Книга Узревший слово онлайн - страница 2

Часть первая

Сколь часто Поэзия, Красноречие и мнимая Философия гремят против славолюбия завоевателей! Сколь часто укоряют их бесчисленными жертвами сей грозной страсти! Но истинный Философ различает, судит и не всегда осуждает. Прелестная мечта всемирного согласия и братства, столь милая душам нежным! Для чего ты была всегда мечтою? Правило народов и Государей не есть правило частных людей; благо сих последних требует, чтобы первые более всего думали о внешней безопасности, а безопасность есть – могущество! Слабый народ трепещет; сильный, под эгидою величия, свободно наслаждается политическим бытием. Сия истина рождает правила для Монархов. Исчезни память кровожадных Аттил, которые хотели побеждать единственно для славы побед! Но цвети имя Героев, которые разили врагов отечества и победами запечатлели его благоденствие! Петр и Екатерина хотели приобретений, но единственно для пользы России, для ее могущества и внешней безопасности, без которой всякое внутреннее благо ненадежно. Монархиня знала, что Империя Оттоманская, по своему закону и духу правления, есть опасный враг России; что все союзы, все дружественные договоры с нею будут только кратким перемирием и что единственный способ утвердить покой нашего государства есть ослабить сего природного и вечного неприятеля Христиан, – знала и совершила. Но Европа видела, что Екатерина, будучи всегда готовою к войне, по особенной любви к справедливости никогда Сама не разрывала мира; когда же меч, извлеченный для обороны, блистал в руке Ее, тогда – горе врагам безрассудным!

Едва Монархиня успела привести в лучший порядок внутреннее правление государства, уже дерзостный Мустафа оскорбил величие России; объявил себя союзником Польских мятежников; требовал, чтобы войско наше оставило Станислава им в жертву; и наконец, презирая священное право народов, заключил в темницу того, кто при его Дворе был образом Екатерины!

Уже ее воины разили Оттоманов; уже на берегах Днестровских развевались наши победоносные знамена… но взор Екатерины еще искал Полководца, достойного Ее доверенности и великих намерений. Она не хотела войны обыкновенной; не хотела жертвовать людьми по воле случая: хотела действием превосходного ума предписать закон Року. Искала и нашла – Румянцева! Сей великий муж славно отличил себя во время войны Прусской; взял Колберг; удивлялся хитрости искусного Фридриха, но часто угадывал его тайные замыслы; сражался с ним и видел несколько раз побег его воинства.

Талант великих душ есть узнавать великое в других людях; и Екатерина, избрав Румянцева, ускорила падение Турецкой Империи.

Герой, прияв начальство, переменил все воинские распоряжения; отвергнул все малодушные осторожности, похожие на робость, и введенные в наших армиях чужеземными военачальниками. «Не рогатки, а огнь и меч защита ваша», – сказал он Российским легионам, и вдохновение геройства оживило их. Пошли – и с того времени каждый удар Россиян был поражением для Оттоманов.

Дела неимоверные, чудесные! Сии страшные завоеватели Востока, ужас Европы, истребители славных армий ее, не могут стоять пред лицом Румянцева! Восемьдесят тысяч отборного Турецкого войска, под начальством Хана Селима, исчезло как прах на берегах Прута; ни высокая гора, ни укрепленный стан не спасли их. Сего мало – туда, где река Прут вливает быстрые воды свои в величественный Дунай; туда, где великий Петр, окруженный неверными, отчаялся быть победителем и требовал мира – туда Гений Екатерины привел Румянцева и поставил его между врагами бесчисленными. С одной стороны, Хан Крымский горел ревностию загладить стыд своего поражения; с другой – сам Визирь уже торжествовал в мыслях победу. Сограждане! Каждый из вас слыхал о великом дне Кагульском и проливал радостные слезы, достойные Русского сердца; я проливал их, внимая вашему повествованию, Герои именитые, счастливые сподвижники Румянцева! И никогда в моем воображении не затмится сия величественная картина. 17 тысяч Русских на рассвете прекраснейшего дня в глубоком молчании ждут умереть со славою против 150 тысяч неприятелей; тихое веселие на их лицах; в груди предчувствие геройского бессмертия. Все повеления были отданы, и вождь казался спокойным; одно величество блистало в его взорах. Вдруг громы возвестили явление солнца, и тучи дыма сокрыли его, оно снова воссияло – и где враги многочисленные? Я вижу трофеи наши, и среди их Героя Румянцева, который, не изменив всегдашнего спокойного лица своего, пишет к Монархине донесение о славнейшей победе в мире. Дух Петра Великого! Ты утешился. Отныне слияние Прута с Дунаем будет радостным памятником для Россиян.

За сим торжеством Екатерининой славы мир увидел другое, не менее чудесное. Сама Природа заграждает, кажется, дальний путь нашим флотам, окружая льдами гавани России на половину года; но Гений Монархини побеждает Природу, и волны моря Средиземного пенятся под рулями Российскими. Священные воспоминания Истории волновали сердце наших плывущих Героев, когда они узрели берега Италии. Им казалось, что великие тени Фабрициев, Камиллов, Сципионов, паря над гробом древней Республики, с любопытством и удивлением взирали на гордый и сим морям неизвестный флаг Екатерины; им казалось, что Россия есть новый Рим своим величеством. С такими чувствами наши Аргонавты приближались к странам, еще древнейшим в летописях славы и равно богатым великими идеями; они надеялись воскресить там геройство Ликурговых и Солоновых питомцев; надеялись именем новой Афинеи воззвать к жизни и великим делам потомков Мильтиада, Аристида, Фемистокла. Но долговременное рабство навеки умертвило там сердца людей; грубый слух не внимал уже сладкому имени свободы, и Герои Российские увидели, что им надлежало думать только о славе Екатерины. Не за тем окружили они Европу, не за тем оставили за собою берега Африканские, чтобы творить дела обыкновенной храбрости… и море Эгейское пылает!.. О зрелище, для самого воображения ужасное, мысль смелая и великая! Исполнение дерзостное и счастливое! Молниеносные Россияне повелевают стихиями: огонь и волны истребляют врага! Веками уготованные морские силы его исчезают с дымом! Все Оттоманское гибнет, кроме одних трофеев для победителя, – и Монархиня возлагает их, скромно и величественно, на гроб Петра Первого! Чесма бессмертна, подобно Полтаве и Кагулу; и семидесятый год минувшего века есть самый цветущий год нашей воинской славы.^[2]

Следующее лето также осенило нас лаврами. Что начал Иоанн Грозный, то довершила Екатерина Великая. Сии славные глубокие окопы, которые от Черного моря простираются до Азовского, не могли остановить торжественного течения Ее воинов, и Крым, последнее убежище варваров, бывших некогда ужасом и бичем нашего отечества, пал к стопам Российского Гения. – Берега Дуная не переставали обагряться кровию неверных, и Константинополь трепетал, внимая близким громам нашего флота. Мустафа смирился: Румянцев опустил меч свой; но еще не пришел конец бедствиям Оттоманов. Мирные переговоры не имели счастливого успеха, и Полководец Екатерины украсил Ее корону новыми лаврами; разил, истреблял, очистил себе путь к Адрианополю, отрезал, окружил Визиря – и Геройскою рукою своею подписал славный для России мирный трактат, который открыл нам моря Турецкие и Дарданеллы, даровал независимость Крыму, обогатил казну государственную миллионами, утвердил за Россиею Азов и Таганрог. Никогда еще отечество наше не заключало столь блестящего мира с Портою!

Беспримерные подвиги сей войны украсили книгу Российского Дворянства тремя именами славы. Рим имел Сципионов Африканских, Азиатских: Екатерина воскресила сию награду, достойную Ее величия, – и Россия имеет своего Задунайского, Чесменского, Крымского.

Последним торжеством Румянцева был тот день, когда Екатерина именем отечества изъявила ему благодарность. Отягченный лаврами, он сходит с феатра славы и скрывается от глаз наших; но История приемлет его во святилище бессмертия. Так, она скажет Россиянам: «Во дни Екатерины Румянцев открыл вам тайну всегда побеждать неверных, малым числом бесчисленность; усевать поля трупами их и сохранять целость рядов ваших!» – Если таланты изъясняются сравнением, то Задунайского можно назвать Тюреном России. Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему войны образовал по их свойству; мало верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума; не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия. – Так думают о Задунайском благодарные ученики его.

Теперь обращается взор наш на ту, некогда мощную Республику, которой имя и бытие уже исчезло в Европе. Давно ли еще наглая и злобная Польша терзала наше отечество? Давно ли она, пользуясь его изнеможением, хищною рукою хватала в свое подданство целые Княжества Российские? Давно ли древняя столица Владимира носила ее цепи? Давно ли и ты, Москва цветущая, лежала у ног гордого вождя Сарматского? Но Россия, подобно спавшему исполину, восстала в гневе своем; враги ее, в их чреду, упали на колена пред нею, и возвратили похищенное. Так, Монархиня взяла в Польше только древнее наше достояние, и когда уже слабый дух ветхой Республики не мог управлять ее пространством. Сей раздел есть действие могущества Екатерины и любви Ее к России. Полоцк и Могилев возвратились в недра своего отечества, подобно детям, которые, быв долго в горестном отсутствии, с радостию возвращаются в недра счастливого родительского семейства.

Крым был независим; но Крым был еще гнездом разбойников, опасных для России. Сия прекрасная часть нашей Империи, где Природа столь щедро награждает трудолюбие и за каждое лону ее вверенное зерно дает богатый клас земледельцу; где на тучных паствах рассыпаются стада бесчисленные; где свирели и нежные песни веселых пастырей, простота нравов, миролюбие и общее добродушие жителей напоминают воображению счастливые берега Ладона – Малороссия не могла быть покойною в соседстве неукротимых варваров. Екатерина повелела – и воинство Ее, не обнажив меча, заняло полуостров Крымский, древнюю Тавриду, столь известную в Истории и в самой Мифологии. Монархиня еще не ведала, что сие важное приобретение возвратило России ее некогда именитое Княжество Тмутораканское или столицу его, которая скрывалась досель^[3] от любопытства наших Историков. Таким образом, пресеклись грозные набеги Татар, столь бедственные для нашего отечества. – Сама же Таврида будет всегда прекрасною частицею Российской Империи и со временем важною для торговли с Архипелагом и Востоком. Уже любопытные из отдаленных земель приезжают видеть сию чудесную страну, которая представляет взору и гранитные горы Швейцарии, и плодоносные долины Пьемонтские; страну, где творческая Натура с нежными красотами соединила величественные; где в одно время и зима свирепствует, и весна улыбается; где мудрый наблюдатель Природы находит для себя разнообразные богатства, и где чувствительное сердце, наскучив светом, может насладиться самым приятнейшим уединением.

Оттоманская Порта содрогнулась; и хотя, по занятии Крыма нашими войсками, возобновила мирный трактат с Россиею, но скоро тайная злоба ее воспылала…

Здесь напомню вам, сограждане! Славное путешествие Монархини в страны Ею заселенные или завоеванные. Она желала видеть Тавриду и новые плоды своего счастливого царствования. Зрелище восхитительное, достойное Екатерины! От самых берегов Невских до волн Понта Эвксинского шествие Великой казалось торжеством победительницы мира. Не цепи невольников гремели вокруг торжественной колесницы, но радостные восклицания довольных подданных; миллионы упадали перед Нею как пред Божеством благодетельным. Так некогда обожаемая Семирамида, в сиянии славы, при звуке бесчисленных мусикийских орудий, шествовала по цветущим областям ее, изумляя подданных своих величием и щедротами!.. Как сладостно было сердцу Монархини, когда искреннее усердие вещало Ей: «Сии трудолюбием и художеством украшенные места недавно были горестною пустынею, дикою степью; где сии обширные сады зеленеют и гордые палаты возвышаются, там одни песчаные холмы представлялись унылому взору! В сем юном городе,^[4] Тобою сотворенном, уже цветет торговля. Здесь Восток и Запад меняются своими богатствами. Здесь все исполнено имени и славы Твоей!» Там два Венценосца встретили Монархиню как бы для того, чтобы еще более украсить Ее торжество. Екатерине обязан был Станислав короною, и славился тем перед светом. Иосиф внимал Ее премудрым намерениям для блага человечества, когда Она чрез волны Эвксинские устремляла священный взор на град Константина. Цари Италии спешили Посольствами изъявить радость свою о приближении Северной Царицы к странам их.

Сие путешествие и догадки Европы о свидании Екатерины с Иосифом послужили Оттоманскому Двору предлогом к разрыву мира. Война снова возгоралась. Уже Румянцев не был главным, деятельным начальником; но дух его в Российских армиях – и неверные, увидев их, вострепетали; они узнали прежних своих разителей, узнали по их быстрым движениям, смертоносным громам, сокрушительным ударам; бежали с полей открытых, милых геройству, страшных робости и заключились в крепких оградах. Но ни Искусство, ни Природа не могли защитить их – и сия война ознаменовалась для славы нашей двумя, чудесно смелыми и счастливыми приступами. Только Россияне могут быть предметом сравнения для Россиян: Очаков пал некогда перед Минихом; но Очаков не был еще укреплен тогда всеми хитростями Искусства. Теперь падет он во всем своем величии, чтобы тем более увеличить славу нашу. Продолжительная осада была только действием человеколюбия Екатерины и доказательством непоколебимого терпения наших воинов, которые в открытом стане презирали все ужасы зимние. Монархиня щадила жизнь людей; надеялась, что враг покорится; но когда Военачальник произнес Ее именем решительное слово, Герои вошли в крепость по трупам неприятелей. – Взятие Измаила было еще славнее. Там армия обороняла город; высокие стены, глубокие рвы, страшная артиллерия – все обещало ему безопасность. Пришел Суворов… казалось для того, чтобы видеть неприступность города. Воинство неверных, в грозной многочисленности представ очам Россиян на валу крепости, хотело одним видом своим поразить их. Уже гордый начальник Измаила думал, что он видит смятение нашего Героя; что Суворов ожидает ночи для сокрытия неминуемого бегства! Ночь прошла – и Суворов в Измаиле! 20 000 Оттоманов легло в окопах. С изумлением узнала Европа, что наши, столь легко вооруженные Донские воины, под начальством Героя, превращаются в фалангу Македонскую и берут крепости.

В Херсоне Иосиф был верным другом России; но счастие и слава, еще вернейшие друзья наши, не хотели его признать своим союзником. Воинство его ужаснулось сверкающих кинжалов, грозного вопля неверных и страшного имени Аллы, призываемого ими в сражениях. Баннат был свидетелем Австрийских несчастий. Оттоманы, спасенные бегством от меча Российского, разили воинов Иосифа, тех, которые прежде сами побеждали храбрейшие армии в Европе. Украшенный лаврами старец, совместник великого Фридриха, был вызван из мирного уединения спасти отечество. Запад жизни его еще озарился лучом славы, но кратковременным; и Лаудон, взяв Белград, без успеха приступал к Орсове. Одни Россияне могли ободрить унылые легионы Австрийские; один Рымникский мог принести славу и счастие в стан их – и принес. Семь тысяч Русских указали им путь к победе… Австрийцы сразились храбро… Визирь изумился!

Но увидев впереди знамена Екатерины, услышав имя Суворова, в первый раз показал тыл нашим союзникам. В сей-то незабвенный день Австрийцы узнали чудесного Суворова; и когда, чрез десять лет после того, надлежало им против храбрых Республиканцев поставить вождя крепкого, они, забыв народную гордость свою, требовали Героя Рымникского.

Екатерина в сие время имела еще других врагов. Порта, Англия и Пруссия обольстили Густава: он дерзнул объявить войну России. Когда известие о первых его неприятельских действиях пришло в наши столицы, тогда надлежало видеть беспримерное усердие Россиян к отечеству и к Монархине. Все воспылали гневом на врага вероломного и ревностию наказать его; все мирные граждане готовы были лететь на поле брани. Сие воспоминание еще живо в сердцах ваших, сограждане, – воспоминание незабвенное и радостное для Патриотов! Могли ли Готфы, неохотные исполнители беззаконной воли^[5], стоять против сынов обожаемой Екатерины, сильных любовью к отечеству и ненавистью к виновнику сей войны неправедной? Густав думал, что его нечаянное нападение приведет в трепет Россию и откроет ему путь к столице. Он забыл имена и подвиги наших избранных легионов, столь ужасных для его предков! Сии Герои стремились возобновить прежнюю славу свою в каменистом отечестве Финнов и доказать миру, что стража Монархов' Российских достойна своего имени и сана. Где только Готфы сражались, там Россияне побеждали, на водах и на суше. Густав истощил все способы ума и дерзости своей – напрасно и без успеха! Екатерина внимала грому флотов его, но покойно и величественно гуляла в садах Своих. Король, ослепленный высокомерием и лживыми союзниками, увидел наконец заблуждение и прибегнул к великодушию Монархини: Она даровала ему мир, который единственно мог спасти бедные остатки сил его.

Порта Оттоманская видела пред собою конечную гибель. Твердейшие опоры ее пали; воинство унывало; страшные Янычары страшились одного имени Россиян; море, отверстое для наших флотов, всякий день могло представить очам Султана флаг Екатерины… Но Монархиня желала успокоить Своих воинов и не отвергла мира. Она могла взять Константинополь, но взяла только Очаков, и след Турецкого владения истребился на сем берегу Днестра. Все Дворы удивились Ее умеренности; но Екатерина знала время, обстоятельства; хотела видеть следствие некоторых новых Европейских перемен^[6] и отсрочила дальнейшие успехи Российского оружия.

Польша была также предметом Ее внимания. Остатки сей Республики волновались и кипели злобою на Россию. Беспокойные умы испровергли древние законы, утвержденные Екатериною; собирали войско и не скрывали своих опасных для нашей Империи умыслов. Но благоразумные требовали заступления Монархини. Она повелела восстановить древний Устав Республики: толпы мятежников были рассеяны горстию наших воинов, и Польша могла бы еще успокоиться под эгидою Российскою… Но последний час ее настал. Не смея ратоборствовать с Героями в поле, она хотела умертвить их в объятиях сна, и драгоценная кровь Российская обагрила стогны Варшавские. Слабодушные убийцы! Стыд Севера, который, издревле довольствуясь славою побеждать Юг во бранях, оставлял ему гнусную славу коварных злодейств под сению мира! Варшава напомнила ужасы Сицилианские!.. Сердце Екатерины содрогнулось. Державная рука Ее бросила в урну сей недостойной Республики жребий уничтожения, и Суворов, подобно Ангелу грозному, обнажил меч истребления; пошел – и вождь мятежников спасается от смерти пленом; и Прага, крепкая их отчаянием, дымится в своих развалинах; и Варшава падает к стопам Екатерины. Совершилось!.. Польши нет; но ее мятежные и несчастные жители, утратив имя свое, нашли мир и спокойствие под державою трех союзных Государств. Республика без добродетели и геройской любви к отечеству есть неодушевленный труп. Афинская, Спартанская, Римская имели свое цветущее время; Польская была всегда игралищем гордых вельмож, феатром их своевольства и народного унижения… Богатейшие страны ее достались на часть России.

Взятием Варшавы заключил при Екатерине подвиги свои Герой, которого имя и дела гремят еще в Италии и на вершинах Альпийских; на которого еще взирает изумленная им Европа, хотя мы уже осыпали цветами гроб его – цветами, не кипарисами; ибо смерть великого Воина, который полвека жил для славы, есть торжество бессмертия и не представляет душе ничего горестного. Суворов был один из самых счастливейших Полководцев; подобно Александру, сколько раз сражался, столько раз побеждал; подобно Цесарю, ставил себя выше Рока, и Рок не смел изобличить его в ошибке. Что в другом оказалось бы гибельною дерзостью, то в нем было спасительною надежностью и предчувствием события. Он не шел, а летел к Славе, которая со своей стороны встречала его на половине пути. Вся военная теория его состояла в трех словах^[7]: взор, быстрота, удар — но взор сей дает Природа не многим; но быстрота сия была тайною для самых Аннибалов; но удар сей разителен единственно с Суворовым. Он не любил ничего, кроме славы; ко всему прочему казался невнимательным, нечувствительным. Об искусстве Военачальников судил всегда по их успехам: каких же высоких мыслей надлежало ему быть о самом себе? Некоторые считали его жестоким – несправедливо: он любил побежденных неприятелей, ибо они были живыми его трофеями. Суворов не хотел знать, как искусный Полководец спасает остатки разбитой армии: ибо место первого несчастного сражения было б ему могилою. – Изображение Героев Задунайского и Рымникского принадлежит к царствованию Екатерины: Она выбрала одного, употребляла другого, и слава их есть часть Ее славы. Град Святого Петра созерцает их памятники, вместе стоящие: там юные воины отечества будут произносить обеты геройства. И в сем ревностном творении слабого моего таланта да сияют вместе имена наших первых Военачальников!

Уничтожение Польской Республики возвратило независимость Курляндии, завоеванию храбрых Тевтонических Рыцарей, стране плодоносной, известной в самых древних летописях по своим рудокопиям, минеральным водам и прекрасному янтарю, собираемому на берегах ее. Но Курляндия, зная, что независимость всегда бывает несчастием для области бессильной, хотела славы принадлежать Екатерине. Монархиня прияла ее под Свою державу, и Россия обогатилась новыми Портами, драгоценными для успехов торговли.

Уже орлы наши парили под небесами Востока; уже крылатая молва несла в страны Великого Могола имя Российской Монархини; уже воинство наше, то подымаясь к облакам на хребте гор туманных, то опускаясь в глубокие долины, дошло до славных врат Каспийских; уже стена Кавказская, памятник величия древних Монархов Персии, расступилась перед оным; уже смелый вождь его приял сребряные ключи Дербента из рук старца, который в юности своей вручал их Петру Великому, и сей град, основанный, по восточному преданию, Александром Македонским, осенился знаменами Екатерины… когда всемогущая Судьба пресекла дни Монархини и течение побед Ее. Таинство великой Души нам неизвестно. Чудесные дела Екатерины могли быть увенчаны новым чудом; война Персидская могла иметь предмет важный; могла открыть путь в Россию несметным богатствам Востока; могла успокоить народы мятежные, которые под влиянием счастливейшего неба служат примером бедствий; могла… Но, повторяю: таинство великой Души нам неизвестно.

Монархиня оставила Россию на вышней степени геройского величия, обогащенную новыми странами, гаванями и миллионами жителей; безопасную внутри, страшную для внешних неприятелей. Мир не знал, как побеждают Россиян, и Россияне не знали, как не сокрушить врага. Их стихия была слава: и сим-то чувством Великая готовила победы! Она умела награждать воинские заслуги достойным их образом; отличала воинские дарования лестным благоволением – и Герой, который имел счастие лобызать Ее державную руку, слышать восхитительные слова Милости, пылал новой ревностью геройства, не думая о жизни. Юноши, осыпанные цветами роскоши, среди столицы усыпленные негою, при первом звуке Марсовой трубы пробуждались, срывали с себя венки Граций и стремились на поле чести искать опасностей и венков лавровых. Только во время Екатерины видели мы сии, можно сказать, волшебные превращения нежных Сибаритов в суровых чад Лакедемона; видели тысячи Российских Альцибиадов! Европа с благоговением взирала на трон России, поручив ему весы свои. Одно слово Монархини решало судьбу государств: ибо в след за ним готовы были лететь непобедимые!

Не только благо нашего отечества, но и благо целого мира утверждено победами Екатерины. Давно ли еще знамя лжепророка грозило стенам Венским? Новый Магомет II мог быть новым истребителем государств Европейских: сколь же бедственны успехи Оттоманского оружия для человечества и просвещения? Теперь варвары уже не опасны для Европы; теперь слабый Паша Виддина презирает могущество Порты!.. И сия безопасность есть дело Великой Екатерины, Которая потрясла и разрушила сей колосс ужасный.