Книга Нет плохих вестей из Сиккима онлайн

Не плачь, ибо, видишь ли, всякое желание – иллюзия, и вновь привязывает тебя к Колесу.

Р. Киплинг

Последний атлант

1

У него в голове гуси.

«Взгляни, что за зверя я там уложил?»

«Что за зверь – не знаю, а по паспорту Сидоров».

Николай Михайлович начинает рассказывать анекдот по телефону.

Надо отвечать. «Две блондинки. Первая: „Чем заняться?“ Вторая: „Включи, что ли, чайник“. Первая: „А он вскипел, что дальше-то?“ Вторая: „Ну, не знаю, поставь в холодильник, горячая вода всегда пригодится“.

Последний атлант ржет.

Он стоит в открытых дверях.

Он только делал вид, что его нет, просто мобильником пользуется без перерыва.

В детстве возможности Николая Михайловича были ограничены бедными функциями обыкновенного домашнего телефона, зато теперь он наверстывает, пользуется только продвинутой техникой. В годы становления наведывался в закрытые компьютерные сети банков, случалось, бродил в закоулках оборонного комплекса. К счастью, несколько шумных показательных процессов, прокатившихся по стране, отрезвили юного хакера; он нашел себя в играх.

В компьютерных.

Дантист по образованию, модернист по ориентации.

Летом – светлые шорты, линялая футболка, мягкие кроссовки.

Зимой – джинсовый костюм, теплая дутая «аляска». Кудри, голубые глаза.

Шесть раз счастливо женат. Мысли просты, не стоит сравнивать с фрактальными фигурами. Но если вы, молодые женщины, купили новую мебель, новый красивый ковер, чудные занавески, отливающую небесной голубизной фарфоровую посуду и вам срочно требуется обновить мужа, не смотрите в сторону Николая Михайловича. Вам нужен обыкновенный, так сказать, бытовой муж, у которого золотые руки, бегающие глаза, который пахнет потом и изменами, а Николай Михайлович всегда выбрит, аккуратен, он обожает анекдоты и эзотерику, образ жизни у него ночной, ваши подруги заахаются. Третья жена рискнула не пойти с Николаем Михайловичем на собрание эзотериков – теперь живет в другом городе, а Последний атлант переселился в квартиру рядом с моей. Стучит по клавиатуре, заходит покурить, опять и опять возвращается к любимому компьютеру. Подозреваю, что всех своих бывших жен он представляет исключительно в виде www.july, www.jenny, www.svetik, www.lapka, www.tamusik, www.gerda. На Новый год и на дни рождения дарит друзьям модемы и флешки; фильмы просматривает в ускоренном режиме, отыскивая вопиющие, на его взгляд, технические ошибки; носит майки с омерзевшим логином WINDОWS МUSТ DIЕ; абсолютно убежден, что Чужие среди нас, а IQ нормального системного администратора должен в три раза превосходить его физический вес. Последней жене в ответ на страстные ночные стоны не раз указывал: шлейф Durex не рассчитан на подобную скорость. А вторую пытался убить. Некий доброжелатель донес что-то такое о приключениях в зарубежной командировке, вот Последний атлант и отправился в офис жены, прихватив с собой кухонный нож. Ангелу-хранителю Николая Михайловича это не понравилось. Спасая хозяина от тюрьмы, толкнул его под колеса грузового автомобиля. С той поры Николай Михайлович хромает.

2

– Тебя нашел этот тип?

– Не знаю, о ком ты говоришь.

– А почему не спросишь?

– А нужно?

– Нужно, – покивал Последний атлант. – Не простой тип, в шляпе. Да еще и в легком плаще, можешь представить. На глазах очки. Хмурый. Полчаса стучал в твою дверь, пока я не выглянул.

– А зачем выглядывал?

– Так стучал же.

– Не к тебе.

– Тем более.

– И что он сказал?

– Всего только два слова.

– Мне нужно их знать?

– Наверное. Счетчик включен.

– Электрик, что ли?

Последний атлант пожал плечами.

Ладно. Проехали. Гости меня не интересуют.

Последнее время мы на белом коне. И все благодаря «Эволюции».

Я сам видел в офисе договора на поставку наших дисков в Португалию и Испанию.

Не знаю, почему именно в Португалии и в Испании геймеры проявляют такой особенный интерес к науке – может, потому, что Колумб, кажется, был оттуда. Так что электриком Последний атлант меня нисколько не удивил. Ко мне часто приходили непонятные люди. Да и сам Николай Михайлович появлялся не просто так. Даже сейчас прятал за спиной руки. А мог и не прятать. Знакомый пластиковый пакет. Я прекрасно знал, что лежит в этом пакете. Мои собственные джинсы. Час назад я специально оставил их на скамье в парке. Надеялся, что первым их подберет какой-нибудь бомж. Но повезло Николаю Михайловичу.

Утром он ходит в офис.

Просматривает документацию и новые наработки.

Он не хардкорный геймер, он не станет портить глаза, часами бесцельно пялясь в монитор, но стрелялки (шутеры) его всегда привлекают. Непременно чтобы вид «из глаза». Подозреваю, что таким образом он борется с мировым злом. Убивает все, что движется. А потом отводит душу в эзотерическом обществе, где собираются и левосторонние, и правосторонние. Друзей Последнего атланта интересуют прыгающие вулканы, катастрофические приливные волны, глобальные сбросы, гибель высокоразвитых цивилизаций. Все как один похожи на Шойгу, в самом хорошем смысле.

«У меня комплекс неполноценности», – не раз жаловался Последний атлант.

Я пытался его разубедить: «Никаких комплексов, реальная неполноценность!»

Но Николай Михайлович упорствовал. Даже при получении заграничного паспорта отличился. На вопрос: «Ваш родной язык?» – твердо ответил: «Bаsiс». «Да нет, мы спрашиваем про язык, которым вы постоянно пользуетесь!» – «А! Тогда, наверное, Си».

Топтать кнопки, жать батон, работать с «крысой» (мышь отечественного производства), отдавать трехпальцевый салют – в мире программистов Последний атлант фикус известный. И молитва у него одна. «Отче наш, иже еси в моем PC! Да святится имя и расширение Твое. Да прийдет Прерывание Твое. Да будет воля Твоя. BASIC насущный даждь нам днесь. И прости нам наши дизассемблеры, как копирайты прощаем мы. И не введи нас в Exception Error. И избави нас от зависания. Ибо Твое есть адресное пространство, порты и регистры. Во имя CTRL, ALT' и Святого DELETE, всемогущего RESET', во веки веков, ENTER!»

3

– Возьми трубку.

Единственными друзьями я считаю Последнего атланта и Пашу.

Николай Михайлович следит за тем, чтобы я жил комфортно, а Паша старается этот комфорт разрушить. Ничего странного. Паша – ламер (хромой). Самый тупой «чайник» может, пусть с трудом, но отличит процессор от БИОСа, из самого тупого «чайника» в конце концов может что-то получиться, а вот из ламера – никогда. Не случайно Паша в последнее время увлекся литературой: пишет альтернативный исторический роман. Не один. С женой местного олигарха. Заработав деньги, хочет получить ответ на все если, мучащие его с детства.

Если бы перекрыть течение Гольфстрим...

Если бы к власти пришел не Сталин, а Каганович...

Если бы неандерталец никогда не взял в руки дубину...

Если бы мы питались только воздухом, причем влажным...

Если бы мы уже слетали на Марс, только скрываем это. Американцы, к примеру, врут, что побывали на Луне, а мы, к примеру, врем, что не побывали на Марсе...

И тысячи других если.

Видимо, олигарху нравится занимать молодую жену увлекательными делами, иначе не отваливал бы Паше тонну баксов в месяц. Неплохие деньги, если учесть, что до начала совместной работы Паша выбирал в ресторане не самые дорогие блюда, а цветочниц гнал от своего столика. Говорил, что у него на цветы аллергия.

«Мы работаем над каждым словом».

Я верю. Став писателем, Паша многому научился.

«Водку нужно пить ледяную. Тогда наутро у тебя будет не позорный бодун, а благородная ангина».

Когда в альтернативном романе страсти и ужасы вспыхивают с совсем уж непомерной мощью, Ойлэ (так жена олигарха официально обозначила себя в отношениях с соавтором) пугается и лезет к Паше на колени. Она миленькая, я ее видел, но Паша ее безумно боится. Она мечтает сделать Пашу знаменитым. Но в запутанном Пашином сознании олигарх ассоциируется с чем-то вроде кемпера – знаете, это компьютерный игрок, сидящий в засаде. Цель у него простая: получить максимум с потерей минимума. Но, конечно, своими страхами Паша с Ойлэ не делится, поэтому она постоянно пытается влезть Паше на колени. А он боится, что или его убьют, или Ойлэ отравится противозачаточными таблетками.

У нее точно бак потек.

Например, она всерьез убеждала меня в том, что умеет менять скорость света. А еще ей хорошо известно, что в заброшенных тупиках нашего метро живут потерявшиеся когда-то мохнатые осмотрщики путей. А если в розетке поменять плюс и минус, лампочка начнет вырабатывать темноту и холод.

И все такое прочее.

– Слушай, – дышал в трубку Паша.

– Ну, говори, говори. Я слушаю.

– Ты внимательно слушай, а то с твоей позорной памятью...

Я неопределенно хмыкнул. Он прав, память – не мой конек.

– Мне справка нужна. Ты один знаешь о таких вещах. У тебя голова забита никому не нужными вещами. Вот скажи, когда в Советском Союзе ввели персональные звания для военных?

– Если ты про РККА, то в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году.

– Это точно?

– Тебе поклясться?

– А в госбезопасности?

– В том же самом году.

– А разница была между теми и этими?

– А как же.

– Ну, так объясни.

– Что объяснить?

– Ну, чем они отличались?

– Звания?

– Ну да.

– Сержант госбезопасности в то время был, скажем так, равен лейтенанту Красной армии.

– А почему не такому же сержанту?

– Потому что в РККА звание сержанта отсутствовало.

– А звание младшего лейтенанта госбезопасности чему соответствовало?

– Лейтенанту или политруку. Соответственно.

– А капитана госбезопасности?

– Полковнику или полковому комиссару.

– Хочешь сказать, – не поверил Паша, – что в госбезопасности легче было сделать карьеру?

– Я ничего такого не говорил. Это ты несешь всякую чепуху. Просто звание генерального комиссара госбезопасности соответствовало званию армейского маршала. Только тебе зачем все это? Учти, все три советских генеральных комиссара госбезопасности плохо кончили.

Но Паша – упрямый тип.

Чтобы написать альтернативный роман, надо много знать.

Я сам видел, как Пашу били свежим букетом цветов по фейсу, а он только закрывал глаза и спрашивал: «Простите, мы знакомы?» Хороший парень. Далеко пойдет, если завяжет с Ойлэ и с литературой.

4

Последний атлант бросил на стол пластиковый пакет.

Он ждал похвалы. Но разворачивать пакет я не собирался.

Все равно выкину. Новые, почти не ношенные джинсы, а я их все равно выкину.

По самому низу живота, по ширинке вдоль молнии и ниже по шву расползлись непристойно яркие, ядовитые цветные пятна. На коленях или на заднице, может, они и смотрелись бы, но не на указанных местах. Это бармен в «Иероглифе» угостил меня экзотичным коктейлем. Ингредиентов не знаю, но вывести пятна не удалось.

Не может быть, чтобы он не помнил.

Я легко и без интереса читал мысли Николая Михайловича.

Я легко и без интереса читаю любые чужие мысли. Маленькие и большие, гнусные и нежные, какие угодно. А чаще всего скучные и безразличные. К сожалению, таких больше всего. Правда, Последний атлант не догадывается о моем странном даре. У него идея-фикс: вывести меня на реальные воспоминания.

А у меня нет воспоминаний.

Я даже не помню, что любил раньше.

Это сейчас я люблю сидеть в переполненных кафе, ресторанах, ночных клубах. Музыка и шум нисколько не мешают мне. Приглядываюсь к лицам, прислушиваюсь к словам и к мыслям. Вон тот человек, например, похож на монгола, а размышляет как самый развратный француз. А вон тот похож на осетина, не стоит вслушиваться в его мысли. А этот вообще русский...

О своем даре я узнал года три назад.

Случайно, конечно. До этого ничего такого не было.

В кафе «Иероглиф» за мой столик нагло уселся (загрузился) плотный упитанный чел. Не спросил разрешения, просто отодвинул свободный стул. Розовый, как кабан, упитанный, с небритыми руками. Улыбнулся мне: «Чмо!» Устроился под ярким баннером: «Если вы пьете, чтобы забыться, платите бармену вперед».

«Чмо!» Это он обо мне так подумал!

Нагло сдвинул в мою сторону меню, все эти разнообразные баночки со специями, красивую салфетницу и жадно заказал официантке несуразное количество жратвы. При этом прикидывал, рассматривая меня: «Ну, чмо! Ну, не повезло! Все столики забиты. В рот будет заглядывать».

– Напрасно вы заказали так много.

– С чего вы взяли, что это для меня много?

Он уставился на меня. Он стопроцентно был уверен, что я чмо. Ему казалось, что он очень точно определил меня. Даже прикинул: «Может, не ждать? Может, сразу дать по репе?» Но решил: «Успеется. Сперва покушаю».

Это покушаю меня особенно покоробило.

– Зря вы заказали так много. Не успеете покушать.

Он замер.

Уставился на меня.

Даже оглянулся, но никого и ничего за его спиной не было, только баннер о заблаговременном расчете. Ласково улыбаясь, отхлебнул из высокого бокала. Красивое рубиновое вино. Отхлебнул жадно, много. Это его успокоило. Пьет, чтобы забыться, решил я. Терраса кафе «Иероглиф» выходит на бульвар, совсем рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, проходили мимо нас люди. «Это нехорошо, это негигиенично, – думал мой наглый визави. – Да еще это чмо. Обгложу рульку, – сладостно думал он, – и засвечу косточкой».

Я отчетливо видел химический след его неопрятных мыслей.

Они извивались. Они были белесыми. Они доставляли ему острое, даже болезненное наслаждение. «Закажу чашку латте, чтобы глаза не ошпарить». Так он наслаждался. Даже пришлось предупредить:

– Вы не успеете.

– Чего не успею?

Он опять оглянулся.

Глаза его недоуменно щурились.

И как раз в этот момент к террасе подкатила машина.

Черный мощный джип «Хонда». Водила не собирался останавливаться, джип медленно катился вдоль террасы и два накачанных парня, распахнув дверцы, внезапно вывалились наружу, сорвали моего визави со стула (он только всхрапнул) и за волосы головой вперед заученно кинули на заднее сиденье. Третий, ухмыльнувшись, посмотрел на меня и от души врезал резиновой дубинкой по столику. Влажный салат так и брызнул мне в глаза и на подбородок.

– Ваши друзья? – зачарованно спросил официант.

Я кивнул. Если енота-полоскуна кормить кусочками сахара, он сходит с ума.

Мой наглый визави, мысли которого я свободно читал, напомнил мне обезьяну. На обложке рабочей тетради, в которую я многие годы заносил наблюдения и понравившиеся мне цитаты, красовалась семья обезьян. Слева самец гиббона, справа самка гиббона. Меня всегда интересовало, где сам гиббон? – но это вопрос, конечно, больше риторический. Вот визави и напомнил мне отсутствующего гиббона.

Тетрадь, кстати, тоже исчезла.

Из закрытой квартиры. Три дня назад.

– Тебе опять звонят, – кивнул Последний атлант. – Возьми трубку.

«Сергей Александрович?» – голос женский, торопливый.

– Вы не ошиблись.

«Я – Ли́са».

– Я вас знаю?

«Это неважно. Нам нужно встретиться».

– Я не пользуюсь услугами телефонных девушек.

«Это другой случай, – торопливо повторила неизвестная мне Ли́са. Она так торопилась, что даже не обиделась. – В „Иероглифе“. Через час. – И добавила, почувствовав мою нерешительность: – Вы ведь хотите вернуть пропавшую тетрадь?»

Самка гиббона, самец гиббона.

Она будто мысли мои подслушала.

5

Но, в общем, я не сильно удивился.

Я постоянно чего-то жду. Я постоянно что-то вылавливаю.

Скажем, лицо в толпе. Или необычный голос, случайный жест. Я пытаюсь увязать самые неувязываемые вещи. Моя память чиста, поэтому я набиваю ее всем, чем придется. Чаще всего прикидками к новой компьютерной игре, которой занят. Пытаюсь представить каменистую пустыню, облизанную сухим ветром, сухой сиреневый туман. Все детали вижу необыкновенно отчетливо. Вижу даже то, что прячется вдали – за песками, за каменными останцами.

Шамбала.

Таинственная страна.

Я слышу звук длинных труб.

Шамбала рядом, но к ней нельзя приблизиться.

Ты можешь идти к ней годами, десятилетиями, но если ты не призван, если ты не услышал зов, дальние звуки так и останутся дальними звуками. Паша не случайно пытается поймать меня на внезапных воспоминаниях, и Николай Михайлович тоже не случайно пытается запутать меня в долгих беседах. Они прекрасно знают, что у меня нет прошлого, это их заводит. Люди нетерпимы к чужим бедам. Пять лет назад при заходе на посадку в местном аэропорту взорвался и сгорел самолет. Из ста сорока двух пассажиров, оказавшихся в огне, выжил только один. Вы, наверное, догадались – кто.

Полгода в реанимации. Полгода в специальной клинике.

Есть люди как люди, есть больные люди, есть очень больные, а есть такие, наконец, что и на людей давно не похожи. Позорные неестественные животные, определяет Паша. Вот я такой. Меня сумели вытащить из огня. В общей сложности, я почти полтора года провел вне привычного мира. А когда, наконец, влился в привычный социум, как говорят психологи, оказалось, что память моя стерта. Я не помню, кто я, откуда, куда и зачем летел, как меня звали, где вырос, есть ли у меня родственники и друзья, чем занимался до того момента, как купил билет на злополучный рейс. Все пассажиры и пилоты самолета погибли, к сожалению, никаких документов при мне не оказалось, кроме рабочей тетради, уцелевшей в прожженной куртке. Я мог быть любым из мужского состава погибших, но ни один запрос обо мне не получил исчерпывающего ответа. Меня никто не узнал. Я перенес слишком много операций, чтобы меня можно было узнать. Я как бы вдруг всплыл из ничего, из тьмы, или, наоборот, – из пламени. Не в капусте меня нашли, не аист меня принес, даже не из Интернета меня скачали. Люди – существа врущие, любящие преувеличивать, а я и врать не мог. В самом деле, какой смысл врать, если все может оказаться правдой?

Последний атлант сравнивал мою память с костяшкой домино пусто-пусто.

К счастью, меня это не мучает. Я не покупаю старых книг. Не хожу в кино, в театры. У меня нет определенного круга общения. В офисе у меня – отдельное место, но чаще всего я работаю дома. «Помнишь, как ломается лед весной на Ангаре?» – любит внезапно спрашивать Паша. «А почему на Ангаре?» – «Позорная река. Ты что, не плавал по ней?»

Не знаю.

Не помню.

Мне не с чем сравнивать окружающее.

Какое-то время казалось, что в шумных ресторанах, в ночных клубах, в популярных кафе я могу попасть на глаза кому-то, кто меня прежде знал, но даже на показанные по телевидению фотографии никто не отозвался. Правда, в «Кобре» (ночной клуб) я познакомился с Пашей. Мы в ту ночь пытались активно напиться, каждый по своей причине. Узнав про мою особенность (беспамятство), Паша пристал ко мне: «А какие цветы ты дарил жене?» – «А у меня была жена?» – Паша злился. Он и сейчас убежден, что у меня исключительная память. Действительно, я могу один раз взглянуть на страницу любого самого сложного текста и с точностью воспроизвести ее. Но до Паши не доходит, что это оперативная память :) Не больше. Да, это так. После самого беглого прочтения я способен повторить любой сложности текст. Отчетливо вижу перед собой сложные математические формулы, непонятные графики, даже расположение абзацев и знаков препинания, даже цвет и оттенки типографской краски. Но о себе, о своем прошлом я ничего не помню.

Правда, в отличие от Паши и Последнего атланта, меня это не мучает.

Получив деньги за новый сценарий, я собираюсь съездить в Сикким. Это сейчас Сикким всего лишь штат Индии. А когда-то был таинственным королевством. Все это, конечно, настораживает моих друзей.

«Почему в Сикким?» – присматривается Последний атлант.

«Не знаю».

«Ты раньше бывал в Сиккиме?»

«Не думаю».

«Но ты ведь собираешься именно в Сикким, а не в Сочи и не в Хабаровск».

«Ну и что? Мне так хочется».

«Раньше ты много ездил?»

«Не знаю».

«А куда ты летел в последний раз?»

Я пожимаю плечами. Рейс Санкт-Петербург – Южно-Сахалинск. С несколькими пересадками. Я мог лететь куда угодно. Даже в Сикким.

Хотя вряд ли.

Это сейчас я изучил в Сети будущий маршрут.

Это сейчас я знаю уютный отель в Гангтоке, в котором остановлюсь.

«Сноувью». «Снежный вид». Расположен невдалеке от главного буддийского храма Цук Ла Канг. Там увижу танец Черной Короны. Услышу рев длинных деревянных труб. За узкими окнами встанут снежные пики Канга, Джану, Малой Кабру и главной Кабру. Увижу ледяные кручи Доумпика, Талунга, Киченджунги, Пандима, Джубони, Симвы, Нарсинга и Синиолчу. Наверное, и Пакичу увижу, если окна моего номера будут выходить в ее сторону. И Чомомо, и Лама Андем и Канченджау. Нет плохих вестей из Сиккима. Взлетят с каменной лестницы огромные синие бабочки, с площадки Таши снесет туман. Не может быть, чтобы в Сиккиме я ничего не вспомнил. В монастыре Румтек хранится Черная Корона Кармапы, и увидевший ее никогда уже не переродится в нижних мирах. Почему не попробовать такой вариант? По крайней мере, это не так скучно, как думать о каком-то электрике, включающем счетчик в твое отсутствие, или о тетради, пропавшей из запертой на замок квартиры, или о незнакомой женщине, назначающей ненужное тебе свидание.

Однажды Паша предложил мне снять мультик.

«Как это о чем? – удивился он. – О черной Короне Кармапы. Ты ведь видел ее?»

Это он так пытается подловить меня. Я читаю в его сознании, как активно он не верит в мою беспамятность. Бедная женщина молодого сына козла отправила в рощу пастись. Изменчиво всё, а вечны лишь рожки да ножки. Позорные америкосы такие мультики снимают давно, жаловался Паша, а у нас точные знания совсем разлюбили. Давай начнем снимать сами. Помнишь выпуски «Хочу все знать»? Там на заставке шустрый мальчик все пытается молотком расколоть орех. Так вот, жаловался Паша, ни один российский телеканал не берет больше эти чудесные выпуски. А «Центрнаучфильм» вообще переименовали в «Центр национального фильма»...

6

Выпроводив Последнего атланта, я подошел к окну.

В сквере у киоска догонялись ребята. Я отчетливо услышал: «Девушки, хотите веселого самца?» Обыватель вздрагивает, услышав такое, а я прислушиваюсь с интересом. В игре, над которой я работаю, тоже многое заставляет вздрагивать. Там пылит каменистая пустыня, отсвечивают на солнце сизые солончаки. Профессор Одинец-Левкин замахивается хлыстом. Верблюды поворачиваются к ветру задом. Ветер дует и дует, и голова от него болит, как от угара. Карлик в седле стонет: «Я болен. Говорю вам, я болен». Соленая пыль режет легкие. Ночью неизвестные животные подходят к палаткам, осторожно стучат рогами в обледенелое полотно.

Я вижу это.

Вижу отчетливо.

За профессором Одинцом-Левкиным следуют на низких лошадях тихий тибетец Нага Навен, за ним два суетливых проводника-монгола, усталые красноармейцы. В песках, в сиреневом мареве тонет путь. Вот монгол упал без чувств – задохнулся. Глаза слезятся, болят от соляного блеска. Облезлая собака, повизгивая, путается в ногах усталых лошадей. Возникнет субурган посреди пустыни: верх из потрескавшегося дерева, подкрашен синим, как отблеск неба. Я вижу это так ясно, будто сам иду по пустыне. Хулээй!– молит монгол. Морендоо! – требует профессор Одинец-Левкин.

А куда скакать? Хана зам? Где правильная дорога?

Сиреневые солончаки. Разбитые на куски доисторические окаменевшие деревья. Тихий тибетец морщинист, монголы крикливы, красноармейцы без интереса смотрят на пески и голые камни. Им приказали, они идут. В начале пути монголов было трое, но один отстал – может, его зарезали тангуты. Профессор Одинец-Левкин яростно взмахивает хлыстом. Отставший монгол, он мудрец был или осел?

Мудрец, наверное. Будь ослом, нашел бы дорогу.

Приземистая лошадь поводит ушами. Карлик задыхается в кашле.

«Я болен. Говорю вам, я болен». С его ростом лучше не слезать с лошади, легко потеряешься среди камней.

Раз, два, три – вижу три народа.

Раз, два, три – вижу три книги прихода Майтрейи.

Одна – от Благословенного, другая – от Асвогшеи, третья – от Тзон-Ка-Па.

Одна написана на Западе, другая – на Востоке, третья будет написана на Севере.

Раз, два, три – вижу три явления. Одно с мечом, другое – с законом, третье – со светом, ярким, но не слепящим.

Раз, два, три – вижу три летящих коня. Один – черный, другой – огненный, третий – снежный.

Раз, два, три – вижу свет.

Луч красный, луч синий, луч – серебряный.

Нага Навен опять затянул свою мантру. У него бак потек, гуси в голове. Да и профессор – известный фикус. Пора нажать save, точку сохранения игры. Жаль, что в жизни так не бывает. Жизнь невозможно повернуть назад, как поет лошадь Пржевальского.

7

Save.