Книга Песня первой любви онлайн - страница 7

Котелок походный прохудился

У деды Прони был медный котелок, в котором он варил пшенную кашу и гороховый суп.

Деда Проня очень любил котелок. Он его чистил песком речным, пока в городе не стал кругом асфальт. А потом – пастой «Скаидра» по цене 60 копеек пластмассовая баночка.

И вот надо же – котелок походный прохудился.

Деда Проня налил воды и включил электроплиту, а электроплита зашипела от котелка. И шипела, и шипела, и шипела.

А у деды Прони имелся также телефон. Деда Проня набрал номер под названием «Бюро добрых услуг».

– Алё!

А ему в ответ:

– Бюро добрых услуг.

– У меня… эта… котелок. Надо лудить, – объяснил деда Проня.

«Добрые услуги» сильно задумались:

– Как вы сказали?

– Лудить. Надо лудить. Оне… он прохудился. На донышке дырочка маленькая. Надо лудить.

– То есть вы хотите, дедушка, чтобы мы дырочку как бы заштопали? – добро рассмеялись «добрые услуги».

– Ну.

– Мы этого не делаем. Мы болоньевые плащи штопаем, кожгалантерею. Впрочем, ладно. Оставьте телефон. Я позвоню.

Довольный деда Проня, потирая старые руки, сходил к холодильнику и отрезал кусок рыбного пирога, купленного в домовой кухне. Пирог он запил кисло-сладким квасом, приобретенным на том же углу из цистерны.

Покушав, сел у телефона и стал дремать, дожидаясь сигналов.

…Старый дом снесли, выделив однокомнатную квартиру. Старуха давно померла. Дети разъехались по белу свету.

Аккуратненький старичок, содержащий себя в полном порядке. Рубашка, штанишки – из прачечной. Оттуда же – свежие простыни. Деда Проня сам нашивал свою именную метку. 3С625.

– Ты бы женился, Проня, – говорили ему друзья. – Одному не светит.

– Я не один. Со мной весь советский народ, и прачечная под боком, – обычно отвечал Проня. И глаза его не туманились.

– Помрешь, и никто не определит, – сулили друзья.

– После смерти моя смерть меня не интересует. Давайте-ка лучше споем.

И они запевали – три друга: Проня, Ваня и Николай.

 
Течет реченька да по песочичку-у,
Золотишко моет…
 

…Дзы-ынь. Разбудил телефонный звонок.

– Насчет котелка вы звонили? В общем – нигде. Придется вас огорчить. Подобного вида услуг не оказывается.

– И что мне делать?

– А я откуда знаю? Ха-ха-ха! Кастрюлю купите, эмалированную.

– Ты со мной, барышня, шутки не шути, – обиделся деда Проня.

– Вы простите, я так… Старик, – пояснила барышня кому-то шепотом. – Впрочем, попытайтесь на углу Засухина и Кривцова, там есть один, Сеня его зовут.

– Вас понял. Благодарю. Вас понял.

– Я вас давно понял, – бормотал деда Проня, выходя на улицу.

Чистый старик в черном длинном драповом. Укутанный в тепленький шарфик. Черная кепка. 3С625.

В мастерской он сразу сообразил, который из них Сеня. Тот сидел в свободной позе, но вид имел деловой. Плотненький молодой человечек с кудрявыми бачками. Нейлоновая сорочка и яркий широкий галстук.

– Сень, а Сень, ты подь сюда, – сказал дедушка.

– Это вы меня? – приподнялся Сеня, беседовавший за загородкой с двумя вальяжными дамочками. Одна шутя била Сеню замшевой перчаткой по волосатым пальцам.

– Если ты Сеня, так тебя.

– Я Сеня.

Дамочки не смотрели на просителя. Деда Проня только открыл рот, чтобы сказать дело, но тут вдруг совсем рядом дико рявкнул магнитофон, и обоеполый голос взвыл:

 
А
Я
Жду у моря, жду у моря —
При-хо-ди!
 

И различные электро– и просто инструменты завыли такими электро– и просто воплями, что у деда зарябило в глазах. Дальнейший разговор с умельцем Сеней выглядел так:

– Ну!

– Чё?

– Ну вот…

– Чё вот?

– Котелок.

– Ну и чё?

– Надо лудить.

– Не.

– Чё не?

– Не можем.

– Денег дам.

– Все дают.

– Выключите вы свиристелок! – заорал деда Проня магнитофонщикам.

Те удивились и выключили.

– Сеня, будь другом, сделай, – тоскливо заговорил дедушка. – Я в долгу не останусь.

– Да ну правда же, дед. Я без туфты. Я правда не могу. И инструмента у меня на это дело нету.

– Точно?

– Без туфты. Я же говорю.

И деда Проня покинул веселую мастерскую, где Сеня немедленно продолжил свои ладушки с замшевой перчаткой.

И довольно долго везде ходил, но не добился положительного успеха. Даже и не обещали: на Русаковской штамповали латунные пуговицы для пиджаков, на Еремина – чинили электробритвы, а в Николаевке вообще – гравировали таблички про покойников.

Деда Проня встал на углу. Народ шел туда и сюда. Мужик нес старый телевизор, завязанный в простыню.

– Ты куда его тянешь? – поинтересовался деда Проня. – В ателье?

– Не, – мужик показал головой. – Сдавать иду, а доплачу – и куплю новый.

– Цветной, что ли?

– Не, – мужик почему-то испугался. – Нам не цветной. Нам на цветной доходы еще незначительные, – нервно засмеялся мужик.

– Наверняка цветной купит, пес, – сказал деда Проня, провожая его взглядом. – А что хорошего в цветном? Разве только что цветной, а так – телевизор да и телевизор.

Так сказал деда Проня и отправился на мост.

А мост – ажурное создание из камня и бетона – соединял новую и старую части города.

Видны были: широкая панорама развернувшегося до небес строительства, и стадион на десять тысяч мест, и купола Покровской церкви, и телевышка «Орбита», и бесконечная отступающая тайга, отступающая, тающая, уходящая.

Под мостом текла Енисей. Он был серый. Енисей тек из Тувы в Ледовитый океан.

– Надо же – столько воды и вся пойдет на дело, – пробормотал деда Проня и, перегнувшись через перила, выпустил котелок из рук.

Котелок летел вниз. Он летел вниз и, ослепительно сияя на солнце, превращался в точку. Он превратился в точку, но вошел в воду с плеском.

Плесь! И нету котелка!

* Нам не цветной. – Цветной телевизор тоже считался сначала предметом роскоши.