Рецензии на книгу Могила для 500000 солдат

18+ Осторожно! Обсценная лексика!

На обложке «Могила для 500 000 солдат» отрекомендована каким-то академическим британским хером по имени Стивен Барбер*, как «всепоглощающий анус мира». За прошедшие годы моей жизни я не раз слышал в свой адрес: «Максим, иди ты в жопу». Что же, я, наконец, добрался до адреса и мне там не понравилось.

Я уже не раз замечал, что нечто, представляемое критиками, литературоведами и другими прилипалами творчества под меткой «гениальное», мне таковым ни с одной стороны не казалось. И чем дольше я живу, тем больше верю в заговор высоколобых объявлять гениальным всякое малопонятное дерьмо собственного производства, чтобы поддерживать репутацию своего круга, якобы возвышающегося на голову над простыми смертными потребителями литературного продукта. Роман Гийота, мне кажется, из таких. В конце концов, упаковка некоторого количества символов и аллюзий в бесформенный текст не является признаком гениальности, как по мне.

Сказать, что роман содержит сцены насилия и секса, а также насилия одновременно с сексом нельзя. Он их не содержит, он из них состоит. При этом связного повествования книга почти не имеет. Так, есть какие-то призраки сюжетных линий, если очень пристально всматриваться, но как таковое действие в «Могиле...» имеет настолько мало значения, что сюжетом можно полностью пренебречь.

Вместо сюжета, большое значение для Гийота имеет графический ряд. Бесконечные и бесконтекстные совокупления, убийства, истязание, рвота, высмаркивание соплей, дефекация составляют среду, в которой несчастный читатель едва ли сможет найти хотя бы одну чистую лакуну, чтобы перевести дух. В большинстве эпизодов фигурирует сперма. Ни одни мужские яйца в мире не смогут воспроизвести её столько, чтобы этого хватило для «Могилы...». Она собирается в лужицы, стекает ручьями по стенам, не говоря уже о пребывании в естественных полостях человеческого тела — мужских и женских — куда персонажи романа её неустанно впрыскивают. В том числе сперма скапливается в бесчисленных «прядях волос».

Под прядями волос Гийота вовсе не имеет в виду волосы на голове. Нет-нет, ни в коем случае. Пряди волос у него — это лобковая растительность. В моем понимании, прядь — это какая-то часть волос на голове, которая отделена от других волос в процессе стрижки или расчёсывания. Но никак не те волосы, что растут над или вокруг гениталий. В книге эти чёртовы пряди, липкие от спермы, пота или вина, встречаются на трёх четвертях страниц. Они меня заебали, эти пряди, к 540-й странице!

Вообще, европейская культура (западная в целом) всегда была одержима культом отклонений. Те или иные девиации подсвечиваются в большинстве даже самых простых, направленных на широкую аудиторию произведений. Что говорить тогда о произведениях маргинальных?! Какие извращения есть в романе Гийота? Проще сказать, каких нет, наверное… Педофилия — огромное количество, гомосексуализм — почти на каждой странице, зоофилия — а как же: с козой, собакой и даже птицами, некрофилия — ставим галочку, присутствует, копрофагия — и это имеется, инцест — куда же без него? Ну, и так далее, я, может, забыл что-то упомянуть.

На той же обложке стиль Гийота объявляется равным стилю Жана Жене. Вот уж нет! Гийота с Жене роднит только мощный поток педерастии в тексте. Но если Жене — мастер изощрённой психологической прозы, тончайший аналитик человеческих страстей, то Гийота хватает только на нарочитое повторение одних и тех же словосочетаний, например, «розовая пена» или «мокрые плавки». А ещё у него «обмякший член катается по ляжкам». У меня почти полувековой опыт обращения с указанным органом. Не может он по ляжкам кататься, тем более, сука, обмякший. Это же не машинка игрушечная! Но самое моё любимое предложение в «Могиле...» такое — «Я блевал на ковёр, она грызла абажур». Лучше итог и не подвести.

В завершение отмечу, что переводчик романа не умеет пользоваться глагольной парой «надел/одел», а корректор, похоже, отвлеклась на сперму на стене.

* ну, ладно, не «каким-то академическим британским хером», а профессором Кингстонского университета. Что ничего не меняет по существу.