Дело в том, что когда Роуклиф горячится и выходит из себя, он начинает заикаться. Вот я и замыслил сперва раздразнить его, а потом разок заякнуться и посмотреть, что получится. Результат превзашел все ожидания. Роуклиф так взбесился, что стал мычать и запинаться на каждом слове, после чего я с полным основанием подал жалобу, что он меня передразнивает.
Вся стена, в которой была эта дверь, увита плющом, сама дверь сделана из толстых дубовых досок, украшенных черными металлическими полосами. Над дверью висел плакат, написанный красными чернилами, настолько большой, что надпись можно было прочитать за двадцать шагов: ОПАСНО! НЕ ВХОДИТЬ! ДВЕРЬ К СМЕРТИ!
-Стоп! Остановись и переведи дыхание. Всякие свадьбы отменяются. Это архаический пережиток... Этого... Как его... Варварства. Сомневаюсь, что явлюсь на свою собственную. - мог бы и не являться. И можешь не являться.
Если ее и мучила тревога за судьбу дяди, то она придерживалась правила, которое Вульф окрестил «англосаксонской обработкой эмоций», что означало поступить с ними, как с фруктами: заморозить и спрятать у себя в животе.
— Дело не в этом. Просто есть такая штука — совесть. Может, ты про неё слышал? — Никогда. Что это такое? — Трудно сказать. Я человек слишком утончённый, поэтому у меня её нет, а у тебя её нет, потому что ты слишком примитивный. — Значит, никаких проблем.
- Они абсолютно уникальны, - произнес он благоговейно. - Ни единого пятнышка! Несравненные! - Да, довольно приятны, -вежливо сказал Кремер, направляясь к выходу. - Но мрачноваты. Никакого цвета. Мне больше нравятся герани.