Страницы← предыдущаяследующая →
С понедельника по четверг все было спокойно, и утро пятницы тоже не предвещало чего-то дурного, но, как только на электронном дисплее настольных часов Сергея Волгина высветилось «15.15», начались неприятности.
Как и положено серьезным жизненным проблемам, подкатили они втихаря, исподволь накапливая критическую массу и до поры до времени ничем не проявляя себя. О начале перемен известил телефонный звонок.
– Как всегда, в конце недели… – вздохнул, берясь за трубку, Волгин; веря в некоторые приметы, он не закончил фразу, не став лишний раз сотрясать воздух словосочетанием «криминальный труп». Многие старые оперативники, и Волгин в их числе, полагали, что излишне частым употреблением подобных слов можно ускорить наступление нежелательных событий. Сглазить, попросту говоря.
Напарник Сергея, Андрей Акулов, к профессиональным суевериям относился довольно скептически. Кое-что, конечно же, сбывалось – так ведь всегда после случившегося начинаешь замечать мистические совпадения и знаки, предшествставшие началу истории. Особенно когда их очень хочется заметить, чтобы оправдать собственные близорукость, непрофессионализм и лень.
– Да. Алло. Алло, говорите! – Волгин посмотрел на Андрея и пожал плечами. – Не хотят. Может, мой голос не нравится?
– А кому может нравиться твое мерзкое меццо-сопрано? Лично я его терплю с трудом, исключительно в силу необходимости. И потом, стал бы ты сам разговаривать с человеком, который так громко кричит?
– Я не кричу, потому что хорошо воспитан и соблюдаю инструкцию о культурном и вежливом обращении с гражданами. А голос у меня хороший, настоящий бархатный баритон. Я мог бы выступать в опере!
– Практически ты и так выступаешь.
Сергей положил трубку, и в течение нескольких минут оба оперативника группы по раскрытию умышленных убийств продолжали заниматься той же рутиной, которой занимались и несколько предшествовавших часов. Писали справки о проделанной работе, зачастую рожая тексты с превеликим трудом, разглядывая потолок и почесывая затылки, чтобы привести в соответствие мероприятия, продиктованные нормальной милицейской практикой, с постулатами, которыми руководствуются проверяющие из вышестоящих инстанций. Последние, как правило, о «живой» работе знали только понаслышке, но признаваться в этом не любили и отсутствие практических знаний компенсировали теоретическим багажом, который так же соотносился с действительностью, как рекомендации поваренной книги – с полноценным ужином из французского ресторана. Опера писали справки, подшивали их, как и другие документы, в оперативно-поисковые дела по «глухим» убийствам прошлых лет, обсуждали новости, матерились, обнаруживая упорхнувшую под стол бумажку, из-за которой придется раскурочивать и заново сшивать трехсотстраничный том ОПД – то есть делали все то же, что и прежде, но посторонний наблюдатель мог бы отметить, что теперь они ведут себя несколько нервно.
Когда снова зазвонил телефон, Волгин уколол иголкой мизинец.
– Да, – сказал он, тряся пораненной левой рукой и прижимая трубку плечом; судя по тому, как он морщился, слышимость была отвратительной. – Да! Что? Так… О, бл… Я говорю, понял! Приезжайте, жду.
Закончив разговор, он сказал: «Черт!» – и отвернулся к окну. Выражение его лица Акулов охарактеризовал бы как смесь легкой тоски с весьма заметной брезгливостью.
– К нам едет очередная проверка? – спросил Андрей. – На этот раз из Совета Европы?
– Бандиты назначили встречу.
– Тебе?! Здесь?!
– По делу Шершавчика.
– Кого?
Арнольд Михайлович Гладкостенный окончил свой путь в сорокалетнем возрасте на лифтовой площадке многоквартирного дома, скончавшись от множественных огнестрельных ранений, не совместимых с жизнью. Произведя контрольный выстрел в затылок, убийца бросил рядом с трупом орудие убийства и удалился, никем не замеченный, уступив место оперативно-следственной группе, прибывшей по вызову жены потерпевшего… Точнее, уже вдовы.
– Ошибка в объекте, – определил начальник районного управления, который к группе прямого отношения не имел, но в силу должностного положения обязан был выезжать на происшествия, имеющие большой общественный резонанс; о величине резонанса по поводу убийства Гладкостенного судить было преждевременно, но шеф оказался поблизости от места происшествия и решил заглянуть, не дожидаясь особого приглашения. – Ошибка в объекте, – повторил он, издалека разглядывая валенки на резиновом ходу и трикотажные штаны с начесом, при Советской власти продававшиеся на каждом углу, но за последние годы пропавшие с прилавков. – Ждали барыгу, а попали…
– …В бедолагу, – закончил начальник отдела уголовного розыска Катышев, склоняясь над трупом. – Странно, а ведь, судя по некрологам, дворники бессмертны. Мадам, чем занимался ваш покойный супруг?
Людмила Борисовна Гладкостенная прижимала кулачки к сухим глазам, трясла головой и ничего вразумительного ответить не могла. Поначалу это объясняли шоком от случившегося, потом объяснять перестали – даже спустя несколько месяцев она лишь пожимала плечами, когда ее спрашивали о роде занятий, связях и проблемах убитого.
Когда перевернули труп на спину, удивились. Поверх затрепанного свитера домашней вязки обнаружился золотой крест размером с ладонь. Крест висел на цепи метровой длины, каждое звено которой габаритами мало уступало спичечному коробку.
– Пожалуй, что и не ошибка, – молвил начальник РУВД, удаляясь; сбавив шаг, он приказал руководителю ОУРа: – Анатолий Василич, разберись тут как следует.
Катышев в указаниях шефа, выросшего из участковых инспекторов и никогда не имевшего отношения к раскрытию серьезных убийств, не нуждался. Все необходимые мероприятия были проведены в срок и добросовестно, но результата не принесли. Обнаружилось, что при зарплате 800 рублей, начисляемой ему как председателю гаражного кооператива, и грошовой пенсии по инвалидности покойный обладал пятью автомобилями, дачным участком и тремя квартирами, а в деловых операциях с легкостью оперировал суммам и по 30 – 40 тысяч долларов. До сути деловых операций, правда, так докопаться и не удалось. Вдова хранила молчание, личные записи Гладкостенного ясности в вопрос не внесли, судя по учетам налоговой инспекции и другим официальным базам данных, ни к какому бизнесу он ни малейшего касательства не имел.
Год назад, когда убили Гладкостенного, Волгин был в отпуске, а Акулов и вовсе сидел в тюрьме, дожидаясь суда по обвинению в превышении власти. Отгуляв законный отпуск, Волгин взял больничный, так что на работе отсутствовал два с лишним месяца. Когда он приступил к своим обязанностям, дело числилось в разряде крепких «глухарей», и Катышев посоветовал не забивать себе голову.
Так и сказал:
– Не забивай себе голову, там сам черт ногу сломит. Я с парнями перелопатил все, что мог, – ноль на выходе, никаких перспектив и ни малейшей надежды, что они когда-то появятся. Разве что позвонят из соседнего района и скажут, что кто-то берет на себя наш «глухарь». Подшей бумаги как следует и занимайся более реальными делами. Пока ты от работы отлынивал, водку жрал и харю плюшил, у нас тут словно прорвало!
Совету шефа Сергей последовал не в полной мере. Изучив документы и поговорив с операми, «работавшими по убийству» Гладкостенного, Волгин пришел к своим выводам и наметил ряд шагов для их проверки. Может, ему и удалось бы если не раскрыть преступление, то хотя бы приблизиться к истине, но вдова сменила место жительства и не оставила нового адреса. Инстанции, в которые Сергей обращался за дополнительной информацией, не отвечали на запросы либо присылали формальные «отписки», а те немногие лица из окружения убитого, которые на первых порах проболтались о чем-то полезном для следствия, пошли в полный отказ. Наиболее деликатные виновато разводили руки и жаловались на склероз, другие приходили с адвокатами и скандалили, когда им предъявляли старые протоколы:
– Я такого никогда не говорил! Здесь все неправильно записано.
– Чего же вы тогда расписались?
– Где?
– В… Вот здесь: «С моих слов записано верно и мною прочитано».
– Я?!
– Вы!
– Моя подпись поддельная…
Конец года выдался действительно на редкость напряженным. Число насильственных преступлений, совершенных в Северном районе, превысило все показатели прежних лет и продолжало расти как на дрожжах. Волгину, единственному в РУВД оперу-«убойщику», приходилось разрываться между новыми происшествиями, так что об относительно старых пришлось позабыть. «Дело Гладкостенного» легло на полку. Периодически по почте приходили ответы на какие-то запросы и являлись для допросов свидетели, проигнорировавшие в свое время волгинский вызов, но Сергей был занят другими вещами…
Перед Восьмым марта Сергея вызвал Катышев.
Лицо начальника было напряжено:
– «Крест и валенки» у нас еще не раскрыты?
– Не знаю, как у вас, но у меня – «глухарь».
– Садись…
Выслушав шефа, Волгин тоже напрягся. Спросил первое, что явилось на ум:
– Ошибка исключена?
Катышев печально усмехнулся:
– Баллистика – наука точная…
Пистолет, изъятый на месте убийства Гладкостенного, продолжал свое кровавое дело. Вместо того, чтобы, пройдя все необходимые экспертизы, мирно покоиться в сейфе прокуратуры, югославский ТТ оставлял новые трупы. Два «братка» в новогодние праздники, иностранный бизнесмен в конце января, проститутка в канун Дня защитника Отечества.
– Бред какой-то, – покачал головой Волгин, представив двадцатилетнего следователя Риту Тростинкину, разгуливающую по ночному городу со шпалером в руке. – Может, у нее ствол просто сперли, а она боится признаться?
– Может, и так, – кивнул Катышев, и было видно, что он бы хотел поверить в такую, относительно благопристойную, версию, но готовится к худшему, как человек мудрый, повидавший жизнь и растерявший иллюзии на суровых ее по воротах. – А может, и нет. Ты не знаешь, у Риты есть молодой человек?
– Есть, наверное. Девчонка-то симпатичная! А что?
– Помнишь, как следователь Воронцова пронесла в «Кресты» наган для Мадуева? Говорят, сильно полюбила этого бандита…
Волгин послушно представил новую картину: вернувшись с работы, Тростинкина передает вещдок своему бой-френду. «Дорогой, только не бросай оружие на месте преступления!» – «Родная, я обязательно его верну. Я ведь знаю, что к утру пестик должен быть в сейфе, ведь у вас так часты внеплановые проверки. Потерпи, скоро мы скопим денег, и я приобрету новый ствол. Я хочу „кольт", дорогая!» – «И я, мой родной!»
В воображении Волгина худенькая Рита протирала затвор пистолета подолом платья, вкладывала его в руку любимого и, привстав на цыпочки, целовала последнего в губы, а он прижимал ее к своей широкой груди, – и во внутреннем кармане его куртки хрустела фотография очередной жертвы…
– Да что за бред-то! – снова вырвалось у Волгина, и он посмотрел на начальника, подозревая, что тот просто решил над ним посмеяться и теперь скалит зубы, тешась над легковерием подчиненного, но Катышев глядел сурово и требовательно.
– Сами разрабатывать прокурорских мы не, имеем права, – сказал Анатолий Васильевич; – но со мной уже связывались «старшие братья».
– Да кого разрабатывать?! Съездить к Ритке да спросить, что за непонятка получилась!
– Не гоношись под клиентом, салага! Спросить всегда успеем, сперва требуется капитально головой поработать…
Впоследствии Волгин долго переживал, что позволил Бешеному Быку – так в неофициальной обстановке звали Катышева – запудрить себе мозги. Слава Богу, что на Тростинкиной все эти подозрения ни малейшим образом не отразились. Волгин предполагал, что важную роль в урегулировании конфликта сыграл Ритки н батяня, занимавший весомую должность в штате городской прокуратуры.
Естественно, девчонка шпалер посторонним не передавала и сама из него никого не мочила. Он как лежал, так и продолжал лежать в ее сейфе, а виновником всей суматохи стал стажер экспертного управления, который по ошибке рассовал часть гильз с убийства Шершавчика в пакеты с вешдоками по другим преступлениям. Подробностей Волгин не знал. То ли стажер вообще не заметил, что натворил, то ли, допустив какую-то промашку, хотел ее, ни с кем не посоветовавшись, исправить, а может, всему виной был переезд в новое здание, который баллистическая лаборатория производила как раз в эти дни. Волгин не знал, как именно случилась ошибка, и не особо стремился это узнать. Для него лично история имела совершенно неожиданное продолжение. «Старшие братья», которые отступили так же незримо, как и вклинились в «Дело о следователе – серийном убийце», неизвестно для чего разыскали гражданку Гладкостенную. Выскочив из неизвестности, как черт из табакерки, она в течение вот уже восьми месяцев изводила Сергея: сочинив парочку версий убийства супруга, одна другой смешнее, она требовала отчета о проделанной работе. Первое время заявлялась в РУВД лично и караулила Сергея возле его кабинета, позже стала доставать по телефону, звоня не реже двух раз в неделю, причем умудрилась раздобыть даже номер его мобильника и не стеснялась им пользоваться. «Вы обязаны информировать меня о принятых мерах!» – заявляла Людмила Борисовна таким визгливым и безапелляционным тоном, что Волгин как-то раз не сдержался и высказал ей все, что думает по этому поводу.
Людмила Борисовна пробилась на прием к начальнику милицейского главка. Бравый генераа женщину выслушал, ногами затопал и потребовал немедленно доставить гадкого опера в свой кабинет, чтобы лично сорвать с нечестивца погоны. Потом, правда, он немного остыл, так что Сергей отделался лишь строгим выговором. В добавление к этому его лишили и квартальной премии, хотя за один проступок два дисциплинарных взыскания накладывать не полагается.
– Лишение премии – не взыскание, – разъяснил Катышев, которого наказали точно таким же образом за ослабление контроля над личным составом в лице старшего опера Волгина.
– А что это? Новая форма поощрения?
– Нас просто вычеркнули из списка и, если станем трепыхаться, враз докажут, что мы по своим показателям просто недостойны «кварталки». Вот раскроешь Гладкостенного – рублей двести в награду отвалят. Если, конечно, к тому времени «строгач» все-таки снимут…
С августа Людмила Борисовна в РУВД не появлялась, но бомбардировала районную прокуратуру письмами, в которых высказывала новые соображения о мотивах гибели супруга и возмущалась вялым ходом расследования. Каждое такое послание – а к ноябрю их набралось восемь штук – Рита Тростинкина приобщала к уголовному делу, после чего составляла очередное «Отдельное поручение»[1], в котором предписывала Волгину проверить новые факты…
– …А какие бандиты назначили встречу? – спросил Акулов, выслушав пояснения Волгина.
– Она говорит, что «тамбовские». Может, и не конкретно те самые, которые Шершавчика замочили, но с ними знакомые.
– А почему Шершавчик?
– У тебя есть другое название дла этого бл…? Для этого безобразия? Кроме того, если каждый раз его ФИО полностью выговаривать, то язык поломаешь, а Шершавчик звучит симпатично и образно. Как еще можно было его фамилию переиначить? В «Нарезной»? Не годится, нарезными бывают стволы и батоны…
– Какой ты все-таки циник, Серега. У человека горе, а ты над его фамилией изгаляешься… Что мы станем с этими «тамбовцами» делать?
– Притащим сюда и постараемся заглянуть в душу. Как говорит Бешеный Бык, в нашей стране нет человека, который хотя бы раз в жизни не нарушил какого-нибудь закона. Если правильно задавать нужные вопросы, то что-нибудь непременно раскроем. Главное – не забывать о презумпции виновности: «Каждый человек считается подозреваемым, пока не доказано обратное», и не сбавлять темпа. Тогда они в чем-нибудь да признаются.
– Требуют денег?
– Какой-то старый долг.
– М-да… Я, конечно, люблю свою работу, но… Скажи, в территориальное отделение ее нельзя отфутболить? Все-таки вымогательства – не наш профиль. Да и вымогательством здесь, что-то мне подсказывает, совсем не пахнет.
Волгин отворил дверцу сейфа, достал пухлое ОПД, а из него – стопку «Поручений» Тростинкиной и шмякнул бумагами по столу:
– Нельзя.
«Стрелка» была «забита» на девятнадцать часов в сквере перед кинотеатром «Максим». Учреждение культуры переживало период упадка, денег на ремонт и обзаведение современной аппаратурой не хватало, репертуар давно устарел, так что на плаву оно удерживалось лишь благодаря дискотекам, по выходным дням проводимым студентами, выходцами с африканского континента. Сегодня, в пятничный вечер, дискотеку почему-то отменили, так что по фойе, в ожидании начала сеанса, слонялись только несколько подростков, за шедшая поглазеть на «Основной инстинкт» с Дугласом и Шерон Стоун.
Волгин и Акулов тоже находились внутри кинотеатра, перед панорамным окном, выходящим во двор, где должны были разыграться основные события. От бездельничающих малолеток, половина из которых, несомненно, успела заправиться героином, оперев отделяла шеренга пальм в высоких кадках. Между декоративными насаждениями оставались широкие промежутки, так что юноши и девушки видели оперов и начинали шептаться, строить догадки об их занятии, но подойти ближе и увериться в правильности предположений мешала тетенька контролер. Как только кто-нибудь из юных зрителей проявлял повышенный интерес, женщина отгоняла его взволнованным перифразом из «Бриллиантовой руки»:
– Иди, мальчик, не мешай! Не видишь, здесь милиция работает?!
Руководил операцией Катышев. Прослышав о намечающемся «вымогалове», он воодушевился и разработал несколько планов действий. Основной, три запасных и по четыре дублирующих на каждый из них, не считая общего запасного. Предусмотрено было все, от неявки бандитов на встречу до их появления при поддержке снайперов и бронетехники, все, кроме того, что произошло на самом деле… Инструктаж Гладкостенной и «группы захвата», которой предстояло вступить в силовой контакт с супостатами и выкрутить им верхние конечности, Анатолий Васильевич провел лично, в актовом зале управления, изобразив всю диспозицию разноцветными фломастерами на специальной доске.
С «убойщиками» он поговорил отдельно и позже. Начал, повторив Акулова практически дословно:
– «Сто сорок восьмая»[2] – не ваш профиль. Я не говорю, что вы дров наломаете, но… Короче, на передовой мы обойдемся без вас. Будете осуществлять связь и фиксировать действия злоумышленников…
Для этого Гладкостенная, вернее Людмила Иванцова – овдовев, она взяла девичью фамилию, – предоставила свою видеокамеру. Роль оператора досталось Акулову, и он, хотя и не имел прежде дела с подобной техникой, освоился быстро. Волгин получил в свое распоряжение радиостанцию «Виола-Н», по которой должен был дать команду группе захвата после того, как бандиты произнесут угрозы в адрес Людмилы Борисовны, а она отдаст им конверт с требуемой суммой. Группа захвата, как ей и положено, расположилась скрытно. Людмила Борисовна встала перед крыльцом кинотеатра. В ее сумочке был спрятан диктофон. В дальнейшем, если дойдет до суда, магнитная запись разговора должна будет послужить основным доказательством, но сейчас, поскольку слышать диалог в режиме реального времени оперативники не могли, после выдачи денег Людмила Борисовна должна была закурить.
– Действие обыденное и вполне мотивированное, – трижды подчеркнул Катышев на инструктаже. – Всем понятно, что женщина волнуется. Не будем изобретать велосипед и ставить оригинальность выше практичности. Старый, добрый, проверенный способ, еще наши деды им пользовались. И правнукам, наверное, придется… Вот если б вы не курили, то нам пришлось бы попотеть…
Непринужденный тон был призван расслабить, успокоить «терпилу». Быть может, наставления Катышева и звучали немного коряво, но старался он вполне искренне, хотя Людмиле Борисовне успокаиваться и не требовалось. И тогда, в актовом зале, и сейчас, на морозе во дворе кинотеатра, она казалась настолько уверенной в себе, что Акулов произнес с оттенком уважения:
– Просто «железная леди» какая-то…
– Ага. «Железная бледи».
– Да что ты все заладил-то одно и то же! Целый вечер бубнишь после того, как она первый раз позвонила… Ведь это же она звонила, когда не стала с тобой говорить?
– Она, Якобы ничего не было слышно.
– А ты, конечно, не веришь?
– Я слишком хорошо ее знаю. Она ничего не делает просто так, даже когда молчит в трубку… Смотри!
Опера приблизились к панорамному окну. Крыльцо кинотеатра было ярко освещено, во дворе тоже горели многочисленные фонари, так что снаружи их разглядеть не могли.
– Кажется, началось… – Сергей нажал клавишу манипулятора радиостанции и сообщил группе: – Внимание, у нас гости…
Черный БМВ закатился с проспекта в сквер перед кинотеатром, описал полукруг и остановился в паре метров от Людмилы Борисовны. Стекла автомашины были прозрачными, так что Волгин, приглядевшись, определил: в салоне находились два человека.
Вышли оба.
– Гляди-ка, тачка без номерных знаков! – Одной рукой удерживая видеокамеру, локтем другой Акулов толкнул Сергея.
– Да вижу я, отстань! Кажется, наши клиенты.
– И по приметам, которые жена Шершавчика называла, похожи…
Парням из БМВ было суммарно лет пятьдесят. Выше среднего роста, круглолицые, с короткими стрижками; плотная верхняя одежда не позволяла оценить телосложение, но недостатком веса, что и говорить, они не страдали. Подошли к Людмиле Борисовне, кивнули, встали, держа руки в карманах.
– Стволов там вроде бы нет, – пробормотал Акулов, максимально увеличивая изображение в видеокамере.
– У тебя металлодетектор с собой?
– Карманы мелковаты… Разговаривают.
– Я вижу, что не целуются.
– Разговор у них напряженный… Черт! Ну кто ее просил поворачиваться?
Сначала Людмила Борисовна стояла правильно, правым боком к кинотеатру, позволяя операм контролировать висящую на локте сумочку, в которой находились и деньги, и диктофон. Теперь, продолжая что-то обсуждать с приехавшими, повернулась к наблюдателям спиной, так что возможность зафиксировать передачу конверта, если таковая будет иметь место, исчезла.
– Одна надежда, что не забудет знак подать, – прошептал Акулов, перемещаясь вдоль окна в поисках более выигрышной позиции для видеосъемки. – Эх, леди, леди…
– Я же говорил, что она не железная, а дубовая. Оп-па!
Несомненно, Людмила Борисовна что-то извлекла из своей сумочки; передала она это парням или нет, Волгин видеть не мог. А спустя полминуты, снова повернувшись боком к кинотеатру, женщина демонстративно закурила.
– Есть! – крикнул Сергей в микрофон радиостанции. – Захват!
Парни собирались уезжать. Один уже подходил к БМВ, второй, чуть поотстав и повернув назад голову, на ходу договаривал что-то Людмиле Борисовне, когда перед ними возник Бешеный Бык.
Волгину показалось, что начальник появился непосредственно из-под земли, хотя такого быть, конечно, не могло.
Остальных членов группы захвата поблизости не наблюдалось.
– Пошли! – Акулов метнулся к выходу из кинотеатра.
Следом за ним, повалив кадку с пальмой, выскочил Волгин.
– Быстрее! – Акулов уже миновал двери, предупредительно распахнутые тетенькой контролером, и заскользил подошвами по обледенелым ступеням крыльца. Снимать на бегу он не стал, видеокамера болталась на его плече, объективом вниз.
Как оказалось впоследствии, он правильно сделал, что не снимал…
Катышеву помощь не требовалась. Он нокаутировал водителя «бомбы» прямым ударом в челюсть и подскочил ко второму бандиту, не тратя времени на махание ксивой и предупредительные крики. Тот обладал хорошей реакцией и сумел нырком уйти от «крюка» правой начальника УР, даже попытался ответить, но не успел. Катышев провел захват, поднатужился и «прогибом назад» швырнул противника через себя. Тот хрястнулся на лед с таким звуком, что можно было вызывать «скорую», не тратя время на попытки привести его в чувство самостоятельно. Волгин, по крайней мере, был уверен, что его познаний в медицине для такого случая окажется недостаточно.
– Готовы, – удовлетворенно произнес Катышев и оглянулся на БМВ; было похоже, он слегка жалеет о том, что в машине нет пассажиров, которых тоже следует задержать.
– Что вы наделали? – спросила Людмила Борисовна голосом более холодным, чем ноябрьский ветер с поземкой. – Вы же их чуть не убили.
– Чуть-чуть не считается. В камере оживут. – Катышев был доволен завершением рабочей недели; даже если посадить злодеев не удастся, его победу в рукопашной схватке никто не оспорит. – И не таких подлецов оживляли.
– Эти подлецы – мои друзья, – сказала Людмила Борисовна, подходя ближе и придерживая на горле воротник шубы.
– Если они ваши друзья, то кто же вы сами? – Катышев изменил тон: ощущение допущенной ошибки коснулось и его; Волгин, уже начавший понимать, в чем дело, застыл, разглядывая два неподвижных тела. Если травмы окажутся серьезными, то объясняться в прокуратуре придется долго и муторно. То, что к нему лично серьезных претензий возникнуть не может, радости не доставляло. Вместе накосорезили – всем и отвечать.
– Это мои друзья, – сказала Людмила Борисовна, поднимая подбородок; и без того достаточно острый, теперь он казался совсем клиновидным. – Они просто ехали мимо, заметили меня и подъехали, чтобы поговорить.
– Да? А что же вы знак-то подали?
– Я не подавала вам знака, а просто закурила, – ответила «леди».
– Вы же доставали что-то из сумки…
– Сигареты, не деньги.
– А почему у них нет номеров на машине?
– Украли.
Напряженную паузу, возникшую после этого краткого диалога, прервало появление бойцов «группы захвата».
– У нас рация накрылась, – тяжело дыша, пояснил старший из них. – Пока разглядели, в чем дело… Грузить мясо? Сейчас свою тачку подгоним, там аккумулятор подсел… А можно и на ихней довезти, они, я думаю, не станут препираться…
– Мясо не кантовать. Оказать первую помощь на месте. Оказать де-ли-кат-но…
– А вот и те, кто вам нужен, – перебила Катышева Людмила Борисовна, и все обернулись в сторону проспекта, куда она указала рукой.
У тротуара стоял красный джип. Стекло широкой правой двери было опущено, и в оконном проеме виднелись две хари, аналогичные тем, которыми могли похвастаться задержанные граждане.
«Больше ста метров, – прикинул Волгин. – Добежать не успеем. Остается лишь стоять и улыбаться…»
Пассажиры внедорожника, изучив обстановку, без суеты отъехали от бордюра, влились в транспортный поток и вскоре пропали из виду.
– Что же мне теперь делать? – спросила Людмила Борисовна, и по крайней мере у троих из присутствующих родились энергичные варианты ответов, различные в частностях, но крайне схожие по ключевым направлениям.
Но все промолчали.
– Повезло Василичу, что эти два жлоба такими крепкими оказались. Ни одного перелома, ни одного СГМ[3].
– При нокауте сотрясение всегда должно быть, – возразил Акулов.
– Смотря какие мозги. В позапрошлом году меня хорошо шандарахнули. Да и при тебе уже было. – Волгин имел в виду дело, по которому работали в августе: тогда ему пришлось внедряться в «Школу русского уличного боя», и это мероприятие закончилось тем, что ему здорово настучали по голове.
– Ты у нас особый клинический случай.
– Я и сам позавчера это заметил. Проходил медкомиссию, чтобы вовремя свалить в отпуск, и направили меня к психоневрологу.
– Обычная процедура…
– Да, стандартное собеседование. Курите? Злоупотребляете водкой? Часто ли на работе испытываете злость и другие отрицательные эмоции? Как расслабляетесь в быту? Я, естественно, отвечаю, что курю крайне мало, спиртное на дух не переношу, а ко всем нашим клиентам, от свидетелей до обвиняемых, испытываю исключительно теплые чувства. Тетенька доктор, старенькая такая, вежливая, с седыми волосами и в очках, кивает, записывает что-то в мою карточку. Сам знаешь, какой у врачей бывает почерк, не разобрать ни хрена… Делает отметку, что собеседование я прошел, шлепает печать. Сколько себя помню, всегда обалдевал от текста этой колотухи. Что-то типа: «Внешне спокоен, сон здоровый, глюков нет…» Интересно, они всем пациентам поголовно такую штампульку ставят или бывают исключения?.. Прощаемся мы с ней, она желает мне хорошо отдохнуть, я благодарю и топаю к двери, чтобы выйти в коридор. Останавливаюсь, вытираю о половик ноги, стучу в дверь, начинаю ее открывать и только тут понимаю, что сделал что-то не то. Оборачиваюсь и вижу, что тетенька смотрит на меня с нарастающим подозрением. Очки медленно сползают на кончик носа, а ее рука, такое ощущение, тянется под столом нажать кнопку, чтобы вызвать конвой… В общем, я не стал задерживаться и что-либо объяснять, а слинял как можно скорее.
– Могли бы и госпитализировать.
– Я бы отбился. У меня был с собой пистолет и шестнадцать патронов.
– Всегда поражался, каким психам у нас ино гда доверяют оружие…
Оружейная тема для Акулова была актуальной. Отсидев в СИЗО два года, он был освобожден в зале суда по причине недоказанности вины. Уголовное дело отправили в городскую прокуратуру для проведения дополнительного расследования, где оно благополучно и болталось уже третий месяц, кочуя от одного следака к другому в ожидании того, кто осмелится вынести постановление о прекращении производства. Акулов не стал брать длительный отпуск, положенный ему, как бывшему заключенному, и вышел на службу через несколько дней после того, как «откинулся». Считал, что таким образом быстрее сможет реабилитироваться, вернуться к человеческой жизни. Ни денежного довольствия за проведенное в СИЗО врем», ни табельного пистолета Андрею не удалось получить до сих пор. В первом случае «динамило» финансово-экономическое управление главка, во втором – районное начальство, опасавшееся, «как бы чего не случилось». Пусть, мол, сперва судейские оправдают Акулова, как положено, тогда и мы рассмотрим вопрос. За выдачу оружия можно было и побороться, но Акулов не стал ходить по инстанциям и унижаться, доказывая, что дело в отношении него сфабриковано, что в заключении у него не съехала «крыша» и что он достоин доверия. Обзаведясь, по случаю, небольшим ножом, который можно было использовать в качестве метательного, Андрей носил «перышко» в ножнах на груди и полагал, что в большинстве ситуаций сможет отбиться, воспользовавшись этой железякой. Вопрос, как производить задержания серьезных преступников, оставался открытым…
– Пока ты сидел, была одна прикольная история, – начал Волгин следующий рассказ.
Время приближалось к полуночи. Последние часы пролетели мгновенно. Пока разобрались с отоваренными Бешеным Быком друзьями Гладкостенной, пока поговорили с ней самой… Неприятностей как будто удалось избежать. Пострадавшие от рук ББ оказались людьми не только физически крепкими, но и обладающими чувством юмора.
– Со всеми, мужики, такое может случиться, – в пятый раз сказали они, покидая стены Северного райуправления, и Волгин, глядя им вслед, грустно заметил:
– «Ошибка в объекте» будет преследовать нас постоянно, пока мы работаем по делу Шершавчика… А пацанов жаль: ведь когда-нибудь их пристрелят или посадят. Хоть и бандиты, а люди довольно приличные, с правильными понятиями.
В принадлежности друзей Людмилы Борисовны к одному из кланов оргпреступности сомнений не было. О водителе «бомбы» доводилось слышать, и не единожды, от конфиденциальных источников, «подсвечивающих» оперативникам деятельность преступных группировок, второй же, как показала быстрая проверка по базе данных ИЦ ГУВД[4], был судим за разбойное нападение и вышел на свободу только в июне, откуковав за решеткой пять месяцев. Да ребята и сами в беседе род своей деятельности не особо скрывали, понимая, что конкретных обвинений им предъявить никто не сможет, а за абстрактную принадлежность к «мафии» у нас не наказывают.
На своей автомашине Волгин довез Андрея до дома Маши Ермаковой, и теперь они сидели в нагретом салоне «ауди», пили пиво и болтали, не спеша расставаться, хотя одного давно ждала любимая женщина, а другому не мешало бы как следует отоспаться перед грядущим дежурством по району.
– Ты меня слушаешь? – Своей бутылкой Волгин стукнул по горлышку бутылки Андрея. – Я говорю, с год назад приключилась одна забавная история. В наш экспертный отдел устроился новичок. Старше тридцати лет, бывший инженер какого-то НИИ, пришел в милицию по идейным соображениям, чтобы людей защищать и по мере сил способствовать ловле злодеев. Как положено, «проставился» за приход. Поскольку стаж его службы в органах равнялся нескольким дням, то пить наравне со старыми зубрами он не умел, захмелел раньше всех и поспешил отправиться домой, дабы не замарать честь мундира недостойным офицера поведением. Желая проветриться и явиться к жене в потребном состоянии, пошел пешком и, проходя мимо вокзала, увидел двух мужиков, которые плющили друг дружке морды. Поскольку удостоверение «инженеру» выдали, а как вести себя в таких случаях не научили, то он приблизился к драчунам на близкое расстояние, предъявил свой мандат и в интеллигентных выражениях предложил им угомониться, мотивируя требование смешным для них утверждением о своей принадлежности к органам внутренних дел. Мужики посоветовали эксперту убираться подобру-поздорову, но он не убрался, более того, объявил их задержанными и приказал проследовать за ним в пикет милиции. Ему подбили оба глаза, развернули и, пинком придав ускорение, доходчиво растолковали, в каком направлении надлежит поторопиться ему самому, чтобы сохранить в неприкосновенности другие части тела. Вчерашний инженер, ошалев от подобного обращения, добрался до ближайшего таксофона и позвонил в свой отдел. Там еще гужбанило несколько человек. Они, естественно, возмутились преступным посягательством в отношении собрата по оружию и поспешили на помощь. Добрались так быстро, что успели прихватить одного из драчунов, как раз самого злобного, того, кто первым ударил. Драчун был умеренно пьян, так что воспринимать реальность должен был адекватно, но тем не менее понтовался сверх меры, грозил «сатрапам» разными карами, требовал уважительного отношения к своей личности и соблюдения конституционных прав.
Злодея приволокли в вокзальный пикет, кинули за решетку и стали держать военный совет. Местный постовой куда-то смылся, двух экспертов отправили в магазин, так что в пикете, кроме задержанного, остались начальник отдела, его первый зам и пострадавший. Сидят, разговаривают, а в этот момент дверь открывается от удара ноги и входит ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ОМОНОВЕЦ.
Петрович мне говорил, что в первый момент, увидев бойца, он вспомнил фильм «Всадник без головы». Там есть эпизод, когда лошадь с трупом идет по облакам. Тем, кто это не видел, – не объяснить. Омоновец был настолько здоров, что в дверной косяк не помещался. Чтобы войти, ему пришлось наклонить голову, присесть и развернуться боком. Висящий на груди автомат казался игрушечным, а пистолет в закрытой поясной кобуре смотрелся как пейджер.
– Ты кто? – прогремел боен голосом, услышав который, машинист скорого поезда применил бы экстренное торможение, испугавшись, что по его путям навстречу летит товарняк. – Ты кто? – спросил боец у Петровича, и Петрович ответил:
– Начальник экспертно-криминалистического отдела Северного РУВД..
Заместитель Петровича представился, не дожидаясь вопроса.
– Ага. А это кто? – Омоновец указал на за держанного, который притих и стоял, вцепившись в прутья решетки.
– А это урод, который ударил мента.
– Он ударил мента?!
– Да, вот этого. – Петрович, в подтверждение своих слов, указывает на лицо пострадавшего, уже успевшее заметно оплыть и потемнеть в ушибленных местах, и в этот момент начинается фантасмагория.
Омоновец передергивает затвор автомата и стреляет в задержанного.
Задержанный вскрикивает, хватается за брюхо и падает ничком.
Омоновец подходит ближе, тормошит тело ботинком, удовлетворенно говорит:
– Готов, – после чего удаляется так же не спешно, как и появился в пикете.
Немая сцена.
Новичок смотрит ошарашенно, но с оттенком восторга. Вот оно, настоящее милицейское братство! Вот они, «Белая стрела» и «Черные эскадроны»! Вот она, борьба с преступностью, не на словах, а на деле… Петрович и заместитель не восторгаются. Они активно трезвеют и' подсчитывают, на сколько лет их посадят. Меньше двадцатки – суммарно 4-не получается. Новичок, скорее всего, отделается условным приговором. Петрович и заместитель сидят, друг на друга не смотрят и молчат… Молчат, пока до Петровича не доходит, что убитый упал как-то странно, на живот, хотя должен был завалиться' в противоположную сторону. И крови не видно… Петрович ползет к «клетке» и начинает ощупывать «мертвеца». Тот, как выясняется, дышит, но глаза открыть опасается. Не веря своему счастью, Петрович переворачивает драчуна на спину и убеждается, что входное отверстие на теле отсутствует, но к одежде прилипла пластмассовая заглушка от холостого патрона…
– ЭТОТ ушел? – спрашивает мужик загробным голосом, и Петрович шепотом отвечает: «Ушел», после чего мужик начинает орать, как пароходная сирена, и замолкает лишь для того, чтобы хлобыстнуть стакан водки, а хлобыстнув, возобновляет концерт. В него заливают обе бутылки, принесенные гонцами из магазина, и только после этого он приходит в транспортабельное состояние, хотя и продолжает беспрерывно щупать живот трясущимися руками.
Выясняется, что мужик живет рядом с вокзалом, и эксперты всей толпой отправляются его провожать. Переживают, как ты понимаешь, чтобы бедолага не попал опять в какую-нибудь передрягу. Когда до адреса остается последняя стометровка, навстречу выруливает машина ГАИ. Заметив проблесковые маячки, мужик вырывается из рук сопровождающих, сигает в кусты и там пережидает потенциальную опасность. Машина проезжает мимо, он выскакивает и с гиканьем несется к своему подъезду. Никто из наших догнать его так и не смог…
– Хорошая история.
– Главное ее достоинство заключается в исключительной достоверности.
– Нет, поучительное начало здесь гораздо сильнее. Может, этот драчун еще когда-нибудь и станет мочиться на газоны, сквернословить в музее и выгуливать собак без намордника, но бить по лицу офицера ему в голову не придет. Ни ему, ни его детям до седьмого колена.
Волгин посмотрел на часы и поднял свою бутылку пива, словно фужер:
– Ноль часов одна минута. С днем рождения, Акула!
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.