Бунт Михаил Петрович Арцыбашев «Это было большое, казарменнаго вида, б?лое и скучное зданiе, плакавшее отекшей отъ сырости штукатуркой, но было построено какъ больница: такiе-же ровные и пустые коридоры, такiя же большiя, но тусклыя, съ прозрачными нижними стеклами, окна, такiя же высокiя б?ловатыя двери, съ номерками и надписями, и даже пахло зд?сь такъ же; мытымъ чистымъ б?льемъ и карболкой. А самое неприв?тливое было то, что все зд?сь было черезчуръ чисто, пусто и аккуратно, какъ будто зд?сь жили не живые люди, а статистическiя цифры…» Произведение дается в дореформенном алфавите. Михаил Петрович Арцыбашев Бунт I Это было большое, казарменнаго вида, б?лое и скучное зданiе, плакавшее отекшей отъ сырости штукатуркой, но было построено какъ больница: такiе-же ровные и пустые коридоры, такiя же большiя, но тусклыя, съ прозрачными нижними стеклами, окна, такiя же высокiя б?ловатыя двери, съ номерками и надписями, и даже пахло зд?сь такъ же; мытымъ чистымъ б?льемъ и карболкой. А самое неприв?тливое было то, что все зд?сь было черезчуръ чисто, пусто и аккуратно, какъ будто зд?сь жили не живые люди, а статистическiя цифры. Въ этотъ день богатая, хорошей фамилiи, молодая дама въ первый разъ прi?хала для осмотра прiюта, такъ какъ ее только вчера выбрали вицепредс?дательницей того общества, которое устроило этотъ прiютъ «для кающихся». Волоча по блестящему полу длинный шлейфъ и съ любопытствомъ и легкимъ смущенiемъ оглядываясь по сторонамъ, она прошла въ чистую и хорошо обставленную комнату «для членовъ комитета», а за нею, размашисто и свободно переваливаясь и шаркая подошвами, прошелъ секретарь общества, красивый, статный челов?къ въ золотомъ пенснэ. – Ну-съ, Лидiя Александровна, – съ небрежной шутливостью избалованнаго женщинами мужчины сказалъ секретарь, – начнемъ съ прiема… новыхъ питомицъ нашего высоконравственнаго учрежденiя. – Ну, ну, не см?яться! – кокетливо погрозила ему Лидiя Александровна и на мгновенiе задержала на немъ свои большiе, красивые и слегка подрисованные глаза. Надзирательница прiюта, желтая и сухая дама, вдова офицера, угодливо улыбнулась и, отворивъ дверь въ коридоръ, громко и отчетливо сказала, точно считая: – Александра Козодоева. За дверью послышались неув?ренные и торопливые шаги и вошла небольшая, полная, съ крутыми плечами и темными глазами женщина. Лидiя Александровна, сомн?ваясь, такъ-ли д?лаетъ и шумя платьемъ, поднялась ей навстр?чу. «Вотъ он? какiя… эти… женщины!» подумала она съ интересомъ, и хотя была очень воспитана, прямо, съ брезгливымъ недоум?нiемъ, н?сколько секундъ разсматривала ее. И ей все казалось, что это не настоящая женщина, а что-то такое искусственное, спецiально для прiюта сд?ланное. Александра Козодоева испуганно и некрасиво косила глазами и молчала. Секретарь быстро взглянулъ на нее, но уб?дился, что не знаетъ, и успокоился. – Вы, кажется, Александра Козодоева? – Да-съ, – отв?тила д?вушка, тяжело и подавленно вздыхая. Ее давно уже вс? звали Сашкой или Сашей, и ей было странно отзываться на полное имя и фамилiю. – Вы добровольно желаете вступить въ прiютъ? – оффицiально и небрежно спросилъ секретарь. – Да-съ, – опять испуганно отв?тила Саша. Вблизи близорукiй секретарь, щурясь, огляд?лъ ее, точно ц?пляясь взглядомъ за вс? круглыя и мягкiя части ея т?ла. Саша поймала этотъ ищущiй взглядъ и сразу ободрилась, будто натолкнувшись на что-то знакомое и понятное среди чужого и страшнаго. – Мы получили уже ея документы, Лидiя Александровна… Я распорядился устроить ее на м?сто ?едоровой, – слегка пришлепывая губами и уступая ей м?сто, сказалъ секретарь. Глаза Лидiи Александровны стали испуганными; она почувствовала, что теперь ей сл?дуетъ сказать что-то хорошее и не знала что. – Это очень хорошо… что вы задумали, – торопливо и путаясь проговорила она, – вамъ будетъ теперь гораздо лучше и… васъ тамъ пом?стятъ… вы идите, я распоряжусь… Корделiя Платоновна!.. – Не безпокойтесь, Лидiя Александровна, – говоркомъ проговорила надзирательница. – Идемте, Козодоева. Когда д?вушка уходила, Лидiя Александровна въ зеркало увид?ла прищуренные глаза секретаря, и ей вдругъ показалось, что онъ просто и близко сравниваетъ ихъ об?ихъ. Что-то оскорбительное ударило ей въ голову, она страннымъ голосомъ произнесла какую-то французскую фразу и нехорошо засм?ялась. «Чего она см?ется?» промелькнуло у Саши въ голов?. – А она – ничего! – сказалъ секретарь, когда дверь затворилась. Лидiя Александровна Презрительно вздернула головой. – У васъ н?тъ вкуса… она груба, – съ безсознательнымъ, но острымъ чувствомъ физической ревности неловко возразила она. Секретарь, щурясь, посмотр?лъ на нее. – Н?тъ, я не нахожу… А вкусъ, гмъ… – многозначительно и самодовольно произнесъ онъ и, инстинктивно дразня женщину, прибавилъ:– она прелестно сложена. Лидiя Александровна почувствовала и поняла, что онъ зналъ много такихъ женщинъ, и, несмотря на то, что такой разговоръ нестерпимо шокировалъ ее, ей пришло въ голову только то, что она гораздо лучше, красив?е, изящн?е. И, невольно изгибаясь вс?мъ т?ломъ съ л?ниво-сладострастной грацiей, Лидiя Александровна повернулась къ нему своей стройной мягкой спиной. Съ минуту она, чувствуя на себ? раздражающiй опред?ленный взглядъ мужчины, мучительно старалась вспомнить что-то важное, несомн?нное, что совершенно исключало всякую возможность сравненiя ея съ этой женщиной, но не вспомнила и только презрительно и таинственно улыбнулась, и глаза у нея, томные и большiе, прикрылись и поб?л?ли. Желтая дама повела Сашу по коридорамъ, гд? встр?чныя женщины, въ скверно сшитыхъ платьяхъ изъ дешевенькой синей матерiи, съ равнодушнымъ любопытствомъ смотр?ли на нихъ, и привела въ большую комнату, заставленную громоздкими шкафами и тяжело пропахшую нафталиномъ. Дв? толстыя простыя женщины, возившiяся съ грудами грязнаго прокисшаго б?лья, сейчасъ же безсмысленно уставились на Сашу. – Тутъ мн? и жить? – съ робкимъ и дов?рчивымъ любопытствомъ спросила Саша. Желтая дама притворилась, что не слышитъ. – Какъ фамилiя? – отрывисто и въ упоръ спросила она. И голосъ у нея былъ такой странный, что Саша невольно подумала: «Какъ у дохлой рыбы!..» – Чья? – машинально спросила она. Глаза желтой дамы стали злыми. – Ваша, конечно! – Козодоева, моя фамилiя, – тихо отв?тила Саша, съ недоум?нiемъ припоминая, что желтая дама уже звала ее по фамилiи. – Вамъ это… переод?ться надо, – отрывисто, мелькомъ взглядывая на ея платье, сказала надзирательница. Если бы Саш? въ эту минуту сказали, что ей надо выпрыгнуть въ окно съ четвертаго этажа, она бы и это сд?лала, такъ была она сбита съ толку. Когда она р?шила уйти отъ прежней жизни, ей казалось, что встр?титъ ее что-то св?тлое, яростное, теплое и радостное. А то, что съ нею д?лали теперь, было такъ сложно, странно, ненужно ей и непонятно, что она совс?мъ не могла разобраться въ немъ. «Такъ значить, нужно… они ужъ знаютъ», – успокаивала она себя. Саша, торопясь и путаясь въ тесемкахъ, стала разд?ваться, покорно отдавая свои кофточку, юбку, башмаки, чулки. – Все, все – махнула рукой дама, когда Саша осталась въ одной рубашк?. Саша торопливо спустила съ круглыхъ полныхъ плечъ рубашку и осталась голой. Вс? три женщины быстро осмотр?ли ее съ ногъ до головы, и вдругъ лицо желтой дамы перекосилось какимъ-то уродливымъ чувствомъ. Она думала, что это было презр?нiе къ тому, что д?лала Саша своимъ т?ломъ, а это было смутное, инстинктивное чувство зависти безобразнаго, состарившагося т?ла, которое никому не было нужно, къ молодому, прекрасному, которое звало къ себ? вс?хъ. Саша стояла, согнувъ кол?ни внутрь, и тупилась. Было что-то унизительное въ томъ, что она была голая, когда вс? были од?ты, и въ томъ, что ей было холодно, когда вс?мъ было тепло. Кол?ни ея подрагивали, и мелкая, мелкая дрожь проб?гала по н?жной б?ло-розовой кож?, покрывая ее мелкими пупырышками. Желтая дама нарочно, сама не зная зач?мъ, медлила, копаясь въ б?ль?. Саша старалась не смотр?ть вокругъ и стояла неподвижно, не см?я прикрыться руками. «Хоть бы ужъ скор?е… – думала она, – ну, чего она тамъ… стыдно… холодно, чай»… – Пожалуйста, скор?й, – опять съ тою же ищущей мягкостью и робостью попросила она. И опять надзирательница съ удовольствiемъ притворилась, что не слышитъ. Саша тоскливо замолчала, а что-то тяжелое, недоум?вающее будто поднялось съ пола и наполнило все и отодвинуло вс?хъ отъ, нея. – Вотъ это ваше платье, – сказала дама и съ радостью кивнула Саш? такое же дранненькое синенькое платье, какое Саша уже вид?ла въ коридор?. – А… б?лье? – съ трудомъ выговорила Саша и вся покрасн?ла. Ей пришло въ голову, что можетъ быть, зд?сь и б?лья не полагается. – А, да… берите, вотъ… И б?лье было грубое и дурное, совс?мъ не такое, какое привыкла носить Саша. – Скор?й, вы! – приказала желтая дама. Саша, опять торопясь и путаясь, од?лась въ сшитое не по ней платье. Ей было неловко въ немъ и стыдно его, и тогда на одну секунду шевельнулась въ ней мысль! «И съ какой стати?»… Но сейчасъ же она вспомнила, что она уже, почему-то, не им?етъ права желать быть хорошо и красиво од?той, и тихо, путаясь въ подол? слишкомъ длинной юбки, пошла, куда ее повели. Опять прошли по коридору и вошли въ высокую больничнаго вида комнату. – Вотъ вамъ кровать, а вотъ тутъ будете свои вещи держать. Вамъ потомъ скажутъ, что полагается д?лать, и когда об?дъ, чай и все… тамъ… Желтая дама ушла. Саша с?ла на краюшекъ своей кровати, почувствовала сквозь тоненькую матерiю синенькой юбки жесткое и колючее сукно од?яла и стала искоса разглядывать комнату. Тоненькiя жел?зныя кровати тоже стояли какъ въ больниц?, только не было дощечекъ съ надписями, но Саш? сначала показалось, что и дощечки есть. Возл? каждой кровати стоялъ маленькiй шкафчикъ, очевидно служившiй и столикомъ, и деревянная, выкрашенная густой зеленой краской табуретка. Въ комнат? было еще пять женщинъ, которыя сначала показались Саш? будто на одно лицо. Но потомъ она ихъ разсмотр?ла. Рядомъ, на сос?дней кровати, сид?ла толстая, рябая женщина и угрюмо поглядывала на Сашу, л?ниво распуская грязноватыя тесемки чепчика. – Тебя какъ звать-то? – басомъ спросила она, когда встр?тилась глазами съ Сашей. – Александрой… Сашей… – отв?тила Саша, и ее самое поразилъ робкiй звукъ собственнаго голоса. – Такъ… Александра! – помолчавъ, безразлично повторила рябая и почесала свой толстый, вялый животъ. – Фамилiя-то, чай, есть, – вдругъ сердито пробурчала она, – дура! И повернувшись спиной къ Саш?, стала искать блохъ въ рубашк?. Саша удивленно на нее посмотр?ла и промолчала. Другая, совс?мъ худенькая и маленькая блондинка, съ круглымъ животомъ и длиннымъ лицомъ, отозвалась: – Вы ее не слушайте… она у насъ ругательница… По фамилiи у насъ говорятъ. – Козодоева, моя фамилiя, – заст?нчиво и торопливо сказала Саша. Блондинка съ животомъ сейчасъ же встала и перес?ла на Сашину кровать. – Вы, милая, изъ комитетскихъ? – спросила она ласково. – Я… – замялась Саша, не понимая вопроса. – Вамъ сколько л?тъ-то? – Два… двадцать два, – пробормотала Саша. – Значить, по своей охот?? – Сама, – отв?чала Саша и застыдилась, потому что совершенно не могла въ эту минуту отдать себ? отчета, дурно это или хорошо. – А почему? – съ любопытствомъ спросила блондинка. – Да… такъ, – съ недоум?нiемъ сказала Саша. – Да оставь ты ее! – сказала третья женщина, и голосъ у нея былъ такой простой, ласковый и мягкiй, что Сашу такъ и потянуло къ ней. Но маленькая красивая женщина только весело кивнула ей головой и отошла. II Ночью, когда потушили огонь и Саша свернулась комочкомъ подъ холоднымъ и негнущимся од?яломъ, все, что привело ее въ прiютъ, пронеслось передъ нею, какъ въ живой фотографiи, и даже ярче, гораздо ярче и ближе къ ея сознанiю, ч?мъ въ д?йствительности… Саша тогда сид?ла у окна, смотр?ла на мокрую улицу, по которой шли мокрые люди, отражаясь въ мокрыхъ камняхъ исковерканными дрожащими пятнами, и ей было скучно и нудно. Откуда-то, точно изъ темноты, вышла тощая кошка и хвостъ у нея былъ палочкой. Далеко, за стеклами, гд?-то слышался стихающiй и подымающiйся, какъ волна, гулъ какой-то могучей и нев?домой жизни, а зд?сь было тихо и пусто, только кошка мяукнула раза два, Богъ знаетъ о чемъ, да по полутемному залу молчаливо и проворно шмыгали ногами худые полотеры. Саша, какъ-то насторожившись, смотр?ла на заморенныхъ полотеровъ, чутко прислушиваясь къ отдаленному гулу за окномъ, и ей все казалось, что между полотерами и той жизнью есть что-то общее, а она этого никогда не узнаетъ. Полотеры ушли, и терпкiй трудовой запахъ мастики и пота, который они оставили за собой, мало-по-малу улегся. Опять кошка мяукнула о чемъ-то. Саша боязливо оглянула это пустое, мрачное м?сто, съ холодной ненужной мебелью и роялемъ, похожимъ на гробъ, и ей стало страшно: показалось ей, что она совс?мъ маленькая, вс?мъ чужая и одинокая. Люди за окномъ сверху казались точно придавленными къ мостовой, какъ черные безличные черви, раздавленные по мокрымъ камнямъ. Саша нагнулась, подняла кошку подъ брюхо и посадила на кол?ни. – … Ур… м-мурр… – замурлыкала кошка, изгибая спину и мягко просовывая голову Саш? подъ подбородокъ. Она была теплая и мягкая, и вдругъ слезы навернулись у Саши на глазахъ; и она кр?пко прижала кошку об?ими руками. – … Урр… м-ммуррр… ур… – мурлыкала кошка, закрывая зеленые глаза и вытягивая спинку. – Милая… – съ страстнымъ желанiемъ въ одной ласк? вылить всю безконечно-мучительную потребность близости къ кому-нибудь шепнула Саша. И ей казалось, что она и кошка – одно, что кошка понимаетъ и жал?етъ ее. Глаза стали у нея мокрые, а въ груди что-то согр?лось и смягчилось. – …Уррр… – проурчала кошка и вдругъ разставила пальцы и выпустила когти, съ судорожнымъ сладострастiемъ впившись въ полное, мягкое кол?но Саши. – Ухъ! – вздрогнула Саша и машинально сбросила кошку на полъ. Кошка удивленно посмотр?ла не на Сашу, a прямо передъ собою, точно увид?ла что-то странное. С?ла, лизнула два раза по груди и, вдругъ поднявъ хвостъ палочкой, торопливо и озабоченно поб?жала изъ зала. А Саш? стало еще тяжел?е, точно что-то оборвалось внутри ея. Пробило семь часовъ. Швейцаръ пришелъ и, не обращая на Сашу никакого вниманiя, д?лая свое д?ло, нашарилъ шершавыми пальцами кнопку на ст?н?, и сразу вспыхнулъ веселый холодный св?тъ. Заблест?лъ паркетъ, стулья вдругъ отчетливо отразились въ немъ своими тоненькими ножками, рояль выдвинулся изъ темнаго угла. Одна за другой пришли Любка и толстая рыжая Паша. Любка с?ла у рояля, понурившись, точно разсматривая подолъ своего св?тло-зеленаго платья, а рыжая Паша стала вяло и безц?льно смотр?ть въ окно. Саша поверт?лась передъ зеркаломъ, тяжело вздохнула и что-то зап?ла. Голосъ у нея былъ сильный, но непрiятный. – Не визжи, – вяло зам?тила Паша и прижала лицо къ стеклу. – Чего тамъ увид?ла? – спросила Саша, безъ всякаго любопытства заглядывая черезъ ея толстое плечо. – Ни-че-го, – сказала Паша, медленно поворачивая свои глупые, красивые глаза, за которые ее выбирали мужчины, – такъ, смотрю… что тамъ. Саша тоже прижалась лбомъ къ холодному стеклу, за которымъ теперь, казалось, была холодная и бездомная темнота. Сначала она ничего не вид?ла, но потомъ темнота какъ будто раздвинулась и отступила, и Саша увид?ла ту же мокрую и пустую улицу. По ней, уходя тоненькой ниточкой вдаль, тускло и дрожа, гор?ли, нев?домо для кого фонари. И опять Саша услышала отдаленный могучiй гулъ, отъ котораго чуть слышно дрожали стекла. – Что оно тамъ? – съ глубокой тоской, непонятной ей самой, спросила Саша. – Будто какой зв?рь рычитъ… гд?… – равнодушно проговорила Паша и отвернулась. Саша посмотр?ла въ ея прекрасные, глупые глаза, и ей захот?лось сказать что-то о томъ, что она чувствовала сегодня, глядя въ окно. Но это чувство только смутно было понято ею и глубже было ея словъ. Саша промолчала, а въ душ? у нея опять появилось чувство неудовлетвореннаго и мучительнаго недоум?нiя. «И что-й-то со мной под?лалось сегодня?…» – съ тупымъ страхомъ подумала она и, подойдя къ Паш? вплотную, сказала тоскливо и невыразительно: – Ску-учно мн?, скучно, Пашенька… – Чего? – вяло спросила Паша. Саша помолчала, опять мучительно придумывая, какъ сказать. Ей ясно представилось, какъ она сид?ла въ пустомъ, какъ могила, зал?, одна-одинешенька, какою маленькой, никому ненужной, забытой чувствовала она себя, и какъ гд?-то далеко отъ нея гуд?ла и шум?ла незнакомая большая жизнь, и опять ничего не могла выразить. – Жизнь каторжная! – съ внезапной, неожиданной для нея самой, злобой сказала она негромко и сквозь зубы. Паша помолчала, тупо глядя на нее. – Н?тъ… ничего… – л?ниво проговорила она: – вотъ тамъ… – припомнила она, называя другой «домъ», подешевле гд? женщина стоила всего полтинникъ… – точно, нехорошо… всякiй извозчикъ л?зетъ, грязно, духъ нехорошiй… дерутся… А тутъ ничего: мужчинки все благородно, не то чтобы теб?… и кормятъ хорошо… Тутъ ничего, жить можно… Она опять помолчала и вдругъ, немного оживившись, прибавила: – У насъ въ деревн? такой пищи во в?къ не увидишь! – А ты изъ деревни? – спросила Саша съ страннымъ любопытствомъ. – Я деревенская, – спокойно пояснила Паша, – у насъ иной разъ и объ эту пору ужъ хл?бъ кончается… изъ недородныхъ мы… земли тоже мало… Картошкой живутъ, извозомъ мужики занимаются, а то и такъ… Деревня наша страсть б?дная, мужики, которые, пьяницы… Кабы пошла замужъ, натерп?лась бы… Сестру старшую, мою то-есть, мужъ веревкой до смерти убилъ… Въ острогъ его взяли потомъ… – совс?мъ уже л?ниво договорила она и встала. – Куда ты? – спросила Саша. – Чаю пить, – отв?тила Паша, не поворачиваясь. Саша опять поверт?лась передъ зеркаломъ, выгибая грудь и разсматривая себя черезъ плечо, но уже ей было тяжело оставаться одной въ наполненномъ пустымъ, холоднымъ св?томъ зал?. Она подошла къ роялю, за которымъ попрежнему, понурившись, сид?ла Любка. Когда Саша подошла близко, Любка подняла голову и долго смотр?ла на нее. И большiе печальные глаза были недов?рчивы и растерянны, какъ у со вс?хъ сторонъ затравленнаго зв?ря. – Любка, – машинально позвала Саша. Она налегла на рояль полной грудью и смотр?ла, какъ въ его черной полированной поверхности отражалась она сама и Любка, съ странными въ густомъ коричневомъ отраженiи темными лицами и плечами. Любка не отозвалась, а только придавила пальцемъ клавишу рояля. Раздался и растаялъ одинокiй и совс?мъ печальный звукъ. – А-ахъ! – з?внула Саша и стала пальцемъ обводить свое отраженiе. Опять раздался тотъ же упорно печальный плачущiй звукъ. Саша вслушалась въ него и съ тоской повела плечами. Любка неув?ренно взяла дв?-три ноты, точно уронила куда-то дв?-три хрустальныя тяжелыя капли. – Оставь, – съ тоской сказала Саша. Но Любка опять придавила ту же ноту, и на этотъ разъ еще тихо и протяжно загуд?ла педаль. Саша съ досадой быстро подняла голову и вдругъ увид?ла, что Любка плачетъ: большiе глаза ея были широко раскрыты и совершенно неподвижны, а по лицу сползали струйки слезъ. – Во… – удивленно проговорила Саша съ пугливымъ недоум?нiемъ. Любка молчала, а слезы беззвучно капали и падали ей на голую грудь. – Чего ты? – спросила Саша, пугливо глядя на медленно ползущiя по напудренной кож? слезы, и чувствуя, что ей самой давно хочется заплакать и, почему-то боясь этого. – Перестань, чего-ты?.. Любка, Любочка… – заговорила она и подбородокъ у нея задрожалъ. – Обид?лъ тебя кто?.. Да чего… Любка! Любка тихо пошевелила губами, но Саша не разслышала. – Что?..А?.. – За… заразилась я… – повторила Любка громче и повалилась головою на рояль. Что-то мрачное и грозное пронеслось надъ душой Саши. Хотя заражались, и очень часто, другiя товарки Саши, и хотя она знала, что это можетъ случиться и съ нею самой, ея здоровое молодое т?ло, сильное и чистое еще, не принимало мысли объ этомъ, и она скользила по ней, не оставляя въ душ? мучительныхъ бороздъ. И только теперь, когда она въ первый разъ увид?ла такое страшное отчаянiе, только теперь впервые она совершенно сознательно поняла, что это д?йствительно безобразно, ужасно, что изъ-за этого стоитъ такъ заплакать въ голосъ, закричать и начать биться головой, съ безнадежной пустотой и безсильной злобой въ душ?. И ей даже показалось, что именно изъ-за этого ей было такъ тяжело сегодня ц?лый день, такъ страшно, такъ грустно и обидно. И Саша тоже заплакала, сквозь слезы глядя на затуманившееся въ черной поверхности рояля свое отраженiе. – Чего вы ревете? – спросила подошедшая д?вушка и стала см?яться. – Вотъ дуры, стоятъ другъ противъ дружки и ревутъ! – Сама дура! – не съ задоромъ, какъ въ другое-бы время, а тихо и грустно возразила Саша, но все-таки перестала плакать и отошла отъ рояля. Въ душ? у нея было такое чувство, точно кто-то громадный и безпощадный всталъ передъ нею и страшно яркимъ св?томъ осв?тилъ что-то безобразное, несправедливое, непоправимо-ужасное, д?лающееся съ нею и во всемъ вокругъ. Когда стали приходить мужчины, Саша въ первый разъ увид?ла ясно, что имъ н?тъ никакого д?ла до нея; между собою они пересматривались что-то говорящими глазами, даже иногда обм?нивались непонятными Саш? словами о чемъ-то такомъ, чего не было въ ея жизни, а когда поворачивали глаза къ Саш? и другимъ, вдругъ становились точно бездушными, жадными, какъ зв?ри, безжалостными и непонимающими… А чаще это были такiе тупые или пьяные люди, что они, видимо, и не понимали того, что д?лали. – И всегда-то такъ… – съ ужасомъ захолонуло въ груди Саши. Пришелъ таперъ и сразу заигралъ что-то очень громкое, но вовсе не веселое. Д?вушки, точно выливаясь изъ темной и грязной трубы, выходили изъ темнаго коридора. Музыка становилась все громче и нестройн?е, и отъ ея преувеличенно наглыхъ звуковъ шум?ло въ голов?. Стало жарко, душно. Все сильн?е и сильн?е пахло распустившимся, потнымъ челов?комъ, пахло приторными духами, табакомъ, мокрымъ шелкомъ, пылью. Музыка сливалась съ шарканьемъ и топотомъ ногъ, съ крикомъ, съ самыми ненужными гадкими словами, и не было слышно ни мотива, ни словъ, а вис?лъ въ воздух? только одинъ отуп?лый озв?р?лый гулъ. Въ ушахъ начинало нудно шум?ть и казалось, что весь этотъ переполненный ополоум?вшими отъ скверной, нездоровой жизни людьми, табакомъ, пивомъ, извращенными желанiями, скверной музыкой домъ – не домъ, а какая-то огромная больная голова, въ которой мучительно шумитъ и наливается тяжелая, гнилая, венозная кровь, съ тупой болью бьющая въ напряженные, готовые лопнуть виски. И Саша противъ воли танцовала и кричала, и ругалась и см?ялась. – Ску-учно, – сказала она старенькому чиновнику, присосавшемуся къ ней. – Ну, и дура! – съ равнодушной злостью сказалъ чиновникъ и неудержимо сладострастнымъ шопоткомъ прибавилъ: – пойдемъ что-ли! Тогда Саша стала жадно пить горькое пиво, проливая его на полъ, на себя, на смятую кровать. Она пила захлебываясь, а когда напилась, ею овлад?ло тупое, больное, равнодушное веселье. Опять она п?ла, ругалась, танцовала и забыла, наконецъ, свое чувство и Любку, такъ что, когда въ коридор? началась страшная суматоха, и кто-то пронзительнымъ и тонкимъ голосомъ, съ какимъ-то недоум?нiемъ закричалъ; – «Любка удавилась!» – то Саша не могла даже сразу сообразить, какая такая Любка могла удавиться и зач?мъ? Но когда таперъ сразу оборвалъ музыку, и нестройно протяжно прогуд?ла педаль, Саша вдругъ вспомнила и свой разговоръ съ Любкой, и все, громко ахнула и поб?жала по коридору. Тамъ уже была полицiя, городовые и дворники, запорошенные сн?гомъ, кинувшимся въ глаза Саш?, стучавшiе тяжелыми валенками и нанесшiе страннаго въ узкомъ душномъ коридор?, бодрящаго, холоднаго чистаго воздуха. На полу былъ натоптанъ и быстро темн?лъ и таялъ мягкiй св?жiй, только что выпавшiй сн?гъ. И Саш? показалось, будто вся улица вошла въ коридоръ, со вс?ми своими закутанными мокрыми людьми, суетой, шумомъ, холодомъ и грязью. Дворники и городовые равнодушно д?лали какое-то свое д?ло, непонятное Саш?, точно работали спокойную и полезную работу, и только толстый усатый околоточный, въ толстой с?рой, съ торчащими блестящими пуговицами, шинели, въ которую злобно впивались черные ремни шашки, ожесточенно и громко кричалъ и ругался. Слышно было, какъ «экономка» слезливымъ и хриплымъ басомъ повторяла: – Разв? жъ я тому причиной?.. Какая моя вина?.. Лицо у нея было желтое и совс?мъ перекошенное отъ недоум?лой злости и страха. Саша ткнулась въ отворенную дверь Любкиной комнаты, и хотя ее сейчасъ же съ грубымъ и сквернымъ словомъ равнодушно вытолкнулъ городовой, она все-таки усп?ла увидать ноги Любки, торчавшiя изъ-подъ скомканной и почему-то мокрой простыни. Ноги были босыя, потому что Любка такъ и не од?лась посл? прiема гостя; он? неподвижно торчали носками врозь, и странно и жалко было вид?ть эти б?лорозовыя, прекрасныя, съ тонкими, н?жными и сильными пальцами, ноги неподвижными и ненужными, брошенными на затоптанный, точно заплеванный, полъ. Саша вылет?ла обратно въ коридоръ, больно про?халась плечомъ о ст?ну и пошла прочь, машинально потирая рукою ушибленное м?сто. И въ эту минуту ей стало противно, обидно, страшно и жалко себя, и захот?лось уйти куда-нибудь, перестать быть собою, такою, какъ есть. Въ необычное время потушили огни, гости разошлись и все сразу стало пусто и тихо-тихо. Домъ какъ будто притаился въ злов?щемъ молчанiи. Д?вушки боялись итти спать и толпились въ кухн?, одн? од?тыя, другiя растрепанныя, измятая; лица у нихъ у вс?хъ были одинаково искривлены въ тревожныя, слезливыя, точно чего-то ожидающiя гримасы. Дверь въ комнату Любки заперли, и возл? нея расположился, почему-то въ шуб? и шапк?, дюжiй спокойный дворникъ. Дверь эта была такая же, какъ и вс? въ дом?, невысокая, б?лая, но именно т?мъ, что произошло за нею, она какъ будто отд?лилась отъ вс?хъ дверей и даже отъ всего мiра и стала какой-то особенной, таинственно-страшной. Д?вицы то и д?ло б?гали взглянуть на нее и сейчасъ же со вс?хъ ногъ б?жали обратно. Одна д?вушка, больше другихъ дружившая съ Любкой, сид?ла въ кухн? у стола и плакала, и отъ жалости, и оттого, что на нее смотрятъ со страхомъ и любопытствомъ. Было страшно и непонятно, точно передъ вс?ми встало что-то неразр?шимо ужасное и печальное. Пришла экономка, сердитая и желтая, какъ лимонъ. Она съ-размаху с?ла за столъ и стала дрожащими руками наливать и пить, какъ всегда, приготовленное для нея пиво. Губы у нея тоже дрожали, а глаза злобно косились на д?вушекъ. Она помолчала, наслаждаясь т?мъ, что вс? притихли, глядя на нее испуганными и покорными глазами, а потомъ проговорила сквозь зубы: – Тоже… какъ же… ха!.. Подумаешь! И въ этихъ словахъ было столько безконечнаго удивленнаго презр?нiя, что даже привыкшимъ къ самой грубой и злой ругани д?вушкамъ стало не по себ?, неловко и грустно. И потому особенно стыдно и обидно, что каждая изъ нихъ, ничтожная и загаженная, въ самой глубин? души, непонятно для самой себя, какъ-то гордилась поступкомъ Любки. И вс? стали потихоньку и не глядя другъ на друга расходиться. – Сашенька, – шопотомъ позвала Сашу одна изъ д?вицъ, Полька Кучерявая. – Чего? – Сашенька, душенька… боюсь я одна… возьми къ себ?… будемъ вм?ст? спать… Она заглядывала Саш? въ лицо боязливыми, умоляющими глазами и собиралась заплакать. – И то, пойдемъ… Все не такъ… Когда он? уже лежали рядомъ на постели, имъ было неловко и странно, потому что он? давно привыкли лежать только съ мужчинами. Об? стыдились своего т?ла и молча старались не дотрагиваться другъ до друга. Было темно и жутко. Саш?, которая лежала съ краю, все казалось, будто что-то черное и холодное съ неодолимой силой ползетъ по полу, медленно, медленно. Въ ушахъ у нея звен?ло мелодично и жалобно, а ей казалось, что гд?-то тамъ, далеко въ темномъ, какъ могила, пустомъ, холодномъ зал? падаютъ куда-то и звенятъ хрустальныя и тоскливыя капли рояля. Тамъ сидитъ мертвая и неподвижная, холодная, синяя и страшная Любка, сидитъ за роялемъ и слезы капаютъ на рояль, и мертвые глаза ничего не видятъ передъ собой, но Сашу видятъ оттуда, страшно видятъ, тянутся къ ней. А по полу что-то медленно-медленно подползаетъ. – Спишь? – не выдержала Саша. – А? – позвала она посп?шно и прерывисто, не поворачивая головы и зная нав?рное, что рядомъ лежитъ Полька, и зная, что это вовсе не Полька… И голосъ ея въ темнот? показался ей самой чужимъ и слабымъ. Полька шевельнулась. Ея невидимые, мягкiе, курчавые волосы слегка скользнули по щек? Саши, но отозвалась она не сразу… – Н?тъ, Сашенька, – тихо и жалобно сказала она. И Сашу неудержимо потянуло на этотъ н?жный и слабый голосъ. Она быстро повернулась и сразу вс?мъ т?ломъ почувствовала другое мягкое и теплое т?ло, но не увид?ла ничего кром? все той же, все облившей, изсиня-черной тьмы. И вдругъ дв? невидимыя худенькiя и горячiя руки скользнули по ея груди и осторожно боязливо нашли и обняли ея шею. – Са-ашенька, – тихо прошептала Полька, – отчего мы такiя несчастныя?.. И въ темнот? послышались просящiя и покорныя всхлипыванiя. Волосы ея щекотали шею Саши, слезы тихо мочили грудь и рубашку, а руки судорожно дрожали и ц?плялись. Саша молчала и не двигалась. – Лучше бы мы померли, какъ… или лучше, какъ еще маленькiя были… Я, когда еще въ гимназiи училась, такъ больна была… воспаленiемъ легкихъ… и все радовалась, что выздоров?ла… и волосы виться стали… Лучше бъ я тогда умерла!.. Саша все молчала, но каждое слово Польки стало отзываться гд?-то внутри ея, какъ будто это она сама говорила и плакала. – Что мы теперь такое? – продолжалъ стонать и жаловаться плачущiй въ темнот? одинокiй голосокъ. – Вонъ Люба пов?силась, а Зинку въ больницу взяли; говорятъ у нея даже и носъ провалился… хорошенькая, в?дь, была Зинка… И какъ будто такъ и надо… такъ мы и остались… никто не придетъ и не уведетъ, чтобы и съ нами… не… – А… чего захот?ла… Ха!.. – вдругъ злобно, задыхаясь и трясясь вся, пробормотала Саша. – И насъ свезу-утъ… Никому до насъ и д?ла н?тъ… До вс?хъ д?ло есть, вс?хъ людей берегутъ… тамъ, и все… А мы, какъ проклятыя какiя… А за что? – Изв?стно. – сквозь зубы проговорила Саша и отвернулась, хотя и ничего не было видно. – Я помню, – шептала въ темнот? Полька, точно жалуясь не Саш?, а кому-то другому, – какая я была въ гимназiи… чистенькая… Иду, и вс? на меня смотрятъ и улыбаются… Мама встр?титъ: ну, что, моя дочка?.. Ничего неизв?стно… – вдругъ порывисто, горячо и тоскливо перебила она себя: – я и не виновата въ этомъ вовсе! – А кто виноватъ? – спросила Саша тихо и съ какимъ-то трепетнымъ и жалобнымъ ожиданiемъ: Полька вдругъ дернулась вс?мъ т?ломъ. – Кто?.. А разв? я знаю!.. Ничего я не знаю, ничего не понимаю… А только я, можетъ, теперь дни и ночи плачу… пла-ачу… И Полька заплакала тоненькимъ, тихимъ и безконечно безсильнымъ плачемъ. Казалось, будто это не челов?къ плачетъ, а муха звенитъ. – Жалко мн? жалко, Сашенька, – опять зашептала она, захлебываясь слезами, – и себя жалко, и тебя жалко, и Любку… вс?хъ… Она затихла. Долго было совершенно тихо и какъ-то глухо. Потомъ стало слышно, какъ в?теръ воетъ въ труб?. Такъ, застонетъ тихо, помолчитъ и опять протянетъ долгiй тоскливый звукъ: у-у-у… какъ будто у него зубы болятъ. – Я д?точекъ люблю, – вдругъ тихо и стыдливо сказала Полька, – мн? бы д?тку своего, я бы… Боже мой, какъ бы я его любила!.. Са-ашенька!.. – съ какимъ-то изступленнымъ восторгомъ отчаянiя всхлипнула она. Саш? казалось, что ее насквозь пронизываетъ этотъ изступленный, тонкiй какъ иголка, шопотъ, и ей стало невыносимо. Захот?лось крикнуть, порвать что-то. – Мы что тутъ?.. Такъ… падаль одна! Живемъ, пока сгнiемъ… А другiе же живутъ… св?ту радуются… Я въ гимназiи все книжки читала… теперь не читаю, забыла… да и что читать!.. А тогда мн? казалось, что все это и я переживу… будто у меня въ груди что-то громадное… будто все счастье, какое на земл? есть, я переживу, все мое будетъ… вся жизнь, и люди вс? мои, для вс?хъ людей… и… и не могу я этого выразить… Са-ашенька… – Какъ быть? – вдругъ спросила Саша сдавленнымъ, глухимъ горловымъ голосомъ. Полька замолчала такъ неожиданно, что Саш? показалось, будто теперь темнота шепчетъ. – Уйти… бы… – шепнула Полька, и Саша услыхала растерянный и робкiй голосъ. Саша вслушалась въ его придавленный звукъ и вдругъ почувствовала себя большой и сильной, въ сравненiи съ худенькой, слабой Полькой, которая могла только плакать и жаловаться. Она даже какъ будто почувствовала всю могучую красоту своего молодого, сильнаго т?ла, двинула руками и ногами и громко заговорила, точно грозя: – И уйдемъ… что! Въ комнат? уже стало св?тл?ть; и когда Саша повернула голову, то увид?ла рядомъ неясныя очертанiя б?лаго и маленькаго т?ла и у самаго лица большiе, чуть-чуть блестящiе въ темнот?, испуганные глаза. Полька молчала. – Ну? – со злобой страха и неув?ренности почти крикнула Саша. – Куда? – робко и чуть слышно проговорила Полька. – Куда я теперь ужъ пойду? Будто что-то, на мгновенiе мелькнувшее передъ Сашей, св?тлое и отрадное померкло и безсильно стало тонуть въ мутной мгл?! И, хватаясь за что-то, почти физически напрягаясь, Саша крикнула въ б?шенств?: – Тамъ видно будетъ… Хуже не будетъ! Уйти бы только!.. И вскочила об?ими горячими ногами на холодный полъ, ясно, съ леденящимъ ужасомъ чувствуя, что мертвая Любка изъ темной бездонной дыры подъ кроватью сейчасъ схватитъ ее за ноги и потащитъ куда-то въ ужасъ и пустоту. И преодол?вая слабость въ ногахъ, Саша босикомъ доб?жала до окна, ударила, распахнула его на темный, какъ бездонный колодезь, дворъ и высунулась далеко наружу, повиснувъ надъ сырой и холодной пустотой. В?теръ рванулъ ее и вздулъ рубашку пузыремъ, леденя спину. На волосы сейчасъ же сталъ мягко и осторожно откуда-то сверху падать невидимый сн?гъ; вверху и внизу было пусто, с?ро и молчаливо, пахло сыростью и холодомъ. У Саши сдавило въ груди, сжало голову, и судорожно схвативъ горшокъ съ цв?тами, она со всего размаха, напрягая вс? силы въ страшной неутолимой злоб? и ненависти, швырнула его темную пустоту за окномъ. Что-то только метнулось внизъ, и глухой тяжкiй ударъ донесся снизу: Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/mihail-arcybashev/bunt/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.