Рецензия на книгу Маятник Фуко от liu

Творчество Умберто Эко - это тот случай, когда чтение становится настоящим трудом, а не развлекательным времяпрепровождением, и по напряжению мозга его можно было бы сравнить с тем, что я испытываю во время разучивания на фортепиано нового произведения. Где-то ещё в начале, на третьем десятке страниц встречается фраза: "Беда - вдумываться в эти новые откровения", и я отвечаю в книгу: "Настоящая беда - вдумываться. Неужели я такая тупая?". Но ничего, постепенно втягиваешься и ускоряешься. А где-то к концу: "Я уж охренел от этой стенографии", и я бормочу в книгу: "Я тоже, я тоже!", но уже с большим энтузиазмом и пониманием. По ходу романа начинаешь уже не тонуть, но хоть как-то плавать, пусть и по-собачьи, в различных орденах и течениях: тамплиеры, розенкрейцеры, иезуиты, каббалисты, франкмасоны, герметисты, оккультисты, гностики. А потом с обречённостью человека, который осознаёт ограниченность своих знаний, рассматриваю длинный список новых слов, вроде: эолипил, майолика, креатура, зевгма, аламбик, мездра, кошениль, сатириаз, рокамболь, гекатомба, менгир, пеммикан... Зато после прочтения такого томика как "Маятник Фуко" чувствуешь какое-то обновление и особое наслаждение побольше, чем после более эмоциональных и менее интеллектуальных книг.

Вместе с главным героем Казобоном оказываешься в Парижском музее искусств и ремёсел, который в книге переведён как Консерваторий науки и техники. Совет последующим читателям: обязательно посмотрите фотографии, а лучше видео о музее, его вид и снаружи, и внутри, действительно завораживает, атмосфера книги в этом случае прочувствуется гораздо ярче и быстрее. Казобон же находится в полубредовом состоянии умопомешательства на грани распада личности чем-то напоминающим биполярное расстройство. Распад в самом начале предрекает распады по всем фронтам, не только у этого главного героя, но во всём, в том числе и в обществе - итальянском. Это тот период, который назван Свинцовыми семидесятыми в Италии, поляризация в обществе усиливается, ультралевые и ультраправые бушуют, а Казобон посреди этих идеологических политических плясок чувствует себя потерянным и непричастным, и не то, чтобы он сильно хотел причаститься. И в этом желании уйти от реальности, он постепенно приходит к новой - хитрой, обманчивой и дурманящей, которая и довела его до грани распада в музее. Но не только его.

Кроме Казобона есть ещё Бельбо и Диоталлеви, и этой дружной компанией они работают в миланском издательстве "Мануций", имея дело со всякими психами и графоманами и их рукописями, зацикленными на оккультизме, эзотерике и бесчисленных теориях заговора. Можно ли остаться совсем нормальным при таком положении дел? Все трое и без того не слишком устойчиво расположены в реальности, слететь с катушек для них не составляет никакого труда, а особенно ввязываясь в игру с мистификациями, где "истина отыскивается путём скрупулёзной реконструкции лжи". Эта игра под названием "План", философско-идеологическая спекуляция, созданная для смеха и издёвки, для того, чтобы обдурить толпу помешанных адептов всего таинственного, заводит трёх друзей слишком далеко. Получается и крайне смешно, и трагично. Эко мастерски создал полотно, на котором с искрящейся сатирой и сарказмом изображается падкость большей части человечества не только на различные тайны религиозно-мистического характера, но и вообще любые идеи, на поиски смысла, доводящие до фанатизма и отупения, получился своеобразный "Корабль дураков". И картина Босха, хоть и немного с другим направлением идей, но очень хорошо здесь подходит. Казобон, Бельбо и Диотеллеви незаметно для себя запрыгивают на этот корабль, утопающий в идиотизме тайны. Подгоняя интерпретацию под факты, то есть занимаясь позитивизмом, они уже и не пытаются найти выход из лабиринта, а просто ищут в этом лабиринте "то, не знаю что", поиск становится жизнью, а реальность - мёртвым временем.

Наверное, человечество обречено на поиски Идеала и Истины, на стремление к совершенству и к абсолютному знанию, которые недостижимы. Прошлый век подарил нам оформленный экзистенциализм и абсурдизм по причине осознания такой невозможности. Герои Эко, хоть и имеют различную предысторию, и различающиеся пути, тем не менее все принадлежат к потерянному поколению (а есть ли у нас не потерянные поколения?), все они переживают свои духовные кризисы из-за неразрешимых противоречий. И если у Диоталлеви духовный кризис трансформируется в физический и "игра" становится для него молитвой, у Казобона есть спасательный круг в виде умницы-жены (которая прочитывает ему блистательную лекцию о психозе совпадений) и новорождённого, то Бельбо делает себя обречённым чуть ли не с детских лет и его игра переросла в настоящий психоз, а может быть стала последствием психоза: "Он играл, как, бывает, грызут ногти".

Якопо Бельбо в своей жажде абсолюта со страстью отдаётся созданию какой-то альтернативы и погрязает в "депрессивном интеллектуальном либертинаже". Его палочкой-выручалочкой мог бы стать компьютер - Абулафия, и здесь пример поистине трогательных человеко-компьютерных отношений. В то время как он считает себя недостойным быть человеком созидающим, Абулафия хоть как-то удовлетворяет желание Бельбо творить. Разбираться вместе с Казобоном в файлах Бельбо, которые вставлены в роман и очень разнообразят структуру, дело мучительное, если подходить к нему слишком рационально. В этих файлах множество культурно-литературных отсылок, но гораздо проще отдаться чувствам и просто воспринимать этот стилистически диковинный текст. Поддавшись саморазрушающему чувству уверенности в упущенных возможностях, Бельбо создаёт целую теорию и живёт с синдромом упущенных Оказий, идеей-фикс о том, что важный Момент упущен и не осознан. И кульминация этой темы уже в самом конце романа - настоящий подарок-откровение от Эко. Эта иллюзорная нота, льющаяся из трубы нитью, которая удерживает само солнце, - поистине прекрасный и волшебный момент, вдохновляющий на медитативные мысли о тех вспышках, когда возможно удалось прикоснуться к anima mundi - душе мира.

Книги Умберто Эко - это, конечно же, не главенство сюжета, хотя он есть и достаточно структурирован и обширен, это прежде всего кропотливая сосредоточенность на деталях всех мастей и добротное остроумие, а ещё очень выверенная конструкция с дурманящими эпиграфами, из которых можно создать отдельную брошюру, дневниковыми записями, схемами и прочим баловством. 10 частей, озаглавленных названиями каббалистических сфирот, и 120 глав, потому что 120 - число очень мистическое и постоянно мелькающее на страницах книги. К слову, самое активное движение начинается со 106-й главы.
Герои книги играют, Умбертно Эко играет, в игру вовлекается читатель, в конце концов блаженно утомляясь.

"Суеверия не к добру", - предупреждает нас Раймонд Смаллиан в одном из эпиграфов ко всей книге.