Маленький секрет
Сара Харрис


Все не клеится в жизни у Анны. Ей тридцать один год, а мужчина, который бы ценил и понимал ее, никак не попадается… Родные, коллеги, мужчины и подруги – все пытаются командовать мягкой, застенчивой девушкой, учат ее жить и не воспринимают всерьез. Даже новая работа на «проблемной» радиопередаче «SOS!» для нее самой превратилась в проблему. Зато там она знакомится с неотразимым Шоном, психологом, который разложит по полочкам все проблемы.

Умная, смешная и трогательная история о тернистом пути к счастью.





Сара Харрис

Маленький секрет





Глава первая


Анна докурила очередную сигарету, затушив ее о букву «О» на уличном указателе, гласившем «Дав-роуд». Вот уже несколько часов она искала улицу Ноттинг-Хилл-Террас, без толку бродя взад и вперед по похожим как две капли воды параллельным улицам и выкуривая одну сигарету за другой. Наконец она решила воспользоваться справочником-путеводителем, хотя, никогда, не верила, что эти карты могут хоть кому-то помочь. Она вытащила свой «Лондон от А до Я». Совершенно очевидно, что Дав-роуд переходит в Эллисон-стрит, которая в свою очередь ведет к площади Симеона, а Ноттинг-Хилл-Террас примыкает к этой площади с другой стороны. Вот там-то у Анны и была назначена встреча в шестнадцать ноль-ноль. Ладно, по крайней мере, она движется в нужном направлении.

Когда Эллисон-стрит действительно привела ее к площади Симеона, Анна прикурила последнюю сигарету из пачки «Силк Кат». Она засунула пустую пачку в карман брюк, в очередной раз, надеясь, что эта пачка уж точно будет последней. Она не поддастся соблазну купить новую.

Вместо этого ее поджидал новый соблазн в виде будки телефона-автомата на противоположном конце площади. Телефон так и манил поговорить с НИМ. Вообще-то она надеялась, что сегодняшний утренний разговор, во время которого она обозвала его «самонадеянным ублюдком», будет последним. Но все было не так-то просто, особенно после того, как она узнала номер телефона его новой подружки. Кроме того, именно он предложил ей пару недель назад посмотреть эту самую квартиру на Ноттинг-Хилл-Террас. Он тогда сказал, что некая Соня – знакомая его знакомого – сдает комнату. Вот тогда он и дал ей телефон этой Сони, умоляя Анну позвонить ей.

А потом взял и порвал с ней. Анна подумала, что это – судьба: телефонная будка свободна, несмотря на то, что улицы запружены толпами людей, возвращающихся с рынка на Портобелло-роуд. Она и сама совсем недавно была частью этой толпы, когда сидела в открытом кафе, маленькими глотками прихлебывая кофе с молоком, и прислушивалась к громкому спору на испанском языке. Она практически ничего не понимала, только улавливала отдельные слова, однако поняла, что это бурная семейная ссора, и она показалась ей намного интереснее, чем чтение «Субботнего приложения». «Ах, ты, сукин сын!..»

Сам факт, что здесь оказался этот телефон-автомат, казался знаком судьбы. Она вошла в будку и нащупала в кармане мелочь. У нее еще теплилась надежда, что этот автомат предназначен лишь для звонков в случае чрезвычайных ситуаций – для вызова пожарных, скорой помощи и полиции. На этой неделе она и так уже звонила ему целых шесть раз. Ей и так с огромным трудом удалось сдержаться и не позвонить ему в воскресенье. И все же так хотелось опять услышать его голос, а если уж совсем начистоту, то вернуть его назад.

Анна прекрасно сознавала собственную слабохарактерность. Правда, в этом своем недостатке она винила своих родителей. А в разрыве с НИМ она винила всю общественную систему. Если бы только она жила в то время, когда институт семьи еще имел значение, то могла бы еще насладиться всеми прелестями крепкой семьи! Если бы они познакомились пятьдесят лет назад, то за то время, которое они были вместе, они бы уже давным-давно поженились, жили бы в большом доме с огромными окнами и имели бы пару-тройку ребятишек, их дом находился бы неподалеку от гастрономического магазина (образцового воплощения малого семейного бизнеса), который почти полностью обеспечивал бы их всем необходимым…

В жизни же Анна обвиняла ЕГО во всех смертных грехах. Ему абсолютно ни к чему было быть таким жестоким и говорить ей, что она никогда в жизни не позвонит Соне, у которой есть квартира в западной части Лондона, что она всю свою жизнь проживет со своей Мирной, с этой ходячей депрессией, и будет работать оператором на «Радио-Централ» (его новая пассия была оперным режиссером) до тех пор, пока не окочурится от какой-нибудь жуткой «женской болезни». Он считал, что в поведении Анны повинна порочная женская природа в целом.

Из щели между стенкой будки и телефонным аппаратом выглядывали визитные карточки девочек по вызову. При виде их Анне вдруг почему-то стало не по себе. «Ладно, от одного маленького телефонного звонка ничего плохого не будет», – рассудила она. В крайнем случае, пострадает лишь она сама. На телефонной трубке засыхал плевок, Анна стерла его рукавом и услышала ЕГО голос. По тону его «Алло» каждой клеточкой своего тела она почувствовала, что он раздражен, как, будто она оторвала его от работы над романом или от генеральной приборки. И все же Анна, собрав все свое мужество, снова приложила трубку к уху.

– Привет, это я… Анна, – проговорила она на одном дыхании. Ей совсем не понравилось, как прозвучало ее собственное имя. – Послушай, я звоню извиниться за сегодняшнее утро. За то, что обозвала тебя вонючим…

– Ради бога, о чем ты опять? – прервал он ее в тот момент, когда она наконец-то поняла, что хочет сказать ему что-то очень важное. – Анна, пожалуйста, оставь меня в покое.

– Извини. – У Анны зачесалась шея: стоило ей только понервничать, и у нее разыгрывалась экзема. Ее сигарета уже превратилась в столбик пепла. Она чувствовала, что ОН зол, как, будто его вытащили из постели новой подружки. Ну, по крайней мере, он назвал ее по имени: ей нравилось, как оно звучит в его устах.

– Анна, прошу тебя.

Она бросила сигарету, затушила ее ногой и произнесла в трубку:

– Ладно, еще раз извини. Честное слово. Я просто хотела поговорить о нас. Только с глазу на глаз, а не из телефона-автомата…

– А почему ты звонишь из телефона-автомата? – спросил он, и она обрадовалась, что, по крайней мере, ей удалось возбудить его любопытство.

– Я в Ноттинг-Хилле, – ответила она. Главное, чтобы он понял, что она начинает новую жизнь – Я собираюсь посмотреть ту квартиру, о которой ты говорил. Помнишь, ты дал мне номер телефона какой-то Сони, знакомой одного из друзей Джоша?

– Ты же не знакома с Джошем, – резко оборвал он.

– Я встречалась с ним у тебя на вечеринке…

– В любом случае, это уже не важно. Я не думаю, что Соня захочет жить в одной квартире с курящей девушкой.

– А я бросила.

– Ага, до следующей сигареты.

Он сделал паузу, давая Анне возможность оценить его «шутку». Она рассмеялась тихим нежным смехом, стараясь продемонстрировать ему, какая она женственная и добродушная.

– А как же твоя Мирна? Ты что, уйдешь от своей разлюбезной Мирны?

– Не ехидничай, я ведь еще не решила. Я даже не видела эту квартиру, хотя по описанию она просто чудо. Знаешь, я ведь буду проходить совсем рядом с тобой. Сегодня днем я буду между Дистрикт и Серкл, так что, после того как я посмотрю квартиру, я могла бы зайти к тебе, если ты не против…

Как быстро удалось втянуть его в разговор. Не успеет он и глазом моргнуть, как они опять будут вместе. И снова будут дружно жевать круассаны на завтрак после воскресного утреннего секса.

– Анна, нет.

– Ну, послушай, я просто хочу поговорить. Ничего больше. Поговорить в последний раз, наедине.

– Мы уже миллион раз говорили, и каждый этот разговор был «в последний раз»…

– Знаю, но я…

– И вообще, – он перешел на шепот, – я со своей девушкой…

– Ну и пошел ты…

Анна всегда гордилась тем, что в разгар их перебранок всегда первой бросала трубку. Сейчас, когда она бросила трубку, визитки проституток разлетелись по всей кабинке и веером легли на пол. Одна застряла на телефонном диске. На ней было написано: «Астрид, личная ассистентка, предлагает свои услуги и может быть наказана в рабочее время с 9 00 до 18.00». На секунду Анна подумала о том, что могла бы составить ей конкуренцию. На ее карточке могло бы быть написано: «Анна, телефонистка, предлагает свои услуги и может быть наказана круглосуточно».

Она пошла дальше. Ей ужасно хотелось курить. Она даже подумала, а не бросить ли ей все и не вернуться ли домой. Но к этому моменту она уже дошла до Ноттинг-Хилл-Террас, и окружающие ее дома не могли не вызывать восхищения. Она уже и забыла, что в Лондоне вообще существуют такие районы. Дома с вычурными архитектурными украшениями, добротно выкрашенные кремовой краской, были как с картинки.

Анна позвонила в дверь Сониной квартиры, разглаживая пустую пачку «Силк Кат», оттопыривающую карман.

До сих пор Анна считала, что такие квартиры, как Сонина, существуют только на страницах каталогов мебельных фирм. Но вот перед ее глазами возникла именно такая квартира, украшенная африканскими масками и бронзовыми статуэтками обнаженных женщин, одетая в кашемир и муслин, полная книг Тургенева и пластинок Листа. Соня, только что из душа, извинилась, что заставила Анну ждать.

– Вы Анна?

Анна едва удержалась от возгласа: «Ну и прихожая у вас!»

– Да. Это с вами мы говорили по телефону?

Соня сказала, что принимала душ после гимнастики. Анна произнесла: «А-а», – и сказала, что Соня живет в чудесном районе.

– Ух, ты! – только и ахнула Анна, когда увидела гостиную.

– Черт! – выругалась Соня: заело играющую грампластинку.

– Черт, – повторила за ней Анна.

– Да, обожаю Листа, – сказала Соня, подойдя к старомодному граммофону, и сняла пластинку так осторожно, будто взяла на руки хрупкое тельце ребенка. Присев на широкую кашемировую диванную подушку, она принялась внимательно рассматривать пластинку, нет ли на ней царапин. Анна тоже присела на краешек кресла, изо всех сил стараясь расплющить, пустую пачку из-под сигарет в кармане брюк.

– У вас так мило! Так светло, – сказала она, желая напомнить Соне о своем присутствии.

Она уселась поудобнее в кресле кремового цвета – оно оказалось необычайно глубоким – и внезапно почувствовала себя слишком заурядной. Соня же, высокая, изящная блондинка, наоборот, казалась необыкновенной. До этого момента Анне никогда не приходила в голову мысль о собственной заурядности. Более того, она изо всех сил старалась выглядеть как все и рьяно следила за модой: отказывалась от белого, если в моду входил черный, обновляла гардероб в зависимости от того, какие цвета были в данный момент модными. Ей нравилось не выделиться и одновременно соответствовать моде. Сейчас она была в «армейских» брюках камуфляжной расцветки, хотя цвет хаки абсолютно не сочетался с ее бледной кожей, и в туфлях на плоской подошве – писк сезона, – хотя при ее небольшом росте каблуки были бы совсем нелишними. И вот теперь, рядом с Соней, которая даже в белом (цвет прошлого сезона) смотрелась королевой, Анна чувствовала себя неуклюжей, коротконогой замухрышкой.

– Итак, чем ты занимаешься? – поинтересовалась Соня.

– Я работаю оператором на телефоне. – С притворным любопытством Анна взяла в руки роман Тургенева, лежащий на журнальном столике. – На «Радио-Централ». Отвечаю на телефонные звонки. Меня только что перевели из «Часа Джимми Сэлада» в программу Пэмми Ловенталь «SOS!». Мне кажется, там будет намного интереснее.

«Скоро я тоже смогу похвастаться такой библиотекой», – ухмыляясь, подумала Анна. Библиотека состояла почти сплошь из классики. Если и попадались тут современные романы, то они лежали на полках, уставленных компакт-дисками. Были здесь даже труды по философии. Жизнь Сони проходила на мягких уютных диванах и под звуки оперной музыки. Совсем немного времени – и все это будет принадлежать ей, Анне. Через несколько минут она будет снимать здесь не просто комнату, но и все содержимое этой квартиры.

– А где ты живешь сейчас?

– На Финчли-роуд, в северной части города.

– Финчли-роуд?

– Да, но в том конце, где Свисс-Коттедж.

– Свисс-Коттедж? – произнесла Соня, и тут зазвонил телефон.

«Она что, неправильно меня поняла?» – подумала Анна.

– Ой… Извини, я на минутку.

– Конечно, пожалуйста.

Соня отошла к телефону, а Анна краем глаза уловила свое отражение в большом зеркале, которое, казалось, все это время внимательно наблюдало за ней из правого угла комнаты. И зачем только она надела эти штаны в «армейском» стиле? К тому же невооруженным глазом видно, что сегодня она их надела в первый раз. Она присела, но, не удержавшись, встала опять, чтобы еще раз посмотреться в зеркало. Она никогда не доверяла своему отражению, на каждой фотографии она выглядела по-разному. Хорошенькая ли она? Или дурнушка? Плакать ей или, напротив, гордиться? Этого Анна никак не могла для себя решить. Самооценка ее вечно колебалась, наподобие курса бразильского реала, – то поднималась, то резко падала. В глубине души она была уверена в своей привлекательности. Впрочем, как и любая другая женщина. Именно это и двигало ею, когда она бродила от одной витрины с косметикой к другой. На самом дне этих карих глаз, обыкновенных, маленьких, где-то под копной рыжих волос таилась необычайная привлекательность. Надо просто подобрать правильный оттенок губной помады, подходящий под цвет кожи, идеально сидящие на ногах брюки и обогащенный витаминами шампунь для своего типа волос. И тогда, как по мановению волшебной палочки, Анна за одну ночь превратится из лягушки в царевну.

В настоящее время Анна считала, что выглядит выше среднего уровня. Последние десять лет она занималась собственными тайными исследованиями в лондонском метро и, изучив достаточно большое количество типичных представительниц прекрасного пола, пришла к выводу, что ее собственный рейтинг составляет 60 %. Каждые шесть из десяти женщин были еще невзрачнее Анны, и всего лишь четыре (что и составляет 40 %, то есть меньше половины) – красивее. Конечно, бывали дни, когда Анна Поттер выглядела жутко уставшей, ее волосы тускнели и висели сосульками, а поры ее кожи словно вбирали в себя всю пыль и грязь лондонского метро. В такие дни почти все женщины в метро казались красавицами. Она чувствовала себя среди них изгоем и так низко падала в собственных глазах, что могла позволить себе спокойно позавтракать в вагоне поезда и оставить после себя кучу мусора. В такие дни Анна делала перерыв в своих исследованиях. В такие дни она считала, что объект еще не готов к изучению. И наоборот, случались дни, когда Анна насчитывала больше пятидесяти женщин, прежде чем встречала такую же симпатичную, как она сама. В такие дни у нее был великолепный маникюр – ногти на изящных пальцах аккуратные, красивый лак Она презирала тех женщин, которые позволяли себе это непотребное действо – есть на людях, оставляя после себя горы мусора. В такие дни Анна чувствовала, что еще чего-то стоит.

– Извини, что заставила ждать, – сказала Соня, возвращаясь в гостиную.

– Ничего страшного, – ответила Анна. Образовалась пауза.

– Давай я покажу тебе квартиру, – предложила Соня.

Сначала они отправились во вторую спальню, бегло осмотрев по пути Сонину, одетую в хлопок и кашемир, сияющую чистотой. Здесь царил безупречный порядок – ни тебе неубранных постелей с бугрящимся стеганым одеялом, ни тебе трусиков, розовыми язычками торчащих из ящиков комода.

Комната, которую предполагала снять Анна, оказалась в белых и желтых тонах. Из мебели там были только кресло, кровать да темно-коричневый гардероб.

– Мне очень нравится. Правда, очень милая комната. И гардероб такой большой. О, там даже есть полки под обувь. У меня никогда не было специальных обувных полок.

Соня окинула взглядом ее одежду – по мнению самой Анны, слишком неказистую. Они заглянули в ванную. К удивлению Анны, здесь совсем ничем не пахло, даже освежителем воздуха или дорогими пенами для ванн, гелями для душа и прочей косметикой. Может быть, это потому, что (как быстро пояснила Соня) туалет находился в соседней комнате, где не было ничего кроме обычной туалетной бумаги – в отличие от туалета Анны, напичканного всяким дешевым хламом вульгарного ярко-розового цвета. Весь туалет просматривался в огромном зеркале, из которого на Анну глянуло собственное отражение. Она не могла удержаться от того, чтобы не заглянуть в шкафчик в ванной, оценить его содержимое. Такой же шкафчик был у нее дома, и он мог многое рассказать о жизни своих хозяев. Не соседка Мирна хранила там кучу всяких медикаментов, а Анна – такое же количество дневных кремов, проверенных в клинических условиях.

– Там есть место?.. Можно я посмотрю? – попросила Анна.

– Да, конечно, смотри.

В шкафчике Анна увидела только четыре вещи отнюдь не престижных торговых марок, купленные в обычном супермаркете. В эту минуту она поняла, что по возвращении домой первым делом выбросит из своей ванной весь ненужный хлам и оставит только зубную пасту, зубную щетку, зубочистку-нить, мыло без запаха, дезодорант и белоснежное махровое полотенце (если у нее, конечно, еще найдется настоящее махровое полотенце). А еще она обязательно начнет регулярно пользоваться зубочисткой-ниточкой.

В прихожей был встроенный шкаф для щеток и швабр, в котором действительно оказались именно щетки и швабры, а не старая одежда, широкополые шляпы, бесполезные рождественские подарки и никуда не годные вещи, купленные на распродажах. Анна так надеялась найти там хоть что-нибудь, напоминающее ее собственный шкаф, чтобы эта прихожая превратилась в «прихожую Анны», но даже шнур Сониного пылесоса был аккуратно свернут. День и ночь по сравнению с тем, что творилось в квартире у Анны. Ее пылесос «Хувер» валялся без дела под телевизором, а шнур разлегся вокруг него, словно змея. Приходящая уборщица Анны не прикасалась к «Хуверу» месяцами. Она жаловалась, что от поднимаемой им пыли у нее начинаются приступы астмы. А когда они принимали ее на работу, она поставила условие, что не будет собирать валяющиеся на полу грязные чулки и прочее нижнее белье. «Это не страшно, у нас нет грязных чулок», – ляпнула тогда Анна. У Анны язык не повернулся бы просить постороннего человека о таких пустяках. Тем более что эта женщина, как сказала Мирна, и так натерпелась в своей жизни: ей удалось бежать из Судана, где шла гражданская война, да еще и родить по пути в Великобританию. Короче говоря, у бедняжки хватало забот и помимо Анны, ее пыли и грязного белья.

Теперь Анна уже стояла в кухне и любовалась Сониной кухонной плитой.

– Плита, – показывала Соня, – посудомоечная машина, микроволновка, холодильник, ну и так далее, – закончила Соня, указав на кухонные шкафы, набитые всевозможной провизией.

– Вот это да! – восхищалась Анна, распахивая шкафы и выдвигая ящики столов. – Здесь есть все!

Она открыла дверцу холодильника. Внутри был целый продовольственный магазин. Анна скользила взглядом от полки к полке, чувствуя на лице дуновение холодного воздуха, и с наслаждением разглядывала яркие, как иллюстрации в детских книжках, упаковки. Все сверкало и притягивало взгляд: сыр «Эдем» в ярко-красной обертке, напоминающий девчурку в купальнике, мытый салат с приподнятыми юбочками зеленых листьев, куриные окорока с золотистой корочкой, помидоры, бифидо-йогурты и целая коробка зеленых бутылок с пивом. Анна с улыбкой отметила, как аккуратно разложены яйца в отведенном для них контейнере, – и вдруг поежилась от холода: она чуть не с головой залезла в холодильник, будто под холодный душ. Но вместо того, чтобы закрыть дверцу, Анна наклонилась еще ниже и открыла ящик для хранения овощей.

– Просто любопытно… – пробормотала она, вспомнив свой собственный холодильник и контейнер для овощей, где валялся всякий мусор – слетевшая с сыра полиэтиленовая пленка, обломанные ножки брокколи. Еще в незапамятные времена ко дну контейнера пристала какая-то грязь, вместе с тремя засохшими головками чеснока, совершенно сгнившими, так, что даже Мирна боялась к ним притронуться.

– Какая прелесть!.. – вырвалось у Анны, настолько сильно ее поразил аккуратно развешанный набор столовых ножей.

Ножи висели на стене в порядке их потенциальной опасности и в полной боевой готовности к кухонным баталиям. Нож для разделки мяса начинал этот парад, а нож для чистки фруктов замыкал шеренгу. А рядом с ними, на огромном пробковом стенде, висели фотографии Сониных друзей – людей поистине изысканной красоты. Если бы не Соня, Анна с удовольствием стояла бы перед стендом целый день, не в силах налюбоваться этими лицами. Обычно такие лица встречаются только в рекламе, но никак не на улицах города. Она с легкостью могла представить себе, как эти люди рекламируют по телевизору какой-нибудь соус или йогурт. Люди на снимках располагались тесными группками, как будто боялись расстаться хоть на мгновение. Ее собственные друзья, подумала Анна, никогда бы не выглядели на фотографии так сплоченно. Если собрать всех их в одном месте, то получится странное сборище абсолютно непохожих типов, где каждый сам по себе. Одни из них вели себя так, словно застряли где-то в семидесятых, без конца рассуждая о коммунизме (будто бы он все еще продолжал существовать и процветать на территории нераспавшегося Советского Союза). Другие до сих пор жили где-то в середине восьмидесятых. Они неустанно обсуждали убыточные предприятия, взлеты и падения цен на недвижимость – да так, что слушать их было противно. Интересно, а как бы смотрелась Ру на групповой фотографии? Она такая напористая. Уж она точно выделялась бы в толпе, как сельдерей в супе. Никто из ее друзей никогда даже не пытался стать душой компании.

– А где был сделан этот снимок? – спросила Анна, указав на самую большую и яркую фотографию.

– В пабе. Это работа профессионального фотографа, моего коллеги.

– А ты фотограф?

Фотографии были великолепны, Анна даже не предполагала, что при помощи фотоаппарата можно добиться такой глубины изображения. Светотень была отретуширована таким образом, что снимки казались живыми. Вот бы и ее сфотографировал такой мастер, как Сонин коллега.

– Да, но я специализируюсь по портретам, а не групповым фотографиям. А тогда мне захотелось, чтобы меня сняли вместе со всей компанией, поэтому нужен был кто-то, кто посмотрел бы на нас свежим взглядом.

Компания… У Анны не было никакой компании со времен начальной школы, когда она раздавала самодельные членские билеты и умоляла своих родителей купить ей собаку – это было обязательным условием для того, чтобы быть полноправным членом «Тайного Союза». Родители чувствовали себя виноватыми за то, что не смогли подарить ей братика или сестренку, поэтому и согласились купить ей щенка. К сожалению, щенка пришлось усыпить, потому, как мать Анны вечно забывала его покормить.

Анна с трудом представляла, как ей удалось бы собрать всех своих друзей для общей фотографии. Все они передрались бы из-за того, кому, где стоять, кому сидеть. И никто бы никого не обнимал. Каждый из них сам по себе был просто великолепен, но все вместе… И тем более у них не получилось бы сделать такую фотографию в местном пабе, где хозяин до сих пор не может запомнить ее имя, хотя Анна регулярно заходит туда вот уже десять лет.

– И что, все они пришли? Я хочу сказать, все они нашли для этого время? – поинтересовалась Анна, все еще зачарованная волшебным снимком. Она никогда не видела такой дружной компании с детских времен.

– Нуда, мы постоянно встречаемся все вместе. Анна вообразила всех своих друзей, таких разных, собравшихся вместе для групповой фотографии. Все вели бы себя так, будто видят друг друга впервые. Ру сразу же заноет, лишь бы скорей уйти: «Бедняжка Оскар один вертится как белка в колесе. Мне нужно забрать Дэйзи из детского сада». Мирна, соседка Анны, откажется фотографироваться. Она сейчас очень располнела, и ей, естественно, не захочется подтверждать это документально. Ру будет ворчать, что не может бесконечно ждать, пока явится бывший бой-френд Анны. И вообще, Анна должна постараться забыть его. Ей нужен мужчина, который будет ценить в ней не только внешность, но и душу, которого будет волновать, например, ее работа.

Конечно же, Ру знала, о чем говорит. Она уже дошла до финишной черты в своей личной жизни – была замужем, с двумя детьми. Теперь там, где когда-то раньше висела ее одежда, стояли стройные ряды банок морковного пюре и сухого молока.

«Если бы я только знала, никогда в жизни не познакомила бы тебя с НИМ, – сказала бы она перед уходом. – Анна, извини, что меня не будет на этой фотографии. Ну, ты поймешь меня, когда у тебя у самой будут дети».

Что-что, а читать морали Ру теперь любила.

– Неужели все-все смогли прийти? – допытывалась Анна. – Это ведь очень трудно – собрать такую уйму народа. Всем обычно некогда….

– Разве это так сложно? – в свою очередь удивилась Соня. – Я позвала всех, и они все пришли.

Джастин ни за какие коврижки не вытащила бы свою задницу из постели.

«Я не попрусь в такую даль, Анна, – отрезала бы она, поморщив свой курносый носик. – И ради чего, спрашивается? Ради какой-то фотографии?..»

Джастин снимала комнату на другом краю Лондона, по Центральной ветке, и снимала комнату в коммуналке, где можно было стрельнуть «экстази» и где ей платили пособие. Она сейчас занималась устройством ночного клуба в Сохо[1 - Район Лондона, известный своими ресторанами и ночными клубами.] и не могла ни с кем встречаться днем. Вечером ей тоже было некогда, у нее вечно находились какие-то дела. Когда бы Анна ни позвонила, Джастин была слишком «никакая», чтобы разговаривать. «Прости, я так тебе и не перезвонила», – говорила она потом. Вообще-то они с Джастин не виделись уже два месяца, однако телефон Джастин, в разделе «семья и друзья», до сих пор числился у Анны в списке номеров быстрого набора, предоставленных компанией «Бритиш Телеком». Как-никак они с Джастин знают друг друга еще с первых классов школы. Джастин шла под номером пять и в списке номеров на телефоне, который стоял в спальне Анны. Перед ней были только: австралийская подружка Лиз под номером четыре, родители под номером три, Ру под номером два, и ОН, который все еще оставался под номером один.

– А это твой бойфренд? – полюбопытствовала Анна.

– Ага, – рассмеялась Соня и бросила взгляд на фотографию мужчины с сильными загорелыми руками и огромными ярко-зелеными глазами, который смотрел на нее с неприкрытым обожанием.

Он был великолепен. Просто не верилось, что это живой человек, который может разговаривать.

– Он просто прекрасен, – призналась Анна. – Он фотомодель?

– О нет, он – ученый. Я его фотографировала для обложки книги.

– Он написал книгу?

– Да, биографию Флевидора Личивиуса.

– Понятно, – произнесла Анна многозначительно, как будто всю жизнь знала, кто такой этот Флевидор. – Значит, это вся твоя компания? – не удержалась Анна. – А Джош тоже туда входит?

– Джош? – удивленно переспросила Соня.

– Про комнату мне сказал знакомый Джоша.

Соня задумалась, ее брови превратились в две абсолютно прямые линии.

– А, ты имеешь в виду Энди? – наконец-то вспомнила Соня. – Энди хороший парень, но он не совсем… А ты знакома с Энди?

– Нет, – призналась Анна. На самом деле она и Джоша толком не знала.

– Он немного… Понимаешь, все остальные, мы более…

– Близкие, – подсказала Анна.

– Пожалуй, да.

Анна представила своих самых близких друзей, собравшихся вместе. Ее соседка Мирна поздравила бы Ру с успехами на журналистском поприще. Но сама Мирна никогда не могла бы использовать так других людей ради того чтобы заработать на жизнь. Ру сказала бы, что Мирна очень смелая девушка, раз не боится остаться безработной в такое время и в таком возрасте. Но сама Ру не смогла бы жить без работы, она чувствовала бы себя полнейшей неудачницей. Мирна бы восхищалась стройностью Ру. Но сама не могла бы морить себя голодом или часами пропадать в спортивном зале. Ру завидовала бы свободе Лиз. Но как Лиз убивает свободное время? Лиз завидовала бы тому, что Ру замужем. Но чем же, интересно, Ру занимается с мужем по вечерам? Ру восхищалась бы самоуверенностью Лиз. И все-таки, как только Лиз не стыдно раздавать свой телефон налево и направо? Лиз тоже хотела бы иметь детей. Но разве Ру не чувствует, что двое детей связывают ее по рукам и ногам? Ру хотела бы быть свободной, как Лиз. Но разве Лиз не боится, что у нее никогда в жизни не будет детей?..

Анна понимала, что до неприличия долго рассматривает фотографии, отнимая у хозяйки время. Но ей так хотелось расспросить Соню, пока они не сменили тему разговора, где ее друзья покупают одежду, где делают прически и почему все они такие загорелые. Соня, стоя, сидя или опершись на что-нибудь, была в центре каждого снимка. Везде она была в одном и том же голубом кашемировом кардигане, который, казалось, вот-вот распахнется сам по себе.

– А это твоя мама? – спросила Анна, заметив на том же групповом портрете шикарную, хотя уже в возрасте, женщину.

– Да. Я бы не согласилась сниматься без мамы, – улыбнулась Соня. – Она бы этого не пережила.

Анна внимательно посмотрела на Соню, пытаясь понять, шутит ли она или говорит серьезно. Увидеть свою мамочку в пабе в разгар вечеринки, устроенной ради группового портрета, – разве может быть что-нибудь ужасней? И, само собой разумеется, вместе с матерью обязательно явится ее низенький лысеющий отец. Вернее, они наверняка приедут на разных машинах – он на своей, а она на своей. И почти не будут разговаривать друг с другом. Мать усядется и начнет рассуждать, что ничего страшного не случится, если парень Анны вообще не придет: «Мы можем снять тебя и одну, в этой симпатичной солдатской форме». Отец проворчит: «Анна, зачем тебе вообще понадобилась эта фотография? Тебе что, больше нечем заняться?» Оглядевшись, мать проронит: «Паб… Чудесное местечко». И тут же: «Анна, а нет ли здесь чего-нибудь безалкогольного?» И, в конце концов, закажет себе чашку горячего шоколада. Все остальные будут выжидательно толпиться вокруг стола, делая вид, что только что подошли. Смущенные присутствием родителей Анны, каждый постарается найти предлог для того, чтобы улизнуть. Анна будет, словно во сне, изо всех сил пытаться спасти положение. «Мам, пожалуйста, сядь на место, – скажет она. – Я не хочу сниматься одна, в этом нет смысла». «А ты не могла надеть что-нибудь поприличнее?» – спросит ее мать. Вдруг она взвизгнет: «Анна! – показывая пальцем на пьяного мужика средних лет. – Это и есть твой молодой человек, о котором мы столько слышали?» ОН придет, когда все уже начнут расходиться. «Анна, я тебе позвоню, – пообещает Ру. – Как только вернусь из Испании». Анна попытается уговорить ЕГО уйти. «Похоже, ты нравишься этому парню, – скажет мать. – Анна, оставь его, пусть сидит себе. Я думаю, он вполне безобидный». Затем, когда ОН встанет, мать вздохнет: «Ах, Анна, сейчас, когда ты осталась здесь совсем одна, у тебя такой счастливый вид!»

– У меня бы точно ничего не получилось, – проговорила вслух Анна.

– Что?

– Да снимок… Это я так, не обращай внимания. А сколько ты уже здесь живешь? – спросила Анна, но тут опять зазвонил телефон.

Соня вздохнула.

– Не буду снимать трубку, у меня включен автоответчик. Мы здесь живем уже пару лет. Очень вовремя успели купить эту квартиру.

– Мы?..

– Мы с сестрой.

– А где она?

– Она вышла замуж.

– Понятно.

Анна ожидала услышать именно такой ответ. В такой квартире все возможно. Она вдруг подумала, что хорошо бы остаться здесь навсегда. Снова образовалась пауза. Анна вообразила, что это молчание людей, понимающих друг друга. Но молчание нарушил включившийся автоответчик Сони. «Пожалуйста, оставьте свое сообщение для Сони или Люси после звукового сигнала». «Привет, Соня. Это Мэди. Мне нужен твой совет. Ничего не получается с этой выставкой. Перезвони мне».

– Мы с Люси были очень близки.

– С сестрой?

– Да. Не знаю как ты, но я считаю, что это очень важно – быть в дружеских отношениях с тем, кому ты сдаешь комнату. Поэтому и плата такая низкая. И я не хочу сдавать комнату тому, кто уже мой друг. Потому что в таком случае все известно заранее.

– Ты права, – согласилась Анна. – Мне кажется, лучше…

– Но ты, же понимаешь, что в любом случае это должен быть кто-то, кого рекомендовали знакомые.

– Да, конечно, – поспешно согласилась Анна.

– Но это совсем не означает, что… Я хочу сказать, что соседкой должен быть такой человек, с которым я при любых других обстоятельствах все равно могла бы подружиться.

– Господи, конечно, ты права, – тихо ответила Анна, готовая переехать к Соне немедленно.

Теперь, когда ее повысили в должности на «Радио-Централ» и сделали оператором на передаче «SOS!», она с трудом, но может позволить себе «низкую» квартирную плату Сони. Бросить свою жалкую конуру в Свисс-Коттедже и занять место Сониной сестры. Смеяться вместе с Соней, подружиться с ней, погрузиться в Сонину жизнь и забыть о своей собственной.

– Ну, вот и вся квартира, – сказала Соня и повела Анну обратно в гостиную.

– Мне она очень-очень понравилась. Правда.

– Я рада… Черт, времени-то уже сколько! Мне нужно сходить на рынок.

– Ой, да, конечно. Я пойду. – Анна взялась за свою байковую сумку.

– Нет-нет, погоди. Побудь еще, все нормально. Просто сегодня Лео пригласил Флевидора и еще нескольких друзей на ужин.

– Сюда? – Анне показалась, что Соня искренне хочет, чтобы она осталась, поэтому она снова опустила сумку на пол. Сумка шлепнулась на пол, как маленький испуганный зверек.

– Да.

– И ты не против, чтобы они все пришли к тебе?

– Нет, я люблю готовить. Одна только проблема – все об этом знают и пользуются этим, – рассмеялась Соня.

– Ну, это как обычно.

– Итак, чем ты обычно делаешь по вечерам? – спросила Соня.

Анна, хоть убей, не могла припомнить, чем же она вообще занимается в свободное время. Похоже, она только и делала, что смотрела телевизор.

– Когда как. Сегодня, например, иду на вечеринку, – ответила Анна, на ходу решив, что пойдет на вечеринку к двоюродному брату Ру.

– Здорово. А обычно, в течение недели? – Соня села на диван напротив Анны и закинула ноги на стеклянный столик. Тоненькая как тростинка, в этой позе она напоминала уставшую балерину во время антракта.

– Я хотела сказать… может быть, ты входишь в какой-нибудь клуб?

Анна опять подумала о «Тайном Союзе».

– Я не поняла, ты о чем?

– Ну, например, что-то типа «Блэкс»?[2 - Клуб болельщиков уэльской регбийной команды.]

– Э-э-э, нет.

– «Сохо Хаус»?[3 - Клуб любителей кино.]

– Нет-нет, я не вхожу ни в какой клуб.

– Чем же ты тогда занимаешься по вечерам?

– Хожу куда-нибудь. Или смотрю телевизор.

– Понятно. – Казалось, Соня разочарована, и Анна подумала, не выдумать ли ей какое-нибудь хобби. Допустим, йогу или аква-аэробику.

– А что ты смотришь по телевизору? – спросила Соня.

– Да то же, что и все, – ответила Анна, – сериал «Сайнфилд»… Алана Патриджа…[4 - Известный британский комик.] сериал «Друзья»…

– Должна признаться, я не видела ни одной из этих программ… – сказала Соня.

– А еще документальные фильмы, – добавила Анна, пытаясь на ходу вспомнить, что же еще она смотрит. – Новости и аналитические передачи, такие как «Панорама», «Горизонт», «Слово и Дело»…

– Я хотела сказать, что у меня нет телевизора. Анна огляделась по сторонам. Так вот в чем дело! А она еще никак не могла понять, чего так не хватает в гостиной, что делает ее такой особенной. Привычные предметы – стереосистема, книги и даже картины на стенах – были не просто сами по себе великолепны – они как-то слишком уж бросались в глаза, слишком громко заявляли о своем существовании. У Анны они бы были развешаны и расставлены как должно; у нее в квартире расположение остальных вещей определял телевизор. Все остальные вещи отдавали ему дань должного уважения и радовались тому, что могут отражаться в его экране. Эти произведения искусства служили бы в любом другом доме просто фоном и своего рода развлечением на время рекламных пауз в мыльных операх Анны и «Очевидце преступления» Мирны.

– У тебя вообще нет телевизора?

У Анны с Мирной было по телевизору в каждой комнате, за исключением разве что туалета, где валялась лишь стопка женских журналов.

– Нет, – медленно ответила Соня, – но я не против, если соседка захочет принести свой.

– Я бы, наверное, захотела, – сказала Анна, вдруг сильно оробев.

– Ну, я бы не возражала. Не то чтобы я ярая противница телевизора, просто мне как-то недосуг было подумать о его покупке.

Анна как раз очень даже много думала о телевизоре. В далеком 1970 году Поттеры стали первыми на их улице обладателями цветного телевизора. Родители купили тогда телевизор с самым большим экраном, чтобы Анна проводила больше времени с ними – последнее средство удержать дочь дома. Она даже пропускала школу, притворяясь больной, чтобы посмотреть «Семью Салливанов», иначе ей пришлось бы пропустить все серии про войну. И как только маме могла прийти в голову ужасная мысль отправить ее сразу после гриппа в школу, ведь тоща она пропустила бы серии с Кити и потеряла бы нить сюжета. Что еще оставалось делать? Конечно, пришлось притворяться. А потом ей надо было обязательно дождаться решения по одному затянувшемуся процессу в Королевском Суде. Телешоу «Фингербобс» и «Улицу Сезам» вызывали у нее умиление. Во время поездок за границу на праздники важнее всего для нее было находиться поблизости от турбазы, и тогда она могла смотреть телевизор. Анна смотрела «Бради Банч»[5 - Знаменитое американское телешоу.] на итальянском языке, иногда передача шла с субтитрами. Но и без субтитров все было не так уж плохо. Если родители отправлялись на пляж без Анны («Нет, нет, идите, идите»), то у нее появлялась возможность понять, что именно говорили Валтоны, когда их одновременно дублировали на английский.

– Мне нужен телевизор, – решительно сказала Анна и вытащила из своей сумки ручку. Вертя что-нибудь в руках, она чувствовала себя увереннее. Ручка придавала ей силы.

– Хорошо, пусть будет телевизор, – сказала Соня примирительным тоном. – Итак, скажи мне еще раз, чем ты занимаешься? В смысле – где работаешь?

– Ну-у, – протянула Анна, сомневаясь, стоит ли ей говорить правду про «Радио-Централ» или лучше что-нибудь придумать. Она положила ручку на журнальный столик. – Я принимаю звонки, – Она решила все-таки сказать правду. – Я принимаю звонки слушателей и перевожу их на пульт к ведущему передачи.

– Это, наверное, интересно, – равнодушно отозвалась Соня.

– А скажи, чем ты занимаешься. Какие фотографии?..

– А как, ты говоришь, называется эта программа?

– Меня только что перевели из одной программы в другую. Я работала в программе «Час Джимми Сэлада», а теперь меня перевели в передачу Пэмми Ловенталь. Я приступаю к новой работе в этот понедельник, – объяснила Анна.

– Джимми Сэлада?

– Да.

– Никогда не слышала. И… ты сказала, Памела Андерсон?

Анна засмеялась и тут же извинилась:

– Нет, ее зовут Пэмми Ловенталь, а не Памела Андерсон.

– А что это за передача?

– Ну, называется «SOS!». Эта передача помогает людям решать их проблемы. Они звонят туда и просят совета.

– Решать проблемы? – переспросила Соня таким тоном, как будто до нее только что дошло, что значит слово «проблема». Казалось, что она вот-вот рассмеется.

– Вообще-то это повышение, – Анна слабо улыбнулась. – Эта передача идет в дневном эфире.

Опять повисла пауза. Тут, к радости Сони, раздался телефонный звонок.

– О боже, мне надо ответить. У тебя есть ко мне какие-либо вопросы?

– Нет, – Анна встала. Она опять увидела свое отражение в зеркале. Господи, неужели она такая коротышка! – Нет, все понятно. Спасибо.

– Алло, Биба?.. – сказала Соня в трубку.

Анна взяла сумку и, проходя мимо Сони в прихожей, улыбнулась ей.

– Биба, подожди секундочку. – И Соня повернулась к Анне, которая на этот раз нашла дружескую поддержку в виде дверной ручки: – У меня записан твой телефон.

– Да-да, – откликнулась Анна, держась за ручку.

– Прошу прощения, что не могу дать тебе ответ прямо сейчас. Но ты, же знаешь, мне надо подумать.

– Конечно. Спасибо.

– Не за что. Это тебе спасибо.

Выйдя из квартиры, Анна вспомнила, что оставила свою ручку на журнальном столике. Ручка была дорогая, с хорошим пером и со сменным баллончиком для чернил. Проклятье! Если она хочет, чтоб ее новая работа в «SOS!» началась в понедельник так, как она задумала, то ей просто необходима эта ручка. Так как дверь все еще оставалась незапертой, то Анна вошла обратно в квартиру и уже собиралась крикнуть: «Соня, извини, это опять я. Я забыла ручку», – когда вдруг услышала, что Соня говорит по телефону о ней, Анне Поттер.

– Кто-то из друзей Энди. Некая Анна Потгер… Нет, не думаю… Нет, то была Анна Сутер, идиот…

Анна замерла, держась за дверную ручку. Она услышала, как Соня рассмеялась.

– Просто смешно… Да нет, сама мысль, что она похожа на Анну Сутер. Да нет, она просто какая-то не такая. Жаль, потому что когда я разговаривала с ней по телефону, то она показалась мне очень даже ничего. У нее эта проблема…

Забыв про свою дорогую ручку, Анна кинулась прочь оттуда. Сбегая по ступенькам, она умудрилась поскользнуться и упасть, вещи из ее сумки: пластиковый кошелек, проездной билет, запасная гигиеническая прокладка – все посыпалось вниз по лестнице. Она подняла пустой целлофановый пакет из-под бутербродов, на котором остались следы растекшегося майонеза. Она просто какая-то не такая. Господи, да она из кожи вон лезла, чтобы понравиться Соне: отвечала на вопросы, улыбалась, скрывала свою жуткую экзему, прикидывалась, что ей нравятся Лист и Тургенев, – и что в результате? Оказалось, что она производит впечатление «человека с проблемой». Теперь только Анна заметила, что ушибла ногу. Она задрала штанину и обнаружила на коленке кровавое пятно. Коленка напомнила ей бетон, истекающий кровью. Но рана в бетоне не удивила ее. Анна уже не раз замечала, что в жизни ее повсюду окружают символы. На ее черное настроение небо отвечало угольной чернотой. Если бывали неприятности на работе, то у нее ползла стрелка на чулке. Когда она слышала детское пение, это предвещало хорошие новости. Когда ОН сказал ей, что между ними все кончено, какая-то женщина примерно ее возраста упала на тротуаре прямо напротив них на противоположной стороне улицы.

«Все в порядке», – заверила женщина, когда кто-то из прохожих попытался ей помочь.

И Анна вдруг услышала эту же фразу из своих собственных уст.

«Все в порядке», – сказала она ЕМУ.

И теперь она сказала то же самое какому-то мужчине, который поднимался по лестнице.

– Все в порядке.




Глава вторая


Наконец-то Анна была дома. Целый час просидела она в вагоне метро, точно мышь в мышеловке. Упершись невидящим взглядом в рекламу клиники косметической хирургии, она размышляла над словами Сони: «Нет, она какая-то не такая». В Паддингтоне поезд почему-то долго стоял. Все это время Анна сидела в полном оцепенении и думала о словах Сони: «У нее эта проблема…» В чем ее проблема? Во внешности? В ее работе? Или в ее личной жизни?

Стоя на пешеходном переходе в ожидании зеленого света, она продолжала раздумывать о своей проблеме. Что бы это могло быть? У нее такая уйма проблем, разве тут разберешься! Работа. ОН. Джастин. Секущиеся концы волос, хотя в этом, разумеется, виноват ее парикмахер. Мирна. И, само собой, ее мать. Деньги. Мужчины.

Даже то, что зеленый свет слишком долго не загорается. Она уже подумывала: а не рискнуть ли ей жизнью и перейти дорогу на красный свет?

Ее родители – это, несомненно, проблема. Лиз. Ее машина. Вообще машины. Выхлопные газы. Финчли-роуд.

Наконец-то зажегся зеленый сигнал светофора, и Анна перешла дорогу, продолжая размышлять о том, что Финчли-роуд никогда не станет Ноттинг-Хилл-Террас. Анна уже слишком долго жила в этом грязном бетонном уголке города. Здесь, на единственной улице, машины с трудом могли разъехаться, и поэтому они стремились покинуть это место как можно скорее. Свисс-Коттедж – это заманчивое название никого не могло обмануть. Анна шагала дальше; по мере того как она удалялась от главной магистрали, нумерация домов становилась все более запутанной. ОН сразу заметил это, когда она в первый раз пригласила его к себе домой. Той ночью они впервые занимались любовью. Тогда он никак не мог найти дом Анны. А знает ли Анна, что это место как раз попадает на сгиб карты в путеводителе «Лондон от А до Я»? Ее дом вообще стоял в стороне от дороги. ЕМУ пришлось расспрашивать прохожих. Когда той ночью они лежали в постели, ОН спросил: «Какого дьявола ты поселилась в таком месте?» Да, Анна понимала, что ей не надо было тогда соглашаться на квартиру в доме № 113 «Б», хотя вообще она во всем винила Мирну. Именно Мирна выбрала эту квартиру. Она сказала, что в квартире есть гостиная, а перед этим Мирна отсмотрела несколько квартир, в которых гостиной не было. Кроме того, в этом районе не было проблем с общественным транспортом. Мать Анны, несмотря на свое желание, чтобы ее дочь переехала жить в родительский дом, сказала, что Свисс-Коттедж, конечно же, далеко не Белсайз-Парк, который находился на другом конце все той же Финчли-роуд. Тем не менее эта часть города имеет собственную индивидуальность, и Анна с Мирной в данной ситуации должны согласиться на эту квартиру, рассматривая ее как временное жилье. Но ситуация Анны в корне изменилась. Сейчас ей казалось, что она видит свой дом впервые. Дом № 113 «Б» был старый и безобразный, выкрашенный только наполовину, и до сих пор стоял в строительных лесах. Анна решила, что она обязательно поговорит с хозяином дома. Спросит, когда он планирует закончить этот косметический ремонт. Анна сунула руку за ключами в карман, но нашла там только измятую пустую пачку из-под сигарет. Всеми проблемами, связанными с их жильем, обычно занималась Мирна. Она вела все домашнее хозяйство. Анна же выполняла традиционно мужскую роль: ходила на работу и зарабатывала деньги. Мирна пока что была безработной. Когда в июне хозяин дома начал объяснять Анне, что собирается за свой счет сделать косметический ремонт здания, она направила его с этим вопросом к своей соседке. Тогда хозяин, на свою беду, обратился к Мирне: возможно, это и вызовет некоторые неудобства, но пришла пора «выгнать эмигрантов-пакисташек из этого дома и начать его ремонт – покрасить и подновить». И он сильно пожалел, потому что Мирна тут же набросилась на него. Слово «пакисташка» слишком уничижительно… она не потерпит расистских высказываний… именно такие люди, как он, и обеспечили приход к власти нацистов в Германии… такие люди, как он, стояли и спокойно наблюдали, как людей тысячами сжигают в газовых камерах, младенцев размазывали по стенам, а стариков заставляют рыть свои собственные могилы! И не мог бы он – немедленно – покинуть их квартиру? Сию же секунду!

В июле, с наступлением самой жаркой поры английского лета, явились маляры. В окно спальни к Анне заглянул мужчина в робе. На подоконниках появились чашки чая с молоком. Оставленные кисти плавились под горячими лучами солнца, и через пару-тройку недель дом Анны умилял взор свежевыкрашенными кремовыми боками. Наконец-то и в ее жизнь пришли долгожданные перемены. Но наступил август – и ремонтные работы прекратились. У хозяина дома закончились «средства», и вот уже месяц как ничего не происходило. Пошел уже сентябрь, а половина дома так и стояла вся в трещинах и облупившейся старой краске. Свежевыкрашенная часть стен только подчеркивала безобразный вид недоделанной половины, и нелепое соседство старого с новым производило удручающее впечатление.

Анна принялась искать ключи в сумке. Пока она там рылась, сзади к ней подошел какой-то мужчина. Он пропустил ее первой в подъезд. Интересно, из какой он квартиры? Может, он живет на верхнем этаже? Вообще в доме Анны редко кто задерживался больше, чем на пять недель. В этом доме все квартиры сдавались, потом незаконно пересдавались, а затем перепересдавались беженцам. Анна была знакома только с пожилой женщиной с первого этажа. Однажды, после того как она пригласила пожилую соседку на чашечку чая, они, можно сказать, почти подружились. Анна сочувствовала бедной женщине: в прошлом году у той умерла дочь.

– Дети не должны умирать раньше родителей, – с болью в голосе сказала соседка. – Это противоестественно.

– Мне так жаль, – проговорила Анна и протянула ей печенье «Рич Тэй».

– Не надо, не стоит. – Соседка взяла ее за руку. – Я и так очень благодарна тебе за то, что ты поговорила со мной. В наши дни редко кто общается со своими соседями, верно?

Анна проводила соседку до двери ее квартиры. Ей приятно было сознавать, что она помогла кому-то. Неожиданно она почувствовала себя частичкой общества. Давно она не испытывала такого чувства внутреннего единения с другими людьми – со времен последнего Кубка Мира, смерти принцессы Дианы и демонстраций протеста против введения местных налогов. То самое чувство сплоченности, которое поддерживало людей во время войны. Несмотря ни на что Анна все еще верила в Дух Единения, который обязательно возродится, стоит только закрыть все эти пригородные гипермаркеты.

– Знаешь, Мирна, мне кажется, ты тоже должна с ней подружиться, – заметила Анна.

– Зачем? – фыркнула Мирна, склонившись над биографией американского серийного убийцы и поедая пирожные.

– Затем что она интересный человек. И вообще, человек – существо общественное.

– Ага, только я такой вид общественного животного, который предпочитает сидеть дома и смотреть Джерри Спрингера[6 - Бывший американский политик, мэр города Цинциннати, в настоящее время работает телеведущим развлекательного ток-шоу, которое очень напоминает нашу программу «Окна».].

Отвечая на гостеприимство, старушка с первого этажа пригласила Анну к себе. Помещение было почти что полуподвальным. И опять женщина рассказывала о своей дочери. О том, как она играла за Англию в чемпионате по лакроссу[7 - Спортивная игра, напоминающая хоккей на траве.]. Как любила всякую иноземную экзотику в еде, например чеснок. А знает ли Анна, что ее дочь умерла год назад?

– Да, знаю. Мне очень жаль, – ответила Анна.

– А чего это тебе так жаль? – вдруг огрызнулась старушка. – Ты же ее не убивала.

Чай представлял собой пакетик, из которого вся жизнь была бесцеремонно выжата в чашку с дымящимся кипятком. Пока Анна рассказывала о том, что на Финчли-роуд открылся новый спортивный зал, а в их общем коридоре вот-вот поставят телефон-автомат, глаза соседки наполнились слезами. Чашка у Анны нервно плясала на блюдце. Внезапно старуха потребовала назад свой пакетик чая. Это прозвучало так, как будто Анна продержала этот пакетик у себя всю жизнь. Затем соседка спросила, почему это у Анны все время работает телевизор. Подружка Анны глухая, что ли? Она и сама стала туговата на ухо, и в этом виновата Анна. Как и в том, что у нее обваливается потолок. Они с подругой разве не могут осторожнее ходить по полу, а не топать, как слоны?

Незнакомец просматривал выложенную на полке почту. Анна стояла позади него и ждала, пока он закончит. Она тоже хотела проверить, нет ли для нее писем, ведь ОН обещал вернуть ей все ее вещи.

– Извините, здесь так много всего, – наконец произнес незнакомец с улыбкой.

Она улыбнулась в ответ и принялась перебирать огромную пачку невостребованных писем. Пачка увеличивалась с каждым днем, так как почтальон регулярно оставлял у них в доме все те письма, которые так и не нашли своего адресата. Должно быть, почтальон знал, что в этом доме живет много беженцев, которые и не подумают жаловаться. А еще Анна, которая просто не захочет жаловаться, и Мирна, которая считает, что на свете много других, куда более важных проблем, чем доставка писем не по назначению.

Для Анны в этой огромной пачке не нашлось ни одного письма, однако в ней было письмо для некой Сэлли Фостер. Адрес на конверте сводился лишь к лондонскому почтовому индексу. И Анна захотела оказаться на месте этой самой Сэлли Фостер. На обратной стороне конверта было написано: «Извините за такой адрес. Это все, что я знаю о Сэлли, помимо того, что она прекрасна и что мы познакомились в Италии. Если адресат не найдется, пожалуйста, верните письмо отправителю – Алексу Бедфорду, Тернер-роуд, 15, Лидс. P. S.: Господин почтальон, сжальтесь надо мной. Мне кажется, что она живет на Финчли-роуд». В какой-то момент Анна даже подумала, а не вернуть ли ей самой письмо отправителю. Такой абсолютно ничем не мотивированный поступок мог бы привести к тому, что Алекс Бедфорд влюбился бы в Анну. И у них завязался бы такой роман, какие бывают только в кино. Но пока Анна раздумала о такой возможности, письмо завалилось вместе с другими в щель между стеной и батареей общего коридора.

Мирны дома не было. Она пошла на какие-то очередные вечерние курсы. Три года назад Мирну сократили. До этого она торговала печеньем «Бритиш Вэраити». После такой социально-активной, насыщенной жизни Мирна чувствовала себя одиноко, сидя в четырех стенах, поэтому она записалась сразу на несколько курсов в Институте обучения взрослых. Эти курсы как раз и заполняли перерыв между окончанием просмотра дневных телепередач и началом просмотра вечерних. Мирне нравилось, что она опять окунулась в освежающую атмосферу учебы в классах с жизнерадостно-розовыми стенами. На работе ей все время приходилось выдумывать новые способы реализации продукции. А здесь, в Институте образования для взрослых никто не требовал от нее творческой инициативы. Можно было со скучающим видом смотреть в окно.

Зато она чувствовала себя не такой лишней. Так как в институте преподаватели все же были обязаны как-то оценивать работу Мирны, то они ставили ей пятерки и говорили, что у нее есть мозга. Кроме того, она поняла, что строгие школьные правила тоже имеют смысл: никто не носился по коридорам, не налетал на нее с извинениями вроде «Извините, но я опаздываю навстречу». И только в прошлом году специалисты из службы занятости начали приставать к Мирне с расспросами: «Почему мисс Ломонд не ищет работу? Мисс Ломонд перестала искать работу в сфере торговли? Сможет ли она прийти на собеседование, если найдется подходящая работа? Не могла бы она сократить количество посещаемых курсов? Понимает ли мисс Ломонд, что ее в любой момент могут лишить пособия на жилье? А также и пособия для малообеспеченных». «Ну пожалуйста, – умоляла Мирна, – ну еще одни, самые последние курсы – и всё!»

Анна почувствовала запах горячего шоколада и поняла, что проголодалась. Она подошла к холодильнику и вытащила из морозилки порцию полуфабрикатов – запеченную в сыре пикшу с грибным соусом. Как раз в тот момент, когда Анна вилкой протыкала полиэтиленовую упаковку, зазвонил телефон.

– Приветик. Я насчет сегодняшней вечеринки.

– Ой, Ру, послушай, мне так не хочется идти туда, честное слово.

– Ага, но как только ты туда попадешь, тебе не захочется оттуда уходить. Я же тебя знаю.

Они дружили уже много лет, с тех самых пор, как познакомились в уборной политехнического института в Арндейле, когда Ру одолжила Анне свою ярко-розовую помаду. С тех пор Ру стала делиться с подругой всем, что у нее было. Анна даже пила купленное подругой молоко, которое та хранила в общественном холодильнике общежития. На пакете всегда были наклеены надписи «РУКИ ПРОЧЬ!» и «ЭТО ЖЕ ВОРОВСТВО!». Ру научила Анну готовить макароны с тунцом (одна баночка тунца на одну упаковку макарон) и запекать картошку с домашним сыром (одна печеная картофелина на один ломтик домашнего сыра). Анна вошла в почетный круг друзей Ру, и даже на третьем курсе ее все еще спрашивали: «Так ты, значит, подруга Ру?»

После института Ру работала секретаршей в приемной на «Радио-Централ». К тому времени как Анна решила, что пора подыскать себе работу, наступила эпоха «потерянного поколения», и многие выпускники вузов «болтались» без работы либо работали не по специальности – актерами, бухгалтерами. Анна поступила в Лондонский институт красоты и моды, но бросила его, проучившись лишь один семестр. После этого она играла в инсценировке «Видения о Петре-пахаре» Лэнгленда[8 - Лэнгленд Уильям – английский писатель второй половины XIV в., автор аллегорической поэмы «Видение о Петре-пахаре».]. Зарплата ей должна была начисляться из дополнительной прибыли, однако у этой постановки прибыли не было вообще никакой. Анна до сих пор не любила вспоминать одну критическую рецензию на этот спектакль («Особенно невыносимой была Анна Поттер в роли Зависти… Кем бы ни был человек, надоумивший ее попробовать себя на сцене, он обошелся с ней очень жестоко или просто над нею подшутил»). Постановка была снята со сцены через две недели. Ру единственная из всех знакомых Анны имела (как сказал бы ее отец, Дон Поттер) нормальную работу. В то время Ру работала оператором на телефоне в «Часе Джимми Сэлада», а на свое прежнее место – секретарши, на «Радио-Централ» – устроила Анну. И именно Ру предложила начальству перевести Анну на ее операторское место в «Час Джимми Сэлада», когда сама ушла работать на журналистском поприще. Таким образом Анна пошла по стопам Ру. Иногда Анна задумывалась: какой была бы ее жизнь без советов Ру, которая всегда ей говорила, что именно нужно делать в той или иной ситуации? Это Ру научила Анну, как правильно дышать в трудной ситуации, как достичь множественного оргазма, для чего нужно всегда носить с собой ручку и все и всегда подтверждать по факсу. Это она познакомила Анну с НИМ. И вот сейчас она уговаривает Анну пойти на сегодняшнюю вечеринку и наконец-то познакомиться с Томом, который не только холост, но еще и высокого роста. Вместо того чтобы в субботу вечером пялиться в телевизор вместе с Мирной, она может развлечься с парнем по имени Том.

Анна попыталась объяснить, что ей совсем не обязательно идти на вечеринку к кузине Ру. Вернее, ей никуда не хочется идти. Она устала. Весь день крутилась как белка в колесе. Она уже засунула рыбу в духовку. И еще она нужна Мирне, у которой сейчас депрессия. Анне хочется только одного – остаться перед телевизором и смотреть Силлу Блэк[9 - Популярная британская телеведущая.]. Силла всегда поднимает ей настроение.

Ру пообещала, что сама поднимет настроение Анне лучше всякой Силлы Блэк. К тому же Том хочет с ней познакомиться, а она собирается остаться дома и страдать по НЕМ! Что до Мирны, то у нее вечно депрессия. И вряд ли Анна сможет ей как-то помочь. Может, Мирне стоит начать принимать антидепрессанты? Надо побольше думать о себе и поменьше, о Мирне. Почему бы Анне не надеть юбку, которую ей когда-то выбрала Ру – она на ней великолепно смотрится. Есть кое-какие новости, может ли Анна приехать в восемь? Нет, сейчас она не может сказать, в чем дело, – не телефонный разговор. Нет и еще раз нет, Анна просто обязана пойти на эту вечеринку, если еще надеется найти себе мужа. Хватит уже быть такой неприступной. Нет, это, конечно же, шутка. А если серьезно – они, ведь давно уж не студентки. В их возрасте уже не ходят на такие вечеринки. В их возрасте приняты другие вечеринки: стол, накрытый скатертью, чинно сидящие семейные пары с мобильными телефонами под рукой, чтобы в любой момент можно было связаться с няней или детьми.

Итак, Анна поддалась на уговоры и согласилась приехать к Ру домой, хотя ей совсем не хотелось общаться с ее пятилетней дочуркой Дэйзи, которая в прошлый раз высмеяла ее туфли.

– Они страшенные, – отчеканила Дэйзи. – Мама говорит, что ты одеваешься как подросток, и если ты будешь продолжать в том же духе, то у тебя никогда не будет детей, – сказала Дэйзи и сделала паузу, словно давая Анне время подумать над ее словами. А потом сказала голосом, полным возмущения: – И почему у тебя волосы такие всклипяченные?

Надо говорить не «всклипяченные», а «всклокоченные», поправила дочку Ру.

Когда Мирна вернулась домой, прошло еще только двадцать минут из тридцати пяти необходимых для приготовления запеченной в сыре пикши с грибным соусом. Правда, к этому времени Анна уже потеряла всякое терпение и, не дождавшись, пока продукт быстрого приготовления разогреется, выключила духовку.

– Ты забыла вот это, – сказала Мирна, входя в спальню Анны с ее наполовину разогретым ужином. Готовая рыба плавала в наполовину застывшем соусе. – А что это такое?

– Я уже ничего не хочу. Мне нужно собираться. Я иду на вечеринку.

Анна, конечно, иногда выходила из дома ненакрашенная, но только до ближайшего магазина за молоком. Вот бы познакомиться однажды с таким мужчиной, который сказал бы ей, что без макияжа она намного красивее – тогда она не стала бы краситься вообще. Перестала бы пользоваться тональным кремом, маскировочным карандашом, по форме напоминающим окурок, а по тону – пепел, тенями, которые не меняла еще с начала восьмидесятых, и румянами, которые так раздражали кожу.

– Кстати, ты не могла бы напомнить нашему дорогому хозяину про дом?

– Ты это о чем? Что еще с нашим домом? – Мирна уселась на кровать Анны и закуталась в одеяло.

– Про покраску.

– Снаружи?

– Да.

– Так, значит, тебе все это нравится? – спросила Мирна, играясь Анниной щеточкой для туши.

– Что именно?

– Ну, все эти вечеринки для незамужних.

– Это не вечеринка для незамужних. – Анна захлопнула коробочку с тенями.

– Да? А я думала, ты идешь туда только поэтому. Разве все эти приготовления не для того, чтобы наконец-то встретить своего суженого? – спросила Мирна с притворным смущением.

Анна понимала, что это всего лишь игра, которую подружка, как обычно, затеяла с целью уговорить ее остаться дома и скоротать вечер вместе с ней перед телевизором.

– Очень смешно, – хмыкнула Анна, отвинчивая колпачок помады.

– Значит, тебе все еще доставляет удовольствие ходить по этим так называемым «вечеринкам»? – спросила Мирна в манере запутавшегося судьи из комедии семидесятых годов.

– Да, – раздраженно бросила Анна и, чтобы подкрепить свои слова примером, попыталась припомнтъ последнюю вечеринку, которая ей действительно понравилась. – Ладно, не очень нравится, – призналась она.

– Послушай, нам с тобой уже тридцать один год. Стоит ли надеяться, что на таких вечеринках встретишь холостяка?

– На этой вечеринке, по крайней мере, будет один холостой. Том. Не хочешь пойти со мной? Может, у него найдется дружок и для тебя.

При этих словах брови Мирны удивленно взмыли ввысь.

– Ага, Анна, конечно, обязательно! Давай превратимся в героев «Сит-Ком»[10 - Американский развлекательный телеканал.]. Будем ходить на свидания каждую неделю. Результат может получиться очень даже забавным.

Мирна считала, что в эпоху телевидения она вполне может прожить и без секса. Грегори с его трагической любовью к ней (он написал ее имя – Мирна Ломонд – на пролете моста) пришлось убедиться в этом на собственном опыте. Они познакомились на вечерних курсах. Грегори сказал, что Мирнины рисунки с натуры очень оригинальны.

– Ты единственная женщина из всех, с кем я когда-либо был знаком, которая действительно умеет рисовать пенис, – признался ей Грегори.

Но даже Грегори, ценившего в женщинах в первую очередь интеллект, обескураживал Мирнин беспросветный пессимизм. Он был из тех, кто любит жизнь. А Мирна была уверена, что если она с утра не встанет с кровати, то жизнь покинет ее бренное тело. И потом, даже Грегори признался, что ему хоть изредка, но все-таки нужен секс.

– Господи, на душе просто кошки скребут! – Голос Мирны звучал, словно пластинка, проигранная на неправильной скорости.

– Что стряслось? – спросила Анна, все еще размешивая тональный крем.

– Ну, я о той банде, которая изнасиловала женщину в пещере.

– А-а.

– Да и Косово, опять же.

У Анны не было никакого желания спрашивать, что там произошло в Косово. Мирна всегда была рада поделиться подробностями о любой войне, ее любимой темой были всякие ужасы – снятые скальпы; женщины, изнасилованные бейсбольными битами; дети, растерзанные собаками; расчлененные и выпотрошенные тела, найденные в черных мешках; подвешенные за ноги люди, умершие от потери крови.

– А как ты собираешься туда добираться? – Мирна до смерти боялась всех современных изобретений. Всех автомобилистов она считала самоубийцами.

– На машине.

Если оставить стиральную машину включенной на ночь, то их затопит. Или ударит током. Пока они спят, с ними может случиться все что угодно. Все электроприборы провоцируют развитие рака, не говоря уже о моющих средствах и мобильных телефонах. Во фруктах полно пестицидов. Пусть редко, но молния тоже может попасть в человека. Как Анна вообще может ходить по вечеринкам, после того как евреев тысячами отправляли в газовые камеры? Она вообще знает, что творится на Ближнем Востоке? Понимает ли, какой арсенал химического оружия у Саддама?

– Будь осторожней, – сказала Мирна Анне на прощание.

– Господи, а на улице-то холод собачий.

– То-то и оно. Помни, если у тебя заглохнет мотор, не выходи из машины Просто закрой окна и кричи как можно громче.

Анна села в машину и поехала к Тафнел-Парк, где жили Гастингсы, заранее готовясь к перепалкам между Ру и Уорреном, к непосредственно-детской жестокости Дэйзи, к вони похожих на мешки-пылесборники подгузников Оскара, сваленных кучей в коридоре и давно ожидающих своей очереди на вынос.

Ру качала Оскара в детской коляске.

– Ты любишь свою мамочку? Очень любишь мамочку?

Уоррен сидел за столом перед раскрытым «Профессиональным атласом Великобритании». Ру прикрикнула на Дэйзи, чьи вопли доносились из спальни:

– Дэйзи, замолчи! Уоррен, Анне нужно попасть всего лишь в Шепердс-Буш, а не в Шотландию.

Уоррену вдруг надоело возиться с атласом, и он захлопнул его.

– Не ходи к Дэйзи. Она должна понять, что мир вертится не только вокруг нее, – предупредила подругу Анну.

– Конечно, дорогая. Мы все знаем, что весь мир вертится вокруг Ру! – Уоррен подхватил на руки удивленного малыша и закружил его в воздухе.

Ру почему-то разозлилась, натянула на руку кукольного крокодила и начала щелкать челюстями игрушки перед личиком Оскара.

– Оставь его в покое. Ему нравится, как я его кружу, – сказал Уоррен и начал раскачивать малыша туда-сюда.

Ру бегала вокруг них с игрушечным крокодилом. Уоррен положил Оскара себе на живот, и тот залился смехом.

– Он просто капризничает. Он обожает своего Тотошу, – сказала Ру.

Теперь, когда у Ру с Уорреном были дети, у них появился постоянный повод для перебранок. До этого поводом служило все что угодно. Ру обычно брюзжала на Уоррена за то, что тот отрастил брюшко. Уоррен, в свою очередь, упрекал Ру в том, что из-за нее у него расстройство кишечника, или ворчал, что Ру выпила все его соевое молоко.

Они соревновались друг с дружкой в том, кто сделает более блестящую карьеру. Уоррен, работающий в Сити[11 - Деловая часть Лондона.], считал, что все в результате сводится к одному – кто больше зарабатывает. Ру, которая писала в журнале «Мз» обзорные статьи по искусству и вела рубрику «Мнение простой женщины обо всем», считала такой подход типичным проявлением мужского шовинизма.

Ее муж придавал этим вещам слишком большое значение. Она даже написала на эту тему в своем журнале. Впрочем, она доверяла страницам «Мз» и многие другие личные эмоции и переживания. Альбом с вырезками собственных статей всегда лежал у нее на самом видном месте. Она начинала зевать, как только Уоррен заговаривал о том, как у него прошел рабочий день. Уоррен считал, что семья его жены – Лонгворты – принадлежит к самым низам среднего класса. Ру очень повезло, что она не родилась при феодальном строе. Она бы там не выжила. Во всяком случае, она не смогла бы выжить без фамилии рода Гастингсов. «Стоит только посмотреть на этих Лонгвортов», – говаривал Уоррен в манере героя викторианского романа. Он вел себя так, словно Ру не получила эту фамилию при замужестве, а самовольно присвоила ее себе, и все повторял: «Как тебе повезло, что теперь мы живем в бесклассовом обществе». «Да здравствует революция», – бормотала в ответ жена.

По мнению Уоррена, Дэйзи была «папиной дочкой». Когда он возвращался из командировок, она бросалась ему на шею с криками: «Папа, папочка, что ты мне привез? А мы будем, есть пирожные в честь твоего приезда?» Он водил Дэйзи в «Макдоналдс» и сам собрал для маленького Оскара игрушечную ферму, следуя ужасно сложным инструкциям из справочника. Уоррен был уверен, что между отцом и первым сыном складываются особые отношения.

Ру полагала, что в семье главенствует мать. Оскар и Дэйзи – плоть от ее плоти, они вышли из ее тела, они – как бы часть ее пищеварительной системы («Вот ты и относишься к ним, как к отходам этой самой пищеварительной системы»). Что бы Уоррен ни делал, как бы ни старался, она и Дэйзи всегда будут связаны единой пуповиной. Когда ее муж обижает Дэйзи, он обижает и ее. Например, их дочь заплакала, когда отец отказался купить ей новое платьице, и Ру расплакалась вместе с ней. Именно она протирала всю еду для Оскара.

– Ты сюсюкаешься с нашими детьми, как девочка со своими куклами, – говорил Уоррен. – Кормежка, мытье, переодевания. А им требуются подвижные игры.

Кроме того, он научил Дэйзи читать. Уоррен оплачивал все счета. Зато Ру ухаживала за Оскаром, когда он болел ветрянкой. И это она научила Дэйзи ходить на горшок.

– Пусть Анна просто едет за нами, – предложила Ру.

– Так не пойдет, – ответил Уоррен, – так она нас может потерять.

– Но нам надо дождаться няню. А что, если Том за это время уйдет?

– Знаешь, что я тебе скажу… Почему бы Анне самой не решать, с кем ей спать, а с кем нет?

– С какой стати? Если даже я не могу выбирать, с кем мне спать?

– Послушай, ты что, опять хочешь поссориться? Не забывай, победа все равно будет за мной.

– Дело не в том, за кем победа.

– Только не говори мне, что главное не победа, а участие.

– Ну почему ты вечно начинаешь!..

Уоррен всего лишь хотел сказать, что Анна сама должна устраивать свою личную жизнь, может, тогда у нее что-нибудь и получится. Разве Ру не проходила этого в своем университете, и что вообще можно выучить в «Университете на перекрестке автотрассы A4 рядом с помойкой»? Ой, пардон, в Политехническом институте Арндейла. В то время как он, Уоррен, окончил «престижный» университет и не упускал случая напомнить об этом. Единственное, что у Ру хорошо получалось, так это рожать Уоррену чудных детей.

– Вот и хорошо, – сказала Ру. – Потому что я как раз на восьмой неделе беременности.

– Ты что?! – переспросил Уоррен.

– Мои поздравления, – сказала Анна.

– Как? Как ты могла забеременеть?! – вскричал Уоррен.

– Значит, об этом ты и хотела мне сообщить? – спросила Анна.

– Просто ушам своим не верю, – сокрушенно проговорил Уоррен.

– Э-э-э, я, пожалуй, пойду, – сказала Анна.

– О чем, черт возьми, ты думала?!

– О чем, черт возьми, ты думал?!

И началась очередная битва Гастингсов.




Глава третья


Если Анна у светофора повернет налево, то выедет на Питербороу-роуд, а там и вечеринка.

– Я был уверен, что ты предохраняешься диафрагмой! – прокричал Уоррен Ру.

Вечеринка проходила по адресу Персиваль-роуд, 13. Это как раз за Питербороу-Армз в Шепердс-Буш. Ру утверждала, что это место очень легко найти. Она свирепо посмотрела на Уоррена и начала объяснять, что Анна должна ехать по Спенсер-стрит, затем пересечь Трейси-стрит. На Питербороу-роуд ей нужно повернуть налево. Там везде есть дорожные указатели.

– Значит, по-твоему, это только моя святая обязанность – предохраняться?

Уоррен же настаивал, что Анне вообще не следует выезжать на Спенсер-стрит. Наоборот, она должна повернуть направо около знака «мост» на Трейси-стрит. Так она сразу попадет на Питербороу-роуд. Уоррен напомнил жене, что в субботу вечером на Спенсер-стрит просто не проехать.

– И что ты мне предлагаешь? Избавиться от него?.. – продолжала выяснение отношений Ру.

– Я этого не говорил.

– Уоррен, это уже живой человек. Даже на этой стадии у него уже есть зачатки мозга.

– Жалко, что твой мозг до сих пор не вышел из этой стадии.

У светофора не было поворота налево, и Анна остановилась напротив родильного дома. В нос бил тяжелый, дымный запах выхлопных газов других машин. В машине было темно, и Анна на ощупь искала на полу дорожную карту Лондона. Но тут она вспомнила, что отец отремонтировал ей свет в машине. Ее отец, инженер-строитель по профессии, мог починить что угодно. Включив свет, Анна сразу же нашла свою «Карту всех дорог Лондона». Она полистала ее без особого энтузиазма. Как бы ей хотелось, чтобы отец был сейчас рядом с ней. Папа обязательно подсказал бы ей, что делать. Карта рассыпалась на листы, западная часть Лондона держалась практически на одной нитке.

Наконец у нее в руках оказалась карта нужного ей района.

А не повернуть ли ей обратно домой, подумала Анна. А что, если Том и правда окажется тем самым мужчиной, который поможет ей крепко спать по ночам? И все-таки с каждым годом Анна становилась менее требовательной к своему воображаемому «идеальному мужчине», убавляя его шевелюру и прибавляя ему морщин. Даже когда Анна лежала в постели, в темноте, этот очаровательный молодой принц уже казался ей слишком нереальным.

Анна узнала его по тем приметам, по которым всегда отличала англичан за границей. Она испытала радость привычного узнавания – еще один бледнокожий вежливый британец, с другой стороны, все это «истинно британское» вызывало у нее какое-то отторжение, напоминая ей о доме. Он оказался полной противоположностью ее «идеального мужчины». Этакий мистер Никакой. Они случайно встретились взглядами в комнате, заполненной симпатичными, оживленными мужчинами в обтягивающих футболках и угрюмыми, саркастичными женщинами со сложными прическами. Он улыбнулся ей. И Анна улыбнулась в ответ, но только для того, чтобы создать иллюзию, что ей хорошо. Он оказался даже еще некрасивее, чем она ожидала. Волосы, например, неопределенного цвета – темнее, чем белокурые, но в, то, же время светлее, чем русые.

Все остальные гости были совсем молоденькими. За последние десять лет, пока Анна сидела дома и смотрела телевизор, давно уже выросло новое поколение. Похоже, все они были довольны собой. Они казались какими-то нереальными. У Анны было такое чувство, будто она попала за кулисы студенческой постановки «Сон в летнюю ночь». Она опять встретилась взглядом с мистером Никаким, который держался в этой обстановке так же принужденно и неловко, как сама Анна. Она переходила из комнаты в комнату в поисках Ру, и ее вдруг озарило, что до сегодняшнего вечера она тоже считала себя слишком молодой. Ей, например, всегда было намного уютнее в конце вагона – там, где обычно хихикали и шушукались школьницы, а не среди подруг Ру – замужних, обремененных детьми и кредитами. А сейчас Анна почувствовала, что на глазах превращается в свою мать. Увидев девушку в крошечном топе и шортах, она про себя подумала, как сделала бы ее мать: «Чудесно, дорогая. Но почему ты пришла в нижнем белье?» В другой комнате, обвешанной колонками и усилителями: «Чудесно, дорогой. А тебе свои собственные мысли слышно?» Добравшись до гостиной и увидев на столе щепотки кокаина, а рядом нюхающих его людей, Анна поразилась: «О боже. В мое время…»

Когда ее мать была молода, женщины сами шли навстречу мужчинам. Они не покладая рук и в поте лица искали себе мужей. Замужество давало им гарантию обеспеченной жизни до конца дней. Мать спрашивала Анну: «Ты что, не можешь себе найти кого-нибудь? Не слишком ли ты разборчива?» Во времена маминой молодости замуж выходили просто, за кого угодно, и всё тут. «Но ведь ты, же любила отца, когда выходила за него?» – недоумевала Анна. «Нет». В ее молодости замуж выходили без любви. И вообще она была влюблена в друга отца – Энтони Хаверстока. Анна должна помнить Энтони – лысого, кривоногого коротышку. В ее молодости никто не обращал внимания на внешность мужчины. Замуж выходили за любого. Она не вышла замуж за Энтони только потому, что Энтони предпочел Одри. Барбара произнесла это таким тоном, как если бы сказала «Энтони предпочел маргарин».

Теперь Анна осознала, что раз уж она подумала про себя: «В мое время…» – это значит, что, по-видимому, ее время уже прошло. Во времена Анны, само собой, тоже была «травка», но с тех пор наркотики шагнули далеко вперед. Хотя Джастин Квили, которая была студенткой Лондонского колледжа искусств, конечно, поспорила бы с этим. Даже тогда, в 1986 году, все зависело от того, где искать наркоту. Анна просто проводила время не с теми людьми.

Анна всегда плелась в хвосте за своей подружкой Джастин. Когда им исполнилось по тринадцать лет, у Анны под маечкой только-только начала округляться грудь, а Джастин уже прикупила себе бюстгальтер первого размера.

– Не волнуйся, – успокаивала тогда Анну мама, – всему свое время, против природы не пойдешь.

Она тогда мечтала лечь спать однажды вечером и проснуться такой, как Джастин, или, по крайней мере, стать такой девушкой, которая спокойно произносит слово «трахаться» и умеет пользоваться им в нужном месте и в нужное время. Такой, как Джастин, которая сделала себе татуировку и рискнула уже опробовать на себе тампоны. Но у Анны все было выдуманное, даже ее парни существовали лишь у нее в воображении. И разговаривала она языком романтических журналов для подростков.



Какие парни тебе нравятся?

Если большинство твоих ответов – «О, то тебе абсолютно все равно, какой у тебя парень. Ты – неисправимая кокетка. Нахальные или застенчивые – тебе все равно. Ты будешь болтаться со всеми парнями вокруг, излучая радость лета!



Пока Анна потихоньку излучала радость лета на своих первых вечеринках с парнями, Джастин потеряла невинность. Раскуривая вместе с хозяином вечеринки Расселом Кокером свою первую сигарету с гашишем, Джастин смеялась над Анной, которая боялась притронуться даже к фруктовому пуншу, ведь он такой крепкий!

– Да попробуй ты этот чертов пунш! – глумилась Джастин.

– Я не могу, – простонала Анна, в то время как ее подруга пила из горлышка сидр и курила гашиш, любезно предоставленный Расселом Кокером.

Анне представлялись смутные образы ее взрослого будущего: взрослые мужчины чокаются хрустальными бокалами, а взрослые женщины сидят вокруг кастрюльки для приготовления фондю и макают кусочки сырого мяса в кипящее оливковое масло.

– Извините, – проговорила Анна, когда какой-то мужчина задел ее локтем.

Она пыталась найти кухню и Ру с Уорреном. Но в длинном, узком коридоре толпилось слишком много народу.

– Ру! – крикнула Анна.

В такие моменты Анне очень хотелось, чтоб ее подругу звали как-нибудь иначе, или, по крайней мере, называли ее настоящим, полным именем – Розмари. Выкрикнув имя подруги, она почувствовала себя телеведущей детской передачи, которая обращается к своему партнеру – игрушечному персонажу. А иногда Анне очень хотелось сократить и свое собственное имя. Она бы чувствовала себя более счастливой, если бы незнакомые люди называли ее, скажем, Анни… Ру не слышала, что Анна зовет ее: она была увлечена разговором с молодым человеком в замшевом пиджаке и рубашке а-ля семидесятые.

– Я компьютерщик.

Анна уже стояла рядом с ними, но Ру ее не замечала.

– Правда? – захихикала Ру.

Ру флиртовала потому только, что Уоррен находился в пределах слышимости. Ее реплики предназначались скорее для Уоррена, чем для компьютерщика. Это было ясно как белый день – по крайней мере, для Анны.

– Вы меня разыгрываете, не может такого быть, чтобы вам было тридцать! Выглядите на восемнадцать.

– Скажите это моему мужу. – Она посмотрела на скучающего Уоррена, который пил пиво, облокотившись на кухонную плиту. – Я уже старуха. Из всех мужчин на меня еще обращают внимание только акушеры.

– Да ну, – рассмеялся Компьютерщик, брызжа слюной. – Скажите еще, что у вас и дети есть.

– Есть. Я теперь мать-героиня.

– Что-то слабо верится, – упорствовал он, а сам ощупывал глазами фигуру Ру.

– Можете мне поверить, у меня два с половиной ребенка…

– С половиной?

– Я беременна.

Ру светилась от счастья. Казалось, до нее только что дошло, что она вот-вот превысит средний показатель деторождения по стране. Уоррен рыгнул.

– Невероятно! – воскликнул компьютерщик и замотал головой. – Беременна?.. Вот это да! А выглядите слишком молодо для матери семейства.

Тот факт, что она ждет ребенка, не отпугнул его. Во всяком случае, не сейчас, когда он был на пути к успеху.

– Что делать! Мы, мамочки, выглядим все моложе и моложе, – сказала Ру, изучая обручальное кольцо с таким видом, будто видит его впервые. – Прямо как полицейские.

– Привет, – вмешалась Анна, чувствуя себя обязанной, хотя бы ради блага Дэйзи и Оскара, прервать эту легкомысленную, опасную игру. Игра развивалась следующим образом:

Ру откинула волосы и захихикала, слегка опустив подбородок.

Компьютерщик выгнул спину, расправил плечи, громко засмеялся и ослабил воротничок.

Ру пошутила по поводу акушеров и кокетливо склонила голову набок.

Компьютерщик как бы случайно дотронулся до нее правой рукой.

Ру обозвала себя «толстенной», хотя на самом деле была такой худенькой, будто из нее выкачали весь жир специальным аппаратом.

Компьютерщик уставился на нее так, будто был не в силах поверить, что можно войти в тело Ру и выйти из него, не говоря уже о том, что этим пользуются муж и дети.

Анна не собиралась ждать, чем все это закончится.

– А, это ты, – с упреком в голосе сказала Ру.

В который раз Анна поняла, что сделала что-то не так, – нутром почувствовала. Она все время сознавала собственные недостатки в глазах Ру, и понимала, что от нее ожидают большего. Ру – более преданная подруга, чем Анна. В трудную минуту Ру всегда будет рядом с бутылкой белого вина и плиткой бельгийского шоколада. К тому же она добрее и, в общем, податливее Анны, которая терпеть не может, когда ее обнимают, если только это не часть секса и предвестник полового акта. Да, Анна – зажатая, но разве это не вина ее матери? Барбара Поттер никогда не показывала свою любовь – пусть, мол, «всей этой чепухой» занимается молодое поколение.

– Так ты познакомилась с Томом?

– Как? Я же его не знаю. Между прочим, ты мне так запутанно объяснила дорогу…

– Я так и знала, что буду у тебя виновата.

– А Том здесь? Кстати, мои поздравления по поводу ребенка.

– Ага.

Ру отвернулась от компьютерщика и спросила уже намного тише:

– Анна, ты правда считаешь, что это хорошие новости?

– Конечно.

– Жаль, что Уоррен другого мнения.

– Подожди немного, и он переменит свое мнение, – сказала Анна и с бодрой улыбкой глянула в сторону Уоррена. – Насколько я знаю Уоррена.

– Ладно, пойдем скорей. Я познакомлю тебя с Томом.

– Дай я сначала выпью.

– Как, вы уже уходите? – огорчился компьютерщик, когда Ру взяла свой пластиковый стаканчик с вином. Вино было теплое, как моча.

– Приятно было познакомиться, – сказала Ру самым обыденным тоном, как будто компьютерщик должен был с самого начала обо всем догадаться: она флиртовала с единственной целью – доказать себе, что она все еще в форме. Намек был более чем очевидным. Разве он не видит, что она беременна, она демонстрировала ему это всем своим видом, стоя так, как обычно стоят женщины уже на последних месяцах беременности: руки на пояснице, живот выставлен вперед.

– Ладно, Анна, пойдем.

– Сначала я хочу выпить пива.

– Анна, ради бога! Мы же не застанем Тома. Откровенно говоря, Анна воображала, что от ее смущения и неловкости знакомство с Томом станет лишь романтичнее. Слишком долгое ожидание придаст встрече волнующую значительность и драматизм. Том будет, конечно же, красивым, утонченным, необычным человеком, творческой натурой. Короче, таким же, как ОН. Разница только в том, что с Томом их отношения дойдут до логического конца – она выйдет за него замуж, и они вместе будут ходить в парки, магазины. У них будет четверо детей, и все они будут похожи на нее, и в конце концов они умрут в один день, и их похоронят рядом, под одной надгробной плитой. И вот тогда мать оставит Анну в покое.

– Ладно, ладно. Давай сначала ты познакомишь меня с Томом.

Ру провела Анну через коридор в гостиную. Она остановилась, огляделась вокруг и наконец сказала:

– Ага, он все еще здесь.

Точно, Анна была абсолютно права, потому что Ру вела ее к мужчине, очень похожему на НЕГО. Даже в этой толпе выделялся его профиль с высокими скулами. По пути она сказала «извините» мистеру Никакому, который вдруг вырос перед ними.

– Том, – сказала вдруг Ру, схватив Антипода за руку.

Какое разочарование! Анне пришлось признать, что ее очень даже привлекала перспектива познакомиться с тем скуластым молодым человеком. А Том оказался таким обыкновенным! И совсем даже не высоким. Его лицо вылетало из памяти уже через минуту, а его светлые волосы были какого-то грязного оттенка. Да, Том – скромный герой второго плана, который удачно оттеняет красоту других, таких, как тот скуластый, который сейчас улыбается то ли Анне, то ли Ру. Интересно все-таки, кому именно.

– Том, помнишь, я рассказывала тебе про Анну? – начала было Ру, но остановилась на полуслове, как будто внезапно потеряла всякий интерес к подруге. – Ой, там моя кузина, – сказала она и ушла, оставив смущенную Анну одну. Анна принялась рассматривать стыки обоев на стене, жалея о том, что приехала сюда. Лучше бы она осталась дома с Мирной! Скуластый незнакомец тоже куда-то исчез.

– Черт! Извини, – произнес Том. Его кто-то толкнул, проходя мимо, и вино из его бокала выплеснулось Анне на рукав.

– Ничего, я сама виновата, – она промокнула пятно на рукаве салфеткой и подумала: ну почему она все время чувствует себя виноватой? Даже если бы перед ней стоял Сталин, умоляя ее простить его за все преступления против человечества, Анна перебила бы его и сказала: «Нет-нет. Я уверена, это моя вина».

– Значит, ты и есть подруга Ру?

– Да, по Политеху.

Стоит ли объяснять ему, почему она не пошла учиться в университет? Как правило, стоило ей упомянуть слово «политехнический», и она пускалась в пространные объяснения: какое плохонькое образование дала ей средняя государственная викторианская школа, а комиссия на экзаменах слишком строго судила, а директор был пьяницей. Но сегодня она даже не заикнулась о том, что с тех пор, как она закончила политехнический институт в Арндейле, он получил университетский статус.

Казалось, ему все это не очень интересно. Анна размышляла: а не уйти ли ей отсюда под каким-нибудь предлогом, например, пробормотав, что ей нужно в уборную, но тут к ним подошел незнакомец с сигаретой в руке и прервал ход ее мыслей.

– Подпалите? – спросил он с немецким акцентом.

– Нет, не курю. Бросил с сегодняшнего дня, – ответил Том.

Такое совпадение убедило Анну остаться.

– Я тоже сегодня бросила курить, – сказала она.

– Подпалите? – передразнил Том, глядя вслед удаляющемуся немцу. – Должно быть, это новомодное молодежное словечко.

– Похоже на то, – откликнулась Анна.

– Да, на вечеринку надо приходить со словарем молодежного сленга.

– Точно. – Ей однозначно нравилась его улыбка.

– Не переживай, я буду твоим переводчиком.

– Спасибо. – Впрочем, любая улыбка, наверное, вызывает симпатию, подумала Анна.

– Предлагаю тест, – сказал Том. – Если на вечеринке к вам подходит молодой человек и спрашивает «Подпалите?», то вы: а) даете ему прикурить; б) поджигаете его; в) вызываете полицию.

Теперь и Анна заулыбалась.

Из-за громкой музыки они практически не слышали друг друга. Анна размышляла: а не оставить ли ей Тома и пойти поискать Ру? Но туг Том спросил, не хочет ли она подышать свежим воздухом. Она согласилась, и теперь Том повел ее за руку к выходу. Они прошли через кухню, где Анна увидела Ру и Уоррена, которые все еще спорили о том, кто виноват в том, что Ру беременна.

– Конечно, это я виноват. Должно быть, я очень плодовит.

– Ну что ты. Я уверена, что это всецело моя вина. В моем роду все многодетные.

Том вытащил из упаковки две банки пива и на ходу стал открывать их. Дверь, ведущая из кухни на задний дворик, с трудом поддалась, и они вышли наружу. Им в нос ударил запах осенней травы, который напомнил Анне о дне рождения Рассела Кокера, когда ему исполнилось тринадцать в далеком 1980 году. Запах сырой, все еще зеленой травы. Чарли тогда втолкнул Анне в рот свой мокрый язык. У нее были надеты металлические пластинки для исправления прикуса, и все звали ее «железные зубы». Теперь ей даже показалось, что она вот-вот увидит мальчишек, орошающих мочой кусты роз в саду, и Пола Моубри, блюющего на рододендроны. Она почти что чувствовала знакомый, приятный запах маминого дезодоранта. Но рядом был только Том.

– Как ты? – спросил он. – Лично я просто помираю – так хочется закурить.

– Мне тоже. Кстати говоря, мне еще несколько лет можно наслаждаться сигаретами. Если ты бросаешь курить в тридцать пять, то к сорока твой организм успевает полностью очиститься, как если бы ты никогда и не курил. В сорок твои легкие абсолютно чистые.

– Где ты это вычитала?

– В журнале «Ланцет».

Мирна выписывала медицинские журналы, чтобы всегда быть в курсе относительно новейших болезней.

– То есть мне можно пока курить вволю, ведь мне сейчас тридцать один.

– А мне тогда осталось всего два года – мне тридцать три.

– Но у нас же с тобой нет…

– Точно, то есть мы можем только рассуждать.

Но Том не собирался так легко сдаваться, он знал, что хозяин вечеринки курит и отправился на поиски кузины Ру. На этом совместное времяпровождение Анны и Тома могло бы и закончиться, так как его отлучка предоставляла Анне прекрасную возможность улизнуть. Ей и в самом деле пришла в голову мысль убежать и спрятаться в туалете, как когда-то, в тринадцать лет. Но в тридцать один у нее уже не было той энергии. В тринадцать она убежала от Чарли, чья дрожащая рука блуждала под складками ее короткой юбки. «Нет, не надо», – умоляла его Анна, памятуя о советах Кэти и Клэр, отвечающих на письма читателей в газетной рубрике «Личное»: «Не позволяй парням заходить слишком далеко. Никогда не доходи до конца. Помни, главное в человеке – не внешность, а личность, что бы там парни тебе ни говорили…» Анна тогда убежала и закрылась в туалете на втором этаже. Сидела там и придумывала план побега: как она разобьет стекло, протиснется сквозь узкое окошко и сбежит через внутренний дворик с розовыми кустами. Отхлебнув глоток сидра, она услышала под окнами голоса, дружно скандировавшие: «Анна Поттер – девственница! Железные зубы – девственница!»

Том вернулся с распечатанной наполовину пустой пачкой сигарет «Силк Кат». Он протянул их Анне и победоносно произнес:

– Целых полпачки!

Она затянулась, и легкие у нее расширились.

– Я только одну, – произнесла Анна, разглядывая сохнущее на веревке белоснежное нижнее белье, раскачивающееся по другую сторону забора. – Я действительно завтра брошу.

– Хорошо. Тогда я оставлю их себе. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы раздобыть их. Понятно, они вредят моему здоровью. Ну, и здоровью окружающих тоже, если верить всем этим умникам, нюхающим кокаин в доме.

– В наши дни курить – это все равно, что раньше было нюхать табак, – сказала Анна.

– И не говори. Привычка наших предков… Господи, я даже и не знаю, зачем я здесь, – вздохнул Том.

– Ну, так и почему же ты здесь?

– Почему я здесь? Ну, эту вечеринку устроила моя лаборантка, и мне хотелось вновь почувствовать себя молодым. Меня так долго приглашали исключительно на званые ужины, и… Я почувствовал себя глубоким стариком.

Наступила очередь Анны что-нибудь сказать. Прошло каких-то восемнадцать лет с той самой вечеринки у Рассела Кокера, и наконец-то личность возобладала над внешностью.

– Чем ты занимаешься? – в итоге спросила Анна. Но она бы предпочла, чтобы сейчас о ней судили не по ее характеру, а по женственным округлостям, заполняющим бюстгальтер фирмы «Вандербра». Потому что в свои тринадцать она потеряла юность, затем рассталась со своей невинностью, а ее неиссякаемое веселье, наверное, так и осталось в гостиной дома Рассела Кокера.

– Я учитель, – сообщил Том, и это положило начало разговору о карьерах.

Вскоре Том повел речь о «хреновой государственной политике в сфере образования», что подтолкнуло их к обсуждению политических вопросов. Основная проблема британцев, сказал он, в том, что они всегда выбирают консерваторов. Анна согласилась с этим, но добавила, что виновата во всем выборная система в Великобритании, работающая по принципу простого большинства, именно это и превращает страну в однопартийное государство.

Он удивленно посмотрел на нее.

Конечно, обычно Анна притворялась, что она абсолютно не разбирается в политике, специально путала названия партий и старалась, чтобы никто не узнал о том, чем ее отец занимается в свободное время. В Политехе в основном придерживались левых взглядов, и Анна стала бы изгоем, если бы обнаружилось, что Дон Поттер – член консервативной партии. А сейчас Анна в этом призналась. Она выросла в семье, где за результатами местных выборов следили так же внимательно, как, возможно, в семье Тома следили за результатами футбольных матчей. Том рассмеялся и признался, что он воспитывался в такой же семье, с той лишь разницей, что его отец был активистом местной ячейки партии лейбористов. Анна ответила, что она бы предпочла быть на его месте, потому что тогда на студенческих демонстрациях она чувствовала бы себя намного увереннее. А так ей все время приходилось делать вид, что она никогда в жизни не встречалась с этой «воровкой Маргарет Тэтчер», и не испытывать неловкость за отца, выступающего на съездах консервативной партии. Как ни странно, откровения Анны произвели на Тома сильное впечатление. Он поневоле заинтересовался личностью отца Анны, который (если проводить аналогию) был для него, ярого болельщика «Арсенала»[12 - «Арсенал» и «Челси» – лондонские футбольные клубы.], чем-то вроде центрального нападающего «Челси».

– Ты не замерзла? – спросил Том и раздавил пустую банку из-под пива, так что она приняла форму песочных часов.

– Нет, мне тепло. Это куртка моего бойфренда. Вернее, бывшего бойфренда. Мы совсем недавно расстались, так что, по крайней мере, мне достались хоть какие-то отступные.

Так они перешли к теме отношений между мужчиной и женщиной. Он сказал, что у него уже довольно долгое время никого нет. Анна рассказала о НЕМ. Рассказывала долго, рискуя надоесть Тому. О том, что он ненавидел лосьоны после бритья и большие города. О том, что под внешней оболочкой у него скрывалось золотое сердце.

– Ты все еще любишь его?

– Знаю, я слишком много говорю о нем.

– Все нормально, можешь говорить о нем сколько тебе угодно.

И они говорили о ЕГО творчестве и о ЕГО ранимости до тех пор, пока Том тоном учителя не велел Анне оставить траву в покое.

– Что?

– Ты уже всю траву повыдергивала.

Это почему-то опять напомнило Анне о НЕМ. Они еще немного поговорили о том, что за его очарованием таилась дьявольская сущность. О ЕГО отказе встречаться с Анной вечером по пятницам. О ЕГО других женщинах.

– И что, разве ты считаешь, что это был достаточно прочный фундамент для серьезных отношений?

– Н-у-у-у, конечно, нет. А что, по-твоему, может стать таким фундаментом?

– Не знаю. Может быть, терпение?..

– Может, но у Ру с Уорреном оно есть, – сказала Анна, продолжая дергать траву. – Ты знаешь, что они вместе уже шестнадцать лет? Если не считать мужчин Ру и женщин Уоррена, которые были у них до свадьбы. Шестнадцать лет! Так что терпение – это еще не все.

Иногда ей кажется, сказала Анна, что у Ру и Уоррена отношения основываются исключительно на сексе.

Том заинтересовался.

Наклевывался разговор о сексе. Но Анна считала, что их разговор и так уже зашел слишком далеко. Она очень устала. Ей пора домой. Зевок как бы подтвердил ее слова. Она подняла с земли свою шерстяную сумку. Из дома за их спиной доносились звуки.

Том сказал, что ему тоже пора. Анна посмотрела на него и подумала: если бы завтра ей надо было опознать его, смогла бы она узнать его в ряду других лиц? Она сильно в этом сомневалась. В его лице не было ничего запоминающегося. Том сказал, что он вызовет такси. Но сначала проводит Анну до машины.

– Моя машина голубого цвета. Вон она.

– Ты дашь мне свой телефон?

Они должны встретиться опять. Было бы здорово еще раз послушать про НЕГО. И Анна нацарапала номер своего телефона на обложке школьной тетрадки какой-то ученицы. К счастью, у нее, как обычно, оказалась с собой ручка.

У Тома была единственная проблема: он был слишком обыкновенным. И, как учитель химии, он, вероятно, догадывался, что между ними происходит слишком слабая химическая реакция.

Той ночью Анне приснилось, что она опять студентка Политеха.

– Как ты думаешь, я понравилась Тому? – спрашивала ее Ру.

– Вот уж никогда бы не подумала, что он твой тип мужчины.

– Знаю. Но что же мне делать? Он не давал мне прохода.

– Разве? – спросила Анна с сомнением в голосе и быстро добавила: – Я хочу сказать, что я этого не заметила.

– Почему ты не познакомила нас раньше? – спрашивала Ру.

– Я знакомила. Но тогда тебе понравился ОН. Ты знаешь кто? Мой бойфренд!

– О господи. Я не знаю, что мне делать. Тебе не кажется, что Том слишком обыкновенный, или это я такая?

– Послушай, Ру, я должна тебе кое-что сказать…

– Ты должна организовать вечеринку…

– Я собираюсь выйти за него замуж.

– Ты собираешься выйти за него замуж?! – В ее голосе слышались нотки паники. – Анна, дай мне номер его телефона. Я должна ему позвонить.




Глава четвертая


Дыхание Анны все еще пахло табаком. На субботней вечеринке она выкурила всего одну сигарету. В воскресенье утром она удержалась от покупки новой пачки. Но в воскресенье днем, абсолютно случайно, на дне своей «шкатулки для воспоминаний» Анна нашла полупустую пачку «Мальборо». Конечно, табак совсем уже высох – это была та самая пачка, из которой она выкурила сигарету после своего первого секса в 1986 году.

Пачка принадлежала режиссеру пьесы («Женщина, не стоящая внимания» Оскара Уайльда), поставленной в политехническом институте. Режиссер дал ей главную роль, а взамен взял ее девственность. Вскоре после этого он сводил ее в кино. Но к тому времени они оба уже понимали, что между ними все кончено. «Мне кажется, мы оба согласны, что это конец, – сказал он. – И я не жалею о времени, проведенном с тобой. Я вынес очень многое из наших отношений». Она же из этих отношений «вынесла», в свою очередь, эту самую пачку «Мальборо», кассету с записью его любимых песен, которую он подарил ей, и два корешка от билетов в кино; все это добро пошло в шкатулку для воспоминаний.

Ее второй сексуальный опыт оставил Анне на память сценарий «Видения о Петре-пахаре» и шоколадное сердечко в обертке из фольги, на котором так и остался ценник – 30 пенсов.

Ее третий сексуальный опыт добавил в шкатулку фотографию ее парня в военной форме и любовное письмо. Он писал, что слишком уважает Анну, чтобы «позволить этому длиться до бесконечности». К тому же он спит с другой женщиной.

От ее четвертого сексуального опыта у Анны осталось намного больше сувениров. В шкатулке лежала его зубная щетка, испачканная зубной пастой «Колгейт», ключи от его квартиры на Финсбури-Парк, банкнота в 1000 лир, салфетка из гостиницы «Марди Отель», открытка-«валентинка» 1993 года, пузырек с остатками его шампуня для тонких и ломких волос, «валентинка» 1994 года, осколки от фарфоровой чашки, которой он запустил в Анну в пылу ссоры, записка, написанная им спьяну, в которой он умоляет Анну «вернуться к нему», письмо, в котором он умоляет ее «не расставаться с ним» («Любовь, – писал он, – это навсегда»), и картонная подставка под стакан с пивом, на которой прямо поверх логотипа «Карлсберг» написано «На память о примирении с Анной». Тогда ей было совсем не важно, что Брайен не знал, как правильно пишется слово «примирение». И наконец, последнее письмо, которое он, мол, «писал скрепя сердце», ему очень жаль, но он больше не любит Анну.

Пятый сексуальный опыт оставил Анне на память корешок билета из гардероба испанского ночного клуба, билет на авиарейс из Испании в Британию и упаковку презервативов. Количество оставшихся в упаковке презервативов свидетельствовало о том, что отношения длились совсем недолго. Анна привезла Альфонсо после своего отдыха на море, но дома он уже не казался таким замечательным, как там. Сейчас она помнила только, каким он был в постели. Гной в левом глазу, собравшийся за ночь, шоколадный от жаркого испанского солнца живот и дорожка волос от пупка до самого паха.

Номер шесть оставил Анне свои визитные карточки. Номер семь – коричневый бумажный пакет с надписью «Дэнни Куин – только отборные фрукты».

Вчера Анна сложила в свою шкатулку для воспоминаний все то, что осталась ей на память от НЕГО. Билеты на оперу, в театр и на балет. Собачий поводок, который они нашли во время своего четвертого свидания, всякие мелочи из гостиницы в Винчестере, куда они ездили на выходные: шапочка для душа, маленькая бутылочка увлажняющего лосьона для тела, мочалка и дорожный набор иголок с нитками. Он был у Анны номером восьмым в списке сексуальных отношений. Еще немного, и ей придется врать о своем сексуальном прошлом.

Понедельник. Утро. Сегодня начало ее новой трудовой жизни, и, можно сказать, новой Анны Поттер. Она не могла не позвонить ЕМУ – так хотелось, чтобы он узнал о начале ее новой жизни.

– Итак, светит ли мне увидеть трусики Сони? – спросил он.

– Что?

– Ну, ты переезжаешь к ней или нет?

– Что? Я правильно тебя поняла: ты хочешь, чтобы я переехала к Соне и познакомила тебя с ней?..

– Познакомила еще раз.

– Ты, чертов ублюдок!

Естественно, после такого разговора она выкурила еще одну сигарету и затушила окурок в кружке с надписью «Самому лучшему в мире папочке». Мирна когда-то подарила эту кружку своему отцу на Папин День, в прошлом году папочка всучил кружку ей обратно. «Тебе это нужно? – спросил мистер Ломонд. – А то я тут выбрасываю всякий хлам с чердака».

Понедельник. Утро. И сегодня у Анны начинается новая работа. Позвонил ее отец Дон, чтобы пожелать дочери удачи.

– Должен признать, в наши дни одной удачи мало, – сказал Дон ей по телефону. – Теперь требуется еще и упорный труд. – Он откашлялся. – Эта Пэмми Ловенталь захочет выяснить, чего ты стоишь, потому что в этой передаче ты новичок. Тебе нужно все время быть начеку, Анна. Мир жесток. Ты всю жизнь должна работать так, чтобы не стыдно было показать свое резюме…

Анна услышала, как на коврик перед входной дверью почтальон бросил свежую почту.

– Пап, подожди секунду. Принесли почту. – Ей очень хотелось проверить, нет ли там чего-нибудь от НЕГО. Он обещал вернуть ей все ее любовные письма.

– Ладно. Кстати, я тебе кое-что послал, – сказал отец, регулярно посылавший Анне объявления о вакансиях. Эти объявления собирала Мирна.

«Требуются превосходные навыки общения и умение эффективно работать в критической обстановке…»

«Гибкому администратору предоставляется великолепная возможность возглавить отдел…»

«Вы профессионал, стремящийся сделать карьеру? Приходите к нам…»

Анна обрадовалась, найдя на полу мягкий пакет на свое имя, и вернулась к телефону с посылкой в руках. Она нечасто получала почту, хотя в этом, считала она, виноват почтальон.

– Но все и так будут знать, что это далеко не моя первая работа, – сказала Анна в трубку, рассматривая незнакомый почерк на посылке.

– Ну да, та передача о знаменитостях была очень интересной и забавной, – сказал Дон. – Но она же шла поздно вечером и была такой несерьезной. А теперь ты столкнешься с реальностью. На этой работе у тебя не будет времени дурачиться. Она же идет в обеденное время, когда больше всего слушателей…

– Па, я не дурачусь на работе, – заверила Анна, пытаясь вскрыть посылку. Она уже сто лет не дурачилась.

– Ладно, шучу. Я всегда был уверен, что у тебя светлая голова… Поэтому я вырезал для тебя пару-тройку статей, которые, думаю, будут тебе интересны. Они все из разных журналов и газет – ответы на письма читателей, которые просят совета в трудной ситуации. Почитай, и ты увидишь, как по-разному отвечают редакторы читателям. Ты увидишь, что всегда есть несколько способов решить одну и ту же проблему. Ты могла бы приятно удивить Пэмми.

– Не стоило так усердствовать, па.

– А может быть, как раз тебе иногда не помешало бы чуть более усердия, Анна. Разве без этого добьешься чего-нибудь в жизни?

Ее отец всю свою жизнь только и делал, что усердствовал. Он представлял партию консерваторов в округе, где большинство жителей были сторонниками лейбористов. Воистину, тут уж без усердия было никак. И усилия Дона приносили плоды. Он не уставал повторять, что с каждым годом консерваторы набирают все больше и больше голосов на местных выборах.

– Ну, все-таки я еще посмотрю, может, найду для тебя еще несколько проблем.

– Не стоит, ты и так дал мне их уже предостаточно.

Образовалась пауза. Тем временем Анне удалось найти ножницы и открыть пакет.

– А, это была шутка, – наконец заговорил отец. – Шутка. Прекрасно.

Из пакета выпала перьевая ручка Анны. Там же была и записка: «Ты забыла у меня вот это. В конце концов я сдала комнату своей подруге. Извини. Надеюсь, у тебя все в порядке. Успехов, Соня».

– Давайте все превращать в шутку, – расстроенным тоном произнес Дон, – и все будем только шуточки шутить.

Все эти длинные, блестящие коридоры были одинаковыми. Последний этаж, где находился офис и проходила запись передачи «SOS!», ничем внешне не отличался от любого другого в здании. Автомат для кофе был таким же, как и на третьем этаже, так что Анна, как обычно, могла начать день стаканчиком кофе с молоком и сахаром. Она миновала длинный ряд дверей, но нигде не увидела таблички «SOS!». Впервые за годы работы на «Радио-Централ» она заблудилась. Она в десятый раз проходила мимо одного и того же офиса за стеклянной перегородкой. Сидящая там женщина наблюдала, как Анна прошла мимо раз, другой, третий…

– Мне нужен офис «SOS!», – сказала Анна, но женщина не слышала ее через толстое стекло.

– Я не могу читать по губам, – улыбнулась она Анне, заглянувшей в офис. – Теперь все делается из двойного стекла.

– Вы не знаете, где находится офис «SOS!»?

– Угу, – оживилась женщина, радуясь, что наконец кому-то понадобилась. Она надорвала зубами обертку «сникерса».

«Должно быть, сидит здесь, в этих стеклянных стенах, уже целую вечность», – подумала Анна. Женщина откусила шоколадный батончик, на ее стол упала ореховая крошка.

– Ну, ты попала в бухгалтерию, – сказала она.

– Извините, вы случайно не знаете?..

– Конечно. Они специально делают все так, чтобы запутать, верно?

– Да уж, – вежливо улыбнулась Анна, старательно скрывая нетерпение и досаду.

Женщина вытащила из нижнего ящика стола пачку бумаги формата A4. «Она собирается нарисовать мне, как туда пройти», – подумала Анна. Женщина захихикала и пробормотала:

– Наблюдая за тем, сколько раз ты прошла мимо меня, я подумала, что у меня опять начинается…

– Извините, я лучше пойду. – Анне уже становилось не по себе.

– Что ты, что ты, мне это только в радость, – сказала женщина, опять кусив «сникерс». – Я просто радуюсь, что не свихнулась, – хихикнула она. – Опять.

Последнее слово повисло в воздухе между ними.

– Тааак… – беззаботно протянула женщина, как будто люди каждый день сходят с ума по нескольку раз. – Вот, возьми. Если потеряешься еще раз, то всегда сможешь найти меня здесь. Просто спроси Сару.

Анна улыбнулась и в ту же секунду забыла ее имя. Она взяла нарисованную схему. Затем опять спросила дорогу, теперь уже у проходившего мимо мужчины, высокого красивого брюнета в светло-зеленом костюме.

– Извините, я…

– Заблудились? – подсказал он мягким голосом.

Он предложил показать Анне дорогу.

– А зачем вам в «SOS!», – поинтересовался он. – Кстати, меня зовут Шон. – Он протянул Анне руку.

Шон объяснил, что сначала им надо будет пройти через два других офиса. Анна пожала сильную руку Шона и последовала за ним через «Отдел разработок».

– Здесь они создают так называемые идеи, – тихо прошептал он Анне на ухо. – Хотя любая приличная секретарша выдает такие идеи практически каждый день. – Шон улыбнулся кучке секретарш.

– Я уже столько лет работаю на «Радио-Централ»… оператором, – сказала Анна, стараясь не отставать от него. – Так глупо, что я не смогла найти дорогу, – пробормотала она, когда он провел ее мимо охранников.

– Ничего страшного. Я вообще не понимаю, зачем Дункану потребовался отдельный кабинет, – уверенно произнес Шон. – Надо, чтобы все работали в одном месте и без перегородок.

– Вам, наверное, надо было совсем в другую сторону?

– Как раз нет. Я гость месяца в программе «SOS!». Так что, очевидно, мы будем работать вместе.

– Вы ведете программу вместе с Пэмми? Здорово. А как ваша фамилия?

– Всего лишь на месяц. Они сейчас как раз представляют мою тему – преодоление прошлого. – Он улыбнулся. – А фамилия моя – Харрисон, – сообщил он, подходя к двери с табличкой «SOS!».

Шон Харрисон.

Пэмми Ловенталь сидела на просторном письменном столе. Ее толстые ноги были обтянуты колготками цвета темного загара.

– Не торопись, – медленно сказала Пэмми, пока Анна пыталась пристроить свой стаканчик с кофе.

– Э-э-э… Это мой стол?

– Ну, не я знаю, как там, у Джимми Сэлада, – произнесла Пэмми с легким американским акцентом, – но мы стараемся не распределять столы в «SOS!». Мы здесь не отгораживаемся и не метим свою территорию. Хотя, дорогая, там лучше не садись. Я называю это место столом идей.

– Ой, хорошо.

– Иди сюда, присядь рядом со мной. Возьми стул. Сегодня утром ты можешь следить за всем, что я делаю.

Анна подхватила свой неустойчивый стаканчик с кофе. Она прекрасно знала, что незакрепленные столы означают, что все, кроме начальства, могут остаться без рабочего места. Она подтащила стул к столу, который, вне всяких сомнений, принадлежал Пэмми. Ошибиться было невозможно. На всем проступала ее печать. Например, на плюшевом мишке, на животе которого было вышито имя Пэмми, на стэплере, сверху которого была приклеена скотчем бумажка с ее именем. Если бы Пэмми еще чуть более ревностно относилась к «своей территории», то ее стол был бы обнесен рвом, а вокруг стояла бы вооруженная охрана.

– Итак, Анна. Возможно, ты хотела бы начать с рассказа о том, почему ты опоздала. В свое первое рабочее утро. Не самый лучший способ начинать работу на новом месте, а?

– Э-э-э, я…

– Ну, продолжай, – перебила ее Пэмми. Она подняла руки и опустила их опять на колени. Ее глаза свирепо блеснули. – Мне очень даже интересно.

То, что обычно называют молочными железами, у Пэмми скорее было одной огромной грудью. Анна не могла себе представить, что эта глыба под Свитером может быть разделена на две части без помощи грубой физической силы. Но никто никогда не посмеет применить силу по отношению к Пэмми Ловенталь. Анна заставила себя отвести взгляд от груди Пэмми и посмотреть на ее лицо. Сначала она увидела приглушенного темно-красного цвета помаду. Затем рот, который выглядел так, будто его недели две продержали в холодильнике.

– Я не могла… – Анне никак не удавалось придумать благовидную причину.

– Видишь ли, Анна, меня это очень даже волнует. Почему ты опоздала на работу в свой первый день? Мне кажется, это демонстрирует неуважение ко мне, к программе. Но больше всего, мне кажется, это свидетельствует о твоем неуважении к самой себе.

Ее голос звучал так, что казалось, она вот-вот расплачется или запоет. Мирна, естественно, сказала бы, что у Анны появилась проблема во взаимоотношениях с начальством. Но, слушая голос Пэмми, чья вежливость граничила с истерикой, Анна подумала, что скорее наоборот – у начальства проблемы с Анной. Обычно начальство говорило ей вот что:

«А вы вообще слышали, что я сказал?»

«Эта глупая улыбка вам не поможет».

«Ауу, Анна, вы опять витаете в облаках?»

«Вы что, думаете, все происходит само собой?»

«Это было всего лишь замечание, а вы ведете себе, как малое дитя».

«Я к вам обращаюсь, а не сам с собой разговариваю».

– Я знаю, что у тебя есть опыт работы по приему телефонных звонков. Хотя у меня и нет времени на «Час Джимми Сэлада». И на самого Джимми тоже, раз уж мы об этом заговорили. Но не будем углубляться в мои личные чувства. Так вот, основное отличие между моей программой и программой Джимми в том, что мне люди звонят, потому что у них проблемы.

Пэмми так растянула слово «проблемы», будто его звучание доставляло ей удовольствие.

– «SOS!» – это не развлекательная передача. К звонящим надо относиться с должным уважением. Анна, пусть я твой босс, но я тоже заслуживаю уважения. Я тоже человек Только из-за того, что я твоя начальница, на этой передаче, в данной конкретной ситуации не означает, что….

Анна рассеянно уставилась на ряд книг в ярких твердых переплетах, расположенных над головой Пэмми. Там же висели и фотографии, которые уже начали выцветать на свету. На одной ее новая начальница рядом с Шэннен Доэрти[13 - Ведущая шоу-приколов «Тактика Паники», бывшая звезда «Зачарованных» и «Беверли-Хиллз 90210».] («встреча Пэмми со звездами “Беверли-Хиллз 90210”»). На другой она пожимает руку бывшему премьер-министру («встреча Пэмми с Джоном Мэйджером. Хоув, 1991»). Далее шла «церемония вручения наград за благотворительность 1995». На этой фотографии каждый держал в руках табличку, сделанную в форме открытой ладони. Пэмми стояла с краю в группе знаменитостей, включавшей герцогиню Йоркскую и Кэрол Смайли[14 - Британская телеведущая на Би-би-си, написала книгу «Руководство для работающих матерей».].

– Анна, ты поймешь, что я современный руководитель. Я предпочитаю, чтобы все, начиная с Майка, нашего продюсера, и заканчивая тобой, звали меня Пэмми. Я за то, чтобы в офисе был дух товарищества. Но я не потерплю от своей команды грубости, лени, эгоизма, опозданий или нетерпимости.

Оказалась, что ее команда включала в себя молодого человека, которого Анна знала и ужасно боялась встретить когда-нибудь снова. Она увидела, как он вешает свой плащ на самый большой крючок, где уже висела ее куртка. На крючок не помещалось две вещи одновременно. Куртка Анны боролась с плащом молодого человека. Эта была борьба за выживание, и плащ победил. Куртка Анны свалилась на пол.

– Это Майк, твой непосредственный начальник, – улыбнулась Пэмми.

Майк проигнорировал упавшую куртку и медленно прошел к своему столу с таким видом, будто в этом и заключалась его работа. У него было великолепное тело, на нем была футболка специально, чтобы подчеркнуть это. На его мощной груди красовалась надпись «СДЕЛАНО НА ВЕКА». Мускулы, как червяки, двигались под кожей его рук. Внезапно сменив тон, Пэмми пропищала:

– Итак, Майк, давай устроим совещание. Расскажи нам, чем мы занимаемся.

Анна уже была знакома со своим непосредственным начальником. Она не только успела с ним повстречаться до этого, но и произвести на него жуткое, неизгладимое впечатление.

– Э-э-э, мы уже знакомы, – улыбнулась Анна.

Она наблюдала, как Майк бросил на стол пластиковый пакет, разрывающийся от огромных тяжелых книг, и большое яблоко.

– Привет еще раз, – Анна сделала вторую попытку, но он опять проигнорировал ее.

Майк взял ярко-красное яблоко и впился в него зубами. Анна слегка смутилась, когда под ними обнажилась белая мякоть фрукта, но она продолжала ему улыбаться, размышляя о том, собирается ли Майк напомнить ей о своей расовой принадлежности, как он это сделал на прошлой неделе, в пятницу.

В пятницу Анна обедала в столовой с Джимми Сэладом. Они говорили о том, что «Радио-Централ» следует расширить аудиторию слушателей. Вернее, Джимми рассуждал, а Анна слушала.

– Мы должны работать на все социальные группы населения. Должны быть передачи и для азиатов, и для евреев. Глупo, что мы рассматриваем слушателя, как простого среднестатистического…

– И для других групп. – Анна перебила его только потому, что увидела чернокожего мужчину, который уставился на них. Это был Майк. Анна догадалась, что для Майка речь Джимми попахивает расизмом. Хотя сам Джимми тоже принадлежал к этническому меньшинству – он был наполовину китайцем.

– Да, конечно, и для других национальностей, – согласился Джимми. Например, для японцев. Могу поспорить, что эту аудиторию тоже можно заинтересовать.

– И для чернокожих. Чернокожих британцев.

– Я не верю своим ушам, – наконец произнес Майк, бросая вилку на стол. – Как будто все мы, чернокожие, – одна-единая группа!..

– Мне кажется, что Джимми не хотел… – начала было Анна.

– Я говорю не о нем, а о вас.

Анна понимала, что все взгляды в столовой прикованы к ней. К ней, которая терпеть не может привлекать к себе внимание. Правда, это никогда не мешало Дону Поттеру на протяжении всего ее детства таскать Анну с собой в машине, на крыше которой был закреплен мегафон. «Голосуйте за консерваторов! Голосуйте за консерваторов!» Анна сидела на заднем сиденье и делала вид, что ни призывы, ни сидящий за рулем отец не имеют к ней никакого отношения.

– Я так полагаю, сейчас вы боитесь, что я могу вас ударить? О нет, не говорите, что я шизофреник…

– Успокойтесь, – перебил его Джимми. – Перестаньте.

– Не успокоюсь. Я не могу равнодушно смотреть на этот явный, наглый расизм.

Анне казалось, что она вдруг превратилась в одну из женщин, живущих в исключительно белом городке графства Суррей, которые носят высокие пышные прически и голубые блузки с застежкой на груди. В бытность студенткой Политеха Анна ходила на сотни демонстраций против апартеида. В школе она завидовала Притти Пуньяу, которую никогда не заставляли есть школьные обеды: порцию ледяного пюре с комками и мелко нарезанную говядину с овощами, от которой во рту оставался металлический привкус.

– Вы не поняли, я имела в виду… – попыталась вставить Анна.

– Конечно, нас же невозможно различить…

«Я ведь и сама наполовину валлийка», – неожиданно подумала Анна.

– Да? Так кто же, по-вашему, я? Африканец или ямаец?

– Ямаец?

– Вот видите! – с видом победителя произнес Майк. – Вы даже не можете различить. Вот в этом-то и проблема с такими, как вы. Это настолько уже укоренилось, что вы даже не замечаете своего расизма.

Он поднялся и с грохотом поставил свой поднос сверху на стопку грязных. Подносы задребезжали ему вслед, словно аплодируя.

Анна обнаружила, что присутствует на совещании, однако никак не могла понять, когда именно оно началось. Может, оно началось, когда Майк передвинул стул поближе к столу и сел наискосок от Анны, значительно сузив ей обзор? Или когда Пэмми произнесла: «Ну что, Майк, расскажи нам, чем ты занимался на выходных?» Анна уставилась на спину Майка с надписью «РОЖДЕННЫЙ ПОБЕЖДАТЬ». Она надеялась, что когда-нибудь Майк позволит ей объяснить, что произошедшее в столовой в пятницу было случайностью, и, возможно, у нее действительно имеются какие-то неосознанные предрассудки, развивавшиеся за многие годы под влиянием социальных условий. Тем временем Майк рассказывал о своих выходных, о том, как они с Фрэнни водили Шарлоту на «Почтальона Пэта». Фрэнни потеряла контактную линзу в буфете. Анна сидела и улыбалась или делала участливую мину во всех соответствующих местах по ходу рассказа, пока до нее не дошло, что у Майка с Пэмми может создаться впечатление, будто она подслушивает. Конечно же, Анне не полагалось знать о том, что у Фрэнни прогрессирующий рак груди, или о том, как строители напортачили с ванной. Она уже собиралась пересесть за другой стол, когда Пэмми обратилась к ней: – Ну, что, ничего не скажешь, приятные выходные. Ну, Анна, а что ты думаешь по поводу нашей темы этого месяца? Преодоление прошлого.

Анна задумалась, пытаясь сообразить, что бы такое ответить.

– А, да, – наконец-то произнесла она, доставая из сумки ручку, чтобы прибавить себе уверенности. – Я в коридоре познакомилась с Шоном Харрисоном и…

Но уверенность улетучилась, а когда такое происходило, у Анны не получалось говорить законченными фразами.

– А мы уже сегодня начинаем «преодоление прошлого»? – спросила она.

Все смотрели только на нее. Пэмми передвинула на своем столе несколько фотографий. И вдруг резко произнесла:

– Ну что ж, ладно, раз у тебя и впрямь нет своего мнения по этому поводу.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина.

– Микки, объясни, пожалуйста, Анне, чем занимается наша передача. Похоже, она понятия не имеет, что такое проблемы, – сказала Пэмми, со злостью хватая с правого угла стола стопку бумаг. Она переложила стопку на левый угол стола и пробормотала: – Какого черта они прислали мне оператора из передачи про шоу-бизнес? Да еще от Джимми Сэлада… О, боже!

– Наша передача делится на темы, – начал объяснять Майк. – Тема этого месяца – преодоление прошлого. В прошлом месяце была – депрессия. Так что если кто-то позвонит насчет депрессии, знай, что его соединять не надо.

– Мы занимались этим в прошлом месяце, – подчеркнула Пэмми.

– Да. Говори им, что мы полностью рассказали им все в августе. Соль лития, прозак[15 - Соль лития и прозак (торговая марка) – препараты-антидепрессанты.], амфетамин[16 - Препарат-стимулянт.], самоубийства, патологические нарушения – все это мы обсудили до мельчайших подробностей. Этой теме была посвящена целая передача, и мы не хотим возвращаться к ней снова.

– Ладно, Микки. Давай про преодоление прошлого, – велела Пэмми, надевая очки.

– Хорошо. Тема сентября – преодоление прошлого, то есть способность человека вычеркнуть из своей жизни какой-то эпизод, – сказал Майк, подавшись вперед, – суметь поставить финальную точку, чтобы двигаться дальше…

– И все такое прочее, – вставила Пэмми, чтобы было более понятно.

– И так далее. Да. В этом месяце программу вместе с нами будет вести доктор Шон Харри-сон. Конечно…

– Я так рада, что Шон опять с нами, – сказала Пэмми. Она сняла очки и засунула изжеванную дужку в рот. – Нам надо привлекать как можно больше врачей. Больше квалифицированных медиков.

– Что нам нужно, так это больше чернокожих, – пробурчал Майк. – В любом случае, Шон – не врач, а психолог.

– Ну и что, даже если так. Он может говорить на любую тему, и я скажу тебе еще кое-что: тот факт, что он так потрясающе хорош собой, вовсе не повредит нашей передаче. Я права, зайчик?

– Пэмми, это же радио.

– Радио-херадио… Это – миллениум!

Какое-то мгновение Майк с отвисшей челюстью переваривал очередную теорию Пэмми. А потом захохотал.

– Вы с Шоном были просто бесподобны, ну, когда позвонила та женщина…

Он опять засмеялся, не в силах продолжать. Анна время от времени поглядывала на свой стаканчик с кофе – оттуда стала просачиваться жидкость.

– О чем это ты? – запищала Пэмми с притворным недоумением. – Когда? Что-то не припомню. Так когда же?

– Когда позвонила женщина и пожаловалась, что у нее бородавки на гениталиях. Ну, помнишь, та, которая бросила мужа и поехала в Африку участвовать в создании женского движения. И ты сказала…

– И что я сказала? – Она посмотрела на Анну. – Знаешь, хоть убей, ничего не помню!

– Ты сказала: «Ну, милочка, если уезжаете сеять просвещение в другую страну, стоит ли удивляться, что вы привезете оттуда домой не только рецепты местной кухни».

– А-а, – разочарованно отозвалась Пэмми. Было ясно, что она ожидала услышать что-нибудь более забавное. – Теперь вспомнила. Так… Может, нам тогда приглашать Шона каждый месяц? Конечно, если ты дашь нам добро, Майк, – уточнила она и подмигнула Анне.

– Нет, в следующем месяце у нас будет Вильгельм Гроэ. Он у нас будет гвоздем программы, когда мы начнем нашу следующую тему – «счастье за месяц». Надеюсь, что к концу того месяца все наши слушатели узнают, как стать счастливым.

Пэмми рассмеялась и свела колени вместе.

– Будем надеяться, что нет. Иначе мы все останемся без работы.

– Может, оно и так, но в любом случае после него у нас будет Морис Стоу, который весь ноябрь будет рассказывать нам о смерти. И часто ли мы приглашаем таких замечательных чернокожих ребят, как Морис, к нам на передачу? К тому же он написал несколько прекрасных книг о потере близких: «Прощай», восемьдесят седьмого года издания; «И все же улыбаюсь», девяносто второго, об альтернативных способах похорон; «Сохранить память», бестселлер прошлого года.

Анна раздумывала, сказать ей что-нибудь или не сказать. Хоть что-нибудь. Она понимала, что если сейчас ничего не скажет, то вообще уже никогда и ничего не скажет.

– Здорово, – произнесла она наконец, чтобы просто напомнить о своем присутствии.

Но в этот момент ее стаканчик с кофе упал, и его содержимое растеклось повсюду.

Анна была неспособна сформулировать в одной фразе свои собственные проблемы. И тем не менее сегодня она будет выслушивать и сводить к одному слову проблемы других. Нервничая, она сидела в наушниках в ожидании выхода программы в эфир. К счастью, Ру научила Анну правильно дышать. Набирая в легкие воздух, Анна подумала о сегодняшнем обеде с Шоном Харрисоном. Для них двоих не нашлось места за столом «команды», поэтому им пришлось сесть отдельно вдвоем. Выдыхая, она вспомнила слова Шона о том, что он часто чувствует себя лишним, что ему редко удается стать где-либо своим. Анна призналась, что она чувствует то же самое. Хотя вот с Шоном ей легко общаться. (Вдох.) За обедом она услышала, как Пэмми за столом команды с завистью пробурчала: «Смотри, как он обрабатывает эту». (Выдох.) И долетевшие до нее обрывки ответа Майка: «… нравится изображать из себя бога… любит слабохарактерных…»

Теперь она слушала выступление Пэмми о том, как ей нравится эта возможность – свободно импровизировать на радио.

– Радио – это такая интимная вещь, – журчала Пэмми. – Но наш продюсер уже бросает на меня страшные взгляды. Вернусь-ка я лучше к сценарию, пока он не сделал мне выговор. Потому чтооо… Что мы имеем сегодня?..

Анна опять набрала полные легкие. Через стекло студии она видела, как Шон ослабил узел галстука. Обычно ей не нравились мужчины старше ее, особенно с дряблыми складками на шее. Но этот был красив, как кинозвезда, – этакий Харрисон Форд[17 - Американский киноактер (р. 1942).], только более темноволосый и еще более сексуальный, – и Анне захотелось расстегнуть на нем белую рубашку. Ее юбка медленно бы соскользнула под его руками, а потом… Она выдохнула, а из наушников полился голос Пэмми:

– Сегодня мы будем говорить о печали. Мы будем говорить о гневе. Мы будем говорить о том чувстве обиды…

Вдыхая, Анна напомнила себе, что надо отменить свидание с Томом. В ее жизни и без Тома предостаточно проблем, с которыми приходится мириться. Например, у нее до сих пор нет CD-проигрывателя, а квартиру приходится делить с Мирной, которая с каждым днем все больше толстеет.

– Сегодня со мной в студии доктор Шон Харрисон. Постоянные слушатели уже знают, что Шон специалист во многих вещах, но его конек – это проблема преодоления прошлого. Привет, Шон!

– Привет, Пэмми.

– Приятно снова видеть тебя с нами. Итак, похоже, что в наши дни это довольно распространенная проблема.

– В самом деле. Пусть выскажутся наши слушатели.

Вчера Анне позвонил Том. Он спросил, не хочет ли она «пойти куда-нибудь» в ближайшее время. Анна согласилась, но только из-за того, что ей очень хотелось, чтобы свидания стали такой же неотъемлемой частью ее жизни, как ежедневная чистка зубов, и потому, что тогда ее мать наконец успокоилась бы. Барбара никогда не могла понять «эту молодежь». Зачем все принимать так близко к сердцу? Неужели на работе у Анны вообще нет молодых мужчин? Она уверена, что есть и что они приглашают девушек в кино или в кафе. А иначе как еще они находят себе жен? Почему Анна никому не позволяет просто пригласить ее на ужин? Неужели так трудно сходить на ужин? Барбара никак не могла понять, что с пятидесятых годов отношения между полами сильно изменились и этикет свиданий теперь совсем иной. Анна не могла сказать матери, что после свидания женщина двадцать первого века должна лечь с мужчиной в постель. Это подразумевалось само собой. Анна считала, что во всем виновата женская эмансипация. В пятидесятых годах сначала выходили замуж, а уже потом ложились в постель. Тогда было намного легче отказать мужчине, чем сейчас. Движение за права женщин помогло всем, кроме самих женщин, считала Анна. Похоже, что в пятидесятые годы женщины были намного счастливее, по крайней мере, судя по рекламе стирального порошка. В наши дни от женщины ожидают современной головокружительной карьеры, при том что никто не снял с нее традиционных женских обязанностей. Она по-прежнему обязана быть привлекательной и внимательно следить за всеми новинками моды.

Она предложила Тому поужинать вместе в среду, самый прозаичный день недели, надеясь, что тогда он воспримет их свидание как банальный ужин. В среду вечером все нормальные люди моют голову или смотрят очередную серию «Коронейшн-стрит». Но Анна согласилась на свидание с Томом до того, как познакомилась с Шоном Харрисоном. Теперь она видела, каким должен быть настоящий мужчина. Мужчина, который умеет так сексуально ослаблять узел галстука.

– Итак, Шон, объясни мне, что же такое «преодоление прошлого». – Просьба Пэмми звучала почти что искренне. – Расскажи простыми словами, так, чтобы любому слушателю, обыкновенному человеку вроде меня, стало понятно.

– Ну, я бы не сказал, что ты обыкновенная, Пэмми.

– Ну, не знаю, не знаю, – рассмеялась Пэмми.

Внезапно она посерьезнела.

– Мне хотелось бы еще раз напомнить нашим слушателям, что я не врач. Не психотерапевт. Это не моя профессия. Думаю, можно сказать так: я всего лишь плечо. Сильное плечо для всех своих радиослушателей, для всех без исключения: высоких и низких, худых и толстых, красивых и не очень, умных или глупых, здоровых и инвалидов. Ну что ж, кажется, я перечислила всех. Одним словом, я беру запуганные в узел нити жизней моих слушателей и помогаю им распутать их… Однако довольно предисловий. Думаю, нам уже пора перейти к нашей сентябрьской теме. Итак, Шон, что же значит «преодолеть прошлое»?

– Преодолеть прошлое значит оставить его в прошлом. Не позволить прошлому и тому, что произошло в прошлом, вмешиваться в настоящее.

– Итак, если что-то плохое произошло с вами в прошлом, то вы просто вычеркиваете это из своей жизни?

– Совершенно верно.

– И как это сделать, Шон?

– Существует несколько способов. К примеру, вы только что разорвали какие-то неприятные отношения и говорите себе: «Ладно, это отравляло мне жизнь. Но больше это не будет меня беспокоить».

Пэмми яростно закивала головой в знак согласия.

– Но ведь это же, наверное, очень сложно сделать? Я сама не раз оказывалась в ситуации, когда отношения с человеком только осложняли мне жизнь, и я это осознавала, но продолжала звонить и звонить ему. Или ты предлагаешь нам избавиться от телефонов?

– Не смейся, Пэмми Возможно, ты страдаешь навязчивым неврозом.

– Серьезно?

– Да. И самим больным совсем не до шуток. Часто женщины, страдающие навязчивым неврозом, не получают необходимой помощи. Им ставят неправильный диагноз, их считают истеричками и слабоумными. Но, на мой взгляд, это серьезная проблема.

Анна, безусловно, страдала навязчивым неврозом.

– И, как и при любом неврозе, задача в том, чтобы научиться управлять им. Я бы предложил тебе в течение нескольких дней сыграть в теле-фонофобию.

– Телефонофобия? – захихикала Пэмми. – Мне это нравится, дорогуша.

– Прячешь куда-нибудь свой телефон, чтобы не было соблазна. И только отвечаешь на звонки. Тактика такая же, как и во всех случаях, когда пытаешься избавиться от дурной привычки. Надо сказать себе: «Я не отказываюсь от него, я все еще люблю его, просто сегодня я не буду ему звонить».

– Так обычно говорят в группах анонимных алкоголиков?

– Да, подход одинаков при лечении любой вредной привычки. Например, курения. Я всегда советую курильщикам поджечь в пепельнице целую пачку сигарет. Посмотрите на весь этот дым, пропитанный никотином, а затем, ложась спать, поставьте ее рядом с кроватью.

– Провести ночь рядом с вонючими бычками?

«Это должно быть омерзительно», – подумала Анна.

– Это омерзительно, – признался Шон, – но срабатывает. Само собой разумеется, что после этого необходимо полностью исключить сигареты из своей жизни. Однако понять, в чем твоя проблема, определить ее – это, конечно же, первый шаг.

– С сигаретами все понятно, но давай вернемся к личным отношениям. Как мне забыть того мужчину? Мужчину, без которого – могу честно тебе признаться, Шон – жизнь мне кажется пустой и бессмысленной.

– Ну, если тебе никак не удается выкинуть его из головы, то вот мой совет: напиши на листе бумаги все те проблемы, которые у вас были, пока вы были вместе. А они у вас обязательно были, иначе ваши отношения не закончились бы.

– Да, ты прав, конечно.

– Затем перепиши этот перечень сто раз.

– Как в школе, когда неправильно написанное слово надо написать сто раз?

– Именно, как в школе. Не поверишь, насколько это действенный способ. Одно то, что ты смогла определить и перечислить все проблемы, и они окажутся у тебя перед глазами, уже само по себе помогает. Я хочу сказать, что сентиментальные воспоминания – это как раз то, что мешает двигаться вперед. Следует избавиться от всего, что напоминает о том человеке: его писем, подарков.

– Но мне нравится перебирать их. Мне они напоминают о том времени, когда я была счастлива…

– Что ж, Пэмми, если ты и впрямь хочешь преодолеть прошлое, то тебе придется пожертвовать этими сентиментальными мелочами.

– Ты прав. Согласна. Это был хороший совет от доктора Шона Харрисона… А теперь в течение часа мы будем отвечать на ваши телефонные звонки. Напоминаю еще раз, что сегодня мы говорим о том, как перевернуть страницу жизни и двигаться дальше. Сегодня наша первая передача на эту тему, но мы будем обсуждать ее весь сентябрь. И напоминаю наш телефон – 0800 678771. Все звонки бесплатные.

Кнопка номер один замигала зеленым светом.

– Здравствуйте, программа «SOS!», – сказала Анна, нажав кнопку на первой линии.

– Алло, это Пэмми Ловенталь?

– Нет, это оператор. Скажите мне, как вас зовут и сколько вам лет.

– Джеки. Нет, Джейн. Мне тридцать шесть. Пусть будет Джеки.

Анна напечатала:

ПЕРВАЯ ЛИНИЯ: ДЖЕЙН.

– Мы будем называть вас Джейн, – бесцеремонно решила Анна.

Ее учили не позволять людям, звонящим на передачу, выплескивать на нее свои эмоции, прежде чем она переведет звонок на ведущего.

В противном случае звонок можно считать пустой тратой времени.

– О чем вы хотите поговорить с Пэмми?

– Я слышала, как Пэмми говорила о плохих взаимоотношениях, – сказала Джейн абсолютно ровным голосом, намного более ровным, чем у самой Анны. – Я сама нахожусь в таких отношениях с марта 1989 года. Мой бойфренд пьет и бьет меня.

«ЕЕ БЬЕТ ЕЕ БОЙФРЕНД», – напечатала Анна.

Индикатор второй линии тоже замигал зеленым светом. Анна переключилась на вторую линию и попросила: «Подождите, пожалуйста, не кладите трубку».

Появился сигнал на третьей линии, и Анна переключилась туда и произнесла то же самое: «Подождите, пожалуйста, не кладите трубку».

Первая линия снова замигала, и Анна переключилась на нее.

– Джейн, я соединяю вас с Пэмми, – сказала Анна.

– Нет, я еще не закончила. – Голос Джейн звучал как-то отстраненно. Создавалось впечатление, что она неслышно разговаривает с кем-то еще, кроме Анны. – У нас четверо детей, а денег практически нет…

«ЧЕТВЕРО ДЕТЕЙ. НЕТ ДЕНЕГ».

– Джейн, я соединяю вас с Пэмми.

Вошел Майк и нетерпеливо спросил:

– Звонки есть? Пэмми уже изнывает от скуки.

– Джейн, я перевожу ваш звонок на Пэмми, – сказал Анна, стараясь не выдать голосом своих переживаний.

– И я только что узнала, что моя пятнадцатилетняя дочь беременна, – ровным голосом продолжала Джейн.

«ДОЧЬ. 15. БЕРЕМЕННА».

– От своего дяди.

– Своего дяди? – Анна слышала, как ее пальцы бегают по клавиатуре, перенося слова радиослушательницы на экран компьютера.

«КРОВОСМЕШЕНИЕ».

– Да, от Пита, – хладнокровно продолжала Джейн, как будто читала компьютерный текст. – Отец Лизы, Роб, хочет теперь убить Пита…

– Анна, нам нужен звонок.

– Джейн, я вас соединяю.

– А так как Роб только освободился из тюрьмы, я…

– Господи, когда я работала оператором, то за это время успевала принять как минимум четыре звонка. Да переведи же ты мне хоть кого-нибудь!

– Джейн, я уже вас соединяю.

– И я хочу спросить у Пэмми, как она думает, может, мне уйти от него?

Анна щелкнула мышью по иконке «отправить», чувствуя, что у нее пылают щеки.

Проблемы Джейн исчезли с экрана компьютера. Она переслала их Шону для решения и вернулась к звонку на второй линии.

– Извините, что заставила вас ждать. Как вас зовут?

ВТОРАЯ ЛИНИЯ: ПОППИ. ЕЕ ПАРЕНЬ УБИТ В ПРОШЛОМ ГОДУ.

Анна ничего не могла с собой поделать, от рассказа Поппи у нее затряслась руки. Конечно, она каждый день читала о таких преступлениях, и все же она была потрясена, когда услышала голос непосредственного участника трагедии. Естественно, каждый день она читала заголовки газет, описывающих все эти ужасы. И все-таки, набирая на клавиатуре историю Поппи, Анна поняла, что раньше она никогда не думала о тех людях, чьи истории стояли за этими газетными заголовками. Может быть, по утрам они ездили вместе с ней в одном вагоне метро или проходили мимо нее на улице. Никто никогда не думает, сколько людей могут оказаться убийцами, одетыми в самые обыкновенные одежды. Ей представилось, как при свете дня они превращаются в таких же, как она сама, шокированных читателей, которым страшно перевернуть страницу газеты и читать дальше.

ТРЕТЬЯ ЛИНИЯ: РЕЙ. БЫВШИЙ АЛКОГОЛИК. ПЫТАЛСЯ УБИТЬ СВОЮ БЫВШУЮ ЖЕНУ.

Она нажала отправить, радуясь возможности стереть проблемы Рея с экрана компьютера.

До сегодняшнего дня Анна считала, что все те кошмары, о которых рассказывает Мирна, существуют только в ее извращенном воображении. Ведь, в конце концов, ничего такого ужасного не происходило ни с Анной, ни с самой Мирной. Теперь же она представляла себе, как кое-кого из мужчин и женщин, которых она встречала на улице или в метро каждое утро, вероятно, только что отерли кровь со своих рук, смыли с себя греховное семя и, как ни в чем не бывало, укрылись за нарядной, модной одеждой. А за каждой закрытой дверью, может статься, сейчас происходит кровосмешение, изнасилование или убийство. Раньше Анна просто не понимала этого.

ЧЕТВЕРТАЯ ЛИНИЯ: СТЕФАНИ. ЕЕ ПАРЕНЬ ИЗНАСИЛОВАЛ ЕЕ ЛУЧШУЮ ПОДРУГУ.

ПЯТАЯ ЛИНИЯ: ДОННА. ОТЕЦ СКЛОНЕН К НАСИЛИЮ. СЛЕДУЕТ ЛИ ЕЙ ПОЗВОЛЯТЬ ЕМУ ВИДИТЬСЯ С ВНУКАМИ?

Теперь Анна знала, через что проходит большинство людей, когда приходят домой. Там их ждут мужья, которые избивают их до полусмерти, или любовники, которые жестоко обращаются с их детьми «в воспитательных целях».

Снова нажав первую линию, она услышала, как Пэмми обратилась к Шону за советом для Стефани:

– Шон, как Стефании избавиться от чувства гнева?

Анна испугалась за Шона, она знала, что у него не найдется ответа на этот вопрос. На этот вопрос нет ответа. Но Шон с легкостью ответил на него. В его устах жизнь казалась такой простой штукой.

ПЕРВАЯ ЛИНИЯ: ДЖУДИ. ЧУВСТВО ВИНЫ. ДЕТИ ОТПРАВЛЕНЫ В ИНТЕРНАТ. КАК ЕЙ ПРЕОДОЛЕТЬ ПРОШЛОЕ?

ВТОРАЯ ЛИНИЯ: ПИППА. КРЫСЫ В КВАРТИРЕ. БЕДНОСТЬ ЗАСТАВИЛА ВОРОВАТЬ В МАГАЗИНАХ. МУЖ ШИЗОФРЕНИК. СЛЕДУЕТ ЛИ ЕЙ БРОСИТЬ ЕГО?

До Анны дошло, что когда-нибудь ее нынешняя жизнь закончится и начнется другая, это всего лишь дело времени. До сих пор она вела себя по-умному – не выходила замуж за душевнобольного и никогда, даже временно, не жила в многоэтажном доме, кишащем крысами. Она почувствовала себя виноватой, когда перевела звонок Пиппы на Пэмми. Как сможет Шон максимум за две минуты ответить на все ее вопросы? Но он справился.

ТРЕТЬЯ ЛИНИЯ: КЭРОЛ. КОРМИЛА УТОК В ПАРКЕ. СЕКСУАЛЬНЫЕ ДОМОГАТЕЛЬСТВА СО СТОРОНЫ НЕЗНАКОМЦА С ЖЕЛЕЗНЫМ ПРУТОМ. ЖИЗНЬ РАЗБИТА. КАК ЕЙ ЗАБЫТЬ ЭТО?

Если бы Анна была в парке, просто шла через парк в тот самый день и остановилась бы покормить уток, как она обычно делает, то сейчас ее жизнь была бы совершенно разрушена. В то время как она бросала бы размоченный хлеб в жадно открытые рты и мечтала о встрече с мужчиной, хотя бы отдаленно напоминающим идеал, с ней могло бы произойти то же самое. К ней сзади тоже мог бы подкрасться мужчина с железным прутом и затащить ее в кусты. Что бы она смогла поделать, когда его грязное тело с расстегнутыми штанами прижалось бы к ее телу?

Казалось, что только Шон знает ответы на эти вопросы.

ПЯТАЯ ЛИНИЯ: АННЕТТА. БРАТ ПОГИБ В АВТОКАТАСТРОФЕ ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД. КАК ЕЙ ПЕРЕСТАТЬ УБИВАТЬСЯ ПО НЕМУ?

Некролог Анны напечатали бы мелким шрифтом внизу на четвертой странице местной газеты, если бы ее машину вдруг сбили в то время, как она делала разворот в месте, где поворот направо запрещен. Правый поворот на пути в супермаркет – там можно легко расстаться с жизнью. Окажись она в том месте в роковую минуту, до сих пор феноменально везучая, настроившись на волну «Душа FM», какой-нибудь грузовик преспокойно мог бы потерять груз прямо перед ее машиной, и это заставило бы ее резко вильнуть в сторону и… Или двумя секундами раньше ее поезд мог бы столкнуться с другим поездом и…

По крайней мере, Шон приехал бы, чтобы заботливо собрать то, что от нее осталось.

ПЕРВАЯ ЛИНИЯ: КЛЭР. ПОПЫТКА САМОУБИЙСТВА ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЗАСТАЛА СВОЮ ЛУЧШУЮ ПОДРУГУ В ПОСТЕЛИ СО СВОЕЙ МАТЕРЬЮ.

Каждый раз, когда Анна переводила звонок, она ловила на себе взгляд Шона. Хотя она знала, что он отвечает на телефонные звонки, ей все равно казалось, что Шон обращается к ней лично. Казалось, что он видит ее насквозь.

– Попытка самоубийства – это не выход, Клэр. На самом деле, наоборот, – это создает еще больше проблем, только другого рода…

Наконец все линии были заняты, и Анна могла передохнуть. Она видела, как Шон мотнул головой, откидывая назад упавшую на глаза челку. Она слушала, как он распутывает тугие узелки чужих жизней.

– Все мы хоть раз в жизни да задумываемся о самоубийстве, правда, Шон? – спросила Пэмми. Ее голос выражал сочувствие. А может быть, Анне только так показалось из-за того, что их разделяло стекло.

– Не знаю. Разве это так?

– Знаете, мне уже легче, – сказала Клэр, – просто оттого, что поговорила с вами.

– Клэр, тебе, должно быть, очень больно, даже…

– Очень больно, Клэр, – вмешалась Пэмми. В ее голосе слышалась усталость. – Но директор студии убьет меня, если мы с вами не прервемся на рекламную паузу. Ты сможешь подождать?

– Да, – ответила Клэр.

– Хорошо. Ой, нет.

Майк, стоя напротив Пэмми, провел пальцем по горлу, затем показал на часы и одними губами прошептал: «Новости».

– Ну что же, Клэр, я надеюсь, мы действительно смогли тебе помочь, – сказала Пэмми. – Я просто не сообразила: оказывается, у нас уже почти не осталось времени, а я не смогу совершить чудо за оставшиеся пять секунд. Мне требуется чуть больше времени. Клэр, миленькая, держись. Помни, что жизнь – как кожаные туфли: стоит их только почистить, и они опять засверкают, как новые. А если за ними не ухаживать, они быстро сносятся. А мы встретимся с вами завтра и попробуем взглянуть на проблему немного с другой стороны. В этом нам поможет доктор Шон Харрисон, наш особый гость, который будет с нами весь сентябрь.

После окончания передачи ее обсуждение длилось больше трех часов. По мнению Анны, оно больше походило на приватную беседу, вынесенную на публику, так как Пэмми с Майком обсуждали троих нынешних кавалеров Пэмми. Когда Анна сообщала итоги этого «совещания» Мирне, ей удалось выразить их всего лишь в двух фразах:

ПЭММИ, ведущая: «Не было ни одного хорошего звонка. Помните, у нас развлекательная программа».

МАЙК, продюсер: «Слишком много звонков по поводу депрессии. Депрессия у нас была в прошлом месяце».

– А ты еще меня спрашиваешь, почему я отказываюсь работать в офисе? С высшим ли ты образованием или без образования вообще – роли не играет, – мрачно заключила Мирна, уминая последнее яблоко из запасов Анны. – И тех и других запихнули в офисы и заставили отвечать на телефонные звонки.

– Угу, – согласилась Анна.

– Эта женщина, Пэмми, кажется, большая стерва, – заметила она и откусила яблоко. – Это из-за нее ты пошла и нализалась с этим парнем, Шоном?

– Нет, я пошла и нализалась, потому что, должна признаться тебе, Мирна, ты права, жизнь и правда такое дерьмо… Эти сегодняшние звонки…

– Ну, и о чем они были?

– Ну, у одной женщины в прошлом году убили ее мужчину, и она до сих пор…

Мирна фыркнула:

– И по-твоему, это проблема? Пусть люди сначала попробуют пережить войну, а уже потом рассуждают о проблемах.

Шон сказал, что проблемы есть у всех. Самое главное – это суметь определить их. Только что Шон купил Анне еще один бокал вина и задумчиво посмотрел на нее. Он пригласил Анну, Майка и Пэмми в паб, чтобы пропустить по стаканчику после рабочего дня. Но согласилась одна лишь Анна. Майку нужно было разобраться с бардаком в ванной, а Пэмми нужно было разобраться с бардаком в отношениях со своими кавалерами. У Пэмми их было трое: Брюс, Борис и Арчи. Брюс вел передачу во второй половине дня. Его работа заключалась в том, чтобы обеспечить оживленную дискуссию. Брюс постоянно провоцировал слушателей на спор и обзывал их идиотами, если кто-то вдруг осмеливался предположить, что он может ошибаться, комментируя международное соглашение о морских границах или индекс конвергенции европейской валюты.

– Я экономист, работаю консультантом правительства, и я звоню, Брюс, чтобы сказать, что вы не совсем правы касательно…

Это служило для Брюса сигналом, чтобы отключить звонящего и мгновенно пустить в эфир заставку-песенку: «Я идиот, я идиот, я полный идиот!»

То и дело до слуха Анны долетали обрывки многочисленных разговоров Пэмми с Майком, с директором студии, с секретаршей и работниками столовой, из которых она сделала вывод, что с Брюсом у начальницы длительные отношения, с Арчи – непродолжительные, а с Борисом они то сходятся, то расходятся. Хотя Анна уже видела безобразного Брюса с ярко-красной нижней губой, выглядывавшей из зарослей бороды, словно маленький зверек, она все равно завидовала начальнице. Впечатляло само количество мужчин, чьи имена постоянно были у Пэмми на языке: Брюс, Борис, Арчи. Подобная зависть была знакома Анне еще в школе, когда имена любимых мальчиков было принято писать красной пастой на обложках школьных тетрадей. Тетрадки Джастин пестрели мужскими именами. У Анны же было написано всего два имени – Эрол и Лии. Так звали участников одной соул-группы восьмидесятых годов, то есть, попросту говоря, любимые парни Анны были плодом ее воображения.

– Нет, у меня нет проблем, – сказала Анна Шону, от вина у нее кружилась голова. – Никаких проблем, по сравнению с теми, кто звонил сегодня. Я имею в виду Клэр или ту, Стейси.

– Клэр?

– Это та, которая обнаружила свою мать в постели с другой женщиной, а потом пыталась покончить с собой.

– А, помню. А другая? – спросил он со смехом. – Извини, но у меня короткая память.

– Стейси?

– Да, а у нее что?

– Ее отец решил стать женщиной.

– Помню, – медленно произнес Шон.

– Ну вот, теперь видишь?

– Дело в том, что ты не можешь оценить, насколько тяжелы проблемы.

– Понимаю. Но мне кажется, что, по сравнению с ними, мне просто не на что жаловаться, – горестно проговорила она.

– Ну, а ты сама абсолютно счастлива? – вдруг спросил он, снова поправив челку, все время спадающую ему на глаза.

Его длинные ноги почти касались под столом ее ног, и то ли вино ударило Анне в голову, то ли ее охватило желание.

– Нет… – призналась она.

– Проблема в том, что многие люди никогда даже не слышали таких слов, как «этническая чистка» или «резня», не говоря уже о том, чтобы обсуждать эти темы, – сказала Мирна, поедая лакричные конфеты из вместительного пакета и глядя в телевизор, где домашние животные соревновались между собой за почетные награды.

– Ну и что? Я тоже не хочу об этом слышать, – ответила Анна, одним глазком наблюдая за кроликом, которому присудили золотую медаль за «волю к победе». – Можешь называть меня бесчувственной, но…

– Значит, вот что для тебя счастье – спрятать голову в песок, как страус, и пялиться в ящик?! – возмутилась Мирна, пялясь в ящик и разгрызая леденцовую оболочку очередной конфеты.

Они обе на секунду прислушались к происходящему на экране – студия аплодировала кролику.

– Да какое там счастье… – покачала головой Анна, которая до разговора с Шоном даже не подозревала, насколько она несчастна. – У меня все плохо.

– Итак, в чем проблема? – спросил Шон, заказав ей еще один бокал белого вина. – Карьера? Деньги? Здоровье? Семья?

– Да нет, дело не в этом… Мне не сформулировать это одним предложением, – ответила Анна. Выражение лица Шона внушало ей беспокойство. Он смотрел на нее так, как будто она пыталась не найти ответ, а наоборот – скрыть от него правду.

Шон не мог не разочароваться, узнав, что мать Анны все еще замужем за ее отцом, что Анна в состоянии оплачивать свои счета и что она гетеросексуальна. При его большом опыте психолога, ему наверняка встречались женщины с запутанными историями и серьезными проблемами, и его, вне всяких сомнений, больше интересовало исследование женской души, а не женского тела.

– Новая работа? Мужчина? – допытывался он.

Анна все никак не могла решить, стоит ли рассказать Шону о НЕМ или о Томе. Но его обеспокоенное выражение лица убедило ее не делать этого. Проблемы с мужчинами – это так банально! Вот если бы у Анны было проблемное прошлое или хотя бы проблемное настоящее. Однако жизнь ее медленно текла день за днем. Часто она отправлялась за покупками, просто чтобы убить время.

– Скорее это чувство, что… что все вокруг…

– Немного серое и скучное? – спросил он, подавшись вперед. От него пахло мудростью – книгами в кожаных переплетах и шелковыми галстуками, хотя, может быть, это был просто запах лосьона после бритья. – Чего-то недостает?

– Да, – сказала она, слегка переусердствовав с радостью в голосе. Он нашел, в чем ее проблема! – Точно! Чего-то недостает. Все как-то слишком гладко.

– Видишь? Вот мы и продвинулись немного вперед в определении твоей проблемы.

– Но мы не можем говорить только обо мне. Я уверена, что тебе уже надоели проблемы всех окружающих. Давай лучше поговорим о тебе.

– Не надо все время задвигать себя на второй план. Я заметил, что ты все время это делаешь.

Анна с удивлением посмотрела на него. Быть может, она просто захмелела от вина, но у нее было такое ощущение, что этот высокий загадочный брюнет следит за ней уже много лет, а она никогда этого не замечала. Пока она сидела вот так рядом с ним, за одним столом, его ноги рядом с ее ногами, его колено касается ее колена, Анне казалось, что Шон понимает не только ее, но и любую женщину в этом мире. Не то что ОН; как-то раз, после вечеринки, он даже не сумел отыскать ее старое пальто, лежавшее на кровати в куче других.

– Ты так думаешь?

– Уверен.

– Правда? Может, это было… Ладно, неважно…

Анна замолчала и уставилась на свои коленки. Почему-то ей очень хотелось поговорить не о НЕМ или Томе, а о Соне, чью квартиру она смотрела в субботу.

– Может, что? – спросил он, и его зрачки расширились.

– Да так. Ничего. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Нет, давай договаривай.

– Ну, просто я ходила смотреть одну квартиру на прошлой неделе. И все вроде шло хорошо. Эта женщина, Соня, искала жилицу, мне показалось, что я ей понравилась. Я хочу сказать, мне кажется, я все делала правильно. Но когда я уходила, то услышала, как она говорит по телефону, что я какая-то не такая, что у меня какие-то проблемы, что-то в этом роде.

– Я же тебе сказал, что проблемы есть у всех, – спокойно заметил Шон. – Я уверен, что и у твоей Сони тоже есть проблемы.

– Вряд ли, – рассмеялась Анна. – Ты просто не видел, какая у нее квартира. И какая фигура.

Пока Мирна закидывала в рот лакричные конфеты, Анна пыталась выбросить в мусорное ведро макароны. Однако крышка на ведре никак не закрывалась, так как оттуда торчали одноразовые салфетки и банки из-под томатного супа. Болтающаяся крышка и ведро напоминали ей разинутую пасть собаки, из которой вот уже час капал томатный суп цвета запекшейся крови.

– По-моему, первый кролик был лучше, – сказала Мирна, переключая канал.

– Ага.

– У тебя с этим Шоном что-нибудь было?

– Нет, пока ничего.

Анна все еще пыталась вытряхнуть остатки макарон в ведро, но оно сопротивлялось. Она уже вытащила несколько суповых банок, чтобы освободить место, и составила их на полу. Может быть, завтра она сдаст их в утиль – а пока засунет их в другой пакет и поставит в комнате. Мирна тем временем смотрела по телевизору, как двое мужчин смотрят телевизор.

– Если эти люди считают, что это и есть плохое поведение, то им стоит посмотреть на Грегори, – сказала она и выключила телевизор.

– Это классический случай, – произнес наконец Шон.

– Что? – улыбнулась Анна. – Шон, я так не думаю. Ты просто слишком много работаешь в последнее время, – игриво произнесла она. – Ты написал слишком много книг на эту тему.

– Я серьезно. Ты – классический случай. Тебе надо позвонить этой Соне и спросить, почему она так сказала.

– Я не могу этого сделать.

– Иначе ты так никогда и не узнаешь, разве не так?

– Я не буду ей звонить. А то она решит, что я еще более странная…

– Нет, она так не подумает. Если она такая самодостаточная и самоуверенная, как ты утверждаешь. Такой образ мышления не появляется сам по себе. Возможно, она вырабатывала его годами и, судя по всему, под руководством хорошего психолога. Наоборот, если ты ей позвонишь, то она начнет тебя уважать.

Несколько минут они играли в словесный пинг-понг. Анна твердила «нет». Шон повторял «да». Но потом Шон прекратил игру. Он откинулся на спинку стула, окинул бар взглядом, как будто искал другие, более интересные лица.

– Хорошо, пусть все остается по-прежнему. Но я буду больше уважать тебя, если ты это сделаешь, – сказал он и потянулся за своим пиджаком, висящим на спинке стула. – Извини, мне пора идти.

– Ладно, – сказала Анна тихо.

– Ты не должна позволять, чтобы тебя постоянно что-то грызло. Понимаешь? Ты должна давать выход чувствам, иначе они будут разрастаться внутри тебя, как злокачественная опухоль. Я хочу сказать, жертвой становится только тот, кто сам позволяет себе быть ею. Господи, Анна, если ты хочешь вернуть себе самоуважение, то научись контролировать ситуацию. И действуй! Именно это меня и бесит в «SOS!». Люди звонят, жалуются на свои проблемы, но когда стараешься им помочь… Когда даешь им совет, как поступить, они пропускают его мимо ушей. Совершенно не прислушиваются.

– Я прислушиваюсь. Одна моя подруга всегда говорит, что я даже слишком прислушиваюсь к советам других.

– Тебе надо позвонить этой девушке. Просто позвони ей. – Его тон смягчился. – Послушай, мне в самом деле пора. Завтра расскажешь мне, как прошел разговор с Соней.

– У Шона такие глаза… – сказала Мирне Анна, а тяжелые капли насыщенно-томатного цвета продолжали капать на кухонный пол.

– О, боже, глаза! На твоем месте я бы непременно в него втюрилась, Анна. Такое впечатление, что он и впрямь особенный, – поддразнила Мирна, имитируя американский акцент. Затем она включила радио.

– Пэмми сказала, что он «обхаживает меня». Как ты думаешь – если учесть все, что я тебе рассказала, – это правда?

Но Мирна не собиралась отвечать на глупые вопросы Анны – по радио шла увлекательная программа о гонке ядерных вооружений.

Теперь, когда она познакомилась с Шоном, Анну больше всего мучил вопрос, должна ли она отменить свидание с Томом. Она же назначила это свидание до знакомства с Шоном. Но Мирна и этот вопрос пропустила мимо ушей, а вместо этого задала свой собственный:

– Кого же надо бояться: сумасшедших террористов-одиночек или подготовленной атаки террористического государства?

– Вежливо ли звонить после десяти вечера? – перебила Анна.

– Может, мне присоединиться к кампании против ядерной гонки?

– Может быть, мне рассказать все Тому?

– Может быть, ты перестанешь быть такой легкомысленной и заткнешься?

Мирне всегда доставляло удовольствие унижать Анну. Когда они впервые встретились в школе, Мирна издевалась над ее подростковыми журналами. Она называла их идеологической обработкой малолетних. А теперь Мирна утверждала, что Анна так волнуется насчет работы и бойфренда не потому, что они действительно ей нужны, а потому, что в глазах общества хорошая работа и бойфренд – это непременные атрибуты благополучия. Мирна заставляла подругу почувствовать себя слишком легкомысленной, хотя Анна тоже интересовалась состоянием дел в мире. Черт возьми, просто она не думает об этом каждый день, вот и все!

– Успокойся, – пробормотала Анна, выходя из комнаты. – Это всего лишь радиопередача.

Она подошла к телефону в прихожей. Но у нее хватило смелости набрать только первые цифры телефона Сони. Когда она собралась с духом и набрала-таки номер, у Сони было занято. Не успела она положить трубку, как телефон затрезвонил.

Анна удивилась, услышав голос Джастин. Нужна ее помощь.

Не прошло и года…

«Да, уж ты меня извини», – сказала Джастин. Но она была жутко занята. Анна ведь уже знает, что она открывает ночной клуб? Да. Но сначала нужно убедить комиссию, что дело выгорит. Клуб называется «Стормонт» – наверняка Анна о нем слышала. Нет, клуб, который открывает Джастин, будет, называется «Фуксия». Надо убедить комиссию, что ее затея удастся. Восемь часов. В четверг вечером. Все может сорваться. Теперь у нее, правда, есть хороший диджей. Тот самый, наверняка Анна о нем слышала. Надо устроить презентацию. Вот главная заморочка. Она ведь впервые в жизни делает что-то подобное. То-то и оно.

Ей обязательно надо поговорить с Анной. Из всех именно с ней… Может быть, Анна заскочит? По ее новому адресу. Нет, завтра не получится. Может ли Анна прийти в среду? Анна – единственная, кто приходит ей на ум и у кого есть нормальная работа. Ну, пусть и его берет с собой. Том? А она его знает? Чей друг? Друг Ру? Где она откопала подругу с именем Ру?.. Кто?.. Бери и его, только сама приходи. Ну пожалуйста. Будь другом. Посмотришь флайеры и… Хорошо, пусть будет после «свидания».

Анна положила трубку, и ее передернуло. Ну почему ее так тянет похвастаться перед Джастин своими успехами на работе и в личной жизни? Она же ведет себя как подросток, который выделывается перед своими друзьями. Зачем было говорить, что она идет на «свидание»? Ни дать ни взять калифорнийская девчонка-болельщица. И как Анна умудрилась неправильно произнести название ночного клуба Джастин? Значит, он называется «Факсия»? Ну почему, почему она сказала, что Ру на самом деле ей не подруга? И что ее работу «Радио-Централ» нельзя назвать работой? А самое скверное – как она сказала о Томе: «зануда, но ручаюсь, что в постели просто гигант».

«Господи, ну зачем я это делаю!» – подумала Анна, машинально набирая номер Сони еще раз.

– Алло.

От неожиданности и испуга Анна чуть было не бросила трубку, но вместо этого вдруг сказала:

– Извини за беспокойство. Это Анна Поттер. Я приходила к тебе смотреть комнату. – Молчание Сони заставило Анну поморщиться.

– А, привет, – отозвалась Соня, словно вспомнила наконец, кто такая Анна Поттер. – Ты получила свою ручку? Все в порядке?

– А, да. Спасибо. Но я звоню не поэтому. Я звоню…

– И я уже сдала комнату своей подруге, – с заминкой проговорила она. – Извини.

– Ничего. Я звоню, потому что случайно услышала, как ты сказала кому-то по телефону, что со мной что-то не так, что у меня какие-то проблемы, и хотела узнать, почему ты так решила и какие именно у меня…

Анна не верила своим ушам: неужели она сумела высказать все это вслух, да еще и одним длинным предложением!

– О боже… – перебила ее Соня. Повисла пауза. – Ты слышала, как я это сказала?

– Да, но это ничего, – сказала Анна, надеясь, что на этот раз у нее получится говорить гладкими, стройными фразами. – Я понимаю, ты думаешь, что я странная, раз я звоню тебе. Но я решила, что после того, что услышала, я должна…

– Ты права, – нервно хихикнула Соня. – Черт побери!

– Знаю, наверное, тебе это кажется странным.

– Нет.

– Извини, если я кажусь тебе…

– Нет, – решительно перебила Соня, – я рада, что ты позвонила, раз уж ты слышала, что я сказала.

– Я знаю, это звучит глупо…

– Нет. Я бы на твоем месте сделала то же самое. Дело все в том, что… Почему ты не такая? Господи. Потому что… Мне просто пришлось сдать комнату своей подруге.

– Я поняла. Я просто хотела узнать, почему ты сказала, что я не такая. Когда я была у тебя в квартире, ты это сказала кому-то по телефону.

Соня неуверенно рассмеялась.

Больше всего Анне хотелось, чтобы связь неожиданно оборвалась. У нее было такое чувство, что она снова превратилась в четырнадцатилетнюю девчонку, разыгрывающую по телефону незнакомцев вместе с Мирной. Несмотря на то, что инициатором таких розыгрышей всегда была Мирна, говорить по телефону она заставляла Анну. И наблюдала за тем, как Анна сгорает со стыда. Часто Мирна хохотала вплоть до недержания, и моча сбегала по ее ногам на пол телефонной будки. Анна помнила липкую телефонную трубку и запах, оставшийся на ней от других людей, и свой собственный отчаянный монолог: «Я правда думаю, что ты очень сексуальный. Милый, я готова поспорить, что ты хорош в постели». Тогда Анна чувствовала, что это очень невежливо – кидать трубку, то же самое она чувствовала и сейчас.

– Понимаю, – сказала Соня.

– Послушай. Не волнуйся. Все в порядке. Я…

– Нет, все в порядке, м-м-м…

– Тогда прощай…

– Нет, если честно, – голос Сони зазвучал увереннее, – дело в том, что… Как бы сказать… Одним словом… Я решила, что ты слишком мила…

– Слишком мила? – переспросила Анна, и ее гнев начал остывать.

– Ну да, – подтвердила Соня. – Слишком… И вот ты звонишь… Забавно… Знаешь, теперь мое мнение о тебе изменилось. Возможно, у нас с тобой гораздо больше общего, чем я думала. Но, в любом случае, в субботу я решила, что ты слишком мила. Именно так. Правда.

– Правда?

– Да. На самом деле, даже агрессивно мила.

– Агрессивно мила?

– Да, – ответила Соня, как будто размышляя вслух. – Слишком мила.

– Понятно, – сказала Анна.

– Да. Но это так странно. Потому что сейчас мне кажется, что я ошибалась на твой счет. Ведь ты позвонила… – Соня запнулась. – Вот. Но в субботу я подумала именно так.

– Хорошо. Это все, что я хотела узнать. Я рада, что позвонила…

– Знаешь, так как мы сейчас говорим с тобой начистоту, я хочу сказать, что на самом деле я еще не нашла подходящего жильца, так что если хочешь… Может быть, ты хочешь посмотреть квартиру еще раз?..

– А, да. Так, значит, это была неправда? Про под руту.

– Да, – призналась Соня и заговорщически хихикнула.

Анна почувствовала, как к ней возвращается уверенность в себе. Такое же чувство, которое было у нее сегодня утром после первой выкуренной сигареты.

– М-м, знаешь, по-моему, мне и тут неплохо. – Теперь уже Анна чувствовала себя хозяйкой положения. И ей нравилось это чувство. – Но если я надумаю, то позвоню тебе.

– Хорошо, договорились, – сказала Соня. В ее голосе слышалось разочарование.

– В любом случае, спасибо. После разговора с тобой мне стало намного легче, – сказала Анна.

– Ну и хорошо. Извини, если я…

– Все нормально. Извини, мне пора. Но я сообщу тебе, если надумаю сменить квартиру. Извини, что не могу сказать определенно прямо сейчас, – добавила Анна, – ноты же знаешь, как это бывает.

– Да, хорошо. Тогда до свидания, – проговорила Соня блеклым, тихим голосом. – Спасибо, что позвонила.

– Не за что, – звонко ответила Анна. Ей всю жизнь не давали и рта раскрыть, зато сейчас, наконец-то, последнее слово осталось за ней. – Это тебе спасибо.

Положив трубку, Анна почувствовала полное умиротворение. Так, наверное, люди чувствуют себя перед смертью, подумала она. Да, Шон Харрисон прав: жертвы – это те, кто позволяет себе быть жертвой. Если Анна хочет вернуть себе самоуважение, она должна научиться прислушиваться к советам. Она должна научиться ставить точку – преодолевать прошлое.

– Чего это ты такая счастливая? С кем ты разговаривала по телефону? – спросила Мирна у Анны, когда та вернулась на кухню. – Нет! Только не с НИМ!

Анна наклонилась, чтобы поднять консервную банку, с грохотом катавшуюся по полу.

– Кто это – ОН? – задумчиво спросила Анна.




Глава пятая


Среда. Вечер. Анна ехала на встречу с Томом. Они договорились встретиться в восемь в ресторане в Ислингтоне. Но она опаздывала. Было уже без десяти минут восемь, а ей еще оставалось проехать пятнадцать остановок до станции Энджел, так как она рискнула поехать в объезд, чтобы прокатиться вместе с Шоном.

– Ты едешь со мной, по линии Дистрикт-энд-Серкл? – спросил Шон, когда они вместе вышли из здания «Радио-Централ». – Мне туда.

– Э-э-э, да, – солгала Анна, чтобы подольше побыть с ним.

«А этот маршрут живописнее», – подумала она, сидя рядом с Шоном в вагоне поезда. Между ними был только подлокотник. Анна радовалась, что от нее исходит соблазнительный аромат. Она подушилась, хотя ей было до смерти жалко тратить на Тома остатки духов «Наваждение».

– Ну, и как твои дела? – спросил Шон, как будто это и впрямь его волновало.

Анна пересказала Шону свой телефонный разговор с Соней, добавив, что с сегодняшнего дня мисс «Агрессивная Милашка» приказала долго жить.

– Хорошо. Я восхищен твоим поступком. Тебе, должно быть, потребовалось немало мужества, – похвалил ее Шон. Казалось, что он и правда доволен. Шон вытянул ноги в проходе. – Вот видишь, совет может на самом деле помочь.

Анна улыбнулась своему отражению и призналась, что совет Шона действительно ей помог, и не только с Соней. С сегодняшнего дня она больше не курит.

Вчера вечером Мирна в изумлении наблюдала, как Анна прикуривает одну за другой сигареты из своей «шкатулки для воспоминаний» и оставляет их тлеть в пепельнице.

– Что ты делаешь? Вся комната провоняет! – Мирна замахала руками и сильно (и, по мнению Анны, притворно) раскашлялась. – Если тебе так приспичило, курила бы у себя спальне. Мне казалось, что ты бросаешь, а не готовишься поставить рекорд по количеству сигарет, выкуренных за час.

– Послушай, я делаю это как раз для того, чтобы бросить курить, понятно? – сказала Анна. Она решила не напоминать Мирне, что, поскольку та настояла на том, чтобы Анна курила в своей спальне, то курение превратилось в ее личное удовольствие и уже не причиняет вреда здоровью окружающих. – Я буду спать рядом с окурками.

– Можно подумать, что раньше ты этого не делала. Сначала ты пыталась бросить курить после этого неандертальца, который воевал на Фолклендских островах, затем после Фруктовщика… Теперь вот после НЕГО – писателя, который днем работает в компании «Осветительные и электрические приборы Райнеса»…

– Никогда больше не говори о НЕМ. Новая Анна больше не собирается молчать о том, чего она хочет или что ей надо. Новая Анна знает, что ОН был пришельцем с другой планеты. Душевное спокойствие новой Анны Поттер больше не зависит от мужчин…

– Новая Анна Поттер, – перебила ее Мирна, – собирается говорить о себе в третьем лице.

– Вот это да! В следующий раз я подумаю, прежде чем что-либо советовать, – рассмеялся Шон. – Похоже, что ты восприняла каждое произнесенное мной слово как Священное Писание.

– Но мне было так хорошо после разговора с Соней… – ответила Анна совершенно серьезно. – Мне это действительно помогло. Я будто заново родилась, когда вытряхнула свою шкатулку для воспоминаний в помойку.

– Какую-какую шкатулку? – Шон повернулся и посмотрел на Анну.

– Ну, я про всякие глупые сентиментальные безделушки, которые я хранила на память, – быстро добавила она, смущенная тем, что у нее вообще была такая шкатулка.

– Что, например?

– Да все подряд.

Она любила все сохранять. У нее до сих пор хранился пропуск в здание «ТВ Эй-Эм», хотя она проработала там всего один день. И когда ей отказывали в рабочем месте, уверение «Мы обязательно сохраним вас в базе данных» вселяло в нее надежду.

– И на что ты надеешься? – перебил ее Шон. – Что они откопают тебя в базе данных и разыщут? Господи, Анна, в жизни не бывает таких чудес. Так или иначе, зачем хранить все эти вещи? Чтобы потом посмотреть на них и опять расстроиться?

Теперь она уже понимает это. Ей тридцать один год, и она не настолько глупа. Поэтому она и выкинула все визитки своего бывшего бой-френда, владельца предприятия, выпускающего манекены полных, дородных фигур. На его визитке красовался девиз – «Сделать жизнь ПОЛНЕЕ». (Пока они были вместе, он пытался сделать полнее и Анну, а также ее жизнь.) Шон прав – эти визитки навевали только дурные воспоминания. Теперь Анна не смогла бы объяснить, зачем она их хранила. Но ей очень не хотелось расставаться с некоторыми своими романтическими сувенирами. Например, слова «Я тебя люблю», написанные ЕГО рукой.

– ОН – это кто? – спросил Шон игриво.

И Анна рассказала о НЕМ и об их отношениях.

– Знаешь, у него есть шанс стать знаменитым, – рассмеялась она. – Если его книги станут бестселлерами, тогда мне, возможно, удастся продать каким-нибудь журналам пару-тройку историй о его сексуальных похождениях. «Мои постельные игры с…»

– Он писатель?

– О да. Правда, пока не публикуется. Он пишет роман о борьбе коммунизма и капитализма и о влиянии этой борьбы на человека. Он собирается затронуть проблемы религии, власти и женской судьбы. Действие романа происходит в Восточной Европе, Северной Америке и на Ближнем Востоке. Повествование охватывает девятнадцатый и двадцатый века. Он показывал мне план своего романа, написанный на обратной стороне обложки книги Луиса де Берньера «Мандолина капитана Корелли». Это будет эпическое полотно о жизни человечества.

– Любопытно. – Шон скептически поднял брови. – А почему вы расстались?

Вздохнув, Анна рассказала Шону, что ОН, совершенно неожиданно для нее, променял ее на другую. Перестал отвечать на звонки. А вчера поздно вечером «заскочил на минутку» к Анне, возвращаясь домой с презентации новой книги.

– Только не говори мне, – Шон раскинул ноги, – что он просил тебя вернуться, и на этот раз «навсегда».

– Ну, на самом деле он сказал, что беспокоился за меня.

– Я беспокоился за тебя. – Он уселся и забарабанил пальцами по кухонному столу. – Ты не звонила с самой субботы.

– Ну да. Я больше не звоню, подтвердила Анна. – И не собираюсь, по крайней мере, еще несколько дней.

– А почему? – Он передвинул на край стола бутылку томатного кетчупа Мирны.

– Это называется «телефонофобия». Один парень на работе сказал мне, что я пользуюсь телефоном слишком час…

– Какой парень? – Он передвинул солонку поближе к перечнице.

– Шон Харрисон. Он написал много книг о человеческих взаимоотношениях, и он сказал, что…

Он перебил ее со смехом:

– Ради бога, только не говори, что ты решила поиграть со мной во всю эту психочушь.

– Знаешь, сначала я тоже так считала. Но в словах Шона есть смысл.

– Анна, успокойся. Это же все чушь. И ты прекрасно это знаешь. – Он взял Анну за руку. – Но я пришел сюда не для этого… На самом деле я хотел поговорить о нас. Знаешь, я все еще люблю тебя, несмотря ни на что.

Она вырвала у него руку.

– Ага, именно поэтому ты и живешь со своей режиссершей. И именно поэтому ты хочешь переспать с Соней.

Он опустил глаза на свои большие ухоженные руки, а затем проговорил:

– Нет… Ты совсем не такая, как они…

– Ну-ну, скажи еще, что они его не понимают, – рассмеялся Шон. – Так, как понимаешь его ты. Ну, Анна, прости, но даже для того, кто не несет психочушь, все предельно ясно. Этот парень просто неудачник.

– Если бы ты знал его поближе, ты бы так не говорил. Когда он говорит о себе, он становится совсем другим. Тогда он доходит практически до самоуничижения. На самом деле он очень застенчивый, – сказала она.

Просто большинство людей не способны были рассмотреть его тонкую душу за столь грубым фасадом. Когда тем утром Анна сказала ему об этом, он удивился. Как она смогла понять? Боже, он потратил всю свою жизнь, чтобы научиться скрывать свои терзания. Но, как поют Барбара Диксон и Барбара Стрейзанд, она «видит его насквозь».

– Он просто хотел, чтобы ты так считала. Обычно все мужчины хотят, чтобы женщины так думали, – заявил Шон. – Когда женщины наконец научатся отличать обыкновенную, древнюю как мир, похоть от любви? – Это был риторический вопрос. – А потом он, наверное, спросил, вспоминаешь ли ты о нем, – устало предположил Шон.

– Откуда ты знаешь? – поразилась Анна.

– Анна, я же мужчина. Я все это проходил.

– И что, ты больше не вспоминаешь обо мне? – смущенно спросил он. Его пальцы плотно сомкнулись вокруг солонки. – Теперь, когда ты только отвечаешь на телефонные звонки?

Анна рассмеялась, чувствуя, что атмосфера накаляется, так как в кухню вошла Мирна в длинной кружевной ночной рубашке викторианского фасона.

– О боже! – вскричала ее соседка, увидев гостя. – Ты чего приперся? Помучить больше некого?

– Мирна, не надо…

– Анна, только не говори мне, что ты опять купишься на его болтовню. «Бедный я, бедный, мне пришлось гак жестоко поступить с тобой».

– А тебе какое дело? – резко оборвал он, для пущего эффекта громко стукнув солонкой об стол.

– А такое, что я хочу кое-что себе приготовить. А ты расселся на моей кухне да еще лапаешь мои приправы!

Она вырвала у него солонку с перечницей.

– Не могла бы ты немного потерпеть? – попросил он, уставившись на живот Мирны. Он побаивался Мирны, потому что она не стеснялась есть в присутствии мужчин. – А потом сможешь набить свое брюхо.

– А почему это она должна ждать? Вообще-то это ее кухня, – возмутилась Анна, чувствуя себя обязанной вступиться за Мирну и в то же время за всех женщин.

– Анна. – Он посмотрел на нее своим излюбленным взглядом. – Не будь такой.

– Какой это такой? – Мирна включила чайник. – Послушай, она не хочет тебя видеть. И если ты не прекратишь приставать к ней, то она подаст в суд и тебе запретят переступать порог этого дома.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – спросил он у Анны.

– М-м-м… да, – произнесла Анна, и ей очень хотелось добавить: «ненадолго».

– Если я сейчас уйду, то уйду навсегда. – Он встал. – Я не шучу.

– Ну и прекрасно, – сказала Анна, которая все равно уже выкинула все воспоминания о нем: автобусный билетик, на обратной стороне которого он написал «я тебя люблю», и его кружку.

– А ты – сука, – сказал он Мирне, подойдя к двери.

– Прекрати поливать Мирну дерьмом!

– Он по-другому не может, – сказала Мирна, – потому что он сам дерьмо.

– А ты уродина, – сказал он Мирне.

– Может, я и уродина, но после косметической операции стану красавицей, а ты как был дерьмом – так им и останешься.

– Полнейшее ничтожество, – сказал Шон. Поезд подъехал к станции Парк Святого Джеймса.

– Ты здесь выходишь? – спросила Анна, когда двери открылись.

– Да. – Однако Шон продолжал сидеть, как будто уверенный в том, что машинист будет ждать, пока он не выйдет, и только потом закроет двери.

И в самом деле, двери не закрывались, пока Шон объяснял Анне, в чем ее проблема. Она слишком много думает об отношениях с другими людьми. Лучше бы она больше думала о себе.

– Может, теперь тебя не нужно будет уговаривать прислушиваться к моим советам, – улыбнулся он и встал.

За секунду до того, как двери закрылись, Шон вышел из вагона.

Анна начала уже жалеть, что решила поехать с Шоном по линии Серкл: прошло столько времени, пока она добралась до станции Монью-мент. Там она пересела на Северную линию. А теперь ее поезд застрял в туннеле, и администрация метрополитена не давала никаких объявлений или объяснений по этому поводу. Если они простоят еще немного, то Анна точно заговорит с мужчиной, одетым в женское платье, который сидит напротив нее. Они начнут задушевную беседу и узнают друг о друге массу интимных подробностей. Они умрут медленной смертью в вагоне метро под землей, а потом Голливуд снимет фильм об этой необычной дружбе. «Анна и трансвестит», так будет называться фильм, который расскажет о последних минутах их жизни, проведенных вместе.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2149955) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Район Лондона, известный своими ресторанами и ночными клубами.




2


Клуб болельщиков уэльской регбийной команды.




3


Клуб любителей кино.




4


Известный британский комик.




5


Знаменитое американское телешоу.




6


Бывший американский политик, мэр города Цинциннати, в настоящее время работает телеведущим развлекательного ток-шоу, которое очень напоминает нашу программу «Окна».




7


Спортивная игра, напоминающая хоккей на траве.




8


Лэнгленд Уильям – английский писатель второй половины XIV в., автор аллегорической поэмы «Видение о Петре-пахаре».




9


Популярная британская телеведущая.




10


Американский развлекательный телеканал.




11


Деловая часть Лондона.




12


«Арсенал» и «Челси» – лондонские футбольные клубы.




13


Ведущая шоу-приколов «Тактика Паники», бывшая звезда «Зачарованных» и «Беверли-Хиллз 90210».




14


Британская телеведущая на Би-би-си, написала книгу «Руководство для работающих матерей».




15


Соль лития и прозак (торговая марка) – препараты-антидепрессанты.




16


Препарат-стимулянт.




17


Американский киноактер (р. 1942).