Книга Испытание магией онлайн - страница 2

Глава 2

Валекс захлопнул папку и направился к двери. Походка у него была легкой и изящной, как у снежного барса, идущего по тонкому льду. Как только дверь отворилась стражники, дожидавшиеся в коридоре, вытянулись в струнку. Валекс что-то произнес, и они согласно кивнули. Один из стражников шагнул ко мне, и я с недоумением на него уставилась, так как предложение Валекса не предполагало, что меня снова отправят в темницу. Может, попробовать сбежать? И я принялась озираться по сторонам. Но стражник развернул меня спиной к себе и снял кандалы и наручники, в которые меня заковали сразу после ареста.

Запястья оказались стерты до кровавых волдырей. Я прикоснулась к шее, которую впервые за все это время не сдавливал металлический ошейник, и, ощутив липкость крови, ухватилась за спинку кресла. Странное чувство овладело мною, когда снимали цепи: казалось, сейчас я либо упаду в обморок, либо взлечу вверх, Я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь справиться с головокружением.

Между тем Валекс вновь вернулся к своему столу и налил в кубки какую-то жидкость. За распахнутыми дверцами деревянного буфета виднелись ряды разноцветных склянок и бутылок всевозможных размеров и форм. Валекс поставил бутылку обратно в буфет и запер дверцы на ключ.

– Думаю, ты можешь выпить, пока мы ждем Мардж, – заметил он, протягивая мне высокий оловянный кубок, наполненный янтарной жидкостью. Затем он поднял свой и произнес: – За Элену, нашего нового дегустатора. И да удастся тебе продержаться дольше твоего предшественника.

Я замерла, не донеся кубка до губ.

– Успокойся, – промолвил он, – это традиционный тост.

Один большой глоток – и жидкость слегка обожгла мне горло. На мгновение показалось, что желудок взбунтуется, – впервые за долгое время я пила нечто, отличающееся от обычной воды в лучшую сторону. Но организм быстро с этим смирился.

Не успела я поинтересоваться тем, что случилось с предыдущим дегустатором, как Валекс потребовал, чтобы, я назвала ингредиенты пригубленного мною напитка.

– Персики с медом, – предположила я, сделав еще один небольшой глоток.

– Хорошо. Теперь пригуби еще и, прежде чем проглотить, покатай напиток на языке.

Я послушно выполнила его указание и с удивлением ощутила легкий привкус цитрусовых.

– Апельсин?

– Верно. А теперь прополощи им горло.

– Прополоскать горло? – переспросила я. Он кивнул. Чувствуя себя очень глупо, я прополоскала горло остатком питья и чуть было не выплюнула его. – Гнилые апельсины!

Валекс рассмеялся, и от его глаз разбежались мелкие морщинки. У него было волевое угловатое лицо, словно выкованное из металла, тем не менее, оно смягчалось, когда он улыбался. Валекс передал мне свой кубок и попросил, чтобы я повторила процесс дегустации.

С некоторым трепетом я сделала очередной глоток и вновь ощутила слабый вкус апельсина. Приготовившись к ощущению чего-то затхлого, я прополоскал горло питьем Валекса, и с облегчением почувствовала, что апельсиновый привкус лишь усилился.

– Это лучше? – осведомился Валекс, забирая обратно пустой кубок.

– Да.

Валекс сел за стол, вновь открыл папку с моими документами, взял перо и начал что-то записывать.

– Ты только что получила первый урок по дегустации. К твоему напитку был подмешан яд, называемый «Пыльца бабочки». А к моему – нет. Определить присутствие этого яда можно, лишь прополоскав питьем горло. Вкус гнилых апельсинов, который ты определила, и есть вкус этого яда.

Я встала, ощущая легкое головокружение.

– Это смертельно?

– Большая доза убивает в течение двух дней. Симптомы начинают, проявляться лишь на второй день, но к этому времени сделать уже ничего нельзя.

– И я приняла смертельную дозу? – задержав дыхание, спросила я.

– Конечно, иначе ты бы не почувствовала вкус яда.

Живот у меня скрутило, и я попыталась вызвать рвотный рефлекс, подавив первый прилив желчи, чтобы не замарать блевотиной стол Валекса.

Он поднял голову и внимательно посмотрел на меня.

– Ты ведь предупреждена, что обучение будет чревато опасностями. Но я бы не стал давать тебе яд, с которым ты не могла бы справиться в силу своего истощения. У нас есть противоядие против «Пыльцы бабочки». – И он указал на чашку с белой жидкостью.

Я снова опустилась в кресло и вздохнула. Лицо Валекса опять окаменело, и я отметила, что он так и не протянул мне чашку.

– А это ответ на вопрос, который ты так и не задала… – он поднял чашку и взболтал ее содержимое, – как мы препятствуем бегству дегустаторов командора.

Я во все глаза смотрела на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Элена, ты призналась в совершении убийства. Согласись, с нашей стороны было неразумно отправить тебя на службу к командору, не заручившись при этом определенными гарантиями. Во-первых, рядом с командором постоянно находится охрана, и вряд ли тебе удастся подобраться к нему с оружием. А в качестве другой формы сдерживания мы используем «Пыльцу бабочки». – Валекс поднял чашку с противоядием. – Тебе потребуется каждый день принимать это, чтобы остаться в живых. Лишь противоядие не даст тебе погибнуть. И я буду давать тебе его каждый день, когда ты станешь приходить в мой кабинет. Не придешь – и на следующий день погибнешь. Совершишь преступление, и тебя отправят обратно в темницу, где ты и скончаешься от этого яда. Я на твоем месте не стал бы рисковать. Яд вызывает сильнейшие спазмы желудка и безудержную рвоту.

Валекс глядел куда-то за мою спину в ожидании, когда я осознаю все сказанное. Я обернулась, следя за направлением его взгляда, и увидела в дверях полную женщину в униформе, обслуживающего персонала замка.

Валекс представил ее как Мардж и сказал, что она позаботится о моих первейших нуждах. Мардж, словно не сомневаясь в том, что я последую за ней, двинулась к двери.

Я же все смотрела на чашку, стоявшую: на столе Валекса.

– Приходи сюда завтра утром. Мардж укажет тебе дорогу.

Совершенно очевидно, он больше не собирался со мной разговаривать, и, тем не менее, я замерла в дверях, чувствуя, как из груди рвется тысяча незаданных вопросов. Но я проглотила их, и они как камни опустились на дно памяти. Закрыв за собой дверь, я бросилась догонять Мардж, которая не удосужилась хотя бы чуть-чуть меня подождать.

Мардж шла вперед быстрым шагом, и я старалась не отставать от нее, хотя и чувствовала, что силы меня оставляют. Сначала я еще пыталась запомнить многочисленные повороты и коридоры, но потом махнула на это рукой, и весь мир сузился до размеров спины Мардж. Ее длинная черная юбка словно летела над полом. Ее униформа включала в себя черную рубашку и белый фартук, ниспадавший до колен и туго затянутый вокруг талии. Фартук был украшен двумя вертикальными рядами красных ромбов, соединявшихся друг с другом. Когда Мардж, наконец, остановилась у душевой, мне пришлось опуститься на пол, чтобы справиться с головокружением.

– От тебя разит, как от дохлой крысы, – заявила она, и ее широкое лицо исказила гримаса брезгливости. Она указала на дальнюю часть душевой с таким видом, что не оставалось сомнений: эта женщина привыкла к повиновению. – Дважды намылься и хорошенько ополоснись. Я принесу тебе одежду, – распорядилась она и вышла вон.

Непреодолимое желание погрузиться в воду просто выворачивало меня наизнанку. Я содрала с себя тюремную робу и бегом бросилась в душевую. Там повернула какую-то рукоятку, и на меня хлынул каскад горячей воды. Замок командора был снабжен резервуарами с горячей водой, которые находились этажом выше, – роскошь, которой не обладал даже экстравагантный особняк Брэзелла.

Я долго стояла под струями воды, точно надеясь, что ее дивное прикосновение сможет изгнать из меня все мысли о яде. Потом послушно дважды намылила волосы и тело. Шея, запястья и щиколотки горели от боли, но я не обращала на это внимания. Еще дважды прошлась по телу мочалкой, изо всех сил оттирая въевшуюся грязь, пока до меня не дошло, что это я сдираю засохшие ссадины.

Казалось, что я не имею никакого отношения к телу, омываемому водой. Боль и унижения ареста и заключения впечатались в него навсегда, зато моя душа давно уже существовала отдельно, а именно – с того времени, как я поселилась в особняке Брэзелла.

И тут передо мной внезапно возник образ сынка Брэзелла – совсем как живой. Красивое лицо Рейяда было искажено от ярости. Я сделала шаг назад, машинально вскинув руки, чтобы остановить его. Образ растворился, а я никак не могла оправиться, от потрясения, не понимая, в каком из миров – живых или мертвых – нахожусь.

Мне пришлось приложить все оставшиеся силы, чтобы собраться, то есть – вытереться и обмотаться полотенцем. И, в попытке окончательно избавиться от отвратительных воспоминаний, я постаралась сосредоточиться хотя бы на поисках расчески…

Даже дочиста вымытые, мои длинные спутанные волосы сопротивлялись гребню. Теперь я принялась искать ножницы и вдруг краем глаза заметила еще одною странного человека, находившегося в душевой. Вздрогнув, я в ужасе уставилась на него, и этот полутруп встретился со мной глазами. Взгляд зеленых глаз, был единственным, признаком жизни на его бледном исхудавшем лице. Худые, как палки, ноги, казалось, не могли выдержать веса того, что еще можно было назвать телом.

Понимание накатило, словно холодная вода из ушата, – это же я сама! Я отвернулась от зеркала, не испытывая никакого желания рассматривать нанесенный моей внешности ущерб. «Трусиха», – с укором подумала я и заставила себя снова поднять глаза. Неужто смерть Рейяда навсегда отлучила мою душу от тела? Внутренне собравшись, я попыталась, снова воссоединить их. Но как душа могла вернуться, если я по-прежнему не ощущала это тело своим? Сейчас оно принадлежало командору Амброзу, который собирался его использовать как приспособление для идентификации ядов. И я вновь, отвернулась от зеркала.

Выдрав несколько клоков, я все же расчесала волосы и заплела их в длинную косу.

Еще недавно мечталось лишь о том, чтобы мне выдали, чистую рубаху перед казнью, и вот я нежусь в знаменитых купальнях командора.

– Довольно, – рявкнула Мардж, выводя меня из забытья. – Вот твоя, одежда. Одевайся. – Ее строгое лицо источало неодобрение.

С видимым нетерпением она дождалась, когда я наконец вытрусь.

Помимо нижнего белья, униформу дегустатора составляли черные брюки с широким краевым атласным поясом и красная атласная рубашка, рукава которой были украшены узором из маленьких черных ромбов. Вся эта одежда была явно предназначена для мужчины. Я со своим ростом в сто шестьдесят два сантиметра выглядела в ней ребенком, напялившим на себя парадный мундир отца. Пояс пришлось намотать в три оборота и подвернуть рукава и штанины.

Мардж фыркнула.

– Валекс велел мне накормить тебя и проводить в твою комнату, но думаю, вначале нам придется зайти к швее. К тому же еще нужна обувь, – остановившись у открытых дверей, заметила она.

Я последовала за Мардж послушно, как потерявшийся щенок.

Увидев меня, швея Дилана весело рассмеялась. Ее лицо в форме сердечка обрамляли светлые вьющиеся волосы, а медового цвета глаза с длинными ресницами еще больше подчеркивали жизнерадостную красоту.

– Конюхи ходят в таких же штанах, а кухарки в таких же рубашках, – справившись со смехом, заметила она и принялась уговаривать Мардж, чтобы та потерпела, пока Дилана не подберет мне более подходящую униформу. Та еще сильнее поджала губы.

Дилана, несмотря на свой юный возраст, суетилась вокруг меня, как заботливая бабушка; ее внимание согревало душу, и я уже представляла себе, как мы станем подругами. Наверняка у нее было множество знакомых и поклонников, которые приходили насладиться ее добротой, влекомые к ней, как пещерные жители пламенем очага. Я вдруг поймала себя на мысли, что мне нестерпимо хочется коснуться, ее руки.

Записав мои размеры, Дилана принялась копаться в стопках красных черных и белых одеяний, которыми была загромождена вся комната.

Все жители Иксии носили униформы. Слуги и стражники командора – разные вариации черного, белого и красного цветов с вертикальными узорами в виде ромбов вдоль рукавов или штанин. Советники и военные высшего ранга ходили в черных одеяниях с красными ромбами, вышитыми на воротнике, количество которых свидетельствовало об их положении. Как только командор пришел к власти, ношение униформы стало обязательным, чтобы все могли определить, с кем имеют дело.

Красный и черный были цветами командора Амброза. Территория Иксии была поделена на восемь военных округов, во главе каждого из которых стоял генерал. Униформы во всех округах были одинаковыми за исключением расцветки. Если домоправительница носила черное одеяние с тремя пурпурными ромбами на переднике, это означало, что она работает в Третьем военном округе.

– Думаю, это подойдет, – промолвила Дилана, передавая мне одежду и указывая на ширму для переодевания.

Пока я облачалась, до меня донеслось замечание Диланы: «Ей нужна обувь».

Чувствуя себя уже менее глупо, я собрала старую одежду и вручила ее этой славной девушке.

– Наверно, вещи принадлежали старому дегустатору Оскову, – промолвила она с грустным выражением лица. Но тут же встряхнула головой, словно стараясь избавиться от неприятных мыслей.

И все мои мечты о дружбе с ней тут же испарились, так как я поняла, что любые близкие отношения с дегустатором командора чреваты, большими огорчениями. И как только тепло, источаемое Диланой, стало меня покидать, я вновь ощутила, как у меня засосало под ложечкой.

Чувство невыносимого одиночества охватило меня, когда я вспомнила Мен и Карру, которые по-прежнему, жили в особняке Брэзелла. Пальцы машинально дернулись, словно я собиралась пригладить косички Карры или одернуть юбку Мей.

Но вместо шелковистых рыжих волос Карры в моих руках была лишь стопка одежды. Дилана указала мне на кресло и, опустившись на колени, надела мне на ноги носки и ботинки, которые, были сделаны из мягкой черной кожи. Они достигали середины голени. Дилана заправила внутрь штанины и помогла мне встать.

Я уже много месяцев не носила обувь и опасалась, что она будет натирать ноги. Однако размер был подобран идеально. Я улыбнулась Дилане, временно изгнав из памяти Мей и Карру. Мне еще никогда не доводилось носить такую удобную обувь.

Я всегда могу подобрать ботинки нужного размера, даже не снимая мерки, – улыбнулась мне в ответ Дилана.

– А вот бедняге Ранду ты так и не нашла нужной обуви, – фыркнула Мардж. – Но ты его так пленила, что он и пожаловаться не может. Вот и хромает теперь на кухне.

– Не обращай на нее внимания, – обернувшись ко мне, заметила Дилана. – Мардж, тебе что, нечем себя занять? Смотри, а то проберусь в твою комнату и обрежу все твои юбки, – и она добродушно подтолкнула нас к дверям.

Мардж отвела меняв столовую для прислуги и налила супу. Вкус у него был божественный. Съев все до последней ложки, я попросила добавки.

– Нет. Иначе тебе станет плохо, – ответила она.

И я, неохотно оставив тарелку на столе, двинулась вслед за ней в свою комнату.

– К восходу солнца будь готова приступить к работе, – предупредила она и вышла за дверь.

В маленькой комнатке находились узкая металлическая кровать с грязным матрацем, простой деревянный стол и стул, ночной горшок, шкаф, светильник, маленькая печка и окно с плотно закрытыми ставнями. Серые каменные стены ничем небыли украшены. Я опробовала матрац – он был слежавшимся, комковатым и чуть проседал. Конечно, по сравнению с тюремной камерой и это было совсем недурно, но, тем не менее, я не ощутила радости.

Ничто здесь даже не намекало на уют. После зрелища каменного лица Валекса и строгости Мардж я мечтала о чем-то мягком – хотя бы об одеяле и подушке. Мне, как потерявшемуся ребенку, надо было к чему-нибудь прижаться и быть при этом уверенной, что это нечто не причинит мне боль.

Я повесила лишнюю одежду в шкаф и подошла к окну. Подоконник был довольно широким, так что я могла на него усесться. Ставни закрывались изнутри. Трясущимися от усталости руками я подняла задвижки, распахнула ставни и зажмурилась от неожиданно яркого света. Потом прикрыла глаза рукой и сквозь пальцы изумленно уставилась на пейзаж, открывавшийся из окна.

Я находилась на первом этаже замка, всего в полутора метрах над землей.

Между моим окном и конюшней располагался двор для выездки и псарня. А конюхи и псари вряд ли обратят внимание, если я попытаюсь сбежать. Совершенно спокойно можно было спрыгнуть вниз и исчезнуть. Искушение было слишком сильным, и останавливала меня лишь мысль о том, что через два дня мне суждено погибнуть. Возможно, я еще совершу побег, когда буду готова заплатить жизнью за два дня свободы.

По крайней мере теперь у меня появилась надежда.