Рецензия на книгу Последние свидетели. Соло для детского голоса от Terumi
Мы – последние свидетели. Наше время кончается. Мы должны говорить…
* * *
Книги о войне всегда тяжело читать. Они наполнены чужой болью, горем, страданиями…Я стараюсь избегать таких книг, но мы должны читать , чтобы помнить. Только это мы и может сделать, эта наша, своего рода, дань прошлому.
Я не могу удержать слезы. Когда о войне говорят взрослые – это страшно, но когда о ней рассказывают дети – это страшно вдвойне. Казалось бы, что может понимать ребенок, как он может осознать, что происходит? Война заставала каждого врасплох. Кто-то спал, кто-то играл. Как объяснить ребенку, что пришла война, и что это не игра? Как объяснить ему, что надо все бросить и убегать? Но дети все понимали. Со временем, но осознание происходящего наставало в один момент. И этот момент полностью менял их мир. Внезапно ребенок начинает понимать, что теплого, уютного мира «мама-папа-я» больше не будет. В один миг взрослели: сами добывали еду, шли работать за кусок хлеба, оберегали своих младших братьев/сестер.
Ни один автор не сможет рассказать о войне лучше, чем ее непосредственные свидетели. Только слова правды, только неподдельные эмоции, ничего лишнего. И я не могу не поделиться этими душераздирающими словами с вами.
**Так и связалось у меня в памяти, что война – это когда нет папы…
**Воспитатели и учителя старались не произносить при нас слово «мама». Они рассказывали нам сказки и подбирали такие книжки, чтобы там не было этого слова. Если кто-то вдруг произносил «мама», сразу начинался рев. Безутешный рев.
**Наши детские разговоры…Сядем и рассуждаем: если словить мышь (а их в войну развелось много – и в доме, и в поле), можно ли ее съесть? Едят ли синичек? Едят ли сорок? Почему мама не сварит суп из жирных жуков?
**У меня, например, было две сестры, у кого-то брат или двоюродные братья и сестры. А у кого не было, те сами роднились: давай ты будешь мой брат или давай ты будешь моя сестра. И тогда уже оберегали друг друга, заботились.
**Зимой мы несколько раз катались на замерзших немецких трупах, их еще долго находили за городом. Катались, как на саночках… Могли пнуть мертвых ногой… Прыгали по ним… Мы продолжали их ненавидеть.
**Как захотелось детских игрушек! Детства захотелось… Положим кусочек кирпича и представляем, что это кукла. Или кто-то самый маленький изображал, что он кукла.
**Не вспомню… Не запомнила, когда мысль о том, что можно съесть свою кошку или свою собаку, стала нормальной. Обыкновенной. Стала бытом.
Разве это – детство? У них не было детства, у них была война…
Одна общая для этих воспоминаний вещь изумила меня больше всего. Как бы тяжело не было, люди все равно оставались ЛЮДЬМИ. Делились едой, помогали в работе, прятали еврейских детей, подбирали осиротевших, ухаживали за ранеными, поддерживали друг друга, защищали…Это было горе не каждого по отдельности, это было ОБЩЕЕ горе, и справлялись с ним все ВМЕСТЕ.
