Книга В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 онлайн - страница 8

Часть вторая
В НЕМЕЦКОМ ЛАГЕРЕ ДЛЯ ВОЕННОПЛЕННЫХ

Глава 1

На станции Демблин поезд остановился на продолжительное время. Через некоторое время дверь вагона открыли, и конвоиры сообщили, что здесь нас ожидает горячая пища и на пару суток нам выдадут хлеб. Двое больных по-прежнему остались в вагоне, а моего покойного соседа вынесли и положили поблизости на землю.

Слева от железной дороги находилась огромная, наверное средневековая, крепость с высокими и очень толстыми стенами из красного кирпича, хотя частично разрушенными. Внутри крепости находилось несколько полевых кухонь, распространявших приятный запах, а также длинные столы, на которых были разложены пайки хлеба весом по 350–400 граммов. На других столах стояли бидоны с горячим чаем. Суп повара приготовили густой и очень вкусный, с вермишелью и мелкими кусочками конины.

И вдруг я увидел впечатляющую сцену. Один пленный (не из нашего вагона), получив у раздатчика суп в котелок, быстро погрузил другой котелок в кадку с натекшими в нее излишками супа. Я решил последовать его примеру, хотя у меня и не было с собой запасного котелка. Вместо него вполне могла подойти пилотка. Получив суп в котелок, я снял пилотку, сунул ее в кадку и вытащил свой головной убор, наполненный жижей и мелкими кусочками мяса. Радостный, что проделка удалась, я устремился догонять товарищей.

Но не прошло и нескольких секунд, как я почувствовал страшный удар в спину и упал, потеряв сознание. Очнулся… в объятиях старшего по вагону, который нес меня на руках. А рядом два товарища несли мои котелки с супом и кружки с чаем. Оказалось, немецкий часовой, увидев мою проделку, догнал меня и крепко стукнул в спину прикладом винтовки.

При моем падении котелок, конечно, опорожнился. Но повар-поляк пожалел меня и снова налил суп. Товарищи подобрали мою грязную пилотку.

На рассвете 11 октября поезд сделал кратковременную остановку перед крошечной станцией, скорее разъездом. Здесь мы вынесли из вагона еще двух скончавшихся товарищей. Аналогичную процедуру осуществили и в других вагонах. Ежесуточно у нас умирало несколько человек. Личные вещи покойных разбирали их товарищи. Но никто не искал и не забирал у покойных «медальоны смерти», и никто из поездного начальства официально не зарегистрировал кончину этих несчастных людей, которые, очевидно, остались для их родных и близких «без вести пропавшими».

Проехав еще километров двадцать, эшелон остановился. Всех пленных конвоиры построили по пять человек в ряд и привели к маленькой деревянной «трибуне», на которой стояли немецкий начальник эшелона и немецкий переводчик. Нас поздравили с пересечением бывшей немецко-польской границы и вступлением на территорию Великой Германии. По этому случаю нам полагался горячий обед и по пачке махорки. Вручили также свежий выпуск газеты «Клич».

Всем пленным приказали побриться. Однако перед отъездом из Днепропетровска полицаи отняли опасные бритвы, а к безопасным не было лезвий, да и не было мыла, чтобы сделать пену для помазка. В результате на конечный пункт «пассажиры» прибыли сильно обросшими.

В этот раз выданный нам хлеб был чуть сладковатым, имевшим привкус свеклы. По-видимому, немцы добавляли в муку порошок из высушенных листьев этого корнеплода. Кроме того, в буханках оказались древесные опилки. А первое блюдо содержало немного ржаной муки, и в основном – кусочки какого-то корнеплода, известного в тех местах как кольраби.

Махорка была произведена на Гродненской табачной фабрике в Белоруссии. Получив это курево, почти все «пассажиры» задымили цигарками, свернув их из газеты «Клич».

«Встреча» на границе дала нам некоторую надежду на то, что в Германии наша жизнь станет хоть немного лучше.

Наконец поезд снова тронулся. Всем было интересно увидеть Германию. Старший вагона установил очередь для подхода к окошечку, причем мне было оказано предпочтение: я мог читать вывески и объявления и все громко переводил на русский язык.

Мы увидели другие постройки с островерхими крышами из ярко-красной черепицы. Даже в сельской местности жилые дома, конюшни, коровники и сараи были кирпичными или каменными, а не деревянными, как у нас на родине. Нас поразила чистота на улицах, покрытых каменной брусчаткой. Все было хорошо ухожено. Трудно было отличить небольшой город от сельской местности. На общем фоне выделялись католические и протестантские церкви с пирамидальными шпилями. Кое-где висели плакаты, призывавшие граждан помогать фронту, быть верными фюреру, экономными и всегда готовыми к налетам англо-американской авиации, а также не болтать лишнего, чтобы не стать находкой для шпиона.

Несмотря на дождливую погоду, не было грязи, женщины шли с красивыми зонтиками, одетые в разноцветные полупрозрачные плащи с капюшоном. Особенно поразили городские женщины, носившие черные или серые брюки, хорошо выглаженные, со стрелочкой. Людей, одетых, как у нас, в фуфайки, и особенно в грязные или рваные, я не увидел.

К рассвету 13 октября эшелон сделал последнюю кратковременную остановку и миновал очень красивый город (наверное, Дрезден). На левом берегу Эльбы виднелся промышленный город Риза.

Нас высадили в поле, где в это время трудилось множество женщин самого разного возраста. Они выдергивали из земли огромные кусты кольраби, обрывали листья и складывали плоды в большие кучи, которые затем на специальных телегах-фурах, запряженных сытыми лошадьми, увозили мужчины в сапогах и синих спецовках.

Оставив вагоны поезда и рядом с ним на земле тела умерших товарищей, колонна двинулась по проселочной дороге. Впереди колонны ехали на открытой легковой автомашине начальник эшелона и переводчик, а по бокам шли конвоиры с винтовками. Замыкали колонну двое немецких солдат с автоматами.

Когда колонна стала проходить мимо женщин, работавших в поле, они вдруг заговорили с нами по-русски. Они оказались советскими и предложили взять у них хотя бы по одной штуке кольраби, но немецкие солдаты начали стрелять из автоматов в воздух, а несколько русских охранников, стараясь выслужиться перед немецкими хозяевами, стреляли прицельно. В результате они застрелили забежавшего дальше всех старшего по вагону, убили и ранили еще пятерых пленных. Естественно, после этого всем стало не до кольраби.

Под громкий плач и проклятия женщин в адрес конвоиров, взяв с собой на шинелях раненых, мы зашагали дальше.

Вскоре показался в поле лагерь военнопленных, который по сравнению с предыдущими украинскими лагерями, в которых я побывал, был невелик. Он был огражден снаружи со всех сторон двумя рядами колючей проволоки, заканчивавшимися по углам и посредине сторожевыми вышками, на которых сидели с автоматами часовые, и имел внутри множество длинных деревянных бараков, размещенных в отдельных секциях – блоках, также огороженных колючей проволокой, но только в один ряд.

Лагерь имел несколько входов и выходов. У всех ворот висела надпись «Achtung! Kriegsgefangenenlager. Unbefugten das Betreten ist streng verboten!» («Внимание! Лагерь военнопленных. Посторонним вход строго воспрещен!»). А позже у главных ворот я увидел еще дополнительную вывеску: «Stalag IVB Mühlberg». Подробно она значила: Stammlager (точнее, Mannschaftsstammlager) IVB, коренной (стационарный, базовый или, вернее, регистрационный) лагерь для рядовых военнопленных (включая ефрейторов, сержантов и старшин), находящийся в Мюльберге. Этот небольшой город находится на земле, называющейся Бранденбург, на границе с Саксонией-Анхальт, на правом берегу Эльбы и в 30 километрах южнее города Торгау, где впервые встретились 25 апреля 1945 года части войск Советского Союза и Соединенных Штатов Америки. (Наш лагерь для военнопленных, сокращенно называвшийся Stalag IVB – Шталаг IV, после войны советские оккупационные власти превратили в лагерь для немецких военных преступников и бывшего командного состава немецкой армии.)

…Нас подвели к задним – вспомогательным – воротам лагеря, которые часовой-привратник открыл, и мы зашагали внутрь лагеря военнопленных Шталаг IVB. Между прочим, в последние годы я долго думал, что же означают в названии этого лагеря римская цифра IV и индекс – латинская буква В. И лишь недавно узнал о них следующее. Дело в том, что еще до войны Германия тех лет была поделена на 21 военный округ, каждому из которых был присвоен свой номер, обозначавшийся римской цифрой. Так, цифрой I обозначался Кенигсбергский округ, III – Берлинский, X – Гамбургский, XX – Данцигский, XXI – Позенский и т. д. И в этом ряду наименований цифра IV была присвоена Дрезденскому военному округу, на территории которого и оказался наш лагерь. Таким образом, цифра IV в термине «Шталаг IVB» означала его принадлежность к указанному округу, а индекс «В» – номер этого стационарного лагеря в данном округе. Кстати, в Дрезденском округе имелись также под разными городами Stalag IV с индексами А, С, D, Е, G и LW5 (специально для военнопленных летчиков военно-воздушных сил). Были еще и лагеря специально для военнопленного офицерского состава и генералитета, носившие название Offizierlager (сокращенно Oflag – Офлаг) IVA, В, С и D, где их обитателей не заставляли работать. Кое-где были лагеря типа дулаг и шталаг с индексом «КМ», предназначенные лишь для военнопленных моряков. Имелось несколько лагерей Heillager (Heilag – Хайлаг, или просто индекс «Н») для поправки здоровья в случае болезни или ранения. Помимо них имелись большие лазареты только для заболевших или раненых пленных. Существовало еще и великое множество приписанных к шталагам отдельных местных, как правило, мелких лагерей, носивших название Arbeitskomrnando, – рабочие команды, снабженные своими собственными номерами из арабских цифр. Такие лагеря, если условия труда и проживания в них были очень тяжелыми, неофициально назывались штрафными, и в них часто ссылали «провинившихся» военнопленных из разных других лагерей, где условия содержания можно было считать терпимыми.

Рабочие команды, предназначенные специально для выполнения работ различных видов, например: команды грузчиков, землекопов, сапожников, портных, банщиков, электриков и других, имелись и внутри больших лагерей типа шталаг или дулаг. При этом они работали как на территории самого лагеря, так и под охраной, вне его.

Особыми были концентрационные лагеря, в которых содержались заключенные, обвиняемые в основном в антинацистской политике. Рассказывать об этих лагерях не входит в мою задачу. Не буду говорить также о местах и лагерях, где находились и работали гражданские лица из оккупированных немцами территорий нашей страны (так называемые Ostarbeiter – остарбайтеры, то есть восточные рабочие) и других государств.

Отмечу лишь, что этим лицам было несравнимо лучше, чем советским военнопленным. Ведь гражданским лицам выплачивали неплохую зарплату и предоставляли значительно лучшее питание, и они жили и ходили почти везде свободно, не находясь под конвоем. Они даже могли вести почтовую переписку с родными (наши – только из оккупированных мест). Я, между прочим, встречал в Германии украинских, русских и белорусских девушек, которые приехали туда добровольно, чтобы заработать немалые деньги и хорошо одеться. В первые годы войны остарбайтеры носили на своей одежде слева на уровне груди синюю квадратную нашивку с белыми каемками и надписью «OST» («ВОСТОК»), а позже – национальные эмблемы (в частности, выходцы из Украины – трезубец).