить в войну, а позже уверял Молотова, что «американцы не смогут угрожать свободе других стран до 1970 или 1980 года». В январе 1941 года он признавался, что вести войну одновременно с Советским Союзом и Соединенными Штатами «было бы очень трудно», и полагал, что нападение на СССР поможет Германии избавиться от опасности войны на два фронта. Однако месяц спустя он уже заявлял, что не видит никакой опасности со стороны Америки, даже если она и вступит в войну. Он хвастался перед Мацуокой в апреле 1941 года, что немецкие приготовления достигли такого размаха, что ни одному американцу не удастся высадиться в Европе, и что в случае начала немецко-американской войны Германия будет вести ее силами своих подводных лодок и люфтваффе, а «немецкий солдат, вне всякого сомнения, гораздо лучше американского».

Даже после начала боевых действий Гитлер, по-видимому, еще плохо понимал, что произошло. Когда Ганс Томсен вернулся из Вашингтона, он был принят Гитлером и выразил свою озабоченность тем, что Америка вступила в коалицию стран – противниц оси. «Но, как обычно, – писал Томсен автору этой книги, – Гитлер разразился в ответ длинной речью, из которой выяснилось, что он все знает лучше всех»[21 - Томсену показалось, что фюрер, вероятно, верил, что Америку можно будет быстро завоевать, отрезав ее военную промышленность от источников сырья с помощью надводных кораблей военно-морского флота и подводных лодок.].

Подобное безразличие к словам своего дипломата, однако, не помешало фюреру высказать несколько злобных замечаний по поводу вступления Америки в коалицию его врагов. Он заявил, что события подтвердили его мысль о том, что США просто ждут момента, когда можно будет урвать у Британии несколько лакомых кусков. Вспомнив о том, что писал в «Майн кампф», он заявил, что между Англией и США в скором времени вспыхнет непримиримая вражда. «Придет день, когда между Англией и Америкой разразится война, и она будет вестись с такой ненавистью, которую даже трудно себе представить. Одной из двух стран придется исчезнуть с мировой арены». Он даже высказал предположение, что в 1942 году «Англия и Германия выступят единым фронтом против Америки».

В конце жизни Гитлер уже не мог сбрасывать со счетов Соединенные Штаты. В его «Завещании» мы находим последние размышления об этой стране. Приговорив англичан к смерти «от голода и туберкулеза на их проклятом острове», он обратил свой гнев на Америку.

«В то время как вся Европа – их бывшая праматерь – борется с большевистскими ордами, американцы, направляемые продавшимся евреям Рузвельтом, не придумали ничего лучше, как поставить все свои баснословные богатства на службу этим варварам азиатам, которые намерены задушить Европу».

Его надежды на немецкое возрождение в Америке не оправдались, и он сожалел о том, что в Соединенные Штаты переселились миллионы немцев, которые составляют теперь хребет нации. Эта «утечка германской крови» была, по его мнению, непоправимой ошибкой: «На Восток, и только на Восток должны устремляться взоры нашей расы; сама природа указывает нам этот путь. Сила характера выковывается только в здоровом климате. Перенесите немца в Киев, и он останется настоящим немцем. Перенесите его в Майами, и он станет дегенератом, иными словами, американцем».

На последних страницах «Завещания» он повторяет многие свои ранние идеи. В последний раз вытаскиваются на свет божий привычные козлы отпущения: евреи, пресса, провал Нового курса, махинации проклятого Рузвельта («Пёрл-Харбор пролил бальзам на его душу»). И наконец, объявив себя свободным от предрассудков и уверив потомство, что он был «последней надеждой Европы», Гитлер предсказал войну между Америкой и Россией, войну, в которой европейцам не останется другого выбора, как только принять сторону «большевиков, или продаться евреям в Америке, этому колоссу на глиняных ногах». Таковы были последние письменные высказывания фюрера об Америке.



Несмотря на то что Гитлер, без сомнения, во многих случаях говорил об Америке такие вещи, которые должны были произвести наибольший эффект на его слушателей, в его заявлениях прослеживается определенная закономерность. Хорошо видно, что у него не было ясной концепции Соединенных Штатов как нации и мировой державы, которая соответствовала бы реальности. Эта страна, по его личному мнению, не являлась для Германии проблемой, которую нужно решать немедленно. Не считал он ее и решающим фактором мировой политики. Такое отношение имело две причины. Во-первых, в Америке не было тех политических и расовых элементов, без которых, по мнению фюрера, нация не может стать великой. Во-вторых, Америка проводила такую политику, которая почти физически устраняла ее из политического и стратегического мира Гитлера. Этот мир, напомним, включал в себя мечту об обширных территориях и стремление приобрести жизненное пространство на Востоке, безразличие к морской торговле и заморским колониям, ориентацию на Центральную Европу и отсутствие интереса к регионам за пределами Европы. Таким образом, Гитлер никогда не высказывал намерения включать Соединенные Штаты в свои планы и стратегические разработки в качестве цели или самого проекта. Однако это вовсе не говорит о том, что Соединенные Штаты не оказывали никакого влияния на политику Германии (о чем мы поговорим в следующих главах). Но фюрер считал, что Америка не может оказать никакого влияния на судьбу Германии. Поэтому ему было трудно реально оценить значение американской мощи.

Негативное отношение Гитлера к Америке может также осветить некоторые аспекты его политических взглядов более общего характера. Рассмотрим политическое мышление фюрера на трех уровнях. На первом существовали идеи по таким вопросам, как раса, власть, жизненное пространство и большевизм. Эти идеи оставались неизменными до конца его жизни. На втором уровне было применение этих доктрин в европейской политике. Здесь уже было больше вариаций и тактических ходов, но все-таки соблюдалось определенное постоянство, как мы видим на примере его отношения к России, Франции, Англии и Италии. На третьем уровне, охватывавшем мир за пределами Европы, мы находим мало постоянства, минимум соответствия реальности, даже элемент дискомфорта.

Таким образом, хотя отношение Гитлера к Америке постоянно менялось, из этого нельзя сделать вывод, что у него не было никакой четкой программы внешней политики.

У Гитлера имелась более или менее соответствующая действительности система идей о мировой политике, но только в отношении своего собственного мира, а его миром была Центральная Европа. Эта система не включала в себя на фундаментальном уровне территории вне Европы. Как мы уже убедились на примере Америки, Гитлер знал об этих территориях очень мало, да и то только понаслышке. Его представления об этих регионах профессор Тревор-Роупер сравнил с «гниющими отбросами и старым хламом его озлобленного убогого прошлого». Это была беспорядочная смесь идей, на основе которых Гитлер строил свою политику, когда возникали проблемы, требовавшие немедленного решения, а потом благополучно забывал о них. Даже после вступления Америки в войну его стратегический горизонт почти не расширился. Фюрер не делал никаких попыток перевести свое отношение к этой стране с третьего уровня на второй. Он воспринимал вступление Соединенных Штатов в войну как «неожиданное и неестественное вмешательство в чужие дела». Гитлер, похоже, даже удивился: откуда она вообще взялась, эта Америка?

Когда Луи П. Лохнер, корреспондент Ассошиэйтед Пресс в Берлине, в 1934 году призвал Гитлера обратить внимание на немецко-американские отношения, фюрер отреагировал так: «Он вдруг вспыхнул, как школьник, отвечающий урок, которого он не выучил, а потом недовольно пробормотал что-то вроде того, что у него так много проблем, что просто не было времени заняться Америкой».

Но он так и не нашел для этого времени. А между тем в этом вопросе, как и во многих других, время уже поджимало. Гитлер неожиданно для себя обнаружил, что на него ополчился весь мир, далеко превосходящий границы Центральной Европы, где он чувствовал себя уверенно и свободно. Ввергнув Европу в войну в 1939 году, он вызвал целую лавину событий, которая привела к тому, что против Германии выступила и Америка, сначала косвенно, а потом и в открытую. Однако весь ход событий был предсказан немецкими дипломатами в Берлине и Вашингтоне, которые пытались убедить фюрера, что со стороны Америки ему грозит опасность. Но фюрер не хотел им верить. Это просто не укладывалось у него в мозгу. Нежелание Гитлера принимать во внимание влияние Америки на немецкую внешнюю политику, вполне объяснимое в свете его отношения к этой стране, стало одной из самых грубых ошибок, которые и привели его к гибели.




Часть вторая

Америка и Вильгельмштрассе





Глава 3

Америка и немецкая дипломатия


Мнение Гитлера об Америке и ее роли в мировой политике сложилось не столько на основе отчетов, присылаемых в Берлин немецкими дипломатами, сколько на его собственных политических измышлениях и предположениях. Немецкое посольство в Вашингтоне и профессиональные дипломаты в Берлине в основной своей массе не разделяли презрения и безразличия фюрера к Соединенным Штатам. У них сложилось совершенно другое представление об Америке, на котором они и основывали свои рекомендации о том, как строить с ней отношения. Но разве могли они убедить руководителей нацистского тоталитарного государства в истинности своих выводов? Могло ли мнение дипломатов как-то повлиять на политику, которую определяло лишь мнение самого диктатора? Гитлер мог сколько угодно называть свое министерство иностранных дел «свалкой интеллектуального мусора», а дипломатов – «господами, которые весь день только и делают, что вырезают из газет статьи, а потом снова вклеивают их на прежнее место», но факт остается фактом: несмотря на всю свою неограниченную власть, он не мог отказаться от их услуг и лично заниматься всеми аспектами внешней политики.

Более того, в отношениях со странами, подобными Америке, которые очень мало интересовали Гитлера, роль профессиональных дипломатов возрастала во много раз. К тому же, хотя нам и неизвестно, какие именно депеши показывались Гитлеру его министрами иностранных дел, дипломаты могли оказывать влияние и по другим каналам, например через Генеральный штаб. Многочисленные утверждения, что сотрудники министерства на Вильгельм-штрассе[22 - Особенно ценными работниками были секретари фон Бюлов и Вайцзеккер. Как утверждал Ламмерс, Риббентроп сознательно утаивал ряд депеш от Гитлера.] якобы ни на что не способны, сильно преувеличены.

Среди сотрудников Вильгельмштрассе было мало нацистов, хотя в дела министерства иностранных дел часто вмешивались различные партийные учреждения и начальники. Это особенно касалось тех дел, которые были связаны с фольксдойче (людьми немецкого происхождения, жившими за границей). Создание альтернативных министерств иностранных дел (Бюро Риббентропа, Бюро рейхсауссенминистров, а после начала войны и специального вагона министра иностранных дел) создавало, вероятно, большую путаницу в делах, а злополучное назначение министром иностранных дел Риббентропа в 1938 году не вызвало радости ни у немецких, ни у иностранных дипломатов. (Помощник Государственного секретаря США Самнер Уэлльс называл его «напыщенным глупцом» и отмечал, что ему «не приходилось до этого встречать более неприятного человека».)

Несмотря на это, основной корпус немецких дипломатов оставался нетронутым, посольства продолжали выполнять свою привычную работу, а сотрудники министерства на Вильгельмштрассе занимались обычным делом. В Берлин и из Берлина поступали депеши, рекомендации и инструкции. Неразбериха, дублирование функций и идеологическое вмешательство, конечно, сильно усложняли жизнь немецких дипломатов, но это не сможет заставить нас поверить в то, что они сидели сложа руки. Ежедневная работа, без которой ни одно государство не может поддерживать отношения с другими странами, продолжалась. Ясно одно – неадекватная реакция немецкого руководства на действия Соединенных Штатов частично была обусловлена тем образом Америки, который сложился у дипломатов, и тем представлением о ней, который создал в своем уме Гитлер.

Это расхождение было заметно на самом высоком уровне. Предшественником Риббентропа на посту министра иностранных дел был Константин Фрайхер фон Нейрат. О том, как он относился к Америке, мы не знаем, но он был весьма осмотрительным профессиональным дипломатом, и его отношение к этой стране, скорее всего, было таким же, как у немецких послов в Вашингтоне. То же самое можно сказать и об Эрнсте Вайцзеккере, государственном секретаре министерства иностранных дел с 1938 по 1943 год. Он в целом был согласен с оценками и предложениями посольства в Вашингтоне, в чем мы убедимся, изучая доклады этого посольства.

Об отношении к Соединенным Штатам Иоахима фон Риббентропа мы знаем гораздо больше, частично потому, что он занимал пост министра иностранных дел в то время, когда Америка занимала в немецкой политике очень важное место, и частично благодаря тому, что он любил составлять многословные, весьма претенциозные записки о положении дел в мире, в которых обязательно фигурировала и Америка. Риббентроп, высокомерный и самодовольный, несомненно, во многом разделял отношение Гитлера к профессиональным дипломатам и, вероятно, получил свои знания о странах мира из тех же дилетантских источников, что и фюрер. (Геринг как-то заметил, что «познания Риббентропа об Англии и Франции ограничиваются английским виски и французским шампанским».) Кроме того, в юности Риббентроп совершил путешествие по Европе и Северной Америке. Его выражения «малая внешняя политика» и «большая внешняя политика» (бывший коллега Риббентропа называл эти определения столь абстрактными и туманными, что совершенно невозможно было понять, чем они отличаются друг от друга) очень напоминают рассуждения Гитлера о тех регионах, к которым Германия не проявляла особого интереса.

Хотя Риббентроп провел в Северной Америке три года перед Первой мировой войной (главным образом в Канаде) и на основе этого заявлял, что хорошо знает Новый Свет, его взгляды на Соединенные Штаты, которые он высказывал, уже будучи рейхсминистром, не сильно отличаются от взглядов Гитлера. Французский посол в Берлине Андре Франсуа-Понсе называл Риббентропа «еще большим гитлеровцем, чем сам Гитлер»[23 - Чиано писал, что «если Гитлер чего-нибудь хотел, а видит Бог, что хотел он очень многого, то Риббентроп всегда хотел еще большего».].

Риббентроп утверждал, что война началась исключительно по вине Рузвельта, который хотел таким образом отвлечь внимание американцев от провала своего Нового курса. В сентябре 1940 года он говорил Муссолини, а в феврале 1941 года – японскому послу Ошиме, что Рузвельт является самым злейшим врагом стран оси. В разговоре с американским послом Вильсоном он проводил различие между американским народом («который относится к Германии с сочувствием и уважением») и американской прессой, которая, по словам Риббентропа, относилась к Германии «совершенно непонятно». Он искренне верил, что американское общественное мнение поддерживает политику нейтралитета исключительно благодаря усилиям немецкой пропаганды, и называл внешнюю политику Рузвельта «самым большим блефом в мировой истории».

В марте 1941 года он уверял Мацуоку, японского министра иностранных дел, что, хотя американская помощь и вселила в англичан надежды на победу, она еще очень не скоро станет по-настоящему эффективной. Кроме того, Риббентроп называл американское вооружение «старым хламом». Риббентроп в мае 1941 года предупредил американского дипломата Кудаи, что если американцы задумают вторгнуться в Европу, то подвергнутся сокрушительному разгрому («это будет американский Дюнкерк»), и что американский флот и авиация настолько слабы, что не стоит даже и пытаться. Что касается вступления Америки в войну, то Риббентроп в одних случаях признавался, что не знает, в чем заключаются намерения США, а в других проявлял полное безразличие к этому вопросу. Он сказал японскому послу Ошиме, что «хотя американцы и настроены против нацистов, они не захотят пожертвовать своими жизнями, чтобы остановить Германию. А даже если и захотят, Германия без труда покончит с любым вмешательством Америки в дела Европы».

Самые развернутые рассуждения Риббентропа по вопросу об американской политике пришлись на встречу с адмиралом Дарланом в апреле 1941 года. Снова признавшись в том, что он плохо представляет себе планы Америки («неужели они думают, что способны вести войну в Европе?»), он принялся объяснять французскому адмиралу, что в политике американцы «ведут себя как дети, а в военных делах – еще хуже». Тем не менее Германии нечего бояться, поскольку ее политическая и экономическая мощь позволит разгромить любого врага. Кроме того, добавил он, если Америка вступит в войну, Япония последует ее примеру, а в этом случае американское вторжение в Европу станет чистым безумием. Американская политика, по утверждению Риббентропа, – это «самый большой и глупейший империализм в мировой истории, и заключается он в том, что Рузвельт постоянно сует нос в дела, которые его совершенно не касаются». Совершенно ясно, что во время бесед со всеми политиками Риббентроп старался направить мысли своих слушателей в том направлении, которое было выгодно ему. Но его отношение к Америке и ее политике почти полностью совпадало с отношением фюрера, – во всяком случае, у нас нет свидетельств о каких-либо крупных разногласиях между Гитлером и его министром иностранных дел.



Что касается организации отношений между Германией и Соединенными Штатами, то американский отдел в министерстве иностранных дел, называвшийся пол IX, занимал положение, соответствовавшее значимости этой страны, а его персонал выполнял свои обычные обязанности. Правда, в его работу изредка вмешивались партийные чиновники, о чем мы поговорим позже[24 - Отдел пол IX возглавлял дипломат старой школы, бывший консул в Сен-Луисе Фрайтаг.].

В Вашингтоне персонал немецкого посольства состоял из обычного числа чиновников до того момента, когда в 1938 году немецкий посол был отозван в Берлин. После этого активность посольства резко снизилась из-за враждебности общественного мнения и введения правительственных ограничений. Четыре человека, в разное время руководившие миссией в Вашингтоне, высылали в Берлин доклады о положении дел в Америке. Поскольку в следующих главах мы подробнее обсудим эти доклады, то необходимо кратко рассказать обо всех этих четырех фигурах.

На момент прихода к власти в Германии нацистов посольство возглавлял доктор Фридрих Вильгельм фон Притвиц унд Гафрон, дипломат старой школы, служивший в Вашингтоне с 1908 по 1910 год, аристократ, отличавшийся глубокими либеральными убеждениями, и горячий сторонник Веймарской республики. Узнав о перемене власти в Германии, он весьма пессимистически смотрел на развитие Германии и будущее немецко-американских отношений. Вот что он писал в своих мемуарах: «Я не имел ни малейшего желания служить режиму, который должен был принести Германии неимоверные страдания». 11 марта 1933 года Притвиц подал в отставку и ушел с дипломатической службы.

Преемником Притвица стал доктор Ганс Лютер, единственный из всех послов, не имевший опыта дипломатической работы. Назначение Лютера, экономиста по специальности, бывшего канцлера Веймарской республики и президента Рейхсбанка, удивило всех. Почему Гитлер выбрал именно его, так и осталось непонятным. Один писатель, который в то время находился в Берлине, высказал предположение, что «Лютера отправили в Вашингтон, чтобы освободить место президента Рейхсбанка для Ялмара Шахта». С другой стороны, вполне возможно, что, как предположила «Нью-Йорк таймс», назначив послом убежденного консерватора, видного деятеля Веймарской республики, Гитлер хотел показать, что в немецкой внешней политике не будет неожиданных резких перемен хотя бы в отношениях с Соединенными Штатами.

В любом случае назначение Лютера было благосклонно встречено американской прессой, хотя его усиленная публичная защита нацистского режима никому не понравилась. Государственный секретарь Корделл Халл назвал его «очень приятным человеком в личном общении», хотя Рузвельт отмечал «отсутствие гибкости ума, которая весьма затруднит его работу в нашей стране». Джей П. Моффат из Европейской секции Госдепартамента США охарактеризовал его как человека, подверженного «тевтонским взрывам». Мессершмитт, генеральный консул США в Берлине, предупреждал Госдепартамент, что доктор Лютер будет «много и красноречиво говорить об отношениях между Германией и Соединенными Штатами, но не сможет сообщить вам, что ему известно, а если бы и мог, то известно ему очень немногое». Плохое знание Лютером политической обстановки отмечал и доктор Ганс Томсен, служивший при нем советником. Политические доклады писали при Лютере в основном его помощники, поскольку он «не очень хорошо разбирался во внешней политике». Несмотря на все свои недостатки и полное отсутствие чувства юмора (говорят, что только французскому министру иностранных дел один раз удалось рассмешить его на публике), Лютер заслужил всяческих похвал от руководства за то, что с достоинством представлял в Америке свою страну, когда его отозвали в Берлин и отправили в отставку с дипломатической службы.

Последним послом был доктор Ганс Генрих Дикхоф, деятельность которого и до и после его кратковременного пребывания в должности посла была связана с немецко-американскими отношениями. Дипломат старой школы, обладавший большим опытом, Дикхоф до Первой мировой войны служил в Танжере, Константинополе, Сантьяго, Лиме и Праге. Во время войны он был кавалерийским офицером. С 1922 по 1927 год он был советником посольства в Вашингтоне, а с 1927 по 1930 год – в Лондоне. До 1937 года Дикхоф занимал различные посты в министерстве, потом до 1943 года был послом по особым поручениям, после чего его перевели в Мадрид, где он оставался до конца войны. Дикхоф был женат на сестре Риббентропа, и его советы, касавшиеся Америки, могли иметь гораздо больший вес, чем советы других людей. Человек несомненных способностей и обаяния, Дикхоф имел репутацию либерала. Он не был членом нацистской партии, и Риббентроп однажды обвинил его в том, что он не имеет никакого понятия о развитии национал-социализма. На Додда Дикхоф произвел впечатление «либерального немца» и, возможно, самого дружелюбно настроенного высокопоставленного чиновника из всех тех, с которыми приходилось иметь дело посольству. То, что он, несмотря на свои моральные принципы, служил нацистам, объясняется, вероятно, тем, что он хотел пользоваться определенным влиянием или просто чисто человеческой робостью[25 - По поводу антинацистской репутации Дикхофа Ширер однажды заметил: «У меня сложилось такое ощущение, что ему просто не хватало смелости».]

В целом взгляды Дикхофа на немецко-американские отношения, как видно из его депеш, были скорее умеренными, чем авантюристическими или идеологическими. Его назначение было встречено в США с радостью. Газеты писали о нем как об «обаятельном человеке, хорошо известном и популярном в нашей стране», и как об «одном из самых талантливых немецких дипломатов». Подчеркивалось, что он был в доверительных отношениях с Гитлером, а это было истолковано как признак того, что нацистский режим был искренне заинтересован в улучшении немецко-американских отношений. Но со временем стало ясно, что надежды не оправдались.

Дикхоф, несомненно, был более талантливым дипломатом, чем Лютер, и лучше подходил для налаживания отношений с Америкой. Но сами эти отношения постоянно ухудшались, и 1 ноября 1938 года он высказал Самнеру Уэлльсу свои опасения, что разногласия между двумя странами непреодолимы, а его миссия потерпела полный крах. После того как Рузвельт в том же месяце выступил с осуждением немецких погромов в Германии и вызвал посла Вильсона для консультаций, Дикхофу было велено прибыть в Берлин, чтобы объяснить причины «странного отношения американского президента к Германии». Уезжая в декабре из Вашингтона, он сомневался в том, что ему удастся вернуться, а через девять месяцев после начала войны в Европе было объявлено, что он больше не приедет в Соединенные Штаты.

После этого Дикхоф стал руководителем консультативного Американского комитета и посылал в министерство иностранных дел длинные меморандумы, посвященные отношениям с Америкой. Содержание этих меморандумов будет рассмотрено в следующих главах, однако следует сразу отметить, что их общий тон был очень сдержанным и лишенным идеологического влияния. Дикхоф трезво смотрел на вещи, в особенности на проблему возможного вступления Америки в войну.

Кроме того, Дикхоф в 1941 году написал несколько статей, которые опубликовал в журнале «Монатшефте фюр аусвертиге политик» под псевдонимом Сильванус. Позже они легли в основу книги, опубликованной в 1942 году под названием «О причинах вмешательства Рузвельта в войну». В условиях цензуры и идеологического гнета, царивших в нацистской Германии во время войны, Дикхоф конечно же не мог высказаться до конца откровенно. Тем не менее эта книга интересна тем, что представляет собой откровенные мысли человека, который был, вероятно, самой крупной фигурой в американо-немецких отношениях того времени, а также тем, что в ней в определенной степени отражено официальное мнение по вопросу вступления Америки в войну. В целом же можно сказать, что, хотя книга не выходит за рамки официальной точки зрения, она относительно свободна от идеологических догм, партийных клише и напыщенного социального анализа. В ней отсутствуют поиски заговоров, клевета на американскую администрацию и фантазии о господстве нордического элемента в Америке[26 - Евреи, например, упоминаются всего дважды, причем говорится, что они настроены антигермански и проанглийски.].

Основная идея этой книги высказана в ее первой главе: Америка с конца XIX века под влиянием Англии и американских англофилов «прокладывает дорогу капиталистической экспансии». Эта тенденция привела к тому, что Соединенные Штаты подвергают обструкции любую попытку объединения Европы или Азии. В 30-х годах в этом направлении очень много сделал Рузвельт, который испытывал «всепоглощающую враждебность по отношению к Японии и ненависть к Германии, имеющую давние корни». Таким образом, вся ответственность за разжигание новой войны лежит на нем. Правда, Дикхоф признавал, что выявить мотивы действий Рузвельта было очень трудно. Но с 1937 года он начал осуществлять программу, состоящую из трех пунктов: объединение стран Западного полушария, ликвидация оси и поддержка западных союзников. Умело манипулируя мнением конгрессменов и общества, Рузвельт всячески старается вставлять палки в колеса стран оси[27 - В качестве примеров этой политики Дикхоф приводит отмену законов о нейтралитете, заключение договора об аренде эсминцев и закон о ленд-лизе.].

В главе, посвященной немецко-американским отношениям, он утверждал, что раньше между двумя народами существовали самые сердечные отношения, но они были разрушены Англией. Враждебность Америки по отношению к Германии возникла в последние годы XIX века, и причиной тому было именно вмешательство Англии: «Ключ к пониманию немецко-американских отношений находится в Лондоне». Для того чтобы подготовить американское общественное мнение к предстоящей войне с Германией, англичане совместно с англофильской элитой Соединенных Штатов навязали американскому народу искаженное представление о Германии[28 - Главными виновниками этого Дикхоф называет Карнеги и Родеса, Епископальную церковь, Союз англоговорящих людей, газету «Нью-Йорк таймс», Национальную радиовещательную компанию, организацию бойскаутов и Христианский союз молодых людей.]. Рузвельт продолжил политику своих предшественников, и его усилия достигли апогея как раз перед самой войной.

Рузвельт, продолжает Дикхоф, пытался блокировать действия Германии во Франции; аналогичные обструкционистские тенденции выявились и в американской политике по отношению к Японии. Администрация Рузвельта пыталась положить конец экспансии Японии путем военного вмешательства и экономического давления на нее. Переговоры 1941 года были обречены на провал из-за того, что Америка настаивала на том, чтобы Япония вышла из оси, а это было совершенно неприемлемо для Японии. Так Америка оказывала давление в том регионе, «на который у нее не было ни исторических, ни расовых, ни экономических прав». Поэтому Вашингтон должен винить одного себя в том, что Япония решила «разрубить узел», который затянула на ее шее Америка, и напала на ее базу в Пёрл-Харборе[29 - Признание СССР, строительство военно-морского флота, отсрочка предоставления независимости Филиппинам, «Карантинная речь», отмена в 1939 г. торгового договора, поддержка Китая и эмбарго на вывоз нефти и металлолома – все это было частью политики США.].

Чтобы помешать объединению Европы, Рузвельт пытался использовать СССР. Рузвельт хотел видеть «Европу разорванной на части, разобщенной и слабой», мечтая сделать ее «пешкой в англосаксонской политической и финансовой игре». «С редким легкомыслием, – заявляет Дикхоф, – Рузвельт развязал войну. Какое ему дело до того, что Европа будет залита кровью? Какое ему дело, если погибнет европейская культура? Разве способен он понять душу европейца? Рука об руку с большевиками Америка Рузвельта стремится поставить Европу на колени».

Эта явно прогерманская книга, чересчур упрощавшая все проблемы, тем не менее свидетельствовала о том, что писал ее человек образованный, который считал, что служит своей стране.

Дикхоф ушел с дипломатической службы в 1945 году, а в 1952-м умер. В некрологе газета «Франкфуртер алгемайне цайтунг» говорила о нем как об «убежденном либерале» и человеке с «неподкупным чувством справедливости», а «Нью-Йорк таймс» менее великодушно описывала его как «щелкающего каблуками представителя немецкого юнкерского класса». Но, поскольку он был наиболее крупной фигурой среди дипломатов, занимавшихся немецко-американскими отношениями, очень трудно судить, каким человеком он был на самом деле. По мнению автора этой книги, Дикхоф был способным дипломатом, реалистично смотревшим на вещи, политиком умеренного толка, который по личным причинам, а также из чувства профессионального долга сумел приспособиться к службе Третьему рейху.

Пока Дикхоф пытался влиять на немецко-американские отношения, находясь в Берлине, посольство в Вашингтоне в течение трех очень напряженных лет – с декабря 1938 по декабрь 1941 года – возглавлял советник доктор Ганс Томсен, который занимал пост поверенного в делах. Томсен, чей предок был выходцем из Норвегии, происходил из знатной гамбургской банкирской семьи. Он также был дипломатом старой школы, служившим сначала в Италии, а потом в министерстве иностранных дел в Берлине. В 1932 году при Франце фон Папене он работал в рейхсканцелярии и служил офицером связи между нею и учреждением на Вильгельмштрассе. Как руководитель протокола на совещаниях кабинета министров сразу же после прихода Гитлера к власти, он был также одним из переводчиков фюрера. В 1936 году он был отправлен в Вашингтон в качестве советника посольства, а после отзыва Дикхофа стал поверенным в делах.

Поскольку отношения между Германией и Америкой были весьма напряженными, особенно после начала войны в Европе, у Томсена не было возможности часто появляться в обществе и обзавестись связями, как это делают все послы. Поэтому о его личных качествах и поступках почти не упоминалось в прессе. Он произнес сравнительно мало речей на публике, а те, которые произнес, были в основном посвящены разъяснению позиции Германии по тому или иному вопросу. Томсена высоко ценил Самнер Уэлльс, который говорил о его работе с Вайцзеккером, когда тот в 1940 году посетил США[30 - И Уэлльс, и Вайцзеккер оба отметили «спокойный, уверенный взгляд Томсена».].

В целом его доклады были основаны на реальных фактах, сдержанны по тону и посвящены участию Америки в войне с Германией. Гитлер в застольных разговорах отзывался о нем доброжелательно. Однако вполне возможно, что признание заслуг Томсена основывалось не на его собственных отчетах, которые фюрер, скорее всего, не читал, как полагают многие, а на докладах военного атташе посольства.

Последним поступком Томсена в качестве поверенного в делах была, конечно, передача в Госдепартамент документа об объявлении войны Соединенным Штатам и закрытие посольства. Через несколько недель после этого он вернулся в Германию через Португалию и был награжден Рыцарским крестом за военные заслуги. 1 мая 1942 года он заявил, что объемы американского производства сильно завышены, но через несколько недель высказал идеи, весьма непривычные для немецкого чиновника того времени. В интервью, которое Томсен дал за пределами Германии, он заявил, что недооценивать мощь Америки очень опасно. После этого он охарактеризовал Рузвельта как «исключительно умного руководителя, обладающего огромной энергией», а его жену – как «женщину большого обаяния и ума, которая делает честь своей стране». После того как журналисты спросили Томсена, почему он говорит совсем не то, что утверждает немецкое руководство, он стал приводить доказательства в защиту своего мнения. Томсена отправили в Стокгольм в качестве посла, где он и служил до самой своей отставки в 1945 году.

И наконец, среди важных фигур немецкого посольства следует отметить военного и авиационного атташе генерала Фридриха фон Беттихера, назначенного на этот пост в апреле 1933 года. Это был первый немецкий военный атташе в Вашингтоне после 1917 года. В Первую мировую войну он служил артиллерийским офицером, получил звание генерала и стал сотрудником Генерального штаба. В 20-х годах он был директором артиллерийского училища и на короткое время приезжал в США в качестве руководителя отдела зарубежных армий немецкого министерства обороны. Прибыв в Нью-Йорк в 1933 году, он яростно отрицал тот факт, что захватить власть нацистам помогла армия, и утверждал, что рейхсвер вообще никогда не вмешивается в политику. Но, как мы убедимся в дальнейшем, его собственные доклады из Вашингтона, имевшие ярко выраженную политическую окраску, опровергают это заявление. Все время своего пребывания на посту атташе генерал поддерживал тесные контакты с руководителями американской армии и, согласно одному из отчетов 1941 года, «пользовался в этих кругах уважением». (Томсен писал, что в последние годы существования посольства атташе имел больше возможностей для общения с американскими чиновниками, чем сами дипломаты.) Вернувшись в 1942 году в Германию, Беттихер был принят Гитлером, а потом служил советником по американским делам в ОКВ (Верховном командовании вермахта). В апреле 1945 года он был захвачен солдатами 7-й американской армии и ушел в отставку[31 - Томсен высказывал предположение, что одним из источников уверенности Беттихера в быстрой победе Германии было общение с американскими офицерами.].




Глава 4

Немецкие дипломаты и Америка перед началом войны


По мере укрепления Третьего рейха в Германии и Нового курса в США в 30-х годах, отношение Гитлера к Рузвельту, как мы уже отмечали, становилось все более враждебным и презрительным. Какие же доклады посылало немецкое посольство в Вашингтоне об общественном мнении в Америке о нацистской Германии и ее внутренней и внешней политике? Как представляли себе немецкие дипломаты положение американской нации и какова была политика Рузвельта в отношении Европы в годы, предшествовавшие началу войны? Надо сказать, что в целом представление об Америке, которое складывалось на основе докладов, посылаемых немецкими дипломатами в Берлин, сильно отличалось от той радужной картины, которую рисовали себе лидеры нацистов. Сотрудники посольств вовсе не собирались писать то, чего ждал от них Гитлер. Они прекрасно видели, как возрастает враждебность Америки к Третьему рейху. Они сообщали, что американское общественное мнение возмущено внутренней политикой нацистского режима и встревожено его агрессивной внешней политикой. Дипломаты старались убедить правительство, что экономическую мощь и решительное политическое руководство нельзя будет бесконечно сдерживать изоляционистскими настроениями и законами о нейтралитете. Они настаивали на том, что Соединенные Штаты – это сила, которую надо обязательно принимать во внимание.



Согласно докладам, поступавшим в Берлин, реакция американцев на победу национал-социализма с самого начала была отрицательной. Еще в марте 1933 года посол Притвиц писал, что приход нацистов к власти вызвал в США волну возмущения. В том же самом месяце американское посольство в Берлине информировало министерство иностранных дел Германии о тревоге, которую вызвала в США антисемитская политика Германии, а в мае Халл сделал послу Лютеру «полное и прочувственное заявление» по этому вопросу. Эти официальные шаги регулярно подкреплялись докладами о демонстрациях протеста, петициях, публичных осуждениях и резолюциях конгресса. Из этих докладов было хорошо видно, что общественность Америки сильно возмущена положением дел в Германии.

В марте 1934 года посол Лютер сообщил о новых антинацистских манифестациях в Нью-Йорке, включая «показательный суд» над Гитлером по обвинению в убийстве (Лютер назвал этот суд «возмутительнейшим оскорблением»), а позже дал подробный отчет по тем вопросам, по которым между Америкой и Германией возникли трения. Проблема, по его мнению, заключалась не в Германии, а в том, что американцы боятся, что и в их стране победит национал-социализм. Лютер особенно подчеркивал опасения американцев, что Берлин начнет оказывать местным нацистам финансовую помощь. Год спустя ему пришлось признать, что антинемецкая пропаганда в США приобрела такой размах, что они стали одним из основных центров борьбы с нацизмом. Летом 1935 года тон докладов Лютера становится все более и более пессимистическим. Лейтнер, немецкий поверенный в делах, телеграфировал в июле, что возмущение еврейскими погромами, которые произошли в тот месяц в Берлине, «сильно ухудшило отношение к Германии во всех слоях американского общества, даже в тех, которые до этого относились к немцам с симпатией».

К 1938 году доклады посла Дикхофа были полны пессимизма, а заявления Халла, касающиеся широкого круга разногласий, становились все более резкими по тону. Доклады посольства не оставляли никаких сомнений в том, что немецкий антисемитизм, который Халл называл «отвратительным и пугающим», стал причиной многих глубоко укоренившихся предрассудков американского общественного мнения в отношении Третьего рейха. В ноябре произошли новые погромы, во время которых многие евреи лишились жизни и имущества. Они были устроены в отместку за убийство немецкого посла в Париже, якобы убитого евреями. Эти погромы получили название «хрустальной ночи», которая до глубины души шокировала президента Рузвельта («Я с трудом мог поверить, что в наше цивилизованное время возможны такие вещи») и привела к отзыву американского посла из Берлина. Согласно докладам немецкого посольства, известие об этой ночи вызвало сильное возмущение общественного мнения. Дикхоф писал, что в Америке разразилась самая настоящая антинемецкая буря. Мнение посла Вильсона, который передал телеграфом сообщение о событиях в Берлине, заявив при этом, что эти погромы развеяли все надежды на улучшение немецко-американских отношений, подтверждается теперь описанием реакции американского народа на них, присланным Дикхофом из Вашингтона. «Тому, кто не видел, какого накала достигла здесь ненависть к немцам, трудно себе это представить», – телеграфировал он американскому поверенному в делах в Берлине.

Буря, о которой писал Дикхоф, выбросила его из Америки, и он уже больше туда не вернулся. Его преемник,

Ганс Томсен, обнаружил, что даже месяц спустя после событий в Берлине Америка продолжала бурлить от возмущения, и он сделал вывод, что отношения между двумя странами достигли «критической стадии» из-за еврейского вопроса. Фрайтаг из американского отдела, составляя обзор ситуации на основе этих и других докладов, сделал вывод, что «гнев против Германии достиг таких размеров, каких не было даже во время мировой войны». Однако этот взрыв возмущения положил конец периоду, когда сведения о реакции на внутренние дела Германии составляли основное содержание дипломатических депеш. С тех пор в докладах дипломатов все больше и больше места стала занимать внешняя политика.



Соединенные Штаты, в которых изоляционистские настроения и недоверие к результатам мировой войны и Версальскому договору значительно усилились под влиянием постоянного экономического кризиса, не собирались принимать доктрину коллективной безопасности, направленную против возрождения германской мощи. Выход Германии из Лиги Наций, ее перевооружение и милитаризация Рейнской области не казались на другом берегу Атлантики такими уж страшными. Гражданская война в Испании, аншлюс Австрии, захват земель в Чехословакии и даже вторжение в Польшу хотя и вызвали тревогу у американцев, но еще больше усилили стремление сохранять нейтралитет.

Немецкое посольство в Вашингтоне до 1937 года почти ничего не писало о реакции американцев на внешнюю политику Германии. До этого времени реакция была скорее положительной – в ней содержался определенный элемент сочувствия немецким дипломатическим целям, как их понимали граждане США. В мае 1933 года Ялмар Шахт в своем письме из Вашингтона обратил на это внимание Гитлера. «В Америке, – писал он, – многие считают, что международное сообщество относится к Германии несправедливо». Он указывал на то, что некоторые конгрессмены сочувствуют стремлению Германии возвратить свои колонии, а также с пониманием относятся к ее перевооружению. Это подтвердил и Лютер, который телеграфировал, что, несмотря на разнузданную кампанию критики внутренней политики нацистов, развернутую в прессе, требование Германии, чтобы на международной арене к ней относились как к равной, многие считают справедливым. Определенные круги в Америке с сочувствием относились к действиям Германии в отношении Лиги Наций, а в 1936 году оккупация Рейнской области была встречена в Америке с пониманием. Но Лютер предупреждал, что это понимание будет сохраняться только в том случае, если внешняя политика Германии будет выглядеть как защита своих естественных прав, а не как агрессия.

Но если политика Германии в Европе до захвата Австрии не вызвала у американского общественного мнения особой тревоги, то сотрудничество с Японией порождало сильное беспокойство. Лютер указал на это в апреле 1935 года, а посол Додд обсуждал этот вопрос с министром иностранных дел фон Нейратом в 1936 году, после того как Германия подписала с Японией Антикоминтерновский пакт. В июне Лютер информировал Берлин, что тесные связи Германии с Японией образуют «тень, которая падает с Дальнего Востока на немецко-американские отношения». Когда же к пакту присоединилась Италия, эта тень стала еще гуще – она словно подтверждала наличие мирового фашистского заговора, о котором твердила американская пропаганда.

Более того, к весне 1937 года недоверие американцев ко всей немецкой политике в целом еще больше усилилось. Проблема заключалась в том, что все поступки Германии американское общественное мнение автоматически приписывало ее жажде агрессии. В декабре Дикхоф подробно описал эти настроения в своем отчете за первые девять месяцев службы в качестве посла. По мере оформления оси Берлин – Рим в Америке укреплялась убежденность в существовании международного фашистского заговора. Это сопровождалось, по сообщению посла, изменением отношения американской прессы к событиям – их стали интерпретировать как проявление борьбы демократии и тоталитаризма, свободы и деспотизма, христианства и варварства. Дикхоф предупреждал Берлин о том, что в Америке крепнет убеждение, что главной целью немецкой внешней политики стал экспорт нацизма. Концепция «Нацинтерна» усилилась под влиянием событий, происшедших за последние месяцы как в самой Германии, так и в США. Здесь американцы немецкого происхождения демонстрировали свою солидарность с рейхом и готовность выполнить свои обязательства перед ним.

Итак, до 1938 года американские высказывания по поводу немецкой внешней политики отличались общим характером и были довольно отрывочными; в них сквозила скорее легкая обеспокоенность, чем резкая критика. Но после аншлюса Австрии в марте 1938 года тон изменился: теперь все в один голос твердили о немецкой агрессивности, а отношение к немецкой политике стало враждебным. Дикхоф докладывал, что Госдепартамент испытывал «бессильную ярость», узнав о захвате Австрии. 22 марта он телеграфировал, что аншлюс вызвал «фантастическую реакцию в прессе» – газеты изображали Германию в виде «прусского волка, который напал на стадо австрийских овечек».

Когда Гитлер в мае и июне обратил свое внимание на Чехословакию, Дикхоф сообщил, что в Америке растет тревога по поводу агрессивных намерений Германии в этом регионе, а в Англии и Франции усилилась антинемецкая пропаганда. К тому времени, согласно докладам консульства в Чикаго, судетский кризис породил даже на традиционно нейтральном Среднем Западе убеждение в том, что разрыв с Германией неизбежен. Сначала, по докладам дипломатов, мюнхенские договоренности в сентябре были приняты хорошо, но уже к ноябрю Дикхоф сообщил послу Дирксену в Лондоне, что иллюзии начинают рассеиваться. Позже в этом же месяце Дикхоф передал в Берлин, что американцы теперь рассматривают Мюнхен как крупную неудачу английской политики, которая будет иметь решающее значение для мира в Европе.

Недовольство американцев сменилось открытой враждебностью, когда они узнали, что в марте 1939 года немцы оккупировали Прагу[32 - По словам Джея П. Моффата, служившего в европейском отделе Госдепартамента, там долго спорили, стоит ли возвращать американского посла Вильсона в Берлин, но после оккупации Праги все эти споры сразу же прекратились.].

Томсен, сильно встревоженный ярко выраженными антинемецкими настроениями в Соединенных Штатах, в своем мартовском докладе назвал их настоящим «психозом», превосходящим по силе психоз 1917 года. Он предупреждал, что «большинство недалеких американцев, которых очень легко убедить в чем угодно, теперь совершенно искренне считают Германию своим врагом номер один».

Немецкие колониальные претензии и захваты земель в Латинской Америке рассматривались теперь как создание немецких баз для нападения на Панамский канал и сами Соединенные Штаты. Томсен предупреждал, что определенные круги заинтересованы в сохранении враждебного отношения американцев к Германии, поскольку это поможет им в достижении своих собственных целей. В добавление ко всему пренебрежительное отношение Гитлера к предложению Рузвельта о посредничестве, поступившему в том же месяце, привело к тому, что в Америке стало расти убеждение в неотвратимости войны в Европе. Томсен докладывал, что общественное мнение настроено теперь «неизменно пессимистично и недоброжелательно».

Последний месяц мирной жизни был отмечен в Америке покорным ожиданием начала войны и уверенностью в том, что в ее развязывании виновата одна Германия. 8 августа посольство сообщило, что в случае конфликта американское общественное мнение заранее готово свалить всю вину на Германию. Это мнение значительно укрепилось после подписания 21 августа пакта Молотова – Риббентропа. Этот договор, как писал Томсен, привел Госдепартамент в ужас. В Вашингтоне считали, что баланс сил в мире сместился в сторону оси. Томсен предупреждал, что, по мнению американцев, угроза Соединенным Штатам возросла, а это еще больше укрепило решимость Рузвельта помогать демократическим странам в их борьбе против Гитлера. 2 сентября в Берлин были посланы последние замечания, касающиеся отношения американцев к довоенной политике нацистов. В Соединенных Штатах считали, что в своих последних предложениях Польше Германия была неискренней; немецкие объяснения причины войны были полностью отвергнуты; Германию считали единственной виновницей конфликта, а немцев называли неисправимо воинственной расой. В заключение Томсен привел заявление, сделанное чиновником Госдепартамента одному немецкому журналисту, – на этот раз, в отличие от 1917 года, «вся нация была единодушна – ваше правительство виновато во всем».



В отчетах дипломатов вырисовывается весьма неприглядная картина Германии, сложившаяся в умах американцев. Но какой представляли себе Америку сами немецкие дипломаты? Конечно, безработица, мощное рабочее движение и заявление Рузвельта о том, что «одна треть нашего народа плохо одета, живет в плохих жилищных условиях и плохо питается», могли стать основанием для докладов о том, что Америка слабая, разделенная на враждебные классы и деморализованная страна, но в немецких дипломатических депешах мы находим совершенно противоположную картину. Конечно, в Германию время от времени отправлялись доклады об экономических трудностях, социальной напряженности, антисемитизме и борьбе рабочих за свои права. Но в целом немецкие дипломаты изображали Америку мощной экономической державой со сплоченным обществом[33 - «Как раз то, чего нацизм пытается добиться в Германии» (доклад вашингтонского посольства министерству иностранных дел от 14 июля 1937 г.).]. Они писали, что Соединенные Штаты имеют такой вес в международном сообществе, что Германии надо приложить все усилия, чтобы не нажить себе в лице этой страны врага.

Интересно отметить, что немецкая пресса, в отличие от дипломатов, изображала Америку в гораздо более мрачных тонах. В течение 30-х годов газеты Третьего рейха постоянно потчевали своих читателей историями о социальной борьбе, безработице, нищете и всепроникающем влиянии евреев в Америке[34 - Нейрат говорил Додду, что преувеличения, постоянно встречающиеся в немецких газетах, «ужасно его раздражают».].

Общий тон депешам из Вашингтона задал Лютер в 1935 году, когда заявил, что ни в коем случае нельзя допускать, чтобы «вся огромная экономическая мощь этой страны обрушилась на Германию». В июне этого года он писал, что американцы – отличные работники, в распоряжении которых находятся крупные природные и технические ресурсы. Он предупреждал также о том, что Америка «благодаря самой своей мощи всегда будет решающим фактором в международной политике» и что ни ее удаленность от Европы, ни плохое правительство не смогут снизить значение этого фактора. Он убеждал свое начальство не забывать о том, что судьба Германии в мировой войне была решена именно вмешательством Америки, потому ни в коем случае нельзя допускать, чтобы эта страна снова стала противником Германии. Эти две темы – американская мощь и ее влияние на судьбу немцев – стали лейтмотивом всех посланий Лютера, Дикхофа и Томсена.

Много внимания в переписке министерства иностранных дел с посольством в Вашингтоне уделялось американцам немецкого происхождения и возможности манипулирования ими в интересах Третьего рейха. Лютер более оптимистично, чем его предшественник, смотревший на перспективы развития немецкой культуры, призвал в июне 1935 года американских немцев более активно участвовать в образовательной деятельности, чтобы уменьшить очевидное культурное преимущество англичан в Америке. Он, в частности, предлагал проводить наступательную культурную политику в надежде пробудить энергию выходцев из Германии, живущих в США, и внедрить немецкую культуру в американское общество. Идеи Лютера продемонстрировали, что он совершенно не понимает сущности процессов ассимиляции, затронувших к тому времени иммигрантов из Германии и других стран. В некоторых берлинских кругах существовала тенденция рассматривать американцев немецкого происхождения как группу людей, живущих совершенно изолированно от других национальностей. Дикхоф не разделял это мнение, как явствует из его доклада в январе 1938 года.

Дикхоф начал с изучения возможности усиления политического влияния американцев немецкого происхождения. Он признавал, что дело очень важное, поскольку все больше и больше американцев отказываются от своих изоляционистских взглядов. Однако в отличие от Лютера он быстро понял, что эта затея не сможет увенчаться успехом. Во-первых, он указывал на то, что немецкая прослойка в американском обществе невелика и успела уже почти полностью ассимилироваться. Поэтому ее никак нельзя сравнивать с немецкой общиной в Трансильвании, Судетах и даже в Бразилии. Говорящих на немецком языке и считающих себя немцами в Америке насчитывается всего четыре-пять миллионов человек[35 - Такие же цифры привел Герингу и посол Буллитт, который добавил, что если потребуется, то в Америке «хватит деревьев, чтобы развесить на них все пять миллионов американцев, говорящих на немецком языке».]. В ответ на замечание о том, что нацистская партия в Германии тоже была невелика и тем не менее сумела взять в стране власть, Дикхоф ответил, что «в Соединенных Штатах это совершенно невозможно». В Америке, добавил он, немцы не имеют почти никакого политического влияния[36 - То же самое писал в своих мемуарах и Притвиц. Он считал, что американцы немецкого происхождения внесли большой вклад в формирование в стране «буржуазных представлений о порядке и законности», но никогда не были политическими лидерами.].

Во-вторых, немцы в Америке до этого никогда не были так разделены – в стране существовала небольшая группа нацистов, небольшая группа антинацистов и огромная масса людей, которым политика была совершенно безразлична. Поэтому, утверждал он, надежды на достижение единства среди американских немцев можно считать совершенно беспочвенными. На предложение создать хотя бы небольшую армию СС из десяти – двадцати тысяч молодых людей, «готовых на любые жертвы», Дикхоф саркастически ответил: «Не могу выразить, к каким ужасным последствиям это может привести!» Отряды этих новомодных «рыцарей плаща и шпаги» были бы вполне уместны где-нибудь на Балканах, но никак не в Соединенных Штатах. «Я не знаю никого, кто бы искренне поверил в эту чушь, но я повторяю, что подобные идеи не просто глупы, они очень опасны». Стремление повернуть вспять процессы ассимиляции и попытка создать в Америке тоталитарный режим, предупреждал Дикхоф, вызовут не только яростное сопротивление в народе, но и привлекут внимание правительства и будут тут же подавлены. Он настаивал на том, чтобы все контакты с американскими немцами были прекращены. «Мы должны, – писал он, – полностью от них отказаться».

Следует отметить, что наблюдения немецких дипломатов за американцами немецкого происхождения, а также рекомендации, основанные на них, носили сдержанный характер и по большей части отличались осторожностью и реализмом – двумя «недостатками», которых отнюдь не имели идеологически подкованные бюрократы в Берлине. В результате этого дипломатам приходилось постоянно защищать созданный ими образ Америки от нападок нацистских групп в Германии и в США, которые всячески пытались исказить его в угоду идеологическим догмам.

В Берлине, например, произвела фурор брошюра Рехенберга. Эта книжица, изданная в 1937 году бывшим немецким иммигрантом в США, была озаглавлена «Рузвельт – Америка – опасность». Америка изображалась в ней как страна, задыхающаяся в еврейских тисках, а Рузвельт – как борец за коммунизм. Это творение было послано руководителем канцелярии в министерства пропаганды и иностранных дел с пометкой, что Гитлер «с огромным интересом» ознакомился с ним. Чиновник американского отдела министерства иностранных дел Давидсен ответил, что факты, изложенные в книге, не соответствуют реальности и полностью выдуманы, что обвинения, касающиеся коммунизма в Америке, «бездоказательны и не могут быть доказаны», что общая картина полностью искажена и вводит читателя в заблуждение, а это может «сильно ухудшить немецко-американские отношения». Его коллега Фрайтаг добавлял, что книга носит однобокий характер, особенно в тех местах, где речь идет о еврейской проблеме. Рузвельт, отмечал он, приводя пример искажения фактов, никак не может нести ответственность за речи таких людей, как Мэйджор Ла Гуардиа.

Посольству в Вашингтоне приходилось отвергать также различные проекты манипуляции общественным мнением и американскими немцами, которые поступали из Берлина. В 1938 году Геринг выступил с предложением репатриировать из Америки всех людей немецкого происхождения, а также выходцев из Германии. Дикхоф отверг его как абсолютно нереальное и потенциально опасное. Кроме того, он просил, чтобы из Берлина больше не присылали людей для совершения турне по Америке и выполнения особых заданий по сбору информации и воздействия на общественное мнение. В 1938 году он не принял предложения Риббентропа, изложенного в письме, начинавшемся со слов «Дорогой Ганс». Министр иностранных дел предлагал организовать несколько турне с лекциями, которые должны были бы прочитать такие немецкие знаменитости, как, например, Ялмар Шахт, целью этих лекций была попытка склонить общественное мнение Америки на сторону нацистов. В своем ответном письме, начинавшемся со слов «Дорогой Иоахим», Дикхоф отверг эту идею. «Здешняя почва, – писал он, – столь бесплодна, что на ней не прорастет ни единого зернышка».




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/dzheyms-kompton/svastika-i-orel-gitler-ruzvelt-i-prichiny-vtoroy-mirovoy-voyny-1933-1941/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Эти мысли он высказывал в «Майн кампф» и во «Второй книге». В одних случаях его расизм проявлялся в идеях расовой чистоты, а в других – в идеях расового превосходства. Он был уверен, что в США нет ни того ни другого.




2


Тем не менее он всегда был готов использовать вопрос о колониях для критики условий Версальского договора.




3


Даже в своем последнем приказе вермахту Гитлер никак не мог отказаться от идеи Drang nach Osten (поход на Восток): «Нашей целью было и остается завоевание для немецкого народа земель на Востоке».




4


Риббентроп время от времени затрагивал вопрос о том, что мир разделен на два лагеря – советский блок и блок оси; говоря же о тех скромных владениях, которые Германия имела в Африке и откуда в Европу, которую покорит Германия, будет поступать сырье, Риббентроп заявлял, что больше никаких владений в Африке его стране не надо (беседа Риббентропа со Сталиным 13 октября 1940 г.).




5


Фандрайзер (англ.) – человек, который собирает деньги на какое-то предприятие.




6


У.Л. Ширеру, корреспонденту «Коламбия бродкастинг систем» в Берлине, Ганфштенгль совсем не понравился. Ширер назвал его «натянутым и бессвязным клоуном».




7


Надо сказать, что министерство очень настороженно отнеслось к предложениям Росса.




8


Шахт предложил Гитлеру следующую идею: он (Шахт) отправится в Америку, чтобы получше узнать, как обстоят там дела. Гитлер равнодушно согласился, но потом замял этот вопрос.




9


Впрочем, в письме автору от 14 июля 1963 г. Томсен сообщил, что фюреру очень хотелось верить в малоправдоподобную историю, рассказанную ему в присутствии генерального консула, что симпатии к национал-социалистам в Нью-Йорке так сильны, что таксисты, увидев, что пассажир собирается расплатиться с ними немецкими марками, неизменно произносили «Хайль Гитлер!».




10


Видеман пытался заинтересовать фюрера рассказами об американской архитектуре, надеясь вызвать тем самым интерес к жизни этой страны, но не преуспел в этом.




11


По мнению Томсена, Гитлер считал американцев такими же тупыми, как и англичан (письмо Томсена автору от 14 июля 1963 г.).




12


Письмо Томсена автору от 14 июля 1963 г. Свое восхищение американской технологией Гитлер выражал уже в «Майн кампф».




13


По этому поводу он сказал Додду: «Счастливая страна! Ваш народ, похоже, понимает, что к чему».




14


Письмо Гитлера к Рузвельту от 28 марта 1934 года. Государственный секретарь Соединенных Штатов Халл вовсе не был в восторге от того, что у Нового курса появились подобные сторонники. Он отмечал, что это послание не было предано гласности.




15


Не пощадил Гитлер и жену президента, назвав ее «самой настоящей негритянкой по внешнему виду».




16


Так называемая «Вторая книга» была написана Гитлером, вероятно, в 1928 г., но при его жизни никогда не публиковалась. Она была обнаружена после Второй мировой войны.




17


Исследование роли Америки, приводимое в этой книге, – единственное новое добавление к его хорошо известным теориям в области внешней политики. В остальном «Вторая книга» представляет собой изложение идей, высказанных фюрером еще в «Майн кампф», например о необходимости союза с Италией и неизбежности войны с Россией.




18


Муссолини совсем не был уверен в этом.




19


В своем письме автору доктор Эрих Кордт высказал предположение, что Гитлер никак не мог понять, почему страна, сыгравшая такую важную роль в прошлом, вдруг решила удалиться со сцены, и сделал из этого вывод, что «внутренние проблемы не позволят Америке снова вступить в войну, если, конечно, на нее саму не будет совершено нападение».




20


Позже, однако, эти выводы были смягчены утверждением о том, что американская авиационная промышленность «в данный момент работает на полную мощь».




21


Томсену показалось, что фюрер, вероятно, верил, что Америку можно будет быстро завоевать, отрезав ее военную промышленность от источников сырья с помощью надводных кораблей военно-морского флота и подводных лодок.




22


Особенно ценными работниками были секретари фон Бюлов и Вайцзеккер. Как утверждал Ламмерс, Риббентроп сознательно утаивал ряд депеш от Гитлера.




23


Чиано писал, что «если Гитлер чего-нибудь хотел, а видит Бог, что хотел он очень многого, то Риббентроп всегда хотел еще большего».




24


Отдел пол IX возглавлял дипломат старой школы, бывший консул в Сен-Луисе Фрайтаг.




25


По поводу антинацистской репутации Дикхофа Ширер однажды заметил: «У меня сложилось такое ощущение, что ему просто не хватало смелости».




26


Евреи, например, упоминаются всего дважды, причем говорится, что они настроены антигермански и проанглийски.




27


В качестве примеров этой политики Дикхоф приводит отмену законов о нейтралитете, заключение договора об аренде эсминцев и закон о ленд-лизе.




28


Главными виновниками этого Дикхоф называет Карнеги и Родеса, Епископальную церковь, Союз англоговорящих людей, газету «Нью-Йорк таймс», Национальную радиовещательную компанию, организацию бойскаутов и Христианский союз молодых людей.




29


Признание СССР, строительство военно-морского флота, отсрочка предоставления независимости Филиппинам, «Карантинная речь», отмена в 1939 г. торгового договора, поддержка Китая и эмбарго на вывоз нефти и металлолома – все это было частью политики США.




30


И Уэлльс, и Вайцзеккер оба отметили «спокойный, уверенный взгляд Томсена».




31


Томсен высказывал предположение, что одним из источников уверенности Беттихера в быстрой победе Германии было общение с американскими офицерами.




32


По словам Джея П. Моффата, служившего в европейском отделе Госдепартамента, там долго спорили, стоит ли возвращать американского посла Вильсона в Берлин, но после оккупации Праги все эти споры сразу же прекратились.




33


«Как раз то, чего нацизм пытается добиться в Германии» (доклад вашингтонского посольства министерству иностранных дел от 14 июля 1937 г.).




34


Нейрат говорил Додду, что преувеличения, постоянно встречающиеся в немецких газетах, «ужасно его раздражают».




35


Такие же цифры привел Герингу и посол Буллитт, который добавил, что если потребуется, то в Америке «хватит деревьев, чтобы развесить на них все пять миллионов американцев, говорящих на немецком языке».




36


То же самое писал в своих мемуарах и Притвиц. Он считал, что американцы немецкого происхождения внесли большой вклад в формирование в стране «буржуазных представлений о порядке и законности», но никогда не были политическими лидерами.