Книга Новое оружие онлайн - страница 2

Действие первое. Цепная реакция.

Картина первая

Освещена левая часть сцены: домашний кабинет академика Шардец-кого. Одна стена сплошь из книг. Старомодный письменный стол, заваленный бумагами и журналами. Шардецкий сидит в кресле у окна, на коленях портативная пишущая машинка; что-то печатает. Входит Макаров. В руке у него желтый номерной портфель; с такими портфелями не ходят по улице – их возят в машине.

М а к а р о в. Разрешите, Иван Иванович? Добрый день, как ваше дражайшее?

Ш а р д е ц к и й (поднимает голову). О, Олег Викторович! Вот не ждал! (Ставит машинку на подоконник.) Здравствуйте, рад вас... (Пытается подняться, но болезненно морщится, опускается.) А, черт, когда у нас научатся лечить ревматизм, вы не знаете? С самой войны маюсь.

М а к а р о в (усаживается рядом на стул). К ревматизму надо относиться серьезно, Иван Иванович. Как говорят врачи: ревматизм лижет суставы, но кусает сердце! Пчелиный яд, говорят, помогает. Не пробовали?

Ш а р д е ц к и й. А-а! Хорошая погода – вот она действительно помогает. Само проходит... Олег Викторович, если вы станете меня уверять, что оставили дела в министерстве, чтобы посудачить со мной о влиянии пчел на течение ревматического процесса, то я вам, простите, не поверю.

М а к а р о в. А я и не буду вас в этом уверять, Иван Иванович... (Отпирает и открывает портфель, достает сколотые листы.) Я к вам вот по какому вопросу. Недавно из Соединенных Штатов выслали одного нашего стажера. По подозрению в шпионаже. Причиной высылки стали вот эти, изложенные им самим разговоры. Нам их переслали ва МИДа на заключение. Почитайте, пожалуйста.

Ш а р д е ц к и й (берет листы). С кем же этот молодой человек так неосмотрительно побеседовал?

М а к а р о в. С неким Френсисом Гарди, доктором физики.

Ш а р д е ц к и й. Гарди, Гарди... знакомая фамилия... Ага, есть, вспомнил: Бенджамен Голдвин и Френсис Гарди, монография «Свойства электронных и мюонных нейтрин». Переведена и издана у нас в прошлом году. Очень толковая книга, скажу вам. Стало быть, этот Гарди – сотрудник Голдвина. Что ж, почитаем...

Затемнение слева; виден только – в неярком луче прожектора – чита-ющий Шардецкий. Освещена правая сторона сцены: все тот же кафетерий в Беркли. Негр-уборщик ставит стулья вверх ножками на столы. За столиком на переднем плане – С т е п а н ы ч е в и Ф р е н к. Перед ними тарелки, банки с пивом.

Ф р е н к. Нет, Ил, ты неправ: цепную реакцию нарушить нельзя. Пробовали воздействовать и температурами, и давлениями, и средами – чем угодно. Распад и деление ядер – явления незыблемые.

С т е п а н ы ч е в. Незыблемые – пока не нашли что-то, влияющее на свойства ядер. И атомы когда-то считали незыблемыми!

Ф р е н к. Но что – влияющее?

С т е п а н ы ч е в. Не знаю, откуда мне знать! Это вам надо искать и знать, ядерщикам. А то – ломаете атомы, как дети игрушки... Ведь ничего нет удивительного, что атомные ядра разрушаются. Все разрушается, я в этом раз-бираюсь. Металл ржавеет, скалы рассыпаются, приборы портятся. Звезды – и те гаснут или взрываются. Ничто не вечно... Удивительно другое: есть атомные ядра, которые не распадаются совсем. Это – уникум в нашем мире.

Ф р е н к. Ядра стабильных изотопов? Что же здесь удивительного: в таких ядрах мал запас внутренней энергии... (Отхлебывает пиво, режет сосиску, встряхивает над ней перечницу.Безрезультатно.) Что за черт, никогда у них перца нет!

С т е п а н ы ч е в (увлеченно). Вот здесь и обнаруживается у нас с тобой разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу факта. Нашли удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще – «магические числа» частиц в ядре. Слово-то какое: «магические числа»! И где? В науке! Да уважающий себя электрик удавился бы от позора, если бы в его науке обнаружились такие числа!.. А вот с точки зрения теории надежности стабильных изотопов в природе не может быть.

Ф р е н к. Это почему же?

С т е п а н ы ч е в. Потому что ядро – система, взаимодействующая с окружающей средой. Такие системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиарда миллиардов ядер хоть малая часть распадалась бы, как и в радиоактивных изотопах.

Ф р е н к. Их не может быть – однако они есть. С этим нельзя не считаться, Теория Надежности. (Отхлебывает пиво.)

С т е п а н ы ч е в. Значит, есть не только они. Наверное, в природе существует какой-то процесс, поддерживающий устойчивость таких ядер. Процесс – а не «магические числа»! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.

Ф р е н к. Гм... Что же, по-твоему, радиоактивность– это какая-то болезнь атомных ядер?

С т е п а н ы ч е в. Именно! Именно, Черная Магия! И вы не лечите эту болезнь, даже наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и новые атомы. Сколько было естественно радиоактивных веществ, а?

Ф р е н к. Десятка полтора, не больше.

С т е п а н ы ч е в. А сейчас?

Ф р е н к. Сейчас... сейчас любое вещество можно сделать Радиоактивным. Техника простая.

С т е п а н ы ч е в. А обратно перевести вещество из Радиоактивного состояния в спокойное вы можете?

Ф р е н к. Нет. Это атомы пусть сами – когда распадутся.

С т е п а н ы ч е в. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете но «жизнь» ядер, а их «смерть» – распад и деление. Хороши были бы медики, если бы они изучали только, как умирают пациенты!

Ф р е н к (откидывается на стуле, смотрит на Степаны-чева). Слушай, Теория Надежности ты считаешь, что это – возможно?

С т е п а н ы ч е в. Что именно?

Ф р е н к. Найти процесс, который удерживает ядра в устойчивом состоянии. (Задумчиво.) Ведь такой процесс действительно должен быть. Ядро, сгусток энергии... Его распирают электрические силы, стягивают ядерные. В нем все движется, как в капле жидкости: протоны, нейтроны, мезоны... И эта капля живет вечно! Ведь даже в радиоактивных веществах ядра живут очень долго – распадается-то лишь малая доля их. Делящийся уран дотянул от сотворения Галактики до наших дней, миллиарды лет. В этом что-то есть...

С т е п а н ы ч е в. По справедливости, такой процесс должен быть. Это не дело: только и уметь, что переводить материю в неустойчивое состояние. Это действительно добром не кончится.

Ф р е н к. Взорвать дом легче, чем построить его, Теория Надежности. С ядрами – то же самое. И процесс стабилизации, если он есть, настолько же сложнее распада ядер, как строительство города сложнее бомбежки...

С т е п а н ы ч е в. Но, по-моему, это все-таки возможно. Есть намек.

Ф р е н к. Какой?

С т е п а н ы ч е в. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... (Пишет на бумажной салфетке.) Тебе это ни о чем не говорит?

Ф р е н к. Говорит. Та же экспоненциальная зависимость... Но ты не равняй элементы машин и ядра, Ил. В электронных машинах можно покопаться тестером, что-то перепаять, заменить негодную схему хорошей. А к ядрам не подпаяешься, уважаемая Теория Надежности. И одно другим не заменишь. Их даже в электронный микроскоп увидеть нельзя. Да... А жаль!

С т е п а н ы ч е в. Чего?

Ф р е н к. Мечты: овладеть процессом стабилизации ядер... Когда-то, по молодости лет, меня потянуло в ядерную физику. Захотелось пережить драматизм поисков и открытий, потрясти мир чем-то похлеще ядерной бомбы. (Усмехается.) Все вышло не так. «Проблема левовинтового нейтрино» – как же, потрясешь этим мир! Набираю глубину познаний, лысину, к концу жизни буду знать все – ни о чем... Да и не нужно это – потрясать мир. Хватит. Но тогда: зачем я работаю? Для чего живу? (Помолчав.) А вот ради такой мечты – стоит поработать. Повысить устойчивость мира, в котором мы живем. Лечить атомные ядра. Овладеть веществом полностью!

С т е п а н ы ч е в. Ну, вот и действуй.

Ф р е н к. Легко сказать «действуй». Легко сказать, Теория Надежности. Развитием наук движут не мечты, а факты. Фактов же нет. Нет данных, как стабилизировать ядра... Черт побери, если бы на эту проблему бросить столько денег и сил, сколько ушло на создание ядерного оружия – нашли бы и факты, и теории, и способы. Все получилось бы. Но – кто бросит деньги? Кому это нужно? У тебя много денег, Ил?

С т е п а н ы ч е в. Увы... (Разводит руками.)

Ф р е н к. У меня тоже «увы»!

Затемнение справа. Освещается комната Шардецкого.

Ш а р д е ц к и й (возвращает листки Макарову). Занятно. Так что же?

М а к а р о в. Я вспомнил ваш доклад о далеких перспективах в исследовании ядра. Вы ведь о том же говорили, Иван Иванович?

Ш а р д е ц к и й. Ну, говорил, говорил... Что я говорил? Я больше толковал о нерешенных проблемах, чем о перспективах. Устойчивость и неустойчивость атомных ядер – действительно большая проблема. До сих пор понять не можем: почему в куске урана в данный момент одни атомы распадаются, а другие – нет? Почему именно эти, а не те? Многие считают, что это в принципе невозможно понять. А управление стабильностью ядер?.. О, это настолько далекая перспектива, что и думать не хочется. Решительно не понимаю, чем вас взволновал этот разговор, Олег Викторович?

М а к а р о в. Да, собственно, тем, что аспиранта Степанычева в 24 часа выдворили из Штатов.

Ш а р д е ц к и й. Гм... тоже верно. Это действительно Непонятно. Голдвин давно отошел от ядерных бомб, занимается с немногими сотрудниками академической проблемой нейтрино. «Замаливает грехи», как он выразился при встрече со мной на конференции в Женеве. Чего же власти переполошились?

М а к а р о в. Может, не такая это и далекая перспектива, Иван Иванович? Может, американцы этим уже занимаются?

Ш a p д е ц к и й. И наш аспирант нечаянно прикоснулся к тайне? Гм... все это, знаете ли, слишком уж как-то... детективно. А может, и просто с перепугу выслали, сдуру? Известное дело: полиция.

М а к а р о в. Возможно. А если нет? Понимаете, что может значить, если американцы сейчас развивают такую работу?

Ш а р д е ц к и й. Все может значить, тоже верно... И такие работы может вести именно Голдвин с сотрудниками. С применением нейтрино.

М а к а р о в. Одним словом, Иван Иванович, требуется ваше мнение по существу дела. Допускаете ли вы, что американцы ведут работу по управлению стабильностью ядер и что они заподозрили аспиранта Степанычева в шпионаже?

Ш а р д е ц к и й. Э-э, Олег Викторович, вы требуете от меня слишком многого. Я – специалист, эксперт. Знаете, как в судопроизводстве: эксперт не уличает убийцу а лишь устанавливает причину смерти. Остальное – дело следователей и суда... Могу высказать лишь мнение учено го, не более. Мнение это такое (переходит на профессорский тон): наличие в природе процесса стабилизации атомных ядер в принципе не противоречит нашим знаниям о ядре – но и только. Сам этот процесс мы не знаем, не наблюдали, сведений о нем в мировой литературе пет. Чтобы перейти к практическим исследованиям по управлению стабильностью ядер, надо иметь на руках либо экспериментальное открытие самого процесса, либо теорию строения материи, на порядок более глубокую, чем нынешняя. А лучше бы – и то, и другое вместе. Могу сказать, какая требуется теория. Она должна, например, объяснить, почему элементарные частицы имеют именно такие, а не иные значения масс и электрических зарядов. Должна предсказать, какой именно атом радиоактивного веществу и в какое именно время распадается... Понимаете? Такой теории нет. И открытия тоже нет.

М а к а р о в. А если американцы утаили его?

Ш а р д е ц к и й. Гм... Олег Викторович, мы опять уклоняемся в детективную сторону. Повторяю, я не знаю такого открытия. Если они его сделали, то и мы сделаем. Сейчас ядро исследуют десятки тысяч физиков, и на долю фатального случая остается очень немного – открытия предрешаются всем ходом развития науки... Короче говоря, Олег Викторович: министерство желает запланировать нам такую работу?

М а к а р о в. Да как вам сказать...

Ш а р д е ц к и й. Что ж – мы можем заняться этой проблемой в плане исследования возможности, без гарантированного выхода в практику. Работа будет стоить... да, пожалуй, миллионов пятьдесят. С меньшими деньгами за это дело не стоит и браться. Согласны?

М а к а р о в. Ну... о чем вы говорите, Иван Иванович! Кто ж это вам даст пятьдесят миллионов на исследование возможности! А если это (показывает на бумаги) все-таки недоразумение – и у вас ничего не выйдет? Спросят: куда смотрели, на что деньги тратили? С меня спросят, не с вас.

Ш a p д е ц к и й. А-а! Вот такие вы все и есть. Вам вынь да положь, что за границей уже сделали. Тогда и деньги найдутся, и площади, и оборудование: догоняй, Шардецкий!

М а к а р о в. Так ведь очень уж вы неопределенное заключение даете, Иван Иванович. Не под пятьдесят миллионов.

Ш а р д е ц к и й. Иного дать не могу. Наука не позволяет.

М а к а р о в. Да... Стало быть, серьезных оснований считать, что американцы ведут такую работу, пока нет?

Ш а р д е ц к и й. Надо подождать, Олег Викторович. Если они ее ведут – это в чем-нибудь да проявится. А пока действительно что-либо предпринимать рановато.

М а к а р о в. Так-то оно так... Но почему же они его выслали?..

Затемнение слева. Освещается правая часть. Уже знакомый нам кабинет Клинчера в Управления разведки. В креслах у стола: К л и н ч е р , сенатор X е н и ш и Ф р е н к. Слушают запись.

Г о л о с С т е п а н ы ч е в а. ...Есть намек.

Г о л о с Ф р е н к а. Какой?

Г о л о с С т е п а н ы ч е в а. Законы распада атомных ядер и законы отказов элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... Тебе это ни о чем не говорит?

К л и н ч е р. Ну, итак далее... (Выключает магнитофон.)

Ф р е н к. Скажите, полковник, а нельзя ли, чтобы в перечнице, кроме микрофона, был еще и перец?

К л и н ч е р (добродушно). До этого техника пока не дошла: или – или... Я пригласил вас вот зачем, доктор Гарди. Мне, неспециалисту, трудно судить о научном содержании ваших бесед с этим русским...

Ф р е н к. Кто – русский? Ил?

К л и н ч е р. Как – он вам не сказал, что он советский подданный и коммунист? (Многозначительно переглядывается с Хенишем.) Что ж, это еще более усугубляет... Да, мистер Гарди, ваш знакомец Ил – Илья Андреевич Степэнтчэйв – о, эти русские имена! Он направлен в Штаты якобы на стажировку. В ваших беседах с ним меня, как контрразведчика, насторожило вот что. Понимаете ли, есть старый, но верный шпионский прием: высказывать собеседнику ложные соображения с тем, чтобы тот опроверг их истинными сведениями. Сказал бы: не так – а вот так. А?

Ф р е н к. Не хотите же вы сказать, что Ил – шпион? Неужели такие, как он, бывают шпионами?

К л и н ч е р (улыбается). А какие? С поднятым воротником и в дымчатых очках, как в комиксах? Именно такие они и бывают: простые, обаятельные, умные люди... Так вот, этот прием прямо чувствуется в его словах. Он будто наводил вас на одну и ту же тему разговора, а:

Ф р е н к. Но... разве я выдал какую-то тайну?

К л и н ч е р. Все зависит от того, что он хотел узнать, мистер Гарди. У меня сложилось впечатление, что этот Степэнтчэйв пытался выведать кое-что о какой-то новой работе в области ядерного оружия. Ну, скажем, по этой... по стабилизации атомных ядер.

Ф р е н к. Я ничего не знаю о такой работе.

К л и н ч е р. Что ж, может быть, именно это ему и требовалось узнать: что мы не ведем таких работ.

Ф р е н к. Но... почему именно у меня? Я занимаюсь нейтрино.

К л и н ч е р. Будем говорить прямо, доктор Гарди. Очень важно точно установить: действительно ли разговор этого русского с вами носит разведывательный характер? Если да, то мы извлечем из этого обстоятельства даже большую тайну, чем хотят получить от нас коммунисты: что они ведут такую работу в области стабилизации ядер и заслали к нам агента, чтобы выяснить, как обстоят дела у нас. И мы даже сможем определить, в каком направлении они развивают такую работу. Если нет – развейте наши подозрения, и дело не получит дальнейшего хода.

Ф р е н к. Вот оно что... Нейтрино. (Задумчиво барабанит пальцами по подбородку.) Конечно же, нейтрино! Ах, черт, как мне это раньше в голову не пришло. Вполне возможно...

К л и н ч е р. Итак, вы считаете?..

Ф р е н к. Минутку, полковник, мне надо хорошенько подумать, вспомнить...

К л и н ч е р. Да-да, припомните хорошенько, как вел себя этот стажер. Магнитная запись фиксирует далеко не все.

Ф р е н к. Далеко не все, вы правы... Скажите, а Ил... этот русский – он будет арестован?

К л и н ч е р. Если вы дадите нам прямые улики – разумеется.

Ф р е н к. Прямых улик я дать не могу. Но и развеять ваши подозрения, полковник, тоже не могу. Я еще раз перебрал в памяти наш последний разговор... Похоже, что он действительно хотел у меня что-то выведать. Было в его поведении что-то такое... Ну, вот если бы в перечнице, кроме микрофона, был и киноаппарат, это удалось бы заснять.

К л и н ч е р. Настороженность? Цепкость внимания?

Ф р е н к. Да-да... И теперь мне понятно, почему именно у меня, специалиста по нейтрино, он пытался нечто выведать. Видите ли, полковник, после кафе мы зашли в... в место, где еще, по-видимому, не установлены микрофоны. Хотя можно было бы и там, скажем, в писсуарах... было бы очень практично.

Х е н и ш поворачивает голову и внимательно смотрит на Ф р е н к а. Но иа того уже нашло вдохновение, и взглядом в упор его не смутить.

И там он... – этаким полунамеком – спросил: не считаю ли я, что процесс стабилизации ядер можно раскрыть с помощью нейтрино? Странный вопрос для специалиста по надежности, не так ли?

К л и н ч е р. Разумеется! И что же вы ответили?

Ф р е н к. Ничего, полковник. Эту тайну я не выдал Русским. Хотя я считаю, что именно с помощью нейтрино в этом деле можно немалого достичь. Очень немалого!

X е н и ш. Простите, док, а вы уверены, что правильно поняли поведение и смысл намеков этого русского? Понимаете: это очень важно!

Ф р е н к. Конечно! Не мог же я, физик, спутать нейтрино с нейтроном. Впрочем, вы вольны принять или не принять к сведению мои догадки. Дело ваше.

К л и н ч е р. Доктор Гарди, кто у русских считается видным специалистом по нейтрино?

Ф р е н к. Шардецки. Академик Иван Шардецкн.

К л и н ч е р. Шардецки, Шардецки... что-то знакомое. (Подходит к столу, роется в бумагах.) Ага, вот! (Хенишу.) Все сходится, сенатор. Вот телеграмма. (Читает.) «Соединенные Штаты Америки, Калифорния, Беркли, университет. Председателю оргкомитета Международного симпозиума но физике слабых взаимодействий Бенджамену Голдви-ну. Президиум Академии наук СССР извещает, что в виду болезни академик Шардецкий не сможет участвовать в симпозиуме...» В виду болезни... Что может быть тривиальней такого предлога! Просто Шардецкому теперь незачем лететь через океан и самому все выведывать. Стажер успел передать, что мы такую работу не ведем... О, я чувствую, русские придают большое значение этим исследованиям!

X е н и ш. Хм, возможно... Скажите, доктор Гарди, а кто у нас наиболее авторитетный специалист в области нейтрино?

Ф р е н к. Конечно же Бен, Бенджамен Голдвин, мой шеф.

X е н и ш. Вот как. Хм...

К л и н ч е р. Пожалуй, у нас больше нет к вам вопросов, доктор Гарди. Хочу только предупредить вас о необходимости хранить в тайне наш разговор.

Ф р е н к (встает). Разумеется. У меня тоже есть пожелание, полковник: если вы намереваетесь привлечь для консультации Бена... профессора Голдвина, я думаю... вам лучше не ссылаться на меня.