Книга Каббала онлайн - страница 16

IV. Возраст зогарической традиции

Не следует представлять себе дело так, как если бы все поле критики занимала гипотеза о несомненной подделке или эта гипотеза неизменно связывалась с одной личностью¹. Первым кандидатом в подделыватели, разумеется, остается рабби Моше де Леон, потому что ему определенно приписывают распространение Зогара, но иногда он фигурирует в качестве орудия других конспираторов. Так, Самуэль Каген высказывает мнение, что зогарическая литература была делом рук группы обращенных в христианство раввинов, собравшихся ради этой цели в испанском монастыре, а рабби Моше де Леона они якобы использовали в качестве издателя, так что сама католическая церковь выступает в его схеме чуть ли не как соучастница². Другие, вроде М.Х. Ландауэра³, приписывают авторство Зогара рабби Аврааму бен Шмуэлю Абулафии⁴, а Грец подал голос в пользу школы рабби Авраама бен Давида из Поскьера, деятельность которого приходится на XII в.⁵ К возможным авторам Зогара относят и рабби Ицхака Слепого из Нарбонны⁶ (ум. ок. 1219), несомненно во многом содействовавшего развитию каббалистических доктрин. Эта крайняя позиция во всем ее многообразии уравновешивается противоположными подходами, которые также не в малой степени способствуют путанице. В итоге не без оснований можно сказать, что всему виной избыток энтузиазма, который проявляют обе стороны: есть дети разума, которым хочется найти в тайном учении Иудеи простую транскрипцию этого знания из Египта или из любого уголка мира, где, по их разумению, находился источник всякой истины и всякой мудрости. Они вспоминают, например, о том, что Авраам был в Египте, и, принимая на веру сказочную атрибуцию Книги Творения, приписывающей авторство патриархам, делают скоропалительный вывод, что этот документ старше ритуальной Книги мертвых. Пытаться опровергать тех, чья вера не внемлет доводам разума, а воображение способно заполнить любые бреши в редутах их построений, – напрасный труд. С другой стороны, существует гиперкритика, одним росчерком пера готовая записать целые пласты литературы в разряд псевдоэпиграфики и подделки, как относит подобного рода критика многие явления физического мира в область шарлатанства или галлюцинаций. И здесь не имеет значения, что подобная критика рано или поздно попадает впросак. Не она ли уверяла мир, что Троя – это солярный миф, пока раскопки не открыли реальный город; не она ли подкапывалась под Книгу Даниила, пока археологические открытия не обрушили их построения в яму, которую они сами себе вырыли. Крайности такого нигилистического подхода немногим лучше своей противоположности⁷. Древность Зогара зиждется не столько на датировке самого памятника, сколько на времени происхождения его Традиции⁸. Вполне понятно, например, что мистические спекуляции средневековых раввинов, выдаваемые при помощи хитроумных легенд за творения рубежа христианской эры, находятся в гораздо менее выгодном положении, чем Иерархии Псевдо-Дионисия Ареопагита, и что их значение, как и все прочее, будет отличаться по существу, а не по степени от того значения, которое приписывают Традиции, связываемой с далеким прошлым⁹. Вследствие этого нас сейчас больше заботит выявление того состояния, в котором современная критика оставила содержание Зогара, чем форма, в которой он представлен нам. Первые исследователи этого творения, признававшие и отстаивавшие его древнее происхождение, не удосужились сделать такого спасительного различения, и во многих случаях современная враждебно настроенная критика также не делает этого. На поверхности истории критики Каббалы при первом подходе все говорит не в пользу какой бы то ни было гипотезы о древнем происхождении, поскольку такую гипотезу можно было принять в те времена, когда научная критика не была достаточно компетентна для решения подобных проблем. В свете современных знаний такое предположение может восприниматься как явное отклонение от основного критического направления или как позиция некритически настроенного меньшинства, группы людей, не желающих прислушиваться к голосу рассудка, которые в силу своих склонностей готовы защищать любую обреченную идею. Однако в данном случае немотивированное отрицание немногим лучше готовности безоговорочно принимать на веру любое притязание текста. И наконец, история обсуждаемых вопросов преподает еще один урок, и истина, как правило, оказывается где-то посередине между двумя крайностями. История критики Зогара показывает, что первые исследователи не только принимали на веру притязание Традиции на древность и были склонны буквально понимать ее генеалогию, но и без всякого колебания соглашались с датировкой и авторством, которые заявлялись в рассматриваемом ими памятнике, в силу самого авторитета письменного слова¹⁰. И напротив, позднейшие критики, настаивающие на позднем происхождении документов, часто упускают из поля зрения возможную древность Традиции, в которой эти документы черпают свой материал. Проблема такого рода древности, которую необходимо рассматривать независимо от времени публикации документа, поможет объяснить, что именно я имею в виду, говоря об умеренном среднем пути, на котором возможно подступиться к истине. Если мы здесь потерпим неудачу, можно закрывать дело, потому что тогда придется признать, что главные ценности Theosophica Mystica надо искать в другом месте.

Я уверен, что кропотливое и беспристрастное сопоставление всех имеющихся у нас данных подведет нас к выводу о том, что в Зогаре наличествуют элементы древней традиции: разумеется, вопрос о точном датировании их древности, отчасти, дело сугубо спекулятивное; в данном случае достаточно признать их и привлечь к ним интерес только с этой точки зрения. Как и Сефер Йецира, иные из них действительно указывают на сравнительно отдаленное время. Я имею в виду йециратические представления о свойствах Божественных Имен, поскольку они присутствуют и в Зогаре, как, впрочем, и в Талмуде: остаточные следы его учения об ангелах и демонах, возможно, наследие Вавилона. Однако все это незначительная часть Зогара, как и незначительная, хотя и любопытная, часть талмудической литературы. Что касается экзегезы, составляющей в нем существенный пласт, то здесь мы не погрешим против истины, если предположим, что часть таких толкований Священного Писания могла сложными путями дойти из талмудической эпохи¹¹. Если мы возьмем намеки и ссылки на существование мистической традиции, которые находим в Талмудах, и попробуем отследить их в обширной мистической литературе, возникшей в период между этими кодексами и Зогаром в том виде, в каком мы имеем его сейчас, мы придем не к выводам оккультистов и мечтателей о мощном корпусе Тайного Учения, открывавшемся якобы постепенно, а к предположению о существовании некоего ядра Традиции, привитого к сокровенному сердцу Израиля, который многие поливали и взращивали, пока черенок не пошел в полный рост не без известных трансформаций и неожиданных превращений и не дал причудливое соцветие Зогара. Что касается формы, то ее древнейшей частью является, по всей вероятности, Сифра ди-Цниута, или Книга Сокрытия*, но совершенно невозможно, чтобы какая-либо заметная часть существовала в письменном виде до конца VI в., тогда как появление большей части имело место, наверное, значительно позднее, а следовательно, до последней крайней даты предполагаемого обнародования Сефер Йециры¹². Как мы уже знаем, защитники подлинности Зогара указывали на его упоминание в ряде текстов и Вавилонского и Иерусалимского Талмудов под именем Мидраша рабби Шимона бар Йохая, а параллели между талмудическими речениями, приписываемыми великому Учителю, сопоставлялись с пространным корпусом с целью доказать их идентичность. Существование текста, озаглавленного Тайны Шимона бар Йохая, к середине XI в., а может, и гораздо раньше, признается Грецем. Есть поэтому основания считать, что ранние письменные и устные материалы вошли в композицию Зогара в его нынешнем виде¹³. Это, пожалуй, самое большее, что мы можем утверждать, и этого достаточно, чтобы доказать, что ни одна личность не писала его «из собственной головы»¹⁴.

Вместе с тем следует признать, с другой стороны, что легенда, приписывающая происхождение Зогара рабби Шимону бар Йохаю, сделала не очень удачный выбор, поскольку этот великий ученый авторитет Талмуда представляет собой реакцию на тенденции, инициатором которых считается – правильно или ошибочно – рабби Акива, и есть основания полагать, что он открыл не мистический смысл Писания, а его рациональные принципы. В описании современного автора он предстает перед нами холодным, замкнутым и аскетичным. В то же время, если принимать гипотезу существования аутентичной Традиции, воплотившейся в Зогаре, трудно обойти эту исключительно важную фигуру¹⁵.

Если же теперь мы на минуту обратимся к ненаучному подходу так называемого современного оккультизма, мы увидим, что до сих пор у нас нет данных, позволяющих связывать великий кодекс каббалистической литературы с той седой стариной, о которой нам твердят оккультисты¹⁶. Предоставив им в их полное распоряжение особые мистические свойства Божественных Имен, за которые они так держатся, и, может, отдельные элементы мифологии об ангелах и демонах, мы вынуждены все оставшееся отнести к христианской эре, к более близким к нам временам. Но Зогар, хотя в нем нашла воплощение вся каббалистическая доктрина, не является единственной или древнейшей сокровищницей этой доктрины, и далее мы должны ответить на вопрос, возможно ли древность метафизической Традиции вывести из его контактов и перекличек с другими теософскими системами, превалирующими в прошлом.