Психологический тезаурус
Сергей Сергеевич Степанов


Во многих областях знания существуют свои энциклопедические справочники, в которых разъясняются основные термины и понятия данной науки. Свои энциклопедии имеют математики и физики, биологи и географы, медики и инженеры. Причем эти энциклопедии из года в год переиздаются стереотипно – веяния времени бессильны изменить атомный вес химических элементов или отношение катетов к гипотенузе. Психология в этом ряду занимает особое положение – то ли привилегированное, то ли ущербное: психологических словарей только за последние годы и только в нашей стране издано несколько десятков, и каждый из них отличается своеобразием. В попытках уяснить значение того или иного термина можно пролистать дюжину разных изданий и только запутаться в трактовках и разночтениях. В результате психологи манипулируют терминами, которые едва ли не каждый понимает по-своему и из-за этого не может найти взаимопонимания с коллегами. А некоторые входящие в моду слова далеко не всем даже известны. В этой непростой ситуации в редакции газеты «Школьный психолог» и родилась идея «сверить профессиональные часы» – вынести на суд коллег своего рода энциклопедию в газете с целью уяснения некоторых туманных и сложных понятий. Так родилась рубрика «Тезаурус», в которой за 10 лет были опубликованы десятки статей. Увы, век газеты недолог, и большинство опубликованных текстов ныне не доступны читателю. Сохраняя надежду, что значение этих текстов с годами не утрачено, автор отобрал из них те, которые счел наиболее интересными и важными, и собрал их под этой обложкой.





Сергей Степанов

Психологический тезаурус





От автора


Во многих областях знания существуют свои энциклопедические справочники, в которых разъясняются основные термины и понятия данной науки. Свои энциклопедии имеют математики и физики, биологи и географы, медики и инженеры. Причем эти энциклопедии из года в год переиздаются стереотипно – веяния времени бессильны изменить атомный вес химических элементов или отношение катетов к гипотенузе. Психология в этом ряду занимает особое положение – то ли привилегированное, то ли ущербное: психологических словарей только за последние годы и только в нашей стране издано несколько десятков, и каждый из них отличается своеобразием. В попытках уяснить значение того или иного термина можно пролистать дюжину разных изданий и только запутаться в трактовках и разночтениях. В результате психологи манипулируют терминами, которые едва ли не каждый понимает по-своему и из-за этого не может найти взаимопонимания с коллегами. А некоторые входящие в моду слова далеко не всем даже известны. В этой непростой ситуации в редакции газеты «Школьный психолог» и родилась идея «сверить профессиональные часы» – вынести на суд коллег своего рода энциклопедию в газете с целью уяснения некоторых туманных и сложных понятий. Так родилась рубрика «Тезаурус», в которой за 10 лет были опубликованы десятки статей. Увы, век газеты недолог, и большинство опубликованных текстов ныне не доступны читателю. Сохраняя надежду, что значение этих текстов с годами не утрачено, автор отобрал из них те, которые счел наиболее интересными и важными, и собрал их под этой обложкой.




Своевременные мысли

[1 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2008, № 1]


Есть нечто более сильное, чем все войска на свете, – это идея, время которой пришло.

    Виктор Гюго

ДУХ ВРЕМЕНИ — интеллектуальная атмосфера эпохи, стимулирующая появление определенных идей; выражается в почти одновременных аналогичных открытиях и изобретениях в разных концах света, в выдвижении сходных гипотез разными учеными независимо друг от друга. Правильное понимание Духа времени научным сообществом способствует его адекватной реакции на требования эпохи, своевременному решению по-настоящему актуальных и значимых проблем.

Понятие «Дух времени» впервые использовал в своих трудах немецкий философ Г. Гегель, определяя его как развертывающийся в истории объективный дух, который действует во всех единичных явлениях некоторой эпохи. Гёте рассматривал Дух времени как преобладающую сторону духовной атмосферы: «Если какая-нибудь сторона выступает наиболее сильно, овладевая массой и торжествуя над ней, так что при этом противоположная сторона оттесняется на задний план и затеняется, то такой перевес называют духом времени…»

Ввиду того, что первые попытки описания этого явления принадлежат немецким мыслителям и соответственно название ему было дано немецкое – Zeitgaist, то впоследствии оно часто стало использоваться без перевода, в оригинальном немецком звучании.

В лексикон психологов это понятие ввел Э. Г. Боринг (о нем см.: «Школьный психолог», 1999, № 8). Анализируя исторические пути развития науки, он подметил интересную особенность: любая свежая идея рождается не в голове отдельного ученого, а в атмосфере своей эпохи. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры так называемых синхронных открытий, которые совершались почти одновременно разными, не знакомыми друг с другом людьми, причем неважно – жили они по соседству (как, например, изобретатели автомобиля Даймлер и Бенц) или на разных континентах (как «соавторы» одной теории Уильям Джемс и Карл Ланге, никогда не встречавшиеся друг с другом).

Идеи носятся в воздухе, и когда приходит их время, они непременно будут высказаны – не одним ученым, так другим; одним чуть раньше, другим через неделю, провоцируя ожесточенные споры о приоритете.

Примеры этого явления легко можно отыскать в любой области. Так, слава изобретателя печатного станка принадлежит немецкому книгопечатнику Иоганну Гутенбергу, хотя его приоритет далеко не бесспорен. Основные принципы, которые легли в основу книгопечатания, были известны еще на Древнем Востоке. С помощью деревянных клише – способом ксилографии – в IX веке была отпечатана священная буддийская книга «Алмазная сутра». В том же столетии китайский ремесленник Би Шен, как считается, впервые применил наборную форму для печати. Он наносил на глиняные брусочки зеркальное изображение иероглифов, обжигал «литеры» в печи, затем составлял из них текст в специальной железной раме и делал оттиск. Правда, такой способ был трудоемок и несовершенен. Книгопечатание каким мы его знаем сегодня родилось лишь в XV веке. Казалось, тогда мысль о нем просто витала в воздухе. По всей Западной и Восточной Европе прокатилась волна открытия этого способа создания книг. Известно, что еще до Гутенберга стали появляться печатные книги. До сих пор за пальму первенства борются голландцы, бельгийцы, итальянцы, однако приоритет их первопечатников не доказан. Что же, собственно, сделал Иоганн Гутенберг? Фактически он лишь объединил существовавшие до него различные изобретения и наилучшим способом воплотить идею книгопечатания. Он решил проблему всех первопечатников – механизировал процесс изготовления литер, создал новое типографское оборудование, и этим затмил в веках своих менее удачливых предшественников и современников. Впрочем, не будь Гутенберга, печатный станок непременно появился бы годом раньше или позже – его время пришло.

В области наук о человеке, помимо хрестоматийной теории Джемса-Ланге, можно найти еще немало примеров воплощения Духа времени. Одним из них является концепция бессознательного, приоритет в разработке которой традиционно принято отдавать З. Фрейду. Тут наверное не стоит преуменьшать роль основателя психоанализа, хотя не надо ее и преувеличивать. Подобно книгопечатнику Гуттенбергу, Фрейд сумел с опорой на гипотезы и разрозненные догадки своих предшественников и современников построить наиболее стройную систему, которая и вошла в историю под его именем. Хотя при внимательном анализе разнообразных источников становится ясно: назвать Фрейда первооткрывателем бессознательного было бы преувеличением. По крайней мере хронологически теории психоанализа предшествовала теория, разрабатывавшаяся французским психологом и психиатром П. Жане. В 1890 г. Ж. М. Шарко отдал в ведение Жане психологическую лабораторию в своей клинике Сальпетриер, где Жане и ранее вел активную клиническую работу, а свои научные взгляды излагал в лекциях, пользовавшихся большой популярностью. Фрейд, стажировавшийся у Шарко в клинике Сальпетриер, впоследствии утверждал, что никогда даже не сталкивался с Жане и ничего не слышал о его идеях. В «Очерке истории психоаналитического движения» Фрейд не без горечи отмечает: «В Париже, кажется, господствует убеждение, что все верное в психоанализе с небольшими изменениями повторяет взгляды Жане, все же остальное никуда не годится». Даже в написанной в 1925 г. «Автобиографии» Фрейда читаем: «В то время как я пишу это, из Франции до меня доходят многочисленные статьи из журналов и газет, свидетельствующие о сильном сопротивлении принятию психоанализа, причем часто они содержат самые неверные предположения по поводу моего отношения к французской школе. Так, например, я читаю, что своим пребыванием в Париже я воспользовался для того, чтобы познакомиться с учением Пьера Жане, а затем сбежал, прихватив уворованное. Я должен ясно сказать в связи с этим, что вообще не слыхал имени Жане во время моего пребывания в Сальпетриер».

Те, кто интересуется подробностями этого болезненного спора о научном приоритете, могут найти подробное изложение ситуации в блестящей работе Генри Элленбергера «Открытие бессознательного» (первый том этой книги завершает глава, посвященная сопоставлению взглядов Фрейда и Жане), а также в книге Альфреда Лоренцера «Археология бессознательного» (М., 1996).

Чтобы составить собственное мнение, следует хотя бы в первом приближении присмотреться к системе Жане. Первой пациенткой, на которой им был продемонстрирован метод психологического анализа, была некая Марсель. Жане попытался проранжировать ее симптомы по степени их глубины. Поверхностный уровень составляли особенности, сравнимые с результатами гипнотического внушения; средний – импульсы, которые Жане приписывал действию неосознанных фиксированных идей, исходящих из определенных травмирующих воспоминаний; наиболее глубинный уровень – наследственные факторы, перенесенные тяжелые заболевания, ранние травматические события. (Вам это ничего не напоминает? И не только вам! Недаром так кипятился венский патриарх…) За психологическим анализом должен следовать психологический синтез, то есть реконструкция хода болезни. Такое взаимодействие анализа и синтеза в ходе работы с невротическим пациентом выступает отличительной, самобытной чертой метода Жане. Основным результатом психологического анализа является открытие неосознанных фиксированных идей и их патогенной роли. Их причина – травмирующее или пугающее событие, ставшее бессознательным и замещенное симптомами. Процесс замещения, по Жане, связан с сужением поля сознания. Неосознанные фиксированные идеи являются как причиной, так и результатом психологической слабости. Для излечения мало перевести их в план сознания (становясь осознанной, идея рискует приобрести статус навязчивости. Необходимо разрушить патогенную идею путем диссоциации или трансформации. Поскольку она является частью заболевания, ее устранение должно сопровождаться синтетическим лечением, переобучением или другим умственным тренингом.

Выводы отсюда напрашиваются вполне очевидные: либо Фрейд, отрицая свое знакомство с теорией Жане, просто погрешил против истины (в чем придирчивые критики уличали его не раз и не два), либо он говорил правду, и тогда действительно перед нами впечатляющий пример воплощения Духа времени.

В пользу второй версии можно привести примеры теорий бессознательного, разработанных А. Адлером и К. Г. Юнгом достаточно самостоятельно, хотя во множестве книг и статей этих ученых безосновательно называют учениками и последователями Фрейда. И чему, спрашивается, они у него научились, в чем за ним последовали? Оба на непродолжительное время вошли в круг соратников Фрейда, поскольку его идеи оказались созвучны их собственным взглядам на человеческую природу. Когда же выяснилось, что расхождений во взглядах больше, чем сходства, пути их разошлись.

Похожая ситуация сложилась и в другом направлении психологической науки – поведенческом. В наши дни любой третьекурсник психфака вам расскажет, что основные принципы бихевиоризма были в 1913 г. сформулированы американцем Дж. Уотсоном. И лишь самые дотошные историки науки могут рассказать, что за пару лет до того – в 1911 г. – вышла книга Уолтера Пилсбери, в которой автор определял психологию как науку о поведении и настаивал на том, что к человеку надо относиться столь же объективно, как и к любому объекту физического мира. Наверное, отдать приоритет Пилсбери было бы преувеличением его роли, однако и уникальность новации Уотсона оказывается под сомнением. В начале ХХ века, психологи, пресытившиеся копанием в содержании сознания, были готовы сделать свою науку «весомой, грубой, зримой». И она ею неотвратимо стала, причем уже не так уж и важно, кто осмелился об этом громче всех заявить.

Знатоки отечественной психологии могут припомнить давний спор сторонников А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна о приоритете одного либо другого в создании психологической теории деятельности.

Впрочем, таких примеров не перечесть, и их припоминание может послужить любому психологу хорошим тестом эрудиции.

Интересно, однако, другое. В чем состоит Дух нашего времени? Современный парафраз античного афоризма гласит: «Надо помнить, что деньги не пахнут, но надо чувствовать, где пахнет деньгами». Неужели в этом и состоит?! Если судить по массовой переквалификации психологов в коучи и по катастрофическому падению уровня научных исследований (давно ли вам встречалась отечественная диссертация, книга или статья, представляющая собой по-настоящему новое слово в науке?), то так оно, похоже, и есть.




Неуловимый предмет серьезной науки

[2 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2002, № 14]


Прежде психологией называлась наука о душе человеческой, а теперь это наука об ее отсутствии.

    Василий Ключевский

ДУША – предмет, казалось бы, настолько туманный и неопределенный, что вряд ли он может выступать научной категорией. Однако для психологии это понятие имеет принципиальную важность – хотя бы потому, что само название этой науки буквально можно перевести как «наука о душе». В нашей стране именно такое понимание психологии бытует с конца XVIII в. Так, например, еще в 1791 г. в Санкт-Петербурге была выпущена книга с примечательным названием «Начальные философические статьи, касающиеся до существа и свойств души человеческой, сочиненные во вкусе древних писателей и расположенные по образу, математическим наукам свойственному, иначе, составляющие науку, психологией называемую». Впрочем, такое представление существовало чуть более века. В 1916 г. С. Л. Франк констатировал: «Мы не стоим перед фактом смены одних учений о душе другими (по содержанию и характеру), а перед фактом совершенного устранения науки о душе… Прекрасное обозначение „психология“ – учение о душе – было просто незаконно похищено и использовано как титул для совсем иной научной области».

Долгие годы в нашей стране само понятие души считалось идеалистической абстракцией, несовместимой с естественно-научным, материалистическим видением мира. Создалась парадоксальная ситуация – психология оказалась наукой о том, чего якобы и нет. Так о чем же, собственно, эта наука? Можно ли с научной точки зрения ответить на вопрос: «Существует ли душа?» Точнее – какой смысл допустимо вкладывать в это понятие в рамках научного мировоззрения? От богословской трактовки в данном случае следует дистанцироваться, не отвергая ее и не солидаризируясь с ней, ибо религиозная вера для своего обоснования в научном знании не нуждается, существует независимо от него, и науке, в свою очередь, опора на религиозные догматы не требуется. Однако и полностью проигнорировать так называемые идеалистические представления невозможно, иначе пришлось бы отказаться от рассмотрения самого термина. Необходимо хотя бы вкратце рассмотреть эволюцию этого понятия в истории научной мысли. Причем именно вкратце, поскольку более или менее детальное освещение этого вопроса потребовало бы десятка томов. Так, родоначальник экспериментальной психологии В. Вунд за 16 лет до открытия первой в мире психологической лаборатории, в 1863 г., посвятил этому вопросу целый курс лекций.

Прежде всего следует отметить, что само греческое слово «психе» (точнее – Псюхе) изначально является именем собственным. Так звали героиню древнегреческого мифа, известную в отечественной литературной традиции как Психея. Согласно преданию, земная девушка Психея полюбилась Эроту (в латинской традиции – Амуру), сыну богини Афродиты (Венеры). Мать, недовольная перспективой столь неравного союза, постаралась ему всячески воспрепятствовать и заставила Психею преодолеть множество нелегких испытаний, которые та, однако ж, с честью выдержала. Эрот, со своей стороны, уговорил олимпийских богов способствовать его союзу с любимой. В результате Психея обрела бессмертие, и влюбленные навеки соединились. Для древних греков Психея символизировала бессмертную сущность человека, поднимающую его над бренностью бытия. Ее именем стали называть душу, представления о которой у греков сильно отличались от тех, что были впоследствии развиты в рамках христианской доктрины. Да и слово «психология» придумали вовсе не древние греки. Его ввел в научный обиход немецкий философ Христиан Вольф на рубеже XVII–XVIII вв. Ныне это название уже не отражает прежних представлений о душе и вообще является скорее традиционным, символическим (подобно тому как геометрия давно вышла за рамки землемерия, однако называется, как встарь).

Можно предположить, что ранние представления о душе возникли в глубокой древности и были связаны с анимистическими представлениями первобытного человека. При возникновении древних представлений о душе как дыхании из объективной реальности заимствовалось наблюдение над дыханием живого существа, которое у мертвого исчезало (якобы потому, что умирающий «испускал душу» с последним вздохом). Наблюдения над прекращением жизни вследствие обильного кровотечения привели к тому, что кровь также стали считать носительницей души. Переживания сновидений привели к представлению о независимом существовании души от тела.

Дальнейшее развитие представлений о душе развивалось в русле философского знания и выражалось в столкновении идеалистического и материалистического учений о психике. Уже у Фалеса душа есть нечто особое, отличное от тела (он и магниту приписывал душу), у Анаксагора она – воздух, у пифагорейцев она бессмертна и переселяется, а тело является для нее чем-то случайным (пифагореец Филолай впервые назвал тело тюрьмой души). Так постепенно наметилось движение античной мысли в направлении идеалистического понимания души. Ему долгое время противопостояло наивно-материалистическое учение, главным представителем которого может быть назван Демокрит. Он считал, что душа – это материальное вещество, которое состоит из атомов огня, шарообразных, легких и очень подвижных. Все явления душевной жизни Демокрит пытался объяснить физическими и даже механическими причинами. По его мнению, душа получает ощущения от внешнего мира благодаря тому, что ее атомы приводятся в движение атомами воздуха или атомами, непосредственно «истекающими» от предметов.

В противоположность этому учению, основоположник объективного идеализма Платон рассматривал индивидуальную человеческую душу как образ и истечение универсальной мировой души. Душа существует прежде, чем она вступает в соединение с каким бы то ни было телом. В своем первобытном состоянии она пребывает в царстве вечных и неизменных идей, где истина и бытие совпадают, и занимается созерцанием сущего. По своей природе душа бесконечно выше бренного тела и потому может властвовать над ним. Телесное, материальное пассивно само по себе и получает свою действительность только от духовного начала.

В представлениях Платона, существуют три начала человеческой души. Первое и низшее роднит его с животными и даже растениями. Это вожделеющее неразумное начало. Обладая им, всякое живое существо стремится удовлетворять свои телесные нужды; эта часть души испытывает удовольствие, достигая этой цели, и страдание – в противном случае. Она составляет большую часть души любого человека. Другое – разумное – начало противодействует стремлениям вожделеющего начала. Третье начало – «яростный дух». Этой частью души человек «вскипает, раздражается, становится союзником того, что ему представляется справедливым, и ради этого он готов переносить голод, стужу, и все подобные им муки, лишь бы победить; он не откажется от своих благородных стремлений – либо добиться своего, либо умереть; разве что его смирят доводы собственного рассудка, который отзовет его наподобие того, как пастух отзывает свою собаку». (Приходится лишь поражаться, в какой мере эти представления предвосхищают психоаналитическую доктрину личности.) Согласно Платону, все стороны души должны находиться в гармоничном отношении друг к другу при господстве разумного начала.

Весьма сложное представление о душе развил Аристотель. Его трактат «О душе» – первое специально психологическое сочинение, которое в течение многих веков оставалось главным руководством по психологии. Аристотель многими почитается и как основатель психологии (как, впрочем, и целого ряда других наук).

Аристотель отрицал представление о душе как о веществе, но в то же время не считал возможным рассматривать душу в отрыве от материи. Для определения природы души он использовал сложную философскую категорию «энтелехия», которая означает осуществление чего-то. «Душа, – писал он, необходимо есть сущность в смысле формы естественного тела, обладающего в возможности жизнью. Сущность же (как форма) есть энтелехия; стало быть, душа есть энтелехия такого тела». Один привлекаемый Аристотелем образ хорошо помогает понять смысл этого определения. «Если бы глаз был живым существом, – писал Аристотель, то душой его было бы зрение». Главная функция души, по Аристотелю, – реализация биологического существования организма. Такое представление закрепилось впоследствии за понятием «психика». Что же касается понятия «душа», то оно все более сужалось до отражения преимущественно идеальных, «метафизических» и этических проблем существования человека. В эпоху Средневековья учение Аристотеля о душе было преобразовано Фомой Аквинским в идеалистическое. Но богословская дискуссия о природе души на этом не завершилась. Согласно пониманию некоторых отцов церкви (например, Тертуллиана), душа материальна, другие (например, Августин) считают ее нематериальной. Последнее понимание в итоге возобладало в христианстве. Философские же споры продолжались. Например, по мнению И. Канта, апелляция к нематериальному принципу во имя разрешения вопроса о душе представляет собой прибежище ленивого разума. Для Канта душа есть предмет внутреннего чувства в его связи с телом, но ни в коей мере не субстанция; рассуждения о субстанциональности души должны уступить место рассуждениям о ее актуальности. В эмпирической психологии, оформившейся в XIX в., понятие о душе было заменено представлениями о душевных явлениях.

В современной научной литературе, как философской, так и психологической, термин «душа» не употребляется или используется очень редко – как синоним слова «психика». Характерно, что понятие «душа» встречается не во всех психологических энциклопедиях и словарях. В обыденной речи слово «душа» обычно соответствует понятиям «психика», «внутренний мир человека», «переживание», «сознание».

Что же касается религиозного понимания души, то ее понимание всегда было и останется недостижимо психологическими методами. Интересно, что необходимость такого разграничения применительно к научной психологии давно подчеркивалась церковью. В марте 1914 г. на торжестве по случаю официального открытия первого в России Психологического института при Московском университете (ныне Психологический институт РАО) епископ Серпуховский Анастасий сказал в своей речи: «Возможно точное изучение душевных явлений, вообще говоря, можно только приветствовать. Но, стремясь расширить круг психологических знаний, нельзя забывать о естественных границах познания души вообще и при помощи экспериментального метода, в частности. Точному определению и измерению может подвергаться лишь, так сказать, внешняя сторона души, которая обращена к материальному миру… Но можно ли исследовать путем эксперимента внутреннюю сущность души, можно ли измерить ее высшие проявления? Не к положительным, но к самым превратным результатам привели бы подобные попытки». Вероятно, с такой постановкой вопроса (точнее – с таким его решением) психологам следует согласиться.

Так или иначе, признавая психологию наукой, следует также признать, что это наука особого рода. Изучая душевные явления, она так и не ответила, да наверное никогда и не сможет ответить, явления чего она изучает.




В поисках душевного равновесия

[3 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2004, № 31]


Счастье – это хорошее расположение духа, благосостояние, гармония, симметрия и невозмутимость.

    Демокрит

Не гоняйся за счастьем – оно всегда находится в тебе самом.

    Пифагор

СУБЪЕКТИВНОЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ (subjective well-being) – позитивное эмоциональное состояние удовлетворенности собой, своей жизнью, окружающим миром и своим местом в нем, традиционно описываемое в житейских терминах душевного равновесия. В русском языке состояние субъективного благополучия нередко отождествляется со счастьем, но такое отождествление верно лишь в известном смысле: счастьем чаще называют сильное положительное эмоциональное переживание, обычно вызываемое какими-то радостными событиями; это состояние кратковременное, преходящее – человек не способен его испытывать постоянно. Говоря о счастье как субъективном благополучии обычно подразумевают «счастливую жизнь» – существование человека, в целом довольного тем, кем он является, тем, что он имеет, и тем, что с ним происходит. В этом смысле субъективное благополучие (далее — СБ, подобно тому, как в зарубежной терминологии давно утвердилась аббревиатура SWB) выступает не кратковременным «пиковым» переживанием, а присуще человеку на протяжении всей жизни либо, по крайней мере, каких-то значительных ее отрезков. В мировой психологии – преимущественно английской и американской – активные исследования этого явления ведутся уже на протяжении четверти века. В отечественной психологии ему до сих пор уделяется недостаточно внимания, что следует признать серьезным упущением, поскольку достижение СБ фактически является важнейшей целью всех практических усилий психологов. В силу этого представляется крайне важной объективная оценка разнообразных факторов – биологических, социальных, экономических, психологических, – влияющих на это состояние. Учет и использование данных соответствующих исследований открывает широкие перспективы для позитивных изменений качества жизни – как конкретных людей, так и общества в целом.

Очевидно, что процедуры оценки данного состояния с научной точки зрения весьма уязвимы для критики – ведь субъективное благополучие можно оценить только субъективно, то есть посредством самоотчета. Тем не менее широкомасштабные обследования продемонстрировали, что люди способны достаточно адекватно оценить собственное душевное благополучие. Кстати, те, кто говорит, что счастлив или доволен жизнью, кажутся счастливыми и своим близким, друзьям и психологам. Их ежедневное настроение характеризуется чаще положительными эмоциями, они улыбаются чаще. По сравнению с несчастливыми счастливые менее сфокусированы на себе, менее враждебны и раздражены, меньше ругаются и даже меньше восприимчивы к болезням.

Методы выявления СБ используются самые разные – от простейшего опросника, требующего ранжировать собственные ощущения от жизни по 7-балльной шкале (Andrews & Withey, 1976) до весьма детализированной «Шкалы удовлетворенности жизнью» (Satisfaction With Life Scale – SWLS; Diener & Diener, 1996). Надежность подобных методов не бесспорна, так как на результатах может сказаться ситуативное эмоциональное состояние опрашиваемого. В частности, выяснилось, что люди склонны сообщать о гораздо более высоком уровне удовлетворенности жизнью в солнечную погоду. А к примеру, соответствующие замеры, проводившиеся в Германии, выявили резкий всплеск переживания СБ после важной победы национальной сборной по футболу. Для устранения этого изъяна разработан метод «замера переживаний» (experience sampling); он заключается в том, что человек сообщает о своем состоянии в разные моменты на протяжении длительного времени – например, месяца, – а затем полученные баллы усредняются. Но в любом случае полученные результаты трудно признать объективными. Установлено, что средние показатели СБ значительно разнятся в разных уголках света. Например, знаменитое исследование «Евробарометр» выявило очень низкую удовлетворенность у жителей Франции и Италии: лишь 10 % из них «очень довольны жизнью в целом», тогда как в Дании таковых 55 %, а в Голландии – около 45 %. Можно предположить, что это связано с различными культурными нормами дозволенности отрицательных и желательности положительных эмоций, а не с огромными национальными различиями в уровне СБ. Недооценка этого культурного фактора может привести к неадекватным выводам.

Впрочем, для любого из нас, сталкивающегося как в повседневной жизни, так и в профессиональной деятельности с представителями достаточно однородной социо-культурной популяции, проблема межкультурных различий представляет интерес скорее теоретический. Гораздо более интересен вопрос о влиянии тех или иных внешних факторов на показатель СБ. Точку зрения житейского здравого смысла на эту проблему давным-давно иронично выразил Дон-Аминадо: «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». Так большинство из нас и строят свою жизнь, пытаясь увязать показатели внешнего благополучия и внутреннего. И нередко заходят в тупик! Ибо, как показали научные исследования, взаимосвязь тут отнюдь не так очевидна и однозначна, как подсказывает здравый смысл.

Казалось бы, резонно предположить: СБ рождается вследствие череды приятных событий, происходящих с нами. Так что если у нас есть достаточно денег, добрые друзья, семья, хорошее здоровье, интересная и хорошо оплачиваемая работа, то у нас больше шансов быть довольными жизнью, чем у того, кто беден, болен, не имеет работы, семьи, друзей и т. д.

Представление о влиянии внешних факторов на СБ не лишено оснований. В нескольких широкомасштабных исследованиях было обнаружено, что на уровень СБ влияют возраст, социально-экономическое положение, профессиональный статус и семейный доход, но не оказывают какого-либо заметного влияния пол, расовая принадлежность, образование и вероисповедание.

Однако, несмотря на то что было установлено, что разные социальные группы отличаются по уровню СБ, поразительно то, что влияние социально-экономического статуса и всех прочих упомянутых факторов в действительности очень незначительно. Гораздо большие различия наблюдаются внутри групп, чем между ними. Следовательно, люди, обладающие молодостью, богатством и высоким социальным положением, не обязательно довольны жизнью, как не обязательно недовольны пожилые и небогатые. Иными словами, следует искать иные источники СБ.

В этой связи возникает вопрос: почему хорошее в жизни оказывает на СБ меньшее влияние, чем принято обычно считать? Ответ, видимо, в том, что приятные эмоциональные переживания повышают наш уровень СБ понемногу каждый раз, когда они случаются. Любитель шоколада, который устраивается работать на кондитерскую фабрику и получает возможность есть шоколад килограммами, оказывается в сущем раю, но только поначалу. По прошествии недолгого времени его уже даже и нельзя назвать любителем шоколада, ибо вожделенный прежде продукт, ныне доступный в изобилии, абсолютно перестает его привлекать.

СБ отчасти зависит от тех событий, которые произошли с нами в прошлом. Способность прошлых переживаний окрашивать наше настоящее особенно подчеркивалась американским психологом Гарри Хелсоном. Он утверждал, что у всех нас есть свой «адаптационный уровень», соответствующий нашим ожиданиям, которые, в свою очередь, определяются нашими прошлыми переживаниями. Если происходящее соответствует нашему адаптационному уровню, или уровню ожиданий, то мы не чувствуем себя ни довольными, ни недовольными. Если же происходящее лучше или хуже того, что мы ожидали, тогда мы соответственно оказываемся довольны или нет.

Если предположение Хелсона верно, то каждый, кто целенаправленно стремится к счастью, оказывается загнан в порочный круг. Череда приятных событий порождает ощущение СБ, но это также повышает уровень ожиданий. Как следствие, новым событиям всё труднее нас порадовать. Иными словами, получается, что в настоящем удовлетворении содержатся ростки будущей неудовлетворенности. Эта пессимистическая концепция получила название «бегущей дорожкой» удовольствий: на «бегущей дорожке» невозможно добиться продвижения вперед, как бы быстро вы ни старались бежать. Поскольку маловероятно, что жизнь будет состоять из постоянных и неожиданных изменений к лучшему, охотник за счастьем обречен все время догонять самого себя на «бегущей дорожке».

Один из наиболее явных примеров того, как повышение уровня ожиданий приводит к снижению СБ, можно наблюдать в жизни тех миллионов людей, что материальное благосостояние повышается год от года. Большинство из них в действительности не чувствуют себя при этом лучше, их растущее благосостояние не делает их счастливее. Они ждут всё более дорогих подарков от жизни, а их растущие ожидания обесценивают их удовольствия.

Несмотря на это, большинство людей твердо убеждены, что обогащение сделает их более счастливыми. Когда американский психолог Джойс Бразерс в ходе телевизионного опроса интересовался мнением зрителей – сделает ли их счастливее увеличение их дохода на четверть? – почти 100 % ответов были утвердительными. А каковы реальные факты? В целом, фактические данные подтверждают теорию адаптационного уровня. В одном из исследований, в котором участвовали победители лотерей, выигравшие свыше миллиона долларов, было обнаружено, что эти счастливчики, испытав кратковременный всплеск эйфории, испытывали не большее СБ после выигрыша, чем до него. Как оказалось, не надеялись они и на то, что будут более довольны жизнью и два года спустя. В наши дни, когда книжные прилавки заполонили руководства типа «Хочешь разбогатеть – спроси меня: как?», ей-богу, хочется дополнить их еще одним – «…спроси меня: зачем?»

Теория адаптационного уровня позволяет выдвинуть еще одно парадоксальное предсказание: инвалиды постепенно снижают уровень своих ожиданий и, таким образом, оказываются не менее довольны жизнью, чем люди здоровые. Иными словами, они психологически приспосабливаются к обстоятельствам, в которых оказались. Как гласит суровая, но справедливая арабская пословица: «Брось человека в море, и он станет рыбой».

Ричард Шульц и Сьюзен Деккер из Питтсбургского и Портлендского университетов оценивали уровень СБ у людей, скованных в движениях вследствие паралича разной степени тяжести, и обнаружили, что удовлетворение, получаемое ими от жизни, было лишь ненамного меньше, чем у всех остальных людей. Как следствие процесса изменения уровня ожиданий, многие из них говорили, что их несчастье имело и положительную сторону. Оно сделало их более терпеливыми и терпимыми и помогло им осознать, что мозг важнее, чем мускулы.

Одно из самых замечательных подтверждений теории адаптационного уровня мы находим в рассказе Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Герой рассказа, заключенный ГУЛАГа Иван Денисович Шухов, вовсе не пребывает в том плачевном состоянии духа, которое естественно было бы вообразить в его положении. Намек на то, почему это так, читатель получает в конце рассказа, когда Шухов мысленно возвращается к прожитому дню: «Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся… Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».

Шухов адаптировал свои ожидания к неудобствам лагерной жизни и потому не чувствовал себя несчастным. Уровень его ожиданий был столь низким, что даже такие события, как покупка табака, могли сделать его день счастливым.

Как же нам избежать того, на что нас обрекает «бегущая дорожка» удовольствий? Как ни парадоксально, но один из способов усиления будущего счастья было бы снижение адаптационного уровня в настоящем с помощью воздержания от приятных занятий. Существуют многочисленные примеры такого подхода в религиях мира, которые рассматривают временное воздержание от удовольствий как ценный опыт.

Кстати, религиозность, какие бы рациональные возражения против этого не выдвигали атеисты, оказывается важным фактором, влияющим на СБ. Отчет Института Гэллапа показывает, что высокорелигиозные люди почти в два раза чаще называют себя счастливыми, чем те, кого проблемы духовности затрагивают мало. А исследование, проведенное в 14 странах мира и охватывающее более 150 тысяч человек, показало, что удовлетворенность жизнью и ощущение счастья напрямую зависят не только от религиозности, но даже от частоты посещения церкви.

А как влияют на СБ другие факторы – такие, которыми люди очевидно отличаются друг от друга? Пускай воинствующие эгалитаристы с этим не согласны, но одни люди умнее других. Помогает ли им это жить лучше? А с чем никто спорить не станет, так это то, что одни люди старше других. И кто из них чувствует себя лучше? А что касается семейного положения, то вроде бы не должно вызывать сомнений, что благополучный брак сам по себе является залогом душевного благополучия. Впрочем, не станем гадать, а разберемся по порядку.

Умственные способности высоко ценятся в западном обществе, поскольку они зачастую обеспечивают путь к успеху в карьере, материальному благополучию и высокому социально-экономическому положению. Потому на первый взгляд может показаться, что люди с высоким уровнем интеллекта в среднем должны быть более довольны собой и своей жизнью, чем те, кто не обладает большим интеллектом. Но несмотря на преимущества, ассоциирующиеся с интеллектуальными способностями, данные исследований убедительно свидетельствуют, что интеллект и СБ если и связаны, то в обратной пропорции.

Вероятно, этому есть два объяснения. Первое состоит в том, что люди с высоким интеллектом обычно имеют гораздо более высокие притязания и гораздо больше ждут от жизни, чем те, кто не обладает большими умственными способностями. Поскольку СБ зависит от того, насколько реальность превосходит ожидания, высокий уровень притязаний скорее всего оказывается источником неудовлетворенности. Существует распространенное мнение, что единственный способ быть постоянно счастливым – это не замечать проблем вокруг себя. Быть умным означает, что вы по определению должны видеть и осознавать окружающие вас проблемы, что опять же скорее рождает неудовлетворенность.

Парадоксальной оказывается и взаимосвязь СБ с возрастом. У молодых людей, обычно не обремененных большим количеством забот и обязанностей, есть время и возможность изменить те стороны своей жизни (работу, сексуального партнера, место жительства), которые не отвечают их ожиданиям. В отличие от них люди среднего и старшего возраста нередко чувствуют, что их жизнь протекает по «наезженной колее», а их будущее не сулит каких-либо значительных перемен к лучшему.

Но что говорят факты? Несмотря на очевидно большее количество возможностей для счастья, доступных людям молодого возраста, данные научных исследований в очень небольшой степени подтверждают представление о том, что они более довольны собой и своей жизнью, чем люди пожилые. Напротив, удовлетворение и радость жизни, как правило, усиливаются с возрастом. Вероятно, причина этого в изменении эмоциональной восприимчивости. Молодые люди испытывают гораздо больше как положительных, так и отрицательных эмоций. Но эта эмоциональная восприимчивость не связана с большей степенью СБ, поскольку удовлетворение основывается на сочетании обилия положительных эмоций и малого количества отрицательных.

Что же касается семейного положения – причем, подчеркнем, тут имеет смысл вести речь только о благополучных семьях (семейные неурядицы, естественно, душевному равновесию не способствуют) – вопреки расхожим житейским представлениям существуют определенные невыгоды, ассоциирующиеся с браком – такие, как огромные затраты душевных сил и времени на семью и потеря свободы, которые позволяют утверждать, что брак – это способ стать недовольным жизнью.

Одна из главных причин, почему люди женятся, состоит в том, что брак узаконивает рождение детей. На самом деле можно было бы возразить, что именно наличие детей в браке делает супругов в целом счастливее холостых людей. Как бы то ни было, достоверно установлено, что наличие детей в действительности способствует снижению СБ. Это справедливо как в отношении мужчин, так и женщин, а также справедливо в отношении практически каждой расы и религиозной группы, когда-либо подвергавшихся изучению, однако, возможно, эти выводы не следует принимать за чистую монету. Семейные пары, не имеющие детей, обычно расстаются, если не удовлетворены браком, в то время как пары в неудачном браке, имеющие детей, нередко решают остаться вместе «ради детей» (стоит заметить, что повзрослевшие дети редко бывают благодарны родителям за такую жертву). Но на этом история не заканчивается. Тот факт, что семейные пары обычно испытывают большее удовлетворение в своем браке после того, как их дети покидают семейное гнездо, поразительным образом подтверждает то, что наличие детей имеет определенное негативное влияние на СБ.

Почему же в таком случае семейные пары заводят детей, если их СБ в результате, вероятнее всего, уменьшится на ближайшие лет двадцать? Наиболее очевидный ответ на этот вопрос – то, что полноценная, пускай и нелегкая, жизнь для полноценного человека важнее, чем душевное равновесие. Ответственность за воспитание детей придает смысл жизни и обычно воспринимается как нечто весьма достойное. Кроме того, помимо сильных эмоциональных переживаний негативного характера, которые, несомненно, присутствуют в этом случае, наличие детей также позволяет пережить и немало положительных эмоций, и для большинства людей это безотчетное соображение перевешивает опасения невзгод.

Так или иначе, приведенные выше данные доказывают, что внешние факторы мало влияют на переживание людьми душевного благополучия или неблагополучия. По всей вероятности – хотя это положение окончательно не доказано – существует некоторые внутренние индивидуально-психологические особенности, играющие решающую роль в формировании и поддержании СБ.

Ученые выявили четыре условные черты, которые характеризуют довольных жизнью людей. Во-первых, они любят сами себя (как прокомментировала бы советская наука, «это особенно верно для лиц индивидуалистической западной культуры»). Они имеют высокую самооценку и свято верят, что они более интеллигентны, более этичны, лучше способны сотрудничать с окружающими, не имеют предрассудков и более здоровы, чем «середняки». На ум приходит шутка Фрейда о человеке, который сказал своей жене: «Если один из нас должен умереть, то мне придется уехать в Париж».

Во-вторых, субъективно благополучные люди, как правило, могут управлять своей деятельностью. Те из них, кто в силу обстоятельств не может контролировать свою жизнь (заключенные, больные, прикованные к постели, совершенно обнищавшие и жертвы тоталитарных режимов), обычно деморализованы и плохи здоровьем. В-третьих, субъективно благополучные люди, как правило, оптимисты. В-четвертых, большинство из них являются экстравертами. Хотя логично было бы ожидать большего счастья от интровертов, но жизнь распорядилась иначе. Природа такой закономерности пока не совсем ясна. Делает счастье людей более открытыми, или открытость позволяет им быть более счастливыми? И если это путь к счастью, то мы могли бы к нему приблизиться с помощью определенных изменений в себе.




Заклинание судьбы

[4 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2009, № 10]


АФФИРМАЦИЯ (англ. affirmation – подтверждение, одобрение) – позитивное утверждение, постоянное повторение которого (мысленно или вслух) призвано способствовать изменению образа мыслей в желательном направлении и как следствие достижению поставленных целей.

До недавних пор данный термин отсутствовал в лексиконе психологов, ни в одном психологическом словаре, изданном в ХХ веке, он не упоминается. На рубеже веков психология фактически утратила в глазах общественности статус науки и стала восприниматься как палитра практических приемов улучшения человеческой жизни – так называемая помогающая профессия. Соответственно, об аффирмации как якобы одном из наиболее эффективных таких приемов заговорили многие из тех, кого в изменившейся парадигме стали считать психологами. В отношении к данному термину и описываемому им явлению у психологов разных формаций возникло серьезное противоречие. Поэтому каждому психологу нелишне определиться в своем отношении, то есть по сути дела и в собственном статусе.

Пропагандисты аффирмаций, пытаясь сохранить видимость научности своего подхода, нечасто вспоминают, что подобное средство практиковалось с древнейших временем колдунами и знахарями в форме всевозможных магических заклинаний и заговоров, призванных материализовать в реальности желательные перемены. Опыт свидетельствует, что, скажем, больные зубы действительно можно в буквальном смысле заговорить. Однако сегодня этот допотопный метод изредка практикуется лишь в дремучей глубинке, где не ступала нога стоматолога. Цивилизованные же люди, не полагаясь на заговоры, предпочитают современную бормашину, однако в то же время охотно прибегают к шаманским заклинаниям для решения множества иных проблем – медицинских и не только.

Первым примером научно докуметированной аффирмации принято считать формулу французского фармацевта Эмиля Куэ, который почти полтора века назад пропагандировал самогипноз в лечебных целях. Куэ изучал гипнотизм под руководством И. Бернгейма и О. Льебо По его наблюдениям, регулярное повторение фразы «С каждым днем мне становится всё лучше и лучше во всех отношениях» (а также всевозможных вариаций на эту тему) способствует реальному улучшению состояния здоровья вплоть до полного исцеления от тяжелых болезней. В ХХ веке эта процедура приобрела широкую популярность благодаря американке Луизе Хей, сумевшей исцелиться от рака. По убеждению Хей, механизмом исцеления выступил позитивный жизненный настрой, который она постоянно поддерживала с помощью сформулированных ею аффирмаций. Впечатляющий пример преодоления смертельной болезни в обход традиционной медицины (лекарства от рака не существует по сей день) породил массовый энтузиазм относительно возможностей самовнушения. Правда, большинство медиков, не оспаривая феномен психосоматической регуляции, предостерегают против преувеличения роли самовнушения в ущерб традиционному лечению. Однако с легкой руки Луизы Хей, популяризировавшей свой опыт в многочисленных сочинениях, аффирмации стали считаться действенным средством решения самых разнообразных проблем – повышения социального статуса, достатка и пр. Пропагандистами этого подхода предлагается человеку, желающему здоровья, богатства и успеха, стимулировать воплощение своих желаний с помощью соответствующих заклинаний.

Поскольку речь тут идет о психических, ментальных процессах, неудивительно, что такие теории порой провозглашаются новым словом в психологии, а посвященные им книжонки соседствуют на прилавках с трудами психологов, составляя им серьезную конкуренцию в битве за кошелек обывателя. В этой битве психологи сегодня явно проигрывают своим самозваным «коллегам». Проигрывают, потому что не могут никому предложить легкую «сбычу мечт», напротив – чаще взывают к зрелому здравомыслию.

Психологам, конечно, тоже есть что сказать насчет силы мысли и исполнения желаний, только их рассуждения рассчитаны на взрослых людей, которые понимают, что жизнь мало похожа на сказку, и мечты в ней сбываются не по щучьему велению, а совсем по другим законам.

Почти полтораста лет назад американский психолог Уильям Джемс говорил: «Изменяя внутреннее отношение к жизни, человек способен изменить и внешние аспекты этой жизни». При этом он вовсе не имел в виду, что преобразование внешних обстоятельств происходит только за счет изменения отношения к ним. Трансформация реальности происходит за счет того, как человек действует, ведет себя в этой реальности, а его поведение, действительно, определяется ходом его мыслей. Наглядным примером тут может послужить поучительный опыт современника Джемса – английского естествоиспытателя Фрэнсиса Гальтона. Двоюродный брат Чарлза Дарвина был блестящим ученым. Ему принадлежат важные открытия в области географии, метеорологии, криминалистики. В психологии он известен как создатель так называемого близнецового метода изучения наследственности, а также первых тестов. А некоторые его наблюдения и эксперименты не укладываются в рамки ни одной теории, но тем не менее интересны и сегодня.

Однажды сэр Фрэнсис решился на своеобразный эксперимент. Прежде чем отправиться на ежедневную прогулку по улицам Лондона, он внушил себе: «Я – отвратительный человек, которого в Англии ненавидят все!» После того как он несколько минут сконцентрировался на этом убеждении, что было равносильно самогипнозу, он отправился, как обычно, на прогулку. Впрочем, это только казалось, что все шло как обычно. В действительности произошло следующее. На каждом шагу Фрэнсис ловил на себе презрительные и брезгливые взгляды прохожих. Многие отворачивались от него, и несколько раз в его адрес прозвучала грубая брань. В порту один из грузчиков, когда Гальтон проходил мимо него, так саданул ученого локтем, что тот плюхнулся в грязь. Казалось, что враждебное отношение передалось даже животным. Когда он проходил мимо запряженного жеребца, тот лягнул ученого в бедро так, что он опять повалился на землю. Гальтон пытался вызвать сочувствие у очевидцев, но, к своему изумлению, услышал, что люди принялись защищать животное. Гальтон поспешил домой, не дожидаясь, пока его мысленный эксперимент приведет к более серьезным последствиям.

Эта достоверная история описана во многих учебниках психологии. Но свидетельствует она вовсе не о магической материализации мысли. Неприятности ученый навлек на себя не одной лишь силой мысли, хотя она и выступила первопричиной. Глубоко проникнувшись опасным представлением, Гальтон и вести себя начал в соответствии с ним, и весь его облик, манеры, осанка, выражение лица просигнализировали миру, какого отношения он якобы заслуживает. То, что подобным образом можно достичь и иного, положительного результата, – тоже давно не секрет. Томас Мор писал: «Если вы хотите добиться успеха, вы должны выглядеть так, словно вы его уже добились». И снова речь тут идет о внешних, поведенческих аспектах наших представлений, ибо одним лишь представлением цели не достигнешь. «Одним лишь смотрением крепости не возьмешь», – говорил Александр Суворов. Понятно, что имел в виду гениальный полководец. Без внутреннего настроя на победу неприятеля не одолеть, но выигрывают сражение осязаемые ружья и сабли в руках умелых и отважных солдат.

Действительно, рецепт исполнения желаний существует, он очень прост и подразумевает три практических шага. Шаг первый: четко реши, чего ты хочешь от жизни; шаг второй: обдумай хорошенько, что для этого надо сделать; шаг третий: иди – и делай! Понятно, что этот простой рецепт не каждого может воодушевить.

Все мы в детские годы, когда уже много чего хотим, но еще мало что можем и умеем, любим сказки про волшебные палочки и скатерти-самобранки. Но потом мы взрослеем и начинаем понимать, что жизнь мало похожа на сказку – в ней для исполнения желаний совершенно не достаточно ни «щучьего веления», ни «моего хотения». Увы, повзрослеть удается не всем, иные и в зрелые, казалось бы годы, продолжают грезить наяву, наивно надеясь, что плоды их мечтаний сами собой просыплются в подставленные ладошки.

В сентябре 2008 года в разгар охватившего мир финансового кризиса в газете «Нью-Йорк Таймс» появилась отрезвляющая статья «Тупик позитивной психологии». В ней обозреватель заявляет: «Было бы несерьезно полагать, будто кризис случился оттого, что кто-то его слишком настойчиво и образно возжелал. Напротив – для всех он разразился как гром среди ясного неба. И причины его были самые прозаические и вполне материальные. Слишком много оказалось наивных, ленивых и жадных людей, которые размечтались о приобретении лучшего жилища и набрали на это кредитов вопреки тому, что расплачиваться нечем. С другой стороны многие банкиры, нафантазировав себе огромные прибыли, раздали множество необеспеченных кредитов и тем самым довели свои учреждения до банкротства. Автор резюмирует: „Разумной альтернативой позитивной психологии является вовсе не негативная… А реалистичная!“»

Человеку действительно по силам изменять реальность. Но для этого надо не просто грезить, а действовать, причем по хорошо продуманному плану. Верно сказано: «Планы – это мечты компетентных людей». Ну а некомпетентные пусть и дальше строят воздушные замки, которые, кстати, как показал нынешний кризис, рушатся совсем по-настоящему!




Как делать всё по-своему

[5 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2001, № 41]


АССЕРТИВНОСТЬ – термин, заимствованный из английского языка, где он выступает производным от глагола assert – настаивать на своем, отстаивать свои права. В обыденной речи употребляется редко, но в психологическом жаргоне с недавних пор утвердился довольно прочно. В русский язык (точнее – в лексикон российских психологов) термин проник в середине 90-х, после публикации популярной книжки чешский авторов В. Каппони и Т. Новака «Как делать все по-своему» (в оригинале – «Ассертивность – в жизнь»). Чешские авторы сами позаимствовали это слово из английских источников, а переводчик с чешского на русский завершил внедрение заокеанского термина на европейскую почву.

Как и во множестве подобных случаев, слово, использованное для определения психологического феномена, приобрело более определенное и специфическое значение, нежели в обыденной, житейской лексике. Под ассертивностью стала пониматься определенная личностная черта, которую можно определить как автономию, независимость от внешних влияний и оценок, способность самостоятельно регулировать собственное поведение. Таким образом, вполне оправданно допустить очень близкую аналогию с другим модным понятием – самодостаточность. В самом деле, содержание этих понятий пересекается почти полностью, и наверное можно было бы ограничиться последним, тем более что его значение достаточно ясно. Однако и термин ассертивность (вероятно, в силу необъяснимой склонности отечественных психологов вместо родного языка изъясняться на пиджин-инглиш) получил у нас распространение, хотя еще и не успел войти ни в один психологический словарь. По крайней мере, русскоязычный Интернет просто переполнен объявлениями, зазывающими на всевозможные тренинги ассертивности. Что же конкретно призваны формировать эти тренинги, на какую теоретическую основу они опираются?

Концепция ассертивности оформилась в конце 50-х – начале 60-х годов ХХ в. в трудах американского психолога А. Солтера и впитала в себя ключевые положения входившей в ту пору в моду гуманистической психологии – в частности, противопоставление самореализации бездушному манипулированию людьми, – а также трансактного анализа. При ближайшем рассмотрении становится очевидна ее вторичность по отношению к идеям Эверетта Шострома, автора знаменитой книги «Анти-Карнеги», а также к теориям коммуникативных игр и жизненных сценариев Эрика Берна. Заметна также перекличка идей Солтера с некоторыми принципами гештальт-терапии (Я существую не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям; ты существуешь не для того, чтобы соответствовать моим ожиданиям…) В нашей стране основными источниками по психологии ассертивности выступают переведенные с чешского книги Каппони и Новака – как уже упоминавшаяся, так и еще две, логически с нею связанные – «Сам себе психолог» и «Сам себе Взрослый, Ребенок и Родитель». Правда, в них читатель, знакомый с работами Шострома, Берна и Перлза, найдет для себя очень мало нового.

В теории Солтера ассертивное поведение рассматривается как оптимальный, самый конструктивный способ межличностного взаимодействия, да пожалуй и мироощущения в целом, в противовес двум самым распространенным деструктивным способам – манипуляции и агрессии. Традиционные механизмы социализации невольно формируют уязвимость человека перед всевозможными манипуляциями со стороны других людей. Человек оказывается слишком подвержен внешним влияниям, а окружающие часто злоупотребляют этим, манипулируя им в своих корыстных целях. Сталкиваясь с неприемлемыми требованиями, он не находит сил им противоречить и скрепя сердце подчиняется вопреки своим собственным желаниям и установкам. А собственные требования и притязания он, напротив, зачастую не решается даже высказать. Постоянно сверяя свои побуждения и поступки с чужими ожиданиями и оценками, человек стесняется свои чувств, боится показать свое подлинное лицо. Пытаясь преодолеть неловкость такого положения, человек сам невольно учится манипулятивным приемам, учится отвечать агрессией на агрессию или просто на критику, пускай даже справедливую. Если такая тактика и дает эффект, то лишь временный и по большому счету иллюзорный, поскольку не обогащает, а наоборот – обедняет человека как в плане межличностных отношений, так и в плане душевного комфорта.

Формирование ассертивности как личностной черты в первую очередь предусматривает, чтобы человек отдал себе отчет, насколько его поведение определяется его собственными склонностями и побуждениями, а насколько – кем-то навязанными установками. Эта процедура во многом схожа со сценарным анализом Берна, то есть, по терминологии Берна, требует осознать, кем и когда прописаны основные линии сценария вашей жизни, а также устраивает ли вас этот сценарий, а если нет – то в каком направлении следует его откорректировать. Часто оказывается, что человек находится во власти установок, чуждых его подлинному существу, и от этого безотчетно страдает. Ему предлагается не только взять на себя главную роль в сценарии собственной жизни, но и фактически переписать сценарий и выступить режиссером всей постановки.

В сфере межличностных отношений ассертивность предполагает отказ от опоры на чужие мнения и оценки, культивирование спонтанного поведения в соответствии со своими собственными настроениями, побуждениями и интересами. Переводчик книги Каппони и Новака, давший ей более доходчивое, чем у авторов, название – «Как делать все по-своему», тем самым очень точно сформулировал суть данного подхода. А квинтэссенцией этого подхода выступают так называемые «ассертивные права человека», приведенные в книге и многократно ретранслированные в ряде вторичных источников. По сути дела, кодекс этих прав, составляющих ключевые положения любого тренинга ассертивности, является обоймой новых, ассертивных установок, которые предлагается усвоить взамен прежних, якобы негодных. Вот эти волшебные права, или правила.

Вы имеете право сами судить о своем поведении, мыслях и эмоциях и несете ответственность за их последствия.



Вы имеете право не давать никаких объяснений и обоснований, оправдывающих ваше поведение.



Вы имеете право сами решить, отвечаете ли и в какой мере за проблемы других людей.



Вы имеете право менять свои взгляды.



Вы имеете право совершать ошибки и отвечать за них.



Вы имеете право сказать: «Я не знаю».



Вы имеете право не зависеть от доброй воли других людей.



Вы имеет право на нелогичные решения.



Вы имеете право сказать: «Я тебя не понимаю».



Вы имеете право сказать: «Меня это не волнует».



На первый взгляд, подкупает позитивная направленность этих принципов на освобождение человека от чуждых установок, навязанных корыстными манипуляторами, от ложных авторитетов, бессмысленных ритуалов и обременительных условностей. С другой стороны, не может не настораживать по-американски безыскусная проповедь индивидуализма, которая, будучи воспринята буквально, рискует привести к печальным последствиям. В самом деле, если более конкретно сформулировать эти замечательные права и довести их до логического завершения, они легко принимают примерно такую форму.



Ничье мнение обо мне и моем поведении не имеет такого важного значения для меня, как мое собственное. Ничье мнение не должно поколебать мою самооценку. Иначе говоря, с мнением окружающих можно просто не считаться. Если мне нравится ковырять в носу и сморкаться в занавески, а другие люди это осуждают, то прав, разумеется, я, а не они. И я вправе это делать, не испытывая ни малейшей неловкости.



Поскольку я сам знаю что делаю, нет никакой нужды в том, чтобы окружающим мое поведение было понятно, а тем более ими одобрялось. Я поступаю правильно по определению.



Если мне удобнее считать, что ничьи проблемы меня не касаются, я могу с легким сердцем наплевать на всех и вся.



Твердые убеждения и незыблемые принципы – признак косности. Напротив, совершенно нормально сегодня хвалить то, что вчера ругал, и наоборот.



Не надо бояться ошибок. Нет ничего страшного в том, чтобы по ошибке вынести смертный приговор невиновному или, скажем, неловким нажатием кнопки нацелить зенитную ракету в пассажирский самолет. Как говаривал один мудрый вождь одного свободолюбивого народа: «Не надо из этого делать трагедию»



Замечательным оправданием собственного невежества выступает волшебная формула «Я не знаю». Ну, не знаю, и нет с меня никакого спроса! А если, скажем, какой-то придирчивый экзаменатор этим не удовлетворится, то значит он просто бессовестный манипулятор и агрессор.



Нет никакой необходимости заслуживать расположение других людей. Зачем оно вообще нужно, если в своей жизни я все решаю сам?



В своем поведении можно отказаться от здравого смысла и элементарной логики и следовать исключительно настроению.



Стремление понять другого – совершенно излишнее и напрасное усилие. Гораздо проще отрезать: «Я тебя не понимаю!»



На любой предмет, который не затрагивает моих личных интересов, я вправе плевать с высокой колокольни и заявлять об этом во всеуслышание.



А теперь признайтесь честно: как вы отнесетесь к человеку, исповедующему такие жизненные принципы, доведись вам столкнуться с ним на жизненном пути (тем более что, наверное, уже не раз доводилось)? И неужели самому хотелось бы таким стать?




Смятенье чувств

[6 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2002, № 24]


У нас много желаний, и очень часто одно исключает другое.

    Уинстон Черчилль

АМБИВАЛЕНТНОСТЬ (от лат. ambo – оба и valentis — имеющий силу) – один из многих психоаналитических терминов, получивших широкое распространение в психологической науке, причем в большинстве случаев – даже вне связи с психоаналитическим понимаем личности и ее побуждений. Существует несколько перекликающихся определений этого понятия, на основе которых можно сформулировать следующее, обобщенное. Амбивалентность есть двойственное, противоречивое отношение человека к какому-либо объекту, характеризующееся одновременной направленностью на один и тот же объект противоположных импульсов. Некоторые психологи, стремясь обогатить свой профессиональный лексикон, подчас используют этот термин неоправданно расширительно – для обозначения всякого рода неоднозначных чувств и побуждений. Следует подчеркнуть, что данным термином определяются не просто смешанные чувства и побуждения, а противоречивые, которые испытываются не попеременно, а практически одновременно.

Явление, описываемое данным термином, издавна отмечалось в житейских наблюдениях, а также в художественной литературе. Чаще всего как амбивалентную описывали любовную страсть. Еще в I в. до н. э. древнеримский поэт Катулл писал:

		Любовь и ненависть кипят в душе моей,
		Быть может, почему, ты спросишь, – я не знаю,
		Но силу этих двух страстей
		В себе я чувствую и сердцем всем страдаю…

В научный лексикон термин введен в 1911 г. Э. Блейлером для обозначения одного из существенных признаков шизофрении (!). Вот что он пишет по этому поводу: «Благодаря шизофреническому дефекту ассоциационных путей становится возможным сосуществование в психике противоречий, которые вообще говоря исключают друг друга. Любовь и ненависть к одному и тому же лицу могут быть одинаково пламенны и не влияют друг на друга (аффективная амбивалентность). Больному в одно и то же время хочется есть и не есть; он одинаково охотно исполняет то, что хочет и его не хочет (амбивалентность воли, двойственная тенденция – амбитенденция); он в одно и то же время думает: „я такой же человек, как вы“ и „я не такой человек, как вы“. Бог и черт, здравствуй и прощай для него равноценны и сливаются в одно понятие (умственная амбивалентность). И в бредовых идеях довольно часто наблюдается смесь экспансивных и депрессивных идей». (E. Bleuler. Руководство по психиатрии. – Берлин, 1920, с. 312–313).

В то же время Блейлер допускал и несколько расширительную трактовку данного понятия – применительно к норме. «Уже в норме человек иногда чувствует в себе две души, он боится чего-то и в то же время желает этого, например, операции, занятия новой должности. Чаще и резче всего мы видим такой двойственный аффект по отношению к представлениям о лицах, которых мы ненавидим или боимся и в то же время любим, особенно, если при этом задета сексуальность, которая в себе самой заключает могучий положительный и почти столь же могучий отрицательный фактор; последний между прочим обусловливает чувство стыда, все половые задерживающие влияния, отрицательную оценку половой жизни как греха и признание целомудрия высокой добродетелью. У здорового человека однако подобные двойственные чувства составляют исключение; в общем, он обычно держится равнодействующей противоположных оценок – плохие качества уменьшают его любовь, хорошие уменьшают ненависть. Больному часто бывает трудно свести оба влечения… Из всех комплексов именно амбивалентные имеют преимущественное влияние на патологию (и на многие явления нормальной психики, сны, поэзию и т. д.). Очень часто они отчетливо наблюдаются при шизофрении, где мы можем непосредственно видеть двойственность аффекта; в неврозах суть многих симптомов кроется в этой же двойственности» (там же, с. 102–103).

Здесь следует особо подчеркнуть – и на это указывает сам Блейлер – выраженность амбивалентности в болезненных, по крайней мере – пограничных состояниях. Здоровый человек, как правило, отдает себе отчет в источниках своих чувств, и если к позитивному отношению примешивается негативное, то это обычно означает просто снижение позитивного отношения. Или, например, человек может ощущать, что ему симпатичен некто, обладающий неприятными, отрицательными чертами, но при этом эмоциональное отношение существует вопреки рассудочному. В то же время некто, обладающий объективными достоинствами, которые нельзя не признать, может вызывать неприязнь. Такое раздвоение аффективного и рационального отношения с давних пор служило предметом многих психоаналитических изысканий.

Именно в психоанализе, к которому Блейлер был во многом идейно близок, понятие амбивалентности получило наиболее подробное развитие. З. Фрейд рассматривал его как удачное обозначение Блейлером противоположных влечений, часто проявляющихся у человека в форме любви и ненависти к одному и тому же сексуальному объекту. В работе «Три очерка по теории сексуальности» Фрейд писал о противоположных влечениях, объединяющихся в пару и относящихся к сексуальной активности человека. В «Анализе фобии пятилетнего мальчика» он также отмечал, что эмоциональная жизнь людей складывается из противоположностей. Контрастные пары в сфере чувств у взрослых доходят одновременно до сознания только на высоте любовной страсти. У детей они могут долгое время сосуществовать, как это наблюдалось, например, у маленького Ганса, который, как выявилось в результате психоанализа, одновременно любил своего отца и желал его смерти. Выражение одного из противоречивых переживаний маленького ребенка по отношению к близким ему людям не мешает проявлению противопложного переживания. Если же возникает конфликт, то он, по мнению Фрейда, разрешается благодаря тому, что ребенок меняет объект и переносит одно из душевных движений на другое лицо.

Понятие амбивалентности использовалось основателем психоанализа и при рассмотрении такого явления как перенос, с которым приходится иметь дело аналитику в процессе лечения пациента. Во многих работах Фрейд подчеркивал двойственный характер переноса, имеющего позитивную и негативную направленность. В частности, в написанной в конце жизни, но опубликованной уже после его смерти работе «Очерк о психоанализе» Фрейд подчеркивал: «Перенос амбивалентен: он включает в себя как положительную (дружелюбную), так и отрицательную (враждебную) позицию в отношении психоаналитика».

В дальнейшем понятие амбивалентности получило в психологии чрезвычайно широкое распространение. Нередко приходится слышать об амбивалентном отношении к супругу, к детям, к работе и т. п. Очевидно, что в большинстве случаев такое использование термина не вполне адекватно. Например, в некоторых работах, анализирующих отношение людей к деньгам, указывается, что очень часто это отношение амбивалентно – многие декларативно считают деньги злом и в то же время стремятся обладать ими. (Еще Ларошфуко писал: «Многие презирают жизненные блага, но мало кто способен ими поделиться») На самом деле речь тут идет не столько об амбивалентности, то есть сочетании противоположностей, сколько о маскировке традиционной морализаторской патетикой собственных неутоленных материальных притязаний (Еще одно мудрое наблюдение того же автора: «Чаще всего презирают деньги те, у кого их нет».) Вот уж действительно предмет для настоящего психоаналитического изыскания.

Показательным примером может послужить очевидно амбивалентное отношение автора этих строк к различным психоаналитическим трактовкам душевной жизни, к психоанализу в целом и его основателю в частности. Это отношение проявляется, с одной стороны, в глубокой заинтересованности в психоаналитической теории, а также в искреннем признании огромных заслуг Зигмунда Фрейда в открытии многих механизмов психической деятельности, в частности неосознаваемой мотивации поведения и приемов психологической самозащиты. С другой стороны, это позитивное отношение сочетается с крайне неприязненным, даже брезгливым отношениям к «пансексуализму» Фрейда, осуждением его попыток распространить собственные комплексы и наблюдения над сексуальными невротиками на весь человеческий род.

У правоверных фрейдистов на сей случай существует готовый «диагноз». Вероятнее всего данный пример амбивалентности будет объяснен ими со ссылками на сексуальные комплексы «пациента», источники которых следует искать в раннем детском опыте. При этом позитивные аспекты отношения к фрейдизму можно отнести за счет благоговения перед научной мудростью, вскрывающей подлинные причины реальных проблем. Негатив же обусловлен страхом, нежеланием допускать в сознание социально неприемлемые, а потому травмирующие переживания. То есть для психоаналитика тут непочатый край «работы». Проблема лишь в том, что сам «пациент» не видит в этом никакой нужды.

Еще одно объяснение лежит в иной плоскости и никакого психоанализа не требует. Нельзя не поддержать призыв Фрейда обратиться ради лучшего понимания нашей душевной жизни к глубинным, неявным, замаскированным источникам наших побуждений и переживаний. Нельзя не согласиться со многими его проницательными наблюдениями, касающимися соотношения сознательных и бессознательных компонентов нашей психики. Но какого отношения заслуживают идеи, постоянно опровергаемые повседневным опытом и здравым смыслом, но в то же время небескорыстными (а то и просто нездоровыми) экспертами провозглашаемые безусловной истиной?

Таким образом, в данном случае фактически имеет место не амбивалентность (напомним – атрибут нездоровой психики), а вполне здоровое отношение, в котором позитив в изрядной степени скрадывается негативом.




Проникновенное сопереживание

[7 - Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2002, № 21]


Чтобы понимать человека, надо уметь поставить себя в его положение, надо перечувствовать его горе и радость.

    Д. И. Писарев

Сопереживая, мы переходим в душевное состояние другого; мы как бы выселяемся из самих себя, чтобы поселиться в душу другого человека.

    С. Смайлс

ЭМПАТИЯ (греч. empatheia – сопереживание) – проникновение во внутренний мир другого человека за счет ощущения сопричастности к его переживаниям. Термином эмпатия определяется также личностная черта – способность к такого рода пониманию и сопереживанию.

В последние годы термин получил широкое распространение в отечественной психологической литературе, однако до сего времени в обыденной речи (а также в универсальных словарях русского языка) отсутствует. Заимствован из английского языка, где бытует сравнительно давно (англ. – empathy). В данном случае, как и в большинстве подобных, это заимствование представляется терминологическим излишеством, наивной данью западничеству, поскольку содержание понятия эмпатия вполне исчерпывающе передается русским словом сопереживание.

В большинстве отечественных публикаций, в которых вводится данное понятие, имеются ссылки на К. Роджерса, которому нередко и приписывается его авторство. В самом деле, в концепции Роджерса понятию эмпатия принадлежит ключевая роль, и именно благодаря Роджерсу произошло его внедрение в отечественную психологическую терминологию в конце 80-х, когда попытки заполнить вдруг возникший идеологический вакуум вызвали к жизни культ гуманистической психологии (именно Роджерс и выступил у нас пророком этого культа и его новоявленной иконой). Однако термин изобретен не Роджерсом – в словарях английского языка слово эмпатия впервые появилось в 1912 г., когда будущий мэтр еще ходил в школу и ловил мотыльков на отцовской ферме. В английскую психологическую терминологию слово попало еще раньше благодаря Э. Титченеру, который подыскал его как английский эквивалент немецкому понятию einf?hlung (вчувствование), имевшему еще более давнюю историю. Характерно, что в немецком языке для обозначения данного явления по сей день используется традиционная немецкая форма – einf?hlung, именно это слово родного языка немцы употребляют, говоря об эмпатии.

Первая концепция эмпатии сформулирована в 1885 г. немецким психологом Теодором Липпсом (1851–1914). Ее он рассматривал в качестве особого психического акта, при котором человек, воспринимая предмет, проецирует на него свое эмоциональное состояние, испытывая при этом позитивные или негативные эстетические переживания (в работах Липпса в первую очередь шла речь о восприятии произведений изобразительного искусства, архитектуры и пр.). По мнению Липпса, соответствующие эстетические переживания не столько пробуждаются художественным творением, сколько привносятся в него. Так, при восприятии неодушевленных форм (например, архитектурных построек) появляется ощущение, что они полны внутренней жизни («мрачный дом», «веселый фасад» и т. п.). Этим объясняются, в частности, некоторые геометрические иллюзии – например, вертикальная линия воспринимается более длинной, чем в действительности, поскольку наблюдатель ощущает себя как бы вытягивающимся вверх. Идеи о вчувствовании субъекта в линейные и пространственные формы впоследствии были развиты в различных работах по психологии искусства.

Понятие эмпатии выступило также одним из важнейших в «понимающей психологии» Вильгельма Дильтея (1833–1911). Способность к эмпатии Дильтей рассматривал как условие понимания культурно-исторической, человеческой реальности. Различные феномены культуры возникают из «живого целого человеческой души», поэтому и их понимание, по Дильтею, – это не концептуализация, а проникновение, как бы перенесение себя в целостное душевное состояние другого и его реконструкция на основе эмпатии. Заметим, что эта трактовка относится к 1894 г.

Наиболее близкое к современному понятие эмпатии было сформулировано З. Фрейдом в 1905 г. В работе «Остроумие и его отношение к бессознательному» Фрейд указывал: «Мы учитываем психическое состояние пациента, ставим себя в это состояние и стараемся понять его, сравнивая со своим собственным». Характерно, что эмпатии отведено важное место в понятийном аппарате психоанализа. В частности, данный термин среди прочих фигурирует в недавно изданном «Словаре-справочнике по психоанализу» В. М. Лейбина, а также в «Критическом словаре психоанализа» Ч. Райкрофта и других аналогичных изданиях. Важно, что в обоих упомянутых изданиях подчеркивается сохранение при эмпатии объективного взгляда на истоки и природу переживаний другого человека. Так, В. М. Лейбин указывает: «Эмпатия предполагает идентификацию аналитика с пациентом. В какой-то степени она напоминает собой проективную идентификацию. Вместе с тем эмпатия не является такой идентификацией с пациентом, благодаря которой аналитик полностью отождествляет себя с последним. Напротив, обладая возможностью стать сопричастным с внутренним миром другого человека, аналитик сохраняет способность к дистанцированию от него в плане изложения собственных непредвзятых интерпретаций и выработки приемлемой для конкретной аналитической ситуации стратегии психоаналитической терапии».

Заметим еще раз, что труды Липпса, Дильтея и Фрейда в оригинале увидели свет на немецком языке, и во всех упомянутых случаях данное понятие описывалось термином einf?hlung, который англоязычные психологи не стали слепо заимствовать, а нашли более созвучный родному языку эквивалент.

В гуманистической психологии К. Роджерса эмпатия выступила основным приемом «клиент-центрированной терапии», в которой психолог вступает в глубокий, эмпатический контакт с клиентом и помогает ему осознать себя полноценной личностью, способной взять на себя ответственность за решение собственных проблем. Наряду с безусловным принятием клиента и так называемой конгруэнтностью (еще один лингвистический монстр, которому у нас поленились подыскать эквивалент), эмпатия выступает одним из компонентов так называемой психотерапевтической триады Роджерса – тройственной совокупности условий, без которых, по мнению сторонников этого подхода, психотерапевтический процесс не может быть полноценным. Эмпатия как способ психотерапевтического общения предполагает временную жизнь как бы другой жизнью, деликатное, без предвзятых оценок и суждений, пребывание в личностном мире другого, чувствительность к его постоянно меняющимся переживаниям. Совместная интерпретация волнующих или пугающих проблем помогает их более полному и конструктивному переживанию и в конечном счете – такому изменению структуры Я, которое делает его более гибким, творческим, открытым позитивному опыту.

Предоставим слово самому Роджерсу. Вот как он описывает эмпатию в качестве одного из компонентов (условий) своей психотерапевтической триады.

Третье условие можно назвать эмпатическим пониманием. Когда терапевт ощущает чувства и личностные смыслы клиента в каждый момент времени, когда он может воспринять их как бы изнутри, так, как их ощущает сам клиент, когда он способен успешно передать свое понимание клиенту, тогда третье условие выполнено.



«Я подозреваю, что каждый из нас знает, что такое понимание встречается крайне редко. Мы не часто чувствуем такое понимание и сами редко его выказываем. Обычно мы предлагаем вместо него совершенно другой, отличный тип понимания: „Я понимаю, что у тебя не все в порядке“, „Я понимаю, что заставляет тебя так поступать“ или „У меня такие неприятности были, но я вел себя совершенно по-другому“. Это – типы понимания, которые мы обычно получаем или предлагаем другим, это – оценивающее понимание с внешней позиции. Но когда кто-то понимает, как чувствуется или видится мне, без желания анализировать или судить меня, тогда я могу „расцветать“ и „расти“ в этом климате. Исследование подтверждает это общепринятое наблюдение. Когда терапевт, оставаясь самим собой, может уловить каждомоментную внутреннюю жизнь клиента так, как тот ее видит и чувствует, тогда, вероятно, происходят изменения»

    (Роджерс К. Взгляд на психотерапию. Становление человека. – М., 1994. – С. 106)[8 - Перевод несколько подредактирован автором этих строк; например, еще одно лингвистическое извращение – терапист – заменено на более привычное слово терапевт (хотя это вряд ли удержит терапистов от того, чтобы продолжать называть себя этим смешным и глупым словом).]

При этом очень важно подчеркнуть существенную особенность эмпатии (отмеченную, кстати, еще Фрейдом). Обладать эмпатией означает воспринимать субъективный мир другого человека так, как если бы сам воспринимающий был этим другим человеком. Это значит – ощущать боль или удовольствие другого так, как чувствует это он сам, и относиться, как он, к причинам их породившим, но при этом ни на минуту не забывать о том, что «как если бы». Если последнее условие утрачивается, то данное состояние становится состоянием идентификации – весьма, кстати, небезопасным. Показателен в этом отношении опыт самого Роджерса, который в начале 50-х настолько «вчувствовался» во внутренний мир одной своей клиентки, страдавшей тяжелым расстройством, что вынужден был сам прибегнуть к помощи психотерапевта. Лишь трехмесячный отпуск и курс психотерапии у одного из коллег позволили ему оправиться и осознать необходимость соблюдения известных пределов сопереживания.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/sergey-stepanov/psihologicheskiy-tezaurus/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2008, № 1




2


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2002, № 14




3


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2004, № 31




4


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2009, № 10




5


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2001, № 41




6


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2002, № 24




7


Впервые опубликовано: «Школьный психолог», 2002, № 21




8


Перевод несколько подредактирован автором этих строк; например, еще одно лингвистическое извращение – терапист – заменено на более привычное слово терапевт (хотя это вряд ли удержит терапистов от того, чтобы продолжать называть себя этим смешным и глупым словом).