Книга Великолепная Гилли Хопкинс онлайн

МЭРИ ОТ ЕЕ РОДНОЙ И ПРИЕМНОЙ МАТЕРИ С ЛЮБОВЬЮ

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТОМПСОН-ПАРК

– Гилли, – сказала мисс Эллис, тряхнув своими длинными светлыми волосами, девочке, сидящей сзади, – хотелось бы верить, что ты постараешься, хоть немножко.

Галадриэль Хопкинс подтолкнула языком жвачку к передним зубам и стала осторожно выдувать ее, пока очертания головы дамы из благотворительного общества не скрылись за розовым пузырем.

– За три года ты переезжаешь уже третий раз.

Мисс Эллис огляделась по сторонам и стала осторожно разворачивать машину влево.

– Я вовсе не хочу сказать, что во всем виновата ты. Сначала Диксоны переехали во Флориду, потом уложили в больницу миссис Ричмонд. – Гилли показалось, что в воздухе повисла продолжительная глубокомысленная пауза, а потом дама из благотворительного общества добавила: – Нервы подвели.

Чпок! – Огромный пузырь из жвачки лопнул.

Мисс Эллис вздрогнула и посмотрела в зеркало заднего вида, продолжая говорить профессионально-невозмутимым ровным голосом.

Гилли тем временем снимала кусочки лопнувшего пузыря со своей всклокоченной челки, щек и подбородка.

– Мы должны были обратить внимание на состояние здоровья миссис Ричмонд, прежде чем направлять к ней воспитанницу. Мне следовало отнестись к этому серьезнее.

«Начинается, – подумала Гилли, – разговор по душам. Вот зануда!»

– Ты не виновата, Гилли. Единственно, чего все мы ждем от тебя, – и ты можешь это сделать, – постарайся хоть немного… – И после паузы добавила: – Вряд ли тебе самой нравятся все эти переезды. – Голубые глаза мисс Эллис внимательно наблюдали за ней в зеркале. – Твоя новая приемная мать совсем не похожа на миссис Нэвинс.

Гилли невозмутимо сняла кусочек жвачки со своего носа. Постараться извлечь жвачку из волос – гиблое дело. Гилли откинулась на спинку сиденья и попыталась разжевать уцелевший кусочек. Он тонким слоем прилип к зубам. Тогда она достала из кармана джинсов еще один шарик жевательной резинки, соскребла с него ногтем налипшую пыль и ловко бросила в рот.

– Гилли, сделай одолжение, войди в новый дом по-человечески, не с левой ноги.

Гилли представила себе: словно конькобежец скользит она на правой ноге по гостиной своих новых родителей. Левая нога приподнята и направлена очередной приемной матери прямо в рот… Причмокивая от удовольствия, Гилли принялась за новую порцию жвачки.

– И еще… сделай одолжение. Выплюнь, пожалуйста, жвачку до того, как мы приедем туда.

Гилли покорно вынула жвачку изо рта, – мисс Эллис продолжала следить за ней в зеркало. Но как только мисс Эллис повернула голову к светофору, Гилли осторожно размазала жвачку по ручке дверцы – небольшой сюрприз для того, кто захочет открыть ее.

Они проехали еще два квартала, мисс Эллис протянула через плечо бумажную салфетку.

– Приведи в порядок лицо, прежде чем мы появимся там, – сказала она.

Гилли провела салфеткой по губам и бросила ее на пол.

– Гилли… – мисс Эллис переключила скорость и осуждающе вздохнула. – Послушай, Гилли…

– Галадриэль, – процедила Гилли сквозь зубы.

Мисс Эллис сделала вид, будто не слышит ее.

– Послушай, Гилли, Мэйм Троттер очень хорошая женщина, постарайся подружиться с ней.

«Как бы не так! – подумала Гилли. Ее последних опекунов, мистера и миссис Нэвинс, никто не обзывал „хорошими“. А вот миссис Ричмонд со слабыми нервами выдавали за хорошую… И Ньюменов, – они отказались от пятилетнего ребенка, который мочится в постель, – тоже считали „хорошими“. – Но мне уже одиннадцать, господа, и учтите: постель у меня теперь всегда сухая… Я не просто хорошая. Я – ослепительная. Прогремела на всю округу. Никто не хочет связываться с великолепной Галадриэль Хопкинс. Все боятся ее. „Сорванцом“, „чудовищем Гилли“ прозвали меня. – Она поудобнее устроилась на сиденье. – Держись, Мэйм, крошка. Я – на подходе».

Они въехали в квартал старых домов и громадных деревьев. Мисс Эллис притормозила, машина остановилась у грязно-белого забора. Он окружал дом, потемневший от старости, с крыльцом, похожим на выступающее брюхо.

Прежде чем нажать на кнопку, мисс Эллис вынула гребенку.

– Причешись хоть немного.

Девочка замотала головой.

– Не могу.

– Перестань ломаться.

– Не стану я причесываться. Я хочу быть самой лохматой на свете.

– Ну, Гилли, прошу тебя…

– Добро пожаловать! Я услышала, как подъехала машина… – В дверях появилась громадная женщина, не человек – гиппопотам. – Добро пожаловать в Томпсон-Парк, Гилли, детка.

– Галадриэль, – процедила Гилли. Она и не ожидала, что эта куча сала сможет правильно произнести ее имя.

«Черт побери, как они посмели отдать меня этому чучелу»…

Из-за громадного бедра миссис Троттер выглянула крохотная головка с грязными, темными, всклокоченными волосами и толстыми стеклами очков в металлической оправе. Толстуха посмотрела вбок.

– Прости, крошка, – она положила лапу на маленькую головку, словно собиралась подтолкнуть ее вперед, головка сопротивлялась.

– Ты же хотел познакомиться со своей новой сестренкой. Гилли, это Уильям Эрнест Тиг.

Головка мгновенно скрылась за тушей миссис Троттер. Та не обратила на это никакого внимания.

– Заходите, заходите. Не стойте на пороге, как разносчики товара. Теперь это твой дом, Гилли.

Троттер отступила. Гилли почувствовала, как пальцы мисс Эллис подталкивают ее к дверям.

В доме было темно и тесно. Он был забит старым, пропыленным барахлом.

– Уильям Эрнест, детка, ты же хотел показать Гилли ее комнату, – сказала Троттер.

Уильям Эрнест уцепился за полу ее цветастого халата и отрицательно замотал головой.

– Ну ладно, торопиться некуда, – сказала Троттер и повела их по коридору в гостиную.

– Садитесь, – сказала она, – будьте как дома. – Толстуха посмотрела на Гилли, и по ее лицу расплылась широкая улыбка, как на журнальной иллюстрации, рекламирующей диету от ожирения: улыбка – «после», а фигура – «до» лечения диетой.

Диван был коричневый, низкий, с грудой подушек в чехлах из грязного серого кружева. У противоположной стены – покосившееся старое кресло с потертыми подлокотниками. Между креслом и диваном – единственное окно с посеревшими кружевными шторами. У окна – черный столик, на нем – древний телик с антенной-усами, похожими на уши кролика. В доме Нэвинсов, по крайней мере, был цветной.

У стены справа, между дверью и коричневым креслом, стояло черное пианино, а перед ним – коричневый запыленный табурет. Гилли схватила с дивана подушку, смахнула пыль с табурета и плюхнулась на него.

Мисс Эллис, усевшись в коричневое кресло, метнула на нее гневный взгляд.

Троттер опустилась на диван и с усмешкой заметила:

– Хорошо, что нашлась добрая душа – будет кому перегонять пыль с места на место. Правда, Уильям Эрнест, детка?

Уильям Эрнест забрался на диван и улегся позади Троттер, как большая подушка; время от времени он высовывал голову из-за ее спины, чтобы взглянуть на Гилли. Она дождалась, когда Троттер и мисс Эллис занялись разговором, и наградила маленького Уильяма Эрнеста страшнейшей из гримас, какие были у нее в запасе, – подобием улыбки вампира Дракулы и великана Годзилы. Грязная мордашка скрылась быстрее, чем исчезает в раковине под струей воды колпачок от тюбика с зубной пастой.

Гилли невольно хихикнула. Женщины повернулись к ней. На лице Гилли сразу же появилось выражение «а-я-то-тут-при-чем?».

Мисс Эллис поднялась с кресла.

– Мне пора возвращаться в контору, миссис Троттер. – Колючие голубые глаза уставились на Гилли. – Сообщите нам, пожалуйста, если возникнут какие-либо осложнения.

В ответ Гилли подарила мисс Эллис самую мерзкую свою улыбку. Троттер с трудом поднялась с дивана.

– Не беспокойтесь, мисс Эллис, – сказала она, – Уильям Эрнест, Гилли и я уже почти друзья. Мой покойный муж Мэлвилл, земля ему пухом, бывало, говорил: «Для Троттеров нет чужих людей». Если бы он сказал «чужих детей», он бы не ошибся. Нет такого ребенка, с которым я не нашла бы общего языка.

Гилли еще не умела вызывать у себя рвоту. А если бы могла, то с каким удовольствием облевала бы ее – в ответ на такие речи.

Вместо этого Гилли задрала ноги вверх и, повернувшись на табурете к пианино, принялась барабанить по клавишам – «Сердце и душа» – левой рукой и «Собачий вальс» – правой.

Уильям Эрнест скатился с дивана и бросился из комнаты следом за женщинами.

Гилли осталась в одиночестве вместе с пылью, расстроенным пианино и чувством удовлетворения – на этот раз ей удалось войти в этот дом с левой ноги. Один – ноль в ее пользу.

«Пока командовать парадом буду я, – подумала она, – можно вытерпеть все – жирную опекуншу, запуганного недоумка, пропыленный дом. Неплохое начало».