Светославич, вражий питомец. Диво времен Красного Солнца Владимира

Второй роман из сборника произведений Александра Фомича Вельтмана, носящий название "Светославич, вражий питомец", труднее для восприятия и понимания, чем первый. За четыре года, прошедшие между их написанием, из манеры писателя исчезла ирония и весёлость, заместившись мрачностью. При этом по природе рассматриваемое произведение можно также отнести к категории "славянское фэнтези". Только уже не "ироническое", а "славянское фэнтези ужасов". Соответствующее настроение создаётся с помощью использования автором глубоких познаний в области мифологии, в которой чего-чего, а уж нечистой силы хватает!

В "Светославиче..." огромное внимание уделяется исторической составляющей. Вельтман на основании имевшихся у него летописных и других документов перенёс действие своего романа на достоверную сцену эпохи. По этой сцене перемещаются действующие лица из славянских государств, русских княжеств, германских и скандинавских племён, то сходясь, то расходясь друг с другом. Переплетения интересов, конфликты сторон составляют не менее значимую часть, нежели личные переживания героев. И хотя герои сами по себе больше мотивированы делами сердечными, всё же вырваться из рамок общественных они не могут. Да и волшебные злые силы не дают им жить спокойно.

Интересно, что этот роман тоже представляется мне новаторским. В нём есть черты, свойственные литературе современной. Например, слияние планов без формально проведённого раздела. Да и вообще, текст композиционно сложен. Если честно, то временами я запутывался в происходящем и был вынужден возвращаться по сюжету назад, чтобы понять течение событий.

Иногда происшествия с разными людьми перехлёстывались и накладывались друг на друга, при этом щедро приправлялись метафизикой. Это, конечно, любопытно, но воспринимается только с приложением некоторых усилий. В романе необходимо "разбираться" во время чтения.
Кроме того, в эту работу Александра Фомича проникла эмоциональная размашистость. Очень много сцен выполнены в стиле повышенной яркости и драматизма. Гром и молнии, любовь и кровь писатель для романа не пожалел. Это, как мне кажется, именно родовой признак приключенческой литературы того периода.

Вельтмана многое роднит с Михаилом Николаевичем Загоскиным, его современником, также работавшим на поле исторической русской прозы, но без применения фантастических элементов. Наверное, если позволить сравнивать, работы Вельтмана являются более своеобразными. Но и тот, и другой, как мне представляется, сыграли значительную роль в становлении жанра в отечественной литературе. При этом сами оказались почти забытыми на 150 лет.

Хорошо, что нам даётся возможность расширить свой читательский кругозор, познакомившись с замечательными произведениями.