Книга Радиоактивная война онлайн - страница 5

5

Только одни сутки позади, а Ленинград уже казался в далекой временной дымке. И уже для генерала Чумакова вторая дорога после Ленинграда. Поезд Москва – Минск набирал скорость.

Все, что услышал Федор Ксенофонтович в Наркомате обороны и в Генштабе, от Нила Игнатовича и от Микофина, – все это рождало гнетущую сумятицу чувств, далеко отодвинув, сделав мелкими и смешными все иные тревоги. Хотелось быстрее вырваться из душного вагона и оказаться близ границы, в штабе корпуса, в незнакомом городишке Крашаны.

Казалось, что там все станет яснее и не будет томить мучительная мысль о том, что большие войны всегда восходят весной.

В Минске, на перроне, Федора Ксенофонтовича ждала приятная неожиданность. Когда он вышел из вагона, к нему подошли высокий худощавый полковник в танкистской форме, с длинным, слегка морщинистым темноватым лицом, и боец в новеньком синем комбинезоне.

– Товарищ генерал Чумаков? – со сдержанной улыбкой спросил полковник, приложив руку к фуражке.

– Да, – с удивлением ответил Федор Ксенофонтович.

– Разрешите представиться, товарищ генерал-майор. Полковник Карпухин!.. Степан Степанович. – И, чуть подавшись к Чумакову, тихо добавил: – Ваш начальник штаба. А это, – кивнул на бойца, – водитель вашей машины красноармеец Манджура.

Манджура покраснел от смущения, но приосанился, лихо откозырял и звонко щелкнул каблуками сапог.

Федор Ксенофонтович с радостью пожал руки полковнику и красноармейцу.

– Как узнали о моем приезде, Степан Степанович?

– Приехал вчера по делам в штаб округа, зашел к кадровикам, а они сказали, – ответил Карпухин. – Вот и решил встретить. А как же иначе?

Шофер, подхватив чемодан генерала, понес его через вокзальное здание к машине, а Чумаков и Карпухин неторопливо пошли вслед за ним.

Федор Ксенофонтович обратил внимание, что на перроне и в вокзале много командиров, сержантов, бойцов.

– Что за великое переселение? – спросил он, с интересом оглядываясь по сторонам.

– В отпуск мчатся, – ответил полковник Карпухин. – До опровержения ТАСС отпуска были отменены, а сейчас разрешили.

У Федора Ксенофонтовича тоскливо заныло сердце: ему вспомнился разговор с профессором Романовым.

Привокзальная площадь встретила веселым перезвоном трамваев, предвоскресной хлопотливостью людей, ярким солнцем, во всю мочь палившим с голубого и чистого неба.

Был субботний день 21 июня, последний мирный день. Но об этом знали с полной определенностью только по ту сторону границы. Даже томившиеся в лесах от напряженного ожидания немецкие диверсанты, заброшенные на нашу территорию в форме командиров Красной Армии, пограничников и работников милиции, точно не ведали, когда наступит этот тяжкий для советских людей час. Они ждали парольного сигнала по рациям.

Попасть на прием к командующему округом с утра генералу Чумакову не удалось, и он, пренебрегая условностями, начал вместе с полковником Карпухиным хлопотать в разных отделах и управлениях штаба о нуждах формирующегося корпуса. А в середине дня опять направился к командующему – генералу армии Павлову.

В приемной Федора Ксенофонтовича встретил щегольски подтянутый, в сверкающих коричневым блеском ремнях порученец. Почтительно, извиняющимся тоном он сообщил генералу Чумакову, что в кабинете командующего находятся на докладе начальник штаба округа генерал-майор Климовских и начальник оперативного отдела генерал-майор Семенов.

– Подождете или прикажете доложить? – спросил у Чумакова.

– Обожду, пока командующий освободится. – Федор Ксенофонтович повесил на стоячую гнутую вешалку фуражку и, окинув безразличным взглядом обширную приемную, расслабленно опустился на стул. Ему хотелось встретиться с генералом армии Павловым один на один, хотелось по всей уставной форме доложить о своем назначении на должность командира механизированного корпуса и посмотреть, как встретит его однокашник по академии и соратник по боям в Испании.

Испания… Тяжелый, удушливый зной, «наступление огнем» – пальба из окопов без передышки, пока не кончались боеприпасы, а со временем куда более серьезные бои, удачи и поражения.

Чумаков, он же военный советник Иоганн, не раз встречал там на разных участках фронта командира танковой бригады Павлова… Всего лишь четыре года прошло с тех пор! Много это или мало, если командир бригады уже успел стать генералом армии, командующим военным округом, и не простым округом, а особым, одним из самых крупных?.. За это время он, Федор Чумаков, переступил только единственную, хотя и нелегкую ступеньку – от полковника до генерал-майора.

Нет, не зависть притронулась к сердцу Федора Ксенофонтовича. Он ощутил тревогу… Ведь не так это просто вчерашнему командиру бригады или даже в недавнюю финскую войну командиру корпуса вдруг увидеть на петлицах своей гимнастерки пять звезд генерала армии!.. Целых пять, хотя уже только две^[1] возводят командира в иной, высший ранг, свидетельствующий о его воинской зрелости и огромном опыте, добытых на трудных дорогах многолетней армейской службы. Каждый, кто удостаивается первых генеральских звезд, особенно первых (такова уж природа характера военного человека), будто обновляется душой и телом, приобщается к особенным людям, наделенным высочайшей властью и окруженным глубоким почетом в армии и народе. И такой человек, испытывая бездну радости и гордясь генеральским званием, старается делом и словом, каждым своим шагом соответствовать этому высокому и почетному званию, памятуя, что оно ко многому обязывает.

Но как же чувствует себя простой смертный, если судьба вдруг с такой стремительностью вознесла его к полному и наивысшему созвездию генеральских отличий, сверх которых уже рукой подать до самой ослепляющей – маршальской звезды, обвитой золотом лавровых листьев? И могут ли эти отличия заменить ему то многое, не выстраданное в нелегкой армейской службе, в напряженных штабных и полевых учениях и в тиши академических аудиторий, где в своей разнообразной совокупности неторопливо постигаются глубины военного опыта, постепенно созревает полководческий талант? Или Дмитрий Григорьевич Павлов отмечен особой одаренностью, позволившей ему в кратчайший срок настолько постичь вершины военного искусства и так подготовить свой характер, что не дурманит ему голову многозвездная высота, на какую вознесся, что уже способен он управлять множеством войсковых организмов, составляющих единую многоликую ратную силу, именуемую военным округом, который на четыреста пятьдесят километров в приграничную ширь и до трехсот километров в глубь Белоруссии раскинул объединенные в три общевойсковые армии десятки дивизий, корпусов и самых различных частей специального назначения?.. Родился ли из отважного командира Павлова полководец Павлов?.. И понимает ли новый генерал армии, что он лично ответствен за боеготовность одного из самых мощных авангардов в Красной Армий, заслоняющего собой главные ворота в Советское государство?

Многих подобных выдвиженцев знает Федор Ксенофонтович. Конечно же, это самые подготовленные и волевые командиры. Тут уж ничего не скажешь: немало пришлось приложить усилий, чтобы в армейском многолюдье найти наиболее способных, дабы облечь их высокой властью и возложить на них большую ответственность. Генерал Чумаков не может без улыбки вспоминать, как иные из нежданно-негаданно взлетевших на непомерно высокий пост долго чувствуют себя не в своей тарелке. Бывает, что поначалу больше размышляют над тем, как лучше внешне соответствовать своему новому положению – изысканностью формы, своеобычной манерой поведения и общения с подчиненными… И подчас проходит немало времени, а человек как бы пребывает при должности, будто играет чужую, плохо отрепетированную роль, благо другие чины службы ревностно исполняют все необходимые функции по ранее установившемуся, затвержденному инструкциями порядку. А вот новому командиру или начальнику сразу возвыситься над должностью, стать ее живой плотью, стать мозговым центром для всех окружающих и с пониманием своей ответственности, без промедления начать делать дело с вызывающей уважение естественностью – на это не у каждого хватает уверенности и разума.

Внимание Федора Ксенофонтовича привлекла лежащая рядом на подоконнике газета, сложенная так, что в глаза бросался заголовок: «Сообщение ТАСС». Взял ее в руки, развернул, пожелтевшую на солнце, сухо шуршащую. Это были «Известия» от 14 июня.

Подавил вздох, стал уже в который раз читать знакомые строки. Сейчас, после разговора с Нилом Игнатовичем Романовым, каждая фраза официального сообщения отдавалась в сердце тоскливой болью.

ТАСС опровергал муссируемые в иностранной печати слухи о «близости войны между СССР и Германией», о том, что Германия будто бы предъявила Советскому Союзу претензии территориального и экономического характера, а Советский Союз в ответ якобы сосредоточивает свои военные силы у границ с Германией. В заявлении ТАСС высказывалось предположение, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в расширении и развязывании войны. Высказывалось также предположение, что «…происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям…».

Как же человеку, не искушенному в значимости дипломатических межгосударственных демаршей с политическими целями, постичь главнейший смысл происходящего и предугадать, что сулит ему день грядущий?.. Как справиться с непокорно вопрошающей мыслью?.. Неотвязно звучат в памяти слова: «…переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах… связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям…» А фантазия во всем богатстве красок безудержно рисует, как по ту сторону границы, в балках и оврагах, в лесах и перелесках, накапливаются фашистские войска… «…Надо полагать, с другими мотивами…» Глаза еще раз скользнули по газетной строке.

Размышляя над прочитанным и глядя в газету, будто силясь найти там что-то самое главное, Федор Ксенофонтович не заметил, как бесшумно открылась дверь кабинета командующего и из нее с папками в руках вышли генералы Климовских и Семенов.

Климовских, чопорно-подтянутый, с приветливым холеным лицом, увидев уткнувшегося в газету генерала Чумакова, остановился, хотел было подойти к своему старому знакомому, но озабоченный Семенов неуловимым жестом выказал нетерпеливость: мол, ждут дела поважнее, и Климовских, еще раз взглянув на Федора Ксенофонтовича большими темными глазами, зашагал по мягкой ковровой дорожке к выходу. Может, полагал, что поговорит с Чумаковым в другой раз, не ведая, что другого раза уже никогда для него не будет…

Порученец успел побывать в кабинете Павлова и, выйдя оттуда, сказал Чумакову:

– Командующий приглашает вас.

Федор Ксенофонтович поймал себя на том, что при словах порученца слишком заторопился. И тут же с недовольством мысленно приказал себе: чтоб ни робости, но и ни панибратства – командующий есть командующий.

Вошел в кабинет уверенно и увидел Павлова, поднимающегося из-за стола ему навстречу. Всем своим величественным видом тот будто излучал сияние: лоснилась гладко выбритая, массивная голова, празднично сверкали на груди Золотая Звезда Героя, три ордена Ленина и два ордена Красного Знамени. Павлов вышел на середину кабинета и с доброй улыбкой на жестковатом, с крупными чертами лице широко распахнул для объятия руки.

– Товарищ генерал армии… – начал было Чумаков, но Павлов, притронувшись пальцами к щетинке усов, дружески засмеялся.

– Ну, полноте, Федор Ксенофонтович!.. Знаю, что назначен командиром мехкорпуса. Жду… Рад видеть.

Обнялись, пытливо и дружелюбно посмотрели друг на друга. Федор Ксенофонтович, усаживаясь в предложенное кресло, успел заметить, что в мужиковатости ширококостной фигуры Павлова теперь появилась и некоторая респектабельность – форма сидит на нем ладно, а знаки различия – будто родился с ними.

– Значит, опять судьба-индейка свела старых солдат? – Павлов, сдержанно посмеиваясь, грузновато уселся за стол. – А я увидел твою статью в журнале о механизированных войсках – порадовался. Спрашивал у наших, где ты служишь. Никто ничего толком… А потом докладывают приказ о твоем назначении к нам на корпус.

– Извини, Дмитрий Григорьевич, что я прямо к тебе один… Начальника автобронетанкового управления нет…

– О чем речь! Хоть потолкуем без свидетелей… Кого из наших «академиков» или «испанцев» встречал?

– Вчера навещал в госпитале Нила Игнатовича Романова. Тяжко болеет.

– И я слышал, что болеет. – Павлов вздохнул, у его губ легли горькие складки. – Однажды встретил его в Генштабе… Неугомонный старик. На все у него свои собственные концепции, свои исторические аналогии, всех предостерегает…

– Нил Игнатович убежден, что война уже на нашем пороге. Сказал мне: на фронт едешь.

– Так уж и на фронт! – Павлов криво усмехнулся, а Федор Ксенофонтович вспомнил, что и сам он примерно этими же словами ответил профессору.

Помолчали, думая, кажется, об одном и том же. Лицо Павлова сделалось озабоченным, у светлых посуровевших глаз стали заметнее морщины.

– Обстановка, конечно, напряженная. – Он вздохнул. – Немцы стягивают к нашим границам силы… Уже который месяц не прекращаются провокации. Все стращают нас… Но мы надеемся, что наши дипломаты сделают свое дело.

– А если дипломаты промахнутся?

– Почему же?.. Вот и сообщение ТАСС от четырнадцатого числа. После него немцам политически невыгодно нападать на нас.

– А если нападут?

– Не посмеют! А потом, учти: подготовку к войне против СССР, сроки ее начала никому не скрыть. На то и существуют Генштаб Красной Армии, разведка… От нас же требуется главное: согласно планам обучать людей, вооружаться, переходить на новую технику. Для этого нужно немалое время. И, как требует нарком обороны, не поддаваться на провокации, не давать Германии повода объявить нас перед всем миром агрессором.

Федор Ксенофонтович внимательно слушал Павлова, всматривался в его лицо, пытаясь понять, как глубоко убежден командующий в том, что говорит, есть ли в его словах собственное понимание военно-политической ситуации, собственные выводы, сделанные после взвешивания всех данных, которыми он имеет возможность располагать. Чумакову было приятно, что высокое воинское звание и большой пост не давят на Павлова: он держит себя вполне свободно, судит о положении дел, кажется, с пониманием своей ответственности. Может, испытывает некоторую неловкость, что он вот уже генерал армии, возглавляет округ, а Чумаков так далеко отстал. Но ведь и высоких наград у Павлова сколько! А за каждой из них – ратные дела…

– Скажи, Дмитрий Григорьевич… – Генерал Чумаков чуть подался вперед, словно боясь упустить что-то во взгляде, в выражении лица Павлова.

– А ведь можно доукомплектовываться, вооружаться, переходить на новую технику и в то же время держать наличествующие силы в боевом, развернутом состоянии?

– В боевом, но не в развернутом, – сухо ответил Павлов и, задумавшись на мгновение, будто весь потускнел. Потом продолжал: – Когда была получена майская информационная сводка, в которой указывалось, что Германия в течение всего марта и апреля усиленно перебрасывает к нашим границам войска, я с разрешения наркома отдал командующим армиями распоряжение о порядке действий по обороне пограничной полосы на случай чрезвычайных событий. Каждому соединению, каждой части поручена оборона определенных позиций. По тревоге они должны будут немедленно занять эти позиции и стойко удерживать их… Но только по сигналу боевой тревоги, – подчеркнул Павлов. – А начни сейчас выводить войска на рубежи и развертывать окопные работы – немцы тут же зазвонят, что мы собираемся нападать. И учти, это не только моя точка зрения.

– Тогда я чего-то не понимаю. – Чумаков вздохнул и захрустел пальцами. – Я знаком с планом мобилизации и развертывания войск в случае войны.

– Я тоже, как ты понимаешь, знаком, – обидчиво заметил Павлов. – Приказа о вводе плана в действие не поступало.

– Там указывается, – продолжал Чумаков, будто не расслышав последних слов Павлова, – что в случае начала войны расположенные в западных районах войска должны сдержать первый натиск врага, разбить его контрударами и отбросить за линию границы… Так?

– Ну а как же еще? Наша оборона должна носить активный характер. – Павлов с раздражением посмотрел в лицо Чумакова. – Это значит – контратаковать и опираться на укрепрайоны и линию полевой обороны вдоль границы.

– И в это время, – спросил Чумаков, – должно происходить стратегическое развертывание наших главных сил?

– Совершенно верно. Это азы стратегии!

– Но мы-то разве успеем осуществить прикрытие этого развертывания, если заблаговременно не займем боевые позиции? – Заметив, как при этих словах Павлов нетерпеливо пристукнул рукой по столу, Федор Ксенофонтович добавил: – Ведь немцы действительно сосредоточивают войска вдоль границы.

– Это еще неизвестно, с какой целью они их сосредоточивают. – Павлов перевел взгляд на стену, где распласталась огромная карта Белоруссии, подумал и, посмотрев на Чумакова, сказал: – Но дело даже не в этом. Вот приедешь в свой корпус, все увидишь сам… Тебе известна задача корпуса согласно плану прикрытия?

– В общих чертах.

– Сейчас у нас все в общих чертах. – Павлов еще больше посуровел. – Твой механизированный корпус в случае начала военных действий должен развернуться во втором эшелоне армии, которая своими главными силами, находясь в первом эшелоне округа, будет прикрывать свой участок границы. Так? А какие силы ты будешь развертывать? Твой корпус только формируется. Его танковые дивизии укомплектуются новыми танками, в лучшем случае, в течение этого года. В корпусе больше половины красноармейцев первого года службы. Артиллерийские части получили пушки и гаубицы, а снарядами еще не обеспечены. Тягачей же совсем нет… Автомобильный парк пока настолько мал, что способен поднять не более четверти личного состава… Я уже не говорю, какого еще вооружения и техники не хватает… Округ в целом только на полдороге к боеготовности: укрепрайоны в стадии строительства, авиация в должной мере не обеспечена ни новыми самолетами, ни полевыми аэродромами для рассредоточения. Все это там… известно. Но в случае чего воевать будем!.. Есть боеспособные дивизии!

Зазвонил один из телефонов, и Павлов порывисто снял трубку.

– Да, слушаю!..

Докладывали из штаба 10-й армии о вторжении немецкого самолета в наше воздушное пространство, о передвижениях войск по ту сторону границы, о захваченном диверсанте.

– Ясно… Ясно… Слышал!.. Не у вас первых! – Павлов недовольно хмурил брови. – Выдержки больше!.. Больше выдержки!

Когда он положил трубку, Федор Ксенофонтович спросил у него:

– Я не очень затрудню, если попрошу связаться с Москвой, с маршалом Шапошниковым?

– Борис Михайлович будет о чем-то хлопотать для тебя? – насторожился Павлов.

– Нет. – Чумаков усмехнулся. – Маршал просил меня позвонить… по одному вопросу.

Не прошло и минуты, как Наркомат обороны был на проводе. Маршала Шапошникова в своем кабинете не оказалось. «Поехал в госпиталь навестить больного», – доложил дежурный по его приемной.

Федор Ксенофонтович досадливо вздохнул. Разговор с Павловым тоже нарушился. Командующий округом молчал, глядя на Чумакова отсутствующим взглядом. Затем едко усмехнулся какой-то своей мысли и спросил:

– Ты, Федор Ксенофонтович, когда-нибудь сидел голым… на раскаленной сковородке?

– Слава богу, не приходилось. – Чумаков засмеялся.

– А мое кресло сейчас напоминает эту самую сковородку. – Павлов поднялся и протянул для прощания руку.