Книга Психологический тезаурус онлайн

От автора

Во многих областях знания существуют свои энциклопедические справочники, в которых разъясняются основные термины и понятия данной науки. Свои энциклопедии имеют математики и физики, биологи и географы, медики и инженеры. Причем эти энциклопедии из года в год переиздаются стереотипно – веяния времени бессильны изменить атомный вес химических элементов или отношение катетов к гипотенузе. Психология в этом ряду занимает особое положение – то ли привилегированное, то ли ущербное: психологических словарей только за последние годы и только в нашей стране издано несколько десятков, и каждый из них отличается своеобразием. В попытках уяснить значение того или иного термина можно пролистать дюжину разных изданий и только запутаться в трактовках и разночтениях. В результате психологи манипулируют терминами, которые едва ли не каждый понимает по-своему и из-за этого не может найти взаимопонимания с коллегами. А некоторые входящие в моду слова далеко не всем даже известны. В этой непростой ситуации в редакции газеты «Школьный психолог» и родилась идея «сверить профессиональные часы» – вынести на суд коллег своего рода энциклопедию в газете с целью уяснения некоторых туманных и сложных понятий. Так родилась рубрика «Тезаурус», в которой за 10 лет были опубликованы десятки статей. Увы, век газеты недолог, и большинство опубликованных текстов ныне не доступны читателю. Сохраняя надежду, что значение этих текстов с годами не утрачено, автор отобрал из них те, которые счел наиболее интересными и важными, и собрал их под этой обложкой.

Своевременные мысли
^[1]

Есть нечто более сильное, чем все войска на свете, – это идея, время которой пришло.

Виктор Гюго

ДУХ ВРЕМЕНИ — интеллектуальная атмосфера эпохи, стимулирующая появление определенных идей; выражается в почти одновременных аналогичных открытиях и изобретениях в разных концах света, в выдвижении сходных гипотез разными учеными независимо друг от друга. Правильное понимание Духа времени научным сообществом способствует его адекватной реакции на требования эпохи, своевременному решению по-настоящему актуальных и значимых проблем.

Понятие «Дух времени» впервые использовал в своих трудах немецкий философ Г. Гегель, определяя его как развертывающийся в истории объективный дух, который действует во всех единичных явлениях некоторой эпохи. Гёте рассматривал Дух времени как преобладающую сторону духовной атмосферы: «Если какая-нибудь сторона выступает наиболее сильно, овладевая массой и торжествуя над ней, так что при этом противоположная сторона оттесняется на задний план и затеняется, то такой перевес называют духом времени…»

Ввиду того, что первые попытки описания этого явления принадлежат немецким мыслителям и соответственно название ему было дано немецкое – Zeitgaist, то впоследствии оно часто стало использоваться без перевода, в оригинальном немецком звучании.

В лексикон психологов это понятие ввел Э. Г. Боринг (о нем см.: «Школьный психолог», 1999, № 8). Анализируя исторические пути развития науки, он подметил интересную особенность: любая свежая идея рождается не в голове отдельного ученого, а в атмосфере своей эпохи. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры так называемых синхронных открытий, которые совершались почти одновременно разными, не знакомыми друг с другом людьми, причем неважно – жили они по соседству (как, например, изобретатели автомобиля Даймлер и Бенц) или на разных континентах (как «соавторы» одной теории Уильям Джемс и Карл Ланге, никогда не встречавшиеся друг с другом).

Идеи носятся в воздухе, и когда приходит их время, они непременно будут высказаны – не одним ученым, так другим; одним чуть раньше, другим через неделю, провоцируя ожесточенные споры о приоритете.

Примеры этого явления легко можно отыскать в любой области. Так, слава изобретателя печатного станка принадлежит немецкому книгопечатнику Иоганну Гутенбергу, хотя его приоритет далеко не бесспорен. Основные принципы, которые легли в основу книгопечатания, были известны еще на Древнем Востоке. С помощью деревянных клише – способом ксилографии – в IX веке была отпечатана священная буддийская книга «Алмазная сутра». В том же столетии китайский ремесленник Би Шен, как считается, впервые применил наборную форму для печати. Он наносил на глиняные брусочки зеркальное изображение иероглифов, обжигал «литеры» в печи, затем составлял из них текст в специальной железной раме и делал оттиск. Правда, такой способ был трудоемок и несовершенен. Книгопечатание каким мы его знаем сегодня родилось лишь в XV веке. Казалось, тогда мысль о нем просто витала в воздухе. По всей Западной и Восточной Европе прокатилась волна открытия этого способа создания книг. Известно, что еще до Гутенберга стали появляться печатные книги. До сих пор за пальму первенства борются голландцы, бельгийцы, итальянцы, однако приоритет их первопечатников не доказан. Что же, собственно, сделал Иоганн Гутенберг? Фактически он лишь объединил существовавшие до него различные изобретения и наилучшим способом воплотить идею книгопечатания. Он решил проблему всех первопечатников – механизировал процесс изготовления литер, создал новое типографское оборудование, и этим затмил в веках своих менее удачливых предшественников и современников. Впрочем, не будь Гутенберга, печатный станок непременно появился бы годом раньше или позже – его время пришло.

В области наук о человеке, помимо хрестоматийной теории Джемса-Ланге, можно найти еще немало примеров воплощения Духа времени. Одним из них является концепция бессознательного, приоритет в разработке которой традиционно принято отдавать З. Фрейду. Тут наверное не стоит преуменьшать роль основателя психоанализа, хотя не надо ее и преувеличивать. Подобно книгопечатнику Гуттенбергу, Фрейд сумел с опорой на гипотезы и разрозненные догадки своих предшественников и современников построить наиболее стройную систему, которая и вошла в историю под его именем. Хотя при внимательном анализе разнообразных источников становится ясно: назвать Фрейда первооткрывателем бессознательного было бы преувеличением. По крайней мере хронологически теории психоанализа предшествовала теория, разрабатывавшаяся французским психологом и психиатром П. Жане. В 1890 г. Ж. М. Шарко отдал в ведение Жане психологическую лабораторию в своей клинике Сальпетриер, где Жане и ранее вел активную клиническую работу, а свои научные взгляды излагал в лекциях, пользовавшихся большой популярностью. Фрейд, стажировавшийся у Шарко в клинике Сальпетриер, впоследствии утверждал, что никогда даже не сталкивался с Жане и ничего не слышал о его идеях. В «Очерке истории психоаналитического движения» Фрейд не без горечи отмечает: «В Париже, кажется, господствует убеждение, что все верное в психоанализе с небольшими изменениями повторяет взгляды Жане, все же остальное никуда не годится». Даже в написанной в 1925 г. «Автобиографии» Фрейда читаем: «В то время как я пишу это, из Франции до меня доходят многочисленные статьи из журналов и газет, свидетельствующие о сильном сопротивлении принятию психоанализа, причем часто они содержат самые неверные предположения по поводу моего отношения к французской школе. Так, например, я читаю, что своим пребыванием в Париже я воспользовался для того, чтобы познакомиться с учением Пьера Жане, а затем сбежал, прихватив уворованное. Я должен ясно сказать в связи с этим, что вообще не слыхал имени Жане во время моего пребывания в Сальпетриер».

Те, кто интересуется подробностями этого болезненного спора о научном приоритете, могут найти подробное изложение ситуации в блестящей работе Генри Элленбергера «Открытие бессознательного» (первый том этой книги завершает глава, посвященная сопоставлению взглядов Фрейда и Жане), а также в книге Альфреда Лоренцера «Археология бессознательного» (М., 1996).

Чтобы составить собственное мнение, следует хотя бы в первом приближении присмотреться к системе Жане. Первой пациенткой, на которой им был продемонстрирован метод психологического анализа, была некая Марсель. Жане попытался проранжировать ее симптомы по степени их глубины. Поверхностный уровень составляли особенности, сравнимые с результатами гипнотического внушения; средний – импульсы, которые Жане приписывал действию неосознанных фиксированных идей, исходящих из определенных травмирующих воспоминаний; наиболее глубинный уровень – наследственные факторы, перенесенные тяжелые заболевания, ранние травматические события. (Вам это ничего не напоминает? И не только вам! Недаром так кипятился венский патриарх…) За психологическим анализом должен следовать психологический синтез, то есть реконструкция хода болезни. Такое взаимодействие анализа и синтеза в ходе работы с невротическим пациентом выступает отличительной, самобытной чертой метода Жане. Основным результатом психологического анализа является открытие неосознанных фиксированных идей и их патогенной роли. Их причина – травмирующее или пугающее событие, ставшее бессознательным и замещенное симптомами. Процесс замещения, по Жане, связан с сужением поля сознания. Неосознанные фиксированные идеи являются как причиной, так и результатом психологической слабости. Для излечения мало перевести их в план сознания (становясь осознанной, идея рискует приобрести статус навязчивости. Необходимо разрушить патогенную идею путем диссоциации или трансформации. Поскольку она является частью заболевания, ее устранение должно сопровождаться синтетическим лечением, переобучением или другим умственным тренингом.

Выводы отсюда напрашиваются вполне очевидные: либо Фрейд, отрицая свое знакомство с теорией Жане, просто погрешил против истины (в чем придирчивые критики уличали его не раз и не два), либо он говорил правду, и тогда действительно перед нами впечатляющий пример воплощения Духа времени.

В пользу второй версии можно привести примеры теорий бессознательного, разработанных А. Адлером и К. Г. Юнгом достаточно самостоятельно, хотя во множестве книг и статей этих ученых безосновательно называют учениками и последователями Фрейда. И чему, спрашивается, они у него научились, в чем за ним последовали? Оба на непродолжительное время вошли в круг соратников Фрейда, поскольку его идеи оказались созвучны их собственным взглядам на человеческую природу. Когда же выяснилось, что расхождений во взглядах больше, чем сходства, пути их разошлись.

Похожая ситуация сложилась и в другом направлении психологической науки – поведенческом. В наши дни любой третьекурсник психфака вам расскажет, что основные принципы бихевиоризма были в 1913 г. сформулированы американцем Дж. Уотсоном. И лишь самые дотошные историки науки могут рассказать, что за пару лет до того – в 1911 г. – вышла книга Уолтера Пилсбери, в которой автор определял психологию как науку о поведении и настаивал на том, что к человеку надо относиться столь же объективно, как и к любому объекту физического мира. Наверное, отдать приоритет Пилсбери было бы преувеличением его роли, однако и уникальность новации Уотсона оказывается под сомнением. В начале ХХ века, психологи, пресытившиеся копанием в содержании сознания, были готовы сделать свою науку «весомой, грубой, зримой». И она ею неотвратимо стала, причем уже не так уж и важно, кто осмелился об этом громче всех заявить.

Знатоки отечественной психологии могут припомнить давний спор сторонников А. Н. Леонтьева и С. Л. Рубинштейна о приоритете одного либо другого в создании психологической теории деятельности.

Впрочем, таких примеров не перечесть, и их припоминание может послужить любому психологу хорошим тестом эрудиции.

Интересно, однако, другое. В чем состоит Дух нашего времени? Современный парафраз античного афоризма гласит: «Надо помнить, что деньги не пахнут, но надо чувствовать, где пахнет деньгами». Неужели в этом и состоит?! Если судить по массовой переквалификации психологов в коучи и по катастрофическому падению уровня научных исследований (давно ли вам встречалась отечественная диссертация, книга или статья, представляющая собой по-настоящему новое слово в науке?), то так оно, похоже, и есть.