Книга Логово ведьмы онлайн

Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку – каждый выбирает для себя.

Ю. Левитанский

1. ВЕРНИТЕ ВРЕМЯ ВСПЯТЬ

Холод. Чувство полного бессилия, переходящее во всепоглощающее отчаяние, словно очищенное от любых иных примесей, порожденных отношениями души и бога. Ощущение человека, прикованного и оставленного в темноте. В жизни так не бывает, а если случается – можно сойти с ума.

Впрочем, едва ли здесь уместна статистика. Людям, вообще говоря, свойственно отказывать ближнему в праве на сильное чувство, если причина его иррациональна. Никогда больше Аранта не отзовется пренебрежительно: дескать, это был всего лишь сон.

Сильнейшие судороги выгибали ее тело так, что она касалась земли только затылком и пятками, но даже они не могли вывести ее из черного сна. Она хотела позвать на помощь Кеннета, но из парализованного горла вырывалось лишь, нечленораздельное хриплое карканье. А там, во сне, к ней как будто подбиралась смерть.

Она очнулась оттого, что на лоб ей лилась холодная вода. Во рту стоял вкус земли, в кулаках, когда она их разжала, обнаружилась трава, вырванная с корнем. Черные полосы под ногтями также свидетельствовали против нее.

Голова ее, как оказалось, покоилась на коленях встревоженного Кеннета.

– Что это с ней? – послышался из отдаления опасливый голосок Анельки. – А у нее, часом, не падучая?

– Не было до сих пор. – Голос «секретаря и стража» звучал озабоченно. – Придет в себя – сама спросишь.

– Тогда по щекам надо отхлестать. Мигом очухается.

– Я не возьмусь. А ты, если хочешь очутиться, скажем, белкой, можешь попробовать.

Аранта почти увидела, как Грандиоза поджимает губки в гримасе хронического «не везет!». Единственный мужчина в компании, теоретически способный позаботиться о ее безопасности и комфорте, оказался искалечен, а стало быть, от него не стоило ожидать подвигов на ниве битв. А если даже битва и случится, она по определению не кончится для Кеннета победой. Да и простейших услуг, мелочей, на какие имеет право благородная девица в затруднительном положении, от него не дождешься. Хотя бы Аранта выглядела до сих пор могущественной волшебницей, способной в какой-то мере держать под контролем все происходящее. Шутка сказать – почти королева! Да не просто королева, а такая, что титулом побрезговала. Во всяком случае, Аранте почему-то казалось, что во всех бедах и неудачах, которые их обязательно постигнут – без этого не бывает! – Аннелиза ван дер Хевен непременно обвинит ее. Словно она могла бы их не допустить или каким-то непостижимым образом обернуть к общей пользе. Обычная претензия, предъявляемая к сильным. Представив себе выражение лица девицы Грандиозы, Аранта очнулась.

– Мы возвращаемся в Констанцу. – Это было первое, что сорвалось с ее языка. К ее собственному удивлению.

– Чего ради?! – пискнула Анелька. Кеннет глянул на нее со смесью брезгливости и укоризны. Не будучи с Арантой более или менее наедине, он чтил субординацию. Или по крайней мере соблюдал.

– Что-то произошло.

– Ну и… допустим. Нас-то каким боком это касается?

– Что-то очень страшное, – нехотя пояснила Красная Ведьма.

Анелька всплеснула руками – обеими сразу. Слава Заступнице, Кеннет не стал повторять этот жест. Впрочем, с его единственной рукой он выглядел бы скорее комично.

– Ну да! Перечислить? Король, которому ты поклонялась как богу, убил свою королеву, чтобы жениться на ком-то здесь. Ну, довел до самоубийства – вдаваться в подробности не станем. Главное – виновен! Толпа, науськанная мракобесами, под шумок уничтожила мой пансион и всех, кто там был, сопровождая бесчинства насилием и грабежом. Под корень вырублена сама идея светлого будущего. Сидеть вам и дальше, господа, в вашем вонючем средневековье. Еще сотню лет, а может, и две. Ну-ка, ну-ка, что еще страшненького могло произойти, чтобы ты внезапно переменила все свои и, – она подчеркнула, – наши планы? Сон дурной увидела?

– Что может быть страшнее того, что уже произошло? Война или чума? – спросил Кеннет. – В обоих случаях Констанца станет смертельной ловушкой.

– Анелька, – устало произнесла Аранта, – я вам не принадлежу.

Это в конце концов им следовало уяснить. Она не их волшебница. Она была волшебницей Рэндалла Баккара, но она, черт возьми, не обязана предоставлять себя в распоряжение всякого, кто пожелает воспользоваться ею, как силой.

– Аранта, – сказал Кеннет глухо, – в Констанцу возвращаться неразумно. Я уверен, тебя ищут повсюду. Все королевские службы и черт-те сколько платных осведомителей.

– Вот-вот, – поддакнула паршивка Грандиоза. – А как же наша Счастливая Страна? Кто-то же намеревался подлечить там душевные раны?

– Счастливая Страна подождет, покуда я выйду на пенсию, – отрезала Аранта. Не будет она карманной волшебницей, баста! – Я должна знать, что происходит.

– Ты каждый день собираешься менять планы или как? Не пойду я туда! Ты можешь дразнить гусей сколько тебе вздумается, а я спаслась чудом.

– Погоди! – неожиданно вмешался Кеннет. – А если я?

– Что – ты? – Обе спорящие дамы разом повернулись к нему.

– Женщинам возвращаться в столицу опасно, – объяснил Кеннет свою мысль. – Ну так посидите и подождите, покуда я принесу вам новости. Пива, кстати, выпью. А решать будете потом, когда будете точно знать, зачем вам туда и какова степень риска.

– Нечего на поводу… – начала Грандиоза, демонстрируя безапелляционный норов будущей жены.

– Кеннет, а если опознают тебя?

– Спишем на неизбежность, – невозмутимо ответил бывший лучник. – Пойду попозже, чтобы войти в город вечером, а утром вернусь, как только откроют ворота. Я хожу быстро. В любом случае держаться в Констанце тесной группой – значит привлекать к себе излишнее внимание. Не всегда тебе удастся так ловко отводить глаза, как это вышло в последний раз. Я так понял, тебе сильно надо?

– Я чувствую себя так, словно меня прокляли, – призналась Аранта, снова опускаясь наземь виском.

– А тебе привыкать? – В этом был весь Кеннет. Она улыбнулась через силу.

– Ладно. Сходи.

Аранта обвела замутненным от сна взглядом поляну, на которой они остановились сегодня на рассвете, чтобы дать себе наконец отдых. Был уже день, сумрачный и по-июльски влажный. Мокрые кусты, казалось, подступили ближе за то время, пока она спала, и ветви нависали низко, обремененные обильной листвой. Темный цвет густой зелени напомнил ей о том, что стоит середина лета. Некоторое время Аранта склонялась к тому, чтобы обвинить в своем сне тяжелый дух испарений, поднимавшийся стеной от волглой почвы. Одежда набрякла росой и липла к телу.

Та часть ее натуры, которая прежде негодовала, восхищалась, трепетала и билась в тесных рамках человеческого существа, все, что она привыкла называть сущностью Красной Ведьмы, теперь пустовала, словно выжженная раскаленным или, скорее, замороженным железом, и ей оставалось только лениво недоумевать по этому поводу. Все правильно. Если у этого молчания, поселившегося внутри нее, есть внешняя причина, Кеннет выяснит ее. Нет – тоже хорошо. Отослав Кеннета на разведку в город, она выгадывала себе время покоя. Хоть некоторое малое время никто не приставал бы к ней с требованиями воплощать чужие сокровенные мечты. Словно своих у нее нет.

Нет. Может, именно в этом причина молчания? Кеннет, к ее удивлению, разговаривал с Анелькой, надувшейся оттого, что никто не принимает ее всерьез.

– Я скоро, – сказал он, хотя та изо всех сил делала вид, будто ее не интересует их с Арантой общая придурь. – Заодно добуду поесть.

– А если ты не вернешься? – поставила она ему в лоб. У Кеннета дернулся уголок рта. Этот младенец резал им правду в глаза и тем самым ставил в неловкое положение. Хочешь не хочешь, ее приходилось учитывать.

– Плевать на жратву. – Грандиоза, похоже, тоже охрипла за ночь. – Защищаться как, ежели что?

Кеннет вздохнул и отцепил от пояса арбалет.

– Я не умею! – шумно запротестовала девушка.

– Я тоже! – огорошил ее Кеннет. – Я лучник, а это так, дамская игрушка. Научу.

Хитрое личико, способное, как убедилась Аранта, изобразить саму невинность, отразило недоумение. Наблюдая за обоими, она заинтересовалась почти против воли.

В качестве учебной цели молодая пара избрала покореженный пень, остов бука, вывернутого из земли, спиленного и увезенного крестьянами на дрова. Совсем немного напрягая слух, она вместе с Анелькой ознакомилась с устройством «механизма», выяснила, что называется ложем, и где у арбалета ворот, а где – приклад, и как действует спусковой крючок. Презрение Кеннета, как она поняла, вызывала низкая скорострельность оружия. Слишком долго снаряжать. А учиться нечему! Из такого и женщина попадет: ведь силы тянуть тетиву до уха, левой рукой ощущая звенящее сопротивление древесины, не надо.

– Смотри вдоль стрелы, – объяснял Кеннет, – не в спину ей, и не на острие. Стрела должна лежать к мишени прямо. Вот так… примерно. – Он нагнулся над плечом Грандиозы, прищурившись. – Да руку тверже держи! У тебя наконечник так и пляшет!

Судя по наклону ее корпуса и повороту розовой раковины уха, стрела была последним на свете из того, что занимало Анельку в данный момент. Почему-то наблюдение со стороны причинило Аранте боль. Несильную, но все же… Кеннету нужно быть с девицей ван дер Хевен поосторожнее и поумнее. Хотя разве она отказывала ему когда-нибудь в уме? Ван дер Хевены достаточно богаты, чтобы устроить Кеннету безбедное и беспечное существование до конца дней. Идея неплоха. Юная дева, норовящая в запале пнуть по больному месту – сиречь по недостающей руке, – именно то, что ему нужно. Куда лучше юной девы с глазами, полными жалости, от которой неизвестно кто устанет раньше. Не позволит расслабиться и вновь начать лелеять потерю. Но Кеннета нужно подвести к ней потоньше. Не сейчас, когда ложе – трава. Он славный мальчик, но, пожалуй, может не удержать себя в руках, если сообразит, какой подарок нежданно ему свалился. Аранта была полностью в курсе его личной жизни, такой же никакой, как у нее самой. Самое глупое, что они могли получить на свою голову – это беременную деву относительно знатного происхождения.

Дззинь! Стрела сорвалась с тетивы, и проклятие Кеннета догнало ее в полете. Ни в какой пень она, разумеется, не попала, а значит, ему волей-неволей придется лезть в бурелом, отыскивать ее среди валежника, к радости огромных, век не кормленных комаров.

Ничего удивительного, впрочем, когда трепещущей ноздри восхищенной девственницы касается запах привлекательного мужчины. Как вспомнить, на каких каракулях выплясывало ее собственное перо, когда Уриен Брогау вот так же, через плечо, оценивал результат ее ученичества! Почему она вспомнила об Уриене?

Впрочем, за положительный результат можно было зачесть одно то, что Грандиоза примолкла, занятая делом. Чертовски трудно нянчиться с детьми. С чужими детьми. С чужими детьми, у которых есть характер, вредность и собственное мнение. Искусанная комарами мордочка Грандиозы выглядела угрюмой и несчастной, и Аранте все время приходилось напоминать себе, что птенчик из королевского гнезда – штучка та еще. Способна изобразить все, что угодно, и все, что выгодно. Во всяком случае, Аранта имела возможность воочию убедиться, насколько нещадно эта, говоря словами Веноны Сарианы, «до отвращения одаренная маленькая мартышка» эксплуатирует имидж невинной жертвы обстоятельств. Однако Кеннет ее, кажется, раскусил.

– Дятел, – сказала она вполголоса. – Слышите? Сотню лет не слыхала дятла.

Пара, метавшая стрелы в пень, лишь недоуменно на нее оглянулась.

– А если их будет много?

– Тогда учись не стрелять, а бегать, – усмехнулся Кеннет в устремленные на него голубые блюдечки. – Существует понятие критической массы противника, когда любое самое мощное оружие становится бесполезно. И, между нами, для арбалета эта критическая масса весьма невелика.

Анелька неожиданно, демонстрируя в глазах Аранты неустойчивость нрава, плюхнулась тощим задиком на корень, выставленный из земли. Коленки, обтянутые грязным шелком штанишек, воткнулись в небо, арбалет тренькнул сорвавшейся тетивой, стрела ушла в землю, как будто девушка потеряла интерес к бессмысленному занятию. Взамен подняла прутик с земли и принялась рубить им головы цветам – раз-два, направо и налево, сколько могла дотянуться – лютикам, ромашкам и мелким полевым гвоздикам, поникшим под тяжестью росы.

– Вы поймите, – сказала она жалобно, – они все умерли. Поименно. И вместе с ними умер мир. Шелковый, кружевной, блестящий. Пропало все, чего стоило хотеть и ради чего стоило напрягаться. Волшебство, суета, суматоха, я никогда не ступлю на подиум, никогда не увижу тысяч восхищенных глаз, устремленных на меня из партера. Снизу вверх! Ты пробовала когда-нибудь? Это… это поднимало над землей!

Грандиоза всхлипнула и рукавом размазала под носом грязь.

– У меня была сестра, – вымолвила она ни к селу ни к городу и не глядя на Аранту. Справедливости ради следует отметить, что и Аранта на нее не глядела. – То есть она и сейчас, конечно, есть. Так вот, она говорила, что у меня некрасивые пальцы ног. Слышишь? Слишком длинные! Видала бы ты ее пальцы! Короткие, верно, толстые, поросшие черным ворсом, и такие, знаешь… ну, если она стоит прямо, босиком, то пальцы торчат вверх, не касаясь земли. Красавица, вот поди ж ты! Не приведи бог моды на такую красоту… Что ты понимаешь, вояка! Ты хоть знаешь, что на свете существует… ну, скажем, музыка?! Ночи не проходило, чтобы я не плыла там, среди фонарей. А теперь – никогда! Это как мир пропал. Или как ребенок не родился.

Да. Не поставить ли в вину Рэндаллу Баккара ее нерожденного ребенка? Какой, однако, у девочки раздражающе пронзительный голос. Только с возрастом приходит умение убавлять звук.

– А мне, – сказал Кеннет, – снится, как я натягиваю лук. И все, не более того, но Грандиозу словно выключили. Аранта снова закрыла глаза, перебирая в уме свои «никогда».

Рэндалл, равных которому нет. Превосходивший всех во всем: таковы были правила игры. Да, конечно, он пользовался ею дольше, чем ей бы этого хотелось. Но опять же, как иначе он научил бы ее ценить себя? Ведь прежде она и слово боялась вымолвить вслух. Кто, как не он, взрастил ее так, что она смогла сбросить с себя путы чар, в которых сам Рэндалл оставлен биться и по сей день? Не потому ли он так торопился со свадьбой, что иначе получал в ее лице волшебницу, способную ему угрожать? Существование такой волшебницы нарушало Условие его заклятия на победу, а Рэндалл Баккара мучительно не хотел становиться простым смертным.

А она? Не ее ли проклятое заклятие девственности спасает себя, пользуясь любым предлогом?

В любом случае она достаточно выросла, чтобы не быть послушной. Когда она решилась уйти, она знала, что будет жалеть. Она жалела бы в любом случае, каков бы ни был ее выбор. Но, как справедливо заметил Кеннет, ничто не помешает ей вернуться, если она захочет сама. Вопрос: почему она не хочет сейчас, когда, в сущности, самое ее великое желание – быть любимой? Неужто не все равно – кем? Ведь Рэндаллу равных нет. Мы приняли это за аксиому.

Как, оказывается, давно она не лежала просто на земле, приникнув к ней и телом, и слухом, закрыв глаза и отдавшись сознанием на волю щебета птиц.

– Эй! Ну хоть ты можешь мне объяснить, почему ты потакаешь перепадам ее настроения? Почему она может вот так взять и перерешить с ходу, словно палку бросить в другую сторону? И ты с восторженным тявканьем кинешься ее приносить?

– Девочка, – это был, по-видимому, самый резкий тон Кеннета, – тебе лучше запомнить, что командует здесь миледи Аранта, кем бы она ни притворялась. Если она делает то или это, у нее, как правило, есть весомые причины. Едва ли у тебя получится настроить меня против нее. Хотя бы потому, что она тебя намного… больше. Последний раз предлагаю тебе выучить это наизусть, иначе…

– Иначе – что? – вызывающе прищурилась малютка Аннелиза ван дер Хевен.

– Ничего, – кротко ответил Кеннет. – А что я могу тебе сделать?

– Ух ты! – немедленно восхитилась та. – Обожаю рыцарей! Кен, – окликнула она его уже в спину, – но все равно – не уходи! Ты же видишь, я что с арбалетом, что без него – какая разница?

– Ты думаешь, в случае необходимости я сильно смогу помочь? – удивился Кеннет. – Да ты взведешь его куда быстрее, чем я с одной рукой. Честно говоря, и я – что с арбалетом, что без него – все едино. Эта механическая штука между нами, годится на раз – снять одинокую цель, и то если ты успеешь раньше. На ноги рассчитывай. На ноги!

С этими словами он и ушел, мягко, бесшумно, как скользящий луч, ступая среди цветущего иван-чая. Грандиоза осталась, округлив рот в беззвучном «о!» и держа в руках чужую игрушку, которой ее, оказывается, утешили.

Утешил, называется!