Книга Хроника Рая онлайн - страница 5

Глава третья

Гостомысл Ужасный ожидал Удгерфа. Ссутулившись, бывший царь Слатии сидел перед хрустальным шаром, расположенным на подставке в форме лап дракона. В этом магическом кристалле колдун отмечал приближение войска принца и нередко заглядывал внутрь осажденной столицы, изучая её наводненные беженцами улочки.

Все шло хорошо, но странное чувство тяготило бессмертного. Он знал, что Хафродуг не выстоит и Ульриг вынужден будет капитулировать, но дальнейшее оставалось неизвестным даже ему. Гостомысл лишь смутно сознавал, что потом должно совершиться нечто ужасное, непредвиденное. И это непредсказуемое зло исходило от принца Удгерфа, наследника Вахспандии. Бессмертный не мог сказать, почему именно в молодом полководце он видел своего главного врага, но чувствовал это интуитивно, а потому не тратился на попытки взять Хафродуг штурмом, потому сидел в бездействии, наблюдая за принцем через магический кристалл.

Наследник шел…

***

Блуждающее холодное солнце тщетно прорывалось из-за свинцовых облаков, затянувших небо. Короткое северное лето кончилось.

По обеим сторонам дороги чернели пятна выгоревших полей, остовы домов. Злой ветер, забавляясь, хлопал повисшей на одной петле дверью, и одинокий звук разносился далеко по равнине. Тоской веяло от разрушенных, покинутых жителями деревень.

С утра пошел снег, сначала похожий на дождь, превратившийся к полудню в сплошную белую завесу. Крупные хлопья с остервенением устремлялись вниз. К ночи снегопад отступил. Небо стало совсем темным, а земля спокойной, заживо погребенной, закутанной в саван. Все застыло без движения, и тем страшнее казались черные балки разрушенных домов, торчащие из-под снега.

Показались три фигуры. Всадники в темноте сливались со своими конями. Они приостановились, будто прислушиваясь. Лица их были тусклыми, без кожи, с глубокими провалами глазниц, откуда торчали горящие глаза – скелеты.

Все было тихо, но главный поднял руку.

Издали донесся едва слышный шум. Скелеты вздрогнули: то, что находилось ещё очень далеко, медленно приближалось к ним и через некоторое время будет здесь. Дозорные, резко развернувшись, понеслись в противоположную сторону от звука. Пришпоривая лошадей, они призрачными тенями заскользили по безмолвной равнине, подстегиваемые страхом перед ползущей к ним смертью.

Сзади в нескольких ледах, проваливаясь в снег, шли молчаливые, грозные паскаяки. Весь день снежная буря мешала им идти, и они начали движение лишь ночью…

***

Вечер перешел в ночь. Свет луны, затянутой покрывалом туч, не разгонял мрака, опустившегося на равнину, лишь белел молодой снег.

Сидя на сомми, Удгерф задумчиво наблюдал, как зверь лениво передвигает лапы, оставляя глубокие, наполненные лиловыми тенями следы.

Кто-то осторожно подъехал сзади. Лошадь под ним жалась, робко пританцовывала. Принц не обратил внимания на всадника.

– Извини, – голос раздался совсем рядом.

Удгерф не ожидал его услышать, и, очнувшись, удивленно повернул голову к говорящему.

Было темно, но Удгерф узнал его. Принц ничего не сказал и, понурившись, продолжал смотреть на медленно поднимающиеся лапы сомми.

– Извини меня, если я повредила тебе. Я хотела как лучше.

– Ладно, – принц махнул рукой.

Он уже не злился: кто знает, что было бы с женой, останься она в столице.

Дельфера вздохнула, и принц увидел, как изменилось её лицо.

– Я рада. Я думала, ты не простишь меня.

– Сейчас не до тебя, есть дела куда важнее.

– Завтра сражение?

– Да.

– Я могу?.. Прости, забыла.

– Сейчас ты уже ничего не можешь. Сейчас даже я ничего не могу, – принц улыбнулся. – Все решено. Моя армия следует заранее установленным порядком. На рассвете мы, не останавливаясь, так же, как идем сейчас, атакуем варваров. – Он вдруг замолчал, недоверчиво взглянув на жену.

– Продолжай, продолжай. Очень интересно.

Удгерф кивнул, сознавая, что она лжет, но, следуя эгоистичному желанию ещё раз поделиться своими планами, он заговорил:

– Я знаю – в центре у них осадные орудия. Придется пустить кавалерию, раздавить. На левом крыле конница, колдуны – самые сильные отряды. Там же находится сам Гостомысл. Кстати, ты знаешь Гостомысла?

– Припоминаю что-то, – неловко начала Дельфера, боясь, что он махнет рукой, отвернется, сделается чужим.

Однако Удгерф продолжил:

– Гостомысл Ужасный – колдун, лучший из людей, бессмертный. О нем слагают легенды, о его стремительном взлете, о его блестящем кровавом правлении и низвержении. – Принц замолчал. – Но это не все. Высланные мною дозорные, рассказывают о том, что у них есть ещё один бессмертный необычайной силы. Но я ничего не знаю о нем. Паскаяки, понимающие язык варваров, говорят, что его зовут Чародеем…

Они ехали вперед по засыпанной снегом дороге, и войско следовало за ними, навстречу неприятелю, затаившемуся в темноте. Он рассказывал ей о тонкостях военной науки: кого лучше пускать на быстрых кочевников и как с меньшими потерями разбить варваров. А она, затаив дыхание, слушала его непонятную речь, боясь, что он прервется, и что она больше не услышит его голоса, что завтра его убьют.

***

Было очень рано и темно.

Варвары копошились у огромных осадных машин, очищая их от снега, оборачивая на юг, в сторону, откуда ждали Удгерфа. Кони, храпя, с трудом двигали массивные катапульты, и в такт каждому их шагу скрипели натянувшиеся канаты. Люди, выбиваясь из сил, помогали животным:

– Поднажми! Давай, давай, скотина!

– Халас! – кочевник, стоявший в стороне, вскинул руку.

Катапульта застыла.

– Пойдет.

Было морозно – вода в ведрах замерзла – но Анисим Вольфрадович по-прежнему оставался в одной рубахе, без шапки, и ветер ворошил его длинные спутанные волосы. Чародею было не холодно – мысль о предстоящем сражении согревала его, и он неотрывно глядел на гряду заснеженных холмов, откуда должны были показаться паскаяки.

Постепенно светлело, но солнца не было видно за тучами, поглотившими небо.

– Хей! Хей! – ветер донес крики дозорных.

Они стремительно вылетели из-за пушистого гребня холма, понеслись к лагерю.

Ветер, мчавшийся со склонов вслед за ними, поднял облака снега. Чародей уставился на белую завесу беснующихся хлопьев. Что-то необъятное, темное проступило из-за нее, вылилось на склоны.

– Да здравствует Ортаког! Айя! – Паскаяки кинулись в наступление.

– Гай! Гай! – несколько кочевников, вскочив на лошадей, устремились навстречу бегущим, но вдруг, не доезжая нескольких десятков шагов, выстрелили, круто развернулись, понеслись вдоль линии наступающих, посылая стрелы в орущий строй.

Осадные машины подняли фонтаны снега; варвары метнули дротики, кто-то упал. Но это не могло остановить людей-львов. Облепленные снегом, в изорванной дротиками одежде, они налетели на неприятеля…

***

Принц Удгерф выхватил дорогую секиру, свадебный подарок, обернулся ко всадникам:

– Вперед! Не посрамись!

Сомми, услышавший грохот осадных машин, ожил и охотно, тронулся, разгоняясь с каждым шагом. Воющим, всепоглощающим потоком вахспандийская кавалерия покатилась с холмов, втаптывая в землю дозорных варваров.

Гостомысл показался из шатра. Он был в доспехах, с лицом закрытым забралом, хотя и не собирался сражаться. Смертные не любят его – боятся, и этот животный страх мешает им видеть в нем человека, а он устал от жалкого раболепства. В опасности и варвары, и кочевники, и даже скелеты бросят его, ведь для них он неживой. Он – бессмертный. Так зачем защищать тех, кому ты безразличен? И Гостомысл, сумрачный, замер у шатра, оглядывая столпившихся колдунов.

– Задержите кавалерию, дабы не мешала развертыванию фронта.

– Слушаемся! – маги вздрогнули, засуетились, спеша выполнить повеление.

Несколько всадников вскрикнули, на ходу вывалились из седел, перекувырнулись, покатились, обрастая снегом. Огненные вспышки врезались в строй паскаяков. Однако люди-львы неслись дальше, поглощая расстояние, отделявшее их от передовых частей варваров…

Люди отшатнулись, и сомми врезались в их податливую толпу, давя и круша все на своем пути. Крики! Грохот!

Размахивая секирой, Удгерф пробивался все дальше, и снег срывался с окровавленного лезвия, мягкими хлопьями летел ему в лицо. Принц смеялся, подгонял сомми, и тот тяжело переваливался под ним, топча варваров.

Не выдержав, люди рассыпались, рванулись к основному резервному корпусу, а опьяненные битвой паскаяки, хохоча, насели на бегущих, подрубая их, повергая на землю.

Гостомысл напряженно подался вперед:

– Хорошо. Хорошо. Да будет так!

Воздев длинную, худую даже в доспехах руку, он уставился в холодное небо. Солнца не было видно – тучи густо клубились над головами сражающихся. Вдруг их безмятежные громады дрогнули. Нестерпимый, яркий свет холодного, голубого пламени, раздвинул тучи, неистовым водопадом обрушился на паскаяков.

Гостомысл засмеялся, затрясся, распираемый пробудившимися в нем силами. Смех перешел в крик, и небо померкло. Водопад белого огня сделался красным, заскользил по земле, и снег зашипел, и пошел пар.

– Назад! Назад! – паскаяки в ужасе рассыпались по равнине, и варвары вместе со своими недавними врагами бежали от исполинского кровавого бича…

Вдруг врата Хафродуга разверзлись, высвобождая грозного всадника верхом на черном сомми. Столб огня дрогнул, распался на мириады искр, и осыпался на землю.

Гостомысл замер. Неужели он ошибся, и с Урдаганом придется драться ему?

Широкоплечий в окровавленной на груди рубахе, с откинутым назад гребнем волос, выехал из Хафродуга, обводя поле сражения тяжелым взором. Сжимая в руках огромный боевой молот, верхом на исполинском сомми паскаяк походил на утес, чудом очутившийся посреди ворот Хафродуга, прочно врывшийся в землю. Однако он качнулся, медленно разгоняясь, надвинулся на людей. Широкоплечий взмахнул молотом, обрушивая его на оказавшихся рядом. Варвары попятились, отступая. Стрелы, пущенные кочевниками, вонзились в грудь паскаяка, и одна даже попала в голову, но, он не переменил лица, и, вырванные невидимой рукой, стрелы осыпались на землю. Страшно выглядел Урдаган Хафродугский, окровавленный и равнодушный. Неспешно скользил он по полю, разгоняя целые отряды, и сотни смертных бежали от него одного.

Но Гостомысл Ужасный бездействовал. Вступить в бой с Урдаганом должен Анисим Вольфрадович, так должно случиться, ведь так предвидел бессмертный. Варвары падали один за другим. Бесстрастно Широкоплечий расправлялся с целым войском. Паскаяки ликовали.

Вдруг что-то большое, рыжее вылетело из толпы варваров, наскочило на Урдагана, вырвало его из седла. Камнем рухнул паскаяк в снег, и огнем взметнулись рыжие волосы Анисима Вольфрадовича.

– Чародей! Чародей!

– Урдаган! Урдаган!

Человек придавил паскаяка к земле, схватил за горло, но Широкоплечий вырвал руку. Тяжелый молот обрушился на голову Вольфрадовича, размозжив её, вскользь прошелся по плечу, вывернувшись из лапы Урдагана, упал. Обезглавленный Анисим Вольфрадович продолжал стоять, твердо упершись в землю, не выпуская противника. Крик прокатился по войскам, когда из разметавшегося кровавого месива на шее – того, что раньше было головой Чародея – сложился череп, быстро покрылся кожей, и вырос нос, и спустились по пояс длинные, неопрятные, рыжие волосы. Второй рывок сделал паскаяк, и человек не устоял…

Очнувшись, смертные кинулись друг на друга, и сражение продолжилось. Оно шло до конца дня, и Ульриг делал несколько вылазок, пытаясь помочь сыну, и Удгерф несколько раз прорывался к шатру Гостомысла, и скелеты несколько раз отбрасывали паскаяков назад.

Начало темнеть, и поле стало черным от мертвых тел. Тогда дважды раненый Удгерф дал приказ отступать. Истерзанные паскаяки отходили на север, миновав Хафродуг, а варвары падали от усталости под стенами осажденной столицы. Они знали, что уже не уйдут оттуда, потому что не могут идти.

И лишь крики двух бессмертных, с неутолимой, расчетливой яростью уничтожавших друг друга, раздавались в ночи. Ужас и омерзение овладевали смертными при мысли о том, что эти два исполина могут сражаться так, забыв об изначальной своей цели, до бесконечности…