Книга Демоны Боддеккера онлайн

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.

«Мы продаем Вас всему миру с 1969 года»

Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.

Глава 1
Сомнительная слава

Услышав позади голоса, я понял, что в очередной раз свалял дурака. Мне уже давненько не приходилось делать таких глупейших ошибок, но теперь, когда я дал маху, то сразу просек – насколько глобально.

Этот ляп обещал стать роковым.

Прошло не так уж много времени с тех пор, как я вышел из кинотеатра в Сохо под ручку с Хонникер из Расчетного отдела. Мы решили, как Левин, «сходить в киношку» и отправились на какой-то допотопный классический фильмец, пытающийся охватить разом всю историю рода человеческого: от Homo erectus до Homo superior. Лично мне фильм не показался ни особо трогательным, ни вдохновляющим, но, вероятно, виной всему шок, который я испытал, увидев начальные кадры. Апатичные гориллы, умирающие от голода в стране изобилия, поразительно смахивали на обезьян в провалившемся сценарии Робенштайна для «Наноклина» – вплоть до затмения над коробкой товара и того, как они молотили костями противников (у Робенштайна – стиральные машины). Мне и без того не нравилась мысль, что Робенштайн свистнул освященных временем пещерных людей Хотчкисса. Теперь же, когда я увидел, что они украдены прямо из этого якобы классического фильма… Все становилось еще хуже.

Именно ролик Робенштайна не дал мне сосредоточиться на продолжении картины. А она оказалась не только тягомотной, но и длиннющей. Вот, кстати, еще одна из моих ошибок – я не рассчитал, насколько затянется фильм. К тому времени, как мы с Хонникер вышли из кино, солнце уже село, а поблизости не было ни одного велорикши.

Последняя моя глупость: я поддался на уговоры Хонникер из Расчетного отдела и согласился идти домой пешком вместо того, чтобы сесть на метро.

Так вот мы шли себе пешочком и болтали. Она рассказывала, как Мак-Фили ловко отмазался от особо неприятного обвинения в выпуске вредного для потребителя товара.

– Приходят, значит, родители того парня, – говорила Хонникер, – и заявляют, что он, мол, выкинулся из окна вследствие действующей на подсознание рекламы в последней записи «Марширующих кретинов».

– Но там только и было рекламы, что подросткового «Любовного тумана», – возразил я.

– Они утверждали, что их сын находился в депрессии из-за того, что ему никак не удавалось найти себе девушку. А потому и для «Любовного тумана» тоже найти применения не мог.

– Постой-ка, – перебил ее я. – Это ж не реклама на подсознательном уровне. «Кретины» написали об этом песню. – Я попытался вспомнить слова: – «Он был неудачник, и был он толстяк, не мог он назначить свиданье никак…»

– Вот-вот, эту! – Хонникер начала петь: – «Он из дому вышел в припадке тоски и выстрелом вышиб тупые мозги».

И тут сзади раздался голос. Он тоже пел:

 
– Теперь он мертв, мертв, мертв.
Да-да, он мертв, мертв, мертв.
 

Мы резко обернулись.

На вид мальчишке было никак не больше двенадцати. Наверное, юный выпускник «Теч-бойз», из рядов которых так часто выходили головорезы. Смазанные какой-то дрянью огненно-рыжие волосы торчали вверх, зачесанные и подстриженные ровно-преровно, как посадочная площадка. Одет парень был с головы до ног в потрепанный джинсовый комбинезон, а на ногах красовались «Скоорис» – последняя широко разрекламированная «Мак-Маоном, Тейтом и Стивенсом» новинка. Из остального я заметил лишь, что мальчишка простужен – из носа у него так и текло. Он, силясь принять зловещий вид, то и дело вытирал рукавом замызганную физиономию.

От облегчения я едва не рассмеялся.

– Популярная песенка.

Взяв Хонникер за руку, я повернулся, дабы продолжить путь. И замер.

Их было семеро – включая того мальца, что заговаривал нам зубы. Все одинаковые, как под копирку – вплоть до синих комбинезонов, рыжих волос и причесок в стиле «палуба авианосца». Самые здоровенные носили на груди и спине курток ярко-малиновые нашивки; «номер один». Оставалось лишь надеяться, что им не требуется, как Дьяволам, срочно устраивать уличное барбекю для вступления в шайку нового члена.

Самый высокий из шайки запел:

 
– Да-да, он мертв, мертв, мертв.
Ему не жить, жить, жить!
 

Загораживая собой Хонникер, я попятился к кирпичному фасаду закрытого ресторана.

– Дай-ка попробую сам управиться.

– Похоже, ты уже управился, – ухмыльнулся рослый парень.

– Управился и с одеждой, – в тон подхватил другой.

Если бы я не пытался делать вид, что все в порядке, то не удержался бы от гримасы. В недобрый же день пришла мне в голову эта строчка! Ну да, не важно. Необходимо придумать способ выкрутиться из этой ситуации – причем любой ценой избежав необходимости пообещать еще одной уличной банде раскрутку в рекламе.

– Итак, ребятки, – я снова прибегнул к старому бодряческому трюку, – чем могу помочь?

Самый рослый ответил мне ударом в лицо. Я без труда увернулся, но знал, что он нарочно позволил уйти от его кулака.

– Мы тебе не ребятки. Мы – Большие Красные Торчки. И учитывая, что вы вторглись на нашу территорию, мы порешили: вы теперь обязаны отдать нам должное.

– Должное? – Я обвел их взглядом. – Как именно? «Торжественно признаю, что у вас самые большие и красные торчки, какие я только видел»?

Младшие члены шайки захихикали, однако главарю моя шутка не понравилась.

– Нет! – рявкнул он. – Я говорю о деньгах. Настоящих деньгах.

И почему это я вечно умудряюсь разбудить в уличных подонках самое худшее?

. – Но поскольку ты осмелился насмехаться над нашим священным названием, твои деньги нам не нужны. Усек? Так что, пожалуй, лучше твоя телка поближе познакомится с нашими красными торчками.

Я покачал головой.

– Прости. Сам понимаешь, этого я вам никак не могу позволить.

– Тогда попробуй вот этого.

Он снова замахнулся – лишь немногим проворней прошлого раза. Интересно, да из кого, собственно, вся эта шайка? Может, если мне удастся уложить их главаря один на один…

Я ушел от удара, и кулак со свистом пронесся мимо. Верзила по инерции качнулся вперед, я резко выпрямился и с силой врезал локтем ему по затылку. Бандит со всего размаху грянулся на тротуар.

– Он свалил Торка.

– Бей его!

Они бросились на меня всей сворой. Первым подоспел тот мальчишка, что отвлекал нас. Я перехватил его за руки и развернул, используя как живой щит. Но он так лягался и брыкался, что я скоро отшвырнул его в сторону – в ту самую секунду, когда удар по голове заставил меня пошатнуться. Двое Торчков ринулись добивать жертву, а остальные уже тянули лапы к Хонникер.

– Боддеккер! – закричала она.

Потрясающе. Они все замерли.

– Боддеккер? – прошептал кто-то.

– Тот самый Боддеккер? – поинтересовался робко кто-то еще.

Хонникер из Расчетного отдела раньше меня сообразила, что к чему.

– Мы из Пембрук-Холла.

Главарь приподнялся на локтях, отирая кровь с разбитого подбородка.

– Боддеккер! Охренеть можно! – Он оглянулся на Хонникер. – Простите за выражение.

Ряды Торчков облетел шепот, тихая мантра:

– Боддеккер.

– Боддеккер.

– Боддеккер.

– Боддеккер.

– Боддеккер.

– Я типа, правда, дико извиняюсь, мистер Боддеккер. – Торк поднялся на колени, размазывая кровь изо рта рукавом. – Да знай мы только, что это вы, конечно, пропустили бы сразу, без дураков. Черт, да любая шайка в Сохо к вам и цепляться не подумала бы. Что угодно для вас и вашей дамочки, дружище… Только попросите.

Я протянул Торку руку и помог ему встать.

– Почему?

– Да потому, что вы парень что надо, – пояснил он. – Обещали Дьяволам – и выполнили. Сделали их теми, кто они есть сегодня. Да вас теперь чтят девяносто пять процентов шаек на этом острове. А если считать по всему городу, то, верно, процентов семьдесят.

– «Плохие парни от рекламы подписывают контракт с плохими парнями из реальной жизни», – вставил один из Торчков среднего роста, цитируя заголовок моего интервью.

– Простите, что говорю это, – заметил я, – но вы не похожи на тех, кто читает «Рекламный век».

– Нет, – согласился щуплый. – Не «Рекламный век». «Гангленд-уикли». Они перепечатали это пару недель назад. – Он показал на остальных Торчков. – И я прочел им всем.

Мы с Хонникер из Расчетного отдела беспокойно кивнули.

– Да, пожалуй, теперь все понятно.

– А не могли бы вы и нам подписать? – спросил двенадцатилетний.

– Простите. У меня ни слейта, ни стилуса…

– Да он не автограф имел в виду, – перебил чтец. – Он интересовался, не могли бы вы и нас взять в рекламу, как Дьяволов.

Я так и побледнел. Не знаю, заметила ли это Хонникер – оставалось только надеяться, что Торчки не заметили. Ни за какие блага мира я не собирался больше давать никаких обещаний уличным шайкам. Но эти горе-бандиты казались такими неумелыми – и глядели на меня так жалобно.

Нет. Второй раз я в ловушку не попадусь! – Простите, – произнес я. – Дьяволы были одноразовым проектом. Вряд ли когда-либо еще мне потребуются для рекламы уличные шайки.

– А может, в рекламе мы могли бы подраться с Дьяволами? – робко предположил кто-то из Торчков.

При одном воспоминании о том, как Ферман и его парни обошлись с Норманом Дрейном, меня бросило в дрожь.

– Честное слово, не думаю, что…

Торк покачал головой.

– Отстаньте от него, парни. Разве не видите, мы слишком навязываемся.

Остальные медленно повернулись к нему.

– Это все я виноват. Зря я на него насыпался. Может, если бы я не лез на рожон…

– Ты что, совсем двинулся, Торк? – возмутился один из Торчков.

Их предводитель печально покачал головой.

– Я вот думаю, может, нам…

– Что? – пискнул двенадцатилетка.

Торк выпрямился во весь рост и расправил плечи.

– Я вот думаю, может, нам всем стоило бы и впрямь сделать себе нормальные Прически, носить чистое. Перестать уродовать людей из-за денег. Ведь так мы упустим очередной шанс выбраться с этой вонючей свалки.

– Вонючей свалки? – Двенадцатилетка уже чуть не плакал.

Чтец подошел к нему и обнял его за плечи.

– Не реви. Мы все равно позаботимся о тебе.

– Думаю, Торк прав, – согласился еще один.

Торк шагнул ко мне и протянул руку.

– Примите мои извинения, мистер Боддеккер. И тысячу извинений вашей прелестной подруге.

– Вы совершенно правильно поступили, – заверил я, пожимая ему руку. – Быть может, мне все-таки удастся что-нибудь для вас сделать.

Мы с Хонникер по очереди пожали руку всем Торчкам и позволили горе-гангстерам проводить нас до конца своей территории. Они дали нам подробнейшие инструкции на случай столкновения с другими их собратьями по профессии, а мы пожелали на прощание удачи. Отойдя так, чтобы они не могли нас видеть, мы остановились и ухитрились выловить такси, на котором доехали прямо до моего дома. Войдя в квартиру, мы оба, не раздеваясь, прыгнули в постель, дрожа и прижимаясь друг к другу.

– Просто не верится, – прошептала Хонникер из Расчетного отдела. – Мы же были у них в руках. Они же могли… могли сделать с нами все, что хотят. Но ты так храбро сопротивлялся им.

– Это не я, – возразил я. – Дьяволы. Дьяволы заглядывали нам через плечо и следили за нами.

Хотя на самом деле я знал: если бы Френсис Герман Мак-Класки следил за нами в тот миг, когда было произнесено мое имя, он плюнул бы себе под ноги и предоставил Большим Красным Торчкам полную свободу действий.

– Ну и что все сие означает? – спросил я ее чуть позже. – Как мы выбрались из подобной ситуации, отделавшись лишь легким испугом?

Хонникер взъерошила мне волосы.

– Не тем заморачиваешься. Суть не в том, что мы из этого извлекли, а в том, что извлекли Торчки. Сегодня вечером они получили громадный урок. – Ее губы изогнулись в улыбке, и она поцеловала меня в лоб. – Не связывайся с тем, с кем не следует.

Я отвернулся.

– Не знаю, не знаю.

– Да что тут такого, Боддеккер? Ты разве не это хотел услышать?

Я покачал головой.

– Сам не знаю, что я хотел услышать. Или, точнее, не уверен, что я из тех, с кем не следует связываться.

На лице у нее отразилось замешательство.

– Я не член «Нью-Йорк Хенчмен» или «Пуэрто-Рико Ромраннерс». Эти парни приучены играть, пока не рухнут замертво, но приучены также и служить образцами для подражания. Я же совсем другой. Никогда не хотел оказаться в центре поля. Вести мяч, обходить соперника, забивать голы. Только и мечтал, что о карьере офисного писаки, который сочиняет сногсшибательную рекламу и повышает спрос на товар.

Но теперь, нежданно-негаданно, я вдруг оказываюсь героем, перед которым склоняются шайки гангстеров – из-за того, что я помог возвыситься кое-кому из их братьев по духу.

– Они вовсе не склонялись перед тобой, Боддеккер, – возразила Хонникер из Расчетного отдела. – Они пытались избить тебя. А ты дал им сдачи – да так, что они получили хороший урок. Быть может, сегодня, не подчинившись их требованиям, ты спас семь чужих жизней.

Она снова поцеловала меня.

– Тогда сделай мне одолжение. Не давай раздуться от гордости – как бы штаны не лопнули.

Взгляд ее сообщил мне, что она не поняла метафоры.

– Все это низкопоклонство, что ты видела сегодня, оно же не ограничивается только горсткой болванов в дурацких прикидах. Заразило даже болванов во вполне деловых костюмах.

– И то верно.

Хонникер села и начала расстегивать блузку. Причем уже не дрожала, так что я понял: надо рассказывать, побыстрее.

– Чай «Бостон Харбор», – произнес я. – Клиенты забраковали мой сценарий рекламного ролика.

– Стыд и срам!

Она сбросила блузку и потянулась к одеялу.

– Вернули его с кучей поправок. Я переработал сценарий, кое-какие замечания и правда были по делу, но большинство – чистая прихоть, из разряда тех, что предъявляют просто потому, что имеют власть. Гризволд не хотел с ними ссориться. Ну как же, новые клиенты. Не стал даже защищать работу группы – слишком боялся потерять заказчиков.

Хонникер понимающе хмыкнула. Я услышал, как упали на пол ее туфельки.

– Так что я сдал компромиссный вариант, но они на него даже не взглянули. Заявили, им, мол, нужна совершенно новая концепция. Тогда я сказал Гризволду: передай им – пусть ищут себе совершенно новую группу.

Она извивалась, пытаясь стянуть что-то с плеч, но тут остановилась.

– И что дальше?

– Финней связался с ними и сказал, что я – тот, кто написал рекламу для «Наноклина». А сегодня утром Гризволд приходит ко мне в офис и говорит: «Бостон Харбор» решили вернуться к твоему первоначальному сценарию, без изменений.

– Подержи-ка, – попросила Хонникер из Расчетного отдела. Я протянул руки и через мгновение в них оказались атласные лямочки ее лифчика. – Ну и в чем тут соль?

– Соль в том, что компромиссный сценарий был лучше, потому что они выдвинули несколько вполне законных вопросов про место съемок. Но они предпочли исходный вариант, потому что его состряпал тот самый Боддеккер, который создал ролик, рекламирующий «Наноклин». Я стал пятисотфунтовой гориллой.

Хонникер, совершенно обнаженная, со всего маху взгромоздилась на меня.

– Ну ладно… тогда я – Джейн, – произнесла она. – А теперь заткнись и поцелуй меня, пока Тарзан не вернулся.

Почему-то на следующее утро мне было страшно идти на работу. И самое смешное, я не мог объяснить себе, чего так боюсь. На часах у Меня не было никаких сообщений, предвещающих поступь рока. Все прочее, от продленного после недавних успехов проката «Их было десять» до нынешнего состояния рекламы «Бостон Харбор», шло ровно и гладко.

Единственной тучкой на безоблачном горизонте продолжала оставаться Бэйнбридж. Я еще не успел официально дать ей отставку, но думал, что и так все ясно – не я ли постоянно держусь в обществе Хонникер из Расчетного? Мне было решительно нечего делать с моим новым специалистом по лингвистике, если не считать наших профессиональных отношений.

Не лучший, конечно, способ разрулить ситуацию, я и сам знал, однако, учитывая склонность Бэйнбридж лить слезы по любому поводу, вышло все в общем-то к лучшему. Я списал. ее со счетов и решил, что проблема утратила актуальность – ведь каждый божий день на неделе она заглядывала в мой офис «просто поболтать» и заставала там Хонникер, явившуюся с той же целью.

Скоро я выяснил, что сильно недооценивал серьезность ситуации. Судя по ходившим в агентстве слухам, Бэйнбридж ревностно несла факел с моим именем, терпеливо поджидая окончания интрижки с Хонникер из Расчетного – ну точь-в-точь верная женушка, пережидающая роман мужа с молоденькой дурочкой. Как бы там ни было, Хонникер я ничего говорить не стал. Она знала о Бэйнбридж и ее чувствах ко мне, да к тому же была подсоединена к передающей сплетни сети Пембрук-Холла. Так что происходящее никак не представляло для нее тайны, но я чувствовал: упомянуть об этом вслух – значит в каком-то смысле предать наши отношения.

Кроме того, любое признание в страхе или неуверенности с моей стороны– немедленно повлекло бы за собой повторение ночной атаки в стиле Джейн. А я, как бы ни был восприимчив к физическим чарам и талантам Хонникер из Расчетного отдела, все же хотел поспеть на работу вовремя.

Мы вместе добрались на велорикше к Пембрук-Холлу и поднялись на тридцать седьмой при помощи недавно завоеванного мной «ключа года». Вместо того чтобы там и расстаться, я пошел проводить Хонникер к ее кабинету на тридцать девятом. Мы обсуждали, не удастся ли взять Торка в ученики-курьеры и выучить его читать, как вдруг, сверху, из лестничного проема, гулко донеслось мое имя:

– Боддеккер! Эй, Боддеккер, это ты?

Я глянул на Хонникер.

– Гм… да?

Зазвучали быстрые шаги, и. показался Черчилль.

– Боддеккер! Привет! Как здорово…

Один взгляд на Хонникер из Расчетного – а может, первый удар ее феромонов ближнего действия, – и он остановился, точно пораженный громом.

– Ух ты.

Забыв обо всем, бедняга так и стоял бы, бессмысленно таращась на мою спутницу, но я положил этому конец, представив их друг другу. Черчилль, вздрогнув, вышел из транса и повернул ко мне голову – медленно и с усилием, точно каждый мускул его шеи отчаянно сражался за то, чтобы оторвать хозяина от столь захватывающего зрелища.

– Я… я тут подумывал… – начал Черчилль сомнамбулически, однако, наконец поймав в поле зрения меня, зачастил: – В общем, я хотел бы написать кое-что для нашей группы. В смысле, конечно, для средств массовой информации пишет Апчерч, но мне пришло в голову сверстать что-то вроде книги о моей работе… Ну а для нее, само собой, нужен какой-то текст. Так я и подумал: а почему бы самому не попробовать, верно? Чем больше, тем веселее. И… гм… я не очень-то уверен в своих писательских талантах… то есть, в смысле, уж явно не твоего, Боддеккер, уровня, но был быужасно благодарен, если бы ты просмотрел взглядом знатока страничку-другую. Как считаешь, ты ведь мог бы оказать мне такую услугу, если бы я попросил?

– А ты просишь? – уточнил я.

Он засмеялся.

– Да. Похоже на то.

– А Апчерч тебе с этим проектом не помогает?

– Ну… я не хочу, чтобы он знал, потому как занимаюсь этим на стороне. То есть это как раз не важно, потому что «старики» одобряют, когда ты работаешь над личным проектом, который стимулирует твои творческие способности, но Апчерч так любит критиканствовать…

– А я, по-твоему, не критиканствую?

– Я хочу, чтобы меня критиковали, а не критиканствовали, – сказал Черчилль.

Хотелось ответить напрямик – что на язык просилось, – однако я чувствовал, как глаза Хонникер из Расчетного отдела так и буравят мою спину.

– Когда что-нибудь наработаешь, дай знать. Если буду не слишком занят, обязательно взгляну.

Лицо Черчилля расплылось в широкой улыбке.

– Спасибо, Боддеккер, честное слово, огромное спасибо. Как что, сразу свистну.

И с этим он поковылял вниз по ступенькам.

Я взял Хонникер под руку, и мы вместе начали подниматься на тридцать девятый.

– Почему тебя эта перспектива совсем не обрадовала? – спросила она.

– Апчерч вполне способен сам покритиковать его писания.

– Но он хочет узнать именно твое мнение.

– Он хочет узнать мнение пятисотфунтовой гориллы, – возразил я. Здесь мне ничего не грозило – заниматься сексом на лестнице было слабо даже Хонникер из Расчетного.

– Ну и что тут такого плохого? – осведомилась она.

– Ничего. Только я помню, как встретил его на лестнице месяц назад, когда «Наноклин» еще не прогремел, а я был просто-напросто одним из чернорабочих на потогонной творческой фабрике. Он меня и парой слов не удостоил.

– Может, он просто застенчив? – Хонникер попыталась подсластить свои слова улыбкой.

– Ты так думаешь? У меня на этот счет другая теория.

– И какая же?

– Помимо этого случая, я вообще видел, как он говорит, всего один раз: когда он сидел на коленях Апчерча и Апчерч тянул за струночку, что торчит у Черчилля из затылка.

Хонникер прикрыла рот ладошкой и прыснула.

– Ты сейчас точь-в-точь как Левин.

Я сгорбился и повторил фразу, по мере сил подражая манере «старика». Это вызвало настоящий взрыв хохота. Момент прошел, морализаторство закончилось, а горилла еще пользовалась благосклонностью Джейн.

В каком расчудесном мире мы живем!

Во всяком случае, мир был расчудесным, пока я Не добрался до офиса, где обнаружил на рабочем столе целую стаю посланий. Большинство – просьбы об интервью из «Пипл», «Плейбоя», «Тайм» и «Ти-Ви-Гида». Я спросил феррета, хотят ли они побеседовать именно со мной или с Дьяволами, но он не знал. Я попросил его впредь отфильтровывать подобные запросы и складывать в отдельную папку, пока не получу указания сверху, что с ними делать.

Немало было и хороших новостей – Чарли Анджелес позвонил и сказал, что согласен снимать ролик для «Бостон Харбор» и непременно свяжется со мной, чтобы осмотреть предполагаемое место съемок. Финней сообщил, что проводит подсчет индекса доходности первой фазы рекламной кампании «Наноклина», после чего определит размер премии для моей группы, а семейство, живущее в том доме в Принстоне, который мне хотелось купить, позвонило, чтобы поставить в известность: они решили рассмотреть мое предложение и начинают подыскивать другие устраивающие их дома.

Я велел феррету узнать у Финнея предварительные результаты индекса и преобразовать их в конкретные цифры – я надеялся, довольно хорошие, – которые мог бы сообщить остальным членам группы. Я как раз составлял записку для всех наших, когда в дверь постучала Дансигер.

– Так что ты собираешься сказать прессе?

Я с трудом удержался, чтобы не пронзить ее убийственным взглядом. Похоже, ее феррет опять рыскал в оперативной памяти моего.

– Пусть «старики» разбираются.

Вид у нее был встревоженный.

– И ты еще можешь так говорить после…

– После чего?

Тревога на ее лице сменилась растерянностью и недоверием.

– Ты не знаешь?

В голове у меня что-то смутно забрезжило. Так вот чем объяснялись мои утренние страхи. Я забыл что-то сделать и теперь, кажется, начал вспоминать, что именно.

– Просто поверить не могу, что ты не смотрел вчера вечером Дьяволов, – покачала головой Дансигер.

– Я им не папочка. Не могу тратить все свое время на то, чтобы отслеживать их карьеру. Особенно когда других клиентов полно…

– Но это ведь было такое большое событие, Боддеккер.

У меня заныло внутри.

– Насколько большое?

– Депп собирался записывать передачу, – сказала она. – Сейчас проверю, принес ли он запись.

Дансигер побежала по коридору к офису Деппа. Я мчался в паре шагов за ней, под нос проклиная на чем свет стоит собственную рассеянность. Вчерашний вечер – киношка, стычка с Торчками, чары Хонникер из Расчетного отдела – заставил позабыть, что Дьяволам предстоял первый выход на публику.

Само собой, для меня это было не бог весть какое событие. Так или иначе, а я возился с ними уже несколько месяцев кряду. Но вот широкой аудитории покупателей вчера вечером представилась первая возможность поближе познакомиться с Френсисом Германом Мак-Класки и его сотоварищами.

После того как ролик «Их было десять» буквально взорвал общественное сознание, миллионы потребителей возжаждали узнать все о пятерых угловатых парнях, восхитительно достоверных в роли хулиганов, расправившихся с Норманом Дрейном. Ну а когда стало известно, что это самая что ни на есть взаправдашняя уличная банда – о, тогда истерические восторги и вовсе перешли границы.

«Старики» и старшие партнеры вместе ломали головы, как бы похитрее представить миру Дьяволов Фермана. Средства массовой информации из кожи вон лезли, чтобы первыми удостоиться чести показывать настоящих Дьяволов. «Эй-Би-Си-Дисней» предлагали выпустить их с эмулятором Барбары Уолтерс.^[1] «60 минут» пытались украдкой протащить камеры на встречу Дьяволов с полицией и были выставлены из коридора Весельчаком. А «Тайм-Лайф-Уорнер-Анензер-Буш» выдвинули комплексное предложение, задействующее все средства массовой информации: обложка журнала, книга, фильм, коллекция вкладышей в жевательных резинках с интервью Дьяволов и их любимыми песнями, а также посвященный банде Фермана аттракцион в сети развлекательных парков.

Но и эти, и все прочие предложения были отвергнуты в пользу простого появления в «Еженощном шоу с Гарольдом Боллом» – старой-престарой программе, пережившей не только десяток ведущих, но даже и основавший ее канал. Это было прямое попадание, и я жалел, что идея протолкнуть туда Дьяволов принадлежала не мне.

По правде, это была мысль Сильвестра. Последний раз сидя дома на больничном, он без передышки смотрел телевизор и обратил внимание на то, что Гарольд Болл, бессменный ведущий шоу на протяжении добрых десяти лет, за последние пятнадцать дней раз десять так или иначе упоминал о Дьяволах в своих монологах. Дальнейшее было вычислить нетрудно.

Власть предержащие нашей компании провели соответствующее расследование и обнаружили, что Гарольд Болл прямо-таки мечтает заполучить Дьяволов. После этого обе стороны послали своих представителей к третейским судьям. Недели через три туман рассеялся, обнаружив конечный итог: Дьяволы Фермана появятся в «Еженощном шоу» за обычную умеренную плату участников, которую поделят на четверых. «Мир Нанотехнологий» соглашается выкупить одну треть рекламных вставок в течение недели, на которой будут показывать Дьяволов, но не ограничивает себя в прокате «Их было десять». Остаток рекламного времени будет приобретен Пембрук-Холлом для наших прочих клиентов или перепродажи третьим агентствам.

Вдобавок Гарольд Болл согласился принять в том же шоу еще двоих гостей из числа протеже Пембрук-Холла: Роддика Искайна, чья книга про клан Кеннеди, отпечатанная в нашей типографии, распродавалась не так бойко, как ожидали, и «Ненавистных», которые должны были исполнить песню из готовящегося альбома.

Гарольду Боллу предстоял весьма занимательный вечер.

Само собой, Пембрук-Холл намеревался преподнести выход Дьяволов на публику как нечто выдающееся. По сему поводу я был приглашен по меньшей мере на три разные «тусовки», посвященные эфиру: официальный прием в большом зале, сборище творческого отдела в нашей комнате для совещаний на «творческом этаже» и частный просмотр у Бэйнбридж в стиле «вечер вдвоем». Поначалу она собиралась отправиться к Огилви, но вдруг осознала, что там нет видеомониторов, и перенесла предполагаемую встречу в свою новую квартиру.

Я твердо решил пропустить все три сборища, а вместо этого отправиться в тот самый злополучный поход в кино с Хонникер. Этакий способ заявить Пембрук-Холлу то, что я уже заявил Дансигер – я не нанимался в няньки Ферману и Дьяволам, потому что имею обязательства перед прочими клиентами из своего списка, в том числе и перед «С-П-Б», которые у меня уже просто в зубах навязли. Писать для них становилось все труднее и труднее, поскольку разные аспекты работы с Дьяволами съедали чертову пропасть времени.

Я планировал вернуться из кино как раз вовремя чтобы записать дебют Дьяволов в «Еженощном шоу». Тогда бы я наскоро проглядел основные моменты за завтраком и смог бы худо-бедно поддержать разговор об этом с Хотчкиссом или Братцами Черчами. К несчастью, Торк и его Торчки сломали все мои планы.

– Так что приключилось? – спросил я, когда Дансигер снова появилась, волоча за собой Деппа с чипом в руках.

– Не могу поверить, что он не знает, – сказал Депп.

– Вот именно, – кивнула Дансигер. – Именно.

– Правда, просто не верится, что он пропустил…

По пути в комнату для совещаний мы столкнулись с хмурой Бэйнбридж.

– Что стряслось? – спросила она.

– Боддеккер не знает, – объяснила Дансигер.

– Не верю! – поразилась Бэйнбридж.

– Да я и сам никак не поверю, что он не знает – поддержал ее Депп.

– Да что именно, черт возьми? – не выдержал я.

– Нет уж. Сам оценишь, – сказала Дансигер.

Мы вчетвером вломились в комнату для совещаний, где работал за своим ноутбуком Гризволд. Он вопросительно посмотрел на нас. Дабы предотвратить повторение новой мантры Деппа и Дансигер, я поспешил лично сообщить ему новости:

– Я не знаю, что произошло вчера вечером. Они собираются показать мне.

Гризволд переполошился.

– Без шуток? Я должен это увидеть.

– Ты что, тоже ничего не знаешь? – спросила Бэйнбридж.

– Знаю, – ответил Гризволд. – Я хочу видеть лицо Боддеккера, когда он будет смотреть запись.

Я уселся на кресло во главе стола. Депп двинулся к магнитофону.

– Что, намерены привязать меня к нему намертво? – саркастически осведомился я. – А в глаза распорки вставить, чтоб не зажмурился?

– Не думаю, что это потребуется.

Он нажал кнопку «включить». Свет в комнате погас, а картины на противоположной стене растаяли, уступая место изображению – заключительным кадрам новостей.

– …а теперь «Еженощное шоу с Гарольдом Боллом», встреча с Дьяволами Фермана… актерами, играющими головорезов во всемирно знаменитом рекламном ролике!

Затем – задорная музыкальная заставка «Еженощного шоу», а Билли Хинд, закадычный дружок Балла, объявляет ликующей толпе вечернюю программу:

– Сегодня в гостях у Гарольда писатель Роддик Искайн, который поведает нам правду о клане Кеннеди! (Слабые аплодисменты.) «Ненавистные», с хитом из их нового альбома «Молодой да глупый»! (Пылкие аплодисменты.) И… самая популярная уличная шайка, продающая стиральный порошок: Дьяволы Фермана! (Безумные, истерические аплодисменты.)

– Перемотай, – предложила Бэйнбридж.

Дансигер помотала головой.

– Пускай увидит все в контексте.

– Она права, – согласился Депп. – Тебе и впрямь надо увидеть, как все это произошло.

Так что я остался сидеть, буквально прикованный к экрану, на котором тем временем под громовые аплодисменты и волчий вой (фирменный знак программы) появился Гарольд Болл. Удостоив аудиторию широким поклоном, он разразился монологом в излюбленном своем стиле. Сегодня он с особой резвостью критиковал президента, который угрожал Голландии вторжением за то, что окрестил «ярко выраженными антиамериканскими тенденциями»:

– …вот президент и говорит им: «Я вас не боюсь. С норвежцами управился, а уж с вами управлюсь, как управился с одеждой». Бог ты мой! Ждет очередного чуда от «Наноклина»!

Аудитория удостоила шуточку раскатами хохота и аплодисментами. Я наклонился к Дансигер и прошептал:

– Теперь я знаю, что чувствовал доктор Франкенштейн, когда его детище начало душить горожан направо и налево.

Она обратила на меня взгляд широко распахнутых глаз.

– Подожди, – только и сказала она.

Болл закончил монолог, повторил имена сегодняшних гостей программы – и началась первая рекламная пауза. «Их было десять» и ролик «Любовного тумана», снятый нами два года назад. Видеоряд: сменяющиеся лица женщин, говорящих в камеру, как будто обращаются прямо к тебе. «Да знай я, что ты такая скотина, в жизни бы не позволила тебе меня провожать». «Не стану я ничего стесняться, все равно расскажу всем своим друзьям, что ты со мной сделал… а они пусть расскажут своим друзьям». «Если я об этом только слово кому промолвлю, ты в этот город больше и носа не покажешь!» Я назвал сюжет «Не говори, что тебе стыдно», – и на нем мы продали целую гору товара.

Через пару минут роликов местного телевидения Болл со своими дружками вернулись в студию – на сей раз со скетчем, действие которого происходило в жутковатом баре, где знакомятся одиночки. Множество мужчин, выряженных сперматозоидами, атаковали женщину, выряженную под яйцеклетку. Под конец Болл и Хинд вошли в бар в костюмах многоруких роботов и вытащили женщину прочь. Все это происходило под множество затрепанных поднадоевших хохмочек о сексуальности, и вы, надо полагать, уже отгадали ударную фразу, оброненную скучающим барменом:

«Не стоило ему стирать трусы «Наноклином».

Зал просто взвыл – на мой взгляд, куда громче, чем шутка того заслуживала. Впрочем, возможно, мне показалось так, потому что я сам был писателем и угадал ее за сто километров до появления. Но тут мне в голову пришла новая мысль, и я повернулся к Дансигер:

– Понимаю, что вы имели в виду. Если публика будет представлять себе «Наноклин» именно в этом свете, у нас возникнет серьезная проблема с имиджем компании.

– Тсс, – выдохнула она.

По спине у меня побежал холодок. Так дело в другом?

Я промолчал и продолжал смотреть. Первым собеседником Болла оказался Искайн – которого лично я прочил в последние гости программы. В тех редких случаях, когда в «Еженощном шоу» появлялись писатели, они обычно выходили под занавес, иной раз даже после музыкального гостя. Но то ли Болл приберегал самый лакомый кусочек на десерт, то ли в договор с Пембрук-Холлом входило, что Дьяволы пойдут последними, дабы зритель точно просмотрел все рекламы.

Выступление Искайна прошло не на высоте, скорее даже из рук вон плохо. Голосу его только-только хватало живости, чтобы не считаться уж совсем монотонным, а он все бубнил и бубнил про факты и расследования – мол, его книга раскрывает (тем немногим, кому в наши дни еще это интересно), как родичи Кеннеди забывали заплатить по счету за электроэнергию или заказывали пиццу, а потом не давали курьеру на чай.

Тут любой потерпел бы фиаско. Агентам Искайна следовало бы нанять кого-нибудь, кто сыграл бы его роль на ток-шоу, но в наши дни писатели – особенно напавшие на золотую жилу вроде семьи Кеннеди – таковы, что это становится все более и более проблематичным. Однако Искайн не входил в число моих клиентов и, следовательно, был не моей проблемой. Кроме того, по виду Дансигер я чувствовал: это еще не то, чего мне полагается ждать.

Искайн наконец перестал бубнить, и Болл попытался оживить представление парой-другой провокационных вопросов про сексуальность Кеннеди. Искайн начал мямлить про то, как один из них как-то раз отправился покупать «Любовный туман» – неплохая рекламная вставочка, – но тут Болл снова ухватил бразды в свои руки и дал официальную рекламу.

– Ол-ля! Чертовская невезуха, Роддик, тебе пора закругляться! Однако шоу закругляться еще и не думает, вернемся сразу после ЭТОГО!

В паузе был только один ролик Пембрук-Холла, тестовый прогон «Кукла-чуть-жива!». Тоже, к слову скаэать, накладочка. Не так уж много в этот час у телевизора деток, которые могли бы, посмотрев рекламу, приставать к родителям с требованиями купить. Лучше бы приобрели право множественного показа в «Бей-Жги-шоу», там-то милые крошки от экрана не отлипают.

Еще один федеральный ролик, «Штрюсель и Штраусс» для «Америка-Плюс Зеплайн», потом еще два местных, и снова шоу, где Болл представил «Ненавистных». Группа вылезла на сцену и йодлем исполнила «Уход» – песню то ли про утрату, то ли про психоз, то ли еще про что-то в том же роде. Толком не понять. Единственное во всем этом интересное – я знал, что под нее, да и под все остальные хиты в альбоме, будет подложена моя «скрытая» реклама кускусных хрустиков.

Еще четыре рекламных ролика: три местных и «Их было десять». Болл вернулся с отрывком, озаглавленным «Записки психов-самоубийц», в котором владельцы мест вроде «Этических решений» демонстрировали коллекцию наиболее бессмысленных, идиотических и корявых фраз из предсмертных писем.

А затем наступил черед Дьяволов.

Я понял, что именно этого момента и ждали Депп, Дансигер, Бэйнбридж и Гризволд. Именно это я и должен был увидеть. Атмосфера в комнате накалилась, в воздухе только что электрические искры не проскакивали. Никто не произносил ни слова.

– Если вы еще не умерли и не страдаете непроходимым идиотизмом, – жизнерадостно начал Гарольд Болл, – то уж точно не могли пропустить хотя бы один-единственный рекламный ролик.

Быстренько прокрутили «Их было десять». Из зала донеслись восторженные вопли и хлопки.

Снова Болл:

– Леди и джентльмены, рад возможности представить вам группу, что превратила эту рекламу в шедевр. Встречайте – первое интервью на телевидении… ДЬЯВОЛЫ ФЕРМАНА!

Толпа обезумела. Камера переехала к занавесям над входом. Первым, с задиристым и самоуверенным видом, выскочил сам Ферман. Он сделал непристойный жест – толпе это понравилось.

Следующим показался шнобель. Выражение его лица яснее всяких слов свидетельствовало: он просто берет пример с вожака. Когда он вскинул голову и обнаружил полный зал народа, челюсть у него так и отвалилась от изумления. Затем появился Джет. Восторженные вопли зазвучали с новой силой, а потом перешли в тихий мерный рокот. Джет одарил собравшихся улыбкой во весь рот и приветственно вскинул сжатый кулак. Мерный рокот опять распался на истерические взвизги и крики.

Последним, из-за занавесей вынырнул Ровер. Он несколько мгновений нерешительно постоял у самого входа, поводя головой из стороны в сторону, точно опасаясь облавы, а затем торопливо прошмыгнул через сцену и спрятался за Джетом. Хинд и Искайн передвинулись в дальнюю часть диванчика для гостей программы, а Ферман плюхнулся рядом с Боллом.

– Вы пришли… – начал ведущий, но тут же умолк, обнаружив, что остальная троица никак не может решить, куда сесть. Ферман рявкнул на них – и Джет немедленно опустился на диван. Ровер – за ним. Шнобелю досталось место рядом с Роддиком Искайном.

– Ну, чего вылупился, Носяра? – спросил он, садясь.

Толпа загоготала. У Искайна и вправду был большой нос, но, разумеется, куда меньше, чем у самого Шнобеля.

– Приветик, – продолжил Шнобель, живо откликаясь на аплодисменты. – Дела – охренеть можно. За кулисами мы встретили «Ненавистных»!

– Они не заглушили его звуковым сигналом, – заметил я.

– А с какой бы стати? – сказала Дансигер.

Я снова уставился на экран, где Болл пытался овладеть ситуацией.

– Добро пожаловать на шоу, парни, – произнес он. – Мне бы хотелось задать вопрос, который сейчас, вероятно, крутится на языке большинства зрителей…

Шнобель приподнялся и громко продиктовал все четырнадцать цифр своего телефона. И добавил:

– Эй, девчонки, я только что проверился – если вы понимаете, о чем я. Думаю, понимаете!

Складывалось впечатление, что прореагировали на эту выходку скорее мужчины из зала, а не женщины.

– Не совсем этот, – засмеялся Болл. – Я о другом – где же пятый маленький Дьявола.

– Я не маленький, – возмутился Джет.

– Нас только четверо, – отрезал Ферман.

– Я говорю о молодом человеке в очках» который так славно поучаствовал в той взбучке, что вы задали Норману Дрейну.

– Джимми Джаз! – выпалил Джет. Ферман, не оборачиваясь, съездил ему по зубам.

– Ах он! – Главарь шайки изобразил удивление. – Он… ну вроде как мертв.

Внутри у меня все оборвалось. Подавшись вперед я спросил одновременно с Гарольдом Боллом:

– Что?!

– Правда? – удивился Шнобель.

Ферман поглядел на Болла, точно приглашая его насладиться шуткой, понятной только для избранных, и покрутил пальцем у виска.

– Вы уж простите Шнобеля. Его стукнули по башке на пару раз больше, чем стоило. Неприятно, но в драках за территорию без такого не обойдешься.

– Понятно. Так вы называете его Шнобелем?

Ферман размашисто кивнул.

– Разве и так на хрен не ясно?

Болл замер с раскрытым ртом – на полсекунды, не дольше, но я понял: на этот раз сквернословие его не столь порадовало, как в прошлый.

– Так… у вас у каждого какое-нибудь забавное прозвище?

– Забавное! – прорычал Джет.

– Прозвище! – буркнул Нос.

– Мистер Болл, – Ферман угрожающе поднялся и перегнулся через стол, глядя ведущему прямо в глаза, – это наши уличные имена. Знаки почтения и уважения, тщательно выбранные мной лично. И чем быстрее вы вобьете это себе в гребаную башку, тем лучше!

Болл не дрогнул.

– Тогда, – произнес он, постепенно повышая голос, – почему бы вам не рассказать мне об этом, вместо того чтобы выставлять себя на посмешище перед всем цивилизованным миром.

По залу прокатился смешок.

– Никто не смеет со мной так разговаривать, – прошипел Ферман.

– А вот я посмел, – отозвался Болл.

Я затаил дыхание.

Ферман улыбнулся и снова сел.

– Так вот, Гарольд, – начал он с видом заправского ветерана подобных маленьких стычек. – У всех у нас есть подобные уличные имена, и все они что-то значат и для меня, и для их владельцев.

– Вот оно что… – Болл оглядел аудиторию и приподнял брови – знак, что близится один из его знаменитых ударов. Зал замер. – И как же вы подобрали подходящее имя для Шнобеля?

Истерический, судорожный хохот. Ферман так сжал подлокотники кресла, что костяшки пальцев у него побелели.

– Ну же, Гарольд, – он облизнул губы и сглотнул, – сами видите, это из-за его здоровенного аппендикса…

Ферман быстро глянул в сторону, точно выискивая Джимми Джаза, и, осознав, что чтеца с ними нет, заметно насторожился.

Болл не стал цепляться за ошибку. Он чуть подался вперед, чтобы лучше видеть Джета.

– А вас, полагаю, зовут Джетом, потому, что вы чернокожий…^[2]

Ферман загоготал.

– А вот и нет. Вот из-за чего. – Он протянул руку к самому рослому из Дьяволов и пропел своим пронзительным тенорком: – Познакомьтесь с Джетом Джорджсоном!

После чего залился истерическим хохотом, буквально складываясь пополам и хватаясь за бока от смеха.

По рядам зрителей пробежал недоуменный ропот.

– Почему он все это говорит? – спросил Гризволд.

– Потому Что он – идиот, – сказал я.

– Но что все это значит? – вступила в разговор Бэйнбридж.

– Не знаю.

– …а этого тихого юношу почему кличут Ровером? – спрашивал тем временем Болл.

– Потому что он наш пес, – ответил Ферман.

– В каждой шайке должен быть свой пес, – добавил Джет.

Болл наклонился поближе к Роверу.

– А вы вообще умеете говорить, Ровер?

Ровер сделал тот же непристойный жест, что и Ферман при входе. Аудитория оживилась и зааплодировала. Болл пожал плечами.

– Ну ладно. А теперь мне бы хотелось вернуться к вопросу, что случилось с пятым Дьяволом…

– Нет никакого пятого Дьявола, – громко заявил Ферман.

– Джимми Джаз, – подсказал Джет.

– Да заткнись! – заорал на него Ферман.

– Кажется, Ферман, вы сказали, он умер?

Ферман на миг замер, потом, видимо, остывая, снова расслабился и сел в кресло.

– Понимаете, Гарольд, житуха-то у нас какова. Уж коли ты в шайке, только и поворачивайся, гляди в оба – потому как никогда не знаешь, кто дышит тебе в спину и точит нож. Копы. Педики. Родители.

– И какое положение Джимми Джаз занимал в шайке?

– Он…

– Он был нашим чтецом, – услужливо ответил Шнобель.

– Он имеет в виду – исследователем, – торопливо перебил Ферман.

– Чтецом? – Болл повернулся к Шнобелю. – Вы хотите сказать, никто из вас не умеет читать?

Шнобель засмеялся.

– Ну разумеется, нет!

Ферман опять вскочил с места.

– Шнобель, гребаный ты идиот, я велел тебе помалкивать и предоставить трепотню мне!

Шнобель показал на одну из камер.

– Ферман, мы же на телевидении. Гляди!

– Ферман, – громко прервал их Болл. – Насчет гибели Джимми Джаза…

– Да, – сказал Шнобель.

– Джимми Джаз, Джимми Джаз! – взорвался Ферман. – Чего прицелились с этим самым Джимми Джазом? Спросили бы лучше про меня!

– Я и собирался, – заверил его Болл. – Но хотелось побольше узнать о трагедии с Джимми Джазом. Уверен, что и моим зрителям тоже, ведь он был их фаворитом…

– Фаворитом?! – Ферман харкнул слюной прямо на стол Болла. – Вот какого мы мнения о Джимми Джазе.

Болл вскинул руки – не сдаваясь, но в знак того, что меняет тему.

– Ну хорошо. Джимми Джаз мертв. Почему бы вам не рассказать нам, каково было работать с Норманом Дрейном?

– Мы бы ему все косточки переломали, – похвастался Шнобель. – Да нас остановили.

– Шнобель! – прорычал Ферман.

– Кто вас остановил, Шнобель? – осведомился Болл.

– Никто не остановит Дьяволов, – ответил Ферман. – И вообще, какое вам дело до Нормана Дрейна? Просто-напросто старый Гомер.

– Гомер? – Болл вскинул брови. – Опять ваш уличный жаргон?

– Нет! – Ферман яростно развернулся к нему. – Коммерческий жаргон. Сами знаете. «Вон идет Гомер! Гомер-сексуал!».

Я закрыл глаза рукой.

– О нет…

Меня дернули за рукав.

– Смотри, Боддеккер, – произнесла Дансигер.

– …и весьма интересно, – говорил Болл, – что это тоже реклама Пембрук-Холла. Так, значит, теперь, как признанная шайка Пембрук-Холла…

– Нет! – взвыл Ферман. – Мы – не шайка Пембрук-Холла! Мы – моя шайка! Моя! Моя!

С яростным криком он взлетел в воздух и ловко приземлился прямиком на стол Гарольда Болла, угрожающе протягивая руки к ведущему. В следующую секунду он уже обрушился на злополучного Болла всем весом, и они вместе завалились назад, на мерцающую голограмму с изображением неба над Манхэттеном. Шнобель тоже вскочил на ноги, спеша присоединиться к драке, однако Роддик Искайн ухватил его за плечо и потянул назад.

Смелый, но неразумный поступок. Шнобель вскинул локоть привычным, хорошо отработанным движением, верно, уже не разломавшим переносицы противников. Искайн рухнул назад, прямехонько на Билла Хинда, до которого только-только начало доходить, что происходит. Шнобель весело накинулся на обоих – но его встретила целая серия оглушительных ударов могучих кулаков Хинда.

Ровер вскочил на спинку сиденья, огляделся по сторонам и – сплошные мелькающие кулаки, колени и зубы – кинулся в самую гущу сплетения Шнобель-Искайн-Хинд, судя по всему, не слишком беспокоясь, кому достанутся его удары – другу или врагу. Все четверо одним клубком покатились со сцены к первому ряду зрителей, которые с дикими криками спешили убраться с пути.

Тем временем Джет преспокойно поднялся, нагнулся и легко, точно картонку, отшвырнул в сторону стол Гарольда Болла. За столом обнаружился и сам ведущий: он распростерся на полу, а Ферман сидел на нем верхом, яростно обрабатывая кулаками голову и живот несчастного и при каждом ударе выкрикивая: «Гомер! Гомер! Гомер!». Джет тронул Фермана за плечо и сказал несколько слов, потонувших в общем шуме. Ферман кивнул и слез с поверженного ведущего.

– Ну только поглядите, – удивился я.

Рано радовался.

Едва Ферман встал, Джет принялся зверски избивать Болла ногами, а затем одним рывком поднял, ударил по лицу и развернул лицом к Ферману, заломив руки за спину. Ферман отошел на несколько шагов и, нагнувшись, помчался на Болла, метя головой в живот жертвы.

Я отвернулся от безобразной сцены.

– Почему не пустили рекламу?

– Прошло только три минуты после прошлого блока, – пояснил Гризволд. – Если бы дали ее прямо сейчас, нарушилось бы расписание.

– Вот неплохой момент, – сказала Дансигер.

Я снова взглянул на экран. Из микрофона донесся пронзительный свист, а из выходов со сцены полились потоки людей в форме. Джет с Ферманом вдвоем ухватили Болла под руки и швырнули его в первых троих нападавших, сбив их с ног. Громилы помчались ко все еще катавшимся по полу Искайну, Роверу, Хинду и Шнобелю и проворно извлекли из кучи малы своих товарищей-Дьяволов.

Один из полицейских выстрелил чем-то в Ровера. Тот еле увернулся, и заряд – чем бы он ни был – угодил в спину Искайну. Писатель, содрогаясь в конвульсиях, рухнул на пол.

– Уходим! Через сцену! – прокричал Ферман, перекрывая общий гул голосов.

Дьяволы разделились и побежали – Ферман с Ровером к правой кулисе, Джет со Шнобелем к левой – прямиком в руки поджидающих там охранников. В последний миг все четверо резко развернулись и прыгнули в зрительный зал, умудрившись приземлиться более или менее на ноги – Джет схватил Шнобеля за руку, чтобы не дать тому растянуться плашмя. Несколько быстрых шагов, летучих прыжков – и они исчезли в толпе, которая и так уже ринулась к выходу, образовав давку в проходах. Одна из камер повернулась назад и дала крупным планом лицо непристойно ругающегося полицейского. Выражение, слетевшее с его уст, было понятно даже самому неискушенному в чтении по губам зрителю.

– Все? – спросил я, когда Депп выключил запись.

– Еще минуты две. Народ расходится. Копы, как водится, спрашивают, нет ли среди присутствующих врача, а один сам идет помогать, покуда доктора не подоспели.

– Я имею в виду Дьяволов – они скрылись?

– Бесследно, – сказала Дансигер.

– А жертвы?

– Самолюбие Гарольда Болла, – ответил Гризволд. – Способность Билли Хинда насвистывать.

Я вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Рад, что не видел этого вчера вечером.

– Полиция выписала ордер на арест Дьяволов, – промолвила Бэйнбридж. – Их обвиняют в нанесении телесных повреждений трем жертвам и полицейским, пострадавшим во время драки. Официально Дьяволы скрылись из города, пока шум не уляжется…

– Уляжется! – вскричал я. – Да они чуть не убили…

– Знаем, – .перебила меня Дансигер.

– Дай ей закончить, – сказал Депп.

– На самом деле они никуда не скрывались, – продолжила Бэйнбридж. – Отсиживаются в нашем пент-хаусе.

Я медленно кивнул.

– Ладно. Дайте подумать. Прикинуть, что мы сможем из этого выжать.

– Выжать?! – закричала Дансигер. – Боддеккер, До тебя что, не дошло?

– Все не так уж плохо, – заявил я. – Если не считать угрозы для репутации «Наноклина», с чем мы можем как-то справиться…

– Не дошло, – сообщила Дансигер Деппу.

– Это даже хорошо, – настаивал я. – Снимает с нас проблему Дьяволов.

Остальные замерли, уставившись на меня.

– Они же преступники, – продолжил я. – Обычные подонки. Где им самое место? – Ответа не было. – Да полно же. Им самое место в тюрьме, верно? Ну где же еще? И они совершили преступное нападение с покушением на убийство и причинением тяжких телесных повреждений – скажем так – на глазах у по меньшей мере миллиарда свидетелей! К концу недели эти кадры обойдут весь мир. Дьяволов запрут в тесные клетки, а ключи выкинут.

– Боддеккер, – проговорила Бэйнбридж. – Ты это' серьезно?

Я поглядел ей прямо в глаза.

– Поверь мне. С того самого момента, как они окружили меня на улице и угрожали убить, я ничего так не хотел, как увидеть, что они гниют за решеткой.

Она отвернулась.

– Кажется, я ошибалась в тебе, – тихо произнесла Бэйнбридж.

– Извинения принимаются, – сказал я. – Но это не наша проблема. Нам сейчас надо собрать всех и устроить мозговой штурм на тему – как отмазать «Наноклин» от…

Дверь комнаты для совещаний распахнулась.

– БОДДЕККЕР!

Это оказалась запыхавшаяся Хонникер из Расчетного отдела.

– Терпеть не могу приносить дурные вести – да еще не первый раз, – но кто-нибудь из вас в последнее время смотрел в окно?

Гризволд двинулся к ряду окон и начал поднимать жалюзи.

– Не в эту сторону. На Мэдисон.

– Мой офис.

Я ринулся к двери и, схватив Хонникер за руку, побежал через коридор. Остальные мчались по пятам. Ворвавшись в кабинет, я протиснулся мимо письменного стола и велел феррету растонировать стекла.

– Сию минуту, мистер Боддеккер.

Окна начали светлеть. Хонникер из Расчетного взглянула на улицу.

– О Господи! Стало еще хуже.

Нас в комнате было уже шестеро – остальные вошли следом за мной и буквально прилипли к окнам.

– Ух ты! – присвистнул Депп.

– Невероятно, – ахнула Дансигер.

– Хм-м-м, – промычал невозмутимый Гризволд. Далеко внизу, у наших дверей, собиралась толпа.

Сотни и сотни людей осаждали здание, забивая улицы, перегораживая утренние, забитые велорикшами дороги. Они потрясали кулаками в воздухе и что-то скандировали – с такой высоты слов разобрать было невозможно.

– Что им надо? – спросила Бэйнбридж.

– Дьяволов, – ответила Хонникер.

– Но ведь никто не знает, что они здесь, – сказала Дансигер.

– Именно.

Глядя вниз на колышущуюся, бурлящую человеческую массу, я вдруг ощутил, как меня разбирает смех. Я отошел от окна и согнулся пополам, пережидая, пока не закончатся накатывающие волна за волной приступы неудержимого хохота.

Хонникер из Расчетного отдела вопросительно поглядела на меня.

– Боддеккер?

– Я в полном порядке, – выговорил я сквозь смех. – Со мной все прекрасно. Просто великолепно. – Я показал на окно, на толпу. – Народ, – провозгласил я. – Похоже, мы избавимся от проблемы Фермана гораздо быстрее, чем я ожидал.

Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис.

«Мы продаем Вас всему миру с 1969 года»

Офисы в крупнейших городах: Нью-Йорк, Монреаль, Торонто, Сидней, Лондон, Токио, Москва, Пекин, Чикаго, Осло, Филадельфия, Амарилло.

ЧЕЛОВЕК В ПАНИКЕ: О нет! Голоса!

ДИКТОР: Вы приняли сегодня свое лекарство?

ЧЕЛОВЕК В ПАНИКЕ: Они вернулись… они не оставляют меня в покое.

ДИКТОР: Сушествует множество причин, чтобы вам продолжать принимать ваше лекарство…

ЧЕЛОВЕК В ПАНИКЕ: Они нашептывают мне… приказывают!

ДИКТОР: Во-первых, вы будете чувствовать себя гораздо лучше.

ЧЕЛОВЕК В ПАНИКЕ: Есть только один способ заставить их замолчать!

ДИКТОР: Равно как и ваши друзья, ваша семья и ваши соседи.

ЧЕЛОВЕК В ПАНИКЕ: Я… должен… повиноваться.

ДИКТОР: Не говоря уж о ваших работодателях.

ЧЕЛОВЕК В ПАНИКЕ: Ха-ха-ха! Узри коня бледного! Я несу вам всем суд и кару! Увы, Вавилон! Ха-ха-ха! (Звуковые эффекты: выстрелы, отчаянно кричащие люди, беготня, паника, звук падающих тел.)

ДИКТОР:…так, пожалуйста, не забудьте! Общество американских рекламодателей и американский совет психиатрического информирования предупреждают.