Страницы← предыдущаяследующая →
Доктор Абеляр Свенсон стоял у открытого окна, выходящего в маленький дворик Макленбургского дипломатического представительства, и смотрел, как сгущается туман, заволакивая несколько тусклых газовых фонарей, достаточно, впрочем, ярких, чтобы пробиваться сквозь городскую мглу. Он посасывал имбирный леденец, клацая им по зубам, осознавая, что не может себе позволить сколь-нибудь длительное погружение в мысли о нынешней его ситуации. Толкнув леденец языком, он расположил его между коренными зубами и, сжав челюсти, расколол на острые кусочки и проглотил. Потом отвернулся от окна, взял фарфоровую чашечку остывшего черного кофе и выпил его, найдя определенное удовольствие в смешении вкуса имбиря и горьковатого напитка. Интересно, подумал он, пьют ли в Индии или Сиаме кофе с имбирем? Он допил чашку, поставил ее на место и потянулся за сигаретой. Оглянувшись через плечо на кровать, он констатировал, что темная фигура по-прежнему лежит там. Вздохнув, он открыл портсигар, сунул в рот одну из крепких, темного табака, русских сигарет, взял коробок с бюро, зажег спичку о ноготь большого пальца, закурил, затянулся, почувствовал, как защипало в легких, загасил спичку, тряхнув ею, и нетерпеливо выдохнул. Больше откладывать было нельзя. Он должен поговорить с Флауссом.
Он двинулся к закрытой на щеколду двери в обход кровати, засунув сигарету в рот, чтобы освободить обе руки и открыть щеколду, и косясь на бледного молодого человека, хрипловато дышавшего под шерстяными одеялами. Карлу-Хорсту Маасмарку было двадцать три, хотя попустительство своим желаниям и слабая конституция добавили к его внешности лет десять. У него были медового цвета локоны, залысины (что было особенно заметно теперь, когда его волосы слиплись от пота), бледная кожа собиралась в мешки под глазами, припухала вокруг слабого рта. Зубы у него уже начали выпадать. Свенсон изменил направление движения и подошел к лежащему без чувств мужчине – на самом деле большому мальчику, – пощупал пульс на его шейной вене, неровный, несмотря на настойку опия, которую доктор влил ему в рот, и еще раз проклял свою неудачу. Странного вида рисунок, выжженный на коже принца вокруг глаз и на висках (не то чтобы ожог, даже не содранная кожа, скорее что-то вроде глубокой пигментации, если повезет, то временной), был издевательством над всеми предшествующими усилиями доктора Свенсона контролировать своего капризного подопечного.
Глядя вниз, он подавил возникшее у него было желание погасить сигарету о бледную кожу принца и упрекнул себя за неверно выбранную тактику, за глупую доверчивость и так дорого ему обошедшуюся почтительность. Он сосредоточился почти целиком на принце и практически не уделял внимания этим новым фигурам вокруг него – женщинам, дипломатам, офицерам, высокопоставленным дармоедам, – не задумываясь о том, что ему придется под дулом пистолета вырывать принца из их рук. Он едва их знал. Все это было делом Флаусса, посланника… который либо совершил трагическую ошибку, либо… не совершил. Свенсону нужно было доложить Флауссу о состоянии здоровья принца, но он знал, что должен использовать разговор с Флауссом, дабы решить – в самом ли деле в дипломатическом представительстве у него нет союзников? Он увидел, что его шинель висит на столбике кровати, и набросил ее себе на руку – она была тяжелее, чем обычно, из-за пистолета в кармане. Он оглядел комнату и не увидел ничего опасного на тот случай, если принц проснется в его отсутствие, потом отодвинул щеколду и вышел в коридор. У двери стоял солдат в черном, он застыл по стойке «смирно», держа карабин у ноги. Доктор Свенсон запер дверь большим ключом, который затем снова спрятал в кармане своего пальто. Солдат не шелохнулся, пока доктор шел по коридору, впрочем, доктор, потеряв его из вида, тут же о нем забыл. Он привык к этим солдатам и их железной дисциплине – все вопросы, которые у него были, следовало задать их офицеру, который все еще необъяснимым образом отсутствовал. Свенсон дошел до конца коридора и, остановившись на площадке, заглянул через перила в холл тремя этажами ниже. Сверху ему были видны черные и белые, как на шахматной доске, клетки мраморного пола, над которым висела хрустальная люстра. У Свенсона, боявшегося высоты, от одного вида проходящей прямо перед ним тяжелой цепи, на которой висела люстра, все поплыло перед глазами. Он поднял голову, посмотрел туда, где цепь была вделана в потолок над площадкой четвертого этажа (он сделал это вопреки своей воле, как последний идиот), и ощутил изрядное головокружение. Тогда он отошел от перил и поднялся этажом выше, стараясь держаться поближе к стене и вперив глаза в ступеньки. Он продолжал смотреть на свои ноги, проходя мимо охранников на площадке и перед дверью посланника. Гримаса пробежала по его лицу, он расправил плечи и постучал, а потом, не дождавшись ответа, вошел.
Когда Свенсон вместе с принцем вернулся из института, Флаусс отсутствовал, и никто не знал, где он. Минут сорок спустя посланник ворвался в комнату принца (доктор в это время как раз безуспешно пытался вывести из организма пациента попавший туда яд) и безапелляционно заявил, чтобы доктор Свенсон думал, мол, что делает. Прежде чем Свенсон успел ответить, Флаусс увидел револьвер на приставном столике, потом отметины на лице Карла-Хорста и начал кричать. Свенсон повернулся, увидел, что посланник побледнел (от гнева или испуга – этого он не мог сказать), и, окончательно потеряв терпение, грубо выставил Флаусса за дверь. Теперь, входя в кабинет, он остро чувствовал, что почти ничего не знает о Конраде Флауссе. Аристократ, имевший космополитические убеждения, получил юридическое образование, в университете познакомился с родственником правящей семьи. Этого было достаточно, чтобы возглавить дипломатическую миссию, сопровождавшую принца, который отправлялся на обручение с будущей невестой; если же в результате брака возникнет постоянное посольство, на что все надеялись, то и для того, чтобы стать первым полномочным послом герцогства. Для Флаусса Свенсон был хранителем семьи, нянькой и горничной в одном лице, по существу человеком незаменимым. Такое к нему отношение обычно устраивало доктора, поскольку позволяло избежать многих хлопот. Но теперь, однако, он должен был потребовать объяснения.
Флаусс сидел за своим столом и что-то писал, адъютант терпеливо ждал рядом; когда Свенсон вошел, посланник поднял на него глаза. Доктор проигнорировал его и сел в одно из обитых бархатом кресел против стола, на ходу взяв пепельницу зеленого стекла с приставного столика, поставил ее к себе на колени и закурил. Флаусс уставился на него. Свенсон тоже вперил в него взгляд, потом скосил глаза на адъютанта. Флаусс фыркнул, нацарапал свое имя внизу страницы, промокнул и всунул бумагу в руку адъютанта. Тот ловко щелкнул каблуками и вышел из комнаты, смерив доктора почтительным взглядом. Дверь за ним беззвучно закрылась. Двое оставшихся в комнате вперились друг в друга взглядом. Свенсон увидел, что посланник собирается заговорить, и заранее устало вздохнул.
– Доктор Свенсон, должен вам сказать, что я не… привык… к подобному обращению, подобному грубому обращению со стороны одного из членов персонала миссии. И как посланник миссии…
– Я не вхожу в персонал миссии, – сказал Свенсон, ровным тоном обрывая его.
– Что вы сказали? – пролопотал Флаусс.
– Я не вхожу в персонал миссии. Я служу семье принца. Я отвечаю перед этой семьей.
– Перед принцем? – издевательски произнес Флаусс. – Между нами, доктор, этот несчастный молодой человек…
– Перед герцогом.
– Прошу прощения, но посланник герцога – я. Я отвечаю перед герцогом.
– Значит, между нами в конечном счете есть что-то общее, – сухо пробормотал Свенсон.
– Вы хотите меня оскорбить? – прошипел Флаусс.
Свенсон помолчал несколько мгновений, чтобы, насколько это было в его силах, увеличить устрашающий эффект. Факт же состоял в том, что, как бы он ни надувал щеки, никакой силы за ним не стояло, кроме его собственной, – все силы были на стороне Флаусса и Блаха. И если кто-то из них по-настоящему ополчится против него (зная при этом его слабость), доктор станет чрезвычайно уязвимым. Его единственный расчет был на то, что они не полные негодяи, а только некомпетентные люди. Он встретил взгляд посланника и стряхнул пепел сигареты в пепельницу.
– Вам известно, герр Флаусс, зачем молодому человеку в самом цветущем возрасте, отправляясь на помолвку, брать с собой доктора?
Флаусс фыркнул.
– Конечно известно. У него вредные привычки… я говорю как человек, которому весьма небезразлична его судьба… и часто он не в состоянии оценить всех дипломатических последствий своих поступков. Я полагаю, что такое состояние обычно для…
– Где вы были сегодня вечером?
Посланник захлопнул рот, несколько мгновений сидел молча, не в силах поверить тому, что услышал. Он выдавил из себя снисходительную улыбку.
– Прошу прощения…
– Принц подвергался страшной опасности. Вас здесь не было. Вы были не в состоянии защитить его.
– Да, так что извольте сообщить мне о состоянии здоровья Карла-Хорста… о том, что случилось с его лицом… о странных ожогах…
– Вы не ответили на мой вопрос. Флаусс уставился на него.
– Я здесь выполняю прямые поручения его отца, – продолжил Свенсон. – Если мы и дальше не сможем выполнять свои обязанности – и я имею в виду и вас, герр Флаусс, – то нам придется строго ответить за это. Я служил непосредственно герцогу в течение нескольких лет и понимаю, что это значит. А вы?
Доктор Свенсон в известной мере лгал. Отец принца – герцог – был тучный ветреный человек, помешанный на военной форме и охоте. Доктор Свенсон встречался с ним дважды при дворе, со смятением взирая на то, что открывалось его взгляду. На самом деле поручения, которые он выполнял, были даны ему первым министром герцогства бароном фон Хурн, познакомившимся с доктором пятью годами ранее, когда Свенсон был военным врачом Макленбургского флота и приобрел известность главным образом как специалист по лечению обморожений у матросов на Балтике. Ряд убийств в порту стал причиной скандала (виновным в них оказался кузен Карла-Хорста), и Свенсон продемонстрировал как проницательность при выяснении их причин, так и тактичность при передаче этих сведений министру. Вскоре после этого он получил назначение при дворе, где его просили вести и расследовать различные возможные обстоятельства (болезни, беременности, убийства, аборты), но при этом всегда блюсти интересы хозяина. Для Свенсона, у которого море неизменно ассоциировалось с тоской, возможность посвятить себя подобной деятельности (безжалостно разрушавшей все его патриотические чувства) стала желанной разновидностью самоуничтожения. Его присутствие в посольстве Карла-Хорста почти сразу же объяснили волей герцога, и Свенсон до сего дня оставался в тени, отправляя по мере возможности сообщения шифрованными письмами, с дипломатической почтой, а то и довольно прозрачными открытками, которые посылал городской почтой на тот случай, если его официальную корреспонденцию перлюстрируют. Он занимался этим и раньше – во время кратких поездок в Финляндию, Данию, по Рейну, но на самом деле никаким шпионом не был – всего лишь образованным человеком, который благодаря своему положению имел неплохие шансы получить доступ туда, где ему не полагалось быть. Именно такая ситуация и сложилась здесь, а мелочная борьба честолюбий между Флауссом и Блахом несколько оживляла ту роль, которая была ему предназначена, – роль обычной няньки. Его, однако, беспокоило, что в течение трех недель после их прибытия (и невзирая на регулярные депеши Флауссу от двора) ему самому в ответ не было прислано ни слова. Впечатление было такое, словно барон фон Хурн исчез.
Идея брака возникла после поездки лорда Вандаариффа на континент, в ходе которой поиск дружественных портов на Балтике привел его в Макленбург. Среди сопровождавших лорда была и его дочь (это была ее первая зарубежная поездка), и, как это часто случается в подобных обстоятельствах, пока старшие говорят о делах, дети остаются предоставленными сами себе. Свенсон не испытывал ни малейших иллюзий насчет Карла-Хорста: если женщина хоть в малейшей степени увлеклась им, сохранить невинность у нее не было ни малейшего шанса, если только она не была поразительно глупой или поразительно уродливой, но при всем при том эти отношения казались ему мезальянсом. Лидия Вандаарифф была безусловно хорошенькой, чрезвычайно богатой, ее отец недавно получил титул, его финансовая империя простиралась далеко за пределы его страны. Карл-Хорст был всего лишь одним из множества маленьких принцев, ищущих способов увеличить свое состояние, но с каждым днем он становился все менее привлекательным. Впрочем, ситуация свидетельствовала о том, что речь здесь могла идти о серьезном чувстве. Главное, чтобы принц не совершил каких-нибудь глупостей.
Первую неделю доктор и в самом деле посвятил борьбе с последствиями невоздержанности принца в питье, азартных играх, разврате; иногда, правда, он пытался вмешиваться, но обычно его участие сводилось к лечению последствий, когда принц возвращался, проведя ночь в удовольствиях. Когда принц мало-помалу стал все меньше времени проводить в борделях и за карточным столом, а все больше – за обедами с Лидией, в дипломатических салонах с Флауссом и людьми из министерства иностранных дел, на скачках или на охоте со своим будущим тестем, Свенсон позволил себе посвящать больше времени чтению, музыке, своим маленьким туристическим прогулкам, довольствуясь обследованиями принца по вечерам. Он внезапно осознал совершенную им ошибку во время приема по случаю помолвки (неужели это было только вчера вечером?), когда нашел принца в огромном саду Вандаариффа на коленях перед искалеченным телом полковника Траппинга. Поначалу он никак не мог сообразить – что там делает принц; обычно, если принц стоял на коленях, это означало, что Свенсону понадобится влажный платок, дабы отереть с его губ остатки блевотины. Но принц на этот раз пребывал в некой прострации, он смотрел на труп, взгляд был до странности спокойным, даже мирным. Свенсон оттащил его от тела – и в дом, несмотря на все протесты этого идиота. Он сумел найти Флаусса (теперь он размышлял над тем, каким это образом посланник столь удачно оказался тут как тут), перепоручил принца его заботам и побежал назад к телу. Он нашел вокруг него целую толпу – Гаральда Граббе, графа д'Орканца, Франсиса Ксонка, других, ему не известных, людей и, наконец, самого Роберта Вандаариффа, прибывшего с толпой слуг. Лорд увидел Свенсона и, отведя его в сторону, вполголоса быстро спросил о том, в безопасности ли принц и в каком он пребывает состоянии? Когда Свенсон сообщил ему, что принц в полном порядке, Вандаарифф с явным облегчением вздохнул и спросил, не будет ли Свенсон так любезен сообщить его дочери (она уже догадалась, что возникло какое-то щекотливое обстоятельство, только не знала какое), что принц жив и здоров, и, если это возможно, проводить ее к нему. Свенсон, конечно, был только рад услужить, однако нашел Лидию в обществе жены Артура Траппинга – Шарлотты Ксонк и старшего брата Шарлотты – Генри Ксонка, человека, уступавшего по состоянию и влиятельности разве что Вандаариффу и (возможно; у Свенсона не было уверенности на этот счет) престарелой королеве. Свенсон, запинаясь, неопределенными словами рассказал о происшествии в саду, об отсутствии каких-либо четких объяснений, а брат и сестра Ксонки принялись допрашивать его, открыто соревнуясь друг с другом в том, чтобы сделать очевидным явное нежелание Свенсона говорить правду. Свенсон привычно принялся играть роль иностранца, едва владеющего чужим языком, он просил их повторять вопросы и бесплодно пытался выдать какую-нибудь историю, которая могла удовлетворить их до странности подозрительную реакцию, но это лишь увеличило их раздражение. Генри Ксонк высокомерно ткнул указательным пальцем в грудь Свенсона как раз перед тем, как скромно одетая женщина, стоявшая за ними (насколько он мог судить – компаньонка безмолвно улыбающейся Лидии), наклонилась вперед и что-то прошептала в ухо Шарлотты Ксонк. Наследница сразу же метнула взгляд куда-то за плечо Свенсона, глаза ее (под украшенной перьями маской) расширились и загорелись внезапной неприязнью. Свенсон повернулся и увидел самого принца в сопровождении улыбающегося Франсиса Ксонка, который, не обращая внимания на своих сестру и брата, весело пригласил Лидию присоединиться к ее суженому.
Доктор воспользовался этим моментом, чтобы быстро откланяться и исчезнуть, позволив себе мельком бросить взгляд на принца, чтобы оценить уровень его опьянения, и еще один – на женщину, шепнувшую что-то на ухо Шарлотте Ксонк, которая теперь внимательно смотрела на Франсиса Ксонка. И только выйдя из зала, Свенсон понял, что ему очень ловким образом не дали обследовать труп. Когда он вернулся в сад, ни тела, ни людей там уже не было. Он лишь издалека увидел трех солдата Блаха, которые на расстоянии в несколько ярдов друг от друга шли по саду, держа сабли наголо.
Он больше не смог ни о чем спросить принца, а ни Флаусс, ни Блах на его вопросы отвечать не желали. Они ничего не знали о Траппинге и даже откровенно сомневались в том, что такая важная личность (да и вообще кто бы то ни было) могла лежать мертвой в саду. Когда же он спросил, что солдаты Блаха искали в саду, майор пресек его любопытство, сказав, что он, исполняя свой долг, просто реагировал на фантазии доктора относительно убийства; усмехнувшись, он добавил, что больше не будет тратить время на его страхи. Что же до Флаусса, тот вообще не пожелал разговаривать на эту тему, сказав, что если и произошел какой-то прискорбный случай, то к ним он не имеет никакого отношения и из уважения к новоприобретенному тестю принца они должны проявлять скромность и держаться в стороне. У Свенсона не нашлось ничего, кроме молчаливого презрения, чем ответить и посланнику, и майору, но ему очень хотелось узнать, что же случилось с телом.
Однако остаться наедине с Карлом-Хорстом не представлялось возможным. Прикрываясь составленным для него Флауссом расписанием и собственным желанием отдохнуть, принц сумел избежать общения со Свенсоном на следующее утро, а потом, пока Свенсон занимался флюсом одного из солдат майора, покинул представительство вместе с посланником и Блахом. Когда они не вернулись к полуночи, доктор был вынужден отправиться в город на их поиски.
Он выдохнул табачный дым и посмотрел на Флаусса, который положил кулаки на столешницу.
– Мы говорили об исчезнувшем полковнике Траппинге… – начал он. Флаусс фыркнул, но Свенсон проигнорировал его и продолжал: – О котором вы можете думать что вам угодно. Но вам не уйти от того факта, что сегодня ночью на вашего принца было совершено нападение. И вот что я вам скажу: я видел эти отметки на лице прежде… на лице этого пропавшего человека.
– В самом деле? Но вы же сказали, что не осматривали его…
– Я видел его лицо.
Флаусс ничего не сказал. Он взял перо, потом раздраженно бросил его.
– Даже если то, о чем вы говорите, правда… в саду, в темноте, с расстояния…
– Где вы были, герр Флаусс?
– Это не ваше дело.
– Вы были с Робертом Вандаариффом?
Флаусс натянуто улыбнулся.
– Если и так, я бы не стал вам об этом сообщать. Как вы понимаете, все это дело требует деликатности… необходимо сохранить репутацию принца, вовлеченных в это лиц, не допустить дискредитации. Лорд Вандаарифф был настолько добр, что согласился обсудить возможный план действий…
– Он вам платит?
– Я не буду отвечать на оскорбления.
– Я больше не собираюсь терпеть ваш идиотизм.
Флаусс открыл рот, чтобы ответить, но от обиды промолчал. Свенсон забеспокоился – не зашел ли он слишком далеко? Флаусс вытащил платок и протер лоб.
– Доктор Свенсон, вы военный человек, я об этом забываю, и у вас весьма откровенные манеры. На сей раз я закрою глаза на ваш тон, потому что мы и в самом деле должны опираться друг на друга, чтобы защитить нашего принца. Должен признаться, что, невзирая на все ваши вопросы, более всего меня интересует, каким образом вы обнаружили принца сегодня, каким образом вы «спасли» его… и от кого?
Свенсон вытащил монокль из левого глаза и посмотрел сквозь него на свет, потом нахмурился, поднес ко рту, дохнул на него так, что поверхность затуманилась, а потом отер влагу рукавом и, снова вставив его в глаз, с нескрываемой неприязнью уставился на Флаусса.
– Боюсь, я должен вернуться к моему пациенту.
Флаусс вскочил на ноги, не выходя из-за стола. Свенсон еще не поднимался с кресла.
– Я принял решение, – объявил посланник, – с этого момента принца повсюду будет сопровождать вооруженная охрана.
– Превосходная мысль. Блах на это согласился?
– Он согласился с тем, что это превосходная мысль.
Свенсон покачал головой:
– Принц никогда на это не пойдет.
– У принца, как и у вас, доктор, не будет выбора. Что бы вы там ни говорили прежде о том, как вы опекаете принца, ваша неспособность предотвратить то, что случилось этим вечером, убедила меня и майора: теперь рядом с принцем находиться должен Блах. Любые медицинские процедуры должны проводиться в присутствии либо майора Блаха, либо кого-то из его людей. – Флаусс сглотнул и протянул руку. – Я требую, чтобы вы отдали мне ключ от комнаты принца. Я знаю: вы ее заперли. Как посланник, я должен получить этот ключ от вас.
Свенсон неторопливо встал, вернул пепельницу на стол, не отрывая взгляда от Флаусса, и направился к двери. Флаусс так и остался стоять с вытянутой рукой. Свенсон открыл дверь и вышел в коридор. Он услышал быстрые шаги у себя за спиной, и Флаусс – с красным лицом, двигая челюстью – тут же оказался рядом с ним.
– Так не пойдет. Я вам отдал приказ.
– Где майор Блах? – спросил Свенсон.
– Майор Блах находится в моем подчинении, – ответил Флаусс.
– Вы упорно отказываетесь отвечать на мои вопросы.
– Это мое право!
– Вы сильно ошибаетесь, – мрачно сказал Свенсон и посмотрел на посланника. Он увидел, что вместо страха на лице Флаусса играет самодовольная улыбка и плохо скрываемое торжество.
– Вы отвлеклись, доктор Свенсон. А тут произошли перемены. Очень-очень большие перемены.
Свенсон повернулся к Флауссу, перекинул свою шинель из правой руки в левую, в результате чего карман, из которого торчала рукоять пистолета, оказался в поле зрения посланника. Лицо Флаусса побледнело, и он сделал шаг назад, бормоча:
– К-когда в-вернется м-майор Блах…
– Я буду рад его видеть, – сказал Свенсон.
Он был уверен, что барон фон Хурн мертв.
Он вышел на площадку, свернул на лестницу и тут увидел майора Блаха – тот стоял, прислонившись к стене так, что из коридора его не было видно. Свенсон остановился.
– Вы слышали? Посланник хочет вас видеть.
Майор Блах пожал плечами:
– Это не имеет значения.
– Вы слышали, в каком состоянии пребывает принц?
– Это, конечно, серьезно, и тем не менее мне немедленно требуются ваши услуги в другом месте.
Не дожидаясь ответа, он пошел вниз по лестнице. Свенсон последовал за ним – на него, как и всегда, произвело впечатление высокомерие майора, но ему еще было и любопытно – что же такое может быть важнее, чем состояние принца?
Блах повел его через дворик в столовую солдатской казармы. Три больших белых стола были очищены, и на каждом лежало по солдату в черной форме, еще по два солдата стояли в изголовье каждого стола. Два первых солдата были живы, голова и грудь третьего были укрыты белой материей. Блах указал на столы и, не говоря больше ни слова, отошел в сторону. Свенсон набросил свое пальто на спинку стула и увидел, что его медицинский саквояж уже здесь и стоит на металлическом подносе. Он бросил взгляд на первого солдата, который корчился от боли – левая его нога была, видимо, сломана, – и с отсутствующим видом принялся готовить инъекцию морфия. Состояние второго солдата было хуже – дыхание неглубокое, грудь в крови, лицо бледнее воска. Свенсон распахнул мундир на солдате, закатал окровавленную рубашку. Узкий порез между ребер – легкие, может, задеты, может, нет. Он повернулся к Блаху.
– Как давно это случилось?
– Час назад, если не больше.
– Он может умереть из-за того, что помощь не была оказана вовремя, – сказал Свенсон, потом повернулся к солдатам. – Привяжите его к столу. – Пока они делали это, он подошел к солдату со сломанной ногой, закатал на нем рукав и сделал инъекцию. Выдавливая жидкость из шприца, он вполголоса сказал: – Ты выздоровеешь. Мы сделаем все возможное, чтобы поправить тебе ногу, но ты должен подождать, пока мы будем заниматься твоим товарищем. А сейчас ты уснешь.
Солдат, совсем мальчишка, кивнул, лицо его было влажное от пота. Свенсон улыбнулся ему мимолетной улыбкой, потом повернулся к Блаху, снимая с себя мундир и закатывая рукава рубахи:
– Все очень просто. Если у него задеты легкие, то теперь они полны кровью, и он через несколько минут умрет. Если не задеты – он все равно может умереть от потери крови, от воспаления. Я сделаю все, что в моих силах. Где вас найти?
– Я останусь здесь, – ответил майор Блах.
– Отлично.
Свенсон бросил взгляд на третий стол.
– Мой лейтенант, – сказал майор Блах. – Он мертв вот уже несколько часов.
Свенсон стоял в открытой двери, курил сигарету и смотрел во двор. Он вытер руки о тряпку. На операцию ушло два часа. Солдат все еще жил – видимо, легкие не были задеты, – хотя его и бил озноб. Если он протянет ночь, то, может, останется жить. У другого была сломана коленка. Хотя Свенсон и сделал все, что мог, солдат этот, видимо, был обречен остаться хромым. Пока доктор работал, майор хранил молчание. Свенсон затянулся в последний раз и швырнул остаток сигареты на гравий. Двоих солдат отнесли в казарму – по крайней мере, они могли спать в своих кроватях. Майор оперся о стол рядом с мертвым телом. Свенсон вернулся в комнату.
Несмотря на болезненный характер ран лейтенанта, было очевидно, что умер он быстро. Свенсон посмотрел на майора.
– Не думаю, что могу сказать вам что-то такое, чего вы не видели сами. Четыре раны – первая, я бы сказал, вот здесь, в подреберье с левой стороны, сквозной прокол… удар болезненный, но не смертельный. Затем еще три – в дюйме друг от друга – между ребер в легкие, может быть, даже в сердце. Точно сказать без вскрытия не могу. Мощные удары – вы видите их силу. Нож или кинжал загонялся до рукоятки.
Блах кивнул. Свенсон ждал, что тот заговорит, но майор хранил молчание. Свенсон вздохнул и начал опускать рукава и застегивать манжеты.
– Вы мне не хотите сообщить, как появились эти раны?
– Не хочу, – пробормотал майор.
– Ну что ж, может, тогда скажете, было ли это связано с нападением на принца?
– Каким нападением?
– У принца Карла-Хорста ожоги на лице. Вполне возможно, что он был добровольным участником, но я тем не менее рассматриваю это как нападение.
– Это случилось, когда вы провожали его домой?
– Именно.
– Я полагал, он был пьян.
– Он был пьян, хотя, я думаю, не от алкоголя. Но что вы хотите сказать, когда говорите "я полагал"?
– За вами следили, доктор.
– В самом деле?
– Мы следим за многими.
– Но не за принцем.
– Разве он не находился в обществе уважаемых личностей и своих новых знакомых?
– Да, майор, находился. И – повторю это еще раз, если вы не поняли, – в этом обществе и даже по указанию этого общества он и получил свои шрамы вокруг глаз.
– Это вы так говорите, доктор.
– Посмотрите сами.
– С нетерпением жду этого.
Свенсон собрал свой медицинский саквояж, поднял взгляд – майор Блах все еще наблюдал за ним. Свенсон, раздраженно вздохнув, бросил в саквояж свой скальпель.
– Сколько человек находится у вас в подчинении, майор?
– Двадцать два солдата и два офицера.
– Теперь у вас осталось восемнадцать и один офицер. И я уверяю вас: кто бы ни сделал это, человек или целая банда, он не имел никакого отношения к слежке за мной, потому что я целиком и полностью был занят одним идиотом – следил, чтобы он как-нибудь не опозорился.
Майор Блах не ответил.
Доктор Свенсон защелкнул саквояж и подхватил свое пальто со стула.
– Могу только надеяться, что вы следили и за посланником, майор, – он в течение всего этого времени отсутствовал и не желает объясниться. – Он зашагал к двери, но повернулся и сказал: – Вы сами ему скажете об этих солдатах или сказать мне?
– Мы еще не закончили, доктор, – прошипел Блах. Он снова набросил простыню на лицо лейтенанта и направился к Свенсону. – Полагаю, мы должны посетить принца.
Они поднялись по лестнице на третий этаж, где обнаружили Флаусса, который ждал их с двумя охранниками. Посланник и майор обменялись многозначительными взглядами, но Свенсон понятия не имел об их смысле; эти двое явно ненавидели друг друга, но тем не менее могли сотрудничать – причин у них для этого было достаточно. Флаусс ухмыльнулся, посмотрев на Свенсона, и указал на дверь.
– Доктор! Я полагаю, ключ у вас?
– А вы не пробовали постучать? – Вопрос этот задал Блах, и Свенсон с трудом сдержал улыбку.
– Конечно пробовал, – неубедительно ответил Флаусс, – но буду счастлив попробовать еще раз. – Он повернулся и шарахнул по двери кулаком, а через мгновение проговорил: – Ваше высочество! Принц Карл-Хорст! Это герр Флаусс вместе с майором и доктором Свенсоном.
Они подождали, потом Флаусс повернулся к Свенсону и, чуть не брызгая слюной, сказал:
– Открывайте! Я требую, чтобы вы немедленно открыли. Свенсон любезно улыбнулся и, вытащив ключ из кармана, протянул его Флауссу.
– Можете сделать это сами, господин посланник.
Флаусс выхватил ключ из его руки, вставил в скважину, потом повернул, нажал на ручку – дверь, однако, не открылась. Он снова нажал на ручку и надавил на дверь плечом, потом повернулся к остальным.
– Она не открывается – что-то ее держит.
Майор Блах шагнул вперед, отодвинул Флаусса в сторону, ухватился за ручку и всей своей массой налег на дверь – она подалась, но немного. Блах дал знак двум солдатам, и они все втроем одновременно налегли на дверь, которая подалась еще на несколько сантиметров, а потом медленно, со скрежетом открылась настолько, что можно было увидеть большой шкаф, которым забаррикадировали дверь. Трое нажали еще раз – дверь открылась еще шире, туда уже мог пролезть человек, что немедленно и сделал Блах, за которым последовал Флаусс, оттолкнув в сторону солдат. С покорной улыбкой Свенсон последовал за ними, таща за собой свой медицинский саквояж.
Принца не было. Шкаф протащили через всю комнату, чтобы забаррикадировать дверь, окно было открыто.
– Он бежал! Уже во второй раз! – прошептал Флаусс. Он повернулся к Свенсону. – Это вы помогли ему! У вас был ключ!
– Не будьте идиотом, – пробормотал Блах. – Посмотрите на комнату. Шкаф из монолитного красного дерева – мы втроем едва сдвинули его с места. Принц не мог самостоятельно подвинуть его, а доктор не мог в этом участвовать – доктор должен был покинуть комнату до того, как шкаф передвинули к двери.
Флаусс промолчал. Свенсон встретил взгляд Блаха, который вперился в него. Майор отдал команду солдатам в коридоре:
– Один из вас – к воротам, нужно узнать, выходил ли принц за пределы представительства и был ли он один!
Свенсон подошел к шкафу, открыл дверцу, осмотрел содержимое.
– На принце его пехотная форма – здесь ее нет. Темно-зеленая – гренадерского полка. Она ему нравится из-за значка в виде взрывающегося ядра. Думаю, он видит в этом какой-то сексуальный смысл. – Они уставились на него так, будто он говорил по-французски. Свенсон подошел к окну и выглянул наружу. Внизу, на расстоянии трех этажей была песчаная площадка. – Майор Блах, если вы пошлете надежного человека обследовать гравий под окном, то мы узнаем, пользовались ли здесь приставной лестницей, – если да, там будут вмятины. Конечно же, лестница высотой в три этажа должна была привлечь внимание. Скажите мне, герр Флаусс, есть ли в представительстве такая лестница?
– Откуда мне знать?
– Нужно спросить у персонала, я полагаю.
– А если такой лестницы нет? – спросил майор Блах.
– Тогда либо ее сюда принесли – что должно было вызвать вопросы у охраны на входе, – либо здесь воспользовались каким-либо другим средством, например крюком с веревкой. Но я, – он отошел от окна, разглядывая штукатурку вокруг него, – не вижу здесь никаких царапин, ни следов веревки, по которой они могли спуститься.
– Так как же они спустились? – спросил Флаусс.
Свенсон снова подошел к окну, высунулся наружу. Здесь не было ни балкона, ни увитой плющом стены, ни дерева вблизи – да и комнату для принца выбирали исходя из отсутствия таковых. Он повернул голову и посмотрел наверх – до крыши было два этажа.
Пока они поднимались по лестнице, Блаху доложили, что принца у ворот не видели и что в течение трех последних часов после прибытия майора никто из представительства не выходил. Свенсон почти не обратил внимания на этот отчет – так его пугал неизбежно предстоящий подъем на крышу здания. Он шел, держась у внутренней стены, цеплялся за перила, стараясь выглядеть как можно небрежнее, но внутри чувствовал холодок страха. Выше находился узкий чердак с окошком, через которое можно было попасть на крышу. Майор Блах пошел первым, и в какой-то момент в его руке появился пистолет. Он быстро поднялся по лестнице и исчез в темноте наверху. За ним торопливо последовал Флаусс, который двигался проворнее, чем, казалось, позволяет его тучная фигура. Свенсон стал не спеша подниматься следом, перехватывая перила руками с двух сторон. Ему приходилось подавлять тошноту, подступавшую к горлу каждый раз, когда под его ногами ходили ступеньки. Чувствуя себя малым ребенком, он выполз на четвереньках на грубо отесанные доски чердака и оглянулся. Флаусс в этот момент пролезал через узкое оконце, частично закрывая собой слабые городские огоньки, окутанные туманом. С трудом подавив стон, доктор Свенсон заставил себя последовать за Флауссом.
Он выбрался на крышу сначала на коленях, потом неуверенно встал на ноги; майор Блах стоял на корточках у карниза, видимо, в том месте, где внизу было окно принца. Майор повернулся и сказал:
– Мох на камне в нескольких местах содран веревкой или веревочной лестницей. – Он встал и подошел к Флауссу и Свенсону, оглянулся и указал на ближайшие крыши. – Вот чего я не могу понять – все эти крыши довольно далеко. Не могу отрицать, что принца вытащили на крышу… но это здание по меньшей мере на этаж выше всех соседних. И от ближайших домов мы отделены шириной целой улицы. Если только они не воздушные акробаты, я не понимаю, как можно было перебраться на соседние крыши.
– Может, они и не перебирались, – сказал посланник. – Может, они просто снова вернулись в здание.
– Это невозможно.
– А если кто-то им помогал? – с долей брюзгливости сказал посланник.
– Не исключено, – признал Блах. – В этом случае они все еще не вышли за ворота. Мои люди немедленно обыщут представительство. Доктор?
– М-м-м?
– Есть у вас какие-нибудь соображения?
Свенсон вдохнул холодный ночной воздух, пытаясь расслабиться. Он оторвал взгляд от неба и открытых пространств вокруг него, уставился на просмоленную поверхность крыши.
– Вот только… это что такое?
Флаусс посмотрел, куда указывает палец доктора, и сделал шаг к маленькому белому предмету, подобрал его и показал находку остальным.
– Это окурок, – сказал майор Влах.
Прошло тридцать минут. Они вернулись в комнату принца, где майор принялся один за другим осматривать ящики в шкафах. Флаусс сел в кресло и задумался, Свенсон встал у открытого окна с сигаретой. Солдаты прочесали все представительство, но никого не нашли – ни следов ног, ни отпечатков лестницы в песке под окном не было. Блах еще раз возвращался на крышу с фонарями, но никаких следов, кроме их собственных, там не обнаружилось, хотя на стене здания были видны несколько отметин от веревки.
– Может быть, он просто убежал, чтобы с удовольствием провести вечер? – сказал посланник и мрачно посмотрел на Свенсона.
– Не будьте идиотом, – отрезал майор Блах. – Это было спланировано с участием принца или без него, скорее всего – без, ведь он был без чувств, как говорит доктор. По меньшей мере двое человек спустились сюда с крыши (может, их было и больше, поскольку охранник не слышал, как двигали шкаф, так что, скорее всего, их было четверо) и забрали с собой принца. Мы должны исходить из того, что его похитили, и теперь должны решить, как нам его спасать.
Майор Блах захлопнул последний ящик и повернулся к Свенсону.
– Да? – спросил доктор.
– В прошлый раз его нашли вы.
– Нашел.
– Расскажите, где и как.
– Я в восторге от вашей заботливости, – ответил Свенсон, и голос его прозвучал глухо от нескрываемого презрения. – Вы думаете, это та же компания? Поскольку если вы так думаете, то вы знаете, кто они такие, – вы оба знаете. Вы не собираетесь потребовать у них объяснений? Вы не собираетесь нанести визит Роберту Вандаариффу, взяв с собой солдат? А заместителю министра Граббе? А графу д'Орканцу? А на заводы Ксонка? Или один из вас уже знает, где находится принц… и мы можем больше не заниматься этими глупостями?
Свенсон был удовлетворен, увидев, что не только он, но и майор устремил взгляд на Флаусса.
– Я ничего не знаю! – воскликнул посланник. – Если мы должны обратиться за помощью к этим достойнейшим людям, которых вы назвали, и если они в состоянии нам помочь… – Доктор Свенсон издевательски усмехнулся. Флаусс повернулся к майору Блаху, ища у него помощи. – Доктор так до сих пор и не сообщил нам, каким образом он нашел принца в прошлый раз. Может, ему удастся найти его снова?
– В этом нет никакой тайны, – солгал Свенсон. – Я нашел этот бордель. Кое-кто в нем смог оказать мне помощь. Принц оказался рядом. Очевидно, что щедрые пожертвования Генри Ксонка институту обеспечивают определенный уровень доступа туда друзьям его младшего брата.
– А откуда вы узнали про бордель? – спросил Флаусс.
– Я имею некоторое представление о принце… но дело не в этом. Я вам уже сказал, с кем он был. Если кто и знает, что случилось, так это они. Я против этих людей бессилен. Вопрос им должны задать вы, герр Флаусс, взяв с собой солдат майора… это единственный способ.
Свенсон погасил сигарету в фарфоровой чашке, из которой давно допил кофе.
– Хотя это нас никуда не приведет, – сказал он им, взял свое пальто и вышел из комнаты.
Свенсон направился в пустую большую кухню с единственной мыслью: он уже несколько часов ничего не ел. Порывшись в буфетах, он нашел затвердевший сыр, засохшую колбасу и буханку утреннего хлеба, налил себе стакан белого вина и, усевшись в одиночестве за большой стол, погрузился в размышления, время от времени отрезая очередной ломтик сыра, такой же толщины кусочек колбасы и водружая их на кусок хлеба. Вонзив в такой сэндвич зубы в первый раз, он понял, что хлеб слишком зачерствел, встал и нашел баночку с горчицей, открыл ее и положил больше, чем делал это обычно, на хлеб, а наверх снова положил колбасу и сыр. Он проглотил кусок, запил его вином. Отладив процедуру, он принялся есть, слыша вокруг звуки непрекращающейся беготни; он ел, пытаясь решить, что ему делать дальше. Один раз принц уже был похищен и спасен, потом его снова похитили, из этого вытекало, что тут действовали одни и те же люди и по одним и тем же причинам. Но у доктора из головы не выходил найденный на крыше окурок.
Флаусс отдал этот окурок ему, и он, скользнув по находке беглым взглядом, возвратил ее и повернулся, чтобы спуститься с крыши, сохраняя при этом максимум достоинства, но даже и такой взгляд подтвердил мысль, уже сформировавшуюся у него в голове. Кончик сигареты был смят особым образом – он видел такие окурки предшествующим вечером в пепельнице женщины с мундштуком в отеле «Сент-Ройял». Женщина – он отхлебнул еще вина, вытащил монокль из глаза, сунул его в нагрудный карман и потер лицо – была поразительно, ошеломляюще красива. А еще она была опасна (со всей очевидностью), но это качество было присуще ей в такой полноте, что становилось практически незаметным, словно речь шла о смертельно опасной змее, чье описание может включать длину, цвет рисунка на спинке, но никогда – страшный яд, исключенный из описания, как само собой разумеющийся. Он вздохнул и, несмотря на усталость, попытался сосредоточиться. Как объяснить появление этой женщины из отеля на крыше? Ничего толкового ему не приходило в голову, но он знал, что если придет, то это выведет его к принцу, и потому начал методически копаться в памяти.
Раньше этим же днем, когда Свенсон понял, что принц еще не возвращался и что Блах и Флаусс тоже отсутствуют, он позволил себе войти в комнату принца и обыскал ее в поисках чего-либо, что помогло бы ему узнать планы Карла-Хорста на этот вечер. Изобретательность принца немногим превосходила фантазию ребенка. Если он что-то прятал, то прятал под матрас или в ботинок, но более вероятно – просто совал в карман пальто, которое было на нем, а потом забывал. Свенсон нашел спичечные коробки, театральные программки, визитные карточки, но ничего определенного, ничего поразительного. Он сел на кровать и, закурив сигарету, оглядел комнату – все его идеи иссякли. На приставном столике у кровати стояла ваза синего стекла с десятком белых лилий, часть из них уже подвяла и перевешивалась через край. Он никогда прежде не видел цветов в комнате принца или каких-либо других свидетельств присутствия женщин в дипломатическом представительстве. Насколько ему было известно, никаких женщин в представительстве вообще не было, и теперь, когда он подумал об этом, ему пришло в голову, что Карл-Хорст не питал никаких пристрастий к цветам. Может быть, их ему подарила Лидия Вандаарифф. Возможно, что-то вроде любви и завелось в похотливой душе Карла-Хорста.
Свенсон нахмурился и, наклонившись поближе к столику, принялся разглядывать вазу. Он протер монокль, стал присматриваться внимательнее – ваза явно была штучным изделием, поверхность стекла чуть неровная, несколько нарочитых изъянов, завитки или пузырьки. Он снова нахмурился – нет ли чего внутри вазы? – потом взял полотенце и разложил его на кровати, вытащил двумя руками лилии из вазы и, роняя капли воды, опустил их на полотенце, потом поднял вазу и поднес ее к свету. В ней и в самом деле было кое-что – может быть, еще один кусок стекла, который отражал попадавший на него свет, оставаясь при этом невидимым. Свенсон поставил вазу и, закатав рукав, засунул руку внутрь, пошарил немного – предмет этот оказался довольно скользким – и извлек оттуда маленький прямоугольник синего стекла, размером приблизительно с визитную карточку. Он вытер его вместе с рукой о полотенце и принялся разглядывать. Прошло всего несколько секунд, и Свенсона словно стукнули молотком – он упал на колени и затряс головой, перед глазами у него пошли круги, от удивления он чуть не уронил стеклянную карточку.
Он посмотрел на нее еще раз.
Ощущение было такое, будто он внедрился в чужой сон. Мгновение спустя синий оттенок стекла исчез, словно Свенсон отдернул занавеску… его взгляду предстала комната. Он увидел темную, уютную комнату с огромной красной софой, люстрами и роскошными коврами… а потом (именно поэтому он в первый раз чуть и не выронил стекло) это изображение стало смещаться, словно Свенсон шел или повернулся на месте, осматривая этот зал… он увидел людей – людей, которые смотрели прямо на него. Он не слышал ничего, кроме звука собственного дыхания, но во всем остальном его разум полностью присутствовал в пространстве этих образов – подвижных образов, похожих на фотографии, но в то же время и не похожих на них, одновременно более живых и менее четких, более отвечающих истинным размерам и необъяснимо насыщенных чувственностью, ощущением шелкового платья, нижней юбки, задранной на талию женщины, ее атласной кожи под юбкой, а потом мужчина, вставший за ее спиной, ощущение ее улыбки, пока мужчина на ощупь находил нужное положение. Ее голова перевесилась за край софы – потому что он видел потолок и чувствовал ее волосы вокруг лица и шеи, – на лице у нее, как он понял, была надета маска… а потом ощущение в ее лоне – роскошное, утонченное… когда – со всей очевидностью – (по сладкой дрожи, прошедшей по собственному телу Свенсона) мужчина вошел в нее. Потом изображение слегка развернулось, когда голова женщины откинулась, и он увидел на стене за ней часть большого зеркала. На краткое мгновение Свенсон увидел отражение лица мужчины и комнаты за ним. Мужчина – в этом не оставалось ни малейших сомнений – был Карл-Хорст фон Маасмарк.
Женщина была не Лидия Вандаарифф, а другая – с каштановыми волосами. Когда перед Свенсоном мелькнула комната за спиной принца, он был потрясен, увидев других людей – зрителей? – и что-то еще за ними – открытую дверь? окно? – но он выкинул это из головы и с усилием, большим, чем он ожидал, оторвал взгляд от карточки. Что он видел только что? Он посмотрел на себя, содрогнувшись от стыда – у него возникла эрекция. Более того – он заставлял свой мозг работать ясно, – он воспринимал некоторые действия в этом акте. Ощущал, как женщина прикасалась к себе, чтобы усилить наслаждение, чувствовал, как возится Карл-Хорст в своих брюках, и сам миг проникновения… все это он воспринимал с точки зрения (экспериментальной точки зрения) женщины, хотя ничего такого и не видел. Вздохнув, чтобы подготовить себя, он снова уставился в стеклянную карточку, погрузился в нее, словно вошел в глубокий бассейн: сначала пустая софа, потом женщина, задирающая на себе платье, потом принц, размещающийся между ее ног, само совокупление, потом женщина поворачивает голову, зеркало, отражение, а потом, мгновение спустя, – начальный вид: пустая софа и повторение всей сцены… а потом новое повторение.
Свенсон положил карточку. Дыхание у него участилось. Что такое держал он в руках? Словно сама суть ощущений этой женщины сконцентрировалась, была каким-то образом внедрена в это крохотное окошко. И кто была эта женщина? Кто были зрители? Когда все это произошло? И кто научил принца именно так спрятать это стеклышко? Он снова посмотрел в него и обнаружил, что может, если сильно сосредоточится, замедлить эти движения, окунуться в тот или иной миг, достигая в это время вершин блаженства. Он принялся внимательно изучать отражение. Ему удалось разобрать, что эти фигуры (около десяти мужчин и женщин) тоже были в масках, но никого из них он не узнал. Он подался вперед и в последние мгновения увидел открытую дверь (вероятно, кто-то выходил из комнаты), а за ней – окно, на котором что-то было написано. В зеркальном отражении слово читалось как «…лето». Роскошь обстановки и большие размеры помещения навели его на правильную мысль – «отел…». Отель «Сент-Ройял».
Через пять минут Свенсон уже сидел в экипаже, мчавшемся к лучшему отелю города на Серкус-Гарден, карточка и револьвер лежали в разных карманах его шинели. Он не был привычен к роскоши, он только умел напускать на себя важные манеры, знакомые ему по Макленбургскому двору, и мог надеяться, что найдет людей, которые помогут ему из сочувствия или от испуга. В его планы вначале входило только найти принца и убедиться в том, что этому идиоту ничто не грозит. Ну а если ему еще удастся выяснить происхождение и устройство стеклянной карточки, то он возражать не будет, потому что ему таким образом станут ясны связи Карла-Хорста с этими людьми, чьих целей он никак не мог понять. Свенсон вполне мог оценить значение такого изобретения для удовлетворения плотских инстинктов, но он знал, что его истинная суть выходит за рамки человеческого воображения.
Он вошел в ярко освещенный холл «Сент-Ройяла» и будто невзначай кинул взгляд на окна, где и обнаружил буквы, отражение которых видел прежде. Они были слева от него, и, двигаясь к ним, он пытался определить дверь, через которую было видно это окно.
Ему это не удалось. Стена, в которой должна была бы находиться эта дверь, оказалась глухой. Он подошел к ней, прислонился, неторопливо вытащил сигарету, закурил, внимательно глядя вокруг, но безрезультатно. На стене рядом с ним висело зеркало в тяжелой золоченой раме. Он стоял у этого зеркала, чувствуя разочарование. Само зеркало было большим, но оно фута на три не доходило до пола, и спрятать за ним дверь было невозможно. Свенсон вздохнул и принялся оглядывать холл – гости входили и выходили или сидели на кожаных банкетках. Не зная, что ему еще делать, он направился к стойке портье. Проходя мимо большой лестницы, ведущей на верхние этажи, он подался в сторону, уступая дорогу двум спускающимся женщинам, вежливо кивнул им. И в этот момент голова у него закружилась от запаха сандалового дерева. Потрясенный, он поднял глаза, увидел сзади светло-каштановые волосы одной из женщин, ее соблазнительную шею. Это была женщина со стеклянной карточки, он ни минуты не сомневался, настолько сильно было воспоминание об этом запахе, несмотря на тот факт, что Свенсон не чувствовал его никогда прежде и явно не вдыхал его через карточку. И тем не менее точное сочетание этого запаха и тела женщины были знакомы ему не меньше (он не мог объяснить почему), чем самой этой женщине.
Две женщины продолжали двигаться к ресторации. Доктор Свенсон пустился за ними и, догнав в тот момент, когда они подошли к двери, кашлянул. Они повернулись. Он ужаснулся, увидев, что лицо женщины с каштановыми волосами было обезображено тонкими петлеобразными ожогами вокруг глаз и на висках, кожа у нее была довольно белая и в остальном безукоризненная, на губах – красная помада. Ее спутница была чуть пониже, с темно-каштановыми волосами, более круглым лицом, но по-своему не менее привлекательным. На ней было платье в полоску великолепного желтого и бледно-зеленого цвета, с высоким кружевным воротником. Под пристальным взглядом обеих женщин Свенсон начал подыскивать слова. Он никогда не был женат, он никогда не жил среди женщин – печально, но факт: доктор Свенсон чувствовал себя больше в своей тарелке рядом с трупом, чем с живой женщиной.
– Прошу прощения, дамы… не уделите ли вы мне частичку вашего времени?
Они молча уставились на него. Он продолжил:
– Меня зовут Абеляр Свенсон… и я очень надеюсь на вашу помощь. Я врач. И теперь ищу человека, вверенного моим заботам… очень важное лицо, и вы меня поймете, если я скажу, что при любом упоминании о нем требуется крайняя сдержанность.
Они по-прежнему молча разглядывали его. Женщина со шрамами чуть улыбнулась, и уголки ее рта чуть дрогнули, свидетельствуя о любопытстве. Ее взгляд скользнул по его мундиру, эполетам, высокому воротнику.
– Вы офицер? – спросила она.
– Я врач, как я уже сказал, хотя при этом и офицер Макленбургского военного флота, капитан медицинской службы Свенсон, если угодно… выполняющий особое поручение, – он понизил голос, – дипломатического свойства.
– Макленбургского? – переспросила другая женщина.
– Да. Это немецкое княжество на Балтийском побережье.
– Вы и в самом деле говорите с акцентом, – сказала она, хихикнув. – А вы знаете такое блюдо – макленбургский пудинг?
– А разве такое есть?
– Конечно есть, – сказала первая женщина. – В него входит изюм, крем и особая смесь специй – анис и чеснок…
– А еще толченый лесной орех, – сказала другая. – Им пудинг посыпают сверху.
Доктор недоуменно кивнул, глядя на них.
– Боюсь, что я ничего об этом не знаю.
– Вам не стоит беспокоиться, – сказала первая женщина, снисходительно похлопав его по руке. – А глаза у вас не устают? Они смотрели на его монокль. Он улыбнулся и поправил его.
– Наверно, устают, – сказал он. – Но я так к нему привык, что даже его не замечаю.
Они тоже улыбались, хотя ничего остроумного он им не сказал, но они почему-то решили не отваживать его, и он постарался наилучшим образом воспользоваться представившейся ему возможностью. Он кивнул в сторону ресторана.
– Вы, как я полагаю, собираетесь пообедать. Если позволите выпить вместе с вами стаканчик вина, мне этого времени хватит, чтобы расспросить вас о предмете моих поисков.
– Поисков? – сказала женщина со шрамами. – Ой, как интересно. Меня зовут миссис Марчмур, а мою спутницу – мисс Пул.
Свенсон предложил руки обеим дамам, встав между ними, и хотя ощущение физического контакта доставляло ему удовольствие, ему приходилось так приноравливать свои шаги, чтобы пистолет в его кармане оставался незаметен.
– Я чрезвычайно признателен за вашу доброту, – сказал он и повел их вперед.
Но когда они оказались внутри, уже спутницы повели его мимо нескольких свободных столиков в дальнюю часть ресторана, где за дверями располагались отдельные кабинеты. Официант открыл им дверь, женщины отделились от Свенсона и вошли внутрь одна за другой. Свенсон кивнул официанту и последовал за ними. Когда дверь за ним захлопнулась, он увидел, что в кабинете уже есть посетители. В дальнем конце изящно накрытого стола – льняная скатерть, фарфор, серебро, хрусталь и ваза с цветами – за столом сидела высокая черноволосая женщина с пронзительными глазами. На ней был небольшой черный жакет поверх платья красного шелка с вышивкой желтой ниткой, изображавшей сцены из китайской жизни. Она подняла глаза на Свенсона и улыбнулась обычной вежливой улыбкой, от которой у него, однако, перехватило дыхание. Он встретил ее взгляд и вежливо кивнул, она поднесла к губам бокал с вином, не отрывая взгляда от Свенсона. Две другие женщины разошлись и сели по сторонам от женщины в красном. Свенсон, испытывая неловкость, стоял у другого конца стола (стол был достаточно велик – по каждую сторону могли разместиться не меньше трех человек), наконец миссис Марчмур наклонилась и прошептала что-то на ухо женщины в красном. Та кивнула и улыбнулась ему более приветливо. Свенсон почувствовал, что краснеет.
– Доктор Свенсон, пожалуйста, садитесь и налейте себе стаканчик вина. На мой вкус, это очень хорошее вино. Я – мадам ди Лакер-Сфорца. Миссис Марчмур говорит, что вы пришли сюда ради каких-то поисков.
Мисс Пул передала Свенсону бутылку вина на серебряном подносе, он взял бутылку и налил вина себе и другим дамам.
– Я прошу меня простить за вторжение… как я собирался объяснить этим двум дамам…
– Очень странно, – задумчиво сказала мадам ди Лакер-Сфорца, – что вы обратились к ним. Для этого были какие-то основания? Вы с ними знакомы?
Дамы захихикали, услышав эти слова. Свенсон поспешил ответить:
– Конечно нет… Я прошу о помощи, находясь в отчаянном положении. Короче говоря, как я уже сказал, я состою на службе у герцога Макленбургского, а точнее, при его сыне и наследнике принце Карле-Хорсте фон Маасмарке. Мне известно, что он частенько заглядывал в этот отель. Я ищу его. Может быть, это глупо, но, если кто-нибудь из вас, милые дамы, – а я знаю, что принц большой любитель женских прелестей, – может быть, видел его или слышал о его прибытии и может сообщить мне о его нынешнем местонахождении, вы меня тем самым очень обяжете.
Они улыбнулись ему, потягивая свое вино. Его лицо раскраснелось, ему было жарко, и он тоже приложился к стакану, но сделал слишком большой глоток и поперхнулся, вытер рот салфеткой и откашлялся. Он чувствовал себя как двенадцатилетний ребенок.
– Доктор, пожалуйста, присядьте.
Он даже не отдавал себе отчета в том, что все еще стоит. Мадам ди Лакер-Сфорца улыбнулась ему, когда он все-таки сел, остановившись сначала на полпути, чтобы снять с себя пальто и набросить его на спинку стула. Он снова поднял свой стакан:
– Еще раз благодарю вас за вашу доброту. У меня нет ни малейших намерений надоедать вам больше, чем это необходимо…
– Скажите, доктор, – обратилась к нему миссис Марчмур, – вы часто теряете принца? Или, может быть, он такой человек, которому нужна… нянька? И подходят ли подобные обязанности для офицера и врача?
Женщины фыркнули от смеха. Свенсон махнул рукой, выпил еще вина, чтобы обрести уверенность; ладони у него вспотели, воротник впивался в шею.
– Нет-нет, просто обстоятельства чрезвычайные, мы получили срочное послание от самого герцога, а в этот момент на месте нет ни нашего посланника, ни военного атташе и, конечно же, нет принца. Не будучи в курсе его расписания на день, я взял на себя смелость отправиться на поиски, поскольку это послание требует срочного ответа. – Ему отчаянно хотелось вытереть лицо, но он сдержался. – Позвольте спросить у вас, не известно ли вам что-нибудь о принце? Он часто говорил, что обедает в «Сент-Ройяле», так что, возможно, вы видели его… а может, даже успели познакомиться с ним; он и в самом деле, если позволите мне такую откровенность, мужчина – прошу меня простить – падкий до прекрасных дам.
Он глотнул еще вина. Они не ответили. Мисс Пул нагнулась и шепнула что-то на ухо мадам ди Лакер-Сфорца. Та кивнула. Мисс Пул откинулась к спинке стула и пригубила еще вина. Миссис Марчмур наблюдала за ним. Он ничего не мог с собой поделать – заглянул ей в глаза и почувствовал прилив наслаждения, вспомнив (по своим собственным ощущениям!), как это было сладко – войти в нее. Он откашлялся.
– Миссис Марчмур, вы знаете принца?
Прежде чем она успела ответить, дверь за ними открылась и вошли два человека. Свенсон вскочил на ноги и повернулся к ним, хотя никто из них не удостоил его взглядом. Первый из них был высокий, стройный, с большим лбом и ежиком коротких волос, на нем была красная форма и черные сапоги; судя по нашивкам на его воротнике, он имел звание полковника. Он протянул официанту свою шинель и медный шлем и направился прямо к мадам ди Лакер-Сфорца, взял ее руку и наклонился с поцелуем. Он кивнул двум другим женщинам и сел рядом с миссис Марчмур, которая уже наливала ему бокал вина. Второй человек подошел к столу с другой стороны и, миновав Свенсона, сел рядом с мисс Пул. Он поцеловал руку мадам ди Лакер-Сфорца после полковника, но с меньшей самоуверенностью, потом сел, налил себе вина и без малейших церемоний отпил большой глоток. Его длинные жирные, светлые с темными прядями волосы были зачесаны назад за уши, модное пальто было помято, и вообще человек этот производил впечатление некоего предмета, прежде ухоженного (например, дивана), но теперь выставленного под дождь. Свенсон видел людей такого рода в университете и теперь спрашивал себя – не ученый ли этот человек, а если да, то что он делает в этой компании.
Заговорила мадам ди Лакер-Сфорца:
– Полковник Аспич и доктор Лоренц, я рада представить вам доктора Свенсона, он из Макленбургского герцогства, прибыл сюда с дипломатической миссией принца Карла-Хорста фон Маасмарка. Доктор Свенсон, полковник Аспич – командир четвертого драгунского полка, недавно произведенный – это большая честь, – а доктор Лоренц – почтеннейший член Королевского института науки и исследований.
Свенсон кивнул обоим и поднял бокал. Лоренц воспользовался случаем, чтобы еще раз от души приложиться к стаканчику – он допил его содержимое и налил себе еще. Аспич оглядел Свенсона придирчивым взглядом. Свенсон знал, что смотрит на человека, заменившего Траппинга (он сразу же узнал форму), и прекрасно понимал, что тот не может не чувствовать некоторую неловкость в связи с обстоятельствами своего повышения, если не в связи (с учетом того, что тело так и не было найдено) с другими, более красноречивыми причинами. Свенсон решил прозондировать почву.
– Я имел честь познакомиться с предшественником полковника Аспича – злополучным полковником Траппингом в обществе моего принца в тот самый вечер, когда полковник, кажется, исчез. Я очень надеюсь, что тайна его исчезновения вскоре будет разгадана.
– Мы все скорбим в связи с этой утратой, – пробормотал Аспич.
– Должно быть, нелегко принимать командование в таких обстоятельствах?
Аспич смерил его свирепым взглядом.
– Приказ есть приказ.
– Доктор Лоренц, – по-светски легко вмешалась в беседу мадам ди Лакер-Сфорца, – вы, кажется, бывали в Макленбурге.
– Бывал, – ответил тот голосом глуховатым и гордым. – Это было зимой. Темно и холодно – вот все, что я могу сказать.
– И что вас туда привело? – вежливо спросил Свенсон.
– Даже не помню толком, – ответил Лоренц, обращаясь к своему стакану.
– Они делают великолепные пудинги, – хихикнула мисс Пул, ее смех подхватила миссис Марчмур.
Свенсон скользнул взглядом по лицу женщины. То, что поначалу показалось ему ожогами, теперь выглядело совсем иначе – кожа не была натянута, как на месте раны, а странным образом обесцвечена, словно женщина подверглась воздействию какой-нибудь слабой кислоты или даже сделала себе какую-нибудь временную татуировку, например раствором хны. Но нет, такое не могло быть сделано специально – уж слишком оно уродовало лицо, – и он тут же отвел глаза, не желая показаться невежливым. Он встретил взгляд мадам ди Лакер-Сфорца, наблюдавшей за ним.
– Доктор Свенсон, – спросила она, – вы любите игры?
– Смотря о каких играх идет речь, мадам. Если вы говорите об азартных играх, то их я не люблю.
– Пожалуй, о них-то я и говорю. А вы, полковник Аспич?
Аспич поднял глаза – он не слышал их разговора. И тут Свенсон, потрясенный, понял, что правая рука миссис Марчмур не видна, но, судя по углу плеча, ладонь ее должна находиться как раз в паху полковника. Аспич откашлялся и нахмурился, пытаясь сосредоточиться. Миссис Марчмур (и, кстати, мадам ди Лакер-Сфорца тоже) с блаженно-невинным интересом смотрели на него.
– Склонность к азартным играм – это часть истинной природы мужчины, – заявил он. – Или по меньшей мере солдата. Ничто нельзя приобрести без готовности потерять – полностью или частично. Даже при самой великой победе есть жертвы. На определенном уровне отказ поставить на карту судьбу превращается в трусость. – Он отхлебнул вина, пошевелился на своем стуле, избегая смотреть на миссис Марчмур (чья рука так и оставалась под столом), и повернулся к Свенсону. – Я ни в коей мере не хочу бросить тень на вас, доктор, поскольку ваш конек, видимо, – спасение жизней.
Мадам ди Лакер-Сфорца мрачно кивнула и обратилась к другому человеку:
– Доктор Лоренц?
Доктор пытался заглянуть за край столешницы, глядя куда-то выше живота Аспича, словно, сосредоточившись, он мог устранить препятствие своему взгляду. Не отводя глаз от Аспича, он сделал еще один большой глоток (Свенсон поразился способности этого человека отрешаться от всего, что его не интересовало) и пробормотал:
– Говоря откровенно, игры – это иллюзия, потому что в процентном отношении существует некая вероятность выигрыша, вполне предсказуемая, если набраться терпения, – чисто математический расчет. Нет, риск, конечно, есть, потому что вероятность допускает разные исходы, но результат можно легко вычислить, и со временем умный игрок выиграет, если только он или она (почему бы и нет?), – тут он бросил взгляд в сторону мадам ди Лакер-Сфорца, – действует рационально.
Он сделал еще один глоток, и в этот момент мисс Пул дунула ему в ухо. Доктор Лоренц поперхнулся от удивления и прыснул вином на стол. Остальные разразились смехом. Мисс Пул взяла салфетку и вытерла разрумянившееся лицо Лоренца, а мадам ди Лакер-Сфорца налила в его стакан еще вина. Свенсон заметил, что из вида исчезла левая рука полковника Аспича, а потом миссис Марчмур немного поерзала на своем стуле. Свенсон проглотил слюну – что он здесь делает? Он снова встретился глазами с мадам ди Лакер-Сфорца, которая с улыбкой наблюдала за ним.
– А вы, мадам? – спросил он. – Мы еще не слышали вашего мнения. Я так полагаю, что вы не случайно затронули эту тему.
– Как это по-немецки, доктор, – «ви сразу прать пыка за рога». – Она отхлебнула вина и улыбнулась. – Что касается меня, то тут все очень просто. Я никогда не играю на то, что мне дорого, но готова без оглядки ставить на карту все, что нет. Мне, конечно, повезло, поскольку мне мало что дорого, и потому подавляющая часть мира для меня окрашена в тона… за неимением лучшего слова, игры. Но смею вас заверить, серьезной игры.
Она не сводила взгляда со Свенсона, и выражение ее лица было спокойное, веселое. Он никак не мог понять, что происходит в этой комнате. Слева от него полковник Аспич и миссис Марчмур, не таясь, ощупывали друг дружку под столом. Справа от него мисс Пул лизала ухо доктора Лоренца, доктор тяжело дышал, покусывая нижнюю губу, и с такой силой сжимал стакан, что казалось, тот вот-вот треснет. Свенсон снова посмотрел на мадам ди Лакер-Сфорца. Она не обращала внимания на остальных, и Свенсон понял, что этих двоих просто отвлекли. Ее внимание было отдано ему одному. Его впустили сюда по какой-то неизвестной ему причине.
– Вы знаете меня, мадам… вы знаете и моего принца.
– Может быть.
– И вы знаете, где он?
– Я знаю, где он может быть.
– И вы скажете мне?
– Может быть. Вы его опекаете?
– Это моя обязанность.
Она улыбнулась:
– Доктор, боюсь, что я должна потребовать от вас откровенности.
Глаза Аспича были закрыты, он тяжело дышал. Мисс Пул запустила два пальца в рот Лоренцу.
– Он просто как бельмо на глазу, – быстро сказал Свенсон. – Будь моя воля – выпорол бы его как следует.
Мадам ди Лакер-Сфорца засияла широкой улыбкой.
– Так-то лучше.
– Мадам, я не знаю ваших целей…
– Я всего лишь предлагаю обмен. Я ищу кое-кого, вы тоже ищете кое-кого.
– Я должен немедленно найти принца.
– Хорошо… и если… потом… вы попытаетесь мне помочь, я отнесусь к этому с большой благосклонностью.
Свенсон всем своим существом противился происходящему (остальные, казалось, не видели ничего вокруг), но не мог найти никаких непосредственных оснований для отказа. Он вгляделся в ее распахнутые фиолетовые глаза и обнаружил, что они совершенно непроницаемы.
– И кого же вы хотите найти?
Он помнил, что воздух в лаборатории был насыщен озоном, вонью горелой резины и каким-то характерным запахом – Свенсон никак не мог его распознать: смесь серы, натрия и металлический привкус жженой крови. Принц, ссутулившись, безвольно сидел на большом стуле, по одну сторону от него стоял Граббе, по другую – Ксонк. В другом конце комнаты стоял граф д'Орканц в кожаном фартуке и кожаных рукавицах до локтей, за ним находилась приоткрытая металлическая дверь – может быть, именно оттуда они только что вынесли Карла-Хорста? Свенсон вытащил пистолет и помог принцу подняться – тот хотя и был в сознании, но на ногах стоял нетвердо и явно не мог ни говорить, ни (к радости Свенсона) протестовать. Внизу лестницы он увидел странную фигуру в красном, помахивавшую ему рукой, пока он спускался. Этот человек, тоже вооруженный, похоже, был здесь таким же незваным гостем, как и Свенсон, у которого, однако, не было времени размышлять над всем этим. Охранники последовали за ним во двор и даже на улицу, где ему повезло – он сразу же нашел свободный экипаж. И только вернувшись в представительство, в ярком свете газового светильника в комнате принца, когда позади остались сумерки коридоров и темень внутри экипажа, он увидел эти круговые ожоги. В тот момент он был слишком занят – сначала пытался определить состояние принца, потом отваживал Флаусса – и никак не мог связать то, что происходило в отдельном кабинете «Сент-Ройяла», с событиями в лаборатории института, а в еще меньшей мере прибавить к этому исчезновение Траппинга в особняке Вандаариффа. А теперь, сидя за кухонным столом и слыша вокруг себя звуки подготовки к выезду в город, он понял, что откладывать дальше нельзя.
Он больше ничего не сказал Блаху или Флауссу – им он не доверял и только радовался тому, что они отбывают вместе, так как не доверяют друг другу. Несомненно, мадам ди Лакер-Сфорца была связана с миссис Марчмур, которая получила такие же шрамы, что и принц. Но почему Свенсону было позволено прервать эту процедуру? И если мадам ди Лакер-Сфорца не была в союзе с людьми из института, то как тогда быть с синей стеклянной карточкой, изображающей сцену, явно происходившую в отеле «Сент-Ройял» и несомненно связывавшую ее со всеми этими событиями? Свенсон потер глаза, заставляя себя вернуться к вопросу более насущному. Кто из этих двоих (Граббе или мадам ди Лакер-Сфорца) имел основания так ловко похитить принца из представительства?
Он одним глотком допил вино и оттолкнул стул от стола. На верхних этажах все, казалось, было погружено в тишину. Он машинально вернул остатки еды в буфет, стакан и нож положил на стойку, чтобы их вымыли, вытащил еще одну сигарету, прикурил, найдя на кухне спичку, которую потом кинул в камин. Свенсон затянулся, наморщил лоб, снимая с языка крошку табака. Имя, которое назвала мадам ди Лакер-Сфорца, – Изобела Гастингс – было ему незнакомо. Он ничего не знал о привычках городских шлюх (кроме тех, с которыми познакомился в ходе поисков не способного о себе позаботиться принца), но не думал, что это имеет какое-то значение. Если она решила просить об услуге такого человека, как он, то, наверно, поисками, кроме него, занимались и другие. Это означало также, что их поиски завершились неудачей и ее информация была ошибочной. Он постарался не думать об этом деле – вряд ли она ожидала, что он будет заниматься этим в такой момент, независимо от их договоренностей.
Свенсон вышел во двор, на ходу натягивая на себя пальто, при этом ему пришлось перекинуть свой медицинский саквояж из одной руки в другую. Он встал под открытым небом и застегнул пальто одной рукой, оглядывая представительство, в котором воцарилась тишина. Флаусс и Блах уехали, не сказав ему ни слова. Он знал, что должен вести поиски самостоятельно, но не мог решить: куда ему следует направиться? В «Сент-Ройяле» принца наверняка не было (хотя бы потому, что Свенсон открыто заявился туда прошлым вечером), как не было его наверняка по той же самой причине и в институте. Он тряхнул головой, поняв вдруг, что и «Сент-Ройял», и институт (места и там и здесь предостаточно) идеально подходят для того, чтобы спрятать принца, именно потому, что он уже искал его там. Далее, если его похитили заговорщики, то принц может быть где угодно – у Граббе и Ксонка наверняка есть уйма мест, где можно спрятать человека от людских глаз. Свенсон не мог искать принца в одиночестве и надеяться при этом, что найдет его. Он должен был отыскать кого-нибудь из этих людей и развязать им язык.
Дойдя до ворот, он кивнул охраннику, вышел на улицу и остановился в ожидании свободного экипажа, взвешивая в уме возможные варианты. Он отмел Вандаариффа – Блах и Флаусс уже видели его, – как отверг он и мадам ди Лакер-Сфорца. Он сомневался в том, что сможет применить к ней то насилие, которое, скорее всего, могло потребоваться. Оставались Граббе, Ксонк и граф д'Орканц. Всех прочих он оставил в стороне – других женщин, Аспича, Лоренца, помощника Граббе. Любые попытки заняться ими потребуют больше времени, поскольку он не имел ни малейшего представления, где их искать. Но принц обедал в домах Граббе, графа и Ксонка, а потому Свенсон тщательнейшим образом запомнил расписание принца и вместе с ним и их адреса. Доктор вздохнул и застегнул верхнюю пуговицу на воротнике. Было уже за полночь, холодно, на улице никого. Если ему придется идти пешком, то к ближайшему из трех домов – к особняку Гаральда Граббе на Адриан-Сквер.
Ему потребовалось полчаса быстрой ходьбы, чтобы согреться. На улицах висел густой туман, и город был холодным и сырым, но Свенсон чувствовал себя хорошо, потому что привык к такой погоде у себя на родине. Добравшись до Адриан-Сквер, он обнаружил, что в доме темно. Свенсон поднялся по ступенькам и постучал в дверь дома номер 14, потом засунул правую руку в карман и сомкнул пальцы на рукояти револьвера. На стук никто не ответил. Он постучал еще раз. Безрезультатно. Он спустился на улицу, зашел за ближайший угол и увидел проулок для служебного подъезда к черным ходам домов, фасадами выходивших на площадь, проулок был перекрыт решетчатыми воротами на замке. Замок оказался незакрытым, и Свенсон вошел и двинулся по узкой дорожке.
Дом Граббе был средним из трех. Туман вынуждал Свенсона идти медленно и до смешного близко подходить к домам, чтобы понять, где начинается один и кончается другой, уже не говоря о том, чтобы обнаружить дверь черного хода. Света не было. Глядя на окна, Свенсон чуть не упал, споткнувшись о брошенную тележку; он едва сдержал крик удивления и потер коленку. За тележкой были каменные ступени, ведущие в подвал или, может быть, в кухню. Он поднял голову – это, судя по всему, был дом Граббе. Он сжал пистолет в кармане и стал спускаться к двери, которая оказалась открытой. Он тихо вытащил пистолет и опустился на корточки, проглотил слюну и толкнул дверь. Никто в него не выстрелил, и он счел это хорошим началом своей новой карьеры домушника.
В комнате за дверью было темно и тихо. Свенсон осторожно вошел внутрь, оставив дверь открытой. Он снова сунул пистолет в карман и залез в другой – за спичками, зажег одну о ноготь большого пальца (спичка в тишине ночи вспыхнула с оглушительным звуком) и оглянулся. Он находился в кладовке. На полках стояли кувшины и коробки, банки и ящики, на полу стояли клети, бидоны, бочки, – а в другом конце комнаты он увидел еще одну лестницу. Свенсон загасил спичку, бросил ее и пошел к лестнице. Он снова вытащил пистолет из кармана и стал подниматься по лестнице, осторожно перешагивая со ступеньки на ступеньку. Ступеньки не скрипели. На вершине лестницы была еще одна дверь – широко открытая. Когда его голова оказалась на уровне двери, он заглянул в нее, но ничего не увидел – от света спички его ночное зрение сошло на нет. Он прислушался и замер на миг, чтобы еще раз оценить, что делает, – насколько глупым и опасным кажутся его поступки. Если бы он мог придумать другой способ, то прибег бы к нему. А пока он очень надеялся, что ему не придется стрелять в какого-нибудь героического слугу или вызвать вопль страха миссис Граббе (да и есть ли она – миссис Граббе?). Он перешел с лестницы в комнату, ступая медленно, рассуждая про себя – стоит или не стоит зажигать еще одну спичку. Он вздохнул и снова засунул пистолет в карман – меньше всего ему хотелось наткнуться на какую-нибудь фарфоровую лампу или хрустальную горку – и вытащил еще одну спичку.
Он услышал голоса внизу – в кладовке.
Быстро двигаясь, Свенсон чиркнул спичкой, загораживая ее, насколько это у него получалось, другой рукой (в которой он держал медицинский саквояж), и пошел тихо и прямо по комнате к ближайшей двери. Он оказался на кухне, где на столе перед собой увидел мертвеца, укрытого целиком, кроме лилового лица. Свенсон развернулся (шаги по лестнице приближались) и увидел в другом конце кухни еще одну дверь. Спичка обжигала его пальцы. Он обогнул стол и устремился к двустворчатой двери. Перед тем как загасить спичку, он мельком увидел обеденный стол, бросил спичку, сунул обожженный палец в рот, остановил дверь и, пригибаясь, бесшумно пошел к дальнему концу стола. Шаги достигли кухни. Он услышал голоса двух человек, а потом отчетливый хлопок – из бутылки вытащили пробку.
– Ну вот, – сказал первый голос – тот, что казался весьма довольным собой. – Я же говорил, что у него найдется что-нибудь приличное. Где тут стаканы?
В ответ раздалось позвякивание стекла, еще позвякивание, а потом бульк-бульк наливаемого вина. Первый человек заговорил опять:
– Как вы думаете, мы можем включить свет?
– Заместитель министра… – начал второй голос…
– Да, я знаю… хорошо… ну да и бог с ним. Хватит, я уже насмотрелся на этого типа, больше не хочу. Какая трата времени. Когда он должен появиться?
– Посыльный сказал, что перед встречей с нами у него есть одно дело.
Первый вздохнул. Свенсон услышал звук зажигаемой спички – в просвете под дверью появилось желтоватое сияние, а потом пыхтение человека, раскуривающего сигару.
– Вам дать, Баскомб? – спросил первый.
Свенсон принялся рыться в памяти. Он встречался с массой людей за последние недели, слышал множество фамилий – не было ли среди них Баскомба? Он не мог вспомнить… вот если бы его удалось увидеть…
– Нет, спасибо, сэр, – ответил Баскомб.
– Оставьте вы это «сэр», – рассмеялся первый человек. – Оставьте это для графа, хотя, думается мне, вы вскоре станете одним из них. Что вы чувствуете в связи с этим?
– Ей-богу, не знаю. Это все происходит так быстро.
– С искушениями так всегда бывает, а?
Баскомб не ответил, и они на некоторое время замолчали – прикладывались к своим стаканам. Свенсон ощутил запах сигары. Отличной сигары. Он облизнул губы. Ему отчаянно захотелось закурить. Ни одного, ни другого голоса он не узнал.
– У вас есть какой-нибудь опыт обращения с трупами? – спросил первый голос с веселой ноткой.
– Вообще-то этот у меня первый, – ответил второй, и Свенсон по тону почувствовал: человек знает, что его подначивают, но пытается не подавать вида. – Мой отец умер, когда я был гораздо моложе…
– И, конечно, ваш дядюшка. Его тело вы видели?
– Нет, не видел. Еще не видел… но, конечно, увижу… на похоронах.
– К этому привыкаешь, как и ко всему остальному. Спросите у любого солдата. – Свенсон снова услышал бульканье разливаемого вина. – Ну ладно, что там после трупов… как насчет женщин?
– Не понял?
Человек прыснул со смеху.
– Да не будьте вы такой вареной рыбой – неудивительно, что вы у Граббе в любимчиках. Вы не женаты?
– Нет.
– Обручены?
– Нет, – неуверенно ответил голос. – Я был… но нет, ничего серьезного. Я же говорю, все эти перемены произошли так быстро…
– Тогда, значит, бордели?
– Нет-нет, – сказал Баскомб профессионально спокойным тоном, по которому Свенсон узнал в нем завзятого дипломата. – Как я уже сказал, мои чувства всегда, гм-м-м, всегда были подчинены долгу…
– Так вы любите мальчиков?
– Мистер Ксонк! – резко прозвучал другой голос, в котором слышалось скорее раздражение, чем потрясение.
– Да я ведь только спрашиваю. И потом, когда попутешествуете столько, сколько я, вы уже ничему не будете удивляться. В Вене, например, есть тюрьма, которую можно посетить за небольшую плату, ну как если бы вы отправились в зоопарк, с той лишь разницей, что пришлось заплатить чуть больше пфеннигов…
– Но, мистер Ксонк, вы, конечно… я прошу прощения… наше нынешнее дело…
– Неужели Процесс ничему вас не научил?
На это более молодой помолчал, из чего следовало, что вопрос, видимо, гораздо серьезнее того шутливого тона, каким он был задан.
– Конечно, – сказал он, – он полностью преобразил…
– Тогда выпейте еще вина.
Правильный ли это был ответ? Свенсон услышал бульканье наливаемого вина, Ксонк тем временем продолжил свои разглагольствования:
– Нравственная оценка – это то, что мы носим в себе… ее больше нигде не существует, поверьте мне. Вы понимаете? Есть свобода, и есть ответственность, а это, естественно, зависит от того, где вы находитесь, Баскомб. Более того, пороки подобны половым членам: большинство из них отвратительны на вид, но в то же время наш нам нравится. – Он хмыкнул, в восторге от собственного остроумия, сделал несколько больших глотков, выдохнул. – Полагаю, у вас нет никаких пороков, а? Но когда вы из Баскомба превратитесь в лорда Тарра и станете обладателем единственного месторождения синей глины в пределах пятисот миль, то позвольте вас заверить – они появятся, и очень скоро, уж поверьте моему опыту. Найдите себе какую-нибудь бабенку, женитесь, обзаведитесь домом, а там делайте что вашей душе угодно в других местах. Мой брат, например…
Баскомб хохотнул, но в его смешке была слышна горечь.
– Что такое? – спросил Ксонк.
– Ничего.
– Нет, вы уж ответьте.
Баскомб вздохнул.
– Клянусь, ничего… просто на прошлой неделе я все еще был… как я уже сказал, это не имеет значения…
– Постойте, постойте, если вы хотите рассказать историю, то нам понадобится еще одна бутылка. Идемте.
Свенсон услышал шаги – из кухни Баскомб и Ксонк вышли в коридор, а потом стали спускаться по лестнице в подвал. Он не решился воспользоваться случаем и выскользнуть из дома – он понятия не имел, где на самом деле находится винный погреб или как долго они там пробудут. Он мог попытаться найти парадный выход, но чувствовал, что положение у него идеальное, чтобы узнать побольше о происходящем, если только его не обнаружат. И тут Свенсон вспомнил. Баскомб! Это же помощник Граббе – худощавый, моложавый человек, всегда молчит, всегда слушает… и он собирается стать лордом! Свенсон упрекнул себя за невнимательность – он упускал ценнейшую информацию. Вытащив еще одну спичку, он осторожно вышел в двустворчатую дверь, прислушался – их еще не было слышно. Тогда он чиркнул спичкой и посмотрел на покойника на столе.
Тому было лет сорок, редкие волосы, чисто выбрит, тонкий заостренный нос. Лицо его было в кровоподтеках, четких, несмотря на смертельную бледность, губы растянуты в гримасе, обнажающей несколько сохранившихся желтых от курения зубов. Действуя быстро, чтобы успеть, пока горит спичка, Свенсон стянул с покойника простыню и чуть не вскрикнул. Руки человека от локтей были изборождены неровными венами жуткой сияющей синевы, выступающими над кожей, выпирающими из нее. На первый взгляд вены показались ему влажными, но, приглядевшись, Свенсон с ужасом понял, что на самом деле они стеклянные и что проходят они по предплечьям покойника, утолщаются, внедряются в плоть вокруг них, окостеневая там. Он стащил простыню еще ниже и от удивления уронил спичку. Руки у человека кончались кистями, которые были абсолютно синими, рваными, перебитыми, словно их переломали.
Внизу снова послышались шаги. Свенсон натянул простыню на место и вернулся в столовую; мысли его метались, возбужденные увиденным. Прошло еще несколько мгновений, и он услышал, как в коридор, а оттуда в кухню вошли люди.
– Еще один бокал, Баскомб, возьмите вон там, – раздался голос Ксонка; потом он обратился к третьему: – Я думаю, вы к нам присоединитесь… или, по крайней мере, ко мне, – Баскомб, кажется, не разделяет мою жажду. Вы всегда на все смотрите со стороны, правда, Роджер?
– Если вы настаиваете, – пробормотал новый голос. Свенсон затаил дыхание. Это был майор Блах, и Свенсон медленно засунул руку в карман и ухватился за рукоятку револьвера.
– Отлично. – Ксонк с хлопком вытащил пробку из бутылки и налил вина в бокалы. Он пил, издавая негромкие звуки удовольствия. – Прекрасное вино, правда? Черт, похоже, моя сигара погасла. – Свенсон увидел желтое сияние от спички. Пока она горела, Ксонк продолжал болтать: – А давайте-ка посмотрим на него – снимите эту тряпку, Баскомб. Вот вам пожалуйста – во всей его славе. Ну, что скажете, майор?
Ответа не последовало. Мгновение спустя спичка погасла.
– Мы почти об этом и говорили. Кажется, старик Граббе сказал: «Кровь стынет!» Только вот крови-то тут никакой и нет. – Ксонк гоготнул. – Находи удовольствие там, где можешь, – вот что я говорю.
– Что с ним случилось? – спросил Блах.
– А вы как думаете? Он мертв. Он был довольно ценен, вы разве не знаете – огромный опыт, обширные технические знания. Хорошо, что у нас все еще есть Лоренц, потому что, майор, я не очень уверен, что вы понимаете, кто именно несет ответственность за эту катастрофу, черт ее подери. Это вы, майор. Это вы, потому что вы не сумели нейтрализовать одного известного негодяя, который прервал нашу работу в самый деликатный момент. Точно так же вы не можете контролировать даже членов вашей дипломатической миссии… Я полагаю, вам известен человек, который забрал принца, размахивая пистолетом перед нашими физиономиями… Над этим можно было бы посмеяться, если бы это не создало проблемы для всех нас!
– Мистер Ксонк… – начал было майор Блах.
– Заткните ваш вонючий рот, – холодно рыкнул Ксонк. – Я не хочу слышать никаких извинений. Мне нужны мысли. Подумайте над вашими проблемами, а потом скажите нам, что вы собираетесь с этим делать.
В кухне воцарилась тишина, если не считать позвякивания бокала Ксонка. Свенсон был поражен. Он никогда не слышал, чтобы с Блахом кто-то так говорил, равным образом не мог он представить себе, что Блах будет реагировать на это иначе, чем с яростью.
Блах откашлялся.
– Для начала…
– Прежде всего, майор, – теперь это был голос Баскомба, не Ксонка, – речь идет об этом человеке из вашего представительства, о докторе принца, кажется?
– Да, – прошипел Блах. – С ним проблем не будет. Я вернусь сегодня и задушу его прямо в постели… спишем это на кого-нибудь… да и потом никто не будет этим интересоваться…
– Во-вторых, – прервал его Баскомб, – этот наглый тип в красном.
– Чань – его зовут Кардинал Чань, – сказал Блах.
– Он что – китаец? – спросил Баскомб.
– Нет, – прорычал Блах. Свенсон услышал издевательский смешок Ксонка. – Он был… Его так зовут из-за шрамов, судя по всему… Ему удалось убежать от нас. Он убил одного из моих людей и серьезно ранил еще двоих. Он ничтожество, злобный преступник без всякого воображения. Я отправил людей в места, где, как нам сообщили, он обычно бывает… Скоро мы его возьмем и…
– Доставьте его ко мне, – сказал Ксонк.
– Как вам будет угодно.
– В-третьих, женщина-шпионка Изобела Гастингс, – продолжал Баскомб.
– Мы ее не нашли. Ее никто не смог найти.
– Но где-то она должна быть, майор, – сказал Баскомб.
– В борделях, куда меня направили, ее не знают…
– Тогда попробуйте поискать в отелях! – воскликнул Ксонк. – Поищите в меблированных комнатах!
– Я не знаю город, как его знаете вы…
– Дальше, – пролаял Ксонк.
– И в-четвертых, – ровным голосом продолжал Баскомб (Свенсон не мог не восхищаться выдержкой этого человека), – мы должны позаботиться о возвращении вашего принца.
Свенсон напряг слух (ради этого он и пришел сюда), но в кухне воцарилось молчание. А потом раздался гневный голос Блаха.
– Что это вы такое говорите? – взорвался он.
– Все очень просто… нам еще предстоит большой объем работ. До свадьбы, до того дня, когда мы сможем вернуться в Макленбург…
– Нет-нет… почему вы это говорите? Вы уже забрали его… не поставив меня в известность! Вы его забрали несколько часов назад!
Снова молчание. Блах быстро объяснил, что произошло в представительстве, – бегство на крышу, забаррикадированная дверь… потом как они с Флауссом обратились с жалобами и просьбой о помощи к лорду Вандаариффу, который обещал сделать, что в его силах.
– Я, конечно же, все это время считал, что похитили его вы, – сказал Блах, – хотя я понятия не имею, как это было сделано. На кухне снова наступило молчание.
– Нет у нас вашего принца, – сказал наконец Ксонк тихим, спокойным голосом. – А теперь – в-пятых. Блах, вы продолжите поиск этого Чаня и той женщины – Гастингс. Мы найдем принца. Баскомб будет на связи. В-шестых… да, еще и в-шестых. – Он замолчал на мгновение, чтобы проглотить остатки вина из стакана. – Вы поможете нам вытащить беднягу Крунера из кухни миссис Граббе. На реке они уже, наверно, приготовили что-нибудь. Мы возьмем ваш экипаж.
Двадцать минут спустя Свенсон стоял на кухне один, глядя на пустой стол и куря сигарету. Он открыл свой медицинский саквояж, нашел в нем пустую стеклянную банку и вытащил из нее пробку, потом зажег спичку и наклонился над столом, внимательно разглядывая его. У него ушло несколько спичек, прежде чем он нашел то, что искал, – маленькие осколки чего-то похожего на синее стекло. С помощью маленькой кисточки он смел осколки в банку, закрыл ее пробкой и всунул банку назад в саквояж. Он понятия не имел, что это такое, но не сомневался: сравнение со стеклянной карточкой принца будет полезным. Он захлопнул саквояж. В представительство вернуться он не мог. Он не знал, сколько может оставаться там, где находится, вероятно, ему уже следовало давно уйти отсюда? По крайней мере, теперь он знал своих врагов или часть из них – ни Ксонк, ни Баскомб не назвали мадам ди Лакер-Сфорца. Может быть, похищение принца – дело ее рук, подумал Свенсон. Но она тоже искала эту Гастингс – интересы разных людей зловеще переплетались. Правда, один из них упомянул доктора Лоренца так, будто тот был с ними заодно, но Свенсон собственными глазами видел доктора у мадам ди Лакер-Сфорца. Может быть, каждый из них злоумышлял против всех остальных, но до определенного момента все они поддерживали дружеские отношения. Где-то в доме три раза пробили часы. Свенсон взял свой саквояж и вышел.
Теперь ворота проулка были заперты, и он перебрался через них с неловкостью человека, не привыкшего к подобным упражнениям в такой час. В городе все еще стоял густой туман, на улицах было темно, и Свенсон не знал, куда ему направиться. Он пошел в сторону от представительства в направлении Серкус-Гарден и центра города, стараясь держаться в тени и заставляя свой усталый мозг работать. Да, принц подвергался опасности, решил Свенсон, но не смертельной. И в то же время холодок пробежал у Свенсона по коже, когда он услышал упоминание Ксонка о «Процессе». Может это каким-то образом быть связано с ожогами на лице? В этом было что-то от языческого ритуала, от тотемных знаков или, мрачно подумал он, от клеймения скота. Покойный Крунер явно участвовал во всем этом – тут и наука была замешана, именно поэтому дело и происходило в институте, у Лоренца. А вот кто не был замешан, если не считать самого Свенсона? Ответ он нашел довольно быстро: Изобела Гастингс и опасный человек в красном, этот самый Чань. Он должен найти их, прежде чем это сделает майор Блах. Возможно, они даже знают, где найти принца.
Свенсон шел дальше и дальше, его сапоги скользили по мокрым булыжникам мостовой. Мысли его начали путаться, промозглый туман напоминал ему о времени, проведенном им в Варнемюнде, о холодном пирсе, о снеге, бесшумно падающем в море. Он вспомнил, как мальчишкой отправился в зимний лес, как сел в своем теплом пальто под сосной и уставился в высокие ветки. Он не знал, сколько просидел там, мысли его путались, возможно, он был близок к опасному сну, но в этот момент вдруг осознал, что замерзает, что тепло уходит из его тела в снег и в морозный воздух. Лицо у него онемело. Случилось это настолько постепенно, а мысли его были так далеко, что он даже забыл имя девушки, из-за которой отправился туда, но когда он заставил свои окоченевшие конечности двигаться – поднялся сначала на колени, потом встал и неуверенно зашагал, на него снизошло озарение: он увидел всю свою жизнь (и жизнь всех людей), спрессованную в мгновения, в ходе которых тепло медленно, неумолимо рассеивалось, окруженное стеной бесчувственного и прекрасного льда.
Он остановился и огляделся. Большие ворота, ведущие на Серкус-Гарден, были справа, а слева – Мраморные пруды. Ему нужно было принимать решение. Если он пустится на поиски человека в красном, Чаня, и ему повезет найти его убежище, то он, скорее всего, столкнется с солдатами майора Блаха. Поиски Изобелы Гастингс потребуют знания городских отелей и доходных домов, а у него таких знаний просто нет. У заговорщиков – Граббе, Ксонка и д'Орканца, – по их же собственным словам, принца не было. При том что он не очень верил в себя, наилучшим выбором, который приходил ему на ум, была мадам ди Лакер-Сфорца в отеле «Сент-Ройял», хотя он и страшился этого, хотя нервы его натягивались как струны при одной этой мысли. Он был всего в нескольких минутах пути от этого отеля; возможно, ему откроют дверь даже в такой час?
Из окон отеля все еще лился свет, но улица рядом с ним была пуста. Свенсон подошел к дверям – они оказались заперты. Он даже не успел постучать в стекло, как увидел портье, идущего по холлу со связкой ключей. Свенсон подергал за дверь ручку, и это не осталось незамеченным. Человек отпер дверь и приоткрыл ее.
– Чем могу служить?
– Прошу прощения, я понимаю – час поздний… я ищу… я доктор, мне необходимо поговорить с одним из ваших постояльцев, с некой мадам ди Лакер-Сфорца.
– А, с графиней?
– Да.
– Это невозможно. Вы доктор?
– Меня зовут Свенсон… Она меня наверняка примет…
– Да, доктор Свенсон. Нет, к сожалению, это невозможно.
Портье посмотрел куда-то мимо Свенсона на улицу и издал резкий щелкающий звук языком – такой производит кучер, погоняя лошадь. Свенсон повернулся, чтобы посмотреть, к кому он обращается. Из тени на другой стороне улицы в ответ на этот звук вышли четыре человека. Свенсон узнал их по плащам – охранники института. Он снова повернулся к двери – портье закрыл ее и теперь запирал. Свенсон постучал кулаком по стеклу – портье проигнорировал его. Свенсон повернулся к четверке людей на улице. Они стояли большим полукругом посреди дороги, перекрывая ему пути к отступлению. Рука его нырнула в карман и нащупала там револьвер.
– В этом нет нужды, доктор, – раздался резкий, хрипловатый голос справа от него.
Свенсон посмотрел туда и увидел широкоплечую, устрашающую фигуру графа д'Орканца, который стоял в тени в стороне от окна. На нем был цилиндр и тяжелая шуба, в правой руке он держал трость с серебряным набалдашником и смотрел на Свенсона холодным, оценивающим взглядом.
– Он может понадобиться вам позднее, – произнес граф, – а сейчас, позвольте вас заверить, у нас есть более насущные проблемы для обсуждения. Я надеялся, что вы появитесь здесь, и вы не разочаровали меня… Хорошее начало нашего разговора. Не хотите прогуляться со мной?
Не дожидаясь ответа, граф развернулся и зашагал в туман. Свенсон посмотрел на охранников, проглотил комок в горле и поспешил за графом.
– Зачем вы ждали меня? – спросил Свенсон, поравнявшись с графом.
– А зачем вам понадобилась графиня в такой неподобающий час?
Свенсон, судорожно ища ответ, повернул голову – четверо мужчин шли в нескольких ярдах за ними.
– Можете не отвечать, – прошептал д'Орканц. – У всех у нас есть свои тайны. Не сомневаюсь, что у вас были достаточные к тому основания. Когда я обратил внимание, что вы состоите в миссии принца, я вспомнил ваше имя – вы автор весьма ценной статьи о последствиях обморожений?
– Да, я автор этой статьи, уж не знаю, насколько она ценная…
– Главное, что вас заинтересовало, если я не ошибаюсь, это любопытное сходство между повреждениями тканей, подвергшихся воздействию крайне низких температур, и ожогами.
– Верно.
Граф мрачно кивнул:
– Именно поэтому я вас и ждал.
Он повел Свенсона по ухоженной боковой дорожке с восточной стороны обнесенного стеной сада. Они остановились у деревянной двери в сводчатой нише, д'Орканц отпер замок, и они вошли внутрь. Они оказались в саду на густой, мягкой траве; Свенсон услышал, как следом за ними вошли охранники и закрыли дверь. Вокруг них были громадные вазы и клумбы, нависали ветви деревьев. Наверху было окутанное туманом небо. Он поспешил за графом, успевшим уйти вперед к большой сверкающей оранжерее, нечеткие очертания окон которой рассеивали свет, льющийся изнутри. Граф отпер стеклянную дверь и вошел внутрь, придержав ее для Свенсона, который сразу же оказался в клубах влажного едкого теплого воздуха. Д'Орканц закрыл за ними дверь, оставив четырех охранников в саду. Он кивнул на ближайшую вешалку:
– Вам лучше снять пальто.
Граф, на ходу пересекая оранжерею (только тут Свенсон понял, что ее пол устлан ковром), подошел к большой, плотно занавешенной кровати с балдахином, стащил с себя шубу, положил ее, шляпу и трость на небольшой деревянный столик и осторожно заглянул сквозь просвет в занавесях – смотрел он туда минуты две, и лицо его оставалось бесстрастным. Свенсон чувствовал, как пот струится по его телу. Он поставил свой медицинский саквояж и, чувствуя увесистый пистолет в кармане, стащил с себя пальто. Ему не хотелось расставаться с оружием, но, с другой стороны, он не рассчитывал, что ему удастся отбиться от д'Орканца и всех охранников. Бросив на Свенсона взгляд, д'Орканц сделал движение рукой, приглашая его подойти к кровати, и, когда тот приблизился, отдернул занавес.
На кровати под тяжелыми одеялами лежала дрожащая женщина с закрытыми глазами. Она была бледна и прерывисто дышала. Свенсон бросил взгляд на графа:
– Она спит?
– Не думаю. Если бы у нее была высокая температура, я бы сказал, что это лихорадка. Но поскольку температуры у нее нет, то…
– Может быть, вы посмотрите, доктор? Прошу вас…
Он отошел в сторону от кровати, одновременно раздвигая занавеси.
Свенсон наклонился, разглядывая лицо женщины. Ему показалось, что в ее чертах есть что-то азиатское. Он приподнял ее веки, пощупал пульс на шее, отметил с тревогой синеву губ и языка и с еще большим беспокойством – отметины на шее и лице, подобные тем, что может оставить на коже осьминог. Он нашел ее руку под одеялами, почувствовал ее холод, нащупал пульс и на запястье. Он увидел, что кожа на кончиках ее пальцев содрана, потянулся через кровать, взял другую руку – пальцы на ней были такие же. Свенсон стянул с нее одеяло до талии. Женщина была голая, и синева распространялась по всему ее туловищу. Он почувствовал движение сбоку – граф принес его медицинский саквояж, из которого Свенсон вытащил стетоскоп, прослушал легкие женщины, потом повернулся к графу:
– Она не была в воде?
– Нет, – отрезал граф.
Свенсон нахмурился, прислушиваясь к ее затрудненному дыханию. Оно было точно таким, какое бывает у спасенных утопленников. Он залез в свой саквояж за ланцетом и термометром. Он собирался измерить ей температуру и взять немного крови.
Минут сорок спустя Свенсон вымыл руки и принялся протирать глаза. Он поднял голову посмотреть, не занимается ли рассвет, но небо все еще было темным, потом зевнул, пытаясь вспомнить, когда в последний раз ему доводилось не спать целую ночь, – в любом случае это было, когда он был помоложе и покрепче. К нему подошел граф с белой фарфоровой чашкой.
– Кофе с бренди, – сказал он, протянул чашку Свенсону и возвратился к столу, чтобы взять свою чашку.
Кофе был горячий, черный, немного пережженный, но идеальный на вкус. Кофе с бренди – довольно большое количество бренди на такую маленькую чашку, – именно это ему и требовалось. Он сделал еще один большой глоток, допивая чашку до дна, и отставил ее в сторону.
– Спасибо, – сказал он.
Граф д'Орканц кивнул, потом обратил взгляд на кровать.
– Каково ваше мнение, доктор? Возможно ли выздоровление?
– Будь у меня больше информации о происшедшем…
– Ну что ж, я могу вам сказать, что ее состояние – следствие несчастного случая, что она не была в воде… в этом я могу вас заверить, но тем не менее вода распространилась по ее организму. И это была не просто вода, доктор, а жидкость, имеющая особые свойства, энергетически заряженная жидкость. Женщина добровольно согласилась на эту процедуру. К моему величайшему сожалению, процедура была прервана. Направление тока жидкости поменялось, и женщина была – как бы это сказать – обезвожена.
– Это… я тут слышал… я видел у принца… шрамы… Процесс…
– Процесс? – Д'Орканц от волнения дал петуха, но тут же взял себя в руки. – Да, конечно же, принц… вы наверняка поговорили с ним, он наверняка был в таком состоянии, что ничего не мог скрыть. Это достойно сожаления.
– Вы должны понять, что в этом деле для меня на первом месте – защита принца, и мой долг добросовестного врача… и если это, – Свенсон сделал движение рукой в сторону женщины, чья бледная кожа чуть ли не светилась в свете лампы, – та опасность, которой вы подвергали Карла-Хорста…
– Я ничему его не подвергал.
– Но…
– Вы не знаете сути дела. Прошу вас, давайте говорить о женщине, доктор Свенсон.
От резкости его тона все вопросы застряли в горле Свенсона. Он отер пот с лица.
– Если вы читали мою статью так внимательно, что даже запомнили мое имя, то вы и сами все знаете. У нее все симптомы человека, вытащенного из ледяной воды, скажем, в зимней Балтике, после долгого в ней пребывания. При определенных температурах функции тела заметно замедляются, что может быть смертельно для организма, но может и оказывать консервирующее действие. Она жива, она дышит. Я не знаю, обратимы ли повреждения, полученные ее мозгом. Как не могу и сказать, очнется ли она когда-нибудь от этой… зимней спячки… И все же я… я должен спросить об этих отметинах на ее теле… что бы с ней ни сделали…
Д'Орканц поднял руку, и Свенсон замолчал.
– Можно ли что-нибудь сделать сейчас, доктор, – вот в чем вопрос.
– Нужно держать ее в тепле. Нужно дать ей выпить чего-нибудь теплого. Я бы предложил массаж, чтобы улучшить циркуляцию крови… все периферийно… но обратимы или необратимы повреждения, я сказать не могу.
Граф д'Орканц помолчал. Его чашка кофе так и осталась нетронутой.
– Еще один вопрос, доктор Свенсон… возможно, самый главный.
– Да?
– Видит ли она сны?
Свенсон был поражен вопросом, потому что в тоне графа прозвучало не только сочувствие – за внешней озабоченностью слышалась нотка холодного любопытства. Ответил Свенсон осторожно, бросив взгляд на кровать с балдахином.
– У нее постоянно движутся зрачки, но это не кататония… она без сознания, но не исключено, что в ее мозгу… возможны какие-то сновидения… возможен бред… возможно спокойное состояние.
Граф д'Орканц ничего не сказал, погрузившись на несколько мгновений в задумчивость. Потом он вернулся к реальности, поднял глаза.
– А теперь… Что же мне делать с вами, доктор Свенсон? Свенсон стрельнул глазами в сторону вешалки и шинели, в кармане которой лежал пистолет.
– Я ухожу…
– Вы останетесь там, где вы есть, доктор, пока я не решу иначе, – резко прошептал граф. – Вы мне помогли… и я бы хотел вознаградить подобное содействие. И тем не менее вы явно противостоите интересам, которые я должен блюсти.
– Я должен найти моего принца.
Граф д'Орканц тяжело вздохнул.
Свенсон искал какие-нибудь аргументы, но не знал, о чем ему можно, а о чем нельзя говорить. Он мог бы упомянуть Аспича или Лоренца, мадам ди Лакер-Сфорца или майора Блаха, он мог бы упомянуть карточку синего стекла, но сделает ли это его с точки зрения графа более полезным или более опасным? Было ли у него больше шансов остаться в живых, если он будет демонстрировать просто слепую верность принцу? Он не мог видеть, что происходит за стенами оранжереи, из-за того, что мерцающий свет отражался от стекла, а потому не знал, где находятся охранники. Даже если бы ему и удалось добраться до пистолета и вывести из игры д'Орканца – а тот, судя по его внушительной фигуре, был чрезвычайно силен, – то как ему справиться с остальными? Он не знал, где находится, он устал, у него не было безопасного места, где передохнуть, и он по-прежнему ничего не выяснил о местопребывании принца.
Свенсон посмотрел на графа.
– Вы не возражаете, если я закурю?
– Возражаю.
– Да?
– Ваши сигареты в вашей шинели, ведь так?
– Да.
– И скорее всего, рядом со служебным револьвером, которым вы размахивали немного раньше. Вам не кажется, что с того времени произошло много событий? Мы бы оба выглядели довольно комично, если бы последствия всех этих событий не были столь кровавыми. Вам приходилось убивать, доктор?
– Боюсь, что многие умерли под моими руками…
– На операционном столе – да, но речь о другом… как бы вы себя ни изводили укорами, это не ваша вина, и вам это известно. Вы прекрасно понимаете, о чем я вас спрашиваю.
– Да. Приходилось.
– Когда?
– В Бремене. Человек, который лишил невинности юную племянницу герцога, был так отвратителен. Я заставил его выпить яд. Я не горжусь случившимся. Только идиот стал бы этим гордиться.
– Он знал, что пьет?
– Нет.
– Я уверен, что кое-какие подозрения у него были.
– Возможно.
Свенсон вспомнил красное лицо того типа, сухие хрипы в его горле, закатившиеся глаза; потом Свенсон, чувствуя едкий запах желчи из его рта, вытащил из кармана упавшего на пол человека уличающие его письма. Это воспоминание преследовало его. Свенсон протер глаза. Ему было жарко – даже жарче, чем прежде, – атмосфера в оранжерее и в самом деле была удушающая. Во рту у него пересохло; он ощутил внезапный приток адреналина, посмотрел на графа, на пустую чашку кофе, потом – сколько времени ему потребовалось, чтобы повернуть голову? – на полную чашку графа на столе. Стол вдруг оказался над ним. Он упал на колени, смутно осознавая, что не почувствовал удара. Голова у него закружилась. Темная теплая волна сомкнулась над ним, и он исчез.
Он открыл глаза в темноте – назойливая тревога достучалась до него сквозь теплую шерстяную завесу сна. Он моргнул. Веки у него налились свинцом – не удержать, – и он снова сомкнул их. Но что-то пробудило его опять; все его тело сотрясалось, и теперь он воспринял больше из того, что говорили ему его чувства: грубая деревянная поверхность, соприкасавшаяся с его кожей, запах пыли и масла, звук колес и стук копыт. Он лежал в задке повозки, видя прямо перед собой в почти полной темноте занавеску. Повозка двигалась по булыжной мостовой, и тряска разбудила его раньше, чем он проснулся бы сам по себе. Он протянул правую руку и прикоснулся к материи над ним. Во рту и горле у него пересохло, в висках стучало. Не без удовольствия понял он, что жив, что по какой-то причине граф пощадил его. Он принялся тщательно ощупывать все вокруг. Конечности его затекли, но реагировали на прикосновения. Под головой у него лежала его скомканная шинель, но револьвера в кармане не было, хотя стеклянная карточка осталась на месте. Он протянул руку подальше и отдернул ее, почувствовав ногу в сапоге. Закатив глаза, Свенсон подумал: сколько же мертвецов оказалось на его пути всего за один день? Привыкнуть к этому было нелегко, но доктор с мрачной решимостью продолжил свои изыскания – труп лежал с ним валетом: ноги рядом с его головой, и Свенсон двинулся вверх по телу, нащупал брюки с толстым боковым швом, то ли лампасом, то ли тесьмой. Он поднимался вверх по ноге, пока не нащупал руку. Мужская рука, холодная как лед.
Повозка снова повернула, и Свенсон своим усталым разумом попытался определить, лежит он головой в направлении движения или нет. Он не мог этого сказать – экипаж двигался так медленно и по такой неровной поверхности, что Свенсон чувствовал только одно – тряску. Он поднял руку и уткнулся в деревянную перегородку, нащупал то место, где она соединялась с бортом экипажа, и обнаружил, что там нет ни скоб, ни болтов… Могло такое быть на задке? Если да, то его уложили близко к свободе – нужно только перебраться через бортик, даже если для этого придется разрезать материю, вот только есть ли у него что-нибудь, чтобы ее разрезать? С гримасой отвращения он принялся ощупывать карманы лежащего рядом человека в форме – сначала карманы мундира, потом брюк, но они оказались пусты. С чувством гадливости он нащупал воротник, и тут его пальцы наткнулись на бляху со знаками различия. Полковник. Свенсон заставил себя прикоснуться к лицу человека – толстая шея, усы, а потом едва ощутимая неровность вокруг глаз. Рядом с ним лежал Артур Траппинг.
Страницы← предыдущаяследующая →
Расскажите нам о найденной ошибке, и мы сможем сделать наш сервис еще лучше.
Спасибо, что помогаете нам стать лучше! Ваше сообщение будет рассмотрено нашими специалистами в самое ближайшее время.