Многослов-2, или Записки офигевшего человека
Андрей Маркович Максимов


На эту книгу обидятся все: историки – за то, что она не исторична; политики – за то, что она поверхностна; экономисты – за то, что она не научна; политологи – за то, что все выводы в ней не верны… И все остальные – за всё остальное.

Не обидятся на эту книгу только читатели – они ею заинтересуются.

Известный телеведущий и писатель Андрей Максимов написал, конечно, во многом революционную книжку. Первый «Многослов», который выдержал уже три издания, заставил людей задуматься о себе самих. «Многослов-2, или Записки офигевшего человека» заставит читателей задуматься о мире, их окружающем. «Многослов-2» переполнен огромным количеством потрясающих исторических и современных фактов, которые будут интересны каждому любознательному человеку.

В конце книги читатель найдет главу-справочник, из которой каждый желающий может узнать годы жизни многих величайших людей истории, а также – получить о них минимальную информацию.





Андрей Максимов

Многослов-2, или Записки офигевшего человека




Автор хочет искренно поблагодарить:

• Читателей первого «Многослова», чей, надеюсь, неподдельный интерес к книге и заставил меня взяться за «Многослов-2».

• Еженедельник «Аргументы недели» – всех замечательных профессионалов, с которыми посчастливилось иметь дело, и лично:

– главного редактора Андрея Угланова – за то, что сразу откликнулся на идею «Многослова» и поддержал;

– генерального директора Олега Желтова – за поддержку, внимание, огромную помощь, обозначение реалий и перспектив. Олег, я понимаю, как осложнилась бы жизнь «Многословов», если бы не Вы.

• Радио «Шансон» – всех доброжелательных людей, работающих на этой радиостанции, и лично:

– генерального директора Владимира Маслова – за то, что разрешил и дал свободу «радио самовыражения»;

– главного редактора Артура Вафина – за то, что рискнул выпустить в радиоэфир «Многослов», за личное отношение к передаче и главное – за радостное общение, которым я очень дорожу;

– Николая Пивненко – за радость общения и совместную работу;

– Александру Хайруллину – звукорежиссера большинства эфиров, человека удивительно неравнодушного и доброго.

– слушателей радио «Шансон» – за то, что были и участвовали.

• Всех, кто поддержал идею «Многослова» и высказал свои замечания лично мне, а также на моем сайте www.amaximov.ru и во время наших встреч в самых разных городах страны.

• Авторов книг, без которых не было бы «Многослова-2», а я бы, наверное, так навсегда и остался офигевшим человеком.

• Будущих читателей «Многослова-2» – за то, что решили почитать.



Абсолютно искренно Ваш,

Андрей Максимов




Не обладание истиной, а только порывание к ней развивает душевные силы человека и споспешествует его усовершенствованию. Обладание же делает обыкновенно беспечным, ленивым и гордым.

    Готхольд Лессинг, немецкий писатель



Во имя любви к истине и стремления разъяснить ее, нижеследующее будет предложено на обсуждение…

    Мартин Лютер, 1517 год



Всех добродетелей вящще есть рассуждение…

    Из памятника российской педагогики «Школьное благочиние», XVII век






Здравствуйте!


Непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой.

    СОКРАТ, древнегреческий философ

Нынче все люди говорят с гордостью: мол, нет времени совсем. Бегу, мчусь, суечусь – потому что востребован. Мы живем в такое время, когда слова «невостребованный» и «несчастный» превратились в синонимы. Невостребованный – значит «безтусовочный», никому не нужный; лишний, одинокий… Вот ужас-то!

Если Вы взяли в руки эту книгу – значит, хоть на мгновение остановили свой бег по жизни. Уже спасибо, потому что только у остановившегося человека есть шанс задуматься: на бегу думать невозможно. На бегу вообще невозможно ничего делать, бег – он самодостаточен.

Итак, подумаем: что значит «быть востребованным»? Быть нужным своему времени, друзьям, ля-ля-ля? Это понятно. А если попросту, не возвышенно? А если попросту, это значит – быть бегущим по жизни.

Бег по жизни – видовой признак востребованности. Вот так я скажу. А что означает «быть бегущим по жизни»? Это означает: мчаться без остановок, то есть, не задумываясь. Вывод мы делаем какой? Мы создали жизнь, в которой престижно жить, не задумываясь.

Это гипербола – метафора?

Нет, это правда. А Вы, дорогой читатель, – надеюсь, друг, – разве не так живете?

Мы, люди, конечно, очень сильно отличаемся от лягушек. Практически всем. Кроме зрения. Знаете, что такое лягушачье зрение? Лягушка видит только перемещающиеся предметы, а того, что не меняется, для нее как бы не существует. Ровно так мы относимся ко всему тому, к чему привыкли. Нам кажется, что оно, привычное, не меняется. И мы его поэтому не видим. Ну, не замечаем мы привычное. Не концентрируемся на нем.

Мои «Многословы» – это книги, в которых я хочу поменять лягушачье зрение на нормальное. Вот, собственно, и всё.

Только если первый «Многослов» был книгой о человеке, то «Многослов-2, или Записки офигевшего человека» – это книга о мире, в котором человек живет.

Лично я малёк от этого мира офигел. А Вы, дорогой читатель, нет? От всех этих бесконечных политически-социально-экономических слов, в смысл которых как-то не очень вдумываешься на ходу? Я решил остановиться и подумать. Чего и Вам желаю.

Должен сразу сказать о том, о чем еще придется не раз сказать в моих «Записках…». В «Многослове-2» – много политических слов.Но книга эта принципиально не политическая. Мне не интересно размышлять о проблемах сегодняшнего дня. Опираясь на фактический материал, мне интересно подумать о самых главных словах в жизни мира, а уж как эти раздумья проецируются на день нынешний – это дело читателя.

Английский писатель Томас Гарди говорил, что тяжкие раздумья способны обессилить человека сильнее, чем кровоточащая рана. Поэтому я старался, чтобы раздумья были не тяжкими – ироничными даже, а то и веселыми. Мир ведь почему уцелел, как известно? Потому что смеялся.

В своей работе я пользовался общедоступными книгами. Я не ходил в тайные архивы, не ползал по пыльным полкам в поисках невероятных документов. Все те факты, о которых Вы прочтете здесь, взяты мной только и сугубо из общедоступной литературы.

Перед Вами никоим образом не научный трактат. Не словарь. Не диссертация. Кстати, именно поэтому вы не найдете здесь конкретных ссылок, хотя основные книги, которыми я пользовался, в конце указаны.

Перед Вами именно «Записки офигевшего человека» – человека, который однажды решил разобраться в тех словах и терминах, которые составляют суть нашей социально-политическо-экономической жизни.

Я сделал то, что мог сделать на моем месте любой человек: почитал книжки и подумал. «Офигение» после этого значительно уменьшилось. Чего, опять же, желаю Вам.

Я убежден, что многие мои выводы вызовут протест и желание спорить. Отлично. Когда докапываешься до сути (или до того, что тебе кажется сутью), в голову приходят неожиданные выводы.

Задача не в том, чтобы потрясти воображение читателя разными историческими историями и фактическими фактами. (Хотя и истории, и факты есть действительно поразительные.) Задача именно в том, чтобы самому разобраться в тех словах, которые мы сами постоянно произносим и которые летят на нас со всевозможных экранов.

Выбор слов и их интерпретация принципиально субъективны.

Разбираясь в смысле слов, мы, я убежден, начинаем лучше разбираться и в смысле жизни. Ведь какие бы ни происходили в нашей жизни события, все равно в конце концов мы садимся и начинаем анализировать их с помощью слов. Иного способа понять свою собственную жизнь человечество, мне кажется, не придумало.

Первый «Многослов» имел подзаголовок «Книга, с которой можно разговаривать». Надеюсь, что и с этим «Многословом» можно также разговаривать. Желательно еще и спорить. Выдающийся русский ученый Михаил Бахтин считал, что именно диалог определяет смысл человеческого бытия. Почему бы не поговорить с книгой, если она – на что надеюсь – наталкивает на разговор?

Я не настаиваю на абсолютной истине. Я вообще ни на чем не настаиваю. Я просто хочу, чтобы мы с Вами поговорили. Вот и всё.

Наверное, самой главной похвалой, которой я удостоился после первого «Многослова», – были слова незнакомой женщины. Она написала мне на форум: «Спасибо за то, что делаете мир более понятным». Конечно, это аванс и преувеличение. Но одновременно – и цель. Да, я к этому стремлюсь.

И последнее. Выделю его даже другим шрифтом, потому что оно устремлено в будущее.

Итак. Во время работы над книгой я разбирал слова не в алфавитном порядке, а в зависимости от… От разных причин, дело не в этом. Дело в том, что однажды я прикинул размер получающейся книги и понял, что пора бы остановиться – книга и так вышла довольно внушительная.

Но еще много важных слов осталось… Как бы это сказать? Недопонятыми, что ли? Что же делать?

Писать «Многослов-3»! Чем я сейчас и занят. «Многослов-3» будет как бы продолжением попытки понять этот самый мир. Эта книга пригласит Вас поразмышлять над такими понятиями, как: национализм, патриотизм, пьянство, город, инвестиции, еда, массовая культура, мода, налоги, олигархия, парламент, реформы, свобода, собственность, терроризм, цензура, элита, оппозиция, отдых, философия, тюрьма…

И это, конечно, еще совсем не все. Далеко не все.

Но если Вам захочется кричать: «Почему такого-то и такого-то слова нет в вашем "Многослове-2"?!» – умерьте пыл. Может быть, оно будет в «Многослове-3».

А если пыл не усмиряется, тогда посоветуйте это слово мне. Может, я действительно его позабыл. Найти меня можно на моем сайте: www.amaximov.ru. Я там часто бываю.

А закончить предисловие мне бы хотелось словами великого философа Жан-Жака Руссо: «Сама по себе жизнь ничего не значит; цена ее зависит от ее употребления».

Если возражений нет (а кто возьмется возражать Руссо?) – значит, поехали дальше.

Нас еще целая книга ждет впереди!




Просто так. Про интересное


Любопытство – это острый интерес не к тому, что хорошо и прекрасно, а к тому, что редко.

    Жан де ЛАБРЮЙЕР, французский писатель

В мастерской писателя побывать хотите? Не хотите? И правильно: ничего там интересного нет, в сущности. Сидишь в прокуренной комнате, продолжая тем не менее курить трубку, обложенный книгами, да покрикиваешь на родственников, считая, разумеется, что это именно они мешают появлению в твоей голове грандиозных мыслей.

Поэтому забежим сюда буквально на секундочку.

Я эту книгу как писал? Вы не поверите: сидя за письменным столом! И читая разные книги, в которых искал ответы на свои вопросы, а также – разные интересные и познавательные факты, которые могут помочь объяснить суть тех понятий, которые и составили мои «Записки…»

Много… очень много… до обидного много… исторических историй и фактических фактов не вошло в эту абсолютно книжную книжку.

И вот я решил: неплохо бы начать «Многослов-2» именно с этих фактов и историй. Такой пролог. Или преамбула. Или разбег перед прыжком. Или прыжок перед взлетом. Или взлет перед приземлением.

В общем, «Просто так. Про интересное».


* * *

В 1851 году простой английский столяр Джозеф Брейма изобрел сложный замок и предложил каждому желающему его открыть. Это сумели сделать лишь 75 лет спустя и открывали замок больше суток – 51 час.


* * *

Американский ученый Барри Коммонер сформулировал четыре основных закона: «Все связано со всем», «Ничто не дается даром», «Все должно куда-то деваться», «Природа знает лучше». Как вы думаете, это основные законы чего? По мне – так всего. Хотя на самом деле это законы экологии.


* * *

Джон Кеннеди был освобожден от армии, но сам пошел на службу. И не просто на службу, а на войну. Он прибыл в ВМС США в сентябре 1941-го и принимал участие в боевых действиях на Тихом океане. Кеннеди получил звание лейтенанта, стал капитаном торпедного катера «PT-109». 2 августа 1943 года японский эсминец протаранил и разрезал торпедный катер пополам. При падении на палубу Джон сильно повредил уже травмированную до этого спину. Капитан спас 11 из 13 своих моряков. Он оставался в море в течение четырех часов и как мог помогал своим товарищам. Травма позвоночника впоследствии мучила Кеннеди на протяжении всей его жизни, усиливая болезнь, о которой общественность узнала только после его смерти.


* * *

Мопассан за десять лет написал 300 новелл и шесть романов. Жюль Верн сочинил свыше 100 романов, повестей, рассказов.


* * *

Федора Ивановича Шаляпина в свое время не приняли в церковный хор. Сказали: плохо поет…


* * *

Общество очень трудно объединяется. По-настоящему все люди могут сплотиться перед лицом большой трагедии. Известно, как объединила американцев трагедия в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Тогда под руинами погибли 2801 человек и еще 343 пожарных и полицейских, которые старались их спасти. Американцы поняли, что им объявлена война, – нация стала единой.

Однако погибшие были из 80 стран мира! Почему же 11 сентября не сплотило мир?


* * *

Во все времена у власть имущих была своя мораль. А если у власти стоял тиран, то нормальным и моральным считалось все, что делал он. Про то, что творил любимец нашего народа Иван Грозный, известно: и про опричнину, и про убийства невинных людей. Но вот еще одна деталь, свидетельствующая, что у нашего великого царя были свои отношения с моралью. В день аудиенции Грозный приглашал послов иностранных государств к себе на обед, во время которого со своего места посылал гостям отрезанные куски. Каждый, кто получал кусок, должен был встать и поклониться. Еды было много. Вставать приходилось аж раз 65 за обед! Вот такой «милый» у нас был царь.


* * *

В армейских учебниках США о ведении психологических войн написано, какая бывает пропаганда. «Белая» – это когда указывается источник пропаганды. «Серая» – когда об источнике умалчивается. И, наконец, «черная» – когда пропаганда ведется из одного источника, а указывается, что из другого. Иными словами, любая пропаганда «хороша». Главное, чтобы действовала. Надо ли добавлять, что подобное деление «пропаганд» относится не только к американской армии?


* * *

После непродолжительных, но резких бесед с самим собой я решил не писать главу под названием «Статистика» ни во втором «Многослове», ни в третьем, а если – вдруг? – четвертый напишу, то и в нем не стану. Просто я понял, что ничего нового сообщить не смогу, а то, что есть «ложь, большая ложь и статистика», – и так все знают. Однако некоторые забавные статистические данные привести захотелось: уж больно они занятные.

Например, если верить статистике, то надевать брюки – дело очень опасное. В 1998 году 4400 человек, надевая штаны, пострадали от травм разного рода (чаще всего из-за неудачного балансирования на одной ноге).

Как вы думаете, какое государство занимает первое место в мире по уровню преступности? Неправильно – отвечаю я на ваш ответ, потому что уверен: что бы вы ни сказали – ошибетесь. Потому что первое место по уровню преступности занимает… Ватикан. В 2003 году здесь зарегистрировано 576 уголовных преступлений на 527 жителей. А то, что преступления совершают туристы, – статистику не волнует.

Если верить статистике, кокосовые орехи в пятнадцать раз опаснее акул, потому что ежегодно от падения ореха на голову гибнут 150 человек, а от акул – 10.


* * *

В 1991 году в США провели опрос, посвященный конституции США. Большинство опрошенных были убеждены, что слова: «От каждого по способностям, каждому по потребностям» – это не характеристика Марксом социалистического общества, а строка из конституции США.


* * *

Те, кто читал роман Льва Толстого «Война и мир» (а такие люди, как ни парадоксально, существуют), помнят, что Николай Ростов в 16 лет записался в армию и стал одним из самых молодых офицеров русской армии. Но не все знают, что прототипом Ростова был отец писателя…


* * *

Во времена Людовика XIV стрелковое оружие было не особо точным. И поэтому, чтобы убить как можно больше врагов, солдат необходимо было выстроить в ровную линию. Понятно, что для этого нужно некое открытое пространство, которое не вдруг отыщешь. Однако находили, выстраивались, и – ну палить! Как только одна из сторон начинала побеждать, другая отступала, чтоб избежать лишних потерь. Сказать, что королей (и Людовика, и его противников) как-то особо волновали человеческие жизни, – это нет. Но солдат было жалко потому, что много времени и сил отдавалось на их обучение. В позднейших войнах солдат жалеть перестали.


* * *

Когда умер Александр Македонский, его ближайший сподвижник Птоломей перенес столицу в Александрию, где и правил чудесно. А потом бразды правления принял его сын – Птоломей П. Вот эти Птоломей придумали учреждение, которое назвали «Museion» – храм муз, если по-нашему. В учреждении этом всякие творческие и ученые мужи могли творить в свое удовольствие. Кстати, всем нам известное слово «музей» произошло именно от греческого «museion». Может, нам неплохо бы помнить, что музей – это место, где надо творить?


* * *

Раньше преступников как-то проще искали. Скажем, в Древнем Египте мальчику засовывали под шапку ленту, на которой были написаны имена подозреваемых. Затем его заставляли смотреть в чашу, наполненную водой, окуривали ребенка всякими священными травами, а потом заклинатель спрашивал: «Кто преступник?» И мальчик сразу видел в воде лицо вора. В Китае, если обнаруживали след преступника, то приглашали сведущего в магии человека, который вбивал в след бамбуковый кол и начинал уговаривать нарушителя вернуться на место преступления. Некоторые, говорят, возвращались.


* * *

Телевизионным ведущим неплохо бы помнить слова русского просветителя XVII века Епифания Славинецкого, который, отвечая на вопрос: «Что украшает беседу?» – писал: «Умерение, усердие, стыд и молчание». Представляете, каким было бы телевидение, если бы оно следовало этому закону?


* * *

В 1861 году в России произошло два знаменательных события: отменили крепостное право и начало выходить первое издание Толкового словаря Даля. Кстати, Владимиру Ивановичу в этот год как раз исполнилось 60 лет.


* * *

Когда у самого знаменитого специалиста по менеджменту – Питера Друкера спросили, какую из своих двадцати шести книг он считает лучшей, тот ответил: «Двадцать седьмую, следующую».


* * *

Философия армии – это философия армии воюющей. Однако те, кто говорит про армию, очень любят рассуждать не про смерть, а про милосердие. Книги про «ратное искусство» переполнены красивыми высказываниями, вроде таких слов Фридриха Великого: «Если хотите, чтобы ваши солдаты полюбили вас, цените их жизни и не ведите их на кровопролитие». Правда, Фридрих – даром, что великий – не объясняет: как это можно не вести на кровопролитие тех, кто воюет?


* * *

Честерфилд утверждал: все, что стоит делать, стоит делать хорошо.


* * *

Однажды работники Нью-йоркской фондовой биржи подумали, что деньги – деньгами, а кушать хочется. Но поскольку на бирже, как нигде, понимали, что время и деньги – это практически синонимы, то решили придумать, как бы это поесть побыстрее. Так, в 1885 году через дорогу от здания биржи открылось первое в мире кафе самообслуживания.


* * *

Даже у одного человека некоторые изобретения могут получиться, а некоторые вовсе нет. Вот, скажем, вы знаете, кто такой Джон Харви Келлог? Думаю, нет. А между тем, его изобретением пользуются почти все. Доктор очень хотел придумать для своих пациентов качественный завтрак и изобрел сушеные хлопья «Корнфлекс». А потом он начал бороться с мастурбацией, считая, что от нее случается истощение организма и возникают болезни сердца. Придумал свой способ бороться с этой бедой – обрезание. Тоже своего рода изобретение. Но не прижилось.


* * *

«Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» – оказывается, не русская народная пословица, а слова Горация…

И мы, пожалуй, поверим великому философу и не будем откладывать на завтра чтение «Записок офигевшего человека».

Не будем?




A





Армия


Что такое военная служба? А вот что. Как только молодой человек возрос, окреп, может помогать своим родителям, его приводят в приемную, велят раздеться, осмотрят и потом велят на кресте и Евангелии поклясться, что он будет слушаться во всем своих начальников и будет убивать всех тех, кого ему велят убивать.

    Лев ТОЛСТОЙ, русский писатель

Сейчас вопрос задам, а вы на него ответьте быстро и, желательно, не задумываясь. Приготовились? Отлично.

Спрашиваю: армия что делает? Кто сказал: воюет? Все сказали: воюет? Это что она так прямо все время и воюет? На протяжении всей мировой истории все армии мира постоянно стреляют? Не может быть. Это уже не всемирная история получается, а какая-то компьютерная игра в стрелялки.

Нет, оно, конечно, с тех пор, как в Древнем Египте (а его армия считается древнейшей в мире) воины расселялись на военных поселениях и каждый солдат, между прочим, получал свой участок земли как награду за службу, – вот с тех самых пор и воюют армии. Все воюют да воюют.

Да и само слово «армия» происходит от латинского «armare», что значит «вооружать». Собралось несколько вооруженных человек – вот тебе и армия. Ну а раз уж вооружились – значит, будут биться. Это даже к Ванге, что называется, не ходи…

Армии совершили много подвигов – это правда. Думаю, если бы мы могли поставить памятники всем русским воинам, отличившимся во всех сражениях, которые вела Россия, – количество монументов намного бы превысило количество жителей современной России.

Россия очень много воевала. И народу на это дело никогда не жалела. Брокгауз и Ефрон в своем словаре (он вышел в 1907 году) приводят численность армий разных стран. Франция – 22 с половиной тысячи офицеров; 577 тысяч нижних чинов. Австро-Венгрия – 27 с половиной тысяч офицеров; 374 тысячи нижних чинов. Италия – 13 с половиной тысяч офицеров; 264 с половиной тысячи нижних чинов. Россия – внимание! – 42 тысячи офицеров и 1 миллион 73 тысячи нижних чинов. Характерно, что рядовых авторы словаря в виду не имеют вовсе.

А чего про них и писать-то? Они еще совсем недавно «рекруты» назывались. Значение слова «рекрутство» понимаете?

Объясняю. Раз в два года будьте любезны от каждой тысячи человек – пять отдайте в рекруты. Но это в мирное время, а на Руси много лет мирных времен было? В военное и по 70 на тысячу забирали. Забирали самых лучших – здоровых, высоких, сильных.

На сколько лет рекрутировали? Навсегда, как говорится: всю оставшуюся жизнь. Если женат (что бывало редко, предпочитали брать холостых) – жена может за тобой следовать. А ежели влюбился в кого, будучи солдатом, то с разрешения начальства – пожалуйста, женись.

Лишь в 1844 году император Александр II заменил рекрутство всеобщей воинской обязанностью. С тех пор Россия много чего пережила: «одна революция сменить другую спешила, дав третьей три часа»… Новое государство СССР создалось, потом развалилось, и снова старое возникло – Россия… Две мировые войны, одна гражданская, репрессии, полеты в космос, «в области балета мы впереди планеты всей», научно-технический прогресс, нобелевские премии, радио, телевидение, автомобильный бум, великие книги, спектакли, фильмы… Да много чего произошло с 1844 года, а всеобщая воинская обязанность как была, так и есть.

При императоре Александре слово «рекрут» заменили на «новобранец». При советской власти «новобранец» поменяли на «призывник» – в сущности, вот все кардинальные изменения в этом вопросе с 1844 года.

Итак, все-таки – что делает армия? Опять говорите: воюет? Ах, если не воюет, значит, готовится к войне?

И вправду, мы с плохо скрытым восторгом повторяем слова, которые считаются крылатыми: «Хочешь мира – готовься к войне». Слова эти принадлежат Вегицию Флавию Ренату, и вырвались они из его пламенной груди аж в IV веке до нашей эры.

С тех пор – опять же не могу не заметить – не только много воды утекло, но и крови, и вообще много чего напроисходило. Например, наступила наша эра, то есть пришел Иисус Христос, Который, как известно, несколько иные ценности проповедовал… Мы же, как проклятые, повторяем слова Рената, делая вид, что не понимаем: хочешь мира – береги его. Вот и все.

К слову сказать, означенный Вегиций Флавий Ренат был военным теоретиком, то есть, мысль о том, что, только готовясь к войне, можно сохранить мир, принадлежит человеку, который занимался не практикой, а теорией войны.

На самом деле, как бы много в истории армии ни воевали, доводилось им и отдыхать. Сегодня на вопрос: что делает армия? – можно дать однозначный ответ: готовится к войне. К локальной. Поскольку количество накопленного ядерного оружия таково, что нажатие одной-другой кнопки – посильнее любого, даже хорошо обученного войска.

Получается, что существуют как бы две армии: та, которая воюет; и та, которая готовится к войне, понимая, что войны этой скорей всего не случится. И это два принципиально разных формирования, хотя и называются одинаково.

Один из самых знаменитых российских офицеров, крови как раз нанюхавшийся вдоволь, ставший, к тому же, великим русским писателем, Лев Николаевич Толстой, вдруг пишет про армию такое: «Военная служба вообще развращает людей, ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, т. е. отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой – рабскую покорность высшим себя начальникам».

Это кто ж такой так пишет! Лев Толстой! Мало того, что офицер, так еще и автор «Войны и мира» – великого романа, в котором прославляется армейский подвиг! А сейчас странички назад пролистайте – пролистайте, пролистайте, не ленитесь: эпиграф к главе – тоже из графа. Как мог практически наше «прозаическое всё» так относиться к армии?! Позор!

Спокойно. Боевой офицер, историк, изучивший, как действовала армия во время войны, – очень хорошо видел разницу между армией в военное и в мирное время.

Что такое армия большой страны в XXI веке?

Ну, не знаю… Представьте себе больницу, в которой никогда не бывает больных. Персонал постоянно предупреждают, что больные могут в любой момент поступить, и поэтому надо ежедневно, буквально ежечасно готовиться к лечению больных, которых пока нет. Персонал больницы – а это только мужчины – вербуется в сие лечебное заведение принудительно. В стране, где находится сия больница, не однажды случались эпидемии, и с тех пор профессия врача считается очень почетной. Эпидемий давно нет, но народ предупреждают: они могут возникнуть в любой момент, поэтому каждый должен быть к ним готов. И это не насилие, а выполнение пусть не ясного, но очень почетного долга – не устает повторять начальство. Поскольку делать в больнице, в общем, нечего, смысла в том, что делается, нет никакого, а население сплошь агрессивно-мужское, нравы в больнице царят весьма и весьма дикие.

Армия в мирное время мне лично напоминает такую больницу.

А как же, например, когда американцы посылают свою армию воевать, скажем, в Ирак или Афганистан? Или когда происходят события на Кавказе, в которые вовлекается российская армия?..

Помните замечательную фразу из фильма «Офицеры»: «Есть такая профессия – Родину защищать»? Прошу особое внимание обратить на слово «профессия».

Мы почему-то убеждены, что учитель, сантехник, министр, юрист, водитель – да кто угодно! – должен обязательно быть профессионалом. А воин – не обязательно. Почему такая странная логика?

И вот ведь русский язык, который не только великий, но, что особенно приятно, могучий, – дал нам два слова, два, я бы сказал, определения для людей, которые служат в армии в мирное и военное время. Это разные слова. И они несут разный смысл.

В военное – это воины. От старославянского «вой» – воин, тот, кто воюет. В военное время у всех мужчин, вне зависимости от образования, есть действительно одна профессия – Родину защищать.

Но в мирное время у любого мужчины должен быть выбор: становиться солдатом или нет. Именно солдатом — от итальянского «soldare», что значит – нанимать, платить жалование. Солдаты – это люди, которых государство нанимает, платит им жалование, дабы они помогали решать те проблемы, которые без солдат не решаются никак.

Что бывает, когда в серьезных конфликтах участвуют не профессиональные солдаты, мы все видели во время первой чеченской кампании. Слава Богу, сегодня призывников в горячие точки не отправляют.

В военное время служба в армии – не просто долг, а естественная потребность любого человека, который любит свою Родину и хочет ее защищать от врагов.

В мирное время армия должна быть профессиональной, то есть состоящий из людей, которым нравится быть солдатами.

В мире такой расклад понимают, поэтому все больше государств отказывается от обязательной военной службы. Первой это сделала Канада: в 1950 году здесь был запрещен призыв на военную службу в мирное время. В 1962 году это было сделано в Великобритании. В 1974 году в США не осталось ни одного призывника. Прекратили призывать своих граждан в армию Бельгия, Франция, Португалия, Венгрия, Голландия, Испания. А Чехия, Италия, Латвия, Румыния, Словакия, Словения объявили о том, что в ближайшее время перейдут на полностью профессиональную армию.

Мы тоже все время говорим о том, что профессиональная армия нам необходима. Только вот – денег нет. Еще немножечко подкопим – и тогда. На многое есть. На это не хватает. Пока сократили службу на год, что, с одной стороны, хорошо, а с другой – вообще не понятно, чему может юный воин научиться за такой короткий срок.

Одна моя знакомая, женщина глубоко религиозная, забеременев, решила не делать себе УЗИ и потому только на родильном столе узнала, что у нее родился мальчик. Первое, что она спросила, придя в себя: «Здоров?» Ей сказали: «Отличный парень». «Армия…», – прошептала женщина и заплакала.

С советских времен мы усвоили, что служба в армии – это священный гражданский долг…

«Многослов-2, или Записки офигевшего человека» – книга принципиально не политическая. Я не хочу участвовать в столь любимых моими коллегами-журналистами политико-экономических спорах, но пытаться расшифровать слово «армия» и ничего не сказать о сегодняшней армии в моей стране – невозможно.

Надо быть слепым человеком, чтобы не видеть: то, как устроен сегодня призыв, – это не выполнение гражданского долга, а формирование негативного отношения к государству.

Когда множество жителей страны воспринимают службу в армии как наказание, то к своей стране они начинают испытывать не уважение, а страх. Мне кажется ужасным, когда граждане страны боятся своего государства.

Все мы знаем, что ребенка от службы в армии можно «отмазать» с помощью взяток. Это не секрет. О коррупции в армии говорят все на всех уровнях. Разве когда ребенок видит, что его проблемы можно решить с помощью денег, – это не есть воспитание? Но, перефразируя моего любимого спортивного комментатора Николая Озерова: «Такое воспитание нам не нужно!»

Когда генерал Дуайт Эйзенхауэр был избран президентом США, его предшественник Гарри Трумэн вздохнул: «Бедный Айк, когда он был генералом, он отдавал приказ, и его исполняли. Сейчас он отдаст приказ, и ничего не произойдет».

Трумэн очень ловко подметил разный подход к жизни у военных и штатских. В сущности, любая армия построена на системе рабства: приказы других людей старше тебя по званию (которых вчера ты и вовсе не знал) должны непременно исполняться. Не задумываясь. (Об этом говорил Толстой. Смотрите еще раз эпиграф, если не лень.) Это – нормально. Иначе армия просто не сможет существовать.

Есть люди, которым нравится такая система взаимоотношений. Кроме того, в любом государстве есть те, кто рвется отстаивать интересы своей страны на поле боя. Во всех нас существует некоторое количество агрессии, но в некоторых ее столько, что лишь в армии она может по-настоящему выплеснуться.

В быту слово «армия» для нас означает большое количество кого-то агрессивных: армия тараканов, армия бандитов, армия крыс… Вряд ли мы скажем: «Весной город наводняет армия влюбленных…» Армия подразумевает агрессию. И это естественно. Есть люди, которым это, что называется, «в кайф».

Но есть и иные – те, кто не может привыкнуть к армейской дисциплине. Они не лучше и не хуже, они – другие. В армии они должны либо приспособиться к чуждой им жизни, либо сломаться. Разве государству нужны приспособленцы или сломанные люди?

Мы очень любим повторять, что «армия – это школа жизни». Может быть… Только я бы добавил еще одно слово: «…определенной жизни». Кому-то школа армейской жизни может помочь, а кого-то сломать. Почему бы не дать человеку возможность выбора? Конечно, рекрутство, сокращенное до одного года, лучше, чем вечное. Но это все равно – рекрутство, сокращенное до одного года.

На одном из концертов я слышал выступление замечательного ансамбля «Голубые береты». Увешенные боевыми наградами люди пели: «Я хочу, чтоб наша жизнь продолжалась по суровым, по десантным законам». Вы, читатель, этого хотите?

Итак, что же делает армия любой большой страны? Что делает любой призывник? Он делает вид, что готовится защищать Родину. Случись локальный военный конфликт – разрешать его будет не он. Не приведи Господи, случись большая война – он может просто не успеть вступить в бой. И еще он оправдывает ту противоестественную ситуацию, которая сложилась в нашей армии с советских времен.

Но вот чего в армии нет… Во всяком случае, теоретически… Во всяком случае, не должно быть… Так это бизнеса.

Поэтому о бизнесе мы поговорим в следующей главе.




Б





Бизнес


У богатого планы на будущее, у бедного – на сегодня.

    Китайская пословица

А вот вы прямо сейчас выйдите на улицу… Неохота? Понимаю вас. Ну ладно, тогда у домашних своих спросите, хитро сощурив глаза: какова, мол, цель бизнеса? Если домашние ваши – люди не дикие и к тому же им нечем заняться, то они поддержат разговор. Не могу совсем уж исключить, что наиболее образованные из них возьмут да и скажут, что слово это происходит от английского «business», что значит «дело, предпринимательство». Этот ответ положительно характеризует ваших домашних, однако в сущности понятия ничего не объясняет.

Впрочем, не важно: домашние там или дикие… У кого угодно спросите:

– Какова цель бизнеса?

И самый даже дикий человек ответит вам легко и непринужденно:

– Денег, блин, заработать, какие проблемы?

Правильный ответ.

Я вот спрашивал, и все так отвечали.

Тогда я задавал следующий вопрос:

– В чем цель воровства?

Человек замирал, чуя подвох, и отвечал уже менее уверенно:

– Тоже разбогатеть.

– Тогда, простите, в чем же разница между воровством и бизнесом?

Вот тут я получал разные варианты ответа. От: «Не морочьте мне голову» до грубого и краткого отказа в дальнейшем общении.

Из вежливых самым распространенным можно признать следующий вариант ответа:

– Бизнес – это ежели по-честному, а воровство – если противозаконно.

То есть, если сумел человек закон обойти, – он, значит, бизнесмен, а не сумел – тогда вор получается?

Не хорошо как-то получается.

Нет, ну разве не известны нам случаи – и из истории, и из дня сегодняшнего, и из других стран, и из родной стороны, когда государство разрешает немножечко поворовать и немножечко поспекулировать. Тут же находятся люди, у которых хватает ума и сноровки это предложение государства принять и разбогатеть сильно. Можно ли этих людей назвать бизнесменами? Дайте ответ!

Не дают ответа…

Попробуем сами разобраться.

Вопрос формулируем прямо и грубо: если у воровства и бизнеса одна и та же цель – разбогатеть, то есть ли между ними принципиальная разница?

Можно сформулировать еще резче: каков самый главный отличительный признак бизнесмена?

Заглянем в глубь веков. Почему нет?

Во времена Иоанна Грозного жил да был такой человек – Аника Строганов. Он считается едва ли не первым русским предпринимателем. Как же богател сей Аника Федорович? Он продавал английским купцам меха, которые не были дефицитом в нашей холодной стране, приобретал у англичан различные иностранные товары, которые как раз дефицитом и являлись, а потом загонял их втридорога, с чего и преуспевал. Вопрос: основоположник российского предпринимательства был бизнесмен или спекулянт? Или Аника Федорович поимел право называться бизнесменом, лишь когда начал разрабатывать сольвычегодские варницы и построил множество варниц на Кольской губе?

Лезем, лезем дальше в глубь веков. В самую, значит, глубину. В истоки русской души и мудрости. Потому как есть такое мнение – распространенное весьма: мы, русские люди, богатых не любим. Вранье. Мудрость русского народа, она где спрятана? Правильно: в пословицах и поговорках.

Смотрим из глубин веков пришедшие пословицы и понимаем, что к деньгам наши предки относились всегда с уважением, ощущая их полезность: «Денежка дорожку прокладывает», «Добр Мартын, коли есть алтын», «За свой грош везде хорош. Дай грош, так будешь хорош». А как вам нравится такой русский народный вывод: «Тот мудрен, у кого карман ядрен»? Про сто рублей и сто друзей нам всем поговорка известна. А у нее, оказывается, есть и иная версия: «Что лучше ста рублей? Двести».

Те, которые считают, что бизнесмен – не только не русское слово, но и не русское дело, утверждают с плохо скрытой радостью: нам, мол, православие не позволяет быть богатыми. Христос что говорил? Мол, верблюд, может, и пролезет в игольное ушко, если сильно постарается, а богатый в Царствие небесное – не войдет никогда. Про это все замечательно объяснил великий русский философ Иван Александрович Ильин: «Христос… говоря о «богатых», коим «трудно войти в Царство Божие»… имел в виду не размер их имущества, а их внутреннее отношение к богатству: они «надеются» на него, «служат ему, а не Богу», «собирают себе» земные сокровища и пребывают в них «сердцем» – и потому «богатеют» «не в Бога».

Проблема отношения россиян к богатым и богатству рождается из того, что у нас, у русских, огромный опыт жизни в бедности. Ощущение такое, что народ в целом все время живет в бедности. Чего у нас нет, так это опыта жизни в богатстве и при свободе. О чем тут много говорить, если, скажем, только через восемь лет после того, как в Лондоне открыли метро, в России отменили крепостное право? Поэтому мы готовы раздражаться любому проявлению свободы и любому проявлению богатства. Непривыкшие мы потому что.

И действительно, человек – заслуга которого, например, в том, что он первым добежал до нефтяной скважины или придумал некую спекуляцию в рамках страны, – может ли вызывать уважение, а не раздражение?

Если следовать логике Талейрана, который утверждал: лучше быть большим негодяем, чем мелким жуликом, – то может. И потом для того, чтобы добраться до скважины или придумать что-то (пусть даже аферу), тоже ведь нужны некие отдельные, особенные качества, выделяющие «придумщика» из общего ряда?

Однако все-таки что-то мешает уважать таких людей, скажем так, окончательно. И именно когда мы о них рассуждаем, тут-то и встает во всей своей наглой очевидности вопрос о том, чем отличается бизнесмен от вора.

То ли дело те личности, которые сумели разбогатеть, придумав нечто невероятное. Они – явно бизнесмены и, безусловно, заслуживают всяческого уважения.

Например, Кинг Кэмп Жиллетт разбогател потому, что придумал безопасную бритву. Изобрел он ее в 1895 году. Потом усовершенствовал целых восемь лет! И лишь в 1903 году открыл свой бизнес. В первый год продал 51 бритву и 168 лезвий. Во второй – 90 тысяч бритв и 12,4 миллиона лезвий. Народ стремительно врубился в то, что безопасная бритва куда удобней и, главное, безопасней опасной.

Или, скажем, некая Рут Хэндлер… Знаете такую? Не знаете? А, между тем, о ее изобретении известно буквально каждому ребенку. Эта самая Хендлер однажды заметила, что ее дочь Барбара охотнее играет не с мишками и зайчиками, а с куклами, имеющими выраженные женские формы. Тогда она взяла, да и придумала куклу Барби. В 1959 году первые куклы поступили в продажу, а уже вскоре каждую секунду в 150 странах продавалось три куклы…

Вообще, бизнес был всегда. Слова такого еще не придумали, о предпринимательстве никто и слыхом не слыхивал, а бизнесмены и предприниматели уже вовсю существовали! Например, в историю бизнеса вошел удивительный человек Жак Кёр – королевский казначей, живший во Франции в середине аж XV века. Жак Кёр легко мог бы жить припеваючи, чуток подворовывая, чуток зарабатывая. Как, собственно говоря, и поступали королевские казначеи во все времена во всех странах. Вместо этого казначей-предприниматель начал строить порт в городе Монпелье и мало этого: заложил на верфях собственный флот – семь кораблей, для пущей радости торговли. Другими словами, он действовал, как подлинный бизнесмен: вкладывал деньги, чтобы они потом принесли прибыль.

Так. Секундочку. Это что же получается: и тот, кому государство, положим, разрешает немного приворовать, и тот, кто строит свой бизнес на абсолютно новой идее, – оба называются бизнесменами? И королевский казначей, строящий свой флот, и «бегун», успевший первым добежать до нефтяной скважины, – оба имеют полное право называться чудесным словом «предприниматель»?

На самом-то деле бизнес от воровства отличается целью.

Как это? Разве бизнесмен не хочет разбогатеть? Или вор?

Хотят. Оба.

Но…

Главная цель бизнеса – это создание потребителя.

Внимательно вчитайтесь в эту фразу. Подумайте над ней.

Отлично! Идем дальше.

Бизнесмен – это тот, кто богатеет, достигнув этой цели. Для бизнесмена богатство – следствие того, что он создал потребителя.

Бизнесмен отличается от вора тем, что он создает потребителя, а вор – нет.

Разбогатеть хотят оба. Но принципиально разными способами. Это важное слово, даже два: принципиально разными.

А что, разве тот, кто добежал до скважины, не нашел потребителя?

Всяко бывает. Например, человеку дали пару скважин, он около них сидит и продает свою нефть туда же и тому же, кому продавало раньше государство. А если человек развивает свой бизнес, значит, он ищет новых потребителей.

Развитие бизнеса – это есть не что иное, как поиск новых потребителей своей продукции.

Русские не любят не богатых, а воров – тех, кто на нас наживается. В стране, где генетически – то есть по привычке – бедность уважают больше, чем богатство, надо постоянно объяснять эту разницу: вор нас использует, ухудшая нашу жизнь; бизнесмен улучшает нашу жизнь и за счет этого богатеет.

Все-таки ужасно хочется верить в то, что наш народ неслучайно придумал пословицу: «Без барыша голодна душа».

И Жиллетт, и Хэндлер стали очень богатыми людьми потому, что вычислили, создали, придумали – любой глагол годится – потребителей для своих товаров. И наш Аника Строганов никого не обманывал и никого не обворовывал: он находил потребителя и в Англии, и в России. А за то, что соль еще начал добывать, – отдельная ему наша благодарность.

Или, например, некто Рой Планкетт, чье богатство началось с обычного, казалось бы, случая. Однажды утром Планкетт открыл контейнер, в котором должен был скопиться очень холодный газ. Но вместо этого химический реагент застыл на стенках контейнера. Другой бы не обратил на это внимание, а Планкетт начал полученное вещество изучать и был поражен тому, насколько оно стойко к воздействию разных химических реагентов. Так был изобретен тефлон, принесший Планкетту богатство, поскольку нынче он используется везде – от космических кораблей до кухонной посуды.

Если мы договоримся, что бизнес – это создание потребителя, то бизнесмен – это человек, у которого есть идеи, как создать потребителя.

Звучит красиво, но одновременно безнадежно. Эдак что ж получается? Чтобы разбогатеть, надо все время что-то изобретать: то безопасные бритвы, то тефлон, то Барби…

Разумеется, нет. Но бизнесмен – это человек, у которого есть идеи. Подчеркну жирный чертой: не первоначальный капитал и уж, конечно, не умение быстро бегать по указке государства – идеи. Плюс энергия, которая позволит эти идеи осуществлять.

Аристотель Онассис приехал завоевывать Америку с 63 долларами в кармане. Благодаря идеям и энергии Онассиса 63 доллара превратились во флот из 52 судов, авиационную компанию и несколько шикарных отелей.

Бизнесмен – это не тот, кто копит, а тот, кто умеет заставить деньги работать на себя. Если человек не умеет или тем паче не хочет делать так, чтобы деньги на него работали, – он не бизнесмен никакой, не предприниматель, а самый настоящий Скупой Рыцарь из маленькой, но великой трагедии Пушкина.

У бизнесмена есть идеи, как вложить деньги так, чтобы они потом прибыль принесли. Этот подход принципиально отличается от подхода вора, цель которого: побольше украсть и радоваться. Откуда возьмется прибыль? От потребителя. Найдется много потребителей на идею бизнесмена – вот и будет много денег.

Нам кажется, что бизнесом может заниматься любой – ведь каждый человек знает, что такое деньги, и каждый хочет их зарабатывать. Однако большинство людей знают грамоту, но из этого вовсе не следует, что все могут стать Толстыми. Каждый из нас может что-то нарисовать, но Репины и Дали рождаются не часто. Большинство людей умеют водить автомобиль, однако Михаэль Шумахер – один. С бизнесом все то же самое.

Умение заниматься бизнесом – это талант. Как и любое призвание, он чаще всего заметен с детства. Когда маленькому Уолту Диснею надо было постричься, он рисовал скетчи для местного парикмахера, и тот стриг его бесплатно. А когда маленькому Генри Хайнцу – будущему знаменитому производителю детского питания и изобретателю кетчупа – срочно нужны были деньги, он продавал соседям овощи и фрукты, выращенные в собственном саду. Почувствовали разницу? И напрасно. По сути, ее нет. Она лишь в разном устройстве головы: Дисней использовал свой талант художника, Хайнц – свой предпринимательский дар.

Уоррен Баффет, ставший одним из самых богатых людей Америки, начал в юности с мелкой спекуляции. Он покупал «оптом» шесть бутылок «кока-колы» за 25 центов, а потом продавал каждую бутылку «в розницу» за 5. Это позволило ему покупать отремонтированные бильярдные автоматы за 25 долларов и продавать их в местные салуны, получая в неделю около 50 долларов прибыли. Потом ему пришла в голову мысль: на пару с приятелем купить старый «Роллс-ройс» за 350 долларов и сдавать его напрокат за 35 долларов в день. Он придумал себе потребителя: найдется немало людей, которые в торжественный момент своей жизни захотят шикануть на старом великолепном автомобиле. В 16 лет Баффет скопил 6 тысяч долларов. В 1946 году это была более чем приличная сумма!

Очень часто, когда ребенок проявляет в детстве «бизнесменский» талант – родителей это пугает, особенно если дело происходит в нашей стране. Увы, у нас до сих пор немало людей, которым само слово «деньги» кажется чуть ли не неприличным. К счастью, их становится все меньше…

Господь каждого человека на Земле создает для того, чтобы он прошел свой собственный, уникальный путь. Путь предпринимателя и бизнесмена – ничуть не более стыдный, нежели любой другой.

Не помню, кто сказал, что деньги – это прекрасные слуги и отвратительные хозяева. Бизнесмен – это человек, который может заставить деньги работать на себя. Вор и спекулянт – это человек, чьей жизнью руководят деньги.

Бизнесмены – это люди, которым завидуют все, и не только в России. Собственно, у большинства из нас есть две причины для зависти: слава другого человека и деньги другого человека. Удачной семейной жизни или тем более уму – завидуют куда реже. Людей, которые понимают, что у них нет таланта певца или, скажем, поэта, несравнимо больше, нежели тех, кто признается, что у них нет таланта бизнесмена.

Меж тем, мало кто думает о том, что бизнес – это дворец, построенный на пороховой бочке: в любой момент может долбануть. Как, например, в 1637 году в Голландии. Поначалу тюльпаны там были настолько популярны, что некий коллекционер всего за одну (!!!) луковицу цветка редкого «тюльпаньевого» сорта отдал 450 кг сыра, четыре быка, восемь свиней и двенадцать овец. А уже через две недели рынок тюльпанов обрушился, и они вообще перестали что-либо стоить…

Впрочем, нынче, во время всемирного кризиса, когда то и дело слышишь, что один бизнесмен застрелился, а другой оказался вором и обманщиком и его посадили в тюрьму аж на 150 лет, – уже не надо доказывать, сколь опасна эта бизнесменская профессия.

Если не ошибаюсь, американский писатель (имя, увы, позабыл) мудро заметил: позвольте мне улыбаться вместе с мудрыми, а есть вместе с богатыми. Не возразишь.

Мир, который нас окружает, во многом создан бизнесменами. Все то, чем мы пользуемся, – начиная от безопасной бритвы и заканчивая компьютером, начиная от лампочки и заканчивая автомобилем, начиная от одежды и заканчивая телевизором, – когда-то позволило и до сих пор позволяет богатеть людям, которые все это придумали. Слава Богу, что есть мудрецы, помогающие желающим оценивать этот мир и правильно к нему относиться.

Поэтому закончу я такой историей. Жил-был в Америке политик Пол Цонгас – известный бизнесмен и сенатор, которому предрекали, что он станет президентом США. И вдруг Цонгас узнает, что болен раком. Тогда он бросает свою политическую карьеру и свой бизнес, потому что остаток жизни хочет посвятить семье и наблюдать за тем, как растут его дети. Когда он объявил об этом своем решении, ему пришло письмо, в котором были такие строки: «Вы верно расставили приоритеты. Еще никогда ни один человек в мире не говорил перед смертью: "Жаль, что я не потратил больше времени на мой бизнес…"».

Что тут добавишь?

После разговора о бизнесе хорошо бы, конечно, о бюрократии поговорить – подумать. То есть не то, чтобы – хорошо, а кстати. Но про бюрократию – попозже разговор случится, когда до чиновника дойдем.

А сейчас – про власть. Тоже хорошо и кстати (или не кстати) – после бизнеса говорить про власть!




Бюрократия


См. главу «Чиновник».




В





Власть


– Что более всего соблазняет человека?

– Власть! Воля к власти – самый серьезный импульс и самый тяжелый грех человека. За всеми социальными, политическими, культурными битвами стоит воля к власти.

    Из книги «Отец Александр Мень отвечает на вопросы»

Где власть? А вот где поболее одного человека соберется – там и власть.

Ведь что такое власть, если попросту? Это умение навязывать свою точку зрения, свою позицию или человеку, или группе лиц, или большой группе лиц, или огромной группе лиц, или всему миру…

Значение слова «навязывать» понимаете? Навязывать – это не значит убеждать. Это значит, в лучшем случае, сказать: «Пошел туда – там враг», а в худшем (и чаще всего): «Пошел туда без лишних разговоров!»

Это власть.

Ну а ежели кто-то, пусть даже один человек, думает и действует так, как вам кажется правильным, – принимайте поздравления или соболезнования: вы обрели над этим человеком власть.

Ницше вообще считал, что стремление к власти – есть главное стремление всего сущего на Земле, в том числе и человека.

О том, является ли человек частью природы и можно ли проецировать на нас ее законы, – мы еще поговорим, и не раз. Но то, что живые существа в джунглях и городах, пустынях и деревнях, на суше и на море – все, как безумные, стремятся властвовать, – это факт.

Где два человека – там и власть, говорите? А если представить себе, что болезнь, происходящая внутри одного человека, – это борьба за власть каких-нибудь там вирусов и здоровых клеток или клеток здоровых и больных… Вот и выходит: для того, чтобы власть появилась, вовсе даже не надо двух людей – одного достаточно.

А разве воспитание – это не есть борьба за власть между детьми и родителями? А любовь? А дружба? А…

Так. Спокойно. Сейчас ка-а-ак разбежимся мыслию по древу – потом будет не собрать ни нас, ни мыслей. Власть и борьба за нее – одна из самых ярких и устойчивых метафор мира, это понятно. Но мы говорим конкретно про власть социальную, про ту самую, к которой всегда стремились, стремятся и будут стремиться люди.

Что невероятно само по себе. Ведь казалось бы… Господствовать над другими людьми, то есть навязывать свою точку зрения другим – и тяжело, и не всегда приятно, и, главное, очень ответственно. Тут с самим собой не всегда разберешься… Так нет же! Толпы людей борются за возможность царить хоть где-нибудь.

Какой из всего этого можно сделать вывод? Стремление руководить другими у большинства людей гораздо сильнее страха своей властью принести этим другим вред. Власть желанна.

У первобытных людей все, видно, было просто: кто самый умный и сильный, тот сумел накормить племя, за что племя начинало ему подчиняться. Оно понимало: будет сыт вождь, не станут голодать и остальные.

История развивалась. С появлением государства возникла новая закономерность: вождь, оказывается, может быть сыт в то время, как его «подведомственный» народ голодает. И чем дальше развивалось государство, тем очевидней становилось: вождь всегда сыт и всегда в порядке, что до народа – тут возможны разные варианты.

Как только возникли первые государства, тут же появились и первые философы – мудрые и наивные люди, всерьез верящие в то, что правители и народ будут прислушиваться к умным словам. Философ – это кто таков? Человек, который сидит на месте и думает. Поэтому размышляют философы, как правило, о том, что можно понять, не сходя с места. А это что именно? Человек и государство.

Вот философы тут же и начали создавать свои философские системы, объясняющие смысл власти и государства.

Скажем, Платон считал, что в государстве есть три сословия: философы, воины и трудящиеся, и власть непременно должна принадлежать философам. Согласитесь, что сегодня глав государств можно назвать самыми разными словами, но на философов они как-то все-таки не тянут. Средневековые философы вообще вопрос о власти решали просто: власть от Бога, а ежели она – от Бога, то извольте принимать какую есть, да еще, желательно, со словами благодарности.

Поначалу власть была единоличная и занималась буквально всеми государственными делами. Скажем, князья Киевской Руси сами правили, сами судили и даже налоги собирали самолично.

Потом государства росли, развивались, народу в них прибавлялось. Теперь даже школьник знает, что в стране должно быть три ветви власти: исполнительная, законодательная и судебная плюс примкнувшая к ним (или критикующая их – как где) четвертая власть – власть прессы. O каждой из них мы поговорим отдельно: и о министерствах, и о парламенте (в «Многослове-3»), и о законах, и о журналистике, разумеется.

Однако пример князей – царей, монархов – оказался заразителен. И не отыщешь не то что века, а, пожалуй, даже десятилетия в мировой истории, когда б не появился в ней некто, желающий заменить собой все ветви власти.

Основной принцип такой власти: разделяй и властвуй. Чудесный принцип! Откуда взялся – неведомо. Некоторые считают, что это девиз Древнего Рима, только подтверждений этому нет. Иные уверены, что это слова короля Людовика XI, но и тут проблемы с доказательствами. Да и ладно! Будем считать это не народной, а «властной» мудростью (а то почему, действительно, народ мудрости свои тиражирует, а власть нет?): разделить, а дальше уж поодиночке над ними властвовать. Так проще.

Но все-таки: почему люди так страстно хотят властвовать?

А почему они так жаждут выступать на сцене, писать книги, совершать научные открытия? Мне кажется, вольно или невольно, осознанно или – чаще – нет, однако все это продиктовано вечным и неизбывным желанием человека бороться с Создателем в бессмысленном, но очень манком желании с Ним сравняться.

Бог не создал тех людей, которых описывают писатели, и тех, кого играют актеры. Бог создал мир, но не объяснил его, этим занимаются ученые. Казалось бы, Господь должен обидеться на людей за такие попытки, однако ирония и мудрость Создателя в том, что в историю – то есть в память человечества – попадают именно те люди, которые как бы доделывали за Создателя то, что Он не доделал.

Власть также притягательна именно этим: большинство властителей в мировой истории считали себя едва ли не равными Богу.

Однако не плохо бы помнить, что за всю историю человечества талантливых властителей было все-таки значительно меньше, чем бездарных. Замечательно сказал об этом Наполеон Бонапарт, вся жизнь которого – пример желания человека сравняться с Богом: «На свете есть великое множество людей, воображающих, что они наделены талантом править единственно по той причине, что они стоят у кормила власти».

Откуда вообще взялось это слово – «власть»? От слова «волость», которое поначалу имело несколько значений. Наши предки одним словом «власть» обозначали и территорию, и собственно власть, а также – право на эту власть и возможность эту власть осуществлять!

Сегодня нам кажется, что мы определяем власть иначе, не так, что ли, общо. Но, если вдуматься, нам это действительно только кажется. Говоря о власти, мы имеем в виду и возможность власть осуществлять, и территорию, на которой эта власть, собственно, и осуществляется. Так что русский язык и здесь демонстрирует свою «великость и могучесть».

– А про «право на власть» вы забыли, господин автор?

– Нет, конечно. Просто это отдельный и очень интересный вопрос.

Власть должна быть легитимной, то есть – законной. Этот постулат вы прочтете в любом учебнике по политологии. Что же он означает на практике?

Отложим учебник, и тогда нам станет ясно: право на власть в реальности означает вот что: те, над кем осуществляется власть, должны быть убеждены в законном праве властителей над ними властвовать.

Знаете, есть такая шутка: муж всегда прав, если муж не прав – смотри пункт первый?

Ее можно перефразировать: власть всегда легитимна, если она не легитимна – смотри пункт первый.

Историки, политологи, журналисты очень любят рассуждать о легитимности власти. И это действительно интересное занятие. Однако мы вынуждены отметить: современники признают легитимной ту власть, которая ими правит.

Для примера возьмем двух совершенно разных политиков: императрицу Екатерину Великую и Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Оба пришли к трону в результате государственного переворота. Оба правили долго. И по поводу легитимности их власти бо?льшая часть населения не сомневалась.

Изучение легитимности власти – дело историков. Если власть осуществлена – современники ее принимают. Тем более, шагая к правлению (в стране или в каком-нибудь домкоме – неважно), человек всегда клянется, что делает это не ради себя, а ради других.

Я не знаю примера во всей мировой истории, когда бы человек боролся за власть под лозунгом: «Я хочу править (домом, заводом, областью, страной) потому, что мне очень нравится руководить, к тому же, руководящая должность позволяет жить безбедно, получать всякие блага и брать взятки!» Так не бывает.

Хочет ли человек стать председателем домкома или руководителем страны, он всегда клянется, что, во-первых, власть – тяжелая ноша и огромная ответственность. А во-вторых, он готов на себя эту ответственность взвалить только и единственно ради блага других.

Человек ли, группа ли людей, пришедшая к руководству, всегда утверждает: «Все, что я делаю, – я делаю не для себя, а для народа. И в силу абсолютной верности этого лозунга я, власть, легитимна! Кто не согласен (в зависимости от обстоятельств): либо пишите заявление об увольнении, либо валите в другую страну, либо становитесь к стенке и молитесь своему неправильному Богу».

Власть – это то, за что борются, но что крайне редко отдают. Хотя бывает. Вспомним первого президента России Бориса Ельцина, который ушел в отставку добровольно и раньше срока. Или первого президента США Джорджа Вашингтона, которому предлагали избираться на третий срок, но он отказался…

Однако согласимся, что подобные примеры все-таки редкость. Та же Екатерина II казнями не злоупотребляла. За все свое долгое правление она казнила лишь подпоручика Василия Мировича за то, что он пытался возвести на престол Ивана VI (Антоновича), и Пугачева со товарищи, который тоже, как известно, претендовал на трон. То есть воруйте, убивайте – за это тюрьма положена. Но ежели кто на власть замахнется – тому смерть неминуема.

Первый в истории США вице-президент и второй президент США Джон Адаме считал, что власть ни в коей мере не должна находиться без контроля. Кто бы спорил? Собственно говоря, четыре ветви власти – они и нужны для этого самого контроля.

Проблема, однако, состоит в том, что руководители любого уровня более всего на свете боятся, что их деятельность начнут оценивать. Не восторгаться, не поддерживать, а вот именно – оценивать.

А ведь еще Аристотель делил все государства на те, где есть правильная система руководства и неправильная. Правильная – когда данная форма правления служит общей цели. Неправильная – когда личному благу правителя. Даже Аристотель понимал: общая цель и личные блага правителя – это, как говорится, две большие разницы.

В любые времена в любой стране человек, пришедший к любой власти, – от власти над домашними в семье до высших постов в государстве, – всегда стоит перед дилеммой: пользоваться своим руководящим положением ради себя или ради других? Совмещать удается редко, потому что стоит начать заниматься собой, и остановиться уже не получается.

Представим себе, что у человека, пришедшего к руководству, отбирались бы все его привилегии. Подчеркиваю: не давались бы ему, а вот именно отбирались. Человек начинал бы жить в плохом доме, ездил бы на старой машине, получал бы крошечную зарплату, был бы вовсе лишен отпуска.

Такой был бы всемирный закон: хочешь править – живи аскетично. Подозреваю, что в этом случае вся история человечества развивалась бы иначе.

Тут как раз настало время поговорить про привилегии. Что это за слово такое? Возникло оно от латинского «privelegium», образованного, в свою очередь, из двух слов: «privus», что значит «особый» и «lex» – «закон». Другими словами: люди, имеющие привилегии, – это люди, живущие по особым законам.

Увы, по Платону никто жить не захотел, и мировая практика доказывает, что часто получается так: руководители – это не философы, а те, кто живет по своим, особым законам. Хороши ли эти люди или плохи, действуют ли они во благо того, чем руководят, или во благо собственного кармана – но почти всегда и почти везде они живут по своим собственным законам.

Как только человек становится начальником чего-то, он следует не общим законам, а законам власти, он становится привилегированным членом общества. Бороться с этим невозможно – это закон.

При этом надо бы помнить, что любой руководитель – хоть страны, хоть министерства, хоть компании – всенепременно подает своим подчиненным пример поведения. Я сам убеждался не раз: если глава предприятия ходит в галстуке и костюме – все так ходят. Босс в свободной одежде, и все – в джинсах.

Как известно, Сталин любил работать по ночам. Все на всякий случай не спали, понимая, что в любой момент их могут вызвать в какой-нибудь высокий кабинет. Пришел Хрущев – все, кого не успели расстрелять, стали спать по ночам. Если, скажем, руководитель какой-нибудь страны начинает говорить на бандитском жаргоне, то не надо удивляться, что в этой стране начинает расти уголовщина, хотя руководитель страны никогда и не подумает, что своей речью он популяризирует преступность.

Философ Лао-цзы вывел свою иерархию правителей. Наверху этой иерархической лестницы – те правители, о которых народ знает, что они есть. Чуть похуже те, которых любят и хвалят. Далее следуют те, кого боятся. И хуже всего те, кого осыпают бранью.

Для тех, кто не в курсе, сообщу: Лао-цзы жил в VI веке до нашей эры. (А может, в V – точные даты его жизни неизвестны.) Но я думаю, что его иерархия остается верной до сих пор. Оценивая любых правителей, руководителей, начальников, можно ею пользоваться. Потому что – должен заметить с печалью: любая власть – это то, с чем нам приходится выстраивать свои взаимоотношения. Идет ли речь о нашей работе или о нашей стране, большинство из нас крайне редко имеют возможность власть изменить и даже повлиять на нее. Что остается делать? Строить свои отношения. Приноравливаться.

Теоретически — любой руководитель, в коммерческой ли структуре или в государственной, зависит от своих подчиненных, более того, он существует на те деньги, которые его подчиненные зарабатывают.

Практически — любой руководитель живет по своим законам.

Реально — у любого руководителя возможностей влиять на подчиненных несравнимо больше, нежели у подчиненных – на начальника.

Поэтому-то мне и кажется, что с любой властью – не только высшей, но и той, с которой вы сталкиваетесь каждый день, например, на работе или в семье, – необходимо постараться выстроить такие отношения, которые не будут вам мешать жить той жизнью, которая вам нравится.

А власти, на мой взгляд, неплохо бы, в свою очередь, помнить слова великого русского писателя Александра Солженицына: «Вы имеете власть над людьми, только если не отняли у них все. Когда человек лишен всего, он уже неподвластен вам – он снова свободен».

Этой замечательной цитатой и закончим наш разговор о власти, который – как всегда надеюсь – подвиг вас на какие-то собственные размышления.

Может быть, мой вывод покажется печальным, но переход от главы «Власть» к главе «Война» мне представляется естественным.

Или нет?

Так или иначе – пришла пора поговорить об излюбленном занятии человечества на протяжении всей его истории – о войне.




Война


Только тогда можно молчать и быть невозмутимым, когда есть лук и стрелы: иначе возникают ссоры и пустословие.

    Фридрих НИЦШЕ, немецкий философ

У слова «война» множество определений. Политологи, историки стараются, придумывают. Спасибо им. Но я бы сказал попросту: война – излюбленное развлечение человечества. Историки подсчитали: за 50 веков народы пережили более 14 500 больших и малых войн. Цифра эта, правда, постоянно меняется. Пишешь книгу – она одна, пока же то, что ты пишешь, попадет к читателю, цифра, боюсь, увеличится.

А вот другая цифра, к сожалению, неизменна: за все годы существования человечества только 300 лет никто не решал свои проблемы военным путем. 300 лет мира из многовековой истории цивилизации…

Война – изобретение человечества. То есть это мы с вами войну изобрели: венцы творения; homo, извините, sapiens; цари природы… Представить себе, что племя обезьян идет войной на стадо, скажем, жирафов для того, чтобы занять их территорию, – невозможно. Животное, которое мы считаем неразумным, бывает, пометит свою территорию, и этого оказывается вполне достаточно для того, чтобы другие звери там не селились.

Вообще это удивительно: как только возникли первые государства, они тут же начали друг с другом воевать. Почему так? Конечно, в мире природы тоже постоянно происходят всякие сражения, и, может быть, человек перенес в цивилизованную жизнь страсть к битвам. Ну, вроде как привык постоянно драться и никак не может от этой привычки отказаться. Однако законы джунглей, которые для нас – синоним самой ужасной жестокости, не предполагают долгих и кровопролитных войн. Законы джунглей намного гуманней законов жизни человеческого общества.

Нет, конечно, животные тоже дерутся и убивают друг друга. Но знаете, в чем принципиальная разница битв в природе и войн в истории человечества? Представители природы бьются за то, чтобы выжить; люди – за то, чтобы жить лучше. Такие вот мы – венцы, цари, сапиенсы…

Из-за чего начинаются войны?

Опять же – масса ответов на этот вопрос. Я отвечу снова попросту: войны начинаются из-за того, что кому-то кажется, что его страна живет слишком плохо, а соседняя – слишком хорошо. И – ну восстанавливать справедливость!

Один из самых известных в мире историков войн Франц Меринг заметил, что вся история войн может быть понята, только если свести ее к экономическим основам. А если же считать движущей силой большую или меньшую «гениальность» полководцев, войны превращаются в исторический роман.

Не убежден до конца в правоте слов знаменитого историка. Мне кажется, что роль личности в истории мы склонны недооценивать. Нам приятнее считать, что исторический процесс движется закономерно и роль личности в нем незамысловата: оказаться в нужное время в нужном месте. Истину тут не отыскать, а спорить об этом не хочется. Другая у нас тема разговора.

Если мы поверим Мерингу и другим многочисленным исследователям, которые поддерживают точку зрения об экономических причинах начала войн, то придется согласиться с тем, что экономические причины для того, чтобы начать войну, находились всегда, а для мирной жизни их не отыскивалось практически никогда. Нормально, да? Это что ж за экономику такую строит много веков родное наше человечество, что она постоянно толкает нас не на труд, а, извините, на воинский подвиг?

Иногда, правда, вроде бы появляются красивые причины для возникновения войн: скажем, Троянская война. Красивая романтическая история… Однако если почитать не писателей, а историков, то некстати выяснится, что Троянская война велась вовсе не для того, чтобы спасти прекрасную Елену из плена, а по иной, вполне даже практически-экономической причине. Целью войны было установить контроль над проливами, которые проходили возле Трои и вели в Черное море. А где-то там, на дальнем побережье Черного моря, находилась Колхида, и именно там хранилось золотое руно. Вот обида-то! Вовсе даже не из-за женщины битва разразилась, а опять, блин, из-за золота!

Песочницу видели? Нет, не когда там мужики выпивают, а когда она используется по своему прямому назначению – для игр детей? Вот вам, пожалуйста, история человечества в метафорическом, но весьма наглядном виде. Один ребенок хочет у другого игрушку отнять. По экономической, между прочим, причине: нет у него такой игрушки. Вот вам и битва начинается.

Или один шкет сидит в тени, а другой на солнце жарится, но тоже хочет под дерево. А что? Многие взрослые войны начинались из-за того, что властителю не нравилось местоположение его страны. Ребенок бьется за место под деревом, правитель, скажем, – за выход к морю. Велика ли разница?

А еще бывает, китайский ребенок к белым придет или негритенок, то есть другой человек. А что? С людьми чужой веры еще как приходилось биться!

Дети, правда, в конце концов все-таки из песочницы вырастают. Человечеству, увы, это так и не удалось.

Потому что дети – они передвигаются с помощью ног, и ноги рано или поздно уводят их от песочницы. А человечество движется с помощью войн и значит, никуда уйти от них не может.

История человечества – это есть история войн. Война – естественное проявление человечества. Вот ведь ужас какой!

Ужас? Ну, это как посмотреть. Всегда, во все времена находились те, кто полагал: войны – не только естественны, но прямо-таки необходимы!

Гераклит, Платон, Аристотель – не последние дяденьки в мировой истории – считали войну едва ли не природным явлением и потому чем-то совершенно натуральным и нормальным.

Блаженный Августин, Фома Аквинский придумали это удивительное словосочетание «священная война»… Речь идет, замечу, не о той битве, когда надо защитить свой дом и своих детей. Нет, «священным» называлось сражение за свою веру!

Вот ведь тоже, мягко говоря, парадокс. Какого рожна люди бьются с иноверцами – совершенно не понятно.

Нет, ну правда. Представим себе: человек верит в своего Бога, то есть считает: его вера – единственно истинна и справедлива. Понятно. Для этого человека очевидно: все те, кто не обрел его, правильной, веры обречены на вечные муки и при жизни, и после смерти. Верующий не просто верит, но знает: его Бог – Единственный на свете, только Он может помогать, только Он способен направлять по верному пути, только в Его силах помочь обрести прекрасную жизнь после земного итога.

Казалось бы, как такой человек должен относиться к тем, кто этой Великой Веры – Знания лишен? Кто выбрал неправильного проводника и кому после смерти уготован вечный мрак? Ответ, казалось бы, несомненен: этих заблудших надо жалеть. Так нет же! На протяжении веков тех, кого считают заблудшими, не жалеют, а убивают! Войной на них идут!

Откуда такая не просто не Божественная, а не человеческая логика? Логика, которая закалилась в веках в страшном огне религиозных войн и стала едва ли не священной? «Не полноценна религия, в которой нет священной войны», – заявил относительно недавно имам Хомейни.

А задолго до него представитель совсем иной религии – папа римский Урбан II, благословляя первый крестовый поход, сказал на Клермонском соборе: «Всем, идущим туда, в случае их кончины отныне будет отпущение грехов. Пусть выступят против неверных в бой, который должен дать в изобилии трофеи, те люди, которые привыкли воевать против своих единоверцев – христиан… Земля та течет молоком и медом. Да станут ныне воинами те, кто раньше являлся грабителем, сражался против братьев и соплеменников. Кто здесь горестен, там станет богат».

Это о чем папа римский сказал, если попросту? Когда против своих воюешь – бандит ты, а вот если идешь силой вырывать Святую землю из рук турков, тогда ты – чуть ли не святой. Если со своими бьешься – грабитель, если с именем Бога на губах дерешься с чужими – значит, достойный, безгрешный человек.

Война – как чудесный способ отпущения грехов, убийство других – как воспитательная мера себя… Круто, не так ли? Неслучайно речь папы прерывалась возгласами слушателей: «Dieu le veut!» («Так хочет Бог!») Типа: с нас взятки гладки, это ведь Бог так захотел.

Ни одна религия мира не утверждает, что убивать хорошо. Ни одна мать не воспитывает своего ребенка убийцей. Замечательно сказал поэт-фронтовик Юрий Белаш: «Как первую любовь, не забываю и первого убитого врага». Все-таки если ты не герой какого-нибудь современного сериала – убивать трудно. Неприятие к уничтожению себе подобных у большинства из нас – в крови.

Но при этом вся мировая история доказывает, что войны необходимы. Ими движется история. Они, войны, – самый простой способ решать любые проблемы. А ведь и вправду: выкинул ребенка из песочницы – и песочница твоя, и игрушка твоя тоже.

Как примирить, с одной стороны, тот безусловный факт, что убивать себе подобных противно человеческой натуре, а с другой – ничуть не менее бесспорный факт: воевать необходимо, войны – локомотивы истории?

Все несложно. Нужно убедить всех, что война – не просто хорошее дело. Необходимое. Нужное. Да, может, и неприятное, но зато святое.

Сам факт того, что человек во все времена с легкостью, а то и с радостью верит в священность захватнической войны, свидетельствует о том, что мы, люди, – какие-то, уж извините, бракованные создания природы.

О времени войны замечательно сказано еще в XIV веке в великом произведении русской литературы «Задонщина»: «Подобало в то время старому помолодеть, а молодому плечи свои развернуть».

То есть когда война – тогда все вместе и – вперед!

В главе «Народ» мы еще поговорим о том, что ничто так не сплачивает нацию, как война с внешним врагом. Борьба с врагом внутренним – скажем, крестьянская война или гражданская – общество, естественно, разъединяет. Битва с врагом внешним столь же естественно соединяет.

Мы уже привыкли к тому, что только общая драка может нас объединить. Общее строительство – не то что не объединяет, а еще и не найдешь-то его, это самое общее строительство. Ну, разве что стройки неясного социализма под тяжелой рукой тирана и пристальным взглядом КГБ…

Итак, история человечества есть история войн. Конечно, это история кровавая. Но при этом нельзя не признать, что войны привнесли в нашу жизнь и всякое хорошее, иначе бы мы все уже давно в братских могилах лежали.

Скажем, битвы разных веков позволили проявить себя огромному количеству людей, которых мы нынче называем великими. Имя им – легион. Даже первый президент США, основатель страны Джордж Вашингтон прославился сначала как полководец. Он победил всех противников в войне за независимость, благодаря чему его, собственно, президентом и провозгласили.

Это ж невозможно представить: на чем воспитывались бы подрастающие поколения, кабы не было битв? А так – будьте любезны: огромное количество военачальников, достойных подражания, полководцев, наконец, простых людей, совершавших ратные подвиги. Много ли вы найдете в истории примеров людей – великих созидателей? А великих разрушителей – сколько угодно!

«На войне все лучшее, что есть в человеке, употребляется во зло», – сказал не кто-нибудь, а сам Наполеон. Интересно, в какую минуту произнес эти слова человек, который прославился, в сущности, только тем, что здорово умел воевать? Но ведь прошумел так, что стал едва ли не самым любимым персонажем истории…

На протяжении веков война была едва ли не единственным способом для правителя остаться в памяти потомков. Мы помним не тех царей, императоров, королей, в чье правление народу жилось спокойно и богато, но тех, кто вел победные войны. Спросите своих знакомых: «Чем прославился Александр II?» Только сильно образованные вспомнят, что он уничтожил на Руси крепостное право. А что сделал Петр I, вспомнят обязательно и про Полтаву скажут непременно. К слову сказать, при Петре на войну шло от 78 до 83 процентов бюджета. Даже удивительно, на какие деньги он сумел Питер построить….

В современном учебнике по «Культурологии» (2008 год издания) читаем следующий вывод: «Авторитет науки особенно возрос после Второй мировой войны, во время которой она доказывает свою значимость в деле разработки новых видов оружия».

То бишь даже ученые признают: война – есть двигатель науки!

Хочется воскликнуть: какой ужас! Но это – правда. Издревле именно так и повелось. Зачем изобрели доменные печи и литье чугуна? Чтобы делать пушки и мушкеты. Чего вдруг в XVII веке на мануфактурах стали использовать водяные колеса? Чтобы появились дешевые и добротные ткани для обмундирования армии.

Даже первый компьютер, реально работающий над решением практических задач, – его звали ENIAK, – был разработан по заказу правительства США для корпуса артиллерии Соединенных Штатов.

Это что же мы люди за существа такие, что главный движитель науки – желание помочь тем, кто убивает других?

Однако война, разумеется, двигает не только науку. Как ни печально это признавать: война движет буквально все.

Американки получили избирательные права на всей территории 26 августа 1920 года. Знаете, в связи с чем? Мужики ушли на Первую мировую войну, и на женщин рухнула масса мужских обязанностей, с которыми они замечательно справились, абсолютно и очевидно доказав, что они ничуть не хуже мужчин. Вот и получили избирательные права. Благодаря войне.

Всю историю человечества велись войны. И всю историю человечества спорили о том, где истоки войн и откуда они вообще берутся. Хотя разве не очевидно, что истоки войн в нас, в сущности нашей, которую не всегда язык поднимется назвать человеческой?

Мы настолько привыкли к войне, что превратили ее в игру. Вся наша жизнь пронизана военными метафорами. Мирная, подчеркну, жизнь.

Мы воюем за место под солнцем, бьемся за любовь, сражаемся за своих детей. «Война и мир» – это у Толстого. У нас война равна миру. Такая вот формула нашей жизни: «жизнь = войне». Еще раз подчеркну: обычная, повседневная жизнь.

Большинство из нас, увы, приходят в мир воевать. И поскольку история учит, что войны очень часто бывают справедливыми и даже священными, мы убеждены: наши личные, наши локальные сражения тоже вполне таковы.

У человечества столь огромен опыт военных действий, что оно, кажется, смогло убедить себя: войны бояться не стоит.

Война – не только излюбленное развлечение человечества, но и самая твердая наша привычка. Помните, у Пушкина: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она»? Вот, вот…

Американский исследователь Роберт Грин написал книгу «33 стратегии войны». Книга не о войне, а вот именно о мире, о том, как в наше мирное время стать победителем, то есть сделать карьеру, добиться успеха и прочее, и прочее…

Грин тут не исключение. Мы и сами не заметили, как военная терминология вошла в нашу жизнь. Мы, например, очень любим слово «победа». Победа над собой… Победа в спорте… Победа в споре… Победа доктрины… Победа, победа, победа…

Слово хорошее, кто ж спорит? Однако если вчитаться в него внимательно, то из него предательски выпирает слово «беда». Старославянское слово «победа» означает как раз то, что приходит после беды. Сея победы, мы, не замечая того, сеем бесконечные беды…

И это – нет, не филологический вывод. Это закрепленное в нашей жизни, в наших мозгах и душах отношение к войне как к чему-то совершенно естественному и нормальному, то есть такому, без чего жить уже нельзя.

Может быть, все дело в том, что человек по натуре своей воин? Не созидатель, а разрушитель? Как разрушил собственную прекрасную жизнь, совершив первородный грех, так с тех пор и не умеет остановиться? Может быть… Но как-то уж совсем апокалиптически-трагически в это поверить.

А что, разве не бывает священных и справедливых войн? Бывает. Мой отец, Марк Максимов, воевал на такой – с 1941 по 1945 год. Почти никогда об этом не рассказывал, но часто говорил, что ничего более страшного и ужасного, чем война, не бывает.

Именно о такой, защитительной войне произнес свои замечательные слова святой Филарет Московский: «Война – страшное дело для тех, которые предпринимают ее без надежды, без правды, с жаждой корысти или преобладания, превратившегося в жажду крови. На них лежит тяжкая ответственность за кровь и бедствия своих и чужих. Но война – священное дело для тех, которые принимают ее по необходимости, в защиту правды, веры, Отечества. Подвизающийся в сей брани оружием совершает подвиг веры и правды, страданием и смертью за сие исповедание; и приемля раны, и полагая живот свой в брани, он идет вслед мучеников к нетленному венцу».

Но даже такая война, когда ты вынужден защищать с оружием свой дом, свою веру, свою правду, война вынужденная — она все равно ужасна. Вот бы о чем нам не забывать…

Греческий историк и географ Страбон, живший на рубеже нашей эры, в своей «Географии» писал: «В счастливой стране все стремятся к миру, тогда как в нищей стране все ведет к войне и жестокости самца». Потрясающее, согласитесь, деление на счастливые и несчастливые страны! Но кто ж нынче читает Страбона и кто готов таким вот образом страны делить?

Страбон не знал, какие ужасные войны подарит нам новое время! Он не мог быть в курсе того, что сегодня войны начинают и очень богатые, вполне даже счастливые страны. Не ведал великий грек, что привычка решать проблемы с помощью битв, настолько въелась в душу людей, что уже и не отделаться от нее, не избавиться. Что на международной арене, что на арене нашей частной жизни.

Есть, правда, и хорошая новость. Жертвы военных действий сегодня составляют менее одного процента общей смертности. Гораздо больше людей погибают в автокатастрофах и при пожарах. Поднимется ли язык сказать, что человечество одумалось?

Мне кажется, нет.

Привычка, как известно, вторая натура. Привычка все свои проблемы – и личные, и общественные, и государственные – решать с помощью войн, быть может, одна из самых главных привычек человечества. К чему она может привести сегодня, понятно.

Однако изменить собственную привычку, значит, изменить собственную натуру. Это у человека крайне редко получается. Получится ли у человечества?

Даже сам не понимаю, кому я, собственно, адресую этот вопрос.

Может быть, Богу?

История человечества не знает случая, чтобы оружие было изобретено, но не было использовано. Все, что изобреталось, – рано или поздно шло в дело.

Сегодня есть виды оружия массового уничтожения, которое не использовалось никогда. Выбор прост и до обидного ясен: либо нарушить закон исторического процесса, либо этот самый исторический процесс закончить на фиг.

То, что война пронзает насквозь всю нашу историю, – это еще полбеды. То, что она пронзает сущность каждого из нас, пронзает всю сущность нашего времени, – вот в чем кошмар-то.

Если представить себе, что дьявол есть, то ему не надо было особенно мучиться над тем, как уничтожить человечество. Надо было бы просто однажды сделать так, чтобы человечество придумало войны. После чего дьявол запросто мог пойти спать. Дело было сделано.

Господи, а вдруг оно все так и было на самом деле?

…Как все-таки в «Многослове-2» все интересно складывается: казалось бы, просто по алфавиту, а вон ведь – и иная логика есть.

Поговорили про власть, про войну, самое время порассуждать о государстве.

Но это уже – новая буква.




Г





Государство


Когда государство управляется согласно с разумом, постыдны бедность и нужда; когда государство не управляется согласно с разумом, то постыдны богатства и почести.

    КОНФУЦИЙ, китайский философ

Как возникли первые государства? Давно дело было, уже никто и не помнит: однозначного ответа поэтому нет, а теории есть. Причем, полно их – теорий этих. И все, что характерно, – недоказуемые, но умные.

Скажем, в Древнем Египте и не менее Древней Индии, а также в Вавилоне и Китае считали, что государство возникло в результате некоего Божественного Провидения, а, соответственно, правитель – он не просто так тут правит, он, изволите ли видеть, – наместник Бога на Земле. А как уж он там именуется – царь, фараон или император, значения не имеет. Что понятно. Если ты – наместник Бога, причем тут вообще остальные титулы?

Аристотель, Конфуций и другие древние умы полагали, что государство происходит от семьи. Типа – она ячейка государства. Они представляли дело следующим образом: сначала возникла семья, потом другая, затем – третья… Потом все эти семьи, что разумно, объединились в селенья, а затем уже селенья – что тоже весьма логично – тоже объединились. Вот тебе, будьте любезны, и государство.

Бородатые дяденьки Маркс и Энгельс резко так заявили, что все дело, мол, в частной собственности – как только она появилась, тут же следом за ней – классы, вот тебе, собственно, государство и готово. Они значение семьи тоже не отрицали, но в целом стояли на классовых позициях, потому как были классиками марксизма и деться им было некуда.

Нет, правда, много разных теорий существовало, и до сих пор они появляются. Даже у Фрейда, который, казалось бы, происхождением совсем иного свойства занимался, тоже существовала своя теория рождения государства. Фрейд считал (по-моему, не без оснований), что все люди делятся на организаторов и исполнителей. И когда организаторы наконец подчинили себе исполнителей – тут-то государство и возникло.

В отличие от происхождения самого государства, этимология слова «государство» известна. Причем, этимология эта довольно занятна, метафорична и не так проста, как может показаться.

Даже те, кто вовсе и не знает значения слова «этимология», могут легко догадаться: слово «государство» происходит от всем нам знакомого – «государь». То есть где государь – там и государство. Такой вот вывод можно сделать, прежде чем дальше пойти.

Дальше выстраивается такая этимологическая цепочка: «государь» возникло от общеславянского «господарь», «господарь» – от «господин», а «господин» – от «Господь»…

И теперь нам осталось интереса ради и для общего развития понять, откуда происходит это великое слово «Господь».

Общеславянское «gostьpodь» образовалось слиянием слова «gostь», что, понятно, означает «гость», и «podь», что означает… «хозяин».

Вот это да! Нет, ну как тут в сотый раз не повторить, что русский язык и могуч, и велик, и метафоричен, и интересен? Ну правда же невероятно, что Господь – это Тот, Кто объединяет в Себе Самом и гостя, и хозяина? Он – Хозяин всей нашей жизни и при этом в нашем человеческом мире появляется как Гость.

Но для продолжения нашего разговора важно, что если мы соединим два конца этимологической цепочки, то станет понятно: слово «государство» происходит от слова «Господь». Нравится нам это или не нравится, но государство – это единственно возможная форма объединения людей. Если угодно – форма, данная Господом.

Наши далекие предки к-а-ак объединились в государство, так мы все в нем, любезном, и живем. Чего мы только не изобретали с тех пор, мир сколько раз переделывали-перекраивали, разные формы государственности придумывали, но, как и наши далекие предки, жить продолжаем именно в государстве. И буквально больше негде нам жить… Вот ведь оно как!

Аристотель вообще считал, что государство является необходимой и вечной формой человеческого общежития, без которой люди не могут обходиться, а тот, кто живет вне государства, превращается или в животное, или в божество.

Ну и чего делать? Первым быть не хочется, вторым – не можется. Остается жить в государстве.

Уже значительно позже Гегель написал вообще очень красиво: мол, государство – это образ и действительность разума человеческого общества. Вона как! Одновременно вам, пожалуйста, – и образ, и действительность…

Казалось бы, если кроме государства все равно деться некуда – надо жить в нем по возможности припеваючи. Ан не выходит. В чем проблема? В несправедливости.

Странно, правда? Люди сами придумали объединиться в государство, никто им этого не навязывал. Но практически тут же выяснилось: чтобы государство функционировало, в нем непременно должно быть неравенство. А где неравенство – тут и несправедливость, будьте любезны.

В государствах Древней Индии люди делились на Варны. Три высших варны – жрецы, воины и земледельцы с примкнувшими к ним ремесленниками, а у них в подчинении, само собой, члены низшей варны.

Конфуций делил своих древних китайцев на чиновников и простолюдинов. Первые занимались умственным трудом, а вторые, соответственно, физическим. Во главе этого всего стоял Сын Неба – обожествленный правитель.

Платон подо всем этим, что называется, подвел черту, сообщив интересующимся, что в государстве обеспечению общих интересов должны быть подчинены интересы частные.

Чего только с тех пор не происходило – Христос на Землю явился! – а закон этот остался неизменным. Другими словами: хочешь жить в государстве – подчиняйся, не хочешь – становись животным или реши для себя, что ты – божество. Вот и весь выбор тебе, человек.

Кстати, сам термин «государство» возник позже, нежели государства как таковые: он широко распространился лишь со второй половины XVI века.

Одним из первых начал использовать это понятие знаменитый философ Макиавелли. Умный, хоть и весьма циничный, дяденька этот рассматривал государство как любую верховную власть над человеком. Ну а уж если есть верховная власть, там, понятно, весь остальной народ «отформатируют» как надо, то есть поделят как-нибудь, исходя из личного богатства. И о справедливости можно будет запросто забыть. (Не могу не заметить хотя бы в скобках, что вот эта тяга к форматированию у нас, мне кажется, в крови.)

Макиавелли же принадлежит замечательная мысль о том, что основой власти во всех государствах служат хорошие законы и хорошее войско. То есть еще Макиавелли в самом начале XVI века понимал, что законы – законами, а без хорошей армии власть не удержать.

Итак, мы имеем две аксиомы. Хочешь – не хочешь, живи в государстве. Это раз. Нравится тебе это или нет, но в государстве изначально заложена некоторая несправедливость. Это два. Обязательная несправедливость – такое же свойство любого государства, как горечь – свойство водки. Правда, водку не хочешь – не пей, с государством так не получится: испить придется, причем, до дна.

Другой философ, который и национально, и временно, и вообще как-то нам поближе будет, чем Макиавелли, – Лев Николаевич Толстой, справедливо заметил, что главная причина дурного устройства жизни – ложная вера.

И вот так бывало на протяжении всей мировой истории: как поверит государство во что-нибудь ложное да как подчинит этой вере всех своих граждан – тут-то и начинаются те самые войны, без которых, как мы недавно выяснили, мирно жили всего каких-то 300 лет.

Например, когда государство декларирует: «Наша нация лучше всех!» – это еще полбеды. Беды начинаются, когда оно продолжает: «… а раз так, все иные нации нашей должны подчиниться или мы их уничтожим!»

Как-то так уж вышло, что у любой ложной веры (особенно, если она агрессивна) всегда отыскивается масса поклонников. И тогда все – вперед, круши! Круши не потому, что ты – бандит, а потому, что так повелело тебе государство, его государственная вера.

Понятно, что жить в государстве, где тебя в любой момент может подмять большинство, нравилось – и нравится – не всем. Всегда находились люди, которые хотели из государства уйти в какую-нибудь затворническую жизнь. А то и переделать государство по неким, как им казалось, справедливым законам. Вот, скажем, Михаил Бакунин – один из отцов русской анархии – хотел, чтобы вместо государства был один такой общечеловеческий мир.

Во все времена государство затворников уважало, а с анархистами боролось. При этом подавляющее большинство граждан брать пример ни с тех, ни с других не хотели, а жили себе в государстве, стараясь выстроить с ним приемлемые отношения. Для выстраивания таких отношений, собственно, и была придумана конституция.

Слово это не наше, а латинское – «constitutio», и означает «устройство». Конституция – это устройство, основной закон, по которому живет страна.

То, что можно жить по одному всеобщему закону, люди осознали не сразу. Оно и понятно: когда страной руководит Помазанник Божий или Наместник Бога на Земле, то зачем всеобщие законы нужны? Что Помазанник-Наместник сказал, то и закон.

Правда, заметим, что даже в пору абсолютных монархий находились горячие головы, которые все порывались эту абсолютную власть как-то приструнить. Это ж представить невозможно, что аж в 1215 году (XIII век!) в Англии была написана «Великая хартия вольностей», которая пыталась ограничить королевскую власть.

Но настоящий парад конституций начался в Европе когда? Правильно, после Великой французской революции. Бывалочи, в какой европейской стране короля казнят, тут же начинают справедливые законы вводить и называют их конституцией.

Попросту говоря, конституция – это то, что должно позволять гражданину жить по закону, а не по понятиям. Причем, решает, какие законы должны быть в стране, сам народ. Так повелось.

В преамбуле российской Конституции так прямо и написано: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации… принимаем Конституцию Российской Федерации».

Во всех странах мира народ сам принимает законы, по которым потом будет жить. На референдуме или еще как-то, но сам.

Мне стало интересно посмотреть, какими именно словами провозглашают свое авторство народы разных стран мира. Хотя бы некоторых, крупных.

Конституция США: «Мы, народ Соединенных Штатов, дабы образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутреннее спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать общему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим, провозглашаем и учреждаем настоящую Конституцию для Соединенных Штатов Америки».

Конституция Германии: «Сознавая свою ответственность перед Богом и людьми, воодушевленный стремлением служить делу мира во всем мире в качестве равноправного союзника в объединенной Европе, германский народ принял в силу своей конституирующей власти настоящий Основной закон».

Конституция Франции: «Правительство Республики в соответствии с Конституционным законом от 3 июня 1958 г. предложило, французский народ принял, Президент Республики промульгирует Конституционный закон, содержание которого следует: французский народ торжественно провозглашает свою приверженность Правам Человека и принципам национального суверенитета, как они были определены Декларацией 1789 г., подтвержденной и дополненной преамбулой Конституции 1946 г.».

Преамбула конституции Японии вообще написана от имени японского народа: «Мы, японский народ, желаем вечного мира и преисполнены сознания высоких идеалов, определяющих отношения между людьми; мы полны решимости обеспечить нашу безопасность и существование, полагаясь на справедливость и честь миролюбивых народов мира. Мы хотим занять почетное место в международном сообществе, стремящемся сохранить мир и навсегда уничтожить на Земном шаре тиранию и рабство, угнетение и нетерпимость. Мы твердо уверены, что все народы мира имеют право на мирную жизнь, свободную от страха и нужды». В конституции Японии японский народ аж в трех абзацах обращается сам к себе и к остальному человечеству.

Конституция – это вообще такой документ, в котором всегда все написано правильно и верно.

Проблема в чем? В том, что в конституции написано, как надо жить правильно, а реальная жизнь – она неправильна по определению. Вот такое получается противоречие.

Тех, кто нагло и конкретно нарушает конституцию, – к ногтю, на судебную скамейку. Но конституция нередко нарушается не нарочно, а как-то так… ну, не нарочно, понимаете?

Вот, скажем, в статье 9 конституции Италии есть такой пункт: «Республика поощряет развитие культуры, а также научных и технических исследований». А Тонино Гуэрра – знаменитый итальянский писатель и философ, рассказывал мне, как мучительно искал деньги на свои фильмы не кто-нибудь, а его ближайший друг и величайший режиссер мира итальянец Федерико Феллини. Можно ли сказать, что при этом правительство Италии нарушало конституцию?

Или, скажем, пункт 2 статьи 6 Конституции России гласит: «Каждый гражданин Российской Федерации обладает на ее территории всеми правами и свободами и несет равные обязанности, предусмотренные Конституцией Российской Федерации». Если перевести это на язык бытовой, то каждый из нас имеет, скажем, равные права передвижения по нашей Родине. Про машины с мигалками, которые имеют еще более «равные права», чем все мы, – в Конституции не сказано буквально ни слова. А машины ездят, сгоняя нас на обочину жизни. Крупные руководители имеют такие же права, как мы. И останавливать нас, простых водителей, чтобы они могли проехать, – значит, нарушать Конституцию. А не останавливать – значит, подвергать их жизнь опасности, потому что, если президент страны встанет в пробке, он превратится в мишень – и это тоже факт.

Скажем честно: провозгласить что-либо трудно. Но все-таки значительно легче, чем по этому, провозглашенному, жить. Скажем, в 1948 году Генеральная Ассамблея ООН приняла «Всеобщую декларацию прав человека». Это закон? Нет, это декларация. Такой всемирный крик души. Мы, мол, все – нормальные, вменяемые люди, все правильно понимаем про эту жизнь. Громко и смело заявляем: мы за то, чтобы все было по справедливости там… Чтоб по-честному, блин. Без дискриминаций чтобы. Все поняли?

Прямо так в 1-й статье и пропишем: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Понятно? Вот так надо жить. Надо помнить, что написано в статье 3: «Каждый человек имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность». Мы, государства мира, понимаем, что такое хорошо и что такое плохо. И это действительно важно, что мы декларируем свободу и равенство, а не войну и погромы.

А теперь, граждане, идти в мир с Богом и декларацией… В мире не так хорошо со свободой, равенством и справедливостью, как мы декларируем. Но вы уж там постарайтесь, граждане всего мира, жить правильно, верный критерий вам дан.

Итак, жить приходится в государстве – больше негде. В государстве заложена несправедливость: так повелось. Любым государством руководит бюрократический аппарат, представители которого нередко ассоциируют себя с государством, конституцию не имея в виду вовсе.

Ну и чего делать? Для начала помнить, что любое государственное учреждение живет на наши, налогоплательщиков, деньги. Это не поможет, конечно, решить практические проблемы, однако поможет обрести правильное самоощущение. Не мы живем благодаря бюрократическому государственному аппарату, а аппарат этот живет благодаря нам.

Боюсь, что российский человек прочтет эту главу и вздохнет печально: может, все и правильно написано, только ко мне это никакого отношения не имеет. Спорить с этим не буду, но пока мы будем упорно считать, что весь мир живет по неким своим законам, а мы тут как-нибудь сами разберемся, – мы нормальную жизнь вряд ли наладим.

А закончить я хочу цитатой из Дениса Ивановича Фонвизина, которого мы, конечно, любим за «Недоросля» (ну и за «Бригадира» тоже). Есть, согласитесь, некая мазохистская радость в том, чтобы читать комедии, написанные в XVIII веке, и убеждаться, что ровным счетом ничего не изменилось.

Так вот не изменилось не только в комедиях Фонвизина. В своем «Рассуждении о непременных государственных законах» Денис Иванович писал, что, в сущности, для блага государств и народа всего «два пункта» и надобны: вольность и собственность. Он даже два эти слова выделил, чтоб мы, видать, лучше поняли.

Вот уж больше 200 лет прошло, как эти слова сказаны, а мы все в них не врубимся никак…

Там, где государство, – там и общество. Причем, хотелось бы, чтобы не просто так общество себе какое-то, а вот именно, чтобы гражданское.

А нам как раз алфавит и диктует про гражданское общество поговорить.

Поговорим?




Гражданское общество


Общество… – это не синоним государства. Это сфера «действий сообща», которые осуществляются добровольно и в то же время определяются чувством долга по отношению к другим людям и социальной системе, на которую опирается свобода.

    Дэвид ГРИН, английский историк и политолог

Почитаешь разные умные книжки, и складывается ощущение, что общество – это то, о чем мы мечтаем, и то, что мы строим. А то, что мы в нем живем, вроде как бы и не важно.

Мы, в смысле человечество, все время живем в чем-то таком, что надо переделывать, доводить до ума и так далее, и прочее. Жизнь, которой живет человечество, человечеству, как правило, не нравится. Ну и как быть? Государство переделывать обременительно, да и страшно: тут необходимы или революции, или реформы – и то и другое малоприятно, конечно. Вот и получается: хочется улучшить социальную жизнь – улучшай общество. Ну а нет сил – так мечтай о новом и прекрасном.

Вот люди и мечтали. Постоянно. Одним из самых известных таких мечтателей был, конечно, Томмазо Кампанелла – автор знаменитой утопии «Город солнца». Кстати, жил Томмазо в эпоху, которую мы красиво называем «итальянское Возрождение», и сам он именуется «философ итальянского Возрождения». Казалось бы, живи себе в эпоху с таким красивым названием – и радуйся, возрождайся, философствуй…

Но справедливости ради надо заметить, что сам Кампанелла, наверное, очень бы удивился, если бы узнал, как красиво называется его эпоха, потому что претерпел Томмазо массу таких ужасных испытаний, не приведи Господи никому.

Чтобы придумать книгу о прекрасной и счастливой жизни, Кампанелле пришлось выдержать следующее. Как было принято в эпоху с красивым именем Возрождение, бедного Томмазо обвинили в колдовстве и стремлении свергнуть существующий строй, арестовали, пытали и наконец объявили сумасшедшим. И вот невинный человек, избитый, однако, до такой степени, что с трудом поднимает перо, полулежит в тюремной камере – сидеть трудно от побоев – и сочиняет книгу о прекрасном обществе добра и справедливости.

Истерзанный, страдающий ни за что мечтатель – это, если угодно, для меня символ человечества. Метафора такая. Израненное в многочисленных войнах, страдающее ни за что человечество все мечтает о прекрасном обществе, и никакой буквально «сбычи мечт» не происходит.

Нет, конечно, оно не только мечтает, но и анализирует. Это уж как водится! Не вдруг отыщешь такого философа, который бы отказал себе в удовольствии порассуждать о том, что такое общество.

Великий немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте утверждал, что человек предназначен для жизни в обществе; он должен жить в обществе; он не полный человек и противоречит самому себе, если живет изолированно. То есть деться некуда, надо жить тут. Понятно.

Карл Маркс говорил, что общество – это продукт взаимодействия людей. Потому что только люди производят продукты и инструменты, необходимые для жизни. А чтобы все это делить между людьми, должны быть выстроены взаимоотношения. Опять-таки, о чем вел речь пламенный философ? Да все о том же: все люди ведь взаимодействуют, вот и живите теперь в продукте этого самого взаимодействия. Чего, как говорится, «навзаимодействовали» – в том, как говорится, и живите.

В любом учебнике по философии можно прочесть про то, что общество характеризует четыре сферы его жизни: экономическая, социально-бытовая, политическая, духовная…

В обществе живут и одновременно его строят. То есть не будет таким уж большим преувеличением сказать, что вся история человечества – это такой большой капитальный ремонт общества.

За государство отвечает власть. Мы ее, собственно говоря, и выбираем, чтобы она за наши деньги отвечала за государство.

За общество отвечаем мы. В сущности, каждый человек отвечает за то, чтобы общество жило хорошо и правильно.

С советских времен бытует у нас такое глубоко положительное словосочетание «общественно активный человек». Это кто ж такой, а?

Иногда нам кажется, что это та чудесная личность, которая активно занимается политикой. К счастью, это не так. «Общественно активный» – это тот, кто занимается обществом, а не государством. Другими словами: общественно активный – это тот, кто занимается решением неполитических проблем жизни страны.

Должен признаться, что меня очень обрадовали результаты социологического исследования, которое провел Фонд «Общественное мнение». В результате этого исследования выяснялось, что среди молодежи политикой интересуются 34 %, а не интересуется – 64 %. (2 % несчастных молодых людей не знали, что ответить.)

Означает ли это, что 64 % – неприятные, ленивые, общественно неактивные человеки? Не думаю. Может, конечно, такие нехорошие тут тоже есть, но хочется надеяться, что какой-то процент не желает заниматься политикой, но хочет, скажем, строить гражданское общество.

Так получается, что, когда народ говорит: мы, мол, не так живем, нельзя ли построить что-нибудь более симпатичное, – он, народ, имеет в виду именно гражданское общество. Ничего лучше не придумано. Гражданское общество – это есть вершина обществостроения.

О гражданском обществе заговорили с легкой руки английского философа Джона Локка в середине XVII века…

Считается, что в России в то время было не до гражданства. Мы, мол, вообще такого слова не знали: у нас все больше пьянство, отсталость и вообще – крепостное право. Между тем, в том же самом XVII веке русский просветитель Епифаний Славинецкий вот какой вопрос задавал: «Что есть гражданство?», и сам же на него отвечал: «Гражданство есть обычаев добросклонность и человекопочитательство».

Правда, русских философов в далеком XVII веке как-то не очень слышали, а Локк был услышал. До него люди все как-то больше мечтали о разных «городах солнца», а тут Джон этот пришел, да и заявил резко и конкретно: личность, мол, выше государства. Шутки шутками, но это был, если угодно, переворот в сознании.

Локк предлагал людям заключить некий общественный договор, то есть создать гражданское общество, которое, собственно говоря, и будет основой политической свободы гражданина.

Вот с тех самых пор – напомню, с середины XVII века, то есть 300 с лишним лет, – все убеждены в том, что мир наш социальный устроен следующим, не весьма приятным образом.

Есть государство – штука необходимая, но малосимпатичная. Государство только и думает о том, как бы ему человека лишить свободы и использовать в своих, государственных, нуждах. В том, что у государства – свои нужды, а у человека – свои, кажется, уже давно никто не сомневается. И есть слабый, беспомощный человек, вынужденный этому «злому» государству подчиняться.

Чтобы государство нас, бедных граждан, окончательно не раздавило, мы должны построить гражданское общество, которое будет буфером между нами и государством.

Помните, мы буквально только что говорили, что общественно активный – это тот молодец, который занимается решением неполитических проблем жизни страны? А если не получается эти самые неполитические проблемы решать без вмешательства политиков? Вот там, где этого не получается, там, значит, никакого гражданского общества и нет.

Тут надо иметь в виду вот что. Если государственная власть не захочет, не будет никакого гражданского общества. То есть власть должна развиться до такой степени сознательности, чтобы способствовать созданию того, что будет ее, власть, ограничивать и контролировать.

Однако факт остается фактом: отсутствие гражданского общества – верный признак тирании. Если человеку кроме как в государственные органы больше обратиться некуда – значит, это государство не хочет человеческой свободы, а желает человеком этим управлять так, как ему, государству, больше нравится.

Придя к власти и победив в Гражданской войне, большевики начали бороться с любой гражданской самостоятельностью. В 1924 году они выпустили постановление с замечательным названием (прошу прочесть внимательно): «О порядке утверждения уставов и регистрации обществ и союзов, не преследующих цели извлечения прибыли и распространяющих свою деятельность на всю территорию Союза ССР, и о надзоре над ними» (выделено мной. – А. М.). Вот про надзор – это особенно здорово, согласитесь.

Оставались, правда, безнадзорными всякие творческие объединения и группировки, но и с ними тоже все решили быстренько: в 1932 году вышло постановление ЦК ВКП (б) «О перестройке литературно-художественных объединений», в соответствии с которым всякие объединения и группировки ликвидировались и создавались единые творчестве союзы.

Партийных руководителей, конечно, мало волновало, что, выпуская такое постановление, они как бы подчеркивали, что в СССР нет больше гражданского общества. Зато было социалистическое. Тут уж, как говорится, одно из двух: либо строить гражданское общество, либо социалистическое под надзором начальства. Такой вот выбор…

Если не ошибаюсь, Черчилль здорово сказал про Советский Союз: мол, это такая страна, где ничего нельзя, а все, что можно, то обязательно. Ну разве гражданское общество в таких условиях построишь?

Любая власть не только правит, но и подает пример. Мне вообще кажется, что гражданское общество начинается с того, что правители уважают сограждан, перестают им врать. Если правительство врет своим согражданам и их не уважает, то сограждане очень хорошо понимают: таковы правила игры, надо врать и не уважать друг друга. Тогда все будет хорошо. Только вот гражданское общество не построится ни фига.

В потрясающей книге Дэвида Грина «Возвращение в гражданское общество» рассказывается об английских обществах взаимопомощи…

Не надо пролистывать эту страничку! Не надо! Понимаю, что скучноватое название. Общество взаимопомощи… Да еще английское… А история, на самом деле, потрясающая, правда.

Вот вы только представьте, что в XVIII веке англичане решили, что нечего им ждать милостей от государства… Не в том смысле, что, мол, взять их – наша задача. Нет, тогда была бы революция. Англичане просто постановили объединиться в эти самые общества взаимопомощи, которые наладят жизнь людей без вмешательства государства вообще. Люди собирали взносы, формируя кассу, а потом, ежели кто заболел или в семье умер кормилец, – ему выдавали определенную сумму.

В советские времена было нечто похожее – касса взаимопомощи называлось. Но у англичан степень свободы была принципиально иной: общества взаимопомощи от государства не зависели никак. А размах их был невероятный! Вы только гляньте, какие цифры. К 1801 году в стране действовало 7200 таких обществ, в состав которых входили 648 тысяч человек. А всего через два года обществ стало 9672, а членов – более 794 тысяч. Некоторые общества торжественно стали называться «ордена», для того, чтобы вступить в них, даже требовалось произнести некую красивую клятву.

Но, по сути, это были абсолютно независимые от государства организации, помогающие людям нормально жить. Они были куда популярней профсоюзов, потому что пользы приносили несравнимо больше. Вы понимаете, что получается? Сотни тысяч англичан на протяжении полутора веков осуществляли медицинское и пенсионное обеспечение вне государства. Сами по себе.

Так все шло и шло аж до середины XX века. А потом общества погибли. Чего это вдруг? По политической какой причине? Не-а, мы ж не в России, чай. Проворовался кто-то? Не-а, мы ж в Англии. Волей или неволей их уничтожила власть. Государство ввело систему обязательного медицинского страхования. Из лучших побуждений, разумеется. То есть государство взялось делать то, что делали общества взаимопомощи. Не могли люди платить и в государственную казну, и в общественную. И все. Погибли общества. Но остался пример того, как люди могут сорганизоваться и наладить себе хорошую жизнь совершенно без помощи государства.

Когда читаешь книги про гражданское общество, то кажется, что ты читаешь сводку с полей сражений между государством и обществом. Государством, естественно, плохим, а обществом – несчастным, то есть хорошим.

Сегодня никто и не мечтает о том, что в гражданском обществе не останется никакого смысла просто потому, что само государство будет, скажем так, абсолютно гражданским. Все понимают: такого чуда не случится никогда.

Поэтому, ребята, давайте-ка строить гражданское общество, которое будет защищать наши интересы и оберегать нас от государства, созданного, вроде бы, нами и для нас, но при этом нас и использующее, и эксплуатирующее.

В замечательной книге (правда, с очень скучным названием) одного из лучших знатоков и теоретиков гражданского общества Александра Аузана «Три публичные лекции о гражданском обществе» делается вывод о том, что главная слабость гражданского общества – это когда оно не справляется с основной своей функцией: не производит публичных благ.

Ага! Оп-па! Вот оно! Мы переложили функции государства на общество, которое стремится стать гражданским.

Для нас стало естественным, что государство не производит публичных благ. А зачем тогда оно нужно? Просто потому, как мы выяснили буквально в предыдущей главе, что никакой иной формы для объединения большого количества людей нет? Или для порядку? Чтоб было? Чтоб с другими государствами боролось за свой суверенитет? Чтобы укреплялось? Гордилось чтобы самим собой? А нужно для создания публичных благ. Попросту говоря, для создания нормальной жизни – мы создадим гражданское общество.

Получается, что государство взвалило на общество заботу о самом себе. Если у общества получается о себе заботиться, значит, оно гражданское и демократическое. Не получается – значит, не гражданское и не демократическое.

Что такое хорошее государство? Если попросту, без политологических изысков? Это такое государство, которое помогает обществу о себе заботиться.

А само-то государство чего делает? Оно для чего, если нормальную жизнь нам с вами обеспечить не может?

Весь мир ведь не борется за «гражданское государство», он борется за «гражданское общество». Наверное, так и надо. Только меня – не политолога, не специалиста, а просто гражданина – волнует и удивляет два обстоятельства.

Первое. Мы разделили мир на государство и общество и признали их враждебность друг к другу. Общество должно помогать человеку жить в государстве. При этом мы убеждены, что само государство не может стать таким, чтобы человеку в нем нормально жилось. Почему не может? Да по определению. Незачем даже и пытаться.

Второе. Мы хотим усовершенствовать общество (изо всех сил стараясь сделать его гражданским) и как бы наплевали на государство. На протяжении веков нам представляется, что с государством связываться – дело гиблое, ведь оно – институт подавления нас. Государство должно угнетать. Поскольку это его «видовой» признак, то бороться с этим – зряшное дело, бессмысленное. Поэтому надо не менять государство, а придумывать, даже биться за такую рессору, которая называется «гражданское общество».

И вот я что думаю: может быть, если бы мы боролись не за гражданское общество, а за гражданское государство, мы бы жили иначе, причем, лучше?

В 1994 году Всемирный банк финансировал исследования, которые должны были выяснить, какие факторы более всего сказываются на увеличении валового дохода на душу населения. Оказалось, что более всего влияют соблюдение законов, риск (или отсутствие) коррупции, риск (или отсутствие) экспроприации. А вот чисто экономические характеристики: собираемость налогов, инфляция и так далее – как ни парадоксально, влияют меньше.

Вопрос: задачи, которые влияют на увеличение валового дохода, то есть, попросту говоря, улучшают нашу жизнь, должно решать государство или общество, борющееся за звание «гражданское»? Что вы говорите? Решать государство, а контролировать общество? Каким образом, позвольте узнать? С помощью представительской власти? То есть общество выбирает представительскую власть и таким образом осуществляет контроль? Так вы считаете? Понимаю.

Вопрос: депутаты – часть государства или общества? Не с точки зрения теории, а реально? Не только в нашей стране, а в принципе?

Депутаты – это люди, делающие политику. Депутаты – это власть. Общество их выбрало, пусть даже самым демократическим путем, чтобы они властвовали. Они и называются «представительская власть». Гражданское общество – это институты, независящие от государства. Так депутаты – это часть государства или общества? Не получается ли так, что общество контролирует власть с помощью власти же, пусть и избранной? Странно получается…

Смотрю в зеркало и задаю вопрос: ты что, блин, против гражданского общества?

За, за, за! Конечно. Я же – реалист. Раз все в мире считают панацеей от бед гражданское общество, чего ж я против всего мира пойду восставать, что ли?

Так о чем ты тогда тут… это самое… Типа базаришь?

Да просто не могу понять искренно: почему гражданским может быть только общество? Почему идет эта необъявленная война между обществом и государством? Почему в XXI веке нет даже утопистов, утверждающих, что надо стремиться строить такое государство, которому не понадобится никакой буфер для взаимоотношений со своими гражданами? Или это совсем уже невозможно?

К слову сказать, мы все убеждены, что живем в цивилизованном обществе, забывая как-то, что слово «цивилизация» происходит от латинского «civilis», что, собственно, значит «гражданский».

Это что ж выходит? Цивилизованное общество – гражданское, не гражданское – не цивилизованное? Так получается?

Этот же вывод, к слову сказать, относится и к государству. Цивилизованное государство – значит гражданское государство.

Или это только языковые изыски, к реальности не имеющие никакого отношения?

Как говорит мой любимый Михаил Жванецкий: думаю об этом… Думаю, все чаще воспоминая избитого, изуродованного Томмазо Кампанеллу, мечтающего о жизни прекрасной, счастливой и справедливой.

Вот тоже – дались мне эти метафоры!

…Нет, что ни говори, а есть у русского алфавита какая-то мистическая логика: вот поговорили про гражданское общество, и – пожалуйста! – далее следует демократия. Потому что это первое слово на букву «Д».

Милости просим на следующую страницу.




Д





Демократия


В результате демократических выборов из большого числа несведущих получается малое число подкупленных.

    Бернард ШОУ, английский писатель

Демократия – это такое ругательство. Правда. Огромному количеству людей кажется, что нет худшего оскорбления, нежели назвать политика (и не только) демократом.

Демократия – это такой комплимент. Правда. Огромному количеству людей кажется, что нет похвалы выше, нежели назвать политика (и не только) демократом.

Надо признать, что и те и другие чаще всего довольно туманно понимают смысл самого слова «демократия». Чаще всего этот термин подразумевает отсутствие порядка, некий хаос. Для других, наоборот, такой порядок, при котором все свободны и счастливы.

Что такое тирания – понятно. Что такое анархия – менее понятно, но, в общем, ясно. С демократией – проблемы. На любой дискуссии, хоть про аквариумных рыбок или про табуретки, произнеси слово «демократия» – и такой сразу спор начнется: нервных просим отойти!

Однако не стоит думать, будто диспуты про демократию – это есть русская национальная черта. Все человечество давно и с переменным успехом пытается разобраться с этой самой демократией.

То, что демократия изменила мир, – безусловно. Будем считать, что изменила его к лучшему – иначе зачем бы все эти демократические преобразования?

Также безусловно и то, что, обязав людей выбирать самим себе начальников, демократия действовала как педагог, воспитывающий массы. И, надо сказать, весьма преуспела в этом самом воспитании. Посмотрите, например, как за время выборов изменилось понимание людьми того, кто должен быть у них за главного. Сам образ лидера сильно поменялся с течением лет.

До демократии у нас чего там было? Правильно: монархия. Мы уже говорили о том, что монарх – это как бы сверхчеловек, Помазанник Божий, король-солнце… Люди понимали, что ими должен руководить другой человек, не такой, как они, не просто лучший среди равных, но особенный.

Когда же лидеров начали выбирать, то люди как-то очень быстро сообразили: особенный, другой, иной человек не сможет им ни в чем помочь. Нужен такой же, как они: человек из толпы – только самый хороший. Грубо говоря, если до демократических выборов лидером стаи волков был лев или даже орел, то сейчас – тот же волк, но – лучший. Или тот, кто сумел убедить всех в том, что он – лучший.

Что про демократию понятно, так это то, что она строится на волеизъявлении народа. Соответственно, каков народ, такая и демократия. В замечательной книге «Возвращение в гражданское общество» (о которой мы говорили буквально в предыдущей главе) английский историк и политолог Дэвид Грин пишет: «Демократия основывается на том, что люди берут на себя личную ответственность за поддержание институтов нравственности и обычаев, служащих фундаментом свободы».

Вроде, все правильно и красиво сказано. А спросишь себя лично: ты, дорогой, хочешь жить в демократической стране? Тут же сам себе ответишь радостно: конечно! Хочу! А готов ли ты, дорогой, брать на себя ответственность за «поддержание институтов нравственности и обычаев, служащих фундаментом свободы»? И знаешь ли ты эти институты и обычаи? И разве когда человек в любой стране ходит голосовать, его больше всего интересуют нравственность и свобода? Голосует-то он, как правило, за то, чтобы его жизнь улучшилась, а вовсе не за то, чтобы нравственность и свобода процветали в его стране.

В общем, все не просто с этой самой демократией.

Однако для всех очевидно (и известно всем): «демократия» – слово греческое, происходит от слов «demos», что значит «народ», и «kratos» – «власть». Получается, что демократия – это власть народа. Понятно?

Конечно. Все приверженцы демократии очень любят вспоминать Древнюю Грецию как практически эталонный пример демократии подлинной, настоящей, истинной и прочее, и прочее, да к тому же еще всеобщей и прямой.

А как, собственно, осуществлялась эта самая власть народа в Древней Греции? Чудесно осуществлялась. Вот тебе, пожалуйста, народное собрание, которое может обсуждать все главные вопросы жизни страны. Вот вам, будьте любезны, всеобщие выборы – вне зависимости от имущественного ценза – на высшие государственные посты. Всякий афинский гражданин мог добиваться через народное собрание отмены любого закона. И так далее и далее. Чудо чудное, диво дивное, расцвет демократии. Берем с греков пример – и живем счастливо.

Однако… Расцвет демократии начался в Греции после того, как был сброшен спартанский ставленник Исагор и страну возглавил Клисфен – один из богатейших людей своего времени. Видимо, человек был замечательный этот самый Клисфен, потому демократию не только разрешил, но и развивал всячески. Так что – увы и ах – и в Греции демократия пришла не снизу, а сверху.

Но самый главный вопрос лично для меня другой. Именно греки назвали демократию – народной властью. Молодцы! А народ, собственно говоря, – это кто? Граждане. Замечательно. То есть все буквально жители славного города Афины были гражданами, которые могли осуществлять демократию?

Ах не все? Ах все, кроме женщин и рабов, – этих не посчитали. А теперь вопрос на сообразительность: в городе Афины кого было больше: мужиков или женщин с примкнувшими к ним рабами? Очевидно, что женщин с рабами поболее было. Вот и получается: греческая демократия – это когда правит меньшинство.

Нам-то все кажется, что истоки демократии – это чудесная, прямая демократия в Афинах. Кто спорит: правление в Афинах было замечательным. Но не забыть бы, прославляя Афины, что истоки демократии – это когда меньшинство решали, как жить большинству. Всемирная история демократии с этого началась.

А кончилась чем? Пелопонесской войной, в которой Спарта победила Афины. В Спарте тогда был строй, который назывался олигархическим. Конечно, те, до нашей эры живущие олигархи, не чета нашим. Это понятно. И все-таки история демократии началась с того, что ее, демократию, победила олигархия. При желании в этом можно НЕ видеть символа. При очень большом желании.

Изучение истоков демократии позволяет сделать один вывод: все не просто и не однозначно. Когда мы прославляем демократию или ругаем ее, об этих ее истоках не грех бы помнить.

Но с современной демократией все проще. Есть, например, обязательный постулат. Называется «всеобщее избирательное право». Демократическая страна – это как раз та, в которой это самое право имеет место быть.

Чудесно.

Поговорим о женщинах. Когда милые дамы получили избирательные права?

Впервые женщины подошли к избирательным урнам на выборах в Новой Зеландии в 1893 году. В Европе первой страной, которая позволила женщинам голосовать, была Финляндия, входившая, кстати, тогда в состав России. В самой же России «половой» ценз был снят в 1917 году. А теперь – внимание! В странах, которые мы считаем государствами с вековыми демократическими традициями, женщины получили право голосовать наравне с мужчинами лишь в XX веке. В США – с 1920 года, во Франции и Италии – с 1945-го, а в очень демократичной Швейцарии аж с 1971 года.

Вопрос: имеет ли право называться демократической страна, в которой женщины лишены главного демократического права – голосовать? Другими словами: страна, в которой нет того самого избирательного права?

Ответ: не имеет. Тогда мы должны признать, что демократия – это такой ребенок, чей возраст еще меньше, чем, скажем, возраст истории машиностроения. Получается, что демократия моложе даже космонавтики!

Другой ответ: не надо придираться. В конце концов, избирательные права женщин важны, но это не главное. Может существовать демократическое государство, в котором женщины не имеют право голосовать. Главное, чтобы люди жили свободно и хорошо.

Но это логика диктатора. Именно диктатура всегда строится на том, что можно кое-какие права у кое-каких людей отобрать, чтобы все остальные жили хорошо. Если женщины остаются за чертой демократии, то что ж это, извините, за демократия такая?

Это я все – к чему? Да все к тому же: из всех слов «Многослова» «демократия», наверное, одно из самых привычных. А оказывается, что чуть ли не самое таинственное. Нам кажется, когда мы его произносим, то понимаем, что именно имеем в виду, а на самом деле?

Про демократию вообще когда вспомнили? А когда всех достала монархия. Что за дела, действительно: правит да правит одна фамилия. А фамилий-то в любой стране ого-го сколько! Даешь революцию! А для революции чего надо? Идею. Тут-то будьте любезны – получите демократию. Народу, конечно, со времени Древней Греции наплодилось слишком много, чтобы он мог непосредственно править, поэтому пусть руководит посредством выборов. Прямых и демократичных.

Как известно, Великая французская революция началась с того, что 12 июля 1789 года журналист Камилл Демулен обратился к французскому народу с речью: мол, так жить нельзя. Народ радостно поверил журналисту (народ вообще всегда верит тем, кто говорит, что он живет плохо) и уже на следующий день пошел грабить арсенал с оружием. Вооружившись, народ зачем-то двинулся на штурм Бастилии, где сидели всего семь узников, убил ни в чем не повинного коменданта Бастилии де Лонэ, водрузил его голову на пику и, вдохновленный, пошел строить новую демократию.

Первым делом был написан и быстренько принят учредительным собранием документ – Декларация прав человека и гражданина. В документе сем было здорово написано про демократическую жизнь Франции. Например, основными правами граждан назывались: свобода, собственность, безопасность, сопротивление насилию. Свобода мнений, мыслей, слова и печати – это уж будьте любезны. В общем, опять-таки – чудо чудное, диво дивное.

Однако все эти демократические чудеса не помешали буквально через три года устроить еще одну революцию. А через год в стране, где вроде бы все было так демократично и свободно, вспыхнула еще одна революция, после которой началось то, что иначе как «мочиловка» не назовешь. Во Франции в революционные 1793–1794 годы были гильотинированы более 18 тысяч человек! За первые 718 дней были обезглавлены 41 ребенок, 344 женщины, 102 семидесятилетних старика и даже один старик 93 лет…

События Великой французской революции свидетельствуют, что тирания и демократия на самом деле не стоят друг от друга так далеко, как нам иногда кажется. К слову, напомню, что Адольф Гитлер пришел к власти вполне даже себе законным путем.

Так что это такое – демократия? И что ее на самом деле характеризует?

Авраам Линкольн характеризовал демократию как власть народа, власть для народа, власть посредством самого народа. То есть опять красиво, но ничего не понятно.

Некоторые западные теоретики считают, что демократию определяет две веры: вера в присущую всем людям способность к рациональному политическому действию и вера в осуществимость и целесообразность максимального участия всех граждан в общественной жизни. Предлагаю читателям книги самим понять, обладают ли они такими «верами» или нет. Про себя скажу: если и обладаю, то явно не до конца.

Один из величайших политологов современности, профессор Йельского университета Роберт Даль считает, что демократию можно распознать по трем важнейшим правам: право путем голосования принимать участие в правительственных решениях, право на представительство и право на оппозицию. Сказано здорово. Не до конца, правда, понятно, как именно эти конкретные права реализуются. Вот чисто конкретно: как?

Знаменитый французский политолог Морис Дюверже сформулировал, что такое демократия, предельно просто: режим, при котором правящие избраны управляемыми посредством честных и свободных выборов. И все бы хорошо, но как только задумаешься о критериях «честных и свободных выборов», возникает несметное количество вопросов. И потом, хорошо – выбрали мы правящих, а они некстати оказались тиранами. И как демократии защититься в этом случае?

Тоже знаменитый, но австрийский и одновременно американский экономист, социолог и историк Йозеф Алоиз Шумпетер утверждал, что демократия – это всего лишь система, в которой на соревновательной основе выбирают правителей. И все, что ли? Как-то больно узко получается.

Выдающийся историк, которого нередко называют «основоположником российской истории», Василий Татищев, живший, кстати, в первой четверти XVIII века, сообщал про демократию две новости – хорошую и плохую. Хорошая заключалась в том, что демократия есть идеальная форма правления. Плохая: в России она себя никогда не оправдает. Самодержавие, говорил он, одно только и способно обеспечить главенство закона, даже если оно и несет «жестокий страх». Географические и политические условия России, считал Татищев, делают сконцентрированную в одном месте абсолютную власть неизбежной. Ну и чего? Как-то обидно жить в стране, где демократия невозможна по определению.

Многие политологи склонны соединять развитие демократии и развитие экономики. Когда читаешь их труды, понимаешь: демократия – это такой подарок экономически развитым странам. Даже цифры конкретные приводят исследователи. Скажем, если на протяжении 8–15 лет демократических реформ уровень дохода на душу населения не превышает 3 тысяч долларов – демократия заканчивается. Есть еще более жесткие цифры: в стране с доходом на душу населения ниже 1000 долларов демократия живет восемь лет. Если доходы колеблются между 1000 и 2000 долларов, демократия может существовать в среднем 18 лет. Если средний доход превышает 6 тысяч долларов, то демократия будет жить в веках. Ни в одной стране мира с доходом на душу населения выше, чем 6 тысяч долларов, не произошло краха демократии.

Эти цифры взяты мной из сборника «Теория и практика демократии. Избранные тексты». И им можно запросто не верить. Буквально, как посмотришь «с холодным вниманьем вокруг» на Родину свою, так прям не хочется верить ни цифрам, ни цитатам. Только вот не ясно: а кому верить? Чему? Как послушаешь руководителей всех – подчеркиваю – всех наших партий, так любой говорит о необходимости строительства подлинной – подчеркиваю – подлинной демократии. То есть окончательно хотят нас запутать: тут с демократией не вдруг разберешься, а оказывается, что она еще может быть подлинной и не подлинной.

Не так давно телеканал «Россия» провел акцию «Имя России»: жителям страны было предложено назвать 12 людей, которые внесли наибольший вклад в историю нашей страны. В этот список вошли четыре кровавых тирана: Петр I, Иван Грозный, Ленин и Сталин. Екатерину II и Александра II (они тоже – в почетном списке) при всем моем уважении, также трудно назвать демократами. Ни Горбачев, ни Ельцин – политики, благодаря которым в России начались демократические перемены, – в список не вошли.

Для моих сограждан словосочетание «демократические ценности», конечно, менее понятно, чем, скажем, слово «порядок». Оно и понятно. Едва в 1861 году было уничтожено крепостное право, как – по историческим меркам через мгновение – вдарила Октябрьская революция, и началось новое коммунистическое рабство, которое длилось без малого век. Мы не то, чтобы не готовы к демократии, мы как-то с ней не очень знакомы. А может быть, прав Татищев: демократия не наше дело? Но тогда что остается – тирания? В это совсем неохота верить.

И снова, и снова в который уж раз пытаешься разобраться в том, что же такое демократия. Если я (подозреваю, что я не один) и офигел особенно от какого-нибудь слова, так как раз от этого, столь часто его употребляют самые разные люди и в самых разных контекстах.

И снова возвращаешься к сути слова: демократия – это власть народа. И все. Так решим. Печать поставим. Пойдем к другим словам.

Ну, во-первых, выяснилось, что власть не народа, а меньшей его части.

Хорошо. Пусть так.

Ну а во-вторых, ни в одной стране мира народ властвовать не хочет. Периодически желает бунтовать, по-мелкому или по-крупному – это как получится. Но так, чтобы властвовать, то есть отвечать за то, что происходит в стране, – к этому ни одна нация в мире не стремится. Я не знаю в мировой истории ни одного случая, когда бы народ собрался на площади и сказал сам себе: «Да, мы живем плохо. Но мы сами выбрали этого идиота, поэтому разойдемся по домам и будем терпеливо ждать, пока истечет срок его полномочий».

Народ никогда и ни за что отвечать не может. А без ответственности, понятно, невозможна никакая власть.

Чего хочет народ? Любой. В любой стране мира. Народ жаждет, чтобы начальство имело его в виду, а лучше – чтоб оно его боялось. Любой народ всегда считает, что начальник (тем более выборный) ему, народу, что-нибудь должен.

Поэтому задача начальства состоит не в том, чтобы пустить народ к власти – это не надо ни народу, ни начальству, а в том, чтобы показать: оно, начальство, имеет в виду народ.

Для яркой демонстрации уважения начальства к своему народу и были придуманы выборы. Что такое выборы нынче? Это удачно проведенная политтехнологическая операция. Нас ведь, скажем, вовсе не удивляет сама по себе постановка вопроса: чем больше денег дается на выборы кандидату, тем больше у него шансов победить. Этот вывод означает одно: мнение народа легко и ненавязчиво формируется с помощью всякого рода технологий.

Когда мы говорим о выборах, скажем, президента, мы имеем в виду то, что народ должен выбрать себе руководителя. На самом же деле все происходит с точностью до наоборот: руководитель с помощью политтехнологий формирует себе тот народ, который за него проголосует. То есть можно сказать: во всех демократических странах не люди выбирают президента, а президент выбирает тот народ, который отдаст ему свои голоса.

Немаловажно заметить, что в большинстве западных стран (которые мы чуть подобострастно называем развитыми) выборы считаются состоявшимися, если в них приняли участие 50 % избирателей. Эти чудесные люди называются «политически активная часть электората». С одной стороны, даже в развитых демократиях выбор осуществляет лишь половина населения. А с другой – очевидно, что на этих политически активных людей лидеру проще воздействовать.

Вот, собственно, к чему реально привело развитие демократии в мире.

Докопаться до сути демократии, мне кажется, невозможно. Потому что их, этих самых сутей, слишком уж много. Поэтому всегда надо понимать, что, когда кто-то говорит о демократии, он может иметь в виду совсем не то, что вы. Посетивший Россию в 1937 (!!!) году великий Лион Фейхтвангер писал с удивлением: «Советские люди утверждают, что только они одни обладают фактической демократией и что в так называемых демократических странах эта свобода имеет чисто формальный характер». В разгул репрессий люди всерьез верили, что живут в самой демократической стране мира!

Если еще можно как-то определить, что такое отсутствие демократии, то, что такое подлинная демократия – понять очень трудно.

Часто повторяются слова о том, что демократия – оптимальная система правления. Что, может быть, даже если она и не самая хорошая, ничего лучше не придумано. Оно, конечно, так. Потому что, если не демократия – значит, либо тирания, либо анархия. И то и другое – хуже.

И это правильно. Может быть, самое точное определение демократии то, что она – не тирания и не анархия. Правда, любой специалист по логике вам скажет, что нельзя делать определение через отрицание. Но хоть так…

Безусловно, что демократия – лучшая на сегодня форма правления. Однако мне кажется, когда мы говорим о демократии, надо очень хорошо понимать условность всех наших выводов. Поэтому не стоит клясться некими демократическими принципами. И не стоит видеть в демократии врага. И не стоит, по-моему, спорить на уровне «демократично – не демократично».

Может быть, был прав наш великий философ Николай Бердяев, который почти 100 лет назад заметил: «Царство демократии не есть новая форма государственности, это – особый дух».

Как ни парадоксально, это определение Бердяева, быть может, самое точное. Мы демократию не столько понимаем, сколько ощущаем. Для кого-то – это все то хорошее, что есть в государстве. Для кого-то – все самое плохое.

Вот и вернулись мы к тому, с чего начали наш разговор…

В общем, придется согласиться с великим мудрецом Уинстоном Черчиллем: «Демократия – это худший способ управления страной, если не считать тех способов, к которым до сих пор прибегало человечество».

Многие мои соотечественники убеждены: там, где есть демократия, там нет денег. Мол, при демократах у нас в стане все деньги и пропали.

Я, например, в этом вовсе не уверен. Можно подумать, до демократии их было навалом.

Во всяком случае, в моих «Записках…» сразу за разговором о демократии следует разговор о деньгах.

И меня лично такое соседство вовсе не смущает, а даже нравится.




Деньги


Когда дело касается больших денежных сумм, желательно никому не доверять.

    Агата КРИСТИ, английская писательница

Российский математик Григорий Перельман решил гипотезу Пуанкаре. Мы отнеслись к этой новости со сдержанным уважением: молодец, конечно, наш Гриша – взял, да и решил одну из сложнейших задач века. Но, с другой стороны, нам чего с этого, кроме гордости? Однако вдруг выяснилось, что наш российский Перельман вроде как готов отказаться от миллиона долларов, который положен за решение этой задачи. Вот тут россияне действительно, извините за непарламентское выражение, – обалдели. Об отказе Перельмана от денег все газеты сообщили, да не по одному разу!

Потому что гипотеза там, математический гений – это все ладно. Но так вот взять, да и отказаться от миллиона!.. Надо же все-таки совесть иметь.

Поверить в то, что рядом с нами живет гений, оказалось куда проще, нежели в то, что он может отказаться от большой суммы денег. Мы легко согласимся с тем, что человек может отказаться от любви (например ради карьеры). Труднее, но все-таки можно поверить в то, что кто-то отвернулся от славы (предположим, спокойствия захотелось). Но внутренне согласиться с тем, что кто-то отказывается от денег… Нет, ну есть же какие-то границы!

И что, Перельман – такой уникальный? В смысле математических способностей – думаю, да. В смысле отношения к деньгам – думаю, нет, но все-таки таких, как он, подавляющее меньшинство. Большинство же согласятся с немецкой пословицей: деньги не осчастливят, но успокоят.

Между тем, греческий философ Аристотель, – который, кажется, писал обо всем и на все буквально имел свою точку зрения, – настаивал на том, что деньги – это всего лишь результат соглашения между людьми и во власти людей сделать их неупотребительными. Наивный гений! Сейчас-то нам понятно: люди не захотели употреблять эту власть.

Вообще, если что и влияет на жизнь человека, так это то, как он относится к деньгам. Отношение это, если серьезно говорить, не вдруг выработаешь.

Понятно, что «без денег – жизнь плохая, не годится никуда». С другой стороны, из-за денег столько людей страдали и погибали, что эти звонкие монеты часто называют изобретением дьявола. А тут еще Иисуса Христа предали за деньги. Не за лошадь, замечу, не за шкуру животного, даже не за слиток золота – за тридцать серебряников. Эта история, конечно, сказалась самым отвратительным образом на репутации денег.

С одной стороны, папа Александра Македонского, – который, понятно, тоже был царем и носил привычное для русского уха имя Филипп, – когда ему сообщили о том, что никак не удается взять крепость врага, спросил: «Неужто она остается неприступной даже для осла, груженного золотом?»

Деньги открывают ворота. И не только крепостей. Это понятно.

С другой стороны, нам известно огромное количество случаев, когда деньги, точнее отношение к ним, – людей уничтожали. Ну, скажем… Жил себе в 20-е годы прошлого века некто Арнольд Ротштейн. Неплохо, надо сказать, жил: целых двадцать лет «работал» главарем нью-йоркской мафии, по сути, королем огромного города. В какие только переделки не попадал, а погиб из-за денег – отказался платить карточный долг.

Знаменитый наш первопечатник Иван Федоров аж в 1569 году напечатал произведение под удивительным названием «Евангелие учительное», там есть такие слова: «Сребролюбие – корень всем злым. Отверзнем тяготу лихоимения. И неправды, и сребролюбие, и страсти возненавидим, расточим богатство елико возможно» (выделено мной. – А. М.). Кто поспорит с гением? Нет желающих…

А с другой стороны… Впрочем, другая сторона уже была… Сколько ж сторон у этих денег? Явно больше, чем две.

Так вот. С другой, с третьей… Да с какой угодно стороны… В древнеиндийском языке было такое слово – «bhages». Оно обозначало и «господин», и «богатство». Именно от него произошло слово «Бог», которое постепенно стало иметь то самое религиозное значение, к которому мы привыкли. Впрочем, можно было и не кичиться якобы знанием древнеиндийского языка, и так понятно: у слов «Бог» и «богатство» – корень один. Тот же, кстати, что и у слова «богатырь».

Получается, богатство хорошо, а бедность, вроде как, плохо? Хочешь быть богатырем, которому благоволит Бог, – будь, пожалуйста, богат.

Оно, конечно, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Но разве всем нам не известно, как деньги портят людей?

Хотя, опять же заметим, мудрый русский народ в числе самых главных испытаний, которые должен пройти человек, богатство не назвал. Помните? Огонь, вода и медные трубы, то есть пройти надо сквозь всякие ужасные неприятности, с достоинством пережить славу и почет… Богатство к испытаниям не относится…

Но опять же, если посмотреть на окружающую нас жизнь, то можно найти массу примеров, как даже не очень большие деньги так испортили человека, что он и на человека-то перестал быть похож.

Впрочем, не будем расстраивать себя примерами из окружающей жизни, поглядим в зарубежную даль. Например, в Китай.

Там в 1995 году пустил себе пулю в лоб некто Ван Баосен – вице-премьер Пекина. Из-за его финансовых махинаций экономике Китая был нанесен ущерб в миллиарды долларов. Когда столичный вице-премьер понял, что им занялась прокуратура, он расчехлил пистолет…

И чего получается? Богатство Ван Баосена – также что ли от слова «Бог»? Тоже мне – богатырь китайский…

Ну хорошо, а если бы люди не договорились – вспомним Аристотеля – по поводу денег и не было бы денег вообще в истории человечества, мы бы лучше жили или хуже?

Вопрос, признаюсь, идиотский. И чего только я его задал? Потому что деньги – одно из величайших изобретений человечества, причем, возникло оно не из головы мудрецов, а из самой жизни выросло, как какое-нибудь дерево или куст. Понимаете? Не то, что мудрец там сидел и придумывал деньги, а сама жизнь сказала: народ, нам без денег кранты!

В «Русской правде» Ярослава Мудрого – первом документе русского права – читаем: «Аже крадеть кто скотъ въ хлеве или клеть, то же будеть одинъ, то платити ему 3 гривны и 30 кунъ; будеть ли их много, всемъ по 3 гривны и по 30 кунъ платит».

«Русская правда» – это первый российский Уголовной кодекс, в котором расписано, за какие преступления какие деньги надо платить. Гривны – еще понятно (хотя занятно, что слово это происходит от «гривы», то есть «шеи», и поначалу означало «украшение»). Что нынче значит слово «гривенник», нам хорошо известно. А вот что за «кунъ» такая?

«Кунъ» – денежная единица, название которой происходит от слова «куница». От чего такие «животные ассоциации» в финансовых делах? От того, что одно время на Руси шкурки этих животных «работали» деньгами.

Впрочем, что только не «работало» деньгами! Например, в былые времена стоимость хлеба выражалась и в мясе, и в масле. Мясо измеряли хлебом, представляете? В древней Ирландии в качестве всеобщего эквивалента выступали то быки, то мешки ячменного зерна. В «Илиаде» Гомера скот неоднократно упоминается в качестве всеобщего эквивалента. Например, медное оружие оценивается в 9 быков, искусная рабыня – в 4 быка, медный треножник – в 12 быков… Нормально, да? Оружие и треножник дороже женщины, а еще говорят про высокую духовность греков! А уж золотые и серебряные слитки – это будьте любезны. Однажды отрубили от серебряного слитка кусок, вот тебе, пожалуйста, и рубль.

Ну невозможно же жить, измеряя мясо хлебом, а женщин – быками? Просто нельзя было не придумать общий такой эквивалент – деньги. Вот и придумали.

Надо сказать, что русский народ фантазию свою на названия денег не тратил. Кусок обрубленного металла? Пусть будет – рубль (попросту говоря, обрубок). Отчеканен на монетке всадник с копьем – получите копейку.

Кстати, копейка замечательна еще и тем, что ее ввела в обиход Елена Васильевна Глинская, матушка Ивана Грозного, которая некоторое время при нем была регентшей.

Выжили в России только два названия денег: копейка, придуманная женщиной, которая родила и воспитала самого жестокого тирана в российской истории, и рубль, по сути, обрубок. Такие вот метафоры, если угодно. Правда, есть еще все реже, но употребляемое слово «гривенник», произошедшее – напомню – от названия украшения, что, конечно, немного метафоры красит.

Впрочем, никакие метафоры ничего не объясняют. С другой стороны, ничего не объясняет и то, что само слово «капитал» происходит от латинского «capital», которое значит «главный». (Неслучайно во многих языках «capital» переводится как «столица».)

У кого капитал – тот и главный? Да не всегда это так. Все-таки хочется верить, что бедные пророки для большинства людей все-таки главней богатых капиталистов. К слову сказать, вот еще вопрос: почему пророк никогда не бывает богатым? Богатство мешает рождению истины? Вывод, конечно, благородный, но обидный какой-то, согласитесь.

Можно, конечно, привести цитату из Альфонса де Ротшильда, который был не только чертовски богат, но еще и сподобился послужить прототипом героя романа «Милый лжец» Ги де Мопассана. Ротшильд заметил, что капитал – это труд.

Но, с другой стороны, разве капитал есть только у того, кто трудится? Нет, явно Ротшильд с сомнительным именем Альфонс не до конца знал нашу действительность.

Ищи метафоры в истории или в современности – все равно очень много вопросов с этими деньгами. Они могут быть слугами, а могут – повелителями. Можно всю жизнь работать на деньги, а можно добиться того, что они будут работать на вас. Деньги предоставляют невероятные возможности, но иногда закрывают для человека весь мир и доводят до гибели. Деньги способны дать свободу, но они же и в состоянии любого из нас сделать настолько зависимым, что мы будем завидовать нищему Диогену, сидящему в бочке.

Можно поклоняться деньгам – и быть бедным. А можно плевать на них – и купаться в богатстве. Можно плевать на них – и быть бедным. А можно поклоняться им – и быть богатым.

На протяжении всей своей истории люди очень любили рассуждать про деньги. Книги полны рассказов про богатых людей и их афоризмами.

Вот, мол, однажды маленький Рокфеллер скопил три с половиной доллара и в этот удивительный миг понял: глупо работать за деньги, надо, чтобы деньги работали за вас.

А один из самых богатых людей Америки Эндрю Карнеги подумал как-то сильно, да и сказал: мол, нет более унизительного идолопоклонства, чем поклонение деньгам.

Хорошие истории. Красивые слова. Но ничего не объясняют. Не отвечают даже на самый простой вопрос: как выстраивать свои отношения с деньгами?

Нет рецепта. А деньги вообще-то являются критерием чего-нибудь или нет? Понятно, что они не являются мерилом таланта или тем более ума. Нельзя их считать и критерием профессионализма.

Пожалуй, с помощью денег можно измерять одно – интерес общества. Чем интереснее обществу человек и то, что он делает, – тем он богаче. Во всех странах мира, скажем, деятели шоу-бизнеса всегда живут более роскошно, нежели врачи и учителя. Потому что шоу-бизнес обществу интересней, чем здравоохранение. До той поры, правда, пока какой-нибудь конкретный член общества не заболеет.

Скажи мне, кто в обществе самый богатый, и я скажу тебе, что это за общество, – вот такую бы я пословицу предложил. По сути, она, по-моему, верна.

Есть люди, для которых деньги – главная ценность. Я не могу их осуждать. Есть и те, кто вообще не обращает на деньги особого внимания. Я поостерегусь ими восторгаться.

Единственное, что можно сказать уверенно: свои отношения с деньгами человек должен выстраивать сам, не оглядываясь ни на сегодняшнее общество, ни на примеры из прошлого.

Самое ужасное, когда человек формирует отношение к деньгам, исходя не из собственного желания, а из того, что ему говорят окружающие. Можно ли сказать, что счастье не зависит от наличия денег? Нет. У кого-то зависит, у кого-то – нет.

Поэтому, человек, сам решай, помня при этом: никакое отношение к деньгам не является стыдным.

Вот, собственно, и все, что я могу сказать.

А дальше вы уж сами думайте о том, как строить свои отношения с этими существами, которые лежат у нас в бумажниках, копятся на кредитных карточках и очень влияют на нашу жизнь.

Где деньги – там и диктатура. Точнее, где диктатура – там деньги. Диктаторы бедными не бывают.

А почему, собственно?

Не знаю. Сейчас про диктатуру поговорим. Может, станет ясно?




Диктатура


Сопротивление тиранам есть послушание Богу.

    Томас ДЖЕФФЕРСОН, третий президент США, автор Декларации независимости

Диктатура – это когда диктуют. Собственно и слово-то это происходит от латинского «dictate», что значит «диктовать, предписывать».

Это понятно. Не ясно другое: нравится ли нам, когда нам диктуют, как жить? Вот вам, дорогой читатель, – нравится? А вашим знакомым? По-разному бывает, правда? Потому что ведь жить под диктовку легко: не надо ни о чем думать, да и ответственности никакой.

Если говорить об истории человечества, то не стоит забывать: у нас, у человечества, опыт жизни при диктатуре – королях, императорах да царях – несравненно больший, чем при демократии. А тут еще, как мы только что выяснили, не вдруг разберешься, что такое демократия. А что такое диктатура – ясно абсолютно. Стоит ли удивляться, что в любой стране мира всегда найдется масса людей, которых так тянет к привычной и понятной диктатуре? А когда в какой-то стране с экономикой проблемы, тут уж сотни тысяч людей начинают орать: «Дайте нам твердую руку! Позовите нам диктатора, чтоб он уже навел тут порядок, блин!»

Приходит диктатор, начинает свои социальные диктанты. Многие из тех, кто призывал тирана, – погибают. Это не меняет к нему отношения у оставшихся в живых. Вообще, если при диктаторском режиме хорошо поставлено дело с идеологией, то она заменяет все, в том числе и хлеб насущный.

Диктатура характеризуется, в частности, еще и тем, что во время диктаторских режимов люди питаются идеологией. Если мы посмотрим на жизнь в КНДР, на Кубе или в СССР в 80-е годы, то констатируем с определенной печалью: никакие экономические проблемы сами по себе диктатуру не уничтожают. А вот стоит ослабнуть идеологическому прессу, тут-то диктатуре и наступает кердык.

Есть ли панацея от диктатуры? Хочется заорать: есть! да! конечно! это демократия!

Орать не надо. Демократия не является абсолютной панацеей от диктатуры: многие тираны приходили к власти путем демократических выборов. Другой вопрос, что иной панацеи человечество не изобрело. Тут уж – повторим еще раз – либо демократия, либо тирания, либо «разброд и шатание», которое называется красивым словом «анархия».

Диктатура как понятие политическое возникло в Древнем Риме, и тогда буквально ничто не предвещало беды. Диктаторов ведь поначалу назначали, да и то всего на каких-то полгода… Как так – назначали? А вот как…

Впрочем, чтобы это понять, надо про истоки этой самой диктатуры рассказать все по порядку.

Древние римляне в области политики любили проводить разные эксперименты, причем, на себе. В 509 году до нашей эры они свергли своего последнего царя, после чего призадумались, как бы сделать правление получше. Решили: отныне будут нового начальника выбирать, причем, не одного, а сразу двух – римлянам казалось, что с двумя им как-то поспокойнее будет жить.

Всякие реформы – в том числе и правления – только начни делать и уже трудно остановиться. Вот и римляне тоже, помимо консулов, решили завести себе сенаторов – старейшин из благородных семей, и тоже дать им право голоса. Граждане Древнего Рима всерьез считали: ежели сенаторы да два консула будут все долго обсуждать – жизнь непременно изменится, и непременно к лучшему.

Но тут, буквально как гладиатор на арену, выскочил вот какой вопрос: а ежели беда придет неожиданно – враг, скажем, нападет – и будет не до долгих обсуждений? Тогда чего делать прикажете? Вот в этом случае – для решения оперативных вопросов – на полгода и назначали единоличного правителя. Чтобы он, скажем, врага разбил быстренько, все оперативные проблемы порешал, как говорится, – и до свидания! Сдавай полномочия. Такой вот – как сейчас бы сказали «кризисный управляющий» – и назывался «диктатор».

Вполне себе даже нормальный, чтобы не сказать демократический поворот дела. Человечество вообще на протяжении своей истории сколько раз начинало за здравие, а заканчивало черт-те как…

Вот ведь и в слове «тиран» тоже поначалу ничего трагического заложено не было. Греческое слово «tyrannos» означало не более чем «единоличный правитель». Правит человек сам по себе. Иногда – хорошо, иногда – не очень. Как получится. Tyrannos вовсе необязательно был тираном в нехорошем смысле этого слова.

Скажем, жил да был такой tyrannos по имени Пизистрат. Правил он, конечно, единолично, но при этом вполне милый был человек и весьма преуспел в развитии искусств: издавал книги Гомера, строил храмы. В общем, если верить историкам, – весьма полезный был tyrannos.

Много воды, окрашенной кровью, утекло с тех пор, и слова «тиран» и «диктатор» стали иметь явно негативный оттенок. Во всяком случае, мне неизвестно, чтобы какой-нибудь диктатор сам себя провозгласил диктатором или тираном. Понимают, гады, что это не весьма приличное слово, а тем не менее продолжают тиранствовать или диктаторствовать, называя себя при этом, как правило, спасителями народа.

При диктатуре население страны начинает абсолютно искренно верить не тому, что видит, а тому, что ему говорит тиран. Этот удивительный феномен абсолютного доверия тирану и позволяет диктатуре существовать. Она существует не только на страхе. Она существует вот именно на доверии. Тиранов не только боятся, их любят. Именно любовь к своему диктатору породила разговоры, которые рождаются при всех диктаторских режимах: мол, сам-то диктатор – чудесный, окружение у него плохое и злое.

Такое положение вещей абсолютно снимает с диктатора ответственность за экономическое положение страны. Начиная с конца XVIII – начала XIX века, вы не найдете высокоразвитых в экономическом отношении стран, в которых бы правили диктаторы. Но это не мешает народу, туго затягивая пояса, продолжать любить своих тиранов.

30 декабря 1922 года образовалось государство, которое называлось Союз Советских Социалистических Республик. Тогда же, на I съезде Советов, была принята Декларация об образовании СССР. В ней, в частности, были такие слова: «…только в условиях диктатуры пролетариата… оказалось возможным… создать обстановку взаимного доверия и заложить основы братского сотрудничества народов». Так и хочется спросить: что ж это за доверие такое, ежели создано в условиях диктатуры? Вопрос, казалось бы, естественный, однако он не возникал у миллионов советских людей на протяжении аж 70 лет!

Именно для того, чтобы не задавали лишних вопросов, любой диктатор должен создать свой культ. Культ – это же не просто прославление человека. Суть культа в том, что каждый гражданин понимает: такой великий правитель ошибиться не может в принципе.

Всего через 17 лет после создания СССР Сталину исполнилось 60 лет. В связи с этим главная газета страны «Правда» напечатала передовую статью с незамысловатым названием «Родной Сталин». Начиналась статья так: «Сегодня нашему родному, любимому Иосифу Виссарионовичу Сталину исполняется шестьдесят лет». Дальше в доходчивой форме объяснялось, что всем хорошим в стране мы обязаны своему вождю и учителю. А заканчивался праздничный текст такими крылатыми словами: «Сталин – наше знамя! Сталин – наше счастье! Пусть живет, здравствует долгие годы на радость и благо трудящихся всего мира, на страх врагам наш вождь, учитель, товарищ и друг Иосиф Виссарионович Сталин!»

Что касается культа, то тут, конечно, всех перещеголял северокорейский диктатор Ким Ир Сен, которого называли не только «великим вождем», но даже и «залогом освобождения человечества». Мало того, что каждый житель страны был обязан носить значок с изображением «залога», так еще в Северной Корее было возведено – внимание! – 35 тысяч памятников Ким Ир Сену. А после смерти Ким Ир Сен был объявлен «вечным президентом Кореи».

Тиран вообще ощущает себя если и не до конца Богом, то, во всяком случае, ближайшим к нему человеком.

Тиран чувствует себя повелителем своей страны и каждого человека в отдельности. Поэтому диктаторы так любят лезть во все, даже в то, что, казалось бы, их не касается. Например, в личную жизнь своих подданных. Ведь нет ничего такого в этом мире, что не касается Бога, не так ли? Сейчас трудно себе представить, но при советской власти обсуждение личной жизни на каком-нибудь партийном бюро – было делом нормальным. Более того, если человек разводился, это могло не только помешать его карьере, но и вовсе уничтожить ее. Например, если дипломат разводился, то его не посылали за границу! Директора какого-нибудь института могли снять с должности только за то, что он разошелся со своей женой.

Задолго до возникновения этой советской традиции в XV веке во Флоренции правил Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным. Так вот этот Великолепный запретил даже богатым людям жениться без его личного разрешения, дабы не допустить того, чтобы отдельные роды были излишне богатыми. Поэтому если представитель одного богатого рода влюблялся в представителя другого – им ничего не светило в смысле свадьбы. Медичи не велел.

Вообще в жизни тирана не было бы проблем, если б не люди. Они, конечно, очень мешают, потому что, как ни дави на них идеологическим прессом, они все равно остаются непредсказуемыми и норовят из-под пресса этого выскочить. Казалось бы, объяснили вам: вот – ваш вождь, учитель, «залог» и проч., верьте ему. А они, с одной стороны, распевают песни: «Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе», а с другой – всегда страшно, что они чего-нибудь отчебучат.

Диктатор никогда не доверяет ни своему народу вообще, ни отдельным его представителям, в частности. Поэтому для собственного спокойствия стремится организовать максимальный контроль над людьми.

Контроль над жизнью своих граждан – верный признак диктатуры.

Скажем, Гитлер что предлагал? «Необходимо создать структуры, в которых будет проходить вся жизнь индивида. Любая деятельность и потребность каждого человека будет регулироваться партией, представляющей всю общность. Не будет больше никакой «самодеятельности», не будет никаких свободных пространств, где индивидуум принадлежал бы сам себе… Время личного счастья кончилось». Мысль Гитлера о том, что счастье может быть только общественным, – родная для тиранов всех времен и народов.

А ежели кто этого не понимает – тогда надо уничтожить. Или, в лучшем случае, выслать из страны. Как в свое время выслали из СССР философов и уничтожили крупных военачальников.

В разгар репрессий Сталин издал распоряжение, разрешавшее «меры физического воздействия» на арестованных. Но, кроме страшных физических пыток, были и другие, еще более жуткие. Когда арестовали маршала Тухачевского, к нему в камеру привезли его дочь, которой не было и десяти лет, и при ней пригрозили маршалу: «Не признаешься – мы с ней сделаем все что угодно, по рукам пустим».

Для диктатора очень важно контролировать в своем народе два ощущения. Первое: народ должен ощущать радость от того, что он живет при таком чудесном правителе. Второе: чтобы эту радость народ ощущал полнее, просто необходимо, чтобы люди постоянно боялись.

И тут на помощь приходит великое изобретение человечества – доносы. Создать такую обстановку, чтобы каждый доносил на каждого, – мечта любого диктатора.

Петр I поощрял доносы даже на «самые знатные лица без всякой боязни». За что обещалось вознаграждение. А ежели кто мог донести, да не донес – того попросту казнили. Первый российский император собственным указом запретил писать письма в комнате, закрытой на засов. Сначала распахни все двери, а потом уж – садись, пиши. Чтобы каждый желающий мог зайти посмотреть, не пишешь ли ты чего против государя.

Есть еще одна мечта тирана, в которой он никогда не признается: превратить человека в робота. Это, конечно, очень удобно: нажал кнопку, и гражданин будет делать то, что диктатору необходимо. Увы, добиться этой цели невозможно, но зато всегда есть, куда стремиться.

Диктатура уничтожает в человеке человеческое за ненадобностью. Но в самом диктаторе происходит ровно тот же самый процесс: диктатору человеческое не нужно совсем.

Нерон очень боялся, что его мать отнимет у него власть. То есть этот человек власть любил больше родной мамы, поэтому, чтобы не было лишних проблем, он ее убил. После чего старательно начал делать вид, что ужасно по этому поводу страдает. Он направил послание римскому сенату, в котором обвинял мать в попытке захвата власти и в покушении на его жизнь, заявляя при этом, что она сама покончила с собой. Поскольку такой текст сочинить тирану было довольно сложно, Нерону помог его учитель – Сенека. Философ, между прочим. К слову сказать, философ Сенека плохо кончил: Нерон заподозрил учителя в том, что тот решил против него бунтовать, – и велел Сенеке покончить с собой. Сенека вскрыл себе вены и умер в мучениях.

Однажды Петр I – великий российский диктатор – узнал, что его жена Евдокия Лопухина изменила ему с майором Степаном Глебовым. Что делает в таких случаях мужчина? Вызывает на дуэль, отпускает изменников с миром и страдает, бьет соперника по морде… Вариантов поведения не то чтобы очень много, но и не мало. Петр выбрал свой, царский, диктаторский вариант. Сначала Глебова пытали раскаленным железом, углями и били кнутом. Поскольку вряд ли Петр хотел выведать какие-то тайны у более удачливого в лирических делах противника, то он не столько пытал, сколько мучил человека. Затем Глебова посадили на кол, а чтобы он не околел в тридцатиградусный мороз, на него надели шубу – пусть помучается подольше. Человек умирал на колу больше суток!

Нормальный правитель занимается организацией жизни своей страны. Диктатор занимается организацией своей власти. Сохранить власть – его главная задача, по ходу он, правда, может решать и всякие иные государственные задачи. Но сохранить власть для него принципиально важно, и тут тирана можно понять: если человек ощущает себя чуть ли не равным Богу, может ли быть что-то важнее и приятнее этого ощущения?

Очень редко, но все-таки случается: тиран до такой степени теряет чувство реальности, что народ не выдерживает и уничтожает его.

Скажем, был такой правитель зулусов Чака. Тот еще деспот и тиран. И вот, когда у него умерли мать и любимая жена, он приказал принести в знак траура жертву в семь тысяч человек, запретил в течение года выращивать хлеб и употреблять в пищу молоко, а также повелел убивать беременных женщин вместе с их мужьями. То есть парень совсем потерял ощущение реальности. Его и убили, конечно. Кстати, было это не так давно, в 1828 году.

Или уж совсем недавно, в 1979 году, был расстрелян президент Экваториальной Гвинеи Масиас Нгема Бийого, по приказам которого за десять лет его очень-очень диктаторского правления были убиты 30 тысяч человек. Население Экваториальной Гвинеи в ту пору было 300 тысяч человек. Получается, что диктатор уничтожил каждого десятого жителя страны… Когда он был осужден на расстрел, население очень радовалось. Народ вообще всегда радуется, когда убивают диктатора. А пока тирана не убили, народ всячески родного деспота превозносит. Поэтому убивают диктаторов не так часто, как хотелось бы.

Диктатура – это такая система власти, которая убивает людей (даже если физически оставляет их в живых). Некоторые проблемы при тирании действительно решаются просто и быстро: вообще в концлагере можно ловко организовать жизнь, даже если этот концлагерь величиной со страну. Но то, что людей убивают или физически, или как минимум морально… Этот «недостаток» мне кажется слишком серьезным.

Однако вспомним, о чем мы говорили в самом начале: существует немало людей, убежденных в том, что с помощью тирании можно легко и относительно безболезненно решить государственные проблемы.

Поскольку история, как известно, учит только тому, что ничему не учит, – наличие таких людей весьма тревожит. Вспоминая, что Сталина прославляли даже те люди, чьи родные или друзья гнили в сталинских лагерях, – понимаешь с печалью, что реальной панацеи от диктатуры нет ни у нас в стране, ни в мире.

А вот интересно: тирану нужны дипломатические способности? Никогда об этом не думал… И сейчас не хочу. Вы поразмышляйте сами, если вам интересно, а я перейду к следующему слову.

Итак, поговорим о дипломатии.




Дипломатия


Чернила дипломатии легко стираются, если они не посыпаны пушечным порохом.

    Пьер БУАСТ, французский философ

Слово «дипломатия» пришло к нам из французского языка. Если внимательно в него вчитаться, то становится очевидно: оно происходит не от слов «мат» или «лом», а от слова «диплом», которое пришло к французам из греческого языка. У них, у греков, «diploma» означает документ, сложенный вдвое. Обменялись люди документами, сложенными вдвое, – вот тебе и дипломатический акт случился.

Зачем вообще эта самая дипломатия нужна? Да затем, что государств в мире ужас как много! И у каждого, замечу, свои собственные интересы.

Представим себе невероятное: политиков всего мира судьба земли интересует больше, нежели интересы их собственных стран. Тогда ведь и дипломатия никакая не нужна была бы: если бы не было необходимости защищать интересы собственных государств, люди бы легко могли договориться.

Но такого всеобщего счастья случиться не может: во все времена политик в первую очередь занимается интересами собственной страны. Можно долго спорить о том, хорошо это или плохо, однако нельзя не признать, что это – так. Ведь не только политики, но мы все воспитаны с пониманием того, что Родина – это наша страна, а мир – он ведь нам не Родина, поэтому он ничей.

Если вдруг начать говорить языком совсем непарламентским, то можно будут сказать так: дипломатия – это стремление обмануть другое государство таким образом, чтобы, с одной стороны, были соблюдены все приличия, а с другой – чтобы твоему государству было хорошо.

Дипломат видит мир как бы через призму интересов собственного государства – работа у него, у дипломата, такая. А главный из этих интересов – сохранение суверенитета, то есть независимости и самостоятельности.

Само слово «суверенитет» ввел в обиход французский юрист и философ Жан Боден. Случилось это лишь в XVI веке, а до этого, замечу, – то есть большую часть своей истории – люди как-то прекрасно обходились безо всякого суверенитета. Поначалу слово это вообще не имело никакого политического смысла, а означало лишь абсолютную власть сюзерена. (Напомню: сюзерен – это такой феодал, который властвовал над вассалами.) Однако постепенно все как-то прониклись мыслью, что нет в жизни страны ничего более важного, чем ее суверенитет.

Двадцать веков – только в новое время – бились дипломаты всех государств за суверенитет своих стран, чтобы в начале XXI века случился экономический кризис, который доказал, что, по сути, никакой независимости нет ни у одного, даже очень сильно развитого государства.

Нет, если для лозунгов, для конституций, для всевозможных выступлений политиков – тогда, конечно, суверенитета навалом. Но если мы договоримся, что независимость – понятие в первую очередь экономическое, тогда возникает много вопросов по поводу экономической независимости в начале XXI века.

Можно сколь угодно орать о независимости на площадях (на площадях крики о суверенитете звучат особенно красиво и значимо), но если тебе нечем прокормить своих граждан, все эти крики – не более чем попытка перекричать воробьев. А что показал экономический кризис? В одном, отдельно взятом государстве рухнул один, отдельно взятый ипотечный банк, и затрясло всю экономическую систему мира. Так вы о каком суверенитете говорите, господа?

Однако причины экономического кризиса до сих пор отчетливо не известны никому. Но кризис показал: экономики всего мира связаны столь прочно, что понятие «экономический суверенитет» весьма и весьма относительно.

Впрочем, продолжим о дипломатии. Владимир Иванович Даль определял дипломатию как «науку о взаимных сношениях государей и государств вообще». Уинстон Черчилль писал о профессии дипломата несколько по-другому: дипломат, считал Черчилль, это человек, который дважды подумает, прежде чем ничего не сказать.

Дипломаты собираются, разговаривают примерно так, как писал великий англичанин, а потом уже политики подписывают дипломы, то есть договоры. Так вот история и движется.

Первый в мировой истории договор назывался «Благой договор о мире и братстве, устанавливающим мир навеки». Написан и подписан он был на серебряных досках египетским фараоном Рамсесом II и царем хеттов Хаттусили III. Случилось сие событие в 1278 году до нашей с вами эры. Надо сказать, что договор был подписан после того, как хетты и египтяне воевали едва ли не целый век. То есть с самого начала так повелось: сначала люди подерутся, подерутся, поубивают друг друга, а потом – давай подписывать мирные договоры.

Если вы вдруг возьмете замечательную книгу «Всеобщая история дипломатии», то убедитесь, что процентов на девяносто – это книга об истории войн. Нормально? История дипломатии равна истории войн. Дипломаты то пытались войны предотвратить, то провоцировали их, то использовали. Кстати, с предотвращением войн у дипломатов получилось куда как хуже, чем, скажем, с их использованием.

То, что история дипломатии – это история войн, а не история мира, – ни в коей мере не оценка (и тем более не приговор) дипломатии, а оценка (и, увы, быть может, приговор) всем нам, человечеству.

Дипломатия как способ договориться возникает тогда, когда нет дружбы. Если дружба есть, то дипломатия вроде как и не нужна. Неслучайно ведь в повседневной жизни мы называем дипломатом того человека, который не умеет искренно дружить и вообще не очень умеет быть искренним. А какой у нас антоним слову «дружба»? Правильно: война. Вот тебе и история дипломатии: когда государства не могут договориться (а они, как правило, не могут договориться), тогда и вступает в дело дипломатия.

В главе «Война» мы уже говорили о том, что во всей мировой истории было лишь 300 мирных лет. В какой-то степени можно говорить о том, что это и есть оценка деятельности мировой дипломатии. Но куда в большей степени это оценка всех нас, людей-человеков, составляющих человечество.

Французского короля Людовика XI считают родоначальником современной дипломатии. Историки считают, что он и его главный дипломат Филипп де Коммин заложили основные принципы современной дипломатии.

Посмотрим, чему конкретно учил де Коммин своих послов: «Послы не выходят из рамок своих обязанностей и не злоупотребляют своим долгом, предаваясь шпионажу и торговлей совестью». Сам же Людовик считал, что основная задача дипломата – обмануть своих врагов и не быть обманутым самому. Разве виноваты дипломаты в том, что их деятельность является не просто ярким, а кричащим примером того, что мы, люди, относимся к иным, чужым представителям рода человеческого, как к врагам?

В связи с тем, что на протяжении столетий война являлась главной заботой дипломатии, один из основных вопросов дипломатии, на мой взгляд, звучит так: «Против кого дружим?» Именно необходимостью дружить против своих врагов и объясняется то, что одни страны устанавливают – или не устанавливают – дипотношения с другими странами. По-умному это называется «соблюдение геополитических интересов».

А попросту происходит так. Французы не любят англичан. Так исторически сложилось. Геополитические интересы у них не совпадают. Идет к концу XVIII век. И тут вдруг английские колонии в Америке говорят о создании собственного государства, то есть о независимости и суверенитете. Англия, понятно, начинает с ними воевать. Французский король Людовик XVI при слове «независимость» хватается за мушкет (предчувствует, видать, что будет последним французским королем, что обезглавят его и покажут голову короля счастливому народу). Поэтому король громогласно объявляет восставшие колонии мятежными. Но англичане – еще противней, чем независимость, поэтому негласно король мятежникам помогает. Надо ли добавлять, что Франция была первым государством, признавшим США?

Первым государством, признавшим Израиль, был СССР. Советским деятелям казалось, что новое государство будет проводить наши интересы на Ближнем Востоке. Когда же выяснялось, что проводить Израиль будет вовсе даже не наши интересы, дипотношения с этой страной были прерваны на долгие годы. А Советскую Россию, к слову сказать, первой признала Германия. Что стало с советско-германской дружбой в 1941 году, всем нам очень хорошо известно.

Вот это словосочетание «геополитические интересы» в реальности перекрывает все нормальное и человеческое, что может быть между странами. Отношения между людьми разных стран могут строиться как угодно. Отношения же между странами строятся так, чтобы все человеческое им было чуждо.

Помните, мы говорили про Рамсеса под номером II, который заключил первый в истории дипломатический договор? Сей Рамсес учредил и еще одну дипломатическую традицию, которая прижилась на века: установление неформальных дипломатических отношений с помощью брака (брака – в хорошем смысле этого слова). Здорово, правда? Жениться не по любви и даже не по расчету, а ради геополитических нужд.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/andrey-maksimov/mnogoslov-2-ili-zapiski-ofigevshego-cheloveka/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.