К моему поколению материнство приходило позже, иногда слишком и всегда как гром среди ясного неба. Мы не подписывались на самопожертвование. Лишиться свободы после десяти-пятнадцати лет независимой взрослой жизни — все равно что лишиться ноги или руки; любовь к ребенку сплеталась с тоненькой, но ощутимой ниточкой потери, и потому, возможно, мы до конца своих дней будем чувствовать себя инвалидами.