Книга Иллюзия отражения онлайн - страница 2



Глава 1

Саратона, Атлантика

Так уж случается в жизни, что все мы снова и снова, как в ранней юности, оказываемся в начале пути. У подножия. И заснеженная вершина Килиманджаро все так же сияет недостижимым покоем, и то, что ты был на этой вершине или рядом, совсем рядом, теперь вспоминается сном, видением, миражом...

И нужно все начинать сызнова. И даже прошлое твое кажется мнимым, несущественным, и даже когда ты возвращаешься в знакомые, но давно оставленные тобою места, то так и не можешь поверить, что все, что происходило здесь когда-то, было для тебя единственным, неповторимым, важным. Было когда-то твоею жизнью. И тогда понимаешь, что со временем и сам ты изменился уже настолько, что не можешь вернуться к себе – прежнему... Хотя... В глубине души ты так и остался прежним: веселым и застенчивым мальчуганом, принимающим эту жизнь на веру – так, как только ее и надо принимать.

И лишь затаенная горечь в глубине сердца напоминает о том, что за спиною – череда потерь, предательств, разочарований... И ты запрокидываешь голову и смотришь на звезды. И понимаешь, что и это пройдет.

Я включил мотор, и катер, взметнув бурун, ходко пошел к берегу. Время к полуночи. Время любви, неги, ночных увеселений, расчетливых беспутств, безотчетных признаний...

На мостках ждал Фред Вернер. Его дежурство – от полуночи до шести утра.

– Дрон, ты как соленой воды наглотался.

– Да?

– Снулый какой-то. Унылый.

– Бывает.

– Или – старый стал.

– Уже нет. Человек стареет, когда ему исполняется тридцать. А потом – только взрослеет.

– Разве?

– Приходят новые молодые. Им нравится другая музыка, они носят другие шмотки, у них другие кумиры по мелочам и другие идеалы по существу. В тридцать это еще раздражает.

– Потом нет?

– Нет. Тридцатилетними стали другие. Теперь – их черед раздражаться. А к нам приходит покой. Мы-то знаем, что все так и будет.

– «И нет ничего нового под солнцем...»

– Как и под луной.

– Под луной прохладнее. День был жаркий. В вечерний заплыв пойдешь?

– Сегодня нет. Устал.

– И правильно. Бетти приготовила великолепных рапанов в белом вине. И вообще – ребята хорошо сидят. Жаль было уходить.

– Работа.

– Скорее это пенсия. С легким трудовым подъемом.

– Мне нравится. Много солнышка.

– Иногда слишком.

– Солнца никогда не слишком.

– Это ты не бывал в Намибе, Дрон.

– Намиб?

– Пустыня в Юго-Западной Африке.

– А-а-а.

– Бывал?

– Нет.

– Там все – слишком. Днем – слишком много солнца. Ночью – слишком много инея.

– Что нибелунгам – иней? Божья роса.

– Когда как. – За разговором Фред долил полный бак, вздохнул. – Не люблю дежурить ночью.

– Что так?

– Мыслей много.

– Про жизнь? Или?..

– И про жизнь тоже.

– Брось. Мы – живы.

– То-то и оно.

– В нас нет зависти.

– Не лукавь, Дрон. Есть.

– Чему завидовать?

– Юности.

– Эта новая юность – чужая. Я в ней ничего не понимаю, Фред.

– Может, ты и прав. Мы-то уже знаем, что жизнь сложится совсем не так... Мечтаешь быть воздушным шаром, и подняться на недостижимые высоты, в стратосферу, к звездам, и свершить не просто невозможное – немыслимое... А потом становится ясно: ты всего-то цветной шарик. На чужом празднике.

– Быть украшением не так плохо.

– Ты прав. Мишенью – хуже.

– Так кто из нас сегодня смурной, Фред?

– Ты, Дрон. А вообще... Все мы маемся. Жизнь скучна, когда из нее исключена высшая ставка. И – выбор.

– Между нею и смертью?

– Именно.

– Соскучился по намибийской пустыне?

– Может быть. Хочется чего-то... Не знаю.

– Риска?

– Покоя.

– Тебе здесь беспокойно?

– Сегодня – да. А риск... Его ищут любители. Профессионалов он сам находит.

– Спокойного дежурства, Фред.

– Лучше бы наоборот.

Фред зачерпнул горсть воды, она прошла сквозь пальцы и снова соединилась с морем.

– Вот и вся наша жизнь. Какая бы она ни была. А потому... Смотреть на такие звезды и знать, что они будут сиять всегда, мне порой просто невмоготу.

Глава 2

Тоска наступает тогда, когда человеку не хватает в жизни чего-то важного. Существенного. Того, без чего ему не живется. У одного это – слава и почет, у другого – карьерная тусовка, у третьего – деньги. А на самом деле... Людям не живется без жизни. И что тому виною – усталое воображение, повседневная рутина или что-то еще... Так уж выходит, что у большинства людей жизнь складывается из ожидания. И надежды на то, что станет лучше.

Ну а еще – в России мало солнышка. Совсем мало. А если оно и случается, люди по привычке греются водкой. Что еще делать, когда солнышка мало, а кругом только ночь?.. «Темная ночь, только пули свистят по степи...»

Наверное, я затосковал. Смешно. Над головой – яркие звезды Саратоны, морская вода тепла и ласкова, берег не просто освещен – чист, наряден, блестящ... Саратона – пристанище уверенной праздности и спокойной, привычной респектабельности. А вот поди ж ты... «Степь да степь кругом, путь далек лежит...» Наверное, сердце всегда будет стремиться в зиму, в которой когда-то замерзало. Или зима – это вовсе не время года, а состояние? Как и то странное, мучительное ожидание, полное печали о несбывшемся и тоски о непережитом, что бывает после темной, затяжной осени, сразу перед снегом?

 
Перед снегом в душе – как в степи,
Полусонной, продрогшей, ночной,
Перед снегом грущу о любви,
И о том, что не сбылось со мной,
 
 
И о том, что сбылось, но прошло,
Словно надпись «люблю» на снегу,
И о том, как чужое тепло
Сердце льдом обмело, как в пургу,
 
 
И о том, как краснел до ушей
И не смел прикоснуться к руке,
И о том, как нарвал камышей
На сиреневой смутной реке...
 
 
Все пройдет, отлетит, говорят,
Ночь застелит туманами встреч,
Но о том, как прекрасен закат,
Буду помнить, и – буду беречь
 
 
Тот наивный и любящий взгляд,
Что связал нас – полжизни назад [1].
 

Человек счастлив тогда, когда его ждут. Когда без него одного – безлюден весь этот большой мир с морозами, пустынями, степными ветрами, звездами, океанами... Когда ему есть куда возвращаться.

А мне возвращаться было некуда. И не к кому. Она ушла зимой. Я ждал ее, звонил, а когда она все-таки пришла за чем-то оставленным, спросил: «Мы поссорились или расстались?» Она ответила: «Мы расстались». И все кончилось. Странный я человек: никогда не готов к расставанию. Или – к нему никто и никогда не готов?

Смотреть на зимнюю московскую слякоть и ждать слякоти весенней мне было невмоготу. И я уехал на Саратону. Солнца здесь куда больше, чем в России. Вдоволь. А счастья?

Саратона – остров. С одноименным городом на побережье, который местные жители пышно именуют столицей, с пляжами вдоль всех трех берегов, кроме западного, обрывистого и крутого, со множеством больших и малых особняков, как принадлежащих грандам мировой элиты, так и сдающихся внаем, с вечнозелеными кустарниками, пальмами и всегда теплым в этих местах океаном.

Мы, четверо спасателей, работающих на обширном участке пляжа, принадлежащего со всеми кафе, шале, бунгало, каруселями и маленьким городком аттракционов в лесопарке отелю «Саратона», самому дорогому из дорогих и престижному из престижнейших, не уступающему знаменитому лондонскому «Королю Георгу», жили чуть в стороне от Саратоны, на высоком обрыве над простором океана, к которому сбегала бог весть сколько веков назад вырубленная в скале тропка, увитая зарослями жимолости, жасмина и дикой розы.

Я, Олег Дронов, Фред Вернер, Элизабет Кински и Диего Гонзалес разместились в четырех трейлерах, расположенных четырехугольником; пятый, хозяйственный, располагался чуть в стороне. Естественно, имелись все удобства и даже душ горячий у каждого – Европа все-таки, хотя вокруг и Атлантика. Есть у нас и общая терраса, увитая дикими розами, виноградом, укрытая сверху рыбацкой сетью; широкий деревянный стол, керамические светильники, свечи, большие, врытые в землю амфоры, в которых пламенеют цветы... Жить можно.

Диего был здесь старожилом: почти пять лет. Остальные подтянулись кто прошлой зимой, кто нынешней весной. Спрашивать друг у друга, почему каждый из нас здесь, считается бестактным. Потому мы друг у друга ничего и не спрашиваем. Каждый рассказывает о своей прошлой жизни только то, что считает нужным.

Просто все мы прежнюю жизнь уже завершили, а к новой не прибились... Еще не прибились или уже? Бог знает. Или – мы просто ждем? Чего? Никто не скажет. Так уж устроены люди: каждый полагает, что в жизни его все сложилось бы иначе, если бы... А вот это «если» каждый тоже выдумывает себе сам.

Навстречу мне шагал Фрэнк Брайт – пляжный служитель при каруселях и комнате смеха. С виду был он тщедушен, не жилист и не силен; пожалуй, он вызывал бы сочувствие, если бы не его всегдашняя язвительность, порою остроумная, но часто – злая. Злится ему было от чего: именно про таких индивидуумов сказал некогда Франсиско Гойя: «Есть люди, у которых самая непристойная часть тела – это лицо». Лицо Фрэнка Брайта было сморщено, как засохшая груша: обширный ожог рубцевался как попало, да еще и шрам с левой стороны кривил рот, оставляя его полуоткрытым в постоянной ухмылке; да еще и два неровных передних зуба... Все это делало Фрэнка похожим на мультяшного персонажа.

– Привет, Дрон.

– Привет, Фрэнк. Что поздно сегодня?

– Да парочка влюбленных на карусели закружилась. Потом дали хорошие чаевые, попросили запустить их в «лабиринт». А мне что? Любой каприз за ваши деньги. Уж они там порезвились, я вам доложу, как тысяча мартовских котов. И – кошек, разумеется.

«Лабиринтом» называлась еще одна комната, полная косо поставленных зеркал – любой дробился в них в десятках, сотнях, тысячах отражений, теряясь в этом Зазеркалье и повторяясь в нем бесконечно...

– Комната смеха сегодня тоже не пустовала?

– Не-а.

Меня и самого всегда интересовало, зачем люди идут туда – чтобы увидеть свое возможное уродство? Или – вздохнуть с облегчением, дойдя до последнего, правильного стекла?.. Я спросил это у Фрэнка, и он ответил, сморщив в усмешке кукольное личико:

– Люди очень любят себя, и они любят себя всякими! А зеркало... Что зеркало? Только стекло. – Подумал, добавил грустно: – Оно не выявляет уродства, но и не скрывает его. Да, люди обожают себя. О-божают! Делают из себя божков! Идолов! Кумиров! И – поклоняются себе самим и – больше никому. Таков мир.

Мы распрощались с Фрэнком, как разминулись. А мне подумалось вдруг: а что, если этот невеселый паяц прав? И мир действительно таков? И как тогда жить дальше всем нам?

Для себя я точно знаю одно: если ты не ведаешь, что тебе делать или как жить, – просто иди. Лучше – вперед и вверх. Вот только не нужно ничего преодолевать. Просто иди, смотри по сторонам и увидишь, как хороша жизнь. Она хороша летом, когда луг пахнет медом, а бор – хвоей... Она хороша зимой, когда снежок поскрипывает под ногами или когда лепит мокрый снег вперемежку с дождем, – ты идешь, вдыхая морозный или сырой воздух, и каждая клеточка твоего тела пульсирует радостью движения... Иди!



Помоги Ридли!
Мы вкладываем душу в Ридли. Спасибо, что вы с нами! Расскажите о нас друзьям, чтобы они могли присоединиться к нашей дружной семье книголюбов.
Зарегистрируйтесь, и вы сможете:
Получать персональные рекомендации книг
Создать собственную виртуальную библиотеку
Следить за тем, что читают Ваши друзья
Данное действие доступно только для зарегистрированных пользователей Регистрация Войти на сайт