Книга Тринадцатая редакция. Найти и исполнить онлайн - страница 2

День первый

Для шефа Тринадцатой редакции, Даниила Юрьевича Пантелеймонова, неделя началась с сюрприза. Обычно он приходит в понедельник в офис – и застаёт там только Наташу и Константина Петровича, да ещё частенько Дениса, если тому внезапно не пришло в голову разнообразить утреннюю гимнастику лёгкой пробежкой по району, превращающейся в итоге в марафонский забег по городу. Но на сей раз не только дисциплинированные сотрудники и примкнувший к ним Денис, но даже неорганизованные шалопаи Шурик и Виталик были на своих местах ровно в десять утра, рыли копытом землю и рвались в бой.

– Нам их подменили, что ли? – опасливо спросил шеф у Константина Петровича, явившегося к нему в кабинет с докладом. – Может быть, они ещё и план перевыполнили?

– Наоборот, – скорбно поджал губы заместитель, – мы нынче в таком глубоком минусе, что я бы даже заменил слово «минус» на что-нибудь более грубое.

– Ну, тогда я спокоен за наших ребят. Это они, ошибки быть не может, – расслабился Даниил Юрьевич, снял трубку внутреннего телефона и попросил Наташу поскорее гнать всех к нему, потому что грядёт летучка.

– Итак, мои дорогие, чему я обязан столь резвой и своевременной явкой? Видите, как меня просто удивить – достаточно просто всем сговориться и вовремя прийти на работу, и я уже не могу сердиться по всяким мелочам, вроде упущенной прибыли и несвоевременных отгрузок.

– А вы не помните, что сказали в пятницу? – осторожно поинтересовалась Марина Гусева.

– В пятницу? Я много чего сказал. Не упомню уже, – встревожился шеф. – А что, я говорил какие-то ужасные вещи?

– Не ужасные, а мудрые и своевременные, – не удержался Константин Петрович. – Когда явился третий опоздавший, вы заявили, что терпение ваше лопнуло, и тот, кто придёт в понедельник самым последним, сам будет вести летучку. И пусть только попробует ошибиться. Узнает тогда, как страшен ваш гнев.

– Надо же, как интересно. Совсем забыл. И кто же должен познать мой гнев? Кто сегодня пришел самым последним? – заинтересовался шеф.

– Вы, Даниил Юрьевич, – невозмутимо сообщил Константин Петрович.

– Ну и поделом мне. Тогда начинаем. Во первых строках своего письма хочу сообщить, что завтра привезут новую партию свежих бестселлеров. Сделайте так, чтобы на этот раз их разгружали специально нанятые грузчики, а не окрестные алкоголики. Я-то, конечно, не против того, чтобы наши соседи время от времени отвлекались от изучения глубокого внутреннего содержимого очередной бутылки и занимались полезным делом, но потом вы как-то умудряетесь с ними сдружиться и перепутаться.

– Подумаешь, один раз выпили с хорошими людьми, зато они так ловко пачки с книгами перетаскали – всего за три бутылки! – ревниво встрял Виталик. Это была его идея – привлечь к работе местных жителей.

– Ловко, ага, – мрачно кивнула Галина Гусева. – Мы до сих пор не можем понять, куда они засунули тысячу экземпляров «Лечения пиявками икоты и зевоты». А на них сейчас такой спрос – даром что не сезон.

– Если бы один раз, – не удержался от комментария Константин Петрович. – Ты просто остальные разы не помнишь, такой был хороший.

– А вот и клевета! – радостно завопил Виталик. – Я до прошлого раза вообще в разгрузках не участвовал – отлынивал.

– Это хорошо, что ты сам признался в этом, – подытожил Даниил Юрьевич. – Надеюсь, ты осознал, как нехорошо уклоняться от общего дела, и больше так поступать не будешь.

Виталик насупился и замолчал – крыть ему было нечем.

– Ну а пока ты размышляешь над своим недостойным поведением, – примирительно подмигнул шеф, – я продолжу. Грядут, как вы, должно быть, помните, все эти милые нелепые праздники – 14 и 23 февраля, 8-е Марта…

– А что, у кого-то день рождения? – проснулся Шурик. Он сегодня так старался не опоздать, что всю ночь ворочался с боку на бок, просыпался, смотрел на часы, в итоге вскочил за полчаса до звонка будильника (впрочем, будильник так и не прозвенел, потому что в нём батарейки сели), как следствие – не выспался и задремал прямо на летучке.

– Доброе утро, Сашенька, – помахал рукой шеф. – Нет, конфеты пока что не раздают, но если мы к надвигающимся событиям не повысим продажи тематических изданий – раздадут кое-что другое. Задачу ставлю для Марины с Галиной, ну и для Лёвы, конечно.

– Ещё и праздники? Три тысячи шемоборов мне в печень! – взвыл Лёва.

– Вот это вряд ли, – покачал головой Даниил Юрьевич. – Проходя сегодня по двору, я слышал разговор двух местных кумушек. Одна из них решила по секрету сообщить другой, что, дескать, «Мёртвый Хозяин вернулся». Поскольку обе кумушки слегка глуховаты и шептались так, что распугали на окрестных крышах всех кошек, секрет стал достоянием широкой общественности в моём лице. Я даже хотел сказать, что никуда я не исчезал, но зачем зря пугать мирных женщин? С тех пор как у нас во дворе учредили институт пенсионерской лавочки, я чувствую себя более уверенно – никакие подозрительные личности долго здесь шастать не смогут: наши бдительные соседки их вмиг обезвредят.

Все, кроме Наташи с Денисом, довольно заулыбались – они уже совершенно освоились с тем, что руководит ими давно умерший человек, которого местные жители почтительно прозвали Мёртвым Хозяином – ещё в те времена, когда он был самым обычным призраком в маленьком заброшенном особнячке, ставшем впоследствии штаб-квартирой питерского филиала издательства «Мегабук». Новенькие же хоть и были посвящены в удивительные подробности биографии своего начальника, но всё никак не желали с этим свыкнуться.

– Всё-таки это антинаучно, – пробормотал себе под нос Денис, – вы всегда такой живой и естественный, что мне трудно поверить в то, что вы – это он. Ну, то есть – тот самый Мёртвый Хозяин.

– Ключевое слово – «всегда», – важно сказал Виталик. – Ни один живой человек не может всегда выглядеть живым и естественным.

– А каким же ему быть? Мёртвым и противоестественным? – удивилась Марина Гусева.

– Зря смеётесь, – вполне серьёзно сказал Даниил Юрьевич. – Живые люди – пленники и рабы своего тела. А телу свойственно болеть, мёрзнуть, потеть, уставать и так далее. Невозможно не прислушиваться к его желаниям, если я правильно помню. И хватит об этом. Всем интересующимся могу после работы рассказать о невыносимой лёгкости внебелкового существования отдельно, а теперь – да, Лёва, я вижу, как ты выразительно подмигиваешь. На днях наш город посетит выдающийся современный писатель Йозеф Бржижковский. Он сначала собирался остановиться в Москве, но потом решил и к нам заглянуть. Если кто вдруг забыл, то права на издание всех его книг принадлежат нашему издательству до скончания века. Виталик, что ты там ёрзаешь? Не знаешь, о ком я говорю? Выйди вон из класса!

– Это я-то – не знаю? Да он мой кумир ещё с тех времён, когда я здесь не работал! Я вообще почетный модератор сообщества его имени, к тому же…

– Это же великолепно! – хищно улыбнулся Лёва. – Вот ты-то и набросаешь информационно насыщенный пресс-релиз, который мы раскидаем по всем СМИ. Вернее, ты набросаешь заготовку, а я уже потом пройдусь по ней рукой мастера. Своей то есть рукою.

– На тебя как-то непохоже, – повернулась к Виталику Марина Гусева, – чтобы ты так долго увлекался чем-то одним.

– Ну, я всё же не только господином Бржижковским в этой жизни интересуюсь. И потом, он так редко теперь пишет книги, и каждая новая так не похожа на всё, что он делал до этого, что можно считать, что каждый раз я увлекаюсь им заново! Я даже представить не мог, что мне доведётся пообщаться с этим матёрым человечищем!

– Я зато уже с ним наобщался выше крыши, – хмуро прервал его Лёва. – И он не матёрый, а матерный. То он не будет давать индивидуальные интервью журналистам, все вопросы – на пресс-конференции. То будет, но только тем, которые не работают в ежедневных газетах. То не будет совсем. То согласен на первых пятерых записавшихся. То хочет вопросы заранее видеть. То – результаты теста на IQ. То ему…

– Ему можно всё, он гений, – с придыханием сказал Виталик. – Если нужно будет защитить его от твоих бестолковых журналистов – ты только скажи.

– Это ещё вопрос, кого придётся защищать, – вмешался Даниил Юрьевич. – Нас ждёт незабываемая встреча с прекрасным – считаю своим долгом предупредить всех заранее. Йозеф Бржижковский – человек исключительно одарённый по части умения работать со словом, а вот с настроением своим он справляется крайне посредственно. Если говорить точнее – оно у него чаще всего плохое.

– Ой, к нам едет печальный поэт, рыдающий при луне? – сладко заулыбалась Галина Гусева. – При нём нельзя будет говорить про грустное, а заодно ругаться матом?

– Поэты – хорошие поэты – прекрасно управляют своим настроением, – покачал головой Даниил Юрьевич, – и заодно нашим. А старина Йозеф – это скорее сумасшедший, вооружённый пистолетом. Сумасшедший, который отлично умеет стрелять, и палит во все стороны, чуть только выходит не по его хотению.

– Ах, злые языки страшнее пистолета, – закатив глаза к потолку, процитировал Виталик. – Знаем, читали.

– Я тоже узнал эту фразу довольно давно. Пожалуй, гораздо раньше, чем ты, – спокойно ответил шеф, – но понимать её стал значительно позже. Не так уж плохо, если вы поймёте её значение благодаря нашему прекрасному гостю. Который, предупреждаю, способен убить даже не словом, а одним лишь знаком препинания.

– А, да, к слову о знаках, – спохватился Лёва. – В смысле, денежных. Константин Петрович, как насчёт того, чтобы красиво обставить пресс-конференцию?

– Лишних денег на показуху нет, не было и не будет, – отчеканил этот железный человек.

– Но ведь Бржижковский же! – воскликнул Виталик.

– Да по мне – хоть Белинский с Маяковским! Расходной ведомости всё равно, на что ушли незапланированные деньги. Если вы такие фанаты – можете сами скинуться.

Виталик аж задохнулся, а Лёва вскочил с места и кошачьей походкой двинулся к коммерческому директору, чтобы взять его за грудки и как следует встряхнуть.

– Драки не будет, – тихо сказал Даниил Юрьевич. – Деньги на показуху даёт Москва, бюджет уже подписан, всем спасибо за представление. Теперь скажите, что у нас происходит с нашими носителями?

Лёва неторопливо вернулся на своё место. Виталик снова вспомнил, как дышать. Константин Петрович дал знак, что защита выставлена, и только после этого мунги, перебивая друг друга, начал и делиться впечатлениями о последних событиях на фронтах исполнения желаний.

На аномальное количество носителей обратили внимание все, но никто не придал этому особого значения. Ведь если Даниил Юрьевич спокоен – значит, всё происходит правильно. Зато теперь всех словно прорвало: каждый пытался предложить своё объяснение произошедшему.

– Насколько я понимаю, – задумчиво произнёс Константин Петрович, выслушав все версии, – мы имеем дело с аномалией. Я заметил, что процент носителей желаний всегда одинаков. Значит, просто так он не может увеличиваться или уменьшаться. Даниил Юрьевич, я прав?

– Он всегда одинаков на планете, – уточнил шеф. – Вполне может статься, что этих ребят сюда притягивает какая-то сила. Такое в истории уже бывало, впрочем, ничем хорошим не заканчивалось.

– Да? – озабоченно почесал в затылке Виталик. – Вы тогда скажите – куда нам бежать? За ними или от них? Чтоб не попасть под раздачу?

– Пока что всем оставаться на своих местах и делать вид, что всё в порядке. Я выясню, в чём дело, и, в случае чего, побежим все вместе. Кстати, Наташа, как тебе этот марафон желаний? У Лёвы не спрашиваю – чем больше работы, тем ему лучше; не корчи рожи, ты сам знаешь, что это так. А вот как справляется наш новый Разведчик?

Наташа глубоко задумалась, прежде чем ответить. Она уже привыкла, что сигналом к тому, что где-то рядом притаился носитель желания, лично для неё является раздражение, переходящее в грубость, но никак не могла себе этого простить. Ей почему-то казалось, что так получается от неопытности, и любой другой на её месте – ну вот Лёва, к примеру, – не стал бы принимать неприятные эмоции близко к сердцу, нашел бы способ от них уклониться.

– Новый Разведчик справляется плохо, – призналась Наташа. – Я становлюсь такой змеищей и гадиной, когда рядом появляется какой-нибудь носитель… Терпеть таких не могу, и себя в эти моменты – тоже.

– Никогда бы не подумала, что ты можешь кого-то не терпеть, – ввернула Марина Гусева.

– Ну, когда другие так себя ведут – это ещё ладно. Отойди и не смотри. А вот когда я сама распускаюсь – то отходить уже некуда. И стою я такая, совсем никакая: носитель злит, я себя злю, и вообще жизнь не удалась.

– А вот это не дело, – прервал её шеф. – К носителю ты можешь относиться как угодно – делу это не повредит, ты всё равно найдёшь способ прилепить к нему датчик. А вот себя в этот момент надо поддержать и понять. Пусть тебе и не нравится недовольная, капризная девица, в которую ты превращаешься, но ты подумай – ей и без того плохо, а ты ещё и ругаешь её, вместо того чтобы дружески обнять и погладить по голове.

– Ты, главное, пойми, что это – не насовсем, – вмешался Лёва. – Сейчас ты временно злая, а через десять минут – добрая и всё забыла. Когда у меня ухо пульсирует так, что уже непонятно, кто здесь главный – я или оно, – только такие мысли и спасают.

– Да сейчас я понимаю. Но когда доходит до дела – то снова не понимаю. И ведь обидно – вокруг столько хороших, даже отличных людей, а я вынуждена помогать самым гадким и неприятным. Это так несправедливо – выполнять желания тех, кто этого ни капли не достоин.

– Ну что же делать, если это единственный способ лишить их возможности тебя раздражать? – развёл руками Лёва. – Вспомни Машу Белогорскую – как она тебе вначале не понравилась!

– Вот уж да, не повезло ей, – смущённо улыбнулась Наташа. – Константин Петрович, а она сегодня вечером придёт?

– Ну… Кхм… – засуетился Цианид, зачем-то схватился за папку с бумагами и спешно принялся искать в ней несуществующий документ. – Сегодня у нас будет практическое занятие. Так что не мешайте, ей надо сосредоточиться.

– Да я просто соскучилась. И мне каждый раз так нравится убеждаться в том, что она меня больше не раздражает. Ведь гораздо легче знать, что неприятное ощущение проходит, как только желание носителя исполняется, и даже не просто знать, – а чувствовать, и возвращаться к этому ощущению снова и снова.

Лёва с гордостью взглянул на свою ученицу; его наставницы, Галина с Мариной, в своё время уверяли, что он, обучаясь мастерству Разведчика, умнеет просто на глазах, но он-то прекрасно понимал, какой он на самом деле бестолковый. Теперь, наблюдая за Наташей, он в этом окончательно убедился. Сам Лёва очень долго не мог понять, что боль ему причиняют не люди как таковые, а их пока ещё не исполнившиеся желания.

– Тебя же предупреждали, что у тебя талант, – мягко сказал Даниил Юрьевич, – и что если ты начнёшь его развивать, может произойти всё что угодно, поскольку ощущение Разведчика – непредсказуемая вещь.

– Лучше бы я не развивала этот дурацкий талант! – капризно сказала Наташа.

– А что, если бы талант у тебя открылся сам собой, как у меня? – напомнил Лёва. – И ты просто бесилась бы, не понимая, в чём дело, и не умея найти этому объяснение и извлечь пользу?

– Как же хорошо быть простым, непродвинутым Техником, – удовлетворённо констатировал Виталик. – Единственное, что тебе грозит, – так это звонок от одного из этих тонко чувствующих людей в самый неподходящий момент. Но телефон в крайнем случае можно и отключить. А вот в том, что можно отключить ощущение, я что-то не уверен.

– Жалко, что ты у нас такой непродвинутый, – покачал головой шеф. – Я-то надеялся, что вы начнёте сейчас доказывать друг другу, чья участь тяжелее и кто в нашем славном коллективе самый главный страдалец, а ты взял и всё испортил. За это я всех строго накажу – отправлю по рабочим местам. Несмотря на то что у нас в городе начался несанкционированный слёт носителей, работу мы прекращать не будем – и не с таким справлялись. А я тем временем с Кастором пошушукаюсь. Наташа, меня не будет какое-то время, не переключай звонки на мой аппарат. Константин Петрович, поставьте защитный колпак на мой кабинет, я всё здесь оставлю, как обычно.

Когда Даниил Юрьевич говорит, что он «всё оставит», он имеет в виду действительно всё: автомобиль, припаркованный в соседнем дворике, дипломат, мобильный телефон, костюм, галстук и физическую оболочку. А сам налегке отправляется к своему верховному начальству – ему, в отличие от живых, не надо записываться на приём и ждать визита несколько дней: он сам в состоянии найти Кастора и спросить его совета. Если, Кастор, конечно, ничем серьёзным в данный момент не занят и позволяет себя найти.

Наташа давно заметила, что в Тринадцатой редакции всё делается как-то удивительно слаженно: если кто-то один выскочил ненадолго в приёмную, чтобы отвлечься от работы и глотнуть кофе, то жди всех остальных, а с ними – и интересной беседы. Если носители целой толпой нагрянули в город – значит, этим дело не кончится: приедет какой-нибудь особо вредный писатель, да ещё вдобавок сверху спустят такой план продаж на месяц, что сестры Гусевы схватятся за все свои ножи и пистолеты разом. Если на этажерке с посудой стоят не все чашки, какие только есть в офисе: чистые, блестящие, одна к одной, – то значит, их нет там совсем. Вот как, например, сейчас.

Небольшим домашним смерчем в приёмную ворвался Виталик, с жалостью поглядел на пустые полки, заприметил на самом верху чашку, вполне вместительную и не слишком запылившуюся, подпрыгнул, настиг её, протёр рукавом и, прижимая к груди драгоценную добычу, рыскнул в сторону кофейного автомата.

– Давненько ты за собой посуду не мыл, – ласково-угрожающе сказала Наташа.

– Я как раз собирался, сейчас разберусь только с корреспонденцией! – с готовностью откликнулся из-за журнального столика Цианид.

– Да-да-да, сейчас помою! – выглянул из закутка, носящего гордое наименование «кухня», Лёва. Он жевал бутерброд с колбасой и держал наготове бутерброд с сыром, чтобы заранее запугать свой голод.

– Как приятно работать с такими ответственными людьми, – заявил Виталик, приплясывая рядом с кофейным автоматом в ожидании своей порции бодрящего напитка. – И почему, хотелось бы мне знать, у нас так мало посуды на этажерочке? Бьёте вы её, что ли?

– А на этажерочке у нас мало посуды потому, милый Виталечка, что вся она у тебя в комнатке распихана по самым недоступным уголочкам и присыпана пачечками черновичков! – неожиданно ехидным тоном сказала Наташа. – И вообще, ребята, не смейте сегодня ничего мыть – его сегодня очередь!

– Так, всё под контролем, – строго произнёс Цианид, и все присутствующие почувствовали, как комнату накрыло мягким непроницаемым колпаком. Это было последнее достижение Константина Петровича, которым он страшно гордился. Трюк с «осязаемой защитой» пока что не всегда ему удавался, но он упорно совершенствовался и обещал через пару недель окончательно закрепить результат.

– Наташа, только честно – кто тут из нас носитель? – кинулся к ней Лёва. – Кто тебя больше всех бесит? Виталька? Я ему морду набью! В смысле, – сначала мы по-быстрому исполним его желание, а потом уже морду.

– Вы серьёзно или опять дурака валяете? – удивлённо похлопала глазами Наташа. – Нет тут никого. Могу же я иногда просто так вредничать. Потому что, знаете, очень как-то надоело приходить утром на работу и обнаруживать, что посуда вся убежала. Виталик, ты сказку «Федорино горе» помнишь? Если не вернёшь всё, что у тебя в гнезде завалялось, я сама тебя побью!

– Ой! – сказал Техник и испуганно заозирался. Помощи и защиты ждать было неоткуда.

– Кстати, Виталик, – угрожающе произнёс Лёва, поигрывая, как метательным ножом, недоеденным бутербродом. – Ты мне когда пришлёшь информацию о дедушке Йозефе?

– Да я тебе её сразу же после летучки скинул, почту надо проверять, а не жрать, как не в себя!

– Тот бред, который ты мне прислал, – это и есть информационно насыщенная справка об авторе? Я ничего не путаю?

– Вот только не надо меня пугать, – испугался Виталик. – Не надо. Я тебе написал то, что думаю, – из самой глубины моего пылкого сердца!

– А мне не надо то, что ты думаешь. Подумать наши журналисты пока ещё и сами в состоянии, только этим и занимаются. А вот информацию искать им лень. Это нетворческий процесс. Поэтому они такое иногда выдумывают, что в Москве все под столами от смеха валяются, а виноват, как всегда, я. Так что ты это, давай помоешь посуду – и подготовь мне нормальную справку: кто он, когда родился, что написал, чем известен. Премии там всякие, если есть.

– Конечно, есть, куда же без них. Это каждый дурак знает, – опешил Виталик. – Серьёзно, это можно везде найти, в три клика, максимум – четыре. Да хотя бы в Википедии. Я думал – тебе действительно интересно мнение разбирающегося человека.

– Мнение мне интересно, но не требуется. А требуются – факты. Их нет в том сочинении, которое ты мне скинул.

– Меня здесь не ценят. И это факт, – пожаловался кофейному автомату Техник и сделал большой утешительный глоток эспрессо.

– Ну-ка не капризничай, ты знаешь, что все мы тебя очень ценим, – примирительно сказала Наташа, – Но ты – давний поклонник Бржижковского, и тебя интересует совсем уж высшая математика: ты всё читал и всё знаешь наизусть. Это – хобби, ты уделяешь ему столько времени, сколько не жалко. А журналистам, о которых говорит Лёва, по несколько раз на дню приходится писать о самых разных людях.

– Это их проблемы! – строптиво повёл плечом Виталик. – Они сами выбрали эту профессию, раньше надо было думать.

– Да, но мы сейчас говорим не об их проблемах, – вмешался Константин Петрович, – а о наших. Лёва – поправь меня, если я ошибаюсь, – хочет, чтобы они не допустили нелепых фактических ошибок.

– Ага. А то в прошлый раз, когда мы презентовали «Мою жизнь на сцене», какой-то гад прибавил примадонне десять лет. Она даже хотела киллера нанять – вовремя отговорили, а мне потом от начальства досталось, – поёжился Разведчик.

– Не думаю, что господин Бржижковский станет читать то, что о нём напишут, – продолжал ерепениться Виталик, – но если этим вашим журналистам в самом деле важнее всем известные факты, а не мои удивительные открытия, то и не жалко. У меня на компе на диске Цэ в папке Не рабочее/Личное/Хобби/Пока интересное/Книги/Это пятъ/Бржижковский/Архив/ Всякое/Факты как раз лежат нужные тебе файлы, они так, по-моему, и называются: биография, библиография и что-то там ещё такое, как раз как ты любишь. Возьми их сам, и вопрос закрыт.

– Ага, – с уважением кивнул пиарщик, у которого на диске Цэ было всего две рабочие папки: «Надо сделать вчера» и «Можно сделать сегодня»; прочие файлы валялись бесформенной кучей в «Архиве», куда Лёва уже год боялся заглянуть. – А путь на бумажке слабо записать? А то я запомнить не успел.

– Мне кажется, что запоминать необязательно. На удивление логичная конструкция, – заметил Константин Петрович. – Что ж у тебя в остальном-то такой беспорядок?

– Эх, Цианидушка, – задушевным тоном произнёс Виталик, – если бы можно было сесть за стол, кликнуть двадцать раз по углам комнаты, извлечь из них все грязные чашки, сложить в одну папку, нажать кнопку «вымыть», перенести при помощи мышки из моего кабинета на этажерку, а потом то же самое проделать с остальным добром, которое у меня в кабинете скопилось, то я был бы самым образцовым чистоплюем в мире.

– Раз можешь навести порядок в компьютере – значит, везде можешь! – отрезал Константин Петрович. – Всё лишнее долой с рабочего стола! Какой порядок будет у тебя на столе – такой порядок будет у тебя в голове!

– Ты хочешь, чтобы в голове у меня было пусто? – удивился Виталик. – Я на это пойти не могу.

– Надо себя заставлять! Жизнь состоит не только из удовольствий!

– Да, я это заметил, спасибо, – насмешливо кивнул Виталик. – Она ещё состоит из радости, блаженства, неги, счастья и предвкушения всей этой благодати в оставшиеся скромные мгновения бытия. Так, хозяюшка, а где тут у нас текстовыделителей подрезать можно?

– Для этого тебе придётся забраться на табуретку и два раза кликнуть по левой дверце вон того шкафа, – тут же ответила Наташа.

– А почему два раза? – насторожился Виталик.

– Потому что она иначе не открывается. Константин Петрович не хочет давать денег на ремонт, говорит: вот когда само отвалится, тогда просто всё заменим.

– Эй, когда это я такое говорил? – изумлённо спросил Цианид, наблюдая за тем, как Виталик пододвигает к нужному шкафу табурет, взбирается на него, дважды щёлкает по неисправной дверце и с интересом глядит на неё, когда она всё-таки отваливается и оказывается у него в руках. – Впрочем, неважно. Теперь-то уж точно придётся вызывать мастера.

Худощавый молодой человек ростом чуть выше среднего вышел из кофейни, попрощавшись со своей улыбающейся румяной сменщицей Тарьей, и неспешно побрел домой, машинально приглаживая длинные пряди волос, выбившиеся из-под банданы. Вообще-то супервайзер строго следил за тем, чтобы «все патлы были убраны, а не летели клиентам в тарелку», но сегодня супервайзер злобствовал где-то на другом конце города, так что Джордж вполне мог позволить себе не думать о подобных унизительных мелочах. Домом он уже пару месяцев называл квартиру, которую они с друзьями сняли в Хельсинки, а настоящий его дом остался в Санкт-Петербурге – и, кстати, большой вопрос, его ли это был дом или папин, равно как и всё прочее добро, которым он некогда владел, а потом безрассудно продал первому встречному.

Перед тем как вернуться в ещё не вполне обжитое, но уже любимое жильё, можно было погулять, отключиться от забот дня и отдохнуть от людей. Потому что в компании Анны-Лизы и Дмитрия Олеговича всегда надо быть настороже, чтобы в очередной раз не нарваться на насмешки.

Обычно он пешком добирался до паромного терминала, некоторое время глядел на воду, воображая себя в Новой Голландии, затем, поймав знакомое ощущение, углублялся в переплетение дворов и представлял, что он снова в Питере и каждая трещина в асфальте, каждый кирпич в стене, каждая чайка в небе – знакомые, привычные, свои. Потом сказка заканчивалась вместе с чередой таких родных дворов и зданий, и он снова оказывался мальчиком, заблудившимся в джунглях: все вокруг – одной с ним крови, но ни слова не понимают по-нашему.

Прихватив в магазине упаковку пива и рыбных полуфабрикатов, он возвращался в настоящее. Всё вышло не так уж плохо. Да ладно, пока двух этих насмешников нет поблизости: всё вышло, прямо скажем, отлично!

– Как же я люблю свою работу! – заявил Джордж ещё с порога и начал степенно и неторопливо, как и подобает честному пролетарию, снимать верхнюю одежду и аккуратно развешивать её в гардеробе.

Услышав шум, Дмитрий Олегович покинул гамак, который он повесил в своей комнате и усиленно обживал в редкие спокойные послеобеденные часы, когда у него не была запланирована очередная встреча с носителем. Гамак был неудобный, резал спину, в нём укачивало, но Дмитрий Олегович с детства мечтал о собственном гамаке, и только здесь сумел эту мечту реализовать, поэтому не жаловался. Выглянув в коридор, он убедился в том, что ничего сверхъестественного не произошло – просто один новоиспечённый герой труда опять оттрубил две смены в ближайшей кофейне, потоптался возле паромного терминала, покружил по дворам и теперь счастлив по уши.

Джорджу не удалось сохранить в тайне свои ностальгические прогулки. Анна-Лиза ещё три недели назад выследила его – ей показалось, что их приятель слишком поздно возвращается с работы. «Мне кажется, что он тут кому-то крутит шашки!» – по секрету сообщила она Дмитрию Олеговичу. Тот чуть из гамака не вывалился от неожиданности, но постарался сохранить достоинство и лениво поинтересовался, кому это может помешать. «Нам лишние свидетели не нужны!» – отрезала валькирия, загримировалась так, что сама себя потом не узнала, и отправилась шпионить.

«Какое у него большое и чистое сердце! – шмыгая носом, докладывала она на следующий день. – Я бы не смогла мёрзнуть на берегу, чтобы переносить мысли в родной город!» – «Может быть, он переносит мысли на ту, с которой крутит шашни?» – предположил Дмитрий Олегович. «Про людей так не бывает, – очень серьёзно ответила Анна-Лиза. – Он смотрит насквозь тебя – ив его глазах отражается шпиль Петропавловской крепости». – «Браво, – из гамака раздались жидкие аплодисменты, – ещё немного, и ты вполне сможешь встать рядом с ним, и в твоих глазах тоже будут отражаться шпили и ангелы. Кстати, раз наш клиент немного оттаял – то можно продолжить. Сколько в прошлый раз на кону было? Пять тысяч? Округлим до десяти, если не боишься – и полный вперёд». – «Зачем мне бояться? Всё равно я надорву тебя сзади!»

Если бы Джордж узнал, что за его душой вновь начали охотиться два высококлассных шемобора, он бы отговорил их от этой глупой затеи: желания и эмоции были у него по-прежнему под контролем, не подкопаешься. Но он так и не понял, кто живёт рядом с ним, несмотря на то что Анна-Лиза и Дмитрий Олегович вели разговоры о работе прямо при нём, зачастую даже пуская его под защитный колпак. Но какое ему было дело до бизнеса этих двоих, какое ему было вообще дело до бизнеса – у него теперь была настоящая самостоятельная работа, настоящая самостоятельная жизнь и настоящая самостоятельная тоска по родному городу.

Дмитрий Олегович поджидал друга за круглым столом в гостиной: Анна-Лиза отлучилась по своим делам, и надо было воспользоваться этим шансом, чтобы выведать, выспросить, вызнать, а может быть, сразу и договор заключить, чтобы два раза из гамака не вставать.

– Тебе ещё не надоело быть обслугой? – кинул он пробный камень. И попал. Вернее, попался.

– О чём ты говоришь! – энергично воскликнул Джордж. – Самому работать – это совсем не то же самое, что руководить!

– Да что ты говоришь? Просто потрясающее открытие.

– Серьёзно. Это гораздо-гораздо интереснее!

– Кто бы мог подумать! Отчего же тогда тысячи тысяч мальчиков и девочек только и мечтают о том, чтобы руководить, а не работать?

– Когда я ещё ничем не руководил, я тоже мечтал командовать, ты же помнишь, – усмехнулся Джордж и сел напротив. – И эти твои тысячи тысяч тоже наверняка просто не знают, как горек хлеб топ-менеджера.

– Бедненькие топ-менеджеры, вынужденные есть горький хлебушек по две тысячи рублей за буханку. Едят и давятся, давятся и едят – а то как же. Вопрос престижа. Впрочем, постой, топ-менеджером всё же был твой папа. А ты просто присматривал за доверенным тебе рестораном, который ты так хорошо, надо признаться, оформил.

– Не спорю, – легко согласился Джордж. Освободившись от папиного подарка и став свободным человеком, он теперь спокойно воспринимал все упоминания о прежней своей несамостоятельной жизни. Эта история уже закончилась, она осталась там, далеко, в Петербурге, а Джордж теперь стал героем нового фильма, сценарий которого написал сам.

– Ты хоть знаешь, что стал кумиром местных школьниц? – лениво поинтересовался Дмитрий Олегович, отметив, что старые методы на друга больше не действуют, значит, надо срочно придумывать новые способы его растормошить. – У тебя целый сонм поклонниц, и некоторые из них даже имеют наглость звонить в дверь нашей квартиры. Кажется, мои скудные познания в финском языке приводят их в восторг.

– А чего ты хотел, если до сих пор не можешь выучить никаких слов, кроме «спасибо» и «вот дерьмо», – пожал плечами Джордж. Сам он оказался куда более способным.

– Ты знаешь, вот как-то мне до сих пор хватало моего скромного словарного запаса, – огрызнулся господин Маркин, не заметив, что роли поменялись: теперь не он поддразнивал своего старого школьного друга, а ровно наоборот. – Если ты у нас такой полиглот, – объясни бедным девочкам, что ты законопослушный обыватель и им нечего с тобой ловить…

– Завидуешь, что ли? – прищурился Джордж. – Нечему тут завидовать. Во-первых, я в этом городе, кажется, действительно стал законопослушным, как заяц из «Ну, погоди!». А во-вторых, крошки понятия не имеют, какой я есть. Они видят молчаливого иностранца, который приехал неизвестно откуда, варит им кофе, улыбается, говорит с очаровательным акцентом и вообще является неким таинственным лирическим героем, на девяносто процентов выдуманным ими самими!

– С какой любовью ты себя описываешь, – даже заслушался Дмитрий Олегович. – Я, кажется, начинаю понимать, что они в тебе находят. Неплохо устроился. А мы-то ещё думаем, почему ты вечно так поздно возвращаешься с работы. Теперь будем радоваться, что ты вообще удостаиваешь нас своего драгоценного внимания, о молчаливый иностранец с очаровательным акцентом!

– Где я устроился, где? – разозлился Джордж. – А тебе кто мешает устроиться так же? Что, я уже не имею права по городу погулять? Должен перед вами за каждый чит отчихиваться? Тьфу, за каждый чих отчитываться?

Дмитрий Олегович ненадолго задумался – заставить Джорджа отчитываться за каждый чих было бы забавно, хотя и утомительно: он ведь старательный, начнёт и вправду километровые отчеты писать.

«Не нужны нам твои отчёты. У тебя всё и так на лбу написано», – подумал он чуть погодя.

«Тогда читай по буквам: О.Т.В.А.Л.И.»

«Какое-то незнакомое финское слово. Лень идти за словарём».

Хлопнула входная дверь, затем послышалась затейливая ругань на всех языках мира. А вскоре в гостиную, на ходу скидывая шубку, шляпку и ботфорты, ворвалась Анна-Лиза. Не обращая внимания на своих соседей, она потянулась к бару.

– Всё в порядке? За тобой не гонятся? – спросил Дмитрий Олегович, вклиниваясь между «мёрде» и «доннерветтером».

– Чёрт бы побрал этих чёртовых суеверующих крестьян! Строящих из себя чёртову богему!

– Так за тобой никто не гонится? – повторил Дмитрий Олегович чуть настойчивее.

Анна-Лиза наконец-то нашла то, что искала, налила в стакан виски, одним глотком опустошила его и потянулась за следующей порцией, бросив через плечо:

– Не писай в кипяток. Никто за мной не гонится.

В полном молчании она выпила ещё два стакана, потом подобрала брошенную на пол одежду и унесла её в гардероб. Вернулась она совершенно в другом настроении – о недавней буре напоминали только бутылка виски и пустой стакан на полке бара.

– Теперь представляйте себе, что было, – весело сказала Анна-Лиза, усаживаясь за стол между Джорджем и Дмитрием Олеговичем. – Ты, Йоран, подвинься. А ты, Димсу, не сутулься. Слушайте, как я поехала по делу. Клиент захотел встречаться на бензоколонке в Западной Пакиле. И знаете, зачем ему это понадобилось? Чтобы накапать на меня святой воды. Так нет, он не накапал, как приличный человек, он плеснул в меня из трёхлитровой банки! Макияж на свалку, причёска на свалку! Спасибо, хорошо подписали договор.

– То есть не подписали, – уточнил Дмитрий Олегович.

– Да, Димсу, браво-бинго! ты угадал, не подписали. Целая банка воды зимой – это вместо договора!

– Святой воды? Ты сказала – святой воды? О, это крайне серьёзно! – Дмитрий Олегович с притворным волнением вскочил с места. – Я должен немедленно тебя осмотреть.

– Что ещё такое?

– Ах, что за безответственность, дружочек? Нам с тобой очень опасно подвергаться воздействию так называемой «святой воды». Учёные доказали, что она содержит в себе изотопы водорода, плохо влияющие на людей нашей профессии. Причём, в зависимости от стажа работы усиливается и опасность. Ну вот, что я говорил – у тебя на руке ожог!

– Это было в насмешку? – оттолкнула его Анна-Лиза. – Отстань, я обожглась ещё утром!

– У меня где-то был отличный крем от ожогов, – поднялся с места Джордж. – Надо только найти, я сейчас принесу.

– Тебя облили святой водой, это понятно, – уже серьёзным тоном произнёс Дмитрий Олегович, как только за Джорджем закрылась дверь его комнаты. – Что было дальше? Что ещё творил этот беспредельщик?

– Крестное знамение творил. Молитвы читал. С тобой не бывало ещё? У меня уже это не впервые. Один стрелял серебряной пулей, но пуля застряла в стволе. Ведь она была самодеятельная, из чайной ложки. Но сегодняшний просто бешено меня довёл! Он был борцом против мирового зла, а знаешь, кто был злом? Я! Возмущён?

– До глубины души!

– Он сказал, что выманил меня нарочно. В незаселённое место, где адское пламя без вреда меня может поглотить.

– На бензоколонке в Западной Пакиле, – кивнул Дмитрий Олегович. – Самое место для адского пламени. Он уже раскаивается?

– Если к нему пришло сознание. Я применила к нему запрещённый удар, потому что у него за спиной стояло ещё две канистры. Не хотелось знакомиться, что там внутри – святая вода или адский бензин. Прощаясь, я сказала: «Ты купил фальшивую святую воду у китайцев, и от неё я стала ещё злее! Ты ещё приплатишь мне за это шапито! Я ухожу невредимая, а до тебя доберусь во сне!»

– Браво! Прекрасно сказано! Он же теперь несколько дней спать не будет! А потом сам к тебе приползёт и договор принесёт в кожаной папке с золотым тиснением. Подписанный, в трёх экземплярах.

– В этом сомневаюсь. Он сказал, что перетерпит любые искушения. В этом городе становится всё труднее работать. Я устал и хочу на пенсион!

– Вот не знал, что ты думаешь о себе в мужском роде.

– Это думаю не я, а мой автопилот, – отрезала Анна-Лиза. – Он устал и хочет на пенсию, а я хочу дать ему отдых или найти интересное делишко. Нам скучно и тесно в этом одинаковом мире. Люди думают, что купят за деньги всё, что захотят. И поэтому не хотят то, чего они ни за какие деньги не купят.

– Милый автопилот и славная Анна-Лиза! У меня для вас есть потрясающая, сногсшибательная новость. Как видно, у меня на родине снова грянул какой-нибудь финансовый кризис, и люди вновь научились хотеть того, чего за деньги не купишь. Сегодня я связывался с куратором, и он порекомендовал нам прогуляться в Санкт-Петербург, потому что там по улицам бродят несметные толпы носителей и некому с ними работать.

– Ты говоришь – нам?

– Тебе и мне. Ведь вы же теперь работаете в группе, сказал мой куратор.

– А про Йорана говорил?

Когда шемоборское начальство – не самое главное, но и не простые менеджеры-кураторы – прознало о том, что Анна-Лиза и Дмитрий Олегович работают не вдвоём (что уже странно для представителей этой профессии, но не возбраняется, особенно если идёт на пользу общему делу), а втроём, причём третий их коллега – простой человек, непосвященный и слабый, нарушители были по очереди вызваны на невидимый ковёр и почувствовали на себе, как страшен может быть гнев начальства, пусть и не самого главного. Прочувствовать-то прочувствовали, но Джорджа в обиду не дали.

– Да ничего они с ним не сделают, это было так – шутка боссов. Мы же подписали отказ от претензий в случае, если по его вине с нами произойдёт несчастный случай, так что расслабься. Тем более, его автопилот умнее наших двоих, вместе взятых: почуял, что лучше ему не знать о некоторых подробностях нашей работы, и начал включать защиту наоборот.

– Это ты опять в ироническом смысле?

– Да нет, теперь я серьёзно. Защита наоборот действует так же, как и обычная защита. Только спасает не секретную информацию от случайного свидетеля, а самого свидетеля от опасной секретной информации. Во многом знании – многие печали. Ну ты, наверное, всегда это знала, вон какая ты бодрая и весёлая, не то что я – сижу, бывало, раздумываю об отвлечённых материях, печалюсь почём зря.

– Как можно вывернуть защиту наизнанку?

– Ну если представить, что наши разговоры – музыка, свободно льющаяся из радиоприёмника, то защита – это что?

– Сам радиоприёмник?

– Наушники. Выставляя защиту, мы с тобой надеваем наушники и продолжаем слышать музыку, а все остальные – нет. А когда мы не выставляем защиту в компании Джорджа, то получается так, будто мы можем пользоваться наушниками, но ленимся или, что ещё хуже, выдаём третий комплект нашему другу. А он в гробу видал всю эту музыку. Ему больше нравятся политические дискуссии, к примеру. Или он просто спать хочет, а мы тут врубили своё «буц-буц-буц». Поэтому он затыкает уши и спокойно ложится. Вернее, если уж быть совсем точным, сам Джордж ничего не делает. Приходит его автопилот – послушный камердинер, – заглушает наши разговоры, поправляет подушку, выключает свет – и всё, тайна защищена от постороннего человека. Вернее сказать, сам человек защищен от опасной тайны.

– Значит, ничего не стоит на пути у нас и у этого защищенного со всех сторон человека? И надо ехать в Петербург, где все уже отбиваются от носителей, которые знают, что договор подписывать – это хорошо, а святой водой обливаться – плохо?

– Ничего не стоит на пути. Почти. Только у Джорджа работа, в которой он души не чает. Впервые вижу эту снулую рыбу в таком приподнятом расположении духа.

– Приподнялся здесь – приподнимется везде, – отчеканила Анна-Лиза и снова потянулась к бутылке виски. На этот раз Дмитрий Олегович решил составить ей компанию. Очень скоро из своей комнаты вернулся Джордж с тюбиком крема от ожогов. Передавая крем Анне-Лизе, он многозначительно оглядел стол и сообщил, что, пока аристократы дуют вискарь натощак, пролетарии планируют попивать пивко под хорошую закуску, и неспешно двинулся в сторону кухни. Аристократам ничего не оставалось, как отправиться за ним следом.

Спустя пару часов этой троицей было принято целых два разумных решения. В Питер – ехать. За пивом больше – не ходить.

Большую часть некогда первого этажа особнячка Тринадцатой редакции, постепенно ставшего этажом подземным, именуемым для удобства подвалом, занимает книгохранилище. Благодаря отвратительной репутации Мёртвого Хозяина Дома, издательство «Мега-бук» арендовало его у последнего владельца за такую смехотворную сумму, что не было даже и речи об аренде дополнительного складского помещения где-то на окраине. Поэтому с самого первого дня офис и склад прекрасно сосуществуют под одной крышей, на радость экономным владельцам компании и бережливому Константину Петровичу.

Заблудиться на складе проще простого: все промежуточные владельцы здания начинали перепланировку именно с первого этажа. Но стоило им только приступить к строительным работам, как из-под земли доносился гул, или из стены выходила бледная фигура в чёрном сюртуке, или с потолка начинала капать кровь, или происходило ещё что-нибудь в высшей степени неординарное – Мёртвый Хозяин не любил повторяться, – и строительство заканчивалось.

Завернув под лестницу и спустившись по скрипучим деревянным ступеням, Виталик поставил на пол коробку со снедью и задумался: ничего не забыл? С тех пор как Гумир поселился у них в подвале, к обязанностям Техника добавилась ещё одна: следить за тем, чтобы у компьютерного гения всегда была еда и чтобы никто не мешал ему трудиться. Пока желание носителя – «оставьте в покое и дайте работать» – исполняется, чутким разведчикам Лёве с Наташей ничего не грозит. И всем остальным тоже ничего не грозит. Потому что даже привычный ко всему Кастор заметил, что держать в подвале носителя – это почти так же увлекательно, как жить на вулкане. Чуть только дела пойдут не так – его желание вновь активизируется, привлекая к себе (а значит, и к тайному убежищу мунгов!) толпы шемоборов.

«Ну, сейчас бояться нечего. Даже если Цианид свихнётся и попытается припахать Гумира к работе, смертоносный шемоборский отряд доберётся до нас не сразу. Вокруг столько желающих что-то желать, проще заняться ими, чем бродить по нашему лабиринту!» – легкомысленно подумал Виталик, подхватил коробку и, размышляя о странном нашествии носителей, углубился в складские закоулки.

Всякий раз он спускается в подвал практически как в царство мёртвых: здесь очень легко, всего один раз свернув не в ту сторону, попасть в ловушку, выбраться из которой простому смертному не под силу. В этом лабиринте ориентируются только сестры Гусевы, да ещё Гумир, пристрастившийся бродить по складу в моменты острого творческого кризиса, когда ему кажется, что его гениальное детище не заработает никогда.

Пройдя мимо душевой, Виталик вновь задумался о странном нашествии носителей, миновал точку невозвращения – и пришел в себя только после того, как окончательно заблудился и уткнулся носом в тупик.

– Поздравляю, – мрачно сказал он себе, – здесь ты и сдохнешь, и только через сто лет бригада грузчиков найдёт твои истлевшие косточки.

Виталик очень живо представил себе, как будут истлевать его косточки, как треснут под каблуком проводящей на складе инвентаризацию Галины Гусевой его очки… Он поставил коробку с провизией на пол и уткнулся лбом в стену, сложенную, как из бетонных блоков, из пачек с книгами.

– В следующий раз… Если следующий раз будет, конечно, а я не издохну тут, доев последний бутерброд… буду рисовать на этих пачках указующие знаки. Типа стрелок.

Виталик оглядел глухую стену, доходящую до самого потолка, – разобрать её не получится: десятки, а то и сотни килограммов разумного, доброго, вечного, заключённого в пачки, упадут ему на голову и в два счёта раздавят. Ну или хотя бы покалечат. «И не факт, что удастся дотянуться до телефона, чтобы позвонить 01, 02 и 03».

– Тук-тук – кто там? – Пленник лабиринта постучал себя пальцем по лбу.

Для экстренной связи с Гумиром сотрудники Тринадцатой редакции используют секретный номер ICQ. Достаточно было отправить ему сообщение с описанием компьютерной проблемы – и проблема через некоторое время решалась как бы сама собой. Виталик достал из кармана телефон, запустил ICQ и, молясь о том, чтобы Гумир не был занят чем-то очень важным, написал: «Я заблудился у тебя в подвале. Стою у стены из „Лечения пиявками икоты и зевоты". SOS!»

Через пару секунд пришел ответ:

«Дебил. Стой, где стоишь».

Это означало, что помощь уже близко.

– Не знаю, как и благодарить-то тебя! – восклицал Техник, шагая вслед за Гумиром. Коробку с едой компьютерный гений решил донести до своей берлоги сам – а то мало ли, вдруг «дебил» опять заблудится?

– Пустяки, – бросил он через плечо, – позвонил бы кому-нибудь, тебя бы нашли. Слушай, а что, это «Лечения пиявками икоты и зевоты» кто-то покупает? Совсем, что ли, ума нет?

– Покупают, покупают. Галина с Мариной как раз сегодня говорили, что на них большой спрос… И что в прошлый раз мы потеряли… потеряли… Бинго! Мы их снова нашли. Сможешь показать тёткам Гусевым это гиблое место с пиявками?

– Да не вопрос.

От стены с пиявками до логова Гумира было не так далеко – Виталик мог бы выйти и сам, если бы не впадал в панику. Чтобы как-то отблагодарить своего спасителя, Техник обмахнул маленький столик сравнительно чистой тряпицей и проворно начал раскладывать на нём провизию.

– Это тебе от меня, это от Наташи. Это от Лёвы – зацени, какие он пироги печь умеет. Эту хрень консервированную я бы тебе не советовал – мне кажется, она у Цианида дома год в холодильнике провалялась. Вот каша быстрорастворимая. Меня когда на хавчик один раз пробило – только ей и насытился. На, на, покушай.

– Ты со мной как с собакой, – покачал головой Гумир, осторожно принюхиваясь. – Я, кстати, куда лучше собаки. Собака просто лает на воров, гав-гав, а я слова им говорю.

– Какие слова? – заинтересовался Виталик.

– Ругательные.

– А к тебе что, воры проникли?

– Представляешь – взяли и проникли, – с ласковой угрозой кивнул Гумир, – сами собой. Потому что кое-кто не закрыл окно в своём кабинете. Проморозил всё помещение насквозь, да ещё и дегенерат этот умственный сюда прилез.

– Так мой кабинет на втором этаже, а ты – тут, – растерялся Виталик.

– А я как раз пошел искать, откуда это так холодом тянет. Зима наступила, если ты не заметил.

– Да нет, я как раз заметил, – признался Виталик. – А вор чего?

– Чего? Залез в твой кабинет и завис. Там же у тебя как: бери, что хочешь, да я ничего из этого не хочу. Как на помойке, только мусору больше.

– Я бы на твоём месте не осуждал ближнего. – Виталик многозначительно оглядел Гумирову берлогу.

– Ладно, твой кабинет – твоё дело. А тот анацефал меня как увидел – так и попятился. Очень испугался. Говорит: «Хозяин, ты вернулся?»

– А ты что?

– А я ему так грозно: «Кто пришел мне мешать? Убью!» Ну и выругался. Чтоб страшнее было. Он – в окно, и тикать. А ещё говорят – незваный гость хуже татарина. Да хуже меня никого и быть не может, вон как незваный гость быстро драпанул!

– Он тебя за Мёртвого Хозяина принял! – заржал Виталик. – Вот почему бабки сегодня шептались. Ай да молодец ты!

– Какого ещё такого Мёртвого?

– Это местная легенда такая, – не стал вдаваться в подробности Виталик. – Якобы в этом доме раньше обитал злой дух, типа привидения. И всем вредил. Местные его прозвали Мёртвый Хозяин.

– Ха, так этот идиот меня за привидение принял? А если кто в следующий раз полезет, чего делать?

– В следующий раз я всё-таки постараюсь окна закрывать. Ну а если не постараюсь… Тогда смело говори: «Кто пришел тревожить мой покой?» Можешь повыть ещё, я разрешаю.

– Вот я и говорю – как собака у тебя. Хорошо хоть меня родители Мухтаром не назвали, а то могли ведь такую подляну подкатить. Ладно, давай-ка я поем, в самом деле. Со вчерашнего дня, не отрываясь, за компьютером сижу.

– Я чайник поставлю? – преданно заглядывая в глаза и. о. Мёртвого Хозяина спросил Виталик.

– Ты поставишь. Сейчас за водой пойдёшь, заблудишься, мне тебя опять из пасти у лечебных пиявок вырывать? – проворчал Гумир. – Сам схожу!

После того как продуктов на столе значительно поубавилось, а чай был заварен и неторопливо разлит по щербатым чашкам, Виталик решил задать Гумиру вопрос, мучивший его со вчерашнего вечера:

– Скажи, а может такое быть, что некое явление вдруг начинает повторяться чаще, чем ему положено, да ещё и совпадает по нескольким параметрам, чего вообще быть не может.

– По нескольким – это по скольким?

– По трём.

– Мало. Добавь хотя бы два, лучше больше. И потом, смотря что это за явление.

– Я тебе лучше на схеме покажу, вот, я схему набросал. – Виталик достал из кармана сложенный вчетверо листок, аккуратно его развернул и положил на стол перед Гумиром. – Смотри, это – желания. Все эти линии. Они – выполнимые, причём выполнимые без ущерба для кого бы то ни было, а ещё – носители желаний раньше не были никем замечены.

– А в среднем эти факторы – выполнимость, незамеченность и что ты там ещё сказал – в общей выборке с какой периодичностью повторяются?

– Ну в целом так. Каждый из рассматриваемых по отдельности – всегда оказывается более вероятным.

– То есть в этом нет ничего удивительного. Удивительно то, что само явление, которое мы для удобства называем желанием, повторяется чаще, чем обычно, поэтому кажется, что совпадений слишком много. Так что надо либо попытаться дать объяснение этому, либо найти ещё несколько параметров и тогда уже делать вывод.

– Параметров? А какие ещё могут быть параметры?

– Какие угодно. Время возникновения процесса, место, спонтанность…

– Спонтанность – это как?

– Ну, например, растут на яблоне яблоки – сами по себе. Спонтанно. От природы. А потом приходит садовод-селекционер и говорит: пусть половина яблок будет грушами. А ты, если не знаешь, что приходил этот селекционер-чудила, потом ломаешь голову: откуда это на яблоне половина яблок – груши?

– То есть ты думаешь, что пришел кто-то и начудил что-то? И если время и место совпадают, то останется только найти этого селекционера?

– Я этого не говорил. Я вообще понятия не имею, о чём ты и какой процесс обозначаешь словом «желание». Так, просто высказал предположение. Стоп, ты сказал – время и место?

– Ну да! – с надеждой повторил Виталик. – Ты догадался, в чём дело?

– Так, уходи, мне некогда. – Гумир уже сидел за компьютером. – Ну точно, время и место, время и место, и тогда – да.

Виталик молча убрал со стола, прихватил пустую коробку и незаметно удалился. На этот раз он не заблудился, хотя мысли его опять были далеко-далеко. Дойдя до своего кабинета, он уже почти придумал, как можно считать с датчика время возникновения желания.

Иногда, когда с человеком вдруг начинает происходить всё правильно – с его точки зрения правильно, так, как он сам для себя придумал и долго-долго мечтал, и это «правильно» становится настолько очевидным, что глупо скрывать, – окружающие перешептываются: продал душу дьяволу, не иначе! А человек и не думал ничего продавать, он наоборот – снял свою душу с торгов, каких бы то ни было, и она, перестав быть товаром, наконец-то обрела желанную свободу и с лёгкостью получила всё, что ей причитается.

Маша Белогорская не задумывалась о том, что из врождённой грамотности можно извлечь материальную выгоду, наивно полагая, что ничего особенного в этом умении нет. Оказалось – можно, и ещё как. Столько вокруг неграмотных людей. Особенно среди писателей. Если за ними не вычитывать книжки – получится позор и стыд.

– Всегда любила перечитывать книги, а тут – такая удача! С первого раза пропускаешь столько интересных подробностей. Ведь гонишься-то за сюжетом, скорее-скорее, а подробности как будто нарочно отвлекают. Хотя при втором и третьем прочтении расцветают именно они. Ради них-то как раз и стоит перечитывать книги. Так что теперь я буду сначала знакомиться с сюжетом, вычитывая текст, а затем, уютно устроившись в кресле, смаковать подробности.

– Это поначалу! – предостерёг её Шурик. – А потом привыкнешь, и будешь вычитывать, не обращая внимания на сюжет, и подробности тебе эти будут даром не нужны.

– Посмотрим, – загадочно улыбнулась Маша и забрала первую корректуру на дом.

Единым махом сбылись сразу все её желания – чтобы компания интересных людей, творящих самые настоящие чудеса, приняла её к себе, чтобы можно было читать столько, сколько душе угодно, чтобы работать по ночам, когда все спят, внимательно вчитываясь в безграмотные и не очень строки, чтобы каждый день узнавать что-то новое и чтобы… да нет, ей показалось.

Просто Константин Петрович старается развить её талант, вот и всё, и к остальным он так же добр и заботлив. Знала бы девушка, каким нечеловечески «добрым» и феноменально «заботливым» может быть коммерческий директор Тринадцатой редакции!

Даже здоровье любимой мамочки пошло на поправку. Едва только Маша сообщила ей о том, что она вновь устроилась на работу, Елена Васильевна охнула, схватилась за сердце и заболела смертельной, неизлечимой, неизвестной науке (и участковому врачу) болезнью.

– Ты должна взять больничный по уходу за больной немощной старухой! – простонала она. – Чувствую, что на этот раз недолго мне осталось мучиться!

Но когда выяснилось, что Маша может совмещать заботу о немощной старухе со своей новой работой, болезнь как рукой сняло. Ну не чудо ли?

Впрочем, в остальном всё было без изменений: каждое утро мать распахивала дверь в Машину комнату и голосом старшей пионервожатой из лагеря для особо ленивых детей кричала:

– Вставай, бездельница! Солнце уже высоко, а ты всё ещё дрыхнешь, лахудра! Кто рано встаёт – тому Бог даёт! А кто поздно встаёт – тому поддаёт! Чем ты всю ночь занималась? Книжки до утра читала? Ночью спать надо, а не заниматься незнамо чем! Чем дурью маяться, мужика бы себе нашла. Замуж тебе пора, а то не возьмёт никто скоро, даже если мы приплатим!

Елена Васильевна словно не понимала, что её дочь по ночам читает не для удовольствия, а потому, что в этом заключается её работа. И делает это не из духа противоречия, заставляющего её работать тогда, когда все прочие люди спят и видят сны, а потому, что днём ей не удаётся сосредоточиться: матери всегда есть чем её отвлечь.

– Ну что, меня никто не слышит? Не притворяйся спящей, я вижу, что ты моргнула! Долго я ещё ждать буду? Завтрак давно на столе, хочешь, чтобы всё остыло?

Маше казалось, что месяц назад мать начала готовить завтрак на две персоны только для того, чтобы у неё был ещё один повод разбудить её пораньше, осудить и отругать.

– Кудрявая, что ж ты не рада весёлому пенью гудка? – пропела Елена Васильевна и уселась за стол, давая понять, что из этой комнаты она не уйдёт, пока своего не добьётся.

– Я не кудрявая! – обиженно сказала Маша.

– Вот лентяйка, а! Я так и подумала, что ты давно уже проснулась и лежишь в кровати, лодырничаешь! Давай-давай, подъём. Я сегодня оладушки испекла. Как ты любишь.

Маша села в кровати и удивлённо уставилась на мать.

«Оладушки как ты любишь» – с яблочным вареньем и сметаной – в последний раз она ела лет в пять. Тогда у матери было необъяснимо хорошее настроение, вот она и расстаралась. Окна были вымыты и распахнуты настежь, на подоконниках можно было сидеть, свесив ноги на улицу, и никто не посмел бы окрикнуть: «А ну быстро слезай, а то сверзишься – костей не соберёшь!», двор был чисто умыт недавно прошедшим дождём, у кого-то из соседей была свадьба, очень деликатная и радостная, никто не дрался, не швырял в окно пустые бутылки – потанцевали под песни Аллы Пугачевой, покричали несколько раз «Горько!» и разошлись. Вечер был светло-синий, он плыл над городом невесомой тенью, и казалось, что от соседней крыши вот-вот отделится маленькая круглая фигурка с пропеллером за спиной и, опустившись на подоконник, представится: «Я – лучший в мире Карлсон, давай пошалим!» Маша уснула, точно зная, что в её жизни вот-вот случится чудо, но на следующий день у матери было обычное, уныло-мрачное настроение, и чудо отступило, растаяло без следа.

На этот раз вынырнуть из сказки пришлось гораздо раньше.

– Ты только посуду помой, я за тобой убирать не собираюсь! Вчера всю ночь бегала на кухню, чай заваривала, мало того что мне спать не давала, так ещё оставила потом всё на столе – барыня нашлась, убирайте за ней.

– Не вопрос, – подражая Виталику, бодро кивнула Маша, пытаясь удержать ускользающее весенне-детское воспоминание.

– Не вопрос? Ты как с матерью разговариваешь? Не вопрос, видите ли.

– Ну хорошо. Вопрос. Вопрос такой: чем мыть посуду? Хозяйственным мылом, порошком, шампунем, гелем для мытья посуды или просто ополоснуть холодной водой и, не протирая, поставить в шкаф?

– Ой, да ну тебя, делай как знаешь, – махнула рукой мадам Белогорская и гордо удалилась в свою комнату. Это была какая-то неправильная игра, не по её правилам. Дочь не должна соглашаться с ней во всём, не должна улыбаться и кивать. В этом нет никакого смысла. Её задача – обидеться, огрызнуться, топнуть ногой, заявить, что она сама знает, что делать со своей жизнью, как это много раз случалось раньше. Кому нужна её дурацкая лицемерная улыбка? Эмоции, негативные, сочные, с пылу с жару, – вот то, что старательно пытается выбить из своей жертвы каждый домашний тиран с перегоревшим желанием внутри.

Человек, не сумевший вовремя реализовать своё заветное желание, упустивший его, спаливший зазря, чаще всего приходит к выводу, что не надо мечтать, не надо на что-то особенное надеяться: живи, как живётся, потому что могло быть и хуже. Это бесценное знание, полученное путём неправильного осмысления пережитого, вернее – не пережитого, люди с перегоревшим желанием с готовностью несут другим, даже если другие их об этом не просят.

С самого детства Маша подвергалась воспитанию унынием и безнадёжностью, мать – для её же пользы – рассказывала и показывала дочери, что мир жесток и несправедлив, но учение пошло не впрок, причём не только благодаря счастливой встрече с мунгами, но и в результате собственных усилий жертвы. Потому что мунги – они не волшебники, их дело – заветные желания выполнять, а наводить порядок в своей душе каждый человек должен самостоятельно. И даже не то чтобы должен. Может. Если захочет. Маша захотела – и с тех пор уже не останавливается, отрезает от пирога жизни всё более и более сочные куски.

В головном офисе издательства «Мегабук» давно уже подумывали о том, чтобы сократить часть так называемых творческих расходов за счёт передачи некоторых задач более сговорчивым питерским фрилансерам. Дело было за малым – Тринадцатой редакции следовало обзавестись ещё одним (вдобавок к Константину Петровичу) штатным занудой, который смог бы координировать работу многочисленных переводчиков, корректоров, дизайнеров и художников. И вот, с появлением Дениса, этот вопрос решился наилучшим образом. Он не только приглядывал за Шуриком и Виталиком, периодически выполняющими разные работы по заказу Москвы, но и раздавал задания Маше Белогорской и прочим замечательным людям, даже не имеющим представления о мунгах и их тайной деятельности.

Помимо этого, Денис, едва только попав в подмастерья к Шурику, добровольно взвалил на свои плечи самый каторжный и неблагодарный труд.

– Как ты думаешь, количество рукописей будет уменьшаться, если мы просто сделаем вид, что их не существует? – спросил Денис у своего старшего товарища, окончательно уверившись в том, что его никто не обманывает и он теперь – полноправный сотрудник Тринадцатой редакции.

– Нет, конечно. Может, Даниил Юрьевич знает такой фокус, только вряд ли поделится с нами этим умением в ближайшие лет двадцать.

– То есть получается, что у нас есть только один выход – читать их все, подряд, ни одной не пропуская?

– Читать их все? – с дрожью в голосе повторил Шурик и вполне живо представил, как ему на голову, кирпичик за кирпичиком, обрушивается Великая Китайская стена. Но когда Денис заверил его, что готов выделять по два часа в день на разбор этой самой стены, Шурику сразу стало хорошо и спокойно: кирпичики один за другим улетели обратно в Китай. Оказалось, что до сих пор все они висели у бедного редактора на шее, время от времени напоминая о себе: «Ну, когда ты меня прочитаешь?», «Не тебя, а меня – меня первым прислали!», «А меня зато первым написали!», «А мой автор старше твоего – старшим надо уступать!», «А мой автор зато гений!», «А вот это уже не тебе решать, а редактору!». И уже хором: «Редактор, ну прочти уже нас, реши, кто прав!»

Маша пришла как раз в тот момент, когда Денис, следуя указаниям своего ежедневника, разбирал «Великую Китайскую стену».

– Привет, я тебе корректуру принесла, – сказала девушка и шлёпнула на край стола папку с рукописью.

Денис вежливо кивнул, посмотрел на часы и заметил, что кое-кто пришел значительно раньше назначенного времени, и поскольку заранее его об этом не предупредили, то он считает, что вправе продолжить заниматься тем делом, которое запланировано у него на сейчас.

– Слушай, ну тебе трудно, что ли, оторваться и с человеком поговорить? – возмущённо воскликнул Шурик.

– Нет-нет, Саша, он прав, я пришла не вовремя, это моя вина, – тут же стушевалась Маша.

– Да при чём тут какая-то вина, вовсе это не вина, а наоборот здорово – взять да прийти раньше, чем надо. Я вот всегда опаздываю, уже прямо не знаю, что с собой делать. Сегодня вот вовремя пришёл – но скольких усилий мне это стоило!

– Нет никакой разницы, опаздываешь ты или приходишь слишком рано. Если бы все люди относились к своему и чужому времени с одинаковым уважением, мы бы жили почти что в раю. У меня есть определённый список дел, которые я должен сделать сегодня, – гнул свою линию Денис, – и я предпочту делать их в строго определённом порядке, чередуя работу за компьютером с беседами и физической нагрузкой. Александр, ты просил напомнить – напоминаю: Наташа вчера опять кого-то нашла, ты собирался заняться этим делом.

– Ой, точно, а ещё Даниил Юрьевич вернулся и вызывал меня к себе! Погибаю! Разрывают! – схватился за голову Шурик.

– Я вижу, ты уже на пути к тому, чтобы наконец-то завести ежедневник! – с интонациями строгого, но справедливого наставника произнёс Денис.

– Я уже на пути к шефу! – вскочил с места Шурик.

Вслед за ним, прихватив со стола папку с результатами своих ночных бдений, на цыпочках ушла и Маша. Ей даже понравилось, что Денис выставил её за дверь – можно было на совершенно законных основаниях засесть в приёмной и понаблюдать за экосистемой Тринадцатой редакции в естественных условиях.

Но на сей раз этому юному натуралисту не удалось спрятаться в засаде – из-за кофейного автомата на неё выскочил Лёва. В левой руке у него был сотовый телефон, в правой руке – трубка от стационарного, и при этом он ещё озирался по сторонам в поисках факса или хотя бы Наташи, которая умеет с этим факсом управляться.

– Подержать что-нибудь? – спросила Маша, которая всегда была рада помочь. Благодаря этому она чувствовала себя частью команды и даже мысленно могла произнести что-нибудь вроде «Мы с ребятами…».

– Ничего держать не надо, это всё нужное. Очень хорошо, что ты пришла! – обрадовался совершенно замотанный пиарщик и начал постепенно разматываться. – Как раз поступил заказ из одного московского журнала – хотят о тебе немного написать.

То есть о «Романе с вампиром», ну и о тебе как об авторе. С этим проблем не будет, книжку они видели, но им нужны фотографии. Скажи, когда тебе будет удобно встретиться с их местным фотокорреспондентом, – и я его на тебя живо натравлю.

– Ну вот, начинается, – расстроилась Маша. – Я-то надеялась, что книжка пройдёт незамеченной и мне не надо будет корчить из себя невесть что.

– Если она пройдёт незамеченной – меня накажут! – сурово сказал Лёва. – Так что не надейся.

– Ой, ну тогда я согласна на корреспондента… в любое время, – потупилась Маша. – Я же не подумала о том, что вам-то как раз надо это продавать. Извините, ребята, мне следовало сразу отказаться от этой глупой затеи.

– Та-ак. – Уверенной походкой большого начальника маленького коллектива в приёмную вошел Цианид и понял, что упустил что-то очень важное. – А что это за глупая затея тут затевается? И почему ты, Лёва, всё ещё здесь, а не поехал договариваться с телевизионщиками?

– Кое-кто вообще должен сейчас решать проблему с разваливающимися шкафами, а не командовать, когда его не спрашивают, – огрызнулся Лёва и сделал вид, что ищет что-то важное в записной книжке своего телефона.

– Ничего ужасного мы пока ещё не затеваем, – разрушила всю интригу Маша. – Просто какой-то фотограф хочет пощёлкать меня для журнала. Слушайте, а может быть, пусть он Наташу сфотографирует?

– Чего? – не понял Лёва и тут же перестал притворяться, что мобильный телефон на данном этапе представляет для него больший интерес, чем собеседники.

– Ну вместо меня. Никто же меня в лицо не знает, а статья в журнале нужна для рекламы, верно? Ну а Наташа такая хорошенькая, что только самый бессердечный гад не купит написанную ею книгу.

– Да, Наташа хорошенькая, – расплылся в улыбке Лёва.

– Ну это кому как, – буркнул Цианид. – На мой вкус, вы, Маша, гораздо эффектнее.

– Bay! – В приёмной очень некстати возник Виталик. – Самое интересное-то я и не пропустил!

– Да тише вы! – погрозила ему пальцем Маша. – Не заставляйте человека брать свои слова обратно. Мой строгий учитель только что сделал мне комплимент, а тут вбегаете вы и пытаетесь всё испортить.

– А чего, сегодня по календарю ЮНЕСКО день образцовой вежливости? Все со всеми выкать должны? Ну надо же, а меня и не предупредили! – пожал плечами Техник, метнулся к кофейному автомату, по пути сцапал с этажерки самую последнюю чистую чашку, нацедил себе двойную порцию эспрессо – и выскочил из приёмной.

– А я и не собираюсь брать свои слова обратно, – твёрдо сказал Константин Петрович. – Что сказал – то сказал. А выкать и правда давайте перестанем.

– Давайте! – передразнил его Лёва. – Но с фотографией пусть будет всё же по-честному.

Шурик вышел из метро и беспомощно огляделся по сторонам: когда-то давно, ещё в прошлой жизни, вернее даже будет сказать – в странном сне, приснившемся в прошлой жизни, причём не ему самому, а его соседу по квартире, Шурик каждую неделю приезжал сюда, на станцию метро «Площадь Александра Невского», где его ждали друзья, приключения и целые охапки новых впечатлений и удивительных открытий. Потом друзья выросли и поскучнели, восприятие притупилось – но только на время, потому что так было надо. Гусеница спряталась в кокон, ещё раз всё основательно обдумала – и вылетела в мир большой пёстрой бабочкой, радующей глаз. Ощущения стали ярче, чем в подростковом возрасте, – может быть, оттого, что к ним не примешивались больше надуманная тоска, высосанная из пальца горечь тринадцати прожитых лет, неумело имитируемый цинизм и прочие, в целом безопасные, детские болезни.

«Куда всё подевалось-то, тут же ларьки стояли вроде», – почесал в затылке Шурик. Всё-таки он давно здесь не был – случайно или нарочно, но он обходил этот заповедник воспоминаний стороной, и теперь растерялся. По всему выходило, что носителя надо искать где-то здесь. Сейчас, из-за этого водопада желаний, Разведчики не всегда могут запомнить приметы носителя, что крайне усложняет дело. Но на этот раз Наташа пошла ещё дальше – она даже не помнила, мужчина это был или женщина и чем именно он её так достал, что она даже датчик к нему прилепила. Людской водоворот, вытекающий из метро, грозил смыть задумавшегося мунга и унести его в сторону остановок общественного транспорта, куда Шурик совсем не собирался. А собирался он – дайте сообразить – куда? Неужели Наташа ошиблась? Но если Разведчик ещё может ошибиться, то датчик не способен на столь человеческий поступок. Значит, надо сосредоточиться и понять, кто же из окружающих людей именно здесь и именно в это время суток бывает чаще, чем где бы то ни было ещё. Толпа движется и движется мимо – сколько же людей на этом свете, кто бы мог подумать? Может быть, это не носителей стало слишком много, а население города внезапно увеличилось?

Шурик мотнул головой и вернулся к наблюдениям. Вот торгует неудобными спортивными штанами какой-то неспортивный человек, вот стоит уличный музыкант и поёт жалостливые народные песни. Один или другой? Или кто-то третий?

После краткого разговора с высшим начальством Даниил Юрьевич немедленно вызвал к себе Шурика.

– Дело, как водится, непонятное, но серьёзное, – вкрадчиво начал он. – Кастор меня выслушал, на некоторое время пропал из зоны ощущений, вернулся, заявил, что ничего не понимает, и вообще ему не хватает данных. Пока что ему припоминается единственный случай стихийного сборища носителей на небольшой территории. Именуемый для простоты строительством Вавилонской башни.

– Не слабо! – не удержался Шурик.

– Были и другие, конечно. Но, повторяю, данных не хватает, выводы делать рано. Кастор сказал, что лучше не доводить дело до угрозы вмешательства пятой ступени и выше.

Шурик вздрогнул. Пятая ступень – это же, наверное, очень серьёзно?

– Не вздрагивай, это я самый страшный пример привёл. Может быть, у Виталика техника сбоит – я его сейчас тоже вызову, пусть перепроверит всё, может быть, магнитные поля смещаются и датчики наши барахлят. Может быть, комета к нам летит или представители иной цивилизации высадили дружественный десант. Твоя задача – добыть информацию. А для этого придётся взять за жабры очередного носителя.

А дальше – делай что хочешь, но мне нужно знать, что толкнуло его на этот тернистый и извилистый путь желаний. Из всей нашей банды я выбрал именно тебя. Потому что только ты обладаешь редким сочетанием талантов – и сам разговариваешь, и других слушаешь, и как-то умудряешься не переборщить ни с тем, ни с этим. Всё, считай, что это был аванс. Остальные похвалы получишь, когда вернёшься ко мне с победой.

– А если… – начал было Шурик, но шеф так выразительно посмотрел на него, что бедняга проглотил и продолжение этой фразы «Я не справлюсь», и следующую за этим самонадеянно-жалобную реплику: «И из-за меня случится конец света».

Теперь он стоял неподалёку от метро, зорко глядел по сторонам и бочком-бочком приближался к торговцу спортивными штанами. С другой стороны площади куда более бодрой походкой к этому гражданину шествовал милиционер Петрушин, сразу же после инцидента в видеопрокате поменявший прежний участок на более спокойный. Впрочем, манеры он сменить забыл, поэтому, едва подойдя к намеченной жертве, будничным тоном потребовал предъявить паспорт и разрешение на торговлю. Шурик ещё никогда не видел, чтобы такой неспортивный с виду человек так шустро дал дёру.

– Я его здесь вижу первый раз, но рожу эту наглую запомнил! – назидательно сказал милиционер Петрушин слегка прибалдевшему Шурику и двинулся прочь.

«Не носитель, – с облегчением подумал Шурик. – Раз его тут видят впервые, значит… Значит, – певец?»

При ближайшем рассмотрении певец оказался певицей, просто предыдущую песню полагалось петь низким голосом, а сами песни народными были только по форме, тексты же у них были вполне современные – впрочем, понятно это становилось не сразу. Заслушавшись (голос у исполнительницы был чистый и сильный) плачем по некой невесте, Шурик с удивлением узнал в этой истории краткое содержание двух серий фильма «Убить Билла». Благообразные гражданки, спешившие в Александро-Невскую лавру, одобрительно шмыгали носами и складывали к ногам исполнительницы мелкие купюры. Следующая песня была чуть повеселее и посвящалась уже «Пиратам Карибского моря».

– Ай, здорово как! – зааплодировал Шурик и полез в карман за кошельком. Потом полез в другой карман. Потом за пазуху. Наконец обнаружил деньги в декоративном кармашке, расположенном чуть ниже левого колена. Как туда попал кошелёк, а также мобильный телефон, ключи от квартиры и маленькая бутылочка газированной воды, он уже не помнил.

– Дошло? – красивым голосом спросила певица, сгребла с земли чемоданчик с деньгами и сделала рукой приглашающий жест.

– Пойте-пойте, что вы! – испугался Шурик. – Так красиво же! А я никому не скажу.

– Пошли, я угощаю. Я всегда угощаю тех, до кого доходит. Сообразительных людей надо поощрять. И вообще – интересно с ними. С вами. С нами.

Очень скоро Шурик и его новая знакомая, велевшая называть себя Амнезиной, потому что своё имя она не любит, фамилию ненавидит, а отчество забыла, уже отогревались в небольшой замызганной рюмочной и заказывали первые двести грамм. Оказалось, что Амнезина поёт на улице исключительно для удовольствия, а ещё потому, что дома тонкие стены, а ограничивать себя и петь вполсилы она не желает. Она и так ограничивает себя на работе! Раньше она пробовала петь на крыше, но какие-то паникёры из дома напротив вызвали пожарный вертолёт. А здесь даже забавно – стоишь, поёшь, мимо проходят люди, и думают, что ты таким образом на жизнь себе зарабатываешь.

– А чем ты зарабатываешь? – поинтересовался Шурик.

– Да в турфирме я работаю, – сквозь зубы процедила Амнезина, – не о чем тут говорить.

– Что, так всё плохо?

– Хуже некуда. Отправляешь за границу всяких уродов, которым всё равно, где пить пиво и делать шопинг, а сама сидишь и на этот двухнедельный отпуск полгода копишь. Ну вот на фига ты эту тему поднял? Только настроение испортил. Сам-то кем служишь?

– Я – редактор, в издательстве.

– Тоже, значит, офисный планктон? – сразу подобрела Амнезина.

– Ну почему же сразу– планктон?

– А кем ты себя возомнил? В офисе сидишь с девяти до шести, штаны протираешь? С понедельника по пятницу, как все? А я вот не как все. У меня в субботу рабочий день, чтобы всем этим туристикам было удобнее, всё же для них в этом мире. Зато в понедельник я балду пинаю. Смешно так – все похмельные, несчастные, тащатся на работу, а я гуляю с самого утра с фотоаппаратом и кручу в карманах фиги. А вот ты гуляешь с фотоаппаратом?

– Я не умею фотографировать. Но фотографии люблю – покажешь свои?

– Как пойдёт. Мы с тобой пока что условно на «ты». А что, ты небось сидишь, редактируешь книги о дальних странах и думаешь – вот бы мне туда! Бывает такое?

– Ну бывает, – артистично соврал Шурик.

– А жизнь твоя тем временем проходит зря?

– Ммм…

– И мечты твои сбываются у кого-то другого?

– Э…

– А ты даже боишься себе в этом признаться. А ты не бойся, а признайся. Если ты посмотришь в глаза своей мечте, хуже тебе не станет. Веришь в такую бай-ду? И я не верю. А он говорил – надо поверить и посмотреть. Только вот сомнения у меня: я всю жизнь мечтаю одно и то же, и толку что-то нет.

– Кто говорил? Психоаналитик? – выдержав необходимую паузу, переспросил Шурик.

– Какой психоаналитик? Я что, на психа похожа?

– А кто же ещё в наше время говорит о мечтах?

– Это ты точно, – вздохнула Амнезина и опустошила свою рюмку залпом, не поморщившись. – Не знаю, кто он там по образованию, он корочки мне не показывал. Но как минимум – хороший психолог. Этот дядя, который ведёт семинар.

Даниил Юрьевич не зря отправил на это задание не Читателя, способного ощутить и прочитать любое достаточно сильное желание, а Попутчика, которому люди, как правило, сами рассказывают о своих желаниях и иногда даже подсказывают способы их выполнения. Если Читателем надо родиться – это талант, вроде абсолютного музыкального слуха, то способность стать Попутчиком в себе может развить каждый. Возникают эти способности из-за одной очень распространённой ошибки. Стараясь лучше понять другого человека, молодые мунги пытаются копировать собеседника – его манеры, жесты, мимику, интонации, полагая, что со временем сроднятся с ним и таким образом даже поймут, что у него на уме. Разумеется, этот зеркальный эффект не помогает проникнуть в мысли другого человека, зато пробуждает в нём доверие к кому-то такому похожему, почти родному. Со временем Попутчик так оттачивает свои способности, что, глядя на него, носитель начинает говорить о себе во втором лице. Так проще – глядеть на почти себя и учить его жизни: мол, в этом ты не прав, да и в этом тоже, и желание твоё наверняка невыполнимо, а ты, дурилка, размечтался? В подобных ситуациях главное – не обижаться и кивать, соглашаясь со всеми выпадами собеседника, потому что это он не едва знакомого человека по стенке размазывает, это он себя самого хлопает по щекам, чтобы пробудить от опасной и вредной спячки.

Амнезина тоже воспользовалась возможностью взглянуть на себя со стороны и довольно быстро призналась, что хотела бы путешествовать по свету, зная, что о деньгах беспокоиться не надо, и, желательно, заниматься при этом любимым и интересным делом. Если дело это будет приносить доход – тем лучше, но не обязательно. Лишь бы он был, этот доход, хоть какой-нибудь. Любимых дел у Амнезины было три – петь во весь голос, сочинять «народные» песни по мотивам популярных фильмов и фотографировать неподвижные объекты. Нелюбимых дел у неё было всего два – работать с девяти до шести в офисе туристической фирмы и сидеть по вечерам в дешевой рюмочной, – но почему-то именно этим делам она посвящала большую часть своей жизни. Впрочем, до встречи с загадочным «дядей, который ведёт семинар», Амнезина даже не задумывалась о том, что всё у неё настолько плохо. «Многие так живут!» – успокаивала она себя. Но семинар, на который затащили её коллеги, заставил её усомниться в этом спасительном утверждении.

– Кажется, ну что плохого случится, если всем рассказать о своей мечте? – вздохнула она.

– Ничего не случится, – уверенно кивнул Шурик. – Если мечта есть, то она есть, признаёшь ты её или нет, а если ты её начнёшь на ходу выдумывать, чтобы быть не хуже других, то она не обретёт силу, ведь ты же в неё на самом деле не веришь.

– Ну вот примерно где-то так, – кивнула Амнезина. – Поэтому я бодро вылезла вперёд, пока остальные трусили, и начала рассказывать о том, как здорово было бы путешествовать с фотоаппаратом по всему миру. Но чем дальше я говорила, тем хуже мне становилось. Должно же быть наоборот, верно?

– Не знаю, как должно быть, – честно признался Шурик. – Но я уже очень хочу на этот семинар.

– Да фуфло это. Знаешь, я думала, что в конце, когда все выговорятся, ведущий поделится с нами каким-нибудь простым рецептом счастья. А он такой напустил на себя таинственный вид и говорит: вот, вы все знаете, чего хотите, так фигли этого не добиваетесь?

– Так и сказал – фигли? – обрадовался Шурик.

– Ну что-то такое, я уже не помню. Шарлатан.

– Думаешь? А если бы он сказал: крибле-крабле-бумс, сейчас вы все придёте домой и ваши желания исполнятся, обещаю? Тогда бы он был не шарлатаном, а исключительно честным обманщиком?

– Да, ты прав, пожалуй, – засмеялась Амнезина. – Может, в этом что-то есть, просто я не догоняю, потому что дура. Хочешь, отведу тебя туда?

Шурик кивнул.

– Тогда ничего не планируй на следующую субботу и запиши мне куда-нибудь свой телефон. Вот ручка, дарю. С телефоном и адресом нашей турфирмы, соберёшься в отпуск – обращайся только к нам. Тьфу ты, чёрт, на работу мне идти завтра, а я уже сегодня только о ней и думаю. Найди тут, что ли, салфетку какую-нибудь чистую или вот на обратной стороне бумажной тарелки напиши, так будет нагляднее, а я её на стенку повешу в качестве украшения.

– Слушай, а всё же ты здорово придумала – петь у метро, да ещё и такие песни, которые на самом деле совсем не то, чем кажутся, – решил подбодрить Амне-зину Шурик, старательно записывая на тарелке номер своего мобильного и адрес электронной почты.

– Об этом здорово рассказывать. Здорово написать в свой блог, чтобы собрать кучу комментариев. Потому что это же так странно и необычно – я, офисный планктон, время от времени выхожу к метро и пою там – вы обалдеете! – про разные модные фильмы на мотив народных песен. А потом тех, кто понял, о чём я пою, угощаю в ближайшей рюмочной всякой общепитовской отравой. Другой офисный планктон завидует и пытается придумать что-нибудь хоть вполовину оригинальнее.

– Не так уж и плохо.

– Неплохо. По сравнению с тупыми клиентами и вечным авралом с горящими путёвками. Но теперь я точно знаю, что хочу путешествовать. Петь можно в любой точке земного шара, а угощать новых знакомых можно чем угодно и где угодно. Я бы на самом деле с куда большим удовольствием попила кофе с пирожными. Но кофе имеет смысл пить с уже знакомым, интересным человеком, с которым точно знаешь, о чём говорить. А у меня таких нет. Все знакомые – разовые: попьём вместе водки, пожалуемся друг другу на жизнь – и разбежимся. Совсем как психоанализ, только дешевле и вреднее.

– Слушай, вот это мысль! – сразу оживился Шурик. – Я тебя просто обязан отвести в «Восточный эспрессо». По сравнению с тем, что умудрялись готовить в «Квартире самурая», он, конечно, проигрывает, но вообще – лучшая кофейня района, а то и двух. Можешь мне поверить, я их все изучил!

– Глядя на тебя, – улыбнулась Амнезина, – я начинаю верить в то, что дружба между мальчиком и девочкой возможна.

– Практика показывает, что в нашем мире возможны абсолютно любые чудеса! – серьёзно кивнул Шурик. – Даже дружба мальчика с девочкой. Ну что, пойдём завтра пирожные лопать, а? Я угощаю.

– А вот фиг тебе! Каждый платит сам за себя, а то какая же это дружба?

– Самая натуральная дружба! Сегодня ты за меня, завтра – я за тебя. А потом наберёмся наглости и пообедаем за счёт заведения.

– Ты гений, Шурпан! – засмеялась Амнезина. – Если бы у нас на работе был хотя бы один такой правильный чел, как ты, там вполне можно было бы существовать.

Шурик нашел в своём бездонном декоративном кармане блокнот и тщательно записал подаренной ручкой все координаты Амнезины, включая ссылку на её блог, адрес турфирмы и номер рабочего факса. Договорившись списаться в ближайшие же часы, чтобы назначить завтрашний поход в «Восточный эспрессо», они расстались. Амнезина твёрдо решила больше ничего не заказывать, а пойти домой и сочинить новую песню по мотивам фильма «Аватар». А Шурик бодро побежал обратно в офис, где его ждала вполне заслуженная награда – щедрая похвала от шефа.

С желанием Амнезины всё было настолько ясно и прозрачно, так идеально вырисовывался простой и единственно верный способ его выполнения, что хотелось немедленно, забыв о поручении шефа, кинуться его исполнять. Но тогда она, не дожидаясь субботы, умчится на белом лайнере в какую-нибудь экзотическую страну и вряд ли отведёт его за ручку на загадочный «семинар», после которого у носителей активизируются желания.

Шурик чувствовал себя скромным участковым врачом, столкнувшимся с неизвестной науке болезнью. Вот он осмотрел пациента, обследовал его и понял, как следует бороться с этой напастью, но если он вылечит больного прямо сейчас, то так и не узнает, как развивается загадочная хвороба, не опишет её для потомков – и ей не присвоят его имени. Он метался между немедленным причинением счастья данной конкретной славной девушке и ответственным заданием, которое он был обязан выполнить. Любовь к людям вступила в неравный бой с ответственностью и вынуждена была капитулировать. «Я ещё вернусь и сделаю её счастливой!» – заявила она на прощание.

Константин Петрович и Маша Белогорская сидели в кабинете коммерческого директора по обе стороны его идеально прибранного рабочего стола и молча смотрели друг другу в глаза, как два дворовых кота, изготовившихся к битве за территорию. На самом деле ни драться, ни ссориться они не собирались – это было обычное практическое занятие по работе с защитой. В своё время точно так же сидели друг напротив друга Константин Петрович и Виталик. Впрочем, Виталик довольно быстро – ещё до того, как ему наскучила роль «наставника и педагога», – понял, что больше этого вундеркинда ничему учить не надо, скоро он сам кого хочешь научит. У Маши, дошедший до идеи защиты своим умом, дела продвигались не так гладко. Поначалу она резко пошла вверх, но после нескольких ошеломительных прорывов и удач первых месяцев наступил полный ступор.

Если Шурику вечно не хватало внимания и концентрации на то, чтобы удерживать защиту достаточно долго, и он упускал её при первом же удобном случае, то у Маши получалось всё наоборот. Удерживать – да сколько угодно, но вот мгновенно расслабиться настолько, чтобы снять защиту в нужный момент – то есть тогда, когда необходимость в ней отпадает, – ей пока что не удавалось. Нужно было, чтобы учитель скомандовал «вольно», причём максимально дружелюбным и ласковым тоном.

– И – внимание – раз! – крайне облегчённым приказным тоном произнёс Константин Петрович и, продолжая глядеть в глаза своей ученице, ударил пальцем о палец. Девушка послушно повторила его жест, и только. Защита осталась на месте, ничего не изменилось.

– Простите меня, – со слезами на глазах прошептала Маша, – я не верю в этот жест. Ведь это просто формальность, от него ничего не зависит, и я это знаю.

– Всё в порядке. Это действительно формальность. Но даже я не сразу догадался, что установить защиту можно и не постукивая пальцами. Виталик такой концерт устроил, когда я ему это продемонстрировал. Только что на карниз не взобрался – на столе скакал, плясал вприсядку, размахивал руками, кричал: «О, великий шаман, ты пришел в наш мир», – до сих пор помню эту бредятину, ну и прочие глупости. Но тебе для начала обязательно надо как-то обозначать начало и окончание сессии, чтобы довести процесс до автоматизма. Может быть, ты будешь в ладоши хлопать? С меня пример не бери. У меня внутри головы метроном. Он начинает тикать, когда я ставлю защиту, и замолкает, когда снимаю. Ну-ка давай ещё раз, и без моей команды.

Маша закрыла глаза, попыталась подумать о чём-нибудь приятном – например, об утренних маминых оладьях, а ещё о том, как Денис похвалил её за замечательно и своевременно сделанную работу – и хлопнула в ладоши. Опять ничего.

– А может быть, всё дело во мне? – потеребил дужку очков Константин Петрович. – Ты мне не доверяешь и не можешь расслабиться. Наверное, я наговорил сегодня всякой ерунды. Ты не подумай ничего плохого…

– Как же я могу подумать плохое, если вы говорили мне только хорошее? Нет, дело только во мне, исключительно во мне. Я же привыкла жить, скукожившись, вот и не отвыкну никак. Давайте немного помолчим. Я сосредоточусь – и отпущу защиту.

– Потрясающе! Впервые вижу человека, которому надо сосредоточиться для того, чтобы отпустить.

– А вы?

– Не понял?

– Вы, наверное, даже во сне о работе думаете, верно? Проще постоянно быть ответственным за всё, что здесь происходит, чем отпускать это состояние хотя бы на время, а потом вновь взваливать на плечи этот груз?

– Да, мне так удобнее. Я вот сейчас с тобой разговариваю, а сам думаю – удалось Лёве договориться о бесплатной презентации или он придёт клянчить деньги?

– Ну, даже если и придёт, что с того? У вас же богатая компания, она легко всё оплатит.

– Тут дело в принципе. Она-то в любом случае оплатит. Но, как показывает наша форс-мажорная жизнь, эти деньги, будучи сэкономленными, непременно пригодятся для того, чтобы заткнуть какую-нибудь неожиданную дыру, о которой непонятно, как отчитываться перед московской бухгалтерией. Там же очень строго проверяются все счета, не смухлюешь. Приходится мухлевать про запас.

Маша изобразила немой восторг перед хитроумием и изобретательностью своего великого учителя – и наконец-то отодрала от себя накрепко прилипшую защиту. Стоило ей проделать этот немыслимо сложный трюк, как сотрудники Тринадцатой редакции, на время как бы забывшие о том, что у них существует такой полезный и ценный коллега, как Константин Петрович, немедленно о нём вспомнили и решили наведаться в его кабинет.

Первой прибежала Наташа, чтобы доложить – поручение выполнено, в завтрашней разгрузке книг будут принимать участие добровольцы, а значит, никому платить не придётся и даже ни одна бутылка горячительного из запасов сестёр Гусевых не пострадает.

– Отлично! – просиял Константин Петрович и на некоторое время стал похож на обычного человека, а не на атланта, держащего на своих плечах весь этот балаган, в народе именуемый Мёртвого Хозяина Домом. Восхищённая метаморфозой, постигшей коммерческого директора, Наташа решила похвастаться ещё одним своим достижением, старательно ударила пальцем о палец и выпалила:

– А ещё, когда у нас сахар кончился и я побежала в гастроном, чтобы его поскорее купить, там, прямо в очереди, стоял носитель, и я его сразу приметила, и встала в очередь за ним, хотя мне не надо было в винный отдел, но это же для конспирации важно. Я прикрепила к нему датчик, а когда подошла моя очередь, пришлось, тоже для конспирации, купить бутылочку ликёра…

По-пионерски выпалив это, Разведчица облегчённо вздохнула и отпустила защиту. Ей этот фокус удавался по-прежнему с большим трудом, но она старалась, потому что вообще привыкла стараться во всём, чему училась.

– Ликёра? – грозно сдвинул брови Константин Петрович. – Ты не могла портвейна купить? Или бормотухи какой-нибудь?

– Я хотела купить бормотухи, – призналась Наташа, – но там такого напитка не было. А остальные названия я забыла. Так что я тебе потом чек отдам, вместе с чеком за сахар…

– Ну и какого чёрта? Что мы будем делать с этим ликёром? Наверняка дорогим!

– Виталик сказал, что, – тут Наташе снова потребовалась защита, и она её, старательно сопя, установила, – что носитель чистый, свободный… Ну, короче, его можно пускать в разработку. Так что я сказала Денису…

– Можно подумать, нам разрабатывать некого. У меня лично уже двое на шее висят, и когда мне ими заняться, спрашивается? У остальных, как я понимаю, та же ситуация, если не хуже. Ты, Наташа, может быть, думаешь, что так и надо, а я тебе скажу, так – не надо, у нас никогда ничего подобного не было, это невозможно чисто физически. Не может разом появиться столько людей, способных выдержать силу настоящего желания.

– Может быть, я что-то не так делаю? – задумалась Наташа и тут же упустила защиту.

Маша представила себя на её месте – нет, она никогда бы не задумалась, не расслабилась настолько, чтобы упустить самое важное, потому что самое важное всегда сидело у неё на шее и било по голове маленьким молоточком, не больно, а только чтобы напоминать о себе каждую секунду: мол, не забывай меня, я тут.

– Знаешь, ты об этом лучше с Лёвой посоветуйся. Только не сегодня, а когда у него писатель уже приедет и всё пойдёт по заранее намеченному плану. Впрочем, когда это у Лёвы всё шло по плану? – задумчиво сказал Константин Петрович, как бы давая понять, что пора и честь знать, потому что тут вообще-то занятия идут.

Понятливая Наташа закивала и попятилась было к выходу, но тут в кабинет коммерческого директора с тысячей улыбок, извинений и расшаркиваний проник Шурик.

– Сколько и на что? – мрачно спросил Цианид, с которого моментально слетела вся задумчивость. Его не могла обмануть растерянная Шурикова улыбочка и его ласковый, почти ленинский, прищур.

– Я тут выполняю одно задание шефа, – жалобно сказал тот, – и надо будет кое с кем повстречаться, кое-кого угостить…

– Кое-что и самому сожрать, – свирепо продолжил Константин Петрович. – Нельзя, что ли, в парке встретиться, погулять? Пока ещё воздух бесплатный, и мороз уже не такой, как был в январе, – дыши – не хочу; нет, всех почему-то в кабак на деловые переговоры тянет! Ну есть же у тебя свой кабинет – хочешь переговариваться, так переговаривайся в нём!

– У нас кабинет на двоих с Денисом, – осторожно напомнил Шурик.

– Выстави его за дверь… Найди время… Способ… Ладно, чёрт с тобой. Не забудь только принести все чеки, и не пытайся, как в прошлый раз, морочить мне голову!

– Неужели Александр способен на такое коварство? – не удержалась Маша.

– Ещё как способен! Недавно он приобрёл в магазине двенадцать компакт-дисков с разнообразной музыкой. И притащил мне товарный чек, на котором даже названия групп были указаны! И ещё пытался внушить мне, что «Lady Gaga» и «Tokyo Hotel» – это названия коктейлей, которыми он угощал важную персону!

– А-а-а, он слушает «Tokyo Hotel»! – захихикала Наташа. – Ну всё, теперь я знаю, как тебя дразнить.

– Ну вот что ты… – Шурик с укором взглянул на Константина Петровича и шмыгнул носом. – Я же сказал, что перепутал, и потом нашел и принёс правильные чеки. А ты при всех. Я же просил никому не рассказывать.

– Кхм! – откашлялся не любящий признавать своих ошибок коммерческий директор. – Мы тут вообще-то занимаемся, а вы нам мешаете. А ну, кыш отсюда!

Но «кыш» не получился, потому что следующим в этот временный филиал приёмной влетел искрящийся от переполняющей его гордости Виталик.

– Тебе удалось сэкономить для нашего филиала какую-нибудь крупную сумму? – строго спросил у него Константин Петрович.

– Куда круче! Я только что перемыл всю посуду, которая плесневела и пылилась в моём кабинете! Теперь нам не придётся покупать новую, ага. И вообще, поглядите при случае на этажерку, она красиво заставлена чистыми чашками и тарелками, отмытыми вот этими самыми трудовыми руками!

– Ты не по адресу обратился. – Цианид попытался сохранить на лице серьёзное выражение. – С такими важными донесениями надо идти прямиком к шефу!

– А я уже у него был! – Безумный Техник начал подпрыгивать на месте.

– Да ну? И что же он сказал? – иронически улыбнулся Константин Петрович.

Менее сдержанные Шурик, Маша и Наташа уже вовсю давились смехом и тайком показывали друг другу кулаки – мол, не испорти всё веселье.

– Шеф сказал, – старательно повторил Виталик, – «ты ещё похвастайся тем, что утром просыпаешься и завтракаешь, а вечером ужинаешь и ложишься спать».

– Вот-вот, – кивнул Константин Петрович. Он был полностью согласен с Даниилом Юрьевичем.

– Поэтому хвастаюсь. – Виталик продолжал ликовать и гордиться своим нечеловеческим подвигом, не замечая, что окружающие уже не таясь над ним смеются. – Я помыл всю – подчёркиваю: ваще всю посуду! А утром я ещё просыпаюсь и завтракаю, вечером же, напротив, ужинаю и ложусь спать, и именно в таком порядке, а не как-то иначе.

– Потрясающе, – неодобрительно покачала головой Маша.

Этот персонаж её несколько утомлял своей непредсказуемостью и фамильярностью, но она старалась не подавать виду. Впрочем, «персонаж» отлично расшифровал всю охватившую её гамму чувств и с разбегу кинулся в ноги неподготовленной к таким акробатическим трюкам ученице коммерческого директора. Поскольку пол в кабинете Константина Петровича всегда был тщательно натёрт мастикой, рухнувший на колени Техник по инерции проехал какое-то время, восторженно гомоня, и остановился, только когда увидел прямо перед собой весьма острый каблук Машиной туфельки, угрожающе направленный ему прямо в лоб.

– Богиня, сжальтесь, – не поднимаясь с колен, воскликнул он, – пощадите скромного труженика! Не убивайте меня одним только взглядом своих прекрасных холодных глаз! Позвольте быть пылью возле ваших ног, дабы искупить пока ещё неизвестную мне вину!

– Ты замолкаешь хотя бы, когда спишь? – устало спросил Константин Петрович.

Наташа с Шуриком уже хохотали во весь голос, и даже Маша не удержалась и несколько раз весьма безответственно фыркнула. Виталик, не поднимаясь с колен, изящным жестом вытащил из кармана жилетки мобильный телефон, выбрал из списка нужный номер и ласково замурлыкал в трубку:

– Алё, хорошая моя! Скажи мне, я во сне сегодня разговаривал? Серьёзно? Это мне кошмар, наверное, приснился. Да, мою учительницу алгебры как раз звали Марина. Марина Порфирьевна. «Марина, любимая»? А… так это другой сон! У моей бабушки была любимая кошка, её как раз звали Марина, потому что сначала бабушка думала, что это котик, и назвала его Маринад, а потом… Нет, нет, послушай, дай мне сказать…

Виталик растерянно замолчал, потом поднялся с пола, убрал телефон обратно в карман и отряхнул джинсы.

– Тебя опять отшили? – злорадно ухмыльнулся Цианид.

– Что значит – опять? И никто меня не отшивал. Да, я не замолкаю даже во сне. Теперь мы это знаем точно. И почему у них всегда такие разные имена, хотел бы я знать! Подумаешь, Мариной её случайно назвали, ну не изругали же!

– А ты знакомься только с Маринами, – предложила Наташа.

– Так на них же не написано. Я бы и рад, – совершенно серьёзно ответил Виталик.

– Если хочешь узнать, как знакомиться с Маринами – посоветовал Шурик, – спроси об этом у Марины Гусевой! Она тебе всё расскажет! И покажет!

– Спасибо, – позеленел Виталик. – Знаю я, как она покажет. Для начала пырнёт ножиком – раза два, как минимум. Потом достанет паяльник и…

В этот момент дверь в кабинет коммерческого директора снова распахнулась, и Виталик отпрянул в сторону, представив, что это в самом деле Марина Гусева пришла его убивать и мучить за то, что он так безответственно ведёт себя с девушками. Но нет, это был всего лишь трудяга Лёва Разумный.

– О, вы тут все сидите, а я вас ищу, – хмуро бросил пиарщик. «Вы тут бездельничаете, а я – работаю!» – читалось в его глазах.

– Тебе удалось? – кинулся ему навстречу Цианид.

– Всё мне удалось. И даже больше. Они за свой счёт предоставят фуршет, если я вставлю в пресс-релиз всего один абзац о клубе.

– Блеск! Вот это отличная новость! Лёва, ты понимаешь, какой ты молодец? – страстно пожал ему руку Константин Петрович. – А вы видели, какой молодец? Быстро все учитесь у него!

– Я молодец, но у нас, похоже, проблемы. – Лёва не позволил сбить себя с мысли. – Шеф уехал переговариваться насчёт визита нашего писателя, я совсем немного не успел, а подпись его просто позарез нужна!

– Так подделай, я разрешаю, – пожал плечами Цианид. – Тебе образец дать?

– Ага, дай. И покажи, как это делается, у меня у самого руки трясутся – я там такое нарисую!

– У меня плохой почерк – я не смогу, – покачал головой Цианид и выразительно посмотрел на Шурика.

– Что, я? – испугался тот. – У меня почерк ещё хуже! Я только всё испорчу.

– А у меня вообще нет почерка! – поспешно вставил Виталик.

Наташа ничего не сказала, но на всякий случай отступила в тень. Наблюдавшая за этим великовозрастным детским садом Маша забрала у Константина Петровича образец, изъяла у трясущегося от трудового энтузиазма Лёвы необходимые документы и аккуратно скопировала подпись так, что сам Даниил Юрьевич не сделал бы лучше.

Когда вся банда удалилась – Наташа вспомнила, что ей неплохо было бы хоть изредка появиться в институте, остальные разбежались по делам, – Маша тоже собралась уходить, потому что урок вроде бы закончен, а значит, хватит отвлекать очень занятого Константина Петровича от важных дел, но тот остановил её:

– Погоди. Если ты сейчас уйдёшь, сюда снова кто-нибудь ворвётся. А так у нас вроде как занятие, может быть, постесняются. Попробуй ещё раз установить защиту. А завтра будем опять учиться расслабляться, напомни мне, если я забуду.

– Забудете вы, как же! – скептически отвечала Маша. – Вот Виталик во сне разговаривает, а вы, наверное, во сне составляете развёрнутый план действий на день?

– Клевета! План на день у меня всегда готов за неделю!

– Ну почему вы все здесь такие? На вас – колоссальная ответственность за людские желания, а вам как будто мало. Ведь можно, наверное, не так сильно напрягаться хотя бы на работе?

– Можно, наверное. Но трудно. Если уж кто настроен работать хорошо, то он больше усилий потратит на то, чтобы схалтурить. Да и потом, никто на самом деле не знает, какие дела в его жизни являются действительно важными. Почти все величайшие открытия были сделаны случайно или непреднамеренно, поэтому уж лучше стараться во всём. Кстати, я забыл тебе сказать – для того, чтобы вовремя снять защиту, надо постараться не меньше, чем для того, чтобы её удержать. Когда вцепляешься во что-нибудь слишком крепко – потом нужно приложить определённые усилия для того, чтобы разжать пальцы.

– Правда? А я-то думала, что надо просто расслабиться.

– Это правило распространяется только на тех, кому расслабиться действительно просто. Они и защиту толком удержать не в состоянии.

Маша, полагавшая до сих пор, что ей всего-то и надо – как следует отвлечься, чтобы защита улетела сама, как шляпа, которую сорвал с головы сильный ветер, только теперь поняла, что если шляпу предусмотрительно примотать к голове бечевкой, то она никуда не денется – пока бечевка будет оставаться на месте.

– Так значит, надо не ждать сильного порыва ветра, а взять и самой развязать узел! – Последние слова девушка произнесла, уже распрощавшись со «шляпой». Стоило ей снять с кабинета коммерческого директора эту метафизическую табличку «Не входить – убьёт», как в дверь тут же постучали, а затем, не дожидаясь приглашения, вошли сестры Гусевы, вооруженные, против обыкновения, не бензопилами и финскими ножами, а калькулятором и огромной конторской книгой.

– Тут это, – мотнула головой Галина, стараясь не слишком посвящать нештатную сотрудницу в дела, которые её не касаются, – нашлись книжки, которые потерялись. Ну помнишь, ты их – того? А они вроде как – этого?

– Как не помнить! Я их ещё так виртуозно «того» – сам горжусь, – выпятил грудь Константин Петрович.

– Вот и мы думаем – может, это… ну, как в тот раз? – Марина выразительно скосила глаза на Машу, как бы давая понять, что этот вопрос лучше обсуждать без свидетелей.

Константин Петрович, наслаждавшийся в этот момент воспоминанием о своём триумфе, ничего не заметил, зато чувствительная барышня сразу поняла, что она тут лишняя, и, вежливо попрощавшись со своим наставником и опасными бабульками, покинула кабинет.

Она шла по коридору, собираясь заплакать от огорчения. Просто по привычке, ведь её снова выставили за дверь, потому что она… «Эй, подруга! – легонечко щёлкнул Марию по лбу то ли внутренний голос, то ли ангел-хранитель, то ли какой-нибудь маленький летучий волшебник. – Ты меня, конечно, извини за откровенность, но какая-то у тебя выходит обида – притянутая за уши! И вообще, чего ты так боишься быть выставленной за дверь? Тебя же за дверь раньше никогда не выставляли, ты и не знаешь, как это может быть здорово: сидишь в тесной каморке, и думаешь, что эта каморка и есть мир. А потом тебя выставляют за дверь, и тут-то мир перед тобой и открывается, во всём своём великолепии!»

Маша на цыпочках прошла мимо кабинета Лёвы – телефон был включен на громкую связь, дверь открыта, так что все могли наблюдать за рабочим процессом.

– Нужен информационный повод, просто так я об этом писать не буду, – вредным голосом произнёс невидимый собеседник.

– Если я дам тебе в лоб – это будет достаточный повод? – яростно завопил Лёва.

Маша улыбнулась и пошла дальше: всё в порядке, это просто бизнес, ничего личного. Пока она надевала пальто, из-за кофейного автомата почти бесшумно выбрался Гумир с чашкой капучино, выразительно приложил палец к губам, прихватил с Наташиной конторки недоеденную шоколадку и скрылся за дверью, ведущей на лестницу.

На улице начинался дежурный февральский снегопад, сырой и неуютный, втайне мечтающий быть майским ливнем. «Вот уж действительно февраль, достать чернил – и плакать», – автоматически подумала Маша и снова попыталась опечалиться, но вспомнила, как среагировал на эту фразу совершенно чуждый поэзии Константин Петрович: «Никаких плакать! Достала чернила – садись работай!», – и снова улыбнулась.