Рецензия на книгу Две недели в другом городе от liu

#СВ1_3курс (Страдающее Средневековье)

Ирвин Шоу - писатель кинематографичный во всех отношениях. Мир кино прокрадывается в его книги, даже если сама тема этого искусства не особо затронута, в другом случае – градус этой характеристики резко возрастает, как это произошло с этим романом, или другим, напомнившем его, Вечер в Византии. Тут сами герои работают на большой экран, как работал и сам автор, будучи сценаристом и хорошо зная среду. Романы перекликаются и темой возрастного кризиса с переосмыслением своих поступков, ценностей и воспоминаниями молодости. Две недели в другом городе оказываются психотерапевтическими, и временами это похоже на шоковую терапию.

Главный герой Джек Эндрюс живёт во Франции со своей обаятельной и удобной во всех отношениях женой-француженкой и двумя любимыми детишками. Вообще-то это уже его третья жена, и где-то у него есть ещё один сын – Стив, нелюбимый, непонятый, лишний, он как неприятная обязанность. Сын, может быть, и не подарок, но именно отцовское отношение частично и сделало его таким, что не добавляет приятности Джеку. Не добавляет ему положительности образа и прощание в аэропорту с женой, когда он вроде бы её любит, а вроде бы и нет. Всё его настроение – это кризис среднего возраста с размышлениями о неудавшихся жизненных моментах, упущенных возможностях. Портрет переутомлённого современного человека.

В таком состоянии Джеку, когда-то известному актёру, выпадает возможность отвлечься от своей нынешней работы в НАТО и поехать в Рим на помощь своему старому другу-режиссёру Морису Дилани. Поездка-переосмысление, а также столкновение с прошлым. Множество раз главный герой оказывается лицом к лицу с зеркалами, порой кривыми, порой идеальными, в которых он смотрит самому себе в глаза, только ещё юному, бодрому и немного нахальному. В этих зеркалах он видит и всех своих давних знакомых, свои прежние влюблённости и страсти, войну, которая изменила всё, покалечила и морально, и физически, но хотя бы оставила в живых. Жизнь потрепала всех его приятелей и бывших жён, и все они смотрят с завистью на новое молодое поколение, на всех этих молодых, красивых, уверенных и непосредственных юношей и девушек.

Когда-то Джек имел огромный успех, снявшись в картине «Украденная полночь», и две недели в Риме становятся попыткой украсть немного юности и страсти у прошлого, позаимствовать у того далёкого времени творческих сил, оригинальности и свежести, снова заразиться непримиримостью, что-то наверстать. Но время жестоко и не разрешает играть собой подобным образом, оно выставляет свои правила, причиняет боль и выдумывает свои интриги, порой предоставляя приз, безжалостно бьёт, если не убивает. Отсюда все эти мутные и кровавые сны-предостережения, образы мёртвых, удар в нос в первый же день прибытия и затем кровотечения всё последующее нахождение в городе, угрозы с ножом от ревнивого влюблённого, постоянный страх и дурны предчувствия. Переосмысление оказывается болезненным процессом. И до самого конца исход остаётся под вопросом: можно ли спасти чистейшие воспоминания своей молодости?

Наряду со всеми этими личностными и семейными перипетиями Ирвин Шоу одновременно критикует и признаётся в любви к кино:

1. «Слово правды в кино – редчайшее событие. Нельзя обидеть никого — ни бедных, ни богатых, ни трудяг, ни буржуа, ни евреев, ни аристократов, ни матерей, ни священников, ни политиков, ни бизнесменов, ни англичан, ни немцев, ни турков — ну абсолютно никого. Над воротами каждой студии светится девиз: „ТРУСОСТЬ“. Никто не произносит тут ни одного слова правды».

2. «Вся красота, трагичность и мужество века найдут свое выражение на пленке, прочие виды творчества уступят пальму первенства кинематографу. Шекспиром этого столетия станет режиссер, работающий не для нескольких сотен зрителей. Он будет творить для всего мира. Обратится к миллионам непосредственно, не прибегая к помощи слов, и люди поймут его».

Органично вплетаются в роман рассуждения о религии и отношениях Бога с человеком; иногда стереотипно, но при этом любопытно рассматриваются вопросы национальности и национальной идентификации, касательно большей частью французов, итальянцев и американцев. Джек в итоге приходит к сомнительному состоянию равновесия. Пожалуй, если оно и достигается в настоящей жизни, то лишь на мгновения и лишь немногими.