AMYSTIS*

Василий Вялый * Рецензия на роман Олега Новокщёнова «АМУСТИС», вышедший в ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «ЧТИВО» (Санкт-Петербург)
Смутное время. Двум молодым полководцам поручено спасение Москвы от осаждающего её Тушинского вора. Все победы одержаны, враги повержены, и остаётся сделать последний шаг, но герои внезапно замирают перед решающим выбором: а что если его не делать? Что если предпочесть подвигам и славе эстетическое созерцание и гомерический абсурдизм? Да, это другая литература, которая не всякому понравится. Продолжая тему якобы ироничную хаоса, спросим – кто же автор? Нам любезно подскажет Дмитрий Горшечников:
Фальшивый диплом историка? Боже, какая мелочь… «Сославшись на высокие связи, возможно, мнимые, он избежал серьёзного наказания, но после получения диплома вынужден был закончить академическую карьеру, так по сути и не начав. Изгнанный из научного мира, презираемый всеми порядочными людьми, он работал слесарем-сантехником и вынашивал честолюбивые планы. На этот раз своей жертвой этот прохвост избрал литературу. Помимо поборов с жильцов и героического устранения аварий, причиной коих был он сам, Новокщёнов фальсифицировал мемуары одного белогвардейского барона. В 2003 году во время проведения ремонтных работ в подвале дома № 98 по Московскому проспекту, он якобы обнаружил ларец с рукописями. Но когда за дело взялись компетентные органы, его быстро вывели на чистую воду. Среди «бумаг барона» следователь Алексей Кудинов обнаружил объяснительную записку слесаря Новокщёнова о пьяном дебоше, устроенном им в ресторане «Пушкин». А какой роман мог написать Олег Александрович, принося пользу Отечеству, работая на поприще сутенёра! Так нет же – историческая стезя, к сожалению, стала приоритетной.
И всё же, вторгаясь в лоно хаоса, постараюсь быть несколько серьёзным (насколько это возможно от текста), хотя всем уже давно известно, что абсурд – самая стабильная форма существования. Предлагаемый под именем Олега Новокщёнова роман вызывает сложные и порой противоречивые чувства. И автор, – надо отдать ему должное, – хитроумно и настойчиво ускользает от твёрдых оценок. Вначале мне показалось, что нащупать авторскую точку зрения будет непросто, но в дальнейшем всё оказалось значительно проще. Неплохая по технике проза, но безнадёжно смещённая от реальности и мрачная, несмотря на супериронию, по колориту и тону. «Тотчас на экране появились сцены сражения. Сквозь клубы дыма происходившее трудно было разобрать — все беспрерывно бегали, кричали, стреляли; камера металась по полю битвы, вырывая ничего не значащие эпизоды боя, и остановилась только тогда, когда какой-то поляк насадил оператора на длинную пику. Пока умирающий оператор брал крупный план, дабы наиболее выразительно запечатлеть лицо своего убийцы, тот, обнаружив, что его снимают, улыбался и передавал привет некоей Каторжине. Последующие сцены фильма были сняты с вертолёта». У романа есть корень в землю и побег в небо. Казалось бы, что ещё надо? А вот что… Новокщёнов выходит за границы заданные культурным и духовным восприятием и повергает в замешательство многих критиков и читателей, привыкших воспринимать литературное произведение по сложившимся традицонно-эстетическим меркам. При этом писатель рискует, как минимум, быть непонятым. Я не утверждаю, что это плохо, но как уже говорили другие рецензенты сего текста – не моё. «Безобразный хаос бессильно шевелится»… Как создаётся подобное чтиво? (sorry издательство). Очень просто. Берутся общеизвестные факты и на них, как на шампур, нанизываются чужие небылицы вперемешку с собственными. Убеждён, что любое литературное произведение, независимо от жанра, должно представлять собой самостоятельный организм, который развивается и строится по своим собственным законам; законы же эти диктуются чисто выразительными средствами, прежде всего языком. Проще говоря, не «что», а «как». Взять к примеру того же Пелевина, которому Новокщёнов ненавязчиво подражает: как только гениальный Виктор Олегович смещается в глубокую мистическую потусторонность, художественность его произведений, на мой непросвещённый взгляд, падает катастрофически. А что уж говорить о сантехнике Новокщёнове… Обожаю эстетический абсурд в литературе – великий Фридрих Ницше, неподражаемый Франц Кафка, великолепный Тибор Фишер, шикарный Самюэль Беккет, восхитительный Альбер Камю, упомянутый выше Виктор Пелевин, но автор Амустиса впишется в этот жанр лишь при условии, если будет убран термин «эстетический». Эстетический же стиль есть норма. Всё остальное – банальные журналистские потуги. Литература мистических фантазий подаётся в виде исторических гипсовых кусков, которые со всеми предосторожностями передаются от автора к автору. Не слишком ли искусственно искусство, в данном контексте, литература? «Немалые усилия приложил Эфраим Лангструмпф, дабы привести полководцев в чувства. Когда оздоровительные коктейли «Кандалы Параджанова» и «Последняя полночь Чапая» всё же возымели своё живительное действие, Эфраим предложил совершить лёгкую прогулку и посмотреть за учениями Понизовой рати, которые устраивал на пустыре за слободой воевода Фёдор Иванович Шереметев. Пустырь представлял собой давным-давно заброшенное колхозное поле, побывавшее уже и площадкой для возведения фешенебельной гостиницы, и свалкой бытовых отходов, и парковкой для фур. О былом сельскохозяйственном назначении участка напоминал только торчащий из грунта ещё с советских времён металлический стенд с выцветшим лозунгом: «БЕРЕГИ ЗЕМЛЮ».
Есть ощущение авторской, как я уже упоминал, надёжно скрытой радости неустройству мира, тайное, подсознательное тяготение к хаосу, который уютно ужился в этом профессионально организованном творении, ибо «литература твоя как поведение». Проповедник-сектант всегда обстоятелен, игриво-пафосен, но зачастую иронично-сумрачен. Несомненно Новокщёнов обладает литературно-ассоциативным мышлением, и в его тексте отсутствуют стилистические ухабы – «равноправие материала и слова». Внимательный читатель, несомненно, обратит внимание на подкупающие реальные детали. Но всё же лучшие литературные произведения рассказывают о людях, а не о событиях, то есть ими двигают характеры, а не ситуации. Вооружившись беспокойным пером, с расточительным многообразием, со спокойной авторской дерзостью, Новокщёнов подает нам нагромождение событий и фактов, но, как я уже говорил, не характеров.
Всё же, думаю, бессознательная лингвистическая эквилибристика Олега Александровича порадует наших читателей, а многие вещи нам непонятны лишь потому, что они не входят в круг наших интересов.

«А что если Смута – наш праведный крест?»

Роман Олега Новокщёнова «Amystis» (что в переводе с древнегреческого означает – выпивание вина одним духом) – это не только череда ярких образов, но и роман, написанный любителем экспериментов, мистификаций и абсурда. А это значит, что фантазия такого автора, облачённая в словесную форму, априори не заставит вас зевать.
Манера повествования Новокщёнова напомнила мне моего институтского преподавателя истории – Алексея Пензенского, до встречи с которым я не мог предполагать, что лекции про Смутное время или Лжедмитрия «Тушинского вора» могут быть увлекательны. Потому что до этого была школа – заведение, ущербность которого не подвергается никаким сомнениям. Во-первых, «в школах нас не учат стареть», а во-вторых, как сказал бы Джордж Бернард Шоу: «Я прихожу в бешенство от одной мысли о том, сколько бы я всего узнал, если бы не ходил в школу».
Новокщёнов интересен в той же степени, что и Пензенский, он легко и непринуждённо рассказывает о реальных исторических личностях (Скопин-Шуйский, Делагарди, патриарх Гермоген), с той лишь разницей, что преподносит это как авангард, практически отрицая традиционные формы. Например, в XVII веке у него проводятся пресс-конференции, есть Сталин и ноутбуки. Более того, известно о том, что «Красные бригады» похитили Альдо Моро.
Одним будет тяжело принять такое, тогда воскликнут они: «Бред!» Другим же скажу я: «О, юные эрудиты! Есть человек, которому под силу проводить экскурсии по параллельным мирам – и это не Митио Каку!» Да, это товарищ Новокщёнов, специализацией которого является блуждание по разным реальностям, а также знакомство читателя с этими реальностями. Если воспринимать время как единое целое, не разделяя его на прошлое, настоящее и будущее, то вполне может существовать множество странных, но интересных миров. Только представьте, что Берроуз творил бы во времена Кордовского халифата, Ленин был причастен к аварии на Чернобыльской АЭС, а Джон Ф. Кеннеди, сидя в каком-нибудь бунгало, наслаждался бы поединком Тайсона и Холифилда.
«- По-моему, всё предельно ясно: его представления о действительности, которую он считал реальной, пришли в столкновение с нашим миром. Обычные люди вообще редко замечают наш мир, он находится на периферии их жизненного кругозора. И когда такой человек, как Шереметев, попадает в эту периферийную реальность, в эту вселенную с антигравитацией, он либо живёт по её законам, либо его ожидает коллапс сознания».
Порой автор просит вас разразиться гомерическим смехом, используя юмор весьма своеобразный или чёрный. В связи с этим читатели могут разделиться на два лагеря – «Ээммм… Здесь, видимо, надо было посмеяться. Ладно, читаю дальше» и «Чёрт, почему я смеюсь над этим? Наверное, я больной ублюдок».
«… в числе прочего князь писал: «Опасен ли инцест? Вне всякого сомненья, нет; он расширяет семейные связи и, следовательно, делает любовь граждан к Родине более яркой!»»
Забавно и то, что батюшка может распевать песни «Мумий Тролль» или «Ленинграда», и это не кажется чем-то противоестественным, отторжения не возникает. Просто складывается ощущение, что вы смотрите рождественскую службу по телевизору без звука, а озвучивает сие действо радиостанция Rock FM.
«Откашлявшись в огромную чёрную бороду, он поправил облачение и запел чистым церковным басом: «Мне под кожу, мне под кожу бы, запустить дельфинов стаю. Там у сопки, у подножия (тут он перекрестился и, воздев очи к небу, продолжил) – я Тебя… пости-постигаю». Выступление отца Эразма вызвало всеобщий фурор. Его долго не отпускали со сцены, даря букеты и спрашивая автографы. В конце концов, боголюбивый отец подчинился просьбам паствы и спел на бис: «Мне бы, мне бы, мне бы в небо, здесь я был, а там я не был…»»
Дочитывая роман, ловишь себя на мысли, что он актуален, потому что Смутное время – это не 15 лет в нашей истории, это тотальный факап, продолжающийся до сих пор. Он так же ознаменован войнами, стихийными бедствиями и кризисом.
«Вопиющая неграмотность и зашоренность простого народа, косность и продажность чиновничества, страх перед всем новым. Россия далеко отстала от просвещённого свободомыслящего запада. Нам нужны реформы, нужна коренная перестройка основ».
«Amystis» не пытается сказать: «Я знаю, как всё было на самом деле!» Но он затягивает нас в игру, которой нет начала и конца, игру, где есть неоднозначные персонажи и меняющийся фон, которым может быть битва, женский монастырь или слобода. «Amystis» призывает, как минимум, к тому, чтобы взяться за изучение истории Матушки России. Хотя бы по энциклопедиям. Но не забывайте – умом Россию не понять.