Книга Нештатная ситуация онлайн - страница 4

Вопросы и задания

1. Раскройте содержание понятия «языковая личность»? Когда можно говорить о человеке как о языковой личности? Каковы уровни языковой личности?

2. Покажите на конкретных примерах, как формируется языковая личность.

3. Охарактеризуйте речевую манеру кого-либо из известных теле-или радиоведущих.

4. Какие позиции вы предложили бы заполнить в речевом паспорте личности? Попробуйте составить свой речевой паспорт, идеальный речевой паспорт преподавателя, менеджера, экскурсовода, врача, адвоката и представителей других, актуальных для вас профессий.

5. Сравните понятия языковой вкус и языковая мода. Приведите конкретные примеры, иллюстрирующие понятие языковая мода. Какие модные слова и выражения вы принимаете, а какие отвергаете?

6. Перечислите критерии хорошей речи. Какие дополнительные критерии могли бы предложить вы?

7. Опишите речевые портреты различных людей, с которыми вы связаны в повседневной жизни. Соотнесите их с типами речевой культуры.

Современная языковая ситуация и проблемы речевой культуры

Культурологами, психологами, лингвистами, а также писателями и журналистами отмечается заметное снижение общего уровня речевой и коммуникативной культуры на рубеже XX и XXI вв.

Состояние русской речи, особенно речи молодежи, вызывающее глубокую озабоченность не только у лингвистов и преподавателей-русистов, свидетельствует о нравственном неблагополучии общества, о снижении интеллектуальной планки, о неготовности многих вчерашних школьников к получению полноценного высшего образования. Заметного сдвига в сторону повышения уровня речевой культуры общества в целом пока не происходит, противоречивы и предлагаемые пути выхода из культурно-речевого кризиса. По мнению одного из ведущих специалистов в области культуры речи О.Б. Сиротининой, в сознании носителей изменилось представление об эталоне хорошей речи, книжное сменяется подчеркнуто разговорным и даже нелитературным (Сиротинина 2001: 152).

Признавая обоснованность такого рода оценок, следует иметь в виду, что в каждый период исторического развития общества наблюдается известная неудовлетворенность языком – современникам он часто представляется несовершенным, при этом взгляды людей на состояние языка их эпохи бывают интересными и дают ключ к пониманию пути развития языка (Ярцева 1969: 103). В этом отношении резкие оценки современного состояния русского языка не являются чем-то исключительным. В характеристике новых языковых явлений проявляются вкусы разных носителей языка – и тех, для кого характерно его творческое использование, и консерваторов. Именно соотношение этих оценок позволяет многомерно оценить современную речевую ситуацию и создать адекватный портрет современной языковой личности.

Анализ языка «текущего момента», учет конкретного языкового опыта каждого члена социума позволяют соотнести социально-психологические и собственно речевые характеристики разных членов языкового коллектива с общими параметрами современной языковой ситуации. «Динамика современного состояния проявляется в напряженных отношениях между исчезающими и возникающими элементами, между элементами традиционными и инновационными» (Едличка 1988: 263). Б.Ю. Норман отмечает, что речевая деятельность – это постоянное балансирование между тем, «что хочется сказать», и тем, «как можно сказать», а дело лингвиста – показывать, как этот компромисс разрешается в каждом конкретном случае (Норман 2001).

Стандартное, устоявшееся, консервативное в языке соотносится с нормой, а всевозможные отклонения от нее – область употребления языка, его «реальной» жизни – сфера узуса. По мнению С.Г. Ильенко, понятие языковой ситуации при анализе уровней русской речи должно быть связано не столько с принципом «что есть что», сколько с принципом «откуда куда» и предполагает три группы факторов: 1) собственно языковой материал разнообразной природы, все многообразие текстов разных стилей и жанров; 2) характер нормализаторской языковой деятельности и ее лингвистическое обеспечение (словари, справочники, грамматики); 3) общественное осознание социальной ответственности за родной язык (Ильенко 1995: 5).

Проблема соотношения узуса и нормы является одной из наиболее актуальных при исследовании современной языковой ситуации. Динамика нормы – причина культурно-речевых конфликтов в обществе: речевые новации могут приниматься одними носителями языка и вызывать яростное сопротивление у других. Важным при этом представляется следующее замечание В.Н. Телия: «Нарушение узуса вызывает “протесты” типа “так не говорят”, а нарушение нормы – “неправильно, так нельзя сказать”. Таким образом, речевая деятельность имеет как бы два фильтра: узус просеивает сквозь свое сито еще не существующие, но возможные знаки, вводя их в данность языка (langue), а нормативный фильтр корректирует речь, освобождая речевую деятельность (language) и язык (langue) от “порчи”» (Человеческий фактор в языке 1991:39). Так называемые диагностические ошибки фиксируют напряженные места в существующей кодификации литературного языка, сигнализируют о происходящих изменениях в норме (ср.: более серьезнее, очень огромнейший, видели о том, подтвердили о том, обеих собеседников) (Нещименко 2001:126).

Л.А. Вербицкая подчеркивает, что при характеристике языковой нормы необходимо учитывать соотношение позиций говорящего и слушающего: «Если считать, что языковая норма – это совокупность явлений, разрешенных системой языка, отраженных и закрепленных в речи носителей языка и являющихся обязательными для всех владеющих литературным языком в определенный период времени, то для говорящего, если он этой нормой владеет, она как бы устанавливает границы, за которые он не должен выходить. Из этого следует, что в рамках этих границ варьирование возможно <…>. Что же такое норма для слушающего? В первую очередь, это отсутствие помех любого рода. Если говорить о норме произносительной, нет никаких диалектных, просторечных особенностей, каких-то черт, указывающих на принадлежность к определенной социальной группе, нет никаких индивидуальных черт. Ничто не отвлекает от сути, содержания высказывания» (Вербицкая 2001: 63). Это положение представляется очень актуальным в аспекте языкового образования, целью которого является воспитание активного и владеющего всем арсеналом языковых и речевых средств говорящего и «интеллигентного слушателя», умеющего оценивать речевой портрет собеседника и учитывать его в процессе общения. О.А. Лаптева отмечает, что для нашего времени характерно усиленное воздействие культурно-речевых факторов на состояние нормы, на соотношение различных вариантов в устной и письменной речи. «Социальная стратификация речевой жизни общества ведет через все возрастающее число говорящих и пишущих публично к усилению фактора языковой моды на постоянно происходящую борьбу нормативных вариантов одного языкового явления. Стремительно возникают и так же быстро уходят в небытие массовые поветрия в предпочтении варианта, порой ненормативного. В узусе нарастает хаос, разброс в употреблении слова, формы, конструкции, звучания. Задачей нормы остается узаконение варианта, упорядочение хаотичности, но она идет на это неохотно, и большая сфера узуса остается неузаконенной» (Лаптева 2002: 345). «Узус мобилен и подвижен, он легко поддается всем факторам влияния – экономическим, социальным, профессиональным, возрастным, индивидуальным, пространственным; он легко отзывается на речевую моду», – справедливо подчеркивает автор (Лаптева 2002: 346). Обобщая характеристики нормы, И.Т. Вепрева выделяет следующие принципы отбора нормативного образца: «1) верность культурным традициям (самый сильный параметр, поэтому основным признаком нормы считается ее консерватизму, 2) следование законам языка;

3) распространенность языкового факта; 4) авторитетность источника. Учет всей совокупности факторов позволяет ученым выбирать образцовый вариант в качестве нормативного» (Вепрева 2006: 112). Однако, как отмечает Л.П. Крысин, языковая деятельность носителя литературного языка протекает в постоянном – но при этом обычно не осознаваемом – согласовании собственных речевых действий с тем, что предписывают словари и грамматики данного языка, и с реальной повседневной речевой практикой его современников (Крысин 2005). Е.Н. Геккина, давая обобщенную характеристику вопросов, которые поступают в Службу русского языка Института лингвистических исследований РАН, отмечает, что более 90 % материала составляют вопросы, связанные с оценкой нормативности тех или иных языковых явлений. При этом самым заметным и привлекающим внимание в слове является место ударения, затем следуют морфологические нормы (Геккина 2006: 120–127). Ю.С. Степанов в книге «Константы. Словарь русской культуры» выделяет характерную черту русской речи: «Не быть вполне нормативным и не быть неправильным» – в этом диапазоне между нормативностью и неправильностью протекает свободное творчество новых форм русской речи (Степанов 1997: 718). Конкретный языковой материал говорит о возможности двоякого отступления от нормы: одни отступления отражают живую мысль, стремление к выразительности, другие возникают как результат незнания или невнимания к качествам своей речи.

Итак, речевое поведение современника определяют три основные группы употреблений: 1) отвечающие литературной норме; 2) индивидуальные и социально-возрастные случайного, разового характера; 3) ненормативные и при этом широко распространившиеся, закрепившиеся в речи, иногда с признаком социально-профессиональной принадлежности. Говоря о принципиальной возможности освоения нормой новых языковых феноменов, Л.П. Крысин отмечает, что есть основания для введения некоей «шкалы толерантности», на одном полюсе которой располагаются оценки «консерваторов», а на другом – тех, кто легко допускает в собственную речь новшества (Крысин 2003: 64).

Истоки тревожного состояния русской речи, заметного сегодня каждому культурному члену общества, многие лингвисты, писатели, публицисты видят в нашем прошлом, в господствовавшем на протяжении десятилетий тоталитарном языке. «Казенный надзор над словом привел к тому, что в стране с глубочайшими традициями языка, давшей миру сокровища литературы и поэзии, стала вырождаться русская речь. В устах официальных ораторов она превратилась в набор бездуховных фраз, в свалку словесного мусора. <…> Фальшивые мысли порождают фальшивый язык» (Костиков 1989). Несомненно, губительная роль «фальшивого языка» проявлялась не только в политике и в средствах массовой информации: его воздействие ощущалось на всех ступенях образования, и сопротивление ему думающие и образованные педагоги считали одной из важнейших задач воспитания.

К концу XX в. языковая ситуация существенно изменилась. Раскрепощенность говорящих, связанная с объективными и прогрессивными, по существу, процессами демократизации общества, особенно заметная в СМИ, действует на все механизмы языка. Однако при отсутствии общей и речевой культуры эти факторы перерастают в речевую вседозволенность, пагубно воздействующую на языковую среду. В то же время справедливо утверждение Е.А. Земской: «Люди не стали говорить хуже, просто мы услышали, как говорят прежде только читавшие и молчавшие. И обнаружилась давным давно упавшая культура речи» (Русский язык конца XX столетия 2001: 3). Как уже отмечалось, очевидное снижение, «усреднение», «массовизация», «огрубление» речевого стандарта (Нещименко 2001: 99) в последние два десятилетия особенно заметны в средствах массовой информации, возросшее влияние которых на языковую среду сегодня не подвергается сомнению (см., например: Сметанина 2002). Приведем несколько примеров:

Наконец все расселись, и на большом экране запустили киножурнал «Фитиль» № 184. «Чукчи-оленеводы не выполняют план поставок кожсырья», – вещал закадровый голос. Зал респектабельно улюлюкал. Атмосфера волнительного ожидания не покидала партер, даже когда кадры с оленеводами сменились на другие (АиФ. 1997. № 51).

Правительство чешет репу и над следующей президентской установкой – увеличением за три года в 1,5 раза реальной зарплаты бюджетникам (АиФ. 2005. № 16).

Поп-дивы выехали на сцену на гигантском пьедестале и, взявшись за руки, молча простояли под куполом Олимпийского, как Минин и Пожарский под куполами Кремля, пока играл мрачный, траурно-торжественный инструментал, оплакивающий тему «Я сошла с ума». То есть нагонялся и раздувался пафос «возвращения». Потом они слезли с пьедестала (МК в Питере. 2005. 15–22 июня).

За что и как отправлять в отставку, решает президент. Рожа не понравилась – и он отправил в отставку (АиФ. 2005. № 37).

Особый концентрат «меринов» и аглицкой речи наблюдался у Юсуповского дворца… (Комсомольская правда в Санкт-Петербурге. 2005. № 46).

Средства массовой информации стали «речевой средой» многих носителей языка: «Так или иначе, к концу XX в. язык СМИ со всеми своими достоинствами и недостатками, хотим мы того или нет, становится эталонным, нормотворческим фактором, влияющим на формирование нормы современного литературного языка, а также на уровень этнической языковой культуры в целом (Нещименко 2001: 101). «Чтение газет и журналов – часто единственная сфера речевой деятельности, в которой задаются “эталоны”, “нормы”, “эстетика”. Многие массовые болезни языка поэтому объясняются влиянием языковых средств массовой коммуникации на речевой облик общества и многих его представителей» (Граудина и др. 1995: 85). Бурно меняющаяся социокультурная ситуация позволяет утверждать, что пальму первенства по интенсивности воздействия на языковую личность печатные средства массовой информации сейчас уступают телевидению. Особая роль в формировании языковой среды, в которой сегодня «обитает» молодежь, принадлежит Интернету. Двадцать лет назад Д.С. Лихачев впервые использовал достаточно новое в то время понятие «экология» в необычном контексте – «экология культуры», «нравственная экология»: «<…> Экологию нельзя ограничивать только задачами сохранения природной биологической среды. Для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды – задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его “духовной оседлости”, для его привязанности к родным местам, для его нравственной самодисциплины и социальности» (Лихачев 1995: 50). Неотъемлемой составляющей экологии культуры является экология языка, непосредственно связанная со средой бытования и самовыявления каждого человека, его сознанием человека, свойствами его личности (Журавлев 1991; Савельева 1997; Скворцов 1996; Шкатова 2003).

Л.И. Скворцов пишет: «В оценке подлинных болезней языка очень важным оказывается и собственно экологический подход. Ведь, так же как в природе есть предельные уровни радиации, загазованности атмосферы, загрязненности водной среды, выше которых могут начаться необратимые процессы разрушения, так и в языке существуют пределы его искажения, огрубления, нарушения смысловых, стилистических и грамматических норм. И дальше этих пределов говорить о языке как об орудии мысли, важнейшем средстве общения и первоэлементе литературы попросту не приходится» (Скворцов 1994: 105). Ю.Н. Караулов отмечает, что «растабуирование» коснулось не только политической и социально-экономической сферы, но и привело к лексической вульгаризации устной речи в разных сферах. Грубословие стало привычной формой выражения не только в устной, но и в письменной речи (Караулов 1995: 15).

Ярко выраженная конфликтогенность, нагнетание отрицательной экспрессии характеризуют разные формы речи и, несомненно, оказывают отрицательное воздействие на личность. Языковая экология требует активного внедрения в образовательное пространство норм гармоничного вербального общения, которое поможет в определенной мере нейтрализовать агрессивность современной риторики в разных сферах. Н.Д. Бурвикова и В.Г. Костомаров делают акцент на игровом начале современной речевой ситуации: «Современная полифония индивидуального разнообразия, формируемая на дистанции: от либерализации языка к его карнавализации – характеризуется символикой, снятием запретов, безрассудством, шалостями, чудачествами, всеобщим пародированием, одновременным утверждением нового и отрицанием старого, смешением стилей, самоутверждением личности, выросшей в мире традиционных ценностей» (Бурвикова, Костомаров 1998: 23).

Карнавализация органично связана с творческой активностью носителя языка; живой речи свойственно «постоянное стремление к выходу за пределы стандарта, кодифицированной нормы, традиции, которые могут препятствовать выражению речевой индивидуальности говорящего и противоречить языковому творчеству Иначе говоря, естественное свойство живой речи – стремиться к стандартам и в то же время уклоняться от них. В этом двустороннем, амбивалентном, противоречивом и устойчивом качестве человеческой речи заключается существо самого языка и его творческое начало» (Химик 2005: 48). Как пример карнавальной раскрепощенности приведем фрагмент интервью, взятого одним из ведущих журналистов журнала «Огонек» у профессора В. Глазычева. Интервью посвящено проблемам культуры, в частности книжному буму в России:

– Я вот тоже удивляюсь: что значит «перестали читать» при таком книжном буме? Ежегодно в России сотни тысяч тонн бумаги поглощает рынок книг.

– Нет, и вправду существуют люди, которые перестали читать. Это те, кто читал только потому что нечем было заняться, – теперь они, слава богу, заняты делом. Так что некоторые потери читательской массы есть вполне благотворный признак… А по поводу общей ситуации с чтением <…>. Когда в библиотеке какого-нибудь захолустного райцентра вдруг сталкиваешься с тем, что у них очередь на книгу Хайдеггера, сразу мозги прочищаются. Блин, я даже не слышал про такого чувака <…>

– Это один из самых любопытных философов XX века <…> (Огонек. 2002. № 42).

Очевидно, что карнавализация, не связанная с глубокой внутренней культурой, таит серьезные опасности: «Снижение языковой планки в сфере публичной вербальной коммуникации в какой-то мере способствует истончению слоя интеллигенции, являющейся потенциальным носителем и пользователем литературного языка» (Нещименко 2001: 107). Выступая на расширенном заседании Ученого совета Волгоградского государственного университета, В.Г. Костомаров отметил: «В целом все процессы связываются с бурным “языкотворчеством” – и с массой новаций. <…> Перестраиваются отношения между центром и периферией, изменяются стилевые координаты и стилистические оценки в разных типах речи, складываются новые принципы взаимодействия книжно-письменной и устно-разговорной стихий – в значительной мере под влиянием массовой коммуникации, все более берущей на себя роль литературно-языкового образца, которую в русской истории безраздельно играла художественная литература. Резко возрастает вариативность средств выражения, границы литературного стандарта становятся прозрачными, общество становится терпимым к ошибкам, нарушениям нормы» (Функционирование русского языка… 2002: 15).

Итак, современная языковая ситуация в различных исследованиях характеризуется с использованием существительных одной словообразовательной модели: демократизация, либерализация, неологизация, экспрессивизация, жаргонизация, криминализация, люмпенизация, варваризация, американизация, интернационализация, карнавализация. Этот ряд характеристик, различных по характеру заключенных в них оценок, остается открытым. При этом наибольшее общественное внимание привлекают процессы заимствования и жаргонизации русской речи.

Оценивая процессы, происходящие в современной речи, следует признать справедливость слов Ю.В. Воротникова: «Имманентные законы развития языка подобны законам природы: они не зависят от воли человека. Но есть в языке и другие сферы, вполне человеком контролируемые и регулируемые. Именно такова сфера культуры речи, нашего осознанного выбора в той или иной ситуации того или иного слова, той или иной стилистической фигуры, того или иного стиля общения» (Воротников 2003: 160).