3 принципа сторителлинга от Пулитцеровского лауреата Джеки Банажински

1. Пишите, как фотограф!

“Многие писатели в США скажут вам, что они научились в рассказывании историй у фотографов большему, чем у кого бы то ни было другого, — говорит Джеки. — Во-первых, потому что фотограф умеет выбрать фокус. Во-вторых, потому что фотограф умеет увидеть сцену. В-третьих, потому что фотографам хорошо известно, где и как искать персонажа. И еще… фотографы виртуозно могут предугадывать действие”.

Джеки рассказывает, что когда она была репортером, то постоянно работала в паре с фотографом. И каждый из этих фотографов помог ей научиться писать лучше.

“Они знают, как увидеть ситуацию целиком и как увидеть существенные детали. А все это необходимо для того, чтобы писать хорошо, — добавляет она. — Я обожаю наблюдать за спортивными фотографами. Самые лучшие из них так хорошо умеют предчувствовать действие, что заранее выбирают наилучшую позицию для идеального кадра”.

Превратите свою записную книжку в камеру. Пусть каждая ее страница станет линзой.

2. Показывайте необычное обычным — и наоборот.

Как рассказать о знаменитом человеке, не превращая его в скучный бронзовый бюст? Как изобразить соседку тетю Зою так, чтобы это было интересно читать и рок-звезде?

“Вы ищете одно и то же, — ответила на это Джеки. — Вы ищете нечто универсальное, то, что makes the reader relate (будет читателю близко). Это должно быть что-то, что покажет известного человека — человеком, таким же как я. И что-то, что сделает совсем неизвестного человека — важным”.

То есть, если вы пишете о чем-то далеком и не очень понятном — например, о теории струн или о взрывающихся в космосе звездах, — вам придется найти способ сделать это простым и понятным читателю. К примеру, рассказать, как вы влюбились в звезды и как ваша рутинная жизнь строится теперь вокруг них.

Если же вы пишете об обычном, всем известном, то все наоборот: вам нужно сделать это захватывающим. Вам придется показать, как нечто обыденное становится очень, очень интересным и важным.

Когда вы пишете о людях, происходит то же самое.

“Кто такой Билл Гейтс? — спрашивает Джеки. — Самый богатый человек мира. Его семья настолько хорошо охраняется, что никто, кроме людей, близких ей, не знает, что это за люди. Я бы очень хотела знать детали их обычной, человеческой жизни. Как они общаются с детьми? Как они отказывают ребенку, если они — самые богатые люди на земле? Приходит ребенок и хочет айфон. Как ты ему говоришь “нет”, если ты владеешь Майкрософтом? Об этом было бы интересно почитать! Верно? В то же время, если я читаю о работающей маме, у которой три ребенка и которая не является никем примечательным в смысле социальных стандартов, мне нужно, чтобы вы показали ее в момент важного выбора или, например, подвига любви”.

Получается, история трогает читателя, если в ней есть оба этих плана: обычное (то, с чем мы можем идентифицироваться) и особенное (то, что делает персонажа героем).

3. Заземляйте свою историю.

Вы слышали когда-нибудь термин “физика сторителлинга”?
Вот что это такое:
Чем более детальной, конкретной, интимной является история, тем более она универсальна.

Чем более вы можете “приземлить” свою историю (и снова — это во многом похоже на фотографию), чем больше конкретных деталей в ней, тем большее количество людей почувствуют, что это о них.

“Поэтому ваша цель, когда вы рассказываете истории, не в том, чтобы проповедовать или объяснять, что же это все значит… потому что читатель хочет сам в этом всем разобраться. Ваша цель — заземлить историю настолько, что я как читатель могу спроецировать собственный опыт на нее”.

***
Джеки работает со сложными темами. В начале 80-х годов о СПИДе только начинали говорить. Он только-только приходил в Америку, и все были в ужасе.

История, за которую Джеки получила Пулитцеровскую премию, как раз об этом. Она писала о гей-паре, оба партнера в которой были диагностированы как ВИЧ-положительные. Это была долгая работа, и Джеки жила с героями публикации вплоть до их смерти.

“Я из крохотной деревушки, — рассказывает она, — мои родители — люди очень, очень старой закалки. И я никогда особо не показывала им, что за истории я пишу. Но потом — Бум! — Пулитцеровская премия. И, конечно, они жаждут прочесть то, за что мне ее дали.
“Хорошо, — говорю я им, — я пришлю вам, но вам не понравится эта история”. Конечно, как им может понравиться текст о двух мужчинах, у которых много секса, а потом они умирают.
В общем, я дала маме этот текст. Она читала его долго: он немаленький. Когда она, наконец, закончила, я спросила:
— Что ты об этом думаешь?
— Я не одобряю их действия, — ответила она, — но они очень похожи на меня и твоего папу. Правда же?
Она поняла, что это была история об очень трудных отношениях, об отношениях, когда все против вас, но отношениях, основанных на данном раз и навсегда обещании преданности.
Она все поняла. Хотя я и не писала этих слов в тексте, но вся история была именно об этом: о безусловной преданности.
У моих родителей был очень сложный брак. Но они дали однажды обещание быть вместе, что бы ни случилось, и следовали ему всю жизнь. Об этом и история”.

Что заставило консервативную мать Джеки почувствовать, что написанное — и о ней тоже? Обилие конкретных деталей. Это парадокс: ведь описанная пара отличалась от традиционной семьи очень сильно.

Но именно так работают истории: вы описываете одну предельно конкретную реальность, и люди совсем из другого теста отзываются на нее, проецируют на нее свой опыт.