Книга Горизонты допустимого онлайн

Его охватило упоительное чувство полета, стремительного движения, скольжения над высокотравьем, цветами… Пардус ощущал всем телом бархатистую кожу Рыжика, игру упругих мышц под нею, чувствовал, как буйная радость скачки, переполнявшая четвероногого друга, переливается в его тело. Ветер обвевал разгоряченное лицо мальчика, ерошил пепельно-серую гриву волос. Остро и пряно, как после дождя, пахли травы и цветы, колебались холмы с кустами. Испуганный заяц кубарем выкатился из-под копыт коня и, закинув уши на спину, серым комочком исчез в разнотравье. Брызнула вода степного ручья, и ликующий клич Пардуса слился с радостным ржанием Рыжик. Пардус напряг руку, которой обнимал шею коня.

– Тише. Спокойно…

Рыжик перешел с галопа на тихую рысь, потом на медленный шаг и остановился около небольшого озера, густо заросшего камышом, лилиями, кувшинками.

Пардус соскочил с коня и растянулся на берегу возле воды. Конь, не спеша, забрел в озеро и долго пил зеленовато-прозрачную воду, густо настоянную на степных растениях, а потом принялся щипать траву.

– Хорошо мы с тобой пробежались, – сказал Пардус коню, забрасывая руки за голову. – Совсем как люди степи. – Он поднялся и протянул Рыжику кусок густо посоленной лепешки: – Вот тебе. А теперь беги к своим. Да и мне пора в стойбище. Эх, посадить бы на твоих братьев моих братьев и махнуть туда, где небо опускается на степь, – продолжал Пардус, задумчиво, ласково поглаживая жесткую черную гриву коня. – Любые просторы наши, даже длинный соляной путь станет коротким. Но… – Серые глаза Пардуса потемнели. – Матери не разрешат. Нехорошо будет, если они узнают, что я сажусь тебе на спину, что ты меня носишь… Иди к своим!

Рыжик переступал передними ногами в черных чулках и, казалось, прислушивался к словам мальчика. Пардус медленно побрел к стойбищу, а конь, срывая на ходу лакомые верхушки трав, ушел в степь.

Стойбище располагалось на узком мысу, на лесистом берегу реки. Мыс круто обрывался к воде с двух сторон, а с третьей, там, где он переходил в равнину, стойбище ограждал частокол из бревен с высоким земляным валом. В частоколе был проход, который на ночь закладывали бревнами.

Длинные приземистые хижины с глинобитными стенами и двускатными крышами из жердей, камыша и веток стояли по вытянутому кругу, образовав двор с несколькими каменными очагами, на которых в теплое время года готовили пищу. Здесь же стояли небольшие глинобитные сарайчики с плоскими крышами, в которых хранились зерно, мясо, конопля, шерсть, шкуры. На конопляной бечеве, натянутой между шестами, вялилась на солнце рыба, добытая этой ночью. Под стеной одной из хижин, в тени, молоденькая девушка терла зерно в зернотерке. Это была ровесница Пардуса – Козочка.

– Старшая мать спрашивала тебя, – сказал она Пардусу, не поднимая головы. – Мать собрала племя поливать поле.

– И охотников? – переспросил Пардус.

– И охотников, и мастеров – всех, – кивнула Козочка. – Ручей совсем пересох. А дождя все нет и нет…

– Надо было сеять в другом месте, – недовольно проворчал Пардус. – Поближе к лесу, где источники. Говорили же ей…

– И клыкастые истоптали бы посев, съели зерно, – возразила девушка. – Около леса посев трудно уберечь.

– А охотники на что? С хорошим оружием они прогнали бы клыкастых. А в лесу можно собирать ягоды, орехи, грибы, – сказал Пардус. – Если больше охотиться, бортничать, тогда и зерна меньше нужно.

– Что ты говоришь! – испуганно всплеснула руками Козочка. – Зерно – это жизнь племени, его сила! Так говорит старшая мать.

– Старшая мать, старшая мать! – досадливо поморщился Пардус. – Только и слышишь: «старшая мать». А что она понимает в охоте?

Он вошел в сумрак хижины. Внутри она была разделена глиняными перегородками, не доходящими до потолка. Входы из одного помещения в другое были завешены камышовыми циновками, которые при необходимости можно было забросить на поперечные балки, вмазанные в глиняные стенки. Такие же циновки из камыша, веток и травы покрывали глиняный пол. Сейчас, когда в хижине никого не было, они лежали кучей у стен, где ночью на шкурах спали взрослые и дети.

У входа в хижину возвышались две глиняные печи, напоминающие широкие кувшины. В большое отверстие внизу печи клали дрова, а в круглые дыры на верхушке выходил дым. Такие же отверстия для дыма были и в стене хижины, но повыше, под самым потолком.

– Ты бы пошел на поле, помог матерям и сестрам, – заглянула в хижину Козочка. – Матери будут сердиться, если ты не придешь.

– Пусть сердятся, – пожал плечами Пардус, – они всегда чем-то недовольны. Лучше Пардус пойдет, поищет кабана. Их много в ближнем лесу. Они могут потравить посевы. А поливать – это занятие не для охотника.

– Старшая мать сказала: все должны помогать посеву.

– Так Пардус же и собрался помогать! – ухмыльнулся мальчик. – Если кабаны потравят посев, поливать будет нечего. Так что я пошел.

Он заткнул за пояс три коротких дротика, взял в правую руку толстое боевое копье, а на шею повесил длинный бронзовый нож в кожаных ножнах. Рукоятку ножа из древесины дуба Пардус только вчера закончил покрывать тонкой резьбой. На ее конце красовалась голова гепарда – тезки Пардуса.

– Дай посмотреть! – подошла к нему поближе Козочка. Пардус снял нож с шеи и протянул девушке. Козочка вытащила из ножен длинное обоюдоострое лезвие и осторожно провела по нему пальчиком.

– Сколько хороших браслетов можно сделать, – мечтательно прошептала она.

Пардус раздраженно выхватил нож из ее рук. Он ожидал, что Козочка похвалит его за искусную резьбу на рукоятке, а она… Эти девчонки все одинаковы. Браслеты им нужны вместо боевого оружия. Нечасто попадали изделия из бронзы к людям племени. Откуда-то издалека приносили их странники, и много нужно было отдать шкур, зерна, меду, воска за каждый браслет, серьгу или подвеску. А оружие из бронзы попадало к племени и вовсе редко. Может, племена, которые их делают, не хотят, чтобы соседи стали сильнее? Этот нож попал к Пардусу случайно, получил он его за услугу. Они с Сайгаком однажды охотились в степи на дроф. Одну подбили, но слабо: она убегала все дальше в степь. Было очень жарко, и Сайгак не выдержал.

– Да ну ее! – махнул он рукой, немного пробежав за птицей, и пошел в стойбище.

А Пардус продолжал преследовать дрофу: очень уж не хотелось ему возвращаться в стойбище без добычи. Птица повернула ближе к оврагу, заросшему кустарником, наверное, надеясь запрятаться там. Вот здесь-то, в лесном овраге, Пардус и нашел Странника. Он лежал на склоне оврага и жалобно стонал:

– Пить, пить…

Его длинная льняная рубаха была в крови, короткие кожаные штаны разодраны, а сапожки, сплетенные из лыка, совершенно истоптаны. Ни шапки, ни нагрудника у него не было. Из оружия при нем был только длинный нож, тогда еще с рукояткой из потрескавшегося рога.

– Пить, пить, – стонал незнакомец.

Пардус сорвал несколько лопухов, соорудил из них ковшик, набрал воды из ручья, пробегавшего по дну оврага, и напоил раненого. Потом он обмыл ему лицо, покрытое запекшейся кровью, осмотрел раны на боку и груди. Когда он его поворачивал, раненый открыл глаза. Сначала в них мелькнул испуг, потом выражение глаз смягчилось, и, с трудом подбирая слова, он проговорил:

– Надо закрыть дырки: здесь, здесь и здесь. – Он осторожно прикоснулся к ранам. – Разорви рубашку и… да, завяжи…

Выговаривал он слова не так, как люди племени, где вырос Пардус, но мальчик все понял.

– Перевяжи, – поправил его Пардус. Он вытащил из ножен нож раненого, разрезал рубаху и, приложив к ранам листья подорожника, перевязал их.

– Полежи, – сказал он, окончив перевязку, – я схожу за мужчинами, и мы перенесем тебя в стойбище.

– Нет, нет, – забеспокоился незнакомец, – никто не должен знать, что я здесь.

– А кто тебя ранил? – спросил Пардус.

– Дикие из степи… Ночью… Из темноты. Я сидел у костра… Хорошо видно… Забрали все. И коней…

– Коней? – удивился Пардус. – Как их можно забрать? Ведь они в степи.

– Дикие в степи. Мои были ручные. – Ему было трудно говорить, но он продолжал: – Вот выздоровею – и опять придется ловить и приручать коней.

Пардус сделал шалаш над раненым, принес медвежью шкуру из стойбища и собрал хворост для костра. Он навещал незнакомца через день, приносил ему мясо, мед, лепешки, а тот рассказывал о дальних землях и народах, где успел побывать. Его так и звали – Странник.

– А где твое племя? – как-то спросил Пардус.

– У меня нет племени, – нахмурился Странник. – У странников не бывает племени.

– Почему?

– У нас, как и везде, – вздохнул Странник. – Чтобы быть в племени, нужно жить вместе со всеми. А Странник поссорился с племенем и теперь всю жизнь в пути.

– А разве он не может возвратиться в племя?

– Женщины не разрешат. Они не любят рассказов о дальних странах. Боятся, что молодые охотники уйдут надолго. Кто тогда будет кормить племя, защищать его?

– Наши женщины тоже такие, – вздохнул Пардус. – Очень они не любят переселяться. Говорят, детям и старикам тяжело в дальнем пути. Да и жилища бросать им жалко. Вот даже зерно сеют все на одном и том же месте. А собирают с каждым годом все меньше. Уже какое лето дожди идут редко и слабо. Надо поливать посевы, ухаживать за ними. Охотники недовольны, им некогда охотиться, искать мед. Может, и в племени Странника так же?

Странник молчал.

Он быстро выздоравливал, и однажды Пардус напомнил ему о его обещании приручить диких лошадей.

– Ладно, – сказал, наконец, Странник. – Мне не уйти далеко без коня. Будем ловить. Проследи, куда ходят на водопой кобылы с жеребятами. Принесешь соли и побольше кожаных ремней.

– Ремни найдутся, а вот соль…

– Разве в племени нет соли?

– Есть, но женщины прячут. Соль приносят издалека, от большого озера. А она тяжелая. Поэтому ее мало…

– Ну, принеси хоть немного. Да, и лепешек.

Пардус не мог уходить из стойбища надолго, потому что матери племени требовали, чтобы каждый, уходя, сообщал, куда идет и на сколько.

– Мало ли что может случиться, – говорили они, – племя должно знать, где его дети.

Но Пардус давно понял, что главное для матерей – это послушание. Послушания они требовали даже от взрослых мужчин.

– Как вы можете выручить меня, если на меня нападет зубастый? – однажды в сердцах спросил старшую мать могучий Беф, которого она отчитывала за самодовольную отлучку на охоту. Он упрямо наклонил огромную голову на толстой шее, став еще больше похожим на дикого быка, чье имя носил.

– И что вы можете сделать против зверей-воинов? – поддержал его жилистый коренастый Фагу, которого недавно тоже ругали за то, что он пропадал в лесу три дня вместо обещанных двух. – Да пока вы придете на помощь охотнику, зверь успеет съесть его.

– Не обязательно зверь нападет! – ответила старшая мать. – А вдруг охотник попадет в яму?

– С чего бы это я падал в яму? – искренне удивился Беф. – Разве у меня нет глаз? – Но женщины были непоколебимы.

К счастью для Пардуса, ближайший водопой, куда ходили кобылы с жеребятами, был совсем недалеко от стойбища, у степного озера, заросшего камышом. Там-то, на берегу, истоптанном конскими копытами, он и рассыпал соль и куски лепешки. Лошади, испуганные, наверное, запахом человека, на следующий день не пришли к водопою. Но через день соль и лепешки исчезли.

– Так, – сказал Странник, когда Пардус рассказал ему об этом. – Посыпь еще соли, а я подготовлю остальное.

Из кожаных полос он сплел несколько длинных и толстых ремней и на конце каждого из них сделал петлю. Затем послал Пардуса в лес нарубить жердей, обстругал их и заострил. Готовые колья он камнями вбил в землю, перегородив овраг, а Пардуса заставил выровнять его стенки между двумя загородками.

– Это будет ловушка для коней, – догадался Пардус. – Но как Странник загонит туда табун? И почему такая маленькая ловушка?

– Чтобы кони не могли разогнаться и перепрыгнуть загородку, жерди нужны бы повыше, но нам с тобою не соорудить такой загон.

И все-таки одно большое дерево им пришлось срубить. Они его и рубили, и пилили ножами, и даже пережигали. Пламя жгло дерево только в одном месте, потому что с обеих сторон от него Странник обмазывал ствол глиной и поливал водой. Разделив ствол на толстые короткие колоды, Странник объявил Пардусу:

– Все готово. Придешь ночью.

Стойбище охранялось, но сторож обычно сидел у входа и очень редко обходил стойбище. Пардус подождал, пока все заснули, вышел из хижины, разделся, связал оружие и одежду в один узел, привязал его к голове и соскользнул в теплую воду озера. Он умел плавать бесшумно, но сейчас не очень-то и старался, резонно рассудив, что сторож, если и услышит плеск, примет это за прыжок охотящейся щуки. Звезды отражались в темной спокойной воде, и сейчас она казалась Пардусу такой же бездонной, как чистое ночное небо. Выбравшись на берег, Пардус быстро оделся, подхватил копье, заткнул за пояс нож и дротики и побежал к оврагу. Свет костра он увидел издали и еще раз порадовался, что люди стойбища редко ходили в степь, а уж ночью никогда.

Странник ждал его. Он вручил Пардусу свернутые ремни и пошел, прихрамывая, к водопою.

– Теперь нарви травы, – приказал он. – Побольше. Пардус начал рвать траву, а Странник привязывал ремни к колодам, которые он принес заранее и спрятал в камышах. Петли на конце ремней они засыпали травой, а сверху траву посыпали солью и кусочками лепешки.

– Плохо, – сказал Странник, – мало соли. Ну, может, получится.

Десять петель лежали у водопоя, привязанные к колодам. Пять ремней лежали около Странника, а пять около Пардуса.

– Теперь слушай, – сказал Странник. – Утром кони придут пить. Когда дети начнут щипать соленую траву и попадут в петли, тяни. Но только по моему знаку. Нужно, чтобы в петли попало хотя бы четверо. Больше они не придут сюда пить.

На востоке серело. Прохладный ветерок потянул из степи, отгоняя надоедливых комаров.

– Это хорошо, что ветер от степи, кони не учуют нас, – прошептал Пардус.

– Так каждое утро, – спокойно ответил Странник. – Я проверил. А теперь тише. Скоро придут кони.

В утренних сумерках мелькнули силуэты низких головастых лошадей. Пепельно-серые, с жесткой стоячей гривой, с толстыми ногами в черных «чулках», с длинными черными хвостами, они казались неуклюжими. Но, присматриваясь к быстрым, резким движениям, легкому, грациозному бегу, Пардус убедился, что неуклюжесть эта кажущаяся. Лошади бросились к воде. Сначала пили бурые жеребята с полосатыми ногами. Потом кобылы, а жеребец все стоял, зорко осматриваясь, нюхая воздух широко раздутыми ноздрями. Наконец табун напился, и лошади начали смачно хрупать влажную от росы траву. Первыми, конечно, соленую пищу обнаружили жеребята, которые резвились около озера, гонялись друг за другом, ржали, кусали за ноги взрослых лошадей, толкали их. А один даже вцепился в хвост жеребцу, и тот поволок его по скользкой траве. Но когда какой-то жеребенок заржал, все остальные стабунились на соленой траве и, отталкивая друг друга, начали поедать ее, фыркая и отдуваясь.

– Пора! – крикнул Странник, вскочив с земли. Табун исчез в степи, но трое жеребят бежали очень медленно, привязанные ремнями к тяжелым бревнам, и, наконец, остановились, жалобно повизгивая в сторону ускакавшего табуна. Пардус кинулся было к ним, но Странник остановил его.

– Пусть попривыкнут, – сказал он. – Скоро они захотят пить и пойдут к озеру, а бревна тяжелые…

Но только к вечеру сначала один жеребенок, а за ним и двое других, понурясь, побрели к воде. К этому времени они уже основательно намучились с бревнами и потому почти не обращали внимания на Странника и Пардуса, которые ходили возле них.

– Пускай привыкают, не подходи близко, – время от времени повторял Странник.

Ночью Пардус ушел в стойбище, а утром снова пришел к озеру.

– Теперь пора, – сказал Странник, завязав петлю на ремне. Он метнул ее на одного из жеребят и начал натягивать ремень. Сначала жеребенок рванулся в степь, но, почувствовав, что петля перехватывает ему дыхание, остановился и начал трясти головой, чтобы сбросить петлю. Странник, потихоньку подтягивая ремень к себе, повел его к оврагу, где устроил перегородку. А когда все трое жеребят оказались в загородке, заложил жердями вход в нее и отвязал жеребят от бревен. Жеребята сначала пытались перепрыгнуть загородку, но, убедившись, что это им не по силам, напились из ручья, который протекал по дну оврага, и начали пастись по его берегам.

Через несколько дней они выщипали и вытоптали всю траву, которая росла в загородке, и тогда Странник с Пардусом начали рвать траву и бросать им в загородку. А Пардус, кроме того, время от времени приносил из стойбища соль и лепешки. Скоро жеребята уже не шарахались от людей, а, заслышав их шаги, бежали к загородке и тыкались черными холодными носами в ладони, посыпанные солью. К Пардусу особенно привязался один из них, с рыжим пятнышком на лбу, но и двое других тоже встречали его радостным ржанием.

Как-то Странник перелез в загон со шкурой в руках и начал набрасывать ее поочередно на жеребят, которые испуганно взбрыкивали, сразу же освобождаясь от нее. Но он терпеливо поднимал шкуру и снова набрасывал, ласково разговаривая с ними, поглаживал, а главное, угощал лепешками с солью. К вечеру жеребята перестали дичиться и спокойно стояли, когда он покрывал их шкурой и даже завязывал се веревками вокруг туловища. Пардусу он велел делать то же самое, и тот возился со своим любимцем, которого за рыжее пятнышко прозвал Рыжиком, хотя тот был таким же серым, как и остальные. Труднее пришлось приучать жеребят к широкому ремню, обхватывающему их морды, но с помощью соли, которой намазывали эти ремни, удалось преодолеть и это.

– Теперь главное, – сказал Странник. Из войлока и кожи, принесенных Пардусом, он соорудил две подушки, которые привязал к спине, обхватив туловище жеребенка под брюхом, надел намордный ремень с узкими полосками. Затем неуловимо быстрым движением вскочил на подушки и, намотав ремни намордника на руку, скомандовал Пардусу:

– Выпускай!

Пардус быстро открыл загородку и так же быстро закрыл ее, чтобы не убежали двое других жеребят. А Странник уже скакал в степи, то поколачивая пятками бока жеребенка, то натягивая поводья, то похлопывая жеребенка по шее.

Вернулся он, когда солнце клонилось к закату. Жеребенок был весь в мыле и дрожал. Странник насухо обтер его, поводил по загородке, а потом расседлал и отпустил пастись, привязав к колу на длинный ремень.

– Теперь ты, – сказал он Пардусу. – Держись за бока ногами. Крепче держись. Нельзя, чтобы он сбросил тебя. Когда набегается, начинай натягивать поводья. Сначала сильно, чтобы у него заломилась голова и он остановился. Потом то левое, то правое. У него будет поворачиваться голова, и он будет идти туда, куда тебе надо. Сначала сильно тяни, но скоро он привыкнет слушаться простого движение поводьев. Хочешь, чтобы бежал быстрее, слегка поколоти пятками по бокам. А если плохо слушается, можешь хлестнуть по боку поводьями…

Несколько дней Пардус объезжал Рыжика и сам учился ездить. Он никогда не бил своего любимца, а если тот начинал упрямиться, только похлопывал его по шее и начинал уговаривать. Казалось, Рыжик понимает все, что говорит ему человек, а может, просто он хорошо улавливал тон хозяина. Во всяком случаи, когда Пардус говорил с ним ласково, он подбегал к нему, терся головой о плечо. А стоило хозяину накричать на него, он отбегал в сторону и обиженно отворачивался от Пардуса, когда тот подходил к нему, делал вид, что его интересует только трава. Соли и лепешек Рыжику перепадало, конечно же, намного больше, чем другим жеребятам, и дружба человека с конем быстро крепла. Но особенно она возросла после случая со львами.

Пардус тогда скакал по краю глубокого оврага, который в этом месте образовывал дугу. Вот львы и подстерегли всадника именно в этом месте. Две львицы подбегали со стороны левого края дуги, одна с годовалым львенком справа. А в середине бежал здоровенный самец с роскошно черной гривой. Они не спешили, уверенные, что добыча не уйдет от них. Понял это и Пардус, зная длину львиного прыжка. В какую бы сторону он ни поскакал, пробиться в степь возможности почти не было. Пардус заглянул в овраг и быстро сообразил, что пока они с Рыжиком будут осторожно спускаться по очень крутому склону, львы очутятся у них на плечах.

– Бросай коня и прыгай в овраг, – услышал Пардус крик Странника, скакавшего далеко в степи.

Тогда Пардус спрыгнул с седла, сдернул со спины длинный лук и начал стрелять во львов, надеясь остановить их. Отчасти это ему удалось. Львенок, высоко подняв хвост, помчался в степь, а львица, которая шла с ним, захромала. Приостановились и две другие львицы, шедшие слева. Зато лев, оцарапанный стрелой, разъярился и огромными прыжками кинулся на Рыжика, который жалобно ржал на краю оврага. Стрелять было уже некогда, и Пардус метнул дротик. Дротик попал в плечо льву как раз в тот момент, когда он распластался в последнем прыжке на Рыжика. Дротик, конечно же, не остановил огромную тушу, но помешал смертоносной точности прыжка. Лев промахнулся, и Пардус с радостью увидел, что Рыжик уже как ветер несется в степь, а за ним гонятся две львицы, явно отставая. Дальше он уже ничего не видел, так как кубарем скатился на дно оврага, цепляясь за кусты и неровности, чтобы не расшибиться о дно. А лев стоял на краю оврага и свирепо рычал на человека, так как, во-первых, тот лишил его законной добычи, а во-вторых, сильно болело плечо, в которое глубоко вонзился тонкий острый костяной наконечник дротика. Но спуститься в овраг лев так и не решился, а может, ему помешала рана.