Книга Спальня королевы онлайн - страница 3

ЦАРИЦА ИЗ СТОЧНОЙ КАНАВЫ
ФЕОДОРА ВИЗАНТИЙСКАЯ

Женщина спряталась между двумя катушками каната на корме корабля. Она была столь мала и изящна, что в своей коричневой тунике и того же цвета выцветшей от солнца и ветра накидке была едва заметна. Мимо нее туда-сюда ходили матросы, тяжело ступая голыми подошвами, иногда они даже подходили к ней вплотную, не замечая ее. Но и она не обращала внимания на матросов. Она смотрела вдаль, на постепенно удаляющийся город. Она столько выстрадала там, что ее ненависть к Александрии была почти фанатична.

Белый город с его спесью и крикливыми толпами торгового люда становился все меньше и незначительнее, пока совсем не исчез с горизонта, где голубизна неба сливалась с голубизной моря. Лишь огромный маяк, находившийся на острове Фарос, который был связан с сушей каменной дамбой длиной в семь стадий, казалось, все еще сохранял свою величину. Недаром он считался седьмым чудом света. Заходящее солнце высвечивало его как драгоценность. Но вдруг подул попутный ветер, матросы с пением подняли все паруса, и маяк вскоре скрылся из виду. Вокруг осталась лишь густая синева неба и море. Приближалась ночь.

– Эй ты! Тебе нельзя здесь оставаться. Не путайся под ногами, иди вниз.

Человек, стоявший перед ней, показался ей снизу громадным – его ноги возвышались, как две храмовые колонны. Она не услышала, как он подошел, и ему пришлось дать ей пинка, чтобы обратить на себя внимание.

– Ты что, оглохла? Я сказал тебе, ты должна идти вниз. Как тебя вообще зовут?

Она горько улыбнулась. Все мужчины одинаковы. Им нужно лишь тело женщины, они получают от него удовольствие, а затем отворачиваются, даже не спросив имени. Так было и с капитаном. Он согласился взять ее в Антиохию за ту плату, которой несколько столетий назад святая Мария Египетская доказала свою признательность мореходам.

Она глубоко вздохнула:

– Меня зовут Феодора.

Она выглядела такой жалкой и слабой, что матрос устыдился собственной грубости. Голос его сделался мягче. – Тебе удастся поспать в трюме. Этой ночью море будет неспокойным. Там дадут чего-нибудь поесть.

Покорно она последовала за ним, подбирая свое поношенное платье, и подошла к лестнице, ведущей внутрь корабля.

– Внизу, справа, ты найдешь сухую солому, – сказал матрос. – Там ты можешь поспать. Море будет очень неспокойным.

Почему он повторил это? Она уже все поняла. И какое имеет значение, спокойно море или нет? Разве жизнь Феодоры с самого рождения спокойна? Жизнь, мужчины, мир… Но он ей также сказал: что она может поспать. А это было единственное, в чем она нуждалась: спать!

* * *

Насколько Феодора могла проследить свой жизненный путь, ей никогда не пришлось испытать ничего, кроме нищеты и тягот, лишь иногда вспыхивал просвет, но всегда ненадолго. Жизнь представлялась ей открытым морем, которое носило ее, но всегда была опасность утонуть. Время от времени она выныривала, чтобы вдохнуть воздуха и набраться сил, но всякий раз опять погружалась в пучину. В том 517 году по нашему календарю она вела такую жизнь уже двадцать два года.

Она родилась в Византии и происходила из низших слоев общества. Ее отец был поводырем медведя на императорском ипподроме, а мать занималась проституцией. Трем дочерям этой нищенствующей четы, Комито, Феодоре и Анастасии, жизнь даровала больше побоев, чем нежности. В грязной хижине, которая находилась при ипподроме, не каждый день имелась еда. Тем не менее наступил день, когда даже это плачевное существование оказалось под угрозой. Отец умер от когтей одного из своих подопечных и ежедневный кусок хлеба не был отныне обеспечен семье.

Для матери троих детей было не так уж трудно найти нового мужа, гораздо труднее было удержать место умершего мужа за собой, ибо это была своего рода служба. Каждый раз новому мужу вдовы отказывали в нем! Тогда она прибегла к крайнему средству: в день больших скачек на ипподроме она нарядила своих дочерей во все белое, одела на голову каждой венок из роз и вывела их к началу забега на колесницах на арену, дабы воззвать к состраданию публики.

В то время в Византии было две партии, которые раскололи народ и правительство. Даже управляющие колесницами принадлежали к той или иной партии и выступали от ее лица на скачках. Существовали лишь Зеленые и Синие, больше ничего. В цирке страстям давали волю, и противостояние Зеленых и Синих нередко переходило в рукоприкладство. Прежний муж, Акакий, принадлежал к Зеленым, и вдова могла надеяться, что вызовет у них сострадание. Она просчиталась. Зеленые рассвирепели от того, что что-то препятствует начинающимся играм, и наехали на девочек всей упряжкой, пытаясь прогнать их. Из духа противоречия девочки были спасены Синими, которые громко объявили, что эта семья находится под их защитой. Отчим сделался преемником Акакия. Но никогда Феодора не смогла забыть тот ужасный день: ревущая толпа народа, поднятые на дыбы лошади с оскаленными мордами, похожие на диких зверей, и, наконец, избавление от всего этого в последнее мгновение.

Когда дочери выросли и стали красивы, мать научила их тому единственному ремеслу, которому она могла научить: проституции, процветавщей в Византии. Помимо этого они выступали как актрисы и танцовщицы в театре.

Феодора, прислуживавшая своей сестре Комито, которая была тремя годами старше, вскоре узнала все о правде жизни. Она познала разврат, похотливых мужланов с грубыми руками. Когда она достаточно развилась, то пошла по стопам своей сестры и танцевала обнаженной в театре. Она была мала ростом, но тело ее было совершенно. Бледная кожа подчеркивала зелень ее глаз, а густые, черные волосы, казалось, были слишком тяжелы для хрупкой фигурки.

Впрочем, она была весела, жизнерадостна и обладала редким даром смешить людей. Она пользовалась успехом, и вскоре некоторые знатные представители богатого мира числились ее любовниками.

Все ее несчастья и беды пошли от того дня, когда она встретила Гикебола. Эта встреча поразила их обоих подобно молнии. Он был из Тира, у него были черные глаза, смуглая кожа и нежный голос. К тому же его недавно назначили наместником африканского Пятиградия^[3] и утром следующего дня он возвращался в свою столицу Кирену. Его корабль уже был готов к отплытию и стоял в византийской гавани.

После страстной ночи Феодора последовала за Гикеболом в Кирену, полагая, что она, наконец, обрела любовь на всю жизнь. Но она была чересчур непостоянна, слишком зависима от мужского обожания, чтобы долго довольствоваться одним мужчиной.

Вскоре ей Гикебол наскучил, а заодно и пыльная провинциальная Кирена, находившаяся на краю пустыни. Она жаждала развлечений и нашла их… Через некоторое время Гикебол уже из сомневался в ее постоянной неверности. В гневе он прогнал ее, и она вынуждена была покинуть город, не взяв с собой ничего, кроме одежды, которая покрывала ее тело.

Когда Феодора, уходя, оглянулась на стены Кирены, она сперва почувствовала себя свободной. Наконец-то она могла делать все, что захочется. А она хотела попасть в Александрию!

Как часто ей приходилось слышать хвалы, воздаваемые этому городу мореходов и путешествующих с караванами. Она знала, что там рай для куртизанок. Их было много, и они почитались так, как нигде в мире. Феодора не сомневалась, что и она там найдет свое счастье, А поскольку Александрия была портовым городом, то, по ее соображениям, попасть туда будет не трудно. Она не подозревала, сколь огромное расстояние разделяет Кирену и знаменитый египетский порт.

День за днем шла она, обжигаемая беспощадным африканским солнцем, прося подаяние, и иногда, когда ее подбирала какая-нибудь рыбачья лодка или караван, она расплачивалась одним – тем, чем владела. По пути, который все никак не кончался, Феодора перенесла такие мучения, которые она никогда не должна была забыть. Но страдания этого ужасного пути были несравнимы с тем, что ей пришлось пережить в Александрии. Там, где она ожидала обрести рай, она окунулась в преисподнюю.

Конечно же, Александрия была раем куртизанок. Нигде не было столь прекрасных и столь богатых жриц любви, как здесь. Если бы Феодора приехала сюда как знатная госпожа; на красивом корабле, быть может, она бы имела успех. Но ужасное путешествие превратило ее в тощее, полуголодное, обожженное солнцем существо, дошедшее до последней степени истощения. Кто из холеных александрийцев узнал бы в этом убогом человеческом создании миловидную девушку? А мужчины этого города были слишком высокомерны и надменны, чтобы заботиться о бедствующих. Феодора влачила самое жалкое существование, настолько плачевное, что едва не умирала от голода. Кроме того, она оказалась беременна и чуть не скончалась родами. Дитя, которое она произвела на свет в углу большого портового дома, где она находила пристанище, было украдено в тот же самый день. Лишь один человек выказал сострадание и милосердие к ней: тот моряк, которому она бросилась в ноги и молила взять ее с собой в Антиохию. Он согласился за хорошо известную плату.

* * *

Море волновалось не так сильно, как предсказывал сириец. Легкий шторм поутру кончился, и Феодора его даже не заметила. После обильной пищи, которую он принес ей, она немедленно уснула и никакие гром и молнии не могли вырвать ее из объятий глубокого сна. Дальнейшее путешествие обернулось для нее хорошо, ей не нужно было ничего делать, кроме как отдыхать, и она основательно воспользовалась представившейся возможностью. Когда на горизонте показались сирийские берега, она чувствовала себя так хорошо, как не чувствовала уже давно. Новые силы переполняли ее, в истерзанное тело вновь вернулась юность.

Против своей воли сириец почувствовал своего рода привязанность к своей обессилевшей попутчице, и когда Феодора подошла к сходням, которые вели на пристань Антиохии, он окликнул ее:

– За что ты намереваешься приняться в этом городе? Думаешь, здесь лучше, чем в Александрии? Для бедной девушки, каковой ты являешься, жизнь везде будет тяжела, поверь мне.

Она взглянула на него и впервые за долгое время слегка усмехнулась. Этот человек был грубияном и нахалом, но к ней он был добр. Благодаря ему она достигла цели, которую одним безотрадным утром подслушала из разговора двух богатых господ. Благодаря ему, она была все время сыта, при том, что он не докучал ей своей похотью.

– Я знаю это, но в Египте я услышала, что в Антиохии есть знаменитая танцовщица по имени Македония…

– По всему побережью Средиземного моря люди говорят о Македонии. Она самая прекрасная девушка в мире, а значит, и великолепная танцовщица. Но у такого убогого создания, как ты, вряд ли найдется что-то общее с ней.

– В Византии она была моей подругой, – скромно сказала Феодора, – и я знаю, что у нее доброе сердце. Она поможет мне.

Сириец с сомнением покачал головой. Он не очень-то верил в дружбу между женщинами, да и вообще мало верил в дружбу. Мир – это беспощадные джунгли, он был убежден в этом.

– Хорошо бы, боги услышали твои слова, малышка. Но если твоя Македония не так хорошо помнит вашу дружбу, как ты полагаешь, ты всегда можешь прийти сюда. Я простою здесь восемь дней. Я бы с удовольствием побыл с тобой подольше, и если ты ничего не имеешь против, сошелся бы поближе.

Феодора поняла по его лицу, что он этим хочет сказать, но не разозлилась на него. В конце концов для мужчины это естественно. Она вновь рассмеялась:

– Благодарю тебя, я поразмыслю об этом.

Затем она легко перешагнула через доски и смешалась с толпой. Когда она исчезла из виду, сириец издал глубокий вздох. Странная девушка эта Феодора. В ней есть что-то такое привлекательное, что заставляет смутиться. Хоть никогда за всю свою моряцкую жизнь он и не встречал более жалкого создания, мгновениями он чувствовал неопределенное, необъяснимое желание поклониться ей. Обычно это зависело от того, как она на него смотрела. Воистину, необыкновенная девушка!

* * *

Вилла Македонии, чье местонахождение мог объяснить Феодоре первый встречный, располагалась в самой лучшей части города Антиохии. Это было большое строение из мрамора посреди зеленого, цветущего сада с террасами, за которым круто обрывался берег Оронта. Сердце Феодоры забилось чаще, когда перед ней открылось все это великолепие и роскошь. Как хорошо, должно быть, жить посреди такого блеска!.

В этом раю Македония должна была чувствовать себя в безопасности, и Феодора поняла это, когда робко и боязливо попыталась приблизиться к тяжелым воротам.

Ей навстречу вышел коренастый привратник с толстой палкой.

– Ты ищешь женские покои? Наверняка собираешься клянчить или украсть что-нибудь? Пошла вон отсюда, да побыстрее!

Девушка попыталась освободиться от цепкой хватки привратника, сжимавшего ее плечо.

– Я не собираюсь ничего клянчить и красть, – прокричала она, – мне нужно лишь навестить Македонию. Я ее подруга и приехала издалека.

Если она полагала, что это произведет впечатление на привратника, то глубоко заблуждалась. Он лишь рассмеялся.

– Навестить Македонию. И больше ничего? И ты ее подруга, не так ли? А знаешь, кто такой я? Я – наместник! Пошла вон, воровка, иначе я натравлю на тебя собак.

– Нет, нет, умоляю тебя! Мне нужно повидать Македонию. Скажи ей, что здесь стоит Феодора, спроси ее.

– Я сказал тебе, пошла вон! У меня нет никакого желания отведать плети из-за какой-то сумасшедшей. Уйдешь ты в конце концов?

Он уже поднял палку, чтобы ударить ее, когда на улице показались украшенные пурпуром носилки, которые несли четыре огромных нубийца. Какая-то женщина отдернула занавеску и властно спросила:

– В чем дело, Друс, за что ты хочешь ударить эту женщину? Привратнику не хватило времени ответить. Феодора подскочила к носилкам и завладела рукой госпожи.

– Македония, это я, Феодора… прошу тебя, скажи этому человеку, что знаешь меня!

Занавеска отдернулась полностью, и показалась красивая, статная черноволосая женщина, лицо которой выражало изумление.

– Феодора? Ты здесь? И в таком виде?

– Мои дела пошли все хуже и хуже. Иногда мне казалось, что я должна умереть. Вряд ли ты можешь себе это представить…

Македония прервала ее одним движением руки.

– Ты расскажешь мне об этом позже, – дружелюбно промолвила она. – Ты поступила правильно, вспомнив о нашей дружбе и придя сюда. Пойдем, Феодора, мы можем поболтать у меня.

И она впустила девушку к себе в носилки и посадила подле себя. Затем танцовщица дала знак нубийцам и те пронесли носилки мимо остолбеневшего привратника.

Никогда не догадывалась прежде Феодора, что купание – это один из даров богов. С закрытыми глазами лежала она в купальне Македонии, покачиваясь на волнах, и наслаждалась мгновением. Время от времени Македония присаживалась на край бассейна и размышляла об истории, которую она только что услышала. Выносливость и сила Феодоры заставили ее изумиться. Едва ли можно было представить, что столь маленькая и изящная женщина способна перенести такие тяготы.

– Что ты теперь намереваешься делать? – спросила она, наконец. – Хочешь работать со мной в театре? Я могла бы это устроить.

Но Феодора покачала головой, и ее длинные волосы, которые были вымыты впервые за долгое время, темной тучей расплылись по воде. – Нет, благодарю тебя. Я бы желала больше всего, чтобы ты помогла мне вернуться в Византию… и занять там свое место. Поверь мне, больше всего я страдала тогда, когда была вдали от Византии. Я не знаю почему, но у меня есть предчувствие, что моя участь должна свершиться там. Что-то ожидает меня в Византии, я в этом убеждена. Эта уверенность поддерживала меня в годы нищеты. Я должна…

Македония рассмеялась:

– Все, что захочешь. Ты всегда была своенравным созданием, Феодора. Однако в тебе есть сила, перед которой не устоит ничто. Поезжай в Византию, если тебя туда так тянет. Я дам тебе столько денег, сколько ты захочешь, и письмо к владельцу театра, моему другу. Но побудь здесь еще немного, твое лицо и тело должны посвежеть.

Шесть месяцев спустя Феодора уже опять была в Византии, и никто не мог узнать в этой великолепной, изящной госпоже портовую оборванку из Александрии. Она прибыла с определенным намерением: завоевать этот город, ее город, и при этом любой ценой.

Едва лишь покинув корабль, прежде чем позаботиться о ночлеге, она приказала отнести ее к владельцу театра, письмом для которого снабдила ее Македония. Когда она приблизилась к форуму Феодосия, путь ей преградила военная процессия. Во главе ее шел сорокалетний мужчина среднего роста, но могучего телосложения. У него было жесткое лицо с глубокими морщинами и густые черные волосы, тяжело спадающие на широкий лоб. Поверх пурпурной туники на нем был золотой нагрудник. Когда он шествовал мимо, взгляд его упал на Феодору, и, казалось, она осталась в его памяти, ибо, продолжая идти, он несколько раз оборачивался, чтобы взглянуть вновь на эту смуглую, хрупкую женщину в белой, как снег, тунике.

Феодора не знала его. Прошло уже много времени с тех пор, как она с Гикеболом покинула Византию, а политические перевороты были повседневным делом в восточных империях. Она склонилась к одному из носильщиков и спросила:

– Кто это?

Тот был несказанно изумлен, что к нему обращаются с подобным вопросом, но, наконец, до него дошло, что госпожа только что прибыла из Сирии. Он рассмеялся:

– Принц Юстиниан, благородная госпожа, племянник и наследник императора Юстина. Он самый важный человек в Византии.

Феодора понятия не имела, что император Юстин – старый вояка, который смолоду испытал на себе все причуды политики. Но то, что Юстин имел наследника и этот наследник заинтересовал Феодору, было делом огромной важности.

Процессия прошла мимо, и носильщики подняли носилки на плечи. Феодора вновь повернулась к своему собеседнику:

– Где живет Юстиниан?

– Во дворце Гормидаса, рядом с ипподромом.

– Хорошо, мы направляемся не в театр. Несите меня к ипподрому.

Носильщики уже давно привыкли к капризам своих заказчиков. Они покорно изменили направление, а Феодора устроилась поудобнее, чтобы получше обдумать свой сумасшедший замысел, который снизошел на нее, как озарение.

Феодора уже давно научилась безошибочно читать взгляды мужчин. Взгляд Юстиниана, этого значительного и знатного человека, вселил в нее надежду.

Она смутно чувствовала, что у нее в руке есть козырь, решающий выигрыш в ее пользу, что открывало ей необозримые возможности. Но глупее всего было бы представиться ему как актриса или как куртизанка. Византия, наверняка, уже давно забыла о существовании маленькой обнаженной театральной танцовщицы. Отныне речь шла о том, чтобы изменить свою личность, придать ей скромный, благовоспитанный вид, только так можно было обратить на себя внимание такого человека, как Юстиниан.

Вместо того чтобы встать на постой в той части города, где она могла бы жить вместе с себе подобными, она взяла внаем жилье неподалеку от ипподрома. Это был домик с маленьким садом, впрочем, весьма просторный для женщины, которая намеревалась здесь жить одна, не считая рабыни. Кроме того, дом был расположен прямо напротив входных ворот дворца Гормидаса. Через них Юстиниан входил и выходил, а это означало, что он проходил мимо ее сада, который непосредственно граничил с садом императорского дворца. Часто он проходил и мимо самого дома Феодоры.

Она взяла себе рабыню из Судана, которая казалась ей уживчивой, миролюбивой и немного болтливой; чтобы занять себя чем-нибудь, она принялась прясть шерсть. При этом постаралась, чтобы ее рабочее место находилось в саду. Теперь оставалось только ждать.

Ждать пришлось недолго. Уже на следующий день после своего новоселья, расположившись с прялкой в саду, она услышала громкий топот множества копыт. Феодора подняла глаза и увидела, что Юстиниан покидает дворец. Светлый наряд молодой женщины сверкал на солнце, и взгляд принца, естественно, обратился на нее. Он сейчас же узнал прекрасную незнакомку в носилках и, как и тогда, задержал свой взор на ней дольше обычного. Феодора смутилась от его взгляда и склонилась над своей работой.

Как большинство мужчин, которые ведут напряженную, строгую и трудолюбивую жизнь, Юстиниан был робок и застенчив с женщинами. Они тревожили его и причиняли одно беспокойство. До Феодоры ни одна из них не давала ему возможности ощутить причудливую смесь паники и глубокой радости. Ему казалось, что Феодора излучает покой и источает свежесть, и только ее зеленые, живые глаза смущали его. Прошло более месяца, прежде чем он осмелился заговорить с ней.

Однажды утром он остановил коня у садика Феодоры, приветствовал ее и добавил к этому несколько робких слов, на которые Феодора ответила вполне дружелюбно. На следующий день он опять остановился около нее, и так продолжалось все последующие дни.

Нигде в мире новости не распространяются так быстро, как в Византии. Старой императрице Евфимии, которая любила сплетни и позаботилась в свое время об отменных доносчиках, сообщили о новой привязанности ее племянника. Конечно же, она повелела представить ей все возможные сведения о госпоже в белом, которая пленила Юстиниана.

Однажды вечером, на закате солнца, отряд дворцовой стражи остановился у дверей Феодоры. Предводитель вошел в дом.

– Меня послал к тебе Юстиниан, – сказал он сухо молодой женщине.

– Чего он хочет?

– Я не знаю. Но ты должна пойти со мной. У меня есть приказ в крайнем случае применить насилие.

– Это совершенно излишне. Я пойду.

Феодора была взволнована. Она лишь наспех накинула покрывало на голову и отправилась вместе со стражниками. Что произошло, раз застенчивый Юстиниан обращается с ней таким образом? Быть может, он узнал что-нибудь о ее прежней жизни?

Именно это и произошло, и Юстиниан не скрывал этого от Феодоры. Она едва держалась на ногах перед ним, когда он швырнул ей прямо в лицо всю правду.

– Значит то, о чем говорят, соответствует истине? Ты – Феодора, бывшая танцовщица театра и уличная шлюха?

– Я действительно та самая Феодора, великий господин… Скорее, я была ею.

– Что это значит?

– Только то, что нищета может на многое толкнуть бедную девушку, которая хочет выжить, и не ее вина в этом. Теперь я больше не живу в нищете, почему же я должна заниматься этим ремеслом?

Она отвечала так спокойно и уверенно, что Юстиниан не знал, что сказать. Он приготовился дать ей гневную отповедь, но она стояла перед ним в белом платье, спокойная и решительная, и смотрела на него ясными зелеными глазами. Он не знал, как выразить свой гнев. Феодора продолжала:

– С тех пор, как я покинула Византию и последовала за Гикеболом, который относился ко мне как к своей жене, мне пришлось многое вытерпеть. Когда я вернулась сюда, я поклялась начать новую жизнь, пусть даже ценой крайней нищеты. Разве ты не заметил, что я занимаюсь прядением?

Юстиниан потупил взор.

– Это так. Я признаю, что не мог поверить тому, что мне сообщили. Но сведения были столь точны, что в конце концов они меня убедили.

Незаметно Феодора чуть-чуть приблизилась к нему.

– Я счастлива, что тебе было нелегко поверить во все это. Это доказывает, что ты хоть немного привязан ко мне.

– Привязан? – он горько усмехнулся. – Слишком слабое слово. Я полагал, Феодора, что полюбил тебя.

– А теперь? От этой любви ничего не осталось только потому, что я вела жизнь, которую всегда проклинала, а затем освободилась от нее? В наше время многие женщины вынуждены отдаваться мужчинам, которых они боятся: пленницы в захваченных городах, которых подвергают насилию и мучениям, другие женщины, которые против своей воли выходят замуж за стариков и потом тешатся с молодыми любовниками. Но кроме того, есть женщины, подобные мне, которые хотят лишь сохранить жизнь и не видят никакого другого выхода. Но я, в этом ты можешь мне поверить, лучше умру от голода, чем когда-либо выйду опять на улицу и сделаюсь шлюхой.

– Почему? Для тебя это было бы самым благополучным решением.

Глаза Феодоры потемнели от бесконечной печали, но голос не задрожал.

– Быть может, потому что я встретила тебя… и ты меня полюбил. Если ты позволишь, я пойду домой. Нам нечего более сказать друг другу, разве что ты меня сделал счастливой на всю жизнь. Какой бы ни была моя грядущая участь, я никогда не забуду, что на какое-то мгновение приблизилась к твоему сердцу… это придает мне силы и желание жить. Поверь мне, лишь немногие обладают столь прекрасными воспоминаниями, которые облегчают им старость.

Медленным, изящным движением она подняла покрывало, которое упало на изумрудно-золотой мозаичный пол. Покрыла им голову и обернулась к нему с печальной улыбкой.

– Прощай, принц…

И сделала несколько шагов к двери. Юстиниан опередил ее.

– Нет… останься…

Она посмотрела на него, как бы желая убедиться, что гнев исчез с его лица, и прочла в его чертах, как в раскрытой книге, непреодолимую страсть.

– Останься, – промолвил вновь он окрепнувшим голосом. – Ради меня, Феодора. Мне невыносима мысль, что я буду жить без тебя.

И когда он раскрыл объятия, она с ликующим криком бросилась к нему.

Феодора не должна была покидать пределы дворца. Ее связь с Юстинианом сделалась известна, и разразился скандал, особенно среди приближенных старой императрицы. Сама она была всего-навсего простой девушкой с гор, бывшей рабыней, которую Юстин купил, когда он был простым воином. Но, завладев престолом, она немыслимыми тратами и роскошью всячески подчеркивала свое благородство и знатное происхождение. То, что бывшая проститутка унаследует престол, было выше ее сил, и поэтому она по возможности осложняла жизнь Феодоры. Но та была уверена в любви Юстиниана и не принимала козни Евфимии близко к сердцу. Она знала, чего хотела.

Когда Евфимия была уже на смертном одре, Феодора, наконец, приблизилась к заветной цели: сделаться супругой! В Византии существовал закон, по которому мужчинам из знатных родов запрещалось брать в жены куртизанок, но Юстиниан при помощи Юстина добился упразднения этого закона. Кроме того, он добился, что Феодоре было даровано патрицианство. Юстин не видел никаких оснований для того, чтобы отказать в чем-либо своему любимому племяннику, к тому же, он довольно быстро был очарован Феодорой. Она беседовала с ним и часто смешила его, ибо он успел уже соскучиться на императорском престоле. Она скрашивала его старость, пока он не скончался…

Первого апреля 527 года, в Пасхальное воскресенье, Юстиниан принял из рук митрополита в Софии императорскую корону, которой он в большой пиршественной зале императорского дворца увенчал голову Феодоры.

Его супруга, новая императрица, принимала поклонение народа. С террасы дворца она взирала на толпы людей, которые приветствовали ее ликованием. За площадью она видела крыши города, ее города, над ними золотые купола, а вдали сверкающее море, на котором "танцевали такие жалкие отсюда кораблики. Под давящей тяжестью золотой короны и драгоценностей, под богато вышитой и изукрашенной геммами мантией Феодора чувствовала, как бьется ее сердце… сердце все еще маленькой, испуганной девочки с ипподрома.

На мгновение ее взору представился огромный цирк. Она должна была преодолеть длинный путь от грязного песка к этому месту, мраморной террасе, но усилия ее оправдались. Отныне маленькая Феодора умерла, дабы дать место Феодоре, которой, предстояло стать великой. Феодора, императрица Византии, будет отныне жить лишь для своей империи до того самого дня мятежа, когда она бросит в лицо обессиленному и готовому обратиться в бегство Юстиниану:

– Для меня лучший саван – это пурпур!